Поезда не умирают

Из аудиозаписей показаний свидетелей

А что, я не знаю ничего. Я вообще мимоходом мимо проходил. Гляжу, этот, как его, потерпевший мимо идёт. Я думаю, чего-то идёт он как-то странно мимо. Ну идёт и идёт, мало ли их, странных-то, ходит. Мимо — да и ладно. Только от него, сразу почуял, страхом пахло. Боялся он чего-то. Может и кого-то, почём я знаю.

Вот. А тут этот выбегает… Откуда выбегает? Оттуда. Ну, то есть, из вагона… Какого, какого — обычного. Железнодорожного, какого же ещё. Мы же на станции стояли, на этой, как её, на Лопушанке. А?.. Нет такой станции? Ты чего это, майор?! Ну, в смысле вы, да. Вы чего это майор! Как это нет Лопушанки? А где же я Маринке творог покупал?.. То-то и оно, что не знаете. Так я вам и говорю членораздельно — на Лопушанке. Маринка беременная же. Она говорит, дескать, Витёк, говорит, ты бы смотался на перрон. Там, говорит, бабульки сидят, всякой фигнёй торгуют. Творогу хочу, говорит, аж хохочу…

А куда ещё короче-то, майор…

Ну, чего, баба творогу хочет — пошёл… Пошёл, а тут этот идёт. Мимо. А тот из вагона выпрыгивает, потерпевший… А?.. Ну да, в смысле преступник выпрыгивает, да. А потерпевший идёт мимо. Ну и всё. Он как выпрыгнул из вагона, так сходу, ни слова ни полслова, нож ему в грудину и засобачил. Потерпевшему… Слышь, майор… Слушайте, товарищ майор, я вам уже сказал — на Лопушанке. Возьмите карту и… Брали? Смотрели? Ну и?.. Нет такой станции? Ну, значит, ты начальник, я дурак.

Нет, ничего он не говорил. Молча так саданул ему под сердце и вся недолга. А что я, я ничего. Этот упал, тот побежал… Куда побежал — в вокзал… А чем я ему помогу — у него этот нож из спины торчал, кровища ползёт — зелёная такая, червяком. Да сразу видно было, что он откинулся уже… Нет, я не дальтоник, давай без приколов, майор. Ну вы, так вы. Только без приколов.

Ну и ничего я, пошёл дальше. Правда, творогу не купил, потому что переполох начался, бабкам не до меня было, не до торговли.

Нет, не поинтересовался — мне без надобности чужими разборками интересоваться. Не в меня нож сунули, и ладно. Завтра в меня сунут — ты, майор, шибко заинтересуешься?

Нет, потерпевший мне не известен и никогда раньше я его не видел.

Прости, майор, не могу больше. Луна, проклятая… Ломает меня… А-а-а!

Я проснулся, когда рассвет едва-едва забрезжил в окне. Проснулся, словно от толчка, будто кто в плечо двинул. Ну, собственно, это и был толчок — поезд остановился. Я выглянул в окно, прочитал сонным взглядом название станции — Лампада. Хотел спать дальше, но… Что вы говорите?.. Ну я же сказал — Лампада. Да, мне тоже показалось забавным это название. Забавно то, что… как вы сказали? Нет такой станции? Ага… Не понял, простите, а где же тогда мы стояли? Ну, уж если полиция не знает, то я и подавно. На моей стороне факты и мои глаза. Проснулся я на тот момент времени уже окончательно, поэтому с полной ответственностью могу заявить: станция именно так и называлась, как я сказал. Я не знаю, где там были другие свидетели, меня это не касается. Моё купе было восьмое, да.

Я и рассказываю, но вы же меня перебиваете. Уточняйте, я не против. Но сразу хочу предупредить, ваши уточнения сбивают меня с линии повествования.

