Пожар

В. Лебедев Человек на камне

Село Калистово раскинулось у подножья большого холма. Крайние избы подступали к озеру Королев Лог. Озеро это неширокое и спокойное. Негде было разбушеваться ветрам. Только белые гребешки пойдут иной раз по темной воде. А в ясную, спокойную погоду лежало озеро как великанское зеркало: днем в озере отражалось солнце, а ночью — луна и звезды. На той стороне озера раскинулись колхозные поля. А на холме, за неширокой полосой посевов, начинался большой, старый лес. В лесу пахло смолистой хвоей, и тянулся этот лес далеко-далеко, на десятки километров…

В Калистово вела хорошая, крытая щебенкой дорога. Проходила она вдоль берега озера. По этой дороге мчались и грузовики, и легковые машины. Частенько они останавливались посреди села, у избы Константина Ивановича Абрамова.

Все в районе знали Константина Ивановича. И звали его дядей Костей. Дядя Костя был лучшим стахановцем района и имел орден Ленина. Все уважали дядю Костю. Стрясется у кого беда какая — идет человек к дяде Косте за советом:

«Выручай…»

А Константин Иванович улыбнется, пошутит сначала.

— Садись, друг, рассказывай, да только не размазывай. Время горячее, что сковородка. Долго сидеть будем — штаны прогорят.

А потом выслушает дядя Костя человека, присоветует, что надо, записку в район, а то и в область напишет, ободрит, разъяснит, кому что непонятно.

Константин Иванович был председателем колхоза, но не только распоряжался, а сам во всякой работе и зачин делал и конец. А начинать да кончать, как известно, самое трудное в каждом деле.

Всегда полная хата была людей у дяди Кости. Своя семья немалая — пять человек — да гостей со всего села человек по двадцать. Чай ли пьет, обедает ли дядя Костя, всегда всех к столу приглашает.

— А ну, дружки-колхозники, берись за ложки…

Богат был колхоз «Красное Калистово». Хорошие лошади, коровы, огромные свиньи — было чем похвалиться дяде Косте перед заезжими гостями — перед наркомами, академиками, агрономами.

Далеко слух шел про Константина Абрамова. Про него и в газетах писали, и портреты его печатали. А он не менялся, как был, так и остался — простой и добрый.

Хулиганам, вредителям да злостным лодырям дядя Костя спуску не давал. Врагов тем нажил себе немало.

Однажды, в жаркий июльский день, когда все калистовцы от мала до велика были на полях — кто по ту сторону озера, кто по эту, — вышел из леса по лесовозному проселку щеголевато одетый человек: на ногах — блестящие штиблеты, на голове — новенькая кепка, брюки с прогладкой, на плечах пиджак наброшен. Неторопливо он шел, как бы гуляючи, гусиным пером в зубах ковырял, веточкой сбивал розовые головки у серпухов.

Тишина стояла и над селом, и над лесом, и над полями, особенная тишина жаркого летнего дня, когда птицы почти не чирикают, охваченные дремотой, слышен тончайший звон бесчисленных льняных бубенчиков, готовых к уборке, и шелест трав да ракитных листьев-кинжалов. Где-то еле слышно комбайн шумел.

Человек с зубочисткой, мурлыкая себе под нос, дошел до большого камня. С этого камня видно как на ладони и село, и озеро, и заозерные луга — сенокосы и поля, и синяя даль на десятки верст.

Сел человек на камень, утер лицо платочком и закурил папироску. Попыхивает, затягивается, кольца пускает, а сам все мурлыкает да мурлыкает песенку про «отважного капитана».

Солнце в озере отражается: ни дать, ни взять — два солнца стало: одно на небе, другое на дне озера. И жарче как будто от этого вдвое. И кажется — ткни папироской в любую изгородь, так и пойдет огонь по изгороди, как по пороховому фитилю.

Сидит человек на камне. В руках портсигар держит. Блестит, горит портсигар, как будто еще и третье солнце появилось.

Видна человеку с камня и улица Калистовская: обыкновенная деревенская улица, осененная ракитами, подернутая пылью. Собаки греются на ползучем просвирнике, гуси пуговки зеленые с него склевывают.

Нет в селе ни одного взрослого. Одни малолетки играют на улице.

Играет и человек портсигаром своим. Навел как прожектором в глаза сначала одному, потом другому.

Поглядели ребята из-под ладошек, толкнули один другого локтями.

— Давай-ка, Сережка, сбегаем, посмотрим, какой это там дяденька сидит, — сказал старший младшему.

Одному пять лет, другому — семь. Сережа и Гриша были любопытные ребята. Все им потрогать надо, пощупать.

— Бежим! — крикнул Сережа.

И побежали.

Добежали до человека мигом. Остановились шагах в десяти и смотрят на него. А он улыбается, покуривает, пальцем к себе манит.

— Не бойтесь, подходите.

Подошли ребята поближе.

— Как звать? — спросил их дяденька. — Сколько лет? Чьи?

За ответы похвалил:

— Молодцы пареньки! На радость мамке растете!

А потом спрашивает.

— Что, ребята, дядя Костя дома сейчас или нет?

— Какое там дома! — важно ответил Гриша, который был постарше. — Все сейчас за озером. Лен теребят да в мочила закладывают.

— А вы что ж не работаете?

