Подвиги русских врачей

Очерк первый ЧУМА

Звали его Данило Самойлович Сущинский или, как он называл себя в честь отца, небогатого священника в селе Яновка Черниговской губернии, Самойлович. Один из самых выдающихся деятелей XVIII в. Самойлович был первым русским врачом-эпидемиологом, сознательно посвятившим себя борьбе со страшной болезнью — чумой. Окончил Самойлович госпитальную школу при петербургском адмиралтейском госпитале в 1765 г., получив непривычно звучащее для нас звание подлекаря. В 1768 г. он был направлен уже в звании лекаря в действующую армию, в Копорский полк. С этим полком лекарь Самойлович принимал участие в войне с Турцией и в одной из деревушек возле Браилова впервые увидел больных чумой.

Врачебное дело было для Самойловича не только профессией, но и смыслом всей его жизни, его призванием. В речи, написанной для слушателей госпитальных школ, Самойлович рисовал образ врача следующим образом: «Ничего не должно быть грубого ни в его обхождении, ни в его разговоре». «Тонкий и просвещенный ум, обширное знание всех наук, основы которых он изучал с самой ранней юности, глубокое знание своего искусства — вот что является и должно являться основным достоинством лекаря и врача»… «Врачи должны быть, кроме того, милосердными, сочувствующими, услужливыми, любить своего ближнего, как самого себя, не быть ни скупыми, ни жадными в денежных делах: скупость и жадность — это два порока, позорящие врачей. Словом, чтобы стать врачом_? надо быть безукоризненным человеком».

Комментатор к избранным сочинениям Д. Самойловича предполагает, что речь эта была написана в 1782 г., но и в дальнейшем он через всю жизнь свою пронес эти мысли о враче и его деятельности. Так, много позднее, в работе «Способ наиудобнейший к недопущению в народе где-либо возникнуть, паче же бы усилиться, смертоносной язве, заражаемой чуме», изданной в Николаеве в 1803 г., Самойлович писал:

«Предложить ему (врачу. — Г. В.) быть не нежущимся в пуховиках, но скороподвижнейшим во всякое время и на всякий случай всенепредвидимый. Предложить ему быть человеколюбствующим, сострадательным и входящим для пользы повсенародной во всякообразные подробности… Словом, предложить ему ознаменовать себя толикое заслуживающим внимание повсемественное, чтобы всюду в народе и повсегда ожидали б его, аки бы некоего ангела-хранителя!»

На юге — в Тамани, Одессе и во многих других городах, где появлялся этот истинный борец за жизнь человеческую, он действительно «обуздывал» чуму. Трудно представить, как мог он в сравнительно короткое время, в пожилом возрасте, в 1795–1798 гг., побывать в Тамани, Фанагории, Керчи, Евпатории, Одессе, Дубосарах, Очакове, Елисаветграде, Каменце-Подольском, Николаеве и Екатеринодаре; а ведь тогда не было железных дорог.

Все учение Самойловича основано на личном опыте, трудах и размышлениях. Во время московской эпидемии чумы Самойлович предложил в целях дезинфекции окуривать одежду больных особыми порошками. Но на ком испробовать эффективность этого способа? Самойлович долго не задумывается, надевает на себя продезинфицированную этим способом одежду больных, чтобы проверить безопасность своего предложения.

В первые дни борьбы с чумой в Москве (1771 г.) население, запуганное страшной болезнью, озлобленное поборами чинуш и подстрекаемое темными людьми, покушалось на жизнь Самойловича («лекари разводят мор»); однако именно среди этого населения Данило Самойлович снискал себе в конце концов огромную популярность[5].

В 1776 г. он уехал за границу почти на семь лет (1776–1783 гг.) и в Лейдене в 1780 г. защитил диссертацию на степень доктора медицины. Диссертация была посвящена вопросу не эпидемиологическому, а акушерскому — об операциях кесарева сечения и рассечения лонного сочленения при невозможности нормальных родов из-за узкого таза рожениц. Работа обратила на себя внимание и в том же году была переиздана в Лейдене; она получила известность, ее цитировали, на нее ссылались.

Титульный лист работы Д. С. Самойловича «Микроскопические исследования о существе яду язвеннаго».

Пребывание за границей способствовало обогащению опыта Самойловича по борьбе с чумой в 1771–1772 гг. Там было написано и издано замечательное «Рассуждение о чуме», вышедшее на французском языке в Париже в 1783 г. В Страсбурге в 1782 г. им издается рассуждение («мемуар») о противочумных прививках и еще несколько работ по борьбе с этой болезнью. В бытность за границей Самойлович был избран членом многих академий. К словам Самойловича прислушивались во всем мире, но мало ценили на родине. Он являлся членом академий: Дижонской, Нимской, Марсельской, Лионской, Тулузской, Майянской (Майнцской), Мангеймской, Туринской, Падуйской, Парижской. В России после возвращения Самойлович был встречен холодно и даже враждебно. Российская Академия его своим членом не избрала. С 1783 г. началась его работа в армии.

Самойлович не пользовался благосклонностью Екатерины II. Вероятно, немилость всероссийской императрицы была вызвана главным образом тем, что Самойлович пробыл много лет во Франции, где вращался среди революционно настроенных лиц, и, конечно, Екатерина считала, что этот русский доктор заражен революционным духом. Вот почему Самойлович в 1790–1792 гг. остался не у дел, затем был назначен рядовым врачом Московского госпиталя.

Лишь вспышка чумы заставила медицинское начальство назначить его главным доктором учрежденных карантинов в Екатеринославской и Вознесенской губерниях и Таврической области.

На много лет обогнал Самойлович свое время. Им была предложена предохранительная прививка против чумы. Об этом Самойлович писал в 1782 г. в своем особом мемуаре, а затем в 1783 г. в своих письмах в Дижонскую академию. С целью предохранения от чумы Самойлович предложил прививать людям содержимое нагноившихся бубонов, считая, что «яд язвенный» в них ослаблен. Самойлович не считал нужным прививать все население, но думал, что такие прививки или полностью предохранят ухаживающий персонал от заражения чумой, или облегчат течение болезни. Самойлович пришел к этой мысли на основании наблюдения над самим собой. Вскрывая у больных бубоны, он трижды заражался чумой, но болезнь протекала легко. Интересна и теоретическая трактовка Самойловичем всего процесса наступления невосприимчивости.

Чувством уверенности и особенной скромностью звучат его слова:

«Среди ученых, я думаю, не найдется никого, кто считал бы, что мой метод способен скорее породить чуму, чем ее искоренить; ведь я не советую делать прививание чумы, когда она не распространена. Лишь при наличии этого ужасного бича народов следует, по-моему, делать прививание. Будет ли эта операция менее благотворной для людей, чем она некогда была в Сибири, когда жестокая оспенная эпидемия косила заболевших? Оспенный яд, смягченный инокуляцией, совершенно изменял свой характер, если верить медицинской литературе; неужели прививание будет менее способно изменить характер чумы? Хочу верить противоположному и тем более льщусь сладкой надеждой, что я трижды перенес эту страшную болезнь, и мне кажется, что провидение сохранило мне жизнь, чтобы я в дальнейшем мог похитить у чумы ее жертвы».

Вспомним, что свои мысли Самойлович высказывал 170 лет назад, когда о болезнетворных микробах еще ничего не знали.

Это был истинный новатор; он доказывал, что бубонной чумой можно заболеть только от соприкосновения с больными. Самойлович, не зная еще о переносчиках болезни, — да и кто в то время знал о них, — смело и последовательно отрицал возможность переноса бубонной чумы воздухом.

Чуму, считает Самойлович, можно обуздать. Эпидемия не есть что-то роковое, от чего нет защиты, — это не непреодолимая стихия. В предисловии к «Рассуждению о чуме» Самойлович писал: «Объявляя причиной чумы звезды и небо, не изображаем ли мы ее как неизбежный бич… и не порождаем ли этим в сердцах населения страх, который еще более усиливает опасность болезни? И не лучше ли возбудить в нем бодрость, показав простыми и доступными наблюдениями, до какой степени можно противостоять этой страшной болезни и какими средствами можно предотвратить ее распространение».

Нужно здесь подчеркнуть, что русские врачи Шафонский, Ягельский, Зыбелин и Погорецкий в один голос вместе с Самойловичем утверждали, что «чума (бубонная. — Г. В.) не состоит в воздухе, но единственно от сообщения и прикосновения больных и вещей зараженных приключается».

