Подземелья Дикого леса

ГЛАВА ПЕРВАЯ Парень и его крыс

Падает снег.

Белый, словно перья лебедя, словно цветы триллиума. Его белизна в обрамлении темно-зеленых и коричневых тонов леса кажется почти ослепительной. Снег лежит пушистыми сугробами среди мирно спящих лап плюща и кустов ежевики, собирается у стволов высоких елей, покрывает канавки меж широких корней кедра.

Через густой лес ведет дорога. Она тоже покрыта нетронутой снежной пеленой.

На самом деле, если не знать, что под этим снегом спряталась дорога — столетия шагов, стука копыт и бесконечные мили истертых временем камней, — можно решить, что это просто случайная проплешина в густом лесу, которую почему-то не тронула буйствующая зелень. На дороге нет ни следов телег, ни отпечатков шин. Нежное покрывало снега нигде не запачкано подошвами сапог. Можно подумать, что это звериная тропа, земля, где деревьям не дает вырасти постоянный поток молчаливых паломников — оленей, лосей и медведей. Но здесь, в этом укромном уголке мира, нет даже следов животных. Чем дольше падает снег, тем надежнее скрывает он дорогу. Она постепенно сливается с огромным, бесконечным лесом.

Слушай.

Дорога безмолвна.

Слушай.

Вдруг эту умиротворенную тишину нарушает отдаленный грохот колес и ржание лошади, которая несется, выбиваясь из сил. Копыта выстукивают по земле бешеный ритм, приглушенный мягкостью снежного покрывала. Смотри: из-за дальнего изгиба, отрываясь двумя колесами от дороги на крутом повороте, стремительно вылетает карета. В нее запряжены две взмыленные черные лошади — из их ноздрей, словно дым из трубы, валит пар. Над лошадьми возвышается возница, крупный, укутанный в черную шкуру мужчина в потрепанном цилиндре. Он не переставая прикрикивает на лошадей: «НО!» и «ШЕВЕЛИТЕСЬ!» — и не жалеет кнута. На лице его застыл испуг. В короткие мгновения между ударами кнута он с опаской оглядывает лес вокруг.

Присмотрись: за ним, в простой черной карете, сидит единственный пассажир — женщина. Она одета в прекрасное шелковое платье, лицо скрыто переливающейся розовой вуалью. На пальцах мерцают кольца, усеянные яркими камнями. В руках у нее — изящный бумажный веер, который она то и дело нервно раскрывает и закрывает. Незнакомка тоже смотрит на стены деревьев по обеим сторонам от кареты, будто выискивая кого-то — или что-то. Напротив нее стоит сундук, богато украшенный золотой и серебряной филигранью. Сундук заперт на замок, ключ от которого на тонком золотом шнуре висит у женщины на шее. Охваченная беспокойством, она стучит сложенным веером в потолок кареты.

Услышав стук, возница подгоняет лошадей, обрушивая на их вздымающиеся бока еще больше ударов плетью. И тут его внимание привлекает внезапное движение на дороге. Он щурится, заслоняя глаза от слепящей белизны падающего снега.

Посреди дороги стоит мальчик.

Но это не обычный мальчик. Этот мальчик одет в элегантный, расшитый тесьмой мундир, будто какой-нибудь офицер пехоты времен Крымской войны. Из-под грубой меховой ушанки выбиваются черные кудри. Он лениво помахивает пустой пращой. На плече у него сидит крыса.

— СТОЯТЬ! — кричит мальчик. — ЭТО ОГРАБЛЕНИЕ!

— Слыхал? — кричит крыса — точнее, крыс. — Придержи коней, толстяк!

Возница шипит проклятия себе под нос, быстрым движением отбрасывает кнут и подхватывает вожжи обеими руками. Яростно щелкает, и лошади переходят на галоп. На лице его появляется злорадная улыбка.

— НО! — подгоняет он загнанных животных.

Беспечная уверенность на лице мальчика уступает место растерянности. Тяжело сглотнув, он с запинкой выдавливает:

— Я… я серьезно!

Возница растягивает потрескавшиеся губы в ухмылке, ощерив два ряда желтых зубов. Он и не думает останавливаться. Карета подлетает на заснеженной дороге, и дама внутри слабо вскрикивает. Мальчик поспешно наклоняется и поднимает с земли камень. Вытерев его о штаны, укладывает заряд в пращу.

— Не заставляйте меня это делать, — предупреждает он.

Услышал ли его возница, непонятно — карета движется в сторону мальчика и крыса с угрожающей скоростью.

С ненавязчивой легкостью — очевидно, для него это не впервой — мальчик пускает камень, и тот летит в сторону кареты. Возница наклоняется как раз вовремя, и снаряд, пронесшись у него над головой, падает в густые, усыпанные снегом заросли папоротника. Времени подобрать другой у мальчика нет — карета уже так близко, что он чувствует запах лошадиного пота.

С тихим писком крыс ныряет в овраг у обочины дороги. Паренек кидается следом, и они падают. Карета проносится мимо. Лошади громко ржут, напуганные тем, что едва не врезались в разбойников.

Женщина в вуали стискивает висящий на шее ключ и тоненько вскрикивает от страха. Возница, довольный своим лихачеством, бросает взгляд через плечо.

— В другой раз повезет, сосунки! — кричит он и, отвлекшись, не замечает, как впереди на дорогу, словно домино, валятся кедры и закрывают проезд. Три ствола, один за другим. Бам. Бам. Бам.

Женщина вскрикивает, возница резко поворачивается и изо всех сил тянет поводья. Лошади, испуганно заржав, упираются копытами в гладкую поверхность дороги. Карету встряхивает, и она накреняется с мучительным стоном. В одну секунду приняв решение, возница яростно кричит: «НО!» — и ловко проводит лошадей и карету между нагроможденными на дороге стволами. Из леса появляются силуэты, мужские и женские; они одеты так же, как и мальчик, по-военному, но форма у всех разная. На ком-то — потрепанная рубашка, у кого-то лицо закрыто платком. Все они юны, не старше пятнадцати лет. С изумлением они смотрят на то, как возница умудряется вывести из ловушки громоздкую карету с парой перепуганных лошадей. Несколько мгновений — и вот уже препятствие позади. Возница снова хватается за кнут и принимается погонять коней.

Тем временем парень и крыс уже выбрались из придорожной канавы и стряхнули с одежды налипший снег. Крыс снова забирается к мальчику на плечо и крепко хватается за эполет мундира, а парень подносит пальцы ко рту и пронзительно свистит. Из густых кустов появляется конь, пегий бело-каурый мустанг. Мальчик вскакивает верхом и, ударив пятками коню в бока, отправляет его в галоп. У самых поваленных деревьев конь прыгает и перелетает через все три ствола, а когда снова касается земли, из-под копыт его взлетают брызги земли и снега. Появившиеся из леса дети, оправившись от удивления, тоже подзывают своих лошадей. Вскоре дорога уже заполнена всадниками — все они несутся вслед карете с беглецами.

Возница, заметив погоню, костерит безрассудное упрямство разбойников. По лицу его хлещет ветер, пронзает ледяными иглами снега.

Паренек в мундире и крыс оказываются одними из самых быстрых. Многим не удается удержать скорость, и они постепенно отстают. Через несколько минут преследователей остается всего четверо: тот самый мальчишка, еще один парень постарше и две девочки. Приблизившись к несущейся карете, они разделяются, окружая ее по двое с каждой стороны. Крыс, крепко держась за плечо мальчишки рядом с отворотом шапки, предупреждающе кричит вознице:

— Отдайте золото и можете убираться восвояси!

Тот отвечает ругательствами, настолько крепкими, что мальчик, хоть и увлечен погоней, смущенно краснеет. Он уже поравнялся с каретой, и ему видно все внутри: и женщину в вуали, и ключ на шее, и богато украшенный сундук. Женщина смотрит на него с любопытством, большие карие глаза сверкают из-под мерцающей ткани. Мальчишка на мгновение отвлекается.

— БЕРЕГИСЬ! — кричит вдруг крыс.

В попытке сбросить преследователей с седла возница резко забирает влево, и мальчик едва не попадает прямо под колеса. Подавив вопль, он сворачивает с дороги. Копыта коня тонут в мягком подлеске, и он спотыкается. Земля здесь идет под уклон, спускаясь к шумящему далеко внизу ручью. Парень готовится к падению, но конь ловко удерживается и через мгновение уже снова находит твердую опору на дороге. Всадник благодарно шепчет что-то своему скакуну в ухо, и они опять бросаются в погоню.

Карета тем временем вырвалась вперед на несколько корпусов. Три других разбойника стараются не отставать. Девочка с соломенно-золотистыми волосами схватилась за крышу кареты и пытается перебраться туда. Это рискованный маневр; все ее внимание поглощено собственными движениями. Двое других разбойников, мальчик и девочка, сумели поравняться с запряженными в карету лошадьми. Золотоволосая с натужным вскриком спрыгивает с лошади и еле-еле умудряется схватиться за декоративную решетку на окантовке крыши. Лишившись опоры в виде коня, она болтается туда-сюда по боку кареты, отчего женщина внутри снова взвизгивает. Девочка хватается понадежнее и с ликующим воплем забирается наверх. Потом поворачивается к мальчику с крысой, который по-прежнему отстает на несколько корпусов.

— Пусть победит… — начинает она, но тут карета пролетает под низко нависшей веткой, которая моментально сметает девочку с места. Мальчик с крысой нагибается, чтобы не задеть ее болтающиеся ноги, и продолжает погоню.

— …лучший, — заканчивает девочка, повиснув на ветке.

Мальчик кивает своему крысу и упрямо стискивает зубы.

Остались только он и вторая девочка. Лошадь другого парня отстала, свернув с дороги и застряв в кустах.

— Эй! — кричит мальчик. — Хватай лошадей!

Девочка, уже поравнявшаяся с правой лошадью, услышала его. Она тянет руки к уздечке, но каждую ее попытку останавливает кнут возницы.

— А ну прочь, гнусные бродяги! — кричит тот.

Девочка морщится; кожаный кончик хлыста оставляет у нее на ладони красные следы.

— Септимус, — шипит мальчик, — ты как, можешь помочь?

Крыс улыбается:

— Кажется, кое-чем могу.

Мальчик скачет уже вровень с каретой — так близко, что слышит, как женщина внутри полузадушенно охает от страха. Крыс прыгает с его плеча прямо на затылок вознице, и тот издает душераздирающий крик.

— КР-Р-Р-Р-РЫСЫ! — вопит он. — ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ КРЫС!

Но грызун уже забрался толстяку за шиворот и принялся вытанцовывать ирландские танцы у него меж лопаток. Взвыв, тот роняет кнут и вожжи; лошади в недоумении замедляют бег, и мальчик с девочкой с легкостью их нагоняют. Быстро обменявшись взглядами, разбойники прыгают верхом на лошадей и кое-как заставляют их остановиться.

Возница спрыгивает со своего места и ковыляет по дороге прочь, отчаянно хватая себя за спину. Дети со смехом провожают его взглядами, а потом снова возвращаются к делу. Девочка любезно указывает рукой вперед:

— После тебя.

Мальчик отвешивает ей поклон, шагает к карете, светясь уверенностью, и распахивает дверь.

— Мэм, — начинает он самодовольно, — не могли бы вы…

Слова застревают у него в горле. Дама снимает вуаль, под которой обнаруживается густая и спутанная каштановая борода.

А еще на него смотрит дуло кремневого пистолета.

— И не надейся, — говорит пассажир хриплым (и весьма неженственным) баритоном.

Паренек тут же падает духом.

— Но… — возражает было он.

— Бах, — добавляет пассажир и щелкает дулом пистолета ему по лбу.

Мальчик задумчиво чешет в затылке, будто проигрывая все случившееся в уме, а потом с досадой пинает носком сапога снег на дороге. Начался зимний семестр разбойничьей подготовки. И Кертис только что провалил свое первое испытание.

Где-то — казалось бы, совсем в другом мире, а на самом деле всего лишь в нескольких милях от этого места — Прю сидела, подперев голову рукой, и глядела из окна второго этажа, как мокрый снег падает на лужайку средней школы Джордж и тут же тает. «Типичная портлендская зима, — думала она. — Сплошная слякоть». Чем больше становилось снежной каши, тем тяжелей, казалось, подбородок упирался ей в ладонь. По тротуару, аккуратно огибая лужи, шла парочка; воротники пальто у обоих были зябко подняты. Машины, покрытые полупрозрачным слоем отвратительного серого снега, летели по мокрым улицам, разбрызгивая ледяную воду из выбоин в асфальте. Зрелище было в высшей степени удручающее.

— Прю!

Голос прозвенел у нее в голове так, будто кто-то пытался докричаться с огромного расстояния, словно смотритель маяка до корабля в шторм. Она предпочла его проигнорировать. Но оклик повторился:

— Прю Маккил!

Теперь он прозвучал ближе. Реальней. Как конферансье, объявляющий выход звезды на сцену. Она медленно приподняла лицо с ладони.

— Земля вызывает Прю Маккил!

На этот раз за голосом последовал взрыв смеха. Шум резко вернул Прю обратно в действительность. Она выпрямилась на стуле и оглядела комнату. Естествознание, третий урок. Весь класс пялился на нее, смеясь. Прю почувствовала, как ее щеки становятся пунцовыми.

— Извините, — выдавила она. — Я… отвлеклась.

Из-за кафедры на нее смотрела учительница, мисс Дарла Теннис. Оливковая кожа, угольно-черные волосы, туника с цветочным узором. Она поправила очки в металлической оправе, пригладила прическу и жестом успокоила класс.

— Как твой проект, Прю?

В голове Прю одна за другой пронеслись картинки: вот ее мама берет с верхней полки шкафа банку; вот Прю засовывает туда остатки французского батона и ставит на подоконник; вот папа этим утром говорит, что выкинул банку с отвратительным протухшим хлебом, и вообще, почему, черт побери, в доме валяются банки с какой-то плесенью?

— Мой папа… — начала Прю, — …мой папа его выбросил.

Класс снова взорвался смешками.

Мисс Теннис взглянула на нее поверх очков.

— Неприкольно, Прю, — сказала она. — Совсем неприкольно.

— Я ему передам, — ответила девочка.

Секунду учительница смотрела на нее изучающе, явно пытаясь понять, был ли в ее ответе намек на дерзость. Мисс Теннис пришла к ним только в этом семестре — до этого естествознание вела миссис Эстевес, но она внезапно уволилась из-за проблем со здоровьем. Дарла Теннис приехала из Юджина[1] и очень гордилась своей репутацией «прикольной», а также близостью к ученикам. При каждом удобном случае любила напомнить, что слушает попсу. А еще она почему-то издавала странный, похожий на рычание звук каждый раз, как мистер Брим, директор, выходил из комнаты, а в коридорах за ней тянулось густое облако аромата пачули. Мисс Теннис поправила очки и окинула класс взглядом.

— Бетани? — вызвала она. — Может, ты покажешь свой проект, раз мисс Маккил не уберегла свой от отца?

Бетани Бракстон бросила на Прю снисходительный взгляд и с готовностью встала, наслаждаясь вниманием.

— Да, мисс Теннис.

— Ну что ты, — сказала та, — зови меня Дарла.

Бетани застенчиво улыбнулась.

— Дарла, — повторила она, видя, что так вернее сможет завоевать расположение учительницы.

— Что ж, приступай… — Мисс Теннис жестом пригласила ее выйти вперед и встать перед всеми.

Одернув черную водолазку, Бетани прошла через класс к длинному столу, на котором разместились разнообразные проекты. Там она открыла дверцу освещенной лампочкой теплицы, вытащила высокий, пышный куст помидора и шагнула вперед.

— В этом семестре я работаю над прививкой, — начала Бетани, прижимая горшок к груди. — Суть в том, чтобы создать более устойчивое к болезням растение и чтобы помидоры при этом были очень вкусные.

«Пф… — подумала Прю. — Опять выпендреж». В осеннем семестре их поставили работать в паре, и, что бы они ни делали, Бетани изо всех сил старалась отодвинуть ее на второй план. Она даже заявила, что коллаж для гербария составила в одиночку, хотя дубовые листья Прю собирала сама.

Мисс Теннис кивала на протяжении всей речи Бетани.

— Круто, — сказала она в итоге.

Прю бросила на нее убийственный взгляд.

— Спасибо, Дарла. Рада сообщить, что все идет очень хорошо, — продолжила Бетани. — Привитый росток, кажется, прижился. Пока плодов еще нет, но через пару недель можно ожидать, что он начнет цвести.

— Очень круто, — поспешила оценить Дарла, приглашая класс присоединиться. Семиклассники по ее подсказке высказали коллективное, но до крайности лишенное энтузиазма «ага». Прю промолчала.

Она слушала.

Куст издавал низкий, сердитый гул.

Девочка оглядела комнату, проверяя, слышит ли еще кто-нибудь. Но нет, все смотрели на Бетани с безразличными лицами.

Звук становился все громче и вибрировал все сильнее. Теперь в нем отчетливо слышались волнение и недовольство.

«Сочувствую», — подумала Прю, направляя мысли на кустик. Ей и вправду было его жалко — сейчас ведь даже не сезон для помидоров, а тут еще и приходится расти в школьной теплице. Да к тому же они оторвали росток у собрата и привили на него. Вообще дикость какая-то!

Помидор, кажется, издал тяжелый вздох.

У девочки появилась идея. «Знаешь, что можно сделать?» — сказалаона про себя.

«Р-М-П-Ф», — отозвался помидор.

Прю изложила свой план.

Вдруг Бетани поморщилась и откинула голову назад. Класс ахнул. На долю секунды всем показалось, что верхний лист куста стукнул девочку по носу. Очевидно, мисс Теннис ничего не заметила, потому что она только обвела класс суровым взглядом.

— Ну-ка, ребята! Не шумите.

Но тут все снова ахнули — видение повторилось: верхняя веточка зеленого куста вытянулась вверх и шлепнула хозяйку по носу. На лице у той отразился ужас пополам с недоумением, и она отставила руки с кустом подальше. Заметив, как все пялятся, мисс Теннис удивленно повернулась к Бетани, которая принялась отступать в сторону теплицы.

— На-наверное, ему нужно еще подрасти, — выдавила она, побелев, осторожно засунула куст обратно за стекло и попятилась назад. — Сегодня утром с ним все было нормально.

Печальный гул сменился тихим довольным свистом.

Мисс Теннис посмотрела на Прю взглядом, в котором читалось изумленное недоверие. Прю улыбнулась и снова отвернулась к окну — за ним, превращаясь в лужи на сырых улицах, падал мокрый снег.

Прю опустила письмо, и над листом бумаги медленно возникли, будто три далекие луны какой-нибудь таинственной планеты, лица взрослых. В кухне стояла тишина — если не считать ритмичного крякающего звука, который исходил от качелей Мака, закрепленных на дверном косяке.

Прю пожала плечами.

— Что вы хотите, чтобы я сказала?

Кряк.

Ее мать и отец обменялись озабоченными взглядами.

— Солнышко, — начала мама, — может, ты…

Кряк.

Папа Прю отвернулся от жены и посмотрел на учительницу в цветастой тунике — третьего члена этого небесного триумвирата. Та стояла, прислонившись к холодильнику.

— Мисс… — начал он.

Кряк.

— Ну что вы, — перебила учительница, не отрывая глаз от маленького мальчика, подпрыгивающего в кресле, — зовите меня Дарла.

Она, казалось, ждала следующего громкого…

Кряк.

— Дарла, — продолжил папа Прю, — должен признаться, для нас это все очень неожиданно, то есть…

Кряк.

— …последние несколько месяцев, конечно, были нелегкими, но это объяснимо, учитывая, через какой кошмар…

Кряк.

— …мы прошли в начале года, и…

Кряк.

Он умолк, заметив, что Дарла невольно отвлекалась каждый раз, когда на качелях скрипела пружина.

— Милая, — сказал он наконец жене, — ты не можешь ненадолго вынуть Мака оттуда?

Когда мама извлекла Мака из качелей и вернулась в кухню, разговор возобновился.

— Послушайте, я понимаю, с чем вам приходится справляться — это нормально для ребенка ее возраста, — просто мы не хотим, чтобы она сильно отстала.

Прю молчала, пристально глядя на взрослых. Они говорили о ней так, будто ее вовсе не было в комнате. От этого участвовать в разговоре хотелось еще меньше. Она поковыряла носками сапог пробковый пол, пытаясь представить, как в доме начинается землетрясение и ее судьи тут же проваливаются в кривую трещину, разверзшуюся посреди кухни.

Дарла, видимо, заметила отстраненность Прю и начала говорить, обращаясь непосредственно к ней:

— Дорогая, твои результаты экзаменов в прошлом семестре — сплошное расстройство. Такое ощущение, что тебя в классе вообще нет, как будто голова твоя где-то в другом месте — очень-очень далеко.

«Как вы угадали…» — подумала девочка.

— Не говоря уже о прогулах, — добавила Дарла, переводя взгляд на родителей Прю.

— О прогулах? — спросила мама. — Каких еще прогулах?

Дарла посмотрела на Прю:

— Сама расскажешь?

— Ладно, — сказала та, поднимая глаза от пола, — пару раз…

— Пару? — тихо переспросил отец, глядя на нее с недоверием.

— Пару раз я немного опоздала к началу занятий, и так получилось, что не попала на классный час. А если я пропускаю классный час, то не успеваю доделать даже домашку по всемирной истории, а уж к математике вообще некогда подготовиться… — Она помахала руками у лица, будто пытаясь разогнать пелену густого тумана. — Короче, одно цеплялось за другое, как домино. Я решила прогулять и просто посидеть с книжкой в кофейне.

Отец Прю смущенно улыбнулся и посмотрел на мисс Теннис.

— Ну, по крайней мере, она читает, так ведь?

Его жена проигнорировала этот комментарий.

— И это… это… домино… получалось несколько раз? — спросила она, вглядываясь в челку Прю, которая очень удачно закрывала ее опущенное лицо.

— Пять, если быть точной, — ответила мисс Теннис.

— Пять? — хором повторили папа и мама.

— ПЯСЬ! — раздался из гостиной голос Мака. — ПЮ! ПЯСЬ!

Прю вздохнула.

Но на самом деле ни с какой книжкой она в кофейне не сидела. И даже в школу не опаздывала. Правда была в том, что Прю Маккил, двенадцати лет от роду, иногда просыпалась в своей уютной постели в своем уютном доме со своей уютной семьей от острого ощущения, что ее тянет куда-то. В такие дни она кое-как выбиралась из кровати и изо всех сил заставляла себя исполнять привычный ежедневный ритуал, не обращая внимания на это странное чувство, но иногда, уже сев на велосипед, она вдруг понимала, что не может не поехать совсем в другую сторону от школы. Туда, куда ее тянет. А тянуло ее вдоль по Ломбард-стрит, мимо открывающихся магазинов, вдоль реки Уилламетт, мимо колледжа, и дотягивало вместе с велосипедом до обрыва над рекой, за которой начинался бескрайний лес, называемый Непроходимой чащей. Там она и проводила большую часть дня, впиваясь взглядом в зеленое море. Вспоминая. В такие дни мысль о том, чтобы поехать в школу, даже не приходила ей в голову.

Щелчок пальцев.

— Але? — позвала мама. — Такое ощущение, как будто тебя инопланетяне похитили.

Прю спокойно посмотрела в глаза каждому из трех взрослых, одному за другим.

— Мама, — сказала она, — папа, мисс Теннис… простите, Дарла. Спасибо, что высказали мне ваши опасения, и прошу прощения за беспокойство, которое я вам доставила. Извините, но мне бы хотелось немного прогуляться. Я обдумаю все, что вы сказали.

С этими словами она развернулась и направилась к задней двери, оставив кучку взрослых в смущении провожать ее взглядом.

ГЛАВА ВТОРАЯ Тревожная весть Другие дебри

Странная это была компания: двое мальчишек, две девочки, толстяк в цилиндре, тощий бородач в платье и крыса. Все они стояли в ряд посреди широкой, укрытой снегом дороги и смотрели, как к ним едут двое всадников. Когда те приблизились и спешились, мужчина в платье шагнул вперед.

— Брендан, — поприветствовал он одного из новоприбывших. Он ощутимо дрожал; шифон видавшего виды платья трепал холодный ветерок. Бородач горбился, обнимая себя за плечи.

— Уильям, — ответил тот серьезно, кивнув густой огненно-рыжей бородой. На нем был довольно замызганный офицерский мундир и бриджи для верховой езды, запачканные на коленях грязью. По лбу змеилась иссиня-черная татуировка. Он внимательно оглядел замерзшего человека в лососевого цвета платье, и на губах его появилась ухмылка.

— Розовый, — сказал он, — очень… подходит к твоим глазам.

Мужчина в цилиндре издал сдавленный смешок. Кертис, стоявший позади Уильяма, присоединился к нему, но Брендан тут же наградил его пронизывающим взглядом.

— Кто сказал, что это смешно? — рявкнул он на Кертиса, снова посерьезнев. Улыбка моментально исчезла с лица мальчика. Поднявшийся ветер, сдувая снежную пыль с дороги, настойчиво осыпал его меховую шапку мелкими снежинками. — Генри, Уильям, давайте в лагерь. — Толстяк в цилиндре и бородач поспешили прочь. Последний поначалу спотыкался, а потом, плюнув, задрал подол платья, обнажив бледные волосатые колени. Брендан повернулся к оставшимся разбойникам. — Кольм, у тебя проблемы начались еще в седле. Ты слишком налегал. Надо лучше чувствовать коня. — Он поднял руки в перчатках, показывая на примере. — Чуть отпусти поводья; пусть их натянет сама лошадь. Погоняй только тогда, когда тебя будут слушаться.

— Есть, Брендан, — отозвался Кольм.

— А ну, шустрей в лагерь, да приложи ей холодное к ноге. Твое задание — еще две недели верховой езды.

Парень побежал к своей охромевшей лошади, и Брендан проводил его взглядом. Потом повернулся к остальным:

— Кэролин, добрая работа. Ты не жалела сил на тренировках — и это видно. Куда лучше, чем на той неделе. А ты, Эшлин… — Он лукаво ухмыльнулся — Эшлин была той, кто остался висеть на ветке. В волосах у нее запутались кусочки коры и мха, а лицо было вымазано в смоле. — Поменьше гонора в другой раз, усекла?

— Есть, Брендан, — сконфуженно ответила Эшлин.

— Бегом обратно в лагерь. — Обе девочки сорвались с места с такой скоростью, будто бежали наперегонки и только и ждали что сигнала к старту. Лишь Эшлин осмелилась оглянуться через плечо. Она бросила Кертису ободряющую улыбку, которую он едва успел заметить перед тем, как жесткая борода Брендана оказалась в нескольких дюймах от его лба. От нее откровенно пахло мокрой псиной.

— Ну а ты… — тихо рыкнул Брендан. — Мы так потеряли кучу хороших разбойников. Только подумают, что все, дело в шляпе, и тут — БАХ. — Сложив пальцы пистолетом, он приложил их ко лбу Кертиса и легонько толкнул. — И каюк. А все почему?

— Они не подумали о пассажире.

— Они — ЧТО?

— ОНИ НЕ ПОДУМАЛИ О ПАССАЖИРЕ!

— Верно, — кивнул Брендан. — Самая большая ошибка. Пассажир не хуже других может управляться с оружием, но важнее то, что он куда опасней — в свое время я не раз видал, как какой-нибудь новоиспеченный банкир выскакивает из повозки с пистолетом, весь трясясь, и со страху укладывает больше своих людей, чем разбойников. Никогда не открывай эту дверь — даже не подходи к ней — если тот, кто внутри, может выйти с оружием. Уяснил?

— Уяснил, — ответил Кертис, нервно поправив меховую ушанку. Брендан поднял руку и крепко похлопал по шапке, отчего та съехала мальчишке на самые глаза.

— Вот и хорошо, — сказал вдруг король разбойников совсем другим, мягким тоном, — жаль было бы терять самого способного из наших учеников.

Кертис просиял. За многие недели усиленной подготовки он впервые слышал от короля разбойников такую похвалу. Сначала было трудно; почему-то даже на то, чтобы научиться садиться на коня, не опрокидываясь, ушло едва ли не две недели, и Брендан не уставал над ним насмехаться. Но Кертис понимал, что многому научился; Брендан так просто не бросался комплиментами. Септимус кашлянул.

— Э-э-э, — начал он, — а что насчет меня? Видел, как я его, а? Прямо за пазуху!

