Поединок чести

Глава 1

Осенью 1214 года Дитмар из Лауэнштайна двинулся на захваченную Роландом Орнемюнде крепость своего отца. Герлин и Флорис, Рюдигер и Ханзи присоединились к нему в Майнце, и теперь его сопровождало около сотни рыцарей и их оруженосцев. Их число постоянно увеличивалось по мере того, как они приближались к Франконскому лесу. Дитрих Орнемюнде всегда жил в мире с соседями. И он, и его отец пользовались уважением у других феодалов и ленников. После смерти Дитриха из франконских рыцарей лишь хозяева одной оборонительной крепости перешли на сторону захватчика Роланда — они были оскорблены одним из судебных решений Дитриха. В лучшем случае сейчас Штайнбах мог соблюдать нейтралитет, а вот остальные хозяева крепостей и ленники сразу же заявили о готовности предоставить рыцарей. Даже младшие сыновья феодалов присоединились к военному походу и вели за собой пять-шесть рыцарей своего отца.

— Все это здорово, но не обязательно упрощает задачу, — вздохнул Флорис, который ехал во главе рыцарей со своим приемным сыном.

Воины короля и епископа, несомненно, признавали Дитмара своим командиром и беспрекословно подчинялись ему, а вот между воинами вспомогательных отрядов шли споры, кто чей командир.

— Но ведь они, несомненно, наше подкрепление! — бодро заявил Дитмар.

В эти дни юному предводителю военного похода ничего не могло испортить настроения, ведь с каждым шагом лошади он приближался к любимой Софии, даже если всадники продвигались не слишком быстро. По совету Флориса они избегали переполненных путниками и всадниками торговых дорог. Роланд не должен был раньше времени проведать о наступлении. Рыцарям и их свите часто приходилось пробираться по непроходимой местности — на большей части территории графства Лауэнштайн еще не было хоть каких-то дорог. Хоть здесь и не было высоких гор или глубоких пропастей, но холмы следовали один за другим, так что приходилось ехать либо с горы, либо на гору.

Протяженные участки, где можно было скакать галопом или даже пускать лошадей рысью, были редкостью.

Флорис пожал плечами:

— Разумеется, большое количество рыцарей придает значимость военному походу. Когда все они займут позиции перед Лауэнштайном, это будет выглядеть устрашающе. Но, чтобы можно было рассчитывать на них во время битвы, они должны подчиняться приказам, а не как сейчас — сражаться за честь передать Роланду письмо с объявлением вражды. Похоже, твой дальний родственник и после захвата Лауэнштайна не снискал уважения. Почти все в округе не прочь свести с ним счеты.

— Об этом они могут сообщить в личных письмах, — заметил Дитмар. Наряду с самым важным письмом рыцаря, бросающего вызов, его союзники также отправляли письма с обоснованием своего участия во вражде. — И письмо передаст господин Конрад из Нойенвальде. Это должно устроить всех — ведь он заслуженный рыцарь, отмеченный кайзером, и наследник соседней крепости.

Когда-то господин Конрад был одним из советников кайзера Оттона, однако теперь был глубоко предан королю Фридриху. Одного возраста с Рюдигером, он, несомненно, был рыцарем без страха и упрека. Вместе со своим отцом Лораном он помогал Герлин после смерти Дитриха. Теперь хозяева Нойенвальде предоставляли свою крепость в качестве опорной базы для небольшого войска Дитмара, пока не будет построена осадная крепость. В их замке Герлин отвели комнаты в женских покоях, мать Конрада Этельберта и его юная жена Клара дружелюбно приняли ее. Клара даже смогла кое-что рассказать о Софии Орнемюнде, и Герлин жадно выслушала ее. Ведь она в первый раз слышала что-то об этой девочке из уст женщины!

— Мужчины все как один твердят, что девушка невероятно красива, что она кроткая и благонравная. Все это не сходится с тем, что я знаю о ее родителях! — заявила она хозяйкам Нойенвальде. — Если бы вы могли рассказать мне подробней…

Клара пожала плечами:

— Ну, настолько близко я с ней не знакома. Я меньше года училась с ней в школе при монастыре Святого Теодора. И тогда она ничем не выделялась. Этакая серая мышка, ужасно стеснительная. Что неудивительно, если учесть, как мы все с ней обходились. Она стала изгоем, как только мы узнали, каким образом ее отец получил Лауэнштайн. Сейчас мне, правда, стыдно за все те насмешки и оскорбления. София была ни при чем, что не уставали повторять монашки. Им нравилась София, она была послушной и старательно училась, — в отличие от некоторых из нас. — В глазах Клары появился шаловливый блеск, она была чрезвычайно непоседливой девушкой.

— И если бы вы видели, как они живут в Лауэнштайне! — добавила Этельберта. — Из девушки могла вырасти лишь потаскуха или монашка — простите меня за грубость. Но мужчин, которых Роланд собирает как своих «рыцарей», можно назвать какими угодно, но не учтивыми. Девушка может либо отдаться им, либо спастись бегством. Маленькая София выбрала последнее. Мне было жаль ее, когда мы все заставили монашек отправить ее домой. Но, разумеется, мы не могли допустить, чтобы грабитель и мошенник пользовался привилегиями хозяина крепости. Это было бы и против вашей воли, госпожа Герлин.

Герлин кивнула и поблагодарила старую верную подругу. Но судьба девушки Софии впервые тронула ее сердце. До этого момента она представляла себе нежеланную даму сердца ее сына как сильную и холодную красавицу. Но если он действительно влюбился в робкую, несчастную девушку, она не сможет испытывать неприязнь к Софии Орнемюнде.

— И все же тебе не следует так явно отдавать предпочтение хозяевам Нойенвальде.

Пока лошади рыцарей скорее скользили, чем спускались по откосу, Флорис продолжал давать своему беззаботному приемному сыну один совет за другим, что было совершенно не свойственно ему. Обычно он охотно позволял юноше самостоятельно принимать решения и радовался его уже сейчас в большинстве случаев мудрым умозаключениям. Но сейчас, похоже, рыцарь решил не предоставлять дело случаю. Флорис де Трилльон полжизни посвятил возвращению крепости Лауэнштайн роду Дитриха Орнемюнде. Предстоит решающая битва, и ничего не должно пойти кувырком.

Дитмар закатил глаза.

— Я и не буду. И я не верю, что кто-то опасается, что я с господином Конрадом объединюсь против всех дворян Франконии. Им следует больше бояться поддержки епископа. Он проявил такую щедрость… Можно подумать, что таким образом он пытается продемонстрировать свою власть.

Флорис покачал головой:

— Да нет. Епископа Майнца мало интересуют эти земли — по крайней мере, пока их принадлежность к его епископству не ставится под сомнение. И в будущем он советует епископу Бамберга не делать этого, он заявляет об этом, финансируя твой военный поход. Причем решение по этому вопросу было принято достаточно поздно, что, опять же, связано с тем, что к тебе хорошо относится король Фридрих.

Дитмар равнодушно кивнул. На самом деле ему уже наскучили все эти политические интриги. Неудивительно, ведь они плелись вокруг него все прошедшие месяцы. После сражения под Бувином его хвалили и им восхищались и король Франции, и король Фридрих. Филипп предоставил ему рыцарей, король Фридрих прежде всего выдал ему документ, которым засвидетельствовал свою поддержку его притязаний на Лауэнштайн. Однако прежде, чем вопрос стал обсуждаться и были выданы все документы, ему пришлось выждать бесконечное количество часов на приемах, томиться на различных ужинах и охотах. Король Фридрих пригласил и Герлин с Флорисом к своему двору, задавал им вопросы и призвал Флориса поучаствовать в играх его рыцарей. Он явно хотел испытать советника своего юного подданного, что было мудро и благосклонно с его стороны, но также отнимало много времени. И в конце концов продолжительного визита к истинному феодалу Дитмара, епископу Майнца, также избежать не удалось. Зигфрид из Эпштайна прежде всего хотел убедиться, что у Роланда Орнемюнде не было возможности объединиться с епископом Бамберга. Лауэнштайн однозначно располагался ближе к Бамбергу, чем к Майнцу. Существовала реальная опасность того, что епископ Экберт из Андехса воспользуется возможностью присоединить богатое графство к своему епископству. Поэтому в итоге Дитмар неожиданно получил значительную поддержку со стороны духовного главы Майнца. Епископ предоставил несколько рыцарей, но прежде всего обеспечил его деньгами. Финансовые возможности Дитмара превзошли его самые смелые мечтания. Он мог не только кормить своих рыцарей на протяжении долгого времени, у него был даже сделанный по заказу требушет, деревянная катапульта для обстрела осажденных крепостей. Лауэнштайн располагался под горой, поэтому над ним можно было соорудить так называемую осадную крепость и атаковать оттуда. Однако это требовало огромных затрат. Герлин, как и Дитмар, не считала это хорошей идеей.

— Мы хотим захватить крепость, но не разрушить ее! — заявила она, когда Рюдигер предложил потратить деньги епископа на постройку такого опорного пункта и расположить наверху орудие.

— И София окажется в опасности, если мы будем обстреливать крепость! — также возразил Дитмар.

Рюдигер был с ними не согласен.

— Ты ведь не думаешь, что они выставят девушку на стене, когда в крепость будут лететь ядра! — сказал он. — А о стенах крепости я не беспокоюсь. Их нужно годами обстреливать камнями, чтобы разрушить. Смысл обстрелов из катапульт — вымотать противника. Его забрасывают камнями через стены, и он никогда не чувствует себя в безопасности. Стреляют по линиям обороны, причем редко попадают в цель. Но результат обычно превосходит все ожидания: люди бегут, словно мыши.

— И совсем не обязательно метать камни, — успокаивал Флорис рассерженную жену.

Герлин покачала головой:

— А что же ты собираешься метать? Головы убитых? Как когда-то крестоносцы? Или же тела умерших от чумы, чтобы заразить обитателей крепости? Самое безобидное — коробки с фекалиями, но мне кажется, что это ниже достоинства рыцаря!

Флорис рассмеялся.

— В этом я полностью согласен с тобой. На самом деле использование осадных орудий тоже ниже рыцарского достоинства. Но опыт показывает, что многие господа совсем не по-рыцарски накладывают в штаны, как только видят их перед своей крепостью, и я охотно поспособствую тому, чтобы господин Роланд получил такой опыт. А относительно требушета и его применения мы можем принять решение и позже. Важнее всего осадная крепость, и у нее есть и другие преимущества, помимо того, что она может быть пунктом управления огнем. Герлин, Роланд не струсит только потому, что мы выстроимся перед его воротами! Он этого ждал долгие годы, это не так пугает его, как ты надеешься. И мы не сможем сразу же атаковать и победить его. Осады тянутся долго. Может пройти год или больше, прежде чем Роланд будет настолько изнурен, что примет сражение. До этого момента нам нужно будет наблюдать за крепостью и препятствовать подвозу припасов к ней. Если мы будем это делать из военного лагеря, то изнурим свое войско раньше, чем обитателей крепости. Поэтому сперва нужно занять людей постройкой осадной крепости. Зимой она будет защищать нас он непогоды, оттуда удобно вести наблюдения и можно иногда швырнуть на осаждаемых парочку костей, поужинав жареным быком, тогда как они будут сидеть на черством хлебе и бобах. Война совсем не похожа на то, что описывается в романах о короле Артуре, Герлин. Я знаю, что ты это понимаешь, но в последующие месяцы это станет еще очевидней.

Так что Герлин согласилась на постройку осадной крепости и уже по дороге к Лауэнштайну осознала необходимость этого. Долгие годы жизни на юге Франции избаловали ее, она отвыкла от топких дорог, постоянного дождя и холода, отсыревших покрывал и палаток, которые едва защищали от непогоды. Герлин неохотно куталась в свой самый толстый дорожный плащ, в то время как ее кобыла с трудом пробиралась по лесным болотистым тропам, а капли дождя скатывались с деревьев ей на шею. В такой поездке Дитрих когда-то тяжело заболел, — и Герлин поймала себя на том, что обеспокоенно посматривает на сына. Но Дитмар обладал прекрасным здоровьем и явно привык к полевым условиям. При этом он стремился поскорее добраться до Лауэнштайна и на погоду почти не обращал внимания.

Однако, когда они прибыли на место, вышло солнце, и Герлин была почти счастлива. Именно так она себе это и представляла — ее сын во главе войска, решительно настроенный отомстить. И теперь она могла пережить это вместе с ним. Она наблюдала за тем, как рыцари маршировали на равнине, которая разделяла крепость и деревню Лауэнштайн. В начищенных до блеска доспехах они восседали на роскошных конях, покрытых яркими, тех же цветов, что и цвета всадника, чепраками. Жители деревни, которые в любопытстве столпились, не могли оторвать от них глаз. Флорис хотел отослать их, но затем передумал. В этот день до боевых действий дело не дойдет, так пусть люди понаблюдают за представлением. Позже их поддержка будет иметь немаловажное значение, поэтому следовало позволить им наслаждаться видом юного хозяина крепости и его войска, не забывая также и о его матери, от которой сам Флорис не мог оторвать глаз. На Герлин было платье из белой парчи и праздничные украшения, а ее скромное головное покрывало увенчивал золотой обруч. Флорис восседал рядом с ней на белом коне и улыбался ей. Его щит, давно не видавший сражений, был заново обтянут ярко раскрашенным полотном. Со стены крепости Роланд увидит, что его старый противник не сдался.

Конрад из Нойенвальде отделился от группы рыцарей и торжественно принял от Дитмара письмо с объявлением вражды. Другие рыцари также протянули ему свои письма. Флорис подъехал, чтобы вручить свое, равно как и Рюдигер, чьи глаза лукаво блестели. Он явно радовался предстоящему сражению. Несмотря на воодушевление, Герлин терзали сомнения, но мужчины, похоже, были настроены решительно.

В этот момент господин Конрад отделился от войска и на своем рыжем коне галопом помчался к крепости, которая гордо вздымалась на фоне гряды скал и зеленой вершины горы. Крепость Лауэнштайн была не только надежной, но и красивой, Герлин все еще помнила, какие ощущения испытала, когда впервые увидела свой будущий дом. Крепость произвела неизгладимое впечатление и, разумеется, немного напугала ее. И, в отличие от ее родного Фалькенберга, в Лауэнштайне был настоящий замок. Но рядом с Герлин тогда были Флорис и Соломон, которые всегда поддерживали ее — каждый по-своему.

Болью отозвались в сердце Герлин воспоминания о Соломоне. Он также гордился бы Дитмаром, если мог бы сейчас видеть его. Долгое время она путешествовала с ним под видом его жены и выдавала Дитмара за их сына. Герлин бросила на юношу нежный взгляд. Он не знал своего отца, а вот приемных отцов лучше Флориса и Соломона было невозможно отыскать.

Ворота крепости открылись для господина Конрада, и для рыцарей, выстроившихся перед крепостью, наступило время ожидания. После передачи письма следовало выждать три дня. Дитмар тем временем занял позицию перед своими рыцарями. Он снял шлем, и теперь выглядел невероятно красивым, с сияющими голубыми глазами и развевающимися светлыми волосами. Почти как герой из сказки. Герлин задалась вопросом, наблюдает ли юная София за ним из окна своей комнаты.

— Ну что ж, время пришло! — начал Дитмар звонким голосом. — Мы здесь, чтобы сражаться за мое наследство — и на то воля Божья, а также за руку моей госпожи Софии. И только ради нее мы не станем причинять господину Роланду столько зла, как могли бы, — потому что, если мы будем разрушать деревни, убивать крестьян и красть скот, то нанесем вред не ему, а Лауэнштайну!

Среди крестьян и ремесленников, стоявших позади рыцарей, послышались возгласы одобрения. Дитмар улыбнулся.

— Люди в этом графстве были очень преданы моему отцу, — продолжил он, — и также будут верны мне. Они не должны терпеть никаких лишений! И мы будем придерживаться правил. Никаких боевых действий во время Мира Божьего, в дни больших праздников…

Дитмара перебил юный рыцарь из первого ряда. Реймар из Хеммдорфа был младшим сыном соседа и много путешествовал как странствующий рыцарь.

— Все это славно, господин Дитмар, — сказал он. — Но, во-первых, если я правильно вас понял, мы должны препятствовать подвозу провизии в крепость. Как же это сделать, если мы все время будем придерживаться Мира Божьего? И во-вторых, если мы не будем грабить и оставим в покое жителей деревни, то где мы тогда сможем захватить трофеи? Мы ведь прибыли сюда не ради развлечения, господин граф Лауэнштайна!

Рыцари вокруг него расхохотались и зааплодировали. Дитмар закусил губу. До этого момента он не задумывался о потребностях странствующих рыцарей. Он рассуждал как рыцарь, а не как хозяин крепости.

Герлин подъехала на кобыле и встала рядом с сыном.

— Разве рыцарю следует убивать и грабить, а не зарабатывать себе владения? — строго спросила она. — Насколько мне известно, именно последнее делает честь рыцарю. Графство Лауэнштайн обширное и богатое, вы ведь только что пересекли его, и эти холмистые просторы ждут, пока кто-то их расчистит и заселит. Кто отличится в сражении за наследство моего сына, будет щедро вознагражден, однако кто хочет лишь мародерствовать, может сразу отправляться восвояси или присоединяться к господину Роланду. Его не заботят ваши рыцарские добродетели. Но я сразу же вам заявляю: он не победит!

Речь Герлин собрала более громкие рукоплескания, чем все сказанное до нее. Рыцари восхищенно били в щиты, а крестьяне ликовали. Расчистка леса и новые поселения означали, что и их дети смогут получить землю. Герлин вздохнула с облегчением. Оставалось лишь решить, как быть с Миром Божьим. Она растерянно посмотрела на Флориса, но Дитмар уже взял себя в руки.

— Мы будем соблюдать Мир Божий, — заявил он. — Если нас не вынудят принять сражение. Но в дни Господни в осажденную крепость не должна поступать провизия.

Рыцари рассмеялись. Флорис кивнул супруге и приемному сыну. Существовало большое количество правил, соблюдение которых отличало законную вражду от незаконной. Но придерживаться всех их было практически невозможно. Да и никто за этим не следил — Роланду удалось отнять у Герлин Лауэнштайн благодаря тому, что он наплевал на все правила.

Между тем ворота крепости открылись, и выехал господин Конрад.

— Господа рыцари, господин Роланд Орнемюнде принял письмо, объявляющее о начале вражды, — торжественно провозгласил он. — Через три дня между ним и нами начнется война.

Глава 2

— Он отправляется в Англию и хочет, чтобы я поехала с ним.

Мириам из Вены было трудно смутить, и она не стала тратить время на предисловия, когда присоединилась к супругу и его дяде. Оба ожидали ее в комнате лекаря у горящего камина — стоял прохладный, дождливый весенний день. Авраам и Соломон пили горячее пряное вино, чтобы согреться, а вот Мириам выглядела весьма разгоряченной, влетев в комнату с опозданием.

— Несмотря на твои последние ужасные предсказания?

Соломон шутил, но его глаза оставались холодными. Мужчины, чьи ранения он лечил до сегодняшнего дня — и полгода спустя после битвы при Мюре гноились обрубки конечностей и раны, — стали жертвами неудачного предсказания Мириам. Да и ссылка двора Тулузы в незначительную пограничную крепость Монтальбан произошла из-за проигрышного военного похода графа Тулузы против крестоносцев под предводительством Симона де Монфора.

Мириам пожала плечами.

— Не вините меня, господин Жером! — Троица старалась использовать вымышленные имена, даже когда рядом не было чужих. — У нас было более двух тысяч всадников и почти десять тысяч пеших воинов. Разве я могла предположить, что Монфор, у которого войско было в три раза меньше, разобьет нас?

— И Мириам дала графу очень мудрые советы! — поддержал Авраам жену.

На самом деле Раймунд предложил применить несвойственную ему оборонительную тактику против крестоносцев Симона де Монфора. Однако его союзники, король Арагона и граф Фуа, были другого мнения. Их атака на город Мюре, находившийся в руках Монфора, переросла в кровавую бойню.

— Звездам следовало дать совет, что необходимо избрать единого военачальника, прежде чем начинать войну, — продолжал ехидничать Соломон. — И что противника нельзя недооценивать. Не говоря уже о завышенной оценке рыцарства.

Авраам горько рассмеялся:

— В этом Раймунда упрекнуть нельзя.

— Но можно упрекнуть короля Педро. От него этого никто не ожидал! — заявила Мириам. Король отклонил осторожную стратегию Раймунда, ссылаясь на рыцарские добродетели. Он настаивал на наступлении по всему фронту — ошибка, за которую он позже поплатился жизнью. Когда один из рыцарей Симона де Монфора сразил короля Арагона, битва была окончена. — Итак, хотите вы услышать, что затеял граф Раймунд, или нет?

— Могу себе представить, — бросил Авраам. — Этот тип пустит все на самотек и сбежит в Англию. В то время как Монфор без потерь заполучит альбигойцев.

— Почти все успели выехать из Тулузы, — заметила Мириам.

Гарнизон города поступил разумно и не стал сражаться против крестоносцев. Вместо этого время между битвой под Мюре и наступлением Монфора на Тулузу использовали для того, чтобы увезти в безопасное место как можно больше альбигойцев и евреев. Город сдался и не потерпел значительных убытков, в то время как Монфор бушевал в графстве Фуа. Но сейчас беженцы переполняли такие небольшие города, как Монтальбан, в ожидании решения графа.

— Ведь у Раймунда нет другого выхода, — продолжала Мириам. — Что он должен сделать? Выжившие рыцари из Арагона вернулись в Испанию, войско Тулузы и Фуа уничтожено. Единственный, кто еще может предоставить ему отряды, — это король Иоанн.

— Но зачем это королю? — спросил Соломон. — Да, он не слишком хорошо относится к французам и, возможно, увидит в этом возможность вернуть себе владения Плантагенетов. Но, с другой стороны, ему это столько раз не удавалось — можно было бы предположить, что с него достаточно.

— В любом случае граф и графиня Леонора будут в безопасности в Англии, — заметила Мириам. — И ее двор…

— Они заберут с собой придворных? — недоверчиво спросил Соломон. — Всех рыцарей, оруженосцев и пажей?

— Кроме того, Раймунд хочет забрать мою жену, — сказал Авраам. Это заботило его больше всего. Он повернулся к супруге. — Ты ведь не собираешься ехать с ним, не так ли?

Мириам потерла виски.

— Ему нужна здравомыслящая советница.

