Погребённые заживо

ПЯТНИЦА

Глава восьмая

Торн стоял в халате у окна и, вглядываясь в предрассветную мглу сада, пил чай. Ему на глаза попалась банка из-под пива, которую он вчера забыл выбросить. Потом он уловил какое-то движение в саду и задержался у окна, чтобы разглядеть, в чем там дело.

В углу сада, за одним из цветочных горшков, недавно приобретенных Торном, что-то грызла, старательно разрывая когтями, лисица. Он гадал: может, это белка или птенец, но потом решил, что, вероятнее всего, это старая упаковка из-под гамбургера или жареного цыпленка. Не оборачиваясь, он тихонько позвал Элвиса и немного успокоился, когда почувствовал у своей ноги влажную морду кота.

Он стоял не двигаясь, обхватив чашку обеими руками, и старался не думать о том, что скажет Рассел Бригсток, когда они встретятся где-то через час. А ведь непременно скажет… Том старался думать о мальчишке и не думать о найденных телах, но первое было неотделимо от второго. К настоящему моменту уже были получены результаты дактилоскопии отпечатков на рукояти ножа и анализа крови. И сейчас не такой уж бредовой стала казаться мысль, которую шепотом озвучил кто-то еще вчера на месте преступления. Она переросла в настоящую версию. Торн, правда, более правдоподобным считал свое, абсолютно отличное от этого, но такое же странное, предположение. Объяснить его было ох как не легко.

Где-то перед домом завыла сигнализация на машине, и Торн увидел, как лисица подняла морду и замерла. Он видел, как капли дождя стекают по ее клыкам, шерсть потемнела и поникла, облепив кости. Несколько секунд спустя лисица, потеряв интерес в машине, вернулась к трапезе.

«Типичный лондонский житель», — подумал Торн.

Он отхлебнул чая, но тот уже почти остыл, поэтому Том выплеснул его остатки в окно и побрел в спальню одеваться.

Он столкнулся с Бригстоком в холле управления, когда стоял за ним в небольшой очереди к кофейному автомату. Разговор вышел совсем дурацкий: о том, как сделать так, чтобы дерьмовый старый чайник в Бекке-хаусе стал похож на что-то приличное. И о том, что «Сперз» все еще нужен нападающий, способный забивать голы. Затем, когда Бригсток взял себе кофе, он обернулся, облокотился об автомат и заговорил, а Торн сделал шаг вперед, чтобы нажать на кнопки.

— Что ж, вот тебе и трупы, как заказывал. Вот оно…

Торну нечего было ответить, ему лишь оставалось признать сказанное с покаянным видом, надеясь, что при этом он выглядит не слишком глупо.

Они медленно пошли в дальний конец холла, где два чертовски злых технических сотрудника выставляли стулья. Сейчас их было значительно больше, чем тогда, когда сотрудники отдела собрались, чтобы просмотреть видеокассету с записью Люка Маллена.

— И как это расхлебывать? — спросил Торн.

— Именно поэтому мы все здесь и собрались. Надо попытаться выработать план действий.

— Но почему именно здесь? Почему не в Бекке-хаусе?

— Мы бросили монетку. — Бригсток сдул пенку с кофе. — Я проиграл.

Торн засмеялся, но потом понял, что смеется один.

— Ты серьезно, что ли?

— У отдела расследования похищений все карты на руках, а меня пригласили выступить.

— Что ж, отрадно видеть, что тут все поставлено на профессиональную ногу.

— Так об этом и речь! — отозвался Бригсток. — Никто из нас никогда не сталкивался с подобным делом.

— Эксперты ночью активно потрудились, и у нас уже есть результаты анализов — ни один из образцов крови, найденных на месте преступления, не принадлежит Люку Маллену. Но нам известно, что он там был: в меньшей из комнат повсюду отпечатки его пальцев — из чего следует, что держали его именно в ней. С уверенностью на девяносто девять процентов можно сказать и то, что именно там снимали присланную нам пленку. Отпечатки пальцев Люка Маллена обнаружены также на ноже, которым зарезали Конрада Аллена и его подружку — некую Аманду Тиккел, как следует из документов, найденных в квартире, и из показаний торговца автомобилями из Вуд-грина. Мать мисс Тиккел с минуты на минуту появится в морге, чтобы опознать тело дочери.

Во время своей речи Бригсток постоянно перемещался на шаг-другой влево, затем вправо, однако внимание пятидесяти с лишним человек, сидящих перед ним, приковывал его голос, а не эти передвижения. Хотя толстые стекла очков и челочка придавали старшему инспектору уголовной полиции несколько комичный вид, он мог бы цитировать телефонный справочник — и все равно ни один из его слушателей не пошевелился бы. И не надо было бросать жребий, чтобы понять: он держал аудиторию значительно лучше, чем его коллега из седьмого отдела. Именно поэтому Барри Хигнетт молчал и слушал, держась несколько в стороне и стараясь придать себе такой вид, будто одобряет все сказанное.

Бригсток указал на сидящего в первом ряду человека в черном костюме.

— Доктор Хендрикс в нескольких словах расскажет о том, как же, вероятнее всего, было совершено убийство.

Фил Хендрикс поднялся, а Бригсток отошел в сторону и стал рядом с Барри Хигнеттом. Теперь все задвигались, раздалось бормотание, покашливание — атмосфера изменилась. Торн воспользовался этим, чтобы распрямить ноги, и тихонько ойкнул, когда волна боли прокатилась от бедра к лодыжке и обратно. Он сидел в одном ряду с Холландом, Китсон и Стоуном, в то время как Портер, Парсонс и остальные сотрудники отдела по расследованию похищений заняли передние ряды. Торн не увидел в этом ничего выходящего за рамки обычного ведомственного размежевания, незатейливого, но вежливого намека: «Пошли к черту!»

Еще не было и семи утра, лишь парочка ненормальных сидела на своих рабочих местах — вся остальная часть огромной комнаты под разноцветными флагами была пуста.

— «Вероятнее всего» — верно сказано, — заметил Хендрикс. — Вскрытие будет проведено не позже обеда, поэтому сейчас мое заключение базируется на предварительном осмотре тел, их позах, расположении на месте преступления, характере пятен крови, глубине ножевых ранений и тому подобных данных.

Хендрикс смотрел прямо на Торна, но никто бы не мог догадаться, что они друзья. Торн не раз был свидетелем профессионализма своего приятеля и уже не удивлялся, но все же способность Хендрикса говорить как по-писаному, а особенно его умение рассчитывать время восхищали его. Говорил он четко и лаконично — для простого копа истинный дар Божий, и ему даже удавалось, когда того требовала ситуация, без видимых усилий смягчать свой манчестерский акцент с нечеткими гласными.

— Я предполагаю, что, хотя Аллен скончался позже мисс Тиккел, — начал Хендрикс, — именно он подвергся нападению первым. Он не ожидал удара. Убийца, вероятно, подкрался сзади и перерезал ему горло.

Правая рука Хендрикса яростно рассекла воздух.

— Несколько минут Аллен истекал кровью, но уже с момента нападения он вышел из строя — упал на пол и больше не поднялся.

— Каков рост нападавшего? Высокий? — спросил Хигнетт.

— Не могу сказать однозначно…

— Скажите неоднозначно.

— Исходя из того, под каким углом было перерезано горло, нападающий был примерно одного с Алленом роста. Около метра восьмидесяти.

Хигнетт взглянул на полицейских.

— У Люка рост метр семьдесят пять, — подсказала Портер.

Хендрикс взглянул на Бригстока и получил кивок: продолжай.

— Женщина погибла от совершенно другой серии ударов, — сказал он. — Она защищалась: на ее руках остались порезы, а на шее и на груди следы еще более беспорядочной серии ударов, их было не меньше шести. Я бы сказал, что она переоценила свои силы. Думаю, она увидела, что случилось с Алленом, вступила в борьбу и просто оказалась слабее нападавшего.

Он посмотрел в сторону Хигнетта, предвидя новый вопрос.

— Она была отнюдь не слабачкой, по крайней мере, в сравнении со средним наркоманом. У нее прилично развита мускулатура…

— Люк Маллен активно занимается в школе спортом, — заметил Хигнетт. — Полагаю, мы вправе предположить, что он достаточно силен, чтобы совладать с женщиной, хоть с ножом, хоть без него.

Торн услышал достаточно.

— Вправе? — Он стиснул зубы, но продолжал ощущать, как кровь приливает к лицу, когда все взгляды обратились на него. — В школе все занимаются спортом, но это совсем не значит, что мальчик был особенно спортивным… или сильным. Утром того дня, когда его похитили, он повздорил с отцом, потому что его не взяли в команду по регби.

— Мы лишь набрасываем версии, — объяснил Хигнетт. — Если у вас имеется какое-либо другое объяснение случившемуся, мы с удовольствием его примем.

Он указал на Хендрикса, который не знал, садиться ли ему или продолжать стоять.

— Поверьте мне, не такие объяснения я хочу услышать.

— Логично, — ответил Торн, стараясь, чтобы голос его звучал примирительно. — Просто это прозвучало, как дело уже решенное.

Хигнетт кивнул, но в его голосе появились нотки раздражения.

— Наш отдел никогда не сталкивался ни с чем похожим. Бывали случаи, когда похищения заканчивались убийством. И немало. Но во всех случаях убивали заложников. Убийство похитителей — дело необычное, поэтому я надеюсь, вы нас извините за то, что мы рассматриваем любые предположения.

— Но вы рассматриваете лишь одну версию.

— Мне кажется, что это именно вы зациклились лишь на одной версии. Очевидно, улики вас не слишком заботят.

Торн чувствовал прикованные к нему взгляды. Взгляды Бригстока и Портер.

— Да нет, заботят. Я не отрицаю наличия на ноже отпечатков пальцев Люка и других улик. Но меня также заботит другое: почему дверь в квартиру была заперта? С чего это вдруг Люк внезапно решил убить своих похитителей, а потом ночью удрать, и при этом еще потрудился запереть дверь?

— Мы это выясняем.

— Но больше всего меня заботит, где он сам. Почему не обратился в полицию, не позвонил домой?

Сотрудник седьмого отдела, сидевший впереди, через два ряда от Торна, заметил:

— Вероятно, потому, что он только что убил двух человек и ему страшно показываться родителям на глаза.

Портер откашлялась:

— Или же он просто не в состоянии этого сделать.

Торн был абсолютно уверен, что Хигнетт был одним из тех людей, которые точно знают, что сказать своим сотрудникам, чтобы замять неловкость. Когда же неловкость возникла, он, кажется, несколько растерялся — что делать в такой ситуации? — и посмотрел на Бригстока, как будто пытаясь сгладить возникшие между ними острые углы.

Торн расценил это как добрый знак.

Бригсток вновь выступил вперед, жестом предлагая Филу Хендриксу вернуться на свое место. Когда тот сел, Бригсток, прежде чем продолжить выступление, посмотрел на Торна долгим ободряющим взглядом.

— Как сказал старший инспектор Хигнетт, с таким странным делом не сталкивались ни мы, ни вы. Поэтому придется действовать наугад, методом проб и ошибок. В том, что ошибок не избежать, я уверен. Что касается направления расследования — мы будем отталкиваться от улик. Это обычная наша практика. Принимая во внимание данный факт, мы обязаны учитывать возможность того, что по каким-то причинам Люк Маллен убил своих похитителей. Но также детально мы отработаем версию о существовании третьего (пока неизвестного нам) лица — того, кто, возможно, убил Аллена и Тиккел, выкрал Люка и теперь удерживает его в другом месте.

Он взглянул на сотрудника седьмого отдела, который, казалось, одобрял его слова и готов был тотчас же приняться за работу.

— А теперь перейдем к практической стороне вопроса, — сказал Хигнетт, обращаясь к своим сотрудникам. — Хорошая новость для тех, кто живет в северном районе города, и плохая для всех остальных: мы в основном будем работать возле Бекке-хауса, в Пиль-центре.

Реакция его подчиненных была неоднозначной. Хигнетт поднял руки, призывая к спокойствию.

— Надо признать, это логичное решение. «Убойный отдел» уже готов заняться чрезвычайным розыском по делу о двойном убийстве. Колиндейл намного ближе к дому Малленов. Некоторые из вас будут продолжать работать здесь, но мне хотелось бы, чтобы вы избежали бестолковых переездов туда-сюда. Можно полдня потратить на то, чтобы добраться до места, а у нас времени нет. — Он повернул голову в ту сторону, где сидел Торн, и пусть не без сарказма, но все же признал возможность его правоты: — У Люка Маллена нет.

— Что ж, пора начинать работать, — сказал Бригсток. — А это значит, что мы будем обмениваться информацией и объединим силы. Не вижу причин, по каким бы наши совместные усилия не увенчались успехом. Если не будет возражений, мы можем двигаться в двух различных направлениях, но не будем забывать: цель у нас, в конечном счете, одна…

Теперь настала очередь Бригстока высказать свое мнение, но Торн вовремя понял это его намерение и опустил глаза, чтобы не встречаться с начальником взглядом. Всю оставшуюся часть его выступления Том не сводил взгляда со своих туфель.

— …Если мы найдем того или тех, кто совершил двойное убийство в квартире на Боу-роуд, — уверенно сказал Бригсток, — то так или иначе мы отыщем Люка Маллена.

— Вот уж повеселились так повеселились! — сказала Китсон.

Торн и еще несколько сотрудников «убойного отдела» направлялись к выходу. Несмотря на то что предыдущие полчаса не могли настроить на оптимистический лад, настроение у Торна было отличное. Он с удовольствием встретился с некоторыми коллегами, в частности с Китсон и Каримом, обрадовался, что они опять будут работать вместе, пусть и по «сырому», непродуманному делу.

Торн и Китсон задержались у лифта.

— Что значит «повеселились» в твоем понимании? — спросил он.

— Да ну, нам будто пальцы дверью прищемили. — Китсон попыталась улыбнуться, но улыбка быстро сошла с ее лица. Торну показалось, что она выглядит уставшей и еще больше расклеилась со времени их последней встречи в Бекке-хаусе несколько дней назад.

