Пограничные были

I

Всадник благополучно переправился через пограничную реку и остановил коня. С его одежды и ног стекали струйки воды. Конь прядал ушами, переступал на месте и тяжело дышал, а всадник ловил каждый шорох, воровато и подозрительно присматривался к каждому кусту.

Но за спиной шумела река и мешала уловить посторонние шорохи, а темнота скрадывала расстояния и увеличивала страх.

Заросли гребенчука таинственно молчали. Где-то на реке глухо рухнул подмытый берег. Всадник встрепенулся. Он дал коню шенкеля и тронул поводья, взяв направление на седловину двух хребтов, которые едва угадывались на фоне предутреннего неба.

Но произошло неожиданное: конь стал вдруг вязнуть в прибрежном иле. Это, видимо, была обычная промоина, которая постепенно затягивалась илом, а теперь так коварно подставила свою ловушку. Всадник почувствовал, что его ноги касаются илистой поверхности. Освободив их от стремян, он сдернул с себя халат, бросил его под ноги и сполз с седла.

На четвереньках он прополз расстояние, которое прикрывал халат, и наконец ощутил под руками и коленями твердый грунт.

«Слава аллаху!» — беззвучно прошептал мужчина, сидя у куста и тяжело дыша. Коня он уже не видел, а только слышал, как тот пытается высвободиться. И вдруг, разрывая тишину, конь заржал. Мужчина подскочил, словно ужаленный, и, не разбирая дороги, бросился от этого проклятого места.

II

Анатолий Солдатенко, высокий, статный блондин, внимательно слушал приказ начальника заставы. Задача была ясной — не допустить безнаказанного нарушения государственной границы.

— В случае обнаружения следов или других признаков нарушения границы... — голос капитана Воронова звучит несколько торжественно и строго.

Ефрейтору Солдатенко сотни раз приходилось слышать эти слова, и всегда они вызывали в нем чувство приподнятости и ответственности. Не поворачивая головы, он скосил глаза на своего напарника рядового Виктора Емельянова и понял, что у того тоже такое же состояние.

Начальник заставы спросил:

— Вопросы?

— Вопросов нет, приказ ясен.

— Выполняйте!

Солдаты четко повернулись и направились к выходу. С этого самого момента и до возвращения на заставу они будут точь-в-точь выполнять приказ, отданный им начальником, и приложат все силы, чтобы не допустить безнаказанного нарушения границы.

Наряд шел вдоль контрольно-следовой полосы, тщательно осматривая ее ровные бороздки. Вот следы зайца. Ох и напетлял же косой! А это лиса оставила свой «автограф». Видимо, охотилась за зайчатиной, да напрасно. На КСП каждая царапина, каждая вмятина очень хорошо видны.

Через два часа наряд был у зеленой щели — конечного пункта по маршруту. Прежде чем идти в обратный путь, ефрейтор Солдатенко позвонил на заставу:

— Все в порядке. Возвращаемся к развилке дорог.

— Добро, — ответил дежурный. — Машина выйдет за вами вовремя.

Анатолий подождал немного, прислушиваясь к ночным звукам. Сзади него стоял первогодок Емельянов. Для него каждый выход на границу — целое открытие новых звуков, шорохов ночной жизни. Сейчас звуки были обычными: шумела река да где-то впереди жалобным голосом кричал шакал.

Солдатенко включил фонарь и двинулся вперед. Сейчас они в который раз проверят контрольно-следовую полосу, дождутся машины и возвратятся на заставу.

«Вот еще размечтался», — упрекнул себя Солдатенко, шире расправил плечи и твердо зашагал по тропе.

На востоке уже занимался новый день. На горизонте все отчетливее вырисовывались крутолобые сопки, все бледнее становился луч фонаря на бороздках КСП. И вдруг... Что такое? След?

На полосе четко вырисовывались отпечатки. У Виктора сильнее застучало сердце.

— Доложи на заставу, — сказал он Емельянову. — Обнаружен след, в наш тыл. Давность... — Он прикинул, что с момента, когда они были здесь в последний раз, прошло не более двух часов.

Заставу капитан Воронов принял недавно. Провожая его, начальник отряда напутствовал:

— Тщательно изучи участок заставы, чтобы потом принимать целесообразные решения. — Он иногда любил употреблять вот такие сложные слова. — Помни, теперь ты — начальник. А с начальника, сам понимаешь, спрос особый.

Приняв заставу, Иван Александрович старался точно выполнять эти советы. Участок, охраняемый заставой, оказался своеобразным: река, заросли камыша, гребенчука, верблюжьей колючки да в тылу пески. На горизонте, далеко-далеко в синеватой дымке, обозначились горы. Вот, пожалуй, и все.

Был Воронов несколько полноват для своих тридцати двух лет, но необычайно проворен и непоседлив. Ночью он обычно успевал проверить почти все наряды, но и после этого оставался энергичным и быстрым.

Сегодняшней проверкой офицер остался доволен: наряды действовали четко и правильно реагировали на проверку. Поэтому на заставу капитан вернулся в хорошем настроении. В прихожей осторожно снял сапоги, гимнастерку и на цыпочках вошел в спальню, стараясь не потревожить жену и трехлетнюю дочку.