Авраам закатил глаза.

— Тогда пусть найдет себе такую! — резко сказал он. — И пусть слушает ее, а не каких-то союзников. Мы, в конце концов, сделали предостаточно. Эмир должен быть нами доволен, к тому же для него больше нет никакой опасности со стороны Раймунда Тулузского. Давай вернемся домой в Аль-Андалус и построим тебе обсерваторию. Торговое представительство тоже требует моего присутствия.

При этих словах Мириам язвительно улыбнулась Аврааму, а Соломон искоса бросил на него недовольный взгляд.

— Если вы еще туда доберетесь, — заметил он. — На данный момент я не вижу возможности отправляться через иберийские земли в Гранаду. Или вы забыли, что король Педро разбил мавров? Там никто не знает, какой кусок земли кому принадлежит. Вы, вообще-то, хотите ехать под видом мавров или как евреи?

Авраам криво усмехнулся.

— Я думаю, здесь альбигойцы находятся в относительной безопасности, — устало произнес он. — А что говорит твоя подруга Женевьева по поводу запланированного побега графа? Знают ли вообще Добрые люди об этом?

Женевьева де Монтальбан узнала эту новость от Софии и своего брата. Она встретила обоих в саду крепости Монтальбан, где, разумеется, не было ни пышных розовых кустов, ни фонтанов, ни уединенных ниш, как в саду замка Тулузы. Но Фламберт был трубадуром до мозга костей. Он охотно наблюдал за своей дамой на природе, а София интересовалась садоводством. Она вырывала сорняки между цветами, в то время как Фламберт сидел на скамье с лютней. Когда Женевьева приблизилась к ним, оба были увлечены серьезным разговором. Как и прежде, ей не нравилось, когда Фламберт тратил дни на музыку и служение дамам, вместо того чтобы молиться или упражняться в рыцарском искусстве. Однако же, несмотря на легкое ранение, юноша мужественно сражался под Мюре, так что Женевьеве не в чем было его упрекнуть. К тому же в небольшой крепости Монтальбан не было достаточно места для отработки рыцарских навыков, воины упражнялись только небольшими группами.

Женевьева надеялась, что она не недооценила Софию, но, по крайней мере тогда, после падения с лошади, девушка все еще была предана своему франконскому рыцарю. Юная альбигойка не спрашивала Софию о медальоне, но та охотно рассказала ей о романе с Дитмаром из Лауэнштайна. Она была влюблена и якобы тайно помолвлена. Женевьева не интересовалась подробностями и немного успокоилась, поскольку сделала вывод, что увлечение Фламберта девушкой останется без ответа.

Однако в последнее время ее терзали сомнения. Особенно после побега в Монтальбан Фламберт и София, по мнению Женевьевы, слишком много времени проводили вместе, и глаза Фламберта всегда вспыхивали предательским огнем, когда он видел ее. Похоже, Софии юный альбигоец по крайней мере нравился. Да и после расставания с Дитмаром прошло уже более года.

Женевьева не хотела подслушивать, но когда до нее донесся голос Фламберта, не смогла ничего с собой поделать. Она спряталась за деревом и прислушалась. В голосе Фламберта звучало отчаяние.

— Я мужественно сражался, госпожа София, вы должны мне поверить! Ведь я надеялся, что вы…

София с улыбкой подняла глаза от растений и приложила испачканный землей палец к губам.

— Тсс, господин Фламберт. Я никогда не давала вам надежды, вы это знаете!

— Вы не можете мужчине запретить мечтать, когда эти иллюзии придают ему сил для сражения, — произнес Фламберт и провел рукой по струнам лютни, словно эти слова вдохновили его на новую песню. — Но, так или иначе, теперь все пропало. Я умру, София, мы все умрем. И я бы хотел… я бы так хотел при этом вспоминать о поцелуе, прикосновении ваших губ.

София рассмеялась, но не насмешливо, а мягко и с сочувствием.

— Нельзя быть уверенным, что мы умрем, господин Фламберт. Возможно, вы удержите крепость. Или же этот Симон де Монфор найдет себе новые цели. Окситания огромна. И Монтальбан не является центром альбигойцев, не так ли?

Фламберт растопырил пальцы и провел ими по мягким темным волосам — такое привычное для него движение.

— До войны здесь преимущественно жили вальденсы, — вспомнил он. — Причем для Монфора и Папы это не имело значения — они ведь тоже считались еретиками. А теперь… со всеми беженцами из Тулузы… Но даже несмотря на это… — Рыцарь расправил плечи. — Я не могу сидеть здесь и гадать, придет Монфор или нет. Здесь или в другом месте, эти крестоносцы убивают наших людей, и я так воспитан, что считаю своим долгом защитить их. Я умру на этой войне, София. Для меня мучительно осознание того, что я так и не прикоснулся к вам, не ощутил аромата вашей кожи, не поцеловал ваших губ.

София поднялась и вытерла руки о передник, который надела поверх платья.

— Если это действительно так, как вы говорите, — ласково произнесла она и села рядом с Фламбертом, — если граф действительно уедет и вы, возможно, тоже, тогда я подарю вам поцелуй. Это словно… словно ваше крещение. И прощание…

София подняла руку и нежно провела пальцами по щеке рыцаря. Фламберт схватил ее пальцы и осторожно поднес их к губам.

— Это будет для меня значить больше, чем отпущение всех моих грехов, — прошептал он. — Разве может вечная жизнь сравниться со смертью во имя любви? До сих пор я верил не в то, во что нужно верить. Только вы можете освободить мою душу — лишь вашими руками творит Господь.

У Женевьевы перехватило дыхание. Ее брат порочил их веру! Но трубадурам прощались такие слова, они всегда были выше земного. Однако Женевьева решила заявить о своем присутствии.

— Разве у вас нет других дел, что вы здесь сидите? — резко спросила она и вышла из своего укрытия.

Фламберт вздрогнул, но София лишь спокойно посмотрела на нее. Она привыкла к резкости Женевьевы и старалась просто не обращать на это внимания.

— Фламберт обеспокоен тем, что граф хочет уехать, — простодушно сказала она.

Женевьева нахмурилась и язвительно спросила:

— Куда же это он собрался?

Однако слова Софии ее встревожили. Если девушка пыталась таким образом скрыть заигрывания Фламберта, возможно, она разделяла его чувства в большей мере, чем казалось до сих пор.

— В Англию, — прошептал Фламберт. — Все пропало, Женевьева! Раймунд сдается. Разумеется, он заявляет, что лишь хочет просить короля Иоанна поддержать наше дело, но для этого было бы достаточно и письма. И как только граф уедет… Мы все умрем, Женевьева.

Женевьева тотчас забыла о своих мелочных переживаниях из-за увлечения Фламберта. Раймунд Тулузский собирался в Англию… Король Иоанн примет его — одна из его бывших жен была сестрой Иоанна. Раймунд не бросил ее, она умерла при рождении ребенка. Значит, отношения с Иоанном оставались прекрасными. Но, несмотря на это, англичане не станут помогать графу. Таким образом, последняя надежда альбигойцев на графа Тулузы умирала. Если останется без предводительства Раймунда крепость, Монфор сломит сопротивление ополченцев и убьет всех.

Словно в тумане Женевьева развернулась и пошла по дорожке. Сейчас ей нужно было побыть одной, она не могла обсуждать эту новость с такой простодушной девочкой, как София. И точно не с Фламбертом, который, похоже, уже признал поражение.

Женевьева бродила по переходам и коридорам крепости и не обращала внимания на рыцарей и девушек, попадавшихся ей на пути. Она должна была что-то предпринять! Граф еще не уехал, и до сих пор она не заметила никаких приготовлений к внезапному отъезду двора. Возможно, еще можно было переубедить Раймунда. Если бы граф послушал кого-то… Может быть, ее отца? Знал ли тот об этом?

Женевьеве пришла в голову мысль, что она не спросила Фламберта, откуда ему это стало известно. Возможно, это неправда, что маловероятно. Фламберт выглядел крайне обеспокоенным. И к тому же о нем нельзя было сказать, что он слишком доверчив.

Альбигойка поспешила в то крыло крепости, где находились комнаты коменданта. Она сперва поговорит с отцом. Возможно, ему что-то придет в голову. В ее голове всплыло воспоминание о последнем разговоре с отцом, когда он велел ей отправиться ко двору графа…

«…при осмотре крепости граф увидел тебя, и ты ему понравилась».

«…ты сознательно отправляешь меня ко двору графа Тулузы в качестве потаскухи?»

«Ты всегда будешь предана нашей вере — и ты можешь оказать влияние».

Женевьева замедлила шаг. У ее отца уже был план. Задолго до того, как она подумала об этом. Женевьева внезапно поняла, что должна сделать, даже если это казалось ей ужасным. Она должна была оказать влияние, на это была воля Божья. Знак, и лишь поэтому она до сих пор не прошла обряд крещения.

Женевьева ненавидела себя за свой поступок. Но если таким образом она сможет спасти своих единоверцев…

Она сделала глубокий вдох и стала ждать, пока стемнеет. И тогда направилась к покоям графа.

Глава 3

— Прошу вас, сударь, вы не можете так поступить!

Женевьева постучала в дверь Раймунда и получила разрешение войти. Она залилась краской, когда господин, хоть и в тунике, но без штанов, открыл ей дверь. Однако она взяла себя в руки. Если ей действительно нужно было сделать то, чего она так страшилась, ей не следовало жеманничать. Но сперва она постарается переубедить его.

Самым деловым тоном, на какой только была способна, Женевьева изложила свою просьбу. Граф сел в кресло у камина, протянув босые ноги к огню. Он пил небольшими глотками вино и молчал. Женевьеве не оставалось ничего другого, кроме как умолять его:

— Вы обрекаете нас на верную смерть! Граф Фуа побежден, король убит… Никто не сможет нас защитить! Вы должны остаться, сударь, и защищать свои земли.

Раймунд медленно наполнил второй кубок и протянул ей.

— Вот, выпей глоток, Женевьева, — мягко произнес он. — И присядь. Рядом со мной, у камина. Нет, ближе…

На самом деле Женевьеве незачем было греться у огня — она вся пылала изнутри. Так что скамья у ног графа, на которую тот указал ей, не казалась ей заманчивой. Но затем она вспомнила о Божьем задании и изобразила на лице улыбку.

— Вы ведь останетесь, сударь, правда? Вы ведь не поступите так с нами?

Раймунд пожал плечами.

— Я вынужден смириться с волей Папы, моя прелесть, — сказал он. — Лишь так я смогу получить обратно свои владения. Ведь Монтальбан теперь представляет Тулузу.

Женевьева не могла поверить своим ушам. Как он мог думать лишь о своих владениях? Сейчас, когда на кону стояли жизни стольких людей? Но ее злость делу не поможет. Неохотно она опустилась на скамейку у его ног.

— Но, сударь, разве земли важнее всего? — спросила она в надежде, что ее голос не прозвучал пронзительно. — Вы ведь всегда воевали за нас и наше право на собственную веру. Если вы нас защитите, если мы одержим победу… Вы уже когда-то защищали Тулузу.

Граф кивнул.

— Тогда условия были другими. Сейчас… Пойми меня правильно, я ни в коем случае не отрекаюсь от Тулузы! Я вернусь, и тогда…

— Тогда мы все уже будем мертвы! — в отчаянии воскликнула Женевьева. — Господин Раймунд… Разве мы для вас совсем ничего не значим? Разве я для вас ничего не значу?

Женевьева провела при «дворе любви» графини чуть больше года. Она знала, как следует обращаться с мужчиной, когда хочешь получить от него что-нибудь, — но она ненавидела себя за то, что ей приходилось применять эту тактику.

Граф нежно провел рукой по ее плечу.

— Моя сладкая Женевьева, разумеется, ты мне дорога, — пробормотал он. — Я выбрал тебя, даже если ты этого и не хотела когда-то. — Он рассмеялся. — Но я знал, что рано или поздно ты изменишь свое мнение. — Его рука опустилась к вырезу ее платья.

Женевьева почувствовала отвращение, хоть ее тело и отзывалось на ласки. Что-то в ней хотело подчиниться ему и не желало, чтобы он перестал прикасаться к ней. Она залилась краской, и не только стыда. Но разве этот мужчина не понимал, что ее привело сюда отчаяние, а не похоть?

— Сударь, я… я готова сделать что угодно, если вы мне пообещаете… если только вы не оставите меня в беде.

Граф склонился к ней и поцеловал ее в шею.

— Как же я могу бросить тебя в беде, моя прекрасная Женевьева? Разве я смогу допустить, чтобы это тело предали огню?

Одним ловким движением Раймунд развязал ленты на ее платье и стянул его с плеча.

— Единственный огонь, который ты почувствуешь, — это пламя моей любви.

— Значит, вы защитите нас? Вы будете нашим бастионом?

Дыхание графа участилось, когда он целовал грудь над вырезом платья, которое вскоре совсем стянул с нее.

— Сперва я преодолею твой бастион, — прошептал он, — драгоценнейшую крепость, которую мне когда-либо доводилось брать. Ты хорошо охраняла вход, маленькая Женевьева, долго его обороняла.

Он взял девушку на руки и понес ее к широкому ложу, отделанному шкурами.

— Вы не подпустите к нам этого Монфора? Вы удержите Монтальбан?

Дыхание Женевьевы также участилось, ласки и поцелуи графа приносили ей удовольствие, но она не могла позволить себе наслаждаться этим. Тело принадлежало дьяволу, и она была здесь лишь… лишь для спасения своего народа.

— Забудь пока о Монтальбане, малышка. Я благодарен тебе. Такой щедрый подарок… Я умею это ценить.

Он снова поцеловал ее. Желание в нем уже было не так просто пробудить, но она не должна была запомнить его холодным.

— Вы давали клятву, — прошептала Женевьева.

Чувства переполняли ее после произошедшего, переполнял стыд из-за того, что она испытывала вожделение, и ей хотелось провалиться сквозь землю. Но все же он приносил клятву защищать их.

— Да, да, — ответил он. — Но теперь ты должна идти, моя любовь. Меня ждут дела…

— Уже сейчас? — озадаченно спросила Женевьева. — Но ведь на дворе ночь, сударь.

Граф горько улыбнулся.

— Для рыцаря моего ранга многие ночи пролетают как мгновение, — сказал он. — Нужно уладить кое-какие дела, принять решения…

Женевьева улыбнулась:

— Вы будете разрабатывать план обороны.

Граф кивнул.

— Что-то в этом роде, дитя мое. Но теперь иди. И постарайся, чтобы тебя никто не заметил.

Хотя крепость и была переполнена, Женевьеве удалось незамеченной добраться до женских покоев. Она задумалась, специально ли покои графа располагались таким образом, чтобы ночные визиты дам оставались незамеченными. Но сейчас она не хотела об этом думать. Она вообще не хотела думать. Она чувствовала усталость, изнеможение, но вместе с тем и удовлетворение и возбуждение, стыд и вину, но и торжество.

— Где ты была? — спросила София.

Она была единственной из воспитанниц Леоноры, которая все еще не спала, младшие девочки уже давно заснули. В тесной крепости Монтальбан пять девушек делили одну комнату.

— Мне нужно было кое-что уладить, — прошептала Женевьева. — Мне нужно было… оказать влияние.

— Да? — София повернулась на бок и подвинулась на постели, освобождая место для Женевьевы. Та юркнула под одеяло. — На кого? — спросила София.

Женевьева улыбнулась.

— На одного весьма особенного рыцаря сердца! — пошутила она. — А теперь спи, завтра нас ждут хорошие новости. Новая оборонительная стратегия…

— Да? — снова спросила София. — Но я думала, двор переезжает в Англию. Вот Фламберт обрадуется!

Женевьева приложила палец к губам.

— Завтра все будет иначе! — пообещала она. — Поверь мне, скоро мы снова вернемся в Тулузу.

На следующее утро Ариана, которая помогала графине с утренним туалетом, проснулась первой. Она, зевая, натянула тунику поверх шелковой рубашки.

— Вставай, Сюзетт! — крикнула она одной из девочек, которая была известной соней. — Вставай, пойдем, поможешь мне сегодня утром. Смотри, уже светит солнце! Не такая отвратительная погода, как вчера, возможно, сегодня мы наконец сможем выйти во двор и послушать трубадуров. Ведь когда-то же должно оставить всех нас мрачное настроение!

Женевьева и София не обратили внимания на младших девочек, которые наконец ушли. Некоторое время спустя они вернулись. Однако в этот раз не тихо, чтобы не разбудить других, а, растерянные и смущенные, ворвались в комнату.

— Женевьева!

Хоть альбигойка и держалась обособленно, но имела определенный авторитет. В крайних случаях, когда графини не было рядом, воспитанницы Леоноры всегда обращались к самой старшей.

— Женевьева, графини нет! И ее горничной тоже. И комната почти пуста. Они… они уехали… Граф и графиня. А виночерпий сказал, что они отправились в Англию.

Женевьева удивленно посмотрела на девочку.

— Нет… — прошептала она. — Нет…

А затем она начала кричать:

— Ну почему же нет, я знала, что граф собирался со своей семьей в Англию!

Мириам, похоже, не слишком удивил внезапный отъезд Раймунда. Не зная, что делать, София и Ариана постучали в дверь мавританки, хоть и не ожидали, что им кто-то откроет. Маловероятно, что граф сбежал без своего придворного астролога. Однако госпожа Айеша все еще была в Монтальбане и впустила взволнованных девочек. Она терпеливо выслушала их.

— Я должна была уехать с ними, — сказала она. — Но вчера я дала графу отрицательный ответ. Я с моим супругом собираюсь вернуться в Аль-Андалус.

— Вы также хотите уехать?

Ариана расплакалась. Она была дочерью феодала, который сражался против Монфора как подданный Раймунда. Если крестоносцы разгромят Лангедок, ее семья, как и альбигойцы, будет в опасности.

— Успокойтесь, дитя мое, мы уж точно не исчезнем под покровом темноты, — пообещала мавританка. — Но что происходит с Женевьевой?

Не переводя дыхания, девушки выпалили все новости. Ариана говорила о страхе перед Монфором, София беспокоилась о Женевьеве и собственной безопасности. Разумеется, с жительницей Франконии ничего не могло случиться. Если люди Монфора не набросятся на всех оставшихся придворных графа без разбору, несомненно, быстро выяснится, что София — смиренная католичка. Ей предоставят эскорт и отправят домой. Для Женевьевы же все обернется по-другому. Однако же безропотно принимать происходящее и предаваться страху было совсем не похоже на девушку.

— Она плачет, сударыня, — сообщила София. — Она все плачет и плачет и никак не может перестать. Она свернулась калачиком на кровати после того, как девочки сообщили новости, и не хочет подниматься.

— Сначала она кричала, — уточнила Ариана между всхлипываниями. — Она начала плакать, только когда прибыл гонец с кошелем.

— Гонец с кошелем? — спросила София. — Об этом я не знала. Но, возможно… возможно, если вы пойдете к ней, вам удастся ее успокоить. И… и скажете, что нам делать дальше.

Мириам вздохнула.

— Вы обе сперва идите на кухню и позавтракайте. Ах да, и возьмите с собой других девочек. Затем вы можете отправиться на богослужение, вы ведь посещаете его каждый день. — Графиня привезла своего придворного священника из Тулузы, который с того времени дважды в день отправлял службу, молился за католиков, находящихся в крепости. — А я позабочусь о Женевьеве. Мне нужно посоветоваться с супругом и с лекарем.

Мириам отклонила предложение Соломона пойти вместе к Женевьеве. Сперва она хотела сама узнать, что произошло. Она обнаружила девушку на постели свернувшейся калачиком, как и описывали девушки, а недалеко на полу лежал отброшенный кошель. У Мириам перехватило дыхание, когда она увидела высыпавшиеся из него золотые монеты. Гонец передал девушке небольшое состояние.

— Женевьева, что случилось? И что это за гонец? Вы не можете швыряться деньгами!

— Я их не хочу! Это грязные деньги, это результат разврата, это… — Женевьева сдавленно всхлипнула — она спрятала голову между подушками.

— В первую очередь это деньги, — постаралась успокоить ее Мириам. — И ими нельзя так легкомысленно пренебрегать. Но сейчас все мне расскажите. Это ваши деньги? Кто велел их принести вам?

— Они грязные, они… О, сударыня, граф уехал! Все пропало, они сожгут нас, они убьют всех… Я… я не сумела ничего сделать!

Мириам нахмурилась. Как Женевьева могла предотвратить побег графа?

— Я грешна, я проклята… И все это было напрасно. Как он… мог так поступить?

Девушка повернула к Мириам залитое слезами лицо и протянула ей разорванный, скомканный лист пергамента. Женевьева никак не отреагировала, когда Мириам осторожно взяла его.

— Я могу прочесть? — спросила Мириам, прежде чем развернуть пергамент.

Женевьева сердито кивнула.

— Прочтите, тогда вы поймете… тогда вы поймете, что я наделала… Я проклята… но он также проклят! Господь ни за что не простит ему этого!

Мириам едва сдержала себя, чтобы не закатить глаза. Женевьева всегда втолковывала, что крещение очищает от всех грехов. Но когда она начала читать, ее охватила дикая ярость.

«Моя возлюбленная Женевьева,

я должен уехать, но я никогда не забуду эту ночь. Ты ответ на молитвы любого мужчины, будь они вознесены Господу или Венере. Разумеется, свое обещание я сдержу. Твое божественное тело не должно быть предано огню! Прими эти деньги, здесь достаточно для того, чтобы ты могла бежать с семьей. Говорят, альбигойцы живут в Италии — прекрасная страна, ты ее полюбишь так, как я всегда буду любить тебя.

Твой Раймунд».

— Женевьева, этого не может быть! Вы… вы были его любовницей?

Мириам не могла в это поверить. Она бы это знала! Но затем она бросила взгляд на распухшее, залитое слезами лицо Женевьевы и тут же осознала правду.

— О Бож… Ради Аллаха, Женевьева! Вы узнали о том, что он собрался сбежать, и отдались ему. Но как вы могли подумать, что он изменит свои планы ради вас? Станет рисковать ради вас своей жизнью, своими владениями?

Женевьева избегала взгляда Мириам.

— Разве так не должно быть? — сердито спросила она. — Разве они не проповедуют это при своих «дворах любви»?

— Разумеется, так должно быть. Но, дитя мое, у него уже шестая жена! И, возможно, он уже сбился со счета, сколько у него было возлюбленных! Почему же он должен беспрекословно подчиняться вам?