Брендан опустил взгляд на крыса.

— Отлично, Септимус. Но Генри — легкая мишень, ты же знаешь, что его воротит от грызунов. Теперь не меньше месяца дергаться будет.

Септимус щелкнул костяшками пальцев.

— Уж как приятно так действовать на людей!

Хохотнув, король разбойников продолжил:

— Из вас двоих выйдут славные налетчики. Это точно. — Тут в голосе его зазвучала сталь: — Хоть и не знаю уж, когда вам выдастся попробовать себя в настоящем деле.

И верно: последние несколько месяцев все, кого посылали из лагеря за добычей, возвращались ни с чем. На дороге появлялось все меньше и меньше повозок, и даже у тех, кто решался проехать по замерзшей дороге, редко оказывалось с собой что-то ценнее пары бушелей с сушеными луковицами да вялыми овощами. Дело было настолько плохо, что даже Кертис заметил; старшие разбойники ворчали, что на их веку редко когда бывало такое долгое затишье. Говорили, будто это — предвестье беды.

Снова поднялся ветер, и меж двумя стенами деревьев посыпался снег. Зима была в самом разгаре, и даже в полдень свет казался тусклым. Сейчас же, когда день начал клониться к вечеру, над ветвями повисла сумрачная дымка, скрывающая из виду далекие изгибы Длинной дороги. Брендан поежился и махнул рукой новоиспеченным разбойникам.

— Довольно на сегодня, давайте обратно в лагерь. Учиться вам еще и учиться, и надо готовиться к завтра… — Они направились было к лошадям, но тут Брендан умолк — что-то заметил. Он поднял руку. — Стойте. Кто-то приближается.

Кертис с Септимусом замерли; сами они ничего не слышали. Септимус коротко втянул носом воздух, потом вскарабкался по штанине мальчика и оказался у него на плече. Понюхал снова.

— Птица?

Брендан, не опуская руки, кивнул.

— И крупная.

Внезапно из нависающих ветвей донесся оглушительный шум, напугав мелких птиц, которые с чириканьем тут же разлетелись прочь. На землю посыпался дождь обломанных ветвей. Лошади испуганно заржали. Рука Брендана рефлекторно дернулась к рукояти сабли. С неба свалилось что-то пернатое, голубовато-серое, и рухнуло на землю с болезненным криком, подняв брызги грязи и снега.

Повисла тишина.

— Кто там? — спросил Брендан. — Назовись!

Лежащая на земле куча перьев слегка пошевелилась. Наконец от тела, будто антенна от лунохода, отделилась длинная шея, увенчанная впечатляющим клювом. Аист. Он тряхнул головой и принялся счищать грязь с крыла.

— Вы не ударились? — спросил Кертис, оправившись от изумления.

Ответ аиста прозвучал неожиданно резко и сконфуженно.

— Ничуть, спасибо, — сказал он ядовитым тоном. — Все отлично.

— Кто ты? — повторил Брендан. — И что ты делаешь в нашем краю, водная птица?

Словно намеренно игнорируя вопросы короля разбойников, аист неторопливо встал с заснеженной дороги и выпрямился. Кертис благоговейно смотрел на величавое создание; оно поднялось в полный рост и будто преобразилось — лежавшая на земле грязная серая куча превратилась в громадную, грациозную птицу, равных которой мальчик в жизни едва ли видел: голова с тонким вытянутым клювом венчала длинную изогнутую шею, которая вела к крупному яйцевидному телу, покрытому большими изящными перьями серой и белой расцветки. Все это держалось на двух тонких ногах. Вытянув шею, чтобы оглядеться, птица оказалась ростом с Кертиса.

— Меня зовут Мод, — ответил наконец аист. Или, судя по имени, аистиха. — Меня послал князь авианцев. — Птица изогнула шею, чтобы взглянуть прямо в глаза Кертису. — Я прилетела к тебе, мальчик. Твоя подруга, девочка Маккил, кажется, в большой опасности.

Когда колеса автомобиля оставили знакомую гладкость шоссе и зашуршали по мокрому гравию магистрали, в салоне повисла тишина. Девятилетняя Элси Мельберг, теребя ремень безопасности на плече, смотрела, как лица ее родителей с каждой минутой становятся все более бледными и озабоченными. Видно было, что решение далось им нелегко, — но разве у них был выбор? Элси их не винила. И хотя ее старшая сестра, Рэйчел, поначалу подняла куда больше шуму, в конце концов и она с ворчанием согласилась.

Снег сменился тяжелым, холодным дождем, и капли его толстыми струями стекали по стеклу задней двери, делая и так внушительные силуэты железных зданий выпуклыми и изломанными. Они уже довольно долго ехали по Промышленному пустырю. Элси тут раньше никогда не бывала. Все казалось холодным и зловещим. Стоящие вдоль дорог ржавые белые резервуары с извилистыми лестницами и завитками труб выглядели чужими и странными, будто кадры из какого-нибудь научно-фантастического фильма. Где-то далеко, среди этих гудящих механизмов, наверное, работали бородатые гномы, уже вечность не видевшие солнечного света, — только вместо мечей и боевых топоров они делали двери для холодильников и запчасти для мотоциклов. Элси снова посмотрела на отца, ведущего семейный седан по лабиринту узких дорог Пустыря. На висках его серебрилась седина; Элси была уверена, что до этого лета ее там не было. Как и глубоких морщин, которые делали его лоб похожим на каньон.

Они тоже появились, когда исчез ее брат.

Потрясение было ужасным; над домом словно сгустилась грозовая туча. Вся радость, что жила под его крышей, испарилась. И за это Элси сердилась на брата. Сначала приехали полицейские. Они расселись в гостиной, заполнив ее собою, будто обряженные в форму слоны, и делали пометки в блокнотах, пока мама с папой в слезах повторяли, когда и как видели его в последний раз. Потом появились репортеры и телевизионщики, а любопытные соседи, проходя мимо, заглядывали к ним в окно и пялились на отчаявшуюся, убитую горем семью. Наконец Лидия, мама Элси, задернула шторы от зевак, и еще несколько месяцев к ним никто не прикасался. Всю осень в гостиной было так же темно, как в их сердцах. Папа Элси, Дэвид, стал замкнутым и долгие часы поводил в своем кабинете, шерстя интернет-порталы и умоляя всех, кто соглашался слушать, помочь ему в поисках сына. Элси целыми ночами сидела без сна в постели, слушая, как родители шепотом переговариваются в соседней комнате, и костерила брата, перемежая ругательства мольбами.

— Ну, Кертис, — шептала она, — ну, хватит. Хватит, возвращайся домой.

Так что, когда папа Элси однажды ворвался в кухню и объявил, что пришло сообщение аж из Турции, из Стамбула — кто-то видел в древнем городе американского мальчика, подходящего по описанию, — вся семья взорвалась ликованием. Только рассчитав стоимость билетов и жилья, они решили, что девочкам, Элси и Рэйчел, придется остаться в Портленде, а в Турцию на поиски Кертиса поедут одни старшие Мельберги. Но где же оставить девочек? Подходящих родственников у них в городе не было, поэтому единственным вариантом оказался местный сиротский приют, куда за разумные деньги попавший в сложное положение родитель мог устроить ребенка на любой срок.

— Джемисоны там оставляли детей, когда ездили отдыхать на море. — Так попытались они успокоить дочерей.

И вот теперь все четверо медленно двигались сквозь дебри Промышленного пустыря к учреждению под названием «Интернат Джоффри Антэнка для трудных детей». Впереди тускло мерцала неоновая вывеска с этими самыми словами, под которой еще слабее светилась вторая надпись: «И КОМПЛЕКТУЮЩИЕ».

Рэйчел, до этого молчавшая всю дорогу, подняла взгляд и ахнула, увидев здание. Ее бледное лицо на мгновение появилось из-за занавеса длинных черных волос, а худые плечи в потертой футболке с логотипом «Corrosion of Conformity»[2] содрогнулись от ужаса.

— Поверить не могу, — тихо сказала она, теребя темные веревочки браслетов на левом запястье.

— Ну, солнышко, — донесся с переднего сиденья голос Лидии, — мы же это обсудили. Другого выхода просто нет. — Мама повернулась к девочкам. — Считайте, что это ваше задание — так вы помогаете нам найти Кертиса.

— Ага, — мрачно ответила Рэйчел.

— Мда, — вставила Элси, глядя вперед сквозь дворники. — Ну и мрачное местечко.

Все остальные молчаливо согласились; и вправду, чтобы найти, что возразить, пришлось бы очень постараться. Дорога наконец оставила позади ряды хранилищ и железных ангаров без окон и вывела их на пустошь, огражденную металлической сеткой. Посреди нее возвышалось тусклое здание, казалось, появившееся тут из какой-то другой эпохи. Аспидно-серые оштукатуренные стены, испещренные окнами со средниками, были покрыты пятнами лишайников и сажи. Черепичная крыша, на которой буйно разросся переливчатый мох, круто поднималась к гребню, увенчанному башней с часами. Между буйными зарослями ежевики темнела тяжелая дубовая дверь. Неоновый знак шумно пульсировал светом как раз над ней, составляя странный современный контраст всему зданию, которое определенно навевало мысли о девятнадцатом веке.

Элси вдруг окатила волна паники, и она расстегнула молнию на рюкзаке, стоящем у нее между ног. Вытянув оттуда свою куклу, Тину Отважную, она попыталась тепло улыбнуться.

— Все хорошо, Тина, — прошептала Элси. — Все будет хорошо.

Тина Отважная была сделана из пластмассы; у нее были короткие светлые волосы. Элси провела пальцами по спине куклы, скрытой под бежевым нарядом в стиле сафари, и нащупала маленькую кнопку между лопаток. Нажав кнопку, она с успокоением вслушалась в ободряющие слова, которые приглушенно донеслись из динамика в груди Тины:

— ОТВАЖНЫЕ ДЕВЧОНКИ НИКОГДА НЕ БОЯТСЯ ПУСТИТЬСЯ В НОВОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ! — заявила кукла с дерзкой хрипотцой в голосе.

Вдруг Элси услышала вздох и, повернувшись, обнаружила, что Рэйчел смотрит на нее из-за черных прядей. Элси приготовилась к насмешкам — это была обычная реакция Рэйчел на высказывания куклы, — но та промолчала. Получается, все настолько плохо, подумалось Элси, что даже Рэйчел ищет подмоги у Тины.

Остановившись у главного фасада здания, седан на мгновение замер, потом Дэвид повернул ключ, и двигатель затих. Свист ветра в дремучем лабиринте зданий Пустыря был слышен даже из машины. Дэвид обернулся и посмотрел на дочерей.

— Всего две недели, — сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал успокаивающе, — и все. Две недели. А потом мы вас заберем.

Элси провела пальцами по синтетическим льняным волосам Тины Отважной. Еще никогда в жизни две недели не казались ей таким долгим сроком.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Тайный язык растений Вперед, на север! Запоздалое предостережение

Обернув вокруг лица длинный вязаный шарф, Прю на мгновение представила себя кочевником-бедуином, бороздящим широкие просторы какого-нибудь песчаного хребта в Сахаре, хотя на самом деле она просто бесцельно плелась по Ломбард-стрит. В данных обстоятельствах она бы определенно предпочла такую жизнь. Девочка спросила себя, заставляют ли детей бедуинов ходить в бедуинскую школу и зубрить всякую фигню вроде того, кто изобрел хлопкоочистительную машину и откуда берется пенициллин. Едва ли. Скорее всего, бедуинские дети в основном катаются на верблюдах наперегонки и учатся находить оазисы в пустыне. После этого она решила погуглить информацию про бедуинов, когда вернется домой, и выяснить, нельзя ли пойти к ним добровольцем.

Все это время Прю бродила по холодным улицам Сент-Джонса, ее родного района на севере Портленда, штат Орегон. Стоял февраль; и уже сейчас — а было четыре часа пополудни — небо начинало темнеть. Улицы оставались мокрыми еще со вчерашнего снегопада, и девочка на ходу пинала комки слякоти. Она решила, что для велосипеда слишком холодно, но выбраться из дома было просто отчаянно необходимо. Все эти разговоры об ожиданиях, перспективах и ее поведении сводили с ума. От этого еще меньше хотелось идти навстречу родителям и учителям. Впервые в жизни она ощутила, как ее навязчиво затягивает взрослая жизнь, и ей это ощущение ни капли не понравилось.

Срезав угол по пустой стоянке, Прю направилась на запад и внезапно обнаружила, что оказалась там же, где оказывалась вот уже не раз за эти долгие, бесцветные недели: на обрыве над рекой Уилламетт и Непроходимой чащей за нею.

Она усмехнулась себе под нос: Непроходимая чаща. Густой покров высоченных деревьев, простирающихся повсюду, куда ни глянь. В ветвях запутались низкие облака, в устье реки дул холодный ветер. С этого расстояния невозможно было расслышать голоса. Голоса деревьев.

Кое-что изменилось; возвратившись из леса, после всех испытаний, через которые ей пришлось пройти в начале осени, она ожидала, что жизнь вернется к привычному ритму. Мак снова дома, с семьей — все должно быть прекрасно, так? Но вскоре Прю начала слышать шепот. Голоса были знакомыми; у них был тот же самый тембр и тон, как у тех, что она услышала в страшную секунду, когда вдовствующая губернаторша едва не лишила Мака жизни, чтобы пробудить кровожадный плющ. Это было бормотание живого мира вокруг. Стройный хор деревьев и травы.

Она ожидала, что эта невероятная способность останется в лесу, когда она выйдет обратно, но вскоре обнаружила, что даже самые тихие и скромные комнатные растения, если их правильно расшевелить, рады перекинуться с ней парой фраз — пусть их «реплики» и невозможно расшифровать. Этот едва слышный бессловесный шепот, казалось, рождался где-то в глубине ее слухового канала. И хоть его невозможно было разделить на слова, через некоторое время Прю научилась интуитивно чувствовать эмоции в звучании голосов. Даже при беглом пересчете многочисленных зеленых обитателей их дома обнаруживалось головокружительное разнообразие характеров: кактусы издавали какое-то ворчливо-чопорное «ПФ-Ф-ФТ!», пальма в ванной — энергичное «КР-Р-РК!», нефролепис в гостиной уныло посвистывал, а барвинок в горшке на книжном шкафу, когда к нему подходили, очень раздражался («ФРТ! ФРТ!»), хоть Прю и свела частоту взаимодействия с ним к тем редким случаям, когда родители вспоминали, что его надо бы полить. К ее досаде, мама принесла домой на Рождество еще и корзину с плющом — тот на Прю просто-напросто шипел.

И все же большую часть времени растения были неразговорчивы, так что она довольно быстро перестала думать, что вот-вот спятит, и смирилась с этой новой (и куда более странной) реальностью.

Плотней обернув шарфом замерзшие щеки, девочка проводила взглядом туман, который стекал вниз сквозь кроны деревьев на той стороне реки. Ей подумалось, что это место, должно быть, находится как раз в дикой части леса. Интересно, что там делается с тех пор, как она ушла, какие невероятные перемены случились в судьбе этого чудесного места? Прю пробежала взглядом по заснеженной щетине чащобы, по загроможденному цистернами Промышленному пустырю и через реку и наконец остановилась на рыжевато-коричневом клочке земли прямо под обрывом. Там ей почудилось что-то очень необычное.

Сначала она подумала, что это просто затейливая тень от дымового столба или высоко летящей птицы. Но нет: чем дольше Прю всматривалась, чем отчетливее становился силуэт.

Это была лисица — черная как сажа.

И смотрела лисица прямо на нее.

Вдруг в ушах Прю взорвалась оглушительная какофония звуков. Она исходила от буйных зарослей ракитника, который рос из каменистого выступа прямо под краем обрыва. Слов в этом шуме не было; лишь нечеткий, но оглушительный шипящий скрежет, который заслонил собой все другие звуки, как грохочущая волна шума помех, выкрученная на полную громкость. Руки Прю рефлекторно потянулись к ушам, но заглушить шум это мало помогло. Чувствуя, как изо рта вырвался приглушенный крик, девочка попятилась назад; каждый ее нерв взвивался от мощи все усиливающегося звука. Что-то попалось под ногу, и она, потеряв опору, кувырком полетела на землю. От удара копчиком о промерзшую почву позвоночник прошила ослепительная вспышка боли.

Шум заполнил собою все; Прю потеряла сознание.

Мир вокруг почернел.

Мир вокруг почернел.

Все потому, что Кертис зажмурился так крепко, как только мог. Он даже оскалился от натуги, чтобы ни лучик света не просочился сквозь сомкнутые веки. Так можно было притвориться, что он вовсе не летит. Было куда легче убедить себя, что поток воздуха, который треплет мех его плотно завязанной под подбородком ушанки, теребит одежду и морозит щеки, — это просто сильный зимний ветер. В конце концов, сейчас февраль. А перья, в которые он так крепко вцепился пальцами? Наверное, это подушка — мягкая пуховая подушка, которая немножко линяет. А почему трясет? Вовсе не от полета. Это просто…

Один глаз чуточку приоткрылся.

Кертис летел по небу.

— Идем на сближение! — крикнул Брендан, летевший на длинной, стройной белой цапле, и та внезапно снизилась настолько, что взлохматила мех на шапке мальчика. Кертис в панике еще крепче вцепился в шею своей собственной, серой цапле. Они неслись высоко над кронами деревьев; с такого расстояния огромные пихты казались обсыпанными снегом зелеными зубочистками. Лес тянулся бесконечно, исчезая вдали; заходящее солнце из-за густого покрова облаков одарило путешественников последними угасающими лучами.

— Ай! — воскликнула цапля, Мод. — Не так крепко, пожалуйста.

— Из-извините! — крикнул Кертис в ответ. По лицу его струились слезы, и он сам не мог определить, то ли это все ветер, то ли самый настоящий ужас. — Я просто не очень люблю летать!

— Почему же до вылета не сказал? — спросила птица раздраженно.

— Я подумал, что это невежливо!

— Что подумал?

— Что это… — начал Кертис, но его тут же прервал восторженный вскрик Брендана — разбойник, летевший немного впереди, только что исполнил леденящий кровь вираж, а потом снова пронесся прямо над головой у мальчика, так что тому пришлось уткнуться носом в перья цапли.

— Может, хватит уже… — пробормотал Кертис.

— Расслабься! — посоветовала Мод. — Ты слишком напряжен! Это меня сбивает!

Из тумана вдруг выпорхнула стайка воробьев, заставив Мод резко взять вправо. Кертис взвизгнул.

— А-а-а!!! Вы не могли бы больше так не делать?

— Как так? — спросила Мод и взяла еще более крутой крен. Теперь они летели среди верхушек деревьев. В застывшее лицо Кертиса хлынули хлопья снега.

— ДА! ТАК! — ответил он.

Цапля наконец устала издеваться, снова поднялась на более удобную высоту и раскинула крылья, планируя. Трясти перестало, и Кертис ослабил хватку.

— Так куда мы все-таки летим? — спросил он.

— В северолесскую управу, — ответила Мод. — Там намечается тайное собрание.

— Собрание кого?

Птица тяжело вздохнула:

— Если бы я это знала, оно не было бы таким уж тайным, тебе не кажется?

— Но мы-то тут при чем? — продолжил Кертис озадаченно.

Белая цапля подлетела поближе к ним.

— Да, водная птица, — окликнул Брендан, — зачем туда позвали нас? Что разбойникам делать на тайном северолесском собрании?

Мод бросила на него взгляд и усмехнулась.

— Быстро же ты забыл урок, который нам преподало сражение при Пьедестале! — огрызнулась она. — Неужели отрекся уже от наших объединенных войск?

Эта издевка заставила Брендана взорваться.

— Только не надо мне про сражение при Пьедестале! — рыкнул он. — Я что-то не помню, чтобы ты проливала там свою птичью кровь.

— Успокойся, король разбойников, — ответила Мод. — Я не хотела тебя оскорбить. — Она кашлянула и продолжила: — Старейшина мистиков послала за представителями всех четырех земель. И раз диколесского правительства формально не существует, было решено, что мы обойдемся делегатом от разбойников.

Впереди из-за вереницы холмов выступила гора с теряющейся в облаках снежной шапкой.

— Кафедральный пик, — указала Мод, чтобы разрядить остановку. — Уже недалеко.

По холмам лениво петляла дорога, скрытая на подветренной стороне, где горный пейзаж переходил в пологую долину. Лес под путешественниками начал редеть, перемежаясь то и дело лугами и полями. Через какое-то время Кертис стал замечать вокруг них маленькие домики с крепкими каменными трубами, над которыми в туманном воздухе вился белый дымок. На пороге одного из домов появились мужчина и женщина — оба подняли головы и, заслонив глаза от тусклого солнца, с любопытством проводили взглядами птиц и их седоков.

Однако поля казались серыми и высохшими. На них ничего не росло; сумрачная зима оставила землю пустой и бесплодной. Серая цапля спустилась ниже, и Кертис разглядел на дороге стайку босоногих детей — те задрали головы, высматривая путешественников. Лица их показались ему болезненными и изможденными.

Мод угадала, о чем он думает.

— В наших краях наступило тяжелое время, — сказала она. — Проблемы южного соседа ударили по нам сильнее, чем мы ожидали. Спрос на наши товары упал; к тому же зима выдалась жестокой. Даже обширные запасы не спасли нас от этих мрачных дней.

— Я понятия не имел! — попытался Кертис перекричать хлещущий ветер.

— А с чего бы тебе? — удивилась птица. — С каких это пор диколесские разбойники интересуются тем, как поживают северолесцы?

Кертис на мгновение задумался.

— Ну, то есть я слышал разговоры про то, что транспортные перевозки сократились — нам всем последнее время непросто. Старшие разбойники назвали это затишьем.

Цапля холодно усмехнулась:

— Мягко сказано, разбойник Кертис. Многие дети сегодня отправятся спать голодными. У многих родителей в кладовках нет ни крошки.

— Но почему?

— Подожди. Все откроется. Всему свое время. — Птица начала снижаться. — Мы уже рядом. Смотри, Древо Совета.

Стоило цапле сказать эти слова, как Кертис увидел вдали верхушку огромного узловатого дерева, которое башней возвышалось над лоскутным одеялом полей и рощиц. Мальчик ахнул от изумления; над голыми ветвями нимбом кружило облако мелких птиц, то и дело взмывая вверх и выделывая виражи. Вокруг дерева расположились множество людей и зверей, казавшихся муравьями на фоне исполинского ствола. Позади, на высоком голом холме, стояла деревянная сигнальная башня. Еще дальше, за серыми кленами, в узком проеме меж двух невысоких холмов, раскинулось вытянутое деревянное строение. Увидев его, Мод выпрямила длинную шею и начала снижаться.

Пока они подлетали, Кертис разглядывал здание. Из длинной, белой от снега крыши торчала труба центрального камина, а темное дерево обшивки было потрепано и вытерто от старости. Под стропилами крыши торчал конец огромной балки, нависая над широкими деревянными дверьми, покрытыми сетью плоских железных скоб.

Мод описала в воздухе грациозную восьмерку и опустилась на заснеженную поляну перед входом в здание. Одетый в робу барсук, очищавший от снега мощенную камнем тропу, оторвался от своего занятия, чтобы посмотреть, как Кертис с Бренданом слезают с птиц. Ноги Кертиса выдержали это испытание с трудом — тряслись так, что, казалось, сама земля шаталась под его ногами, пока он пытался восстановить равновесие после долгого полета. Барсук вернулся к своему занятию.

— Заходите, — сказала слегка запыхавшаяся Мод. — Собрание только начинается. — И она указала крылом на парадные двери управы.

Брендан подозрительно огляделся, не убирая руки с эфеса сабли на поясе. Мод, заметив это, добавила:

— Она тебе не понадобится, король разбойников. Ты в мирном краю.

— Это я сам решу, — отрезал тот.

Кертис почувствовал шевеление в полотняном ранце у себя на спине. Тут же из него на воздух высунулся крысиный нос.

— Мы на месте? — спросил Септимус.

— Ага, — кивнул Кертис. — Как прокатился?

— Хорошо, спасибо, — ответил крыс. — Но я тут подумал… обратно лучше бы по земле. Ты как? — Он вытащил одну лапу и пригладил мех между ушами. — Не кипятись, но меня там стошнило. Чуток.

— Что?

— Совсем чуток. В основном в этот мешок. — Крыс высунул другую лапу, в которой оказался кожаный мешочек, некрепко перевязанный кожаным же ремешком, и беспечно бросил его на землю. — Лучше не открывай.

— Септимус! Там был мой обед!

Но его собеседник проигнорировал эту реплику.

— Так куда путь держим?

Кертис проворчал что-то себе под нос.

— В управу, — ответил он наконец. — Там тайное собрание. Нас позвали.

Только он договорил, как широкие двери со стуком распахнулись. На пороге стоял не кто иной, как филин Рекс, огромная величавая птица, которую Кертис не видел вот уже несколько месяцев — с тех пор как осенью они распрощались у усадьбы. На лице филина расцвела улыбка, он раскинул крылья и поспешил по тропе к новоприбывшим.

— Мои разбойники! — пророкотал он. — Дорогие разбойники! Надеюсь, перелет не показался вам утомительным.

— Филин! — просиял Кертис. — Что вы делаете тут, в такой дали от княжества?

Брендан наконец отпустил рукоять сабли и величественно двинулся навстречу птице.

— Филин, друг! — Он слегка поклонился. — Рад видеть тебя снова.

— Взаимно, король, — ответил тот, тоже кланяясь, и положил широкие крылья на плечи разбойникам. — Я уж и не знал, когда мы трое снова увидимся.

Септимус кашлянул.

— Четверо, — исправился филин, подмигнув крысу, но тут же нахмурился. — Что касается твоего вопроса, разбойничий мой друг Кертис, мне вовсе не хотелось покидать родину так скоро после освобождения. В Авианском княжестве в это время года на редкость красиво — все гнезда усыпаны снегом… — Он вздохнул и продолжил: — Но на карту поставлена судьба леса; нам всем грозит новая опасность. — Филин перевел взгляд на Мод и белую цаплю, которые были заняты тем, что вычищали мусор из-под крыльев. — Я так понимаю, за вами никто не следил?

Мод покачала головой.

— Нет, мой князь, — сказала она с поклоном. — Мы прилетели одни.

— Отлично. Что ж… — Филин повернулся и повел Брендана с Кертисом к зданию. — Тогда начнем собрание.

— Мельберг, — сказал папа Элси. — Я звонил вам на неделе.

Он обращался к сотруднице интерната, которая сидела за захламленным столом регистрации. Древний на вид монитор заливал лицо женщины ярким, неестественным светом, в котором толстый слой ее макияжа казался еще отвратительней.

— Мельберх? — протянула она.

— Нет, — поправил Дэвид. — Мельберг. Через «г».

Женщина оторвалась от экрана и окинула отца Элси убийственным взглядом.

— Я так и сказала, — отчеканила она ледяным тоном. — Мельберх.

Судя по всему, она была иностранкой. Элси, спрятавшейся за штанину отца и прижавшей Тину Отважную к груди, при звуке ее голоса представилось какое-то сказочное королевство, дворцы, увенчанные луковицами куполов, и пляшущие вприсядку казаки.

Дэвид сконфуженно улыбнулся.

— Да, — согласился он учтиво, — простите. Я не расслышал из-за акцента. — И, прочистив горло, продолжил: — Да, Мельберг. Лидия и Дэвид. Мы приехали оставить с вами наших дочерей, Элси и Рэйчел. — Ответа он не дождался. Тогда, неловко переминаясь с ноги на ногу, Дэвид поискал взглядом табличку на столе и попытался выговорить написанную там фамилию. — Мисс… мисс Мудрак?

Та снова не ответила. От всего ее облика веяло томной неторопливостью. Некоторое время она изучала семью взглядом, потом уперлась в стол пальцами с длинными ногтями, отодвинула кресло и встала во весь немалый рост, внезапно нависнув над Мельбергами. Дэвид, который всегда казался Элси высоченным, едва доставал ей до ключиц. На женщине было поблескивающее платье в обтяжку, а пальцы унизывало множество колец с разноцветными камнями. Она небрежно протянула Дэвиду руку, согнув длинные пальцы, будто графиня слуге для поцелуя.

— Прошу, — сказала она наконец, и теперь слова стекали патокой с ее рубиново-алых губ, — зовите меня Дездемона. — Она слегка улыбнулась.

