Лузер

Глава 1

Тучи над городом уже недели две висели. Темные, тяжелые. Пугали, видимо. Вообще-то на побережье Приморского края, особенно у нас во Владивостоке, зимой погода лучше, чем летом. В том смысле, что солнце чаще видим. Летом обычно большей частью дожди и туманы, либо морось мерзкая может быть. Когда она идет, то и не поймешь толком, то ли это дождь такой мелкий, то ли туман крупный. Промозгло, в общем. Бархатный сезон начинается в лучшем случае к концу июля, а в худшем только в августе и продолжается аккурат по сентябрь включительно. В континентальной же части Приморья с летом все в порядке. Жара стоит такая, что хоть стой, хоть падай. Не хуже, чем в знаменитых Сочах. Ну, оно и неудивительно, мы же с ними, с Сочами в смысле, почти что на одной параллели обретаемся, вот только у них море теплое под боком, а у нас не очень и еще океан недалече. В этом и разница.

А так у нас тут не хуже, просто мы дальше, оттого и мало кто знает. Для большинства россиян, живущих ближе к Первопрестольной, Дальний Восток это так далеко, что практически на другой планете. Впрочем, так и есть. Мы тут как на луне живем, все доходит с большим опозданием. Правда, последнее время зачастили шишки из Москвы. Вон, мосты построили, инфраструктуру какую-то развивать хотят, а сколько бюджетных средств украли под это дело… Как по мне, так лучше бы все по-старому осталось. Спокойней было бы. Нет, мосты вещь отличная и на остров Русский теперь без проблем, не надо больше на пароме давиться. А по второму мосту, через бухту Золотой Рог, из с центра города на Чуркин, за пару минут можно добраться. Но вот ведь беда, на Русском природы-то не останется. Теперь как лето, там не протолкнуться. Все прут, а после себя горы мусора оставляют. Вот к чему оно? Хорошо еще, что мы от центральных областей страны далековато, а то бы хлынул к нам такой поток… не, ну его к лешему, бешеные цены на авиабилеты нам в помощь. Пусть и дальше думают, что у нас тут вечная мерзлота, медведи белые вместо собак в будках сидят и моржи по льду скачут. А чтобы наверняка, тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо и постучу по лбу, за неимением деревяшки под рукой. Он, лоб в смысле, все равно дубовый, так что вполне подойдет для этой цели.

На континенте приморском и зимы другие, морозные, снежные. Все как положено. Наши, то есть владивостокские, строго наоборот, не сильно холодные и не очень снежные. Так-то со слов вроде и не сильно плохо выходит, но не забывайте про влажность. Побережье же. При нашей влажности мороз в минус десять градусов так до костей пробирает, да если еще и с ветром, то иной сорокаградусный нервно курит в сторонке. А если за двадцать даванет, то совсем хреново. Но мы привычные. Вот со снегом беда. Причем что с ним беда, что без него. Бывает, что и в Новый год его нема. А какой Новый год без снега? Нет, понятное дело, раз на раз не приходится. Порой и нас ту засыпает, все же не Африка, вот тогда и начинается веселье.

Когда-то в махровой древности, еще при динозаврах, тут стояли серьезные горы. Теперь, правда, только сопки от тех гор остались. Но нам-то от этого не легче, учитывая, как наши доблестные дорожники убирают снег в городе, езда по сопкам становится экстремальной. Либо не въедешь на нее по толстой корке льда, либо если съезжаешь, то уже до упора. В том смысле, пока во что-нибудь, не упрешься или в кого-нибудь. Как повезет. Впрочем, скорее всего, регион не важен. Дорожные службы у нас по всей стране раскайфованные, так что нет смысла распространяться. К чему я про погоду? Так сами должны понимать. Осадки зимой, на местности, состоящей из подъемов и спусков, это анонс больших приключений для автолюбителей.