Засыпая, подумал: «Завтра... тьфу, сегодня, нужно обязательно поговорить с сержантом. У солдат есть некоторые нарушения формы одежды. Потом...»

Он только заснул, когда настойчиво зазвонил телефон. Воронов схватил трубку.

— Да. Слушаю... Следы? На левом фланге? В тыл? Иду, иду... — Он торопливо оделся и вышел в коридор, застегивая на ходу пуговицы на гимнастерке, выскочил на крыльцо.

Светила полная луна, освещая барханы и заставские постройки. В гараже уже урчала машина. Иван Александрович отдал необходимые распоряжения и вместе с тревожной группой тут же выехал на границу.

У места, откуда поступил сигнал тревоги, стояла отметка.

Иван Александрович убедился, что ефрейтор Солдатенко правильно определил время нарушения. Правда, он заметил еще несколько деталей, которые могли сыграть существенную роль при дальнейшем розыске и задержании нарушителя. Например, «прочитал», что неизвестный среднего роста и уже в годах. Поэтому двигался медленно, шаг короткий.

Иван Александрович повернулся к инструктору Медведеву и приказал:

— Ставьте собаку на след!

III

Едва забрезжил рассвет, когда Николай Иванович Топорков поднялся. Сегодня предстоял последний день работ, и геологическая карта, с нанесенными на ней синим цветом месторождениями ляджуара[2], будет готова. Труд нескольких месяцев.

А из центра торопили: «Работы ускорить, чтобы приступить к исследованиям лала. От этого будет зависеть своевременное составление Всесоюзного атласа о местонахождении драгоценных камней».

Да, лал для геологов был более сложной загадкой. И это хорошо понимал Николай Иванович. Он считал, что экспедиции предстоит преодолеть немало трудностей, чтобы окончательно составить карту месторождений ляджуара и лала.

Когда геологи разошлись по своим маршрутам, Топорков склонился над картой, чтобы внести новые данные.

Ежегодно бывая в подобных экспедициях, Николай Иванович всегда работал с увлечением и даже задором. И хотя давно годы посеребрили его виски, а на лице пролегли морщины, энергии начальника экспедиции удивлялись даже молодые.

Первым вернулся на базу Петров. Он был высок ростом и крепок в плечах. При переходах он выбирал самый тяжелый рюкзак и нес его свободно и легко.

— Посмотрите, Николай Иванович, какая прелесть! — Он протянул Топоркову увесистый камень синего цвета.

Николай Иванович внимательно осмотрел находку.

— Чистый ляджуар! Это как раз то, что мы ищем. Что ж, поздравляю, товарищ Петров. Где вы его подобрали? — Он развернул перед геологом карту.

Петров сразу отыскал нужную точку.

— Такого камня, Николай Иванович, там целая гора.

— Что ж, это лишний раз подтверждает возможность промышленного изготовления изделий из ляджуара.

Николай Иванович любил встречать рассветы в горах. За многие годы он так и не смог привыкнуть к этому необычному, напоминающему сказку, пейзажу. А сейчас его особенно поражала красотой гора из ляджуара, обнаруженная геологами; когда солнечные лучи касались ее, она оживала и сверкала всеми оттенками ультрамарина: лазоревым, голубым, синим. Глядя на эту гору, приятно было сознавать, что эти камни будут приносить людям радость.

После завтрака, как и было намечено, геологи собрали палатки, уложили свои нехитрые пожитки в рюкзаки и покинули обжитое место.

Впереди шел проводник Муминшоев. Тропа, петлявшая по дну широкого ущелья, постепенно стала подниматься в гору. За крутым поворотом она нависла над речушкой и повторяла все ее изгибы. Люди старались не смотреть вниз.

Вечером, когда спустились сумерки, геологи благополучно достигли намеченного района.

IV

Медведев спокойно скомандовал:

— Верный, след! — подсвечивая фонариком, он показывал собаке на отпечатки следа. Верный глубоко втянул ноздрями воздух и, почувствовав чужой запах, потянул поводок.

Медведев подбодрил собаку.

Не поднимая морды от земли, Верный устремился вперед. Медведев старался не отставать от него. Капитан Воронов бежал за инструктором, связист Шилов на ходу сообщал на заставу о действиях тревожной группы.

Гулко стучало сердце. Хотелось бежать быстрее, но тяжелые сапоги замедляли движение. Михаил Медведев, не раздумывая, сбросил их в тот самый момент, когда почувствовал, что обувь отнимает много сил.

Стало легче. Правда, колючки вцеплялись в ступни сквозь носки, но он смахивал их ладонью, как смахивают с лица назойливого комара.

Капитан Воронов увидел, что Медведев ускорил темп, одобрил его действия, не заметив в темноте, что тот бежит босиком. Лишь когда рассвело, он обнаружил, что инструктор без сапог, и строго погрозил ему пальцем.

Емельянов сразу понял, что погоня предстоит трудная. Сержант Медведев и капитан Воронов убежали вперед, поэтому он не должен отставать, нужно в любую минуту быть там, где он понадобится. Под ноги то и дело попадались камни, и Виктор больше всего боялся упасть. Гимнастерка давно уже прилипла к спине, а соленые капли пота стекали со лба, попадали в глаза, рот.