Итак, я проснулся как от толчка. Соседи мои уже не спали. Нет, я их не знаю. Я, видите ли, не очень-то общителен и не люблю заводить пустые временные знакомства, как то: дорожные, ресторанные, интернетные… Да я и так по делу. Вы разве не должны прояснить для себя психологический портрет свидетеля, в данном случае — меня? А-а, ну, психологический портрет преступника я вам набросать не могу — не знаком с ним. В общем, в соседях у меня, вернее сказать — в соседках, были две дамы. А четвёртая полка пустовала. Две дамы, да. Симпатичные. Полнокровные такие обе, знаете ли, аппетитные… Что? Нет, я не знакомился с ними, да и они между собой как-то не очень общались, не смотря что женщины. Но знаете, какая странность при этом… У меня сложилось впечатление, что они давно и хорошо знакомы. Да нет, ни из чего это не следовало. Напрямую. Но взгляды, которыми они иногда обменивались, интонации… Знаете, я человек чуткий на такие вещи; врождённая наблюдательность. Уж вы этот странный факт о дамах отметьте в протоколе, пожалуйста. Не нужно? Ну, хотя бы запомните. Кстати, о протоколе… Простите меня, но… я просто не могу пройти мимо таких вещей. Пунктик у меня такой. Ещё раз простите, товарищ полицейский, но у вас ошибка в протоколе. Да нет, орфографическая. Вы бога ради не смущайтесь, но слово «впечатление» пишется через «а», не впечетление. Впеча-а-ататься, впечатление. Ах, вас это не смущает… Гм, замечательно. Но буковку таки исправьте, будьте любезны. Бумага, всё-таки. Официальная. Не хотелось бы, уж простите, чтобы в протоколе допроса меня, были орфографические ошибки. Я не граммар-наци какой-нибудь, но…

Время, время, я понимаю, да. Цигель, цигель, как говорится, ай-лю-лю. Но вы же молчите, ничего не спрашиваете, вот я и…

В момент совершения преступления я находился в своём купе. С одной из дам. Вторая пошла на перрон. Там бабушки торговали всякой снедью, вот она и пошла. Кажется, за черешней. Тут оставшаяся дама предложила мне погадать. На картах. Я, — говорит она, — люблю гадать мужчинам — это интересней, чем женщинам. Я только начал было отнекиваться…

И тут прогремел выстрел.

Я не знаю, какой выстрел. Я не разбираюсь в оружии — я же не охотник, не военный, не полицейский даже. Может быть, пистолетный. А быть может, это было ружьё. Не знаю. «Что это?» — воскликнула моя гадалка, бледнея (заметьте: блед-не-я! С чего бы ей бледнеть, скажите, при такой-то полнокровности?). Я выглянул в окно. Гляжу, а там вторая моя соседка стоит. Да, стоит она, а перед ней лежит тот человек… Его навылет, наверное, пробило, потому что кровь и под ним растекалась и из спины фонтанчиком била. Как, какая кровь… Обыкновенная. Кровавая. Артериальная видимо, потому что очень уж кровавая была, алая прям такая. Этакая, знаете, была кровушка… горячая, здоровая, полная жизни. И так много разлилось! Почём зря… Почём зря, говорю, убили человека. Простите… (вытирает губы платочком)

Нет, ничего странного я в потерпевшем не заметил, а что? В женщине? В женщине — заметил, да. Но я же вам уже сказал: они обе вели себя как-то странно. Натянуто, неестественно. Будто замышляли что-то. Нет, непосредственно на месте преступления ничего в ней странного не было. Если не считать того, что она смеялась. И ещё во второй руке что-то держала. В одной руке мешочек с черешней, а в другой что-то блестящее, я не рассмотрел. И смеялась она очень громко. И как-то так… басовито. Очень громко смеялась, потому что смех я отчётливо слышал. В вагоне, за толстым стеклом, представьте. Что дальше?.. Дальше она исчезла. Я не знаю, куда. Тут переполох начался в вагоне, я отвлёкся успокоить соседку — она упала без чувств. Я закрыл дверь, расстегнул ей воротничок блузки… Чтобы дышать ей было легче… А когда снова выглянул в окно, той дамы уже не было. И тела не было. Да откуда же я знаю, куда оно делось. Были два полицейских… Точно! Слушайте, полицейские же были вооружены! Вы не думаете, что они могли?.. Да, простите, это я не подумал.