Дэвид попытался ответить на приветствие, но выдавил только что-то нечленораздельное. Он дернулся было, чтобы взять ее руку, но Лидия его опередила — с горящим взглядом взяла протянутую ладонь и крепко пожала.

— Очень приятно, мисс Мудрак, — сказала она громко. — Мы приехали, чтобы разместить у вас детей. Вернуться собираемся через две недели.

Как только Дездемона переключила внимание на миссис Мельберг, всякая любезность тут же снова исчезла с ее лица. Она отняла руку и неторопливо села обратно в кресло.

— Понятно. Сейчас посмотрю, шо там в базе. — Снова освещенная мерцанием экрана, она принялась постукивать по одной из клавиш со стрелкой. — Да, — кивнула наконец Дездемона. — Вижу. Две девочки. Элси и Рэйчел. — Она слегка повернула голову и вдруг уставилась прямо в глаза Элси. Та застыла. — Ты у нас…?

— Я… Я — Элси.

— Рада познакомиться. — Не поворачивая головы, она посмотрела на Рэйчел. — А це хто?

Рэйчел не ответила, только мрачно зыркнула на нее из-под темных прядей и демонстративно скрестила руки на груди, смяв нарисованный на футболке шипастый череп.

— Это Рэйчел, — вмешалась Лидия и хмуро посмотрела на дочь. — Она иногда бывает очень невежливой.

Мисс Мудрак растянула напомаженные губы в улыбке, сверкнув зубами — почти идеальными, заметила про себя Элси, если бы не один золотой, третий от центра. Он ярко сверкнул в свете монитора.

— Це не проблема, — кивнула она. — Мы до такого привычны.

Элси шумно сглотнула.

— Шо ж, famille[3] Мельберх, — сказала Дездемона Мудрак, снова вернувшись к компьютеру и стуча по клавишам, — позвольте поприветствовать вас в интернате Джоффри Антэнка для трудных детей. — Тут она ткнула полированным ногтем в стоящую на столе фотографию, на которой был изображен мужчина с козлиной бородкой и сальными волосами, во весь рот улыбающийся из глубин чего-то вязаного с аляповатым узором в ромбик — видимо, сам мистер Антэнк. — Наш интернат основан в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году как сиротский приют и исправительное учреждение полного спектра обслуживания. В данное время в нем могут разместиться до ста детей с различными тяжелыми жизненными обстоятельствами. — Женщина пробубнила эту заученную речь с энтузиазмом опытной стюардессы, в миллионный раз рассказывающей, где находятся спасательные жилеты.

Пока Дездемона нагромождала все новые административные подробности, лениво полуприкрыв глаза, Элси увлеклась разглядыванием стен кабинета. Раньше ей казалось, что пыль может собираться только на горизонтальных поверхностях, но тускло-зеленые стены интерната опровергли это предположение — толстый серый налет пыли казался буквально вторым слоем краски. Та же грязь покрывала и обширное собрание старых киноафиш, названий на которых Элси не могла разобрать — они все были написаны как-то диковинно. На этих плакатах импозантные главные герои в смокингах и с сигаретами стояли на лестницах, многозначительно переглядываясь с высокими шикарными женщинами. На одной из афиш мужчина и женщина с горящими взглядами едва не соприкасались губами в поцелуе. Над фотографией крупным, броским шрифтом был написан следующий набор букв: «Ніч в Гавані». Приглядевшись внимательней, Элси узнала в даме с плаката саму мисс Мудрак, разве что чуть моложе. В изумлении она перевела взгляд на женщину за столом, которая по-прежнему что-то говорила, а потом опять на афишу. Сходство налицо — вот только огня в глазах не видать и в помине. Элси, не сдержавшись, выпалила:

— Это вы?

Дездемона, выбитая из привычной колеи своего монолога, посмотрела туда, куда указывала Элси, и слабо улыбнулась.

— Да, — сказала она, — я. Старый фильм. «Ночь в Гаване». Ты его знаешь?

Молчание.

Дездемона, нахмурившись, махнула рукой.

— Це старый украинский фильм. Он не на английском. А це Сергей Гончаренко, великий украинский актер. Теперь он таксист в Сан-Франциско. — Она фыркнула. — Так получилось. Приехали в Америку. Здесь лучше, нет? — Она отодвинула кресло и снова встала. — Идемте, проведу вам экскурсию.

Выскользнув из-за стола, она поманила семью за собой в холл. Перед ними потянулся длинный коридор: оштукатуренные стены, выкрашенные в тот же самый серо-зеленый цвет. У потолка краска начала отставать крупными клочьями. По обеим сторонам коридора тянулись ряды дверей. Маленький мальчик, примерно возраста Элси, подметал клетчатый пол. Он остановился, чтобы поглядеть на гостей, и смущенно им улыбнулся.

— Це главный коридор, це дверь в столовую, це — в зал отдыху. — Она открывала каждую из дверей по очереди, но они закрывались так быстро, что Мельберги только на секунду успевали заглянуть внутрь. — Це чулан, це игровая, це ванная, це Эдвард. — Мальчик с метлой снова улыбнулся и помахал рукой. — А це лестница до спалень. — Здесь Дездемона помедлила и, прислонившись к открытой двери, жестом велела гостям проходить. Внимательным взглядом она проводила всех четверых вперед себя, и они начали подниматься.

— Мисс Мудрак, — спросил Дэвид по дороге, — а что там за комплектующие? Снаружи на вывеске написано.

— Побочный бизнес, — заученно отозвалась та.

Дэвид подождал, но больше объяснений не последовало.

Они прошли два пролета, и Дездемона, открыв пару дверей, показала им комнату размером со спортзал, в четыре длинных ряда уставленную койками. Кровати были пусты и аккуратно заправлены, шерстяные одеяла ровно натянуты на тощие матрасы. Комнату худо-бедно обогревала пузатая печка, стоящая в дальнем углу.

— Тут будете спать, — сказала «экскурсовод». Вереница высоких окон в зловещем обрамлении колючей проволоки наполняла комнату тусклым предвечерним светом.

— А где остальные дети? — спросила Лидия. На лице ее все отчетливей читалась озабоченность.

Дездемона улыбнулась и провела пальцем по бортику одной из коек.

— Гуляют. — Она повернулась к Дэвиду. — Теперь вносите залог и — до свидания.

Внезапно Рэйчел нарушила молчание.

— Пожалуйста, не надо, — попросила она, повернувшись к родителям. Элси никогда еще не видела ее такой расстроенной. Более того, она даже убрала волосы с лица и смотрела родителям прямо в глаза.

— Две недели, солнышко, — успокаивающе проговорил Дэвид, хотя лицо его выдавало тревогу. — Всего-то. А потом мы вернемся.

Элси почувствовала, что надо вмешаться. Ничего не поделаешь — родителям уже сегодня надо садиться на самолет. Она повернулась к сестре и улыбнулась ей:

— Всего две недели, Рэйч. Подумаешь, правда?

Внезапное вдохновение подсказало ей нажать на кнопку Тины Отважной в надежде услышать что-нибудь ободряющее.

— НЕ ЗАБУДЬ ВЗЯТЬ БИНОКЛЬ! НИКОГДА НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ НАТКНЕШЬСЯ НА ОБИТАТЕЛЕЙ ДИКОЙ ПРИРОДЫ!

«Не совсем в тему», — подумала девочка, но все же заметила, что испуганное выражение пропало с лица Рэйчел. Его сменил раздраженный взгляд, направленный на саму Элси. Ну что ж, хоть какой-то прогресс.

— Шо це таке? — спросила Дездемона, скосив глаза на куклу у Элси в руках. Вид у нее был такой, будто она увидела дохлую мышь. — Оно все время говорит?

Элси настороженно прижала Тину к груди.

— Это Тина Отважная, — объяснила Лидия. — Из телепередачи. — Когда реакции не последовало, она продолжила: — Элси к ней очень привязана… лет с пяти, наверное, не расстается, как с талисманом.

На лице мисс Мудрак появилась отчетливо презрительная гримаса.

— Нехорошо, коли у одного ребенка есть шо-то, шо другие могут захотеть. Мы не советуем детям брать сюда игрушки из дому.

Элси почувствовала, как отец успокаивающе сжимает ей плечо. По спине ее поползли мурашки от ужаса. Они что, хотят отобрать у нее Тину?

— Мисс Мудрак, — начал Дэвид, — может быть, можно на этот раз сделать исключение? Они ведь здесь совсем ненадолго. Не думаю, что возникнут какие-то проблемы.

Тишина. Женщина поколебалась.

— Хорошо, — сказала она наконец. Элси облегченно выдохнула. — Только в этот раз.

Мановением изящной руки Дездемона указала Мельбергам обратно в коридор и вниз по лестнице на первый этаж. Тот мальчик, Эдвард, по-прежнему подметал пол. Кажется, он не особенно продвинулся. Когда они проходили мимо, Элси услышала, как он кашлянул, и обернулась. У него в руке был сложенный листок бумаги.

— Извини, — сказал он ей. — По-моему, это ты уронила.

Девочка обернулась посмотреть, не слышал ли его кто-то еще, но нет: родители обсуждали с мисс Мудрак подробности оплаты. Рэйчел пялилась на свои конверсы. Элси снова повернулась к мальчику.

— Я?

Он кивнул.

Странно, она не помнила, чтобы при ней были какие-нибудь бумажки. Растерявшись, она смущенно протянула руку и только успела взять листок из пальцев мальчика, как ее позвала мама:

— Элси! Что ты там делаешь?

Она смущенно-благодарно улыбнулась мальчику, запихнула бумажку в карман юбки и побежала к маме. Оказавшись у ее плиссированного подола, Элси услышала, как мисс Мудрак говорит:

— Ну, прощайтеся.

Дэвид опустился на колени и, обняв обеих дочерей, крепко прижал их к себе.

— Девочки, — сказал он тихим, задушенным голосом. — Девочки мои. Мы найдем вашего брата. Мы найдем его, ей-богу. А потом мы привезем его домой и будем жить как раньше. Все вместе.

Рэйчел заплакала. Элси стояла, прижавшись лицом к папиному вельветовому блейзеру, вдыхая запах его лосьона после бритья, и удивлялась, почему сама не плачет. Тут она почувствовала на плечах руки мамы. Лидия Мельберг молчала, но Элси понимала, что та вот-вот зарыдает — от всхлипов у нее вздрагивали руки.

— Ведите себя хорошо, девочки, — только и выдавила она.

После этого Дэвид и Лидия выпутались из объятий и вернулись к машине. С Рэйчел было тяжелее всего — она отчаянно цеплялась за одежду отца и отказывалась отпускать. А потом они уехали: черный седан проскрипел по подъездной дороге и углубился обратно в темные, заснеженные дебри Промышленного пустыря. Элси и Рэйчел стояли на пороге и смотрели, как он удаляется, и от дыхания у них над головами образовывались маленькие облачка тумана. Тут Элси вспомнила про бумажку, которую ей дал мальчик, и сунула руку в карман. Медленно развернув желтый листок, она прочла нацарапанные на нем слова:

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Рассказ капрала

— Прю!

…

— ПРЮ!

Ветер. Шорох листьев.

— Прю Маккил! Ты меня слышишь?

Это был женский голос, не совсем чужой, но едва-едва распознаваемый. Будто знакомая песня, тонущая в шуме переполненного ресторана. Голос навевал мысли о безопасности. О процессе митоза клеток. И о пачулях.

Это был голос Дарлы Теннис, учительницы естествознания.

— Как ты? — спросила Дарла, заслоняя лицом темное небо.

Прю застонала.

— Но-нормально, — кое-как выговорила она.

Учительница помогла ей сесть на снегу. Ноги не слушались; штаны промерзли насквозь, промокли и липли к ногам. Кажется, лежала она недолго — освещение совсем не изменилось. Прю попыталась собрать в единое целое все, что случилось до того, как она потеряла сознание: обрыв, потом звук. Но она ведь что-то видела, так? Что-то неожиданное. Воспоминание вспыхнуло молнией: черная лиса. А потом оглушительный шум помех. Девочка выгнула шею и заглянула за край обрыва. Лисы не было. Она повернулась к мисс Теннис.

— Что вы тут делаете?

— Могу задать тот же вопрос, — ответила учительница, потирая ладони. Ногти у нее были черные от грязи. — Интересное место для прогулок. — Она окинула взглядом горизонт. — Любуешься на Непроходимую чащу?

— Я просто бродила… — начала Прю, — а потом… — Тут она умолкла, не зная, до какой степени стоит быть откровенной. Она никому еще не рассказывала о голосах растений — наверняка на нее просто посмотрели бы как на чокнутую. — А потом у меня очень закружилась голова.

— Нелегкий был день, — согласилась мисс Теннис, поднимаясь на ноги. К ее юбке прилипли сухие травинки, и она отряхнула их, а потом подала руку Прю. — Идем, я угощу тебя горячим молоком. Тебе надо согреться.

Они дошли до кофейни на Ломбард-стрит и сели друг напротив друга за столиком у окна. Дарле принесли капучино; перед Прю поставили дымящуюся кружку молока с медом. Они немного поговорили про снег, про тоскливые портлендские зимы. Дарла рассказала Прю о своем детстве, о любви к книгам и музыке, об отце-военном, из-за которого семья все время переезжала. О том, что в старших классах была «настоящей хиппи», даже ездила по стране с какой-то группой и продавала фенечки из конопли на стоянке во время концертов.

— Ты любишь музыку? — спросила Дарла.

— Ну да, кое-что люблю. Не знаю. В музыке у меня немножко странные вкусы. Вот недавно начала каджунскую музыку слушать. Вы слышали когда-нибудь?

— Это… там аккордеон, что ли?

— Ага, — кивнула Прю, чувствуя, что краснеет.

— Ну и ну. — Дарла сделала глоток кофе. — У тебя и правда странные вкусы.

Обе рассмеялись хором, а потом смех сменился уютной тишиной. Повернувшись к окну, они смотрели, как мимо проезжают машины. Какой-то мужчина пытался открыть ящик с газетами. В тишине Прю повернулась и через стол окинула учительницу взглядом; та поднесла чашку к губам с почти нечеловеческой грацией.

По правде говоря, все это время Прю скрывала свои приключения в Непроходимой чаще от сверстников — обо всех произошедших ужасах она рассказала лишь папе и маме, но те всякий раз встречали эту тему хмурыми гримасами. Для них все это было только лишним напоминанием о пропавших детях и бессонных ночах. В итоге единственным ее наперсником оказался Мак — он не осуждал ее, и при нем можно было свободно гадать, как же дальше развернулись события за непроницаемой стеной леса, но и не особенно слушал, к тому же принимался лопотать «Пю-у-у!», стоило ей только закрыть рот. Прю иногда приходило в голову, что это уж очень тяжелая ноша; ей страшно хотелось разделить свой секрет хоть с кем-нибудь на свете.

Будто прочитав ее мысли, Дарла поставила чашку на стол и посмотрела на девочку заговорщическим взглядом, широко распахнув глаза.

— Тебе тоже интересно? — спросила она.

Прю поняла, что речь о Непроходимой чаще, хоть и удивилась, как это у них так совпали мысли.

— Что?

— Что там, в Непроходимой чаще?

— Ну, наверное. — Сердце у нее заколотилось быстрее.

— Я гуляла раньше в одной компании, еще в школе. Мои родители жили в Хиллсборо, и мы часто стояли на краю Н.Ч. и просто… смотрели. И гадали. Наверное, так же, как ты сегодня. На обрыве. Мой бывший парень — он был немножко того — все рассказывал, что видел среди деревьев всякие странности. Типа зверей, которые ходили на двух ногах. Он даже клялся, что кто-то из них пытался с ним заговорить. — Она пренебрежительно махнула рукой, как бы напоминая, что парень ее просто-напросто двинулся умом.

Прю не выдержала.

— Можно вам кое-что рассказать? — спросила она наконец.

Дарла посмотрела на нее недоуменно:

— Конечно.

— Но я предупреждаю, это вам покажется очень странным.

— Ничего.

— И я никому еще не говорила, кроме родителей.

— Учителя для этого и существуют, Прю.

Глубокий вдох.

— Я в ней была.

У Дарлы округлились глаза.

— В Непроходимой чаще.

— Правда?

— Ага, — кивнула Прю. — И вы не поверите, что там творилось.

Словно тяжеленная гора рухнула с ее плеч.

Стоило Кертису войти в огромный зал управы, как его окатило волной горячего воздуха; очки тут же запотели. Он неуверенно прошел несколько шагов, чувствуя под ногами холодную жесткость камня, и вдруг наступил на что-то мягкое.

— АЙ! — раздалось снизу. Это был Септимус. — Смотри, куда идешь!

— Извини! — Кертис сдернул очки с носа, выудил из-под мундира краешек рубашки и принялся протирать стекла. Без очков он видел все довольно нечетко, но даже так разглядел в центре зала огромный пылающий очаг — единственный источник света и тепла. Он сиял посреди комнаты, будто солнце. Вокруг Кертис заметил расплывчатые силуэты; они двинулись в его сторону. Закончив протирать очки, он снова надел их, и то, что открылось его взгляду, заставило его улыбнуться.

— Ифигения! — воскликнул он, увидев знакомые лица. — Господин Лис!

— Здорово, Кертис, — отозвался лис, перекатывая во рту деревянную зубочистку. Он протянул мальчику рыжую лапу, которую тот с радостью пожал.

Когда Кертис повернулся к Ифигении, наблюдавшей за этой сценой, она положила руки ему на плечи. Похожие на солому седые волосы старейшины мистиков спускались на грубую ткань холщовой робы. Она смерила его взглядом глубоких пестро-зеленых глаз.

— Сдается мне, ты подрос с тех пор, как я видела тебя в прошлый раз, разбойник Кертис. Как же это так?

Тут его крепко хлопнули по спине. Сзади обнаружился улыбающийся Брендан.

— Пара месяцев суровой разбойничьей подготовки и не такое с парнем сделает.

— Добро пожаловать в наши земли, король разбойников, — сказала Ифигения, на мгновение вглядевшись Кертису в глаза. Наконец она удовлетворенно повернулась к Брендану и поклонилась.

— Пф-ф-ф! — ворчливо фыркнул Стерлинг Лис. — Видел бы только мой дед Честер, до чего мы докатились: диколесских разбойников привечают в северном краю. — На губах его играла едва заметная улыбка.

— Вот уж да! — подхватил Брендан, уперев руки в бока, и демонстративно оглядел зал. — Надеюсь, у вас тут все ценности пересчитаны, — продолжил он. — Я-то вас обирать не намерен, но за этого товарища говорить не могу. — Он шутливо ткнул Кертиса локтем. — Вот уж кто мастер стащить, что плохо лежит. У султановой жены сережку из уха умыкнет!

— Да если б тут было чего красть, — проворчал лис.

— Он шутит, — объяснил Кертис сконфуженно. — Мы ничего не возьмем. — Тут он немного помедлил и добавил: — Но да, у меня неплохо получается.

— Замечательно, мальчик мой, — похвалила Ифигения. — Вижу, разбойничья жизнь пришлась тебе по душе.

— Как я понимаю, езде верхом нужно еще подучиться? — Это сказал филин Рекс, обняв Кертиса за плечи широким крылом.

— А вы откуда знаете? — еще сильнее смутился мальчишка.

— У нас есть глаза, — ответил филин. — В конце концов, мы живем в воздухе.

Брендан опустил на своего протеже гордый взгляд.

— Всему он научится. Я не сомневаюсь.

— Ну что ж! — Ифигения взяла Кертиса за руку. — Идемте к огню. Нам нужно многое обсудить, а времени совсем мало.

В глазах ее затаилась какая-то непонятная грусть. Кертису показалось, что с их последней встречи она невозможно постарела. Ее пальцы теперь казались хрупкими веточками, он даже побоялся сжать ладонь — как бы они не рассыпались у него в руке древесной трухой.

Старейшина мистиков угадала его мысли.

— Скудный рацион, мальчик мой, — объяснила она печально. — Истончились старые кости. — И добавила, указав исхудалой рукой на зал: — «Зима тревоги нашей» — так, кажется, выразился один из ваших Внешних поэтов.[4] Тяжелая пора настала на севере. Но и другим приходится не лучше.

— Цапля… Мод… она так и сказала. А еще сказала, что Прю в опасности. Что случилось? — Кертис наконец отважился задать мучивший его вопрос.

Морщинистое лицо Ифигении приняло озабоченное выражение.

— Действительно, — пробормотала она, — таковы наши опасения. Но это лишь часть куда более серьезной проблемы.

Все прошли к жарко пылающему очагу — круглому углублению в полу, выложенному камнем и окруженному рядом низких скамей. Теплое мерцание пламени отбрасывало на полутемные стены танцующие тени, и в сумраке за кругом света Кертис заметил призрачные силуэты.

— Что это за место? — спросил он у филина, который крылом подвел его к ближайшей скамье. Один из силуэтов вышел из тени на свет. Это оказался мальчик в такой же робе, как у Ифигении; в руках у него был кувшин с водой. Он протянул Кертису стакан и наполнил его прозрачной жидкостью.

— Северолесская управа, — ответил филин, усевшись напротив Кертиса. — Во времена моего деда здесь собирался лесной народ из всех земель, чтобы делиться мыслями и идеями вдали от любопытных глаз и ушей усадьбы.

— Традиция возрождается, — сказала Ифигения и подала знак другому служителю, который держал в охапке дрова. По велению старейшины мистиков тот положил свою ношу в огонь, и пламя, взметнувшись, лизнуло широкий медный колпак, свисавший с деревянных балок крыши. Свет стал ярче и залил весь зал, открывая его истинные впечатляющие размеры. Сводчатый потолок возвышался далеко над суетящимся внизу собранием, и Кертис разглядел среди стропил несколько снующих туда-сюда ласточек.

— Все на месте? — спросил Стерлинг, окинув взглядом остальных. Те согласно закивали и расселись на деревянных скамьях. Кертис пересчитал собравшихся: он, Брендан, филин, Ифигения и Стерлинг; все сидели на одинаковом расстоянии друг от друга, переглядываясь через танцующие языки пламени. Только одного из присутствующих он не знал: тот присоединился последним, возникнув из тени, будто призрак из эфира. Это оказался волк. Грудь его пересекала черно-зелено-золотая лента — символ южнолесской реформации. На левом рукаве у незнакомца было две нашивки, что означало младшего капрала, а на правом лацкане красовалась странная брошь в форме цепного колеса от велосипеда. Черная повязка сводила число действующих глаз волка до одного, а левое ухо было, судя по всему, наполовину отгрызено.

— Друзья мои, — начала Ифигения, — настали темные времена. Воистину ужасные. Зима захватила наши истощенные, измученные земли и отказывается уступать место весне. Пока мы здесь разговариваем, жители севера стоят в очередях за дневным пайком и вытаскивают из закромов последние запасы на черный день. За все годы бытности старейшиной мистиков — увы, с самого первого года — не довелось мне повидать такой страшной поры.

Кертис обвел взглядом собрание. Филин мрачно кивал в такт ее словам, лис Стерлинг сделал долгую, задумчивую затяжку из глиняной трубки. Волк-незнакомец молча смотрел в пылающий огонь.

— Кто виноват? — продолжала старейшина. — Я говорила с Древом, но не получила удовлетворительного ответа. Конечно, зима всегда жестока. Но, мне кажется, было бы ошибкой мне молчать о своих подозрениях: наши земли поражены болезнью куда более серьезной, чем капризы погоды. Все мы расплачиваемся за южнолесскую смуту. Ее-то и нужно искоренить.

— Смуту? — вырвалось у Кертиса. — А как же переворот? Он же должен был все исправить.

Незнакомец издал сухой смешок. Все взгляды обратились на него.

— Кертис, Брендан, — сказала Ифигения, — это капрал Доналбейн. Он рисковал своей жизнью, чтобы попасть сюда. Уверена, его рассказ вас заинтересует.

Капрал пробормотал что-то приветственное и в последний раз глубоко затянулся из зажатой в зубах глиняной трубки. Потом выпустил через нос струю дыма, вытряхнул пепел из трубки в лапу и бросил на пол.

— Рад встрече, — сказал он голосом, похожим на скрежет железных граблей по щебню. — Зовите меня Джек, — добавил волк, наклонился и положил трубку на край очага.

— Капрал Доналбейн прибыл с самого юга, — пояснила Ифигения. — Все это расстояние он преодолел пешком, в строжайшей тайне. Его начальство не знает, что он здесь. Он рискнул своим званием — что там, своей жизнью! — чтобы добраться до нас и все рассказать. Так ему подсказала совесть.

— Это тот самый парень? — спросил Джек, нацелившись носом на Кертиса. — И ты, значит, знаешь девочку-полукровку, Прю?

— Да, — ответил Кертис, невольно двигаясь на краешек сиденья. — Так что с ней?

Волк помедлил мгновение.

— Умрет до наступления вечера, это точно. — Он обвел взглядом слушателей. — Они послали убийцу.

Кертиса словно молнией пронзило. Все мышцы напряглись, во рту пересохло. Сидящий по левую руку от него Брендан сердито рыкнул.

— Кому это понадобилось? — спросил он. — Я думал, вы, южнолесцы, возвели ее в герои — даже титул какой-то идиотский придумали, что-то вроде «девы с велосипедом». Разве не она вместе с вот этим вот пацаном подарила вам вашу великую революцию? — В голосе его зазвучал гнев. — Разве мы тут не проливали свою кровь, спасая ваши драгоценные жизни, пока вы были заняты тем, что сажали по тюрьмам безвинных птиц? И так-то вы решили продолжить? — Тут он уже едва со скамьи не опрокинулся от ярости.

— Спокойно, король разбойников, — проговорил филин Рекс. — Никто не забыл о ваших жертвах. — Он махнул крылом в сторону капрала, который, откинувшись назад, равнодушно внимал тираде Брендана. — Капрал — наш друг и союзник. — Когда в зале настала тишина, филин продолжил: — Прошу вас, капрал Доналбейн, расскажите нашим разбойникам, кто такие эти «они».

— Тут-то вся и загвоздка, — сухо начал волк. — Кто виноват, не разберешь. То есть я-то догадываюсь, да вот не докажешь. Они там все навострились вину перекладывать, ох как навострились. С самой катастрофы.

Кертис облизнул пересохшие губы и повторил:

— Катастрофы? Какой еще катастрофы?

— Я говорила о смуте, — вмешалась Ифигения. — Это она и есть.

— Катастрофой я называю ошметки правительства, с которыми вы нас оставили, — продолжал волк. — Хотя многие так не скажут, потому что, мол, это пахнет бунтом, но я говорю, что вижу. Название самое подходящее для того, во что превратилась наша земля.

— Что случилось? — спросил Брендан, снова усаживаясь на скамью.

— Ничего. Вот что случилось, — ответил Джек. — Сплошное ничего. Толпы народу начали требовать компенсаций, а вот вину на себя брать что-то очереди не выстроилось. Велосипедный переворот, конечно, дело хорошее, вот только когда романтика чуть поразвеялась, до рабочего люда наконец дошло, что некому о них заботиться.

— А где же временное правительство? — удивился Кертис, вспомнив, как вместе с большинством присутствующих подписывал документ, в котором устанавливалась новая административная структура переходного периода.

— Все там же. Куда оно денется! — ответил волк. — И с каждым днем все больше напоминает змеиное гнездо. Почти сразу как старейшина мистиков, птичий князь и король разбойников отправились к себе… — тут он по очереди посмотрел всем троим в глаза, нарочито чеканя их пышные титулы, будто пустые слова из книжки по истории, — …усадебные крысы вернулись к тому, что умеют лучше всего: подсиживанию и взяткам. Сначала кого-нибудь обвинят в непатриотизме. Тот ответит, мол, по крайней мере, это не ему давали на лапу контрабандисты, которые маковое пиво через границу тащили — или еще что. Тут крайним оказывается кто-то третий, и ему тоже приходится изобретать обвинения. Вот в итоге и выходит, что все «временное правительство» занято не делами, а тем, как бы понадежней прикрыть то, что у них пониже спины. Обстановка накаляется; обвинять начинают не только в непатриотизме, но и в сочувствии старому режиму, и стоит недодать взяток — бам! — и угодил в тюрьму. Тюрьма, значит, наполняется невиданными темпами. И тут в обществе возникают «патриотические настроения», каждый старается соседа перепатриотить, и в головах у всех одно только «наследие переворота» или еще какая чепуха вроде того. И все повально начинают носить памятные ленты и вот эти вот значки. — Он указал когтем на лацкан с колесом. — Чтобы не забывать Великий велосипедный переворот и все добро, которое он принес людям. Но это, конечно, не обязательно, что вы! У нас же теперь никто никому не приказывает, верно? Новый мир, все дела. Свобода. — Волк горько усмехнулся себе под нос и резко прижал руку к груди, отдавая честь. — Но если тебя заметят без этой цацки, ох… сразу начнется, мол, гражданин Доналбейн — свикист и контрреволюционер! Так что я не высовываюсь, делаю, что говорят, ношу ленту и значок, пою «Взятие тюрьмы» и «Le vélo rouge»[5] вместе со всеми, хоть меня до смерти достали эти проклятые слащавые песенки. И мне, значит, ничего не грозит. Но теперь, со всеми этими брожениями, преступностью никто не занимается, по ночам на улицу выходить опасно. — Волк кашлянул в кулак и просительно посмотрел на Ифигению. — Я не сильно вас обременю, если попрошу еще кружку макового пива? От всей этой болтовни жажда не на шутку разыгралась.