...Начались сопки. Бежать стало труднее. Медведев отпустил поводок. Верный, почувствовав свободу, рывком устремился вперед. Михаил старался не терять из виду собаку.

Сопки становились все круче и круче. Теперь инструктор не бежал, а карабкался по ним, не ощущая ни колючек, ни камней, ни усталости. Его тревожила только одна мысль: не дать нарушителю оторваться от преследования.

Верный резко метнулся в сторону, и Медведев увидел впереди человека. Тот безуспешно пытался взобраться на огромный камень, чтобы его не достала собака.

Тяжело дыша, Медведев скомандовал:

— Руки вверх! Верный, ко мне!

V

На столе полковника Малахова лежит статуэтка из ляджуара, которую изъяли у нарушителя. Идол без головы. Видно, что голова отломлена совсем недавно. Для чего? Это случайная неосторожность? А может быть?..

Малахов вызвал капитана Реджепова.

— Что-нибудь подобрали из литературы о ляджуаре, Меред Мурадович?

— Так точно, товарищ полковник. И весьма интересные данные. Разрешите принести книги.

— Да, конечно.

Через минуту Реджепов положил перед Малаховым с десяток книг с закладками.

— Спасибо, Меред Мурадович, я посмотрю их.

Реджепов вышел, а Малахов, взяв верхнюю книгу, открыл ее и стал читать.

«...В Индии, в Персии жгли этот камень и растирали в тонкий порошок. Смешивали порошок со смолою, воском и маслом, промывали и тогда оседала краска тончайшей синей пылью. Лучшие художники покупали этот драгоценный камень ультрамарин. Ион Хаукал, Шехабеддин, Абдулфеда, Тейфаши Эдризи, Ибн-Батута — все старые писатели Востока говорят об этом. Но камень побеждает человека и живет второй жизнью. И «Мадонна Литта» с грустью жалуется профессорам Эрмитажа, что синие цвета ее темнеют и блекнут, потому что в них выкристаллизовывается ляджуар...

Скифы носили бусы из ляджуара. О ляджуаре Скифии говорят Теофраст и Плиний. Древний мир резал из ляджуара рельефы и выпуклые фигуры. Ляджуар был излюбленным и дорогим камнем Китая. Китай украшал им чаши, шкатулки, делал из него перстни, амулеты и статуэтки. В исторические времена из ляджуара изготавливались шарики на головные уборы мандаринов — как эмблема их власти. Синий цвет его ценился так высоко, что представители китайского искусства окрашивали в этот же цвет любимый китайцами камень агальматолит, чтобы он был похож на ляджуар. Монгольские караваны, проходившие великую пустыню Гоби и Ургу, доставляли ляджуар в Кяхту. И обменивая фунт ляджуара на фунт серебра, монголы рассказывали, что волны прибивают к берегу озера Далай-Нор куски этого камня. Почти вовсе не знала употребления ляджуара Европа до начала XIX века, но очень высоко ценила его. Предметы из ляджуара насчитывались единицами. Что можно припомнить? Чашу Франциска I; стол, который гости видели на свадьбе Марии Медичи в 1600 году; четырнадцать предметов Людовика XIV и самый крупный кусок ляджуара — поднос в девять дюймов — у Лебрена в 1791 году. В XVIII веке ляджуар вытеснил золото, и обладание им считалось почтенным. В XIX веке, с открытием прибайкальского месторождения, ляджуаром занялись «императорские» гравильные фабрики Екатеринбурга и Петергофа. Тонкими пластинками ляджуара, составленными из отдельных маленьких кусочков, облицовывали они ящички и шкатулки, столовые часы и колонки для шкафов. Петергофская гравильная фабрика облицовывала ляджуаром колонны Исаакиевского собора в семь аршин вышины и четырнадцать вершков в диаметре, и эта работа была произведена дважды: Монферан забраковал колонны, сделанные из прибалтийского ляджуара, и поставил их у себя в доме на Мойке, а для Исаакия был выписан ляджуар «страны бухарской», тот афганский ляджуар, на перепродаже которого наживались эмирские богатеи-купцы. 7815 пудов камня ушло на эти колонны. Облицовка мраморного зала в Мраморном дворце, облицовка Лионской комнаты и «Саркосельского» дворца, вазы, столы и чаши в Эрмитаже — вот ляджуар, доступный теперь любому посетителю наших музеев.

Центральная Индия, Тибет, Южный Китай, Афганистан, Персия — вот круг, который замыкает все указания на источники ляджуара. Расплывчатый в древности, с течением времени все суживающийся круг этот теперь превратился в точку, и эта точка — копи бадахшанского месторождения... Вход в копи сделан цементом, на него наложена печать падишаха, и всякий, приблизившийся к копям, карается смертной казнью...»