В общем, дальнейшие события оказались ярче, чем самые буйные фантазии. Ну да, зима, ну да, снег ждали, но гроза тут каким боком? Мы хоть и на побережье живем, но гроза с тропическим ливнем в середине декабря это даже для владивостокского климата перебор. Нет, точно там, наверху, в небесной канцелярии, какой-то разгильдяй не на ту кнопку нажал. И там, блин, бардак. Чего уж тогда говорить о нас смертных? Смотрю на эту вакханалию через лобовое стекло и глазам не верю. Тьфу, тьфу, тьфу, чур меня, снова типа плюю через левое плече и снова стучу по лбу за неимением деревяшки.

– Ты чего, мужик?

– А? – Блин. Задумался. Загляделся на такую красотищу. Забыл, где нахожусь, совсем. Хотя… думаю, любой бы на моем месте забыл все на свете, если бы такое увидел. Представьте себе ночь. Представили? А теперь представьте, что ночь зимняя. Пока ничего необычного? Ладно. Тогда представьте, что на улице стоит колотун в минус двадцать. Что? Скажете, что зима, мол, как же иначе? А то, что с неба вместо снега льет проливной дождь? Вот только не надо мне заливать про потепление! Ладно? Этой байдой нас с ящика уже давно кормят. Ключевое слово тут МИНУС ДВАДЦАТЬ КОЛОТУН! Кто вам сказал, что так не бывает? Да сам знаю, что дожди зимой не редкость. Но все вместе… да ну на фиг.

Оно ведь как, прежде чем зимой дождь пойдет, обычно резко теплеет, а тут-то нет. Физика, она такая физика, при минусовой температуре вода должна застывать, особенно в полете. Ведь тогда испарение идет интенсивнее, а значит, охлаждение еще и этим усугубляется. То есть если вода падает с неба при такой температуре, то она просто обязана застывать, превращаясь в снег. Однако вот… Сидим, любуемся, и происходящее на мираж совсем не похоже. От миража не намокнешь. Проняло, да? Так это еще не все. Видели когда-нибудь молнию? А чтобы подряд, без перерыва, одна за другой и при этом каждая следующая другого цвета? Снова скажете, так не бывает? Сам бы не поверил, если бы не натуральная дискотека, бушующая над городом вот уже минут пятнадцать. Да только и это еще не всё. Молнии лупят неправильно. Заворачиваются хитро так дугой и гвоздят без роздыху в одну конкретную точку неба. Даже шерсть дыбом на загривке встает, как только представлю, сколько там сейчас гигаватт беснуется. Вот бы эту стихию да в плуг запрячь. Перепахали бы всю землю, вместе с Гималаями всякими и прочими пиками, горами и сопками, даже не заметив препятствий.

Ерзаю. Стараюсь получше устроиться на неудобном сиденье УАЗа. Слева и справа что-то хрюкнуло. Недоуменно смотрю, кто там так хрипит. Вот же блин, это же мои конвоиры. Тесно им со мною тут. Вон тот, что слева, уже глазенки закатывать начал. Видимо, сильно прижал бедолагу. Даже автомат выронил от нехватки кислорода. Правый вроде еще дышит, но похоже, тоже на ладан. Эдак не довезут они меня до отдела. Или это я их не довезу? А с другой стороны, это их проблемы.

– Да не вертись ты, кабан стероидный, – ругается водитель, седоусый дядька в звании старшего сержанта. – Парням уже дышать нечем.

– Это проблемы твоих парней, сержант, – делюсь мудростью с ним. – Я же не сам к вам в тачку полез. Вы же и запихивали.

– Так нечего было шляться пьяным, – возражает он, – вот бы и не тронули.

– Так пьяный пьяному рознь. – Я демонстративно откидываюсь на спинку сиденья, от чего та жалобно застонала и в ней что-то хрустнуло. – Я что, хулиганства хулиганил или беспорядки нарушал? – продолжаю, так сказать, дискуссию.

– А почто без документов был? Да осторожнее, мля!!! Ты же мне казенную машину ломаешь!!!

