Подвиги санитарки

ГЛАВА 1

Парижанка и японец. — В бою. — Перевязка раненых. — Ампутация под огнем. — Медицина и журналистика. — Война в Корее. — От Сент-Антуанского предместья до Дальнего Востока. — Среди зарослей бамбука. — В одиночестве! — Королевский тигр…

— …Итак, не забывайте об осторожности.

— А я, сударь, не из трусливых.

— Мадемуазель, в вашей храбрости никто не сомневается. Если я говорю: будьте благоразумны, то это оттого, что здесь превеликое множество опасностей.

— Ну и что? С ними радуешься жизни во сто крат сильнее.

— Да, возможно, спорить не буду. Однако я не стал бы взывать к вашему благоразумию, если б угроза исходила только от града пуль да снарядов.

— Здесь и вправду адский грохот.

— И к тому же в бамбуковых зарослях стерегут свою добычу тигры, а в густой траве спят змеи, свернувшись в клубок.

— Крепко же они спят!

— Вы все смеетесь, мадемуазель Фрикет.

— Конечно, смеюсь, господин Мито. Ведь мы, французы, шутим над чем угодно.

— Да и мы, японцы, тоже. На всем Востоке нет никого веселее нас.

— Прекрасно, ну и что?

— А то, что в жизни бывают такие минуты, когда надо быть серьезной.

— Вот уж никогда не поверю!

— Какая несносная девчонка! По крайней мере, вы же знаете, что китайцы от нас на расстоянии выстрела.

— Знаю! Что дальше?

— Они опасней ядовитых змей и кровожадных тигров.

— Ерунда, китайцы не страшнее тех, что нарисованы на их вазах. Ну прямо фарфоровые болванчики! Ваши славные солдаты бьют их почем зря! Совсем как во время ярмарочных состязаний на Тронной площади.

Доктор невольно улыбнулся:

— И мне довелось на это поглядеть, ведь я когда-то был практикантом в Сент-Антуанской больнице.

— Так вы знаете Сент-Антуанское предместье?[1] Мои родные места… Правда, премилая и забавная деревенька?

— Вы просто неисправимы, мадемуазель Фрикет.

— Ну, конечно, господин доктор. Совершенно неисправима! Очень любопытна! И к тому же легко увлекаюсь! Страшно интересно быть в самой гуще сражения.

— Неужели?

— Честное слово, я вижу, что не зря сюда приехала.

Раздался оглушительный взрыв, и разговор прервался. В нескольких шагах от доктора и француженки с ужасным грохотом разорвался снаряд, их заволокло дымом, осыпало землей и обломками. На мгновение все смешалось, послышались крики, лошадиный храп и стук копыт. Двое солдат упало, а одна из запряженных в повозку лошадей забилась в агонии — из груди несчастного животного полились потоки крови.

Не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, доктор и Фрикет бросились на помощь раненым. Помощники-санитары, храбрые и исполнительные, уже несли лекарства, повязки, хирургические инструменты.

У одного из пострадавших была задета рука. Доктор Мито, невысокий человек с узкими глазами и седыми усиками, быстро осмотрел раненого, ощупал рану и негромко сказал:

— Контузия и простой перелом… Управимся быстро.

Другому солдату раздробило осколком снаряда правую ногу, из сапога вываливалось жуткое месиво, в котором, пульсируя, били и пузырились длинные струйки крови. Юная француженка с необыкновенным хладнокровием и проворством сделала то, что в таких случаях необходимо: крепко затянула артерию у самого бедра.

Мадемуазель Фрикет очень молода, красива, изящна и отважна; среднего роста, с прекрасными руками, стройными ногами. У нее поразительно живое лицо, яркие лукавые глаза. Прибавьте к этому обаяние здоровой натуры в замечательном сочетании с решительным видом. На девушке легкий темно-синий костюм из тонкого драпа с короткой юбкой, высокие ботинки, голову украшает надетая чуть набок тирольская шляпа[2] с сине-черным перышком сойки[3]. Этот скромный, но кажущийся на ней великолепным наряд, довершают красная сафьяновая[4] сумка военного врача на левом боку и белая с красным крестом повязка на рукаве. Трудно предположить, что мадемуазель Фрикет — врач: слишком уж молода, скорее похожа на сестру милосердия. Ее выговор и остроумные замечания выдают в ней парижанку из Сент-Антуанского предместья.

Какими же судьбами это юное создание оказалось 15 сентября 1894 года в Фуонг Санге, самом сердце Кореи[5], на стороне японской армии, которая сражается против китайской? Да, чего только не бывает в жизни.

…Итак, доктор устремился на помощь Фрикет и раненому. Их обступили люди. Осмотрев изувеченную ногу, Мито коротко бросил:

— Ампутацию, срочно! Не упадете в обморок, мадемуазель?

— Нет, сударь, — решительно ответила Фрикет.

— Тогда приступим к делу!

По знаку доктора санитары взяли раненого так, чтобы он не мог пошевелиться, Фрикет продолжала сжимать артерию. Быстрым взмахом ножа японец сделал надрез выше страшной раны, по живому телу. И сразу же в ход пошла пила, захрустела кость, в кровавой пелене мелькнула узкая полоска стали… Вот и все! Отрезанная нога упала на землю. Совсем как в номере фокусника.

— Теперь зашиваем артерию, — удивительно спокойно сказал Мито.

Вся операция, проведенная под вражеским огнем, заняла ровно четыре минуты. Фрикет смогла наконец разжать застывшие от напряжения руки. Но — о, ужас! — из раны тут же снова забила кровь.

— Наверное, задеты боковые сосуды у малой бедренной артерии, — заметила девушка, как бы разговаривая сама с собой.

— Совершенно верно! — изумился хирург. — Мадемуазель, в анатомии вы разбираетесь.

— О, совсем чуть-чуть.

— Я так рад, деточка, что командующий армией прислал нам именно вас. Вижу, вы сумеете помочь раненым.

— Буду стараться изо всех сил. И не столько из сострадания, сколько из благодарности к японцам за их необычайное гостеприимство.

— Мадемуазель, простите меня за то, что раньше я в вас сомневался.

— Но почему же, сударь?

— Конечно, я знал о вашей храбрости, однако думал, что для вас главное — информация… что вы просто репортер… или репортерша…

— Можно и так и так… или же и то и другое, доктор, я, конечно, репортер… или репортерша, работаю на две газеты. Жить-то ведь как-то надо, а родители не столь богаты, чтобы поддерживать мою пагубную страсть к путешествиям! Дальние страны, невероятные приключения! Отправиться в путь по воле собственной фантазии, ехать куда угодно, побывать везде, видеть мир… всю Землю… Что может быть лучше!

— Вы расскажете мне о себе?

— С удовольствием, но после боя…

— Ну, конечно.

Так, беседуя, доктор и Фрикет закончили перевязку, а затем наложили шину на сломанную руку второму раненому. Бой не стихал, и они продолжали выполнять свою нелегкую миссию. Передышки были слишком короткими, ведь врачи шли вместе с наступавшей армией и подвергались не меньшей опасности, чем бойцы на передовой.

Итак, борьба не на жизнь, а на смерть возобновилась с удвоенной силой. Азиаты вообще с презрением относятся к смерти, и обе армии сражались, не пользуясь укрытиями: люди падали как подкошенные под пулями пехоты. Все же японцы, вооруженные и организованные по-европейски, имели явное преимущество. Их войска двигались вперед, ряд за рядом, темными линиями, используя неровности рельефа, останавливались и открывали огонь, а затем стремительно отходили под защиту зарослей бамбука, кустов и высокой травы. Воздух сотрясали громовые раскаты пушек Круппа[6], беспрестанно щелкали выстрелы из ружей Мюрата.

В то же время войсковые части Лу-лу, или Зеленого знамени, — своего рода армейская элита, оказывали японцам яростное сопротивление. Вооруженные многозарядными винтовками, новейшей артиллерией, правда маломаневренной, — ведь китайцы не умеют запрягать лошадей, они, под командованием авантюристов из разных стран, отступали очень организованно, медленно, как бы нехотя, пусть даже неся огромные потери.

До самого горизонта глазам открывалась одна и та же трагическая картина: повсюду земля покрыта лежащими вперемешку неподвижными телами. Артиллерия, конница, пехота — люди, солдаты, лошади и повозки, проходя по следам этой страшной бойни, давили и топтали всех без разбора — врагов и друзей, мертвых и еще живых.

Фрикет не могла больше ждать и отправилась вперед с пятью санитарами, один из которых нес походную аптечку. Потрясенная до глубины души, француженка видела беспредельную жестокость того бедствия, которое зовется войной. Порой, задумавшись, она вытаскивала из сумки книжечку с карандашом и что-то быстро записывала, но, едва заслышав стоны раненого, бросала это занятие и спешила на помощь. Вскоре ей стали попадаться убитые и раненые из армии противника. Все как на подбор высокие, одетые по-азиатски. Они совсем не походили на маленьких японских солдат с европейскими ружьями и мундирами. На голове у китайцев красовалось некое подобие черного тюрбана[7], за спиной болталась длинная коса. Полотняный мешок, завязанный на груди крест-накрест, служил ранцем. Костюм их состоял также из блузы и брюк, заправленных в короткие сапоги с плоской, как у тапочек, подошвой. Одного из этих солдат Фрикет увидела неподалеку: он лежал на земле, с распоротым осколком животом, над выпавшими наружу внутренностями вился рой отвратительных мух. Несчастный был еще жив! Непостижимым образом ему удалось раскрыть мешок и достать все, что нужно курильщику опиума: трубку с микроскопической медной головкой, флакон с наркотиком, иглы для приготовления шариков, огниво. В последний раз он выкурил трубку, распространяя вокруг дурманящий аромат; теперь, убаюканный грезами, он погрузился в сон, который избавил его от предсмертных мук!

Фрикет без устали шла вперед, преодолевая ужас и отвращение при виде человеческого месива. Вместе с санитарами она в первую очередь разыскивала раненых, оказавшихся далеко от остальных. Быстро наложить повязку, поднести стакан воды, ободрить ласковым словом, понятным каждому благодаря ласковой улыбке. Санитары клали раненого на носилки и несли к доктору. Так продолжалось много часов. Японцы наступали беспрерывно, китайцы теряли свои позиции одну за другой. Японцы предприняли обходной маневр слева, чтобы подойти поближе к Чонг-Хуангу, узловому пункту сражения. Между тем Фрикет ничего не замечала, она даже не поняла, что осталась отрезанной от своих войск. Пушечные выстрелы уже не гремели, а доносились издалека, почти совсем не было слышно ружей. Внезапно девушка увидала, что рядом никого нет, даже санитаров, которые, должно быть, подобрали последних раненых и вернулись вместе с повозками. Она попыталась определить, где находится, пошла в сторону орудийной канонады и заблудилась.

Фрикет очутилась в таком густом лесу, что невозможно было по солнцу взять правильное направление. Тогда она пошла вперед, надеясь выбраться из проклятой чащи. Но стало еще хуже: она попала в совершенно непроходимые бамбуковые заросли. Девушка почувствовала смутный страх, и ей вспомнилось, но, увы, слишком поздно, о чем предупреждал доктор Мито. Все же она не потеряла присутствия духа и не впала в уныние, а бодро проговорила:

— Нет ни надписи, ни номера дома, ни постового, у которого можно было бы спросить, как пройти, даже просто деревца, которое указало бы обратную дорогу!

Фрикет в изнеможении уселась на траву и впервые за этот день ощутила невыносимую усталость, хотелось есть, мучила жажда. Сняв шляпу, она вытерла лоб и все тем же неунывающим голосом добавила:

— Ну и что же, хотелось тебе приключений, вот и получай! Сама виновата, что здесь оказалась, значит, не о чем жалеть и нечего бояться. Пришло время действовать по плану, как твой герой из «Приключений парижского мальчишки», знаменитый и неподражаемый персонаж по имени Фрике, первый, кто носил это имя.

План был прост, но осуществить его было трудно. Время шло, уже темнело, а с наступлением ночи леса Дальнего Востока наполняются неведомыми страшными тайнами.

Девушка посмотрела вокруг, и, несмотря на всю ее храбрость, ей стало жутко — она осталась совсем одна. Фрикет опять заговорила сама с собой:

— По правде говоря, одно дело — сидеть у камина и читать о чьих-то приключениях и совсем другое — участвовать в них самой. Да, неплохо все начинается!

Юная француженка уже собиралась продолжить свой монолог, как вдруг сзади, совсем близко, послышалось прерывистое хриплое дыхание и треск сухих веток.

— Кто здесь? — в тревоге крикнула Фрикет.

Она обернулась и замерла от ужаса: перед ней стоял королевский тигр и пристально смотрел на нее своими желтыми глазами.

ГЛАВА 2

Опасная встреча. — Тигр укрощен?.. — Неудача! — Совсем как в «Красной шапочке». — Неужели конец? — Меткий выстрел. — Тревога. — Вторжение желтокожих. — Приговоренная к смерти.

Дикие животные крайне редко нападают на людей. Завидев человека, они, как правило, поспешно удаляются, словно его присутствие внушает ужас даже самым бесстрашным и свирепым. Спасаются бегством слоны, носороги, бегемоты, тигры, пантеры и даже львы… Рассказывая о многих неудачных засадах в ночном лесу, охотники сходятся в том, что хищника труднее всего не подстрелить, а обнаружить и подойти к нему. Однако, к великому сожалению, встречаются и исключения из этого правила, обусловленные внешней средой, переменчивостью настроения и поведения животного. Сытый зверь не так опасен, как голодный. Впервые увидев человека, он испытывает страх. Все же при встрече с тигром обстоятельства могут складываться по-разному: ведь он превосходит остальных своей кровожадностью и ему нравится убивать ради собственного удовольствия.

Как бы то ни было, встреча Фрикет и тигра началась вполне мирно. Девушка, видевшая хищников только в зоопарке или в цирке, остолбенела от ужаса. Тот, кто ей повстречался, был, разумеется, очень удивлен. Он замер, разглядывая необычное существо, странным образом не походившее на корейских женщин, которые были ему гораздо более понятны и знакомы. Его замешательство объяснялось еще и тем, что он слышал крики и выстрелы, видел солдат и лошадей, ощущал изнурительную борьбу пятидесятитысячного войска.

Итак, тигр повел себя весьма миролюбиво, и Фрикет успела несколько успокоиться. Она осмелилась поднять глаза, сочла, что зверь хорош собой, и захотела ему об этом сказать. Понимая, что им восхищаются, тигр вильнул хвостом и замурлыкал, как огромная кошка… или, скорее, как ворчит переполненный паром котел. Эта сцена вызвала в памяти Фрикет давно забытое детское воспоминание: яркая лубочная картинка с изображением Красной Шапочки и Волка.

Пытаясь сохранить спокойствие, девушка уговаривала себя, что не все хищники уж такие кровожадные: этот вполне мог быть из породы добродушных. Прошло всего несколько секунд, но они показались ей вечностью. Между тем тигр начал проявлять нетерпение. Его кошачьи усы, длинные и твердые как проволока, поднялись дыбом. Когти судорожно царапали мох, из оскаленной пасти показались страшные острые клыки.

«Положение мое определенно ухудшается. Господи, что же будет?» — подумала Фрикет, начиная замечать враждебность зверя. Ее затрясло, в ушах загудело, глаза застлала пелена, ноги подкосились, казалось, что француженка сейчас лишится чувств. Но нет, она была не из тех барышень, которые падают в обморок по любому поводу. Собравшись с силами и призвав на помощь всю свою волю, Фрикет взглянула тигру прямо в глаза и, не отводя взор, замерла. Взгляд ее поразил хищника, как резкий удар хлыста, и тигр с озадаченным видом попятился. Девушка, храбрость которой граничила с безрассудством, сделала шаг вперед, все так же пронзительно глядя на противника. Тот заворчал, словно протестуя против гипнотического воздействия, которое мало-помалу овладевало им.

Так прошло полминуты. Фрикет измучилась и обессилела, одежда ее стала мокрой от пота. Тигр, словно придавленный магнетической силой человеческого взгляда, все ниже и ниже припадал к земле. В своей упорной борьбе они не издавали ни звука. Может быть, Фрикет удастся одержать победу над хищником, укротить его свирепый нрав?

Однако этой едва возникшей надежде не суждено было сбыться. Увы, бедная девушка переоценила свои силы. Зловещее мерцание тигриных зрачков становилось невыносимым… В какой-то миг ее веки дрогнули, глаза опустились, и сила гипноза разрушилась…

Фрикет испугалась, пронзительно вскрикнула и бросилась бежать. Что до тигра, то он продемонстрировал свое знаменитое громовое рычание, от которого кровь стынет в жилах. Грациозным движением кошки, играющей с мышью, он опустил лапу на плечо своей жертвы. Конечно, он мог убить ее одним ударом и разорвать на мелкие кусочки, раздробив кости. Но он поступил иначе: всего-навсего проткнул когтями ее кожаную сумку и потянул на себя, отчего Фрикет не смогла устоять на ногах. Падая, она закричала и потеряла сознание. Впрочем, что же ей еще оставалось делать?