— Как твой новый подозреваемый по делу Латифа? Колется?

— Этот юнец-то?

Торну показалось, что ее в голосе прозвучала неуверенность.

— Я облажалась!

— Как?

Она немного отошла от лифта, Торн последовал за ней.

— С того самого момента, как Холланд пришел ко мне со своими подозрениями, я постоянно ломала голову: почему никто не обратил внимания на Фаррелла раньше? Фоторобот, который составлен со слов друга Амина Латифа, конечно, нельзя назвать портретом — хотя бы потому, что у парня другая прическа, — но он дьявольски близок к оригиналу, понимаешь? Я впервые с таким сталкиваюсь. Смотришь на мальчишку и, если ты видел фоторобот, даже сомнений не возникает, что это он.

— Понятно. — Торн, безусловно, видел снимок, но он не занимался делом Латифа. Расследование этого преступления их отделу поручили тогда, когда Торн занимался делом об убийствах спящих бездомных.

— Поэтому я продолжала задаваться вопросом: если это настолько очевидно, почему никто не позвонил, никто не предложил присмотреться к Адриану Фарреллу? Ведь фоторобот был опубликован в «Стандард» в разделе «Внимание! Розыск!».

— И что же?

— Ну, я проверила… Звонили. В октябре прошлого года зарегистрировано два телефонных звонка от людей, которые советовали нам его проверить. Но мы не проверили. Его не называли по имени, а просто говорили: «В классе моего сына учится мальчик, похожий на фоторобот, который я видела по телевизору» — или что-то вроде этого. И школу называли, но по каким-то причинам у нас на звонки не отреагировали, сведения не проверили. Эти звонки затерялись в деле, им не придали значения — разумеется, я сама виновата.

— Перестань, не ты проигнорировала их. Ты даже о них не знала.

— Я непременно выясню, кто их проигнорировал, но дело не в этом. Кто бы это ни был, он, получив информацию, не придал ей значения, по-видимому, потому, что она показалось ему ерундой. Исходя из общей линии расследования, принимая во внимание направления, в которых мы работали, могло показаться, что это звонили какие-то психи.

— Сама собой напрашивающаяся версия — обычно самая верная, Ивонна.

— Так-то оно так, только не на этот раз, — Китсон в начале разговора понизила голос, но теперь он зазвучал громче, резче. — Надо же было думать головой, а не другим местом. На шикарную частную школу в семи-восьми километрах от места преступления мы даже внимания не обратили, потому что считали: искать надо не там. Потому что были слишком заняты беседами с учениками общеобразовательных школ в самых дерьмовых районах — Эджвере и Бернт Оуке. Были заняты тем, что стучали в каждую дверь в Динсбруке и Уоллгроуве…

Из-за угла показался Энди Стоун, и Китсон умолкла. Стоун неопределенно кивнул им и через пару секунд снова скрылся. Торн подумал, что Стоун, конечно, не входит в список тех великих сыщиков, каких ему приходилось встречать, но время от времени он попадает в точку. Интуиция его не подводит.

Китсон тихонько продолжила:

— Теперь этот мальчишка может позволить вести себя как наглый маленький говнюк, потому что знает, что это сошло ему с рук. Потому что мы позволили ему так думать. Он разгуливает по городу и носит ту же серьгу, которая была у него в ухе в день убийства Амина Латифа, потому что считает себя неуязвимым.

Один из полицейских у лифта пнул дверь ногой, потом быстро пробежал мимо них к лестнице со словами: «Не могу больше ждать: уши пухнут. Курить хочу!»

— Я знаю, что такое облажаться, — сказал Торн. — Я тебе такое расскажу, что твой прокол покажется цветочками.

Глаза Китсон чуть потеплели.

— Не спорю, — сказала она.

— А о чем тут спорить?

— Я лишь хочу разобраться в этом деле.

— Что ж, похвальное желание. И у тебя, в отличие от меня, кажется, есть шанс.

Теперь, когда они обсудили скользкие моменты, оба вернулись к лифту.

— Помнишь, как мы впервые вышли на Фаррелла? Думали мы тогда, что он причастен к этому делу? — Китсон нажала на кнопку. — Однако, по крайней мере, мы точно знаем, что он знаком с Малленом.

Размышляя над тем, какой странный оборот приняло это дело за последние сутки, Торн подумал, что сейчас существует еще меньшая вероятность того, что похищение Люка Маллена как-то связано с недавним убийством на почве межрасовой ненависти. Но он также помнил, что сам сказал Китсон о само собой напрашивающихся версиях.

— По возможности постарайся его разговорить и при этом не раздражать, — заметил Торн.

Приехал лифт, они вошли в кабинку.

— Я, безусловно, рассчитываю на то, что сумею это сделать, — ответила Китсон, — но он не из тех, кого легко разговорить.

— Ладно, как ты? Как дети?

Двери разошлись, в лифт быстро вошел сотрудник отдела по борьбе с организованной преступностью. Китсон ответила Торну, как будто сравнивала собственных детей с теми, которых недавно встретила по долгу службы:

— Просто превосходно!

На первом этаже, когда Торн осторожно пробирался сквозь вращающиеся двери, у него зазвонил телефон.

— Это Грэм Хулихэн. Вы оставляли сообщение.

Хулихэн был старшим инспектором, координаты которого дала Торну Кэрол Чемберлен. Пять лет назад он вел дело об убийстве Сары Хенли, которую, как предполагалось, убил ее жених Грант Фристоун. Вчера Торн оставил Хулихэну сообщение на автоответчике.

— Спасибо, что так быстро перезвонили, — поблагодарил Торн. — Не знаю, объяснила ли вам Кэрол Чемберлен, почему нас так интересует Грант Фристоун…

Она объяснила, но это объяснение явно не удовлетворило Хулихэна, поэтому Торн выложил свою версию. Тротуар у стен Скотланд-Ярда кишел людьми, спешащими на работу в сторону площади Парламента и Букингемских ворот. Хотя дождь уже кончился, то тут то там мелькали зонтики, и складывалось впечатление, что дождь вот-вот брызнет вновь.

Хулихэн не был знаком с Тони Малленом и ничего не знал об угрозах ему со стороны Гранта Фристоуна. Но одно он заявил уверенно: «Фристоун не мог похитить ребенка».

Торн раз за разом удивлялся, с какой готовностью люди навешивают ярлыки. Из-за лени или просто нехватки воображения. Он считал это странным. Если уважаемый на первый взгляд доктор может в свободное от благородной работы время быть серийным убийцей, почему так трудно представить себе, что педофил, подозреваемый в убийстве, не может быть похитителем?

— Вы с ним знакомы? — поинтересовался Торн.

— Никогда его не видел, — ответил Хулихэн. — Однако надеюсь, когда-нибудь мне представится такая возможность.

— Я тоже надеюсь. — Торн отметил для себя, что его телефонный собеседник из тех людей, которые терпеть не могут проигрывать, и догадался, что результат — а вернее, его отсутствие — изводит его больше, нежели чувство справедливости. «Баллы» или характер — все обычно сводится к этим двум мотивам.

— Попробуйте поговорить с кем-нибудь из сотрудников МКОБ. Уж они-то должны знать эту сволочь. Они наблюдали за ним полгода после его освобождения.

— Спасибо, я так и сделаю.

— К сожалению, не могу назвать вам их имена. Знаю лишь фамилию полицейского, имевшего отношение к этому делу. Я тут поискал его координаты, прежде чем вам перезвонить.

Торн полез в карман и вытащил использованный проездной билет, на обороте которого нацарапал адрес и телефон.

— Как вы думаете, он знает имена остальных членов комитета?

— Понятия не имею, — ответил Хулихэн. — Я с ними пересекался, лишь когда мы искали Фристоуна, как только он свалил. Но оказалось, что никто из работников социальной сферы, или как их там еще назвать, ничем помочь не может. Если хотите знать мое личное мнение, то эта затея с МКОБ с самого начала было пустой тратой времени. Благодетели, которые на самом деле оказали большую медвежью услугу.

— Почему «благодетели»?

— Они, видите ли, решили рассказать Саре Хенли о Фристоуне. О его прошлом. А потом поведали о своих планах Фристоуну. Он приходит домой, они с Хенли ругаются, и он бросает эту несчастную дуреху на кофейный столик.

— Вы считаете, что в смерти Сары виноваты работники МКОБ?

Хулихэн помолчал, вероятно, не горя желанием высказываться так категорично. Буквы ОБ должны были означать «общественную безопасность», то есть безопасность граждан… Они поговорили еще немного, потом попрощались, и оба были этому очень рады. Затем Торн, присев на столбики ограждения, сделал четыре телефонных звонка, пытаясь связаться со старшим инспектором Каллемом Ропером. «Охота» увенчалась успехом, и они договорились встретиться сегодня же утром, но немного позже. В разговоре Торн в двух словах обрисовал дело Маллена, намеренно упомянув фамилии Хигнетта, Бригстока и Джезмонда, и подчеркнул, что встретиться нужно срочно. Имени Гранта Фристоуна он не упоминал.

Потом он направился к метро «Вестминстер», кивнув полицейскому, с которым был лично знаком. Он видел, как какой-то ребенок остановился возле статуи индейца рядом с полицейским, а его приятель их фотографировал. Полисмен понимающе улыбнулся и обнял ребенка за плечи. Тот залился смехом и показал пальцем на пистолет полицейского. Торн оглянулся, услышав дробный стук каблучков за спиной.

— Погоди…

Это была Портер. Догнав его, она перешла на шаг, и уже вдвоем они продолжили путь. У них не было возможности поговорить с тех пор, как вчера на месте преступления они обменялись парой слов.

— Для коротышки ты довольно резво бегаешь, — заметила она.

Они в молчании миновали парк Крайстчерч-Гарденс, который изначально принадлежал церкви святой Маргариты, Вестминстер, место захоронения ирландского авантюриста семнадцатого века «полковника» Томаса Блада, который выкрал драгоценности из королевской казны. По сути, Блада хоронили дважды: те, кто хотел удостовериться, что «полковник» на самом деле умер, откопали его тело, а потом вновь закопали. Торн и сам знал парочку преступников, факт смерти которых следовало бы проверить…

— Спасибо за поддержку на совещании, — сказал он.

— За какую?

— За то, что ты сказала о Люке. О том, что он не может связаться с родителями. Само предположение, что он мог кого-то убить, смешно.

— Если говорить начистоту, я не знаю, что и думать.

Торн удивился и не преминул убежденно сказать:

— Чепуха. Его удерживают силой.

— Кто?

Торн едва заметно улыбнулся:

— У меня же не на все вопросы есть готовые ответы.

На северном конце Виктория-стрит видимость стала лучше: сквозь сумрак виднелось колесо обозрения «Око Лондона», а за гигантским зданием министерства торговли и промышленности открывался великолепный вид на Вестминстерское аббатство и Вестминстерский дворец вдали. Едва пробило восемь. Погода, казалось, могла перемениться в любой момент, но повсюду сновали толпы счастливых туристов с фотоаппаратами. Экскурсоводы, проводившие пешеходные туры по фантастическим ценам, размахивая зонтиками, показывали достопримечательности.

— Может, пройдемся пешком до набережной Виктории? — предложила Портер. — Там мы можем сесть на Северную линию и без пересадок доехать до Колиндейла. Ты мог бы провести мне экскурсию по Бекке-хаусу.

Торн остановился, собираясь перейти дорогу.

— Я пока не туда. Есть еще дельце: я намерен проверить этого Фристоуна.

— Разумно.

— Побеседую с людьми, знавшими его.

Портер отошла от края тротуара, когда грузовик обогнал легковушку у самой кромки тротуара.

— Компания тебе не нужна?

— Может, позже я угощу тебя стаканчиком? — предложил Торн.

— Ладно, — казалось, мисс Портер хотела еще что-то добавить.

Торн заметил просвет между машинами и ступил на дорогу.

— Встретимся там, куда мы ходили после обеда?

Он не успел перейти на другую сторону, как снова полил дождь. Повернув к реке, Торн прибавил шагу и поспешил к метро, с каждым шагом чувствуя себя все более промокшим и несчастным.

Глава девятая

Если при виде аппаратуры и оборудования в Центральном управлении клетушка, которую Торн делил с коллегой, показалась ему убогой, то после посещения кабинета старшего инспектора Каллема Ропера на тринадцатом этаже «Императрицы» собственное рабочее помещение показалось Торну и вовсе средневековой каморкой.

Ропер правильно истолковал выражение лица Торна, когда тот вошел в кабинет.

— Это все потому, что мы молодая организация, — объяснил он.

В 1961 году в Хаммерсмите, на западе Лондона, была построена тридцатиэтажная башня. Здание оказалось настолько внушительным, что его назвали Эмпресс-стейт-билдинг — по аналогии со всемирно известным небоскребом по ту сторону Атлантики. В то время его характерное треугольное основание казалось радикальным и интересным решением, но спустя сорок лет возникла суровая необходимость в реставрации, на которую было потрачено восемьдесят миллионов фунтов стерлингов. В результате — несколько солидных премий и возвращение былой славы. Сооружение было хотя и не таким роскошным, как Арка из металла и стекла, находившаяся немного дальше, но его удивительное оснащение сделало свое дело — почти половину помещений за отливающими синевой двойными солнцезащитными стеклами расхватали службы Столичной полиции.

Торн стоял в огромном атриуме и глазел по сторонам, пока его удостоверение проверялось на первом из трех автономных контрольно-пропускных пунктов. Его несколько угнетал тот факт, что здание, которое было на год моложе самого Торна, уже потребовало такого обширного ремонта. Долго ли сможет обходиться без серьезной реставрации его собственный внешний вид, его оболочка? Он получил назад удостоверение и ощутил резкую боль, когда потянулся, чтобы положить его в задний карман. «Судя по всему, недолго».

Хотя Ропер работал за таким столом, что ему мог позавидовать сам Дональд Трамп, он решил провести Торна в противоположный угол своего кабинета, где вокруг низенького стеклянного столика располагались четыре бежевых кресла. Ропер отодвинул в сторону зеленую папку и подождал, пока секретарша — молодая женщина со следами губной помады на зубах — поставила на столик поднос с кофе и завернутым в целлофан печеньем.