— Он производил такое впечатление, — прошептала Женевьева.

Мириам вздохнула.

— Да, я не сомневаюсь, что он был весьма убедительным… Было ли это по крайней мере… гм… приятно?

— Это было отвра… — Женевьева запнулась, чтобы не добавлять к перечню грехов еще одну ложь. — Это было грешно и развратно!

— Значит, все могло быть и хуже, — с усмешкой сказала Мириам. — У вас ничего не болит?

Женевьева покачала головой.

— Немного кровоточило, но, говорят, это нормально, — сказала она.

Мириам кивнула.

— Но что же мне теперь делать? — в отчаянии воскликнула Женевьева. — Что… Как… Как мне искупить этот грех, я…

Нежно проведя рукой по волосам девушки, Мириам сказала:

— Сейчас вы смените рубашку, а затем мы посмотрим, протоплена ли баня. Если нет, мы отправимся в одну из городских бань. Никаких отговорок, вам следует помыться. Да и денег достаточно. — Она указала на бархатный кошель.

— Жалованье потаскухи! — презрительно бросила Женевьева.

Мириам положила кошель на один из сундуков рядом с Евангелием от Иоанна.

— Дитя мое, я не хочу вставать на защиту графа, он не имел права принимать жертву, которую вы ему преподнесли. Но относительно денег — ведь он желал вам добра. Он не понимает, что вы сделали это ради своих единоверцев.

— Но он всегда сражался за нас!

Мириам насмешливо заметила, что теперь Женевьева защищает графа. Затем она покачала головой:

— Малышка, он сражался за Окситанию. За независимость от французского короля. Тот ведь только и ждет, когда завершится крестовый поход, чтобы присоединить эти земли. Речь никогда не шла об альбигойцах. Лишь о праве графа быть терпимым.

— Разве это не одно и то же? — спросила обескураженная Женевьева.

Мириам обняла ее.

— Вы помните, как начался крестовый поход? Тогда в последний момент граф хотел перебежать на другую сторону. Он уже делал так много раз. Этот мужчина обладает неудержимым темпераментом, быстро принимает решения, так же быстро впадает в бешенство. Он прекрасный воин, прекрасный любовник, — но он ненадежен. За последние годы мои звезды удержали его от многих глупостей, однако же этот болван из Арагона смог в решительный момент навязать графу свою волю. Ему просто не повезло, малышка, он мог бы победить Монфора. Но сейчас… побег в Англию является для него единственным шансом.

— А для нас? — прошептала Женевьева. — Что делать нам? Ждать, пока Монфор не поубивает нас всех?

— Однако же у нас нет другого выбора, — заметил Соломон из Кронаха.

Мириам удалось созвать своего рода совещание в покоях хозяина крепости. Хоть Пьер де Монтальбан и относился весьма скептически к мавританке, но, с другой стороны, ее советы не причиняли вреда альбигойцам, и сейчас она была одной из тех немногих обитателей крепости, кто не совсем потерял голову. Двое его людей уже поспешно окрестились и теперь приняли решение заморить себя голодом, поскольку не могли жить как Совершенные после своего прежнего грешного существования. Позднее крещение лишь делало их смерть достойной. А они выбрали еще более медленную и мучительную смерть, чем в огне. При этом воинов Монфора еще не было ни слышно, ни видно. Пока они оставались в Тулузе.

Вокруг Пьера де Монтальбана собрались Абу Хамед, супруг мавританки, лекарь Жером де Париж, сын Пьера Фламберт и Женевьева, его дочь. Последняя была бледной и измученной. Она снова оделась в черное, требования графини сменить гардероб теперь совсем потеряли силу.

— Едва ли нам удастся сбежать отсюда, — продолжал лекарь. — Так или иначе, альбигойцы этого сделать не могут. Лучший вариант — побег в Италию, и Монфор этого, возможно, только и ждет. На его месте я бы стерег границы.

— Я слышала, вы собираетесь вернуться в Аль-Андалус, — обратился хозяин крепости к маврам.

Авраам закусил губу, но Мириам решительно помотала головой.

— Мы не бросим вас на произвол судьбы! — сказала Мириам и стала теребить пальцами прядь бронзовых волос, выбившуюся из-под покрывала. Она уже отвыкла от одеяний придворных дам, но в этот день демонстративно не стала надевать шаровары, покрывало и развевающееся платье из парчи. С отъездом графа Мириам перестала быть предсказательницей. — Я знаю, что вы вините меня в поражении под Мюре, хоть это и не была моя ошибка. Но я не трусиха, а здесь ценен каждый человек.

Хозяин крепости фыркнул.

— Вы считаете себя рыцарем? — язвительно спросил он.

Мириам сверкнула на него глазами — что теперь, без покрывала, было возможно.

— У нас, женщин, также две руки, — заметила она, — если до этого момента вы на это не обращали внимания. Ими мы можем таскать камни и укреплять стены крепости, как и вы. Мы можем варить смолу и, представьте себе, мы даже смогли бы вылить ее на захватчиков. Мы можем управлять катапультами…

— У нас нет катапульт, — проворчал Монтальбан. — Требушеты и катапульты годятся для атаки, не для обороны.

— Их можно построить! — заявила Мириам.

— У нас нет и мастеров для постройки орудий, — отозвался хозяин крепости.

Мириам покрутила в руках свою астролябию. Постепенно в ней закипала ярость.

— Монсеньор, я делаю вычисления с помощью этого прибора с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Я черчу карты звездного неба. И вы на самом деле считаете, что я не смогу вычислить траекторию полета пушечного ядра, а также вес и высоту, необходимые для точного выстрела из деревянного орудия? А парочку столяров вполне можно отыскать.

Соломон улыбнулся.

— Я также могу помочь, — мягко произнес он. — Если вы не доверяете госпоже Айеше…

Мириам бросила на лекаря свирепый взгляд.

— И к тому же… — подала голос Женевьева. Она говорила не так громко, как обычно, и не звонко, а сдавленно, глухо и едва слышно, словно находилась где-то не на земле. — Кроме того, мы можем нанять мастеров. У нас… у нас есть деньги…

Женевьева как ни в чем не бывало достала из кармана кошель. Пьер де Монтальбан растерянно смотрел на набитый золотыми монетами мешочек.

— Женевьева! Это ведь целое состояние! Откуда…

— Не спрашивайте! — Мириам покачала головой.

Но Женевьева с гордостью ответила:

— Вы отправили меня, отец, ко двору графа, чтобы я выполнила свой долг и перед графом, и перед моим народом, и я сделала все возможное. Теперь же дело за вами. Защитите крепость!

Глава 4

— Я все еще хорошо помню, как основывали эту деревню! — воскликнула Герлин.

Она явно растрогалась при виде аккуратных крестьянских домиков и плодородных полей, расположившихся на месте букового леса между Лауэнштайном и границей епископства Бамберг. Когда двадцать два года назад она прибыла в Лауэнштайн, на этом месте рос густой лес, который пересекали узкие тропы, мало напоминающие дороги. Дитрих, ее первый супруг, старался поддерживать их в достойном состоянии, но растительность захватывала тропы быстрее, чем работники успевали их расчищать. Поэтому граф не отказал молодым крестьянам, вторым и третьим сыновьям, которых в родных деревнях не ждало наследство, когда они попросили выделить землю для нового поселения. В честь недавно родившегося наследника они назвали новое поселение Дитмарсдорф. Сперва из-за новой деревни возникли некоторые споры с епископом Бамберга. Однажды деревню даже разрушили. Поэтому сегодня Герлин была чрезвычайно рада видеть ее процветающей. Крестьянин Лоисл, предводитель тогда еще молодых поселенцев, а теперь гордый глава деревни, с радостью принял бывшую хозяйку крепости и Дитмара. Однако не только крестьяне Дитмарсдорфа радовались приезду Герлин.

На самом деле осаждающим Лауэнштайн не приходилось жаловаться на недостаток трофеев, причем им не нужно было сжигать и грабить, чтобы получить десятину с жителей окрестных деревень. Хоть на самом деле они по праву принадлежали хозяину осаждаемой крепости, но после начала осады главы деревень один за другим добивались приема у прежней справедливой хозяйки. Крестьяне и ремесленники графства Лауэнштайн перешли на сторону Дитмара и Герлин — они никогда не были довольны правлением Роланда.

— Они оставляют нас без нитки, госпожа! — рассказывал всегда открытый Лоисл. — Они не спрашивают, кто может заплатить десятину, а кто нет. — Обычно выплату налогов отсрочивали, если крестьянин, не имевший долгов, терпел нужду, или же и вовсе освобождали его от них. — Они забирают все, что им нужно, вернее то, что хотят. А если мы не можем выплатить, они грозятся забрать еще и наших жен и дочерей, а ведь мы не можем сопротивляться. Нет, госпожа, если вы нам пообещаете защиту, лучше мы отныне будем платить налоги вам!

Герлин тут же стала вести записи в хозяйственной книге и в сопровождении супруга ездила по деревням, чтобы осмотреть хозяйства и установить размеры налогов. Герлин хотелось, чтобы Дитмар также присутствовал при этом.

— До сих пор юноша учился лишь сражаться, пришло время узнать, как следует управлять графством! — заявила она. — Но он увиливает от этого всеми способами.

Флорис не был так строг.

— Он ведь не может разорваться, — успокаивал он жену. — А рыцари хотят, чтобы их предводитель находился с ними, иначе слабеет дисциплина. Большинство из них настоящие драчуны, кто-то должен следить, чтобы они не перестарались, устраивая разборки.

Осада Лауэнштайна длилась уже более года, но до сих пор дело так и не дошло до серьезных сражений. Роланд засел в крепости — ведь он не один год копил припасы, и на территории крепости были источники воды. Разумеется, его рыцари скучали, равно как и рыцари Дитмара. Осажденные то и дело организовывали вылазки: рыцари вели горячие словесные перепалки, а затем дело доходило до вооруженных столкновений. Это вовсе не были бои не на жизнь, а на смерть, и они не имели стратегического значения. Зачастую они напоминали поединки на турнире, лишь сражались острым оружием. Но когда противник был ранен или лежал на земле побежденный, его не добивали, а, насмехаясь и издеваясь над ним, отпускали без преследований, однако предварительно отобрав у него лошадь и доспехи. В основном такие столкновения происходили между одиночными рыцарями или в крайнем случае это были стычки между небольшими группами противников. Однако даже в таком случае сражались по-рыцарски. Трусость считалась значительным проступком, даже преступлением против рыцарских добродетелей.

Дитмар закрывал глаза на эти стычки и был в этом отношении одного мнения с Рюдигером и Флорисом. Юным рыцарям нужно было сражаться, они радовались трофеям, и к тому же можно было судить о силе рыцарей Роланда.

— Как и следовало ожидать, — заметил Рюдигер, наблюдая за очередным столкновением, — в крепости обосновались не те, кто составляет гордость рыцарства, но мужественные воины, которые неплохо сражаются.

В этот раз битва была ожесточенней, ссора завязалась между младшими сыновьями хозяина соседней крепости и двумя рыцарями Роланда, которые, похоже, раньше занимались грабежом в этих местах. Рыцари Роланда и один воин Дитмара получили серьезные ранения, и Дитмару наконец пришлось отдать своим рыцарям приказ отпустить побежденных. При этом вояки Дитмара недовольно ворчали, но утешились трофеями — доспехами и лошадьми.

— Они постоянно несут потери, — заметил Дитмар и наполнил кубок вином. Мужчины укрылись от дождя в уже возведенной осадной крепости, прочном сооружении из срубов и постов управления огнем. Герлин предпочитала свои комнаты в Нойенвальде, но рыцари прятались от непогоды здесь. — Надолго их боевой мощи не хватит.

— Они проигрывают в рыцарских поединках, — сказал Рюдигер. — Но подожди, скоро им надоест придерживаться правил! Пока они на это не решались, потому что Роланд позволяет им выезжать лишь небольшими группами. Но если дело дойдет до серьезной битвы, нам не избежать больших потерь.

— Вот почему мне не нравятся эти перепалки, — сказал Флорис. — Какое-то время это было приемлемо, но в результате наши люди начинают чувствовать себя в безопасности. Они придут в изумление, когда задиры Роланда начнут биться серьезно.

— Пришло время для настоящего сражения, — вздохнул Дитмар. — Если нам только удастся подтолкнуть их к этому.

Рюдигер также налил себе вина.

— А что, если мы используем старый проверенный способ?

Он многозначительно кивнул на огромный требушет, который стоял во дворе осадной крепости и был нацелен на Лауэнштайн. Взятие крепости измором было тяжелым и долгим процессом — Роланд удерживал Лауэнштайн всего с тремя или четырьмя десятками рыцарей, и его амбары были все еще полны. Могли пройти годы, прежде чем обитатели крепости начнут голодать. Поэтому осаждающие в конце концов были вынуждены задействовать осадные орудия или пытались коварным образом вынудить защитников выйти за стены крепости. Порой нанимали горцев, которые рыли туннель под крепостной стеной и ставили деревянные подпорки, а когда их поджигали, стены просто обваливались в образовавшиеся пустоты. Если одновременно вести обстрел крепости, то такая атака почти всегда увенчивалась успехом. Но, разумеется, она причиняла большой вред крепостным сооружениям и подвергала опасности жизни и не сражающихся обитателей крепости.

Дитмар закусил губу. Он переживал за Софию.

— Возможно, сперва нам следует разузнать, там ли девушка, — заметил Флорис, который понимал, какие противоречивые чувства терзают его приемного сына, лучше, чем его более толстокожий шурин. — Я имею в виду… До сих пор ее не видели, а ведь мы наблюдаем за крепостью уже достаточно долго.

— Она ведь не станет совершать прогулки по стенам крепости! — возмутился Дитмар. — Она…

— Так почему бы нам не обстреливать стены? — перебил его Рюдигер.

Юный рыцарь не удостоил дядю внимания.

— Она рассказывала мне, что боится рыцарей отца. Поэтому вряд ли она будет находиться в их обществе, — продолжил он.

Флорис кивнул и тем не менее заметил:

— Однако госпожа Лютгарт иногда появляется на балконе. В сопровождении горничных — придворных дам у нее явно нет. Кухарки и служанки также иногда выходят на стены. Им ведь любопытно, что здесь происходит. И лишь София ни днем, ни ночью не показывается. При этом она наверняка хотела бы тебя увидеть.

— Ночью? — Дитмар нахмурился. Он снова слышал лишь то, что хотел слышать.

Флорис улыбнулся ему.

— О, твоя мать часто тайно поднималась ночью на башню, — сказал он. — Но, как бы то ни было, это странно. Нам следует узнать, что произошло с девушкой.

Лицо Дитмара омрачилось.

— Ты же не хочешь сказать, что, возможно, она… она умерла? — спросил он осипшим голосом.

Флорис пожал плечами:

— Дитмар, ты не видел ее почти три года. Возможно, она уже мертва. Или замужем. Хотя, возможно, мы узнали бы об этом, но может быть и нет. Как я уже сказал, нам следует удостовериться в том, что она здесь.

— Но как? — растерянно спросил Дитмар.

Рюдигер вздохнул.

— Когда в следующий раз какой-нибудь олух попытается совершить вылазку, велите рыцарям не так колотить его, чтобы он потом не мог говорить. Прикажите привести его сюда и расспросите.

— А если он не захочет говорить? — спросил Дитмар.

Рюдигер схватился за голову.

— Тогда тебе придется ему немного помочь! — сказал он.

Дитмар кивнул, восхищенный такой мыслью. Сам он никогда бы до этого не додумался.

Рюдигер снова вздохнул.

— Воспитание при «дворе любви», — с наигранным сожалением произнес он. — С рыцарскими добродетелями также можно переусердствовать. И чтобы они в итоге не взяли верх, завтра утром я опробую эту катапульту. Просто чтобы узнать, точно ли она стреляет. И никаких отговорок, Дитмар, тебе придется преодолеть это! Ну а Герлин сейчас находится на границе с епископством Бамберга. Она ни о чем не узнает.

— Что это? Ты должен это прекратить! Какой ужас!

Лютгарт Орнемюнде была трезвой, что против ее воли случалось часто в последнее время — винные запасы Лауэнштайна заметно истощились. Однако, похоже, она была не в себе, когда на следующее утро ворвалась в рыцарский зал. Роланд как раз совещался с некоторыми подданными. Он считал замок безопасным местом — до сих пор камни долетали лишь до двора крепости, а зал Лауэнштайна защищали крепкие стены.

— А что же это еще может быть, если не камни? — ворчливо спросил супруг Лютгарт. — Они стреляют из катапульты!

— Но мы ведь не можем это терпеть! Они разрушат всю крепость!

Лютгарт бросила жадный взгляд на кувшин с вином на столе между двумя мужчинами. Дрожащими руками она схватила кубок.

— Так быстро крепость не разрушится, госпожа, — успокоил ее один из рыцарей, а вот Роланд не сдержал раздражения:

— И что, по-твоему, мы должны сделать? Ловить камни и швырять их обратно? Меня удивляет, что они вообще так долго тянули с обстрелом. Ведь требушет стоит там уже полгода.

Лютгарт нахмурилась:

— Ты думаешь… Они так долго ждали…

Роланд закатил глаза. Несмотря на осаду, вернее, именно благодаря ей он выглядел хорошо. Отказ от привычного обжорства пошел ему на пользу, он немного похудел, но мускулы не ослабли. Его лицо утратило красноту от пьянства и выглядело более выразительным и решительным. Однако сейчас он свирепо и с нетерпением взирал на супругу.

— Господи, женщина, если ты до сих пор не замечала деревянного орудия, то, наверное, совсем слепая! И глухая — они его сколачивали с грохотом. В любом случае уже на протяжении многих недель я ждал, что они начнут обстрел, — и вот это произошло. Одну из уборных на крепостной стене уже снесло. Если так будет продолжаться, вскоре нашим рыцарям придется испражняться во дворе крепости.

Как и в большинстве осаждаемых крепостей, Роланд предоставил своим людям деревянные слуховые окна в качестве отхожих мест. Они выходили на ту сторону крепостной стены, таким образом испражнения вытекали наружу. Запах тел вынужденно собранных на небольшом пространстве людей и животных было тяжело вынести и без вони их испражнений.

Лютгарт, сделав глоток вина, задумалась.

— И почему, как вы считаете, господа, они начали обстрел лишь сейчас? Но нет… Уже не падают камни, вы слышите? Похоже, они прекратили обстрел. — Вино мгновенно успокоило Лютгарт. В определенной степени оно помогало ей мыслить ясно.

Роланд пожал плечами.

— Может, им не хватает снарядов? — пробормотал он.

Его рыцари покачали головами.

— Господин, они расположились на скале, — заметил один. — Им нужно лишь долото и молоток, чтобы за день наколоть снарядов на полгода.

— Камни не должны быть идеально круглыми, — добавил другой.

— Или же требушет сломался, — уныло размышлял Роланд.

Лютгарт нахмурилась.

— Только что он исправно работал! Нет-нет, здесь кроется другая причина. Возможно, кто-то выстрелил без разрешения… а теперь командир вернулся.

— Но почему Дитмар не решается обстреливать замок? — спросил один из пожилых рыцарей. — Ясное дело, он не хочет разрушать свою крепость, но тогда ему будет непросто нас взять, ведь вы хорошо подготовились.

Лютгарт напряженно размышляла, но затем ее все еще красивое лицо просияло.

— Может ли быть, Роланд, что юный господин Дитмар полагает, будто его дама сердца находится в крепости?

Роланд выпятил губу.

— София в Тулузе, — с глуповатым видом сказал он.

Лютгарт сделала еще один глоток вина.

— Я знаю это, — терпеливо произнесла она. — И ты это знаешь. Но знают ли об этом Герлин и Дитмар? Юг Франции отрезан от мира. Там ведь все еще бушует крестовый поход…

Лютгарт не была в восторге от мысли, что ее дочь находится там, где идет война, но, с другой стороны, в данный момент и в Лауэнштайне было неспокойно.

Роланд поднял глаза на супругу.

— Ты полагаешь, они нас щадят, потому что боятся навредить Софии? Если бы это было так… у нас появились бы возможности немного напугать юного господина… — Он ухмыльнулся.

Лютгарт улыбнулась ему в ответ.

— Нам следует это разузнать. Выбери какого-то рыцаря, лучше того, кто тебе не очень нужен. Он должен совершить вылазку, вызвать кого-то на поединок и позволить взять себя в плен.

Конрад из Нойенвальде без труда с первого удара выбил из седла огромного и, несмотря на долгую осаду, тучного Гисберта из Кента. Конрад как раз объезжал крепость, и вылазка верзилы Гисберта удивила его. Однако не настолько, чтобы повлиять на его боеспособность. Господин Гисберт был силен, но неповоротлив, а Конрад был и сильным, и умелым. Он не удивился тому, что противник сразу сдался, когда он дважды объехал его на лошади. В серьезных поединках рыцарь не спешивался после того, как его противник падал с лошади, — справиться с ловким всадником у Гисберта не было шансов.

Конрад милостиво принял его поражение.

— Поднимайтесь, господин Гисберт, и следуйте за мной в нашу крепость, — учтиво обратился он к пленнику. — Я бы отпустил вас сразу — разумеется, без коня и доспехов, — но господин Дитмар попросил нас привести очередного пленника в осадную крепость. Там вы составите нам компанию за кубком вина и вежливо ответите на парочку вопросов.

Гисберт молча последовал за ним. Конрад провел его через один из хозяйственных входов в осадную крепость и при этом мимо требушета и снарядов, складов с оружием и заполненных припасами кладовых. Как и следовало ожидать, рыцарь выглядел изголодавшимся, у него, видно, слюнки текли, когда они проходили мимо чулана с окороками и мясными деликатесами.

— Давно мы уже такого не видали! — признался он.

Конрад улыбнулся.

— Тогда позвольте пригласить вас на ужин. Но сперва встреча с господином Дитмаром…

Гисберт расправил плечи.

— Я не стану выдавать никаких тайн! — заявил он, однако это прозвучало не слишком убедительно.

Конрад покачал головой:

— Вы не поняли, господин Гисберт. Для господина Флориса, господина Рюдигера и госпожи Герлин нет тайн в Лауэнштайне. Они знают там каждый уголок. Господином Дитмаром движет не измена, а одна лишь высокая любовь.

