Поэзия рабочего удара (сборник)

Готовность и воля^*

Россия спит столетие и вдруг начинает потягиваться и делает бунт.

Бунты были подавлены, затоплены кровью.

Но вот был начат бунт в совершенно новом стиле. С долголетней методической подготовкой. Во главе бунта встал класс, отмеривший свои надежды на столетие вперед.

Этот бунт заслуженно назван революцией.

ПРОЛЕТАРИАТ НЕ ДЛЯ ТОГО ПРИХОДИТ К ВЛАСТИ, ЧТОБЫ КОРОТАТЬ СВОИ ДНИ НА ЗАВОЕВАННЫХ ОРУДИЯХ ПРОИЗВОДСТВА, А ЧТОБЫ ИХ ПОДНЯТЬ, ВОЗВЕЛИЧИТЬ И СООБЩИТЬ ИМ НЕВИДАННЫЕ СКОРОСТИ.

ЕСЛИ РЕШИЛ – ДЕЙСТВУЙ!

Революция была проведена в условиях смрада, голода, маразма и пожара.

Десятки тысяч, сотни похоронила своим маршем, но все же дала шеренги юности и нового огня.

Стой же, юность!

Готовься и действуй!

Сделай так, чтобы в молчанье, в нестроевом биваке ты бредила методом и упрямством.

Будь мобилизована. Всегда и везде.

С утра ты выстроилась линией. Командуй себе: «Смирно!» Стой же как струны из мускулов.

Напряженно смотри.

И желай!

– Команда опять:

Воля! Работа!

– Входи мелкими дозами.

Постепенно вводи рубильники работы.

– Рас-хо-дись.

И упрямо-упрямо, регулярно-регулярно сверли своей работой, – работой и волей – пласты ленивых залежей.

Победишь!

Победишь непременно.

И бегом своим заразишь камни, леса и болота.

РАБОЧИЙ, ВОЗЬМИ У СОЛДАТА ЕГО ОТВАГУ, ОРГАНИЗОВАННОСТЬ И ДИСЦИПЛИНУ, СОЛДАТ, ВОЗЬМИ У РАБОЧЕГО ЕГО СНОРОВКУ.

ЗНАЮЩИЙ, НО НЕ УМЕЮЩИЙ – ЭТО МЕХАНИЗМ БЕЗ ДВИГАТЕЛЯ.

Снаряжайтесь, монтеры!^*

Ворота проломлены.

Объявим же погоню.

Необъятные массы призовем к новому бою.

К наступлению.

К азарту культуры.

Не кампанию, не полосу, не уклон. Мы объявим методический, но бешеный марш и начнем творить историю, которой у нас не было.

Призовем новых работников, подкованных людей.

Юность – иди!

Вставай, рожденная в огне восстаний, копоти, разрухи, корчах голода!

Объявим – в первый раз в мире – культурное движение на базе низов: рабочих и крестьян, опрокинувших рабство, отбивших реставрацию.

Мы помним предчувствия этих лет.

Ими грезил Петр под грохот европейских кузниц и верфей, их возвестил в своем морозном марше от Архангельска до Москвы деревенский гений – Ломоносов; солнечной легендой пронесся Горький, а тысячи рабочих и крестьян во времена царя рассыпали свои университеты во всех тюрьмах и непролазных ссыльных лесах России.

НАУЧИСЬ ТОЧНО ИСПОЛНЯТЬ – БУДЕШЬ ХОРОШО РАСПОРЯЖАТЬСЯ.

БЕРИ ТВОЙ ИНСТРУМЕНТ, МАТЕРИАЛ, РАБОЧЕЕ МЕСТО, ИЗ ВСЕГО ЭТОГО СДЕЛАЙ РАССЧИТАННУЮ ОРГАНИЗАЦИЮ.

Грохнула революция. Разбила плотины и дала лавину энергии.

Тысячи, миллионы молодых голодных варваров хотят перевернуть все сверху донизу, их мускулы стонут по работе, молекулы мозга накалены и безумствуют.

О, конечно, нельзя это движение втиснуть в рамки затасканных лозунгов, оставшихся от сельских учителей и попов, ведущих светский образ жизни.

Им не справиться с напором.

Надо открыть шлюзы и взять в гранит стихию, которая не хочет и не может уместиться в рамки ведомств и междуведомственных совещаний.

Дело решится созданием народного движения, по преимуществу юношеского, раскиданного по всей России, вооруженного не только букварем, а самыми реальными инструментами и самыми настоящими рабочими руками.

Юность, которая хочет жить, наивно и дерзко берется за все, что стоит ей поперек дороги. Надо дать организацию и лозунг. Главный смысл их – брать приступом Россию извнутри, перерабатывать ее плесень и отсталость и все спящее заставлять работать.

Надо объявить мобилизацию миллиона юных робинзонов, по преимуществу остро думающих горожан, и снарядить их в большой поход по проселочным дорогам, по лесам, деревням, неразбуженным болотам и всюду строить новое жилье от избы до небоскреба, поселить говор инструмента от топора до мотора и наполнить Россию культурным монтажем.

ХОЧЕШЬ БЫТЬ ОРГАНИЗАТОРОМ!

ХОЧЕШЬ БЫТЬ ХОРОШИМ ОРГАНИЗАТОРОМ!

ХОЧЕШЬ БЫТЬ УВЕРЕННЫМ ОРГАНИЗАТОРОМ!

Выстроим в городе две тысячи молодых мальчат и скажем:

– Хотите в тайгу?

Туда, где ревут медведи, где мороз до 50 градусов и где на 500 верст нет жилья.

Но где есть графит, единственный в мире, железная руда, полная творческой крови, есть ключи с целебнейшей влагой.

Идите.

Найдете.

И…

Через год являйтесь с рапортом о победе.

Или еще.

Соберем юношей бригадой в 20 человек и дадим маршрут: на голодную, изможденную, безграмотную деревню.

На соседнем болоте сделайте хутор. Из ничего. Пусть в инвентаре у вас значится: руки, голова, дисциплина, инициатива.

Возьмите все это на учет и покажите крестьянам, как на болоте можно создать огород, метеорологическую станцию, школу, кузницу для правки инструмента.

Или так.

– Вот завод.

Студент, кончивший ВТУЗ. Иди за станок. Иди к тискам. Иди к верстаку. И не звони о реорганизации. А бери молоток, резец, фрезер, лом, тачку и дай рассчитанную работу.

А через год являйся с докладом о победе над своей операцией, приходи как изобретатель нового приема, новых приспособлений и конструкций.

– ОБЛЮБУЙ НЕБОЛЬШОЙ УЧАСТОК РАБОТЫ. УЧАСТОК С АРШИН, И ПОСТРОЙ КАЖДУЮ МЕЛОЧЬ С РАСЧЕТОМ ДО МИНУТЫ, ДО ДЮЙМА.

НЕ ВООБРАЖАЙ СЕБЯ ОРГАНИЗАТОРОМ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ НЕ НАВЕДЕШЬ ЧИСТОТУ.

Как бы мы ни мечтали, какую бы концессионную романтику мы ни разводили, если мы сами не станем собственными колонизаторами, – колонизуют нас самих и колонизуют, как дурачков, как идиотиков божьих.

Юность молодая, сорванцы нашей революционной страны, пойдемте сами в ее заповедные дебри, откроем поход и покажем, что значит миллион культурных работников.

И пусть скептики, пусть преждевременные старички мотают головой.

Переходим к делу.

Где снаряжение для похода?

Давайте разворачивать.

Вот оно.

Перед нами огромная задача: делать и нести культуру.

Культура – это не грамотность и не словесность: мало ли у нас есть грамотных, ученых людей, но они беспомощны, они созерцательны, они – скептики. Современная культура, та, которую нам надо для переделки нашей страны, это прежде всего сноровка, способность обрабатывать, приспосабливать, подбирать одно к другому, приплочивать, припасовывать, способность монтировать, мастерски собирать рассыпанное и нестройное в механизмы, активные вещи.

БАРЧУК-БЕЛОРУЧКА СКЛОНЕН БЕСКОНЕЧНО БОЛТАТЬ.

УПОРНЫЙ ЗАВОДСКОЙ ОРГАНИЗАТОР ДАЖЕ ПРИ БЕДНОМ ОБОРУДОВАНИИ ПОБЕДИТ СВОЕЙ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ СНОРОВКОЙ.

В этом смысле и только в этом смысле и нужна нам культура, – неграмотный американец гораздо культурнее, сноровистее, чем наш интеллигент, получивший высшее образование. Не учитель, не миссионер, не оратор, а монтер – вот кто должен быть носителем и агентом культуры в нашей рабоче-крестьянской стране.

Конечно, чисто техническое понятие монтажа надо расширить, привнести в него социальный момент. И тогда развертывание всего сложного снаряжения современного культурного работника можно провести с максимальной ясностью.

Прежде всего монтер культуры должен быть искусным разведчиком.

Зоркий глаз, тонкое ухо, хорошо воспитанные органы чувств, но при всем том главное качество – внимание; слагается то, что предрешает нанизывание культуры, – наблюдательность, способность чеканно воспринимать; это противовес ленивому созерцательному ротозейству, лежебокству. Получается тип настороженного активного наблюдателя, от которого не скрыта жизнь, она динамична, даже в ее замерзшем виде она постоянно клокочет быстрыми ассоциациями, память работает как мастерская: в голове принимают и подают, кладут в стопки и увозят, сортируют и бракуют.

ЧТО ТАКОЕ НАУЧНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ТРУДА!

– ЭТО ОРГАНИЗАЦИЯ, ОСНОВАННАЯ НА СТРОГО УЧТЕННОМ ОПЫТЕ.

ПРЕЖДЕ ЧЕМ ИЗМЕНИТЬ СПОСОБЫ РАБОТ, НАДО ИХ ТЩАТЕЛЬНО ИЗУЧИТЬ.

Юность, ты не должна зевать. Ты должна всюду поспевать, ты не должна воронить, ты должна заниматься следопытством.

Наблюдательность надо закреплять, ее надо фиксировать. Быстро писать. Никуда не ходить без блокнота и карандаша. Конечно, хорошо, если бы поголовно все знали стенографию. Но если невозможно, то надо владеть скорописью. Надо уметь делать зарисовки, быстро накидывать эскизы, знать обозначения, условные знаки; надо привыкнуть к несложному графику (всегда предпочитайте блокнот, разлинованный в клетку). Надо привыкнуть при фиксировании все давать в величинах: в сантиметрах, метрах, фунтах и проч. Ваши часы, которые вы носите в кармане, сделайте нужным инструментом фиксажа. В заметках обозначайте час, минуту. Ваши часы – в то же время и хронометр. Если нет в кармане часов, посмотрите на стенные. Если и их нет, определите время по солнцу; солнца нет – по движению на улицах.

Итак – будьте фиксаторами, будьте проворными репортерами жизни. Ничего не глотайте непрожеванным.

Вы научились наблюдать, вы умеете фиксировать. Теперь надо действовать.

Действовать! Это самая характерная черта культуры, которую нам надо создать. Даже самое отвлеченное мышление должно быть конструктивным: напряжение постоянно сменяющихся акций и реакций должно быть слышно, как в напряженных стропилах крыши.

ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ВВОДИТЬ НОТ, СТАНЬ МАСТЕРОМ ХОТЬ ОДНОЙ ОПЕРАЦИИ, РАССЧИТАЙ ЕЕ И ДАЙ УСКОРЕНИЕ.

ТОГДА ТЫ БУДЕШЬ ГОВОРИТЬ ФАКТАМИ, А НЕ ЗУБРЕЖКОЙ.

Привычка к действию – это воля, воспитанная упражнением. Научиться быстро реагировать – вот главное качество психологии нашей, поднимаемой нами культуры. Это предполагает постоянную настороженность, храбрость, выдержку, чувство уверенности в себе, чувство ответственности. Сначала надо научиться быстро реагировать в статическом положении (стойте «смирно» и реагируйте действием на команду), потом поставьте себя в динамическое положение (неситесь на велосипеде и быстро затормозите и сделайте крутой поворот).