— Вы же знаете, какими бывают копы, — сказал он. — И месяца не пройдет, как это место покажется настоящей дырой.

Торн улыбнулся и кивнул, хотя сильно в этом сомневался. Он так же быстро, как и обстановку, смерил взглядом своего собеседника и пришел к выводу, что Ропер, вероятно, относится к тем людям, которые любят, чтобы во всем был порядок. Он был высок и для своих сорока с хвостиком (на взгляд Торна) в хорошей спортивной форме. Седина была искусно закрашена, прическа — волосок к волоску, идеально скроенный темно-синий костюм. Да, он явно не из тех, кто потерпит или допустит небрежность.

Когда Ропер говорил «молодая», он имел в виду себя и своих подчиненных, а также подразделение, в котором они работали. Отдел специальных расследований был ответвлением того, что некогда было отделом по борьбе с экономическими преступлениями, подразделением управления специальных операций, преобразованным затем в шестой отдел управления по особо важным делам. Это управление объединило в своем производстве все дела, где жертвой — или преступником — были известные люди. Отдел специальных расследований занимался делами о коррумпированных членах парламента, о шантаже, которому подвергались известные деятели телевидения, обкуренные и обколотые поп-звезды и члены королевской семьи, компрометирующие своим поведением устои монархии. Службу в этом отделе все считали престижной, и это подтверждал Каллем Ропер — по его виду можно было сказать, что он поистине счастлив состоять в штате этого подразделения.

«Отдел сексуальных расследований», — так сразу же окрестил его Холланд.

Торн вспомнил, что им с Холландом целый день приходится вылавливать «плавунов» из грязных рек или опознавать тела, обгоревшие настолько, что они становились похожими на головешки с ногами. Для сравнения: выписать талон на парковку — звучит очень сексуально…

— Значит, вы беседовали с Грэмом Хулихэном о Фристоуне? — Ропер уже откусил печенье и задал этот вопрос с набитым ртом, как будто его только что осенила догадка.

— Беседовал, — Торн был поражен до глубины души, но надеялся, что ему удалось этого не показать. Он мысленно вернулся назад и попытался догадаться, как Роперу удалось так быстро все узнать.

Ропер склонился над своим кофе и сам ответил, пока Торн раздумывал, что сказать.

— Я позвонил кое-куда. И выяснил, что вы полагаете, будто ваш похититель раньше угрожал мистеру Маллену.

Торн дал себе слово не упоминать в разговорах имя Тревора Джезмонда.

— Подробности из памяти уже стерлись, — начал Ропер, — но припоминаю, что фамилию Маллен я встречал в отчетах по первым делам, которые рассмотрела МКОБ. Нашей задачей было проследить за тем, как живет человек после освобождения. Понимаете, никаких упреков.

— Ничего не понимаю. Неужели его предыдущие преступления не играют никакой роли?

— Конечно, мы знали, на что способен Фристоун. Именно поэтому сотрудники комитета первоначально были поселены вместе. Я имею в виду, что обычно нашим правилом было: смотри вперед, а назад не оглядывайся. Например, следи, чтобы он никому не угрожал. Да… Понятно, что, если бы он околачивался вблизи дома Малленов, мы бы на это отреагировали. Сообщили бы куда следует.

Обстановка убаюкивала. Кофе, печенье и вычурные удобные кресла. Но Торн уловил настороженность в голосе Ропера и защитную реакцию в каждом его слове. Так любой парижанин всегда уловит лондонский акцент Торна, сколь бы свободно он ни говорил по-французски.

И Торн прекрасно понимал, почему это происходит.

— Как вы считаете, какую роль сыграли чиновники МКОБ в том, что случилось с Сарой Хенли?

Ропер облизал губы и поставил чашку на стол.

— А какое отношение это имеет к вашему похищению?

Торн даже не снизошел до ответа.

— Послушайте, было принято два решения. Оглядываясь на прошлое — нам всем хорошо известно, что это никогда не помешает, — можно сказать: одно из них было неверным.

— Решение сказать Гранту Фристоуну, что вы сообщили его невесте всю его подноготную?

— Мы лишь собирались это ей сообщить, — уточнил Ропер. — Однако нам не представилась такая возможность. Фристоуна оповестили о решении комитета, но не успели и слова сказать мисс Хенли, как Фристоун налетел как ураган и убил ее.

Участникам утреннего совещания предлагали круассаны. Торн оставил их без внимания, а теперь почувствовал приступ голода — сказывалось то, что он не завтракал сегодня. Он потянулся за печеньем.

— Кому взбрело в голову его предупреждать?

— В этом не было ничего особенного, — вздохнул Ропер. — У нас была такая политика: держать досрочно освобожденного — «клиента», или как там это называют сейчас — в курсе важнейших событий. Понятно, что он имел право знать, кому будет рассказано о его «послужном списке». Хозяин квартиры, которую он снимал, был в курсе. Фристоуну сообщили, что и его врач все знает. Кое-кто полагал, что это его право.

— Кое-кто?

Ропер посмотрел на Торна долгим взглядом. Он чувствовал, что вот-вот взорвется и потребует проявлять элементарное уважение, не говоря уж о субординации. Начать с того, что обращение «сэр» было бы вполне уместно, даже если не учитывать того, что он, Ропер, старше по должности. Но в конце концов ему показалось, что такое требование, как никакое другое, будет для него унизительным.

— Вопрос в том, как расставить акценты, — ответил он. — Если бы вы спросили тех, кто связан с МКОБ, для чего существует эта организация: для того, чтобы обезопасить общество, или для того, чтобы возвратить в общество бывшего преступника — вероятнее всего, вы не получили бы однозначного ответа. Одно тесно связано с другим, обе эти задачи являются частью общей стратегии.

— Но в реальности все было не совсем так, верно?

— Существовало… м-м-м… расхождение во взглядах. Некоторые стоят всецело на стороне потерпевших и видели свою задачу в том, чтобы не допустить новых жертв. У других было более лояльное отношение к осужденным. Они полагали, что после отбытия срока заключения осужденному необходимо предоставить возможность вновь стать полезным членом общества. Следует истолковывать сомнения в пользу обвиняемого, а не подозревать его во всех смертных грехах, — Ропер откинулся в кресле и скрестил руки на груди. — Последние верили, что смогут оказать посильную помощь Гранту Фристоуну и он встанет на ноги. Первые же просто ждали, когда он вновь оступится.

Он поднял руку вверх, потом опустил на колено и ласково погладил брюки.

— И давайте, инспектор, определимся: какая из сторон в этом споре, в котором участвовал и я, уж наверняка не имеет отношения к вашему расследованию?

Для Торна это была настолько же бесперспективная задача, как и попытка примирить тех, кто считает, что стакан наполовину полон, с теми, кто считает, что он наполовину пуст.

— И как же преодолевались эти… расхождения?

Отвечая на этот вопрос, Ропер отвел взгляд от Торна:

— Мы шли на компромиссы.

— Кто шел? Кто принимал решения?

— Решения принимались в ходе обсуждения.

— Неужели голосованием?

— Ну, не так формально. Вероятно, мнения определенных ведомств имели больший вес. Послушайте, я точно не помню, кто, когда и какое решение принимал. Сейчас я, честно говоря, не понимаю, какое это имеет значение.

— Возможно, и никакого. — Исходя из того, что случилось с Сарой Хенли, Торн догадался, что провалы в памяти Ропера, и не только у него, могут быть весьма значительными.

Со своего места Торн видел полицейский вертолет, который медленно кружил где-то в километре от здания, на высоте тринадцатого этажа, может, даже и немного ниже. Торну было известно, что все снимки, сделанные с вертолета, передаются в центральное управление. Внезапно ему показалось, что вертолет управляется откуда-то издалека и летит подобно детской радиоуправляемой игрушке. Он представил себе белеющий на ручке джойстика палец командира, который направлял вертолет по кругу. Ропер обернулся.

— Вы летали на вертолете?

Торн отрицательно покачал головой. Вертолет был уже над ними, готовясь сбросить то ли трап, то ли труп.

— А я однажды летал. Вид, я вам доложу, — дух захватывает!

— Издалека все кажется лучше, чем есть, — заметил Торн.

Ропер пристально посмотрел на Торна, потом бросил взгляд на часы.

— Боюсь, больше я не могу уделять вам время…

— Как вы считаете, Грант Фристоун мог похитить ребенка?

— Я даже не уверен, что он убийца, — ответил Ропер.

Торну так и не выпала возможность взглянуть на материалы дела, но он понял, к чему клонит Ропер. Трудно представить, что формулировка «бросил на кофейный столик» означает умышленное убийство.

— Думаете, несчастный случай?

— Возможно. Я сомневаюсь, что он хотел ее убить, как некоторые тогда полагали, но на месте преступления присутствовали следы борьбы. Повсюду отпечатки его пальцев.

— Кто обнаружил тело?

— В школе был телефон соседей. Когда Хенли не приехала в школу за детьми, учителя позвонили соседям. Соседка забрала детей из школы и отвела домой. У нее был ключ от их квартиры, и старший сын открыл дверь.

— Боже!

— Был ли это несчастный случай или нет, но Фристоун оставил женщину умирать. Полагаю, меньше всего он «мечтал» об убийстве. Учитывая его «послужной список», не думаю, что он бы скоро вышел. Поэтому и пустился в бега.

Мысль поразила Торна как гром среди ясного неба. Если Фристоун угрожал Тони Маллену до того, как сел в тюрьму, может, Маллену было, так скажем, неуютно из-за того, что Фристоун снова на свободе? Маллен, имевший причину опасаться за свою безопасность и за безопасность своей семьи, безусловно, чувствовал бы себя намного уверенней, если бы эта наглая сволочь сгинула с глаз долой. Возможно ли такое, что он подставил Гранта Фристоуна?

Совсем другой поворот дела, новая пища для размышлений… Маллен ушел в отставку как раз в том году, когда исчез Грант Фристоун.

Если мотив похищения Люка Маллена — месть его отцу, то ни у кого нет на это более веских причин, чем у Гранта Фристоуна.

Ропер спустил Торна с небес на грешную землю.

— Что касается похищения людей, я, по правде говоря, не знаю, — начал он. — Но подумайте: если Фристоуну все это время преспокойно удавалось скрываться, зачем ему снова, ни с того ни с сего, привлекать к себе внимание? Если причина кроется лишь в том, что отец мальчишки несколько лет назад упрятал его за решетку, зачем рисковать и быть пойманным на такой глупости, как месть?

Торн был вынужден согласиться, что это чертовски веский аргумент.

Луиза Портер взяла фотографию, внимательно посмотрела на лица трех мальчиков и на пару минут задумалась.

В том, что касается расположения служб, «убойный отдел» Западного округа был совсем не похож на помещение, к которому Луиза привыкла в Скотланд-Ярде. «Кабинет особо важных дел», располагавшийся на четвертом этаже Бекке-хауса, планировкой напоминал аквариум Золотой рыбки, а по обеим сторонам коридора, который шел вдоль оси «аквариума», были натыканы кабинеты поменьше. В один из таких кабинетиков, где размещались сотрудники третьего отдела, в поисках Ивонны Китсон и заглянула Портер.

Где-то примерно за час до обеда Луиза почувствовала, что устала так, как будто переделала всю работу за день. С момента прибытия в Бекке-хаус все работали на износ. И хотя операция только начиналась и носила отчасти спонтанный характер, сотрудники разных отделов вполне успешно притирались друг к другу. Оба старших инспектора подразделений, работавших сообща, настояли на том, чтобы трудиться по-ударному. Это было видно и по тем парам, которым поручили проверить двоих оставшихся подозреваемых из списка «ненавистников»: Холланд на пару с сержантом из отдела расследования похищений должны были наведаться к закоренелому вооруженному грабителю по имени Гарри Коттерилл, а Стоуну и Хини поручили разобраться со второсортным сутенером и случайным поджигателем Филипом Квинном. Последний был полицейским осведомителем, которого Маллен засадил за решетку, когда он стал не нужен. В то время Квинн настолько обиделся на Маллена, что попытался поджечь его дом.

Пока эти четверо, а также Том Торн отрабатывали версию мести, Портер и остальные сотрудники сидели как привязанные в кабинетах. Их пальцы порхали по клавишам компьютеров, а мертвая женщина направляла их действия.

Филу Хендриксу было достаточно одного взгляда на худосочное тело Аманды Тиккел, на ее высохшую, как пергамент, кожу, чтобы понять: она — наркоманка. Еще двадцать минут — и вскрытие подтвердило его догадку, что дало группе мисс Портер направление, в котором можно было начать работу. Остаток утра провели, устанавливая связи девушки: обзванивали реабилитационные центры и районные отделы по борьбе с наркотиками, пытались выйти на ее родственников и знакомых, чтобы вытрясти из них имя торговца наркотиками или дружков-наркоманов — любого, кто мог бы вывести их на Конрада Аллена, а от него, возможно, на третье лицо, по указке которого парочка решилась на похищение Люка Маллена.

Возможно…

Поскольку криминалистическая экспертиза не доказала обратного, версия о том, что Люк Маллен убил своих похитителей, продолжала витать в воздухе, хотя Портер нашла не многих, кто был бы в этом уверен на сто или хотя бы на девяносто девять процентов. Сама она почти не сомневалась в том, что Аллен и Тиккел действовали по чьей-то указке, что по каким-то, пока ей абсолютно не известным причинам этот человек убил их и сейчас силой удерживает Люка Маллена.

Версия так себе, но это было единственное объяснение, которое имело хоть какой-то смысл. Портер спрашивала себя, почему она даже в разговоре с Томом Торном пару часов назад вне стен Ярда уклонилась от прямого ответа.

Она продолжала держать в руках снимок, когда подняла глаза и увидела в дверях Ивонну Китсон. Портер пробормотала извинения и поставила рамку на стол.

— Чудные дети.

— Иногда, — уточнила Китсон.