Глава 5

— Я вызову этого господина Ульриха на поединок! — неистовствовал Дитмар. — И это будет серьезное сражение, я отрублю ему голову, а затем…

— А затем отправим ее выстрелом катапульты в крепость? — резко спросила Герлин. — Чтобы твоя София узнала, что ее ждет, если ее честь будет немного запятнана? Дитмар, рыцари так себя не ведут!

— И ты даже не знаешь, сказал ли этот парень правду, — успокаивал его Флорис.

Гисберт из Кента отправился восвояси полчаса назад — без доспехов и лошади, но Конрад все же не потребовал еще и выкупа, хотя при рыцаре и был кошель. Что показалось Флорису странным.

— Что в этом удивительного, парень хотел сбежать, — заметил Рюдигер. — Он был на пути в Бамберг, когда Конрад застиг его врасплох. В полном снаряжении, с лошадью и всеми своими пожитками. Ему уже надоела осада, он ведь признался в этом. Провизия заканчивается, вина едва хватает… И он вовсе не рыцарь без страха и упрека, который останется из верности господину.

— Именно поэтому ему нет смысла лгать, — заметил Дитмар. — Если он говорит, что София…

— Он говорит, что София помолвлена с господином Ульрихом из Штайнбаха и что она любит его, — повторил Флорис слова рыцаря. — Это может означать что угодно. Я вот не верю, что они позволят всем рыцарям наблюдать за тем, как они любезничают друг с другом, — и, честно говоря, не могу представить, что Роланд отдаст ее за кого-то из своих рыцарей. Единственная девушка в хозяйстве, заполненном разбойниками. Ее ведь будут держать под замком! Если одному из них позволить просто поговорить с ней, можно спровоцировать ревность других, что в итоге станет причиной драки. Да еще и на таком ограниченном пространстве. Все это кажется мне странным, Дитмар. Попытайся успокоиться! И, ради всего святого, не позволь спровоцировать себя на битву.

Наконец Дитмар нехотя пообещал не вызывать тут же Ульриха из Штайнбаха на поединок.

Однако Рюдигер не мог успокоиться.

— Не разучился ли ты еще прятаться? — чуть позже во время разведывательной поездки спросил он своего бывшего оруженосца Ханзи.

Юный рыцарь расплылся в улыбке.

— Невозможно так скоро разучиться делать это. Но ведь это не по-рыцарски!

Ханзи был сыном грабителя и умел в случае необходимости найти такое укрытие, что он просто сливался с пейзажем. Это умение было очень ценным, когда Рюдигеру надо было устроить засаду. Но, с тех пор как Ханзи был посвящен в рыцари, он отказывался делать засады, считая, что этим занимаются трусы. Однако Рюдигер полагался на инстинкт самосохранения Ханзи.

— В данном случае это не важно, — заявил Рюдигер. Затем он озвучил свой план.

Три дня спустя Дитмар из Лауэнштайна натолкнулся на Ульриха из Штайнбаха. Дитмар возглавлял небольшую группу всадников, которая наблюдала за путями поставок в Лауэнштайн. Осаждающие выставили посты у всех важных подъездов к крепости и регулярно объезжали их. Однако им редко удавалось кого-то поймать, хотя во время этой осады блокирование путей поставок было организовано наилучшим образом. Ведь хозяин крепости и другие ее обитатели знали тайные лесные тропинки. Обычно кто-то из прислуги, отчаявшиеся конюхи или кухарки, тайком выбирался из осажденной крепости, а возвращался с едой и всякими необходимыми вещами. Однако у Роланда было мало прислуги в крепости, а извне его вообще никто не поддерживал. Поэтому охрана дорог не была тяжелой работой, и рыцари, в обязанности которых это вменялось, чтобы скоротать время, занимались боевыми упражнениями или рассказывали всякие истории. Они сражались скорее со скукой, а не с контрабандистами, и поэтому Дитмар следил за тем, чтобы рыцари часто менялись. Сейчас он как раз двигался с новой группой мимо крепости по направлению к Бамбергу.

Рюдигер, который наблюдал за ними сверху, оцепенел, когда внезапно открылись ворота крепости и наружу вылетела хорошо вооруженная группа всадников. Он тут же распорядился, чтобы ближайший часовой затрубил в рог.

— Они делают вылазку! — сообщил он спешащим к нему мужчинам. — Подготовьтесь к битве! Быстро!

Несмотря на то что оруженосцы держали нагрудники и кольчуги наготове, все же прошло время, прежде чем их господа оказались на конях, также защищенных доспехами. Рюдигер обеспокоенно наблюдал за Дитмаром и его людьми, которые между тем были предоставлены сами себе. Но, с другой стороны, они, все опытные воины, были в полном вооружении, так что силы у противников были равны. Рюдигер надеялся, что Дитмар успешно отобьет атаку, но все же он волновался. К чему была эта вылазка? Чего хотел добиться Роланд, вынудив противника сражаться? Ведь он до сих пор старался этого избегать.

Тем временем Дитмар принял вызов — он и его люди скакали на строй рыцарей. Противники ожесточенно столкнулись друг с другом, но с первого удара никто не упал на землю. Это явно были лучшие рыцари Роланда. Дитмар насторожился, услышав крики одного из них:

— Осторожно, господин Ульрих!

— Там, слева, господин Ульрих! — крикнул другой.

Дитмар пристально вгляделся в рыцаря, которого предупреждали об опасности. Высокий, грузный мужчина, что не было удивительным. Мужчины Штайнбаха слыли неотесанными, но сильными и умелыми воинами. И теперь он стоял перед великаном, с которым якобы была помолвлена нежная, мягкая и робкая София. Дитмар покраснел от ярости. Нет, она не могла быть влюблена в этого типа! Наверняка господин Гисберт это выдумал. Она скорее боялась бы такого жениха.

— Господин Ульрих из Штайнбаха? — прогремел Дитмар.

Рыцарь кивнул.

— Вызываю вас на поединок!

Нельзя сказать, что сражавшиеся совсем остановились после того, как последовал вызов наследника Лауэнштайна четвертому сыну хозяина крепости Штайнбах. Но, похоже, рыцари теперь колотили друг друга с меньшим рвением. Они освободили место для Дитмара и Ульриха, которые стали готовиться к поединку. Причем силы были неравными. Дитмар восседал на небольшом, еще молодом коне — разведывательная поездка не показалась ему настолько опасной, чтобы брать из конюшни свою опытную лошадь. А вот конь Ульриха из Штайнбаха был огромным. Дитмар искусно отбил удар пики противника, но для этого ему понадобилась вся сила, а он едва смог сам прицелиться. После второго удара его положение ухудшилось. Дитмар отбился щитом, но сила удара была так велика, что пика пробила дерево. Дитмару пришлось отбросить в сторону щит, чтобы не пугать своего коня торчащей в нем пикой. Когда Ульрих атаковал в третий раз, Дитмар был совсем беззащитен. Хоть ему и удалось отбить удар противника копьем, но при этом он упал с лошади. К счастью, он не ушибся и тут же вскочил на ноги. Ульрих из Штайнбаха рассмеялся и бросился на него с мечом. Дитмар отчаянно отбивался, но без щита это было непросто — с земли он в лучшем случае мог защищаться, но не атаковать. Дитмар мужественно оборонялся, однако понимал, что сил надолго не хватит.

— Хотя бы спешьтесь! — крикнул один из рыцарей.

Рыцари уже не сражались, они стояли вокруг главных соперников. Старый друг осаждаемого и предводитель осаждающих. Этот поединок мог разрешить спор о Лауэнштайне!

— Сражайся с ним на равных! — потребовал другой рыцарь.

Дитмар был слишком занят обороной, чтобы понять, относилось это к нему или к Ульриху.

Ульрих же расхохотался.

— Это лишь затянет дело! — прокричал он в ответ. — Сопляк хотел со мной сражаться, так пусть теперь получит сполна. Посмотрим, сколько он протянет!

Дитмар застонал, когда следующий удар Ульриха попал в цель — между нагрудником и наплечником — и меч вонзился в его тело. Не в область сердца, но все же рана болела и кровоточила, силы у него таяли.

И тут между Дитмаром и Ульрихом из Штайнбаха втиснулась сильная лошадь, если не боевой конь. На Жане де Бувине не было доспехов, а лишь кольчуга, но он угрожающе выставил меч перед собой и не дал Ульриху нанести еще один удар Дитмару.

— Я вызываю вас на поединок, господин из Штайнбаха! — произнес Ханзи звонким голосом.

Ульрих рассмеялся.

— В очередь! — крикнул он. — Видите, я скоро закончу. Тогда я охотно займусь вами.

— Но у меня давнее право! — невозмутимо заявил Ханзи. — Я вызываю вас на поединок во имя своего брата, которого вы и ваш брат повесили, словно преступника. А ведь Франц никогда не причинял вам зла!

Ульрих из Штайнбаха нахмурился.

— Франц? Что-то я такого не припоминаю… — Но затем его лицо расплылось в ухмылке. — Сын повешенного Поджигателя! Разумеется, мы его повесили. Разбойничье отродье! Владелец Лауэнштайна был слишком мягкосердечным. Впрочем, как и этот… — Он собирался снова атаковать Дитмара, но Ханзи на своем коне решительно встал у него на пути. — Ну, в чем дело, парень? — недовольно спросил Ульрих. — Если Франц, сын Поджигателя, был твоим братом, значит, ты тоже мошенник. Как ты смеешь вызывать рыцаря на поединок?

Ханзи выпрямился в седле.

— Меня зовут Жан де Бувин, я посвящен в рыцари королем Филиппом Августом после битвы при Бувине. Я имею право вызвать тебя на поединок, ты, хряк!

Жан де Бувин не был готов сразиться с серьезным противником, когда в этот день, как и в предыдущие, незаметно последовал за Дитмаром. Он всегда брал с собой лук. Ханзи был умелым лучником, и хотя рыцарю это было ни к чему, но пользу приносило. Он целился в Ульриха с того момента, как тот пробил щит Дитмара, при этом он не хотел испытывать судьбу. Ханзи стрелял достаточно метко, чтобы попасть рыцарю в глаз, ему не нужно было рисковать, целиться в грудь, а потом досадовать из-за того, что стрела отскочила от доспеха. Стрела, пущенная из современного лука, могла пробить доспехи, однако лук Ханзи был скорее охотничьим оружием. К сожалению, рыцари, собравшиеся вокруг соперников, загораживали стрелку цель, выпустить стрелу через толпу всадников, не задев кого-нибудь из них, было невозможно.

Но теперь Дитмар сражался за свою жизнь. Ханзи больше не раздумывал и бросился в бой. И он ни в коем случае не собирался пасть от руки Ульриха, как когда-то его брат, которому малолетний оруженосец перерезал горло, подойдя сзади. Он мог сразиться с этим жителем Штайнбаха, чтобы отомстить за брата. Ханзи, когда-то хилый ребенок, теперь был хоть и невысоким, но мускулистым и чрезвычайно опытным воином. А вот Ульрих за время осады не покидал Лауэнштайн и был не в лучшей форме. И опыта у него было маловато. Ханзи возмещал недостаток веса хитростью. Он с силой нанес первый удар мечом.

Рыцари наблюдали за тем, как бились противники, с неменьшим интересом, чем прежде за поединком между Ульрихом и Дитмаром, — и поплатились за это. Сторонники Роланда заметили слишком поздно, что Флорис и Рюдигер приблизились со своими рыцарями, а когда увидели их, то показали абсолютную неготовность противостоять настоящему войску. Защитники Лауэнштайна бежали, словно мыши от кота. Остался один лишь Ульрих — он продолжал наносить удары Ханзи, словно викинг.

— Сдавайтесь, господин из Штайнбаха! — грозным голосом потребовал Флорис.

Рюдигер поспешил к Дитмару. Юный рыцарь, шатаясь, стоял недалеко от дерущихся. Он был не очень серьезно ранен, но, похоже, никак не мог поверить в то, что ему удалось пережить поединок.

Однако Ульрих из Штайнбаха был уверен в своей победе. На одно мгновение он отвлекся, чтобы оглянуться на Флориса. Это было роковой ошибкой: Штайнбах издал последний хрип, когда клинок Ханзи пронзил его горло, и упал с лошади.

— Как бы не так — сдавайся! — довольно произнес сын грабителя и холодно посмотрел в потухающие глаза своей жертвы. — Я поклялся, что пролью кровь этих двух хряков за Франца. Хотя еще больше мне хотелось бы их повесить!

Флорис посмотрел на жителя Штайнбаха, который корчился в предсмертных судорогах.

— Рыцарский поединок не предусматривает повешение, — спокойно произнес он. — Благодарю, господин Жан де Бувин, за спасение моего приемного сына. Однако лучше было бы получить этого типа живым. Я бы задал ему парочку вопросов.

Ханзи вытер свой меч.

— У вас есть живой господин Дитмар, — сказал он. — А у меня есть мертвый негодяй. Вот что я называю справедливостью, господин Флорис.

Флорис улыбнулся.

— Хотелось бы мне, — сказал он, — чтобы все всегда было так просто. Но теперь пойдемте, господа, отпразднуем нашу победу. Ах да, и отправьте кого-то в Нойенвальде. Моя жена захочет сама перевязать раны сына. Она достаточно долго путешествовала с лекарем.

Герлин осыпала сына упреками, в то время как опытные рыцари сошлись во мнении, что Дитмар попался в ловушку.

— Я не удивлюсь, если девушки вообще нет в крепости, — заметил Флорис. — А даже если она там, то живет в заточении, чтобы никто ее не видел. Нам следует положить этому конец, Дитмар. С завтрашнего утра будем постоянно обстреливать крепость, возможно, даже из луков, чтобы они боялись показываться на стенах. Пусть еще больше скучатся.

— Подпалить кладовые с зерном! — со злостью предложила Герлин. До сих пор она была против того, чтобы что-либо в крепости разрушали, но, увидев своего сына раненым, она разъярилась и теперь жаждала отомстить — за Дитриха и каждую каплю крови, потерянную Дитмаром в этом подлом поединке. За Соломона, который умер лишь потому, что Роланд захватил Лауэнштайн. За все те годы, когда она не могла наслаждаться миром в Лоше, потому что только и думала, как отвоевать Лауэнштайн. За время, что она провела в разлуке с другими детьми, живущими при дворе французского короля. — Ведь можно попасть точно в цель, не так ли? Я укажу вам, где они располагаются.

Однако Дитмар решительно покачал головой:

— Нет, матушка! Ни в коем случае. Я не буду ни обстреливать Софию, ни поджигать, ни морить голодом дольше, чем это будет необходимо. Нам следует быть осторожными, мы должны ее беречь. Если с ней что-то произойдет… Чего будет стоить моя жизнь без нее?

Рюдигер и Ханзи едва сдержали улыбку.

— Ну хорошо, — наконец произнес Флорис, с трудом сохраняя спокойствие. — Мы придумаем что-то другое. Но ты, Дитмар, больше не будешь подвергать себя опасности. Никакого патрулирования на расстоянии полета стрелы и меньше от крепости — кто знает, может быть, там кто-то умеет пользоваться луком. Любая поездка лишь в полном вооружении и с сопровождением.

— Но ведь я уже не ребенок! — вспылил Дитмар. — Что подумают обо мне другие рыцари?

Теперь пришла очередь Флориса улыбаться.

— Это не важно, — заметил он. — Но если с тобой что-то случится, чего будет стоить жизнь Софии без тебя?

Новая стратегия осаждающих была нацелена исключительно на полное моральное истощение противника. Поскольку от господина Гисберта рыцари узнали, что хотя в Лауэнштайне и не голодали, но терпели нужду, осаждающие начали устраивать пиршества на безопасном расстоянии от крепости. Они жарили быков на вертелах, приглашали музыкантов и со смехом призывно махали руками людям Роланда, когда начинали новую бочку вина или открывали очередной бурдюк. Иногда они приглашали и жителей деревни Лауэнштайн, проводили показательные поединки и щедро угощали крестьян и ремесленников. Дитмар, Флорис и Герлин постоянно объезжали деревни, расположенные вблизи крепости, вершили правосудие и устанавливали размер налогов. Рюдигер пригласил хозяина публичного дома, чтобы тот посетил их со своими потаскухами.

— Надеюсь, они достаточно чистые, — вздохнул Рюдигер, глядя, как ликующие рыцари развлекаются в обществе девушек. — Герлин убьет нас, если мужчины что-то подцепят от них. Но у парней из крепости наверняка слюнки текут!

На стенах Лауэнштайна не было свободного места.

Ханзи рассмеялся:

— Как считаешь, господин Рюдигер, может, мы оба удовлетворимся той рыжей малышкой?

Так начался второй год осады Лауэнштайна.

Глава 6

Для беженцев, обосновавшихся в Монтальбане, года 1214 и 1215 оказались неожиданно спокойными. Им не пришлось защищать ни город, ни крепость, да и рыцарям не нужно было спешить на помощь другим осаждаемым крепостям. Симон де Монфор пока приостановил крестовый поход — причиной чему, к всеобщему удивлению, стал граф Тулузы. Тот вместе с королем Иоанном посетил IV Вселенский Собор в Риме, чтобы обратиться к Папе с прошением. Он снова объявил себя сторонником Римской Церкви, попытался преуменьшить свои усилия в поддержке альбигойцев и просил вернуть его владения, — после чего Монфор также немедленно отправился на Собор, чтобы представлять другую сторону. Наконец Папа принял решение не в пользу Раймунда — он не снял с него отлучение от Церкви и отдал его земли Монфору.

— Ну, вот вам и Раймунд Тулузский, вот вам его поддержка! — вздохнул Авраам, когда до Монтальбана дошли вести о решении Папы. — Да и другие постановления Собора не утешительней: учение альбигойцев прокляли в который раз. Евреи и мусульмане впредь должны выделяться особой одеждой. — До сих пор в различных графствах и городах это соблюдалось по-разному. — Евреям запрещено заниматься ремеслом и занимать должности, они могут быть лишь ростовщиками.

— И священнослужителям следует меньше распутничать, — с улыбкой добавил Соломон, — вот в чем успех. Но, если серьезно, как ты считаешь, Мириам, Раймунд Тулузский, старый вояка, действительно сдался?

Мириам, которая за последние десять лет узнала темпераментного графа лучше, чем все его прежние жены, решительно покачала головой.

— Сейчас Раймунд Тулузский вне себя от ярости. Ведь он становился на колени перед Папой, что ему явно далось нелегко. А что делает тот? Подтверждает отлучение графа от Церкви! К тому же перед всеми священнослужителями и знатнейшими князьями христианства! Это ему не могло понравиться. Симону де Монфору следует приготовиться к неприятностям! Раймунд Тулузский в ярости — такого врага себе не пожелаешь!

Вскоре жители Тулузы были готовы простить графу побег в Англию. Еще и потому, что люди Монфора свирепствовали в городах и деревнях, словно завтра никогда не наступит. Либо Монфор не слишком умел управлять владениями, либо с самого начала не рассчитывал, что сможет долго удерживать Тулузу. В любом случае у людей безжалостно забирали все имущество, как только подозревали, что они имеют что-то общее с еретиками. Он отправлял сборщиков налогов в самые отдаленные районы и не принимал никаких мер, когда его «крестоносцы» возмещали свои убытки за счет жителей графства. Воины — часто это были жалкие подонки, которые присоединились к крестовому походу лишь ради наживы, — грабили и насиловали, невзирая на веру своих жертв. Жители Тулузы стонали под их плетями и тосковали по временам правления своего графа. Пусть он продолжает тратить деньги на свой дорогостоящий двор, любовниц и боевые приключения, только бы оставили их в покое!

Между тем обитатели все еще не захваченных городов и крепостей получали достаточную поддержку и не голодали. Однако, как и прежде, путешествовать было опасно, никто не знал, где можно попасть в руки банде распутных крестоносцев. Поэтому Мириам и Аврааму пришлось отложить свои планы вернуться в Аль-Андалус. Мириам заботилась об «осиротевших» придворных графини, тем более что многих девушек пока невозможно было отправить домой. Вместе с Женевьевой она взялась за их воспитание, причем больше внимания уделяла чтению и письму, математике и астрономии, чем музыке, танцам и изящному рукоделию. Вместо того чтобы упражняться в учтивых речах, девушки изучали языки. Женевьева преподавала латынь и греческий, Мириам считала важным, чтобы они понимали итальянский и немецкий.

— Но для спасения их душ лучше, чтобы они читали священные тексты, а не сказание о Кримхильде! — доказывала Женевьева.

— Женевьева, если они захотят прочесть ваше любимое Евангелие от Иоанна, вам придется преподавать им арамейский, — заметила Мириам, которая была совсем не согласна с девушкой. — Но поскольку вы каждый день читаете его им вслух, они и так уже знают его наизусть. Некоторые истории о приключениях весьма поучительны: в сказании о Кримхильде женщины не ждут, пока рыцарь убьет дракона, они сами берут в руки меч. Мне это напоминает о моей катапульте.

Мириам и Соломон проводили время в тесной крепости, выполняя свое обещание — создавая оборонные орудия. Сперва по отдельности, соперничая друг с другом, затем вместе, после того как они определили, что их споры о правильном соотношении высоты осевого подшипника и длины плеча катапульты приносят плоды. Наконец они решили строить патереллу, вращательное орудие, сила выстрела которого зависела от степени скручивания ремней внутри машины. Построить ее было сложней, чем простой требушет, который работал по принципу рычага. Однако ко всему прочему патерелла была небольшой и легкой в управлении. Наконец Соломон и Мириам построили модель орудия, которую Авраам, словно большой ребенок, с радостью опробовал с младшими девушками. Зарядить патереллу было непросто, но они быстро во всем разобрались.

— Это потрясающе, Ариана швырнула булыжник на шесть локтей! — восхитился Авраам и назначил девушку главным мастером патереллы.

— Важно не только расстояние, нужно еще и уметь целиться, — заметил Соломон и снова углубился в вычисления угла наклона держателя на плече орудия, сравнивая длинную и низкую или короткую, но высокую траектории полета камня.

Авраам занимался испытаниями и вскоре понял, что эффективность катапульты зависит не только от вычислений, но и от таланта мастера. Некоторые воспитанницы были более одаренными, другие — менее, и именно у Женевьевы, которая как будущая Совершенная на самом деле должна была проявлять миролюбие, открылся врожденный талант орудийного мастера.

— Ты можешь вычислять сколько душе угодно, Ми… э-э… Айеша! — Аврааму все еще было сложно играть роль мавра, тем более что Мириам уже не надевала свои восточные наряды, не употребляла арабские выражения и вела себя как дочь еврейского торговца с необычными интересами, кем она изначально и была. — Но ты ни за что не сумеешь попасть в цель столько раз, сколько попадает эта маленькая Совершенная.