Нет, личность потерпевшего мне совершенно неизвестна. Нет, раньше я его никогда не видел. Думаю, он местный, лампадовский.

Это было ужасно! Я думала, с ума сойду. Он как прыгнет к нему, как крикнет: «Сдохни! Сдохни, тварь!» Ну кто же ещё, как не убийца этот. И прямо по голове его, представляете, топором. Огромным таким топором, да, как в кино бывает у этих, у рыцарей разных. Ну, не знаю, может быть, не топором. Я не рассматривала. Я умирала от ужаса. Нет, на рыцаря он был совершенно не похож — где вы видели рыцарей в татуировках. А этот исколот был весь подчистую, как бабуин из племени чунга-чанга. Я метлу отбросила и… Какую метлу? Обычную, которой подметают. Нет, я не работаю дворником. Метла для того, чтобы подметать. Так вы же сами не даёте мне рассказывать, задаёте всякую чепуху.

В общем, этот его ка-а-ак топором — хрясь! Череп пополам. Тут дама какая-то как закричит! Громче меня, представляете. А этот, синий, достал из кармана мешочек. Да какой мешочек — обычный, полиэтиленовый. И давай рукой из черепа мозги выскребать, как мякоть из арбуза… Ой, мне, кажется, плохо… Ничего-ничего, только водички дайте… Спасибо.

В общем в мешочек наскрёб мозгов. На меня ещё посмотрел так зверски и говорит: «Бабе моей, говорит, творогу приспичило». Я ему говорю: «Так вы бы купили. Вон, говорю, бабушки чем только не торгуют. Зачем же, говорю, человека-то убивать». А он только рукой махнул. Тут меня толкнул кто-то сзади — наверное, та женщина, что кричала громче меня. Я обернулась — никого. В смысле, народу-то уже полно собралось — поди разберись, кто толкнул. А когда опять к этому повернулась, его уже и след простыл. А кругом — кровь… Кровь, кровь, везде кровь! (рыдает) А тот балерун на четвереньки встал и давай… ой, меня сейчас вытошнит… мамочка! (слышны рвотные спазмы)

Какой балерун-то? А из восьмого купе. Может быть, он и не балерун, но я так его про себя назвала. Потому что худой он очень и в одежде чёрной обтягивающей и походка у него такая… мягкая, неслышная, летящая. Ну вот, этот балерун, значит… ох, не могу, опять… (спазмы того же происхождения)

Простите. В общем, он ползает на четвереньках и слизывает кровь… мозги… с асфальта, со ступеньки… Господи, ужас какой! Подождите, я сейчас… (снова спазмы).

Может быть, закончим эти ваши показания? Мои показания? Да какая разница, плохо мне! И показаниям моим тоже плохо.

Чего говоришь, милок? А-а, дык это, ничего я по ентому делу не знаю. Не была я там. Ну да, торгую. На перроне ентом вашем, да. И то сказать, кака́ там торговля — смех один. За весь тот день токмо стакан черешни и спродала. Нет, не была я там. Сначала была, а потом — не была. Да вот так, голубь. Отпустил бы ты бабку, ась? Да какой я тебе свиндетель — так, смех один. Я ж и в очках-то не вижу ничего, а уж без очков, мне что вокзал, что баня. Оне ж напротив стоят, баня с вокзалом, дык я один раз так с веником да тазиком в вокзал-то и впёрлася. Хорошо, раздеться не успела. А то сказали бы, енто, стрыптизёрша бабка. Бабка, да с ногой, сказали бы, а туды жа. Да ты не ухмыляйся, сынок, ты лучше отпусти старую дык и всё. Не ржи, не ржи, зубоскал, я не одна така. О прошлый год один мужик уж и раздеваться почал, прям середь залу. Его ваши-то взяли на полслове, когда уже исподне скидывал. Ишшо яйцо ему разбили. Тьфу, нечисты силы, да чего ты ржёшь аки мерин на кобылу! Како яйцо — обычно яйцо. Куришное. Ну дык ты и спрашивай, чего хошь, а не серчай, бузун ты этакой! А лучше дык отпустил бы старую, милок, ась?