Волю надо сделать автоматически действующей. Развить в своей психике максимум автоматизма, соединенного с волей и выдержкой, это значит быть закаленным против всяких паник, против этой эпидемической трусости, которая характерна для некультурного человека.

Молодые люди, вам нужна воля, отвага и выдержка.

И вот мы подходим к самому снаряжению, поскольку оно выражено в биологической организации человека и его технике.

Тело должно быть воспитано, как рабочая машина.

Каждый должен быть гимнастом. Это дает телу ловкость, конструктивность, приучает каждый мускул и всю психику в целом к наибольшему коэффициенту полезного действия, вырабатывает автоматический регулятор движений и опять-таки храбрость.

Фартовость, пластичность движений – признак культуры человеческой машины.

ЗЕВАКИ ГОВОРЯТ О ЗАГРАНИЧНЫХ ЧУДЕСАХ И РАСПУСКАЮТ СЛЮНИ.

А ТЫ САМ СДЕЛАЙ ЧУДО У СЕБЯ ДОМА – ПОБЕДИ И ВЫДЬ ИЗ ПОЛОЖЕНИЯ С ПАРОЙ ИНСТРУМЕНТОВ И ТВОЕЙ ВОЛЕЙ.

Эти качества усиливаются при особом воспитании этой машины, какое дает, например, солдатчина, гимнастика, спорт.

Искусство физического нападения, искусство физической защиты должно быть принято неоспоримо всеми, кто не хочет делать из юношей ханжей и нищих.

Но что должно быть принадлежностью нашей рабоче-крестьянской культуры самоколонизирующейся России, – это трудовая пластика. Пусть не подумают, что это стилизация трудовых движений; нет, это живой утилитарный катехизис трудовых сноровок, которые можно прививать системой определенных движений, даже и без инструментов. Подъем грузов с земли, подъем грузов выше головы, посадка тяжелых грузов на плечи без помощи подручного, подъем пятнадцатипудового бруса вчетвером, нажимы всякого рода с упражнением на выдержку и постепенную нагрузку; вращательные движения как по горизонтали, так и по вертикали; удары – сильные, меткие, с малым и большим размахом, броски и перебрасывания– меткие, быстрые, соединенные и с неожиданностью.

Все это предрешит обработочные возможности, рабочую сноровку. Это – настоящая трудовая гимнастика, которая должна быть специфически свойственна нам – молодым монтерам культуры.

Переходим к питанию рабочей машины.

Наука дыхания, еды, питья, спанья, моциона должна быть усвоена культурной молодежью и проводиться неотступно. Несоблюдение ее должно квалифицироваться как моральная неопрятность. Курс надо брать на сильных, работоспособных, выносливых людей.

СМОТРИ НА МАШИНУ-ОРУДИЕ.

СОЗДАВАЙ МАШИНУ-ОРГАНИЗАЦИЮ.

Каждый молодой человек должен знать – как вести себя в городе, в деревне, в дороге, в походе, в диком месте, и всюду он должен быть подкован, конечно, не лекарствами, а режимом, автоматически вводящимся при перемене обстановки.

Особенно драгоценным надо признать режим работы, который так прямо можно и назвать культурой работы. Эта культура состоит в том, чтобы научиться побеждать в работе:

Давать возрастающую нагрузку, потом обеспечить мерность работы и, наконец, хорошо чередовать отдых.

Ровный ход, и в то же время победоносно-уверенный, вот что действует на неуравновешенные дикие толпы, некультурные и детски-порывистые.

Теперь мы входим в мир вещевой обработочной техники, материального снаряжения монтеров культуры. Бездарные хористы поют о машине тогда, когда их так мало и много взорвано в воздух. Этой провинциальной романтике должна быть противопоставлена позиция рабочих-колонизаторов. Рабочий-колонизатор идет в дебри своей собственной страны прежде всего сам, как ловко смазанная, выверенная, автоматически регулированная машина. Кости-рычаги, мускулы-двигатели, нервы-импульсы– все в нем активно и инструментально налажено.

К этой голове…

В эти руки…

так и рвется с верстаков и полок инструмент.

Этот корпус…

так и просит станка…

ПЕРЕД НАЧАЛОМ РАБОТЫ ВЫ ПРОИЗНОСИТЕ: «ЭТО ТРУДНО» – И УЖЕ ДУМАЕТЕ ЗА НЕЕ НЕ ПРИНИМАТЬСЯ.

А НЕЛЬЗЯ ЛИ НАОБОРОТ: СКАЗАТЬ – «ТРУДНО» И ВДОХНОВИТЬСЯ ЭТОЙ ТРУДНОСТЬЮ, В НАДЕЖДЕ ЕЕ ПОБЕДИТЬ, ИЗОБРЕТЯ СПОСОБ ЛЕГКОГО ПРЕОДОЛЕНИЯ.

Будем же воспитывать любовь не только к машине, которая часто для нас – лишь теоретическая мечта, а к инструменту, к приспособлению.

Надо возвеличить инструменты, особенно самые активные из них, обработочные.

Выдвинем молоток и нож как два главные обработочные начала. Молоток – яркое выражение обработочно-прессующего метода, нож – обработочно-режущего.

Вы приобрели науку удара, прибавьте к вашей руке еще один рычаг-молоток и работайте этой удлиненной рукой как ловко действующим прессом, приводимым в движение ловко разработанными мускулами.

Вы научились вашими руками нажимать, введите же ваш нажим – в сталь ножа и дайте твердую линию резания.

Каждый должен владеть молотком во всех разновидностях его рабочего удара: вертикально-прессующего, прессующего под углом – вперед, в тыл, в стороны.

Каждый должен владеть ножом: резать методом вертикально-нажимным, пилящим, строгающим, рубящим. Но каждый должен знать, что успех в обработках должен закончиться применением большой силы в молотке: выступает кувалда, далее механически действующий молот (хотя бы «баба»), за ним паровой и воздушный молот и гидравлический пресс.

РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ МОЛОДЕЖЬ!

ДАВАЙ ВЫПРАВКУ ВО ВСЕМ:

В РАБОТЕ, В УЧЕНЬЕ, В БОРЬБЕ.

ЮНОСТЬ!

ТЫ НЕ ДОЛЖНА ЗЕВАТЬ,

ТЫ ДОЛЖНА ВСЮДУ ПОСПЕВАТЬ.

Ловкое овладевание молотком таит жажду изобретения или применения прессующей машины.

Ловкое овладевание ножом таит жажду применения совершенных режущих инструментов и машин: стамески, долота, зубила, наконец, резца, фрезера, сверла, метчика – к сверлильным, фрезеровочным и токарным станкам и автоматам, шествующим всюду по металлу, дереву, стеклу, камню, хлопку, огню и льду.

Такой прекрасный инструмент, как топор, должен быть любим каждым юношей – агентом культуры. Топор – это ловкое прекрасное соединение ножа с молотом, резца с прессом.

Обработочный примитив ввергайте немедленно в действие, зажигая действенную жажду машины, а не разводите глупую романтику о прелестях машинизма. Машина придет к нам как награда и достижение, а не как заслуженный подарок.

Вы тогда будете в каждом лесу, в каждой реке, в каждом дворе изобретателем.

Схватывайте ловкой, сильной, уверенной рукой инструмент, его берегите и лелейте, задумайтесь над передачей ему силы большей, чем у вас есть, и, наконец, мечтайте о двигателе.

Победа придет к вам как всемогущая машина, где бы вы ни были: в Москве, в Чухломе, на реке Печоре или в кавказских трущобах.

Так вы воспитываете в себе настоящего монтера, технически сноровистого культурного работника. Монтер– это ловкий сборщик, приспособитель: из рассыпанных, часто никому не нужных вещей, брошенных, варварски искобененных или дико-нетронутых, он делает техническое чудо – он заставляет их работать.

В ПЯТЬ МИНУТ МОЖНО ИЗЛОЖИТЬ САМУЮ СЛОЖНУЮ МЫСЛЬ.

СНАЧАЛА ПОДАВАЙТЕ КОРОТКОЙ ФРАЗОЙ ГЛАВНУЮ СУТЬ. НА ЭТО ПОТРАТЬТЕ МИНУТУ.

ПОТОМ ДАВАЙТЕ КОММЕНТАРИИ И ЦИФРЫ. НА ЭТО – ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ.

Руки, на которые он смотрит как на чудесную механику, инструмент, в который он верит, и машина, которую он непременно изобретет, – вот с чем он носится всюду. В крайнем случае он выйдет из положения с одними только руками.

Надо научиться приспособлять, приноравливать, приплочивать (плотник – чудесное слово, соответствующее слесарю). Каждый ковалок, глыба у монтера пронизана пунктирами линий, чертежей, которые извнутри съедают безвольные комки энергией линий. Этих линий надо достигать, их выводить, высекать.

Начинайте науку монтажа сначала с простых, но изумительно смелых задач со списками («тысяча и один способ»), потом постигнете науку монтажных креплений: нитки, веревки, заклепки, винты, болты, гайки, пайка. Наконец, к вам придет точная наука «приплоток» – пригонок одной детали к другой, наука, которую можно постигнуть при хорошо составленной программе гораздо скорее, чем это думают.

Самый высший монтаж, это «монтирование на месте», где вы окунаетесь в механику пространства – проецирование и искусственное установление центра, установка под уровень, провешивание линий, регулирование вращательных механизмов.

Монтаж – это высшее выражение обработочных сноровок, оно должно быть самым типичным для того понимания культуры, которое нужно нам; культуры, носителем которой должны быть молодые люди нашей рабоче-крестьянской революции.

НА СОБРАНИИ НИКАКОЙ ОРАТОР НЕ ДОЛЖЕН БРАТЬ СЛОВО, ЕСЛИ НЕ МОЖЕТ ЕГО ЗАКОНЧИТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЕМ.

РЕЧЬ, НЕ ЗАКОНЧЕННАЯ ПРЕДЛОЖЕНИЕМ, – ПУСТАЯ ТРАТА ВРЕМЕНИ.

Идем дальше.

Организация.

Наши гигантские культурные задачи требуют особого «организованного человека», способного всюду выдвинуть ловкий действенный план, схему, которая через полчаса уже посажена на колеса и работает. Наш монтер должен быть портативен: его организация легка, удобна, быстра.

Научимся прежде всего развертываться на узкой базе.

Для молодости реализация планов больших размеров нежизненна и скучна до зевоты.

Надо учиться овладевать ограниченным пространством и ограниченным временем.

Эта наука теперь рассыпана во всех магазинах, с которых дерут налоги за пространство и время. Каждый приказчик – теперь – монтер времени и пространства. Каждый ларек – это почти лаборатория научной организации труда. Посмотрите на Трубный рынок: там сооружаются деревянные «небоскребы» и торговцы впихивают товар к «небу», чтобы не платить за лишнюю площадь. Каждый монтер должен знать тайну построения таких ларьков, бойких, оперативных хижин, маленьких хуторов. Хутор, расположенный в поле… Он центр. От него – радиусы в огороды, поля, службы. Колодезь надо устроить так, чтобы не только там всегда была вода, но чтобы меньше времени было на ходьбу, меньше подметок стоптал водоносец.

В мастерской на небольшом рабочем месте должно быть все под рукой, и ваша голова все же сквозь дерево и железо шкафов и верстаков видела бы так, как через стекло.

ВСЯКОЕ ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ ВЫ БЕРЕТЕСЬ, ТРЕБУЕТ: ИСПОЛНИТЕЛЬНОСТИ, ДИСЦИПЛИНЫ, ИНИЦИАТИВЫ.

ВАША ИНИЦИАТИВА БУДЕТ ВСТРЕЧЕНА БОЛЬШИМ ДОВЕРИЕМ, ЕСЛИ ВЫ НАЧНЕТЕ С ИСПОЛНИТЕЛЬНОСТИ И ДИСЦИПЛИНЫ.