Авраам продемонстрировал жене модель крепости из дерева, которую он построил, чтобы упражнения в стрельбе из крошечной катапульты стали интересней.

— Не называй ее маленькой Совершенной, это выводит ее из себя, — сказала Мириам и внимательно осмотрела подпорченную лицевую часть «крепости». — Она могла бы сейчас пройти обряд крещения, но считает, что должна еще покаяться.

— Как бы она себя ни называла, она с первого же раза снесла четыре из пяти уборных и два балкона этой осажденной крепости. Ей следует бросить эту идею с крещением, она нам нужна в качестве канонира.

Мириам рассмеялась.

— Но прежде нам придется кое-что изменить в патерелле, — пробормотала она. — Все эти штуки создавались как осадные орудия, однако нам она нужна для обороны. А значит, пущенные из нее камни должны перелетать через стены нашей крепости или лететь со стен вниз. А для этого ее следует сделать меньших размеров и более удобной для перемещения.

— И, возможно, более простой в использовании, — заметил Авраам, думая о девушке-канонире.

В отличие от девушек и совсем юных оруженосцев, рыцари едва интересовались орудием. Большинство из них, похоже, не понимали, что эта крошечная игрушка — лишь модель очень большой, вполне боеспособной машины. Рыцари вообще весьма скептически относились ко всем нововведениям. Соломон тщетно пытался побудить их упражняться в стрельбе из лука. Он сам владел основными приемами и мог начертить схему лука и попросить столяров изготовить его, как и намного более сложную катапульту. Он мог бы обучить воинов, и наверняка нашлась бы парочка прирожденных стрелков, которые достигли бы неплохих результатов. Но рыцари противились. Они не хотели отказываться от своего традиционного оружия.

Все же вскоре Фламберт де Монтальбан, замученный сестрой и вдохновленный Софией, согласился поэкспериментировать. Чтобы понравиться Софии, Фламберт сделал бы что угодно. Он перестал бояться играть с огнем и теперь ухаживал за девушкой по всем правилам «высокой любви». София уже не сопротивлялась так, как прежде. Терпение Фламберта приносило плоды: через время София оценила его кротость и приветливость, тем более что рыцарь был привлекательным и умел играть на лютне, как никто другой. И он был рядом, в то время как Дитмар из Лауэнштайна постепенно становился для Софии рыцарем из снов. Со времен их короткого романа в Майнце прошло уже почти три года. С тех пор она ничего о нем не слышала, и его образ начинал блекнуть. Действительно ли они были созданы друг для друга? Вернется ли она когда-либо в Лауэнштайн?

Воспоминания Софии о крепости отца также блекли — что на самом деле было неплохо, поскольку она переставала быть робкой и бояться встречи с любым представителем противоположного пола. Но хотелось ли ей еще вернуться в родные края, где всегда было сыро и в основном холодно, если здесь она грелась в лучах солнца и преданной любви Фламберта?

Однако для нее ложкой дегтя все еще оставалась его вера и то, что он из-за нее подвергался опасности. Софию невозможно было убедить принять веру альбигойцев, многое в их учении казалось ей нелепым. И именно это заставляло ее сомневаться в своей зарождающейся любви к Фламберту. Возможно, она была бы готова принять его веру, если бы любила его так сильно, что могла бы умереть за него. А вот с Дитмаром все было по-другому, во всяком случае, так ей помнилось. Но тогда она была совсем еще юной, к тому же не находилась на волосок от смерти. Теперь ситуация изменилась. Хоть их побег из Тулузы прошел довольно гладко, рыцари и девушки все же видели в городе огонь, когда под покровом ночи ехали к Монтальбану, и не осмелились спросить, не горели ли это костры, на которых сжигали еретиков. Софию приводила в ужас любая смерть — на костре или от меча крестоносца. Если она когда-либо вообще вступит в отношения с Фламбертом, то лишь в случае, если он обеспечит ее безопасность!

Однако пока она позволяла ему окружать ее заботой, писать для нее песни и воспевать ее красоту. Впрочем, в переполненной крепости и заниматься больше нечем было. София работала в огороде, обучала младших девушек кройке и шитью и, разумеется, посещала богослужения. Но в Монтальбане не было развлечений, и причиной тому была не вера альбигойцев. С ограничением передвижения на юге Франции прекратился и поток новостей, которые приносили трубадуры и странствующие рыцари. Так что София не получала никаких вестей из Лауэнштайна, хотя историю о терпении юного рыцаря, который целую вечность стоял под стенами крепости, где была заключена его возлюбленная, и не обстреливал крепость, чтобы не подвергнуть девушку опасности, давно уже вплели в свои песни о любви трубадуры.

Итак, жизнь в крепости протекала мирно, пока весной 1216 года граф Тулузский не появился в Марселе.

— Граф вернулся! — ликовала София и почти не обратила внимания на то, что Женевьева сдержанно разделяла ее радость. Мириам следила, чтобы о произошедшем между графом и Женевьевой не поползли слухи. — Женевьева, он ведь, вопреки воле Папы, теперь снова на нашей стороне!

— Он слишком часто менял свое мнение, — заметила Женевьева.

Она невольно закрывала лицо покрывалом, когда речь шла о Раймунде. Выражение лица не должно было выдать ее.

— Но теперь он так не поступит, Папа никогда его не простит! А как радуются люди! Тебе нужно послушать этого трубадура сегодня вечером в зале твоего отца! Фламберт принимал его, и он прочитал нам парочку стихов:

Спешат сюда они. И взрослый, и малый,

Мужчины и женщины, бароны и дамы.

Склоняют колени и лобызают

Его платье, и ноги, и его руки…

— Это ему должно понравиться, — язвительно заметила Женевьева.

София покачала головой:

— Не будь такой упрямой! Я тоже считаю неправильным, что он исчез под покровом ночи, но, возможно, это даже хорошо. По крайней мере, теперь все знают, что он задумал.

Это была правда. Трубадур, который, воодушевленный возвращением Раймунда, бесстрашно отправился через захваченные и еще свободные земли Окситании, сообщил им о том, что собирается войско.

Многие французские дворяне, также лишенные собственности и прав, как и их граф, вновь приободрились и присоединялись к Раймунду и его сыну. Юному графу было всего лишь девятнадцать лет, но он был таким же бесстрашным рубакой, как и его отец. Ариана и другие девочки ликовали, услышав имена своих отцов и братьев. Рыцари прибывали целыми отрядами, чтобы сражаться под знаменем графа. Юный граф — Раймунд VII, которого назвали в честь отца, — собирал войско.

— Я также присоединюсь к нему, — заявил Фламберт Софии, когда они сидели рядом, а трубадур тем временем пел и рассказывал. — И другие рыцари наверняка пойдут со мной.

У Софии едва не выпал кубок с вином из руки.

— Что вы собираетесь делать? Вы покинете Монтальбан? Но кто будет нас защищать, если нападет Монфор? Мы ведь целую вечность готовились к этому. Мы…

— Я бы хотел победить Монфора у Бокера или Тулузы, а не перед своими воротами, — с достоинством ответил Фламберт. — Тогда он вообще не дойдет сюда, и Монтальбану не придется защищаться. Разве вы не понимаете, София, мы не можем растрачивать свои силы. Если каждый будет защищать лишь свою крепость, Монфор победит одного за другим. Единственный шанс для нас — это собрать сильное войско.

— Когда-то вы уже пытались это сделать, — горько заметила София. — Такую большую армию, как та, что включала в себя войска Арагона, Фуа и Тулузы, едва ли удастся собрать еще раз.

— Но тогда командование было слабым. Сейчас же все находится в руках старого и юного графов. И они… Госпожа София, король Педро сражался за свои права, но не с таким воодушевлением, как сражается Раймунд!

София постаралась улыбнуться.

— Если послушать вас, так кажется, что не он один, — пробормотала она.

Фламберт кивнул, его глаза сияли.

— На самом деле так и есть. Мы все будем биться с воодушевлением, гордые и решительные. За нашу землю и нашу веру — и за дам сердца.

Фламберт схватил Софию за руку.

— Госпожа! Позвольте мне сражаться под вашим знаком!

София покраснела. Ей хотелось признаться в том, что свой знак она отдала другому, но это, конечно же, было глупо. За некоторыми дамами ухаживали десятки рыцарей, София не обязана была отчитываться перед Фламбертом, сколько рыцарей сражалось под ее знаком. Но ее сердце говорило ей нечто другое. Разве это не будет предательством по отношению к Дитмару, если она даст Фламберту свой знак?

— Я… я подумаю об этом, — наконец ответила она. — Вы ведь уезжаете не завтра…

Рыцарь смиренно склонил голову, но все же остался в хорошем настроении — София позволила ему держать ее за руку.

И правда, под знаменем Монтальбана собралась внушительная группа рыцарей, после того как на следующий день Фламберт объявил о своих намерениях. Мнения остальных жителей города и крепости разделились. Такие стратеги, как Пьер де Монтальбан и его «военный врач» Соломон, опасались отъезда рыцарей.

— Если здесь дело дойдет до битвы, они лишь будут наступать друг другу на ноги, — высказала свое мнение и Мириам. — Мы можем защитить Монтальбан и с третью всех воинов, но когда мы наконец построим эту катапульту. А лучше сразу две или три.

Между тем Соломон и Мириам определились с моделью, однако община альбигойцев не слишком спешила предоставлять ремесленников и оплачивать затраты. К тому же идея обороняться с помощью катапульты казалась странной всем опытным воякам.

— Эту маленькую штуку построить так же дорого, как и большую, — выражал свое недовольство планом Пьер де Монтальбан. — Действительно хорошие орудия стреляют на шесть сотен локтей, но эта игрушка так никогда не сумеет!

Мириам хотела дать резкий ответ, но Соломон, который обладал бо́льшим терпением, взглядом велел ей молчать.

— Монсеньор, нам не нужно стрелять на шесть сотен локтей, — невозмутимо заявил он. — Подумайте, обычные катапульты являются осадными, наступательными орудиями. Поскольку захватчики не хотят подходить к крепости ближе дальности полета стрелы, имеет значение дальность полета снаряда. Мы же, напротив, хотим защитить крепость. Это означает, что на нас будут наступать, будут бежать и скакать на лошадях навстречу катапульте. Поэтому нашим орудиям нужно стрелять скорее в высоту, чем вдаль, если мы хотим использовать их в стенах крепости. И мы должны иметь возможность легко их перемещать — например, на стенах вашей крепости, на городской стене. Поэтому мы создали небольшую и самую легкую модель — патереллу. С ее помощью мы будем отпугивать их, монсеньор, мы заставим их держаться на расстоянии. Это позволит делать вылазки, когда нам будет необходимо, и прикрывать возвращающихся.

— Но ведь этих штуковин нужно много! — пробормотал Монтальбан. — Они же должны обеспечивать прикрытие всех стен.

Мириам кивнула.

— Это было бы разумно, — заметила она. — Учитывая то, что мы сможем спрятать эти небольшие орудия, враг не будет знать, откуда мы его собираемся обстреливать. И мы можем перемещать катапульты! Подумайте, монсеньор, враг не станет атаковать сегодня там, откуда вчера на него летели камни. Но как только мы заметим, что он собирается наступать, то передвинем патереллу в нужное место и снова начнем обстрел.

— Насколько далеко эти штуки вообще будут стрелять?

Как и прежде, хозяин крепости полагал, что дальность выстрела патереллы является ключевым показателем.

Соломон пожал плечами.

— Наша маленькая модель может послать камень где-то на шесть локтей, но, разумеется, она намного меньше, чем та, которую мы планируем построить, так что можно рассчитывать на дальность выстрела приблизительно в три сотни локтей. Все же на добрую сотню больше, чем дальность полета любой стрелы.

— И, стреляя на такое расстояние, можно точно прицелиться! — восторженно добавила Мириам. — Это также немаловажно.

— Я все же не знаю… — проворчал Монтальбан.

Мириам вздохнула.

— Я поговорю с Женевьевой, — сказала она уныло, ожидая, пока Соломон спустится по ступеням от покоев Монтальбана в крепостной двор. — Она должна выделить деньги из тех, что ей оставил граф. Поскольку она снова не выходит из комнаты, наверняка считает их грязными и не хочет к ним прикасаться, но они нам очень нужны. Не важно, считает она это возможным или нет, нам придется их потратить.

Софию терзали угрызения совести, когда рыцари собрались перед отъездом в крепостном дворе. Фламберт с тоской посмотрел на нее, когда она наконец подошла к нему.

— Моя дама, как же вы красивы! Знайте, что я навсегда запомню ваш образ. Случись мне погибнуть, ангел, который проводит меня в рай, будет обладать вашими чертами.

Женевьева, которая шла рядом с Софией, бросила на него неодобрительный взгляд. На самом деле их вера не предусматривала такого рая, каким его представлял Фламберт, и уж конечно не для рыцарей, ведь сражаться также было грешно. И все же она промолчала, да и София не стала развивать тему, а лишь благосклонно улыбнулась.

— Вы не погибнете, господин Фламберт, мои молитвы будут вам защитой, — заявила она, не замечая, что взгляд Женевьевы стал еще более неодобрительным. — И всей вашей общине, — поспешила она добавить. — И вот, — она протянула ему платок, — вот вам мой знак.

Фламберт поднес нежный шелк к губам.

— А поцелуй? — тихо спросил он затем.

София близко подошла к его лошади, чтобы протянуть ему подарок. Теперь первой ее мыслью было бежать. Но с другой стороны… Кроткий взгляд Фламберта молил ее о любви, он трогал ее до глубины души. На самом деле ей хотелось обнять рыцаря, утешить его — и поцеловать.

София едва заметно кивнула и потянулась к нему. Когда Фламберт склонился к ней, она легонько поцеловала его в щеку, но рыцаря уже было не остановить. Он соскользнул с седла — на нем была лишь кольчуга, доспехи воинов везли на вьючных лошадях — и обнял девушку, так осторожно, словно прикасался к хрупкому стеклу. Фламберт притянул Софию к себе и, почувствовав, что она не сопротивляется, нашел губами ее губы и нежно открыл их своим языком. Софию еще никогда так не целовали. Она посмотрела на рыцаря огромными от удивления глазами, когда он наконец отпустил ее.

— Я люблю вас, София Орнемюнде, — прошептал Фламберт срывающимся голосом.

София подняла на него взгляд, на его лице отражалось чистое счастье, настоящее блаженство. София же не могла объяснить, что она чувствовала. Несомненно, это было нечто высокое. Но не обжигающая страсть, какую когда-то в ней пробуждал Дитмар. Скорее тепло, нежность — и что-то схожее с жалостью.

— Я… я также вас люблю, — наконец сказала она и надеялась, что это было правдой.

Для Фламберта ее слова стали бесценным подарком. Он еще раз притянул Софию к себе и поцеловал в лоб, прежде чем отпустить ее.

— Я вернусь, — пообещал он и вскочил в седло.

София безвольно последовала за женщинами в крепостную башню, чтобы помахать рыцарям вслед. Девушки подшучивали над ней, Женевьева игнорировала ее, но София едва замечала что-то вокруг себя. Сейчас она поняла, что чувствовала в объятиях Фламберта. Боль, вину и даже страх. Она не нарушила никаких правил, но тем не менее каким-то образом все же предала Дитмара.

Глава 7

— Мы должны что-то сделать.

Лютгарт Орнемюнде решительно повернулась к своему супругу. Уже несколько недель назад в крепости закончились запасы вина, и с тех пор она постоянно была раздражена. Однако еще до того в замке уже царило уныние. Рыцари Роланда недовольно ворчали, и некоторые из них под покровом ночи отправлялись восвояси, вместо того чтобы нести караул на стенах. Они долгие годы хранили верность своему господину, ведь Лауэнштайн был уютной крепостью. Но жить на водянистой похлебке и хлебе из старой муки они не хотели.

— Мы слишком долго ожидали, чтобы у этого Дитмара наконец закончилось терпение.

— И у него, и у его рыцарей! Полтора года… Кто знал, что столько людей продержится так долго! — оправдывался Роланд.

Лютгарт фыркнула:

— Это те, кто надеется получить хорошие владения, когда мы сдадимся, да и к тому же осада оказалась весьма приятным занятием. Подумай сам: осадная крепость, чтобы господа не мерзли; быки на вертеле каждый праздничный день; боевые игры, победителей которых, возможно, даже награждают! Даже о потаскухах подумали!

Уже на протяжении нескольких месяцев в лесу по другую сторону крепости стояла повозка, в которой расположились две маркитантки.

— Другим вариантом для них является крестовый поход в Окситании, где неотесанные графы до последней капли крови бьются за свои клочки земли. Графы-католики — в любой момент Папа может отлучить их от Церкви. Но как только все еретики будут уничтожены, первым делом они вышвырнут «крестоносцев» из захваченных с таким трудом крепостей. Рыцари Дитмара были бы глупцами, если бы предпочли это осаде!

Роланд потер лоб. На самом деле ему нечего было возразить. Дитмар со своими людьми мог еще не один год стоять перед воротами крепости — пока Лауэнштайн не падет. Запасы были на исходе, не позже чем через два месяца они съедят последнее зерно, весь скот уже давно был забит.

— Ну и что же ты предлагаешь? — нехотя спросил он. Роланд терпеть не мог спрашивать совета у Лютгарт, но когда она была трезвой, то демонстрировала удивительную остроту ума.

Лютгарт пожала плечами.

— Как что? Сражаться. Сделай вылазку. Сразись с ними.

— Но мы ни за что не выиграем это сражение, — размышлял Роланд. — Их намного больше.

— Тогда нужно совершить нападение на их патруль. И не тогда, когда его возглавляет Рюдигер из Фалькенберга или Флорис де Трилльон. Надо выбрать более слабых противников. И забудь обо всех этих рыцарских добродетелях. Это война, а не турнир! Отправь этих типов в преисподнюю, пусть уже наконец прольется кровь.

— Но что это нам даст? Мы лишь разозлим их, а у них все еще есть катапульта, — заметил Роланд.

— А у нас все еще есть София. По крайней мере, похоже, Дитмар так полагает. Пригрози ему тем, что она первой умрет голодной смертью.

— Но ведь он ни за что в это не поверит! — возразил Роланд. — Она наша дочь, Лютгарт. Мы никогда бы так не поступили с ней.

— Как бы то ни было, Роланд, тебе нужно добиться поединка с Дитмаром. Это наш единственный шанс. Если ты убьешь его, остальные уберутся отсюда. — Красивые зеленые глаза Лютгарт засверкали ненавистью.

— Флорис де Трилльон захочет отомстить, — сказал Роланд.

Лютгарт пожала плечами:

— Тогда тебе придется сразиться и с Флорисом де Трилльоном! Ты всегда был сильным воином, ты сможешь победить обоих, и еще и Рюдигера из Фалькенберга в придачу, если это вообще будет необходимо. Но и эти двое быстро сдадутся, если будут осаждать крепость без Дитмара. Господи, Роланд, как только наследник погибнет и больше не будет шанса получить трофеи и владения, рыцари тут же исчезнут! А с двумя противниками наши двадцать рыцарей быстро расправятся!

На следующий день два юных рыцаря из осаждающего войска не вернулись из патрульной поездки. Когда исчезли и другие такие же молодые воины, которых Дитмар, не заподозрив неладное, отправил вслед за ними, Рюдигер и Ханзи решили выехать на их поиски.

— Я думаю, они отправились на охоту и потеряли счет времени, — сказал Рюдигер своему бывшему оруженосцу.

Постоянные патрульные поездки считались совершенно безопасными, уже на протяжении нескольких недель ни один рыцарь Роланда не показывался за стенами крепости.

— Все четверо? — недоумевал Ханзи. — Не знаю… Я думаю, лучше надеть доспехи, если мы собираемся выяснить, что там произошло.

Итак, оба выехали в полном вооружении — и, возможно, это спасло им жизнь. Мужчины, которые разделались с первым патрулем, так же хладнокровно расправились и со вторым. Рюдигер и Ханзи обнаружили все четыре трупа в одном месте.

— Первая группа попала в засаду, — позже описывал произошедшее Рюдигер изумленным рыцарям в осадной крепости. — Кто-то внезапно появился из леса, когда они как раз выезжали с поляны, — уловка старая как мир. Похоже, наши люди двигались с яркого солнца в тень, и, прежде чем их глаза привыкли к смене освещенности, противники пронзили их. Со второй группой они расправились, когда те искали своих товарищей. Причем они по неосторожности спешились, это ведь были очень юные рыцари, совсем неопытные! Один из них не успел даже выхватить меч. — Клинок убитого все еще находился в ножнах.

— Люди Роланда? — спросил Дитмар осипшим голосом, словно не мог в это поверить.

— Ну, я полагаю, что грабители вряд ли стали бы это делать. Да и откуда им здесь взяться? Так близко к деревне, крепости и осадной крепости, и здесь не проезжают торговцы, на которых охотятся обычные разбойники. Нападение на рыцарей слишком большой риск, да и трофеи захватываются жалкие. Нет-нет, парочка негодяев выбралась тайно ночью из крепости и спряталась вон там, — указал рукой Ханзи.

Юный рыцарь, который нес ночной караул на стене осадной крепости, кивнул.

— Да, господин. Выехало четверо. Но вы дали указание пропускать их. Ведь за последние недели уже пятеро сбежали — выехали и не вернулись.

Рюдигер заскрежетал зубами.

— Умный ход! — пробормотал он. — Роланд знал наверняка, что мы не задерживаем никого, кто выезжает из крепости, — ведь это ослабляет его силы. Поэтому он отправил группу рыцарей, чтобы подстеречь наш патруль в засаде, и, возможно, у него есть подобные планы и на будущее. Думаю, эти типы затаились где-то в лесу и в любой момент могут натворить дел!

— Давайте найдем мерзавцев! — предложил Дитмар.

Все рыцари энергично закивали. За время столь продолжительной осады они изучили окрестные леса и знали их как свои пять пальцев. Ведь они наблюдали не только за подъездными дорогами к крепости, но и охотились в округе и сопровождали Герлин и Дитмара в их поездках в поселения.

— Там негде спрятаться! — заявил господин Конрад.