Старейшина мистиков кивнула и подозвала одного из служителей. Капралу подали большую кружку пенной жидкости, и он сделал несколько жадных глотков.

— Но это еще не самый ужас. Нет, куда там! Тюрьма, значит, которая из песни и которую мы штурмовали, чтобы освободить всех невинно осужденных, так? Она, значит, набита под завязку. Но это никому не мешает, потому что клевета до того дошла, что настоящие коллаборационисты, свикисты и прочие… короче, они просто… — Тут он многозначительно провел когтем себе поперек горла и издал скрипучий хрип. — Куда меньше хлопот выходит, так ведь? Но самое отвратное… о боги, самое отвратное — это Синод. — Тут волк снова припал к кружке, чтобы успокоить нервы. — Совет халифов, мистиков юга, которых светское-то правительство Свика раньше затыкало, опять развернул знамена.

Кертис бросил взгляд на Ифигению и заметил, что ее лицо потемнело от тревоги. «Бывают еще и южные мистики? — изумился он про себя. — Я думал, есть только северные!»

— И теперь, — продолжал волк, — куда ни сунься, везде эти клоуны в капюшонах, их приспешники; на каждом углу звенят в колокольчики и декламируют свои душеспасительные брошюрки — а если у кого ни крошки съестного нет в доме, так все эти их разговоры и обещания становятся очень заманчивыми. Так что у Сухого Древа растет толпа, а сами эти, из Синода, закутанные в свои темные мантии, идут по южнолесским улицам, бьют в гонги и кадилами размахивают, а все вокруг на эту процессию пялятся. И не успеешь оглянуться — своими глазами видел, клянусь, — халифы уже шляются по коридорам усадьбы, и их там встречают как старых друзей. И на закрытых собраниях они сидят вместе с членами совета и все такое.

Кертис обернулся и заметил, что Брендан сидит, обхватив голову руками.

— Их влияние все растет, — серьезно сказала Ифигения. — Мы уже некоторое время знаем об этом. Древо Совета нас предупредило. Эта болезнь началась у самых корней, друзья. Если не разобраться с проблемой сейчас, наши нынешние беды будут лишь множиться.

— А с Прю-то что? — спросил Кертис. — Кто послал к ней убийцу? Халифы?

Волк осушил кружку и со стуком поставил на очаг, облизывая с усов пену.

— Может, и так, — сказал он. — Или, может, какая-то группировка из усадьбы — кто-нибудь из настоящих старорежимников-свикистов. У них еще остались огрызки власти, хоть действовать приходится в тайне.

— А как эта информация к тебе попала? — спросил Брендан, подперев подбородок ладонью.

— Я же сказал, я не высовываюсь. Заработал себе хорошую репутацию. — Волк трижды постучал когтем по лбу. — Меня посчитали надежным, дали работу в разведке. Непыльную — бумажки в отделе перебирать. Ну, заметил я пару раз стопку приказов о казни или, там, заключении, ну и что? Я о себе забочусь. Ну и вот, значит, есть у них в штате интуиты — такие, как северолесцы, которые слушать умеют, слышат растения и все такое. Эти целыми днями сидят в саду и ждут, что им деревья с кустами доложат. И каждый день отчитываются мне, что услышали. И как-то один — особо талантливый — говорит, мол, слухи ходят, что к Деве на велосипеде собираются подослать убийцу — кицунэ, ни больше ни меньше. Вроде бы дело серьезное, так? Она же, считай, символ революции! Но стоило мне заикнуться об этом начальникам, как они шлепнули на отчет печать «конфиденциально» и запихнули гнить в архив, в самый дальний угол подвала.

— Почему? — спросил Кертис.

— Да знал бы я, — ответил волк. — И у меня не было особо времени гадать; в управлении запахло жареным, и тут от интуитов пришла еще одна весть — мол, будут чистить разведку. Я догадался, что речь обо мне: убирают всех, кто видел тот отчет о девчонке. В общем, я так подумал. Доделал, значит, дела и говорю — пойду перекушу по-быстрому; а сам рванул на север со всех лап. Вы себе не представляете, какой у меня камень с души свалился, когда я сумел перебраться через стену на границе. Такое облегчение — вылезти из этой помойной ямы. — Капрал снова потянулся к кружке, забыв, что выпил все до дна, и попытался сделать большой глоток. Одарил оловянную посудину несчастным взглядом и умоляюще улыбнулся Ифигении.

— В свое время, капрал, — ответила та.

Тут голос подал филин Рекс:

— Вас раскрыли? В усадьбе знают, что вы сбежали с информацией?

Волк пожал плечами:

— Не знаю. В ворота проскользнул вроде без шума. Правда, как-то ночью меня койоты потрепали — у Рощи Древних. Вот. — Он указал на рваное ухо. — А так… кто знает?

— Идти назад слишком опасно, — сказала Ифигения. — Вам придется скрываться. — Она оглядела присутствующих и добавила: — Как и всем нам. Для южнолесцев мы — лицо переворота. Если они — кто бы эти «они» ни были — хотят навредить Прю, то все мы тоже в опасности.

— Так что с Прю? — напомнил Стерлинг.

— Нужно доставить ее в безопасное место, — ответил филин. — И поскорее.

— И где же это сейчас безопасно?

Филин Рекс посмотрел на Кертиса и Брендана:

— В самом тайном бастионе самого дикого края. В новом лагере диколесских разбойников на склонах Большого оврага. Если вы ее примете.

— Конечно! — воскликнул Кертис. — Спрячем ее у нас! — Хоть при мысли о том, что у Прю на хвосте жестокий убийца, ему немножко и поплохело, все затмила волна радостного возбуждения: он наконец-то сможет снова с ней увидеться!

— Погоди-ка, парень, — перебил Брендан и повернулся к Ифигении. — Откуда вы знаете, где мы разбили лагерь?

— Для северолесских мистиков не существует секретов, — ответила та. — Возможно, интуитам вас не найти, но Древо знает все. Если вы согласитесь принять девочку, нам нужно знать, где она. Мы ведь союзники.

Брендан, казалось, слушал все это скептически.

— Союзники или нет, но не дело путать сюда разбойников против их воли; они же даже не знают ничего. С ней будет опасно. Мы весь лагерь подставим под удар.

— Ей больше некуда идти, — едва слышно возразила Ифигения.

В зале повисло молчание; тишину нарушал лишь треск пламени в очаге. Все взгляды обратились к Брендану, который i-идел, крепко задумавшись.

— Хорошо, — неохотно сказал он наконец. — Мы ее примем. Боги свидетели, она однажды спасла мне жизнь. Меньшее, что я могу сделать, это вернуть долг. — Тут он указал пальцем на старейшину. — Но как только на горизонте покажется эта кисуня…

— Кицунэ, — поправил его филин.

— Неважно. В общем, как только появится — забирайте свою Деву на велосипеде себе, договорились?

Старейшина мистиков и филин согласно кивнули. Кертис подался вперед и посмотрел на капрала Доналбейна, который к этому времени уже почти уснул сидя.

— Джек, — позвал мальчик. — А что такое «кицунэ»?

— М-м-м? — промычал тот, вырванный из полудремы. — Кицунэ? Ну, это такая зверюга из Священных рощ на краю леса. Перевертыш.

— Перевертыш? В смысле?

— Одни говорят, они появились из-за того, что магия леса дала сбой, — еще в стародавние времена. Другие считают, они полубоги. Но так или иначе, кицунэ — это черная лиса, которая умеет, когда захочет, перекидываться человеком. Страшная тварь. Страшная.

С этими словами капрал умолк, уронил морду на мундир и провалился в глубокий сон.

ГЛАВА ПЯТАЯ На сцене появляется убийца

Официантка, молодая девушка с заплетенными волосами, извинившись, потянулась через голову мисс Теннис и выдернула из розетки провод от неонового знака «открыто», висящего на окне. Он несколько раз моргнул и погас. Прю подняла на девушку виноватый взгляд.

— Извините, — сказала она. — Мы уже уходим.

Та улыбнулась и махнула рукой:

— А, не торопитесь. У вас тут, похоже, какой-то серьезный разговор. Мне все равно еще сто лет убираться, сидите пока.

Снаружи, на темном проспекте, красный сигнал светофора сменился зеленым, и мимо окна ослепительным пятном пронеслись фары автомобиля. Последние тусклые лучи солнца уже почти исчезли за стеной деревьев, что начиналась за обрывом и рекой. Прю бросила взгляд на часы над барной стойкой: была половина шестого.

— Ох, мне и правда пора, — вздохнула она.

Оказывается, на стене над мисс Теннис висела трофейная голова лося. Прю только сейчас заметила.

— М-м-м, — промычала учительница рассеянно. — Ага. — Она совсем забыла про свой капучино; молочная пена осела и стала похожа на старый искусственный снег.

Прю подождала какой-нибудь еще реакции, но ее не последовало.

— Вы извините, ну, что я на вас столько всего вывалила. Я понимаю, это звучит как бред.

— Ага, — повторила Дарла. Потом тряхнула головой и потерла пальцем подбородок. Мелкие деревянные бусинки у нее на браслете застучали друг о друга. — Погоди, значит, Кертис. Твой друг. Который пропал. Он остался там.

— Да, — кивнула Прю.

— С шайкой разбойников.

— Да. В смысле, он теперь тоже разбойник.

— Так, — сказала мисс Теннис. — Ясно. А его родители?

— Они не знают.

Учительница слегка побледнела.

— Ясно, — протянула она.

— Вы поклялись не рассказывать, мисс Теннис, — напомнила ей Прю.

Дарла поерзала в кресле.

— Ну, знаешь, я не ожидала, что речь пойдет о пропавшем ребенке. — Пауза. — Так он, значит, там? В лагере разбойников?

— Ага. Жив и невредим. И я бы даже не побоялась сказать, что он там очень счастлив.

— А где он? Лагерь, в смысле?

— Это неважно, мисс Теннис, — сказала Прю, соскребая ногтем засохшую молочную пену с ободка своей кружки. — Я же сказала, вы туда все равно не пройдете.

— Точно. Волшебный барьер.

— Ага.

— Но он там в безопасности? — Мисс Теннис подалась вперед. — А этот, как его, разбойничий король, Брендан — он тоже там?

— Да… он там живет.

— Ну что ж… Мне, конечно, придется все это дело переварить. Обдумать. — Она снова откинулась в кресле и вытерла ладони о свою тонкую цветастую юбку. Тишину нарушало лишь звяканье целой флотилии кружек и кувшинов, которые официантка ловко расставляла по полкам.

— Само собой, — кивнула Прю. — Слушайте, я понимаю, что в это все трудно поверить, но вы не представляете, какое облегчение — рассказать кому-то, кроме родителей. Я с ума сходила.

Дарла выдавила улыбку:

— Я рада. Но тебе же пора идти, да? Тебя проводить?

— Ага, спасибо.

Они молча шли по мокрому тротуару, съежившись от холода. Поток слов и эмоций, который вылился из Прю в кофейне, теперь мучил ее смутным чувством раскаяния, будто она съела вкусный десерт, не распробовав, и осознала это, только когда уже проглотила последнюю ложку. Девочка спрашивала себя, стоило ли все-таки рассказывать о своих приключениях в Непроходимой чаще. Не поворачивая головы, она бросила взгляд на Дарлу, которая шла рядом, поглощенная собственными мыслями, и внутренне поежилась. Что теперь будет? Сдержит ли она обещание хранить все в тайне? Расскажет ли полиции? Или родителям Кертиса? Нос щипало от ветра, и Прю натянула шарф повыше на щеки. В конце концов, может, так и лучше. Может, это она сама поступила неправильно, ничего не сказав Мельбергам и позволив им оплакивать потерянного сына.

Кертис… На что она толкнула беднягу? Как он выживет в глуши, среди разбойников? Смогут ли они заменить ему родителей? Подходящий ли Брендан пример для мальчика…

И тут Прю вдруг осенило. Мысль сложилась в голове моментально, будто головоломка, над которой размышляешь часами, не видя очевидного решения. И от этой мысли у Прю побежали по спине мурашки.

— Эй, — позвала она. — Дарла.

— А?

— Когда мы сидели в кофейне, вы назвали его по имени.

— Кого?

— Брендана. Короля разбойников.

— Ну да. А что? Разве его не так зовут?

Прю засунула руки глубже в карманы куртки.

— Да, только…

— Что?

— Не помню, чтобы я при вас называла его по имени.

Молчание. В темноте глухо прозвучала синкопированной басовой мелодией проехавшая мимо машина.

— Да наверняка называла.

— А по-моему, нет.

Дарла издала смешок:

— Ох, Прю, у тебя был тяжелый день. Ты просто запуталась, понятное дело. Это ведь твой дом, да?

Впереди вырисовывались очертания знакомого крыльца.

— Да, — кивнула та. — Наверное, вы правы. Мне просто надо немножко расслабиться.

Она посмотрела Дарле в глаза — пустые и черные в темноте — и протянула руку.

— Спасибо, — сказала девочка. — За то, что выслушали.

Дарла взяла ее ладонь обеими руками и крепко сжала:

— Не за что. До завтра.

Опустив руку, Прю взошла на ступеньки. Свет из окна гостиной падал на дорогу, и оставшиеся еще с Рождества гирлянды помигивали на перилах крыльца. Девочку не оставляла тревога. Дойдя до входной двери, она замерла и обернулась. Мисс Теннис по-прежнему стояла на тротуаре. Ее темный силуэт помахал Прю рукой. Та помахала в ответ и зашла в дом.

Стоило шагнуть в родной коридор, как все беспокойство улетучилось. Вместо этого ее окутал странный запах, такой резкий и всепоглощающий, что начисто стер из головы все остальные мысли. Огурцы. Она сморщила нос и крикнула:

— Что тут случилось?

На пороге кухни возник папа в длинных резиновых перчатках; в руках у него было что-то зеленое и покрытое мхом.

— Привет, милая, — сказал он и тут же снова исчез в кухне. Прю выскользнула из куртки, скинула резиновые сапоги и пошла за ним.

— Чем так воняет? — спросила она.

Посреди кухни стоял большой коричневый горшок. Родители стояли вокруг и смотрели на него.

— Соленьями, — сказала мама. — Забытыми соленьями.

Папа смущенно улыбнулся.

— Помнишь, мы их в сентябре купили? Я как-то совсем забыл. Теперь это либо самые вкусные огурцы на целом свете, либо самые ядовитые. — Рукой в перчатке он протянул ей зеленое нечто. — Хочешь попробовать?

— Бу-э, — сказала Прю. — Теперь придется дезинфицировать дом.

— Ответ ясен. — Мама взяла горшок и выбросила его содержимое в мусор. Папа изобразил глубокую скорбь.

— Прощайте, волшебные огурцы, — произнес он печально.

— Я помогу. — Прю достала из-под раковины пульверизатор с лимонной водой и начала разбрызгивать в воздухе.

— Как погуляла? — спросил отец, снимая перчатки.

— Хорошо, — ответила она. — Нормально. Странно.

— Почему странно? — Это спросила уже мама, вытирая раковину от остатков рассола.

— Встретила мисс Теннис. Дарлу.

— Правда? Забавно, она ушла сразу после тебя — сказала, что ей надо обратно в школу.

Обрыв был совсем не по дороге в школу. Нехорошо.

— Да, мы случайно столкнулись, и она угостила меня молоком в кофейне, — добавила Прю. Обморок она упоминать не стала — эта деталь показалась лишней. К тому же пришлось бы объяснять, что отключилась она из-за криков ракитника, а это был уже откровенный дурдом.

— Она мне показалась прикольной, — сказала мама. — Раньше ничего у вас не вела?

— Нет, — ответила Прю, пялясь на бугристый огурец, который папа оставил на кухонном столе. — Только приехала из Юджина, кажется.

— Тогда ясно.

— А что с миссис Эстевес? — спросил отец.

— Не знаю. Уволилась. По болезни. Кто-то считает, это мы все ее довели.

— Ой, — нахмурился он сочувственно.

Прю развернулась и пошла к лестнице.

— Ладно, я буду у себя. Позовите, когда ужин будет готов.

— Уже скоро! — крикнула мама ей вдогонку. — Карри с чечевицей! Как ты любишь!

Отец, не удержавшись, встрял:

— И не думай, что мы забыли про записку из школы. — Пауза. — Потому что мы не забыли!

Прю закрыла дверь своей комнаты и оказалась в благословенном одиночестве. Узорчатый ковер, усыпанный содержимым корзины для белья, едва виднелся в тусклом желтом свете стоящего на столе террариума. Она подошла, наклонилась к нему и постучала по стеклу. Внутри шебуршал Эдмунд, ее коробчатая черепашка. На голове у Эдмунда балансировали недоеденные остатки листка. Прю, потянувшись, включила настольную лампу и оглядела разбросанные на столе учебники, наконец без энтузиазма взяла лежащую на верху кучи тонкую книжку в мягкой обложке и раскрыла на странице с загнутым уголком. Какое-то время она пыталась вникнуть в мир Аттикуса Финча и Глазастика,[6] но вскоре осознала, что снова и снова перечитывает один абзац. Оставив попытки, девочка вернула книжку обратно, улеглась на кровать и стала разглядывать диковинные тени, которые отбрасывали на потолок голые ветви соседских деревьев. Поднялся ветер, и ветки казались длинными, тощими пальцами, которые то и дело хлестали друг друга. И тут вдруг по ним промелькнула другая тень, на секунду заслонив собой все остальное.

— Это еще что? — одними губами произнесла Прю, вскочила с кровати и подбежала к окну.

Она успела заметить, как в соседской можжевеловой изгороди исчезло что-то темное. Может, это та же черная лиса, которая встретилась ей днем? Прю прижала лицо к стеклу, пытаясь разглядеть землю внизу; стекло было ледяным. Снизу раздался мамин голос:

— Прю!

Она отвернулась от окна и высунула голову в коридор.

— Что?

— Лаваш не получился, — последовал печальный ответ. — Можешь добежать до ресторана?

По-прежнему поглощенная мыслями о темном силуэте за окном, Прю спустилась вниз. Энн Маккил стояла посреди кухни и внимательно изучала упаковку дрожжей.

— Ты заказ сделала? — спросила Прю, засовывая ноги обратно в сапоги.

— Да, — кивнула мама. — Держи, тут десять. Захвати еще и чатни, раз уж идешь.

— Почему нельзя было просто весь ужин там заказать… — пробурчала девочка, убирая пачку бумажек в карман.

— Эй! — возмутился из гостиной отец, читавший газету. — Это же домашняя еда! Ни у кого не получится так, как у мамы.

На полу у его ног сидел Мак и жевал и так уже потрепанную китайскую палочку.

— Пю-у-у! — сказал он.

— Я сейчас, — закатила глаза Прю.

Еще наверху она заметила, что на улице поднялся сильный ветер. Температура, кажется, упала сразу на несколько градусов, и пришлось снова изобретать диковинные способы поэффективнее замотаться шарфом. Ни один из вариантов не спасал от холода, так что она просто завязала на шее громадный узел и засунула руки поглубже в карманы. Индийский ресторан, в котором готовили еду навынос, находился в восьми кварталах от дома, но из-за холодного ветра и льдистой мороси, которая начала падать с неба, расстояние казалось непреодолимым. Было не больше половины седьмого, и все же на улицы уже опустилась темнота. По дороге Прю настороженно смотрела на кусты, ожидая движения. Притормозив на перекрестке, она осознала, что прислушивается к мыслям дубов. Звук был похож на гул пчелиного роя — если застать пчелиный рой в хорошем настроении, принимающим грязевые ванны. Он накатывал неторопливыми волнами. Почему-то это придало ей уверенности. Но потом она подумала: может, своим криком ракитник пытался ее предупредить? Вот только о чем? О лисе?

Сверху раздался треск. Прю резко вскинула голову. От дерева отломилась ветка, присыпанная нерастаявшим снегом, и запуталась в нижних ветвях. Дерево отчетливо застонало. Испуг, пронзивший девочку от этого звука, все никак не хотел проходить, и только через полквартала ей удалось стряхнуть его.

Впереди была кромешная темнота. Фонари между ней и рестораном (Прю видела вдали теплый свет его окон), кажется, не работали. Секунду поколебавшись, она сделала глубокий вдох и шагнула в тень. И тут деревья начали кричать.

Х-Х-Х-Х-Х-Х-Х-Х-Х-ХПП!!!!!!!

Ф-Ф-Ф-Ф-Ф-Ф-Ф-Ф-Ф-Ф!!!!!!!

С замершим сердцем Прю рефлекторно бросилась бежать в направлении ресторана. Что-то выпрыгнуло из низких кустов на пустом участке и теперь гналось за ней — она слышала тяжелое дыхание и топот. За спиной раздался сердитый лай, но она не позволила себе оглянуться на преследователя, а вместо этого сосредоточилась на ярко освещенных окнах спасительного ресторана. Деревья по-прежнему вопили во всю мочь, и их голоса вскипали у нее в голове почти невыносимым паром. Этот звук прогнал все мысли — точно так же, как там, у обрыва — и Прю с трудом удерживала себя в сознании. Деревья, если они и вправду пытались ее оградить, не имели понятия о громкости и мощи своих голосов.

Она споткнулась. Упала.

В мгновение ока зверь оказался на ней.

Он прижал ее к земле — та самая черная лиса с влажным от падающей с неба мороси мехом. Острые зубы щелкнули у самого лица Прю. От лисьей пасти пахло прелыми листьями.

И пачулями.

— Попалась, — прошипела лиса. Голос был женским… и знакомым.

— Мисс… — прохрипела Прю, придавленная весом животного, — мисс Теннис?

Лиса улыбнулась — если лисий оскал можно назвать улыбкой.

— Ну что ты, — сказала она с холодным лукавством, — зови меня Дарла.

Деревья все кричали.

— Мне жаль, что приходится это делать, малыш, — добавила лиса. — Я постараюсь, чтобы больно не было.

Прю крепко зажмурилась. Мгновение, казалось, тянулось целую вечность. Вот-вот в нее вонзятся острые зубы и когти.

Внезапно вокруг поднялся вихрь. Деревья замолкли, будто в изумлении.

— А-А-А-А-А-А! — раздался вопль откуда-то сверху.

Тяжесть исчезла с груди Прю, и воздух устремился в легкие.

Обернувшись, она увидела, что черная лиса отлетела на другую сторону улицы. Хватая ртом воздух, девочка кое-как поднялась на ноги, пока преследовательница барахталась на земле.

— Что это было? — гневно воскликнула лиса, но едва слова вылетели из ее пасти, как что-то спустилось с неба и швырнуло ее на пустую дорогу. Прю, прижав руки к груди, смотрела, как на тротуар перед ней опустились две огромные цапли.

— Прю! — послышался голос Кертиса. Увидев мальчика верхом на одной из птиц, Прю потеряла дар речи.

— Осторожно! — крикнул другой голос. Она обернулась и обнаружила на другой цапле Брендана. — Сейчас бросится!

Лиса уже поднялась на ноги и готовилась к прыжку. Девочка попятилась назад, закрыв лицо руками, и почувствовала, как зверь всем своим весом рухнул ей на плечо, толкая вбок. Два ряда белых зубов звонко клацнули у самого ее уха. И все же, падая, она сумела поднять ногу и изо всех сил толкнуть лису в живот; та, вякнув, отлетела на дорогу и покатилась по асфальту.

— Прю, беги! — донеслось со стороны Кертиса. Она подняла на него взгляд — мальчик крепко вцепился в пернатую шею, и цапля, поднявшись в воздух, спикировала на распростертого на земле зверя. Вот уже обе птицы атаковали лису. Та взвыла от боли, когда они вцепились в нее когтистыми лапами, но с неожиданным упорством вскочила и ударила цаплю Брендана по клюву. Прю заставила себя встать и бросилась бежать по темной улице, слыша, как у нее за спиной лиса оторвалась от нападающих и кинулась следом.

Сзади донеслись ругательства Брендана вперемешку с клекотом птиц. Прю понимала, что ее нагоняют, и не знала, выдержит ли еще одну атаку. Что-то острое проткнуло ее куртку. Девочка закричала — и вдруг почувствовала, как ноги отрываются от земли.

Подняв голову, она обнаружила, что ее держит в когтях одна из цапель. Птица напряглась, взмахи крыльев стали широкими и мощными. За одним из крыльев девочка видела лицо Кертиса. Лиса прыгнула на нее, но ухватила только штанину. Цапля издала протяжный, печальный крик — почти что вой, — и Прю снова ощутила под ногами землю.

— Давай, Мод! — крикнул Кертис со спины птицы.

Девочка принялась перебирать ногами, отталкиваясь подошвами сапог от земли, будто оказалась на спятившей беговой дорожке. Оставалось лишь надеяться, что цапле все-таки хватит сил снова подняться в воздух. Обернувшись, Прю увидела лису совсем рядом, но только та собралась прыгнуть, как из темноты появилась цапля Брендана и с силой ударила ее в бок, отшвырнув с дороги. Ноги снова оторвались от тротуара, и улица начала удаляться. Птица Брендана еще немного повозилась со зверем, но потом, увидев, что друзьям удалось улететь, в последний раз огрела врага по морде и поднялась в небо. Лиса взвыла, но звук вскоре потонул в ночном небе — птицы поднялись выше верхушек деревьев и исчезли в низко нависающих облаках.

Прю крепко схватилась за когтистую лапу цапли и наконец сумела выдавить из себя какие-то слова.

— Куда вы меня несете? — Ей пришлось кричать, чтобы пересилить хлещущий ветер.

— В Дикий лес! — проорал Кертис в ответ.

ГЛАВА ШЕСТАЯ Уигману улыбается удача Добро пожаловать в интернат Антэнка

Он сидел на диване, держа на коленях приплюснутую фетровую шляпу. В руках у него была зеленая бутылка лимонной газировки, из которой он периодически отпивал. На столике перед ним были разбросаны журналы; он просмотрел названия: «Еженедельник фабриканта», «БУХ!», «Горная промышленность сегодня» и «Однопроцентный журнал». Ни один из них его не интересовал, кроме «Фабриканта», на который он был подписан, но этот номер оказался датирован октябрем две тысячи шестого года — он прочел его от корки до корки еще тогда. На обложке красовался крупный заголовок: «Держатели для сигарет: так ли уж они необходимы?» Он снова отпил из бутылки и посмотрел в окно. Комната с диваном находилась на верхнем этаже очень высокой башни, которая нависала над обширной россыпью труб, ангаров и хранилищ. Густая дымка покрывала их наподобие полупрозрачной вуали, которая придавала всему немного нереальный вид. Легко было представить, что этот пейзаж тянется бесконечно, убегая вдаль, но на самом деле он резко обрывался перед мощной стеной зелени, которую было заметно краем глаза. При взгляде на эту зелень у него скрутило живот. Он видел ее каждый день, и каждый день она его ужасала.

Внезапно раздался звон, заставивший его поднять голову, и двери лифта разъехались в стороны. Из них вышел грузный мужчина в сером комбинезоне. Он направился к круглому столу в центре помещения (этот стол был единственным препятствием между диваном и двумя огромными бронзовыми дверьми в дальней стене) и написал свое имя на листке бумаги, который ему подала секретарша. Затем подошел к дивану и сел в одно из кресел по соседству.

— Антэнк, — произнес толстяк приветственно.

— Хиггс, — кивнул в ответ сидящий на диване Антэнк.

Оба умолкли. Хиггс принялся листать «Горную промышленность сегодня». Он него пахло тротуаром. Антэнк отхлебнул газировки.