Портер улыбнулась и снова бросила взгляд на фотографию — раскрасневшиеся лица и дырки на месте выпавших молочных зубов.

— Тебя только что подключили к расследованию, и я могла бы ввести в курс дела.

Усаживаясь в кресло, Китсон кивнула на дверь:

— Извини, я заглянула лишь на минутку к старшему инспектору. Меня не будет пару часов.

— Срочная встреча?

— Не то чтобы срочная…

Если не считать чисто рабочих вопросов, до сих пор Китсон перебросилась с Портер лишь парой слов, потому что они познакомились лишь сегодня утром на совещании. Но она оглядела ее с ног до головы, как одна женщина-полицейский оценивающе оглядывает другую. Как любая женщина. Миниатюрная и темноволосая Портер была полной противоположностью Китсон, и хотя ее трудно было назвать красивой, на фигуру она пожаловаться не могла. Вообще-то и Китсон ничего не имела против своей фигуры и внешности, она была склонна давать себе лишь две характеристики: «живая» — если она себе нравилась, и «убогая» — если нет.

Она заметила, что Портер осматривает кабинет.

— Здесь уютно, верно? — спросила Китсон. — Вы с парнями, наверное, позеленели от зависти?

— Еще бы!

— Кабинка для инвалидов — и та больше.

Портер кивнула на письменный стол, стоящий впритык к столу Китсон. Он был завален папками и вынутыми из стола ящиками, словно его использовали как хранилище.

— Обычно вы сидите в кабинете с Торном?

— Да, но в последнее время все в подвешенном состоянии. Однако, я полагаю, он мечтает, чтобы все вернулось на круги своя.

— Поверить не могу, что его рабочее место — настолько домашнее, — заметила Портер. — Фотографии детей, разные мелочи.

Китсон застучала по клавишам компьютера.

— Как будто у него есть дети! А фотографии — это, должно быть, странные снимки Джонни Кэша и Гленн Ходдл.

— Ты смеешься — Джонни Кэша?

— Иногда мне кажется, что ему нравится быть испорченным.

Портер открыла записную книжку, которую всегда носила с собой, и стала перелистывать страницы в поисках списка, помеченного маркером, — так она отмечала то, что хотела перечитать.

— Непросто понять, что у Торна на уме, верно?

Китсон улыбнулась:

— Сейчас совсем не время…

— Вы должны радоваться, что я никогда ничего не выбрасываю, — сказал Ропер. — И что моя жена знает, где что хранится. Он открыл зеленую папку и вытащил листок бумаги.

— Я позвонил ей, и она продиктовала мне это из старого настольного ежедневника. Я записал их данные туда, чтобы иметь возможность всегда с ними связаться. А после нашего с вами разговора вдруг вспомнил об этом.

Торн взял листок и взглянул на список имен:

Ропер подвинул свое кресло ближе к Торну, смотрел на список через его плечо и по очереди давал комментарии к каждому имени:

— Я тогда был лишь инспектором в отделе уголовного розыска в «Хрустальном дворце», хотя это и неплохое начало карьеры. — Он покачал головой, вспоминая, насколько был глуп и наивен в своей недавней юности. — Никогда не представлял, какой окажется эта работенка: постоянно сидеть за одним столом с этими чертовыми членами совета района Бромли. Недолго и геморрой заработать! По правде сказать, единственный, с кем я с тех пор встречался, — Пит Ларднер. Он работал с отпущенными на поруки. Я знаю, что он и сейчас там работает, поэтому с ним связаться будет нетрудно. Миссис Бристоу. Шотландка. Кэтлин или Катарина — что-то вроде этого. Она была работником социальной сферы — и ее профессия была написана у нее на лице. Всюду совала свой нос и называла это «заботой». Вы встречали подобных особ, я прав? Она пыталась всем руководить, и, сказать откровенно, мы все с удовольствием отдали ей в руки бразды правления. Как мне запомнилось, из нее тогда уже песок сыпался, ей давно пора быть на пенсии. Мисс Стринджер работала в местном управлении образования.

Торн поднял голову, удивленный и немного сбитый с толку тем, как старший инспектор подчеркнул «мисс».

— В округе, где жил Фристоун, было четыре или пять школ, — объяснил Ропер. — Именно это и вызывало беспокойство.

Он снова взглянул на список:

— Уоррен работал в системе здравоохранения, знал все о наркотиках. В тюрьме Фристоун подсел на наркотики и в то время, когда мы за ним наблюдали, посещал наркологический диспансер. Честно говоря, мне кажется, что Уоррен и Ларднер работали вместе и раньше, но остальные встретились лишь в комитете.

Он опять указал на последнюю фамилию в списке, потом откинулся в кресле.

— Создавалось впечатление, что он и сам «ширнулся» или глотнул чего — во всяком случае, таким он мне запомнился.

Торн сложил и спрятал листок.

— Спасибо за помощь.

— Не за что, но мне и правда пора заканчивать разговор.

— А не сохранились ли протоколы собраний?

— Возможно, и сохранились, но в этом я вам помочь не могу. Даже не знаю, у кого они остались. Может, у женщины из соцслужбы…

Нельзя сказать, что такой ответ оказался для Торна полной неожиданностью, но на его лице отразилась целая гамма чувств.

— Помните, раньше для этого существовали суды? — Ропер выразительно посмотрел на собеседника: уж он-то прекрасно помнил и был от этих воспоминаний совсем не в восторге. — Теперь — целая структура. Заседания ведутся по регламенту, все решения протоколируются, по каждому принятому вопросу назначаются ответственные. Любое дело доводится до конца, все организации взаимодействуют друг с другом, делятся информацией и так далее. Также в каждом районе созданы «смешанные команды» — местные отделы по защите населения; таким образом, проблема решается с двух сторон. Любые намеки на угрозу общественной безопасности выявляются на ранних стадиях, и принимаются соответствующие меры. А тогда мы одни все несли на своих плечах. И нам оставалось лишь реагировать на уже свершившиеся факты.

Он подался вперед, положил руку на кофейник.

— По сути, мы были «подопытными кроликами».

Торн ничего не ответил и встал, размышляя над тем, что вопреки умозаключениям Каллема Ропера его последняя жалоба выглядит немного забавно. Явно поздновато спохватились! Кому-то вполне могло показаться, что Грант Фристоун такой же «подопытный кролик», как и члены этого комитета.

Что уж говорить о женщине, которую он убил.

— Я провожу вас до лифта, — предложил Ропер.

В коридоре, пока они ожидали стеклянный лифт, Ропер неосознанно начал подражать речи аристократов. Ему явно хотелось закончить встречу на некой патетической ноте. Торн не видел в этом необходимости, но внимательно слушал собеседника.

— Помните «Космический патруль»? — спросил Ропер.

— Простите?

— В начале шестидесятых была такая детская передача по телевидению. Фантастическое шоу с дурацкими куклами. Представьте себе ракету «Тандерберд»[24] переделанную для межпланетных полетов.

Торн ответил, что не помнит такого шоу — тогда ему едва исполнилось два годика.

— Как бы там ни было, в то время это здание выглядело причудливо, поэтому его использовали в съемках программы, — Ропер воздел руки. — Это здание было генеральным штабом «Космического патруля».

Торн не нашелся, что ответить. Куклы, фантастика, Столичная полиция — все это как-то плохо вязалось друг с другом.

Собираясь на встречу с Ропером, Торн выключил телефон. Выйдя на улицу, он проверил его — пришли два сообщения. Одно от Портер — ничего важного, другое — от Фила Хендрикса: все, что он говорил на совещании — о причинах смерти Аллена и Тиккел, — подтверждается результатами вскрытия. Сначала Торн перезвонил Хендриксу, но «говорить» пришлось с автоответчиком.

— Что ты хочешь? Звезду с неба? Серьезно, Фил, было истинным удовольствием наблюдать сегодня утром, как ты превосходно владеешь искусством лицедейства. Я бы с удовольствием погладил тебя по головке, только вот когда это мне удастся? Перезвони попозже, если захочешь поболтать…

Потом он позвонил мисс Портер.

— Так что, забиваем стрелку? — начал он сердито.

— Успокойся, это всего лишь такое выражение, — ответила она.

— Это глупое выражение. Если только ты не американский подросток, а ты на него не похожа.

— Я лишь хотела спросить, что тебе удалось узнать.

— Ладно, я больше не злюсь. Вероятно, ты уже заметила, что я не в настроении после рейда в Боу. Но сейчас я подобрел.

— А я и не заметила! Я просто думала, что это твое естественное состояние.

— Если ты не передумала, мы можем забить стрелку на вечер.

Она пропустила его колкость мимо ушей — Торн даже призадумался: а задела ли она ее вообще?

— Где встретимся?

— Слушай, у тебя есть под рукой чем записать? — Торн подождал, улыбнулся полицейскому у парадных дверей «Императрицы», который сверлил его подозрительным взглядом. — Попробуй узнать, что сможешь, о некоем Питере Ларднере из отдела по надзору за условно-досрочно освобожденными. Не знаю, какого именно района. Если удастся, назначь встречу и перезвони мне.

Он заметил забегаловку в конце улицы и побрел к ней как загипнотизированный. Кофе и разговора по душам было явно недостаточно. Уже перевалило за полдень, и Торн решил, что плотный английский завтрак — именно то, что ему сейчас нужно.

Нет, такое раздвоение личности было чистым безумием.

Он говорил и говорил. Ему задавали вопросы на этой встрече, как и на предыдущей. И все время, пока он улыбался и делал, когда надо, серьезное лицо, пока занимался обычными каждодневными делами, из головы не выходил мальчик.

Не выходило то, что он сделал, и то, что еще собирался сделать.

То, чем он занимался сейчас, было, без преувеличений, безумием — хрестоматийный пример умопомешательства. Но неужели не безумие явилось первопричиной всего? Не это ли в некоторых языках называют сумасшествием? И, конечно, не без оснований. Он совсем потерял голову, в полном смысле этого слова, причем уже давно, еще задолго до того как его довели до этого безумия.

Довели до убийства. До кражи детей.

Ведь как проходит жизнь? Как катание на качелях — вверх-вниз — или карусели — по кругу и по кругу — выбирайте, что хотите. Все, что ты любишь, в конечном итоге причиняет боль. Сигареты и шоколад. Секс и лживые обещания.

Он услышал, что кто-то вошел в уборную, поэтому открыл кран и брызнул себе водой в лицо, чтобы скрыть слезы.

В любом случае пора было возвращаться в свой кабинет. Работы невпроворот.

Когда он поднес бумажное полотенце к лицу, то подумал об исполненном глубокого смысла девизе, который использовали люди, сидящие на диете. Он увидел его на магните на холодильнике в доме своей сестры. Фразу, которую так любят те, кто намерен измениться, сделать свою жизнь лучше. Простое напоминание о том, что, раз поддавшись искушению, будешь расплачиваться всю жизнь. Он улыбнулся своему коллеге в зеркале, потом повернулся и направился к двери.

Минута на губах…

Глава десятая

Питер Ларднер работал в отделе по надзору за условно-досрочно освобожденными в Вестминстере. Отдел располагался в здании уголовного суда графства Мидлсекс. Находилось оно на северной стороне площади Парламента, поэтому Торн и Портер встретились после обеда недалеко от того места, где расстались пять-шесть часов назад. Однако с того момента, когда они в последний раз проходили по площади, по крайней мере, улучшилась погода. Кожаная куртка Торна высохла, а у мисс Портер через руку было переброшено нечто, напоминавшее дорогой непромокаемый плащ. Торн подумал, что подобные плащи любят те странные создания, которые с трудом переживают выходные и в чьих карманах полно кендалских[25] мятных подушечек.

— Любишь ходить пешком?

— Только до машины, — призналась Портер.

Несмотря на богатый готический декор, зданию суда не было еще и ста лет, и все же это внушительное строение сыграло свою роль в истории, как и любое другое здание в этом городе. Когда-то на этом месте стояла крепость, из которой по иронии судьбы был похищен семилетний герцог Йоркский. Затем его самого и его старшего брата убил будущий Ричард III. Несколько веков спустя здесь была построена тюрьма «Тотхилл филдз», в которой содержались несовершеннолетние преступники, причем условия их содержания не слишком отличались от условий Ньюгейтской тюрьмы для взрослых — она находилась в паре километров отсюда, вверх по реке. Продолжало играть свою роль оно и в новых исторических условиях. Теперь его собирались закрыть на реставрацию, а в 2008 году открыть — уже как место заседаний Верховного суда, резиденцию двенадцати лордов-судей, являющих собой высшую судебную инстанцию в стране.

Пока Торн и Портер взбирались по каменным ступеням уголовного суда, чтобы попасть в отдел по надзору за условно-досрочно освобожденными, Том решил, что в наши дни дело об убийстве принцев наверняка вели бы Ропер и его «отдел сексуальных расследований».

Тем, кто в нервном ожидании сидел у дверей залов судебных заседаний, было значительно больше, чем пятнадцать лет, и Торн сомневался, что хоть один из них попал сюда за кражу буханки хлеба. Хотя все семь залов судебных заседаний отличались сдержанно-суровой элегантностью, как и само здание, пристроенные к ним кабинеты были, по большей части, намного скромнее. Тот, в полумраке которого очутились Торн и Портер, был сугубо функциональным. И если лицо Каллема Ропера сияло как новая монета, подобно новенькому нарядному небоскребу, где располагался его отдел, то Питер Ларднер в такой же степени соответствовал убогому убранству своего кабинета.

Он выглядел жалким и страшным, как смертный грех.

— Я знаю, как отреагировал бы Грант Фристоун, — Ларднер потянулся и, вытянув перед собой руки, пробежался пальцами по крышке стола. Создавалось впечатление, будто его единственным желанием было уронить голову на стол и поспать. Он отвечал на вопросы Торна тихим бесцветным голосом, обращаясь к некой точке где-то между своим столом и стульями, стоящими перед ним на грубом сером ковре. — Стал бы все отрицать. Так же, как он, вероятно, отрицал бы, что убил ту женщину, которую швырнул на кофейный столик. Он ведь отрицал, что похищал тех детей, даже после того как их нашли связанными в его гараже.