Теоретическая мысль Самойловича далеко обогнала современную ему науку. Он упорно и тщетно искал возбудителя «яду язвенного». Трудно переоценить значение этого. Но, конечно, пользуясь примитивным микроскопом Деллебара, он не мог найти этого возбудителя.

Умер Самойлович, как недавно установлено нашими историками эпидемиологии С. М. Громбахом и А. И. Метелкиным, в 1805 г. в городе Николаеве.

Последние труды Самойловича были выпущены в этом же городе. Это— второе издание «Начертания для изображения в живописи пресеченной в Москве 1771 года моровой язвы», повторные издания трудов: «Способ самый удобный повсеместного врачевания смертоносной язвы, заразоносящейся чумы ко благу всеобщественному предлагает Данило Самойлович. I часть, 1-е издание, 1798, 2-е издание г. Николаев, 1802 г.», а также «Способ наиудобнейший ко недопущению первоначально возникнуть оказавшейся где-либо промеж народом смертоносной язве заражаемой чуме… Часть II, Николаев, 1803 г.».

Наконец, в том же Николаеве была выпущена его книга (1803 г.) «Способ самый удобный как предъизбегать язвозачумляющихся на судне мореходном людей экипажа судна составляющих не предавая огню и самого судна, часть IV». Это был последний труд ученого, принявшего участие в борьбе с девятью эпидемиями чумы.

Произведения Самойловича издавались и переиздавались за границей на французском и немецком языках. Не понятый и не оцененный на родине, он был настоящим ученым, верившим в науку, истинным патриотом.

С особенным уважением он относился к М. В. Ломоносову. Друзьями его были такие талантливые ученые-врачи, как А. М. Шумлянский и М. М. Тереховский. Учение Тереховского об отсутствии самозарождения микроорганизмов лежало в основе всех противоэпидемических мероприятий, проводимых не только Самойловичем, но и последующими эпидемиологами.

Вот что писал сам Самойлович о своих друзьях: «Тереховский — один из самых заслуженных моих соотечественников, его таланты как преподавателя Госпитального училища таковы, что почти невозможно найти равного ему, а его выдающиеся достоинства как ученого, хорошо известны Страсбургскому университету, который выделил его из числа многих других. Диссертация Шумлянского о строении почек с таблицами его собственного изобретения доставила ему величайшую славу. Профессоры Страсбургского университета знают, сколь несомненно достойны все упомянутые мною лица быть посвященными в члены нашей медицинской республики как и за их усердные занятия и глубокие познания, так и за их научные труды». Эти слова взяты из письма Самойловича в Дижонскую академию. В них он подчеркивает, что он не единственный ученый России, что Россия богата научными силами.

Одно из лучших произведений первого русского ученого-эпидемиолога, написанное по-французски, «Mémoire sur la peste», — впервые переведено на русский язык в 1952 г. Между строк сочинений Самойловича читатель видит подлинное лицо мягкого, независимого и гуманного человека. Он вспоминает товарищей своих, как переживших страшную чуму, так и погибших в борьбе за человеческую жизнь. С любовью дает Самойлович подробные сведения о них и в тексте, и в примечаниях; он пишет о совершенно забытых врачах чумных госпиталей — Вышатицком, Барановиче, Краславском, Митрофанове; вспоминает и «о малых сих», подлекарях и служителях, неизвестных солдатах, павших во имя долга. Самойлович пишет о своих 15 помощниках по работе в Угрешском, Симоновском и Даниловском госпиталях, из которых 12 погибли.

Вместе с Самойловичем в Москве работал другой выдающийся ученый-врач — Афанасий Филимонович Шафонский (1740–1811). Это был широко образованный человек: он в течение восьми лет изучал юридические науки за границей и получил степень доктора права в университете в Галле, а затем в Лейдене. В Страсбурге он защитил диссертации на степень доктора философии и медицины. Работал в армии во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг., а затем в Москве, где он первый определил характер свирепствующей болезни — чумы. В 1775 г. вышел его обширный труд «Описание моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 г. с приложением всех для прекращения оной тогда установленных учреждений».

Книга эта была составлена и выпущена от имени комиссии для предохранения и врачевания от моровой язвы. Она состоит из теоретической части, истории появления чумы в Москве и различных документов. Поскольку лишь предисловие подписано Шафонским, работа эта считается анонимной или коллективной, составленной членами комиссии. Нужно, однако, думать, что вся теоретическая часть написана Шафонским. Этот огромный труд был переведен на немецкий язык. Им пользовались как справочником и руководством по борьбе с чумой во всем мире.

Помощником Самойловича был также и талантливый врач П. И. Погорецкий (1740–1781), доктор медицины Лейденского университета, к сожалению, рано умерший. Находясь в отставке, Погорецкий добровольно включился в борьбу с чумой 1771 г., и когда большинство врачей-иностранцев уклонялось под любыми предлогами от лечения чумных больных, Погорецкий на обращенный ко всем московским врачам призыв ответил, что «он все то исполнять готов, что Комиссия ему предпишет». Погорецкий был направлен врачом в госпиталь, расположенный в Лефортовском дворце.

Старинные летописи говорят о страшных моровых поветриях в России. Правда, нам в настоящее время трудно установить, были ли эти поветрия чумой или каким-либо другим эпидемическим заболеванием.

Страшная черная смерть 1347–1352 гг., занесенная из Каффы (нынешней Феодосии) и обезлюдившая Европу, началась во время войны. Она вспыхнула среди татар, осаждавших генуэзцев в Каффе. От эпидемии каждый день умирало огромное количество осаждавших, и они, чтобы сломить осажденных, начали бросать в город, пользуясь метательными машинами, трупы умерших от чумы. В результате этой своеобразной бактериологической войны в осажденной Каффе вспыхнула эпидемия чумы, от которой погибло много людей. Кроме того, жители, спасаясь от чумы и убегая из города, разносили заразу по берегам Средиземного и Черного морей. Чума поразила Францию, перешагнула через Ламанш на Британские острова, откуда перекочевала в Скандинавию и далее в Россию, где мало-помалу затихла на короткое время.

В XVII в. чума снова поразила Россию; считается, что Москва потеряла от эпидемии до 100 тыс. жителей. Стрелецкие слободы вымерли целиком. Не хватало священников, чтобы отпевать погибших.

И начало XIX в. отмечено появлением чумы в России. В войну с Турцией 1828–1829 гг., помимо обычных во время войн тех лет эпидемий дизентерии, малярии, тифов, появилась среди русских войск и чума. У нас нет цифр заболеваемости отдельными болезнями, но один из официальных историков, которого менее всего можно обвинить в желании сгустить краски, писал: «в 1828 году, с мая по октябрь, т. е. в течение 6 месяцев, из стотысячной армии умерло от болезней в госпиталях 22 023 человека— более чем 1/5 наличного состава, в 1829 году из 180 тысяч — 88 025, около половины наличного состава и в послевоенный 1830 год, с 1 января по 1 августа, из 78000 умерло 13 697 — более 1/6 состава».

В дунайских княжествах, куда вступили русские войска, свирепствовала чума, в конце мая она появилась и среди войск в Бухаресте, а затем вместе с войсками распространилась дальше. Некоторые русские врачи, в том числе генерал-штаб-доктор X. Я. Витт, а также и военные генералы, не хотели признать в страшной гостье чуму. Но болезнь косила множество жизней, в июне-июле 1829 г. на полях, в канавах — везде валялись трупы и умирающие. По словам одного из современников, из госпиталей вывозили умерших, «как дрова».

Особенно много в госпиталях умерло персонала, обслуживающего больных. Врачей в Варне было 41, из них заболели чумой 28, а умерли 20, из аптекарей погибли четверо. В некоторых госпиталях умерли не только все больные, но и все врачи и весь обслуживающий персонал, так что не оставалось никого, кто бы мог сообщить об эпидемии… Сменивший Витта Холодович трезво смотрел на вещи, видел в страшной болезни действительно чуму, и вследствие этого возвращение войск в Россию разрешено было только после предварительного карантина в 42 дня. Переболевшие и «подозрительные» выдерживали дополнительную изоляцию в 28 дней, а вдоль всей болгарской границы по реке Пруту были учреждены карантинные линии.

