Утирая кровавый пот, собрались в круг защитники Доростола. Святослав вышел к ним и глухо сказал:
— Русская земля далеко. И кто нам поможет? Греки не меньше нашего истомлены битвой. Пошлем к ним Свенельда и заключим выгодный мир.
Молча выслушали воины князя и остались стоять неподвижно, когда Свенельд, выйдя из круга, направился к крепостным воротам. Лишь один из них с мрачным видом приблизился к Святославу. Это был Калокир.
— Друг и брат! — сказал он. — Ты уйдешь отсюда со славою, а я все потерял и не знаю, куда идти.
— Кто многого ищет, много теряет, — ответил Святослав, пожав плечами.
Взгляд Калокира вспыхнул; его черная, в завитках борода задрожала. Он вскинул голову и проговорил:
— Верно, князь! Высоко мысль моя залетела, но корить себя не хочу, и ты мне не судья! А вот куда мне идти — не знаю. Возьми меня, князь, в свою дружину! Я видел тебя в походах и битвах: поистине ты великий воитель. Но нам с тобой было бы тесно. Скажу тебе прямо: если бы стал я базилевсом, то пошел бы на тебя войной!
— Спасибо за правду! — хмуро сказал Святослав. — Вижу теперь, что ты друг, которого надо беречься… Мне ты не нужен. А потому ступай куда хочешь. Я тебя не держу.
— Прости, князь! — прошептал Калокир и, согнувшись, как вор, прошел сквозь толпу дружинников.
В этот миг на стене закричали дозорные, и воины схватились за оружие.
Но тревога оказалась напрасной: это прибыли посланцы из стана греков; они пришли сказать, что император предлагает мир князю и хочет с ним говорить…
На широкой славянской реке встретился Святослав с императором Византии.
Окруженный придворными, в пернатом шлеме и латах, Иоанн Цимисхий сидел на коне, смотря с берега на реку.
С другого берега подошла лодка.
Святослав греб наравне с прочими гребцами. Он был в простой белой рубахе. В одном ухе висела у него золотая серьга; в ней — две жемчужины и рубин.
Император не слез с коня, а Святослав не вышел из лодки. Так сидя, чтобы не уронить своей чести, начали они говорить о деле. Византийцы в парчовых туниках переводили их речь.
— Да будет мир! — сказал император. — Греки и руссы не должны воевать друг с другом.
— Если греки не будут воевать с болгарами, — сказал Святослав.
— Мир будет со всеми.
— Коли добрый мир — сохраним его нерушимо.
— Ты мне не веришь?
— Я воин, — отвечал Святослав, — а воин не должен верить. Поклянись, что греки не будут поднимать мятежи в Болгарии и что ты не станешь посылать печенегов в нашу страну!
— Хорошо! — сказал император. — Но и ты поклянись, что уйдешь отсюда, что руссы будут друзьями греков и врагами всех, кто противится нам…
— Погоди! — перебил Святослав. — Твои огненосные суда стоят на Дунае. Обещай, что они пропустят наши ладьи.
— Обещаю.
— В Доростоле — двадцать тысяч русских. По две меры хлеба каждому пусть дадут нам на обратный путь до Руси.
— Хлеб дадут вам. Это все, что нужно руссам от греков?
— Мы хотим еще, чтобы наши купцы без помехи привозили в Царьград товары и чтобы им не чинили никаких обид.
— Ты не знаешь, что говоришь! — вспыхнул Цимисхий.
— Тогда мира не будет!.. — И Святослав отвернулся.
Но тут базилевс так натянул поводья, что конь его топнул ногой и заржал.
— Ты несговорчив, но я уступаю! — сказал Цимисхий. — Мы запишем все по-гречески и по-русски и приложим печати, чтобы крепко было навек.
На том и покончили.
Лодка с русскими отошла. Император долго смотрел вслед Святославу, потом дернул себя за рыжую бороду и воскликнул:
— Дерзкий и гордый скиф!..
Весь Доростол провожал дружинников, когда они садились в ладьи, чтобы идти на Русь.
Толпы собрались на берегу Дуная. У значка с золотой лилией и багряной тканью стоял Святослав.
Свенельд подошел к нему и сказал угрюмо:
— От болгар узнал я: греки послали бояр к печенегам — велели сказать: «Святослав идет с великой добычей, а дружины с ним мало: стерегите его».
Святослав выслушал и ничего не ответил.
Свенельд произнес еще угрюмей:
— Печенеги держат пороги. В ладьях по Днепру не пройдем нынче Надо идти на конях…
Брови князя сошлись, во взгляде зажглась холодная ярость.
— Греки, — сказал он, — клятву мне дали, а теперь ищут, как погубить нас!.. Недобрая весть! Но печенегов опасаться не стану. В ладьях пришли мы сюда — в ладьях и уйдем!
Он умолк и быстро пошел к реке, игравшей короткой серой волною. Дружинник Улеб нес за ним ратный значок.