— Он что, этот мистер Фристоун — не ведал, что творит? — спросила Портер.

— Он считал, что весь мир ополчился против него.

— Возможно, он был прав, — заметил Торн. Он знал немало мест на белом свете, где фотографии предполагаемого педофила печатались на первых полосах газет. В таких местах полиция будет караулить у магазинчиков «Будз», когда ты придешь забирать снимки своего ребенка в «лягушатнике». И вполне могут спалить дом врача-педиатра, если какой-нибудь идиот перепутает «педиатра» с «педофилом». И уж если такой мир объявит охоту на кого-нибудь, то это будет человек типа Гранта Фристоуна.

— У него точно были свои «закидоны», — признался Ларднер. — Он пристрастился пить чай с мочой.

— Должно быть, он раньше питался в нашей столовой, — отозвалась Портер.

Ларднер кивнул, поняв шутку, но не в полной мере оценив ее. Позже и Торн, и Портер признаются, что посчитали его одним из тех, кого нелегко рассмешить. Но также они оба признали, что, если бы сами столько же времени провели, беседуя с преступниками, то они тоже наверняка мало бы над чем хихикали. Просто ловить мошенников — уже достаточно нудное дело.

Торн дал бы ему на вид лет пятьдесят: хотя седина была едва заметна, на макушке появилась плешь, а глаза за стеклами очков в металлической оправе совсем выцвели. Он был одет в то, что, строго говоря, называют костюмом с галстуком, но все детали этого костюма были изношенными и порядком надоевшими друг другу. Он напомнил Торну его любимого школьного учителя — тот замолкал посреди урока географии, потом говорил, что все это пустая трата времени, и вместо урока читал им рассказы о Шерлоке Холмсе и «Тридцать девять шагов»…

— Однако каково ваше мнение? — спросил Торн. — Вероятно, вы знали его лучше, чем остальные члены комитета. К тому же, мы не слышали, чтобы кто-либо встречал его после побега. Как вы полагаете, мог он по какой бы то ни было причине похитить ребенка?

— Представляю ли я его в роли похитителя?

Они рассказали Ларднеру лишь основные сведения о похищении и свои подозрения о долго вынашиваемой мести. Он ничего не знал о двойном убийстве на Боу-роуд. Задавая вопрос, Торн мысленно прокручивал его более полную версию и получал недвусмысленный ответ.

«Вы можете представить себе Гранта Фристоуна в роли человека, который каким-то образом убедил еще двоих совершить похищение, потом убил их и сам стал всем командовать?»

«Ни за что. Никогда в жизни…»

— Не уверен, — ответил Ларднер. Он внезапно распрямил плечи и немного приободрился. — Он не был, так сказать, организованным человеком. В том смысле, чтобы собраться, прийти вовремя и так далее. В том смысле, который вкладывается в эти слова, когда описывают определенный тип преступников.

— Обычно убийц, — добавила Портер.

— Верно. В чем, если говорить о Фристоуне, я не вполне уверен. Не правда ли, чтобы спланировать и осуществить похищение, следует быть организованным, собранным? Это не то преступление, которое совершается под влиянием момента, согласны? Нельзя похитить ребенка прямо на улице, повинуясь внезапному порыву, даже если тебе до смерти надоел его отец.

— А как же дети в гараже? — спросил Торн.

Портер заправила прядь волос за ухо.

— Кажется, тогда ему это удалось?

— То был порыв, который он не мог обуздать, — заметил Ларднер. — Это не было запланированным преступлением. Именно поэтому мы его и поймали.

Торн с Портер переглянулись — они оба знали, что такое утверждение не совсем верно. Обычно труднее всего поймать как раз тех, кто действует под влиянием момента, — насильников, убийц. Те же, кто вынашивает преступные планы, в конечном счете, осложняют жизнь только себе — остаток жизни они, как правило, строят подобные планы в психушке.

— Кроме того, — добавил Ларднер, — зачем Фристоуну было ждать, чтобы отомстить? Все эти слова про «блюдо, которое смакуют холодным» — полная чушь. За долгие годы я повидал многих, кто размахивал топором, так что могу сделать кое-какие выводы. Если решил отомстить, то сделаешь это под горячую руку. Не будешь ждать несколько лет. Это не имеет никакого смысла.

В словах Ларднера явно был резон. Ропер сказал почти то же самое — и с этими доводами не поспоришь. Но даже если такой человек, как Грант Фристоун, решился спустя много лет поквитаться, насколько вероятно, что он изберет такой извилистый путь? Да еще и вовлечет в эту игру других людей?

— Фристоун когда-нибудь упоминал мужчину по имени Конрад Аллен и некую Аманду Тиккел?

Ларднер казался озадаченным:

— Я таких имен не припоминаю. По правде сказать, он мало с кем общался.

Спрос не бьет в нос, тем более что в жизни нет легких путей.

— Вы сказали, — начал Торн, — что Фристоун не убийца. Похоже, вы не верите, что он убил Сару Хенли. Вы что, разделяете версию несчастного случая?

— Возможно, — Ларднер внезапно немного замялся.

— А как считают остальные члены комитета?

— Простите?

— Вы же наверняка обсуждали этот вопрос. Остальные, должно быть, высказывали свое мнение?

— Нет, — Теперь Ларднер был уже совсем не в своей тарелке. — Мы это не обсуждали.

— Похоже, вы уклоняетесь от прямого ответа. По-вашему, Фристоун не убивал?

— Да нет. Он убил, но есть же разница между тем, что человека просто толкнули, и тем, что его нарочно толкнули на лист стекла, правда? Сейчас среди моих клиентов есть такой, которому дали четыре года, потому что у какого-то пьяного, которого он однажды ночью вытолкал из бара, были — по иронии судьбы — слишком тонкие кости черепа. Вы понимаете, о чем я? За годы мы сталкивались с бесчисленным количеством подобных случаев, и я до сих пор нахожу, что само понятие «намерение» может быть весьма расплывчатым. — Он на секунду задержал взгляд на лице Торна, потом опять отвернулся и покачал головой. — Не знаю…

Торн снова увидел своего старого учителя. «Это все пустая трата времени». Он был готов к тому, что Ларднер сейчас откроет ящик стола и достанет Джона Бьюкена.[26]

— А его сестра? — поинтересовалась Портер.

— Ну, это совершенная противоположность.

— Она обеспечила Фристоуну алиби…

Торн взглянул на мисс Портер. Его глаза округлились, в них читался вопрос.

— Сестра?..

— Я думаю, в конечном счете, полиция была права, когда не поверила ее заявлению, — ответил Ларднер. Он поднял руку и пригладил те немногие волосы, что остались на макушке. — Если не ошибаюсь, судмедэксперт так и не смог с уверенностью указать время смерти.

— Да, он назвал двухчасовой промежуток, — подсказала Портер. — А сестра Фристоуна клянется, что все это время брат был вместе с ней. Гулял в парке с ней и ее детьми.

— Дело в том, что и шесть лет назад она обеспечивала ему алиби. На то время, когда происходили похищения детей, — Ларднер немного грустно улыбнулся. — У нее явно те же проблемы с восприятием действительности. Не верит в то, что это совершил ее братец.

Раздался стук в дверь. Ларднер встал, обошел стол и извинился: у него назначена еще одна встреча.

— Да-да, конечно, — сказала Портер.

Торн продолжал смотреть на нее — с немым вопросом в глазах.

Когда они спускались по лестнице, он все-таки задал этот вопрос — даже несколько резче, чем намеревался.

— Черт, какая еще сестра?

— Как я и сказала — сестра Фристоуна…

— Когда ты об этом узнала?

Портер не смогла сдержать самодовольной улыбки.

— Я навела некоторые справки сегодня утром. Это было несложно. — Она прижалась к стене, когда мимо них промчался адвокат, разодетый в пух и прах. — Ты слышал, что сказал Ларднер? Полиция не поверила ее заявлению, потому что она уже не в первый раз выгораживает брата.

Сойдя с лестницы, они свернули в людный коридор, который шел вдоль двух самых больших залов судебных заседаний. И увидели до боли знакомую обоим обстановку: беспокойные свидетели и усталые полицейские, родственники тех, кто привлечен к суду, — тех, кого обвиняли в мошенничестве, изнасиловании, жестоком обращении. Мужчины в новых туфлях и рубашках с тугими воротничками. Женщины с остекленевшими глазами, как у манекенов в магазине женской одежды «Дебнемз», в напряжении сидящие на скамейках и отчаянно желающие отправиться в туалет (вырвать и пописать). Цоканье чьих-то высоких каблуков по мраморным плитам, подобное пистолетным выстрелам.

Все они в залах суда громогласно клялись в своей правдивости и шлифовали грубую ложь, покрываясь испариной при справедливом приговоре.

— Тебе не показалось, что ему не очень-то хотелось обсуждать всю эту кухню в их комитете? — заметила Портер. — Он заметно занервничал.

Торн с ней согласился:

— Ропер тоже не хотел это обсуждать. Он рассказывал об этом, но не слишком вдавался в детали, которых он просто «не помнит». Их он замалчивал или напускал туману. Понимаешь, о чем я?

— Едва ли стоит этому удивляться, верно? Ни одному из них нечем хвастать.

Не нужно быть специалистом в криминологии, чтобы понять, почему все, кто имел отношение к осуществлению надзора над Грантом Фристоуном, предпочитали не касаться этой темы. И старались держаться от нее как можно дальше. Программу, которая привела к смерти молодой женщины — смерти, за которую частично несут ответственность и они, члены МКОБ, — едва ли можно занести в послужной список как особое отличие.

— Я считаю, что дело Фристоуна может оказаться пустой тратой времени, — признался Торн.

— Нельзя сказать, что я с тобой не согласна.

— Но я все-таки попрошу Холланда и еще кого-нибудь разузнать об оставшихся членах комитета. Во всем нужен порядок.

— А я-то считала, что ты неряха!

— Только тогда, когда некого попросить прибраться.

— Ну, и какая из твоих свежеиспеченных версий рухнет следующей? — поинтересовалась Портер. — Их так много, что я просто не могу выбрать.

— А почему бы нам не поехать и не познакомиться с сестрой Гранта?

Портер остановилась и стала рыться в сумочке.

— Но ты только что сказал…

— Фристоун не похититель, но что-то не дает мне покоя.

— Что именно?

— Тот факт, что Тони Маллен не упомянул его имени.

Она достала полупустую упаковку мятных конфет и вытащила одну.

— Мне кажется, лучше вернуться через Аркли, — сказала она.

Они вышли на площадь, где людей стало еще больше, потому что наступил час пик. Уже начало смеркаться, день потихоньку выдыхался, тогда как у спешащих по улицам людей, отработавших свои девять, десять, а то и больше часов, открылось второе дыхание.

Когда они проходили мимо огромной статуи Авраама Линкольна, Портер обернулась назад и кивнула на здание суда, на окна четвертого этажа.

— У него отвратительный кабинет, — сказала она. — Ты заметил сырость? И мышеловку возле шкафа? Я бы умом тронулась, если бы сидела целый день в подобном местечке.

Когда он вышел из автобуса, то имел весьма самодовольный вид, как будто всю поездку домой слушал очень смешные, отлично рассказанные анекдоты и волнующие пикантные рассказы. Ивонна Китсон с удовольствием отметила, что хватило одного лишь взгляда на нее — и настроение юноши мгновенно изменилось. Подложить Адриану Фарреллу свинью — что может лучше поднять настроение миссис Китсон!

— Как дела в школе, Адриан? Хорошо?

Фаррелл смотрел прямо сквозь нее. Он не обратил ни малейшего внимания даже на друзей, которые что-то кричали и махали ему руками, стучали в окна автобуса, когда тот тронулся и проехал мимо него.

— Сегодня была история? Помнится, ты говорил, что это твой любимый предмет. — Это Китсон говорила уже на ходу, стараясь не отставать от Фаррелла, который шел под сенью посаженных через каждые шесть метров вдоль широкого тротуара деревьев, отбрасывающих остроконечные тени. — Уже есть планы на выходные? Конечно же, после того, как сделаешь домашнее задание…

Фаррелл несколько сбавил скорость, но продолжал идти, поддернув ремень своего серого форменного рюкзака.

— Интересно, какие фортели ты со своими друзьями выкидываешь по вечерам в субботу? У меня дети немного младше тебя, поэтому я на самом деле не имею ни малейшего понятия о жизни подростков. Но вскоре, наверное, мне предстоит это узнать. Я имею в виду, на что вы тратите деньги? — Их разделяло уже метра три. — Бары? Клубные тусовки? Что?

Они двигались мимо стоящих особняком домов престижного района: многие находились вдалеке от дороги, к некоторым вели подъездные дорожки. Миссис Китсон пришлось ускорить шаг, чтобы обойти джип — тот разворачивался прямо на тротуаре, а водитель не особенно-то смотрел по сторонам.

— Взять хотя бы того школьника, которого избили до смерти. Помнишь, я рассказывала тебе о нем? — спросила Китсон. — Его убили в субботу вечером. В субботу, семнадцатого октября прошлого года. Уверена, ты не помнишь, что именно делал в тот день, но держу пари, развлекался вовсю, чем бы ни занимался…

Фаррелл не замер на месте, но замедлил шаг, а через пару секунд и вовсе чуть не остановился. Он повернулся, что-то пробормотал себе под нос, поднял руки и хлопнул себя по ляжкам. Это был удивительно детский жест, выражающий разочарование и досаду.

— Ладно, — сказала миссис Китсон, подходя к нему. — Я не могу убить на тебя весь день. Когда следишь за тремя детьми, поневоле похудеешь.

— Это же смешно, — заметил Фаррелл. — Я разговариваю с полицией об этом исчезнувшем парне, что на год младше меня. Отвечаю на пару вопросов — и вслед за этим понимаю, что меня начинают донимать без всякой на то причины.

— Никто тебя не донимает.

— Хорошо. Значит, никто не следил за мной, когда я вышел в обед за пределы школы? И вы не появляетесь после уроков на пороге моего дома? Не рассказываете о своих детях?