«Так, так, так. Значит появление нарушителя в районе, где идет освоение ляджуара, и этот идол не случайное совпадение», — Малахов откинулся на спинку стула. Его заинтересовала история ляджуара и он продолжал читать:

«Есть ляджуар. Но горы, в которых находится он, — заповедны. С давних времен неприступная скала охраняет его. Во времена кызыл башей — «красных голов» — проходили из Индии «кафиры-сиахпуши», что в буквальном переводе на русский язык означает «черная одежда». Приходили, чтобы добывать ляджуар. Но скала с ляджуаром отвесна, веревок и лестниц не было, да и разве хватило бы их?

...Это — священное место, никто не знает его, а кто узнает — погибнет. Не надо его искать, не надо туда ходить. Только безумец может искать свою гибель».

Теперь Малахову кое-что стало известно о таинственном ляджуаре. Он решил приступить к допросу задержанного.

VI

Ночные наряды, возвратившиеся утром на заставу, доложили капитану Воронову, что на участке несколько выше горного кишлака появилась группа геологов.

Воронов уже знал, что на днях у него в тылу будет работать экспедиция. И теперь, получив данные, решил посетить геологов и поговорить с ними. Ведь граница недалеко, и может случиться всякое.

Он решил сегодня же посетить геологов, познакомиться с ними.

К лагерю Воронов подъехал в тот момент, когда геологи заканчивали благоустраивать свою стоянку. Воронов познакомился с начальником экспедиции. Топорков встретил его приветливо. Крепко пожал руку.

— Это хорошо, что вы приехали, — заметил он офицеру.

— Моя обязанность точно знать, что происходит на участке вверенной мне заставы. А вот вам свежие газеты. Между прочим, там есть корреспонденции и о вас.

— О нас? — переспросил Топорков. — Где?

Воронов достал нужную.

— «Загадки самоцвета». Правильно, ничего не скажешь, — прокомментировал Николай Иванович заголовок и принялся читать: «Мы обогнули положенное число гор и, наконец, оказались в горном кишлаке. Отсюда уже видны черные норы старинных выработок». Что ж, все правильно, оперативно сработали журналисты. Еще раз спасибо за добрые вести.

Они вошли в палатку, где над камнями колдовала девушка. Топорков представил ее Воронову.

— Это наша лаборантка — Нина Пахомова. Расскажи, Нина, товарищу капитану о наших находках.

На грубо сколоченных досках лежали образцы пород. И Нина, как экскурсовод в музее, несколько официально стала рассказывать:

— Перед нами образцы ценного камня ляджуара. Здесь их три цвета: индиго, светло-голубой и зеленоватый. Самым ценным считается цвет индиго. Вот этот. — Она протянула большой темно-синий кусок камня.

— А эти сорта тоже по-своему оригинальны. Это — лал. Образцы его собраны только вчера. Еще неотсортированы. Наша экспедиция находится на древнейших копях. Когда-то лал добывали примитивными орудиями. Сейчас задача состоит в том, чтобы определить, как удавалось древним рудокопам пробивать в диком камне огромные выработки. Карта месторождений у нас почти готова. Так что мы у вас задержимся недолго.

— Что ж, за сведения спасибо. Желаю вам удачи.

Воронов заспешил в обратный путь.

VII

В кабинете полковника Малахова сидит задержанный нарушитель. Вид у него жалкий. Он оброс, измят, подавлен и, нервно облизывая сухие губы, просит:

— Разрешите напиться?

— Пожалуйста.

Под взглядом полковника у задержанного дрожит рука, и ясно слышно, как графин звякает о край стакана.

— Откуда у вас эта статуэтка? — спросил полковник.

— О-о, это талисман. Он достался мне от отца, а ему от деда.

— А где у него голова?

— Неосторожность. Уронил, и голова откололась.

— А как называется этот камень?

— Камень? — зачем-то переспросил задержанный. — Это — ляджуар. Есть в народе поверье: кто владеет ляджуаром, тот будет счастлив. Но, видимо, это неправда, потому что я никогда не был счастлив.

— Хорошо. Теперь скажите, с какой целью вы перешли границу?

— Я уже говорил. Зов предков. Я стар, и мне недолго осталось жить на этом свете. Хотелось хоть умереть на родной земле. За ошибки молодости мне пришлось расплачиваться всю жизнь.

Задержанный смолк. Что еще спросит этот полковник?

Малахов вдруг вспомнил об одном деле, нашумевшем в свое время. Касалось оно клада, который спрятан в копях древнейших разработок лала. О кладе рассказывал местный житель. А может быть?..

У полковника возник новый план.

VIII

Это дело возникло в тридцатые годы, когда в горах еще свирепствовали банды басмачей. Одну из них возглавлял Мамед Вайсединов. После разгрома он поселился на той стороне границы, ожидая лучших времен.

Но шли годы, а «лучшие времена» не наступали. Вайсединов со своими головорезами служил заграничным хозяевам.

Награбленные ценности — золото и серебро — он спрятал в древних разработках лала, взяв с собой лишь небольшую их часть. Об этом чекистам рассказал участник боев тех лет Гафар Муминшоев.

— Муминшоев, Муминшоев... — Малахов вызвал Реджепова и поручил ему отыскать свидетеля, если он, конечно, еще жив.

Через два дня к Малахову зашел рослый старик с длинной седой бородой.