Изучайте ящики для инструмента у хороших шоферов, загляните в заводские склады, полазьте там по стеллажам, где так искусно сложены сотни сортов материалов, изучайте несессеры полевых монтеров, осматривайте, наконец, подъездные пути и элеваторы, изучайте сборочные залы больших заводов, куда входят целые нагруженные поезда и разгружаются железными лапами кранов.

Мы должны в нашей практической горячей работе выработать «азбуку организации», скажем, из двадцати правил, которую должен понять каждый грамотный энергичный человек. Она должна быть приложима и в любом департаменте, и в любом овраге.

Располагать вещи в пространстве, располагать их во времени, это – организация вещей. Также должны мы научиться быстро организовывать людей. Толпа в 20 человек в ваших руках должна быть перестроена в механизм. Будьте инженерами людских масс. Надо научиться подбирать людей. Швейцар, ведущий сидячий, малоподвижный образ жизни, может быть флегматиком; курьер, наоборот, должен быть подвижным. Так их и подбирать надо.

Надо научиться быть распорядительным.

Тут дорога через исполнительность. Научись хорошенько исполнять, точно, в полной мере, с полным объемом выполненного задания. Потом будешь недурным распорядителем.

Распорядительная работа приучит уже к плановой.

Сначала исполни, потом распорядись, наконец, планируй.

ЕСЛИ ВЫ ПРИХОДИТЕ С ДОКЛАДОМ, ТО НИКОГДА НЕ ЗАКЛЮЧАЙТЕ ЕГО ВОПРОСОМ, А ВСЕГДА ПРЕДЛОЖЕНИЕМ.

Вот тогда-то и будет уже твердо усвоенная организационная сноровка.

Через стаж дисциплины к хорошему распорядительству.

Наконец, вот то, что известно теперь под именем хозяйственного расчета, это тоже надо воспитать с ранней юности.

Юность должна здесь побивать рекорд.

Имейте в своем распоряжении два рубля золотом и начните с них большое дело с верой в успех.

Страничка для записи ваших расходов должна быть уже готова. Ничего не пропускайте. Все записывайте. Выводите баланс.

Деньги должны быть в обороте. Быстрый оборот вашего ничтожного капитала означает организационную живость, успех работы в пространстве и во времени. Также надо смотреть и на вещи. Ваш инвентарь должен быть в работе. Ваше дело – это не ломбард, где хранятся вещи, посыпанные нафталином. Ваши вещи должны быть в работе, в обороте. Вещи, которые у вас находятся в вашем маленьком хозяйстве без движения, должны быть реализованы и заменены вещами, нервно работающими.

Воздерживайтесь, особенно на первых порах, чего-либо просить, клянчить.

Бейтесь за собственный страх и риск. Привлекайте капиталы потом, когда вы органически поверили в ваши материальные успехи.

ЕСЛИ В ВАШЕМ УЧРЕЖДЕНИИ СЛУЧИЛОСЬ СОБЫТИЕ, ТО НЕ ЗВОНИТЕ В ТЕЛЕФОН И НЕ СПРАШИВАЙТЕ НАЧАЛЬСТВО: ЧТО ДЕЛАТЬ; А НЕМЕДЛЕННО, В СИЛУ ВАШИХ ПОЛНОМОЧИЙ, ПРИНИМАЙТЕ МЕРЫ; ПРИНЯВ МЕРЫ, ДОКЛАДЫВАЙТЕ И О СОБЫТИИ, И О ПРИНЯТЫХ МЕРАХ.

Надо знать, как распорядиться хотя и ограниченными средствами. Надо знать, что всегда должен быть резерв, а оборотный капитал надо расходовать с толком. Надо знать, что первые траты самые роковые.

Вы взвесьте хорошенько, что вам надо приобрести: инструмент или помещение, заарендовать немедленно клочок земли или купить семенную картошку. Но подумайте еще и еще раз; может быть, выгоднее ничего не приобретать, а сняться с места, переброситься в другой район и там начать дело.

Вот со всем этим багажом, небольшим, но остро подправленным, пряным, ловко сложенным, надо идти в жизнь.

Всю юность, городскую трудовую молодежь, передовую молодую деревенщину, надо взять в работу и сказать: составляйте молодые бригады монтеров и идите по России, идите в ее нетронутые глубины, идите и развертывайте культуру в целине.

Будьте робинзонами, но подкованными войной, революцией, техникой, трудом.

Идемте же в атаку на эти необъятные пустыри.

Делайтесь детьми марша и лагеря. Хорошие молодые ноги, зоркие глаза, тренированные руки, организованная голова, пара инструмента, блокнот, справочники, ограниченный минимум денег.

Будем уметь развернуть лагерь и зимой и летом, сделать в нем комфорт жилья, порядок, аптеку, погребок, гимнастическую площадку.

ДОВОЛЬНО СЛОВ О ВЕЛИКОМ.

    ВНИМАНИЕ К «МЕЛОЧИ» –

К МИКРОСКОПУ,

    К НЕУЛОВИМОМУ.

Не будем забирать большие участки для работы. Будем предпочитать узкую базу.

И сразу – «на учет» все камни, которые валяются в овраге, гниющие бревна, валежник, брошенное железо. А из города вы привезли инструмента на 2 рубля золотом. Немедленно зарабатывайте на соседней округе, а часть рьяной молодежи пусть готовится к бою, к нападению.

Отряд «разведчиков» в неделю производит обследование деревни, волости, поселка, речки; дает экономическую географию местности, узнает, что за урожай был в прошлом и позапрошлом году, какой главный бич урожая, какие семена, есть ли огороды, кто из крестьян – пионер новых огородных и полевых культур, кто есть в округе талантливые самородки, грамотеи, есть ли школа, можно ли опереться на учителя, на совет, на деревенских ребят; есть ли в деревне кузница, как поставлена ковка, есть ли точила, какие мастеровые бродят по селам, хорошенько освоиться с дорогами, примерными хуторами.

«Разведка кончена».

Начинается «фиксаж» – отметки, расчеты, выводы, ориентировка.

Надо произвести выбор. Выбор сделан.

Решили развести огород с рассадой в ней помидор – раз; решили наладить снабжение хорошими косами всю волость – два; поставить запруду у ручья и смонтировать динамо-машину, войти пайщиком в кустарную артель с постановкой в ней ленточных пил с приводом – три; и, наконец, научить мужиков быстрым способом грамоте – четыре.

Разбиваемся на бригады.

В КАЖДОМ ДЕЛЕ БУДЬ ЛАБОРАНТОМ: ТОЧНО УЧИТЫВАЙ ТЩАТЕЛЬНО СОБЛЮДАЙ, ПОСТОЯННО СОПОСТАВЛЯЙ.

В каждой бригаде – «старший», наиболее ловкий организатор с твердым, но ровным характером. У него «подручные» – спецы на исполнительность и мастерство; у него же молодые агенты для связи мелких поручений, курьерства.

И начинается работа.

Наш культурный лагерь живет штабной жизнью, бригады пионерствуют.

Лагерь становится фабрикой инициативы, фантазии, суровой лабораторией; бригады – дисциплинированные работники, молодые подвижники культуры.

Лагерь все время держит связь с городом; он даже мечтает о собственном радио, у него то и дело появляются маленькие, но драгоценные посылки книжек, газет, прикладных руководств, идут снимки, устанавливаются проекционные фонари, а вместе с тем около него выросла и маленькая усадьба, лагерь стал чудодейственным хутором.

В лагере есть свои горя, есть неудачи, есть дни отчаянной тоски, но есть победные праздники, успехи. И вот тогда-то наши молодые монтеры делают выступление.

Они идут «ошарашить» деревни, идут к ближней железнодорожной станции, всюду со своим плакатом, с вещами, граблями, топорами, отточенными косами, наждаками, с ручными приводами, с книжками, с ораторами, говорящими с тумбы, – кратко, ловко, зазывающе, но не больше пяти минут.

СОВРЕМЕННАЯ ТЕХНИКА НЕ ЗНАЕТ «КРАСИВЫХ ИЗДЕЛИЙ»; ОНА ТРЕБУЕТ ТОЧНОГО МЕТОДА ОБРАБОТКИ.

Самый лучший вид агитации – это агитация успехом, демонстрация достижений. Самая опасная агитация – похвала своему делу авансом.

Мы живем своим активным лагерем. Наши бригады в гуще пустырей и разбуженных деревень.

Но мы не одни. В других дальних дебрях есть наши сподвижники. Мы с ними в связи. У нас есть свои почтовые оказии, свои циркуляры, инструкции. Мы мечтаем об особой газете для культурных монтеров, газете, где есть хроника нашего монтажа на всю Россию – от Белого моря до Черного, от Карельского края до Камчатки. У нас есть свои гонцы, съезды, мы ставим огромное издательство. Нам весело, нам уже не жутко работать. Наше движение захватывает все новые толщи молодежи. На нас обратили внимание взрослые, седые люди.

Из наших работ появились на местах здоровенные проекты прокладок шоссейных путей, осушки болот, районных электрических станций, технических школ. И уже за эти дела взялись общества с большими капиталами, со знатоками, с заграничными пришельцами.

О, тогда не будут, не будут пытаться покупать Россию так дешево, как пытаются покупать теперь.

Мы разбудим и поставим на ноги всю взрослую деловую культурную интеллигенцию, инженерство будет считать нас смелыми разведчиками, мы будем в авангарде возрождения нашей страны.

УЧИТЫВАТЬ

  ВРЕМЯ –

    ЗНАЧИТ

      ДОЛЬШЕ ЖИТЬ.

  ВАЖНО

НЕ ТОЛЬКО ДАТЬ ОТДЫХ,

  НО И СООБЩИТЬ ЕМУ УСТАНОВКУ –

    ЕГО ОРГАНИЗОВАТЬ.

Но мы оборотимся и в другую сторону. Детям будем давать читать книжки про наши успехи. Мы создадим увлекательный мир «культурных приключений», изобретений, битв и побед. Эти поэмы будут первыми книжками наших детей, и каждый из них будет уже в комнате иметь несессер с альбомом чертежиков, стамесок, топориком, зажигалкой, пучком веревок, – он помешается на постройке маленькой динамо из 4 аршин проволоки.

Надо пропитать, прорезать всю страну, все дома, все детские сны, все игры мальчиков и девочек, все праздники этим культурным походом. Пусть все дети поверят, что не елки им надо рассвечивать восковыми свечами в святки, а освещать электрическими лампами необъятные леса и поля и заражать их гомоном топок, колес, все ломящей работы.

Основные пароли этого движения должны быть: дисциплина, инициатива, работа.

Инициатива вначале, работа потом, дисциплина всегда.

Кодекс дисциплины должен быть суров, беспощаден; инициатива должна вырасти в науку, работа должна проводиться на основе тренировки.

Величие движения сразу предстанет во всей своей героической силе, если будет покоиться на совершенно исключительной вере в молодые силы. А поэтому не надо никаких шефов, никаких материальных попечений, каждый участник должен делать хоть маленький, но взнос, а организация делает этим взносам немедленный оборот. Шефство можно признать лишь как вербовочные опорные базы, но не шефство-кормежка. Шефство часто носит в себе черты низкопоклонства, нищенства, чванства. Движение монтёров должно быть пропитано гордостью, верой 6 силу порыва и работы.

ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ ПОБЕДИТЬ, ДОСТИЧЬ, – ТРЕНИРУЙТЕСЬ, ВЫРАБАТЫВАЙТЕ ВЫДЕРЖКУ – ВЫ ПОБЕДИТЕ, ВЫ ДОСТИГНЕТЕ.

Мы сделали революцию, мы поднялись и продолжаем поднимать низы на создание новой, невиданной жизни. Но необъятные просторы дикости давят рассыпанные в дебрях топки нашей культуры.

Двинемся же с молодым батальоном в разведку и бой.

Сегодня же поверим в удачу.