В течение XIX в. страшная гостья посещала не раз Одессу, куда она завозилась кораблями и пароходами.

Много погибло врачей и во время вспышки чумы в станице Ветлянской (Астраханская губерния) в 1878–1879 гг. Эта вспышка — одна из последних в Европе в XIX в. — описана русским ученым Г. Н. Минхом[6], приехавшим специально для этого в Ветлянку. Чума началась единичными заболеваниями с октября 1878 г. и продолжалась до января 1879 г. Всего жителей в селе было 1743, заболело же чумой—444 (почти 26 %); умерло из заболевших почти 80 %.

Болезнь не сразу обратила на себя внимание в Ветлянке, а правильный диагноз ее был поставлен даже не врачами, а местным сельским священником, о котором Минх вспоминает как о человеке гуманном и внимательном. Звали его Матвей Никифорович Гусаков. Ухаживая за больными, он заразился и умер от легочной формы чумы, проболев всего 3–4 дня. Одним из первых умер врач Федор Владимирович Кох, пользовавшийся любовью населения, погибли и Михаил Львович Морозов, и Алексей Агафонович Григорьев, и семь фельдшеров; всех их перечисляет Минх.

В истории борьбы с чумой надо отметить 1894 год. В этом году ученик Пастера Александр Иерсен почти одновременно с Китазато, японским бактериологом, открыл возбудителя этой болезни, и в этом же году Иерсен подробно изучил возбудителя в Гонконге.

Этим открытием особенно заинтересовались русские ученые. На XII международном съезде врачей в 1897 г. с докладом о возбудителе чумы выступил Илья Ильич Мечников («Успехи науки в изучении чумы и в борьбе с ней»). Мечников подробно рассказал об открытии Иерсена и о противочумной сыворотке, которая изготовлялась в лаборатории Иерсена в Нга-Транге в Аннаме. В этом докладе впервые было упомянуто и о докторе Заболотном.

И. И. Мечников в своей лаборатории в Пастеровском институте.

Мечников отметил, что, желая разрешить вопрос о действии противочумной сыворотки, Заболотный сделал очень интересные наблюдения над обезьянами, а именно показал, что под влиянием сыворотки происходит быстрое стечение лейкоцитов к очагам заразы и что эти клетки захватывают огромное количество микробов.

Микробиологи называют чумную палочку «биполяром», потому что при окраске концы ее (полюсы) окрашиваются гораздо ярче всего тела и кажутся точками. В процессе эволюции палочка паразитировала сначала у грызунов, а затем уже — в последний исторический период — и у человека, вызывая высокую смертность среди заболевших — от 40 до 100 %. Как паразит чумная палочка размножается лишь в животном организме и, хотя легко растет на всякой питательной среде, не выдерживает нагревания: пятидесятиградусная температура убивает ее в течение 30–40 минут, кипячение — моментально. Лабораторные животные — свинки, мыши — легко погибают от чумной палочки в течение 3–6 дней, что сопровождается характерными изменениями в органах. При так называемой бубонной чуме чумная палочка попадает в лимфатические сосуды, в находящиеся на пути ее лимфатические железы и дальше распространяется с током крови, т. е., другими словами, чума является кровяной (лимфатической) инфекцией. В крови и лимфатических железах ее нетрудно обнаружить. Такая форма чумы распространяется блохами, которые, питаясь кровью больных грызунов, заражаются чумой, причем получают с ней чумного возбудителя, сохраняющегося в теле блохи десятки дней (до 75). Кусая человека, блоха его заражает.

Цепь эпидемии идет от грызуна через переносчика блоху к человеку. Может быть и другой путь. У больного чумой как осложнение может возникнуть чумное воспаление легких. При этом больной начинает откашливать зараженную мокроту; капельки ее разбрызгиваются в воздухе на довольно далекое расстояние, и окружающие заражаются чумным воспалением легких. Диагноз — легочная чума — в то же время являлся предсказанием смерти.

При бубонной чуме у человека в ближайшем от укуса переносчика месте после 2–6 дней скрытого периода появляется опухоль лимфатической железы, но обычно этой опухоли предшествует общее тяжелейшее состояние, быстрое потемнение сознания, бред, «пьяная» походка, общее возбуждение, высокая температура. В течение ближайших 4–5 дней, иногда 2—З дней, болезнь в 40–90 % случаев кончается смертью. При благоприятном течении наступает падение температуры, размягчение и нагноение бубона.

Легочная форма, как показывают наблюдения, начинается незначительными явлениями: больной чувствует колотье в боку, при отхаркивании наблюдаются кровяные жилки в мокроте и в ней при лабораторном исследовании уже легко обнаружить страшные «биполяры». Сознание сохраняется во все время болезни. Жестокий кашель с большим выделением кровянистой мокроты мучит больного. Смерть наступает обычно через 36–48 часов после начала заболевания. Скрытый период весьма короток — 1–3 дня.

Кроме этих двух наиболее распространенных форм, изредка наблюдаются некоторые разновидности их: септическая форма, когда возбудитель находится в крови в громадном количестве; кожная — с поражением кожи и кишечника.

Лечение чумы до последнего времени производилось главным образом сывороткой крови искусственно заражаемых чумой лошадей. Этот способ лечения при легочной форме никакого успеха не дает, при бубонной форме применение этой сыворотки было более обнадеживающим.

От открытия возбудителя чумы шел прямой путь к изысканию средств повышения невосприимчивости человека к чуме путем введения ему ослабленного возбудителя. По этому пути, продолжая замечательное предвидение Самойловича, и пошел В. М. Хавкин (1860–1930). Писал он мало, но много работал над чумными культурами и испытывал их на свинках. Прежние его опыты с прививками против холеры вызвали к нему доверие, и в Бомбее во время эпидемии чумы он начал свои наблюдения над предохранительными прививками против этой инфекции.

В наших руках монография советского ученого Н. Н. Жукова-Вережникова «Иммунология чумы». Много времени потратил автор на изучение вопроса. Книга сообщает некоторые исторические данные, дает полное представление о современном состоянии профилактики и лечения чумы, намечает захватывающие перспективы борьбы с этой болезнью. Вот как пишет Жуков-Вережников о том, что сделал для человечества В. М. Хавкин.

«Если оставить в стороне статистику, касающуюся иммунизации живыми вакцинами, основные литературные данные базируются на результатах вакцинации в Индии, где применялась почти исключительно вакцина Хавкина… К настоящему времени, по данным Тэйлора, общее количество прививок в Индии (вакцины Хавкина. — Г. В.), считая с момента введения вакцинации, достигло 35 млн….

Впервые Хавкин применил свою вакцину в 1897 г. в Бикулла. Он сделал прививку 147 заключенным в тюрьме в местности, где наблюдались частые вспышки чумы. Из 147 вакцинированных заболели двое, но оба выздоровели. Из 172 невакцинированных заболело 12 человек, шесть из них умерло.

После этого случая препарат стал пользоваться в Индии популярностью как у специалистов, так и у населения. Сотрудники Хавкина приложили много усилий, чтобы проследить точно заболеваемость в маленьком городке Лановли (июль 1897 г.). Чтобы исключить фактор движения населения, проводилась ежедневная перепись населения в течение 30 дней. В среднем было вакцинировано 323 человека, из них заболело 14, умерло 7. Из невакцинированных 377 человек заболело 78, умерло 57.

Особый интерес представляет описание большой вспышки чумы в Багдаде в 1919 г., опубликованное Тэйлором и комментированное Андерсоном и Глен-Листоном (1932 г.).

Тэйлор, находившийся в то время в Багдаде, постарался поставить учет результатов вакцинации с возможной тщательностью. Весь город был подвергнут карантину. К каждому кварталу прикреплялся санитарный инспектор, связанный с врачом. Все вакцинированные получали удостоверения и тщательно хранили их, так как население придавало большое значение вакцинации. Погребение без медицинского освидетельствования не разрешалось.

Эпидемия длилась с 18 января до первой половины июля. Вакцину Хавкина начали прививать с 19 января, особенно интенсивно — около 30 мая. К этому времени было привито 82 558 человек против 82442 человек непривитых из числа угрожаемого населения».

