В домике меня встретил командир зенитного дивизиона.
— Старший лейтенант Сорокин? Что с вами?
Я невольно потянулся рукой к щеке. Ощутил под пальцами опухоль и запёкшуюся кровь.
— Сейчас сообщу о вашем возвращении, — заторопился командир. — А прежде всего позвоню в штаб флота: надо как можно скорее устроить вас в госпиталь.
Пока командир добивался связи со штабом, два дюжих моряка пытались снять с меня бурки. Им это не удавалось.
— Что у вас с ногами?
— Видно, крепко к буркам примёрзли, — невесело объяснил я.
Ни сила моряков, ни опыт врача не помогли: бурки не снимались. Тогда их осторожно разрезали. Ноги мои, как колодки, упали на пол. Я их не чувствовал. Врач покачал головой:
— У вас, Сорокин, обморожение третьей степени.
Подошёл командир дивизиона:
— Сейчас придёт тральщик. Он доставит вас в госпиталь, — и добавил, обращаясь к врачу: — Пока перевяжите ему рану на лице, а ноги пусть в спирте побудут.
Через несколько минут в домик вошли санитары в белых халатах.
И вот я в городе Полярном, в военно-морском госпитале. Не мешкая, меня раздели, забрали пистолет, возвратили шоколад. «Зачем он мне?» — спросить не успел…
Очнулся на операционном столе. Хирург накладывал швы на моё рассечённое лицо. Секунду я следил за его движениями и снова впал в забытьё. Когда пришёл в себя, открыл глаза — увидел командира нашей эскадрильи Бориса Сафонова. Ладно скроенный, широкоплечий, он стоял рядом с маленьким Димой Соколовым, «шплинтом», как мы его любовно называли.
Наш аэродром был недалеко от Полярного, и друзья решили сразу же навестить меня. О многом хотелось мне их расспросить, да и самому рассказать, но врач категорически запретил мне разговаривать.
— Выздоравливай, Захар, да поскорее к нам возвращайся! — сказал на прощание Сафонов.
Был у меня в этот день и командующий Северным флотом вице-адмирал А. Г. Головко.
— Флот гордится вами, старший лейтенант, — тепло сказал командующий, присаживаясь на табурет около моей койки. — Врачи будут делать всё возможное, чтобы спасти ваши ноги. Будьте мужественны, набирайтесь терпения…
Я был готов на всё. Лишь бы летать! Лишь бы вернуться в строй!
Потянулись бесконечные дни и ночи. Я потерял аппетит, хотя есть теперь уже было и не больно, нервничал, плохо спал.
Тревожное настроение несколько рассеивалось, когда ко мне в палату приходили другие раненые. Каждый раз я задавал им один и тот же вопрос:
— Ребята! Как по-вашему, буду я ещё летать?
— Конечно, будешь, — успокаивали они…
Мне так хотелось верить в это, что невольно думалось: «Может, действительно, всё обойдётся? Бывает же так».
Но беда пришла. Случайно я услышал разговор моего лечащего врача майора Ласкина с главным хирургом Северного флота профессором Араповым.
— Ступни Сорокину, очевидно, придётся ампутировать, — огорчённо сказал Ласкин.
— Не дам! — закричал я в отчаянии и заметался на койке. — Что хотите делайте, не дам!
Лечащий врач начал успокаивать меня.
Стыдно было своей несдержанности, но говорить с врачом спокойно всё-таки не мог. Я верил, что он сделал всё, чтобы сохранить мне ноги. Верил, но…
В палату вошёл профессор Арапов.
— Соглашайтесь, Сорокин, на операцию, — по-отечески мягко сказал профессор. — И чем скорее, тем лучше. Сейчас отрежем совсем немного. Через неделю придётся отнимать по колено, а может быть, и выше.
— А как же я летать буду?
Арапов посмотрел куда-то мимо меня в угол палаты.
— Разве вам обязательно нужно летать? В жизни столько дорог, путей…
— Но я — лётчик!
— Голубчик, — ещё мягче сказал профессор, — разве я не хочу, чтобы вы летали? Ничего ещё не потеряно. Всё зависит от вас.
Говорить не было сил. Я молча кивнул головой в знак согласия. Кажется, всё — отлетался!