Лишь господин Жан, когда-то Ханзи, сын Поджигателя, возразил ему:

— Мой отец, господин Конрад, прятался в этих лесах на протяжении десяти лет. С моей матерью и всей шайкой разбойников. Если эти типы такие же ловкачи…

На самом деле двое негодяев таковыми не оказались. Они попались поочередно двум поисковым группам, однако им удалось убить людей из первой. Господин Вальтрам из Фюрхта и господин Вольфрам из Греннберга не были грабителями, но оказались чрезвычайно сильными воинами. Лишь Конраду из Нойенвальде и его людям удалось одолеть их в тяжелой битве. В этот раз это был не турнирный поединок, во время которого все придерживаются правил, а кровавая бойня. Трое людей Конрада получили ранения, один настолько сильные, что больше никогда не сможет сражаться.

Но двух других рыцарей долго не удавалось обнаружить. Похоже, они не искали встреч с людьми Дитмара, а вели вражду традиционным способом: нападали на крайние дворы находившейся поблизости деревни Лауэнштайн. В первые дни они ограничивались лишь тем, что забирали скот и запасы. Но затем они стали врываться в дома, убивать мужчин и насиловать женщин.

Разумеется, глава деревни обратился к Дитмару с просьбой защитить крестьян.

— Это старая тактика, — с горечью произнесла Герлин. — Вы помните? Когда-то Роланд уже поступал подобным образом: его рыцари нападали на подданных епископа Бамберга, в чем он планировал обвинить Дитриха.

Флорис кивнул.

— А в этот раз он пытается настроить людей против Дитмара. Он должен защищать своих крестьян, они считают, что могут на это рассчитывать.

— Но ведь я не могу приставить к каждому двору по два рыцаря! — в отчаянии воскликнул Дитмар.

Герлин бессильно пожала плечами.

— Тогда мы столкнулись с такой же проблемой. Невозможно постоянно держать под наблюдением все графство. Как говорит Ханзи… господин Жан, умелый грабитель может прятаться здесь годами.

— Причем люди понимают, что грабителям делать это непросто, — заметил Флорис. — Они ведь охотятся и хорошо знают эти места. Но рыцари… Похоже, здешние жители считают, что дворяне чуют трофеи так же, как охотничья собака дичь.

Рюдигер горько рассмеялся.

— Или, скорее, что дворяне защищают друг друга. Ведь, как говорится, ворон ворону глаз не выклюет. Такие люди, как Поджигатель, рано или поздно попадаются, и их вешают. Но видели ли вы, чтобы повесили рыцаря-разбойника?

Дитмар вздохнул.

— Итак, мы ничего не можем сделать? И нам только и остается надеяться на чудо — что в ближайшие дни кто-то из нас поймает негодяев?

Флорис угрюмо кивнул.

— Во всяком случае, пока, — сказал он. — Но нам следует разузнать, что на самом деле задумал Роланд. Хотя его новая тактика успешней старой, но, чтобы народ поднялся против Дитмара, должны пройти месяцы, если не годы. И это не означает, что люди открыто перейдут на сторону Роланда, они ведь не глупцы. Но, как бы то ни было, у Роланда этого времени нет. Запасы в крепости наверняка подходят к концу, вы ведь видели рыцарей, которых убил господин Конрад. Они уже совсем не такие упитанные, как прежде.

— Ты полагаешь, это… последняя попытка? — с надеждой спросила Герлин.

Флорис пожал плечами.

— Я считаю, что у Роланда есть план, — сказал он. — Возможно, это его последний план. Но сдастся он не скоро!

В последующие недели Роланд продолжал проливать кровь противника. Разумеется, эти нападения не ослабляли ощутимо армию Дитмара, но осаждающие оплакивали людей, которые погибли от рук рыцарей Лауэнштайна. Относительно последних сбылись мрачные предсказания Рюдигера о начале борьбы: бездеятельность рыцарей Роланда ввела осаждающих в заблуждение, и они недооценили противника. Вскоре Дитмар, Флорис, Рюдигер и Конрад стали составлять патрульные группы так, чтобы в них входили не только юные неопытные рыцари, но и закаленные в боях воины. С тех пор потери сократились, но все же иногда рыцари получали ранения.

— Людям Роланда тоже несладко! — заявил Конрад, когда Герлин перевязывала его рану на ударной руке. Неделю-две он не сможет выезжать патрулировать. — Я пронзил этому типу плечо. Если он вообще выживет, то несколько недель не сможет сражаться. Чего добивается Роланд, отправляя на смерть своих людей?

Ответ на этот вопрос они получили четыре недели спустя, после того как еще три рыцаря с одной и четыре с другой стороны погибли в сражениях. Между тем грабители за спинами осаждающих сожгли дотла четыре крестьянских двора. Терпение Дитмара, Флориса и Герлин было на пределе. Но вот однажды открылись ворота крепости и к ним приблизились два рыцаря. Их доспехи были начищены, нашлемники и знамена были яркими, а пики лежали поперек седел.

— Посредники! — взволнованно сообщил Ханзи. — Этот мерзавец хочет вести переговоры!

— Еще лучше! — воскликнул Рюдигер, когда из ворот выехал третий рыцарь. — Это сам Роланд. Быстрей, господин Жан! Дитмар должен приготовиться, я и Флорис будем его сопровождать. И, будь так добр, отыщи себе укрытие, возьми лук и прикрой Дитмара.

Ханзи был недоволен — рыцари не прикрывали друг друга тайком, — однако, поразмыслив, осознал необходимость этого шага. Он занял позицию между зубцами осадной крепости, в то время как остальные рыцари отъехали от нее. Герлин, которая заботилась о раненых, взволнованная, сидела возле него. Больше всего ей хотелось поехать с рыцарями, но Дитмар отправил мать, заявив, что это мужское дело. Герлин смирилась, снисходительно улыбаясь, но ее снова переполнила гордость за сына и супруга, когда оба достойно и уверенно ехали навстречу врагу. На щите Дитмара красовалось знамя Лауэнштайна — равно как и на щите Роланда.

Флорис проследил за тем, чтобы встреча состоялась не ближе дальности полета стрелы от Лауэнштайна. Рюдигер незаметно открыл для Ханзи пространство для выстрела.

Наконец Роланд выехал вперед, к нему подъехал Дитмар. Противники холодно поприветствовали друг друга.

— Чего вы хотите? — кратко спросил Дитмар.

Роланд выпрямился.

— Покончить с этим здесь и сейчас! — заявил он и обвел рукой войско Дитмара и осадную крепость.

Дитмар рассмеялся.

— Для этого вам всего лишь нужно покинуть крепость. Мы позволим вам уехать, господин Роланд, хотя мы с вами еще не свели счеты. Свободный путь для вас и вашей семьи — и конец вражды между нами.

Похоже, он собирался сказать еще что-то, но Флорис сверкнул на него глазами. Видимо, рыцари договорились не говорить о Софии. Однако прекращение вражды подразумевало возможность однажды посвататься к дочери Роланда.

Теперь Роланд также рассмеялся.

— Не может быть и речи о том, чтобы я подарил вам мою крепость, мой дорогой господин Дитмар. Поскольку нет никакого смысла спорить, кто является законным наследником. Мое родство с Дитрихом из Лауэнштайна нельзя поставить под сомнение.

Он ухмыльнулся, когда Дитмар инстинктивно схватился за меч. После его рождения поползли слухи об измене Герлин с Флорисом. Однако на смертном одре Дитрих подтвердил, что Дитмар — законнорожденный ребенок. Не было никаких сомнений в его происхождении, и Роланд просто пытался вывести его из себя.

Флорис повысил голос, прежде чем юноша вспылил.

— Не станем же тратить время на домыслы и клевету, — невозмутимо произнес он. — Господин Дитмар стоит перед своей крепостью с войском. А ваши рыцари покидают вас целыми группами, потому что вы не можете их прокормить. Так что говорите, чего вы хотите, господин Роланд, и тогда мы можем обсудить это.

— Я хочу Божьего суда! — торжественно заявил Роланд. — Всевышний должен решить, кто является истинным наследником.

Среди рыцарей Дитмара раздались смешки.

— Этот вопрос уже решил епископ Майнца и император Священной Римской империи, — спокойно заметил Флорис. — Господь не является вашим феодалом.

— Разве мы все не вассалы Господа? — елейным голосом спросил Роланд.

Рюдигер сделал глубокий вдох.

— И как же должен выглядеть Божий суд? — спросил он. — Если речь идет о том, что вы засунете руку в котел с кипящей водой, чтобы достать печать Лауэнштайна, то мы согласны. Если ваша рука останется невредимой, крепость ваша.

Теперь рассмеялись все рыцари.

— Разумеется, я подразумеваю поединок, — сказал Роланд, не обращая внимания на насмешку. — Я буду сражаться с якобы настоящим наследником. Не на жизнь, а на смерть. И пусть Господь решает.

— В таком случае решает меч, — ответил Флорис. — Нет, господин Роланд, такую форму Божьего испытания не признает даже Церковь, а уж тем более рыцари. С момента сражения между Давидом и Голиафом прошло много времени. И я уверен, если Дитмар начнет использовать камнемет, вы сочтете это нерыцарским поведением. Если и произойдет поединок, то между рыцарями, которые опытны, сильны и тяжелы в равной мере. Сразитесь со мной, господин Роланд! — Флорис положил руку на меч.

— Мой вызов все еще остается в силе! — с достоинством произнес Роланд. — И он адресован не вам. Мы никогда не были врагами, господин Флорис.

Флорис фыркнул:

— А вот мне припоминается другое. Например, рана от меча, которую я получил, пытаясь спасти истинного наследника от ваших палачей. Ну хорошо, я охотно буду сражаться против вас как представитель госпожи Герлин, чью честь вы также оскорбили. Подумайте, господин Роланд. Поединок со мной — или же мы устроим Божий суд немного по-другому. Например, посредством открытой битвы: вы и ваши рыцари против господина Дитмара и его войска. Если вы действительно так уверены в защите Всевышнего…

Роланд ничего не ответил. Он лишь развернул свою лошадь и поскакал галопом обратно к крепости.

Рюдигер знал, что сейчас в душе Ханзи шла тяжелая борьба. Он наверняка мог бы убить рыцаря одним выстрелом из лука, но господин Жан де Бувин удержался от недостойного поступка.

А вот Герлин из Лоша, напротив, очень быстро потеряла самообладание, услышав, чего хочет Роланд. С башни ей не удалось все понять, но она слышала, о чем спорят Дитмар и Флорис, когда спешила по ступеням вниз, во двор.

— Я сам могу сражаться в поединке, приемный отец! — неистовствовал Дитмар, считая такую опеку чрезмерной.

— Разумеется, — усмехнулся Флорис. — Но вспомни, что Ульрих из Штайнбаха едва не убил тебя. К сожалению, в данном случае это означает верную смерть. Это не турнир, где юный, худощавый рыцарь проигрывает взрослому и тяжелому с достоинством — или даже выигрывает, если его техника превосходна. Дитмар, ты прекрасный воин, и у тебя даже были бы шансы выиграть. Но риск слишком велик. И нет смысла идти на него. Мы ведь вполне можем взять Роланда измором.

— А почему тогда ты хочешь сражаться с ним? — язвительно спросил Дитмар. — Ты ведь тоже можешь прятаться в осадной крепости.

Герлин кивнула.

— В этом он прав, — заметила она. — Никто из вас не должен сражаться. Подождем, пока дело не уладится само.

— Но ведь это не по-рыцарски! — в один голос воскликнули Флорис и Дитмар — они снова были едины.

Герлин вздохнула:

— А нападения Роланда на деревни — рыцарские поступки, да? Прекратите уже говорить глупости! Если он не захочет голодать, то завтра сможет сдаться с достоинством. Насколько я знаю Дитмара, он его отпустит.

Дитмар покраснел — именно это он пообещал Роланду.

— Я не могу допустить, чтобы София голодала! — упрямо заявил он. — Что она вообще обо мне подумает, если я буду караулить крепость, как кот мышиную нору, и не решусь сразиться с ее отцом?

— Ты можешь объяснить ей, что не хотел, чтобы на твоих руках была кровь ее отца.

Герлин отлично владела искусством учтивых речей. Она получила воспитание при дворе Алиеноры Аквитанской, пожалуй, величайшего дипломата и стратега своего времени.

Рюдигер расплылся в улыбке.

— А я с Роландом еще не свел счеты, — настаивал Флорис на поединке. — Я также отправил ему письмо с сообщением о начале вражды. И я обладаю такими же правами получить удовлетворение, как и Дитмар, — и у меня намного больше шансов победить.

— Вы просто глупцы! — На глаза Герлин навернулись слезы. — Все это вскоре закончится, но вы непременно хотите сражаться не на жизнь, а на смерть. А что, если я потеряю вас обоих?

Флорис обнял ее.

— Этого не случится, — мягко произнес он. — Но если ты настаиваешь на том, чтобы изморить Роланда голодом, мы будем действовать, как и прежде. Но должны ли продолжать умирать рыцари? Должны ли быть сожжены новые дворы и опустошены поля? Так быстро он не сдастся, Герлин. И если с девушкой действительно что-то произойдет, Дитмар будет винить нас в этом до конца своих дней. Нас и самого себя. От этого можно и зачахнуть. Позволь мне сразиться с Роландом. И доверь наши судьбы Господу!

Герлин поцеловала супруга.

— До сих пор все решения принимал не Господь, а Роланд, — вздохнула она. — Будем надеяться, что он не так бесстрашен, как ты.

В это время и в Лауэнштайне велись горячие споры.

— Тогда сражайся с Флорисом — ведь не имеет значения, убьешь ты одного или другого!

Лютгарт Орнемюнде была совершенно недовольна результатом переговоров.

Роланд пожал плечами.

— Дитмар не уйдет, если я убью Флориса, — размышлял он. — Напротив, это лишь разозлит его еще больше.

— И ты этого боишься? — насмешливо спросила Лютгарт. — Выходит, ты уже не тот рубака, каким когда-то был? Господи, Роланд, мальчишка тебе не соперник! Как только ты убьешь Флориса, он тут же примет твой вызов. Между нами и наследством всего две битвы, Роланд, не больше. А Флорис вызвал бы тебя на поединок и после смерти Дитмара, так что тебе все равно пришлось бы сражаться с ним.

Роланд попытался объяснить Лютгарт разницу. На самом деле он полагал, что без всякого труда сможет убить Дитмара Орнемюнде. Он наблюдал за сражением между ним и Ульрихом из Штайнбаха из крепости. Легкий противник. А вот поединок с Флорисом заберет у него силы. Если ему тут же придется сражаться снова…

— Тогда ты отложишь решающий поединок. Господи, Роланд, пошевели мозгами! Мы больше не можем здесь голодать, рыцари ворчат, и на следующей неделе от запасов ничего не останется. Тогда ты будешь сражаться или резать лошадей. Что из этого ты сочтешь рыцарским поступком?

Ворча, Роланд согласился с ней. На следующий день гонец принес весть в осадную крепость: Роланд Орнемюнде объявляет о своей готовности принять вызов Флориса де Трилльона из Лоша. Гонец протянул Флорису окровавленный меч, тот с достоинством принял его.

— Разве у них еще не все свиньи перерезаны? — пошутил Рюдигер.

— Будь благодарен, это очень хороший меч, — заметил Ханзи. — Если его начистить, то можно выгодно продать на рынке в Кронахе.

— Завтра после восхода солнца на равнине перед крепостью, — между тем сообщил Флорис гонцу. — Если вашему господину угодно. А теперь пойдем, разделишь с нами хлеб и мясо, а также выпьешь вина. Ты принес нам хорошие вести. Завтра битва за Лауэнштайн будет окончена.

Глава 8

Ночь перед поединком Герлин провела в осадной крепости. Она делила с Флорисом комнату, которая на самом деле служила складом боеприпасов, поскольку временная крепость, разумеется, не была дворцом с отапливаемыми покоями. Герлин подмела комнату и соорудила из мехов и одеял комфортную постель. Однако им придется согревать друг друга — на дворе стояла безоблачная холодная весенняя ночь. Внизу, в общем помещении, рыцари устроили небольшой пир — они праздновали скорое окончание осады. Герлин и Флорис вскоре удалились к себе, но сразу заснуть не смогли.

Герлин переполняли воспоминания о другой ночи перед другим сражением, Флорис же беспокойно ворочался в постели. Тогда, в ночь перед посвящением Дитриха в рыцари, она встретила Флориса на балконе крепости Лауэнштайн. И она поцеловала его, хотя на следующий день и должна была произнести клятву верности Дитриху из Лауэнштайна.

Герлин притворилась спящей, когда Флорис наконец поднялся и накинул на рубашку тунику. Она чувствовала его беспокойство и напряжение. Возможно, ему хотелось, а возможно, необходимо было побыть одному в эту ночь. Она решила подождать, но вскоре не выдержала. Она поспешно схватила накидку для защиты от ночного холода и последовала за ним. Герлин осторожно, на ощупь продвигалась по коридору. Крепость она знала плохо — как и прежде, большую часть времени она жила в Нойенвальде и до этого момента провела здесь всего несколько ночей. Но опасности встретить в коридоре рыцаря практически не было. Из зала на первом этаже до нее доносилось пение и радостные голоса, и наверху оставались только она и Флорис.

На мгновение Герлин замерла и прислушалась к пению трубадура. Он уже воспевал победу. Похоже, никто не сомневался, что поединок между Роландом и Флорисом завершится победой последнего.

Кроме самой Герлин. И Флориса.

Герлин, преодолев последние ступени, поднялась на наблюдательный пост крепости — и тут же увидела своего супруга в свете луны. Точно так же, как и перед другим судьбоносным поединком много лет назад, он смотрел вниз, на долину. Причем в ту ночь он видел перед собой нагромождение ярких палаток. В честь церемонии посвящения Дитриха в рыцари устраивался турнир, и Роланд и Дитрих должны были провести показательный поединок. Но Герлин и Флорис знали, что он планировал убить юношу. И теперь, Герлин была в этом уверена, он собирался убить ее сына, как тогда ее супруга.

Пейзаж, который открывался взорам Флориса и Герлин в эту ночь, был совсем другим. Деревня Лауэнштайн безмолвно раскинулась перед ними. Возможно, никто из жителей не знал, что на следующий день решится и их судьба. Между деревней и осадной крепостью возвышалась громадная крепость, которая также была темной и молчаливой. Очевидно, у рыцарей Роланда не было причин праздновать, — или же у них просто не было вина. Герлин смотрела на невероятно красивую под звездным небом крепость Лауэнштайн, на ее замок. Величественное сооружение с множеством балконов и башен. Крепость отлично просматривалась с вершины горы, легко можно попасть во что угодно…

Герлин ощутила груз решений, принятых за прошедшие годы. Если бы Дитмар не был так упрям и если бы она сама не боялась разрушить Лауэнштайн, катапульта давно завершила бы осаду. Или по крайней мере приблизила бы развязку. Возможно, Дитмар и Флорис уже были бы мертвы.

Герлин сделала глубокий вдох и подошла к мужу, который наверняка размышлял о том же.

— Ты победишь, — спокойно произнесла она. — Когда-то мы уже беспокоились понапрасну, и сейчас делаем то же самое.

Флорис обернулся. Он не был удивлен, похоже, он ждал Герлин.

— Какая ты красивая! — мягко сказал он. — Такая же красивая, как и тогда. На тебе было белое платье и синий плащ. И твои волосы были распущены, как и сейчас…

Герлин не дала себе труда собрать волосы. С некоторым смущением она убрала с лица пряди.

— Тогда я была совсем юной… — прошептала она.

Флорис покачал головой.

— Ты была прекрасной женщиной. Ты знала, чего хотела. Чем ты была обязана себе и родному дому. И Лауэнштайну. Ты поступила правильно, дав клятву верности Дитриху, даже если тогда я… Нет, я никогда не ненавидел тебя за это… скорее восхищался тобой… Я не знал… Я не знал, удастся ли мне самоотверженно выполнять свой долг. Я не знал, смогу ли я выдержать то, что ты вышла замуж за Дитриха. А вот ты всегда знала, как поступить правильно. И сейчас ты тоже это знаешь. Могу ли я завтра сражаться под твоим знаком?

Герлин улыбнулась Флорису в ответ. Он также был прекрасен. И у нее перед глазами возник его образ, каким он был в ту ночь. Длинные светлые волосы, немного спутанные, поскольку ветер играл ими. Сегодня на нем была лишь простая туника, но тогда он был в праздничном убранстве. На нем была длинная синяя туника и простой обруч, который придерживал его волосы.

— Разве я могу вам это запретить? Ведь вы же мой преданный рыцарь, не так ли? Когда-то вы поклялись мне в верности. Мы скрепили наш союз поцелуем.

Флорис обнял Герлин.

— Я не забыл тот первый поцелуй, — мягко произнес он. — И если завтра я умру, то ощущая сладость твоих губ.

— Я не хочу, чтобы ты умер! — поспешно прошептала Герлин. — Я молю Господа, чтобы Он уберег тебя, ты должен жить, видеть, как растут наши дети. Они все время находились в тени Дитмара из Лауэнштайна.

Флорис заставил ее замолчать поцелуем. Затем он кивнул.

— У Дитмара более давние права. На смертном одре я пообещал его отцу защитить наследство сына. Но сейчас все изменится. Мы вернемся в Лош. Мы увидим, как Ричард вступит в права наследства. Мы выдадим Изабеллу замуж. Доверься мне…

Когда он держал ее в объятиях, казалось, что звезды кружатся в танце, и внезапно чистое небо разразилось дождем падающих звезд. Герлин и Флорис изумленно наблюдали за волшебством ночи, держась за руки.

— Вот видишь, дорогая, — нежно произнес Флорис. — Господь дарит нам свое благословение. Или же это Афридита отвечает за звездопады?

Он улыбнулся, а Герлин не могла оторвать глаз от этого чуда природы. Что бы сказала на это Мириам из Вены? Знала ли астроном, что такое звездопад или же кто его вызывает?

— Кто бы ни царил на небесах, Герлин, — прошептал Флорис, — сегодня он улыбается нам сверху.

Герлин так крепко прижалась к нему, словно боялась, что завтра никогда не наступит. Она хотела бы ему поверить, и ей необходимо было помолиться. Но она тщетно пыталась найти нужные слова. Однако она твердо усвоила после другой ночи, той единственной ночи, которую она провела с Соломоном из Кронаха: у богов тоже может быть лживая улыбка.

Наконец Герлин и Флорис занялись любовью на импровизированном ложе, а потом Флорис заснул. Герлин еще долго лежала рядом без сна, слушала его дыхание и наслаждалась теплом его тела. Будут ли завтра они делить постель в Лауэнштайне? Или же она будет выстаивать всенощную в холодной часовне?