Можно было предположить, что мадемуазель Фрикет уже никогда не придет в себя и что ее приключения столь печально закончатся в самом начале. Между тем случилось иначе. Пробыв без сознания неизвестно сколько времени, она пришла в себя. Вокруг было очень темно, однако девушка почти сразу поняла всю сложность и необычность своего положения. Нет, ей не было больно, только иногда она чувствовала, как голова и ноги поочередно задевали за какие-то растения, видимо, стебли бамбука. Неужели она могла идти, сама того не зная? Разумеется, нет: ее несли довольно осторожно, но не слишком оберегая голову и ноги. Тигр держал Фрикет в зубах, ухватив ее за пояс. Он, вероятно, направлялся в свое логово, то ли чтобы спокойно поесть самому, то ли чтобы угостить тигрицу и тигрят невиданным блюдом из француженки, которая выглядела лучше самой аппетитной газели. Как истинный гурман, он заботился о том, чтобы изысканная дичь не попортилась, и собирался насладиться ею, пока она свежа и хороша.

Фрикет сразу осознала безвыходность своего положения, решив, что поведение тигра следует истолковать именно так. Зверь нес девушку осторожно, не причиняя ей вреда, легко, как огромный кот, который не замечает тяжести крохотной мышки… И сколько же времени это будет продолжаться? Неизвестно. В конце концов, хищник дойдет до своей цели. И тогда… Бедняжка пришла в ужас при мысли о том, что ее ожидало. Все же ее энергия и воля противились бесплодным размышлениям. Не теряя попусту времени, Фрикет решила вырваться из тигриных зубов, пусть даже ценой смертельного риска.

Избегая резких движений, потихоньку, чтобы не привлекать внимания зверя, не раздражать его, девушка стала открывать свою сумку. Несмотря на то что Фрикет находилась в чрезвычайно неудобной позе, ей все же удалось осуществить задуманное. На душе у нее стало веселее, она облегченно вздохнула, затем просунула руку в сумочку и вытащила оттуда изящный револьвер с перламутровой рукояткой и никелированным дулом, настоящее произведение искусства, более похожее на игрушку, чем на орудие смерти. Француженка почувствовала себя гораздо увереннее с револьвером: «Ну что ж, Фрикет, действуй смелее!» Да, смелости у нее было побольше, чем у иных мужчин: кто еще смог бы в подобной ситуации сохранить такое поразительное хладнокровие и надеяться выйти победителем из неравной борьбы со свирепым хищником?

Итак, в правой руке Фрикет держала револьвер, а левой старалась отыскать в густой шерсти тигра то место, где должно было находиться сердце. Наконец пальцы ее почувствовали равномерные удары. Она прошептала: «Так вот какой у тигра пульс! Быстро же бьется его сердце!» Приставив револьвер к тому месту, где биение ощущалось сильнее всего, она нажала на курок. Раздался выстрел, эхом отозвавшийся в бамбуковом лесу, короткая вспышка на мгновение осветила темноту.

Фрикет предусмотрела все, вплоть до того, что раненый зверь может сильнее сжать челюсти. Это означало бы для нее верную гибель. Нет, она не собиралась допускать подобного конца… Стреляя, отважная девушка упиралась спиной в тигриную голову, а левой рукой изо всех сил отталкивала ее от себя. Таким образом, еще прежде чем выстрел достиг цели, она выскользнула из страшных зубов и упала на землю. Все произошло с молниеносной быстротой. Тигр оглушительно зарычал и двинулся вперед, готовясь совершить прыжок, которого, однако, он так и не сделал. Смертельно раненный зверь вскинул вверх передние лапы, как на геральдических изображениях[8], ударил ими по воздуху и тяжело рухнул на спину. Фрикет тотчас вскочила, крича от восторга, упиваясь своей победой и обретенной свободой. Увы, радость ее была недолгой. Словно в ответ на выстрел из револьвера, рев умирающего хищника и крики девушки из ночной тишины вдруг послышался невообразимый шум. Громкие восклицания, грубые голоса, топот ног, треск веток, беспорядочные выстрелы, свист пуль — по правде говоря, от всего этого можно было сойти с ума. В густой листве замелькали факелы, вскоре окружившие то место, где ни жива ни мертва стояла мадемуазель Фрикет. Она сразу догадалась, что перед ней китайцы: достаточно было поглядеть на их темную одежду, раскосые глаза, приплюснутые носы, злые губы и реденькие жесткие усики. Девушка с ужасом смотрела на серые лица, искаженные гневом и страхом. Вне себя от злобы из-за недавнего поражения, боясь ночной атаки, они сбежались на разбудивший их выстрел, схватили бедную девушку, решив, что она шпионка… Напрасно Фрикет пыталась разубедить своих врагов, указывая на тело тигра, еще подрагивающее в предсмертной агонии. Китайцы не верили ей, были глухи и слепы… Поскольку французского языка никто из них не понимал, мысль о том, что перед ними японская шпионка, целиком завладела умами желтолицых.

Ее грубо связали веревками, и Фрикет вновь вспомнила все, о чем предупреждал мудрый доктор Мито: «Китайцы коварнее змеи, кровожаднее тигра». Второй раз за эту ночь она почувствовала, что ей страшно, очень страшно. Да, судьба преподносила нашей героине слишком много неожиданных сюрпризов и опасных приключений.

Китайцы несли девушку, приподняв ее над землей, быстрые ноги мчали их куда-то с необыкновенным проворством. Было совсем темно, только один факел освещал странную процессию, весьма похожую на похоронную. Время от времени в ночи раздавались выстрелы. Несмотря на затруднительность своего положения в настоящем и полную неясность его в будущем, Фрикет, призвав на помощь всю твердость и решительность, постепенно успокоилась. «Ничего — думала она, — не съедят же меня эти макаки[9]. Мы должны куда-нибудь прийти, и тогда я попробую освободиться. В приключениях главное — уметь выпутаться из трудного положения».

В конце концов процессия вышла на большую поляну, где горело много костров, около которых сидели и стояли отвратительного вида вооруженные до зубов солдаты. На их плоских, словно пропитанных желчью лицах, в их косых взглядах читалась бешеная злоба из-за проигранного сражения. Гордость их была унижена, и они нетерпеливо ждали кровавой расправы, жертвами которой уже стали раненые японцы, захваченные в плен при отступлении. Человек двадцать этих несчастных были изувечены с изощренной жестокостью, поразительной даже для китайцев, которые считаются весьма изобретательными мастерами пыток. Одним отрезали пальцы рук и ног, другим выкололи глаза и набили окровавленные глазницы раскаленным пеплом, все узники лишились ушей, которые их мучители подвесили в ряд на веревке, у многих был отрезан нос или язык. Как только кто-нибудь умирал, ему отсекали голову и насаживали ее на копье, которое вкапывали в землю.

Фрикет повсюду видела кровь, изуродованные людские останки, свидетельствовавшие о неслыханных зверствах. Забыв о том, что неосторожные слова могут ей навредить, вне себя от ужаса и возмущения, девушка воскликнула:

— О, проклятые!.. Нет, вы не люди и не солдаты!

Тотчас же подошел офицер и обратился к ней на правильном французском языке:

— Вы что, француженка?

— Да.

— Вот и прекрасно. В Тонкине я командовал людьми, не знающими жалости, я ненавижу вашу нацию. Так вы были с японцами?

— Конечно! И помогала всем без различий, и вашим раненым в том числе.

— Понятно, чтобы лучше пошпионить на японцев.

— Это ложь!

— Что ж, вы умрете мучительной смертью, к которой мы приговариваем шпионов.

ГЛАВА 3

Что ее окружало в Париже. — Жертва любви к чтению. — Страстное увлечение… — Почему она стала Фрикет. — Мечты о путешествиях. — Примерная ученица. — Бакалавр-доктор. — Профессор и журналист. — Прощание. — Отъезд. — Долгий путь. — В Японии.

Сент-Антуанское предместье, дом номер… А стоит ли уточнять? Нет, мы не назовем адрес, чтобы героям нашей правдивой истории не докучали назойливые толпы любопытных.

Уютная и скромная, блистающая чистотой квартира, в которой живут и работают люди не без достатка. Две спальни, столовая и кухонька. Мебель из дуба, простая, без излишеств, куплена по случаю. Это несмотря на то, что отец семьи — столяр-краснодеревщик, а может, именно поэтому. Ведь недаром говорится «сапожник без сапог». И все же в квартире имелась вещь, которая указывала на ремесло главы семейства, — огромный книжный шкаф из черного дерева, стоящий в столовой, чудо готического искусства[10].

На полках в симметричном порядке выстроились книги — множество томов, читанных и перечитанных по нескольку раз, но сохранивших свои прекрасные переплеты. Отец чаще всего обращался к философским и политическим трактатам, он упорно занимался, интересовался науками. Сборники народных песен, томики Виктора Гюго[11], мало-помалу составившие полное собрание сочинений, потом «Революция 1870–1871 годов» Жюля Клареси[12], произведения Камилла Фламмариона[13] и Луи Фигье[14], полная подборка «Иллюстрированной науки» — одним словом, хорошая литература, которая свидетельствовала о серьезности и стремлении к знаниям ее обладателя.

На отдельных полках, можно сказать на почетном месте, стояли выпуски «Журнала путешествий», в элегантных переплетах, начиная с первого тома, вышедшего в 1877 году, и кончая томом, датированным 1893 годом. И наконец, «Кругосветное путешествие юного парижанина», «Приключения парижанина в Океании», «Приключения парижанина в стране львов», — эти три подарочных издания, вышедших в издательстве «Фламмарион», а также бесчисленные рассказы о путешествиях в замечательном оформлении «Иллюстрированной библиотеки». Очевидно, что в подборе книг сказалось пристрастие одного из членов семьи к далеким путешествиям, экзотическим странам и приключениям. Читатель, наверное, уже вообразил себе отчаянного сорванца, парижского мальчишку, увлеченного странствиями Дон Кихота[15], мечтающего пересечь сушу и море и стать великим ученым или завоевателем… На самом же деле наш любитель путешествий принадлежал к слабому полу — это была очаровательная девочка. Однако обо всем по порядку.

Кирпичный домик с крышей из толя выходил во двор, там же находилась мастерская, где со своими двумя помощниками увлеченно работал Леон Робер, краснодеревщик и коренной парижанин. Как настоящий патриот, унаследовавший свое чувство от отца и деда, он любил Париж, был убежденным домоседом и никогда не выезжал дальше парка Сен-Мор, Вилье сюр Марн или Рэнси. Его жена тоже никуда не ездила, ее мир ограничивался с запада площадью Бастилии, а с востока — станцией Эст-Сентюр. Все еще молодая и красивая, быстрая и аккуратная, она прекрасно управлялась с домашними делами — мыла, стирала, убирала, готовила, обшивала — и обожала своих близких. Во-первых — мужа и отца детей, кормильца семьи, крепкого и здорового мужчину сорока двух лет. Во-вторых — старшего сына, Жана, который служил в торговле и имел уже семью. В-третьих, по старшинству, — дочку Марию и, наконец, дочку Амелию, которая в шестилетнем возрасте вместо домашнего имени Лили взяла себе другое — Фрикет. Почему — это целая история. Вот, в двух словах, как это произошло.

Как-то раз старший брат с торжествующим видом принес из школы толстую книгу. В награду за хорошую учебу он получил «Кругосветное путешествие юного парижанина». Лили тогда едва умела читать — не забудьте: ей было всего шесть лет. Она любила смотреть картинки в «Журнале путешествий», а на текст не обращала никакого внимания. Но когда брат завел обыкновение читать вслух всей семье после ужина, в голове у девочки произошло полное смятение. Приключения главного героя по имени Фрике произвели на нее необыкновенное впечатление, она не могла думать ни о чем другом. Днем Лили с увлечением рассказывала о них школьным подружкам, по ночам не переставала видеть их во сне, вечером не могла дождаться окончания ужина. Скорей-скорей малышка доедала свою порцию и бежала за книжкой. Она протягивала ее брату и трогательно просила:

— Почитай нам про Фрике!

И слушала открыв рот, дрожа, переживая, плача и смеясь. И еще: Лили, раньше не отличавшаяся прилежанием, стала много заниматься. Ей захотелось научиться читать, причем очень хорошо, чтобы наслаждаться любимой книгой. Она забросила кукол, стала равнодушной к сладостям и принялась откладывать деньги! Каждую неделю ей требовалось три су, которые она относила продавщице газет со словами:

— Пожалуйста, мадам, дайте мне «Журнал путешествий».

Лили не хотелось ждать, когда эти рассказы попадут в толстые книги. Она мечтала получить их сразу, как только они выйдут из-под типографского пресса, для того чтобы вкусить прелесть новых увлекательных историй. Можно сказать, она научилась читать, писать и думать, погружаясь в эту экзотику. Девочка не переставала мечтать о далеких странах, их красотах, своеобразии и даже опасностях, она часто повторяла:

— Эх, была бы я мальчишкой!

— Ну и что бы ты сделала?

— Все бы делала, как Фрике.

Она столько твердила по любому поводу: Фрике да Фрике, что ей дали прозвище «Фрикет». Это милое имя очень подходило и нравилось Лили, она твердо решила про себя, что будет его достойна.

Итак, она взрослела и становилась изящной и красивой. От нее больше уже не слышали: «Была бы я мальчишкой!» Постепенно в хорошенькой головке юной девушки созрел смелый план, о котором она до поры до времени молчала, не поверяя его никому. Все свои силы Фрикет отдавала учебе, так что близкие даже начинали опасаться за ее здоровье. Глядя на бледное похудевшее личико дочери, темные круги под глазами, отец принимался за уговоры:

— Фрикет, нельзя столько заниматься… Так можно заболеть!

— Нет, папа, — отвечала наша героиня, — ты же знаешь, что работа не вредит здоровью… Доказывать не стоит, посмотри на себя самого!

— Но, дочка, зачем тебе губить молодые годы, сидя за книгами?

— Потому что я хочу стать бакалавром.

— Бакалавром!.. О Боже, девушке… быть ученой… Для чего?

— Для того, чтобы стать доктором.

— Доктором медицины?

— Да, папа, медицины.

— Ну что же… это неплохо, честное слово, ты способна добиться чего захочешь.

В глубине души Леон Робер радовался, что дочь стремится к столь почетной профессии, которая, конечно, не сулит легкой жизни, иногда требует самопожертвования, но зато приносит огромное моральное удовлетворение, так как по самой своей сути призвана делать людям добро.

Мы уже упоминали, что Фрикет училась, чтобы получить, как принято говорить, классическое образование. В Париже много учебных заведений, и люди одаренные и трудолюбивые даже с небольшими денежными средствами могут приобрести свободные профессии, которые в других местах были бы им недоступны. Да, жизнь в Париже имеет свои преимущества, и Фрикет сумела ими воспользоваться: она поступила в лицей[16] Виктора Гюго, где учителя не могли нахвалиться на нее.

Разумеется, она легко получила степень бакалавра: вначале — историко-филологический диплом, а три месяца спустя и естественнонаучный. Затем она записалась на медицинский факультет. Не меньше, чем сама Фрикет, радовался ее отец, славный мастер гордился успехами дочери. Ах, если бы он знал, для чего на самом деле ей нужны были и упорные занятия в знаменитом лицее на улице Севинье, и степень бакалавра, и факультет! Все это было призвано удовлетворить необыкновенную страсть девушки к путешествиям. Она справедливо рассуждала следующим образом: когда горишь желанием объехать свет, ни в коем случае нельзя мелочиться. Если денег у тебя почти нет, а есть только стремление отправиться в путешествие, необходимо найти презренному металлу достойную замену, нечто очень весомое, солидное. Мужчина может отправиться в научную поездку, в этом случае ему помогает министерство. Его могут послать с торговой миссией, подобно Альфреду Маршу и маркизу де Компьень[17], принесшими немалую пользу. Наконец, он может наняться матросом, кочегаром, помощником кочегара, как знаменитый Фрике. Главное — пуститься в путь. Куда угодно. А там уж, добравшись до цели, обязательно придумаешь, что делать дальше. Но вот беда: что хорошо для взрослого мужчины, совсем не годится молоденькой девушке. Фрикет сказала себе: «Когда у меня будет столичный диплом, ученое звание плюс солидный багаж, никакие соображения, моральные или материальные, не смогут помешать моим планам. Став врачом, я смогу ездить повсюду, и никто не примет меня за искательницу приключений. Все мое будет со мной и принесет мне уважение и почет. Как замечательно лечить и заботиться о больных и вместе с тем путешествовать, видеть мир, чудеса дальних стран! Итак, я буду ждать подходящего случая».

Это было разумно, и счастливый случай не замедлил представиться, да к тому же гораздо раньше, чем даже могла предположить мадемуазель Фрикет.

Она выделялась среди других благодаря своим способностям и прилежанию, и на нее обратил внимание один из профессоров. Видя его участие, Фрикет поведала ему свои мысли и надежды. Тот, почувствовав удивительную решимость девушки, настоящее призвание, обещал ей помочь и сдержал слово. Он был близко знаком с директором одной крупной парижской газеты. Тогда уже шли разговоры о том, что война между Китаем и Японией неизбежна и что в места грядущих сражений необходимо будет направлять корреспондентов.

По этому поводу профессору пришлось выдержать ожесточенный спор со своим знакомым журналистом.

— Это как раз то, что вам нужно, — утверждал профессор. — Она удивительная, смелая и энергичная, этих качеств у нее побольше, чем у многих мужчин… К тому же моя протеже образованна и в высшей степени нравственна…

— Девушку! Послать военным корреспондентом! Да вы просто смеетесь!

— Напротив, я совершенно серьезен. Каких людей вы хотите получить? Обладающих наблюдательностью, умеющих видеть и писать об увиденном. Что касается рассуждений о тактике и стратегии… они вам очень нужны?

— Да нет, не очень.