— Извините, товарищ Муминшоев, что потревожили вас.

— Когда беспокоят стариков, значит в этом есть необходимость, и буду рад, если чем-то помогу вам.

— Вы не забыли дело о кладе? — спросил Малахов.

— Разве об этом забывают, товарищ полковник. Шакал Вайсединов сделал тогда все, чтобы рассчитаться со мной и отцом за попытку перехода к красным.

— Расскажите поподробнее.

— Все! Здесь будет привал!

Командир эскадрона обвел взводных усталым взглядом и дал последнее указание:

— Выставить часовых, коней держать под седлом.

— Слеза-ай-й! — прокатилась команда.

А уже спустя пять минут ночь окутала темным покрывалом людей, коней, повозки. Бойцы, уставшие от длительной погони, сразу уснули. Лишь глубокие вздохи коней, пережевывающих овес в торбах, да негромкий разговор дневальных нарушали тишину летней душной ночи.

И вдруг в эту тишину ворвался глухой стук. Он, казалось, исходил из самой земли.

— В ружье! Басмачи!

Голоса дневальных заглушали выстрелы. Никто не мог понять, где басмачи, сколько их. Но все ясно и четко слышали топот конских копыт, который доносился из ущелья.

— Взвод, залпом, огонь!

— Огонь!

В короткие промежутки между залпами все почувствовали, что атака отбита. Но через несколько минут топот снова стал приближаться к расположению эскадрона. Бойцы вновь открыли огонь.

Потом все стихло. Было непонятно, почему по эскадрону никто не стрелял при приближении коней.

— Кажется, кто-то стонет, — проговорил один из них.

— Да... — ответил, прислушавшись, другой.

Двое бойцов поползли туда, откуда доносились стоны. Прошло минут двадцать, пока они вернулись. На себе они притащили двух мужчин: старого и молодого. Молодой был без памяти, а старый, тяжело дыша, открыл глаза, обвел бойцов пристальным взглядом и попросил воды. Кто-то отстегнул фляжку и подал ему. Он жадно припал к ней потрескавшимися губами. А когда утолил жажду, рассказал страшную историю. Переводчик едва успевал за ним.

Вот что поведал бойцам старик.

Он с сыном Гафаром в горах увидели у старых разработок лала басмачей, которые что-то прятали. Старик с сыном хотели скрыться. Но их заметили. Поймали. Долго издевались. Потом привязали к коням и пустили табун на красных.

Басмачи рассчитывали, что ночью табун примут за противника, начнут стрелять и всадники погибнут.

— Но, хвала аллаху, он не дал умереть. — Старик умолк и вскоре скончался, а сын Гафар, оправившись от ран, стал бойцом эскадрона. С тех пор и остался у него шрам на щеке...

IX

Гафар тяжело вздыхает. Вызов к полковнику Малахову потревожил далекие и тяжелые воспоминания. С тех пор прошли годы. Много воды утекло в реке, по которой проходит граница. Уже внуки подрастают и становятся джигитами, а память ясно сохранила те далекие годы, события, людей.

Однажды в эскадрон, где служил Гафар, на взмыленном коне прискакал джигит. Он рассказал, что утром к ним в кишлак ворвалось много вооруженных басмачей, они бесчинствуют. Ему самому стоило больших трудов вырваться оттуда. Он гнал коня, чтобы быстрее известить красных джигитов.

Решено было немедленно поднять бойцов по тревоге. План был простым: вперед выслать разведчиков, переодетых под местных жителей, а эскадрону двигаться несколько сзади. Разведчики, где переводчиком был Гафар, должны будут отвлечь стражу, а эскадрон тем временем окружит кишлак.

До кишлака добрались уже ночью. Вскоре разведчиков окликнули:

— Свои, свои... — отозвался Гафар. — Курбаши здесь?

Басмачи о чем-то пошептались между собой.

— А зачем он вам?

— Имеем срочное поручение.

— Он вон в той кибитке отдыхает. Но едва ли вам удастся сейчас попасть к нему. Придется ждать до утра.

— Наше дело маленькое, — отозвался Гафар, — доложим, а там пусть решают.

Гафар махнул рукой, и бойцы прыгнули на басмачей. Раздался выстрел. Это был сигнал для атаки.

Басмачи, застигнутые врасплох, метались по кишлаку, но их настигали меткие выстрелы бойцов.

Когда же бойцы прорвались к кибитке курбаши Мамеда, она оказалась пустой. На ковре валялись халат, шелковая рубашка и даже ичиги. В стороне — большая трубка с опиумом. Гафар понял, что Мамеду удалось бежать. Но судьба свела их в другой раз на крутых поворотах жизни.

Взводу, в котором служил Гафар, было поручено доставить фураж для коней всего полка.

Утром бойцы выехали в путь. Миновали один перевал, другой и были почти у цели, когда к командиру взвода подскакал один из дозорных и доложил:

— Впереди, за сопкой, большая колонна всадников. По всему видно, басмачи.

Поворачивать назад было уже поздно. Быстро спешившись, бойцы заняли удобную позицию, а коней отвели в укрытие.