– Так отпустите, я и пойду домой, – демонстрирую Капитана Очевидность в своем лице. – А без документов был, потому что в магазин за закуской вышел. Вы же меня возле гаража приняли. Можно подумать, ты, сержант, сам никогда не пил и во время пьянки закуска ни разу не заканчивалась. Так вот скажи мне, на хрена в магазине документы? Колбасу и без паспорта дают.

– У нас обычно наоборот выходит, – вздыхает тот. – Чаще спиртное заканчивается. Но тебе верю, вон какое пузо нажрал и жопа размером с мой «уазик».

– А ты завидуй молча. – Делаю вид, что его замечание меня не задевает. Хотя тут он прав и про пузо, и про жопу. Совсем запустил я себя. При моем-то росте, в два ноль пять, и так живого весу под сотню, а еще и лишнего наел за последние годы. Неудивительно, что спинка ломается. Она ведь на таких «монстров», как я, не рассчитана. Однако не для кого мне нынче фигуру блюсти. Семьи более нет. Вернее, она-то есть, вот только это больше не моя семья. Эх, да что там говорить, неудачник я. Вот как есть неудачник. Была любимая женщина. Мной любимая, потому что сама она, похоже, не любила вовсе. Красивая была, яркая. Хотя почему же была, и ныне здравствует. Цветет, так сказать, и пахнет для другого. Пришел очередной раз из рейса, с чемоданами подарков, а меня встретила закрытая дверь и новые замки. Правда, потом чемоданы с подарками забрали, там же для дочери и для нее тряпки были. Мне-то они к чему? А вместо подарков чемодан с моими вещами выставили за порог, посоветовав больше тут не появляться. Вообще-то квартира та моя. В наследство от родителей осталась, вместе с гаражом отцовским. А наследство по закону не делится. Но я не стал бодаться. Переписал квартиру на дочь, с условием, что распоряжаться недвижимостью она сможет только по достижению совершеннолетия. А до того момента без моего ведома никаких операций с жилплощадью. Так что если и собиралась бывшая жена отжать у меня хату, то сильно обломалась. Но вот для Иришки мне ничего не жалко. Она такая… такая… ух какая. Ангел. За одну улыбку ее готов все отдать. При этом хорошая, добрая, отзывчивая девочка растет. Умная и красивая. Ну, все один к одному. Зато мама ее, Люба, Любочка, Любовь, совсем не соответствует своему имени.

Откуда в ней столько ненависти ко мне? Ведь не обижал никогда, не то что руку поднять, пальцем не трогал, по чужим бабам не бегал, все в дом тащил. Они же у меня ни в чем отказа не ведали. Мне же разве много надо? Да ни хрена мне не надо. Я же для них работал! Шматье, модную мебель, евроремонт, автомобиль. Надо? На. Новое надо? Нет проблем. Все для них. А взамен… ненависть? За ЧТО? Может, за то, что столько времени на меня потратила? Жить с нелюбимым это, наверно, мука. Понимаю. Но ведь разве силком замуж тащил? Ну ладно, допустим, бывает. Не разобралась сразу, так что же так долго терпела? Дочь родила. Зачем? Почему? Я, наверное, дурак или, может, тут работает та пресловутая женская логика? Никогда не пойму. Однако как бы там ни было, ненавидеть-то зачем?