— Тогда мадемуазель Фрикет подойдет вам больше других. Ее корреспонденции для вашей газеты будут просто заметками репортера. Платить ей можно меньше, чем штатному сотруднику…

Узнав о возможности сэкономить деньги, директор, как всякий деловой человек, отнесся к словам профессора более внимательно:

— А что, собственно говоря, представляет собой эта ваша Фрикет?

Ученый рассказал о подопечной все, что ему было известно, о возникшем у нее с детства стремлении к путешествиям, о ее многочисленных достоинствах. В результате собеседник поддался на его уговоры и согласился.

— Но как же мы аккредитуем ее при японском Генеральном штабе? Повторяю, что статуса военного корреспондента ей не дадут ни за что! Нас подымут на смех!

— Мы можем взять ее в полевой госпиталь.

— Это другое дело. Медицинское образование, конечно, пригодится: у меня есть среди японцев знакомые врачи, мои бывшие ученики, я дам рекомендацию, и они с удовольствием примут мадемуазель.

— Вот и отлично, договорились!

Так Фрикет, осуществив свою заветную мечту, отправилась на Дальний Восток. Конечно, отъезд был для нее делом нелегким. Предстояло убедить родителей, которые сразу сказали «нет». Но их дочь трудностей не боялась и сдаваться не собиралась, ведь цель была совсем близко! Она приводила разные доводы, просила, умоляла, проявляла столько чуткости и внимания, что в конце концов получила их согласие. Впрочем, отец с матерью сами понимали, что дочка зачахнет от тоски, если они воспротивятся ее мечтам и планам.

Сборы были скорыми. Несмотря на юный возраст, Фрикет знала, что если придется ехать долго, то багажа должно быть мало. Она взяла только два небольших легких чемодана с минимумом необходимых вещей. Через неделю все приготовления были закончены. О расходах на поездку Фрикет могла не беспокоиться: редакция обеспечила ей циркулярное письмо от одного солидного финансового учреждения: Лионская[18] железная дорога дала бесплатный проезд до Марселя[19], а компания по морским перевозкам — билет на теплоход «Эрнест Симонс». Все это позволяло девушке без особых затрат добраться до Иокогамы[20].

Расставание с родными было грустным. Всегда грустно расставаться, особенно когда любишь своих дорогих папу и маму, милого брата Жана и сестричку Мари. Но в сердце Фрикет была и другая любовь — посильнее кровных уз, она звала ее в дальнюю дорогу. Девушке хотелось смеяться и плакать одновременно, она чувствовала себя и счастливой и несчастной: у нее едва хватило сил проговорить на прощание несколько ласковых слов, чтобы близкие не расстраивались так сильно… Они в последний раз поцеловались и обнялись… А теперь — вперед!

Грохоча колесами, поезд тронулся с места, Фрикет помахала провожавшим рукой из окошка… Пожелаем же ей, как говорят моряки, счастливого плавания.

Выехав утром девятичасовым экспрессом, девушка оказалась в Марселе в десять часов вечера. Два дня отдыха в отеле Каннбьер — и вот она уже на борту великолепного теплохода.

Было 23 июня 1894 года. Порт-Саид[21], Суэц, Аден, Бомбей, Коломбо, Сингапур, Сайгон, Гонконг, Шанхай, Кобэ[22], Иокогама… Теплоход делал остановки во всех этих местах, и их столь хорошо знакомые Фрикет экзотические названия наполняли ее сердце радостью и восторгом. Она не помнила себя от счастья: мечта ее осуществилась, она увидит далекие страны, непохожих на нее людей…

Двадцать второго июля теплоход прибыл в Иокогаму. После тридцати семи дней, проведенных в плавании, девушка не ощущала усталости, напротив, своей живостью и энергией она напоминала парижского сорванца, юного Фрике, от которого ей досталось прозвище.

О дальнейшем нетрудно догадаться. Во французской дипломатической миссии Фрикет приняли прекрасно: сыграла свою роль рекомендация влиятельной газеты, которая дала ей официальную аккредитацию. Военные врачи также встретили парижанку очень радушно, тем более что об этом просил их бывший учитель. По приказу Главного штаба ее незамедлительно направили в полевой госпиталь. Три недели спустя, отплыв из Хиросимы[23], армейский корпус, в составе которого была Фрикет, высадился в Фусане[24], крупном корейском порту, где концентрировались основные силы.

О том, что война началась для нашей героини слишком бурно, мы уже знаем.

ГЛАВА 4

Психология китайцев. — Еще один пленник. — Привязанность ребенка. — Часовой. — Хитрость Фрикет. — Побег. — Тревога!.. — Погоня. — Игра случая! — Среди волн.

Китайцы очень опасны: они мстительны, лживы, коварны и полны свирепой злобы… В бою не особенно сильны: когда силы равны, победить их нетрудно. Они внушают страх неслыханной жестокостью, которую проявляют к побежденному противнику. Им неведомы милосердие, сострадание, заставляющие оказывать помощь раненым, уважать жизнь и достоинство пленных. После боя они хладнокровно добивают раненых, отрубают головы убитым и подвергают бесчеловечным пыткам пленных, муки которых нам, жителям Запада, невозможно даже себе вообразить. Бесчувственность палачей не знает границ, ничто их не трогает, не волнует, как будто в жилах у них течет не кровь, а желчь, которая отравляет все органы, убивает великодушие, доброту и придает их лицам выражение желтушных больных.

Итак, в плену у китайцев Фрикет угрожала смертельная опасность. Сначала с ней обошлись так, как поступают со всяким пленным. Эти господа, называющие себя Поднебесными воинами, обыскали ее с быстротой и ловкостью профессиональных фокусников. В карманах ничего предосудительного не нашлось, но в сумочке, к несчастью, они обнаружили записную книжку с заметками, которые она делала еще в Хиросиме, рассчитывая использовать их для своих корреспонденций.

Бывший предводитель пиратов неплохо говорил и читал по-французски. Он сразу же вытащил из книжки все листочки, решив, что имеет дело с секретными военными бумагами, и мерзким скрипучим голосом, сохраняя важный вид, прогнусавил:

— Вы шпионили, вас заслали сюда наши враги.

Фрикет с возмущением запротестовала:

— Шпионка, я? Да как вы смеете?! Я ненавижу войну, которая заставляет людей убивать друг друга. Мне жаль всех тех, которые оказываются жертвами этой борьбы, и мне не важно, желтые они, белые или черные.

Сделав паузу, она торжественно объявила:

— Я — женщина, и моя миссия — утешать и ободрять тех, кто испытывает страдания.

В ответ китаец ухмыльнулся:

— Вы — француженка и, значит, наш враг! Вы умрете!

Фрикет снова запротестовала, однако предводитель бесцеремонно повернулся к ней спиной и что-то приказал солдатам. Двое стоявших рядом китайцев грубо схватили ее, потащили в хижину и швырнули на пол. У двери поставили часового, а в углу воткнули в стену горящий факел.

Девушка, к счастью, не ушиблась: она упала на груду кукурузной соломы, которая лежала на полу. Раздался чей-то жалобный крик. Голос был человеческий, кричали не то от страха, не то от боли: среди засохших листьев пряталось какое-то существо. Факел чадил нещадно, но, вглядевшись, Фрикет заметила сжавшегося в комочек мальчика, такого несчастного и заброшенного, что у нее защемило сердце. Страшно худой, с тощими плечиками, цыплячьей грудкой, с торчащими, так что можно было пересчитать, ребрами. Ребенок казался умирающим. Вся его одежда состояла из грязной тряпки, обернутой вокруг бедер.

Девушка поднесла связанные руки к лицу малыша, ласково погладила его по щеке и нежно провела пальцами по морщинистой, как у больной обезьянки, щечке.

— Бедное дитя! — прошептала она, забыв о собственных несчастьях при виде страданий ребенка.

Тот смотрел на нее недоверчивым взглядом дикаря, застигнутого врасплох. Ее изящные руки по-прежнему касались шершавой неровной кожи. Мальчик, по-видимому, немного успокоился, выражение его раскосых глаз смягчилось, в них показались слезы. Он жалобно скривил рог и незаметно для себя прижался губами к руке, которая была к нему так добра. Фрикет ласково улыбнулась, чем окончательно завоевала сердце бедняги. Свои чувства он выразил незамедлительно, однако смысл слов, которые он пробормотал, девушка не поняла.

— О Боже! — воскликнула пленница. — Как можно быть таким уродливым и в то же время таким славным! Он же просто чудо!

Звук ее голоса, мелодичный и нежный, еще больше расположил к ней маленького пленника, он широко улыбнулся, отчего вдруг сразу стал похож на всех своих сородичей.

Мальчик кое-что придумал: он догадался, что может зубами развязать веревки, которыми связали пленницу. Веревки были прочными, зато и зубы у него были острыми, как у волчонка. Не прошло и пяти минут, как малец перегрыз все путы, охватывавшие руки девушки, отчего та даже повеселела.

«Малыш совсем не глуп, — думала она. — Да, кажется, мне повезло».

Китайцы, уверенные в том, что пленнице ни за что не убежать, не стали забирать у нее сумку с инструментами. Фрикет тотчас же вытащила скальпель[25], разрезала веревки, освободив себе ноги, а затем помогла своему юному спасителю. Очень хотелось размять затекшие руки и ноги, подвигаться, но девушка, несмотря на неопытность, знала, что шуметь нельзя. Следовало соблюдать осторожность.

Маленький пленник перебрался из своего убежища поближе к девушке. Он явно гордился тем, что ему удалось совершить. Не отрывая от Фрикет восторженного взгляда, ребенок стал шепотом что-то очень быстро объяснять, показывая пальцем на дверь.

— Да… да… понятно, ты хочешь убежать. И я тоже!

Постепенно все в лагере затихло. Китайцы, измученные долгим походом и тяжелым сражением, попадали, как загнанные лошади, и уснули. Слышались только громкие окрики часовых и изредка торопливые шаги патрульных, проверявших расставленные посты.

— Конечно, бежать, — повторила Фрикет, — терять уже нечего. Завтра эти мерзавцы меня расстреляют.

Она невольно содрогнулась, представив себе, как ее поставят около дерева, а в грудь ей нацелятся дула карабинов. Девушка встала с подстилки и начала потихоньку передвигаться к распахнутой настежь двери хижины. Но тут же услышала чье-то сонное ворчание: это был часовой. «Ой, я совсем про него забыла, — подумала Фрикет. — Что же делать? Надо, чтобы он ничего не заметил». Солдат, уставший за день не меньше других, буквально засыпал стоя. Ловкий и гибкий как угорь мальчуган бесшумно проскользнул к двери и стал вглядываться в лицо часового. Тот клевал носом и, казалось, уже спал, опираясь на ружье. Малыш вернулся обратно и, подойдя к француженке, принялся закрывать глаза и махать рукой в сторону часового, а чтобы не оставалось никаких сомнений, далее чуть-чуть похрапел.

— И это тоже понятно, — сказала Фрикет. — В любой стране это значит: он спит. Ну что же, надо действовать, следуя традициям приключенческих романов, в которых пленники при удобном случае обязательно совершают побег.

Девушка, в свою очередь, направилась к двери, стала подкрадываться к часовому, но тот, словно настоящий караульный, только дремал, постоянно просыпаясь. Китаец приподнял голову и опять издал такое же ворчание. Фрикет юркнула обратно, как мышка в норку, и сердито проговорила:

— Вот противный! Но не убивать же его, в самом деле! Убить человека я не смогла бы даже ради собственного спасения! Господи, мне бы пройти и не разбудить его!

Мальчик смотрел на нее, как будто ждал сигнала к действию. Вдруг он вскочил на ноги, полез по столбу и столкнул вниз факел, который, падая, погас. В хижине стало совсем темно.

— Удачная мысль, хотя светлой ее, пожалуй, не назовешь. И у меня тоже появилась идея, — продолжала Фрикет. — Раз солдат не засыпает, я попробую дать ему снотворного.

Сумка была рядом, искать в ней пришлось недолго. Вскоре девушка на ощупь обнаружила хорошо знакомый флакон, лежавший на обычном месте. Она отвинтила пробку, понюхала и подтвердила:

— То, что надо.

Без колебаний, с удивительным хладнокровием она выбралась наружу и подошла к часовому. Тот ничего не видел, дверной проем был в темноте. Фрикет, крадучись, вытянув вперед руку, продвигалась все дальше. Сердце ее громко стучало. Несмотря на поразительную храбрость девушки, рука дрожала, пальцы судорожно сжимали открытый флакон.

Опасность была велика, и следовало обладать необыкновенной силой духа, чтобы вот так смотреть ей в лицо. Восемнадцатилетняя девушка оказалась ночью во вражеском лагере, в плену у людей, не знающих жалости, ей вынесен смертный приговор, и на рассвете ее должны казнить. В таком положении испугался бы даже самый смелый. При малейшем неверном движении часовой мог заметить ее или обнаружить побег, закричать, позвать других солдат и даже убить ее на месте, выполняя приказ. Перед лицом смертельной опасности почти у всех сдают нервы, и лишь немногие могут, как Фрикет, найти в себе мужество для столь рискованного шага.

Из флакончика шел особый сладковатый запах, незабываемый для тех, кто вдыхал его хотя бы один раз: запах хлороформа[26]. Фрикет носила его в своей походной сумке и давала тем несчастным, которые не могли вытерпеть страшные боли от ран и перевязок.

Она поднесла флакончик к плосконосой физиономии дремлющего китайца. Как человек сильно уставший после трудного дня, тот дышал ровно и глубоко. Запах хлороформа не потревожил его, и он сделал несколько еще более глубоких вдохов, чем весьма обрадовал Фрикет. Она подошла поближе и смело приставила флакончик прямо к носу. Ей стало весело, и девушка подумала: «Надо дать ему хорошую дозу!»

Пленница твердо решила не опускать руки, пока китаец не заснет как убитый. Впрочем, это случилось очень быстро. Мощный храп спящего часового мог бы заглушить завывание кузнечных мехов. Он все больше оседал на землю и вскоре окончательно свернулся в клубок и замер. Тогда Фрикет закрыла флакон, осторожно положила его обратно в сумку и воскликнула:

— Вот так музыка! Ну и нос! Как в трубу дудит!

Вернувшись в хижину, девушка обнаружила, что мальчуган поднялся с подстилки и, несмотря на видимую слабость, полон решимости идти вместе с ней. Она протянула руку, и ребенок, схватившись за нее своей маленькой обезьяньей лапкой, заковылял следом. Ночь была темной, но все же в небе светилось несколько звездочек, на которые время от времени набегала дымка. Благодаря этому Фрикет смогла сориентироваться и направиться к югу, где должна была находиться японская армия.

Они медленно и осторожно пробирались через огромное скопление врагов, которые устроились прямо на земле, вповалку, словно охваченные летаргическим сном. Весьма странно, но факт остается фактом: в ночь после боя лучше других охраняет себя войско, одержавшее победу. Оно проявляет максимальную бдительность. Есть наблюдательные посты, часовые выставлены, и при малейшем сигнале тревоги все готовы действовать. У побежденных, напротив, охрана из рук вон плоха. Беспокойство и страх не пробуждают инстинкта самосохранения, а уничтожают его. Прибавьте к этому и подавляющую волю усталость. Сон после проигранной битвы невозможно побороть, люди засыпают где угодно — в воде, в снегу, в грязи!

Итак, воспользовавшись полной анархией, царившей в китайском лагере, Фрикет и ее спутник отважно двигались вперед. Сердца их тревожно бились, ведь риск был так велик! Девушка уже начала надеяться на благополучный исход, но, к несчастью, они вскоре наткнулись на группу солдат, которые варили на костре рисовую похлебку. Хотя огонь горел еле-еле, те заметили и узнали обоих пленников. Кто-то вскочил, раздались крики. Фрикет еще крепче сжала ручку ребенка и пустилась бежать. Китайцы бросились к стоявшим поодаль ружьям и мгновенно зарядили их. Беглецы стремительно удалялись. Затрещали выстрелы, ночная темнота осветилась красноватыми вспышками. Пули летели со всех сторон, они ударялись о стволы деревьев, ломали ветки, сбивали листья. Маленький спутник француженки быстро терял силы, он уже не мог бежать. Девушка почти тащила его, спотыкаясь о корни, цепляясь за кусты. Бросить его казалось ей невозможным, она стремилась спасти мальчика и не думала о грозящей опасности. Выстрелы и крики множились. Поднятые по тревоге китайцы устремились в погоню.

У Фрикет ни на секунду не появлялось мысли убежать одной, оставив малыша, хотя он ее задерживал. Она остановилась и, видя, что ребенок теряет сознание, подхватила его на руки и понесла. Страх и боль за несчастного придавали ей сил. Крики и выстрелы приближались. Каким-то чудом ни одна пуля не задела беглецов. Перед ними открылась поляна, они оказались на самом ее краю. Нужно было проскочить это пространство очень быстро, а там, дальше, метрах в ста, виднелись темные густые заросли. Но вдруг девушка поняла, что это широкая река: идти дальше было нельзя!

— Лучше умереть, чем опять попасть в плен! — крикнула она вне себя от гнева. Француженка крепко прижала к себе мальчика и бросилась в черные волны.

ГЛАВА 5

В здоровом теле здоровый дух. — Пришлось немного поплавать. — Спасение. — Одни. — Фрикет. — Ли и Лилли. — Фрикет счастлива, что мечта ее сбылась. — Гастрономические пристрастия. — Ли завтракает, а Фрикет остается голодной. — Маленький крокодил всмятку.

