Погребенные

Глава первая

Уже был май, когда Саймон Рэнкин держал путь в уэльскую деревню Кумгилья. чемоданы он уложил через час после ухода Левингтона, но лишь шесть месяцев спустя Рэнкин вышел с ними за дверь.

Уехать оказалось не так просто, как думалось вначале. Он решил отправиться на запад, но с наступлением зимы потребовалось бы постоянное жилье — и недорогое. Здравый рассудок взял верх над душевным порывом, и Рэнкин понял, что первым делом надо обдумать, куда ехать.

Но и это нехитрое занятие было прервано. Около полудня явились два посетителя: судебный исполнитель и шустрый малый из отдела здравоохранения и социальной защиты с очередной бумагой, под которой требовалась подпись Саймона, — что-то насчет детей. Священник ошеломленно подчинился. Он больше не боролся: расписался в нужном месте и поспешно распрощался с посетителями.

Тесная гостиная погружалась в сумерки, когда Рэнкин вновь ощутил потребность в молитве — стремление, которым нельзя было пренебречь. В молитвенном порыве он просил прощения за свою неудачу, просил, чтобы кто-нибудь более сильный, чем он, изгнал злого духа из Дауэр Мэншен. Когда он закончил, было уже поздно думать о путешествии.

Наутро он проснулся в тревоге, переходящей в чувство вины. Торопливо одеваясь, он был более, чем когда-либо, настроен на отъезд. Ему попалось рекламное объявление о пансионате в деревне Кумгилья в Уэльсе, вблизи обширных сланцевых пещер, которые в течение семидесяти с лишним лет снабжали сельские дома шифером для кровли. Он набрал номер телефона; ответа не последовало. Впрочем, время было еще раннее, больше шансов дозвониться где-нибудь через час. Нацарапав номер в записной книжке, Рэнкин предался ожиданию — вяло перелистывал книги и ставил их обратно, мерил комнату шагами.

Ему захотелось увидеться до отъезда с Эдриеном и Фелисити. Он набрал номер Джеральда и уже было решил, что и здесь не повезло, когда в трубке отозвалась Джули — так холодно и официально, будто предчувствовала его звонок. О, это было бы чудесно! Сегодня утром у нее как раз назначено посещение парикмахера и она не знает, куда пристроить детей. Они будут просто в восторге от прогулки в парке отдыха ясным осенним утром.

Уже через час Саймону пришлось пожалеть о том, что он не уехал. Последний раз он видел детей три месяца назад и тогда заметил, как они переменились; теперь это бросалось в глаза еще сильней. Понурые, словно общество отца не доставляло им никакого удовольствия.

— А у моего папы новая машина, — нарушил затянувшееся молчание Эдриен, когда они бесцельно брели, подбирая сбитые накануне ночной бурей конские каштаны.

— У твоего папы? Твой папа — я, и у меня нет новой машины. Я не могу ее приобрести, даже если бы захотел. Но… это же просто здорово, — Саймон разламывал колючую скорлупку, словно это занятие было чрезвычайно важным. — Какая марка?

— "Даймлер". Мама говорит, нам всем ужасно повезло, что у нас такой хороший богатый папа.

Саймон Рэнкин выронил лопнувший каштан. После этого они почти не разговаривали. Говорить и в самом деле было не о чем: ничего общего у них не осталось.

Рэнкин отвез детей в дом Джеральда и на обратном пути заехал в магазин агентства печати за утренней газетой. Выходя из машины, он почувствовал, что в душу закрадывается знакомая тревога, по коже побежали мурашки. Он замер и едва не повернул к машине. Минутная слабость может стать роковой. Порыв ветра ударил в лицо, обдавая холодом. Но в магазин он все же вошел.

Заголовки утренних новостей он успел разглядеть в тот момент, когда владелец магазинчика протягивал ему газету — на первой странице бросалась в глаза черная надпись: АГЕНТ ПО ПРОДАЖЕ НЕДВИЖИМОСТИ НАЙДЕН МЕРТВЫМ В ЗАБРОШЕННОМ ДОМЕ.