И ладно бы только сама ненавидела. Ну, есть у тебя желание кого-то ненавидеть, так почему бы и не бывшего мужа? Самый тот кандидат, которого знает как облупленного. Это я бы еще понял. А дочь зачем настраивать? И ведь любит Люба дочь. Всем сердцем любит. Я точно это знаю. Тогда почему старается привить собственному ребенку неприязнь к родному отцу? Тоже из любви к ней? Или тупо в угоду своей ненависти? Дурдом на выезде какой-то. Запретила нам встречаться. Стал тайком ходить в садик, чтобы хоть словечком с ребенком перекинуться. Потом в школу бегал, чтобы хоть увидеть. Как вор, ей-богу. А как иначе? Ведь это МОЙ ребенок. Уж и не знаю, чего там мама ей в уши дула, но в один прекрасный момент, в пятом классе когда уже училась, дочь мне сказала, чтобы я больше не приходил. Что у нее есть папа и он живет с мамой. А двух пап не бывает. Вот тогда-то меня как срубило. За что? За что они так со мной? Я ведь до сих пор каждый ее день рождения отмечаю. Открытки подписываю. Не важно, что они так и остаются у меня. Чтобы желания сбылись, не обязательно адресату знать о них. Это ведь мои пожелания для нее. Для доченьки. Люблю ее больше жизни.

И потекла горькая струей в глотку. До этого ведь почти и не пил. Только по праздникам, да с мужиками в гараже изредка, стопку-другую опрокидывал, чтоб уважить. До зеленых соплей заливал горе. Сильно переживал. На нервной почве главное мужское достоинство дало сбой. Узнал об этом случайно, когда решил рядом с другой женщиной душой отогреться. А там облом. Стыдоба. Женщины, они ведь тоже люди. Платоническую любовь уважают, конечно, но без плотской звереют. Им такая любовь и даром не надо. Что же тут удивительного? Испугался. Кинулся по врачам. Те плечами пожимают. Анализы, мол, в порядке, все хорошо. Вам типа к психологу, уважаемый.

Да не вопрос. К нему так к нему. Ага, хрен угадали. Там по записи, да на месяц вперед. Ладно. Записался, дождался. Ценник такой выставили, что оторопь взяла. Ну ладно, думаю, может, так и надо, деньги – пыль. Сижу, слушаю. Он какие-то вопросы дурацкие задает. Несет какую-то ахинею. И это вот, мля, все лечение? Сорвался я тогда. Каюсь. Свернул те деньги в жесткую трубочку да в задницу ему и запихнул. Ну… почти запихнул. Помешали. Охраны набежало, вязать начали. Ну, щаз-з. Врагу не сдается наш гордый… э-э-э… моряк!!! Разошелся тогда не на шутку, не один нос набок свернул. Минут пятнадцать отмахивался, удерживая позицию, пока этот психолог, зараза, со спины не подкрался и электрошокер мне не засандалил. Чуть пониже спины. У-у-у, паскуда. Грянулся я о палубу. А тут и охрана очухалась.

Ох, оторвались они на мне за свой позор. Толпой же кабинет штурмовали, сколько их там было, не считал. Но рыл пять-семь точно. Рожа моя тогда была больше на сырую котлету похожа. Думал, упекут в места не столь отдаленные. Однако инцидент по-тихому сошел с рук. Видимо, я за дело там воевал и у того психолога рыльце по локоть в пушку было.

В общем, к психологам я более не ходил от греха подальше. А потом и просто болячки полезли, как грибы после дождя. Говорят, все болезни от нервов. Правы, наверно. Иначе откуда столько? Ведь здоров был как бык – и на тебе. Да болячки все больше мерзкие, мужские и скрытые. С виду рожа такая, за неделю не обгадишь, а копни глубже, нутро сплошь гнилое. Не в плане души, в плане здоровья. Семьи нет, здоровья нет, да что там говорить, выяснилось, что за свою жизнь я и друзей-то не нажил. Нет, я всегда считал, что они есть, а оказалось, то были всего лишь приятели-собутыльники. Есть деньги – они есть, нет – нет. Вот и кто я после всего этого? Лох? Он самый и есть. Или даже, как сейчас модно выражаться в среде «чипсоедов» – ЛУЗЕР. Старый, жирный лузер. Сдулся я, короче. Точнее и не скажешь. Махнул на все рукой. Гараж это все, что осталось от прошлой жизни, и единственное жилье. Место есть, машина-то в нем больше не живет. Ее я продал. А к чему она мне? Куда мне на ней? Такие вот дела. Занимаюсь мелкими ремонтами в гараже, с того и подъедаюсь. Мне хватает. И ведь живу, никого не трогаю. А тут на тебе, менты! Или понты? Они же нынче все полицаи как один. Никогда в жизни меня еще ПэПээСы не принимали. А за что? Я ведь по жизни совсем не агрессивный. Если только доведет кто. Но такое редко случается, при моем-то росте.