Через несколько минут показались всадники. Банда во много раз превосходила число красноармейцев, но они решили дать бой. Когда голова колонны приблизилась к месту, где залегли бойцы, ее встретили залпом. Послышались выкрики, и Гафар узнал голос Мамеда. Через несколько минут, рассыпавшись цепью, басмачи предприняли попытку сбить заслон.

Однако, как только они приблизились к бойцам, протяжно застрочил пулемет. Басмачи опять вынуждены были отступить.

Потом из-за сопки появилась небольшая группа всадников с белым флагом. Им дали возможность подъехать ближе. Один из них, привстав на стременах, закричал:

— Эй, вы, сдавайтесь. Вас мало, нас много... Мы дадим вам награду, сохраним жизнь и отпустим домой.

Кто-то из бойцов выстрелил вверх...

Атаки следовали одна за другой. Командир взвода все чаще посматривал на ящики с боеприпасами. Патроны кончались. Нужно было что-то предпринимать, каким-то образом сообщить в полк. И вдруг он вспомнил, что в обозе находится собака-почтальон.

Собаке привязали на шею пакет и приказали:

— Домой!.. Домой!..

Пес, лизнув руку хозяина, повилял хвостом и, выскочив перед цепью бойцов, быстро скатился с сопки.

Басмачи, видимо, сразу поняли, в чем дело, и открыли по овчарке сильный ружейный огонь.

Бойцы с тревогой смотрели на своего связного. А собака то припадала к земле, то устремлялась вперед. И когда она преодолела опасную зону, все облегченно вздохнули.

Бандиты становились все напористее, все нахальнее — словно чувствовали, что у бойцов на исходе боеприпасы. Но неожиданно они начали отступать. Причина выяснилась сразу: от населенного пункта, где располагался полк, на галопе, с оголенными клинками скакали наши конники.

Это была последняя встреча с Мамедом Вайсединовым.

Горы Гафар знал хорошо, и поэтому, когда ему предложили быть проводником в геологической экспедиции, он с большим удовольствием дал согласие.

Круг его обязанностей был неширок: присматривать за лошадьми, охранять лагерь, а в пути — указывать дорогу. Работой геологов он интересовался и радовался удачам.

О таинственной силе ляджуара и лала он много слышал от своего деда. Но вот пришли геологи и открыли тайну ляджуара. Теперь к этой голубой горе прокладывают дорогу. Завтра начнется изучение разработок лала. Их много, поэтому геологи выбрали самую большую, которая поможет им разгадать способ добычи.

Несмотря на лето, ночью в горах прохладно. Гафар решил развести костер.

От палатки начальника экспедиции скользнула тень. «Топоркову и по ночам не спится. Волнуется», — с теплотой подумал Муминшоев.

— Николай Иванович!

Ему никто не ответил, а тень метнулась в дальний конец лагеря и исчезла.

Из палатки вышел Николай Иванович.

— В чем дело? Что случилось?

— Понимаете, Николай Иванович, кто-то был у вашей палатки. Я окликнул, он убежал.

— Куда убежал?!

— Человек... Туда убежал. — Муминшоев неопределенно махнул рукой...

От шума, поднятого сторожем, проснулись геологи. Они обступили Муминшоева, слушая его торопливый рассказ, потом с фонарем обошли палатки, всё вокруг.

Кто-то предположил:

— Может, старику просто показалось...

— Как показалось? Зачем показалось? — горячился Муминшоев.

X

Разгромленная банда Мамеда ушла за границу, расселилась в кишлаке. Многие басмачи завели здесь семьи, и со временем потеряли свой прежний бравый вид.

Однажды в кишлаке появился европеец, который представился Джоном. Он долго беседовал с Мамедом. А через некоторое время через границу ушел один из его джигитов. Выполнив задание, вернулся. Получил большую награду. Не остался обиженным и Мамед.

С годами Джон становился все щедрее. Но все чаще джигиты стали не возвращаться с той стороны. Мамед понимал: попадались.

Сейчас Джон пил чай и говорил:

— Я думаю, дорогой Мамед, что мы и на этот раз сойдемся в цене.

Мамед расплылся в заискивающей улыбке.

— О, да-да! Что будет в моих силах, я сделаю... Я...

— Запомните, — неожиданно прервал собеседник Мамеда, — сейчас нужно делать не только то, что в наших силах, а гораздо больше.

Гость многозначительно поднял палец, он замолк, и Мамед не смел первым нарушить молчание. Только взгляд его хитрых, заплывших от жира глаз следил за каждым движением гостя.

Тот был среднего роста, с редкими седеющими волосами на голове, прилизанными назад. Полосатый костюм, темные большие очки в роговой оправе, торчащая во рту сигара — все это придавало ему солидный вид. Мамед знал этого человека давно. Только при его активном участии Мамеду удалось тогда сколотить и вооружить отряд джигитов, которые наводили страх на местных жителей по ту сторону границы.

В последнем бою Мамед потерял почти всех своих джигитов и сам был ранен в плечо. Лишь немногим удалось тогда уйти от красных конников.

После разгрома Джон исчез. Но перед самой войной вновь объявился. Мамед воспрял духом. Золото вновь потекло в его широкий карман.