Порукой победы: наши неугомонные рабочие руки, красавец топор, молодые лбы и упрямые затылки.

В МАШИНЕ-ОРУДИИ –

    ВСЕ РАССЧИТАНО И ПОДОГНАНО.

БУДЕМ ТАК ЖЕ РАССЧИТЫВАТЬ

    И ЖИВУЮ МАШИНУ – ЧЕЛОВЕКА.

Бьет час^*

Россия психологически вступила в такую полосу, которая требует разряжения. Картинно-героический, иллюминационный период революции прошел. Наступила эпоха созиданий, работы. Но она лишь декларирована, она не обозначена в широком действии, методической воле.

Несмотря на всю сложность внутренних политических и социальных окрасок, есть черты, покрывающие одним настроением самые различные группы и слои населения. Этим настроением заражены в значительной степени и революционеры, и контрреволюционеры, попы и атеисты, старики и юноши, рабочие и капиталисты, простой поденщик и советский сановник.

Эта черта – раздумье, неверие, скептицизм, ожидание.

Даже партийные рамки, по-видимому, не способны обеззаразить широкие массы от этих настроений.

Как безумно мало людей, помешанных на одной определенной организационной идее! О, как мало их, тех, которые способны «долбить». Безумная чехарда перемен амплуа, положений с разными подходами, заданиями продолжается. Только вчера еще он был председателем треста, завтра он уже занят организацией труппы; сегодня он спец по калориям, завтра заведует банями. Революционная эпоха требует, конечно, скачки, но наступила эпоха отстоя, и универсализм превращается в надоедливую паутину.

Время требует инициативы, находчивости, распорядительности, а миллионы образованных, знающих, смышленых людей пребывают в спячке; чтобы их заставить задуматься, воодушевиться, надо чуть не обливать кипятком или во всяком случае составлять протокол.

Но всего тягостнее – скептицизм, неверие. Огромные массы работников теперь пребывают в состоянии косного ожидания сторонних неведомых сил. Они убеждены, что придет заграница и «даст»; придут какие-то люди и «ох, и заработают». Чем пассивнее люди, тем больше у них всяких ориентации на внешние силы. Бог теперь «отменен», но вместо бога явилось ожидание урожая, который перевернет Россию и покроет лаком все крестьянские лапти, божественное начало вкладывается во всякого «иностранного представителя» (у которого главная контора в Риге, а отделения в Нью-Йорке и Константинополе); считается признаком политической зрелости вместо «Отче наш» говорить высоким стилем о «солидных капиталах» Антанты и Америки.

Подавляющая масса интеллигенции оказалась неприспособленной ни к темпу войны, ни к темпу революции, ни к темпу нашего возрождения. Психология тихо мерцающего огонька провинциального просветительства, мистического радикализма, земской, третьеэлементской неряшливости сказалась в эти годы мировых событий лишь как лень обывателя, убаюканного тихим мерцанием домашних занавесочек и чеховских «настроений».

И теперь, когда война и революция так зло надругались над пацифистскими корнетами, мечтавшими о «небе в алмазах», они кончили скепсисом.

Конечно, те, кто изо дня в день повторяет, что «шапками закидаем», те – тоже ротозеи, те тоже Иванушки-дурачки, но между этими двумя позами – провинциального самохвальства и философского хныканья – есть третья, настоящая рабочая поза: неотступного труда и веры.

Хныканье и скептицизм идут рядом с организационной и бытовой неряшливостью. В разоренной бедной стране мы ведем себя так, как будто земля стонет под тяжестью амбаров. Нам вовсе не некогда, мы не спешим. При каждом вопросе, даже архислужебном, мы прежде всего даем реплику: «а? что?». И первой мыслью является вовсе не действие, а попытка отпарировать усилие и действие. «А может быть это и не надо», «А если там скажут»… Словом, вместо простых слов: «слушаю», «да», «нет», – целая философия; недаром у нас в России так много философов и психологов. Быть может это обратная сторона пассивности, неповоротливости. Быть может эта философская загруженность – просто путанность, неряшливость мысли.

Бытовая неряшливость – наше главное зло. «Это мелочь, это пустяк, это поверхностно – требовать, чтобы стол был чистый и бумаги в порядке», говорят столичные, уездные и деревенские россияне, все время разрешающие мировые вопросы. Каждая аккуратность и требовательность– это «бюрократизм», говорят неисправимые декаденты, не представляющие даже, что в Европе и Америке уже есть миллионная армия бюрократов, работающая с точностью до минуты, что пролетариат и заводская администрация входят и выходят в ворота тысячными толпами в течение 5 минут, что вся трудовая Европа без гудков и звонков ложится спать в 10 час, в 6 час. утра уже покупает газету и садится на рабочий поезд.

Пора же, пора нам спохватиться! Пора создать культурные бригады из тех немногих, что приемлют новый темп жизни, новую четкость его шагов, незасоренные линии движений, которые умеют превращать время в пространство и пространство во время. – Что случилось у нас в России?

Пронесся военно-социальный смерч. С небывалой силой разрушения. Но, к удивлению многих, он не только сохранил свой организующий кратер, он стал обладать невероятным голосом призыва, энергии, воли.

Требует, настаивает.

Конечно, оглушенные не слышат, обожженные лечатся, у многих гноятся души. Есть много таких, которые не соразмерили прыжки, вывихнули ноги и записываются в разряд успокоившихся старичков.

И все же ураган говорит, говорит.

На все эти девять тысяч верст от Петрограда до Владивостока он режет слова:

К ударам, к работе!

И есть уже люди, есть суровые работники новой эпохи, сверлящие своим упрямством ржавые руины разрухи: они рассыпаны по всей России, но лишь не выступили сыгранным хором.

Мы их видим.

Вот они.

Управляющий заводом, сумевший создать новый цех в годы упадка.

Мастер, стоявший на посту в мастерской изо дня в день, как капитан на рубке в шторм.

Рабочий или работница, пробивавшие своими руками и станком трудовой кавардак, как ледокол северные льды.

Строитель станции, работавший под смешки и хныканье кумушек.

Огородник, взрастивший в эти годы кукурузу в районе Москвы и помидоры в Вологодской губернии.

«Спецы» – далеко не коммунисты, но полюбившие новую Россию и новое государство и отдающие себя безо всяких задних мыслей.

Изобретатели, лаборанты, двигавшие науку с юношеской радостью.

Учителя и учительницы, жившие в холодных сараях на корке хлеба, но создавшие армию нового юношества.

Наконец, артисты театра и литературы, говорящие языком конструкций и напора.

Они – эти люди – и есть настоящий командный взвод нашей страны.

К невыстроенным толпам, к разбросанным колоннам народа они бросают жесткую речь:

– Долой панический ритм, от кампании к кампании, от урожая к урожаю, от дождя к дождю, долой все недели чистоты, недели вши, как в древних святцах, долой безверие, ржавчину психики, путаную ходьбу и ротозейство.

К голой методике, тренировке, неотступной, как метроном.

Взять торжественный клокот народного пафоса, всю дерзость революции, пропаять их выверенным колебаньем, ровным нажимом.

И все это – в открытой воле, идущей сквозным маршрутом.

Курс на характеры, курс на* активных строителей жизни,

Если их нет, их надо родить.

Всюду, на каком угодно месте России надо начать работать, надо брать жизнь приступом, осадой, осадой методической, упрямой.

Нет железа – делайте из дерева. Не просите и не ждите. Нет носков, берите портянки, но свертывайте их на ноге артистически аккуратно.

При усилии, или, вернее, при суровом насилии над собой, можно, очутившись в лесу только с огнем, ножом и с полпудом хлеба, развернуть через полгода настоящее хозяйство. Только надо вдуматься на другой же день, как крепче устроить упорные колья для костра, состряпать лопату, смастерить дом, набрать съедобных листьев, ягод и кореньев и даже устроить аптеку.

Надо стать ловкими сыщиками жизни, уметь быстро ориентироваться и развертываться.

Надо взять богатый материал военного быта, где люди приучаются быть храбрыми, расторопными и волевыми.

Надо пробудить дух практического искательства, не молиться ни на авось, ни на дождик, ни на дядюшек с Темзы, а непрестанно вырубать фиксированный лозунг до полного его материального одеяния. Неотступно. С передышками, но не отставая.

Все граждане необъятной страны, заводские работники, граждане полей, лесов, интеллигенты. Лучшие, отборные, сильные.

Идемте же на приступ. Жизнь надо перевернуть. Будемте боевыми, настоящими культуртрегерами. Без тени сентиментализма, жертвы… Идемте через пни, овраги, ржавые болота, спаленные поля – с суровой решимостью новой культурной пехоты. И мы победим, мы выживем. Мы заразим сытых, но анемичных, воскресим голодных, у них вздрогнут измочаленные руки. Мы поставим же, наконец, на колеса эту телегу, которая зовется Россией.

Надо вызвать особое движение, главным лозунгом которого был бы труд, но труд с настроением непреклонной размеренности, вызвать к жизни новых трудовых организаторов, ненавидящих малокровную умозрительность доморощенных схем и влюбленных в практическую подвижность дела, граничащую с изобретательством.

Выпрямляйтесь, вставайте же всюду, вставайте с орудиями, с теми, какие у вас в руках. Нет мотора – двигайте ногами, нет плугов – копайте лопатой, нет карандаша – пишите углем или старым кирпичом. Немедля – всякий замысел облекайте в материальную оболочку.

Теперь можно заражать народы только постройками, только орудиями и только в крайнем случае голым словом, но и то непременно категоричным, волевым, как шприц входящим в расслабленное тело.

Стройте организации, объединяйтесь. И не пишите длинных положений, инструкций и уставов. Называйте эти организации: «Грабли», «Сапог», «Сено», «Мостовая», «Пропеченный хлеб», «Здоровая книга», «Короткая фраза». Берите себе в товарищи тех, кто не дискутирует, а репликой кроет два вечера прений, кто понимает вас с полуслова, берите из тех, кто держится «смирно» и впился глазами в грядущую победу.

Начинайте дела без ханжества, веселее, непременно создайте материальный эффект с тем, что есть сейчас под руками. Создадите – тогда из закоулков выходите на большие дороги, у вас вырвется слово, команда, – к вам придут, и не за помощью, не за куском хлеба, а придут как взбудораженные компаньоны вашего неумолимого марша.

Организуйтесь, будьте портативны. В жизни, как в походе. Техники, рабочие, сплачивайтесь для дела. Если вас гнетет казенная неповоротливость учреждений или грузность предприятий – организуйтесь в свободные промышленные колонны и упрямо бейте неустанным долотом воли.

Крестьяне, земледельцы, агрономы, на ограниченных участках будьте смелыми робинзонами и заставьте землю вас слушаться, независимо от матушки-засухи.

Военные работники – от командира до рядового – в шеренги! Внесите вдохновенность в ваш строй и покажите, что в стране, лишенной машин, вы – лучший механизм, заставляющий людей четко работать, кратко, но понятно говорить, закалять характер. Сделайте армию корпорацией настоящих тэйлористов с размеренным шагом, очерченным движением, волевым жестом.

Профессора и учителя! Бросьте принципиальное непротивленчество ваших трудовых школ. Рядом с беззаботной прогулкой ребенка по истории культуры делайте ему принудительные прививки энергии и работайте по педагогической инструкционной карточке. Как занимаются культурой животных, так же надо заниматься культурой людей.

Врачи, фельдшера, акушерки! Рядом с вашей наукой о лекарствах учите каждого пациента, учите всех здоровых – как надо дышать, как надо спать, как научиться мало есть и в то же время хорошо переваривать и быть сытым, научите каждого минимуму хирургии в своем собственном организме.

Юноши, девушки, бегите из комнат, каморок, бегите из тысячи ваших закопченных слащавостью и манерностью студий, бегите на улицы, площади, поля, манежи и организуйте полчища бойскаутов и всевобучистов, где ждет вас испытание в смелости, расторопности, где от вас будут требовать гимнастической настороженности и ежеминутной готовности к действию.