— Я здесь не для того, чтобы рассказывать о своих детях.

— Неужели?

Мимо протрусил бегун с перекошенным лицом — как будто песня, которая звучала из плеера, пристегнутого к его руке, была донельзя немелодична.

— Я просто хотела поинтересоваться, а не вспомнил ли ты чего-нибудь еще об Амине Латифе? — объяснила Китсон. — Может, что-то пришло на ум?

На лице Фаррелла появилось хорошо знакомое Китсон выражение. Он выглядел раздраженным, можно даже сказать, рассерженным, как будто его отвлекали от просмотра телепрограммы, которую ему ну просто необходимо увидеть.

— Что вы хотите услышать? Не вспомнил ли я, какой гимн мы исполняли на сборе?

— Все что угодно. Я пытаюсь тебе растолковать, что любая деталь может помочь вспомнить то, что вылетело у тебя из головы.

— Кажется, мы исполняли «Стань паломником».

— Давно ты знаешь Дамьена Герберта и Майкла Нельсона?

Так звали мальчишек, с которыми Фаррелл встречался вчера у магазина.

— Мы меняем тему разговора?

— Мне показалось, что с первой мы не очень-то далеко ушли.

— Где-то несколько месяцев.

— Месяцев шесть?

— Я не был с ними знаком 17 октября прошлого года, если вы об этом.

— Этот день ничем не хуже остальных.

Фаррелл понимающе кивнул, потом поднял голову и закатил глаза, как будто напрягал память. Пару секунд спустя он щелкнул пальцами, ухмыльнулся и ткнул пальцем в Китсон.

— Нет, это был «Бессмертный незримый Господь всемогущий», — произнес он. — Я знал, что вспомню.

Желание дать ему оплеуху становилось непреодолимым. Китсон указала на герб школы, вышитый на кармане пиджака Фаррелла.

— А что написано на нашивке, Адриан? Какой девиз?

— Честно говоря, в латыни я не силен, — признался он. — Извините…

Она медленно полезла в свою сумочку, достала клочок бумаги.

— Что ж, не желая вникать в детали, мы установили, что имя Амина Латифа ни о чем тебе не говорит. Я права?

— К сожалению, так.

— А как насчет Набиль-хана?

Пожатие плеч.

— Нет, не знаю.

— Забавно, — Китсон, разворачивая листок так, чтобы Фаррелл мог его видеть. — Потому что он, как видно, тебя знает. Смотри!

Фаррелл посмотрел на снимок, и раздражение его внезапно сменилось испугом, а затем — неподдельной злобой. Он стянул тяжелый рюкзак с плеча и стал раскачивать его туда-сюда.

— Я не совсем понял, что это доказывает.

— Не думаю, что это что-то доказывает, — ответила Китсон. — Я просто полагала, что твои родители не захотели бы поместить этот снимок в рамочку и поставить на пианино.

— Без адвоката я больше ничего не скажу.

— Отлично. Поехали со мной в участок, будет тебе адвокат.

— У нас уже есть адвокат.

Китсон не сразу поняла, кто это «мы». Неужели Фаррелл имел в виду себя и своих друзей? Потом она поняла, что юноша говорит о своей семье.

— Как пожелаешь, — сказала она.

— Вы меня арестуете?

— А что, надо?

— Определенно, — уголок его рта искривился в легком намеке на улыбку. — Если захотите еще раз со мной поговорить, я имею в виду. Думаю, что вы меня не арестуете. Что бы вы там себе ни насочиняли о моих прегрешениях — а ваши аргументы я уже знаю — у вас нет никаких доказательств, подтверждающих ваши предположения. Ни одного. Я считаю, что вы боитесь — и не зря! — что если бы вы меня все же арестовали, то прибавили бы себе лишней писанины. Единственное, чего бы вы в конце концов добились, так это доставили бы лишние неудобства другим, а лично себе — неприятности по службе. Я прав?

Китсон промолчала.

— Это неубедительно, — он ткнул пальцем в фоторобот. — Это идиотизм, если вы и вправду хотите знать мое мнение.

Если Фаррелл и потерял хладнокровие, то лишь на пару мгновений — а на большее, по правде сказать, нечего было и рассчитывать.

— Забываю спросить, почему вы не показали свое удостоверение? Откуда я знаю, что вы та, за кого себя выдаете? Может, вы ненормальная?

Китсон смотрела на него, широко открыв глаза, а рюкзак продолжал качаться туда-сюда, как будто парень не мог решить, как его повесить.

— Думаю, сейчас тебе нужно пойти домой, — ответила она. — Беги под крылышко к папочке с мамочкой. Выпей чайку.

Его удивление от такого обращения миссис Китсон могло быть искренним, а могло быть очередной маской. Китсон, потеряв самообладание, внезапно поняла, что расколоть Фаррелла непросто. Как бы то ни было, он не стал дожидаться повторного приглашения — развернулся и ушел.

Он отошел метров на пятьдесят, потом приблизился к краю тротуара, чтобы перейти через дорогу. Посмотрел налево, потом направо, задержал взгляд на Китсон и убедился, что она не сводит с него глаз. Прокручивая позже эту сцену в памяти, Ивонна снова увидела эту милую, вежливую улыбочку, длившуюся одно мгновение, — и вот уже он, смачно харкнув на тротуар, рысцой пересек дорогу.

Когда Китсон подошла к тому месту, где Фаррелл перешел дорогу, то увидела женщину, стоявшую за большими деревянными воротами. На ней был зеленый велюровый спортивный костюм, она была при полном макияже. Наклонившись, женщина доставала пустые бутылки из пластикового мешка и бросала их в контейнер для мусора, стоявший у подъездной дорожки к дому. Она кивнула на угол, за которым исчез Адриан Фаррелл.

— Грязный маленький говнюк, — прокомментировала женщина. — Из-за таких, как он, я бы хотела всегда водить с собой полицейского, пристегнув его к себе наручниками. А то когда нужно — полиции днем с огнем не сыщешь…

Китсон промолчала. Просто продолжала вглядываться в плевок — освещенный солнцем, серо-зеленый на фоне бетона.

Вспыхнул огонек сигнализации над гаражом, и Мэгги Маллен тут же открыла входную дверь, как будто все время стояла за ней и ждала. Она быстро взглянула сначала на Торна, потом на Портер. Увидев, что волноваться пока не о чем, но и утешить они не смогут, Мэгги, окутанная облаком сигаретного дыма, пригласила их войти, а сама стала вглядываться во мрак, припавший к земле под струящимся желтым светом фонаря, как будто ожидала еще кого-то.

Когда шли по коридору, Торн и Портер перебросились словечком с Кенни Парсонсом, который вышел из кухни, в руке у него была зажата бульварная газетенка и авторучка. Их визит был неожиданным, и он, совсем как Мэгги Маллен, искал на их лицах намек на новости. Когда они вошли в гостиную, та же ситуация повторилась и с хозяином дома.

Маллен отбросил книгу на стоящий позади стул.

— Хотите кофе или чего-нибудь покрепче?

Торн отрицательно покачал головой. Портер вежливо сказала, что не стоит беспокоиться.

— Долгий выдался денек.

Том не мог с уверенностью сказать, кого имел в виду Маллен, говоря о бесконечно долгом дне: себя и свою семью или полицейских, расследовавших похищение. В любом случае с этим нельзя было поспорить.

Маллен сидел на подлокотнике дивана. В комнату вернулась его жена, прошла мимо него к креслу, прихватив по пути с каминной полки пепельницу и сигареты.

— Надеюсь, вы закончили этот день лучше, чем начали? — спросил Маллен. — Может, некоторые оторвали наконец свою задницу от стула?

— Простите, сэр? — Портер опустила свою сумку на пол.

— Я надеюсь, что сама идея, будто мой сын кого-то там убил, была отправлена в мусорную корзину, где ей самое место. Верно?

Теперь Торну стало ясно, что Маллен точно знал, каким долгим выдался этот день для них всех. Он с головой ушел в это расследование, как и полицейские, работающие непосредственно по делу. Торн задавался вопросом, сколько раз в день Маллен разговаривал с Джезмондом или звонил одному из своих старых приятелей, чтобы постоянно быть в курсе.

— Были улики, которые требовали тщательной проверки, — заявила Портер.

— Отпечатки пальцев на ноже?

Торн решил, что, скорее всего, это Маллену звонили, как только появлялось хоть что-нибудь, стоящее внимания. Он был настолько осведомлен о последних новостях, словно сам руководил операцией.

— И этого оказалось достаточно, чтобы вы поверили, будто мой сын из жертвы похищения превратился в убийцу и ударился в бега? Если именно это вы намерены мне рассказать, то я всерьез начинаю сомневаться, что этим делом занимаются профессионалы.

Со стороны кресла раздался то ли вздох, то ли всхлип. Миссис Маллен не сводила глаз с китайского ковра, как будто ее зачаровали драконы и мосты. Она скрестила руки перед собой, и дым сигареты поднимался ей прямо в лицо.

— Мы так не считаем, — ответил Торн. Он обращался к миссис Маллен, а «мы» использовал, как будто говорил от лица всех, кто был задействован в этом расследовании. Хотя, по большому счету, он мог ручаться только за тех, кто в данный момент находился в комнате.

— Слава Богу, — Маллен подошел к Торну, уронил свою тяжелую руку ему на плечо и постоял так некоторое время. И Торн, и Портер были награждены не вполне убедительной улыбкой, затем Маллен развернулся и направился на свой насеет на подлокотнике дивана. Трудно было понять, был ли это жест солидарности, благодарности или чего-то абсолютно иного. Единственное, что Торн понял: от Маллена разило спиртным, и он ощутил слабый запах алкоголя, когда тот заговорил вновь.

— Нужно двигаться дальше, — сказал Маллен. — Выяснить, кто нанял Аллена и его подружку похитить Люка. Почему именно его? Теперь есть два трупа, а трупы всегда дают улики, верно?

— Сегодня мы беседовали с теми, кто знал Гранта Фристоуна, — проговорил Торн.

Маллен прищурился.

Том краем глаза уловил движение и заметил, как рука Мэгги потянулась к пепельнице. Заметил, как, чуть-чуть не донеся сигарету до пепельницы, она уронила пепел на ковер. И не наклонилась, чтобы его убрать.

— Что ж, кое-кто явно не засунул эти бредовые идеи себе в жопу, — прокомментировал Маллен. Он улыбался, хотя и был зол. — Все никак не угомонится.

— Почему вы не упомянули Фристоуна, когда мы просили составить список тех, кто мог быть на вас обижен? — спросила Портер.

— Я бы упомянул, если бы вспомнил. Но у меня в голове все перепуталось.

— Как он вам угрожал? — Торн прошел по ковру и сел на диван.

— Как обычно. Обещал «меня достать». Я должен был «еще пожалеть». В общем, чепуха, которую полицейские слышат за время своей службы десятки раз. Уж точно, его я подозреваю не больше, чем любого другого в этом списке.

— Не больше?

— А что остальные? Коттерил и Квинн? Вы их исключили из числа подозреваемых?

Торн и Портер еще не получили известий ни от Холланда с напарником, ни от Хини со Стоуном.

— Пока нет.

— Тогда прошу вас. Зачем попусту тратить столько времени и энергии на недоумков вроде Фристоуна?

— Просто мы пытаемся двигаться дальше, — ответил Торн.

— Господи…

Портер открыла было рот.

— Вы считаете, что этот человек украл Люка? — вопрос задала Мэгги Маллен.

Все присутствующие тут же повернули головы в ее сторону.

— Нет, конечно же, нет. — Маллен встал и зашел за диван, многозначительно глядя на Торна. — Разве что у него из головы совсем уж все клепки повылетали.

Портер откашлялась, но опять ей помешали начать. Торн чувствовал, как пальцы Маллена впиваются в спинку дивана.

Миссис Маллен наклонилась, чтобы затушить сигарету, потом подняла глаза и улыбнулась.

— Давайте попьем кофейку? — предложила она. — Кто хочет кофе?

— Я уже предлагал, — отрезал Маллен.

— Что ж, тогда бокальчик вина? Вы допили ту бутылку, что открыли за обедом?

Лицо Маллена побагровело:

— Ради бога, не будь такой дурой!

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне. — Ее голос выдавал возбуждение от выпитого, но ни ее лицо, ни палец, направленный на мужа, не дрогнули. — Как с куском дерьма.

Несколькими минутами позже, когда Мэгги опять открыла пачку сигарет, Торн оторвал от нее взгляд и попытался встретиться глазами с мисс Портер, но та была целиком поглощена драконами и мостами.

Скорее смущение…

Похоже, она была смущена…

Глава одиннадцатая

Публика, которая воспользовалась вечером пятницы, чтобы напиться в баре «Королевский дуб», практически ничем не отличалась от таких же заядлых выпивох в любом другом подобном заведении. Только, может быть, женщин здесь было на одну-две больше, а чернокожих и азиатов меньше, да к тому же у большинства присутствующих имелись служебные удостоверения Столичной полиции. «Дуб» считался местом дружеских посиделок всех, кто работал в участке Колиндейла и чуть дальше — в Пиль-центре. Нельзя сказать, чтобы этот паб был каким-то особенно уютным или официанты — особенно предупредительными, его основное достоинство состояло в том, что он располагался поблизости — и это оказалось гораздо более важным, чем учтивые улыбки и возможные развлечения. К тому же так сложилось, что сюда реже, чем в другие бары, заглядывали посторонние.

Торн и Портер неспешно потягивали свое пиво, изредка поглядывая на соседние столики, заставленные большими кружками с темным «Гиннессом» и светлым лагером высшего качества. Они ждали, пока легкое опьянение снимет накопившуюся усталость и затуманит сознание, отодвинув тревожившие их нерешенные вопросы на задний план.

— Ты считаешь, что Маллен всегда так много пьет? — спросила Портер.

Торн покачал головой и сделал глоток.

— Не имею ни малейшего понятия. То же могу сказать о ее сигаретах. Да и, в конце концов, их можно понять — им нужна разрядка.