Французская система воспитания, разумеется, весьма далека от совершенства. Тем не менее реформы значительно улучшили прежнюю систему, в которой было много несуразностей. Современные педагоги уже не стремятся, как раньше, набивать до отказа знаниями головы своих учеников. Если раньше они заботились исключительно о развитии ума, забывая об укреплении тела, то теперь поняли необходимость так называемого физического развития. Игры на свежем воздухе, бег, ходьба, фехтование, плавание, гимнастика — все направлено на укрепление и оздоровление молодого организма, являясь условием гармонии тела и разума. В здоровом теле здоровый дух. В общем, воспитатели захотели, чтобы оболочкой для прекрасной и отважной души служило здоровое и сильное тело. Добились ли они этого? Наши потомки узнают об этом через несколько поколений.

И все же даже сейчас мы иногда видим превосходные результаты. Это касается молодых девушек, которые, не теряя природной грации, свойственной их полу и возрасту, весьма успешно занимаются спортом. Одной из них и была мадемуазель Фрикет: ей подобные занятия в лицее на улице Севинье очень пригодились и пошли на пользу. Благодаря им она, во-первых, убежала от китайцев, а во-вторых, бросилась в темную реку, воды которой плескались в ночи. Надо было обладать необыкновенной смелостью, чтобы совершить такой прыжок с восьмилетним ребенком на руках. Но, как мы уже знаем, девушка отличалась необычайно решительным характером. Иначе она не звалась бы Фрикет.

Вначале наша героиня камнем пошла на дно, успев все же отметить: «Да здесь глубоко». Вода была холодной, мальчик судорожно хватался за Фрикет, не давая ей шевельнуться. Все же ей удалось вынырнуть на поверхность: она изо всех сил пыталась удержаться на воде, но тут их заметили китайцы, которые сразу же открыли стрельбу. Пули летели со всех сторон, и Фрикет со страхом слышала, как они шлепаются в волны.

Мальчик снова отчаянно уцепился за нее, и они опять скрылись под водой буквально за секунду до того, как их накрыл очередной смертоносный залп. Солдаты решили, что беглецы погибли, и вернулись к приготовлению риса.

Фрикет прекрасно плавала и даже в этих тяжелых условиях не потеряла самообладания. Девушка схватила малыша за голову, зажала под мышкой и, освободив себе таким образом правую руку, поплыла. Мальчик забился, хлебнул раз-другой воды, закашлялся и затих; казалось, он едва дышал. Это вполне устраивало Фрикет, которая продвигалась вперед по-мужски, сильными размашистыми движениями, несмотря на тяжесть намокшей одежды и маленького корейца. Вот что значит быть одной из первых по физкультуре!

Усталость все же дала о себе знать, дыхание ее стало прерывистым, а это очень плохо для пловца. «Как много времени прошло, — подумала беглянка, чувствуя, что теряет силы. — Ну же, Фрикет, приободрись немного! Неужели ты хочешь здесь оставить свое бренное тело… Что скажут об этом в Сент-Антуанском предместье?» Она задыхалась, ей не хватало воздуха, ребенок тянул ее ко дну, как свинцовый груз. Девушка глотнула воды… и начала тонуть. Потом все же вынырнула, секунд двадцать продержалась кое-как и захлебнулась еще раз…

— Третий раз может стать последним! — решила она, выплевывая отвратительную, пахнущую тиной воду.

Девушка опять начала погружаться, как вдруг ее нога коснулась твердого, из мелких камешков, дна. Затем наша героиня увидела перед собой, совсем близко, какую-то темную линию… Это был берег. Надежда придала ей сил, а смелости у нее и не убавлялось. Девушка с большим трудом сделала несколько шагов: у нее дрожали колени. Чтобы не упасть, она ухватилась за прибрежную траву и выбралась из воды. Фрикет, измученная и промокшая, упала на землю, все еще прижимая к себе ребенка, который не подавал признаков жизни.

Минут пять она лежала без движения, затем очнулась, как от кошмарного сна, и почувствовала, что ее пробирает озноб. Маленький кореец, выносливый как большинство азиатов, постепенно приходил в себя. Видя, что малыш оживает, Фрикет воскликнула:

— Отделался легким испугом… просто замечательно! Однако как холодно! Так недолго и насморк подхватить.

— Апчхи! апчхи! — оглушительно чихнул мальчуган.

— Так я и знала!

И она прибавила:

— Чуть не забыла сказать, мой любезный, что мы, видимо, вне опасности.

Тот ответил длинной и, естественно, непонятной фразой. Едва передвигая свои слабые ножки, ребенок подошел и стал дергать ее за мокрую юбку, как бы говоря: «Пошли отсюда скорее!»

— Конечно, но только… куда? Ты же местный, показывай дорогу.

Девушка рассмеялась, но не слишком весело, напрасно она призывала на помощь все свое мужество. Ее по-прежнему пробирала дрожь, зубы стучали от холода, а мальчик не переставая тянул ее куда-то.

— Ну, хорошо, пойдем… по крайней мере, не будет так холодно.

И они отправились куда глаза глядят, спотыкаясь на каждом шагу, натыкаясь на сухие ветки и корни, обходя ямы и рытвины.

Им удивительно повезло: они ни разу не встретили никого из своих врагов. Китайский отряд, вероятно, остался на той стороне реки, чтобы обеспечить отступление своей армии. Между тем вскоре к страданиям беглецов от холода и усталости добавились еще и муки голода. Маленький кореец уже давно ничего не ел, и ему становилось все хуже и хуже. Фрикет тоже чувствовала себя неважно, так как перед сражением только чуть-чуть перекусила, и с тех пор у нее во рту не было ни крошки. Так они долго бродили, валясь с ног от изнеможения, но не решаясь даже присесть из опасения, что недостанет сил подняться.

Наконец стало светать. Фрикет, думавшая, что пройден немалый путь, с изумлением обнаружила, что они все время сворачивали в одну сторону и в результате сделали полукруг. Река по-прежнему была рядом, метрах в пятистах. Несмотря на серьезность положения, девушка звонко рассмеялась:

— Совсем как в моих любимых книжках, в которых я впервые прочитала о необыкновенных приключениях и далеких странах. Когда ночью или в тумане путешественники сбиваются с дороги, они двигаются, отклоняясь от прямого пути в левую сторону. Да, наверное, я слишком хорошо это помнила!

Глядя на Фрикет, развеселился и мальчик, и его жалкое сморщенное личико сразу преобразилось от радости. Девушка еще раз подивилась его безобразию, но это не могло уменьшить ее привязанности к малышу: ведь столько пришлось пережить вместе!

Поднималось солнце, заливая золотистым светом верхушки деревьев, и тут француженку словно осенило.

— Слушай, а как тебя зовут?

Ребенок не понял, он попытался повторить за ней незнакомые слова, выговаривая их по-китайски.

— Нет, нет, мы с тобой не на уроке французского!

— Фалансуского, — невозмутимо твердил малыш.

— С ума сойти можно!

Ей никак не удавалось объяснить, пришлось действовать иначе: настойчиво показывать на себя пальцем и повторять:

— Фрикет…

Она проделала так несколько раз, чтобы ясно показать, что это ее имя. Мальчик заулыбался и повторил:

— Фалликет!

— Да нет же, совсем не Фалликет! Фрикет! Фрикет!

— Фалликет!

— Перестань, прямо наказание какое-то! Хватит коверкать мое имя, я не могу это слушать! Оказывается, здесь, в Китае, очень странно произносят «р».

Она снова принялась объяснять с помощью жестов. Наконец мальчик сообразил, о чем идет речь. Он потыкал себя в живот грязным пальчиком с таким видом, как будто хотел сказать:

— Это я!

Фрикет кивнула головой в знак согласия, и малыш ответил:

— Ли!

— Значит, тебя зовут Ли! Жаль, что ты раньше мне не сказал. Я назвала бы свое настоящее имя — Лили, и мне не пришлось бы слушать, как ты коверкаешь мое прозвище.

Мальчик, радостно улыбаясь, повторял:

— Фалликет! Лили!

— До чего хорош, просто удивительно! Мы уже понимаем друг друга, а скоро и разговаривать начнем! Но вот интересно, необыкновенное совпадение: Ли и Лили!

Между тем Ли, казалось, придумал нечто замечательное. Под ногами у них был речной песок, который доходил до самой воды. Кое-где на нем виднелись островки, покрытые высокой травой и бамбуком, а вокруг — огромные странные следы перепончатых лап. Фрикет присмотрелась внимательнее:

— Похоже на отпечатки какого-то чудовища! Чей же это след? Придется воспользоваться случаем и пополнить мои знания о диких животных.

В песке попадались небольшие холмики, напоминавшие горки, которые оставляют кроты. Ли подошел к одному из возвышений, опустился на колени и, быстро-быстро перебирая руками, принялся рыть песок.

«Что это он делает? — подумала девушка. — Ли двигается, как картонный заяц, играющий на барабане».

Если бы не чувство голода, то можно было бы забыть о прочих злоключениях, которые выпали ей на долю: встреча с тигром, плен, побег. А о том, что она чуть не утонула, напоминала ее мокрая одежда.

И все же о плохом думать не хотелось: светило солнце, пели птицы, гудели пчелы, распускались цветы, и Фрикет наслаждалась красотой природы. На душе у нее было радостно еще и потому, что осуществилось то, о чем она когда-то мечтала, сидя дома, в Париже: она попала в сплошной поток приключений, и ее подхватило как щепку. В калейдоскопе событий она не помышляла ни о пище, ни о крове, ни даже о жизни, она чувствовала себя в родной стихии. Многим ее нынешнее положение показалось бы ужасным, тогда как наша героиня представляла себе его иначе:

— Боже, до чего же все интересно!

В это время Ли выкопал два огромных яйца величиной с два кулака. Он взял одно из них и постучал им по острому камню. Разбив скорлупу, он приложился губами к отверстию, втянул в себя жидкость и, смакуя, выпил ее целиком.

— Вот лучший способ потребления сырых яиц, — сказала Фрикет. — Но что-то они не внушают доверия, может, они несвежие?

Покончив с первым яйцом, которое явно предназначалось для показа Фрикет, Ли взялся за второе, разбил его точно так же и протянул девушке, приглашая последовать собственному примеру. Она не удержалась и понюхала и тотчас же выпустила яйцо из рук: в нос ударил тяжелый запах сероводорода.

— Там зрелый зародыш! Он сейчас вылупится! Фу, какой ужас!

Скорлупа раскололась, и француженка с отвращением увидела… крошечного крокодильчика, перебирающего лапками… Поняв, что его спутница отказалась от лакомства, Ли схватил зародыш, открыл рот и с очевидным удовольствием проглотил рептилию, словно креветку. Знаете таких больших красных креветок, которых еще прозвали букетами? Ли причмокнул языком и, не сходя с места, приступил к дегустации[27] следующего яйца. Фрикет с восхищением наблюдала за действиями мальчугана и думала: «Да, видимо, жители Востока привыкли к очень необычным деликатесам! Ласточкины гнезда, акульи плавники, личинки бабочек, собачье мясо, тухлые яйца… и так далее. Нет, мне больше нравится наша кухня».

Мадемуазель явно упустила из виду, что любой китаец мог бы сказать в качестве встречного аргумента примерно следующее: «А вы разве не едите испорченного молока? Отличие прекрасного белого сыра, свежего и нежного, от рокфора или ливаро[28], издающих удручающие запахи, не больше, чем разница между самым свежим яйцом всмятку и яйцом, насиженным заботливой наседкой. Еще неизвестно, что хуже».

На самом деле разговор этот не состоялся, так как в области гастрономии у Фрикет еще были предрассудки, а Ли не знал французского языка и не мог ничего ей возразить. Поданный им пример делал честь его желудку, однако француженка не решилась ему последовать. Итак, она осталась без завтрака, в то время как ее спутник наелся и облизывался, весело потирая живот.

Девушка раскрыла записную книжку, и на мокрых страницах появились такие строчки: «Моего нового друга зовут Ли. На завтрак он съел маленького крокодила всмятку, ну а я на голодном пайке. Что с нами будет дальше?»

Ей суждено было вскоре это узнать благодаря одному весьма неожиданному происшествию.

ГЛАВА 6

Потомство крокодила. — Фрикет достает свое пенсне[29]. — Есть огонь! — Неудачный завтрак. — Появление чужака. — Сложная ситуация. — Чудовище. — Бегство. — На дереве. — Осада. — Сампан. — Ли оказывается «важной птицей».

Река в этом месте делала крутой поворот, и во время наводнений сюда намывало много песка. Насыпь, состоящая из белого и мелкого песка, тянулась до самой воды.

Ли наелся как следует, тем не менее его беспокоило то, что его спутница отказалась от предложенного им лакомства. Он догадывался, что Лили-Фалликет была голодна, и раздумывал, как бы достать для нее пищу. Своими черными блестящими глазками он зорко оглядывал окружающую их равнину. Вдруг мальчик запрыгал на месте, крича от радости. С проворством, которое трудно было ожидать от его тщедушного пузатого тельца и тоненьких кривых ножек, он припустился бежать, как будто за ним гнался огонь. Фрикет с интересом следила за действиями маленького корейца и спрашивала себя: «Что же он придумал?»

Известно, что крокодилы, как и другие ящерицы, большие и маленькие, откладывают яйца. Воспроизводство данного вида происходит путем несложного процесса инкубации[30]. В период кладки самка роет в песке одну или несколько неглубоких ямок и откладывает туда свои яйца, которых бывает от двадцати пяти до тридцати. Затем она засыпает их песком и предоставляет заботу о будущем потомстве ярким солнечным лучам. Слой нагретых солнцем песчинок действует как образцовый инкубатор, и крокодилята появляются на свет, по наблюдениям одних натуралистов, дней через двадцать, а по утверждению других, — дней через сорок[31].

Наблюдая за действиями Ли, Фрикет вскоре получила ответ на свой вопрос. Изобретательный малыш приглядывался ко всем холмикам, оставленным крокодилами, и прежде всего к тем местам, где яйца, как ему казалось, были отложены уже давно. Найдя то, что он искал, Ли остановился, расставил и чуть согнул ноги, уперся руками в колени и замер в ожидании.

Песок шевелился, словно внутри находилось что-то живое. Через несколько мгновений из него появилось существо, похожее на ящерицу с крупной головой, длиной сантиметров пятнадцать. Перебирая лапками и хвостиком, оно побежало к воде. Ли тут же с обезьяньей ловкостью перехватил его, как говорится, на лету, и положил на песок брюшком вверх. Такое положение чрезвычайно неудобно для этих ящерообразных, так как они не могут перевернуться обратно без посторонней помощи.

— Господи, да ведь это крошечный крокодил! — воскликнула Фрикет. — Их здесь целый выводок, они сейчас должны вылупиться.

И в самом деле, из песка выполз еще один детеныш, который также был моментально схвачен и приведен в беспомощное состояние. Ли весь сиял от гордости, что может продемонстрировать девушке свою ловкость. Та же участь постигла и третьего, и четвертого крокодиленка, и всех последующих. Француженку стало разбирать любопытство:

— Неужели ты хочешь, чтобы я ела этих ящериц? Нет, спасибо, даже пробовать не буду, у меня аппетит пропал!

Ли казался очень довольным: скопище шевелящихся хвостов и лапок очень радовало его, он смеялся, широко открывая рот, как буддийский идол[32]. Наконец мальчик понял, что завтрак из сырых крокодилят не привлекает девушку. Он направился к зарослям бамбука, набрал сухих веток, принес их, сложил в кучу и поочередно показывая то на ветки, то на маленьких чудовищ, явно пытался объяснить:

— Вот мясо, вот дрова: разожги костер, зажарь мясо и поешь! И поскорее, мне грустно смотреть, как ты голодаешь.

Фрикет почувствовала, что решимость ее тает, а отвращение слабеет по мере того, как усиливаются чувство голода и любопытство.

«Конечно, — думала она, — мало кто пробовал мясо новорожденного крокодила! Этим не мог похвалиться даже мой уважаемый учитель, знаменитый Фрике. Да, но как же разжечь огонь?»

Юная парижанка вспомнила, что у нее есть трут: это прекрасное, кровоостанавливающее средство должно было находиться в любой походной аптечке. Но не было ни кремня, ни огнива, ничего, даже увеличительного стекла. «Так хочется что-то придумать, — размышляла она. — Ситуация и правда не простая, тем более интересно выпутаться». Девушка ломала голову, стараясь найти выход. «Как же я могла забыть… Пенсне!»

Подобно многим людям, посвятившим себя умственному труду, которые проводят большую часть времени за учебой и чтением, у Фрикет было слабое зрение, и для чтения ей приходилось надевать пенсне. Оно всегда лежало в кармашке ее блузки. Вынув его из чехольчика, девушка подставила его под солнечные лучи, сохраняя при этом стеклышки в сложенном виде, одно под другим. Затем она взяла кусочек трута и, то приближая его к стеклам, то удаляя, стала искать фокусное расстояние. Проводя этот занимательный опыт по физике, она сильно волновалась: от успеха могло зависеть слишком многое. Она не отрываясь следила за светлым кружком, который выделялся огненной точкой на светло-коричневой полоске трута. Постепенно точка нагрелась. Показался дымок, запахло паленым. Затем дым и запах усилились, и трут загорелся.

— Победа! — закричала Фрикет, — у меня есть огонь… Победа!

Ли, завороженный увиденным, тоже в восторге начал выкрикивать:

— Пайбеда!.. Пайбеда!..