Дзынь!

Вошли еще двое мужчин. Оба были очень и очень высокого роста. Антэнк подумал, что обоим, пожалуй, подошло бы расхожее сравнение с тополем. На одном был белый лабораторный халат, другой был заключен в мешковатый желтый костюм химзащиты. Они тоже написали свои имена на листках бумаги, а после уселись рядом с первыми двумя.

Последовала приветственная перекличка, сопровождаемая кивками:

— Хиггс.

— Тамсон.

— Антэнк.

— Тамсон.

— Дюбек.

— Хиггс.

— Антэнк.

— Дюбек.

Дюбек был тот, что в костюме, Тамсон — в халате.

Джоффри Антэнк, попивая газировку, снова принялся смотреть на темно-зеленую стену зелени вдали. Она по-прежнему не давала ему покоя. Слегка повернув запястье, он бросил взгляд на часы. Было почти девять сорок пять утра. Он сказал Дездемоне, что вернется к одиннадцати. Взгляд его перебежал на чуть приоткрытые массивные двери в противоположной стене. Они были украшены отлитым из бронзы барельефом, изображающим огромное грузовое судно. Антэнк мимоходом задумался, сколько же стоят эти двери. В ту же секунду щель начала расширяться, и корабль распался на две части. Двери распахнулись; в приемную величаво шагнул крупный мускулистый мужчина, одетый в хорошо сидящий костюм-тройку.

— Господа! — прогремел он. С двух сторон от него стояли двое верзил в одинаковых малиновых лыжных шапочках.

Четверо мужчин синхронно встали с дивана и кресел. Шляпа Джоффри упала на пол, и он неловко наклонился, чтобы ее подобрать. Снова выпрямившись, он вспомнил, что по-прежнему держит в руке газировку, и поставил ее на столик. Человек в костюме наблюдал за всем этим действом с растерянной улыбкой.

— Здрасте, мистер Уигман, — сказал Джоффри.

— Прошу, — позвал тот, — входите.

«Изобилие» — вот, пожалуй, единственное слово, которым можно описать то, что представало взгляду по другую сторону дверей. Одна из стен была сплошь стеклянная; остальные покрывала коллекция рекламных плакатов фирмы «Грузоперевозки Уигмана» высотой в человеческий рост, перемежающихся оправленными в рамы обложками журналов с фотографиями сияющего мистера Уигмана собственной персоной в окружении заголовков из разряда «Промышленник года!» и «Уигману улыбается удача!». Комната напоминала полосу препятствий из-за множества невысоких колонн из блестящего металла, на которых красовались многочисленные награды за профессиональные достижения или древние на вид произведения искусства, которые, как Джоффри полагал, были добыты не самым законным путем. Посреди комнаты стоял длинный стол для переговоров, вырубленный, судя по всему, из огромного и очень старого дерева; на гладко отполированной поверхности был хорошо виден сложный узор колец. Четверо посетителей замялись, ожидая указаний. Мистер Уигман жестом пригласил их садиться, а сам встал во главе стола. Джоффри положил шляпу перед собой и поправил жилет. Когда все уселись, Уигман повернулся к присутствующим спиной и вгляделся в пейзаж. Вид был тот же, что из приемной, — огромная равнина разноцветных зданий, извергающих разноцветный дым, газ и пламя, — но отсюда была видна еще и широкая река, а за ней — Портленд.

— Черт побери! — воскликнул мистер Уигман. Прислуживающие ему приматы в шапочках вытянулись по стойке смирно. Голос Уигмана звучал сердито.

— Я сказал, ЧЕРТ ПОБЕРИ! — повторил он.

Четверо гостей за столом выпрямились в креслах.

Мистер Уигман шумно вдохнул через нос; широкие плечи расправились в тесном плену костюма.

— Вот ведь красота, а? — прошептал он наконец.

Все присутствующие вздохнули с облегчением.

Мистер Уигман эффектно повернулся. Его напомаженные черные волосы были разделены идеально ровным пробором, лицо — чисто выбрито. Длинные зубы сияли белизной, а подбородок выдавался из черепа, будто крутой утес, которому не решился бы бросить вызов храбрейший из альпинистов.

— И все это принадлежит нам, господа.

Мистер Дюбек легонько постучал кулаком по крышке стола.

— Правильно.

Остальные тоже одобрительно забормотали.

— Грузчик! — крикнул мистер Уигман, и одна из двух шапочек тут же подскочила к нему, ожидая указаний. Мистер Уигман хлопнул в ладоши, грузчик вынул из кармана синий резиновый мяч размером с теннисный и бросил ему; тот небрежно поймал мяч одной рукой и принялся нещадно сжимать.

— Заседание совета пяти титанов объявляю открытым! — провозгласил Уигман. — Что ж, господа, приступим к квартальным отчетам?

По этому сигналу сидящие за столом подняли с пола каждый свой кожаный портфель, открыли их и принялись копаться в содержимом. Точнее, все, кроме Джоффри. Он озабоченно оглянулся, залез во внутренний карман своего вельветового пиджака и вынул сложенный пополам листок бумаги. Робко развернув его, заглянул внутрь. Там карандашом были нацарапаны полустершиеся слова: «Яйца. Молоко со сливками. Рукола (кк?). Лампочки». Остальные же трое вынули из аккуратных портфелей плотные, тщательно оплетенные стопки документов и принялись листать их, пока мистер Уигман говорил:

— Природа, переменчивая погода создала времена года. Веками человек зависел от их смены. Он должен был делать то, что позволял сезон. Для всего остального нужно было ждать. Но вот наступил золотой век индустриализации, и времена года превратились в пыль. Стали незначительными обстоятельствами. Мелочью! Теперь мы измеряем время великими финансовыми кварталами — и делаем что хотим, когда хотим. Едим, что нам угодно. И едим неплохо, не правда ли, господа?

Ответом ему было согласное бормотание.

— Мы, титаны, создали здесь совершенное государство! Кто-то называет его Промышленным пустырем, так? Пф! Вот что я скажу. Пф! По мне, так это Промышленный полис! Идеал индустриализации во плоти. За целое столетие мечтатели — Уитни, Эдисон, Дж. П. Морган — не достигли и половины того, чего достигли мы. Наш квинтет — плеяда из четырех мощных отраслей под неусыпным контролем «Грузоперевозок Уигмана» — показал всему миру, на что мы способны! Мы создали собственный город-государство. Да здравствует корпорократия!

Он увлекся речью не на шутку, раскраснелся, улыбка растянулась от уха до уха.

— Что ж, дорогие друзья-титаны, что вы мне приготовили? Порадуйте меня новостями, достойными заголовков. — Он окинул взглядом сидящих за столом и выкрикнул: — Руда!

Хиггс, тот, что в комбинезоне, отодвинул кресло и встал.

— Выработка увеличилась на двадцать процентов, сэр!

— Отлично.

— Нефтехим!

Тамсон тоже встал, горделиво держась за лацканы халата.

— Южнокорейский рынок в нашем распоряжении, сэр.

— Восхитительно. Ядерщики! — Мячику в ладони мистера Уигмана приходилось все туже.

— К черту предписания, сэр, можем сбрасывать все в реку.

Это сказал мистер Дюбек. Он тоже встал, шурша защитным костюмом.

— Вы льете бальзам мне на душу! — Мистер Уигман повернулся к Джоффри. — Комплектующие!

Наступила тишина. Тот, кашлянув, попытался отодвинуть кресло, но случайно задел один из торчавших под сиденьем рычагов, и оно вдруг с шипением опустилось. К лицу Джоффри прилила кровь. Он суетливо поискал пальцами рычаг, чтобы вернуть кресло в нормальное положение, и некоторое время дергался вверх-вниз вместе с сиденьем, будто лошадка на карусели, но в конце концов сдался и просто встал на ноги.

— Э-э-э, — начал Джоффри и оглядел остальных собравшихся; все смотрели на него с самодовольным видом. Он снова кашлянул. — Кажется, я уже совсем близко. — И ткнул пальцем в сторону приемной, за которой раскинулись лесистые холмы.

Молчание.

Джоффри показалось, что кто-то усмехнулся.

Толстяк Хиггс нарушил тишину первым.

— Вы про Непроходимую чащу? — уточнил он и вопросительно посмотрел на Уигмана.

— Ох, Джоффри, Джоффри, — скорбно покачал тот головой.

Джоффри стукнул кулаком по столу.

— Слушайте, мне плевать, как ее называют… плевать, что о ней говорят. Способ должен быть!

Похожий на тополь мистер Тамсон неловко поерзал в кресле.

— Это Непроходимая чаща, Антэнк. Там не пройти.

— Лучше оставить ее в покое, я так считаю, — добавил Хиггс.

— Да что с вами, Антэнк? — вставил Дюбек. — Что за странная навязчивая идея?

— Но как же вы не понимаете! — воскликнул Джоффри умоляюще. — Если бы нам пробраться туда, вырубить лес, сровнять пару холмов, мы смогли бы увеличить свои владения втрое — нет, вчетверо! Только представьте, сколько нефтехранилищ там поместится, мистер Тамсон! А воды? Столько, что целый лес реакторов охлаждать можно будет! А вы, мистер Хиггс, дорогой мой Хиггс, неужели вы не чувствуете, как от этих холмов разит полезными ископаемыми? Да ведь одни только залежи меди, должно быть…

— Сядьте, Антэнк, — коротко оборвал его Уигман.

— Но…

— Сядьте.

Джоффри сконфуженно повиновался и, еще несколько секунд поборовшись с регулировкой кресла, наконец привел его в нормальное положение.

— Где ваш квартальный отчет? — спросил истер Уигман.

— Простите?

— Ваш квартальный отчет по производству комплектующих изделий для машиностроения. — Когда мистер Уигман начинал называть индустрию официальным термином, все понимали: дело плохо.

— А, конечно, — спохватился Джоффри. — Вот.

Он в последний раз расправил бумажку и толкнул ее в сторону Уигмана. Тот кивнул грузчику, который тут же подошел к столу, взял листок и вручил боссу.

— И это все? — спросил Уигман, держа его, будто использованную салфетку, и попытался разобрать написанное. — Похоже на список покупок.

— Там, внизу, — ткнул пальцем Джоффри, и Уигман вгляделся в пару строк на самом краю бумажки.

— Здесь написано: «Третий квартал: дела идут неплохо».

— М-м-м, — кивнул Антэнк. — Отчитываться особо не о чем. Все примерно так же, как в прошлый раз. Продажи ползут то вверх, то вниз. Этим мне машиностроение всегда нравилось. Никаких сюрпризов. Потихоньку-полегоньку, а? — Он оглядел остальных в ожидании понимающих кивков, но они, замерев, смотрели на Уигмана. У того задергался глаз. Внезапно раздался громкий треск, и все подскочили в креслах. Мистер Уигман медленно разжал руку; останки резинового мячика упали на пол.

— Мистер Антэнк, — начал он очень спокойно, — я не буду притворяться, будто понимаю, что конкретно происходит там у вас на заводе и в приюте. И, если честно, мне плевать. Используете труд сирот? Отлично. Чем больше рабсилы, тем лучше.

Джоффри с улыбкой показал присутствующим раскрытые ладони.

— Маленькие руки, — объяснил он беззвучно, пошевелив пальцами.

— Но если я в ближайшее время не увижу прогресса… — Голос мистера Уигмана зазвучал громче. — Прогресса! — повторил он еще громче. — ПРОГРЕССА! — Тут Уигман грохнул кулаком по столу. — В самое ближайшее время, то я нагряну в ваше заведеньице и прихвачу с собой приятелей… — Тут он кивнул на грузчиков. — И сам обеспечу там ПРОГРЕСС, ПОНЯТНО ВАМ?!

Джоффри вжался в кресло, на лбу его выступили капли пота.

— В свое свободное время можете заниматься, чем хотите. Но эти занятия не должны мешать вашему вкладу в работу квинтета. К примеру, я не хочу больше ни слова слышать о Непроходимой чаще. Ясно, Комплектующие?

— Да, сэр.

— Я спросил, ясно вам?

— Да, мистер Уигман, сэр.

— Вот и хорошо, — заключил тот, садясь в кресло, и хлопнул в ладоши. Один из грузчиков моментально бросил ему новый мячик, который он тут же начал сжимать и разжимать. — А теперь я хотел бы поговорить с теми из членов квинтета, у кого на руках есть реальные цифры. Приходите, когда и у вас появятся.

Кресло под Джоффри дернулось — это грузчик в шапочке резко отодвинул его от стола. Послушно поднявшись, он попрощался кивком и вышел из кабинета. В приемной Джоффри снова надел шляпу и направился к лифту, изо всех сил стараясь не смотреть в широкие окна. Лишь когда двери лифта уже медленно ползли друг к другу перед его раскрасневшимся лицом, его взгляд все же остановился на стене зелени, которая едва виднелась за дымкой Пустыря. Его окатило волной отчаяния.

Когда сумки были распакованы и все пожитки разложены в маленьких серых ящиках у подножия кроватей, Элси и Рэйчел обнаружили, что не представляют, что делать дальше. Элси расстроило, что Рэйчел подождала, пока она выберет себе кровать, и специально расположилась на другом конце огромной спальни. Малышка уселась на одеяло, прижав колени к груди, и тихонько рыдала до тех пор, пока Рэйчел наконец не притащила свою зеленую сумку обратно и не устроилась на соседней койке. Прошло несколько часов; они едва обменялись тремя словами. Древний на вид громкоговоритель над дверью спальни периодически что-то неразборчиво бурчал, каждый раз заставляя девочек вздрагивать.

— Что он говорит? — спрашивала Элси сестру.

— Не знаю, — отвечала та.

Через какое-то время Рэйчел легла, засунула в уши белые бусинки наушников и включила плеер. Элси, встав на колени у кровати, сделала из синего одеяла остров с вулканом и пустила Тину его исследовать; из наушников Рэйчел тихонько доносился ритмичный звон тарелок. Этим они занимались примерно с час. Наконец Элси, заскучав, потянула старшую сестру за штанину.

Рэйчел вынула один наушник. В нем гремела музыка.

— Ты чего?

— Где все дети? — спросила Элси.

— Фиг знает. — И она засунула наушник обратно.

Девочка снова дернула ее за одежду. Рэйчел, закатив глаза, вынула наушник.

— Что? — спросила она с явным раздражением.

— Разве не странно, что мы тут совсем одни? Я думала, что это, ну, сиротский приют. — Элси оглядела комнату. — И где все сироты?

— Мы тут одни сироты, — едко ответила Рэйчел.

Элси надула губы.

— Я не сирота.

— Ага, конечно. Если ты думаешь, что мама с папой вернутся, то ты себе врешь. Не вернутся они.

— Не говори так.

— Когда Кертис пропал, они сначала расстроились, а потом подумали: «Опа, как круто без детей!» И бросили нас. Вот так вот. — Она снова засунула маленький белый наушник в ухо и принялась хлопать руками по коленкам в такт едва слышным барабанам.

Элси гневно сощурилась. Не успев подумать, что делает, она схватилась за провод наушников и выдернула плеер у Рэйчел из кармана толстовки. Серебристый айпод со стуком упал на пол, и Рэйчел вскрикнула.

— Возьми свои слова назад, — глухо сказала Элси.

— Больная! — крикнула на нее Рэйчел. — Ты что творишь?

— Скажи, что это неправда — про папу и маму. — Элси схватила сестру за волосы и потянула, отчего та вскрикнула и собралась было с размаху стукнуть ее по плечу, но тут динамик над дверью вдруг ожил.

Пролаяв что-то нечленораздельное, он наконец четко выговорил пять слов: — ПРЕКРАТИТЬ НАСИЛИЕ В ОБЩЕЙ СПАЛЬНЕ!

Девочки застыли. Элси отпустила черную прядь сестры. Рэйчел уронила руку. Обе уставились на громкоговоритель. Тот, зловеще пощелкав, умолк. Элси попятилась к своей кровати, схватила Тину Отважную и прижала к груди. Ее сестра с вызовом подошла к дверям и, встав прямо под динамиком, стала его разглядывать. Потом оглядела комнату, присматриваясь к стыку стен и потолка в углах.

— Ты чего? — прошептала Элси.

— Ищу камеры, — ответила Рэйчел. — Как-то же они увидели, что мы делаем.

Она нажала на дверную ручку — дверь оказалась не заперта. На секунду высунув голову в коридор, девочка повернулась и помахала Элси.

— Вставай, — сказала она. — Там никого. Пошли на разведку.

На цыпочках крадясь по клетчатому линолеуму коридора, Элси шепнула сестре:

— Так там были камеры?

— Не знаю. Если и были, то суперскрытые.

Тихий коридор освещали тусклым светом флюоресцентные лампы: слева была лестница на первый этаж, справа коридор заканчивался закрытой дверью. Они внимательно прислушались, ожидая шагов. Никаких звуков не раздалось, и Элси следом за сестрой двинулась направо, крепко прижимая Тину к себе. Дверь с громким скрипом открылась; за ней скрывались деревянные ступеньки, ведущие вверх. Поднявшись, девочки оказались в просторном чердачном помещении, обставленном так же, как их спальня: на деревянном полу было расставлено несколько десятков кроватей. Потолок комнаты повторял очертания крыши — сплошные углы и низкие выступы. С центральной балки свисали слабые лампочки в маленьких железных клетках. В комнате было холодно. На пороге висела табличка с надписью «HERREN». Элси ткнула в нее пальцем.

— Что это значит? — прошептала она.

— «Мальчики», — ответила Рэйчел. — Кажется. Или «девочки». Или то, или другое. Я путаю.

— Наверное, мальчики, — догадалась Элси, — нас ведь внизу поселили. А мы девочки. Значит, это спальня мальчиков.

— Блестяще, Шерлок.

— Спасибо, — не заметив сарказма, ответила она.

Вдруг их заставил вздрогнуть какой-то шум. Это было звяканье металла, и исходило оно из дальнего конца комнаты. Сестры пошли на звук — Рэйчел впереди, Элси следом за ней. Вскоре они добрались до источника: железной решетки, закрывающей вентиляционное отверстие в полу за самой последней кроватью. Звяканье, далекое и ритмичное, шло из какой-то другой части здания. Прислушавшись, Элси поняла, что на самом деле это целый хор звуков — хаотичных прерывистых шумов. Ей стало жутко. Она стиснула Тину Отважную, жалея, что вообще вышла из комнаты девочек, и тут с облегчением услышала, как сестра шепнула ей через плечо:

— Пошли.

Они прокрались обратно в коридор, и Элси заторопилась, увидев дверь их спальни. Рэйчел ее остановила.

— Ты куда? — прошептала она.

— Обратно, — ответила Элси, указав на дверь. На косяке над ней, оказывается, висела табличка с надписью «DAMEN».

— Мы ведь пошли на разведку. А как же шум?

— Рэйчел! — взмолилась Элси. — Не нужен мне этот шум. Я просто хочу… хочу…

— Сидеть и ждать, когда мама с папой вернутся? Долго придется ждать, Элс.

Та скрестила руки на груди.

— Ну же, — сказала Рэйчел, улыбнувшись из-под завесы волос. — Разве Тина Отважная так бы сделала?

Зеленый ворс лежащего на лестнице дешевого ковра был сильно истерт посредине, и деревянные ступеньки скрипели при каждом шаге. Рэйчел первой добралась до площадки, на которой лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов, и встревоженным жестом велела младшей девочке замереть. Снизу раздавался женский голос. Звучал он резко — кажется, кого-то ругали. Элси подошла к сестре, прижавшейся к перилам, и прислушалась.

— Эдвард! — говорила женщина. Это, без сомнения, была мисс Мудрак. Акцент ее усилился, став густым, словно запах особо наваристого борща. — Ще не закончил? Весь день вже прошел.

— Простите, мэм, — ответил детский голос. Элси решила, что это, наверное, тот мальчик, что подметал пол. — В следующий раз я раньше справлюсь, обещаю.

— Уж надеюсь, а то швыдко отправлю тебя назад в цех.

— Да, мэм.

Его прервал звук открывшейся и захлопнувшейся двери. Следом послышались шаги по древним доскам холла. Дездемона спровадила мальчика и обратилась к новоприбывшему:

— Милый, ты выглядишь устало.

В ответ раздался мужской голос — и звучал он настолько утомленно, что одним этим подтвердил слова Дездемоны.

— Тяжелый день. Не спрашивай даже.

— Ты говорил с мистером Вигманом?

— Скажем так, милая, — ответил мужчина убитым тоном, — мистер Вигман был не расположен разговаривать.

— Джоффри-Джоффри. — Элси и Рэйчел переглянулись; должно быть, это был сам хозяин приюта. — Пожалуйста, не нервничай. Давай сюда пальто. — Шуршание длинного пальто, вешаемого на крючок. — Но ты же рассказал ему о фильме?

Повисла пауза.

— Ах да, фильм, — проговорил Джоффри. — Нет, не рассказал.

— Но, милый, если мы хотим перемен, нужно действовать… действовать… активнише!

— Активнее, Дездемона, — поправил Джоффри. — Правильно говорить «активнее». Я и так действую активней некуда.

Голоса двинулись дальше, и девочкам пришлось спуститься вниз по лестнице, прячась за перилами. Элси, выглянув в щель между стойками, оглядела коридор до самой входной двери. Взрослые, Дездемона и Антэнк, неторопливо шли к большой двери в дальнем конце холла. Женщина положила длинную руку на ссутуленные плечи Джоффри, который был ниже своей спутницы дюймов на шесть, не меньше.

— А шо з визой? — спросила она. — Скоро можно буде получити?

— С визой?

— Для Божека.

— А, точно, Божек. Непризнанный талант. Напомни, почему он сам не может себе ее сделать?

— Ну, милый, — сказала Дездомона голосом тягучим, словно вишневый сироп, — я же говорила. Он снимал арт-фильм и опрокинул ведро светящейся краски на статую Свободы. Красиво вышло; его депортировали. Америка не знает, шо потеряла; он великий режиссер. Украинский Спилберх.

— А, точно.

— Ты сказал, шо спросишь мистера Вигмана. Шо у него связи в иммиграционной службе.

— Да, спрошу. Я помню.

Они дошли до двери. Элси и Рэйчел спустились по лестнице до самого конца и, полускрытые перилами, смотрели, как Джоффри копается в кармане брюк в поисках брелока с ключами. Выбрав нужный, он отпер дверь и распахнул ее. Элси кое-как разглядела комнату: это был кабинет с книжными стеллажами до потолка. Но книг на полках было совсем мало; в основном они были заставлены всевозможных размеров банками и контейнерами, полными разноцветных жидкостей и порошков. Взрослые встали в дверях, глядя друг на друга.

— Помнишь? — повторила Дездемона с явным осуждением. — Милый, це твой шанс. Оставь те станки в прошлом. Стань тем, кем мечтал стать в детстве: кинопродюсером. Да? Вот до чего надо стремиться!

— Да, Дездемона, — ответил Джоффри.

— Забудь про титанов бизнесу. Ты станешь кинотитаном!

— Да, Дездемона.

— Ну, шо, так ты поговоришь с мистером Вигманом?

— Да, я поговорю с мистером Виг… Уигманом.

— И визу получишь?

— Да.

— Поцелуй мене, серденько.

Джоффри послушался. Наконец, отстранившись, Дездемона ласково похлопала его по щеке.

— А теперь пора за работу, да?

— Да. С каждым днем я все ближе.

Мисс Мудрак отвернулась было, но помедлила и спросила:

— Та смесь не сработала?

— Нет, — последовал ответ. — Абсолютно.

— Яка жалость. А образец?

— Исчез.

Снова пауза.

— Да, жалко. Ну, значит, знову в бой, солнышко.

— Ага, — отозвался Джоффри, поворачиваясь и шагая в кабинет. — Знову.

Дверь захлопнулась.

Дездемона двинулась к лестнице; Элси и Рэйчел замерли. Они так сосредоточенно слушали, что забыли подумать о том, как спрятаться. Стоило шевельнуться, и их точно заметили бы — но в любом случае мисс Мудрак шла прямо на них. Элси не знала, какое наказание полагается в приютах за подслушивание, но наверняка довольно суровое. Рэйчел ощутимо напряглась рядом.

— Рэйч, — прошипела Элси, — что нам де…

Последнее слово потонуло во внезапном оглушительном звоне, заполнившем весь коридор металлическим эхом. Девочкам было видно, откуда он исходит: высоко на стене посреди коридора висел колокол. Даже Дездемона вздрогнула от этого звука. Звон, казалось, продолжался бесконечно, и мисс Мудрак повернулась к колоколу, уперев руки в бока, словно приказывая ему умолкнуть. Пока она отвлеклась, сестрам удалось смыться. Они бегом поднялись по лестнице и шмыгнули в спальню.

Едва девочки успели прыгнуть на свои кровати и притвориться, что не ходили ни на какую разведку — Элси в компании Тины уселась перед горой из одеяла, а Рэйчел надела наушники, — как снаружи на лестнице послышался жуткий ритмичный топот множества ног. Двери спальни распахнулись, и на пороге появилась толпа изможденных девочек с растрепанными волосами и черными полосами машинного масла на лицах. Все они были разного возраста (некоторые выглядели младше Элси, некоторые — почти на девятнадцать), но все имели вид потрепанных жизнью взрослых: сутулые плечи, нахмуренные брови, землистые лица. На них были одинаковые серые комбинезоны, запачканные такими же масляными пятнами. Руки у всех были черные как сажа. Они не обратили никакого внимания на двух новеньких, а просто промаршировали к своим кроватям и тяжело уселись. У каждой с собой была жестяная коробочка для завтрака. Коробочки они засунули под кровати. Некоторые из девочек легли прямо в одежде и, кажется, тут же уснули. Некоторые остались сидеть, уронив головы в ладони. Другие тихонько переговаривались с соседками. Шаги в коридоре не затихли: Элси заметила, как мимо дверей идет на верхний этаж длинная колонна мальчиков в таких же рабочих комбинезонах. Рэйчел и Элси переглянулись; ощущение было, будто комнату наполнили привидения.

— Пс-с-с!

Зов исходил от соседки Элси. Девочка-азиатка примерно того же возраста, что и она сама, подняла на лоб защитные очки, обнажив полосу светлой кожи, которую не смогло запачкать машинное масло. Волосы ее, тускло блестящие от пота, спутались вокруг резинки очков.

— Тебя как зовут? — спросила девочка.

— Элси. — Она машинально протянула руку для пожатия, но соседка улыбнулась и покачала головой, а потом показала черные как смоль ладони. Элси опустила руку.

— Я Марта. Марта Сонг, — представилась девочка усталым, но уверенным голосом. — Добро пожаловать на завод.

— В смысле, в приют?

Марта усмехнулась:

— А, точно. Все забываю, что его еще и так называют.

— Ты разве не сирота? — спросила Элси удивленно.

— Сирота? Ха, ну, по крайней мере, удочерить меня никому не светит.

— Правда? А я думала…

Динамик над дверью внезапно ожил:

— БЗ-З-ЗТ ЧВ-В-ВК КС-С-СТ ТИШИНА В ОБЩЕЙ СПАЛЬНЕ.

Девочки повиновались; в комнате воцарилось молчание. После короткого эха громкоговоритель затрещал снова, но на этот раз новым голосом — голосом Дездемоны.

— Внимание, спальня девочек. У вас сегодня пополненье. Познакомьтеся с Рэйчел и Элси Мельберх, места двадцать три и двадцать четыре.

Последовал громкий щелчок, и динамик замолк.

Все взгляды обратились на Рэйчел и Элси. Первая, мрачно глядя из-под темных прядей, нервным жестом поправила наушники.

Снова щелчок и визгливое эхо.

— Пожалуйста, окажите им радушный прием, як принято в интернате Антэнка.

Щелк. Тишина.

Элси оглядела комнату. Девочки помахали им слабыми, вымученными жестами.

Динамик взвыл опять.

— Поступило распоряжение повысить квартальную выработку. Длительность рабочего дня знову увеличивается.

Это объявление было встречено единодушным стоном.

— А теперь сообщение от вашого директора, мистера Джоффри Антэнка.

Девочки застыли в молчаливом ожидании. Вдруг Марта потянула Элси за рукав.

— Эй, — шепнула она заговорщически, — скажи своей сестре, чтоб не слушала музыку во время объявлений. Попахивает запретом.

Элси посмотрела на нее недоуменно. Динамик громко щелкнул, угрожая разразиться новой речью. Пока никто не начал говорить, Элси выдернула белые гвоздики из ушей Рэйчел.

