Пожиратель Душ

Глава 7

Очнулся он в синеватой полутьме снежной пещерки. В ушах его все еще звенел злобный смех ветра.

Ренн, стоя на коленях, низко наклонилась над ним. Лицо у нее было испуганное и чем-то озабоченное.

– Ох, слава Великому Духу! Я же все утро тебя разбудить пытаюсь!

– Все… утро? – пробормотал Торак. Он чувствовал себя куском шкуры, которую отбили и выскоблили.

– Ну да, сейчас уже полдень, – сказала Ренн. – Но что все-таки случилось? Ты, задыхаясь, упал на снег, и глаза у тебя закатились под лоб – нет, это было просто ужасно!

– Я упал, – только и сумел выговорить Торак. Каждый вдох вызывал нестерпимую боль в груди; казалось, у него разбито все тело; от боли взвизгивал каждый сустав, но, как ни странно, руки и ноги по-прежнему его слушались, значит кости явно не переломаны. – А на лице у меня… много ссадин?

Ренн покачала головой. «Ссадины на душе остаются», – подумала она.

Торак лежал неподвижно, глядя на низкий потолок снежной пещерки и повисшую прямо у него над головой каплю, готовую вот-вот сорваться и упасть. Пожиратели Душ взяли Волка в плен.

– Ты след-то видел? – спросила Ренн.

Он мучительно сглотнул и сказал:

– На север. Они шли на север.

Но Ренн чувствовала, что он чего-то недоговаривает.

– Как только ты вошел в транс, – сказала она, – сразу поднялся сильный ветер. И он так сердито завыл!

– А я летел. А ведь я вроде бы не должен уметь летать.

Та капля все-таки сорвалась и упала на парку Ренн, затерявшись в густом оленьем меху, – в точности как чья-то душа, упавшая с небес на землю.

– Тебе не следовало этого делать! – сказала Ренн.

С трудом приподнявшись на локте, Торак посмотрел в щель. Ветер снова притих, зато возобновилась поземка, похожая на чьи-то призрачные пальцы, тянущиеся к нему по земле.

– Ничего, мы еще поборемся! – попыталась приободрить его Ренн.

Торак снова лег, зарывшись в спальный мешок до самого подбородка. И подумал о том, что Пожиратели Душ взяли Волка в плен.

Он никак не мог заставить себя сказать это Ренн – во всяком случае, пока не мог. Если она узнает, кто их враги, то, пожалуй, потребует, чтобы они немедленно вернулись назад, в Лес, за помощью. А может, и одна уйдет, а его бросит тут.

Торак даже глаза закрыл при мысли об этом.

«А кто они такие, эти Пожиратели Душ? – спросил он как-то у Фин-Кединна. – Я ведь даже имен их не знаю».

«Мало кто знает их имена, – ответил Фин-Кединн. – А те, кто это знает, никогда об этом не говорят».

«А ты знаешь? – спросил Торак. – Почему ты не хочешь сказать мне? Ведь мне на роду написано с ними сражаться!»

«Со временем скажу» – вот и все, что ответил ему тогда вождь племени Ворона.

И все это время Торак никак не мог разобраться, как же Фин-Кединн к нему относится. Он принял его в свое племя, узнав о гибели отца, с которым они когда-то давно, оказывается, были добрыми друзьями. Вот только Фин-Кединн очень мало и редко рассказывал о своем прошлом. Он сообщал Тораку лишь те сведения, которые считал совершенно для него необходимыми.

Так что теперь Торак знал лишь то, что Пожиратели Душ вступили в сговор, желая править всеми лесными племенами. И они уже начали забирать власть в свои руки, но могущество их было поколеблено сильнейшим пожаром, и с тех пор им пришлось скрываться. За это время двое из семерых нашли свою смерть. А потому согласно законам лесных племен их имена нельзя было произносить в течение целых пяти зим. И одним из этих погибших колдунов был отец Торака.

Где-то глубоко в груди Торака проснулась знакомая боль. Ведь его отец присоединился к этим знаменитым колдунам, которых впоследствии стали называть Пожирателями Душ, чтобы творить добро! Так ему и Фин-Кединн сказал. И Торак прямо-таки уцепился за эти слова. Они стали для него законом. Фин-Кединн сказал ему еще, что, когда Пожиратели Душ стали совершать всевозможные злодеяния, отец Торака попытался от них уйти и они принялись ему мстить. Целых тринадцать зим они на него охотились, и целых тринадцать зим ему удавалось от них скрываться. Он даже сына своего растил вдали от лесных племен и никогда не рассказывал ему о своем прошлом. И вот позапрошлой осенью Пожиратели Душ все-таки его настигли. Они наслали на него огромного медведя, в которого с помощью колдовства вселился злой дух. Этот медведь и убил отца Торака.