В Чумуртаевке я живу, где ж ещё. А в Лихоманск торговать езжу токмо, да в баню, да в нивермаг когда. На амтобусе, на сто восьмом. Лихоманском — это у нас его так величают, милок, а вообще-то он Лехоланск. Что это ты спрашиваешь, где такой город? Чудной какой-то… Там, где был там и есть он. Возле Чумуртаевки деревни.

А чего про убивство. Не знаю ничего. Кадыть сполошилися все, заорали, я ишшо думаю себе: «Чегой-то это? Опять, поди, Дерезова коза буянит… Да обычная коза, токмо буйная шибко, у Дерезихи бабки. Ну вот, значит… Думаю себе: «Опять, поди, Дерезова коза буянит». Поковыляла след за всеми. Быстро-то я не могу — нога-то у меня одна того… Ну, когда досвистала до поезду, там ужо всё и кончилося. Токмо енти ваши струдники были двое. Один-то свово дружка спровадил, а сам на голову убитому сел и давай глаза ему выклёвывать. В один момент глазницы-то ему и опустошил. Потом как карчнет! И улетел. А убитый-то поднялся, сел на ентот ваш перрон и ну реветь: «Где мои глазья, не вижу ничего?!» Потом встал, руки выпростал и давай ходить по ентому вашему перрону… Не ваш? Да всё одно. Ходит, значит, и орёт: «Где мои глазья? Дайте мне глазья!»

Он, потом, сказывают, под поезд попал. А другие брешут, что в бане его видали.

Нет, милок, никады я его ране не видала и знать не знаю. Отпустил бы ты, голубь, старую-то, ась? Мне ишшо в нивермаг зайтить, лопату купить. Лопата у меня прохудилась совсем.

Я не умею гладко рассказывать. Давайте лучше вы. Да нет, вы не так поняли. В смысле, вы спрашивайте, а я буду отвечать.

Была в поезде, конечно. Да, выходила на перрон. Пошла на торговый ряд. Там бабулька одна помидорами торговала. Хорошие такие помидорчики, деревенские, голубенькие. Голубенькие, да. Это, говорят, сорт такой, местный, выведенный.

Ну вот, пошла я. Из вагона спустилась, а тут этот идёт, разрисованный. Да как разрисованный — обычно: синий весь, как тот помидор. В татуировках. У него жена беременная, а он в татуировках. Это нормально, вы считаете? Я вам знаете, что скажу… Не муж и жена они никакие, вот так-то. Соподельники они, помяните моё слово, ага. Следствие решит?.. Ага, ага, следствие-то решит, конечно, как же. Ваше следствие решит только где взять побольше, а где обойти кругом. Вон, когда в седьмом подъезде Мишку пырнули, ваше следствие… А я что, не по делу говорю? Ну тогда сами спрашивайте, я вам тут не обязана.

Когда произошло убийство, мы стояли на станции.

На Глуховке, кажется. Или на… А-а, на Голущанке, да, точно… Что значит, нет такой станции? Вы чего, милиция родная, совсем того? Я не грублю. Ой, да не надо мне угрожать только, ладно? А я и не уклоняюсь от сути, это вы меня уклоняете всё время, а потом нервничаете. Ещё раз повторяю: Голущанка. Я не выдумываю, выбирайте слова, как вас там по званию. Лейтенант, так лейтенант, мне-то какое дело. Вот и выбирайте слова, лейтенант. Я читать пока ещё не разучилась; как в первом классе научили, так и читаю всё подряд: газеты разные, заговоры, журналы, книги, привороты, вывески. Вот и на станции прочитала. Вывеску. Го-лу-щан‑ка было там написано. Нет, написано было не по слогам, это я вам так озвучила, чтобы вы поняли умом своим. А что вы так раздражаетесь? Запомните, молодой человек, нервные клетки… Ну, не молодой так не молодой. Скажите ещё, что не человек, и будет вообще… Так задавайте вопросы, я ж не против.