— Надо слушать, — прошипела она. Рэйчел испепелила ее взглядом, но покорилась.

На этот раз из громкоговорителя послышался определенно мужской голос.

— Привет, мальчики и девочки, — начал он. — Воспитанники интерната. Я понимаю, что вы с нетерпением ждете возможности отдохнуть. И понимаю, как вас расстраивает необходимость работать дополнительное время. И все же я прошу вас подумать обо всех тех славных мужчинах и женщинах — всех потенциальных отцах и матерях, — комфорт которых зависит от приборов и устройств, что вы создаете своими руками. Без вас, дорогие дети, не было бы ни стиральных машин, ни генераторов, ни электронных часов, ни скороварок. Ничего, на чем держится наше общество. Чем больше комфорта мы привнесем в жизни людей, тем больше вероятность, что они задумаются о том, чтобы завести ребенка.

Щелчок. Голос помедлил. Элси пришло в голову, что ему, наверное, не так-то просто выдумывать аргументы в поддержку своей идеи.

— А чем больше людей задумается о детях, тем скорее вы, мальчики и девочки, окажетесь в уютном, теплом доме с любящей семьей, окруженной всеми благами, которые только могут предоставить современные технологии. А теперь, прежде чем отпустить вас умываться и ужинать, я прошу вас вложить в Декламацию как можно больше души. Бездетные мамы и папы Америки надеются на вас.

Все до единой девочки выпрямились, будто безликий голос их заставил, и заговорили, повторяя каждую строчку за серо-зеленым динамиком:

— МАШИНОСТРОЕНИЕ СОЗДАЕТ МЕХАНИЗМЫ.

МЕХАНИЗМЫ СОЗДАЮТ КОМФОРТ.

КОМФОРТ — ЭТО СВОБОДА.

СВОБОДА — ЭТО СЕМЬЯ.

— Отлично, дети, — мягко похвалил голос. — Я вернусь к вам завтра.

Еще один громкий щелчок, с которым, видимо, выключался микрофон, а следом — резкий голос, который Рэйчел и Элси в первый раз слышали еще днем — механический и отрывистый.

— БЗ-З-ЗГ Ж-Ж-ЖТ ПЕРЕОДЕВАЙТЕСЬ И МОЙТЕСЬ. УЖИН В ВОСЕМНАДЦАТЬ НОЛЬ-НОЛЬ.

Комната наполнилась лихорадочным движением: девочки стаскивали замусоленные комбинезоны, оставаясь в красной шерстяной поддевке, и спешили к двери в дальнем конце комнаты — видимо, ведущей в туалет и душевые. Элси и Рэйчел сидели, застыв от изумления. За несколько мгновений спальня опустела, и шум переместился в ванную, отдаваясь эхом от выложенных плиткой стен. Тут в комнату вошел сгорбленный старик в таком же сером комбинезоне. Он двинулся к сестрам Мельберг с двумя упакованными в полиэтилен свертками в руках. Приблизившись, он без единого слова положил свертки в изножья их кроватей, потом резко повернулся и вышел. Рэйчел взяла свой и разорвала полиэтилен. Внутри лежали две аккуратно свернутые вещи: жесткий серый комбинезон и красная поддевка.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Возвращение в Дикий лес

Цапля пролетела над густыми заснеженными кронами и уже опустилась на землю, а Прю все никак не могла оправиться от потрясения. Она едва перемолвилась парой слов с Кертисом, которого крепко держала за пояс на протяжении всего полета. Они летели так высоко, что пробрались за низко висящие облака, и теперь девочка с восторженным изумлением смотрела на темное ночное небо, усыпанное булавочными головками сверкающих звезд. Но сердце ее замерло, нападение заставило замкнуться в себе, и голова кружилась от вопросов, на которые не было ответов. Почему она? Кто такая, в конце концов, мисс Теннис? И, что самое важное, как она объяснит родителям новое исчезновение? Двое всадников слезли с тяжело дышащей цапли; Кертис повернулся к Прю и протянул руку.

— Команда опять в сборе, — сказал он.

Впервые с момента нападения Прю сумела улыбнуться. Они с Кертисом обменялись рукопожатием, а потом, не сговариваясь, крепко обнялись. Наконец, отцепившись от друга, девочка заглянула ему в глаза:

— Кертис, что происходит?

Рядом приземлилась цапля Брендана; они стояли на покрытой снегом поляне в окружении высоких елей. Через бегущие облака кое-как пробивался лунный свет, окрашивая белый снег в опалово-молочный тон. Король разбойников подошел к Прю и положил руку ей на плечо. Его рыжая борода была покрыта инеем.

— Ради твоей безопасности, — сказал он, — придется тебе побыть у нас.

— Кто… что это было? — спросила Прю.

— Перевертыш, — объяснил Кертис. — Все это будет звучать как бред. Ее послали убить тебя, Прю.

— Кто послал?

— Мы не знаем, — ответил Брендан. — Главное — тебя надо спрятать. Эта тварь от нас хорошенько получила, но вряд ли ее это остановит.

— А мисс Теннис? Что стало с ней?

Кертис с Бренданом переглянулись.

— Мне кажется, мисс Теннис не существует, — осторожно начал мальчик. — На самом деле она — кицунэ. Черная лиса, которая может превращаться в человека.

Прю растерянно помассировала затылок, прокручивая в уме прошлые несколько недель: увольнение миссис Эстевес, неожиданная замена в лице мисс Теннис, грязь у нее под ногтями, когда она нашла Прю на обрыве.

— Зачем? — только и сумела выдавить девочка, оглушенная всеми этими странностями.

— Долгая история, — отозвался Кертис. — Пойдем в тепло.

Попрощавшись с измученными цаплями, путешественники двинулись по густому подлеску. Брендан уверенно вел двоих ребят за собой сквозь плотную стену деревьев. Прю на ходу осыпала спутников вопросами.

— Твоей семье ничего не грозит, — ответил король на один из самых важных вопросов. — Нам сказали, что кицунэ, хоть и злобные создания, редко когда отклоняются от намеченной цели. Она охотилась за тобой, а не за твоей семьей. — Перед глазами у Прю встала картина: остывающее на столе карри и родители, тревожно глядящие на часы. К этому времени они должны были уже понять, что она пропала.

— Мне надо дать им знать, что все нормально.

— Уже, — заверил Кертис, поднимая низкие ветви завитого клена и пропуская ее вперед. — Филин обещал позаботиться об этом, послать к ним вестника.

— Вот это будет зрелище, — сказала Прю, представив, как удивится мама, когда ей на коленку сядет скворец и начнет объяснять, что у ее пропавшей дочки все хорошо, ее забрали разбойники и унесли обратно в Непроходимую чащу. — С другой стороны, они и не такое уже повидали.

— Вот-вот, — кивнул Кертис. — Семье Маккил к странностям не привыкать.

На пути оказалась узкая расщелина, мостом через которую служил огромный поваленный кедр. Все трое осторожно прошли по поросшему мхом стволу над бушующим внизу ручьем.

— Так куда мы идем? — спросила Прю.

— В лагерь, — ответил Брендан. — Там ты будешь в безопасности. Если кто не из разбойников, так в жизни его не найдет.

— И что тогда?

— Переждем.

Тут Кертис с энтузиазмом вставил:

— Может, тебе пока пройти разбойничью подготовку?

Брендан неодобрительно хмыкнул:

— Не стоит ей высовывать нос из лагеря. По-хорошему, и нам с тобой тоже.

— А, точно, — вспомнил Кертис. — Волк еще сказал, возможно, кицунэ охотятся за всеми, кто стоял за… как они его там называют… велосипедным переворотом.

— Велосипедным? — повторила Прю озадаченно.

— Да, название придумали, когда ты уже уехала, — объяснил мальчик. — Так назвали революцию в южнолесском правительстве, когда мы — после сражения при Пьедестале — освободили птиц и выкинули Ларса из усадьбы. Я тогда об этом особенно не задумывался, но, наверное, для народа велосипед и все дела — это как бы символ. Тебя, кажется, называют Дева на велосипеде.

— Дева на велосипеде, — повторила Прю тихонько, пробуя слова на вкус. Если честно, титул этот показался ей довольно симпатичным. Внезапно ее осенило. — Погоди. Если эти перевертыши охотятся за революционерами, значит, и за Ифигенией тоже? И за филином?

— Возможно, — сказал Брендан. — Мы не знаем точно, что замышляют эти убийцы — и их заказчики. Мы даже не знаем, сколько их. Может, на всех хватит. А может, ты особенная! Но как бы оно ни было, наше дело — сберечь тебя, Прю, потому что Снаружи тебя охранять некому.

Они шли друг за другом по звериной тропе, которую Прю при всем желании не могла бы различить в подлеске. Кертис рассказал ей все, о чем на тайном собрании доложил им капрал Доналбейн: о патриотизме революционеров, об укреплении Синода, бесполезности временного правительства, бедах, которые принесла с собой суровая зима, и волнениях в усадьбе. От всей этой информации у девочки закружилась голова.

— Не верится, что столько всего случилось за каких-то несколько месяцев! — воскликнула она, следуя за своими спутниками по краю травянистого луга. — И вообще, все неправильно! — Она резко остановилась и уперлась кулаками в бока. — Может, нам просто… в конце концов, я же эта самая Дева на велосипеде! Может, нам просто собраться, пойти всем вместе в усадьбу и устроить все как надо?

— Больно это опасно, Прю, — возразил Брендан. — Нам сказали держать тебя подальше от всех, кто может желать тебе зла. Идем, не останавливайся. Мы почти добрались.

Еще полтора десятка шагов, и они добрались до густых и высоких зарослей гаультерии, которые, казалось, бесконечной стеной тянулись в обе стороны. Брендан остановился и принялся их рассматривать.

— Мы тут обосновались совсем недавно, — объяснил он. — Я еще привыкаю к… Где же… А!

В зеленых зарослях торчал незаметный кусок похожей на паутину ткани, потянув за который, Брендан открыл тайный проход. Прю шагнула туда первой, наклонив голову, чтобы низкие ветви не цеплялись за волосы. Когда толстенная живая изгородь осталась позади, девочка вдруг почувствовала, что земля исчезла из-под ее ног. Вскрикнув, она попятилась назад. Луна скрылась за облаком, и дорога впереди оказалась окутана мраком. Сзади появился Брендан с горящим факелом в руке.

— Смотри под ноги. — Король разбойников вытянул руку с факелом вперед, и Прю увидела, что они стоят на краю утеса.

— Что это? — воскликнула она.

— Большой овраг, — ответил Брендан. — Наш новый дом.

Передав факел Кертису, он вытащил свернутую за одним из камней веревку, а потом коротко, пронзительно свистнул и сбросил ее вниз. Она тихо стукнулась о каменистый склон. С одного конца веревка была привязана к широкому дереву, второй Брендан зацепил за железное кольцо у себя на ремне и подергал — держалось крепко.

— Залезай, — махнул он рукой.

Прю обхватила Брендана руками за шею, и он начал спускаться по отвесной стене. Сердце у нее тут же ухнуло в пятки. Разбойник ловко перебирал руками в перчатках, и они спускались все ниже. Девочка уткнулась лицом ему в плечо и зажмурилась изо всех сил; от него пахло потом и вечнозеленой хвоей.

Через какое-то время, когда темное, пасмурное небо над головой почти исчезло в каменистых челюстях склонов, они добрались до деревянной платформы с тускло горящим красным фонарем. Брендан мягко поставил свою ношу на землю и дважды сильно дернул за веревку. Прю огляделась вокруг, приходя в себя. Дно пропасти по-прежнему скрывалось во тьме. Вдалеке виднелось несколько искр, похожих на стайку светлячков. Вскоре Кертис присоединился к ним и отцепил веревку от своего ремня с пряжкой в виде восьмерки. Прю посмотрела на него с восхищением.

— Где ты этому научился?

— Скалолазание у нас третьим уроком, — улыбнулся он.

С другого конца веревочного моста послышался свист, и кто-то махнул фонарем. Брендан ответил двумя короткими свистками, и путешественники двинулись по мосту. Между склонами бушевал ветер; на полпути мост начало гнуть и трясти. Прю, цепляясь пальцами за веревочные перила, изо всех сил старалась не смотреть вниз. Добравшись до платформы на другой стороне, они встретили там разбойника.

— Эймон, — поприветствовал его Брендан.

— Король, — кивнул тот в ответ.

Теперь Прю разглядела, что за призрачные огни ей мерещились на той стороне: по всему крутому склону горели фонари, освещая углубления в камне, грубые деревянные двери и пороги, покрытые занавесями из оленьих шкур. Их соединяло множество веревочных мостов, и еще несколько пересекали овраг дальше по склону, где тоже горели фонари. Вниз по стене вели деревянные ступени, и головокружительные созвездия огней исчезали вдали. Услышав их свист, из расщелин стали появляться лица разбойников, которые с любопытством разглядывали новоприбывших.

— Вы переехали, — только и выдавила изумленная Прю.

— Ага, — кивнул Брендан. — Мы меняем укрытие, когда на сходке решается, что лагерь в опасности. Нас нашли койоты, так что выбора не было. — Стоя на платформе, он с гордостью оглядел лагерь, протянувшийся во все стороны по отвесной стене. — Ты бы видела, с какими плясками мы его обустраивали — но хотя бы можно надеяться, что останемся тут надолго.

Прю заглянула через край, пытаясь разглядеть самые дальние пещеры, освещенные факелами. За ними простиралась кромешная тьма.

— А сколько еще до дна?

— Никто не знает, — ответил Брендан. — Мы нашли кое-какие следы древних поселенцев, расщельников, еще ниже, но потом дорога стала больно трудной. Так что уж не роняй туда ничего ценного, а то шиш достанешь.

Шаткая деревянная лестница вела вниз к длинной платформе, вытянувшейся по склону и окруженной деревянными же перилами. С одного края в ней была дыра, пропускавшая узловатое дерево, которое росло из отвесной стены. Крепкий ствол обвивал трос, спускавшийся в темноту. По тросу через систему рычагов и колес ходил большой деревянный ящик, по размеру подходящий для четырех-пяти человек. Брендан указал рукой вперед, и Прю осторожно шагнула в кабину.

— Держитесь, — предупредил разбойник, когда Прю с Кертисом заняли свои места. Кертис отцепил веревку, которая удерживала ящик на месте, и вся конструкция зашевелилась, опускаясь мимо головокружительного множества освещенных лампами навесов и пещер, платформ и переходов.

У одной из таких платформ лифт резко остановился, и их поприветствовал еще один часовой. За ним Прю увидела широкое углубление в скале, в центре которого горел большой очаг. Вокруг собралось множество пестро одетых разбойников. В воздухе витал запах дичи. Стоило девочке шагнуть на каменный пол пещеры, всеобщее внимание тут же обратилось к ней.

— Прю! — воскликнул кто-то.

— Внешняя! — сказал другой.

Брендан торопливо утолил их любопытство.

— Друзья! Принимайте обратно нашу подругу и союзницу Прю Маккил. Нас попросили дать ей убежище. Ее жизнь в большой опасности.

Ответом ему было одобрительное бормотание. Прю уловила, как кто-то заворчал что-то про «лишний рот», но на него сразу же зашикали. И тут раздался вопрос:

— Что за опасность?

Брендан рассказал собравшимся все, что знал сам; подробно описал их визит на север и схватку Снаружи. Когда он умолк, в пещере повисло молчание; подоспели еще разбойники; из-за ног родителей выглядывали чумазые лица малышей. В конце концов, один из слушавших вышел вперед. Это был юноша, одетый в побитое жизнью пальто и подпоясанный кушаком. Прю его не узнала, но решила, что им пришлось, наверное, пополнять ряды после сражения с губернаторшей.

— Но, Брендан, — спросил он нерешительно, — что, если эта штука сунется сюда?

Женский голос подхватил вопрос.

— Да! Мы ведь только устроились. Нам тогда придется опять уходить?

— Никто сюда не сунется, — успокоил их Брендан. — Даже близко не подойдет. За целое поколение я не видел такого удачного места для лагеря. Мы его оставим не раньше, чем сегодняшние наши малыши доживут до седин. Но если вам будет так спокойнее, удвоим стражу, добавим часовых. Даже если эта кицунэ тут появится, ей не уцелеть. Ясно?

В ответ ему нестройным хором прозвучало «да».

— Многие из вас считают, — продолжал король разбойников, — что нам тут ни к чему лишний рот. Ваша тревога понятна. Я знаю, что запасы на исходе. Знаю, что с налетов мы возвращаемся пустыми. Но мы шайка сильная и видали времена похуже. Мой прапрадед Бен пережил Разбойничьи войны — его народ тогда ел одну траву да мох и все равно вышел победителем. Это в наших жилах. Выдюжим.

Толпа посовещалась между собой и наконец вынесла решение: Прю можно остаться. Девочка тепло улыбнулась разбойникам.

— Спасибо вам всем, — кое-как удалось ей выдавить, но от усталости голос не слушался. День был очень долгий. Кертис заметил и легонько толкнул ее локтем.

— Пошли, — сказал он. — Я тебя отведу в ученическую казарму.

Друзья пожелали всем доброй ночи и двинулись по деревянному переходу, который, змеясь, уходил прочь от общей пещеры. Кертис нес красный фонарь, освещая дорогу. Прю на ходу разглядывала друга в рассеянном свете фитиля; таким она его еще никогда не видела. Он казался ей старше, лицо уже не было круглым. На левой линзе очков в тонкой оправе, у самого носа, виднелась крошечная трещинка. Плечи в потрепанном мундире казались куда шире, чем раньше. И глаза его тоже повзрослели, стали глубже.

Кертис заметил ее взгляд.

— Ты чего? — спросил он, смущенно улыбнувшись.

— А, да не знаю, — сказала Прю. — Просто ты изменился.

— Ну, я же теперь первоклассный разбойник, хоть и новичок.

Такая формулировка ее рассмешила.

— Ох, Кертис. Кто бы знал, каким ты станешь.

— Я тут на своем месте, Прю. Это моя жизнь.

От перехода отделился веревочный мост через пропасть. Они свернули.

— А твои родители? И сестры?

— У них все хорошо. Я недавно попросил одного журавля слетать и проверить, как у них дела. Он передал, что они уезжали с чемоданами — наверное, отдыхать. Так что, думаю, они справляются и без меня.

Прю кивнула, немного успокоившись.

— Ты им расскажешь?

— Не знаю, — ответил Кертис. — Может, когда-нибудь. Все сложно. Я не хочу, чтобы они пытались меня найти, — вдруг еще заблудятся во внешнем поясе.

— Но ведь ты же полукровка, — заметила Прю, когда они сошли с моста и Кертис двинулся к следующей лестнице. — Может, они смогут пройти?

— Да кто же знает, откуда взялась эта кровь? — возразил мальчик. — Может, один из них и пройдет, а другой не сможет. — Он подумал мгновение. — Наверное, сестры мои тоже полукровки, а?

Лестница кончилась, и перед ними растянулся новый деревянный выступ. Впереди исчезал в темноте тонкий трос, привязанный к высокому столбу. Вдали мерцал огонь костра. Кертис приложил пальцы к губам и пронзительно свистнул, а уже через пару секунд послышался скрежет металла. По тарзанке, громко стукнувшись о столб, скользнул деревянный крест, примотанный медной проволокой.

— Пойдешь первой? — спросил мальчик, взяв его в руки.

— Ладно, — согласилась Прю, содрогнувшись, и схватилась за крест.

— Держи крепко, — напомнил Кертис.

— Да ладно, — усмехнулась она. — Слушай, я прирожденная разбойница. Еще сама тебя кое-чему научу. — С этими словами девочка оторвалась от земли и с головокружительной скоростью понеслась через Большой овраг. Холодный ветер хлестал по лицу и кусал ладони; она чувствовала, как лицо багровеет от холода. Но когда первый приступ страха прошел, Прю заулыбалась так широко, что заболели щеки.

Элси, кажется, едва успела закрыть глаза и провалиться в полудрему, как спальню наполнил звон, а следом опять залаял громкоговоритель:

— СИГНАЛ К ПОБУДКЕ! НАЧАТЬ ФИЗИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ!

Вокруг тут же раздались недовольные голоса сонных девочек и шуршание тридцати откидываемых одеял. Элси встала вслед за всеми, заметив, что Рэйчел умудрилась не просто проигнорировать приказ из динамика — она его, кажется, вовсе проспала. Элси громко прошептала:

— Рэйчел! Просыпайся!

Никакого ответа не последовало.

В спальню вошла невысокая пожилая женщина в сером домашнем платье. Длинным деревянным шестом она опустила на восточной стене большой белый экран. Потом перешла в другой конец комнаты и, сняв чехол, явила миру древний кинопроектор на невысокой подставке. Женщина включила его, и на экране появилось дергающееся светлое пятно. Это была очень зернистая черно-белая видеозапись девушки в трико. Выглядела пленка бесконечно древней. Фигура на экране задвигалась, и девочки в комнате принялись повторять каждое ее движение. Элси последовала за всеми: девушка дотянулась до пальцев на ногах — и Элси тоже. Девушка начала прыгать «ноги вместе — ноги врозь» — Элси тоже попрыгала. Зарядка длилась где-то минут десять, и от каждого движения толпы девочек деревянный пол немилосердно трясся. Рэйчел каким-то образом удавалось спать дальше. Между упражнениями Элси пинала ножки кровати сестры, но безрезультатно. Наконец видео закончилось, и проектор с громким треском выключился. Зато включился динамик.

— МЕСТО ДВАДЦАТЬ ТРИ.

Ноль реакции. Элси незаметно шагнула в сторону и снова пнула кровать.

— Рэйчел! — шепнула она.

— М-м-м? — отозвалась та, уткнувшись носом в подушку.

— МЕСТО ДВАДЦАТЬ ТРИ! ВСТАТЬ НЕМЕДЛЕННО!

Рэйчел высунула руку из-под тонкого одеяла и принялась ощупывать постель рядом с собой, видимо, в поисках несуществующего будильника.

— Мам! — буркнула она. — Ну еще десять минут.

Девочки вокруг захихикали.

— МИСС ТАЛБОТ! — скрежетнул громкоговоритель.

Старушка, управлявшая проектором, дошаркала до постели Рэйчел и, глубоко вдохнув, резко подняла край кровати, отчего сонная девочка бухнулась на жесткий деревянный пол. Кое-как она поднялась на ноги, пытаясь сориентироваться в происходящем. Соседки перестали хихикать и уставились себе под ноги.

— ЗАВТРАК В СЕМЬ НОЛЬ-НОЛЬ. ЗАТЕМ ВСЕМ РАБОЧИМ БРИГАДАМ ЯВИТЬСЯ В ЦЕХ.

Толпа покорно принялась натягивать грязные серые комбинезоны. Кое-кто шепотом переговаривался с соседями; остальные готовились к рабочему дню молча. Рэйчел и Элси наблюдали за всем этим изумленно, не шевелясь, пока Марта не ткнула Элси носком в ногу.

— Одевайтесь в рабочее, — шепнула она.

— В это? — спросила Элси, указывая на то, что им выдали вчера вечером; ее сверток до сих пор был не распакован.

Марта закатила глаза.

— Да, — сказала она, а потом добавила: — Мне что, самой тебя одевать, что ли?

Девочка постарше, соседка Марты, заметила вполголоса, аккуратно зашнуровывая высокие рабочие ботинки с железными носками:

— Новичкам помогаешь, а, Марта?

— Такая уж я добрая душа, — едко ответила та.

— Мы что, тоже должны идти работать? — спросила Элси.

Девочка в сапогах подавила смешок.

— Да, — кивнула Марта, — должны. Мы все должны.

Элси окинула комнату озадаченным взглядом.

— Но я никогда раньше не работала. В смысле, я помогала по дому и все такое. Но чтобы прямо работать, на работе…

— Ну, тогда с почином, — сказала Марта.

Рэйчел, по-прежнему полусонная, молчала на протяжении всего разговора.

— Эй, очкастая, — окликнула она наконец.

Девочка прожгла ее взглядом.

— Не знаю, кто тебе такое сказал, но мы тут всего на пару недель. Мы на самом деле не «сироты». — Произнося это слово, она изобразила кавычки пальцами. — Так что мне не кажется, что мы должны работать, уж извини. Особенно в каком-то там цеху.

— Все так говорят, — заметила соседка Марты, которая дошнуровала наконец ботинок.

— Кто все? — спросила Рэйчел.

— Новички. Новенькие. Те, кто только поселился. Все говорят: «Не буду я работать, родители меня скоро заберут». Или: «Вдруг меня сегодня удочерят! Не хочу пачкать руки в цеху». Все одно и то же. Вы сломаетесь. Уж поверь, сломаетесь. — Голос ее звучал глухо, будто эхо в пустом, давно иссохшем дереве.

— Или что? — возразила Рэйчел. — А если я откажусь? Это вообще-то незаконно.

— Получишь выговор, — вставила Марта.

Рэйчел рассмеялась:

— Выговор? Ужас какой! — Она приложила руку ко лбу, изображая испуг. — Как же я его вынесу?

— А что такое выговор? — прошептала Элси.

Марта, проигнорировав ее, направила свое растущее раздражение на Рэйчел.

— Ну, если наберешь много, заработаешь запрет на усыновление.

— Какой-какой запрет? — спросила Рэйчел, уронив руку.

— На усыновление. Значит, что тебя нельзя будет отсюда забрать, — ответила девочка.

— Но это же бред! Я не сирота! Меня и так никто не смог бы забрать! — Голос Рэйчел перестал звучать язвительно — теперь в нем появилась нотка искренней паники.

— Тут все сироты, — возразила Марта. — Хотя все равно никого не забирают. Вот только если получишь запрет, отправишься в кабинет к директору. И мы тебя больше никогда не увидим.

— П-правда? — заикаясь, спросила Элси. — Никогда?

— Никогда, — подтвердила Марта.

Рэйчел, еще не до конца стряхнувшая с себя сон, глазела на младших девочек.

— Это бред, — повторила она. — Они не могут так делать. Мы тут временно. Мама с папой вернутся через две недели.

— А ты говорила, что не вернутся, — напомнила Элси.

Рэйчел бросила на нее сердитый взгляд.

— Я шутила. Это неправда. Конечно вернутся.

Марта натянула серый комбинезон, вытерла масло с защитных очков и надела их на голову.

— Ну, тогда вам повезло, — сказала она безразличным тоном. — Главное — не нарывайтесь на выговор.

Рэйчел злилась все сильнее. Лицо ее приобрело оттенок спелого осеннего помидора. Элси это зрелище было знакомо — она видела у сестры такой цвет лица, когда мама пробралась к ней в комнату и выбросила всю ее черную помаду; Элси крепко прижала Тину к груди, будто защищая от неизбежного взрыва.

— Они — не — имеют — права, — проговорила Рэйчел четко, с каждым словом все громче, а потом во всю мочь проорала: — Мы… мы же в Америке! — И с этим финальным заявлением она рванула к двери. Красная шерстяная поддевка была ей великовата, и при каждом шаге штанины приходилось подтягивать. Остановившись под динамиком, девочка сердито обратилась к безликому голосу. — Эй! — позвала она. — Я здесь как бы временно. И моя сестра тоже. Мы не сироты. И не будем работать ни в каком цеху.

Ответа не последовало.

— И еще, мне кажется, с детьми тут плохо обращаются. По-моему, детей по закону нельзя заставлять работать на заводе. Это точно.

По-прежнему тишина.

— Так нечестно. Можно мне позвонить?

У дальней стены зашептались две девочки.

— Ну, ладно. — На Рэйчел снова напало упрямство. — Тогда так: я отказываюсь работать в вашем дурацком цеху. — Она показала динамику язык и гордо пошла обратно. Вся комната молча наблюдала. Марта застыла на месте, так и не отняв руку от очков. Не найдя слов, Элси включила Тину Отважную.

— ХОРОШИЙ ДЕНЬ ВСЕГДА НАЧИНАЕТСЯ СО СБАЛАНСИРОВАННОГО ЗАВТРАКА, — услужливо сообщила кукла.

Не успела Рэйчел дойти до кровати, как динамик ожил. Девочка резко остановилась.

— МЕСТО ДВАДЦАТЬ ТРИ. ПЕРВЫЙ ВЫГОВОР, — объявил он равнодушно — если к механическому голосу вообще можно применить это слово.