Девушка положила трут на ветки и принялась дуть. Огонь сразу разгорелся, и вверх взметнулись веселые язычки пламени. Такой способ получения огня был непривычен для корейца, однако Ли не стал предаваться раздумьям, а схватил с полдюжины крокодилят и без липших церемоний бросил их прямо в костер. Маленькие рептилии отчаянно задергались, их кожа надулась, лапки растопырились, и вскоре они затихли. Все произошло моментально, в воздухе запахло жареным мясом.

«Что ж, — решила Фрикет, — наверное, это не так уж плохо. У детенышей косточки еще мягкие… видимо, надо будет снять кожу, как у банана, и проглотить целиком… Ведь даже Фрике пробовал маленьких черепах, приготовленных точно так же, и нашел их такими вкусными, что съел все целиком, вплоть до панцирей. Придется и мне попробовать!»

Она осторожно дотронулась кончиками пальцев до одного из крокодильчиков, сморщенного и высохшего, как чучело гиппопотама в витрине зоологического музея. Француженка уже собиралась с честью перенести это испытание и отведать необычную пищу, как в тот же миг Ли закричал от ужаса. Фрикет вскочила, уронила свой завтрак и увидела, как малыш убегает и машет ей рукой, показывая что ей тоже надо спасаться. Она обернулась, чтобы узнать причину его испуга, и тоже громко вскрикнула. В нос ударил отвратительный запах мускуса[33], и совсем рядом, метрах в двух от нее, послышался чей-то рев. Огромный крокодил со злобными глазками и разинутой пастью полз, растопырив лапы, прямо на них, угрожая схватить девушку и ребенка. Ли первым заметил страшное чудовище и пустился бежать, предупреждая об опасности громкими криками. Фрикет почувствовала, что близка к гибели. Крокодил был уже совсем рядом, и у нее не оставалось времени спастись бегством: не успеешь сделать и десяти шагов, как огромные зубы схватят и разорвут на куски. Видя, что его подруге угрожает смертельная опасность, мальчик стал отвлекать крокодила пронзительными воплями, что привело зверя в еще большую ярость.

В крокодиле было не меньше шести метров. Он закрывал и открывал свою метровую пасть с металлическим стуком, как будто орудовал огромными ножницами, и яростно бил по воздуху длинным хвостом, покрытым роговой чешуей. Одного его удара было бы достаточно, чтобы уложить наповал крепкого мужчину! Фрикет побледнела, но не растерялась. Протянув руку к горящему костру, она выхватила из него связку бамбуковых стеблей и, соединив их вместе, наподобие факела, сунула прямо в открытую пасть. Челюсти захлопнулись с громким стуком. Раздался жуткий рев, запахло паленым мясом. Обожженный зверь резко отпрянул и, задыхаясь, стал трясти головой и царапать морду когтями, чтобы вытащить наружу горящие прутья.

Девушке только того и надо было: у нее появилась надежда на спасение. Избежав благодаря своей находчивости смертельной опасности, она бросилась бежать со всех ног; за ней следом припустился маленький кореец, который теперь весело смеялся.

— Как ты можешь смеяться? — сердито проговорила она. — Ну и страна у вас здесь — настоящий зверинец!

А между тем крокодил оправился от боли и страха и возобновил преследование. Из пасти и ноздрей чудовища шел пар, напоминавший клубы сигаретного дыма, который выпускает из себя заядлый курильщик.

Ли решительно устремился к реке. Фрикет сомневалась в правильности его действий, впрочем, как оказалось, совершенно напрасно. Девушка боялась, что крокодил загонит их в воду, отрезав пути к отступлению. Вскоре так и получилось. Однако Ли не растерялся.

На берегу было много высоких деревьев, нижние ветки которых росли всего в метре от земли. Спасаясь от коварного страшилища, Ли ухватился за одну из таких ветвей и, как обезьяна, вскарабкался вверх. Фрикет последовала его примеру и очутилась рядом с мальчиком на толстом суку. Теперь, когда крокодил уже не мог их настигнуть, девушка развеселилась и принялась подшучивать:

— Вот так влипли! Сидим здесь прямо как в зоопарке, посреди медвежьей площадки. Мишка-мишка, влезь на дерево!.. Только медведи — это мы, а дикие звери — на свободе.

Крокодил растерянно ползал вокруг дерева. Он в бешенстве бил хвостом, лязгал зубами, то открывая, то закрывая свои бычьи глаза, и, очевидно, находился в отвратительном настроении. Наконец он заметил обоих смельчаков, сидящих на ветке. Видя, что до них не добраться, зверь улегся под деревом, собираясь стеречь беглецов.

— Теперь мы в ловушке, — произнесла Фрикет. — Что же теперь будет? Какое мерзкое и упрямое чудовище! А я-то думала, что крокодилы не нападают на человека… Хотя, может быть, мы и не очень похожи на людей… Ли — всего лишь ребенок, а я — слабая женщина.

Крокодилы и в самом деле обычно не нападают на людей. Однако в период размножения поведение самки может измениться. В это время она вовсе не удаляется, как думают многие, от своего будущего потомства, а внимательно следит сначала за яйцами, а затем за детенышами, чтобы защитить их от многочисленных врагов. Вот почему, когда одна из таких заботливых мамаш обнаружила, сколь неподобающим образом обошлись с ее выводком, она обрушила на врагов всю свою ярость…

Сколько времени им придется просидеть на дереве? Крокодил явно намеревался продолжать осаду, и девушка с ужасом думала о том, как они будут спускаться.

Между тем Ли сохранял совершенное спокойствие. Пока его желудок переваривал полдюжины крокодильих яиц, с лица корейца не сходило непроницаемое выражение восточного идола.

Так прошло часа два. Фрикет они показались вечностью. Вдруг Ли насторожился и начал прислушиваться к звукам, доносившимся с реки. Его физиономия осветилась радостной улыбкой, он явно открыл что-то очень для себя приятное.

На повороте реки появилась одна из тех огромных крытых лодок, которые в Корее называют сампанами. На этих плавучих домиках рождаются, живут и умирают целые семьи, здесь находится также домашняя живность. Ли пронзительно свистнул и затем своим тоненьким фальцетом окликнул гребцов: он вел себя уверенно, как человек, привыкший к тому, что ему повинуются. Матросы послушно повернули к берегу, и лодка вскоре оказалась рядом с деревом, на котором спасались мальчик и девушка.

Крокодил забеспокоился, заворчал и опять заметался вокруг ствола. Фрикет спрашивала себя, каким образом они смогут пробраться на так кстати подошедшее судно. Ли сразу подал пример: он залез на ветку, которая висела над водой и касалась крыши сампана. А дальше все было очень просто. Фрикет поступила точно так же, ступив на надежную и прочную крышу в тот момент, когда юный Ли, поддерживаемый самым почтительным образом множеством рук, спускался на лодку.

Это было даже не почтение, а нечто большее, скорее поклонение, обожествление. Мужчины и женщины становились перед ним на колени, целовали его руки, ноги… это было так странно… Ли принимал знаки внимания, как будто был идолом всю жизнь, он без конца отдавал приказания, которые выполнялись с необыкновенной быстротой. Они касались Фрикет, его отважной спасительницы. Ей принесли огромное количество провизии. Всех этих продуктов хватило бы на двадцать человек на целую неделю. Девушка, вне себя от изумления, с большим аппетитом набросилась на восточные кушанья, возникшие вдруг по приказу маленького корейца. И хотя рот ее был занят, она произнесла остроумную фразу:

— Поздравляю вас, господин Ли. Как видно, вы — большая шишка!

ГЛАВА 7

В пути. — Ли поклоняются, как божеству. — У корейцев две расы. — Местные жители. — Впечатления. — Мандарин с синей пуговицей. — В паланкине. — Самое неудобное средство передвижения. — Фрикет путешествует, сидя в ящике. — Прибытие в Сеул. — Дворец. — Сын короля.

У счастливых народов не бывает истории. Так было и с Фрикет, которая считала свою историю законченной, хотя бы на некоторое время. Жизнь ее на корейском судне текла ровно и безмятежно, подобно плывущей по спокойному течению лодке. Девушка была очень наблюдательной, ей хотелось побольше узнать об этих славных людях, которые помогли им с Ли спастись. Все, что находилось на сампане, было так колоритно, интересно, необычно. Люди, животные, обычаи, одежда и пища вызывали у француженки любопытство, так как совершенно не походили на то, что она знала раньше.

Ее острый взгляд проникал повсюду, она вынимала книжечку и записывала свои впечатления. Из этих зарисовок, написанных со знанием дела, получились прекрасные статьи, имевшие позже большой успех. Вот некоторые из записей, сделанных во время плавания на сампане:

«Ли, ходивший до сих пор в простой набедренной повязке, получил костюм. Это длинная одежда, очень аккуратная и простая, сотканная из белых нитей. Она не делает его красивее, но придает ему более достойный вид. Все вокруг поклоняются Ли. Это для меня загадка, и я все чаще задумываюсь о его происхождении.

С нами вместе здесь находятся четверо мужчин, четыре женщины и пятнадцать — двадцать детей, точно не знаю.

О мужчинах. Сразу бросается в глаза интересная вещь — их принадлежность к разным расам. Двое имеют во внешности все черты монгольской расы, которая считается у нас столь непривлекательной. Короткий и плоский нос с широкими ноздрями, узкие раскосые глаза, выступающие скулы, большой рот, толстые губы, желтая кожа, светлая и жесткая как метла борода. Одним словом — вылитые китайцы.

Двое других мужчин очень похожи на европейцев и лицом, и цветом кожи. У них длинная густая борода, светлая кожа, прямой нос, форма глаз близка к нашей. Наверное, здесь существуют две разные расы коренных жителей.

Теперь о женщинах. Кореянок нельзя назвать красивыми. Робкие, туповатые лица, на которых лежит печать усталости и забот. Все находящиеся здесь женщины относятся к чисто китайскому типу; различия, столь очевидные у мужчин, у них совершенно незаметны, хотя тоже, видимо, должны существовать.

Хорошо путешествовать по реке, когда волнения и тревоги позади. Огорчает только то, что сампан, как настоящий ковчег[34], переполнен до предела. Из-за тесноты животные иногда ведут себя чересчур бесцеремонно.

Корейцы обращаются со мной необыкновенно почтительно, каждый старается сделать мне приятное. Это объясняется, по-моему, отнюдь не тем, что я женщина, а моей ученостью и образованием. Они видели, как я без конца что-то пишу, и, кажется, считают меня каким-то высшим существом. Сами они умеют читать и писать, в руках у них я замечаю книги, которые они перелистывают с видимым интересом. Неудивительно, что эти славные люди весьма уважают профессиональных литераторов, к которым принадлежу и я. Обитатели сампана полагают, что у себя на родине я должна быть мандарином или, точнее, мандариншей…

Живем мы прекрасно. Каждый день питаемся свежей рыбой и рисом. И рыба, и сваренный на пару рис очень вкусны.

Хозяина судна зовут Цент, его имя напоминает звук, производимый при чихании или ударе гонга. У него есть два ручных баклана[35], которые ловят для него рыбу.

Днем мы плывем по реке, вечером привязываем сампан к берегу и ночуем, оставаясь на одном месте. Здесь все спокойно и не слышно шума войны. Правда, неизвестно, как долго это продлится.

Меня учат корейским словам, но думаю, что у меня неважное произношение, так как все начинают смеяться, едва я пытаюсь что-нибудь сказать. Я тоже не остаюсь в долгу и хохочу от души, когда мои новые друзья повторяют мое имя на китайский лад — Фалликет.

Позволю себе еще одно небольшое замечание: у мужчин нет длинной, напоминающей веревку косы, какие носят китайцы. Их волосы собраны на макушке, закручены в пучок и закреплены повязкой из тоненьких бамбуковых нитей. Нельзя сказать, чтобы это было очень красиво.

Длинные, болтающиеся за спиной косички, за которые очень хочется подергать, есть только у детей, чем они весьма гордятся. Однако самая экстравагантная[36] деталь корейского костюма — шляпа. Она сплетена из бамбуковых нитей и не защищает ни от солнца, ни от дождя. Сие остроконечное сооружение надевают на пучок из волос и завязывают лентой под подбородком.

Вчера у них был какой-то праздник, все надели свои лучшие наряды. Мужчины были в длинных белых одеждах и коротких сапогах на войлочной подошве, с загнутыми вверх носками. Мне показалось, что такие костюмы носят у корейцев люди незнатные. У женщин были красивые яркие платья с маленькими жакетами. Ли, который, несомненно, принадлежит к привилегированной касте[37], появился в роскошном шелковом костюме. Так хорошо одет только он один, что подтверждает мои догадки относительно его происхождения.

Теперь о женских прическах. Они весьма оригинальны и изящны: косы закручиваются вокруг головы наподобие чалмы[38] и закрепляются золотыми и серебряными шпильками, которые, поблескивая, придают волосам особую прелесть».

Фрикет была в полном восторге от путешествия по реке. Оно продолжалось около двух недель. Не стоит забывать, что сампан двигался значительно медленнее океанского парохода и даже речного катера. Однако девушке некуда было торопиться, ей хотелось все разглядеть, она не переставала радоваться, что отправилась из родного парижского предместья навстречу опасностям и приключениям.

Наконец в одно прекрасное утро сампан пристал к берегу около большой деревни, которая, по словам Цента, называлась Фажу. Здесь предполагалось сделать последнюю остановку.

Едва ступив на землю, Цент поспешил к дому самого главного чиновника, который правил здесь от имени верховной власти. Пока они вели переговоры, Фрикет тоже вышла из лодки и направилась к приютившимся на берегу домикам. Увы, ей сразу пришлось пережить сильное разочарование. Издалека хижины, покрытые соломой, выглядели очень живописно. Вблизи же — это были жалкие лачуги, в которых наши крестьяне не стали бы даже держать скотину. Стены из глины, смешанной с соломой, покрытые множеством трещин, куда проникают дождь и ветер, крепились на плохо обтесанных и кое-как вбитых в землю деревьях. Внутри этих домиков царила невообразимая грязь, бок о бок жили в тесноте люди и животные. Фрикет заметила, что многие жители страдали кожными болезнями.

Девушка собиралась продолжать свои наблюдения, но тут случилось нечто неожиданное. На главной улице поселка показалась странная процессия, которая торжественным шагом направлялась к сампану. Заинтригованная происходящим, француженка тоже свернула к реке. Первым шел, указывая дорогу, Ценг, за ним шествовала дюжина солдат в стальных касках, с длинными саблями и огромными ружьями, затем появились три паланкина[39], каждый из которых несли два человека, ухватившись за специальные приспособления, напоминающие оглобли в старинных повозках, замыкал процессию офицер с двумя саблями на боку и дорогим нераскрытым зонтиком.

Люди остановились, и с передних носилок сошел почтенного вида старик с белой бородой. На нем была богатая шелковая одежда и шляпа с синей пуговицей, указывающая на сан мандарина. Увидев Ли, старик стал на колени и почтительно поцеловал мальчику руку. И снова Фрикет, теряясь в догадках, задалась все тем же вопросом: «Что это значит? Почему маленькому Ли поклоняются, как идолу? Может быть, он — королевский сын?..»

Тем временем Ли с важным видом слушал старика, который говорил, не поднимаясь с колен. Затем мандарин жестом приказал носильщикам опустить носилки на землю. Ли что-то сказал, улыбнулся француженке и занял место в паланкине. Мандарин еще раз отдал какие-то распоряжения. Вперед вышли другие носильщики, они стали жестом приглашать девушку последовать за ребенком. Фрикет засомневалась, получится ли у нее, она видела, что верхняя часть носилок представляет собой небольшой ящик. Поместиться там — все равно что залезть в чемодан. Заметив нерешительность Фрикет, старик показал ей, как следует действовать: повернулся спиной к входному отверстию, присел на корточки, скрестил ноги и принял позу портного, произнеся несколько непонятных слов. Теперь девушка знала, как можно забраться в ящик. Едва она приняла столь неудобную для нас и столь любимую на Востоке позу, как почувствовала, что носилки подхватили и понесли с необыкновенной скоростью.

Данный способ перемещения, весьма популярный в Корее из-за отсутствия дорог и лошадей, оказывается крайне неприятным для европейца — невозможно ни пошевелиться, ни переменить позу, чтобы согнать надоедливых насекомых, занесенных сюда с сампана, где их великое множество. Эти мерзкие создания отдавали явное предпочтение белой коже, столь же приятной и с виду, и на вкус. Бедняжка не знала, куда деваться. В довершение несчастья беспрестанное раскачивание носилок вызывало у нее дурноту, нечто вроде морской болезни. Так продолжалось много часов!

Иногда ощущались более сильные толчки, которые отзывались во всем теле: это уставший носильщик уступал место другому. Заменивший его подхватывал носилки на лету и продолжал бег не останавливаясь.

Когда стемнело, пришлось остановиться на ночлег в какой-то деревне. Там мандарин выбрал лучший дом, предварительно удалив из него всех его обитателей. Что касается Ли, с ним по-прежнему обращались как с очень важной персоной, сам же он неизменно старался выказать Фрикет свои дружеские чувства.

Девушка часто слышала в разговорах одно и то же слово: Сеул[40]. Она знала, что так называют столицу Кореи, и догадывалась, что кортеж направляется в Сеул. К счастью, расстояние от Фажу до столицы оказалось не слишком большим.

На следующий день, часам к двенадцати, они уже стояли перед мощными крепостными стенами, которые на протяжении четырех лье окружают столицу.