Да, потерпевшего видела. Я в окно сидела смотрела, на бабулек. Они там, знаете, разной чепухой торгуют всегда, на перроне. Гляжу — голубые помидоры. Пойду, думаю, возьму парочку. Пошла.

Нет, я первый раз проезжала мимо этой станции. А я и не знаю, всегда или не всегда они там торгуют, просто сказала так, потому что на всех станциях всегда бабок полно. В смысле, бабок, а не денег. У нас тоже на рынке бабушки сидят. Я у них тыкву всегда покупаю в сезон. А вы их гоняете…

Ну, может вы лично и не гоняете, а ваш брат — ещё как гоняет. Ну и что, что у вас нет брата. Вы что, молодой человек, русского языка не знаете? Ваш брат — это выражение такое. В смысле — вся милиция. Ну, пусть полиция, что это меняет-то.

Ой, вот только не надо на меня давить и меня запутывать. Давление на свидетеля, молодой человек…

Ну не молодой, так не молодой. Скажите ещё, что не человек, и вообще будет…

А что я вам ещё должна сказать? Откуда мне знать, что́ вы хотите услышать.

Об убийстве хотите услышать? Так включите телевизор — такого наслушаетесь!

Опять не по теме! Ну извините, я ваших тем не знаю. Только вы не нервничайте, а то я тоже нервничать начну. А я и не пугаю, просто нервы — заразны. Как грипп.

Да, я уже сказала вам, что видела этого вашего потерпевшего. Я в окно смотрела, на бабушек-торговок. Гляжу, помидоры продают, голубые… Да, да, пошла. И видела поэтому. Можно сказать, бок о бок с преступлением и прошла.

Да, сам момент убийства видела, хотя лучше бы отвёл нечистый от такого зрелища. Ну как было — страшно было. Мальчонка этот как прыгнул ему на спину-то… Потерпевшему вашему, кому же ещё, синему этому, помидору. Прыгнул ему на спину и… Да обычный мальчишка, лет девяти-десяти. Бледненький такой весь. Сиротинушка, видать, потому что голодный был, что твой волк. Я догадываюсь, что у вас нет волка, милиционер. Это выражение такое — «твой». Вы бы уже занялись русским языком-то, что ли. Ну так я и рассказываю, не нервничайте пожалуйста, нервы заразны, как грипп.

Вот он прыгнул ему на спину, потерпевшему-то, да в мгновение ока горло-то ему и перегрыз. Да обыкновенно. Да, перегрыз. А потерпевший — ничего. Упал. И умер. Нет, раньше я его не видела никогда и не знаю ни фамилии, ни отчества.

Что я могу сказать по делу? Много чего могу сказать, товарищ капитан. Но не буду. Да нет, я не отказываюсь давать показания, вы не так поняли. Просто надоела уже вся эта говорильня, знаете. Говорим, говорим, говорим, а никто при этом ничего не делает. Да ни на что я не намекаю, о чём вы говорите! Просто смотрю на страну и ужасаюсь: все говорят. А дело делать — некому.

Конечно давайте ближе к теме, я давно готов и жду, когда же вы наконец приступите к делу, когда же, наконец, наша милиция-полиция начнёт… Что? Ну так спрашивайте. Запах? Какой запах? Это и есть ваш вопрос? Ну, с такими вопросами мы никогда не поднимем страну из могилы. Такой запах и будет от неё во веки вечные.

Ну, убили и убили, ничего особенного. Меня тоже уже раз восемь убивали, и ничего, привык. И вас когда-нибудь убьют, и тоже привыкнете.

Вот только голос на меня повышать не надо, я вам не преступник, не Кирпич какой-нибудь. И вы не Глеб Жиглов и Володя Шарапов.

Видел, да. И убийцу видел, конечно. Хорошо, попробую рассказать… Как у вас мозги пахнут, капитан!.. А? Да ничего я.