На следующее утро юные рыцари изо всех сил старались услужить Флорису. Его доспехи сияли, когда они наконец помогли ему взобраться на лошадь. Рюдигер тщательно проверил его пику. В этот день ее рукоятка должна быть крепкой, рыцари будут атаковать друг друга со всей силой. Пика не должна была сломаться. Ханзи наточил меч Флориса. В полной тишине рыцари проделали все то же и для Дитмара.

Наконец Рюдигер позвал Герлин. Она самостоятельно оделась по-праздничному, к чему не привыкла, — тем более без зеркала и с минимальным количеством платьев и украшений, которые взяла в осадную крепость. И все же на ней было белое платье, в котором она прибыла к крепости перед началом осады, и она надела браслеты, подаренные Дитрихом много лет назад. Герлин уже жалела, что вообще затеяла все это.

— Он победит? — глухим голосом спросила она у брата.

Рюдигер пожал плечами.

— Роланд Орнемюнде из Лауэнштайна умрет сегодня, — спокойно произнес он. — Это точно. Но от чьей руки… и кого он заберет с собой на тот свет… Флорис силен, Герлин, ты не должна терять надежду.

Герлин подошла к Флорису и передала ему свой знак. Он еще раз поцеловал ее, закрепив ленты с ее платья на своей пике, а одну из них спрятал под доспехи, ближе к сердцу.

— Увидимся после поединка, — сказал он.

— Я с тобой, — заверила его Герлин. — Всегда. Я никогда не покину тебя.

В этот момент с наблюдательного поста осадной крепости кто-то протрубил в рог. Караул сообщил о прибытии Роланда Орнемюнде и его рыцарей. Это было торжественное шествие.

— Лютгарт с ними? — спросила Герлин, когда и они начали движение.

Ханзи, быстро осмотревшись, покачал головой.

— Нет. Да и девчушки не видно. Как бы сегодня ночью господина Дитмара не ожидало разочарование…

Уже давно Рюдигер и Ханзи подозревали, что Софии Орнемюнде нет в осажденной крепости. В данный момент для Герлин это не имело значения. Оцепеневшая, она ехала во втором ряду вместе с сыном и братом. Флорис возглавлял небольшое войско.

Но кроме рыцарей Дитмара и Роланда было много других зрителей. Видимо, кто-то отправил гонцов в Нойенвальде, и новость о предстоящем поединке распространилась с быстротой молнии. Прибыли хозяева крепостей со всего графства и даже рыцари из Кронаха и Бамберга, чтобы наблюдать за поединком, некоторые даже со своими дамами.

Конрад из Нойенвальде и его отец Лоран ободряюще улыбнулись Герлин. Когда группы воинов встретились, между ними встал глашатай.

— Сим я объявляю начало поединка между Роландом Орнемюнде из Лауэнштайна и Флорисом де Трилльоном из Лоша. Господин Флорис удовлетворяет просьбу господина Роланда о Божьем суде: он сражается вместо своего… — глашатай выдержал многозначительную паузу, — …своего приемного сына Дитмара Орнемюнде.

В рядах зрителей и рыцарей Дитмара послышались недовольные возгласы, а Дитмар хотел было вырваться вперед, но Рюдигер и Герлин, заранее договорившись, чуть проехали вперед и загородили его коню дорогу.

Но вот между воинами пробрался Конрад из Нойенвальде и громогласно заявил:

— Здесь явно какое-то недоразумение! Я объявляю поединок между Роландом Орнемюнде из Лауэнштайна и Флорисом де Трилльоном из Лоша. Вызов бросил господин Флорис. Он жаждет возмездия за многочисленные оскорбления своей супруги. Господин Дитмар же займется тем, что в итоге останется от господина Роланда.

Оба глашатая, покрасневшие от злости, стояли друг напротив друга, а за ними Флорис, который все еще не вложил в руку копье. Похоже, он хотел переждать словесную перепалку. А вот терпение Роланда, по всей видимости, иссякло. Или же такое начало было запланировано?

— Кто бы кого ни вызывал и почему, сражайся и умри, аквитанский пес!

Он бросил эти слова в лицо Флорису и устремился вперед, нацеливая на него копье. Оба глашатая едва успели убраться с поля боя. У Флориса не было другого выхода, кроме как отступить. Ему нужно было время, чтобы расположить свое оружие. К счастью, его жеребец с легкостью развернулся на задних ногах, когда он наконец придал копью боевое положение. Разумеется, он смог лишь отразить нападение Роланда, ему было не до атаки. Флорис получил сильный удар в бок. Он слегка покачнулся в седле, однако не упал с лошади. Поэтому у него все еще был шанс атаковать противника. Рыцари развернулись и снова устремились друг на друга, в этот раз оба скакали на большой скорости. Роланд снова прицелился Флорису в бок, а Флорис приложил все силы и умения, чтобы расположить пику как рычаг между лошадью и всадником и таким образом выбить противника из седла. Оба удара попали в цель, но Флорис ударился о землю гораздо сильней, чем Роланд. Ему также понадобилось больше времени, чтобы подняться на ноги, и при этом он не смог выпрямиться. Хоть удар Роланда не причинил ему серьезных повреждений, но был чрезвычайно сильным.

Роланд же сумел упасть умело и вскочил на ноги так быстро, как только мог рыцарь в полном вооружении. Затем он, выхватив меч, атаковал Флориса, который слегка покачивался. Завязалось ожесточенное сражение. Уже с первого удара Роланд обладал преимуществом, однако вскоре Флорис собрался и стал отбивать его удары с неменьшей силой. Поединок затянулся — противники были равны. Он длился намного дольше, чем на любом турнире, который когда-либо посещала Герлин, и воины наносили сильнейшие удары друг другу. Солнце поднималось все выше — в доспехах было невыносимо жарко, но движения рыцарей не замедлялись. Однако рано или поздно напряженность поединка должна была ослабеть.

Герлин надеялась, что Флорис продержится дольше своего противника. На Роланде ведь должны были сказаться долгие месяцы осады — он явно хуже питался и меньше упражнялся. Осаждающие каждый день ездили верхом и проводили боевые тренировки. Внутри крепости это было возможно лишь частично. Однако никто не учел изощренности Роланда. Герлин и Рюдигер, безотрывно следившие за сражением мужчин, заметили слишком поздно, что Роланд оттеснил противника к небольшому камню, выступающему из травы.

— Осторожно, Флорис, под ногами!

Наконец Ханзи прокричал ему предупреждение, но Флорис отреагировал слишком поздно — и неверно, посмотрев на Ханзи, а не себе под ноги. Этот взгляд вверх дал Роланду возможность еще раз атаковать противника. Флорис отступил назад — и споткнулся о камень. Рыцарь был настолько изнеможен, что не смог удержаться на ногах. Флорис упал на землю, и Роланд, который на это и рассчитывал, не упустил свой шанс. Воспользовавшись тем, что Флорис, обороняясь, поднял руку, он вонзил меч под плечо рыцаря. Рука Флориса тут же безжизненно повисла. Роланд наступил ему на кисть и собирался нанести еще один удар, чтобы пробить ему горло. Но тут он услышал топот копыт за собой и обернулся.

— Нет!

Дитмар Орнемюнде издал крик, полный отчаяния и ярости, и теперь приближался на лошади к Роланду. Роланд выставил перед собой меч.

И теперь крик вырвался у Герлин и рыцарей. Для зрителей исход был ясен: Роланд легко уклонится от копья, нацеленного сверху, и поразит мечом лошадь Дитмара. Если она упадет…

Но в последний момент Дитмар также это понял. Он проскакал мимо Роланда, и ему все же удалось добиться цели. Внимание захватчика Лауэнштайна было сосредоточено не на Флорисе, а на Дитмаре, а тем временем глашатаи поспешили к упавшему рыцарю. Дитмар остановил глашатая из Лауэнштайна и соскочил с лошади.

Герлин застонала, когда он начал сражаться с Роландом. Она разрывалась между желаниями поспешить к раненому супругу и остаться наблюдать за сражением. Но Рюдигер все равно не пустил бы ее на поле боя. Он вложил в руку свое копье. Если Роланд попытается применить ту же уловку по отношению к Дитмару, он вмешается.

Однако Дитмар мог сражаться самостоятельно, к тому же он имел дело с весьма ослабленным противником. Противостояние, длившееся почти час, не могло не сказаться на Роланде. Хотя, как и прежде, он сражался с отчаянным мужеством и выкладывался полностью, но на быстрые финты и выпады Дитмара он уже реагировать должным образом не мог. Сильный удар юного рыцаря в нагрудник противника после того, как Дитмар искусно обошел его защиту, — и Роланд упал.

Дитмар приставил меч к его горлу.

Тот поднял руки.

— Св… свободный п… проезд? — прошептал он.

Дитмар колебался. Этот мужчина был его заклятым врагом. Он угрожал его отцу, пытался выкрасть его самого и сейчас чуть не убил приемного отца. Но он также был отцом Софии. Дитмар в нерешительности посмотрел на Рюдигера из Фалькенберга, но взгляд рыцаря был безжалостным.

— Ты покончишь с ним, или мне это сделать? — спросил Рюдигер. — А может, ты уступишь это право Ханзи? Если бы не Роланд, его брат был бы еще жив. Господин Конрад также охотно сделает это за тебя. Его сестра была помолвлена с одним из рыцарей, которого он заманил в ловушку. Или вон те… — Рюдигер указал на небольшую группу местных жителей, которых Дитмар до сих пор не замечал, — это были крестьяне и ремесленники из деревни Лауэнштайн. — Они наверняка разделаются с ним не по-рыцарски, но с большим наслаждением.

— Но… Но София… — Дитмар все еще колебался.

В этот момент Герлин подъехала к сыну. Она, все еще пребывая в оцепенении, пустила свою лошадь. Спешившись, она схватила меч Флориса. Он лежал ближе к Роланду, так как тот ударом ноги отшвырнул его от противника. Герлин вспомнилась героиня поэмы, которую она читала некоторое время тому назад с подругами в Нойенвальде. В конце женщина отомстила за своего супруга.

Герлин подняла меч.

— Я сделаю это за тебя, — спокойно произнесла она и отвела меч Дитмара в сторону. — А также за Дитриха, Соломона и Флориса.

Юноша в изумлении убрал меч, в то время как Роланд увидел в этом свой последний шанс. Он схватился за меч, пытаясь вырвать его у Герлин. Но она оказалась быстрей. Одним быстрым движением она вонзила его между шлемом и нагрудником, клинок пронзил кольчугу — и вверх ударил фонтан крови. Герлин не стала уклоняться. Она смотрела прямо в глаза Роланду, смотрела, как он умирает.

— Я никогда не изменяла Дитриху из Лауэнштайна, — громко произнесла она. — Я любила его. А теперь вы предстанете перед Богом, Роланд Орнемюнде, чтобы Он вынес вам свой приговор!

Глава 9

— Что с Флорисом? — Герлин очнулась, когда поток крови из горла Роланда иссяк. — Он?..

Господин Конрад покачал головой.

— Еще нет, — тихо произнес он.

Он снял шлем с Флориса, и теперь Герлин увидела, что он ловит ртом воздух. Один из оруженосцев принес воду и смывал пот с его лица. Флорис сделал несколько глотков, когда оруженосец поднес кубок к его губам. Герлин опустилась на колени возле него и попыталась ослабить нагрудник. Она видела рану. Клинок Роланда глубоко пронзил тело Флориса возле сердца.

Герлин отстранила оруженосца, когда Флорис напился. Она положила его голову себе на колени, убрала его пропитанные потом волосы со лба и поцеловала.

— Мы победили, дорогой. Дитмар победил!

Флорис улыбнулся.

— Это… Это того стоило, — прошептал он. — Это стоило моей жизни…

Герлин покачала головой.

— Ты не умрешь, дорогой. Нам нужно отнести тебя в крепость, перевязать рану…

— Я так не думаю… — прошептал Флорис и закрыл глаза.

Герлин нащупала его пульс. Он был слабым, но ее обрадовало то, что сердце все еще бьется. Она осторожно опустила голову потерявшего сознание супруга.

— Принесите носилки! — прокричала она стоящим вокруг рыцарям. — Отнесите его в крепость!

На самом деле носилки уже были наготове, оруженосцы принесли их, как только Флорис упал. Сейчас они осторожно уложили его на них и направились с раненым в сторону осадной крепости.

Дитмар, который все еще в растерянности смотрел на мертвого Роланда, выпрямился.

— Не туда! — осипшим голосом крикнул он. — Отнесите его… отнесите его в мою крепость! — Он указал на Лауэнштайн. — А вы… — он повернулся к рыцарям Роланда, которые в растерянности стояли, выстроившись в шеренгу, — …освободите дорогу. Исчезните! Я не хочу… я не хочу, чтобы кто-то из вас приносил мне клятву верности!

Мужчины расступились. Герлин последовала за носилками с супругом, рыцари Дитмара двинулись за ней.

— Подожди! — сказал Рюдигер, когда Дитмар собирался присоединиться к ним. — Сперва сними доспехи, а затем сядь на своего коня. Ты не будешь входить в свою крепость пешком и как побежденный, истощенный воин. Ты победил, Дитмар! С достоинством прими свое наследство!

Дитмар пропустил мать вперед, но по указанию Рюдигера возглавил своих рыцарей. Люди Роланда разбрелись в разные стороны, они рассчитывали на такой исход поединка, поскольку взяли с собой свои пожитки. В основном состоянием странствующего рыцаря были лишь лошадь и доспехи. Мужчины теперь будут вести прежний образ жизни — скитаться от крепости к крепости и от турнира к турниру. Или же присоединятся к крестовому походу против альбигойцев. На данный момент это был лучший шанс добыть трофеи и даже получить владения.

Лютгарт Орнемюнде ожидала завоевателей в крепостном дворе. Она вышла навстречу Герлин с гордо поднятой головой, в своем лучшем платье. Как и прежде, она была красивой женщиной, Рюдигер считал, что сейчас она выглядела гораздо привлекательней, чем три года назад в Майнце, — тогда ее лицо было отекшим от постоянного пьянства. Сейчас же она смотрела на Герлин своими ясными зелеными глазами. Носилки с Флорисом и вторые, на которых в крепость вносили ее мертвого супруга, она не удостоила ни одним взглядом.

— Не могу вам предложить вина в качестве приветствия, госпожа Герлин, — холодно произнесла она. — Наши кухни и погреба уже давно пусты.

Герлин лишь махнула рукой.

— Вы и прежде не отличались радушностью, — заметила она. — Так что, можно сказать, вы исправляетесь. Когда я первый раз приехала в крепость, вы приняли меня лишь на следующий день.

— Я сама определяю время встречи, — заявила Лютгарт, — тем более с людьми, которых я не приглашала.

Герлин устало посмотрела на нее. Ей не хотелось спорить, да и не до того ей было.

— Здесь вы больше ничего не определяете, — резко сказала она. — Теперь я решаю, кому здесь рады.

Лютгарт горько рассмеялась.

— И что же вы собираетесь со мной сделать, госпожа? — язвительно спросила она.

Герлин вздохнула. До сих пор она даже не задумывалась о судьбе Лютгарт. И в данный момент все ее мысли были о Флорисе, ей нужно было уложить его в мягкую и теплую постель, позаботиться о его ранах, быть рядом с ним. Женщины из Нойенвальде хотели послать за цирюльником, так как в округе не было лекаря. Однако Герлин сомневалась, что цирюльник знал о ранениях и болезнях больше, чем она. Во время путешествия с Соломоном из Кронаха она многому научилась, в том числе и уходу за больными. Причем сейчас именно эти знания давали ей надежду. Герлин отправила всадника на быстрой лошади в монастырь Заальфельд. В Лауэнштайне наверняка уже не было придворного священника, но настоятель мог посоветовать ей подходящего человека. Теперь Флорису нужен был не врач, а священник. А ей самой нужен был Флорис. И лишь Лютгарт стояла у нее на пути.

— Я не знаю, госпожа Лютгарт, это решит мой сын, — наконец сказала она своей старой сопернице. — Вы узнаете его, он вылитый отец. И чересчур благосклонно относится к вашей семье. Так что обратитесь к нему.

С этими словами она последовала за мужчинами с носилками и указала им дорогу к своим прежним покоям. Она выбрала одну из ближайших комнат, сразу над залом. Много лет назад, когда она прибыла в Лауэнштайн, Лютгарт выделила ей эти покои, хоть их близкое расположение к рыцарскому залу причиняло неудобства юной девушке. Но они были уютными и находились близко от входа. Герлин лишь надеялась, что там не поселился какой-нибудь рыцарь Роланда. Однако ее опасения оказались напрасными. Похоже, все мужчины размещались в большом зале — для такого сорта рыцарей было нормально засыпать прямо на месте попойки.

Между тем Дитмар обратился к госпоже Лютгарт и учтиво поприветствовал ее.

— Мне жаль, что вам пришлось терпеть нужду, и я сожалею о смерти вашего супруга. Я был согласен с тем, чтобы вы свободно покинули крепость, но он предпочел рыцарский поединок. Вы должны им гордиться. Вы можете распорядиться, чтобы его гроб установили в часовне для прощания, в монастыре уже об этом знают. Как по мне, можно отслужить панихиду здесь, правда, это зависит от состояния моего приемного отца. Если он не поправится… я велю отвезти тело вашего супруга в Заальфельд.

Лютгарт фыркнула. Она все еще не проронила ни слезинки.

— У какого-то Флориса де Трилльона, разумеется, гораздо больше прав на всенощную в Лауэнштайне, чем у Роланда Орнемюнде.

Дитмар печально посмотрел на нее.

— Да, — просто сказал он. — Но мой приемный отец еще жив. Поэтому пока этот вопрос не стоит. Меня беспокоит кое-что другое, госпожа Лютгарт. Я хотел бы видеть вашу дочь.

Лютгарт истерически расхохоталась.

— Ну так найдите ее сперва, господин рыцарь! — воскликнула она. — Как вы сами сказали, теперь наша крепость ваша.

При этих словах у Рюдигера из Фалькенберга возникли недобрые предчувствия, и он успокоился лишь после того, как осмотрел двор крепости на предмет свежих могил. Ни здесь, ни в часовне не было следов захоронений. А значит, София Орнемюнде не умерла, по крайней мере, не в Лауэнштайне. Однако Рюдигер не счел нужным обыскивать крепость, что как раз делал Дитмар. Он бы лучше подумал, что делать с Лютгарт. Но ведь это касалось Дитмара. Так что Рюдигер занялся расселением рыцарей и подвозом продовольствия. Хоть на этот раз праздновать победу придется без особого размаха, но вином и пивом, а также по крайней мере парочкой быков на вертеле нужно было обеспечить мужчин, они это заслужили.

Между тем из своих укрытий начала выходить немногочисленная прислуга, которая наверняка хотела бы поприветствовать новую хозяйку дома. Рюдигер не видел причины их выгонять. Он велел прислуге и двум оруженосцам забрать провизию из осадной крепости и обрадовался, когда вскоре появились крестьяне их деревни и принесли еду. Но еще больше его растрогал приход деревенского священника и местной травницы. Он указал обоим дорогу к комнате, где находились Герлин и Флорис, и сообщил главе поселения о том, что празднование состоится позже.

— Господин Дитмар устроит пир для всего графства. Но пока… Поймите, сегодня он не сможет принять вас лично. Его приемный отец на смертном одре.

На самом деле мысли Дитмара первое время не занимал Флорис, он в спешке и с беспокойством о Софии вступил в права наследства. Как будто руководствуясь советом Лютгарт, он перевернул весь замок и даже погреба и темницу вверх дном. Возможно, Софию держали взаперти.

Тем временем Герлин поприветствовала священника. Флорис пришел в себя, но, как она и предполагала, он слабел с каждой минутой. Она оставила его с деревенским священником наедине, чтобы он исповедался и принял помазание на смертном одре. В это время Герлин беседовала с травницей, которая все еще помнила рождение Дитмара. Тогда она была рыжеволосой девушкой, сейчас же в ее густых, заплетенных в косы волосах появились первые седые пряди.

— Как ты считаешь, мы можем что-то сделать? — спросила Герлин.

До этого знахарка осторожно осмотрела Флориса. Она покачала головой:

— Нет, госпожа. Возможно, лекарь мог бы помочь… Он понимал кое-что в таких делах, хоть и был евреем. Но я… я принимаю роды и собираю травы, которые уменьшают боль. Иногда еще перевязываю раны от меча. Но это… Мне жаль, госпожа, но я думаю, сегодня ваш супруг предстанет перед нашим Господом.

Как и любая повивальная бабка, эта женщина то и дело крестилась и наверняка не решилась бы на любое необщепринятое лечение. Слишком велика была опасность, что ее признают ведьмой.

Герлин кивнула. Вместе с травницей она тихонько вошла в комнату, где лежал Флорис. Обе помолились с ним и священником. Затем Герлин попросила священника и травницу оставить ее наедине с мужем.

— Я хотела бы побыть с мужем то время, что нам отведено, — просто произнесла она.

Флорис с трудом повернулся к ней лицом.

— Это… Это ты сказала и тогда, — прошептал он. — Когда… Когда умер Дитрих. Что ты говорила ему, чем вы занимались, когда…

Герлин потерла глаза.

— Я не хочу думать сейчас о Дитрихе. И об этой проклятой крепости, которая украла его у меня. И теперь она крадет у меня и тебя! Как бы я хотела никогда не видеть Лауэнштайн, я… — Она расплакалась.

Флорис нащупал ее руку.

— Нет, Герлин… Крепость не проклята… Только подумай… Вспомни наш поцелуй… Разве не здесь ты влюбилась в меня? Разве мы не были счастливы… хоть у тебя… тогда был Дитрих? Он был таким славным юношей.

Герлин улыбнулась сквозь слезы. На самом деле к Дитриху она питала скорее материнские чувства. И Флорис был прав. В Лауэнштайне она не была несчастна.

— Я рассказывала ему истории, — тихо произнесла она. — Дитриху… В часы, когда он умирал. Я клялась ему в любви.

Флорис с трудом поднес руку Герлин к губам.

— Так сделай то же и для меня, — едва слышно прошептал он. — Обними меня и расскажи мне… о нашей любви. И открой окна, дорогая. Я хочу… Я хочу еще раз увидеть улыбку Господа.