А теперь Пожиратели Душ взяли в плен Волка.

Но почему Волка, а не самого Торака? Почему, почему, почему?

И несмотря на мучившие его вопросы, Торак уснул, убаюканный стонами ветра.

Кто-то тряс его за плечо, кто-то звал его по имени.

– Что-что?.. – пробормотал он еле слышно, потому что спал, уткнувшись лицом в олений мех.

– Торак! Да проснись же! – кричала Ренн. – Мы выйти не можем!

Он с трудом стряхнул с себя сон, приподнялся и сел, насколько это позволяла низкая крыша пещерки. Ренн была рядом. Судя по ее бледному лицу, она изо всех сил крепилась, чтобы не поддаваться панике.

Щель, оставленная ими для воздуха, исчезла. На ее месте возникла стена плотного, точно утоптанного снега.

– Пока ты спал, – сказала Ренн, – я все время копала, но так и не смогла выбраться наружу. Нас совершенно засыпало. Должно быть, всю ночь мело.

Торак заметил, что она просто сказала «мело всю ночь», а не «ветер, должно быть, похоронил нас заживо, пока мы спали». Значит, она еще не совсем пала духом.

– Где мой топор? – спросил он.

И тут лицо Ренн исказилось.

– Снаружи! Оба топора остались снаружи! Мы сами их там оставили. Там же и все остальное наше снаряжение.

Торак молча выслушал это, а Ренн с отчаянием прибавила:

– Надо было мне все внести в пещеру!

– Здесь не было места.

– Надо было мне расчистить немного места! Надо было головой думать!

– Ты же обо мне заботилась. Нет, Ренн, ты ни в чем не виновата. Ничего, у нас есть ножи. Откопаемся.

И Торак вытащил нож, который прошлым летом сделал для него Фин-Кединн. Тонкое лезвие из большой берцовой кости северного оленя, укрепленное тонкими, как листок дерева, пластинками кремня. Да уж, этот прекрасный нож совсем не годился для того, чтобы копать им плотный, прибитый ветром снег. Мощный отцовский нож из голубого сланца был бы куда лучше.

Но Фин-Кединн предупредил Торака, чтобы тот никому этот нож не показывал, а лучше спрятал бы его поглубже в свой ранец. И теперь Торак очень жалел, что именно так и поступил.

– Ладно, давай начинать, – сказал он Ренн, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее.

Это было страшно – копать проход в снегу, понятия не имея, сколько им еще придется копать и в каком направлении. Кроме того, им некуда было девать уже выкопанный снег, разве что себе за спину, и, как бы усердно они ни работали, они по-прежнему оставались все в той же тесной норе, точно в ловушке. С подтаивавших стен выкопанного коридора им за шиворот падали капли талой воды, и это тоже здорово действовало на нервы. Вскоре дыхание у обоих стало каким-то чересчур громким, почти паническим, и, когда они продвинулись вперед примерно на длину вытянутой руки, Торак опустил нож и сказал обреченно:

– Нет. Ничего не получается.

Ренн смотрела прямо на него. Ее глаза казались огромными.

– Ты прав. В таком снегу можно копать без конца… А что, если нам так и не удастся выбраться наружу?

Торак видел, каких усилий ей стоит это внешнее спокойствие, и понимал, что ее одолевают мысли о погибшем отце.

– Ничего, теперь мы попробуем копать вверх, – сказал он.

Ренн молча кивнула.

Но копать вверх оказалось гораздо труднее. Снег засыпал глаза, падал за шиворот, да и руки от усилий и неудобной позы быстро уставали и начинали ныть. Торак и Ренн работали спина к спине, утаптывая снег башмаками. Торак, до боли стиснув зубы, рубил и рубил плотный снежный покров, пока не заметил, что снег над ними приобрел более теплый, голубоватый оттенок.

– Ренн! Гляди!

Но она и сама уже это заметила.

Оба с лихорадочной быстротой замолотили по снежному потолку рукоятками ножей, и потолок вдруг проломился, треснул, точно яичная скорлупа. И они выбрались наружу!