Святослав остановился. Болгары на берегу обнажили головы. Он поднял руку и прокричал:
— Не одолели нас греки, потому что стояли мы друг за друга твердо. И впредь так же стоять будем!.. Прощайте, братья! Мы еще вернемся и обороним с вами Дунай!..
Русское море приняло ладьи Святослава. Зыбь и ветер долго носили их по простору, пока не вошли они в Днепровский лиман.
Потом двинулись воины по Днепру, но в пути узнали, что печенеги и впрямь стоят у порогов. Тогда на общем совете решили не идти дальше и возвратиться в лиман, чтобы там зазимовать.
Святослав хотел усилить дружину, набрав в нее руссов, живущих в Тавриде, на песчаных косах лимана и в устье Днепра. С новыми силами надеялся он разбить печенегов либо еще раз совершить поход к Царьграду. Для стоянки выбрали остров Евферия[8] и морские косы, называемые Белобережьем за их белопесчаные берега.
Всю осень залечивали дружинники раны, ловили и запасали на зиму рыбу, отдыхали от ратных трудов. А зимой стало голодно: хлеба взять было негде. Людей к Святославу пришло немного, и весною собрался он идти по Днепру домой…
Вновь вступили ладьи в тихие днепровские воды.
На дружных веслах медленно пошли они против течения. Над плавнями тревожно закричали утки; хрюкая, метнулись из камышей кабаны.
По пояс в воде стояли весенние леса. Сменялись пологие берега холмами. Посреди широкой реки зеленели острова.
Головным шел Свенельд. Дружинник Улеб стоял у него на ладье дозорным. Улеб томился и все тянул песню про Киев — про красный княжеский двор, дубовые рощи на горе и светлую реку над горою.
На второй ладье шел Святослав.
Когда миновали низовья, был уже конец апреля. Пять дней пути осталось воинам до порогов. Свенельд, прикрывшись ладонью от солнца, подолгу всматривался вдаль.
— Печенеги! — вдруг тихо сказал он Улебу.
Юноша вздрогнул, зорко оглядел один и другой берег, но не заметил там ничего.
— Печенеги! — повторил Свенельд и показал рукой на небо за лесом. — Видишь дымки?.. Один, другой, третий… Это о нас кострами весть подают.
Два дня стояли в небе дымки; потом исчезли и больше не появлялись.
Один из дружинников с тоской сказал Улебу:
— Миновать бы пороги! А то ровно камень гнетет плечи.
— Гнетет! — отозвался Улеб. — Тяжко! Сердце изныло по родным местам!
Они замолчали. Молча выгребали по быстрину воины. Печенежских костров не видно было нигде.
Прошел еще один день. Ладьи приблизились к острову Хортице.
Утром они стали огибать его с юга, где Днепр, стесненный высокими скалами, мрачен, как горное ущелье.
Дикий камень всюду загораживал солнце, и вода казалась от этого черной; чайки в тишине носились над нею. Гулко звучали голоса дружинников — это летело от скалы к скале.
В полдень почти миновали остров. Ладьи скользили мимо последних утесов, где река была неглубокой, так что летом ее переходили вброд.[9]
Здесь было еще пустынней и тише. Каменистое дно просвечивало на стрежне. Большие голые камни торчали из воды. И вдруг ожили и загудели скалы.
Колпаки печенегов замелькали на кручах. Кочевники подняли свои стяги и затрубили в трубы, сделанные наподобие бычьих голов.
С высоты со свистом полетели печенежские стрелы.
Русские схватились за луки, прикрылись щитами, но печенеги уже были везде: вверху и внизу, справа и слева. Одни, кинувшись вброд, взбирались на торчавшие из воды камни, другие же устремились к ладьям вплавь.
Часть дружинников стала поворачивать вспять, стараясь уйти вниз по течению. Но не многим из них удалось это сделать — орда залегла на всем пути.
Князь кочевников Куря стоял на скале. Скрестив руки, смотрел он на реку, где воины его вели жестокую битву. Печенеги неистово дули в трубы, и рев их катился над водой, как гром.
Щиты и кольчуги не спасали дружинников. Кочевники поражали их стрелами отовсюду: с камней на середине реки и с отвесных утесов.
Стрела ударила Святослава. Она вошла в грудь, пробив железную сетку, и застряла в сердце. В этот миг рука его спустила в последний раз тетиву.
«Князь пал!» — пронеслось над рекой, и сотни голосов отозвались: «Уже нет в живых Святослава!»
Еще крепче сжали свои мечи русские, отражая натиск хищной орды.
Но она наседала.
Вскоре все воины на второй ладье были убиты, и печенеги взяли труп князя…
Из черепа Святослава они сделали чашу, оковали ее золотом и пили из нее на пирах брагу.
Вспоминая об этом отважном воителе, они говорили:
«Пусть дети наши будут похожими на него!..»
1947