И так каждый раз: появлялся Джон, и Мамед, посылая своих верных людей за границу, богател.

Но на этот раз творилось что-то непонятное, он послал туда уже троих своих людей, но никто из них не вернулся. Джон нервничал и ругался: экспедиция заканчивала свою работу, а он не знал ее результатов.

Вот почему Джон был не в настроении.

— На этот раз вам придется идти самому.

Мамед поднял на гостя испуганные глаза и чуть не выронил из рук пиалу, которую поднес ко рту.

— Что? Боитесь?

— Я этого не говорил. Я только хочу сказать, что там сейчас невозможно работать. О аллах! Скоро ли ты пошлешь справедливость на землю? Ты посмотри, как мучаются твои покорные слуги...

Гость вскочил и нервно зашагал.

— Аллах! Аллах! Вы только научились вздыхать, а дело стои́т. — Он остановился и произнес: — За что мы вам платим? Может быть, за то, что вы провалили нашу последнюю операцию? Надо действовать.

Он залпом выпил из своей пиалки, но не чай, а виски, и, немного успокоившись, примирительно сказал:

— Вы пойдете завтра, во второй половине ночи. Нужно сделать немногое: встретитесь с одним человеком. Он передаст для меня кое-что... Потом нужно будет пойти на базар и продать вот эту штуку и всякую рухлядь, — Джон протянул Мамеду сверток. — Просите такую цену, чтоб ее никто не купил. У нашего человека будет вторая часть статуэтки.

Мамед приложил правую руку к сердцу и поклонился в знак того, что он понял своего собеседника.

Сидя перед полковником, Мамед пытался изобразить из себя жертву обмана.

— Хорошо, хорошо, — говорит полковник, — мы это учтем. Уведите задержанного, — сказал он, когда в кабинет вошел вызванный им конвоир.

За завтраком у геологов только и было разговоров о ночном происшествии.

Сегодня геологам предстояло обследовать старинные копи, на осмотр которых Николай Иванович возлагал большие надежды: нужно было разгадать тайну лала.

Когда все было готово, Топорков сказал:

— Ну что ж, вперед, друзья!

У входа древней выработки остановились и, распределив обязанности, один за другим скрылись в пещере.

Идти было трудно. Высота тоннелей не позволяла им идти в полный рост. Минут через пятнадцать все оказались в огромной пещере. Геологи измерили ее — результаты оказались самыми неожиданными — двенадцать на двадцать два метра. Высота достигала восьми метров.

— Товарищи, — обратился Топорков к коллегам, — представьте себе, что каждый сантиметр этого каменного грунта был извлечен отсюда самыми примитивными орудиями: долотом, молотком и киркой. Теперь подсчитаем. — Николай Иванович извлек из кармана блокнот. — Представляете, друзья, из этой пещеры вынуто около десяти тысяч кубических метров скалистого грунта. Можно предположить, какой огромный труд был затрачен безымянными тружениками. Однако давайте обследуем ходы, которые идут дальше. Со мной пойдут Дашковский и Синицын. Мы обследуем вот этот тоннель. Остальные — соседний. Сбор в этом зале. Дальше не двигаться, хотя, по моим предположениям, там еще могут быть очень интересные открытия. Ясно?

— Ясно, Николай Иванович! — ответил степенный геолог Петров.

Зажгли факелы, и высокий зал преобразился: он излучал оттенки то темных, то светлых тонов.

Кое-где виднелись подтеки, и Николай Иванович, склонившись над ними, попросил Синицына:

— Возьмите-ка эти образцы. Это похоже на мумие: редчайшее горное лекарство от многих недугов.

— Хорошо, Николай Иванович, Дашковский, присвети, — Синицын отколол несколько камней и положил их в вещевой мешок. Когда с этим было покончено, Николай Иванович распорядился двигаться дальше.

От главного тоннеля, наиболее высокого и широкого, отходили узкие и низкие. Некоторые были вырыты всего на метр-два и брошены. Другие уходили далеко в сторону, и обследовать их в первый день просто не представлялось никакой возможности. Иногда попадались шурфы в несколько метров глубиной, и поэтому геологи двигались со всеми предосторожностями. И все-таки... Шедший впереди Николай Иванович вдруг исчез. Дашковский, а за ним и Синицын увидели шурф, резко уходивший вниз, и поняли: случилась беда. Они окликнули Топоркова. Но в ответ услышали протяжные стоны.

— Синицын, страхуй. Бросай веревку, я спущусь.

Топорков лежал на спине. Когда Дашковский окликнул его, не отозвался. Геолог быстро развязал веревку, обвязал ею Топоркова и крикнул:

— Поднимай, только осторожно.

Синицын старался со всеми предосторожностями тянуть веревку. Когда из шурфа показался Топорков, Синицын заметил, что у него в крови голова. Нужно немедленно возвращаться обратно. Синицын вытащил Дашковского, который взвалил Топоркова на плечи.

В большом зале, к счастью, уже их ожидала группа, которая, наткнувшись на тупик, повернула обратно.

XI

Заместитель Топоркова Шапорин после разговора по рации с базой распорядился готовить носилки.