Вакцина Хавкина при бубонной чуме дала очень хорошие результаты, но она оказалась бессильной предохранить от легочной чумы. Поэтому и при жизни Хавкина, и после смерти его усилия ученых были направлены как на то, чтобы увеличить защитные свойства этой вакцины, так и на поиски вакцины для защиты от легочной чумы.

И. И. Мечников со своими сотрудниками и учениками. Среди изображенных В. М. Хавкин и Г. Н. Габричевский.

Необходимо упомянуть, что русские исследователи в этом направлении сделали очень много. Жуков-Вережников, Покровская, Коробкова предложили применять различные вакцины из живых чумных бактерий. В этом же направлении работали и за границей (Оттен на острове Ява; массовая вакцинация с 22 января 1935 г., больше 2 млн. прививок; Жирар и Робик на Мадагаскаре до 1936 г., количество привитых на Мадагаскаре достигло 800 тыс. человек; предварительно вакцина была испробована на 97 прокаженных, а также на одном из авторов и трех препараторах).

Возникает вопрос: неужели можно здоровому человеку впрыснуть живых возбудителей чумы? Не станет ли это причиной опасного заболевания? Нет, дело в том, что различными способами были получены так называемые «авирулентные формы» возбудителя, т. е. такие, которые не вызывают заболевания, но заставляют организм вырабатывать защитные против чумы вещества. Работа в этом направлении ведется, в специальных лабораториях ставятся все новые и новые опыты. Уходят дни, недели и месяцы, и после кропотливых экспериментов, ожиданий, волнений, надежд, разочарований ученый приходит к выводу, иногда изложенному на полустранице печатного текста.

Открытие Хавкиным противочумной вакцины у нас в России не прошло бесследно. Уже в 1898 г. на небольшом островке, всего на расстоянии 1,5 км от Кронштадта, — на форте «Александр I» была организована чумная лаборатория. Построенный когда-то для защиты Кронштадта, мрачным кажется этот форт на снимке — нечто вроде «Шильонского замка». Штат лаборатории состоял из трех врачей и нескольких человек служителей.

Любопытно, пишет историк микробиологии Л. Я. Скороходов, что на форте постоянно находился жандарм, едва ли, однако, для пресечения чумной заразы, если бы она появилась. Думали, конечно, о заразе другого характера. Но изолированность лаборатории была только кажущейся. Несмотря на то что жизнь на форте носила сугубо размеренный характер (в 8 часов вечера ворота форта запирались, ключи передавались главному врачу лаборатории. Открывались ворота только в 7 часов утра, продукты привозились из города на пароходе и складывались у пристани, откуда по уходе парохода их забирали служители форта), но этот замкнутый режим не мешал тому, чтобы пульс жизни в лаборатории бился четко и бесперебойно. Чумная лаборатория была не только научным учреждением, но и производственным. Здесь производилась и противочумная вакцина Хавкина для предохранения от заболевания чумой и противочумная сыворотка для лечения.

В Одессу в начале XX в. чума завозилась неоднократно: в 1901 и 1902 гг. Ее изучал и с нею боролся наш ученый Н. Ф. Гамалея; чуме посвящен ряд его работ. Исторические данные, эпидемиологические наблюдения, меры борьбы с чумой — все это нашло место в трудах Гамалеи. Ценно, что в работах Н. Ф. Гамалеи был глубоко освещен вопрос о роли крыс как источников болезни и блох как переносчиков ее.

Чума в Одессе 1910 г. Об этой эпидемии имеются исчерпывающие данные, и хотя Д. К. Заболотный писал впоследствии об официальных отчетах, что «в них было бы важнее поместить снимки с больных, чем официальные рапорты и портреты градоначальников, обозрению деятельности которых отведено слишком много места по сравнению с научной разработкой вопроса и изложением эпидемиологических данных», мы все же находим в них ценные сведения о действии лечебной сыворотки. Об этом писал в отчете хорошо известный в свое время в Одессе терапевт М. Бурда, врач знающий, опытный и внимательный, об этом же упоминает в своем отчете «Чума в Одессе» командированный из Казанского университета на эпидемию в Одессе приват-доцент П. П. Заболотнов.

По данным Бурды и Заболотнова, в 1910 г. из 133 заболевших чумой умерло 34, т. е. 28,5 %. Если из этого числа исключить тех, которых не успели лечить сывороткой, изготовлявшейся в бактериологической лаборатории на форте «Александр I» (поступили уже в агонии или были обнаружены мертвыми, а таких было 12 человек), то смертность заболевших, леченных сывороткой, падает до 20,7 %.

Бактериологическая лаборатория на форте «Александр I», производящая противочумную сыворотку, работала очень хорошо. Теория шла рука об руку с практикой. Приезжали туда и врачи с периферии: они изучали бактериологию вообще и бактериологию чумы в частности. Устраивались курсы по изучению чумы; преподавали A. А. Владимиров, С. И. Златогоров, Н. М. Берестнев, B. И. Исаев. Лаборатория внесла свой вклад в мировую науку и прославилась неустрашимостью и героизмом своих сотрудников. Некоторые из них отдавали свою жизнь для победы над чумой.

Сотрудники форта «Александр I» во главе со своим заведующим — ветеринарным врачом Владимиром Ивановичем Турчиновичем-Выжникевичем, занимались и вопросом происхождения, течения и лечения легочной формы болезни.

В. И. Турчинович-Выжникевич (1865–1904).

С 28 по 31 декабря 1903 г. Турчинович изучал заболевание легочной чумой на подопытных животных. Кроме того, он готовил чумный токсин (яд) замораживанием чумных бактерий. Какая случилась погрешность при проведении опытов, трудно сказать, но 3 января исследователь заболел. В первое время хотели отбросить страшную мысль, но в мокроте были обнаружены роковые «биполяры». На форте, на втором этаже здания, был лазарет. Турчиновича перенесли туда. Заболевший оставался все время в полном сознании и за несколько часов до смерти сделал свои последние распоряжения. Они касались близких людей: товарищей он просил продолжать научную работу по изучению чумы. 7 января Турчиновича не стало. Вслед за ним печальный жребий пал на военного врача Мануила Федоровича Шрейбера, прикомандированного военным ведомством. Родился он в 1866 г. На форте работал еще при жизни Турчиновича-Выжникевича и присутствовал при его смерти. Начавшаяся русско-японская война заставила Шрейбера покинуть лабораторию, куда он вернулся после окончания войны и продолжал изучать яд (эндотоксин) чумной палочки. Трудился он много. Во время работы случайно (насасывая культуру через стеклянную пипетку, в которую не был вложен комочек ваты), набрал бактерий в рот. Об этом никому не сказал и противочумная сыворотка ему, конечно, не была впрыснута, он лишь прополоскал рот дезинфицирующим раствором. У Шрейбера развилось чумное воспаление легких. Он сам поставил себе диагноз, без помощи других поднялся в лазарет, откуда уже к жизни возврата не было. Заболел Шрейбер 14 февраля, а умер 17-го. Вскрытие трупа делал сотрудник Шрейбера и его товарищ по работе Леон Владиславович Падлевский, впоследствии профессор. После вскрытия он заметил у себя на руке небольшую заусеницу, скрыл это от окружающих, чтобы не вызвать лишних страхов, и только прижег рану. Вскоре Падлевский заболел, правда, не легочной, а бубонной чумой: его лечили сывороткой, и он выздоровел.

В настоящее время бактериологические лаборатории оснащены оборудованием, гарантирующим от подобных случайностей. Лабораторные заражения теперь почти не случаются, открыты и средства предохранения и лечения от этой опасной инфекции.

В моих руках толстая книга «Эпидемия чумы в г. Харбине и его окрестностях в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги. 1910–1911». «Медицинский отчет о деятельности противочумного бюро». Составлен он доктором В. М. Богуцким. На правом верхнем углу надпись рукой самого составителя, который когда-то, в Харбине, 28 августа 1911 г. преподнес эту книгу одной из участниц борьбы с чумой — Марии Алексеевне Суражевской, ныне работающей в Москве.