Разумеется, это был Левингтон. Он поехал в Дауэр Мэншен — видимо, желая все увидеть собственными глазами. После того, как он не вернулся домой к полуночи, жена позвонила в полицию. Полицейские нашли агента под лестницей — оступившись на верхних ступеньках, он упал и сломал себе шею. Самый обычный несчастный случай, ни малейших подозрений, что дело нечисто.

Саймон бросил непрочитанную газету в мусорный ящик там же, где поставил машину. Несмотря на холодный осенний ветер, он весь взмок, ледяные капли пота выступали на лбу и стекали на глаза. Он обязан был предостеречь Левингтона! Впрочем, ничего бы это не изменило: покойный был слишком упрям.

Боже, он не желал в этом участвовать, он не хотел даже читать об этом! Он уедет в Уэльс и там затеряется среди безлюдных сланцевых холмов.

Однако он и теперь не уехал. Телефон в Уэльсе по-прежнему не отзывался. А на исходе дня он повстречал Андреа.

Многие ее черты напоминали Саймону Джули: не только длинные каштановые волосы, свободно падающие на плечи, и маленькая стройная фигурка, — но прежде всего исходившая от нее уверенность. Она не ударилась в панику и даже не расплакалась, когда, разворачиваясь на шоссе, столкнулась с машиной Рэнкина, оставленной перед домом.

Это случилось в тот самый момент, когда Саймон вешал трубку после очередного безрезультатного звонка в Кумгилью. Ни та, ни другая машина серьезно не пострадали — только вмятина на бампере и царапины.

— Ничего страшного, — искренне утешал он незнакомку. — Может быть, зайдете на чашку чаю?

Следующие полчаса он откровенно и с удовольствием болтал с этой женщиной. Выглядела она лет на тридцать, но призналась, что ей ближе к сорока. Разведена, сын учится в университете. Сейчас она не работает и только что выставила на продажу свой дом, что на другом конце поселка. Решила переехать куда-нибудь, но еще не выбрала место. Переезжать нужно, потому что жизнь в пригороде ее угнетает.

Проводив Андреа, Саймон Рэнкин с удивлением осознал, что пригласил ее к себе на завтра, и она согласилась. На миг он ужаснулся, вспомнив, как Ева искушала Адама, как его самого искушала Джули. Но тут же рассмеялся — в первый раз за многие месяцы. Он был слаб, деморализован — и готов к новым искушениям.

Чтобы оценить красоту Кумгильи, требовалось время. Даже в летний солнечный день первым впечатлением туриста было серое убожество. Вздыбленные холмы со склонами, покрытыми сланцевой пылью, напоминали гигантские кучи золы в саду. Редкие деревья удерживали свои ненадежные позиции, вцепившись корнями в каменную крошку; из осыпей создавались все новые холмы.

В начале прошлого века это был край каменистых отрогов и торфяников, сланцевые пласты укрывал ковер из вереска и можжевельника. Продутая ветрами пустошь, где жители крохотной деревушки с трудом добывали себе скудное пропитание на мелких фермах с несколькими овцами. В августе и сентябре, когда из промышленных районов Ланкашира наезжали богачи поохотиться на куропаток, эти арендаторы нанимались к ним загонщиками. Никто не помышлял о переменах, пока в 1825 году на горизонте не появился Уильям Мэтисон.

Сын подрядчика из Средней Англии, Мэтисон сразу разглядел скрытые возможности сланцевых залежей и стал обдумывать способы их выгодной разработки. Он уговорил нескольких местных жителей помочь ему пробить стофутовый ход в горе — и ко времени его смерти в 1870 году Кумгилья уже обильно снабжала всю Англию кровельным материалом. Новый промысел вызвал бум, забытая Богом деревня стала шахтерским поселком. Ежедневно люди работали по двенадцать часов глубоко под землей, при свечах дробя сланец и загружая вагонетки, которые вытягивали наверх лебедками.