Даже в армии, куда я загремел из мореходки, меня не трогали, после первого раза. Отметелил там гопку из старослужащих, которая всю роту терроризировала, и все закончилось. Собственно и в армейку попал благодаря драке. Вернее спорту. В юности увлекся боксом. Звезд с неба не хватал. Тренер говорил, что нет во мне спортивной злости. Так верно. Нет ее. Злость нужно разбудить. А если тебя не злят, откуда ей взяться? Короче, я больше как спарринг-партнер был, чем боксер. Здоровья во мне немерено было, колоти живую грушу сколько влезет. А мне что, форму держу, так-то я от природы к полноте склонность имею, а тут все под контролем.

Однако чемпион наш, которого на какие-то областные соревнования готовили (так сказать, подающая надежды будущая звезда), с какого-то перепугу решил, что он уже имеет право не следить за своим, как он считает, острым языком. Особенно за срывающимся с того поганого языка «искрометным» юмором. Так ведь и я не против шутки юмора шутковать, ну и не рассчитал манень-ко. Того в больницу, меня на нары. Тренер тогда только посоветовал, что мне бы завязать со спортом, потому как мою спортивную злость лучше вообще не будить.

От тюрьмы спас отцов товарищ, который военкомом служил. Пристроил меня по-быстрому в стройбат. Два года, от звонка до звонка. Строить, правда, так ничего и не научился, разве только ямы копать. Вот это я могу. Тут я профессор. Дайте только БСЛ в руки. Что такое БСЛ? Большая Саперная Лопата, в простонародье штыковая. Сей строительный прибор я изучил в совершенстве. Потом восстановился в мореходке, доучился, в моря ходил, до второго механика дослужился… барахло с японовки таскал, тачки, потом женился по любви… моей и… всё. Вот он я. БОМЖ загранзаплыва. Кто-то скажет, мол, сломался мужик. И, наверное, прав будет. Сломался. Сорок шесть, полтинник не за горами. Жизнь уже прошла свой апогей, впереди ничего, кроме перигея. С чистого листа не начнешь – поздновато.

А свистопляска природная продолжала являть чудеса, даже не думая прекращаться. Льет, сверкает, гремит и морозит. На улицу не выйдешь. Стоим в пробке. В нашем районе их сроду не было, но в такую погоду автомобильные заторы образовываются даже там, где их быть в принципе не может.

– Не могу больше, – хрипит где-то подмышкой у меня справа горе-конвоир. – Этот жирдяй меня раздавит. – С этими словами открывает дверь и вываливается под проливные струи.

Дурачок. Мороз-то никуда не делся. И вода, льющаяся с неба, не перестала быть мокрой. Это они между собой нынче чего-то в воздухе взаимодействовать не хотят, а по отдельности работают, как положено. То есть мороз морозит, а вода мочит. Если человек будет мокрым на морозе, что с ним будет? Отгадайте с трех раз. Это же дураку понятно должно быть. Корка льда на асфальте не появляется до сих пор только потому, что воды много и она течет, так как ливневка не справляется. А крыши автомобилей уже давно льдом покрылись. Только стекла пока не замерзают за счет работающих автопечек.

– Смирнов, а ну давай назад!!! – орет сержант водитель. – Сдурел, что ли?

Но тот уже и сам понял, какую глупость сморозил, в прямом смысле этого слова, судорожно пытаясь втиснуться в салон. А тут я сижу, и найти место рядом со мной весьма сложно. Наконец, у него получается. Видимо, выдохнул все, что было, по максимуму, дабы сплющиться. Иначе никак. Мокрый, зубы клацают, выбивая рваный ритм, глаза дурные.