По широким городским улицам, покрытым рытвинами и отбросами, ходили толпы нарядных людей. Кортеж проследовал через большие Северные ворота, и Фрикет увидела строй солдат, отдающих честь почти по-европейски. Затем послышались пушечные залпы. Продвигаться по улицам было непросто, дорогу все время преграждали любопытные, которых не пугал даже град палочных ударов, обильно сыпавшихся на спины неосторожных.

Путь лежал через весь город до Южных ворот, а затем по широкой и грязной дороге — до каменной ограды высотой в десять метров. Внутри этих стен, на участке в три квадратных километра, располагался королевский дворец и служебные постройки. Фрикет, старый мандарин и вся свита прошли через ворота, у которых стояла пышно одетая стража, охранявшая дворец от непрошеных гостей. Наконец кортеж остановился перед дворцом, построенным в китайском стиле. У входа лежали два гранитных льва в позе сфинкса[41]. Выйдя из паланкинов, путники смогли наконец размять застывшие руки и ноги и вдоволь потянуться.

Навстречу им вышел королевский распорядитель и без промедления повел их в огромный зал, украшенный с восточным великолепием. Вельможи в роскошных одеждах расступились перед Ли, и мальчик устремился к человеку, одетому в белое, торжественно восседавшему на высоком золоченом троне. Человек этот, вопреки своей восточной невозмутимости, казался очень взволнованным. Он крепко обнял и прижал к себе Ли, который бросился его целовать. Таким образом, догадки Фрикет полностью подтвердились: счастливым отцом был король Кореи, правитель десяти миллионов подданных, а маленький Ли был его законным наследником.

ГЛАВА 8

Тайное общество. — Немного истории. — Тогакуты. — Желтокожие соперники. — Причины китайско-японской войны. — Почему был похищен Ли. — В Сеуле. — Миссионер. — Грязь и нечистоты. — Фрикет хочет уехать.

В ходе китайско-японской войны европейцы сделали удивительное открытие: оказалось, что на самом краю Дальнего Востока существует прекрасно организованная сильная армия. Многие поначалу не принимали ее всерьез, думая, что все обойдется без особой борьбы и кровопролития, как часто бывало в восточных странах.

— Вот увидите, — говорил один старый генерал, известный своим остроумием, — пошумят-пошумят да и разойдутся!

Случилось, однако, совсем по-другому: это была настоящая война, к которой готовились два с половиной десятилетия и которую возглавили замечательные военачальники, сразу отличившиеся искусством тактики и стратегии. Речь идет, разумеется, о японцах. Что же касается китайцев, то на их долю в течение нескольких месяцев, пока велись боевые действия, выпадали одни неудачи. Причиной их слабости была рутина многовековых традиций, которая делала невозможным любое развитие.

Вероятно, не стоит подробно описывать военные операции и передвижения сражавшихся армий: нам известно, что по воле случая наша героиня на какое-то время была отстранена от всех событий. Тем не менее было бы интересно проследить не слишком хорошо изученные корни вражды, давшие начало этой войне. Несколько лишних строчек не смогут повредить повествованию, так как мы узнаем, почему оказался в плену маленький Ли, чудесной спасительницей которого стала Фрикет.

Итак, причиной войны явился многовековой антагонизм между Китаем и Японией, издавна боровшихся между собой за господство на Востоке. Однако непосредственным толчком к конфликту двух великих держав послужила деятельность одного весьма опасного тайного общества, члены которого яростно сопротивлялись реформам, направленным на изменение существующего порядка вещей. Эти люди называли себя тогакутами[42], они считали каждого иностранца врагом, любую уступку — слабостью, а всякое нововведение — обманом. Их изображают патриотами Кореи, но — странное дело — они хотели не освобождения от иноземцев, а продолжения вассальной зависимости своей родины от Китая, которая сложилась еще в глубокой древности, задолго до нашей эры. На какое-то время, около двух тысяч лет тому назад, корейцам удалось добиться свободы. Однако вскоре они оказались в руках японцев, давным-давно мечтавших об этой территории. Так на Востоке разгорелась длившаяся столетия ожесточенная борьба, результатом которой стала сохравнившаяся вплоть до наших дней зависимость Кореи от Китая. Благодаря деятельности тогакутов страна все время была закрытой для иностранцев: лет тридцать назад о ней почти ничего не знали. Положение изменилось лишь незначительно после высадки экспедиций: французской, под командованием адмирала Роза, — в 1866 году и американской — в 1868 году. Корея неизменно оставалась как бы в изоляции от остального мира. Так продолжалось до 1875 года, когда в страну стали проникать японцы, которым удалось путем хитрой дипломатии усыпить подозрительность тогакутов. Агенты Страны восходящего солнца действовали очень ловко, и им потребовалось менее пяти лет, чтобы сделать то, чего японская армия не смогла сделать за двадцать столетий. Они добились права торговли в портовых городах Фузан, Чемульпо[43] и Женсан[44], куда теперь могли заходить их суда. Для успеха торговли японцам сразу же понадобилось уточнить гидрографические карты побережья, и это же в случае войны позволило бы им заранее разведать наиболее удобные для высадки места. Постепенно они окончательно обосновались в Корее и даже стали оказывать влияние на короля, в войске которого появились японские офицеры-инструкторы. Это был путь к захвату армии, насчитывавшей приблизительно восемь тысяч сильных и мужественных воинов. Описанные события происходили в 1881 году.

В 1884 году эти искусные дипломаты подослали своих людей в армию и стали подстрекать ее к мятежу, который имел своей целью освобождение Кореи от китайского господства. В дело вмешался японский министр, он смог уговорить короля, признать Тьен-Цинский договор. Согласно ему Китай брал на себя обязательство не посылать войска на корейскую территорию, не предупредив об этом микадо[45], который в качестве ответного шага имел право послать такое же количество войск. Договор этот был для Кореи подобен обоюдоострому мечу. Король выразил согласие и поставил свою подпись.

В Корею отправились три тысячи солдат — половина китайцев, половина японцев — и мятеж моментально прекратился, тем более что удалось добиться самого главного: ворота в Корею были отныне широко распахнуты. Видя, как японцы неторопливо и настойчиво осуществляют вторжение в Корею, тогакуты забеспокоились и решили приступить к активным действиям. Это были люди из привилегированных слоев: крупные чиновники, помещики, аристократы, вельможи. Они содержали своих агентов, очень ловких и преданных. Это мощное, богатое и прекрасно организованное общество постоянно прибегало к крайним средствам, не останавливаясь ни перед чем, будь то поджог, похищение или убийство. Они противились японскому влиянию, предпочитая иметь дело с китайцами, которые благодаря своему консервативному общинно-патриархальному складу и вялости характера, показали себя весьма удобными хозяевами, тогда как японцы с их амбицией нарождающейся нации отличались неблаговидными поступками, к тому же они были склонны считать корейцев низшей расой.

Так продолжалось до апреля 1894 года, когда при подстрекательстве тогакутов вспыхнуло восстание в Северной Корее. Непосредственным к нему предлогом послужили злоупотребления чиновников: успех тогакутов, казалось, был предрешен. Представители королевской власти подверглись преследованиям и были смещены. На подавление мятежа свои войска направил Ли Уи[46], однако восстание приобрело такой размах, что силы королевской армии оказались явно недостаточными. Видя всю безнадежность положения, Ли Уи официально обратился за помощью к Китаю. В точном соответствии с Тьен-Цинской конвенцией Китай известил об этом микадо. Оказавшись друг против друга на корейской территории, китайцы и японцы вначале держались вполне дружелюбно. Но мирные отношения продлились недолго, ибо каждая из обеих великих держав хотела играть роль третьего разбойника, которому достанется вся добыча, пока двое других дерутся между собой. Китайцы тайно осуществили высадку двух тысяч солдат в надежде превзойти японцев. А у тех уже стояли наготове пять тысяч, которые, высадившись в Чемульпо, спешно заняли Сеул. В ответ китайцы послали еще солдат. Японский император счел это проявлением враждебности и объявил войну. Началом военных действий явилось торпедирование большого китайского судна «Коусонг» с тысячей двумястами военнослужащими на борту: все они погибли. В течение полутора месяцев шла концентрация войск и случались отдельные стычки, а затем разыгралась та самая большая битва, с которой для Фрикет началась война.

Тогакуты всячески содействовали успеху китайцев, своих союзников: они знали, что в случае победы японцев Корея будет уничтожена навсегда. И вот, чтобы помочь Китаю и оказать решающее влияние на короля Ли Уи, лишив его воли, они организовали похищение монаршего сына, маленького Ли. Ребенка выкрали из дворца ночью; охрана, возможно будучи подкуплена, не подняла тревоги. В комнате, где жил мальчик, над циновкой, служившей постелью, был обнаружен кинжал, пригвоздивший к стене квадратную бумажку следующего содержания:

Китайцы очень жестоко обращались с бедным принцем. Так продолжалось до того дня, когда он удивительным образом встретился с Фрикет. Что было потом, мы уже знаем.

Правитель Кореи и любящий отец восторженно принял спасительницу своего сына и с первой же минуты стал выказывать ей свою благодарность. Несмотря на полудикие обычаи, этот монарх не обладал пресловутой королевской неблагодарностью, он щедро наградил хозяина лодки, доставившего принца домой, а также старого мандарина, который помогал освобождению. Цент получил богатые подарки, большую сумму денег и освобождение от тяжелых налогов, а мандарин — повышение: его включили в круг королевских приближенных и назначили завидное жалованье.

К сожалению, ни тому, ни другому не суждено было насладиться королевской милостью.

В ярости от неожиданной неудачи тогакуты решили отомстить и покарать прежде всего людей, вызволивших юного принца. Что касается Ли, то его собирались уничтожить при первой же возможности. Жизнь мальчика была в опасности — убийцы действовали изощренно, не зная жалости, сохраняя все в глубокой тайне и находя сторонников во всех слоях общества.

Между тем Фрикет, ни о чем не подозревая, радовалась нахлынувшим на нее впечатлениям и живо интересовалась всем, что ее окружало. Она изучала, смотрела, успевала повсюду. И вновь нашей героине удивительно повезло: по счастливой случайности у нее оказался переводчик, который прекрасно владел французским языком по той простой причине, что сам был французом. Он много поездил по Китаю и Японии, досконально изучил Корею, в которой прожил двадцать пять лет. Корея стала для него второй родиной. Буддисты с их всегдашней невозмутимостью не обижали старого миссионера[47] из ордена[48] маристов, о котором, видимо, давно забыло начальство. Он вполне спокойно жил здесь в окружении небольшой группы корейцев, приобщенных им к христианской вере, которые относились к нему с глубоким почтением. Увидев незнакомца в первый раз, Фрикет не могла поверить своим глазам. Казалось, что старик прекрасно чувствовал себя в полном облачении мандарина, этот костюм шел ему необыкновенно. Даже бороду он отпустил себе на китайский манер: это была остроконечная бородка с длинными свисающими вниз усами. Его облик довершала коса от затылка до самых пят и огромные круглые очки в роговой оправе, свидетельствовавшие об образованности их владельца.

Фрикет сначала приняла его за китайца. Миссионер улыбнулся и заговорил на правильном французском языке, и сразу сердце нашей путешественницы радостно забилось при звуках родной речи.

— Я — старый галл с берегов Луары[49], я — священник, зовут меня отец Шарпантье. Китайцы не могут как следует произнести мое имя и называют меня Салпатье, переиначивая по-своему.

— Да, да, господин кюре[50], и со мной то же самое, из Фрикет они сделали Фалликет.

Старик и девушка сразу же подружились. Отцу Шарпантье нравилась жизнерадостность Фрикет, ее веселый нрав, и он предложил ей свою помощь в постижении тайн местной цивилизации, которая практически неизвестна европейцам. Француженка стремилась узнать как можно больше, она без устали исследовала все закоулки Сеула и сделала для себя множество интересных и неожиданных наблюдений. Перед ее глазами раскрылись поразительные контрасты.

Обратимся вновь к ее путевым заметкам:

ГЛАВА 9

План отъезда. — Чудеса Фрикет. — Вода и мыло. — Снова тогакуты. — Страшные пытки. — Террор в Сеуле. — Первые жертвы. — Хитрость. — Закрытые ворота. — Возвращение. — Фрикет исчезает.

Часть зимы прошла без особых событий. Все это время Фрикет, не переносившая холода, изрядно мерзла во дворце, который Ли Уи любезно предоставил в ее распоряжение. Да, представьте себе, целый дворец. Девушка описывала его в шутливых тонах в письме к родителям:

Опять дальняя дорога? А как же иначе, ведь наша Фрикет не любит спокойной жизни, ей нравится бродить по свету…

…Маленький Ли уцепился за платье своей спасительницы и в отчаянии заплакал горькими слезами. Король излил свое горе гораздо более шумно: с помощью воплей и громких криков. Что же касается миссионера, то тот отвернулся, не в силах скрыть волнения, и, делая вид, что сморкается, украдкой смахнул слезу. Затем он обратился к Фрикет, и в его тихом голосе чувствовалось сожаление:

— Для всех этих несчастных вы — настоящий ангел, посланный свыше. Что с ними будет без вас?

— Ах, господин кюре, вы преувеличиваете мои скромные заслуги.

— Дитя мое, ваши знания помогли тысячам больных. Ужасные кожные болезни, бывшие до сих пор неизлечимыми, исчезли совершенно.

В ответ Фрикет весело рассмеялась, и смех ее прозвучал странно среди всеобщего уныния.

— Да, да, — подтвердил священник, — вы сотворили настоящие чудеса.

Его слова вновь рассмешили француженку, и она так заразительно расхохоталась, что малыш Ли пришел в восторг, а на плоском лице Ли Уи появилась радостная улыбка.

— И вы тоже сможете творить чудеса — сотнями, тысячами — сколько захотите.

— Я же не врач…

— Ну и что? Вам хорошо известна причина здешних болезней: грязь и отсутствие гигиены. Как лечить от всех недугов? Мой рецепт очень прост. Возьмите aqua fontis (родниковая вода) — в достаточном количестве, sapo simplex (простое мыло) — в умеренной дозе.

— Дитя мое…

— Затем потрите как следует пораженные места хорошей щеткой. Вот и все. Вода и мыло — лучшие лекарства. В них квинтэссенция[55] моей науки и лечения, формула успеха. Ничего не выдумывая, поступайте так же, и результаты не замедлят сказаться.

Был конец января, японские войска, продолжая удачно начатую кампанию, одерживали одну победу за другой. Они вытеснили противника с территории Кореи и вели теперь осаду Порт-Артура[56], намереваясь перенести военные действия в Китай. Неудачи китайцев и успехи японцев угрожали существованию тогакутов и приводили их в ярость, заставляя вновь активизироваться и готовить ответный удар. Во всех поражениях они винили иностранцев и прежде всего Фрикет, влияние которой на короля росло день ото дня. Они не могли простить ей того, что она спасла юного наследника престола и тем самым лишила китайцев весьма ценного заложника, удерживая которого можно было влиять на развитие событий. Тогакуты решили пойти на крайние меры и разом уничтожить короля, принца, Фрикет, отца Шарпантье и остальных иностранцев, приближенных к королю. Заговорщики действовали очень осторожно, чтобы усыпить все подозрения и внушить своим жертвам чувство безопасности. Хитрый план сработал: случившееся было громом среди ясного неба.

Для осады Порт-Артура японцам требовались дополнительные силы, и им пришлось перебросить туда гарнизон, находившийся с начала войны в Сеуле. Это войско, которое обеспечивало безопасность короля и иностранцев, было отправлено из Чемульпо в Люшуньпао, прозванный англичанами Порт-Артур. Отныне Ли Уи мог рассчитывать только на своих солдат, а их ежедневно обрабатывали агенты тогакутов.

На следующий день после ухода японцев из столицы, перед воротами королевского дворца глазам потрясенных жителей представилось ужасное зрелище. По обе стороны ворот, перед двумя львами, застывшими на задних лапах, стояли две красные деревянные мачты, увенчанные знаменами. К каждой из них на высоте около двух метров было привязано мертвое тело. Одно принадлежало старику, второе — мужчине средних лет. Первый, одетый изысканно и роскошно, явно относился к высшей знати, второй был простолюдином. Часовые ничего не слышали и не видели. Выпавший ночью снег уничтожил все следы. Поднялась тревога; к королю послали гонцов. Вскоре около ворот появился Ли Уи, он был очень бледен, весь дрожал. Мертвецов попытались отвязать. Но — о ужас! — оказалось, что ноги несчастных обрублены почти по пояс: оторвавшись от туловища, они с глухим стуком упали на снег. Затем из живота, подвязанного куском полотна, вывалились и полетели вниз внутренности… Никто не решался прикоснуться к этим изуродованным останкам…

— Все убрать! Живо! — крикнул король, изменившись в лице, зубы его стучали, голос едва можно было узнать.

Сердца изувеченных, тоже вынутые из тел и прибитые к мачтам под одеждой, были проткнуты странным кинжалом, под ним был прикреплен лист бумаги. Его подали королю, и он с ужасом прочитал: «Так будут уничтожены все враги Китая».

Пальцы несчастных были сломаны, руки отрублены и кое-как прибиты гвоздями так, что они отвалились от туловищ, едва лишь до них дотронулись. Не упали одни только головы, державшиеся на мачтах с помощью кольев, вбитых в рот. Все сразу узнали несчастных: это был Цент, хозяин лодки, который подобрал Фрикет вместе с Ли, и старый мандарин, который помог им добраться до столицы. Эти зверства и изощренная жестокость имели скрытый смысл; король его сразу понял. Он поспешил обратно во дворец, говоря себе: «Все кончено! Они убьют меня!» Объятый ужасом, он пробежал по комнатам, по потайным убежищам, обследовал все окна и двери и в конце концов в изнеможении бросился на циновку[57], громко плача, как маленький ребенок.