Взрослые граждане, выбитые из колеи интеллигенты, все вы – батальоны нищих, ходящие с мешочками по городам, обыватели, желающие все до одного стать торговцами, – вы провалитесь, вы сгниете, если будете продолжать так дальше. Вы у черты рока. Беритесь, пробуйте по-новому силы в новой России. Перемените еще раз ваше социальное положение и, закрепив его, безоглядочно начинайте работать и вспахивать наши равнины.

Равняйтесь же все на этот стиль.

К восстанию, настоящему вооруженному восстанию против тины апатии, ржавчины голода! Равнение быстрое.

Дискуссия в перерывах. Для полировки крови.

Всякий, кто примет это равнение, тот – маршевой солдат страны, идущей к подъему… Всякий другой, кто не поднимет эти знамена, всякий другой – лишь влюбленный в голодную берлогу лежака.

Так говорят и делают немногие упорные, что родились и крепли в эти огненные годы. Их слова сказаны.

БЬЕТ ЧАС. БУДЕМ ЖЕ СТРОИТЬСЯ!

ЧЕЛОВЕЧЕСТВО НАУЧИЛОСЬ ОБРАБАТЫВАТЬ ВЕЩИ. – НАСТУПИЛА ПОРА ТЩАТЕЛЬНОЙ ОБРАБОТКИ ЧЕЛОВЕКА.

Народная выправка^*

Почти восемь лет прошло с начала мировой войны. Но это не годы, это – пронесся век. В июле 1914 года наш материк сразу дал сумасшедший вольтаж, а через месяц он был изрезан шеренгами, колоннами, окопами и блиндажами.

Канонада, кажется, выворачивала Монбланы. Ученые, писатели, попы, инженеры, рабочие, крестьяне – все заработали, как в тифозной горячке. «Снарядов, снарядов!» – вопила пресса и гудел телеграф. Около одного Вердена пушки выбросили столько металла, сколько вся довоенная Россия добывала в течение года…

Под ружье встало сорок миллионов человек. А Европа и Америка готовили вторую сорокамиллионную смену…

Россия ответила революцией. И к удивлению многих здесь, кроме пения марсельезы и красных флагов, пронеслось настоящее черное знамя грязи, копоти, гражданской войны, голода, людоедства.

Революция вместо отдыха потребовала еще большего напряжения, она взывала к неистовству и бешенству ударов.

России выпало на долю испытать самые кошмарные маневры войны и самые неистовые маневры революции.

Историческое испытание этих восьми лет для нас обозначено рекордом смерти и рекордом голода.

История брала свой реванш. Нельзя в этот век, рассчитанный, выверенный, сурово-методичный, продолжать нашу деревенскую идиллию. Нельзя было дремать и жить от Пасхи до Пасхи, а после Пасхи – «на родину в Рязанскую губернию».

Мы даже и забастовки наши проводили весной и летом. Зимой работали, а летом… борьба… вместе с побывкой на родину.

Между тем, хотели мы или не хотели, а революция прошла под хозяйственным флагом и, сначала идя большим валом, от полосы к полосе, все больше подходила к хозяйственной методичности, к «мелочи», к «тихой сапе» и тренировке.

Революция экспериментально, почти лабораторно доказала, что за стихийные подъемы и стихийные реакции в нынешние времена придется расплачиваться катастрофой культуры.

И когда два года тому назад резко обозначился интерес к научной организации труда, к «производственной пропаганде», «производственной идеологии» и потом также резко спал, это были те же полосы «по-российски». Тут была и наша широкая ретивость, поскольку это задело широкие массы, тут была и беспомощная оранжерейность, поскольку об этих вещах заговорили нечесаные молодые люди и романтически настроенные девицы.

Теперь со всем этим стало тихо, тихо до беспамятства.

Но все-таки здесь была догадка. Мы дошли уже до границы, мы накануне новой эпохи, когда придется говорить не день, не два, даже не года, а десятилетие, и не только говорить, а делать новую, невиданную до сих пор культуру – культуру трудовую.

Это будет новое социальное движение, это будет стиль наших заводов, наших казарм, школ, специальных обществ, народных гуляний, театров, манифестаций. Оно потребует мобилизаций, потребует своеобразного партизанства и, наконец, даст настоящую трудовую армию, которая теперь просвечивает лишь дымкой исторического замысла.

Вот вкратце контуры этой грядущей культуры, которой должна венчаться наша революция.

Надо воспитать мелкую настороженность к жизни, к самому обыденному ее проявлению, утопить эти разлагающие философские обобщения. Вы идете по тротуару, а крестьянин идет болотной тропой: посмотрите, не два ли разных типа ваших походок – прямая поступь горожанина, рессорный шаг крестьянина; объясните – почему это и скажите, какая походка приемлема для дальних походов. Подходите к станку. Фиксируйте ваше внимание только на резце и стружке и сделайте то же самое при тихом ходе. И так изо дня в день. Отчеканивайте ваши впечатления. На завтра их фиксируйте, окрасьте их повторным, проверочным наблюдением. Можно быть уверенным, что вы из наблюдений хотя бы над криком торговок на базаре создадите особую науку или, во всяком случае, самый базар построите с учетом всего, что на нем происходит. Наблюдению надо учить всех школьников, всех спортсменов, всех солдат, всю рабочую молодежь, всех рабочих и крестьян, всех граждан. И особенно наблюдению работы с попыткой ее быстро передать, запомнить хотя бы в десятой части.

Что угодно: заводской резец, сверло, топор, молоток, лопата, карандаш, цеп, удило – все это надо признать нашим человеческим сокровищем. Культура орудия шла веками и тысячелетиями, ее создавала стихийная инерция всего человечества. В наше время необходимо изучать какой-нибудь плотницкий топор так же, как биологи изучают кровь, как физики – закон магнетизма. В школах надо наблюдать за детьми, на каком орудии останавливается их внимание, закрепить этот интерес и толкать к изобретениям в этой области. Каждое маленькое изменение дает переворот в обработочной технике. Очень распространена банальная мысль, что скоро не нужны будут орудия, все станет делать машина. Но здесь обывательское недоразумение. Ведь все орудия, все обработочные машины, это – интуиция человеческого тела, человеческого организма. Если даже машина будет триумфально торжествовать, то изучение примитивной инструментовки и механики человеческого тела, может быть, станет еще более внимательным.

В настоящее время обработочные орудия мало любят. А в заводах их ненавидят. И так безнадежно застыли в своей эволюции все эти молотки, рубанки, топоры.

Надо создать в наше время целый культ орудий, создать серьезную новую науку о законах работы орудиями.

При современной культуре, особенно в России, человеческий организм, находится в жалком положении. Им интересуются главным образом врачи, или, вернее, лекаря, и интересуются по должности, Так, много говорят о растрачивающихся силах, об экономии труда. Но ведь первая наша задача состоит в том, чтобы заняться той великолепной машиной, которая нам так близка – человеческим организмом. Эта машина обладает роскошью механики – автоматизмом и быстротой включения. Ее ли не изучать? В человеческом организме есть мотор, есть «передача», есть амортизаторы, есть усовершенствованные тормоза, есть тончайшие регуляторы, даже есть манометры. Все это требует изучения и использования. Должна быть особая наука – биомеханика, которая может культивироваться в изысканно-лабораторной обстановке, а может быть поставлена и в любой домашней комнате на вольном воздухе, на площадке, в любой мастерской. Эта наука может и не быть узко «трудовой», она должна граничить со спортом, но спортом, где движения сильны, ловки и в то же время воздушно легки, механически артистичны.

Количество пота, выделяемого при работе, часто говорит не о том, что работа трудна, а о том, что именно нет культуры труда. Мы часто работаем как дикари. Мы не совладали с простой вещью: как установить удобное дыхание при работе; такая установка делается спортсменами и борцами; она применена к чрезвычайно ограниченной части балующегося человечества и не применена к работающим классам. Наше дыхание очень часто не питает и не облегчает работу, оно препятствует работе.

Мы страшные варвары в распределении наших усилий. Мы «наваливаемся» на работу или уже просто «волыним». Надо приучиться к легкому распределению наших усилий.

И как это ни странно, мы не умеем отдыхать. Можем ли мы так лечь на кровать после работы, чтобы сразу отпустить все мышцы и почувствовать, что весь корпус беспомощно проваливается вниз?

Необходимо провозгласить не только академическую, но бытовую, социальную науку об энергетике работника.

Почему, почему горы книг написаны о тепловой энергии, q топках, котлах, паровых машинах, электричестве, антраците, белом угле, электрификации и ничего не написано об энергетике работника?

Почему все заборы заклеены афишами о фарсах, а на заводах нет ни на одной стене, ни на одном верстаке ни одной строчки, как добывать и как расходовать живую человеческую энергию? И это в стране, которая зовется рабоче-крестьянской!

Сортировка характеров, определение психологии работающего человека и хотя бы приблизительный совет (правда, не гадальческий), куда и как поставить человека, должны стать обязанностью школ, военных частей и заводов. При такой постановке и кретин найдет свое место, и сумасброд найдет подходящий бассейн.

Мы должны биться за создание особых графиков рабочих настроений, создание особых кривых работы, создание особых психологических приемов, как «входить» в работу.

Наконец, каждая профессия, каждая рабочая операция, каждый трудовой прием должен иметь свое подходящее настроение, требовать свой характер.

Но вот где настоящая целина, где не ступала нога ученого и практика. Хоть родить, да надо сделать эту науку о трудовых учебных тренировках. Есть тренировка скрипача, танцора, акробата, фехтовальщика, но нет самой главной тренировки – настоящего труда. Надо распространить на все наши рабочие и крестьянские миллионы особые тренировочные рецепты, – как тренировать, воспитывать, обучать правильному удару, как обучаться быстро нажиму, как научиться распределять давление. Во всем народе надо распространить дешевые тренировочные модели трудовых упражнений. Если прежде «гимнастика Мюллера» была в комнате барчука или любителя, тренировочные модели должны быть не только в заводах, а в каждой крестьянской избе. И пусть эта новая настоящая трудовая педагогика двинет народную культуру так же, как двигала ее какая-нибудь прививка против эпидемических болезней,

Нашу страну, глубоко деревенскую, захолустную, где порой, кажется, пропадают целые уезды, где вдруг «открывают» стоверстные незарегистрированные лесные участки, нашу страну надо огородить, надо урбанизировать.

Кратчайшая линия, выигрыш пространства, законы движений многих тел с разными скоростями и встречами по ограниченному количеству линий, распланировка и расстановка на крохотном участке сложного предприятия – вот кодекс новой инженерной науки о постройке движений. Эту науку надо знать солдату, городскому голове, милиционеру, швейцару, командиру, сельскому старосте, а не только строителю железных дорог и телеграфному мастеру.

Вот комплекс той культуры, за которую надо биться нашей стране. Если она не усвоит этот новый инженерный тон эпохи, если снизу доверху не будет поставлено воспитание всего народа, если не будет методически прививаться эта народная выправка, нас объедет горожанин Европы и Америки, горожанин далеко уже не так развитый и знающий, но ловко портативный и тренированный.

И как бы мы ни спорили о том строе, в котором теперь живем, ясно одно: его социальное содержание требует новой культуры, пропитанной работой, энергией, выдержкой.

ОРГАНИЗАЦИЯ –

ЭТО

ЛИНИИ,

ПО КОТОРЫМ БЫСТРО ХОДЯТ

АВТОМАТЫ

ТЕХНИЧЕСКИЕ, МУСКУЛЬНЫЕ, НЕРВНЫЕ.

Восстание культуры^*

Молодая страна с непроходимым пластом тайги, с четырехсоттысячеверстными реками, с бескрайними равнинами, по которым на бешеных ходулях мчатся бураны, страна, чуть вышедшая из стадии кочевья, – европо-азиатская громада, – Россия, где по уши завяз и чуть не утонул в болоте Петр I, – эта страна издавна звала к гигантскому революционному жесту.