Пострадавшего нужно было доставить к заставе, куда обещали срочно прислать вертолет.

Шапорин отобрал восемь человек, которые будут по очереди нести носилки.

Нина убедила Шапорина разрешить сопровождать группу. Ей вменялась обязанность медицинской сестры.

У Топоркова было повреждение черепа и перелом ноги. Нина сразу же наложила шины. Хуже обстояло дело с раной на голове. И хотя Нина тщательно ее обработала, этого было недостаточно.

Николай Иванович был без сознания, и поэтому Нина не отходила от него ни на минуту.

Шапорин, отозвав Пахомову в сторону, сказал:

— Вы знаете, Нина, Дашковского нет.

— Как нет?! — удивилась Нина. — Где-нибудь бродит.

— В том то и дело, что нигде нет. Однако свои соображения я здесь написал и прошу передать письмо командиру вертолета.

Нина смотрела на Шапорина растерянными глазами.

— Неужели?..

— Да, представьте себе, что среди нас был чужой. Объясните это командиру вертолета и поставьте в известность капитана Воронова.

— Хорошо! Хорошо! Я обязательно все исполню так, как вы сказали.

Через три часа геологи доставили пострадавшего на заставу, где их уже ожидал вертолет.

Николай Иванович так и не приходил в сознание.

XII

Этот рейс для Валерия Грибачева и Анатолия Чернышева был самым обычным. Перед выездом из гаража командир подразделения проинструктировал:

— На участке заставы капитана Воронова — обстановка. Возможно появление неизвестных лиц по маршруту вашего движения.

И вот Валерий с Анатолием уже развезли по всем заставам, кроме заставы капитана Воронова, груз. Она была последней по маршруту. Проскочили мост через небольшую горную речушку, миновали ущелье, которое тянется к самой границе, как вдруг справа, у дороги, Валерий увидел мужчину. Он был одет в спортивный костюм, рядом лежал вещевой мешок. Мужчина поднял руку.

— Куда путь держите, гражданин?

— Подбросьте до большого поворота. Там где-то обитают наши геологи...

Валерий вспомнил об обстановке и быстро ответил:

— Конечно, подбросим.... — для убедительности он сказал: — Анатолий, ну-ка уступи место человеку.

И как только мужчина сел в середину, Анатолий захлопнул дверцу, Валерий нажал на газ.

Незаметно для соседа взглянув на часы, Валерий прикинул: до заставы капитана Воронова оставалось километров восемь, это пятнадцать минут езды.

Дорога круто пошла на подъем. Чернышев, видимо, понял беспокойство Грибачева и старался следить за каждым движением пассажира. Но геолог ничем не выдавал себя.

— Понимаете, ляджуар — это ценный камень, который будет добываться здесь в огромных размерах. Из него можно изготовить такие украшения, о которых мечтают все красавицы мира. А лал? Это о нем писали великие путешественники прошлого. В императорской короне, которая находится в одном из музеев страны, есть самый драгоценный камень — лал. В свое время он был куплен в Китае послом Сапфарием у богдыхана для царя Алексея Михайловича. В 1727 году этот камень был оценен в шестьдесят тысяч рублей. Представляете, в шестьдесят тысяч рублей! И вот скоро мы эти камушки — лал и ляджуар — будем добывать в таком количестве, в каком рубим уголек... А вот еще случай из прошлого. Однажды великому завоевателю Тамерлану принесли кусок лала. Он взял его в руку и прикинул на вес: кусок весил не меньше двух килограммов. Около Тамерлана стояли приближенные и жадно поглядывали на драгоценный камень. Великий завоеватель посмотрел на них и неожиданно с силой бросил лал. Он разбился на несколько кусков. Все бросились к ним, но Тамерлан остановил их рукой: «Впереди — крепость. Ее нужно взять. Тот, кто сделает это первым, тому принадлежит самый большой из этих кусков драгоценного камня».

Валерий плохо понимал, о чем говорит этот человек, и вдруг подумал, что напрасно заподозрил его. «Ничего, — решил он, — если что, извинюсь».

Наконец взяты последние метры подъема. Валерий переключил скорость, и машина нырнула под уклон.

Перед самой заставой геолог с нескрываемым беспокойством оглянулся, но спросить ни о чем не решился.

А мимо кабины уже промелькнули дувал, ворота.

Нарушая все инструкции старшины, Валерий подогнал машину прямо к парадному крыльцу.

— Иди, доложи начальнику, — сказал он Чернышеву.

Геолог попытался выйти, но Грибачев сказал:

— Сдадим груз и двинемся дальше...

— Ясно, — ответил тот и, вынув из кармана пачку сигарет, предложил закурить.

— Спасибо. Не курю.

— Это хорошо, — сказал геолог и закурил сам.

На крыльце появился капитан Воронов. Он быстро сбежал по лестнице, широким шагом подошел к машине, открыл дверцу и предложил геологу:

— Прошу предъявить документы.

Геолог беспечно извлек из кармана паспорт.

— Считайте, гражданин Дашковский, что ваш маршрут окончен.

При обыске у задержанного были изъяты сигареты, фотоаппарат, карта и... головка от идола из ляджуара.