Старик миссионер узнал о случившемся от одного из новообращенных им христиан. Священник отправился к Фрикет и обо всем рассказал ей. Мысль о грозившей девушке опасности не давала ему покоя:

— Дитя мое, положение серьезное, очень серьезное!

— Что же делать?

— Надо уезжать, и немедленно…

— Да, но каким образом?

— Отправляйтесь в Чемульпо. Вас понесут в паланкине, вы доберетесь туда за один день…

— А где я возьму носильщиков?

— Это моя забота, да и охрану я вам обеспечу.

— Благодарю вас, вы так добры.

— Мне надо заняться этим делом сейчас же.

Они вышли на улицу. Фрикет направилась во дворец, чтобы попрощаться с королем и юным принцем. Однако король, вне себя от страха, никого не хотел видеть. Он приказал не пропускать к себе даже родных, даже своих приближенных и фаворитов.

Сын его встретил Фрикет в окружении своей личной гвардии, состоящей из мальчиков, самому старшему из которых не было и четырнадцати лет. Все они были одеты и вооружены, как воины старых времен. Ли уже знал несколько французских слов, Фрикет немного понимала по-китайски. Таким образом, мешая оба наречия и подкрепляя слова выразительной жестикуляцией, друзья смогли поговорить друг с другом. Узнав, что его дорогая Фалликет собирается уезжать, бедняга бросился ей на шею и горько заплакал. При виде этих слез юные гвардейцы последовали его примеру и, как по команде, разразились отчаянными рыданиями, звучавшими в унисон, подобно хору из античной трагедии.

Ли после своего возвращения из плена очень изменился: благодаря разумной диете и гигиене, предписанным француженкой, он поздоровел, поправился, похорошел и стал если не красивым, то, скажем, выглядел теперь неплохо. Вот вам и чудо — правильное питание, вода и мыло. В общем, каждый придворный считал своим долгом сделать комплимент наследнику по поводу его цветущего вида и вознести хвалу юной лекарше, прибывшей из Европы. Однако сейчас принц не хотел ничего слушать, он кричал «нет!», выговаривая на китайский лад: не!.. не!!!

— Заладил одно и то же — «не» да «не!». Понимаешь, мне хотят сделать чик-чик?

И она провела рукой под подбородком, показывая, что ей ножом перережут горло. Ли энергично замотал головой в знак отрицания и пронзительно крикнул:

— Не!.. не!.. не чик-чик Фалликет, не чик-чик!

— Говорю тебе, что все точно так и есть! Меня хотят убить эти ужасные люди, которых здесь зовут тогакутами. Теперь понимаешь?.. Они точат свои ножи против меня, против нас… Этот каламбур понравился бы отцу Шарпантье, но все это не слишком весело!

Фрикет улыбнулась, и Ли немного успокоился, слушая поток слов, которые обрушила на него его милая спасительница. Она прижала мальчика к себе и горячо поцеловала. В глазах ее блеснули слезы:

— Малыш, понимаешь, нельзя мне тут оставаться, не удерживай меня! Я должна ехать. Мне грустно тебя покидать, я уже успела полюбить тебя. Тебе было плохо, ты страдал, а мы, женщины, всегда сочувствуем несчастным и привязываемся к ним всей душой… Мы испытываем то, что чувствуют матери и сестры… И ты, у которого нет ни матери, ни сестры, ты меня любишь… Ты — мое самое лучшее воспоминание о днях, проведенных в Корее. Прощай, милый мой мальчик…

Фрикет была взволнованна, говорила тихо и очень быстро, и Ли не понял га единого слова, но нежный голос, ласковая интонация успокоили его. Он крепко поцеловал ее в последний раз и вернулся к своей гвардии, а француженка, вытирая слезы, вернулась домой и начала собираться в дорогу. Она решила уехать потихоньку, не прощаясь, чтобы избежать новых тяжелых сцен при расставании.

В три часа к ней пришел старик миссионер и с ним целая группа людей — десять носильщиков с двумя носилками и полтора десятка солдат, отобранных среди верных людей.

— Мы уезжаем, дитя мое, — проговорил кюре.

— Я готова, — отвечала Фрикет, — и благодарю вас за…

— Не стоит благодарности, — остановил ее священник, — я рад помочь вам.

— А почему два паланкина? — удивилась Фрикет.

— Потому что я буду сопровождать вас до Чемульпо.

— Как вы добры!

— Снова вы за свое!.. Лучше поскорей садитесь, у нас мало времени.

Старик и девушка забрались каждый в свой паланкин, носильщики взялись за ручки, и вся процессия устремилась к Южным воротам. Фрикет не страшилась смерти, когда можно было взглянуть ей прямо в лицо, но неизвестная опасность, скрытая западня, коварство врагов пугали ее. Храбрость ее нуждалась в солнце и свете и пропадала во мраке и темноте. Вот почему у девушки вырвался вздох облегчения, когда их носилки оказались возле ворот.

— Ах, какое счастье, я спасена! — радовалась Фрикет, воображая, что скоро окажется на свободе.

Бедняжка не знала, как далек может быть путь на волю.

Кортеж остановился. Послали гонца разузнать, в чем дело, он вернулся с печальным известием: ворота заперты по приказу короля, и начальник стражи не хочет их открывать.

Миссионеру пришлось выйти из паланкина и начать переговоры. Ему помогала Фрикет, которая страшно расстроилась и стала упрашивать, умолять, угрожать!.. Увы, все напрасно, стражник был неумолим: приказ есть приказ.

— Я рискую головой, если отопру ворота. Вы ведь не хотите, чтобы мне отрубили голову?

Король, отдавая подобный приказ, видимо, думал о собственной безопасности: в закрытом городе он чувствовал себя как человек, который забаррикадировал все окна и двери в своем жилище. Потеряв голову от страха, он надеялся защититься таким способом от внешних врагов, забывая, что среди двухсот тысяч жителей Сеула наверняка находились и самые главные заговорщики и их подручные.

Итак, неудачливые беглецы вернулись. Священник вновь очутился в своем домике в виде пагоды, а француженка — в своем дворце.

Наступила ночь. Фрикет, которую при мысли о тогакутах обуревал страх, повела себя совсем как несчастный король: заперлась на все засовы.

«В конце концов, — думала она, — ночь скоро пройдет, наступит завтрашний день, и я добьюсь от Ли Уи разрешения на выезд из города».

На следующий день весь Сеул пришел в движение. Люди сновали туда-сюда, окликали друг друга, собирались и расходились. С невероятной быстротой распространялись ужасные слухи. Говорили даже, что король убит.

Миссионер, едва узнав эту страшную новость, поспешил в королевский дворец. Но пройти туда не смог: дворец был оцеплен солдатами. Священнику, несмотря на все ухищрения, так и не удалось проникнуть в королевские покои. На этот раз его не приняли. В сильном беспокойстве старик отправился к Фрикет и обнаружил, что все там очень расстроены. Он спросил, где хозяйка, и с ужасом узнал, что она исчезла. Страшная догадка терзала его:

— Бедное дитя!.. Исчезла!.. Мне известны ее враги… Неужели ее ждут страшные пытки этих извергов? Господи, сохрани ее… и дай мне силы, чтобы спасти ее, если еще можно.

ГЛАВА 10

В камере. — Стражник. — Смертный приговор на дурной латыни. — Яд, веревка или кинжал. — Гипнотизм. — Он спит! — Переодевание — Побег. — Тронный зал. — Королевский зонтик. — В Чемульпо.

Несмотря на запертые двери и ставни, замки и задвижки, Фрикет чувствовала себя неспокойно. Слуги не внушали ей полного доверия, хотя она была к ним добра, а может быть, именно по этой причине. Восточные люди не слишком ценят благодеяния. Чаще всего тот, кто оказывает им услугу, наталкивается на черную неблагодарность.

Итак, девушка не могла рассчитывать на поддержку слуг, которые почти ее не понимали, едва слушались и, вероятно, в глубине души ненавидели за то, что она была чужестранкой с Запада.

Удивительное дело: переживания не помешали ей с аппетитом приняться за ужин, приготовленный поваром-корейцем. Она решила, что в преддверии неведомой опасности стоило подкрепиться. Случившееся очень взволновало Фрикет, и, зная свою нервную натуру, она приготовилась провести бессонную ночь. Но вскоре после ужина ее стало неудержимо клонить ко сну, что было очень странно.

«Как будто мне в пищу подмешали наркотики», — думала девушка, возвращаясь в большую комнату, служившую спальней. Не раздеваясь, она упала на матрац из циновок, машинально натянула на себя шелковое одеяло и тотчас же заснула подозрительно глубоким сном.

Она не знала, сколько прошло времени. Проснулась Фрикет с тяжелой головой, во рту горело, руки и ноги затекли и онемели. В полусне девушка не узнавала знакомую обстановку спальни, привычных вещей. Зажженный светильник освещал темные стены, на которых не было яркой обивки, столь любимой азиатами. «Нет, все это мне снится, у меня из-за этих страхов голова не в порядке». Фрикет пошевелилась, ущипнула себя, чтобы удостовериться, что она не спит, и вдруг вскрикнула от ужаса: кто-то сидел рядом. На мужчине был живописный костюм корейского воина: высокая железная каска с красным султаном[58], кольчуга, защищающая грудь, руки и затылок, железные наколенники и фетровые[59] сапоги. Незнакомец, вооруженный саблей, кинжалом и пикой, холодно смотрел на нее своими черными свирепыми глазами.

Фрикет стала пленницей. Она сразу поняла это, содрогнулась от ужаса и почувствовала, что ее заливает холодный пот. Ее похитили из спальни во время сна, вызванного искусственно, отнесли в закрытое со всех сторон подземелье, и теперь она оказалась одна, беспомощная, во власти врагов, беспощадная жестокость которых была ей хорошо известна. У нее вырвалось:

— Это тогакуты!.. Я пропала…

На лице солдата появилась гримаса, изображавшая улыбку, которая на самом деле напоминала оскал хищника, почуявшего добычу. Фрикет посмотрела внимательнее, и ей показалось, что перед ней один из офицеров королевской гвардии, один из тех, кому Ли Уи доверял больше других.

Видя, что француженка проснулась, воин, сидевший неподвижно на бамбуковой табуретке, встал, сделал несколько шагов и рукояткой своей пики ударил в дверь три раза с равными промежутками. Затем он вернулся на место, снова сел и застыл как статуя. Немного погодя дверь открылась, и Фрикет увидела человека в темном одеянии с подносом в руках.

«Надо же, — подумала она, чуть успокоившись, — они хотят дать мне поесть. Может, я отделаюсь испугом и они не причинят мне вреда?»

Поставив поднос на маленький столик, мужчина жестом указал на принесенные им предметы: чашка с какой-то бледно-желтой жидкостью, кинжал и шнурок из красного шелка, свернутый в кольцо и похожий на коралловую змейку.

Все это было очень странно. Незнакомец произнес несколько слов, и девушка вздрогнула от гнева и изумления. Он говорил на неправильной и упрощенной латыни, которую наши миссионеры почему-то преподают в этой стране здешним новообращенным вместо французского языка.

— Puella, damnata fratribas morietur[60].

— О подлец!.. Мерзавец!.. Предатель!.. — в негодовании закричала Фрикет.

Не реагируя на бурное возмущение француженки, человек продолжал свой монолог:

— Mors ejus erit vuluntaria… utet aut veneno, aut cultro, aut laguaeo[61].

— Ax, какое великодушие, мне дают право самой выбрать, как умереть. Что лучше — нож, веревка или яд, и еще надо, чтобы это походило на самоубийство, вероятно, они боятся последствий… Ну, там видно будет!

Довольный, что его поняли, «латинист» ждал ответа. Ответом были полные презрения слова, которые Фрикет бросила ему в лицо. Ее латынь была безупречна, что, конечно, усугубляло ее вину.

— А ты, который считался христианином и которому Господь наш вверял души добрых людей… ты, негодяй… как Иуда[62] предал Господа нашего!.. Ты хуже всех пославших тебя убийц, потому что они не обманщики и не вероотступники!

Услышав это гневное обвинение, мошенник усмехнулся и ответил:

— Прежде всего я принадлежу к тогакутам. Какое мне дело до бога западных варваров, когда я всегда сохранял в глубине души веру своих отцов и лишь притворялся, что верю в вашего бога, чтобы обмануть вас всех, проклятые чужестранцы! А теперь ты умрешь!.. Выбирай свою смерть и знай, что тебя ничто не спасет.

— А если я не хочу?

— Тогда ты умрешь от голода в этой тюрьме, из которой тебе никогда не выйти.

Произнеся эти страшные слова, незнакомец удалился, заперев за собой массивную дверь и оставив бедную девушку один на один с безмолвным стражником, пристально смотревшим на нее своими змеиными глазами.

Фрикет одолевали разные чувства, но не столько страх, сколько гнев. Сначала она хотела схватить кинжал, броситься на охранника и всадить ему нож в самое горло. Ну и что дальше? И вряд ли это получится: солдат выглядел очень сильным, а кольчуга делала его почти неуязвимым. Даже если ей удастся его убить, сможет ли она выйти отсюда живой?

Взгляд стражника был по-прежнему устремлен на пленницу… Она недоумевала: «Как странно, что нужно этому солдафону? Может, ему поручили следить, чтобы я даже не пробовала убежать? Или он должен в определенный момент инсценировать мое самоубийство, чтобы все думали, что я добровольно ушла из жизни? Ну, мы еще посмотрим: у меня есть оружие, и я не позволю, чтобы меня прирезали как цыпленка».

Пленница подняла глаза и устремила свой взгляд на корейца. Тот не отвел и не опустил глаза, а по-прежнему спокойно и пристально, как жаба, глядел на нее. «Неужели он меня хочет загипнотизировать? — размышляла Фрикет. — Это было бы забавно!»

Потянулись долгие томительные минуты, в течение которых девушка должна была собрать всю свою волю и энергию. Солдат упорно не отрывал взгляда, движимый, вероятно, самолюбием, которое не позволяло варвару уступить, да к тому же женщине. А француженка, со своей стороны, не сдавалась и буквально сверлила его взглядом, думая при этом: «Нет, приятель, если ты надеешься меня напугать, то у тебя ничего не выйдет! Я на тигра смотрела и глазом не моргнула!»

Все же усталость или моральное давление взяли свое, солдат моргнул несколько раз, и его физиономия исказилась. Не будь ситуация такой опасной, Фрикет тотчас рассмеялась бы над незадачливым противником.

«Господи, что за урод!» — думала она, все пристальнее смотря на корейца. Странный поединок продолжался, и неизвестно, чем бы все закончилось, но вдруг взгляд корейца помутнел и страж заморгал своими черными глазами. «Кажется, он засыпает?» — предположила Фрикет. Девушка взяла светильник и поднесла к солдату, который был похож на медную статую: глаза его смотрели в пустоту, но никого не видели, взгляд застыл!

Фрикет страшно обрадовалась и воскликнула:

— Это мы, западные варвары, называем гипнозом!

Она поставила лампу на место и вновь вернулась к своим переживаниям. «Этот дикий воин не знал, что я сильна в гипнозе и что свои способности я развивала еще в Париже. Он спит и будет спать, сколько мне будет угодно!» — подумала она, прикоснувшись к глазам спящего и слегка надавив на веки, чтобы странный сон, в который он впал, сделался еще глубже. Избавившись от сторожа, Фрикет решила, что времени терять нельзя и что надо немедленно бежать. Она обследовала стены, простукивая их с помощью ручки кинжала. Звук повсюду был глухой, значит, нигде за толстой каменной облицовкой не было ни впадины, ни отверстия. Оставалась только дверь.

— Что ж, придется идти через дверь, — прошептала Фрикет, которой пришла в голову замечательная мысль. — Да, да, это то, что нужно… Ой, как же будет интересно, к моей маленькой коллекции прибавится еще одно замечательное приключение…

Она снова подошла к солдату, толкнула его, чтобы удостовериться, что тот ничего не чувствует, и осторожно сняла с него шлем. Несмотря на храбрость, сердце девушки громко стучало. Она надела на себя шлем, предварительно распустив длинные волосы и опустив их на лицо, как это принято у корейских воинов, затем сняла со спящего кольчугу, надела ее на себя и облегченно вздохнула.

— Как раз! — весело проговорила француженка. — Мне она совершенно впору, теперь сапоги.

Девушка надела остроносые сапожки, прицепила к поясу саблю и в один миг превратилась в офицера королевской гвардии.

— Вот и все! — воскликнула она, проделав это превращение с необыкновенной быстротой. — Ой, я чуть не забыла самое главное: надо же еще выйти отсюда.

Фрикет решительно обхватила спящего корейца, уложила его на циновку, заткнула ему рот, схватила пику и громко постучала в дверь древком. Прошло несколько томительных минут.

«Ну что, придет кто-нибудь или нет?» — спрашивала она себя, и сердце ее сжималось в тревоге. Девушка вновь принялась колотить в дверь и подняла адский шум. Вскоре дверь приоткрылась, и вошел прежний горе-латинист. Он раскрыл было рот, вероятно, чтобы осведомиться, умерла ли француженка, но в этот момент получил удар пикой по голове. Послышался шум падающего тела, и мошенник, потеряв сознание и даже не вскрикнув, тяжело рухнул на колени.

— Вот это удар! — воскликнула девушка. — Правда, не смертельный, хотя по справедливости у меня есть право уничтожить негодяя.