Солнечный свет показался им ослепительным; холод обжигал легкие. Но они так и стояли, задрав голову, и смотрели в небо, точно птенцы, пытающиеся выбраться из гнезда. Потом чуть отползли от своей норы и рухнули на снег. Слабый ветерок холодным языком лизал их взмокшие от пота волосы. От вчерашней метели не осталось и следа.

Торак истерически расхохотался.

А Ренн молчала, лежа на спине и глядя перед собой невидящими глазами.

Потом Торак сел и огляделся. Снежное их убежище совершенно исчезло, сровнявшись с длинным пологим склоном холма, которого еще прошлой ночью здесь не было.

– А наше снаряжение? – пробормотал он. – Где же наше снаряжение?

Ренн тут же вскочила на ноги.

Если не считать ножей и спальных мешков, все остальное – луки, стрелы, топоры, запас еды и топлива, бурдюки для воды и варки пищи – было погребено под толстым слоем плотного снега.

Как-то чересчур спокойно Торак принялся отряхивать свои штаны. Потом сказал:

– Ничего. Мы знаем, где находится наша пещерка. Мы выроем вокруг нее траншею и рано или поздно отыщем все наше снаряжение.

Впрочем, он не хуже Ренн понимал, что если им это не удастся, то следующую ночь они вполне могут и не пережить. Совершенная ими ошибка – одна-единственная! – теперь, вполне возможно, грозила им смертью.

После того как они столько сил истратили, пытаясь прокопаться вверх, особенно обидно было копать вниз. К тому же стоило им начать копать, как снова прилетел тот ледяной ветер и стал швыряться в них снеговыми зарядами, слепя глаза и мешая нормально дышать.

Торак уже начинал терять всякую надежду, когда Ренн вдруг закричала:

– Мой лук! Я нашла свой лук, Торак!

Полдень давно миновал, когда они наконец отрыли все; к этому времени оба совершенно вымотались и прямо-таки плавали в собственном поту, ужасно страдая от жажды.

– Надо выкопать новую пещеру, – задыхаясь, сказала Ренн, – и дождаться рассвета.

– Нельзя нам ждать! – возразил Торак. Ему не терпелось как можно скорее броситься на поиски Волка.

– Да я понимаю, что нельзя, – устало согласилась Ренн.

Они съели по кусочку вяленого мяса и запили еду водой, в итоге опустошив оба бурдюка. Затем прикрыли глаза повязками, сплетенными из полосок коры, чтобы не заполучить снежную слепоту, – в глубине души оба с тревогой сознавали, что это следовало бы сделать гораздо раньше, – и вновь двинулись на север, ориентируясь по солнцу, которое готово было вот-вот скрыться за горизонтом.

У Торака разболелась голова; боль молоточками стучала в висках. Он на каждом шагу спотыкался от усталости и отвратительного ощущения того, что не стоило им пускаться в погоню за Пожирателями Душ, что чего-то они с Ренн недодумали, что все идет как-то неправильно, но у него просто не хватило сил, чтобы разобраться в собственных ощущениях.

Широкая равнина сменилась довольно высокими холмами, между которыми намело огромные сугробы с плотными голубыми гребнями, похожими на замерзшие волны чудовищной высоты. Местами эти гребни образовывали опасные козырьки, которые в любой момент могли проломиться под ногами. И все время неустанно дул северный ветер. Сердитый, мстительный, неукротимый северный ветер.

Из-за поземки казалось, что снег вокруг них пребывает в постоянном движении, и это очень мешало оценивать расстояние. Казалось, что они успели пройти совсем немного, но когда Торак взобрался на вершину очередного холма, то увидел, что Леса больше совсем не видно.

И тут же дикий порыв ветра с такой силой ударил его в спину, что он упал и покатился по склону к подножию холма.

Ренн съехала следом за ним и, помогая ему подняться, заметила:

– Надо было хоть топором зацепиться! А то теперь снова подниматься придется.

Она была права. Топор торчал у Торака за поясом, но у него просто времени не хватило, чтобы его выхватить. И с этого момента они шли, держа топоры в руках.

Отправляясь в путь, они уже достаточно сильно устали после откапывания снаряжения, и теперь каждый шаг давался им с огромным трудом. Ужасно хотелось пить, но растопить снег было не на чем: дрова у них кончились. Они понимали, что снег есть не стоит, и все-таки ели, хотя он только обжигал глотку и вызывал болезненные спазмы в желудке. А ветер все дул, все бросал им в лицо свои крошечные ледяные дротики, и вскоре щеки у них воспалились, а губы потрескались и стали кровоточить.