Поколения рабочих следовали по стопам предков, шахты все больше углублялись по мере того, как возрастал спрос на шифер из Кумгильи. Потом началась война, а после нее шифер вытеснила более дешевая искусственная черепица. Одни говорили, что сланцевые залежи Кумгильи практически выработаны, другие — что на рынке спад, и сократившийся спрос можно удовлетворять, добывая сланец в открытых карьерах. Бурное развитие Кумгильи сменилось упадком. Многие жители помоложе покинули ее в поисках более надежного заработка. В скором времени вагонетки и лебедки могли заржаветь и прийти в негодность, шахты наполниться водой и стать опасными: гора возвращала отнятое у нее.

Но этого не произошло. Артур Мэтисон, праправнук Уильяма, сохранил семейный талант предпринимателя. У добычи сланца не было будущего, зато бурно развивался туризм, — а в Кумгилье имелось все для этого. Показать публике, как шахтеры работали при свечах, воссоздать атмосферу опасностей и лишений. Вагонетки можно переделать для перевозки пассажиров и устроить световые эффекты в самых больших пещерах.

За пять лет Артур Мэтисон воплотил свою мечту. В первый же летний сезон Кумгилья принимала за неделю до двадцати тысяч гостей. На следующий год Мэтисон открыл для публики глубокие шахты, и число посетителей увеличилось еще на пять тысяч.

Но городок продолжал хиреть: сама Кумгилья была никому не нужна, всех интересовали только шахты. Жители города-призрака, чьи предки некогда приветствовали Уильяма Мэтисона, — проклинали Артура, разрушившего их привычный уклад жизни. Кумгилья погружалась в тягостное оцепенение; тем временем вновь разбогатевшие шахты процветали.

Таково было положение вещей в тот душный майский день, когда Саймон Рэнкин и Андреа наконец достигли цели своего путешествия.

Два каменных коттеджа с видом на шоссе недавно перестроили в один. Внутри смешивались запахи свежей краски и средства от древоточцев. Просторно и до смешного дешево — ведь никто не хотел проводить в Кумгилье весь отпуск.

— Сорок фунтов в неделю, на любой срок, — повторил Саймон, когда они вдвоем убирали со стола после ужина. Он чувствовал себя виноватым, потому что платила за все Андреа. Но пока иначе и быть не могло. Когда он придет в себя, поищет работу. Однако прежде нужно от многого избавиться. Прожив зиму с Андреа, он начал успокаиваться. Слабый внутренний голос звучал все тише: "Ты живешь во грехе!" Услышав его, Рэнкин уже не вздрагивал, мог даже отмахнуться. С точки зрения иезуитов, его брак был тоже грехом.

— Я видела, утром заходил почтальон, — Андреа вопросительно взглянула на него, на миг отрываясь от вытирания посуды.

— Да вот… получил письмо, — он опустил глаза, чувствуя, что краснеет.

— Счет?

— Я разберусь сам, не беспокойся.

— Нет, самому тебе не разобраться, у тебя не осталось денег. Дай его мне.

— Она зимой ездила отдыхать с детьми… — Уже несколько месяцев Саймон не произносил имени Джули: в присутствии Андреа это казалось ему кощунством. — Ей не следовало останавливаться в четырехзвездочном отеле. И в любом случае платить должен он.

— Послушай, — Андреа поставила тарелку на стол и вытерла руки. — Во всем виноваты дурацкие законы. Я же сказала, что буду оплачивать твои счета до тех пор, пока все не уладится.

Глаза Саймона затуманились. Он кивнул.

— Хорошо, но я постараюсь найти какую-нибудь работу…

— Всему свое время. Мы останемся здесь еще на несколько недель, так надо. А то еще придется выхаживать тебя от нервного расстройства.

Саймону пришлось отвернуться. Он ничуть не сомневался, что в случае необходимости Андреа нянчилась бы с ним. Так что пусть уж лучше платит пока его долги. Настанет день, и он вернет ей все с лихвой.

Душным вечером они вышли в садик и присели на скамейку в уголке. На пустынной улице не осталось даже туристов, глазеющих на витрины магазинов. Но это не был покой сельской глуши. Похоже, у города-призрака, пришедшего в упадок под боком у приносящих прибыль пещер, не оставалось никакой надежды.

— Зимой такие места действуют на нервы, — пробормотала Андреа. — А ты заметил, Саймон, с какой неприязнью смотрят местные на приезжих?