Флорис умер около полуночи, когда свет полной луны падал на его постель. Герлин обняла его и поцеловала в лоб, когда он наконец испустил последний вздох. Затем она встала, чтобы закрыть ставни на окнах. Сейчас ей нужно было выйти, чтобы распорядиться установить гроб с телом Флориса в часовне для панихиды… Она надеялась, что священник еще не уехал, рассчитывала, что Рюдигер попросил его остаться. В рыцарском зале шло застолье. Не такое шумное, как днем, но с каждым глотком вина рыцари становились все развязней. Они привыкли к смерти. Несомненно, они сожалели о потере, но никто не станет скорбеть о Флорисе долго.

Герлин не удалось в одиночестве предаться горю. Когда она открывала дверь комнаты, Дитмар бросился к ней.

— Матушка… Матушка, я не знал, где вы, я не мог найти вас сразу. Как он, матушка? Как Флорис?

По растерянному виду Дитмара Герлин поняла, что не Флорис был причиной того, что он ее искал. И что он не только Герлин не мог найти.

— Ее здесь нет, матушка! Я обыскал всю крепость, но не смог ее найти. Если она мертва, матушка… Что, если во время трех лет осады она умерла?

Герлин покачала головой и обняла сына. Ей нужно было сказать ему, что его приемный отец умер. Но она также должна была облегчить душевную боль сына.

— Пойдем, — устало произнесла она. — Мы сейчас разбудим Лютгарт Орнемюнде. И если она сразу нам не расскажет, где София, я за себя не ручаюсь! Сейчас я как раз в том настроении, чтобы отправить ее вслед за муженьком в преисподнюю!

— Но почему же вы сразу меня не спросили? — Лютгарт не спала, она сидела перед камином. Кувшин вина перед ней был наполовину пуст. — Моя дочь сейчас при дворе графа Тулузы, она является придворной дамой госпожи Леоноры.

— В Тулузе? — воскликнул Дитмар. — Но ведь там идет война!

Лютгарт рассмеялась.

— До сегодняшнего дня здесь также шла война, господин Дитмар. Или вы забыли об этом?

Герлин показалось, что она снова очутилась в тех днях перед смертью Дитриха. Тогда она также испытывала жгучее желание ударить Лютгарт.

— Вы бы пострадали гораздо сильней, если бы Дитмар знал, что Софии нет в этих стенах! — воскликнула она.

Лютгарт язвительно ухмыльнулась:

— Мы это понимали. Но ведь кто запретит применить парочку уловок…

Герлин едва сдержалась. Одна из этих уловок стоила жизни ее супругу. Она повернулась, чтобы уйти.

— И чтобы тела вашего муженька не было в моей часовне! — вырвалось у нее. — Проследить за этим вам было бы проще, если бы вы меньше пили. — Она схватила кувшин и выплеснула содержимое в огонь. Маленькая коварная месть, но ей стало легче. — Вы наверняка захотите проводить его в последний путь. Я уверена, что монастырь Заальфельд примет вас. Позже мы решим, как поступить с вами.

Глава 10

— Я верну ее. Я поскачу в Тулузу и привезу ее обратно!

Герлин провела ночь в часовне, где отпевали Флориса. Похоже, гонец, отправившийся в Заальфельд, как и женщины из Нойенвальде, не надеялся, что Флорис выживет. Настоятель явился еще поздно вечером с монахом-санитаром и другими братьями, которые в монастыре служили панихиды по умершим. Он также распорядился доставить тело Роланда Орнемюнде в Заальфельд и не возражал против того, чтобы захватчик Лауэнштайна нашел свое последнее пристанище на монастырском кладбище. Несомненно, хозяйка Нойенвальде пообещала ему за это весьма щедрое пожертвование, но все же Герлин была ему благодарна, ведь таким образом Роланд навсегда, а Лютгарт хотя бы на время исчезли из их жизни.

Настоятель и деревенский священник поочередно отслужили панихиду, и Герлин оставалась в часовне до самого утра. Но ее нервы в конце концов не выдержали. Этельберта и Клара из Нойенвальде провели ее в одну из комнат женских покоев, чтобы она немного отдохнула. Однако вскоре в комнату ворвался Дитмар, и она не сразу поняла, что он намерен предпринять.

Рюдигер, который явно собирался остановить его, не желая, чтобы он беспокоил мать, вошел вслед за ним.

— Это полная чушь, и ты это знаешь! — заявил он Дитмару. — На юге Франции сейчас царит неразбериха. Никто не имеет ни малейшего понятия, где девочка. Граф сбежал в Англию.

— Но потом вернулся! — запротестовал Дитмар. — Разве он не отправился в Арагон за новыми отрядами, в то время как его сын собирает войско в Окситании?

Рюдигер кивнул:

— С неслыханным успехом, ходят слухи. Этот Симон де Монфор должен быть необычайным человеком. Всего после года его владычества над Тулузой он уже так осточертел людям, что они прощают Раймунду все его перебежки, совершенные за последние годы. Но ведь ты же не думаешь, что граф возит за собой Софию Орнемюнде, собирая войска и готовясь к военному походу?

— Должен же двор госпожи Леоноры где-то располагаться, — заметил Дитмар.

Рюдигер издал стон.

— Правильно. Где-то. Может быть, в Лондоне? Возможно, графиня взяла придворных дам с собой. Но вполне вероятно, что она не захотела тайком ночью собирать весь «двор любви» и бежать со всеми оруженосцами и девушками. Поэтому твоя София может быть где угодно.

— Вот именно, она может быть в опасности! Я должен забрать ее!

Дитмар сделал глоток сильно разбавленного вина, которое женщины принесли для Герлин. Сама Герлин лишь пригубила его, она также не могла заставить себя поесть молочной каши с медом, которую ей подали на завтрак.

— Я не думаю, что она в опасности, — вмешалась она в горячий спор. Она была объята горем, ее мало волновало увлечение Дитмара, но, похоже, остаться в стороне ей не удастся. Разумеется, сын не мог тут же покинуть свои владения ради весьма сомнительного приключения. — Ты ведь говорил, что Мириам и Авраам сейчас в Тулузе, не так ли, Рюдигер? И оба знают, что она помолвлена с Дитмаром, так что они будут присматривать за ней. Мириам ведь стала значительной персоной при дворе.

Рюдигер воздел глаза к небесам.

— Предсказательница! — бросил он. — Возможно, ее еще до поражения под Мюре отправили в преисподнюю.

Герлин вяло улыбнулась.

— Маловероятно, — сказала она. — Авраам выбирался и не из таких затруднительных положений.

— Я все равно поеду! Зав… Сразу же после похорон, — поправил себя Дитмар, заметно смутившись.

Герлин махнула рукой.

— Дитмар, думаю, Флорису было бы все равно, стоял бы ты у его гроба или нет. Но ему не было бы все равно, что ты не дорожишь своей жизнью. Эти крестоносцы, бесчинствующие в Окситании, просто кучка дикарей. Монфору явно следует присмирить их, но большинство остаются не более чем на сорок дней — именно столько, по мнению Папы, достаточно, чтобы в крестовом походе очиститься от грехов. После этого они снова грешат, бродяжничая и грабя. И к тому же где-то там находится и французское войско и отряды юного графа, а вскоре туда прибудет и старый граф со своими людьми. Очертя голову бросаться в эту суматоху — значит подписывать себе смертный приговор. К тому же у тебя есть обязательства здесь, Дитмар из Лауэнштайна. Ты больше не просто законный наследник, ты вступил в права наследства. Жители графства ожидают, что ты займешься их проблемами. Твои рыцари, которые на протяжении этих трех лет оставались верны тебе, хотят получить землю. Причем жители лишь одного поместья, Штайнбаха, перешли на сторону противника, все другие ленники Дитриха поддерживали тебя. Нужно основать новые поместья — и желательно так, чтобы хозяева старых не понесли никаких убытков. Ты нужен здесь, Дитмар. К тому же ты не можешь так просто заявиться в Тулузу и похитить подопечную графа. Очнись, Дитмар! И пойми, что нужно уметь не только махать мечом.

Герлин устало отвернулась. Однако Дитмар скривился — похоже, он собирался что-то возразить.

— Этим все сказано, — заметил Рюдигер. — Дай матери отдохнуть, ей и так будет нелегко в ближайшие дни.

— Но ведь мы должны что-то сделать! — в отчаянии воскликнул Дитмар. — Я не могу бросить Софию на произвол судьбы, я должен…

Герлин вздохнула. Его недостаточно было просто отругать, он уже не был ребенком. Ей следовало найти решение.

— Первым делом тебе следует разузнать, где она. Мы попытаемся это сделать. Мы могли бы отправить сватов и попросить у графа Тулузского ее руки. В данный момент он, судя по всему, ее опекун, и, если повезет, он нам подыграет. Если нет, ты можешь объявить себя ее опекуном, в какой-то мере ты ведь связан с Роландом родственными узами.

— Я? — изумился Дитмар.

Герлин потерла лоб.

— Весьма и весьма отдаленно, но то, что у вас одинаковые фамилии, не является совпадением. И я не думаю, что кто-то из Тюрингов, из которых происходит Роланд, станет брать на себя заботу о юной Софии. Поэтому ты можешь объявить себя ее опекуном — так будет проще узнать о месте ее пребывания. Но, как я уже сказала, думаю, граф Тулузский и так охотно отдаст ее. Сейчас у него полно забот и помимо двух влюбленных молодых людей. И у меня тоже, Дитмар. Так что сейчас, прошу тебя, иди и дай мне поспать, если, конечно, я смогу уснуть.

В последующие месяцы Дитмар, как и полагалось, приводил в порядок дела в Лауэнштайне. Он совещался с главами деревень и дворянами по поводу расположения новых поместий и крепостей. Он получил пожелания счастья от короля и епископа Майнца и нанес долгий и мучительный визит епископу Бамберга, с которым снова пришлось договариваться о границах. Герлин посчитала хорошей идеей расширить Дитмарсдорф, расчистив землю для небольшой крепости.

— Поскольку на крестьян часто совершали нападения, они будут рады, если мы поселим там рыцаря для их защиты, — заметила она. — Будут они платить налоги своему хозяину или тебе, для них не имеет значения. Однако этот рыцарь должен им подходить. Лоисл, глава поселения, прекрасно справляется со своими обязанностями.

Дитмар и его юные рыцари быстро усвоили, что меча, возможно, достаточно, чтобы завоевать крепость, но для управления владениями нужно быть хорошим дипломатом. Настоятель Заальфельда предоставил несколько юных священников, чтобы те помогли новым хозяевам поместий вести учетные книги.

— Половина из них все еще не умеет читать и писать! — посетовала Герлин. — Разве это не должно измениться сейчас, когда все больше молодых людей получают воспитание при «дворах любви»? Со счетом дело обстоит не лучше. Надеюсь, эти священники честные люди, иначе вскоре церкви будут роскошнее рыцарских дворов.

Конрад из Нойенвальде взялся за дело с умом и принялся устраивать браки. Дочери большинства франконских дворян знали, как вести домашнее хозяйство, не важно, были они воспитаны собственной матерью или хозяйкой другой крепости. А любой юный энергичный рыцарь из свиты Дитмара был весьма желанной партией для каждой девушки. Отцов успокаивало наличие у них владений. Поэтому за год после отвоевания Лауэнштайна много счастливых пар вступили в круг рыцарей и дали друг другу клятву верности. Герлин этому радовалась, в то время как терпение Дитмара было на исходе.

— Один за другим женятся, — жаловался он Рюдигеру, в который раз главенствуя на свадьбе. Поскольку жилище для молодоженов все еще не было построено, пировали в Лауэнштайне, рыцарский зал которого приобрел новый блеск с того времени, как Герлин опять стала вести хозяйство. Крестовый свод был починен и заново выкрашен, все стены были в щитах и знаменах предков Дитмара — меч и щит Дитриха занимали почетное место. — Но, прежде чем я воссоединюсь с Софией, могут пройти годы.

Рюдигер ободряюще улыбнулся ему.

— Сейчас мы позовем к твоему столу сеньора Андре де Сен-Феликса, — сказал он. — Этот трубадур чуть позже развлечет нас своими песнями. Но дело в том, что он приехал из Окситании. Мне он показался настоящим слабаком — наверняка ему больше по душе играть на лютне, чем воевать. Но не важно, почему этот мужчина в бегах, он все же должен знать, что происходит в графстве Тулуза.

И правда, Андре де Сен-Феликс производил впечатление тюфяка: длинные каштановые волосы, круглое лицо и нежные глаза. Однако он обладал чудесным голосом, и как-то ему все же удалось пройти посвящение в рыцари. Он путешествовал со скрипачом, который также не выглядел воинственно, однако умел развлечь общество своей игрой, пока Рюдигер и Дитмар беседовали с его другом.

Господин Андре рассыпался в благодарностях за приглашение к столу графа и торжественно поднял свой кубок, чтобы провозгласить изящный тост за дам, присутствующих в зале.

— При этом он наверняка ими совершенно не интересуется, — прошептал Рюдигер Ханзи, пока Дитмар расспрашивал певца.

Андре рассказывал с готовностью.

— Прошлой весной граф Раймунд со своим сыном высадился на родном побережье, в Марселе, на юге Франции. Графиня осталась в Англии — что же ей делать во время крестового похода?

Рюдигер бросил на Дитмара многозначительный взгляд. Ведь именно это он и предполагал, хотя, разумеется, всегда находились женщины, которые сопровождали своих мужей и сыновей в военных походах, как Алиенора Аквитанская Ричарда Львиное Сердце.

— Юный граф собирал войско по всей Аквитании, и все, от мала до велика, присоединялись к нему.

Дитмар поднял руку:

— Прошу вас, избавьте нас от песен, господин Андре. Если вы желаете исполнить нам балладу, мы послушаем вас позже. Но сейчас мне нужны лишь факты.

Трубадур, явно несколько обиженный, кивнул.

— Затем войско двинулось по направлению к Бокеру и летом смогло освободить город. Вот было радости, когда захватчиков вышвырнули оттуда!

— Однако Монфора в тот момент в городе не было, не так ли? — спросил Рюдигер.

Трубадур покачал головой:

— Нет, он отправил свои отряды, чтобы снять осаду с Бокера, но юному графу удалось одержать победу. А затем Монфор поспешно переправился в Тулузу — в городе начались беспорядки, как только жители услышали о возвращении Раймунда.

— Этот Монфор имеет заслуги, — заметил Рюдигер.

Господин Андре серьезно посмотрел на него.

— Этот Монфор, монсеньор, просто изверг! Возможно, вы считаете по-другому, вы ведь, несомненно, верите в Господа и поддерживаете Папу. Я также порядочный католик.

Это прозвучало не очень убедительно. Господин Андре наверняка знал, что Церковь не слишком-то терпимо относится к таким, как он. Однако осуждение Монфора прозвучало из его уст пылко. «А он готов высказать свое мнение, в отличие от большинства странствующих певцов», — заметил Рюдигер. Обычно трубадуры старались плыть по течению, ведь они рассчитывали на то, что хозяева крепостей будут кормить их.

— Монфор живет весьма скромно, одевается просто и все время поминает Господа, — продолжал певец с плохо скрываемым отвращением. — Но на самом деле… Я видел, как он бесчинствовал в Безье и Браме. Он убивал беззащитных альбигойцев, пленных, мужчин, женщин и детей. Это делалось для того, чтобы запугать людей, — большинство тамошних рыцарей ведь не пугливы. — Певец отпил вина. Похоже, сам он еще никогда не обидел и мухи. — Но, поверьте мне, одно дело велеть казнить парочку рыцарей и перебросить их головы через стены осаждаемой крепости, но совсем другое — сгонять женщин и детей, сотни, тысячи плачущих, молящих о пощаде людей, разжигать костры и швырять их в огонь, рубить их на куски, если они пытаются сбежать. Когда Монфор завоевывает город, там текут реки крови. Он чудовище, монсеньоры.

Рюдигер пожал плечами.

— Но он чрезвычайно успешен, — заметил он. — И действует весьма оперативно. Однако вряд ли верующий рыцарь без страха и упрека пойдет на то, чтобы присвоить почти все владения Раймунда.

Трубадур кивнул.

— Как я уже сказал, возможно, Папа и послал туда этого типа. Однако он не посланец Господа. — Дитмар, Рюдигер и другие никак не отреагировали на это богохульство. — Во всяком случае, сейчас граф направляется к Тулузе. Он снова займет город, в этом нет никаких сомнений. Спросите себя, усердно ли Монфор будет защищать город? Если хотите знать мое мнение, не слишком усердно.

— Нет? — удивился Дитмар.

Трубадур фыркнул:

— Монфор ни за что не удержит владения Раймунда. Он и его рыцари забирают все, что могут, но когда-то они покинут эти земли с поджатым хвостом. А сейчас в Тулузе уже нечего брать. Город вычистили до последней монеты. Так почему же не отдать его графу без сражения и не нацелиться на другие крепости? Например, на Монтальбан — там сейчас находится большая часть двора графа.

Вскоре Дитмар и другие узнали о том, как граф сбежал в спешке, оставив свой двор на произвол судьбы.

Дитмар прочистил горло. Он был так близок к тому, чтобы получить ответы на свои вопросы!

— И… были ли вы… были ли вы там? — спросил он осипшим голосом.

Господин Андре кивнул:

— Конечно. Но в Монтальбане не нужны лишние воины. Крепость переполнена.

Дитмар улыбнулся. Похоже, певец пытался оправдаться, почему он не присоединился к защитникам своей родины.

— Я спрашиваю лишь потому, что хочу знать, видели ли вы там одну девушку. Светловолосую, красивую и нежную, словно раннее утро. Никто с ней не сравнится, она…

Рюдигер перебил его:

— Вы, случайно, не знакомы с Софией Орнемюнде?

— Я не должен этого говорить, но я не могу не согласиться с мнением Дитмара, — позже сказал Рюдигер из Фалькенберга своей сестре в ее комнате.

Дитмар снова разволновался, и Герлин удалилась с ним и его главными советниками. Вместе с Рюдигером и Ханзи новости из Тулузы слушал также Конрад из Нойенвальде.

— Если это именно та девушка и никакая другая… — добавил Ханзи. — Разве ты не слышал, что рассказывал певец, Дитмар? У нее весьма близкие отношения с одним из рыцарей графа.

— И трубадуры уже не нарадуются, предвкушая трагические события, к которым это может привести, — вздохнул Рюдигер. — К тому же, Дитмар, если рыцарь альбигоец, возможно, она уже приняла его веру и жаждет быть сожженной на костре Симоном де Монфором. Я считаю, что тебе следует еще раз все обдумать. Но если он будет настаивать, Герлин, тогда ему действительно следует одному отправиться туда и позаботиться обо всем. Посылать свата не имеет смысла, в крепости нет ее опекуна, с которым можно было бы вести переговоры. Да и там опасно. Можно смеяться над нашим другом Андре, но, пусть у него и странные наклонности, он производит впечатление сообразительного человека. До сих пор Монтальбан не был целью Монфора, и причины этого очевидны. Там проживают и другие еретики — вальденсы, или как там их называют. В отличие от альбигойцев, они нищие. Поэтому в тех местах нечем было поживиться. Но если там сейчас обосновался двор графа… Возможно, Монфор, кроме всего прочего, надеется отвлечь Раймунда, напав на крепость. Возможно, Монфору кое-кто из девушек запал в сердце.

— Но ведь это все лишь предположения! — в отчаянии перебила его Герлин. — Почему же Дитмар должен подвергать себя опасности?

Рюдигер пожал плечами:

— Он рыцарь, Герлин. И, как он подчеркивал, должен сам сражаться в своих битвах. Во всяком случае, я не поеду туда вместо него и не стану похищать светловолосую красавицу у так же ослепленного любовью рыцаря-альбигойца. Позволь ему поехать, Герлин. Пару месяцев ты обойдешься здесь и без него.

Дитмар усердно закивал. Он был настроен решительно.

— Но ведь когда-то я рассчитываю вернуться в Лош, — возразила Герлин. — Мои дети… Я так давно их не видела! Ричард сейчас при дворе короля.

— А Изабелла воспитывается при дворе его супруги. Разве ты хочешь забрать ее оттуда, чтобы она горевала с тобой в Лоше? — резко спросил Рюдигер. — Закончи начатое здесь. Когда Дитмар женится на своей Софии, ты сможешь уехать. Пока же ты будешь исполнять роль хозяйки Лауэнштайна. Ты ведь не хочешь передать эти обязанности Лютгарт?

Ситуацию с Лютгарт оказалось весьма сложно разрешить. Несколько дней тому назад она под бдительным оком Герлин заняла свою вдовью резиденцию в одной из пристроек крепости, сторожевом домике. Хоть настоятель монастыря любезно принял ее и приютил на несколько месяцев в гостевом доме, это не решало проблему навсегда.

— М-да, вот и последствия того, что когда-то, несмотря на пожелания епископов, ты так и не основала женский монастырь, — поддразнил Рюдигер сестру, когда пришло сообщение о приезде Лютгарт. — Настоятельницу ты могла бы сейчас вынудить принять ее.

На самом деле для того, чтобы отправить вдову против ее воли в монастырь, необходимо было выполнить два условия: такое решение должен был принять опекун женщины, да и настоятельница, с которой кто-то, например Герлин, был бы в хороших отношениях, должна была закрыть глаза на то, что сама вдова не желает там находиться. В таких случаях монастырь требовал «приданое», обычно богатое. Однако Лютгарт позаботилась обо всем заранее. Находясь в Заальфельде, она попросила старшего брата, ныне хозяина ее родной крепости у Нюрнберга, стать ее опекуном. Людовик из Нюрнберга был всем сердцем привязан к ней, — по крайней мере, пока она не находилась в непосредственной близости к нему. Он не собирался принимать сестру в свой дом, но запирать ее в монастыре против ее воли также не намеревался. Не говоря уже о предоставлении «приданого».

Поэтому единственным местом для вдовьей резиденции Лютгарт оставался Лауэнштайн, и она отправила туда настоятеля, чтобы он учтиво попросил об этом. Она привлекла и епископа Майнца на свою сторону — ведь он едва ее знал. И ей ничего не стоило побудить его посредством любезного рекомендательного письма обратиться к Герлин, уповая на ее милость и великодушие. Герлин же была уверена, что совместное проживание с Лютгарт ничего не принесет ей, кроме раздражения, но не решилась дать отрицательный ответ. Да и Дитмар был не против ее приезда. Ведь она была матерью Софии! Он не мог выбросить ее на улицу!