Эта прекрасная книга, документ врачебного бесстрашия и выполнения врачебного долга, книга о том, как слепая и жестокая сила была побеждена, и чума приостановлена в своем движении на запад. Мы читаем имена участников этой борьбы; в настоящее время, через 40 с чем-то лет, их осталось немного: среди них имена студентов Л. В. Громашевского, ныне действительного члена Академии медицинских наук, Л. М. Исаева, профессора, известного своей деятельностью, в частности борьбой с тропическими болезнями, врача М. А. Суражевской… Много имен людей, ушедших, но оставивших о себе память как о защитниках жизни человеческой в борьбе против эпидемий — среди них один из самых известных борцов с чумой Д. К. Заболотный, врачи Г. С. Кулеша, Л. В. Падлевский, С. И. Златогоров.

Отчет дает яркую и подробную общую картину эпидемии. Он характеризует людей, воевавших с «ядом язвенным», о котором писал до них более 100 лет назад тезка Заболотного, родной ему по духу Данила Самойлович. Он как бы вдохнул через грань десятилетий свою энергию врачам экспедиции, веру в победу науки и свой оптимизм. Победы без потерь не бывает: отряд русских врачей потерял в этой борьбе замечательных людей, заплативших жизнью за свою победу.

Первый случай заболевания чумой на территории Китайско-Восточной железной дороги был обнаружен 12 октября 1910 г. на станции Маньчжурия, а к концу ноября этих случаев уже было 391. 27 октября установлено первое заболевание в Харбине, городе, в котором, — пишет Богуцкий, — «долгое время сквозила тенденция показать, что как городская и общественная санитария, так и предохранительные санитарные мероприятия являются ненужным балластом в жизни местного населения».

В Харбин прибывали рабочие из Чифу (ныне Яньгай) в поисках жалкого заработка и очень часто находили здесь вместо грошей — могилу. Жили они в грязных фанзах, переполненных до того, прибавляет составитель отчета, что, «когда из фанз, где наблюдались чумные заболевания, выводили жильцов на обсервацию, приходилось поражаться той массе жителей фанзы, которые выползали из всевозможных углов и чердаков».

В такой обстановке пришлось работать русским врачам во время эпидемии в Харбине, где с ноября 1910 по март 1911 г. зарегистрировано 5142 случая заболевания. Важная подробность: в первое время население крайне недружелюбно относилось к посещениям врачей, но «в течение уже 2–3 недель врачам удалось завоевать себе симпатию среди обитателей ночлежек и заслужить их полное доверие». А для борьбы с эпидемиями это много значит. Особенно выделялась врач М. А. Лебедева, которая проявила столько любви и чуткости к беднякам своими постоянными заботами об улучшении тяжелых условий их жизни и особенной деликатностью к ним. Она-то, положившая основу популярности русской врачебной организации, и пала жертвой чумы 14 января 1911 г. При каких условиях она заразилась, рассказывает студент И. В. Суворов: «Я увидел (11 января) у одной из фанз по Базарной улице Марию Александровну, которая усиленно мне махала рукой. Я подошел и от нее узнал, что в этой 242-й фанзе она уже исследовала 11 тяжких больных и еще нашла три трупа. Я хотел зайти туда же, так как такого скопления больных в одной небольшой фанзе я не видал еще, но она прямо заставила мне дорогу… Никакие доводы не действовали». Трупы нужно было выносить через крышу, Лебедева помогала. Опустили всех умерших, забрали всех больных. «Опустив четвертый труп, мы все слезли вниз; самая опасная работа, стоившая жизни двум из нас троих — М. А. Лебедевой и Воронину, — была окончена». Вечером М. А. Лебедева была на заседании врачей, и на следующий день к 5 часам утра вышла на работу, но как видно, чувствовала себя уже больной. Температура была повышена. Она послала мокроту для исследования в лабораторию. В ней оказались чумные палочки. Врачи дали знать об этом руководителю — Богуцкому, и когда он пришел к ней, М. А. Лебедева обратилась к нему со словами: «Я знаю, вы пришли, значит, у меня найдена чума, я этого ждала». Последние слова ее были о мерах предохранения товарищей от заражения чумой. 14 января Лебедева скончалась.

Накануне умер студент Лев Михайлович Беляев. Утром в день заболевания он уже чувствовал себя плохо, но все же в 6 часов утра начал работать. В тот же день Беляев обратил внимание на прожилки крови в мокроте и немедленно ушел к себе в комнату. Когда один из товарищей хотел пройти к нему, он его не пустил. В мокроте были найдены чумные палочки. В своей комнате — он не покидал ее — на стене Беляев написал: «Прошу после смерти уведомить мать и позаботиться о ней; товарищи, прощайте».

15 января умер студент-медик Илья Васильевич Мамонтов. Заразился он, ухаживая за заболевшей «сестрой милосердия», как тогда называли медицинских сестер, Снежковой. Мамонтов с такой беззаветной самоотверженностью относился к исполнению своего врачебного долга (он работал в больнице), что его ближайшие товарищи, опасаясь за его здоровье, стали убеждать Илью Васильевича оставить больницу и перейти на другую работу, но эти убеждения были тщетными. Решение его оказалось роковым. 15 февраля Мамонтов погиб.

В последний час жизни он писал своим близким в Россию: «Жизнь теперь — это борьба за будущее… Надо верить, что все это недаром, и люди добьются, хотя бы и путем многих страданий, настоящего человеческого существования на Земле, такого прекрасного, что за одно представление о нем можно отдать все, что есть личного, и самую жизнь». За два дня до этого погибла и сестра Снежкова. Несколько раньше умер В. М. Микель. Энергичный человек, бравшийся охотно за всякую работу. «Несмотря на соблюдаемую им педантичность и осторожность при посещении чумных больных, ему все же не удалось избежать злополучной судьбы. Владимир Мартынович заболел 18 января, заразившись, по его собственному предположению, в лаборатории при приготовлении препаратов из мокроты чумного больного, брызги которой попали ему в рот». «Когда стало известно о положительном ответе при исследовании мокроты Микеля, в его комнате, — пишет Богуцкий, — собралось нас несколько врачей, не одевших респираторов, чтобы ими не произвести тяжелого впечатления на больною товарища. В. М. был настолько бодр и так владел собой, что обратился ко мне с замечанием, почему я не в респираторе; все-таки в нем лучше, вот видите, очередь дошла и до меня». 22 января Микель умер.

Жертвой науки оказался и французский врач Менье, приехавший изучить чуму под руководством Д. К. Заболотного. 24 декабря он с русскими товарищами посетил несколько квартир, где были больные. При выслушивании один больной начал кашлять, и брызги мокроты могли заразить врача.

Д. К. Заболотный. (1866–1929).

Противочумная организация потеряла 4 врачей и студентов, 4 фельдшеров, сестру, 28 санитаров, 2 прачек. Это — огромные потери, но в результате была не только ликвидирована эпидемия чумы в Харбине, но и предупреждено продвижение чумы на Восток, в Сибирь и, быть может, в Европу. Скромные медицинские работники, съехавшиеся со всей России, победили страшную вспышку легочной чумы.

Читая теперь отчет Богуцкого, можно сказать, что многие положения его до сего дня остались непоколебимыми, хотя отчет вышел из печати более сорока лет назад. Правильно был и начертан план изучения чумы. Было высказано также пожелание об устройстве научного института. План проникнут истинной человечностью, автор отрицает, что китайское население представляет особую опасность в смысле распространения чумной эпидемии. Дело не в цвете кожи, а в бытовых и экономических условиях.

К отчету приложены подробные протоколы научных совещаний. В них принимали деятельное участие и проф. Д. К. Заболотный, и все врачи экспедиции.

Профессор Заболотный на одном из этих совещаний сообщил о своих работах. Он создал школу борцов с чумой. Его ученики впоследствии работали во всех уголках земного шара.

В 1915 г. были выпущены в свет два тома трудов экспедиции под редакцией Д. К. Заболотного «Легочная чума в Маньчжурии в 1910–1911 году». Бывшие участники Харбинской экспедиции, читая статьи в названных книгах, много, должно быть, передумали и пережили вновь; как на экране прошли в их памяти тяжелые дни и бессонные ночи. Живыми встали опять перед ними их товарищи, героически боровшиеся с чумой: и Мария Александровна Лебедева, и Лев Михайлович Беляев, и Илья Васильевич Мамонтов…

Наука создается не только в больших центрах, развитие ее не является привилегией небольшой группы ученых. И на примере данной экспедиции еще раз видно, что русская наука и практическая деятельность наших врачей оказались на огромной высоте. Борьба с чумой в Маньчжурии была поистине замечательной победой энергии, знания и героизма над слепой стихией. Понимая, какие угрожающие последствия может дать такая эпидемия, правительственные представители Китая и китайские, английские и французские врачи с большим вниманием следили за работой русской экспедиции. Всего в Маньчжурии заболело легочной чумой, а следовательно, и погибло, по расчетам тогдашних эпидемиологов, 60 тыс. человек. А по данным Громашевского, наиболее достоверным, — около 100 тыс. Несмотря на такой размах, эпидемия все-таки была остановлена.