Галерея больших людей шла, отмеривая столетия, зарева восстаний маячили народу, пока, наконец, зенитным огнем не испепелила величайшая из всех революций трусливую хлюпость зевак и созерцателей.

Вдохновленная революцией власть, подлинное дитя социального восстания, должна поставить задачу – как обрабатывать эти восставшие массы, как сообщить им новую науку быстрой самообработки. Чтобы не только победить. А побеждать непрерывно.

Что же бросать в массы?

Какие обработочные методы и какие элементы обработок?

– Прежде всего сила.

Сила без кавычек, самая настоящая, элементарная, физическая сила.

Долго, слишком долго жили в ханжеском отрицании силы.

Сила должна быть элементом всего социально-культурного движения. Ее надо реабилитировать, делать, воспитывать, поощрять. Пусть все массы научатся ощущать силу, дышать этой силой, знать ее грубый восторг.

Сила должна создавать работу.

Методическая работа мускулатуры, наука отдыха, наука рабочей мобилизации, моментальной иммобилизации, работа изолированным участком, работа, проведенная в порядке уплотнения функций.

Ловкость – вот что должно быть наиважнейшей идеей культуры. Ловкость это – искусство конструировать движения, искусство, которое поддается практически беспредельному успеху, теоретически обрабатывается до микроскопической точности.

Если силу мы можем трактовать, как преимущественно физиологическую функцию, работу – как физиологию, осложненную психологией (искусство регулирования движений), то ловкость – это динамическая психология, самое важное качество века, в котором выступают классы, желающие не умирать, а биться.

Из всех этих элементов вырастает совершенно неизбежно храбрость.

Нанесение удара, при котором надо преодолеть нерешительность, проведение движения с уверенностью за каждый атом работы, чеканная меткость – социальная уверенность класса, сделавшего революцию. Далее мы отмечаем зоркость, следопытство, как результат долгих социально-политических упражнений и стратегических хитростей, битв. Зоркость необходима простая, незамаскированная, такая, какая есть у дикаря или у европейца, воспитанного в бойскаутизме.

И, конечно, недостаточно быть силачом и ловкачом, надо в наше время иметь качество монтера, человека, способного быстро собирать, монтировать, конструировать, изобретать, быть молниеносно находчивым, обладать запасом житейски-необходимой фантазии и подкованной памяти.

Все эти качества создают организационную сноровку, расчетливость.

Это не та сноровка и расчетливость, которую знает европеец или американец. Нет, это нечто высшее. Там эти качества воспитались в обстановке экономической борьбы на фоне известных отстоявшихся норм. У нас идет экономическая борьба, требующая ежеминутно новых ориентировок, ибо эволюция форм и организаций безостановочна.

Надо создавать армии физических, психологических и организационных силачей.

По этим линиям надо воспитывать, тренировать, надо делать подборы работников культуры.

Набор этих армий должны дать социальные низы, главным образом рабочая молодежь, которой надо кинуть декларацию: будь смелей, стреляй дальше, в самые запретные дали!

В форме новой своеобразной робинзонады. Мы должны быть колонизаторами своей собственной страны. Мы, – конечно, нас небольшая кучка в аграрном пустыре, – автоколонизаторы.

У нас есть превосходная свежесть идей, мы молоды, но у нас нет материального могущества Запада и Америки, закованных в блиндажи, рельсы и швеллера. Но жить нам надо. Нам надо воскреснуть, поднять к небывалой жизни огромный материковый пласт. И еще больше. К нам явно тяготеют азиатские народы. Они нас считают испытанными забияками в борьбе с империалистическими Плюшкиными. Мы – вожаки огромной миллиардной массы людей Европы и Азии.

И в то же время мы находимся в неслыханной схватке с технически-вооруженным культурным врагом – Европой и Америкой,

Они уверены, что нас раздавят. Их уверенность растет.

Надо призвать на помощь то, что мы можем иметь: силу, работу, ловкость, храбрость, зоркость, организационную сноровку. Надо взять на магниты революционные низы.

И надо постараться, даже не имея технических материальных запасов, с этими качествами разрешить нашу культурную проблему. Именно так, а не иначе теперь стоит вопрос. Самое рождение техники мы должны поставить в зависимость от работы перечисленных выше качеств.

В Европе и Америке есть явления, штрихи, которые позволяют нам реальнее представить организационное выражение тех качеств, о которых мы говорили выше.

Прежде всего спорт.

Можно не спорить о его формах, но лишь признать, что он обязателен как элементарная грамотность. Десятитысячные толпы должны смотреть на выставки тела, энергии, ловкости и мужества. Цирки, бега, состязания, игры, борьба, жонглерство – все это надо принять без благочестивых идейных прений с православным душком.

Бойскаутизм. Потрясающая идея юных робинзонов, изобретателей, суровых игроков и подвижников, бойскаутизм родился как синтез европейской культуры с колониальным дикарством. Его надо взять весь целиком, кроме ханжески-патриотических и поповских элементов.

Интерес к примитиву, к обыденному. Этому надо поучиться и у Германии (безмоторные аэропланы) и у Америки (упрощение производства), но настоящий пафос этого интереса надо создать у нас. Молоток, клещи, колесо, карандаш, спичка, полено – все это надо заставить изучить с точки зрения открытия в них сенсаций, о которых обыватель и не подозревает.

Нам надо создавать особых «дельцов» культуры, не этих писателей популярных компиляций об идеях, которыми наполнены теперь магазины, а талантливых творцов-монтеров практических систем по всем линиям культуры.

Любовь к труду, к конструктивной легкости физической работы, работы опрятной, артистичной.

Дело ведь идет о перевороте. Дело идет о невиданном новом пласте культуры. Дело в том, чтобы каждый гражданин-ребенок или даже гражданин-юноша своевременно прошел (поступил он в школу, или нет, это все равно) особый «призыв» к труду, аналогично воинской повинности. Его надо окунуть в систему тонко разработанного тренажа. Надо создать общеобразовательную подготовку, имея которую каждый подросток мог бы быстро овладеть любой профессией.

Эта наука будет иметь целый ряд новых дисциплин, невиданных, неслыханных, но крайне простых и в то же время культурно-революционных.

Надо научиться ловко, сильно и метко ударять, пройти науку удара. Несомненно, появятся талантливые рабочие и профессора, которые напишут на эту тему интересные книги. Надо научиться нажимать; воспитать мускулатуру и психику для тонких нажимных обработок. Далее пойдут методы вращений, подъемов, натяжений, переносок на большие дистанции, передвижений, подач и, наконец, микроподач.

Мы увидим тогда, как совершенно естественно образуется социальный подбор: будут создаваться бригады ударщиков, нажимников, приплотщиков, монтеров; сорганизуются отделения конструкторов, микромоторников и проч. Вот тут-то и родится спасающий нас интерес к примитиву, пустяку, из которого можно делать чудеса. Мы тогда-то создадим массовый институт ратников культуры. У каждого ратника должно быть свое оружие, свой ранец, свой несессер культуры.

В этом чудесном ларце, может быть, будет много инструментов, может быть, – целый мир приспособлений, но они сложены в такой уплотненный технический погребец, что будут не больше маленькой корзинки. А могут быть и другие виды несессера. В них будет мало, до безумия мало приспособлений, но в то же время «тысяча и один» способ монтажа. Может быть, – две спички, один камень, палка и все.

Ратник воспитан. Он так стренирован, что моментально может усвоить мобилизационно-психологическое состояние, встать в «смирно» и заработать. Ратник – изысканный комфортный пионер. Он сделает из соломы и земли шалаш и так в нем развернет работу, что шалашу позавидуют мастерские и заводы.

Ратники могут работать партиями. Они могут странствовать. Они могут быть колонизаторами, они могут смонтировать кареты скорой культурной помощи, вагоны помощи, шатры помощи, котомки помощи… Их можно в известный момент рассыпать по улицам, городам. И улицы должны быть культурно завоеваны, сначала демонстративно, затем прочнее, солиднее.

Ратники должны знать свою культурную «тревогу». По газетному аншлагу, по условной фразе в депеше они должны встать и мчаться для подачи культурной помощи.

Хочется утверждать со всей решительностью и резкостью, что у нас уже бродят дрожжи этих идей, стимулов и жестов. Но они не спаяны, они ждут конструкторов.

Разве наши юношеские организации не имеют уже эти бациллы? Утверждаем, что да, но в них не хватает твердой ориентации на катехизис трудовых и организационных приемов.

Напрасно, однако, думать, что это единственная организация, которую надо иметь в виду, как аппарат воздействия и форму выражения набросанных здесь идей. Вот их пересчет.

Прежде всего семья не должна оставаться вне поля зрения. Надо учесть вдохновенную интуицию Монтессори, утонченный экспериментализм психологов-специалистов по детскому воспитанию, хотя бы ворваться в мир детских игрушек и создать чудеса монтажа для малюток, чудеса дешевые, неожиданно-обиходные. Это – одна из форм втягивания семьи.

Конечно, школа, самая элементарная, начиная с детских садов, кончая рабфаками и вузами, она вся должна быть захвачена культурным ратничеством. Здесь только надо бы резче разделить пространственные и временные участки воздействия на учащихся от их свободной самодеятельности.

Союз молодежи должен быть пронизан, пропитан, стренирован до мелочей в духе культурного ратничества. Полмиллиона молодежи, полумиллион, шествующий по России с несессером культуры! К нему примыкает вееобуч, рядом с ним – бойскауты и всех видов спорт, все эти организации – готовые формы для культурных разводок.

С этой точки зрения надо пересмотреть все созданные революцией организации, и даже такая, казалось бы, близкая этому культурному ратничеству организация, как фабзавуч, должна быть поставлена «под ранец», она должна вводить в заводы принцип подвижной портативности. Пожилых рабочих перевоспитывать трудно, молодняк фабзавуча можно быстро приспособить. На наших фабриках и заводах должны быть созданы особые культурные полосы, которые бы фиксировали не только культурно-просветительную работу, а настоящую культуру труда. Такие цеха, как котельный (удары), инструментальный (нажимы), приспособительные и ремонтные (монтаж), должны быть оранжереями труда, мастерского жеста, организационной подвижности.

И разве так нелепа в нашей революционной стране идея трудового чемпионата, когда будет венчаться наградой тонко проведенная трудовая операция перед тысячью глаз профессионально-искушенных рабочих? В этом чемпионате могут быть величайшие открытия физиологического, технического и организационного характера.

Если мы будем ловко владеть нашим шприцем для культурных вспрыскиваний, то все формы нашей организационно-социальной жизни будут годны для работы.

Обратим внимание на армию, в которой идея культурно-трудового несессера встретит отклик, даже если смотреть на солдата лишь как на субъекта боя. Бить, поражать этот воин будет лучше, если он одновременно имеет у себя и «ранец фронта» (винтовка, пуля, граната) и несессер тыла. Он должен быть не только у сапера; хоть с полфунта весом, но он должен быть у каждого воина; воин в любом месте должен не только уметь биться, но и закрепиться, и не окопаться только, а немедленно создать минимальный комфорт и удобства. Если же считать, что армия не только орган боя, но и орган быстрейшего культурного закрепления территории, – ясно, надо приобщить ее к культурному ратничеству.

Учтем и такую организацию, как милиция. Милиционер – это не зевака. Это – организатор уличного движения, дирижер города, а, с другой стороны, это как раз агент скорой социально-культурной помощи. У него в руке должна быть уже не палка, а семафорчик, а у пояса – особый кобур с кусачками, бичевкой, ломиком и домкратиком. Пусть милиционеру приходит в голову не только протокол, когда произойдет несчастный случай, но быстрая техническая и социальная помощь. Сельская милиция тоже не должна считать своей главной обязанностью составлять «самогонные» протоколы, она должна быть полевой революционной жандармерией (извиняюсь за термин) и знать элементарную азбуку культуртрегерства.