Пока они от Малленов приехали в Бекке-хаус, оформили бумаги, выслушали отчеты коллег и обсудили задания на следующий день, перевалило уже за полночь. Рабочий день уже длился восемнадцать-девятнадцать часов, не меньше, а ведь многим сотрудникам чуть свет нужно было опять явиться на дежурство. И все же большинством голосов было решено, что можно и еще часок не поспать, чтобы расслабиться за кружечкой-другой пивка.

Торну такое решение далось легко.

— Я того же мнения: их поведение оправданно, — заметила Портер. — Если бы украли кого-то из моих детей, я бы уже подсела на иглу.

— А сколько их у тебя?

Портер покачала головой.

— Да ни одного. Это так, к слову…

Холланд по дороге к пабу остановился, чтобы подождать Торна и Портер, которые шли позади. Они отклонили его предложение выпить вместе, и теперь радовались тому, что избежали большой компании и могут побеседовать не спеша. Холланд сидел за соседним столиком, обмениваясь плоскими шуточками с Сэмом Каримом и Энди Стоуном. Хини, Парсонс и еще несколько сотрудников сидели в паре метров от них, по другую сторону игрального автомата. Несмотря на то что совместная работа требовала тесного взаимодействия, сейчас, вне службы, сотрудники «убойного отдела» и отдела расследования похищений держались обособленными группками.

— Завтра нам следует попытаться избежать контактов с Малленами, — намекнул Торн. — Если Тони увидит газеты, он не на шутку разозлится.

— С удовольствием воздержусь от подобных контактов. — Портер сделала глоток пива. — Кенни Парсонс вернется к ним прямо с утра, поэтому чуть позже мы узнаем от него все самое интересное.

— Маллен тут же позвонит Джезмонду или кому-то там еще, с кем привык играть в гольф, и твоему начальству влетит.

— Хигнетт дал на это добро.

— Отлично. Пусть они там вверху сами разбираются. Мы постараемся не путаться у них под ногами.

Хотя Торн и пытался разубедить в этом Тони и Мэгги Маллен, версия о том, что Люка Маллена никто силой не удерживает, а он сам скрывается после того, как убил своих похитителей, еще не была окончательно отвергнута. В результате такого несколько необычного поворота этого дела было принято решение частично снять запрет на освещение дела в средствах массовой информации. Так что информация об исчезновении Люка должна была появиться на следующий день в газетах.

Естественно, не на первых полосах.

И это не будет похоже на леденящий душу рассказ об исчезновении детей.

Просто напечатают маленькую заметочку о подростке, который пропал после занятий в школе. К заметке будет прилагаться фотография и содержаться просьба ко всем, кто располагает любой информацией о его местонахождении, связаться с полицией любыми доступными способами. И еще — обращение к самому мальчику, на случай если он прочитает газету, поступить так же.

— Честно сказать, Хигнетта нельзя винить.

— Зато можно считать его козлом!

— Он просто не хочет неприятностей на свою голову, — заметила Портер. — Это прямое обращение к свидетелям. Плюс сообщение для самого паренька, если он все-таки где-то прячется и боится идти домой. Пока у нас не будет доказательств того, что Люка кто-то удерживает силой, Хигнетт побоится рисковать своей задницей и отбросить эту версию. Его уж точно по головке не погладят, если вдруг окажется, что именно так все и произошло.

— Именно так и не происходило.

— Мы можем себе позволить быть настолько уверенными. Но начальству приходится быть более осмотрительным и принимать во внимание даже такие маловероятные сценарии. Таким образом Хигнетт перестраховывается.

— Он-то перестраховывается, а похититель увидит завтрашние газеты и пришлет нам несколько пальцев Люка Маллена, завернутых в эти газеты.

Портер пристально посмотрела на него, в конце концов ее губы расплылись в улыбке и она засмеялась от этого комичного предположения. Торн не мог более удерживать серьезную мину и тоже рассмеялся. Они продолжали пить пиво, расправились с четырьмя пакетиками чипсов, и тут Торн понял, что, возможно, Портер и права. То, что Хигнетт собирался привлечь прессу, имело кое-какой смысл. Кроме того, у них не слишком-то густо было с предложениями, что делать дальше, — «ниточки» обрывались одна за другой.

Когда зарезали Конрада Аллена и Аманду Тиккел, Гарри Коттерил возвращался из похода по пивнушкам. Его «Транзит» был доверху забит дешевым бельгийским лагером. На след же Филипа Квинна напасть так и не удалось, но его подружка давала голову на отсечение, что он где-то в Ньюкасле. Он так ее достал, что она даже рассказала полиции, какие именно законы он нарушает, пока находится там. Своими показаниями она обеспечила ему алиби — все это звучало чертовски правдоподобно.

Что касается убитых, ничего из обнаруженного полицией не помогло пролить свет на это дело. Были проанализированы основные события из жизни Аманды Тиккел: богатые родители; автомобильная катастрофа, в которой погиб ее отец, когда она была еще совсем маленькой; подростковый бунт, выход из-под контроля, что в конце концов вылилось в пристрастие к наркотикам. Вместе с тем, что уже было известно о Конраде Аллене, складывалась довольно четкая картинка третьесортных Бонни и Клайда, однако ничто не указывало на человека, который мог бы их нанять. Полиция опросила нескольких вероятных наркодилеров, отрабатывая версию о том, что Аллен и Тиккел решились на похищение, чтобы расплатиться с долгами за наркотики. Из этой родилась еще более «изящная» версия, по которой сам наркодилер, будучи в курсе происходящего, решил завладеть всеми деньгами единолично и провернул это дельце, убив Аллена и Тиккел и забрав Люка. Но где же требование выкупа?

Среди выдвинутых версий эта занимала по глупости второе место, и было бессмысленно слишком расстраиваться из-за того, «что придумало начальство». Некоторые люди генетически запрограммированы подстраховывать себя: копы, подобные Хигнетту и Джезмонду, никогда не забывали взять с собой рацию, чтобы можно было в любой момент посоветоваться с руководством.

— Должна перед тобой извиниться, — призналась Портер.

— За что?

— За то, что сваляла дурака, когда мы брали квартиру Аллена. Отстранить тебя от участия — мое решение. Я, идиотка, решила отстоять юрисдикцию нашего отдела. Поэтому извини.

— Бывает.

— У тебя есть полное право сердиться на меня.

— Следовало бы подольше на тебя подуться.

— И… я хочу извиниться за свои слова. За ту глупую шутку о болезни Альцгеймера.

Торну пришлось на несколько секунд напрячь память, чтобы вспомнить, о чем это она ведет речь.

— Не говори глупостей! Это все ерунда.

Он на самом деле так считал, но тем не менее ему было интересно, с кем это Портер пообщалась. Он бросил взгляд на столик, за которым сидели Холланд, Карим и Стоун.

— Уже почти год, да?

— Скоро будет год.

— Кто-то сказал, что случился пожар.

Торн отхлебнул «Гиннесса», облизнулся.

— Да, пожар.

— Я два года назад потеряла маму. Поэтому…

— Понятно.

— Я где-то читала, что требуется семь лет, чтобы пережить смерть родителей. Перетерпеть, как чесотку. Не знаю, как они это вычислили.

— Никто и не вычислял. Это просто цифры.

Портер ответила, что, конечно, он прав, потом кивнула на его шрам и спросила, откуда он.

Торн инстинктивно провел рукой по пересекающему подбородок прямому рубцу, на котором кожа была немного бледнее, чем вокруг, и не росла щетина.

— Акула укусила, — ответил он. Судя по тому, какой оборот принимали дела, она довольно скоро выяснит и это.

Портер потерлась своим подбородком о краешек кружки. Казалось, она радовалась оттого, что получила именно тот ответ, на который рассчитывала.

— Пойду, принесу еще кружечку, — сказал Торн, вставая из-за стола. — Тебе принести?

Портер отдала ему свою кружку.

По дороге к бару Торн увидел своего отца, подпирающего стойку на свадьбе кого-то из родственников год или два тому назад. Командующий парадом — его так и распирало, он чуть не писался от смеха. Он к каждому обращался настолько учтиво, что не получил по зубам: самое главное преимущество в том, что у тебя шарики заехали за ролики, — ты можешь всегда забыть кого-то угостить выпивкой.

Торн медленно прищурился и подумал о словах Портер. Похоже, она давно работает с Хигнеттом.

Он заказал выпивку и пошел вдоль стойки бара поговорить с Ивонной Китсон. Сейчас она выглядела значительно веселее, чем при их последней встрече, но причиной тому могли оказаться и несколько больших бокалов вина.

— Как продвигается расследование? — поинтересовался он.

— Лучше бы я держалась от него подальше, — ответила Ивонна. Она зажала в руке десятифунтовую банкноту и размахивала ею, словно веером. — Однако я надеюсь на хорошие новости.

— А что ты предприняла?

Пару секунд она колебалась, ведя молчаливую борьбу с самой собой.

— Слушай, не хочу обманывать. Я больше буду знать завтра утром. Давай поговорим о чем-нибудь другом?

И они продолжили беседу на отвлеченные темы, пока миссис Китсон не подали заказанные ею напитки и она не отошла от бара.

Торн задавался вопросом: скольких часов сна нынче ночью будет стоить пиво его спине? Он побоялся, что ему может понадобиться медицинская помощь, поэтому сократил свой заказ на пол-литра, потом облокотился о стойку и стал размышлять.

Семь лет горя.

Семь лет, пока разлюбишь и начнешь искать любовь где-то в другом месте.

Неужели у человеческих чувств есть «срок годности»? Он, как и все люди, прекрасно знал, что любовь — скоропортящийся продукт, и понимал, что с годами горе может уменьшиться до полузабытого вкуса или запаха. Однако ненависть, думал он, переживет все чувства. На некоторое время ее можно отложить (как замороженный продукт в холодильник), чтобы позже, когда возникнет необходимость, достать и разморозить, освежить и раздуть до огромных размеров.

Ему вспомнилось стихотворение, которое он учил в школе — что-то такое о мире, который гибнет в огне и льду. Как точна эта строчка: «Зная довольно ненависти». Потом он подумал о своем старом учителе, затем о Ларднере — чиновнике, осуществляющем надзор за условно осужденными. К тому моменту, когда он наконец вернулся с выпивкой к их столику, мозги у него чуть не закипали от всякой чуши.

Тони Маллен не сразу осознал, как давно он лежит здесь в темноте. Пять минут? Пятнадцать? Сколько времени прошло с тех пор, как он лег на кровать и растянулся рядом с женой и дочерью?

Мэгги и Джульетта спали рядышком, свернувшись, как две ложки — так и он привык спать с Мэгги. Он свернулся рядом калачиком, полностью одетый, не ворочаясь, поверх пухового одеяла, обняв правой рукой их обеих. Он прижал их к себе покрепче, когда Джульетта снова расплакалась.

После ухода Торна и других полицейских они с Мэгги спорили недолго. Ссора быстро выдохлась, когда он признался, что тон, каким он с ней разговаривал, не подходил для спора. Она прекратила на него кричать, опомнилась и затихла.

Словно она что-то перепутала и поставила себя в глупое положение, как однажды Люк.

Когда жена шепотом обратилась к нему с другого края кровати, Маллену пришлось попросить ее повторить — они оба говорили очень тихо, боясь разбудить спящую между ними дочь.

— Может, ляжешь в соседней комнате? — предложила она.

Он был почти уверен, что они не станут снова ссориться, и все же предпочел не уточнять, что она имела в виду. То ли не хотела, чтобы он лежал тут, рядом с ней, то ли просто считала, что для них троих тут тесновато, и на свободной кровати у него будет больше шансов хорошо выспаться.

В любом случае, это все была лишь теория.

— Я думаю, что все равно не смогу заснуть, — ответил он. — Пойду-ка лучше сделаю пробежку.

Он полежал еще пару минут, потом встал с постели. В тусклом зеленоватом свете, который отбрасывали электронные часы, он видел, что у жены глаза хоть и закрыты, но губы плотно сжаты — и ей не так-то легко уснуть.

Он на цыпочках пересек комнату, взял все необходимое и наклонился за своими кроссовками.

Когда Торн вернулся домой, было уже почти два часа ночи. Войдя в гостиную, он с удивлением обнаружил мужчину, спящего у него на диван-кровати.

Хендрикс открыл глаза и сел. Элвис, который, свернувшись калачиком, устроился у него на груди, спрыгнул на пол, взвыл и незаметно исчез.

— Поздновато, — заметил Хендрикс. — Я уже так стал волноваться, что чуть не позвонил в полицию.

Торн обошел диван и направился в кухню.

— Я знал, что у тебя следовало бы забрать ключи.

— Ты говоришь так, как будто сейчас запоешь «I Will Survive». Может, ты еще и этот дурацкий замок сменишь?

— Чаю хочешь?

Хендрикс в прошлом году несколько недель жил у Торна, и Том так и не удосужился забрать у него запасные ключи, когда тот вернулся к себе домой. С тех пор Хендрикс пару раз ими пользовался, но Торн был уверен на сто процентов, что сегодня вечером его приятель пришел не для того, чтобы покормить кота.

— И надолго ты здесь?

Хендрикс ответил, несколько повысив голос и повернувшись в сторону кухни:

— Только на одну ночь. Я и не собирался у тебя ночевать, но поскольку было слишком поздно, я подумал: «Блин!» — и расстелил кровать.

— Отлично. — Торн вернулся в гостиную и направился к стереосистеме. Поставил диск c Айрис Демент — автором и исполнителем из Арканзаса; впервые он услышал его по «Радио-2», в программе «Боб Харрис Кантри». Это были песни горцев, песни о блаженстве и крови, простые и честные, так подходящие к настоящему моменту. Торн подождал, пока акустическая гитара пропоет первые несколько нот, отрегулировал звук и вернулся к своему чаю.

— Я никогда не ссорился с Брендоном по пустякам, — признался Хендрикс.

Торн осторожно присел и подтянул ноги к подбородку:

— Я всегда так и думал.