– Лллл-луддд-шшшеее бы в ообббб-безззз-зьянн-никк, его, – еле выдавливает болезный.

– Та не влезет этот слон в обезьянник, да и к тому же там замок сломан. Заклинил. Ремонтировать надо.

– Так отремонтировал бы уже давно, – раздается сдавленный голос из-под левой подмышки.

О, второй очухался. Заглядываю туда. Господи святы. Синенький-то какой. В детстве, помню, куры в магазине, которых за глаза называли «синими птицами», выглядели более живыми, чем этот задохлик.

– А ты чего в милицию-то пошел, клоп? – спрашиваю это хрипящее чудо. – Тут здоровье надо иметь, а ты метр с кепкой. Девки в школе обижали, да?

Да нет. Это я не над нашей доблестной милицией… тьфу ты, полицией издеваюсь. Это вот конкретно над этим недомерком. Больше всех беленился, как моська на слона напрыгивал. Собственно, благодаря этому чмошнику я и сижу тут, посреди улицы и природной вакханалии, а не в сухом, теплом гараже, с бутылочкой коньяку. Хорошего коньяку. Дорогого. Мне его клиент подогнал. У него на «сафаре» топливная аппаратура гавкнула. Дизель, он такой дизель. Особенно если этот дизель импортный. Не любит он, когда хорошую солярку ослиной мочой разбавляют. Вот и поломался. Дымит и не едет. В сервисе такую сумму насчитали, что даже богатый бизнесмен послал их подальше. Он не столько денег пожалел, сколько поразился отсутствию совести у автосервисных работников. Уж и не знаю, кто ему меня насоветовал. Два дня возился с лупой и цангами, восстанавливая распылители форсунок. Это судовые форсунки на главном двигателе, с артиллерийский снаряд размером, а сам распылитель с кулак. Здесь-то автомобильный вариант. Чтобы увидеть, как прибивается поясок на игле, лупа нужна, да хорошая. А еще бывают форсунки неразборные. Так те только менять, но тут «сафарь» старый. Под внедорожные покатушки специально тюнинговался. Тогда джапы еще на совесть строили. Потому машины тех лет почти что перпетуум-мобиле. В смысле вечные. Два дня убил на эту тачку. Мужик уехал довольный, сияющий как медный и начищенный самовар. Денег отвалил некисло да пузырь подогнал. Говорит, вез в подарок другу, но за такую работу не жалко, а друг, мол, поймет. Ну и вот, он там, в смысле пузырь, а я тут. Ну, зло берет.

– Да я…. Хррррр.

– Да что ты? – усмехаюсь. – Чмо ты и больше ничего.

Под мышкой слышится щелчок предохранителя «ксюхи». Таки нашарил оброненный автомат.

– Я тебе, Долбин, ща как стрельну, – ярится сержант. Видимо, тоже услышал характерный звяк. – Так стрельну, ни один, мля, хирург твое табельное оружие из твоей же задницы не вырежет. – И далее уже мне: – А ты чего его заводишь?

– Так он, похоже, сам у вас как хорошая тачка, с пол-оборота заводится. И заводить не надо. Шел, никого не трогал. Чего пристали? Да еще стволами тыкали?

– Тебя как звать-то? – спрашивает вдруг.

– Вольнов моё фамилиё называется. Сергей Петрович. Можно просто Серега или Петрович, мне фиолетово, – отвечаю. Мне скрывать нечего, потому как я не вор и не убивец, и даже не алиментщик какой. За деньгами «бывшая» ходить не забывает. Носик морщит, воняет ей, видите ли, а деньги берет. Видимо, и вправду не пахнут.

– Да понимаешь, Петрович, – как-то даже виновато смотрит сержант через зеркало заднего вида, вроде оправдывается, хотя и не должен, – зека на рывок ушел. Рецидивист. Прямо из автокаталажки дернуть умудрился. Его после суда на тюрьму везли. Почти довезли. На Партизанском проспекте свалил. Вот всех и подняли в ружье. Так-то я сегодня выходной должен был гулять. По всем районам шаримся.