— Да, — он глянул в безоблачное синее небо. — Когда я впервые зашел в универмаг, мне показалось, что меня не хотят обслуживать. Будто мои деньги… грязные.

— Думаю, не стоит их винить, — Андреа по обыкновению пыталась найти во всем положительные стороны. — В наше время никто не хочет покупать их шифер, а туристский бизнес им не приносит прибыли. Люди едут только в пещеры, в Кумгилье их ничего не интересует. Эти края не так уж заманчивы, верно?

— Да. Повсюду сланец, как терриконы в угольном бассейне. В этом тоже есть свое очарование, но нужно его разглядеть. Нам с тобой удалось.

— Мы ведь до сих пор не побывали в пещерах, — Андреа зажгла сигарету. Саймон был противником курения, но на воздухе табачный дым быстро рассеивался.

Саймон Рэнкин напрягся. Первым его побуждением было отрезать: вот уж куда я не собираюсь! Нахлынули воспоминания раннего детства: экскурсия с родителями в пещеры Чеддера, их насмешки, когда он упирался, и демонстративное презрение, когда его охватил страх перед подземельем. С тех пор он больше ни разу не спускался под землю.

— Я думал, мы приехали просто отдохнуть, побродить на свежем воздухе…

— Ты прав, но хорошо бы и в шахты спуститься. Глупо сидеть всего в миле от места, куда народ толпами валит, а самим не посмотреть. Давай и мы! Это было бы просто здорово!

— Да… — У Рэнкина мурашки пробежали по спине. Зловещие тени грозили нападением, как тогда в Дауэр Мэншен. Ужас и беспомощность.

— Пойдем, раз уж ты так хочешь.

— А тебе не хочется, Саймон?

— Я этого не говорил, — у него промелькнула эгоистичная надежда, что Андреа ответит: ладно, мне, в общем-то, все равно. Но она этого не сказала.

— Давай пойдем завтра. Обещают плохую погоду, ночью с запада надвинутся дождевые тучи. Внизу мы по крайней мере не вымокнем.

— Прогноз погоды вечно ошибается! — в голосе Рэнкина помимо его воли прозвучало раздражение. Тогда, в детстве, он не хотел в Чеддер, но родители настояли. Теперь выходит то же самое.

— Решено, — Андреа взяла газету, давая понять, что разговоры окончены. — Лучше выйти пораньше с утра, чтобы не стоять в очереди несколько часов.

Рэнкин зажмурился, не в силах удержать нервный тик. Мрак. Дауэр Мэншен. Его слабость и поражение.

К утру тяжелые тучи нависли над Кумгильей, из-за мелкого моросящего дождя ничего не было видно даже в двадцати шагах. С востока вереницей подъезжали машины с включенными фарами ближнего света. Унылая картина: словно отдыхающие со всего Уэльса решили провести день под землей, где погода не имеет значения.

Саймон и Андреа добирались к пещерам пешком, последнюю сотню метров шлепая по густой серой слякоти, проступившей из-под сланцевой щебенки на широкой подъездной дороге. Оба надели теплые куртки с капюшонами, чтобы уберечься от сырости.

Старые наземные постройки шахты были реставрированы. Они располагались неровным полукругом — впечатляющее преддверие с сувенирными киосками, сланцевой мельницей и формовочным цехом, музеями и фотовыставками. Тусклое и в то же время занимательное зрелище прославляло давно ушедшую эпоху, лишь намекая на трудную жизнь горняков во времена королевы Виктории, которые брели на работу во мраке и холоде зимнего утра, а дневной свет видели лишь по выходным. Люди-кроты — короткая жизнь, каждодневная угроза внезапной гибели под обвалом, при неудачном взрыве. Или же медленная смерть от ужасной болезни легких, когда пыль разъедает их год за годом. А до тех пор — только тяжкий труд; единственный отдых — в пятницу вечером в трактире да в церкви в воскресенье утром.

— Вот и пришли, — Андреа пробилась ко входу с двумя билетными кассами. Слева стояла очередь на "Шахтерский трамвайчик", справа — огромная толпа решившихся совершить "Путешествие в бездну".