Гордое выражение на лице Рэйчел моментально сменилось сначала потрясением, а потом — отчаянной злостью. Но только она собралась развернуться и крикнуть какую-нибудь дерзость, Элси схватила ее за руку.

— Рэйч, пожалуйста, — взмолилась она, — не надо! Просто… молчи!

Рэйчел опустила взгляд на ладошку сестры на своем предплечье, напрягшемся от ярости. Наконец гнев рассеялся, будто облако, и она снова спрятала лицо за волосами. Элси почувствовала, как расслабляются мышцы под ее рукой, разжала пальцы и серьезно посмотрела на сестру.

— Всего две недели, помнишь? — сказала она. — Давай просто потерпим.

— Ладно, Элс, — кивнула Рэйчел. — Ладно. — И она безнадежно осела на кровать.

Понадобилось несколько минут, чтобы драматическая атмосфера несколько рассосалась; пока сестры покорно натягивали комбинезоны, все следили за ними взглядами. Мисс Талбот забрала у них одежду, в которой они приехали, объяснив, что им разрешат снова надеть ее, если приедут усыновители — хотя не было никаких признаков того, что такое вообще может случиться. Потом Мельберги встали в строй с остальными девочками и степенно зашагали в столовую, где их ожидал завтрак, состоящий из непропеченных блинчиков и водянистого апельсинового сока. Вскоре к ним присоединились жители второй спальни — разношерстная толпа одетых в комбинезоны мальчишек. Те точно так же молча приступили к завтраку. Элси и Рэйчел сидели отдельно от остальных, на другом конце облезлого стола, но не по своей воле, просто никто не хотел сидеть с ними. Рэйчел поковырялась в тарелке, раза два подняла вилку ко рту и наконец, сдавшись, положила ее обратно на тарелку. Вспышка, которую Элси наблюдала в спальне, давно погасла; вернулась прежняя Рэйчел — печальная и мрачная.

Когда они закончили и поставили железные подносы на медленно ползущую ленту конвейера, лающий голос из динамика над дверью столовой скомандовал всем построиться у стены. Дальше колонна строевым шагом двинулась к выходу и вниз по широкой лестнице. Откуда-то издалека доносился ритмичный шипящий звук. Лестница привела их в новый длинный коридор, в котором шаги отдавались отрывистым эхом, после чего они оказались перед высокими двойными дверьми. Те, должно быть, открывались автоматически, потому что стоило колонне подойти, как они распахнулись с гидравлическим хрипом, открывая картину, от которой желудок будто наливался свинцом.

Перед ними был зал. Очень большой зал. Вообще-то, когда они подъезжали, Элси даже не заметила постройки, в которой могло бы располагаться такое огромное помещение. Но все же он, без сомнения, существовал и был под завязку набит всяческими механизмами. Мелкими. Крупными. Медными. Бронзовыми. Деревянными. У некоторых из изогнутых труб вырывался пар. У других — дым и пламя. Одни были похожи на чайники с кучей кнопочек и индикаторов. Другие — на ящики, из которых торчали железные и медные щупальца. Одни вращались, другие нет, одни свистели, другие пукали. И все они соединялись сетью разноцветных проводов и кабелей, отчего огромный зал был похож на внутренности телевизора. Папа Элси однажды позволил Кертису разобрать старый телевизор у него в комнате, и тот, развинтив миллиард болтов, явил взгляду целую запутанную вселенную загадочных схем и проводов. Пахло в зале почему-то малиной. Между всем этим множеством приспособлений змеился длинный конвейер, и большинство детей собралось вокруг него, вытирая руки и готовясь к началу рабочего дня.

Посреди зала, в свете нескольких ламп, заключенных в клетки на сводчатом потолке, стоял Джоффри Антэнк. В руке он держал кружку и рассеянно попивал из нее, пока дети занимали свои места у ленты конвейера. Когда подошла очередь сестер, Антэнк шагнул к ним.

— Это вы — новенькие, я так понимаю? — спросил он. — Мельберги?

Не успела Элси открыть рот, как Рэйчел выступила вперед и закрыла ее собой.

— Да, а вы кто?

Тот сделал глоток из кружки.

— Джоффри Антэнк. Для вас — мистер Антэнк. Владелец и главный инженер-механик.

— По-моему, то, что вы делаете, незаконно, — заявила Рэйчел.

— Никого это не интересует, дорогая моя, — парировал Антэнк.

— Я хочу позвонить.

— А не хочешь ли ты выговор? Еще один.

Элси постучала сестру по локтю. Видя, что Рэйчел отступилась, Джоффри продолжил:

— Руки, пожалуйста.

— Что? — удивилась та.

— Покажи мне свои руки, пожалуйста.

Рэйчел покорно вытянула руки. Джоффри придирчиво их осмотрел.

— Конвейер, третий пункт. — Он указал в сторону деревянной таблички, на которой стояла римская цифра III. — Соседи объяснят тебе, что делать.

Рэйчел последний раз взглянула на сестру и побрела прочь. Джоффри повернулся к Элси.

— Руки, пожалуйста, — повторил он.

Элси послушалась. Без Тины Отважной, которую она надежно спрятала в ящик у кровати, ладони казались пустыми.

Внезапно Джоффри выпучил глаза.

— Прекрасно! — воскликнул он и, поставив кружку, пристально вгляделся. — Такие… маленькие! — выдохнул наконец Антэнк, а потом поднял взгляд на лицо Элси. — Деточка, — сказал он, — природа наградила тебя руками, которые просто созданы для машиностроения. Я не видел таких рук уже много лет!

— Спасибо, — против воли пробормотала Элси.

Джоффри положил руку ей на плечо и повел к одному из механизмов — лежащей на боку блестящей алюминиевой бочке, от которой отходило множество красных и синих пластиковых трубок. На передней панели было три индикатора: один помеченный буквами АСК, другой — UZ, а третий — символом, который показался Элси похожим на перевернутый рожок от мороженого.

— Этот малыш, — сказал Джоффри, похлопывая цилиндр по стенке, — называется осциллятором ромбоидного шлифования два-ноль. Если кратко, ОРШ.

— А что он делает? — спросила Элси.

— Осциллирует, конечно. И шлифует. Шлифует то, что осциллирует. Ну а «ромбоидный» — это пусть каждый сам догадается.

Элси не знала, что такое «осциллировать», но ничего не сказала.

— Значит, так, — продолжил Джоффри, — работать на нем несложно. Куда проще, чем на модели один-пять, уж поверь. Нажимаешь вот эту кнопку, ждешь десять секунд, потом тянешь за этот рычаг. Дальше ты услышишь звяканье.

Джоффри показывал все это на практике. Механизм издал металлический лязг, а следом тихий звук вращения.

— Когда услышишь, нужно открыть вот эту панель и… вуаля! — Внутри, за маленькой дверцей, Элси увидела крошечную железную гайку — для такой понадобился бы очень маленький болтик.

— Возьми ее, пожалуйста. И поскорее, — скомандовал он.

Элси послушно засунула руку в узкое отверстие, схватила гайку и подала Антэнку. Взяв ее большим и указательным пальцами, он продолжил:

— Отлично. Это — высоколегированная ромбоидноосциллированная болтовая гайка. Такой вот маленький кусочек металла стоит больше, чем среднестатистический человек зарабатывает за год. Понимаешь ли, все те улучшения, которые внесли в прошлую модель станка, мне показались недостаточными. Поэтому я взял на себя смелость кое-что добавить. Финальные штрихи, так сказать. Конечно, гарантии пришлось лишиться.

Механизм издал громкий звук, и на то место, где только что была гайка, опустился ряд железных зубов. Джоффри улыбнулся. У Элси округлились глаза.

Антэнк кашлянул и продолжил:

— В общем, чтобы максимизировать производительность станка, пришлось отказаться от некоторых… как бы выразиться… мер безопасности. Раньше он просто выплевывал гайку вот на этот поднос, а теперь нужно, чтобы кто-нибудь с очень маленькими пальцами вынимал ее вручную. Вот как ты сейчас.

— Ага, — сказал Элси. — Ясно.

— Только нужно кое-что понимать… — Тут он помедлил и неловко посмотрел на нее. — Извини, как тебя зовут?

— Элси.

— Чудесное имя. Так вот, Элси, деточка, если твои пальчики будут еще внутри, когда станок начнет рекалибровку раздатчика, машиностроительная индустрия лишится одной из двух самых замечательных рук, какие только работали в ней за последние три года.

— Что? — спросила Элси, запутавшись в хитроумной последней фразе.

— Ну, или за последние два года. Твои руки определенно в десятке лучших. Замечательные, крошечные ручки.

— Он отрежет мне руку? — ахнула Элси.

Джоффри снова кашлянул.

— Да. — Улыбка. — НО! У тебя есть не меньше пяти-шести секунд. Такая одаренная девочка, как ты, без сомнения, справится за две, максимум три.

Элси все же не могла прогнать мысль о последствиях промедления; в эту минуту ее вдруг пронзило осознание ценности того факта, что у нее две руки. Она попыталась представить жизнь без одной из них: вот она в будущем стоит на кухне и крюком-протезом пытается сделать себе сэндвич с джемом и арахисовым маслом. Даже в воображении это казалось делом очень нелегким.

Джоффри щелкнул пальцами.

— Не отвлекайся, Элси, деточка. Еще тебе нужно помнить, что эти гайки очень ценны. Очень-очень ценны. Настолько, что если хотя бы одну испортить — а станок ее испортит, если не вынуть вовремя, уж поверь мне, — то мы, завод, приют, да и все общество в целом, окажемся в мире, где не хватает одной высоколегированной ромбоидноосциллированной болтовой гайки. А это плохо. Просто ужасно. Ты поняла?

— Да, мистер Антэнк, — ответила Элси.

— И мне очень жаль, но если ты все же не вынешь какую-нибудь гайку из станка вовремя своими первоклассными машиностроительными руками и испортишь ее, мне придется — против своей воли — сделать тебе выговор.

Элси пронзило ледяным копьем ужаса.

— Да, мистер Антэнк.

— А ты знаешь, что бывает, если получить три выговора, так?

— За… запрет на усыновление?

— Именно, — просиял Джоффри. — Ты очень быстро учишься, Элси. Мне кажется, ты очень умная девочка. А очень умные девочки часто делают в машиностроении замечательную карьеру.

— Спасибо, сэр, мистер Антэнк, сэр.

— Что ж, тогда я передаю этого малыша в твои руки. Запомни: кнопка, десять секунд, рычаг, услышишь звук. Да? — Он повторил, подчеркивая ритм и созвучие: — Кнопку нажать, десять секунд, рычаг повернуть, услышишь звук. — Уже отойдя от Элси, он все напевал эту мантру и шевелил пальцами, будто дирижировал оркестром. Вернувшись в центр зала, Джоффри окинул взглядом размах деятельности. Станки работали на полную мощность, издавая целую симфонию звона, жужжания и воя; дети упорно трудились: одни — на станках, как Элси, другие, как Рэйчел, — работали с малюсенькими болтами, гайками и шестеренками, стоя у конвейера.

— Вы льете бальзам мне на душу, дети! — воскликнул мистер Антэнк. — Своим прилежным трудом. Помните, машиностроение создает… что?

— МЕХАНИЗМЫ, — хором отозвались дети.

— А механизмы создают…

— КОМФОРТ.

— А что такое комфорт?

— СВОБОДА.

— А свобода — это… давайте, дети. На счет «три». Раз, два, три…

— СЕМЬЯ, — закончили дети одновременно с Джоффри.

— Правильно, семья, — сказал он. — Так, если я кому-то понадоблюсь, я вон там… — Антэнк указал на большие окна, выходящие в зал. — Буду присматривать за своими маленькими работягами. Пока! — И он вышел, прихватив на ходу кружку.

Элси повернулась к ОРШ 2.0. Индикаторы АСК и UZ показались ей горящими глазами. Мысленно повторяя стишок, которому научил ее Антэнк, она приступила к делу. Несколько простых движений, короткий звон, и вот за дверцу станка упала блестящая гайка. Сердце Элси застучало где-то в горле; она молниеносно сунула руку внутрь, вынула деталь, и тут же ряд железных зубьев опустился ровно на то место, где только что были ее пальцы. Шепотом поблагодарив небеса, девочка положила гайку на конвейер, бегущий от ОРШ. За соседним станком стояла Марта. Надвинув защитные очки на глаза, она поднесла к свежеизготовленной гайке что-то вроде флюоресцентной лампы на шарнире. Заметив, что Элси смотрит, она помахала ей рукой.

— Не останавливайся, — крикнула Марта, пересиливая шум станков, показала Элси два больших пальца и вернулась к работе.

Та последовала примеру и снова нажала на красную кнопку, извлекая из алюминиевого брюха машины лязгающий звон.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Вспомнить сон Большая гонка

Ифигения села на край кровати и потерла руками лодыжки. Они ужасно болели; казалось, с каждым днем суставы воспалялись все сильнее и сильнее. На плечи старейшины мистиков тяжелой мантией опускалась старость, и ей это ничуть не нравилось. Горящий фитилек керосиновой лампы отбрасывал на стены скромной спальни дрожащие тени; за окнами чернело раннее утро. Сделав решительный вдох, она до конца натянула под рубахой шерстяные гамаши. Холод мучил ее хрупкие кости. Снизу послышался шум: открылась дверь, и в коридоре раздались шаги.

— Эй? — позвала Ифигения. Ответа не было. Она со стоном поднялась с кровати и дошаркала до лестницы. — Кто там?

— Простите, старейшина, — раздалось натужное бормотание. — Я пришел разжечь огонь.

Ифигения вздохнула.

— Доброе утро, Бальтазар, — сказала она, узнав голос послушника, и подошла к перилам, чтобы посмотреть, как тот несет дрова к очагу. Он уронил свою ношу в железное углубление с облегченным вздохом и поднял взгляд на Ифигению.

— Поставить воду?

— Да, Бальтазар, спасибо, — ответила та. Снова добредя до кровати, она надела потрепанные тапочки и потянулась. Позвоночник издал долгий и скорбный хруст; старейшина с улыбкой покачала головой. «Все теперь дается не так просто, как бывало, — подумалось ей, — и особенно тяжко подниматься по утрам». С этой мыслью Ифигения пошла к лестнице.

— Как спалось? — спросил Бальтазар, заметив, как она медленно спускается по ступенькам, и поднес к разложенной в очаге растопке длинную спичку; вскоре дрова занялись тепло мерцающим пламенем.

— Плохо, — ответила Ифигения. — Совсем плохо. Но ничего удивительного. Я не ожидала ничего другого; уже давно не сплю крепко, это не моя сильная сторона.

— Жаль это слышать, старейшина, — сказал Бальтазар, глядя на разгорающееся пламя, и сдвинул темный жестяной чайник на крючке так, чтобы тот оказался над огнем.

Ифигения опустилась в кресло у очага. Пока грелась вода, а прислужник бегал за новой порцией дров, она задумалась о том, что видела во сне и что в конце концов заставило ее проснуться. Запутанный и туманный сюжет глубокого сна привел ее на незнакомую поляну. Сбитая с толку, она держала что-то в руке, но ее не тянуло посмотреть, что же это; по какой-то важной, но неясной причине она держала руку крепко сжатой. Краем глаза на другой стороне поляны Ифигения видела какие-то тени. За ней следили. Со скоростью и выносливостью девочки она бросилась через лес, прижимая руку с таинственным сокровищем к груди. Добежав до узкой расщелины в холмах, она остановилась. Тени все приближались, но тьма оврага казалась зловещей и полной опасности. Внезапная вспышка рациональности отозвалась отчаянным желанием посмотреть, что же она прижимает к груди. Раскрыв ладонь, Ифигения увидела что-то наподобие блестящего металлического кольца со сложным переплетением граней. Размером оно было с маленький камешек и усыпано по окружности зубцами. Тени подобрались уже совсем близко, и тогда, снова сжав руку в кулак, она кинулась в черный зев оврага по каменистой тропе, которая спускалась вниз и вниз до тех пор, пока все не поглотила тьма.

На этом Ифигения проснулась. Теперь, сидя в кресле у очага, она размышляла над значением своего сна. Понять, что за тени гнались за ней, было несложно; она отлично знала, какие злые духи ее преследуют. Куда поразительней было ощущение важности этого оврага, расщелины в земле, которая дала ей убежище. Годы мистических исканий показали ей, что нельзя недооценивать мудрость сновидений, что смысл можно найти в каждом символе. Согласно ее системе чтения сновидений, провал в земле недвусмысленно предвещал смерть. Собственную смерть. При этой мысли она вздрогнула.

А тот странный предмет у нее в руке? Что это было? Ифигения силилась назвать его, как силятся вспомнить слово, вертящееся на языке, но позабытое. Высокие часы у книжного шкафа мрачно прозвенели; открылась дверь, и вошел Бальтазар с дровами. Когда он принялся складывать их у огня, взгляд Ифигении просветлел.

— Ну, конечно! — воскликнула она, уставившись на внутренности часов за стеклянной дверцей: множество колесиков, цепочек и колокольчиков.

— Что такое, старейшина? — спросил Бальтазар, которого ее озарение застало врасплох.

— Шестеренка! Механическая шестеренка. Вот что было у меня в руке!

Прислужник уставился на нее в недоумении. Ифигения виновато махнула рукой.

— Во сне, — объяснила она. — Это было во сне.

— Ясно, старейшина, — кивнул тот и, с явным облегчением заметив, что чайник закипел, снял его с крючка, наполнил чашку и подал старушке. Огонь разгорался все жарче, начиная прогревать и освещать комнату.

— Бальтазар, — сказала Ифигения, сделав нерешительный глоток, — мне сегодня нужно будет посоветоваться с Древом. В полдень. Скажи остальным.

— Да, Ифигения. — И Бальтазар поспешил на улицу.

Старейшина осталась смотреть на ленивое пламя, танцующее на дровах в очаге. Сон, хоть и прояснился немного, по-прежнему был загадкой. Она решила, что Древо сможет ей подсказать ответ. В каком-то смысле, быть может, Древо само и послало ей этот сон. Возможно, оно хотело донести до нее что-то важное, подумала Ифигения. Что-то очень важное.

К бесконечному изумлению Прю, оказалось, что у разбойников есть самая настоящая библиотека. Она наткнулась на нее, бродя по лабиринту переходов и веревочных мостов, которые связывали надежно скрытый от глаз лагерь в единое целое. Библиотека занимала высокую, узкую пещеру и состояла примерно из пяти хлипких самодельных полок. За деревянным столом сидел и читал библиотекарь — крупный темнокожий мужчина с добрым лицом. Рядом с ним стояла пузатая печка, и он периодически отвлекался от книги, чтобы запихнуть туда дров. Увидев Прю, библиотекарь просиял.

— Ты же Внешняя? — спросил он.

— Вроде как, — кивнула она. — Но лучше зовите меня Прю.

— Ну тогда, Прю, добро пожаловать в разбойничью библиотеку. Читай на здоровье.

— Где вы взяли эти книги? — полюбопытствовала Прю.

— Да так, знаешь ли, — ответил библиотекарь, — то там, то сям. Мы обычно книги не крадем, но иногда зацепится взгляд за что-нибудь. В общем, ты понимаешь. Но многое мы добыли по всем правилам. Если заводится лишняя мелочь да попадается заезжий книгопродавец, мы у него запасы и пополняем. — Он помолчал и нахмурился. — Хотя сюда уже давно ничего нового не попадало. Нынче всем тяжело. Даже библиотекарям. — Тут, опомнившись, он снова посмотрел на Прю. — Что-то конкретное ищешь?

— Да нет, я так просто, — ответила она и, подойдя к немногочисленным полкам, начала изучать корешки. С самого раннего детства ей всегда было очень уютно в библиотеках, и хоть эта была не похожа на те, что попадались ей раньше, но все равно вызывала привычное ощущение покоя. Книги расположились на полках как придется — одни стояли аккуратными рядами, другие лежали стопками. Одни казались почти новыми, тиснение у них было яркое, обложки — блестящие, а другие выглядели так, будто пережили бессчетные поколения читателей: их переплеты были истерты до такой степени, что из-под мягкой кожи виднелся каркас.

Девочка пробежала взглядом названия, но все они были ей незнакомы: «Уклад деревьев», «Книга тайн мистера Слипшода», «10 способов отдохнуть в Южном лесу: барсукам в радость», «Житель леса Снаружи». Последний томик в видавшей виды мягкой обложке заинтересовал Прю, и она взяла его в руки. Судя по чернобелой фотографии, с которой ей улыбался пожилой господин в суконном костюме и шляпе с короткими полями, книжку издали несколько десятилетий назад. На фоне виднелся, без всякого сомнения, портлендский пейзаж: улица и пара машин, вызывавших ассоциации с фильмами пятидесятых годов. Заинтригованная, Прю открыла первую попавшуюся страницу и прочла:

Прю поставила книгу обратно на полку и уже потянулась было к другому корешку с заманчивым названием «Льюис и Кларк: потерянные диколесские письма», как ее изыскания были прерваны.

— Прю! — раздался голос Кертиса.

Повернувшись, она увидела, что ее друг стоит у входа с широкой улыбкой на раскрасневшемся лице. Последний раз они виделись рано утром, когда Кертис уходил на подготовку. Ей не разрешали ходить с ним, потому что она не давала клятву, но Прю не расстраивалась. Слушая, как остальные ребята недовольно ворчат, поднимаясь под сигнал горна, девочка про себя благодарила небеса за возможность поспать еще немножко. Они должны были встретиться в казарме во время перерыва, как делали каждый день с тех пор, как она появилась в лагере.

— Нас отпустили пораньше, — объяснил Кертис, помахав рукой библиотекарю, — и мне сказали, что ты тут. Ну а где еще, тебе же только дай зарыться в книжки.

— Нереально, — сказала Прю. — Целая библиотека — и все это написано и издано здесь, в лесу. Ты посмотри только. — Она взяла книгу, на которую нацелилась до этого. — Льюис и Кларк![7] Они тут были!

Кертис бегло взглянул на обложку и поставил книгу обратно.

— Ага, круто, — сказал он безо всякого интереса. — Пошли, сейчас будут гонки по оврагу!

— Что?

— Гонки по оврагу, — повторил мальчик нетерпеливо. — Соревнование такое. Проводится каждый четверг. Это для учеников — вроде как бег с препятствиями. Все уже начинается!

Кертис схватил Прю за руку и ринулся к выходу. Девочка только и успела, что беспомощно помахать библиотекарю, и вот ее уже вытащили наружу. Пришлось прищуриться, пока глаза снова привыкали к туманному дневному свету. Рано утром выпал снег, укрыв тонким белым покрывалом бесчисленные деревянные переходы лагеря и неглубокие выбоины в неровном каменистом склоне. Следуя за Кертисом вверх по путанице ступеней, Прю подняла воротник, чтобы укрыться от резкого ветра.

На круглой башне, утопленной в склон на западной окраине лагеря, собралось около дюжины учеников; в центре группы стоял Брендан. К тому времени как Прю с Кертисом поднялись по лестнице, кольцом овивающей башню, король разбойников почти закончил инструктаж.

— Ты опоздал, — коротко сказал Брендан.

— Мне надо было позвать Прю, — сбивчиво объяснил мальчик, пытаясь отдышаться. — Я хотел, чтобы она посмотрела.

— Чтоб видела, как тебе надерут задницу? — насмешливо спросила девочка их возраста, которая стояла, прислонившись к грубой деревянной ограде башни. Ее светлые волосы были убраны назад с помощью кожаной заколки, а гренадерский мундир пересекали крест-накрест две ленты.

— Нет, Эшлин, — парировал Кертис, — и на твоем месте я бы побольше думал о том, чтобы меня случайная ветка не сцапала.

Это замечание, казалось, осадило девчонку; остальные ученики тихонько засмеялись, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Эшлин. Брендан оборвал веселье:

— Я повторю правила для опоздавших. На восточной башне висит зеленый флаг. Следуйте за метками. Не драться, соперникам не мешать; в остальном — каждый за себя. Кто первый коснется флага, тот и победил. Ясно?

— Да, Брендан, — ответил Кертис.

— И с моей стороны будет невежливо не пригласить нашу гостью поучаствовать, — добавил король, повернувшись к Прю.

— Что? — изумилась та. Все уставились на нее. — Нет, я не могу.

— Если выиграешь, неделю не будешь дежурить на кухне, — добавил один из учеников, мальчик помладше в поношенном цилиндре.

Прю, еще ни разу не дежурившая на кухне, засомневалась, достаточная ли это причина участвовать в чем-то потенциально опасном для жизни, и растерянно хмыкнула.

— Давай, Прю! — с горящим взглядом подзадорил ее Кертис.

— Слушайте, мне очень приятно, — сказала она, — но я вряд ли хоть что-то смогу. Я сто лет уже вообще спортом не занималась и только буду всех задерживать. Лучше я просто посмотрю, если можно.

— Ладно, — пожал плечами Брендан.

— Да, само собой, — встрял Кертис. — Конечно. Ты же тогда не всерьез говорила, мол, прирожденная разбойница и все такое.

Прю промолчала, и Кертис решил продолжить:

— В смысле, я понимаю, Внешним тут тяжело. Ты же уже давно не была в лесу, вот и расслабилась.

Девочка скрестила руки на груди, не поддаваясь на его уловку.

— Ты, может, и полукровка, но только которая половина у тебя смелее… если ты понимаешь, о чем я.

Наконец Прю не выдержала.

— ЛАДНО! — воскликнула она. — Давайте сюда свою гонку, я не боюсь.

Все стоящие на башне разразились хохотом. Брендан хлопнул ее по спине.

— Молодец, Дева на велосипеде. Только смотри, дерево сегодня ужасно скользкое. Один неверный шаг — и полетишь неизвестно куда быстрей, чем воробей крылом махнет. Слушай внимательно: дорогу показывают красные флаги; одни на видных местах, другие — нет, особенно со всем этим снегом. Чтобы дойти до конца, нужна интуиция, я так считаю. Но для разбойника она порой главный и единственный друг. Поняла?

Прю кивнула, внезапно почувствовав волнение, и пошаркала сапогом по деревянному полу; резиновая подошва скрипнула и чуть-чуть скользнула на снегу.

— Так, — объявил Брендан, обращаясь уже ко всем собравшимся. — В полдень, когда солнце войдет в зенит, я объявляю старт. — Вытащив из-за пояса кинжал, он поднял его так, чтобы лезвие отбрасывало тень к его ногам. Прю с любопытством наблюдала, удивляясь, как у него выходит определять время таким древним способом. И все же через несколько секунд король добавил: — Полдень. Внимание, разбойники: гонка начинается.

Говорят, что Древо Совета было первым деревом во всем лесу. Многие даже верят, что оно появилось из первого семени, проросшего в те времена, когда мир еще был охвачен пламенем; так же стойко оно пережило ту пору, когда вся земля спала подо льдом. После того как огромную ледяную дамбу прорвало и начался великий потоп, а весь бассейн реки Колумбия скрылся под водой, дерево все так же росло и процветало. Оно было одиноким предвестником жизни, которая разгорелась вокруг, разнообразия видов, пронизанных магией. Говорят, что и сама эта магия возникла в недрах бессмертного Древа. Готовясь к совету, Ифигения каждый раз задумывалась о происхождении Древа, хотя история оставалась загадочной и окутанной мифами. Даже само Древо не могло рассказать ей о том, что было вначале, — так глубоко в его память уходили эти воспоминания, что их было уже не извлечь. К тому же оно говорило не словами, как более юные представители растительного мира, а образами и ощущениями, метафорами и символами, потому что пробудилось к общению еще в те времена, когда на свете не было языков. Толковать эти чувственные образы, передавать народу то, о чем хотело сообщить Древо, и было задачей Ифигении, старейшины мистиков.

Добравшись до поляны, она увидела торжественные фигуры остальных десяти мистиков, которые уже собрались вокруг Древа, и тепло поприветствовала их. Остальных тоже преследовали сегодня тревожные сны, но они не могли их описать — образы были слишком мимолетными и расплывчатыми. Все это напоминало способ общения Древа и укрепило уверенность Ифигении в том, что сны послало именно оно. Старейшина перевела взгляд с мистиков на огромные узловатые ветви — голые и похожие на кости.

«Чего ты хочешь?» — спросила она. Древо молчало.

«Зачем ты нас позвало?»

На поляне раздался смех; Ифигения, оглянувшись, увидела нескольких послушников, которые играли в снежки, возвращаясь с занятий. Маленькие белые снаряды сыпались градом, дети скакали и пригибались. Старейшина повернулась к остальным десяти собравшимся и сказала:

— Пора начинать.