— Да мы еще маленькие, мы еще не умеем, — сказал Гриша потупясь. Неловко ему было сознаться, что он еще маленький.

— Ну да, маленькие… — протянул ухмыляясь незнакомец. — Небось, курить во-всю курите? Вот этак, а?

И тут он начал проделывать с дымом удивительные штуки. Выпустил изо рта большое голубоватое кольцо, вогнал в него кольцо поменьше, потом еще меньше, еще и еще, пока не стало все похоже на этакую дымовую… ватрушку — ну, прямо, хватай ее и ешь.

А потом человек выпустил маленькое колечко, следом за ним, в обгон, пустил другое, побольше, потом еще больше и еще, без конца…

Как зачарованные смотрели ребята в рот незнакомцу. Было страшно интересно, как чудесные кольца выскакивали изо рта одно за другим.

— Неужели вы так делать не умеете? — с притворным удивлением спросил незнакомец у ребят. — а ведь хочется, сознайтесь, хочется вам покурить? Вот этак дым попускать, ась?

Незаметно для самих себя ребята подходили все ближе к веселому дяденьке, как они мысленно его назвали.

Вот он обнял Сережку, а Гришу похлопал по животу.

— Ишь, пузаны какие, здорово вас дядя Костя тут откормил…

И вдруг вместо портсигара заблестело у пришельца в руке что-то другое.

Гришка вгляделся да так и похолодел. В руке у незнакомца поблескивало лезвие ножа.

— Финка… — пролепетал Гришук.

— Она самая, — подтвердил «дяденька». — И вот что, ребята, слушайте меня внимательно. Вас тут — двое. Один пускай со мной остается, хоть ты, Сережа, а ты, Гриша, возьмешь вот эти спички и эту вот папиросу и пойдешь вон туда. — Незнакомец показал рукой на сенной сарай, стоявший возле скотного двора.

— А зачем? — зашевелил побелевшими губами Гришук.

— Покуришь там, — ответил «дяденька». — Ведь хочется покурить, а? Ну вот… На людях курить нельзя, уши надерут. Значит, в сарай надо спрятаться. Там сколько влезет кури.

— Да я не хочу… Я не умею… — не зная что сказать, начал было отнекиваться Гришук.

— Научишься, — грозно сказал чужак. — Я тоже не умел, да научился… Только спички, смотри, не гаси, а прямо бросай. Этак и научишься скорей да и дыму больше будет. А назад прибежишь, я тебе конфет да орехов полные карманы насыплю. Ну, а если не сделаешь, то я твоему Сережке вот этим ножом все пузо распотрошу. Понял? Да и тебе не поздоровится!..

Давно уже в пятки ушла душа и у Григория и у Сережи. Сережка попробовал было захныкать. Но человек только взмахнул ножом у него перед глазами, и онемел Сережка от страха.

— Ну, марш! — скомандовал «дяденька» и, притопнув ногой, подтолкнул Гришутку в спину.

Гришук не помня себя побежал под гору. Остановился. Оглянулся. Опять побежал.

«Зарежет Сережку, обязательно зарежет», думал Гриша.

Знал он, слыхал немало и от матери и от других, какое это страшное дело с огнем баловаться, да еще возле сена, да еще курить, вдобавок… Закричать? Но финка, острый ножик, так и блестит перед глазами.

До сарая совсем уже недалеко. Коробка спичек крепко зажата в руке. Закричать? Но ведь в селе нет никого из взрослых, кроме старого деда Федора, которому из пушки стреляй над ухом, и то не услышит.

Вот Гриша уже у самого входа в сарай. Оттуда через приоткрытую дверь приятно тянет запахом свежего, хорошо просушенного сена. Как славно было бы просто поваляться, покувыркаться на этом сене. Но сзади на камне сидит страшный, злой человек с ножом и крепко держит обомлевшего от ужаса Сережку.

Перед тем как войти в сарай, Гриша еще раз оглянулся и снова замер, но на этот раз уже от радостного удивления. Позади все еще сидевшего на камне страшного человека Гриша увидел хорошо знакомое, спокойное лицо рослого, плечистого дяди Кости, освещенное солнцем.

— Дядя Костя-а-а!.. — завопил Гриша.

Злой гость, как видно, и не подозревал, что сзади него кто-то есть. Лицо его перекосилось от ярости. Он взмахнул финкой. Блеснуло на солнце острое лезвие.

— Ай! — зажмурился Гриша на мгновенье.

А когда открыл глаза, человек на камне уже корчился, схваченный за обе руки железными ручищами Константина Ивановича.

— Что затеял, подлый человек! — загремел дядя Костя на всю окрестность.

Сережка, вырвавшийся из лап врага, кубарем катился по склону холма.

— Мама!.. Ма-ама!.. — орал он во все горло.

Оказалось, что дядя Костя с того берега давно уже заметил пришедшего из лесу человека. Присмотрелся. Почуял что-то неладное. Быстро на лодке переехал озеро чуть-чуть левее села и во-время подоспел к большому камню. Человек на камне оказался знакомым дяде Косте. Это был известный на весь район Чемеров, конокрад и поджигатель.

Папироса, которую дал Грише этот страшный гость, тоже особенной оказалась: когда зажгли ее на полу в сельсовете, начала она стрелять, как ракета, огненными брызгами. И где такая брызга упадет, там сейчас же глубокая дыра выгорает.