– И что? Я на него похож? Рост, комплекция, возраст?

– Нет.

– Ну, тогда какого хрена, мужики? – Удивленно смотрю на сержанта, так как конвоиров подо мной не видно. Они где-то там, в недрах моих подмышек сипят.

– Вот же встряли, – сокрушается сержант, имея в виду погоду и мою тушу. – Еще этот истерик. Ну, вот на кой я тебя послушал, долбо… бин? Когда уже Синицын с больничного выйдет? Чтобы от тебя наконец избавиться. Ты же ходячая неприятность. От тебя, Долбин, одни проблемы. Вот как навязали тебя в экипаж, так и огребаем. – Под левой мышкой злобное сопение, а сержант, походу, порядочный мент, еще из тех, старорежимных.

– Мужики, – говорю, – может, разойдемся краями? Я вас не видел, вы меня. А? Ну, в самом деле, липа ведь, для галочки. Завтра и выпустят. Ну не завтра, так через пятнадцать суток. Мне, собственно, по фигу. Брать с меня нечего. На кой я вам?

– Да ты пойми, мил человек, – сержант поворачивается ко мне, – не можем мы тебя отпустить. Эта паскуда Долбин первым делом за радиостанцию схватилась. В отделе уже знают, что везем тебя. Бумаги пишут и все такое. Они там уже в предвкушении пару висяков повесить, извини за тавтологию. И ту мы приедем без тебя. Без обид, мужик. Ничего личного. Но мне до пенсии полгода осталось. До второй пенсии. Первую-то я давно заслужил, но там деньги смешные. А у меня уже внуки есть. Сам посуди, кто ты мне. Вон того говнюка вини. Но отпустить не могу. Сам же и получу по шапке.

Услышав про говнюка, слева снова завозился недомерок.

– Да не вошкайся ты. – В сердцах наваливаюсь на гада. Хрипит. Автомат снова падает между сидений.

– Только не задави его там… – начинает говорить сержант.

И тут случилось ЭТО.

Что ЭТО? Да хрен его знает. Тряхнуло. Сначала не сильно. Только машина скрипнула рессорами, чуть качнувшись. Потом сильнее. Еще сильнее. А далее началось сущее безобразие. Трясучку даже, наверно, в баллах не подсчитаешь. Как будто кто-то огромный пытался вырвать кусок материка вместе с частью города, да никак не получалось, но этот кто-то продолжал свои потуги, увеличивая прикладываемое усилие. Потухли раскачивающиеся, как в замысловатом танце, уличные фонари, сверкнуло яркой россыпью искр от оборванного где-то выше машины кабеля, теперь только свет фар стоящих в пробке машин продолжал освещать окрестности. Начали рушиться соседние дома, осколки бетона полетели во все стороны. Отовсюду заголосили. Из машин полезли люди. Прямо под дождь и на мороз.

– Землетрясение, мля!!! – заорал конвоир справа из-под мышки.

– Из машины, – скомандовал водитель.

Миг – и я остался один, только сиротливо лежащая под ногами «ксюха» скрашивала мое одиночество. Этот недовоин с перепугу и табельное оружие забыл. Почему сам не выскочил? Ну, во-первых, а что бы изменилось? На середине проезжей части и есть самое безопасное место во время землетрясения, когда с обеих сторон сыплются дома. А во-вторых, не мог я. Одна рука была пристегнута наручниками к переднему пассажирскому сиденью. Доблестная милиция, которая нынче полиция и которая, как водится, меня бережет, порскнула спасать свои жизни, забыв про мою. Однако долго горевать об утраченной «теплой» компании мне не пришлось. Случился последний рывок земной тверди, да такой, что УАЗ сдвинулся в сторону, придавив пробегавшего мимо какого-то мужика в кожаной куртке к машине, что стояла на встречной полосе в своей, встречной пробке. Мужик вскрикнул и затих. Водительская и задняя двери захлопнулись за счет придавившего их транспорта, а задняя правая дверь сама по себе от толчка встала на место.