— Давай выберем короткую экскурсию, — предложил Рэнкин. — На длинную надо стоять несколько часов. — Это звучало логично.

— Мы в любое время можем вернуться сюда и сходить на вторую, — согласилась Андреа, почувствовав нежелание своего спутника.

Они заняли очередь, и Андреа сунула Саймону в руку пятифунтовый банкнот. Он внутренне сжался: нелегко давалась такая жизнь. Купив билеты, они вместе с извилистой очередью вошли в соседний отсек, где люди так же толпились или сидели на скамьях, ожидая, пока прибудет миниатюрный поезд из вагонеток, высадит пассажиров и заберет новых. Никто не проявлял нетерпения: здесь они, по крайней мере, находились под крышей, тогда как выбравшие глубокий спуск остались снаружи.

— Следующий — наш, — Андреа встала, услышав в туннеле грохот приближающегося поезда. Саймон облизал губы, у него вдруг пересохло во рту. Мимолетное предчувствие заставило его вцепиться в поручни… словно надвигающийся обморок — то же самое он испытал полгода назад, когда шел в газетную лавку за утренним выпуском новостей. Своего рода предупредительный сигнал…

Толпа ринулась на платформу; им удалось занять два места рядом, в третьем вагончике. Саймон разглядывал попутчиков. Типичные курортники; большинство втайне жалеет о солнечных пляжах, сравнивая их с теперешним развлечением. Сегодня надо убить время, и только поэтому они здесь. Напротив мужчина с тяжелым подбородком курил вонючую трубку. Саймон закашлялся, но тот сделал вид, что не понимает намека. В соседнем вагончике женщина уговаривала двух малышей — они, очевидно, не хотели на экскурсию, но выбора у них не оставалось. Отца не было видно, и Саймон вдруг подумал об Эдриене и Фелисити. Депрессия, от которой он избавился с таким трудом, похоже, возвращалась. Он взглянул на Андреа — та с безмятежным видом углубилась в буклет, купленный в сувенирном ларьке.

Гидом была симпатичная девушка не старше двадцати лет, с лицом проказницы под желтым защитным шлемом, в красной кофточке и потертых джинсах. Она пересчитывала экскурсантов, обмениваясь шутками с кем-то в последнем вагончике. Машинист оглядывался со скучающим видом, ожидая, пока она сядет.

Состав дернулся и замер, потом тронулся. Темное отверстие туннеля надвигалось, как пасть голодного чудища, готового проглотить свою добычу. Саймон вцепился в подлокотник, не решаясь взять руку Андреа. По его пожатию она догадалась бы, что старые страхи все еще таятся в нем.

…Поезд шел все быстрей, огни влажно поблескивали на скальных стенах, отбрасывая тени. Дрожь, удары учащенного пульса, кровля туннеля все круче уходит вниз, пол, изгибаясь, уносит все глубже. Потом дорога стала ровнее.

Неожиданно двигатель замолк. Поезд остановился в просторной пещере, слабо освещенной двумя лампочками с высоты сланцевых стен. В дальнем углу сгрудились люди, гид заученно произносила свой рассказ…

— Леди и джентльмены, — девушка в джинсах шла вдоль неподвижного состава. — Если вы не против выйти здесь, остаток пути мы пройдем пешком, а затем сядем на обратный поезд.

Саймон задрожал, ноги едва не подкосились, когда он ступил на неровную платформу. Андреа сама нашла его руку и ободряюще сжала.

— Тебе здесь не нравится, да? — в ее глуховатом голосе слышались извинения.

Он не ответил. Обмануть ее было трудно, как никого другого во всем мире. И они пошли вперед вместе с двумя дюжинами экскурсантов, занимать место предыдущей группы — та со своим гидом стала спускаться в одну из штолен. Девушка зажгла карманный фонарик, будто проверяя, все ли на месте, и нервно откашлялась. Наверное, она новичок в пещерах, подумал Саймон, студентка университета, подрабатывающая на каникулах, и еще не привыкла обращаться к большой аудитории.