Нам удалось получить интереснейший документ об этой эпидемии у сотрудницы экспедиции М. А. Суражевской. Она пишет: «Даниил Кириллович Заболотный ничего не боялся и потому в 11-м году, когда доктор Богуцкий телеграфировал ему: „что делать“, он нисколько не смутился и пригласил не только нас, меня и доктора Чурилину, но также и двух курсисток ехать в Харбин на чумную эпидемию…

Участники научной экспедиции по чуме под руководством Д. К. Заболотного.

Эпидемия была в буквальном смысле слова ужасная. Выходя на работу, мы шли сквозь строй выброшенных на улицу трупов, в фанзах, где жило 42 человека, мы не заставали ни одного живого, а город Фудзядзян (уже в Маньчжурии) был залит керосином и сожжен, потому что в нем не осталось ни одной живой души. Китайцы не боятся смерти; всех умерших они выбрасывали на улицу, в Сунгари-реку или на поля в кусты. Когда сошел снег, все трупы обнажились. Все они по исследованию оказались чумными и все были сожжены экспедицией. Экспедиция разрыла китайское кладбище и европейское, и все было уничтожено и сожжено… Чумы не осталось».

Заболотный поместил небольшую статью о Турчиновиче в «Архиве биологических наук» вскоре после смерти его и указал в ней, что этот случай был четвертым случаем лабораторного заражения чумой во всем мире[7]. Шрейбер был пятым в этом трагическом перечне лабораторных заражений, но им печальный список не окончился. История науки не забудет всех этих героев. Вскоре после них погиб замечательный русский врач, разносторонне одаренный человек, который, чувствуя в себе огромную силу, направлял ее на пользу обществу и на благо народу.

Звали его Ипполит Александрович Деминский, родился он в Новомиргороде 16 апреля 1864 г., но уже с 3 лет жил в Астрахани. После окончания гимназии Деминский поступил на медицинский факультет в Казани. Семья не могла его поддерживать. Да и семьи, собственно, не было. Когда мальчику было 14 лет, умерла его мать, а еще через два года и отец — ветеринарный врач, пользовавшийся в городе большой популярностью. В Казани он жил на стипендию, потом в течение многих лет отрабатывал ее, занимая различные врачебные места в огромной Астраханской губернии. Но, трудясь в самых глухих местах, Деминский не опустился, не погряз в обывательской тине; он сотрудничал в газетах, занимался геологией и ботаникой, думал об укреплении песков.

Его другом и по Астрахани, и по Казани был талантливый, рано умерший ботаник С. И. Коржинский (1861–1900), еще молодым человеком избранный членом Российской Академии наук. С ним И. А. Деминский работал по изучению почвы, климата, почвенных вод и флоры. Работал он, однако, не как любитель в этой области, а как признанный, хотя и недипломированный специалист; недаром Академия наук 13 мая 1898 г. за его совместные работы с Коржинским удостоила его почетным званием корреспондента главной физической обсерватории.

Инициативе и кипучей деятельности Деминского обязано было появление в Астрахани медицинского журнала «Известия Общества астраханских врачей» в 1907 г.

«Издание нашего журнала, — пишет он, — имеет целью предоставление возможности всем научным деятелям края поделиться своими сведениями, своим знанием местной жизни и местных медицинских нужд со всеми остальными товарищами, призванными в общей массе работать на пользу края. Сама собой возникает надежда, что этот собственный орган врачей послужит средством объединения представителей врачебного мира, при котором только и возможна плодотворная и осмысленная работа, а вместе с тем и вся сумма пользы, на которую может рассчитывать население».

В 1911 г. через Астрахань проезжал И. И. Мечников, он знакомился с работой тепло встретивших его врачей. Журнал же вызвал у Мечникова самые лестные отзывы.

Находясь на службе в Министерстве внутренних дел, Деминский много работал над изучением чумы: в 1899 г. на вспышке в Колобовке, а в 1900 г. — в слободе Владимировке.

В степях Астраханской губернии почти ежегодно вспыхивала чума. Это было обычным явлением, и Деминский как специалист вел борьбу с чумой. В 1912 г. 31 августа он едет в урочище Саганай, а затем в Ханскую ставку. В этом же году, как сообщает в своем ежегодном отчете Управление главного врачебного инспектора Министерства внутренних дел, из 242 случаев чумы в Империи 86 случаев было в Астраханской губернии. Длилась эпидемия до конца октября, причем под ударом была и Донская область, и Саратовская губерния. Вкратце в этом отчете указывается, что жертвами чумы, в числе других, были помощник заведующего бактериологической лабораторией доктор Ипполит Александрович Деминский, погибший при исследовании чумных сусликов, медичка Красильникова и санитар Малюков.

Мы знаем больше. Деминский был направлен в село Рахинку и проработал там больше месяца. Работа подходила к концу, собран был большой и исключительно ценный материал, и совершенно неожиданно для всех его жизнь прервалась. В упомянутых «Известиях Общества астраханских врачей» на первой странице, в траурной рамке, появилось сообщение: «6 сего октября в 8 часов 40 минут утра скончался от чумы, заразившись при лабораторной работе, деятельнейший член Общества Ипполит Александрович Деминский. Подробные сведения о последних днях этой жертвы долга и некролог будут помещены в следующем номере журнала».

Работал Деминский в Рахинке очень интенсивно. Он много разъезжал, чтобы выяснить природу заболевания и источник распространения эпидемий. Вот что он писал Н. Н. Клодницкому, работавшему на ст. Джаныбек: «Чума в Астраханской губернии настойчиво требует к себе внимания, тонкая грань отделяет бубонную чуму от легочной, тонкая грань отделяет всю Россию от ужасов черной смерти, выглядывающей из Астраханской губернии». Деминский делал все возможное, чтобы решить ряд вопросов, касающихся легочной чумы и источников чумы в этой местности. Сначала он вскрывал только трупы сусликов, обращая на этот возможный источник чумы особое внимание. Но так как исследование материала в таком виде не приводило к цели, то Ипполит Александрович принял решение выдерживать пойманных в степи больных сусликов в особых закрытых помещениях до их смерти, чтобы дать развиться смертельной форме болезни. Эта мысль оказалась верной. 30 сентября был доставлен суслик, павший 2 октября и оказавшийся чумным.

Как произошло заражение Деминского во время работы, конечно, трудно сказать; трудно было решить это даже и Н. Н. Клодницкому, помощником которого был Деминский. Известно лишь, что 2 октября он выделил из сусликов возбудителя чумы и 3 октября сообщил об этом официально. Последние лабораторные записи сделаны 6 октября утром.

Примечательна его телеграмма, записанная Красильниковой: «Джаныбек. Д-ру Клодницкому. Я заразился (от) сусликов легочной чумой. Приезжайте, возьмите добытые культуры. Записи все в порядке, остальное все расскажет лаборатория. Труп мой вскройте как случай экспериментального заражения человека от сусликов. Прощайте. Деминский». Семья получила от него краткую записку, написанную на второй день болезни. Детям он завещал закончить образование, быть хорошими людьми и не падать духом. Так окончилась жизнь прекрасного человека, честного труженика и талантливого ученого.

Оставил после себя Деминский 15 научных трудов. Они посвящены главным образом инфекционным болезням и в особенности чуме.

И. А. Деминский (1864–1912).

Последний труд его, вернее его замечательное открытие, за которое он заплатил жизнью, так и осталось неопубликованным.

Трогательно отношение к заболевшему Деминскому со стороны окружавшего его персонала и помощников. «Он окружен был заботливым и внимательным уходом, — читаем мы в журнале „Русский врач“. — К величайшему прискорбию, одна из двух медичек, бесстрашно и самоотверженно ухаживавших за больным нашим товарищем— Елена Меркурьевна Красильникова — сама пала жертвой непобедимой пока болезни».