«Ну, хоть не замерзну», – успел я подумать, и вдруг потемнело в глазах. Резануло болью. Сильно резануло, изнутри. Как будто не тело болело, а душу выжигало.

Дальше ощущения только увеличивались. Болевые, понятное дело. Даже кричать сил не было. Казалось, вместе с душой кровь закипает и кожа волдырями покрывается. Глаза были закрыты… наверное. А может, это я просто от боли зрение потерял. Однако в кромешной тьме не оказался. Окружающее пространство вдруг окрасилось яркими красками. Когда говорю про «окружающее пространство», я имею в виду не улицы с обрушенными домами, не брошенные автомобили. Этого всего не видел. Видел безбрежное пространство, залитое бездной красок. Осознавал ли я себя в тот момент? Скорее нет, чем да. Боль вышибла понятие сознания, на какой-то другой уровень. Себя в этом бушующем океане красок я тоже видел, но как бы со стороны. Какой-то ярко-алый пульсирующий комок, в который вонзались ослепительно-белые потоки. И вот то, что именно эти потоки мне вредны, я понимал отчетливо. Как? Спросите что полегче. Кстати сказать, людей, которые находились поблизости, я тоже видел подобными же светящимися комками, вот только не до них мне было.

Знал я и то, что умираю. Вернее, не столько знал, сколько догадывался. В другой ситуации я бы и дергаться не стал. Особой тяги к жизни давно не испытывал. Зачем жить? Но вот от неизвестности помирать как-то резко расхотелось. Надо было что-то делать. Да ни хрена я не понимал. Отстаньте. Не понимал, что и как надо. Тыкался бездумно. Чем тыкался? Да вот не тем, о чем вы подумали. Так прямо и не скажу. Скорее, представлял зрительно, что я что-то делаю. Так сказать, виртуально, применительно к собственному сознанию. Я пытался взаимодействовать с этим непонятным потоком, который вливался в мой слепок… (слово аура как-то само вспомнилось). Так вот эти потоки входили в мой прямо пламенеющий продолговатый слепок ауры. С одной стороны входили дружно и упорядоченно, сплетаясь в единый светящийся жгут, а с другой вылетали, но уже хаотично, то есть как попало. Почему-то подумалось, что именно этот хаос каким-то образом и вредит, а значит, нужно его упорядочить.

Долго ничего не получалось. Эти непонятные жгуты не поддавались. Вернее, я не мог с ними взаимодействовать. Меня жгло все сильнее. Время утекало. Но там, в этом океане, я был песчинкой. А океану до песчинки, как бронепоезду до застрявшей на путях малолитражки.

Разозлился. Понятное дело, на себя. На вечность злиться смысла нет. Уж и не знаю, что произошло далее. Может, именно злости не хватало, спортивной, мля, только один поток из многих вдруг дрогнул. Тогда я представил, как он не входит в мой слепок, а плавно огибает его по поверхности и струится дальше. Удивительно, но это сработало. Дальше – проще. Наработался кое-какой опыт. Иногда, когда я торопился и не мог удержать четкую картинку желаемого, потоки вырывались. Тогда я заставил действовать себя спокойно и сосредоточенно. Так увлекся, что даже боль, терзающая тело и душу, отошла на второй план. Когда я управился, ауры больше видно не было, этому мешало сияние многих потоков, проходивших по ее поверхности. Я сам как бы превратился в сияющий сгусток. Или находился внутри этой удивительной сияющей клетки. Как попугай, блин. Правильно ли я сделал? Так мне-то откуда это знать? Правильно, не правильно. Какая разница? Делал то, что получалось, вот и все. Одуряющая боль пропала. Вот что главное. Потом как-то я просто отключился и более ничего не помню.