Фрикет заткнула рот «латинисту», связала ему руки и ноги шнурком из шелка и вышла из тюрьмы, подражая корейским офицерам, которые считают высшим шиком покачиваться при ходьбе.

Итак, самое трудное было позади. Она прошла по темному коридору, еле-еле освещенному факелами, поднялась по лестнице, прошла через приоткрытую дверь, встретила по пути пять или шесть человек, которые стояли на часах в коридоре и внизу лестницы, и оказалась в большом пустом зале, в глубине которого под балдахином[63] стояло богато украшенное нарядное кресло с пятью ступеньками, покрытое красным лаком. Над ним был огромный зонт из красного шелка, с эмблемой[64] королевской власти. Фрикет узнала это место и сказала себе:

— Тронный зал! Значит, я нахожусь во дворце моего славного друга Ли Уи!

У каждого выхода стояли вооруженные часовые. Но никто не узнавал француженку, переодетую в гвардейца королевского войска, к тому же волосы закрывали ей лицо. Девушка шла вперед не останавливаясь, чувствуя себя как дома, не ломая себе голову над тем, почему она оказалась здесь, каким опасностям подвергается и думая только об одном: «Теперь пора уходить отсюда как можно дальше и как можно скорее».

Ей в голову пришла оригинальная мысль, настоящая находка. Она походила на все идеи, которые осеняли ее время от времени. Все, что придумывала Фрикет, влекло за собой новые приключения.

В Корее символом власти и могущества является зонтик. Чиновнику низшего ранга полагается скромный маленький зонтик, который едва-едва защищает от солнца. По мере продвижения по службе зонтик становится все больше и больше, прибавляя своему владельцу почестей и уважения. Зонт короля огромен и напоминает круглые тенты, под которыми прячутся от дождя на ярмарках уличные зазывалы. Француженке это было хорошо известно. Зная особенности здешних нравов, она не стала колебаться, а спокойно влезла на трон, сняла зонтик, сложила его, взвалила себе на плечо и совершенно хладнокровно, с высоко поднятой головой и с пикой наперевес, гордо направилась к большим воротам. При виде символа королевской власти, еще внушавшей страх и уважение, стража отдала честь, как будто здесь был сам король. Фрикет торжественно проследовала за ворота. За ней шествовал целый эскорт[65]. Вскоре беглянка оказалась на ровной площадке, где постоянно стоял наготове один из королевских паланкинов с двадцатью носильщиками. Королевский зонтик, безусловно, не мог передвигаться пешком, и Фрикет, устроив его в паланкине, уселась рядом. «Теперь бежать, но куда? — думала отважная путешественница. — О, я знаю: к отцу Шарпантье». Она крикнула главному носильщику китайское имя миссионера, и процессия понеслась по городским улицам.

Священник, обеспокоенный участью Фрикет, недавно вернулся к себе из дворца и уже вновь собирался уходить, чтобы забить тревогу и позвать на помощь, как вдруг увидел королевский кортеж. Из паланкина проворно сошел офицер, взял священный символ королевской власти и направился к дому старика. Когда они оказались наедине, офицер протянул руку и сказал:

— Добрый день, господин кюре… Надеюсь, вы в добром здравии и у вас все хорошо?

Священник остолбенел от изумления:

— Как, это вы, мадемуазель Фрикет, дорогая, вы живы! Надо же… в таком костюме!.. Слава Богу, вы спаслись! А я-то здесь с ума сходил от тревоги за вас!..

Тронутая волнением старшего друга, девушка взяла его за руки и рассказала в нескольких словах о своем странном приключении. Тот прервал ее:

— Дитя мое, не теряйте ни минуты, бегите! Скройтесь в Чемульпо… Только там вы будете в безопасности.

— Вы поедете со мной?..

— Нет, я остаюсь… Я не брошу своих сыновей во Христе.

— Даже того Иуду, который предал вас, а меня чуть было не убил?

— Бог ему судья, а я его прощаю.

— Они же убьют вас!

— На все воля Божья!

— Тогда последнее: что с королем?

— Он едва избежал смерти этой ночью. Его спасло то, что он принял меры предосторожности: приказал положить в свою постель другого человека, одетого по-королевски. И несчастный был зарезан в постели.

— А мой приятель Ли?

— Жив и невредим и находится в безопасности. Он в буддийском монастыре, куда никто не может проникнуть.

— Передайте ему от меня привет и поцелуйте.

— Конечно, дитя мое. Но вам надо ехать!.. Я боюсь, что обман ваш скоро откроется.

— Прощайте, святой отец!

— Прощайте, дитя мое!

Старик и девушка в последний раз пожали друг другу руки, и Фрикет, по-прежнему надежно замаскированная своим военным обмундированием, поднялась в паланкин. Носильщики тронулись с места, помчались бегом и вскоре оказались перед Южными воротами.

Королевский приказ все еще оставался в силе. Никто не мог ни выйти, ни войти в Сеул. Однако символ королевской власти, представленный девушкой, оказался сильнее всех запретов. Король, бесспорно, и без зонтика сохраняет могущество, но и зонтик без короля тоже кое-что значит. И Фрикет, обладая столь драгоценным предметом, получила всевозможные привилегии. Она распоряжалась чиновниками и солдатами, приказывала носильщикам и видела, как люди становятся на колени вдоль дороги, когда видят их процессию. Вот так, с необыкновенной быстротой и минуя преграды, француженка добралась до порта Чемульпо, бывшего под властью японцев. Ей удалось спастись!

ГЛАВА 11

Удивление. — И снова зонтик. — Участь идола. — Перед Порт-Артуром. — Сражения. — Новые успехи японцев. — Капитуляция. — Почта из Франции. — Война на Мадагаскаре. — Телеграмма. — Отъезд.

Прибытие Фрикет с таким сопровождением вызвало некоторое волнение, и первые увидевшие ее японцы были просто поражены. Вначале девушку приняли за настоящего офицера, а королевский зонтик объяснили тем, что якобы Ли Уи прислал сюда своего посланника. Встретившие ее младшие офицеры не понимали французского, поэтому гостью отвели к генералу, который был на военном корабле, отплывавшем в Порт-Артур. Проучившись два года в военной школе в Сен-Сире[66] в качестве иностранного курсанта, генерал прекрасно говорил по-французски.

Недоразумение быстро объяснилось. Узнав, кем была молодая француженка, он спросил, чем может быть полезен.

— Мне хотелось бы доехать до Порт-Артура и вновь вернуться к своим обязанностям сестры милосердия и корреспондентки.

— Нет ничего проще, мадемуазель. Этот корабль отправляется завтра, на нем будет наше войско, вместе с ним поедете и вы. Согласны?

— Конечно… Огромное спасибо. А сейчас не разрешите ли мне отправиться в город, чтобы подобрать какую-нибудь одежду, которая более соответствовала бы моему внешнему виду и полу?

— Конечно, вы можете отправляться сейчас же, — с улыбкой ответил генерал. — Хочу только предупредить вас, что в Чемульпо очень много всяких авантюристов[67], вы у меня в гостях, я беспокоюсь о вашей безопасности, и потому дам в сопровождение несколько солдат.

Весьма довольная таким оборотом событий, Фрикет поблагодарила гостеприимного хозяина, попрощалась и удалилась, по-прежнему не расставаясь с зонтиком, которому она, впрочем, не находила больше применения. Однако, как мы увидим, он еще ей пригодится. А случилось вот что.

Женщина в сопровождении японского патруля пугала лавочников, и они не спешили выставлять перед ней свои товары. Зато при виде зонтика они начинали вести себя совсем иначе: лавки открывались, и все их богатое содержимое вытаскивалось наружу проворными руками приказчиков. На свет появлялись груды белья и кружев, горы туфель, огромное количество китайских платьев экзотической расцветки, причудливых и изящных.

Фрикет совсем не нужно было столько всего. За недостатком же времени, хотя она была и не прочь порыться во всей этой красоте, девушка отобрала только необходимые вещи и положила их в сундук из камфорного дерева[68], источавший неповторимый аромат; говорят, в нем никогда не заводится моль. Затем, как честный покупатель, она захотела заплатить за покупки. Но ее ожидал сюрприз: торговцы махали руками, что-то быстро говорили и отказывались от золота, серебра, меди, от любых денег!

Девушка не сдавалась и пыталась всучить им плату. Безуспешно: хозяева лавок приходили в ярость, показывая на зонтик и на собственную шею. Тогда ей все стало ясно. Король имел обыкновение присваивать себе все, что ему нравилось, не испытывая никаких угрызений совести. И если торговец просил заплатить, это расценивали как преступление, за которое виновный мог поплатиться жизнью.

Между тем злосчастный зонт надоел Фрикет, он был уже совершенно бесполезен. Сначала она решила отослать его королю. Но так как это была все же очень любопытная вещь, предпочла оставить его у себя, завернула в шелковую бумагу, уложила в длинный ящик и отослала на борт корабля вместе с сундуком из камфорного дерева.

Генерал любезно предоставил ей офицерскую каюту, где француженка наконец-то смогла избавиться от своего военного обмундирования и надеть женский костюм. Королевский зонт очень мешал: на военных кораблях каждый сантиметр учитывается очень тщательно. Ее каюта, бывшая чуть больше телефонной будки, была заставлена так, что едва можно было повернуться.

«Что же мне, в конце концов, делать с этим дурацким зонтом?» — думала с досадой Фрикет.

Она поразмыслила, затем хлопнула себя по лбу и рассмеялась:

— Придумала!.. Я придумала! Отличная идея.

Девушка приказала принести кисточку, тушь и надписала на крышке ящика крупными буквами:

После этого взяла лист белой бумаги и вывела на нем следующее:

Она осведомилась у генерала, может ли почтовое ведомство Японии переслать во Францию ее письмо и посылку.

— Нет ничего проще, мадемуазель. Почта отправляется в Японию каждую неделю, а оттуда теплоходом «Мессажри» — во Францию.

Перестав беспокоиться о судьбе священного предмета, девушка распаковала вещи и стала спокойно дожидаться отправления.

На следующий день на рассвете корабль снялся с якоря и благодаря мощности двигателя доплыл до Порт-Артура менее чем за восемнадцать часов.

Насчет Порт-Артура необходимо сделать уточнение. Сам город и его окрестности, которые все еще удерживали китайцы, являлись совершенно неприступными. Повсюду были видны насыпи и редуты[69], откуда стреляли пушки. Над всем этим постоянно висело пороховое облако, которое накрывало собой море, непрестанно раздавались разрывы снарядов.

Тридцать первого января японцы вновь одержали победу. Кольцо, сжимавшее многострадальный город, становилось все теснее. Назавтра бои продолжались и на суше, и на море. В два часа ночи начался настоящий поединок между китайской и японской артиллерией, который закончился только в девять часов, когда китайцы отступили, бросив половину батарей и фортов[70].

В общем наступлении участвовал и флот, и Фрикет с палубы крейсера было прекрасно видно, как шло сражение. Она ощущала себя журналисткой, так как, к счастью, японцам пока не требовались ее медицинские познания. У моряков не было потерь: ни убитых, ни раненых. Эта военная операция походила больше на маневры, чем на настоящий бой.

Затем наступило трехдневное затишье. Третьего февраля война возобновилась с новой силой: японцы, направив против врага захваченные батареи, подвергли бомбардировке город и корабли, приютившиеся под его стенами. Чтобы японский флот не смог подойти к городу, китайцы заполнили бухту джонками[71], но их противники спустили на воду шлюпки и высадили морской десант, который уничтожил все очаги сопротивления.

Конечно, Фрикет с большим удовольствием пошла бы вместе с отважными моряками в атаку. Но желание ее было невыполнимо из-за множества преград, и физических и нравственных. Да, для женщины не оказалось места в этой суровой и жестокой борьбе, которую вели между собой смелые воины. Юная француженка поняла это и примирилась со своей участью. К тому же стоял страшный холод, минус пятнадцать, и она весьма охотно оставалась в своей каюте с паровым отоплением.

Четвертого февраля японцы засыпали бомбами китайский флот и парализовали его. Ночью они проникли в порт и потопили три крейсера, броненосец[72] и грузовой корабль. Седьмого числа пали последние китайские редуты; они перешли к победителям. В тот же день одиннадцать китайских торпедистов предприняли отчаянную попытку прорваться в открытое море. Это удалось только трем катерам, а восемь остальных были оттеснены к берегу и захвачены пехотой!..

Это был конец. Девятого и одиннадцатого февраля остатки китайского флота, которые по-прежнему подвергались бомбардировкам, были погребены в волнах. Двенадцатого февраля Порт-Артур, лишившийся защиты и на суше и на море, объявил о своей капитуляции.

Отметим делающий честь китайцам факт: адмирал Цинь и капитаны Лю и Шань, командовавшие островными фортами, не перенесли горечи поражения и покончили жизнь самоубийством.

В то время как сухопутные войска продолжали массированное наступление в Маньчжурии[73], флот, находившийся перед Порт-Артуром, получил неделю передышки.

Двадцать первого февраля пришла почта из Европы. Фрикет жадно набросилась на газеты, в которых были новости из Франции. Подумать только, она ничего не получала с родины почти три месяца! Маленькая заметка из последних новостей одного из номеров «Времени» заставила ее вздрогнуть:

Она схватила следующий номер и с волнением прочла текст французского заявления, который приводился в одной из статей. Девушка пробегала глазами строчки, удивляясь, переживая и уже думая о будущих сражениях. Газета была напечатана два с половиной месяца тому назад.

Девушка продолжала изучать газеты, которые были разложены по числам.

— Война уже началась — произнесла она вдруг. — Тринадцатого декабря прошлого года наши войска высадились в Таматаве[75]. Было наступление, бомбардировка… Теперь там развевается наш трехцветный флаг!.. Но что же я сижу здесь, я, француженка, и наблюдаю за тем, как убивают друг друга эти желтокожие!.. Мне надо быть там, где я смогу принести много пользы… Уехать… как можно скорее… если получится, сейчас же…

Не теряя ни минуты, Фрикет отправила слугу к генералу спросить, сможет ли он принять ее по очень срочному делу. Через пять минут она уже была у знаменитого военачальника, имя которого знают теперь во всем мире. Он тоже разбирал со своими секретарями объемистую почту. Серьезное, почти торжественное лицо Фрикет поразило его.

— Генерал, — сказала она ему без всяких предисловий, — вы были так добры ко мне, можете ли вы помочь мне еще раз?

— Мадемуазель, я сделаю для вас все, что в моих силах.

— Разрешите мне выехать в Японию с первым же поездом!

— Вы покидаете нас?

— Из-за одного дела, срочного, даже священного… Я, как вы знаете, француженка, и я люблю свою родину… Мне надо вернуться во Францию, и как можно скорее.

— Я догадываюсь о причине… война на Мадагаскаре…

— Вы тоже знаете?..

— Я только что прочел об этом и одобряю ваш поступок. В тот момент, когда льется кровь, родина-мать нуждается в лучших и преданных людях. Отправляйтесь, мы будем счастливы помочь вам выполнить свой долг.

— Благодарю от всего сердца, генерал. Я вам очень признательна.

— Не стоит, это мы у вас в долгу за вашу самоотверженность в лечении раненых… Но я вижу, вам не терпится отправиться в дорогу… Хочу успокоить немного ваше нетерпение прекрасной новостью… Через два дня в Хиросиму отправится поезд с больными и ранеными… Я немедленно распоряжусь, чтобы вам дали на нем одно из лучших мест…

— Спасибо еще раз, генерал… А как вы думаете, опасна ли высадка на берег?

— Трудно сказать… Думаю, что побежденные затаили злобу… Скажите, а зачем вы хотите сойти на берег?

— Я хочу отправить телеграмму родным. Кажется, Порт-Артур связан телеграфной связью с Европой?

— Да, конечно. Существует даже несколько линий, но лучше и быстрее действует линия через Владивосток и Сибирь.

Видя, что ей идут навстречу во всех желаниях, Фрикет, довольная таким развитием событий, достала чистый лист бумаги и написала:

Верный своему обещанию генерал отправил Фрикет двадцать третьего февраля в Хиросиму, куда она добралась двадцать седьмого.

Не мешкая, в тот же вечер девушка села на поезд, который довез ее до Кобэ, затем до Киото[76]. После двенадцатичасовой остановки она направилась в Иокогаму, где оказалась двадцать часов спустя. До сих пор она не могла посмотреть расписания пароходов. Ей удалось сделать это только в отеле. Здесь ее ждал приятный сюрприз. Теплоход «Эрнест Симонс» отправлялся восьмого марта, а значит, оставалось ждать всего лишь неделю. Француженка рассчитывала приехать в Джибути[77] шестого апреля и оттуда теплоходом, который идет из Марселя до Реюньона[78], доплыть до Маюнги[79], где он делает остановку. Однако к ее радости примешалась и досада: до прихода корабля требовалось провести в Джибути целых две недели. И она окажется на Мадагаскаре не раньше первого мая! Вместе со злосчастной остановкой в Джибути это составит почти пятьдесят дней пути. Но делать было нечего, и мадемуазель Фрикет, печально вздохнув, смирилась с судьбой и приготовилась ждать.

Наконец, после долгих дней и часов ожидания, пришло восьмое марта. Фрикет поднялась по трапу великолепного корабля и с замиранием сердца увидела на его корме французский флаг. Этот корабль был для нее частицей далекой и любимой родины. Глядя на флаг, она почувствовала, что на глаза навернулись слезы, она кивнула ему головой, и ей захотелось перекреститься, как в церкви.

Выстрел из пушки возвестил отправление.