Иду, значит, я по перрону… Вышел землицы собрать. У меня, знаете ли, хобби такое редкое — я землю собираю из разных мест, где побывал. С кладбищ, откуда же. Я вам из моей коллекции о любом месте расскажу, определю по запаху землицы, сколько лет кладбищу, сколько людей оно через себя пропустило, когда свеженького хоронили. Ха-ха, да, забавное хобби такое, говорю же вам.

Ну вот, иду по перрону, а навстречу мне — женщина из нашего вагона. Идёт с пакетиком ягоды в руках, губы от черешни алые, будто в крови. Идёт себе, и я иду.

Тут раздаётся вдруг дикий крик. Из тепловоза выпрыгивает машинист и — к ней, к женщине этой. Хватает её за горло, бросает на землю и начинает бить её головой об рельсы и кричать «Ты проснулась! Тварь! Зачем ты проснулась?!»

Долго он так её колошматил. У дамы скоро от головы одна причёска только и осталась в руках у него, у машиниста, а остальное всё — в кашу.

Тут откуда-то ваши сотрудники взялись. Один из них — ни слова, ни пол-слова — пистолет достал и — пух! В машиниста. Навылет. Кровища хлестанула так, что у вагона окна забрызгало. Много было крови. Половина поезда сбежалась, кто с чем: со стаканами, с тарелками, банками, ножами. Я когда обратно с кладбища шёл, дамы уже и след простыл (правда, причёска так и осталась на шпалах), а от машиниста ещё нога оставалась, так её два бомжа распиливали. У них ещё пила была тупая, видать, так они всё ругались-матерились. Бомжи… Уничтожать надо эту нечисть, стирать с лица девы России как ненужный макияж!

Нет, лично я пострадавшую не знал и раньше никогда не видел и ничего о ней мне неизвестно.

Вот, капитан, смотрите, у меня тут, в платочке, землица… Чувствуете какой запах? Да не бледнейте вы, капитан.

Я ничего не знаю, я спал, поэтому спрашивать меня бесполезно…

А я вам говорю, что ничего не знаю…

А я вам ещё раз повторяю, что… Да спрашивайте на здоровье, только не требуйте, чтобы я сказал вам то, чего не знаю.

А я ничего не знаю. Да, вообще…

Нет, этого я не знаю…

И этого я не знаю тоже…

Ну и что, что я машинист поезда. Что ж теперь, я не имею права спать и ничего не знать?

Чернореченск этот город называется.

Не знаю, откуда он взялся — построили, наверное. Их, городов-то, по Руси знаете сколько расшмётано, я характерные особенности каждого города знать не могу. Откуда мне знать, когда его построили. Послушайте, майор, вы уже спроси́те что-нибудь, на что я ответить могу.

Нет, никакого убийства я не видел. Если только во сне.

Слушайте, а сон-то мой вам на что сподобился?.. А-а, вещдок… Ну, тогда — да, видел убийства. Но — во сне, учтите.

Да нечего там особо рассказывать, да и помню я плохо — обрывки одни.

В общем, там много чего было… Сначала зарезали мужика какого-то. Потом баба застрелила мужика, который зарезал того, первого. Потом мужик какой-то, с топором явился и давай махать… Берсеркер прям. Потом ещё пацан такой страшный кого-то загрыз… А? Какие записи? Ничего я не слышал, не знаю. Про сговор мне вешать не надо, майор, не было никакого сговора. Я тебе говорю: сон мне снился. Да ладно, не надо меня на понт брать, я ж не мальчик, я свои права знаю.

Чего?… Да, были бомжи. Пилили ногу, а ты откуда знаешь, майор?

Это который землю с кладбища тащил? Да, был такой. Он бабу одну об рельсы убил.

Странно…

А про поезд знаешь? Нет? Ну, хоть это хорошо, а то я уж думал, ты весь мой сон видел вместе со мной.

Поезд-то?.. Да ничего. Задушил просто. Кого, кого — всех. Весь город Чернореченск. Обвился вокруг него и задушил. Он же у меня — змий вековечный.