«Это не наш мир, – как-то лениво думал Торак. – Здесь все не так. Все не так, как должно быть».

Один раз они слышали бормотание белых куропаток – причем удивительно близко! – но, когда стали искать, даже следов этих птиц не обнаружили.

Потом Ренн увидела вдали человека, но, когда они подошли ближе, человек превратился в полуразвалившегося каменного идола, украшенного развевавшимися на ветру волосами, в накинутой на плечи шкуре. Кто сделал этого идола и зачем?

Нижние рубахи, еще утром промокшие от пота, теперь только холодили тело. Ренн и Торак промерзли до костей, их влажные парки покрылись ледяной коркой и стали тяжелыми и совершенно негнущимися. У обоих исхлестанные ветром лица жгло как огнем; потом щеки начали неметь, и в памяти Торака всплыли предупреждения Ходеца: «Сперва тебе холодно, потом тепло…» А потом что?

Ренн дернула его за рукав, указывая на небо.

Торак посмотрел и даже покачнулся.

На северном краю неба вскипали валы жутковатых пурпурно-серых облаков.

– Буран идет! – крикнула Ренн. – Надо крепче держаться друг за друга!

И она вытащила из ранца веревку, сплетенную из сыромятных ремешков. Они и раньше попадали в сильную метель, так что хорошо знали, как легко бывает потерять друг друга в снежном буране.

– Придется все-таки копать нору!

– Где? – крикнул Торак, тоже с трудом завязывая вокруг талии второй конец веревки. Земля здесь отчего-то казалась совершенно плоской.

– Прямо здесь! – И Ренн показала себе под ноги. – Будем копать вниз, вглубь! Просто выкопаем ямку в снегу. – И она потопала ногами, отыскивая более плотный слой снега. Но снег вдруг провалился под нею, и она исчезла.

– Ренн! – завопил Торак.

Веревка у него на талии сильно натянулась, подтаскивая его к провалу. Он упирался, вбивая пятки в снег. Впереди и вокруг ничего не было видно, кроме кипящего белого хаоса, но Торак чувствовал тяжесть тела Ренн, натянувшую веревку до предела, пытавшуюся и его сбросить в пропасть.

Сопротивляясь, он все равно неумолимо приближался к опасному провалу, а потом упал головой вперед и уткнулся во взрытый снежный сугроб в нескольких шагах от того места, где стоял.

Сугроб приподнялся, и появилась Ренн.

Оба некоторое время сидели молча, потрясенные до глубины души.

Задрав голову, Торак увидел, что они провалились в сугроб, когда под ними подломился один из нависших снежных козырьков. Оказывается, они, ни о чем не подозревая, некоторое время шли по этому хрупкому снежному навесу, под которым была пустота.

В этот момент терпение Ренн лопнуло.

– Я больше не могу! – выкрикнула она, ударив по снегу кулаками.

– Ладно, придется нору копать, – сказал Торак, уже понимая, что ему это не по силам. Да он и топор-то уже с трудом мог поднять!

Собрав всю оставшуюся гордость, он последним рывком, пошатываясь, поднялся на ноги и крикнул ветру:

– Ладно, ты победил! Я ПРОШУ У ТЕБЯ ПРОЩЕНИЯ! Я больше никогда не осмелюсь летать! Прости меня, ветер!

Ветер что-то пронзительно крикнул, и Торак увидел, как сквозь кружащийся снег к нему летят некие загадочные и ужасные существа. Извивающийся, весь какой-то перекрученный снежный столб сбил Торака с ног, а потом его куда-то отнесло ветром…

И вдруг снег перестал беспорядочно кружить, а как бы собрался воедино: казалось, тысячи крохотных снежинок, слившись вместе, образовали нечто живое, похожее на человека, но таких существ Тораку никогда еще видеть не доводилось.

У существа были огромные круглые немигающие глаза, похожие на совиные, и белые крылья. Оно летело сквозь белую пелену прямо на Торака, а перед ним волной расстилалась безмолвная стая псов.

Торак слишком обессилел, чтобы испугаться, и лишь подумал: «Ну вот и все. Прости меня, Волк. Прости, что не смог спасти тебя».

Он упал на колени, и существо с совиными глазами набросилось на него.