С таким же настроением надо подходить ко всем институтам, которые сосредоточивают огромные массы людей для разных регистрации, отбывания повинностей, тем более, что в этих организациях есть огромная инерция косности. Таковы, например, биржи труда с огромными армиями безработных, с их кошмарным количеством потерянных часов. Таковы разного рода места заключения для малолетних преступников, взрослых рецидивистов и проч.

И так шаг за шагом мы переберем все организационные устои современной культуры и начнем их выпрямлять.

Нам нужно жить. Нам нужно победить. Нам нужно превзойти все страны своей энергией.

Мы должны устроить настоящее восстание культуры.

На громадном материке мы воскресим и возвеличим гениальный образ Робинзона, сделаем его шефом нашего культурного движения.

И мы верим, из руин и пепла вырвутся лестницы, по которым дорога – и удача.

ПРЕКРАТИТЕ РАБОТУ «НАЧЕРНО», ДЕЛАЙТЕСЬ АРТИСТАМИ РАБОТЫ.

Как надо работать^*

Работаем ли мы за канцелярским столом, пилим ли напильником в слесарной мастерской, или, наконец, пашем землю– всюду надо создать трудовую выдержку и постепенно сделать ее привычкой.

Вот первые основные правила для всякого труда:

1. Прежде чем браться за работу, надо всю ее продумать, продумать так, чтобы в голове окончательно сложилась модель готовой работы и весь порядок трудовых приемов. Если все до конца продумать нельзя, то продумать главные вехи, а первые части работы продумать досконально.

2. Не браться за работу, пока не приготовлен весь рабочий инструмент и все приспособления для работы.

3. На рабочем месте (станок, верстак, стол, пол, земля) не должно быть ничего лишнего, чтобы попусту не тыкаться, не суетиться и не искать нужного среди ненужного.

4. Весь инструмент и приспособления должны быть разложены в определенном, по возможности раз навсегда установленном порядке, чтобы можно было все это находить наобум.

За работу никогда нё надо браться круто, сразу, Нё срываться с места, а входить в работу исподволь. Голова и тело потом сами разойдутся и заработают; а если приняться сразу, то скоро и себя, как говорится, зарежешь, и работу «запорешь». После крутого начального порыва работник скоро слабеет, и сам будет испытывать усталость, и работу будет портить.

6. По ходу работы иногда надо усиленно приналечь: или для того, чтобы осилить что-нибудь из ряда вон выходящее, или чтобы взять что-нибудь сообща, артельно. В таких случаях не надо сразу налегать, а сначала приладиться, надо все тело и ум настроить, надо, так сказать, зарядиться; дальше надо слегка испробовать, нащупать потребную силу и уже после этого приналечь.

7. Работать нужно как можно ровнее, чтобы не было прилива и отлива; работа сгоряча, приступами портит и человека и работу.

8. Посадка тела при работе должна быть такая, чтобы и удобно было работать, и в то же время не тратились бы силы на совершенно ненужное держание тела на ногах. По возможности надо работать сидя. Если сидеть нельзя, ноги надо держать расставленными; чтобы выставленная вперед или в сторону нога не срывалась с места, надо устроить укрепу.

9. Во время работы надо обязательно отдыхать. В тяжелой работе надо чаще отдыхать и по возможности сидеть, в легкой работе отдыхи редкие, но равномерные.

10. Во время самой работы не надо кушать, не пить чай, пить в крайнем случае только для утоления жажды; не надо и курить; лучше курить в рабочие перерывы, чем во время самой работы.

11. Если работа нейдет, то не горячиться, а лучше сделать перерыв, одуматься и приняться снова, опять-таки тихо; даже нарочно замедлять, чтобы себя выдержать.

12. Во время самой работы, особенно когда дело нейдет, надо работу прервать, привести в порядок рабочее место, уложить старательно инструмент и материал, смести сор и снова приняться за работу, но опять-таки исподволь, но ровно.

13. Не надо в работе отрываться для другого дела, кроме необходимого в самой работе.

14. Есть очень Дурная Привычка– после удачного выполнения работы сейчас же ее показать; вот тут обязательно надо «вытерпеть», так сказать, привыкнуть к успеху, смять свое удовлетворение, сделать его внутренним; а то в другой раз, в случае неудачи, получится «отравление» воли и работа опротивеет.

15. В случае полной неудачи надо легко смотреть на дело и не расстраиваться, начинать снова работу, как будто в первый раз и вести себя так, как указано в 1-м правиле.

16. По окончании работы надо все прибрать: и работу, и инструмент, и рабочее место; все положить на определенное место, чтобы, принимаясь снова за работу, можно было все найти и чтобы самая работа не опротивела.

ЕСЛИ К ЭТОМУ САМ ДОБАВИШЬ ПРАВИЛО, – СТАЛО БЫТЬ, ВТЯНУЛСЯ В ДЕЛО.

Как изобретать^*

Если кто серьезно говорит о научной организации труда, тот должен знать: чтобы проводить ее, надо непременно быть изобретателем.

Предположим, что мы сегодня усвоили все правила научной организации труда. Мы знаем, хорошо знаем, что такое система Тейлора, мы превосходно усвоили, что такое нормализация, но чтобы подойти к какой-нибудь конкретной работе, к этой работе нормализации, и при всяких условиях проводить там принципы научной организации труда, для этого надо обязательно быть изобретателем.

Собственно говоря, все большие люди, которые вырабатывали принципы научной организации труда, были изобретателями. Изобретателем был Тейлор, изобретателем был Джильбрет, изобретателем был Форд. Но то же самое можно сказать и о каждом рядовом человеке, который будет проводить эту организацию. Ведь все дело в том, как соединить очень простой принцип порядка и расчета (научная организация труда) с совершенно конкретной действительностью. Как только мы столкнулись с этой действительностью, вопрос ставится так, что обязательно нужно изобрести, обязательно нужно выйти из положения, обязательно нужно рассчитать и создать совершенно новую комбинацию, совершенно новый порядок работы, новые приспособления, новые инструменты – словом, надо так при-но-ро-вить-ся, чтобы обязательно что-нибудь в высшей степени важное, практическое выдумать.

Отсюда ясно, что необходимо каждому, кто серьезно будет говорить о научной организации труда, необходимо каждому быть хотя бы небольшим, но изобретателем.

Теперь очень много народу носится с разными изобретениями, но, конечно, очень много людей остывают после первой неудачи как в самой технике изобретения, так и проведения этого изобретения в жизнь. На изобретениях пробуются характеры.

Настоящий изобретатель не будет обращать внимания на то, что его холодно приняли, что ему была загорожена дорога; он будет испытывать несколько неудач, он будет переживать черные дни, но все ж таки он добьется своего. Вспомним, что такие изобретатели, как Эдисон, в своей ранней юности влачили жалкое существование: их третировали, над ними надругались, их попросту гнали, но они все же вышли на широкую дорогу. Первое качество, которое нужно иметь изобретателю, – это непреклонная воля к действию, энергия, которая не будет останавливаться перед временными неудачами, характер, который от несчастья только закаляется. Но, кроме энергии, нужно иметь еще несколько качеств для изобретателя.

Так, совершенно необходимое качество для него – это наблюдательность.

Изобретатель должен обладать как общей наблюдательностью для того, чтобы схватить общий вид какого-нибудь явления, машины, события, так в то же время должен обладать наблюдательностью мелочной, которая требует прикованного внимания. Эта мелкая наблюдательность выражается в том, что человек может останавливать в любой момент свое внимание на том, на чем пожелает. В каждом сложном явлении, в каждой сложной машине он должен высмотреть некоторые части как бы в подзорную трубу, строго очерчивая тот маленький район, который ему нужно наблюдать; он своим глазом, своим вниманием в сложном предмете должен научиться как бы освещать одно определенное место прожектором и наблюдать его, абсолютно не обращая внимания на всю другую сложность, которая окружает данное место. Для изобретателя требуется не только так называемый широкий размах, но для него требуется исключительная «мелочность». Не надо думать, что изобретатель– это человек, который интересуется только контурами; он должен интересоваться каждым штрихом, он должен своим глазом, своим пальцем, своим ухом проникнуть в каждую щель, в каждую скважину и пору того предмета, который он изучает. Если ему не позволяют глаза, уши, пальцы, то он должен прибегнуть к измерительному инструменту, к микроскопу, рупору, электрическим звонкам, электрическому проводу и т. д., но он должен докопаться до того тайника, который не только мелкий, но микроскопически мелкий. Итак, одним из главных качеств изобретателя должна быть самая тончайшая наблюдательность, строго очерченная.

Отметим теперь еще важное качество, которое необходимо для изобретателя, – это способность анализа, то есть способность разлагать все сложное на мельчайшие элементы (части), это чрезвычайно суровая способность, которая рассчитывает исключительно только на большую работоспособность. Главный инструмент этой работы – нож, который беспощадно режет все сложное на отдельные маленькие явления, на отдельные маленькие части. Анализировать, то есть разлагать, можно или в пространстве, или во времени. Сравнительно просто разлагать сложные явления в пространстве, ибо предполагается, что сложный предмет стоит, что его можно спокойно разглядеть, а следовательно, и разлагать. Нужно научиться делать так, чтобы вы предмет, находившийся в спокойном состоянии, всегда могли видеть конструктивно, а не в виде общей массы. Видеть предмет конструктивно – это значит понимать, из каких частей он состоит и какая часть действует одна на другую. Это значит – знать, что если одну часть вынуть, то все другие превращаются в мертвечину. Гораздо труднее научиться предмет или механизм разлагать во времени.

Это значит, что вы час от часу, минута от минуты, секунда от секунды ясно представляете себе картину его работы, его действия. Надо сказать, что в работах различных машин и механизмов очень много неуловимого, которое трудно узнать простым глазом. Для этого употребляется целый ряд временных измерителей: часы, хронометр, фотосъемки, киносъемки, записывание звуков различного рода механизмами, записывание давления различного рода приборами и т. д. Но изобретатель должен, даже не прибегая к таким сложным аппаратам и приборам, воспитать в себе привычку по различным намекам, по различным оттенкам движений, по случайным колебаниям узнавать особенность данного движения и понимать, чем оно вызвано. Он должен суметь, чтобы при каком бы то ни было движении предмета он мог бы так построить свое внимание, чтобы обращать внимание только на одно какое-нибудь явление.

Следующее качество, которое необходимо изобретателю, – это фантазия, но только изобретатель должен быть фантазером, понятно, не таким мягким и идиллическим, который мечтает о молочных реках и кисельных берегах, а он должен быть суровым, подвижным, конструктивно мыслящим фантазером, который может быстро сближать одно явление с другим; он может моментально провести данное явление во всевозможных сочетаниях; он может с быстротой молнии вспомнить, не повторялось ли данное явление в какой-нибудь другой машине, в каком-нибудь другом аппарате или другом событии. Он, следовательно, должен обладать величайшей памятью и памятью такой, которая врезывается в голову картинно, то есть изобретатель должен быть живым воображением. Изобретатель должен уметь, после своего режущего аналитического упражнения, при посредстве фантазии так быстро и молниеносно связывать одно явление с другим, улавливать одну похожесть с другой, чтобы у него действительно получался момент вдохновения.

Изобретатель делает свои открытия как раз в результате способности фантазии. Его окрыленность получается как раз в тот момент, когда он что-нибудь строго разложил, что-нибудь основательно понаблюдал и потом моментально, при помощи своей огромной памяти, быстро нашел похожее явление в других сочетаниях и это самое явление присоединил к другому. Вот этот момент есть самый большой, праздничный момент изобретателя. Из этого ясно, что этот момент приходит самым последним; этот момент приходит в результате длительной, суровой работы, которая требует огромной выдержки. Празднику изобретательства предшествуют суровые дни сурового искательства. Итак, для того, чтобы быть изобретателем, требуется:

НЕПРЕКЛОННАЯ ЭНЕРГИЯ,

 ТОНКАЯ НАБЛЮДАТЕЛЬНОСТЬ,

  АНАЛИЗ,

   ПАМЯТЬ,

    ВООБРАЖЕНИЕ,

     ФАНТАЗИЯ.