Здесь надо сказать об этой сотруднице и товарище И. А, Деминского. Родилась она в 1880 г, в деревне Никольской Вологодской губернии. Много стоило труда Красильниковой, дочери бедняка-крестьянина, попасть в епархиальное училище, после окончания которого она работала машинисткой-переписчицей у присяжных поверенных. Труден был жизненный путь ее. Но все время она стремилась быть полезной народу на том поприще, которое ее больше всего привлекало.

«Лет 10 по окончании училища поступила на акушерские курсы и занималась массажем. Летом 1903 г. работала в качестве массажистки в местной грязелечебнице на Тинаках, а в 1909 и 1910 гг. служила фельдшерицей на морских пароходах Общества „Кавказ и Меркурий“. В 1909 г. поступила на частные женские медицинские курсы в Москве. Осенью 1912 г., будучи слушательницей 4-го курса, она приняла приглашение в санитарную организацию по борьбе с чумой в Рахинке, где и погибла, ухаживая со свойственной ей самоотверженностью за д-ром Деминским; заразившись сама, она пала жертвой долга и любви к ближним. Работала она в бактериологической лаборатории, помогала И. А. Деминскому». Врачи, работавшие вместе с ней, рассказывают об исключительной заботе и любви, с которыми она относилась к больным («Русский врач», 1912, стр. 1812).

Клодницкого поразило чрезвычайно спокойное отношение Е. М. Красильниковой к своему положению, хотя она сознавала, что у нее чума. Он писал: «Во время болезни и Деминский, и Красильникова держали себя поистине героями». Оба, несмотря на скудные проблески надежды, ясно отдавали себе отчет в своем положении. Однако неминуемая смерть не ввергла их в безразличие отчаяния, а наоборот, обнаружила их высокие душевные качества. Деминский, пока был в силах, все время заботился о том, чтобы не послужить источником заражения для других. Он упорно отказывался от ухода и забот, принимая лишь необходимые услуги. При кашле и питье он отворачивался к стене. Только за последнюю ночь он настолько ослабел, что не мог уже двигаться.

Не менее самоотверженным было поведение Елены Меркурьевны. В последние часы жизни, когда слабость еще больше усилилась, Е. М. предосторожности ради, инстинктивно закрывала себе рот рукой («Известия Общества астраханских врачей», сентябрь — декабрь 1912 г., стр. 14).

Этот рассказ о героизме во имя долга и науки можно было бы назвать «Трагедией в Рахинке».

Открытие Деминского подтвердило предположение В. И. Исаева в 1901 г. об эндемичности чумы в Киргизских (астраханских) степях и точно доказало, что суслики являются источниками чумы. Тем самым была подтверждена и точка зрения Заболотного о наличии очагов чумы и там, где не было крыс — обычных источников заболеваний чумой в других странах.

Чума, как мы знаем, зоонозная болезнь. Начинаясь среди животных-грызунов: крыс, сусликов и тарбаганов, она потом переходит на людей. Естественными резервуарами болезни в природе, кроме черной крысы (Mus rаtus) и вытесняющей ее, более приспособленной к борьбе за жизнь серой крысы (Mus decumanus), из степных грызунов являются многочисленные виды сусликов (Citellus pigmeus, С. rufescens, С. eversmani). Они населяют огромные пространства степи за Доном, по берегам Каспийского моря, по Волге, до Алтая и Байкала и дальше на восток.

Носителями чумы могут быть песчанки (Rhombomys opimus) к востоку от Каспийского моря, а дальше еще и сурки, среди которых важнейшее значение имеет дальневосточный сурок, или тарбаган (Arctomis bobac), довольно крупный зверек. Естественное носительство и заболеваемость его чумой установлены Д. К. Заболотным. Тарбаганы являются также хранителями чумной инфекции и носителями чумной палочки.

Все эти источники привлекают внимание противочумных лабораторий, станций и институтов. Наличие зараженной крысы на корабле или пароходе грозит вспышкой инфекции в порту, куда направляется судно, обнаружение больного тарбагана — распространением чумы между охотниками. Вот почему на Дальнем Востоке со времени, когда Заболотный нашел больного тарбагана, расположены станции, изучающие грызунов, могущих распространять чуму. Советские противочумные учреждения ведут постоянное наблюдение за местностями, где обитают грызуны — возможные носители чумы, изучают новейшие способы борьбы с ней.

Кроме постоянных противочумных станций, организуются (а также организовывались и в прошлом) временные экспедиции по профилактике чумы. Советские органы здравоохранения обладают всеми необходимыми средствами для того, чтобы предупредить возможную вспышку чумы в местностях, где имеются ее природные очаги, и не допустить заноса опасной болезни из-за рубежа.

В 1924 г. в Чите, в издании Дальздрава Забайкальского губернского исполнительного комитета, вышла важная для специалистов книга В. В. Сукнева «Организация и результаты обследования забайкальского эндемического очага чумы в 1923 году». Автор — добросовестный исследователь и опытный специалист, имя которого можно найти в эпидемиологических и микробиологических руководствах всего мира, — писал в ней о противочумной организации Забайкалья, о тарбагане и о роли его в эпидемиологии чумы, а также о значении различных животных и птиц забайкальских степей в распространении чумы. Последние страницы посвящены предохранительным мероприятиям. Сукнев не был кабинетным ученым. Отрываясь от лаборатории на многие дни и недели, он изучал местность, в которой работал. Ему были близко знакомы обычаи охотников, он сам принимал участие в ловле животных, сам руководил разрыванием нор — бутанов тарбаганов.

Сукнев совершенно правильно указывал, что пока степи мало заселены, опасности нет, но «с постепенным ростом культурной жизни этого глухого края… а также в связи с увеличенным спросом на шкурки тарбаганов — носителей чумы в природе, — опасность чумной заразы становится во весь рост». Отсюда автор делал вывод о необходимости уничтожения очагов заразы в природе.

Сукнев занимался и санитарным просвещением. В 1923 г. в местах, где можно было постоянно найти больных грызунов, он читает лекции, чтобы вовлечь и местное население в разрешение огромной задачи по уничтожению очагов страшной болезни.

На станцию приезжал специалист по чуме д-р By Лиен-тэ — глава китайской противочумной организации. Д-р By сначала скептически относился к возможности распространения чумы тарбаганами и поэтому даже послал предварительно своих двух помощников изучать на месте все данные. Обо всем этом Сукнев рассказал в своей книге.

Древним очагом чумы является провинция Юннань в Китае, откуда чума была занесена в 1894 г, в Кантон и Гонконг. Другим эндемическим очагом, писал Заболотный, должна быть признана Восточная Монголия и Маньчжурия. Описаны очаги чумы в Африке в окрестностях озер Виктория и Ньяса (Страна Кизиба).

В начале XX столетия был обнаружен очаг в Киргизских степях, как тогда называли степи Астраханской губернии. Честь установления этого очага принадлежит В. И. Исаеву (1854–1911).

Командированный царским правительством в Астрахань в 1901 г. для выяснения причин чумы, которая, по мнению тогдашних местных специалистов, считалась завозной, он доказал, что чума является энзоотичной и эндемичной, т. е. причиной ее служат местные грызуны, и поэтому карантинирование портов, дорого обходящееся государству, совершенно излишне. Важность этого заключения была оценена рядом научных обществ, в том числе и Географическим, присудившим Исаеву за это открытие медаль имени Семенова-Тян-Шанского.

Огромная роль в изучении чумы принадлежит Даниилу Кирилловичу Заболотному. Это был истинный ученый и прекрасный организатор, давший много нашей науке для понимания заразных болезней вообще и чумы в частности. Он объехал почти все места на земном шаре, где встречалась чума и куда его звали для помощи и совета.

Заболотный бывал в Индии, Месопотамии, Маньчжурии и других странах. Ученик Мечникова, Заболотный начал работать по изучению чумы в Индии в экспедиции, во главе которой стоял прекрасный ученый, чуткий и отзывчивый человек В. К. Высокович. Русской экспедиции удалось решить много не разведанных до того вопросов; были совершенно четко разграничены две формы чумы: бубонная и легочная. Здесь же в Индии Заболотный и воспроизвел обе эти формы на обезьянах-макаках, указав, как попадают в организм животного возбудители болезни. После Бомбея он отправился в Аравию, в порт Джедду, на берегу Красного моря. Как и Самойлович, он вскоре становится главой школы по изучению чумы в России; на форте «Александр I» обрабатываются его материалы, привезенные из Индии. Он отыскивает и указывает энзоотические и эндемические очаги в определенных районах России и на востоке Азии. Экспедиция, в которой Заболотный участвует с 1898 г., прошла путь в 2 тыс. км от Забайкалья до Пекина и установила наличие очага чумы в Восточной Монголии.