По сигналу юные разбойники с растерянной Прю Маккил на хвосте бросились вниз по спиральной лестнице западной башни. В столпотворении Прю едва не полетела со ступеней, но ее любезно поймала чья-то рука. Обернувшись, девочка увидела улыбающегося Кертиса.

— Держись, — сказал он, — не самое гладкое начало получилось.

Когда она крепко встала на ноги, он отпустил ее и побежал дальше по лестнице, перепрыгивая ступеньки. Прю сделала глубокий вдох и кинулась следом.

Толпа бегунов спустилась на платформу, и самые шустрые начали уже оглядываться в поисках знака. Прю протолкнулась к ним и тоже начала искать.

— Вон там! На той стороне! — завопил кто-то.

И действительно, на противоположном склоне трепетал на ветру привязанный к деревянной палке красный флажок. Несколько человек отделились от остальных и бросились вдоль платформы к тарзанке. Еще несколько побежали в другую сторону, к веревочному мосту. Этот путь выбрал и Кертис. Прю, чтобы не подумали, что она прицепилась к другу, последовала за первыми. Тут внутри группы начались какие-то неспортивные тычки, из-за чего ей удалось оказаться у края первой. Но, когда она уже хотела схватиться за ручку, ее толкнули сзади.

— С дороги, Внешняя, — услышала она. Это была та самая девчонка, Эшлин. Не успела Прю опомниться, как Эшлин уже взялась за ручку и оторвала ноги от земли.

— Эй, я была первая! — крикнула Прю и, не успев осознать, что делает, схватила ту за ноги и вместе с ней поднялась с платформы.

Веревка под их весом прогнулась. Эшлин заорала. Прю в ужасе проводила взглядом темную пасть, над которой они пронеслись на сумасшедшей скорости. На другой стороне Прю разжала руки и, кое-как поднявшись на ноги, оказалась первой у флажка. Она хлопнула рукой по столбу и посмотрела вправо; Кертис вместе с еще несколькими ребятами по-прежнему копошился на лестнице, которая вела вниз с веревочного моста. Едва успев поздравить себя с успехом, девочка тут же принялась искать глазами следующую метку среди множества деревянных строений лагеря. Ничего не находилось. Остальные подбирались все ближе, и ее охватило отчаяние.

— Да где она? — прошипела Прю себе под нос.

— Вниз посмотри! — донеслось от Кертиса, которому сверху было видно красный флажок на небольшой платформе под железной лестницей прямо у них под ногами. Он ловко промелькнул мимо нее и съехал по лестнице до самого низа, встав ногами на перила. Вся толпа по очереди последовала за мальчиком, и так Прю снова оказалась самой последней.

Дальше разбойники преодолели крутую лестницу, которая змеилась по склону, ощерившемуся острыми клыками каменных выступов. Девочка изо всех сил старалась не отставать, но остальные определенно были более привычны к такого рода занятиям. Последнее время Прю халтурила на физре, а учитель у них был добрый и разрешал ей вместо занятий описывать инвентарь, так что она совсем потеряла форму. Из пещер вдоль гоночной трассы начали выглядывать разбойники, взрослые и малыши, подбадривая бегунов.

— Вон! — крикнул кто-то. Новый красный флажок висел на довольно небольшом расстоянии, за веревочным мостом. От толпы оторвались двое мальчишек; они успели перебежать мост раньше других и теперь стояли у метки, ухмыляясь. Оба вынули из карманов ножи и принялись пилить веревки, которыми крепился мост.

— Эй! — крикнула девочка, бежавшая рядом с Прю. — Так нечестно!

— Все честно! — крикнул один из них. Его веревка поддалась.

— Каждый за себя! — крикнул другой. Мост оборвался и упал вниз, громко стукнувшись о склон.

Пока основная часть группы растерянно смотрела на пропасть шириной около десяти футов, мимо них пронесся Кертис.

— Налево! — проорал он, не моргнув глазом перепрыгнул на другую сторону и приземлился с громким «УФ!». Кое-кто последовал его примеру и тоже прыгнул. Некоторые отступили, не решаясь. Прю сдаваться не собиралась; если ее одноклассник, которого в первом классе оставляли после уроков в спортзале, потому что он не мог подтянуться даже один раз, перепрыгнул, то и она сможет. Подбодрив себя этим, Прю разбежалась.

Отталкиваясь от земли, она поскользнулась и кувырком полетела в пропасть.

Ифигения увидела трещину. Темную расщелину в земле. Через какое-то время она узнала в ней ту, что явилась ей во сне: трещина, ведущая все дальше и дальше вниз, в темную, непостижимую глубину. Хоть это было лишь видение, глаза ее не могли ничего различить в темноте, и все же она чувствовала, что эта пропасть полна живых, дышащих, растущих существ — маленьких и больших, живущих здесь уже многие века. Тьма позвала ее. Ифигения послушалась.

В темноте замерцал свет. Песчинка света. Она протянула к ней руки, коснулась. Три кольца проходили одно через другое, вращаясь вокруг центральной оси. Свет хлынул волной — зрение вернулось к ней. Она осознала, что это сияющее нечто и есть шестеренка из ее сна.

Потом Ифигения увидела, что золотая шестеренка находится в сердцевине более крупного узора, и тут перспектива сменилась: она больше не смотрела со стороны, а управляла сияющей сферой из самого ее центра. Она села, скрестив ноги, держа ее у своего сердца. Вокруг центральной точки вращались четыре объекта. Ифигения мысленным взором тут же узнала три из них: это были три древа леса. Слева от нее был теплый ствол Древа Совета. Справа торчали истощенные, кривые ветви Сухого Древа. Над ней — Древо Мощей, под которым покоились останки всех мистиков. Его крона светилась мягким светом. Под ней было что-то неведомое — тоже дерево, но оно было старейшине незнакомо. Между четырьмя деревьями протянулась сияющая золотая филигрань — символ взаимосвязи всего сущего в лесу. А ядром, осознала Ифигения, было нечто, зажатое в ее руке. Так же как тогда во сне, она раскрыла ладонь и увидела, что держит живое, бьющееся сердце.

Сердце мальчика.

В это же мгновение все вокруг снова окутала тьма. Сакральный узор распался, и к ней ринулись темные силуэты, тени, которые хотели уничтожить то, что она держала в руках, — или, еще хуже, использовать в своих злых целях. Тени вились вокруг и бросались на нее, стараясь ослабить ее бдительность. Собрав все силы, Ифигения очнулась от видения и устремилась наверх, к поверхности своего сознания.

Тьма последовала за ней.

Прю, вскрикнув, замахала руками.

Ей удалось схватиться за остаток перерезанной веревки, которая до этого держала мост. Через долю секунды ее ударило о склон с такой силой, что руку будто выдернуло из сустава. Девочка взвыла и зажмурилась, не желая смотреть на страшную бездну, над которой болтались ее ноги. Вытянув другую руку, она зацепилась за трещину в склоне. Та не крошилась, и Прю удалось забраться на выступ. Вдруг сверху протянули руку — это оказался один из младших мальчиков. Прю с благодарностью приняла помощь и вскоре наконец оказалась на платформе, в безопасности.

Мальчишка сразу же поднялся на ноги и бросился бежать за поредевшей толпой. Прю отряхнула руки от каменной крошки и устремилась следом.

Оставшиеся в гонке ребята — их было человек шесть, Кертис где-то посредине — прыгали по небольшим платформам, которые служили верандами разбойничьим жилым пещерам. Вперед выбивались те, кто охотнее рисковал своей безопасностью, пропуская лестницы и прыгая прямо с одной платформы на другую. Прю к этому моменту уже выдохлась — падение лишило ее всякой смелости. Она добралась только до третьей платформы, а все остальные уже исчезли за изгибом утеса.

И вдруг ей кто-то свистнул.

Она обернулась: в тени высокого свода стояла малышка лет шести. Она жестом позвала Прю за собой. Решив, что терять уже нечего, та вприпрыжку последовала за девочкой. Свод оказался началом пещеры, которая превращалась в неглубокий туннель — такой узкий, что пришлось протискиваться боком, — ведущий на другую сторону утеса. Добравшись до конца, малышка указала на деревянный переход, ведущий вдоль склона, через узкую трещину, к каменной лестнице вдали. На самом верху лестницы Прю что-то разглядела. На ветру трепетал четвертый флажок! Поблагодарив маленькую разбойницу, она осторожно ступила на доски перехода.

Идти приходилось медленно, шаг за шагом, потому что дорога здесь представляла собой просто две доски, кое-как воткнутые концами в разломы утеса. Они казались более старыми, чем все остальные постройки лагеря, потому что были покрыты скользким слоем мха и сильно прогибались под ногами, издавая тревожные стоны. Посмотрев вниз, Прю заметила, что падать не так далеко: скорее всего, она застряла бы в узкой трещине футов через тридцать — и тогда кто знает? Девочка уже представила себе, каково будет остаться тут навечно, и, когда все-таки добралась до конца, облегченно вздохнула. Дальше предстояло пройти вверх по каменным ступеням, круто поднимающимся по скале. К несказанной радости Прю, она оказалась у этого флажка первой: остальные еще только карабкались сюда гуськом по длиннющей лестнице. Они были так далеко, что Прю позволила себе постоять, отдышаться и оглядеться вокруг.

С этой высоты Большой овраг открывался во всем своем величии: не просто прямая трещина в земле, а целая пропасть — будто устье безводной, бездонной реки, полное ответвлений и усеянное пещерами, из которых струился дым костров. Она оказалась почти на том уровне, где склон встречался с мшистой поверхностью земли и возвышался утесом. Опустив взгляд, Прю заметила, что те самые каменные ступени извилисто уходят и вниз по другой стороне каменной башни. Ей подумалось, что они никак не могут быть делом рук разбойников; мастерство и труд, вложенные в их создание, потребовали бы многих лет. Сделанные наскоро разбойничьи мосты еще кое-где пестрели свежей листвой, а лестница под ногами Прю была покрыта ярко-зеленым мхом и истерта множеством ног. Казалось, ей уже не одно столетие. Кромешная темнота, в которую вели ступени, затягивала Прю, и она почти что отказалась от гонки, решив вместо этого спуститься по ним.

Но все же девочка подождала, когда первые добравшиеся заметят, что она уже там, и только потом последовала по узким камням вниз, в глубину провала. И вдруг прямо за узкой расщелиной она увидела пятый флаг. Прю едва поверила своим глазам, но, похоже, у нее еще были шансы в этой гонке.

— Старейшина!

— Ифигения!

Голоса звучали взволнованно и тревожно. Она решила выяснить, чем они так обеспокоены, и, открыв глаза, осознала, что лежит на спине. Это было странно. Над ней столпились мистики, все десять.

— Ты совсем отключилась!

— С тобой еще никогда такого не бывало.

Лежать на покрытой снегом земле было очень холодно. К тому же снег быстро таял, отчего становилось не только холодно, но еще и мокро. Ифигения протянула руки в бессловесной просьбе, и мистики помогли ей подняться на ноги.

— Что случилось? — спросила олениха по имени Мабин.

Старейшина прижала пальцы к вискам. Голова ужасно болела. Юные послушники, игравшие на поляне, заметив столпотворение, замерли и стали наблюдать за мистиками. В груди волной поднялась тревога.

— Я видела, — сказала она. — Видела, что должно свершиться.

Мистики озадаченно переглянулись между собой.

Ифигения тяжело вздохнула:

— Хоть сердце и говорит мне, что задача почти невыполнимая. Мы не готовы к такому. — Она отряхнула грязь и снег со своих одеяний и посмотрела на Древо Совета. Потом ее взгляд перебежал на край леса. Меж деревьями сползалась тьма. — И я, возможно, уже не увижу, чем все это закончится.

— Что нам сделать? — спросил худой серо-белый койот.

Ифигения с новообретенной решительностью повернулась к мистикам.

— Дети. Нужно обеспечить им безопасность. Мабин, Доун, Анатолия, Дамианос: соберите послушников. Позаботьтесь, чтобы они оказались в укромном месте. Никанор. Иероним, Эраст: держите народ подальше от поляны. Что бы ни случилось, не пускайте сюда никого.

Мистики послушно разошлись. Ифигения обернулась к оставшимся троим.

— Бион, — обратилась старейшина к седому лису.

— Евтропия, — посмотрела она следом на женщину с кожей цвета карамели.

— Тимон, — сказала наконец Ифигения антилопе. — Мы втроем должны остановить убийц.

Все же это был обман зрения. Хоть пятый флаг и висел у нее прямо перед глазами, добраться до него было нелегко. Трещина в утесе, отделявшая лестницу от метки, оказалась в ширину не меньше двадцати футов. Не перепрыгнуть, это уж точно.

Метка виднелась на небольшом выступе на той стороне; Прю глазела на нее не дыша. Конечно, добраться туда можно — ведь как-то же флаг очутился там? Она оглянулась вокруг; нигде не было никаких признаков моста или тарзанки. Такое впечатление, будто кто-то туда просто перелетел, — но этого быть не могло. Помощь авианцев тоже исключалась, потому что сами юные разбойники летать не умеют. Пока она раздумывала, ее нагнали остальные — теперь их было только пятеро: два поганца, перерезавших веревки моста, Кертис, Эшлин и еще одна девочка. Все они задыхались от долгого бега.

— Вон он! — крикнул один из мальчишек.

Кертис изумленно смотрел на Прю.

— Я думал, ты вышла из игры! — сказал он. — Как тебе…

— Талант прирожденной разбойницы, знаешь ли, — ответила Прю.

Эшлин скрестила руки на груди и надула губы, глядя на флаг:

— До него никак не дотянуться. Как они вообще сами туда залезли? Это против правил. Наверное.

— Нет никаких правил, — напомнил Кертис.

— Гуляйте, слабаки! — вдруг проорал один из тех мальчишек; оба бросились бежать куда-то вниз и в сторону.

— Куда это они? — спросила младшая девочка.

— Не знаю, — сказала Эшлин, — но, видно, знают, куда идут. Увидимся на той стороне! — И она поспешила за ними. Девочка переглянулась с Прю и Кертисом, а потом побежала следом.

— Ну? — спросила Прю.

— Ну, — повторил Кертис.

— Есть идеи?

Кертис потер пальцами подбородок.

— Если честно, никаких. Мне кажется, тут дороги нет. Я раньше в этой части лазал, и, по-моему, там дальше только спуск в столовую. — Уперев руки в бока, он окинул взглядом утес. — Нет, они, наверное, вернулись и прошли где-то в другом месте. Зараза! — И он сплюнул на землю, точнее, попытался — ниточка слюны осталась свисать у него с губ.

— Четко, — оценила Прю язвительным тоном.

Мальчик покраснел и вытер подбородок.

— Над этим я еще работаю.

— Ты слышишь? — внезапно спросила она.

Кертис замер.

— Что?

— Там… стонут, — сказала девочка и посмотрела на друга; тот пожал плечами.

— Я ничего не слышу, — признался он.

Прю широко улыбнулась.

— Конечно не слышишь! — воскликнула она, узнав звук, и огляделась в поисках источника. За большим камнем обнаружился узкий ход, который делал резкий поворот и скрывался за выступом утеса. Осторожно пробравшись за валун, она прошла вперед, прижимаясь спиной к каменистому склону, и наконец оказалась перед молодым крупнолистным кленом, который рос из утеса, образуя что-то вроде моста над узкой частью трещины. Дерево горестно стонало.

— Бедный! Кто-то, наверное, опрокинул его, чтобы перейти, — сказала Прю, встав рядом с кленом, и утешительно погладила его по ветке.

Сзади подоспел Кертис.

— Ты что, ты… услышала дерево?

— Да, у меня постоянно такое. С самого сражения при Пьедестале. Я… в общем, я слышу растения.

Мальчик хлопнул себя по лбу:

— Правда, что ли? Прю Маккил? Разговаривает с растениями?

— Я с ними не разговариваю, — поправила Прю. — Я их только слышу. Так непривычно! Еще почти никто не знает.

— Так, ладно! — оборвал ее Кертис. — Следующая остановка — пятый флаг! — Он забрался было на дерево, но вдруг замер и задумался. Потом повернулся к подруге и пригласил ее идти вперед. — Только после вас, — улыбнулся он. — Это же ты нашла дорогу.

— Вы очень любезны, — в тон ответила Прю и осторожно ступила на импровизированный мост, про себя поблагодарив дерево за терпение.

Полуденное небо зловеще посерело. Ифигения убедилась, что мистики увели всех юных послушников — Первогодков, как их обычно называли, — и теперь наблюдала за темнеющими небесами. Один из учеников, маленький мальчик, уходя, внимательно посмотрел ей в глаза.

— Они близко? — спросил он. Лицо его не выдавало никаких эмоций.

Этот вопрос удивил старейшину мистиков. Она опустила на мальчика озадаченный взгляд.

— Я их слышу, — сказал он и положил ладошку ей на руку. — Держитесь.

Она кивнула и проводила малыша взглядом через всю поляну, пока один из мистиков вел его за руку к жилищу послушников. Несмотря на мрачность момента, Ифигения улыбнулась. Первогодки, по ее мнению, выказывали недюжинные способности, и новое поколение мистиков, несомненно, обещало быть необычайно сильным. Эта мысль грела ей душу. Когда все дети скрылись в лесу, старейшина снова подняла лицо к небу.

Они явились.

Переведя взгляд от упирающихся в небеса макушек пихт к темным проемам между стволами, она увидела, как из тьмы появились три силуэта. Это были люди: двое мужчин и женщина, совсем не похожие на северолесцев; мужчины были в костюмах, а женщина, идущая посреди, — в цветастой тунике.

— Добрый день, — сказала Ифигения. — Вы, кажется, пришли издалека. Нам почти нечего предложить, но если окажете нам честь быть нашими гостями, в управе вас ждет теплый очаг и скромный обед.

— Молчи, мистик, — сказала женщина. — Мы пришли за тобой.

Ифигения покорно кивнула.

— Да, знаю. Я почувствовала ваше приближение. — Она прямо посмотрела на незнакомку. — Ты, должно быть, Дарла.

Та ощерилась, обнажив пару нечеловечески острых клыков.

— Один раз ты и твои друзья мне помешали. Во второй я этого не допущу. — Мужчины, стоящие по бокам от нее, поправили ярко-красные галстуки и вытянули шеи. Все трое подходили все ближе по заснеженной поляне. Ифигения жестом велела мистикам держаться рядом с ней.

Они обошли широкий ствол Древа Совета и решительно встали перед ним. Ветер трепал желтые травинки, поднимая снежинки в воздух.

— Ты не найдешь детей, — сказала старейшина мистиков. — Они надежно спрятаны. Тебе туда не добраться.

— Ты нас недооцениваешь, — ответила Дарла.

— Что ты. Я хорошо знаю твое племя.

Они приблизились, ступая уверенно и бесшумно. Мистики не шелохнулись.

— Кто вас послал? — спросила Ифигения, мягко указывая друзьям оставаться на местах.

— Не твое дело, старуха. — Это сказал один из мужчин. Плечи его под тканью элегантного костюма-тройки сгорбились и подрагивали.

— Нет ничего странного в том, что жертве интересно, кто послал к ней убийцу, — объяснила Ифигения. — Я всегда думала, что в вашем кодексе есть такой пункт — последняя милость обреченной душе.

Один из мужчин рассмеялся. Дарла бросила на него тяжелый взгляд.

— На самом деле, как раз наоборот, — сказала она. — Настоящий убийца никогда не выдает заказчика.

— Достойно, — сказала старейшина, позволив себе кривую улыбку. — Хотя я не уверена, что в детоубийце может быть хоть что-то достойное.

Дарла пропустила это замечание мимо ушей.

— Твое время истекло, — рыкнула она, оскалившись. — Пора освободить дорогу для нового строя.

Она взмахнула рукой, подавая сигнал, и все трое вдруг согнулись, будто их пронзила резкая боль. Их одежда странно смялась, а тела начали трястись. Сама Ифигения спокойно наблюдала за превращением, но было видно, что остальные мистики изумлены зрелищем. Через несколько секунд убийцы выбрались из человекообразных коконов одежды тремя черными как смоль лисицами, вздыбив жесткую шерсть на спинах.

Ифигения же подняла руки к небу и приготовилась обратиться с мольбой к спасительной зелени леса.

— Готова?

— Да. Ты?

— Ага.

Временное перемирие окончилось. Едва не спотыкаясь друг об друга, Прю и Кертис помчались обратно через поваленный клен, вырвали у дерева новый стон и пробрались по узкому проходу за поворот утеса. Они одолели ступеньки, толкаясь локтями, и побежали по переходу на выступ, откуда видно было последний флаг, энергично развевающийся на восточной башне. Прю подумала, что остальные ученики, наверное, заплутали где-то в расщелинах; они остались вдвоем.

Стремительно переглянувшись, оба рванулись по веревочному мосту к спиральной лестнице, овивающей деревянную башню. Вся вежливость, какая в них еще оставалась до этого момента, испарилась; Прю выдернула из Кертисова эполета целую пригоршню бахромы, а он при каждой возможности награждал ее тычками в шею. Вот так неблагородно они продвигались вперед до самой верхушки башни, где оба повалились на пол, толкаясь и дергаясь, пытаясь проползти последние несколько футов, отделяющие их от флага.

Прю первой удалось освободиться; оттолкнув друга, она подобралась совсем близко к вожделенной метке. Но вдруг что-то произошло — что-то, что она в тот момент неспособна была до конца понять или объяснить. Прю замерла на месте; ее затопило ощущение бесконечного ужаса и отчаяния.

Три черные лисы, освободившись от одежды, подобрались ближе к мистикам, которые стояли с распростертыми руками, будто силясь поймать снежинки, лениво падающие с сизого неба. Это показалось убийцам странным — они привыкли, что жертвы перед смертью хнычут и умоляют о пощаде. Но даже если и так, что ж, меньше хлопот. Дарла быстро переглянулась с остальными лисами: пора.

И тут ожила земля.

Внезапно трава под их лапами превратилась в единую копошащуюся массу и начала пробираться между пальцами лис и змеиться вокруг их лодыжек. Травинки схватили их за ноги и вцепились крепко-накрепко, приковывая зверей к земле. Самцы принялись рычать и огрызаться, яростно пытаясь вырваться из хватки. Один из них стоял рядом с небольшим кустиком восковника, который деловито переплетал свои похожие на пальцы листья с шерстью лиса. Дарла, тоже попавшая в плен травы, громко щелкала зубами.

Ифигения протянула руки к восковнику и закрыла глаза. Раздался глухой треск, и из земли поднялись нежные белые корни. Они обхватили все тело лиса, который уже не рычал, а только беспомощно тявкал. Земля разверзлась, и растение принялось затягивать его вниз. Через несколько мгновений на поверхности остались лишь кучка земли да клок черной шерсти.

Дарла и второй лис беспомощно смотрели, как их собрата похоронили заживо. С удвоенной яростью они принялись рычать и вырываться. Трава сдалась, отпустила их лапы, и лисы, освободившись, с оскаленными клыками кинулись на мистиков.

— Беги, старейшина! — крикнул Бион, седой лис, бросившись наперерез. Трое зверей столкнулись друг с другом, превратившись на секунду в единый ком плоти, зубов и меха. Ифигения, вырванная из медитации, с болезненным вскриком упала навзничь. Если бы сама трава не вытянулась, чтобы смягчить ее падение, возможно, она уже больше никогда не поднялась бы с земли. Евтропия, женщина-мистик, помогла ей встать на ноги и придержала за руку, оглядываясь на сражающихся лис.

— В лес! — с некоторым трудом произнесла Ифигения. — Это единственный шанс.

Мистики повели, поддерживая с двух сторон, старейшину к краю поляны. За спинами их раздавались звуки жестокой схватки. Внезапно Бион закричал им вдогонку:

— БЕГИТЕ!

Ифигения, обернувшись, увидела, что он повержен и без движения лежит в грязи. Из ноздрей лиса сочилась кровь. Кицунэ, оскалившись, бросились в погоню. Евтропия отпустила руку старейшины и повернулась лицом к убийцам.

Дарла заметила ее движение.

— Берегись растений! — прошипела она напарнику.

Евтропия выставила вперед руки, раскрыв ладони навстречу земле. По ее приказу рыжеватые травинки ожили и принялись хлестать приближающихся лис по лапам. Но убийцы перехитрили противника — они ступали только по проплешинам, избегая густо заросших мест и крупных кустов. Зелень никак не могла ухватить своих жертв. Не давая остальным мистикам шанса вмешаться, лисы со страшной стремительностью прыгнули на женщину и повалили ее, сверкая зубами.

Ифигения и Тимон, спеша к спасительной черте леса, слышали крики Евтропии, но не рискнули оглянуться, боясь потерять то крошечное пространство, что разделяло их и преследователей.

— Скорее, старейшина, — сказал Тимон, — забирайся мне на спину.

Та послушалась и крепко обхватила антилопу за стройную шею. С натужным хрипом мистик перешел на галоп, чтобы скорей добраться до леса. Они слышали, как лисы снова погнались за ними, освободившись от настырной травы.

Сидя верхом на антилопе, старейшина делала что могла, чтобы помешать убийцам: все растения, которые только имелись на поляне, бешено набросились на преследователей. Но лишь достигнув деревьев, Ифигения сумела по-настоящему их задержать. Она оглядела высокие ветки елей, кленов и тсуг и взмолилась о помощи.

Ветви молниями обрушились с неба на черных лис, как только те показались на краю поляны, и звери взвыли от боли, а на их боках появились первые кровавые рубцы. Ифигения смотрела через плечо; но тут Тимон перемахнул через поваленное дерево, и старейшина мистиков тяжело застонала, когда его копыта грохнули о землю.

Дарла, ловко уклонившись от ветки кедра, перепрыгнула поваленный ствол, а второй лис пригнулся и полез под ним. Старейшина заметила это и с глубоким вздохом взялась за дело. Лис был как раз под деревом; вдруг оно быстро и натужно опустилось, пригвоздив зверя к глинистой земле. Тот громко тявкнул, но Дарла даже не остановилась. Она не видела, как его вдавило глубже, как тонкие пальцы корней оплели его голову белой сетью и засосали в провал, который тут же сомкнулся над ним, будто жадная пасть.

Несмотря на тактическое преимущество, которое давал мистикам лес, несмотря на все деревья и кусты, дружно старавшиеся остановить убийцу, Дарла все же нагоняла их. Тимон не мог бежать по-настоящему быстро, неся на себе старейшину. У ивовой рощицы он остановился. Ифигения соскользнула на землю.

— Беги, — зашептала она ему в ухо. — Беги к полукровкам. Предупреди их.

Он бросил на нее тревожный взгляд, а потом в мгновение ока исчез в зарослях. Ифигения повернулась лицом к врагу и мягко успокоила трепещущие растения.

Дарла недоверчиво замедлила бег и стала осторожно, бесшумно подкрадываться к жертве, обошла ее, едва касаясь лапами земли.

— Ну, вот и все, старуха, — сказала она.

— Да, кажется, все, — согласилась Ифигения. С этими словами она села на мягкую подушку гаультерии и ловко сложила ноги в позу лотоса. Ее веки умиротворенно опустились.

Лиса прыгнула. Когда она вонзила клыки в свою жертву, лес вокруг без всякого приказа скорбно содрогнулся.

Прю рухнула на деревянный пол башни; ее затопила такая мучительная боль, какой она не испытывала еще никогда в жизни. Словно бы кровь в жилах перестала течь и каждый нерв вспыхнул огнем. Она открыла рот, чтобы закричать, но голос пропал. Вся зелень вокруг орала, вопила, заполняя этим воплем череп, будто каждая травинка, каждый пучок мха и каждое дерево стали свидетелями чего-то чудовищного. Девочка закрыла уши руками, чтобы приглушить звук, но тщетно.

Она шарила взглядом вокруг, пытаясь понять, что случилось и почему. Над ней склонился Кертис; его губы двигались, но она ничего не слышала. Мальчик схватил ее за плечи и потряс, но все ее тело бессильно застыло и одеревенело. Она с великими трудом удерживала себя в сознании, хотя шум был во множество раз сильнее, чем в тот день на обрыве. И тут все так же резко прекратилось.

Прю подняла на Кертиса выпученные глаза и схватила его за руку. Во внезапно наставшей тишине к ней вдруг вернулся голос.

— Ифигения, — выдавила девочка, задыхаясь. — Она… она… — Но что «она», Прю еще не сумела осознать.