СПИСАТЬ, СЛИЗАТЬ, СКОПИРОВАТЬ, – ЭТО ПУСТЯКИ ДЕЛОВ, А ВОТ ПРИНОРОВИТЬСЯ К НОВОМУ ДЕЛУ, ТУТ УЖ НАДО ИЗОБРЕТАТЬ.

Социальное знамя ЦИТа^*

В настоящее время, бесспорно, ЦИТ отстаивается как социальная организация, имеющая выверенную дорогу. Та знаменитая краткая формулировка, которая выражалась в рубке зубилом, а потом в тренаже, теперь для ЦИТа – только лозунг. Он давно перерос эти узкие, так в свое время необходимые методические формулировки и пришел к проблеме органического обновления предприятий.

Мы хотели бы теперь резко, как никогда, фиксировать ту социальную дорогу, по которой ЦИТ проводит свое движение. ЦИТ наполнился особым миром конструкций, рабочих и машинных приспособлений, моделями, машинами, но за лесом рычагов, колес, шестерен и сигналов мы все с большей резкостью фиксируем социальное лицо ЦИТа.

Мучительно рожденная, в болях выношенная дума сотен тысяч пролетариата реализуется в ЦИТе. То, о чем каждый из рабочих смутно думал, изгибаясь в канавах железнодорожных и трамвайных мастерских, починяя на проливном дожде паровоз или зарабатывая ревматизм при обслуживании металлообрабатывающего станка или ткацкой машины, – всему этому мы даем ответ не в виде причитаний или агитации о тяжести работы и вредности, а в форме нового организационного строя предприятий.

Мы не напрасно вышли из глубин заводов, не напрасно нашими восприемниками были Всесоюзный Центральный Совет профессиональных союзов и Всесоюзный союз металлистов.

За нашими спинами годы и десятилетия работы на заводах. Мы никому не должны. Мы не «идем в народ» с пресловутым лозунгом «связаться с производством» и «ближе к массам». Мы сами были этой массой и из ее глубин несем жажду обновления проклятой работы и превращения ее в подлинный мир производственного мятежа и силы,

Первое, что мы сказали, на чем мы резко фиксировали внимание, – было не стремление высоко поднять проблему верховного управления предприятия, а первым манифестом мы сделали наше «Как надо работать». Мы обратились не к директорам, не к мастерам и инженерам, а к широкому анониму завода – рабочему. В этом документе была написана активность, сноровка, организация. Не «охрану труда» мы проповедовали, а звали каждого товарища по станку быть реформатором своей работы и вырабатывали пособия для этой реформации. Мы выкинули лозунг, что каждый рабочий, работая за своим станком, является директором предприятия.

В этом «предприятии» есть свои «отделы», которыми заведует директор:

отдел снабжения (материал),

отдел энергетики (мотор),

отдел скоростной (шестерни, шкивы),

отдел установок (центра, шпинделя),

отдел орудий (резцы, штампы),

отдел учета (счетчики оборотов и подач),

отдел контроля (измерение изделий),

отдел управления (фартук с рычагами и колесами).

В станке есть свое «делопроизводство», давно ведущееся по «карточной системе» (наряд, браковочные, сдельные карточки).

Идея «плана» в станке выступает не как спокойная постройка, а как полная рабочих движений система.

Ловкое обслуживание этой системы и воспитывает в каждом рабочем его настоящие управленческие функции, точные, деловые.

И «верстак» для нас – тот же станок. И его мы призываем совершенствовать аналогично станку.

Так же мы смотрим и на человека. Это тоже станок, созданный в результате миллионов лет.[3] И его мы призываем совершенствовать, создавая в нем рассчитанную культуру снабжения, культуру энергетики, культуру скоростей, установок, учета, контроля, управления и «делопроизводства».

Наш лозунг не охрана, а призыв. Мы говорим: твори, совершенствуй. Не защищайся, а наступай.

Распространенный лозунг – перенимай у заграницы! – мы режем другим лозунгом: вводи приспособления![4]

Когда к тебе, рабочему, отдавшему десятилетия работе у станка, приходят люди с трезвоном о загранице, с щебетаньем о фордовских конвейерах – мы говорим: не подражай этим потребителям и будь производителем– смотри на рулон скорых штамповальных станков, смотри на движущуюся матрицу, смотри на револьверную головку в автомате, смотри на элеватор, смотри на подачи в текстильных машинах, это как раз то, о чем звонят популяризаторы Форда, это – конвейеры! И не жди как пассивный потребитель, а как активный производитель принцип «передачи» возводи в систему, не дожидаясь, когда, как счастливый дождичек, придет Форд из Америки.

Мы возвеличиваем станок, верстак, живую рабочую машину, развиваем любовь к приспособлению – к шаблону, к направителю, к водителю. Мы говорим своему товарищу-рабочему: пусть литераторы пишут о планах, о пришествии готовенького оборудования[5] – ты ежеминутно подстерегай машинный ход, подстерегай свою собственную работу и совершенствуй свою машину вводом в нее: шайбы, кулачка, патрона, втулки, больших непрерывного хода скоростей. И знай: в тебе – в каждом – сидит Форд, но только такой, который отдает свои силы новому, невиданному отечеству.

Мы хотим, чтобы всякий рабочий чувствовал силу конструктивного инстинкта, которой он владеет. Мы призываем его к постоянному совершенствованию, мы призываем его к постоянному творчеству.

Когда мы работали над так называемой рабочей зоной, тщательно отделывая рабочее место, разложив его на стойку, хватку, точность в распределении движения, аккуратность в расположении материала, мы смотрели на эту ограниченную рабочую зону как на самое совершенное предприятие. И мы знаем, что тот, кто одержит экзамен в пределах этой рабочей зоны, – так же блестяще выдержит экзамен и на управление цехом, и на управление заводом, и, смеем сказать, – на управление государством.

Методы управления станком предрешают методы управления самым сложным сооружением.

Мы возвеличиваем станок.

Мы говорим, что какие бы человечество ни творило новые организационные формы учреждений, оно ничего не даст выше той экономики движений, которую дает современная заводская машина – металлообрабатывающая или ткацкая.

Мы возвеличиваем функции рабочего, мы говорим, что буквально, как ты меняешь место своих ног, как ты разжимаешь тиски, как ты делаешь установку резца, точно так же надо делать организацию завода, проверку организации учреждения. Точно так же, как ты держишь напильник или молоток, – рассчитанно, верно и точно, как ты подводишь резец к болванке, точно так же ты должен отправлять организационные функции в государстве.

Точно так же, как ты бракуешь выработанные тобою вещи посредством предельных калибров, такие же калибры ввергай в обращение в учреждениях. Точно так же, как ты ведешь учет движения машины при посредстве тахометров и счетчиков оборотов, – прилагай в той или иной форме этот принцип к организации учреждений и государства.

Мы все время призываем рабочих к активности, мы говорим им, что расчет твоих собственных функций автоматически разрешит вопрос об охране труда, расчет твоих функций, постоянное твое собственное творчество – это лучший реформатор производства.

Пролетариат не для того пришел к власти, чтобы ждать каких-то подачек… Он пришел как новый, массовый реформатор, чтобы сверху донизу перерождать все, что было создано до него.

Мы призываем, мы все время говорим: развивай свои способности, тренируйся, совершенствуйся!

Мы переворачиваем современную биологию и говорим: человек полон возможностей; в нем тысячи возможностей для приспособления, тренировки, победы. Вот почему мы жестко противопоставляем себя психотехникам – не сортировка на первом плане, а тренировка.

Мы все время говорим: двигайся вперед, активизируйся, достигай!

Если бы даже все производство было механизировано, если бы все было поставлено на конвейеры и движущиеся ленты, мы знаем, что вместе с этим надо поставить задачу воспитания особого нового скоростного человека, с его быстрой реакцией, с его способностью всегда быть настороженным и в то же время расходовать минимум нервной энергии.

И здесь опять-таки не отбор, а тренировка, ибо все должны быть такими, а не только избранные.

Говоря о науке, мы обращаемся к рабочему, обращаемся к профессору, чтобы они не проводили разницы между работой на заводе и лабораторным методом.

Мнение, которое полагает, что настоящая работа в лаборатории производится другими методами, чем всякая другая работа, мы беспощадно отвергаем. Мы говорим, что современный завод, в муках рождающийся, есть самая совершенная лаборатория с его тысячами регистраций, с его миллионной выработкой, с громадными толпами браковщиков и контролеров.

Как распространено тысячами радио, как любит свой аппарат каждый радиолюбитель, так же тысячами мы насаждаем и лаборантов-рабочих.

Мы каждого рабочего хотим делать изыскателем и вместе с тем развиваем у него такую жажду постоянной переустановки, постоянного реформаторства, которая, конечно, служит лучшим залогом дальнейшей победы.

Верховная проблема администрирования, управления предприятием – она одна будет так же бессильна разрешить социальные вопросы, как она бессильна разрешить и*и на Западе, и в Америке.

Только органическое обновление производства, когда каждый рабочий, поступив на завод, сразу почувствует, что это не только дом работы, а что это в то же время изыскательная мастерская, где каждый день все совершенствуется у него, под собственными ногами, под собственными руками, только тогда реформирование производства будет органично, непрерывно и победоносно.

Мы перевертываем современный взгляд на образование. Нам говорят, что рабочий должен быть «образован». А мы говорим: это старая школьная «накачка» в новой фразеологии. Нет лучшего «образователя», чем сам завод. Но здесь так неуместно слово образование, – здесь так идет слово воспитание.

Рабочий, стоящий у станка, всасывающий логику его движений, как губка, будет впитывать теоретическое знание и сделает его новым рычагом станкового переворота, а «образованный молодой человек», не имеющий этой органической конструкторской страсти, просто с испугу перед станком и верстаком растеряет формулы и силлогизмы и в лучшем случае станет резонером и оратором.

А поэтому наши науки не те, которые были так популярны у русской интеллигенции и под «трудовым» соусом протащены в новую школу. Наши науки: уход за станком, уход за телом и нервами, установки скоростей и инструмента, снабжение станка, установки корпуса, нервные автоматы при движениях, настороженность, быстрота технической помощи, наука о шаблонах, наука о направителях, наука о рабочей операции, наука о рабочем приеме. Было бы это, а если будет, то оно так нагреет рабочего, что формула придет к нему, как пластинка притягивается к магниту.

Именно, надо намагнитить, а не накачивать!

Поэтому-то под культурой мы понимаем не образование, а сноровку.

Только этим самым воспитываем мы в пролетариате любовь к орудию, любовь к машине. Они в полном смысле становятся собственностью класса, – все эти орудия и средства производства, которые рабочий послё усовершенствования, после тренировки будет любить в 100 раз больше, чем любил вчера. Рабочий становится творцом, полным распорядителем этих средств производства, которые не хранит просто в сберегательной кассе социализма, а для того же социализма все время совершенствует и развивает, органически спаивая с ним.

Рабочий органически слит со всем заводским механизмом, со всем производством. Можно ли у него будет тогда все это отнять? – Нет! Он никогда не отдаст, ибо органически спаян со своим собственным производством, в котором он каждый день выковывает частицу своего «я», а каждое новое, как будто незаметное приспособление, каждая ручка, рычаг, которые ставятся сегодня на станок, – это холодный памятник его горячей творческой температуре.

Не ясно ли теперь, какая социальная сила заложена в цитовской «установке».

Восстание в октябре разрешило проблему перехода власти к пролетариату. Мы работаем для грядущего восстания пролетариата как класса, – но именно вместе с его станками и орудиями производства против жалко-собственнических владетелей машин, патентов и личных наследств. Сила этого момента будет выше простого человеческого восстания, выше победоносного шествия машины, но и выше и крепче всего, чем кичливо гордится образованный, философски-ходульный капиталистический мир.

Это будет настоящий трактор социальных установок пролетариата, и наш курс – на невиданные магистрали этого тракторного пробега.