— Вот так было в викторианскую эпоху, леди и джентльмены, — девушка щелкнула переключателем, и обе лампочки потускнели так, что их едва было видно в темноте. — Тогда горняки работали в забое по десять часов в сутки, при свечах. Если вы посмотрите вверх, то увидите муляж, представляющий внешний вид шахтера и его работу, — как это было восемьдесят лет назад.

Все посмотрели вверх. Глаза уже привыкли к темноте, и можно было различить детали. Это была восковая фигура в человеческий рост, одетая в грубую перепачканную робу co спасательным концом, обвязанным вокруг пояса единственным средством, предохранявшим от падения с сорокафутовой высоты на дно пещеры. Сутулый, скорченный — ни одна подробность не была упущена.

И тут Саймон Рэнкин снова почувствовал это… Оно исходило из мокрых стен и кровли, как леденящая физическая мощь, и пронизывало его до мозга костей вместе с влажным мускусным запахом, отдававшим греховностью и тленом прошлого. Он снова очутился на миг в Дауэр Мэншен.

Он закрыл глаза и, открыв их опять, увидел обращенное к нему с высоты лицо — восковой образ зла. В широко открытых глазах отражен его собственный ужас, рот полуоткрыт в безмолвном крике боли. Влажные лохмотья зашевелились… или это сама фигура? Вниз посыпались обломки сланца, скользя и отскакивая от скалы. Электрическая свечка замигала, то потухая, то разгораясь вновь.

— Происшествия здесь относительно редки, — девушка-гид слегка запнулась, словно тоже ощущала чье-то присутствие. Люди сдвинулись тесней; Саймона толкали. Стадный инстинкт — так сгрудились бы овцы, почуяв волка, рыскающего во мраке ночи. Затем хлынули потоки света, множество ламп разорвало темноту, вытесняя ее в дальние углы, слепя глаза. Хныкали дети — те двое, что перед спуском капризничали, а мать пыталась их унять. — Здесь вам нечего бояться.

Есть!

Издалека донесся грохот. Наверное, поезд шел в обратный рейс со своим живым грузом. И снова тишина, ее нарушало лишь мерное постукиванье падающих с кровли капель.

— А теперь, если вам угодно последовать за мной, мы спустимся по этому коридору в следующую пещеру, где вы увидите, как загружались вагонетки для транспортировки сланца наверх, на мельницу.

Они двинулись за экскурсоводом, звук шагов отзывался мрачным эхом. Все застегивали пуговицы — вдруг сделалось очень холодно. Андреа вся дрожала, ее прямо трясло. Саймон обнял ее и прижал к себе. Напрасно он согласился идти, не внял туманному предостережению. Откажись он, Андреа осталась бы с ним.

Ты не веруешь в Бога! Ты потерял веру!

Эти психические волны снова катились по узкому туннелю ледяным током, вызывая дрожь озноба. Саймон боролся с растущей в душе паникой. Минутная слабость может стать роковой! Бежать некуда, разве что в лабиринт перекрещивающихся темных ходов, замкнутых, как ловчая сеть. Блуждать, отдавшись им на милость? Единственный путь к спасению — поезд. Он должен пройти все до конца.

Другая пещера оказалась больше той, откуда они пришли. Еще одна восковая фигура с теми же чертами лица, что у первой — шахтер в сланцевом забое. Наверное, мастера делали их по одному шаблону. Это выражение ни с чем нельзя было спутать. С самого начала была задумана печать нужды и лишений. Потом появился страх: таинственная сила, царившая в сырой тьме, исказила первоначальные черты.

— Горняк грузит в вагонетку сланец, вырубленный его товарищем, которого вы только что видели… — Саймон чувствовал, как Андреа жмется к нему. Она тоже ощущала это! Но теперь оно было другим. Атмосфера одиночества, словно все другие экскурсанты исчезли. Ушли все до одного. Ты один. Покинут, потерян… обречен блуждать здесь вечно.

Снова звук. Саймон понял, что Андреа услышала, по тому, как она напряглась и прижалась к нему. Это не был резкий шум поезда — скорее глухой вой.

Его услышали все. Головы неуверенно повернулись на звук. Дети испуганно всхлипывали.