В наших руках толстая книга, носит она название «Медицинская микробиология», это труд ряда людей, большинство которых сделали замечательные вклады в учение о микробах. Редактор ее Л. А. Тарасевич, предисловие написал И. И. Мечников. Глава о чуме принадлежит Заболотному. Характерно, что в этой главе упоминаются и Кох, и Гаффки, и Толозан, и Альбрехт, и Гон, и Щастный, и только один раз назван Заболотный. О себе автор говорит меньше, чем о других, хотя установление очагов в Маньчжурии, Монголии и у нас в Восточной Сибири принадлежит всецело ему. Он же первый высказал предположение о природе тарбаганьей болезни, выделив из больного тарбагана чумного возбудителя. Не желая умалять значения работы своих сотрудников, Заболотный пишет: «В окрестностях ст. Борзи студентом Исаевым (в дальнейшем одним из самых видных работников по изучению болезней Средней Азии. — Г. В.) был пойман больной тарбаган, у которого найдены шейные бубоны, геморрагические экстравазаты в легких, масса чумных биполярных палочек» (Заболотный). А в дальнейшем Заболотный подчеркивает, что Чурилина, Писемский и Крестовский подтвердили наличие в больном тарбагане возбудителей чумы и выяснили способы заражения тарбаганов.

Открытие и правильное понимание роли тарбаганов как хранителей чумы в степях Монголии и Маньчжурии и распространения ее от тарбаганов посредством различных кровопаразитов — открытие первостепенной важности. Тарбаганы во время зимней спячки не погибают от чумы. Весной зараженные тарбаганы просыпаются и гибнут от чумы, заражая окружающих животных. Таким образом, чумный возбудитель и сохраняется в чумных очагах из года в год.

«Зараза, — пишет дальше Заболотный, — передается людям, трупы которых, сохраняя в промерзлой почве свою заразительность в течение многих месяцев, могут служить источником для заражения» грызунов, от которых она опять может переходить на человека, Создавая своеобразный круговорот инфекции.

Заболотный был первым, кто у нас организовал и возглавил кафедру эпидемиологии. Он воспринял самое ценное, что давала ему русская наука, подготовившая сына крепостного к высоким званиям ученого, учителя и борца за человеческую жизнь. Он учился в Новороссийском (Одесском) университете, когда там были свежи воспоминания о славной деятельности И. И. Мечникова, И. М. Сеченова и А. О. Ковалевского. Студентом Заболотный работал у И. И. Мечникова, затем всю жизнь поддерживал связь и дружбу с ним. Позже, в Киеве, он учится у В. В. Подвысоцкого, искреннего почитателя И. И. Мечникова. Характерная черта Заболотного — он всегда был окружен молодежью, являясь признанным руководителем подрастающей научной смены, а в своей автобиографии писал, что «на поприще эпидемиологии и микробиологии у нас выявились молодые талантливые научные силы, среди которых с гордостью вижу многих своих учеников и учениц».

Прошло почти 30 лет со дня смерти Заболотного. По всей необъятной шири советской родины рассеяны его ученики и воспитанники, есть между ними и известные профессора, и рядовые врачи, но у всех у них одно общее — они ученики Даниила Кирилловича, и имя его вызывает у всех воспоминания об их молодости, надеждах и теплое чувство к ушедшему навеки учителю.

Наш рассказ подходит к концу.

Мы начали с Данилы Самойловича, прямая линия от него ведет через всю историю эпидемиологии XVIII и XIX вв. до нашего времени. Достижения и успехи медицины — плод труда многих людей, которые борются, стремясь предотвратить гибель людей от болезней, и побеждают.

Передовая наука ставит своей целью использовать все знания на благо человека. Труден путь одинокого ученого. Но легче бороться с трудностями, когда ученый знает, что за его работой любовно следят тысячи глаз, когда государство помогает ему всеми силами.

Советский Союз уже давно ликвидировал у себя очаги чумы, наши ученые идут дальше, они изыскивают наиболее эффективные способы лечения и профилактики чумы за пределами своей страны.

Труды Самойловича, Шафонского, Хавкина, Деминского, самоотверженная деятельность Заболотного и других борцов с чумой привели к решению вопроса, который много сотен лет оставался неразрешенным. Мы говорим о лечении легочной чумы, диагноз которой всегда предопределял печальный конец.

До 1945 г. никто не мог сказать, что видел излеченного от первичной чумной пневмонии. В настоящее время в руках врачей есть способ излечения ее. Коллектив врачей под руководством профессора Н. Н. Жукова-Вережникова разрешил эту задачу.

В 1949 г. в «Вестнике Академии медицинских наук» в № 6 появилась немногословная, но многозначащая и волнующая статья Н. Н. Жукова-Вережникова, И. Н. Ивановского, П. Д. Фадеевой и А. А. Урода «О лечении первичной легочной чумы комплексным методом». Авторы, опираясь на лабораторную работу в этом направлении, излагают принципы своего способа.

Первый принцип — это то, что «необходимо продлить жизнь больного до 14–21 дня, чтобы в организме, наводненном возбудителями болезни, появились защитные вещества, вырабатываемые самим организмом».

До последнего времени легочная чума убивала людей в течение 36–48 часов; Заболотный, Хавкин и Робик продлили жизнь лишь нескольких больных до 6 и 11 дней. В этом направлении и действовали наши ученые путем энергичного лечения, начинаемого с первых часов заболевания. В 1945 г. авторы добились излечения семилетней девочки; это было вестником успеха, и в этом же году последовал ряд излечений. В 1947 г. излечено уже 11 больных. Авторы называют всех врачей, принимавших участие в этой победе. Это — Жуков-Вережников, Бартошевич, Шунаев, Краснощеков, Карташева, Рашбы, Померанцев, Иванов. Их опыт позволил усовершенствовать детали метода. Врач Б. (авторы не называют полностью ее фамилии) заразилась первичной легочной чумой. Ее энергично лечили. «Сохранение сознания во время болезни и присутствие духа позволили ей давать нам советы в области лечения других больных на протяжении всей ее болезни, кончившейся выздоровлением».

Заканчивается статья коротко, энергично и уверенно:

«Все сказанное свидетельствует о том, что, начиная с 1945 г., первичная легочная чума из категории неизлечимых болезней должна быть перенесена в категорию заболеваний, поддающихся регулярному излечению. Комплексный метод лечения первичной легочной чумы является эффективным и приводит к излечению этой болезни, а выздоровевшие люди остаются здоровыми и работоспособными».

В другой статье («Клиническая медицина», 1950, т. XXVIII, № 3, стр. 9-14) Н. Н. Жуков-Вережников и Н. И. Майский, подтверждая то, о чем уже писалось ими в 1949 г., останавливаются на одной детали. Введение вакцин вообще не предохраняет от легочной чумы, печальный опыт десятилетий подтверждает это. Но при комплексном лечении больных легочной чумой предварительная вакцинация приносит огромную пользу.

Подвергшиеся противочумной прививке легче поддаются лечению комплексным методом. Еще одно сообщение: врач Н. К. Завьялова описывает в журнале «Клиническая медицина» за 1951 г., что ею был излечен комплексным способом больной. Однако, вылечив его, она сама заразилась чумным воспалением легких. Было применено такое же лечение. Наступило выздоровление. Но Завьяловой этого мало. Она хотела проверить на себе, насколько продолжительна невосприимчивость после выздоровления от легочной чумы. Врач идет на опасный, героический эксперимент — вновь подвергает себя контакту с больным легочной чумой. Наступает кратковременное заболевание, кончающееся благополучно. Иммунитет после перенесенной легочной формы чумы существует.

Перечитывая эти краткие сообщения, мы можем сказать, что труды и жертвы врачей не были бесплодны. Это — победа истинной человечности.

Путь от Данилы Самойловича до наших дней завершен замечательным достижением. Плодами его воспользуется все человечество.