— Странные звуки… — оторвавшись от заученного текста, девушка-гид потеряла уверенность. — Эхо может проделать долгий путь. Общая длина проходок превышает тридцать миль, — она напряглась в поисках приемлемого объяснения. — Ветер… он задувает в некоторые проходки… так и должно быть, иначе здесь не было бы воздуха.

Послышался отчетливый вздох облегчения. Объяснение, по крайней мере, вышло правдоподобным. Все поверили, потому что хотели поверить. Кроме Саймона Рэнкина. И возможно, Андреа.

Потом они услышали обратный поезд. На сей раз это действительно был он. Фары осветили пространство, похожее на внутренность древнего храма, поезд замедлил ход и остановился. Четыре пустых вагонетки сейчас умчат всех в безопасность. Двигатель глухо взвыл — тот же самый звук, что раздавался из утробы горы Кумгилья.

— Леди и джентльмены, наше путешествие приближается к концу, — девушка во главе экскурсии вела их к поезду торопливо, словно ей тоже не терпелось оказаться подальше отсюда. — Надеюсь, вы приятно провели время. Для тех, кто захочет побольше узнать о сланцевых копях Кумгильи, есть еще глубокий спуск, по которому можно достигнуть четвертого уровня разработок. Когда-то уровней было десять, но с тех пор, как прекратили добычу, остальные затоплены.

Все это болтовня, реклама большой экскурсии… Саймон дрожал, ему хотелось поторопить машиниста, чтобы тот увеличил скорость. Поезд громыхал и натужно трясся, будто мощная сила пыталась удержать его, остановив мотор.

Свет! Благословенный свет дня, горный туман, вдыхаемый с благодарностью, глубоко до головокружения, наполняет легкие. Ты спасен. Ты пока еще жив и здоров, а штольни и забои — лишь кошмарный сон, исчезнувший при пробуждении. Нет, ты знаешь, что они были и есть — там, внизу, трясущиеся от ярости.

— Прости меня, Саймон, — Андреа подняла глаза и заставила себя выдержать его взгляд, когда он, поставив чашку чая на столик в кафе, сел напротив. — Я виновата… Не стоило тащить тебя туда. Я не знала, что ты… что тебе так страшно под землей.

— А тебе тоже, правда?

— Да, жутко было. Надо отдать им должное, они воспроизвели атмосферу.

— Да, атмосферу они воспроизвели. Потому что не могут от нее избавиться!

— Ты о чем?

— Там внизу есть что-то такое, что я почувствовал еще до того, как мы спустились в шахту. И оно становилось все сильней… Нечто неведомое, еще более могущественное, чем в Дауэр Мэншен.

Кровь отхлынула от лица Андреа. Рука ее дрогнула и пролила чай на столик.

— Может, это все наше воображение? — Она почувствовала, что нужно сделать эту жалкую попытку. Ведь это она уговорила его уехать в Уэльс, чтобы забыть здесь тяжелую душевную драму, — и потерпела фиаско.

— Нет, тут не игра воображения, — сказал Саймон мягко, уже успокаиваясь. — Я в этом уверен. Из той пещеры, что поменьше, злая сила словно намеренно влекла нас в следующую… будто хотела, чтобы мы почувствовали…

— Почувствовали — что?

— Безысходность. Как если бы эти штольни вели прямо в ад. Тот звук — ты его слышала так же ясно, как я, — был похож на стенания загубленных душ в преисподней. И главное, они поняли, что я здесь, что кто-то внемлет им и сострадает. Они взывали о помощи, они умоляли освободить их от того, что держит их там. А силы зла пытались изгнать меня оттуда.

— Так что же… ты собираешься делать? — в страхе прошептала Андреа.

Саймон Рэнкин уставился в свою чашку, снова томимый тайной душевной мукой. Тихий голосок издевался: ты же не веруешь в Бога — значит, ничего сделать не сможешь.

— Я верую в Бога, — он потянулся через столик и сжал ее руку. — Истинно верую, и если будет на то Его воля, я, наверное, смогу им помочь.

Андреа устало улыбнулась, подавляя вздох. На обратном пути, пока они тащились под дождем к своему коттеджу, она обдумывала разные способы заставить Саймона уехать из Кумгильи. Но в конце концов оставила эту мысль.