— В прошлый раз я сказал, что не помню, из-за чего мы завелись, что все произошло из-за какого-то пустяка…

— Да, ты говорил немного уклончиво…

— Мы повздорили из-за детей.

— Что? Ты наконец решился признаться ему, что у тебя не может быть детей?

Хендрикс мимолетно улыбнулся.

— Я хочу иметь детей. Вот в чем вопрос. Знаю, что это, блин, страшный сон. Да и какие у нас могут быть дети! Но я хотел поговорить об усыновлении. Брендона моя идея не воодушевила. Он считает, что я эгоист: я должен был раньше ему об этом сказать, когда мы встретились в первый раз. Но я и сам не знал, что захочу детей, понимаешь?

Пружины дивана скрипнули под Хендриксом, когда он поменял положение. К гитаре присоединились пианино и голос — озаркский[27] говор, змеей извивающийся между этими двумя инструментами.

— А когда ты об этом узнал? — поинтересовался Торн.

Хендрикс откинул голову назад и ответил, глядя в потолок:

— Помнишь, в прошлом году я ездил на конференцию в Сиэтл?

— Помню, это было на Пасху. Ты еще рассказывал, что там было очень холодно.

— Там в один из дней демонстрировалось новое фантастическое оборудование для вскрытия. Были представлены смотровые комнаты. Среди них была специальная — для опознания детских тел, понимаешь? — Хендрикс откашлялся. — Всех — начиная от мертворожденных и заканчивая детьми 10–12 лет, погибшими в бандитских разборках. Сейчас у нас тоже начинает такое появляться, но тогда я не видел ничего подобного. По сути, в них все направлено на то, чтобы минимально травмировать родителей, сделать саму процедуру менее казенной… менее шокирующей. Поэтому тела подготавливают к погребению на кровати-холодильнике. И вся комната сделана так, чтобы быть похожей на детскую, понимаешь? С мишками и куколками — всякими игрушками для малышей. Если хочешь, могут включить музыку. Все разработано с таким расчетом, чтобы казалось — ребенок не умер, он просто спит. Все направлено на создание атмосферы покоя, хотя бы на эти несколько минут.

Никто этим никого не обманывает, ты должен это понимать. В смерти нет ничего эффектного или фальшивого.

Ну, организовали нам эту экскурсию. Провели по всем комнатам. А народу на конференции было полно — из Великобритании, Германии, Австралии — отовсюду, и каждый что-то записывал и задавал вопросы: «Как регулируется температура кровати? Сколько стоит проект?» Ну и тому подобные. А я просто смотрю на пустую кровать, на гоночные машинки на пуховом одеяле, на мягкие игрушки, на занавески… И вижу на кровати ребенка.

Мальчика…

Я вижу каждую черточку его лица. Какие у него длинные ресницы, и руки, скрещенные поверх одеяла, ногти идеальной формы. Вижу каждую прядь волос и точно вижу, сколько краски наложили ему на губы, и думаю, что, может быть, мне удастся разглядеть пару сантиметров шрама, что остался после вскрытия — красного на фоне бледной груди, где расстегнулась пуговичка пижамы. Я представляю себе все это, осознаю все это, потому что по какой-то причине смотрю глазами родителей, а не патологоанатома.

Все казалось таким настоящим, и это перевернуло мою жизнь. Ребенок, которого я представлял себе на этой кровати, не был неизвестным, не был просто трупом, с которым я работал. Это был мой сын. Я сам купил ему эту пижаму с ракетами и звездами. Именно мне пришлось бы его хоронить. Внезапно я понял и смог признаться себе, как сильно я хочу ребенка. Потому что я знаю, какой это ужас — потерять дитя…

Хендрикс всхлипнул и выругался себе под нос, но Торн сидел слишком низко, в кресле, и не мог увидеть, стояли ли в глазах у Хендрикса слезы. Для этого ему пришлось бы вставать, а, честно говоря, он не знал, какие от него ожидаются дальнейшие действия. С Хендриксом, лежащим на кровати, это было трудно предугадать. Это было странно. Он остался в кресле, хотя и чувствовал себя отвратительно, потому что не знал, как облегчить страдания своего друга.

Они оба слушали, как Айрис Демент поет о Боге, забредшем в темные холмы, и Иисусе, который тянет, тянет, тянет руку, чтобы коснуться ею больного места.

Это было самая большая охота на человека в Столичной полиции: непрерывный поиск сексуального маньяка, который, начиная с девяностых годов, ворвался в более чем сотню домов в южной части Лондона, который подверг истязаниям более тридцати пожилых женщин и, по крайней мере, четырех изнасиловал. Человек, которого окрестили Ночной Охотник, всегда совершал преступления одним и тем же способом. Вломившись в дом, он обрезал телефонные провода, выключал свет, а затем направлялся в спальню жертвы.

Она глубоко изучила дело за несколько лет, но по-прежнему оно словно гипнотизировало ее. У нее уже был опыт общения с людьми, страдавшими психическими отклонениями (с теми, кто сам ловил людей, и с теми, кто был жертвой), поэтому частично в ней говорил профессиональный интерес. Но еще она прочла о том, что довелось пережить этим детям, она просмотрела телеэкранизацию, прочувствовала весь ужас, через который довелось пройти жертвам. Пожилые женщины — многим уже под восемьдесят и даже за восемьдесят — все описывают и описывают тот ужасный момент, когда они проснулись и увидели черную фигуру в ногах кровати. Она не могла не задать себе вопрос: что бы она делала в подобной ситуации? Как бы отреагировала?

Она жила в совсем другой части Лондона и, конечно, была еще не такой пожилой, как те, кто, по-видимому, нравился этому человеку, но все равно она садилась и начинала терзать себя вопросами…

— Я сказал: «Не двигаться!»

Она замерла, вытянув руку.

— Я всего лишь хотела включить свет, при свете я не так боюсь, как в темноте.

— Я люблю темноту, — заметил он.

Биение сердца заставило тонкую ткань ее ночной сорочки трепетать на груди, но она чувствовала себя удивительно спокойной, и голова была довольно ясной. В ней, как фейерверк, проносились мысли, картинки слов — изнасилование, крик, оружие, боль — но цепочка размышлений не прерывалась, мысли не разбегались. Так нужно было поступать и с ним. Его необходимо было задействовать. Ей пришлось заставить его заботиться о себе.

— Извините, если испугал, — сказал он. — Я не нарочно.

— Не говорите глупостей. Еще бы не нарочно!

— Нет…

— Вы могли бы просто уйти. Я никому не скажу.

Она видела, как он опустил голову, как будто обдумывал ее слова, чувствуя за собой вину. Она вела себя хорошо, так, как вели себя женщины, которые уже сталкивались лицом к лицу с этим мужчиной, но на которых он не напал. Эти женщины позже рассказывали о том, что они взывали к чему-то хорошему в нем, к его совести — и наступал момент, когда он передумывал и уходил, оставляя им жизнь.

— А что скажет ваша мама? — спросила у него одна из старушек.

Он начал обходить кровать, и она почувствовала, как ее охватила паника. Он, должно быть, заметил ее страх или услышал какой-то шум и велел ей заткнуться.

— Я знаю, что вы не причините мне вреда, — сказала она.

Он подошел ближе.

— Видно, что вы заботливый.

— Заткнись сейчас же… — грубо оборвал он.

— От страха я описалась. — Она старалась, чтобы ее голос не дрожал, как будто она бранила ребенка, стараясь его не испугать. — Вам должно быть стыдно.

Но это ей было стыдно. Затем она вдруг разозлилась и протянула руку к цепочке, которая свисала с прикроватной лампы.

Он выругался, когда вспыхнул свет, начал кричать и в одно мгновение оказался на ней.

Его пальцы впились ей в плечо, когда он старался дотянуться ей за спину, но силы покинули их обоих, когда она увидела его лицо. Спустя пару секунд она узнала его. Узнавание сменилось удивлением, и фейерверк в ее голове вспыхивал все ярче и ярче… Не успела она выдавить «За что?» или «Почему?», как ее голова откинулась и ее накрыла легкая тень.

Она дважды прошептала его имя в подушку, но шепот этот был почти не слышен.

Он проснулся от боли в ноге, когда подвигался на матрасе, чтобы дать место отцу.

— Ради бога, подвинь свою толстую задницу, — ворчал Джим Торн.

Том включил свет: 4:17 утра. Он потянулся за стаканом воды, выдавил пару таблеток обезболивающего из упаковки.

— Ах ты, чертов наркоман!

Рядом с кроватью лежали две книжки в мягких переплетах — обе он несколько раз начинал читать. Торн не мог собраться с мыслями, чтобы оценить следующий «укол». В его сумке лежала газета «Стандард», а на столе двухдневная неразобранная почта, но он не хотел идти через гостиную, рискуя разбудить Хендрикса. Поэтому он остался в постели и попытался улечься поудобнее.

Отец Торна со времени своей кончины стал неплохим советчиком. Бывало, он говорил мудрые слова, случались у него и вспышки проницательности — по крайней мере, один раз он сообщил сведения, которые помогли Торну поймать убийцу.

Но это был не тот источник, который можно было назвать надежным.

Непонятно, по какой причине, но сегодня старик довольствовался тем, что просто смотрел в потолок и напоминал Торну, какие «чертовски дерьмовые» у него лампы.

СУББОТА

Глава двенадцатая

На бледно-желтой стене кухни под календарем висело некое подобие притчи, написанное изящным старомодным почерком. Там рассказывалось о человеке, который прогуливался по берегу моря и постоянно видел две пары следов: свои и Господа Бога. За исключением тех темных периодов своей жизни, когда он был несчастен или преодолевал какие-то серьезные трудности: тогда одна пара следов исчезала. Человек рассердился на Господа за то, что тот оставляет его в часы величайшей нужды, но Бог ему объяснил: хотя на берегу лишь одна пара следов, человек никогда не бывает по-настоящему одинок и именно в самые тяжелые минуты его жизни Господь заботится о нем…

Хини покачал головой, кивнул в сторону большой гостиной, которую использовали как лечебную зону.

— Никогда не представлял, что это будут, ну, понимаешь… сектанты, «слуги Божьи».

Нил Уоррен перестал размешивать сахар в последней из трех приготовленных чашек чая и положил ложку в раковину.

— Необязательно… — ответил он. — Хотя я один из них.

Он передал Хини чашку.

— Ты прав, — согласился тот.

— Многим людям необходимо найти себе что-то поважнее наркотиков и выпивки, верно? Что-то такое, что так или иначе не испортит им жизнь. Тогда у них будет выбор.

— Верно, — снова согласился Хини.

— По мне, как ни крути, все сводится к Богу или кокаину.

Он передал чашку Холланду. Тот принял ее с улыбкой, наслаждаясь при виде того, как Хини неудобно — так же неудобно, как и Уоррену.

Найтингейл-лодж был частным «домом на полпути»,[28] который принадлежал некой организации под названием «Поручительство». Это было большое викторианское здание с парадным и черным ходом на Баттерси-райз, где одновременно могли находиться шесть идущих на поправку наркоманов — закончивших восьминедельный курс реабилитации, но все еще находящихся в «группе риска». Они могли здесь приспособиться к новой жизни без наркотиков, пока ждали предоставления постоянного жилья. Хотя «Поручительство» было зарегистрировано как благотворительная организация, жильцы Найтингейл-лодж выкладывали кругленькую сумму за свое пребывание, и складывалось впечатление, что кто-то неплохо на этом зарабатывает. Нил Уоррен был одним из двух постоянных адвокатов-консультантов этой организации и признался, что ему не совсем понятно, от кого именно он получает зарплату. Одно ему понятно: зарплата тут выше, чем та, которую он получал, работая в муниципальном совете района Бромли несколько лет назад.

— «Снимать» людей с иглы становится все более насущным делом, — объяснил он, когда Холланд предварительно связался с ним по телефону. — От клиентов нет отбоя.

У него был высокий звонкий голос с легким северным акцентом. Холланд представил себе некоего чахлого, долговязого хиппи в «джинсе», с «конским хвостиком».

Как оказалось, Уоррену не было и сорока, был он невысокого роста, коренастый, с коротко стриженными темными волосами. На нем были простая серая трикотажная рубашка, полувоенные брюки и высокие сапоги. Весь его вид говорил о том, что он следит за собой.

— Можно назвать это и официальным перекуром. — Уоррен достал из заднего кармана брюк коробочку с табаком, зажигалку и одну из приготовленных самокруток. Он предложил угоститься и Хини — тот вежливо отказался, но с благодарностью расценил это как сигнал к тому, чтобы достать свою пачку сигарет «Бенсон энд Хеджез». Холланд отрицательно покачал головой.

— Вы говорите о кокаине и прочих наркотиках, — заметил Хини, засовывая в рот сигарету, — а я вот даже курить не могу бросить.

— Бросить курить сложнее, чем бросить колоться героином, — прикуривая, ответил Уоррен. — Хотя дешевле.

— Не намного…

— И то правда!

Холланд смотрел на Хини, облокотившегося о стол, с сигаретой и чашкой чая в руках, — как будто он был у себя дома и болтал с женой о всяких пустяках. Холланд не стремился работать с такими ребятами, как Хини, но иногда это было даже интересно и давало возможность сравнить. Вероятно, во всем виноват бирмингемский акцент. Эта причина была ничем не хуже любой другой, чтобы практически сразу ощетиниться на своего нового напарника. И первое впечатление оказалось неимоверно точным. В их тандеме быстро распределились обязанности: Холланд выполнял львиную долю работы, в то время как Хини ошивался неподалеку, делал легкомысленные комментарии и пытался поковырять в носу, пока никто не видит.

— Мы здесь проводим беседы, — сказал Уоррен. — Некоторые из наших пациентов проходят сейчас в гостиной курс безнадзорной терапии.

Хини шмыгнул носом. Уоррен верно истолковал это как выражение презрения.

— Терапия не обязательно «задроченная». — Его голос зазвенел. — Пребывание здесь совсем не сахар. Они обязаны следить за весом и соблюдать режим. В противном случае — скатертью дорога! Так случилось, что я играю роль «доброго» полицейского. Мой напарник заставляет всех проштрафившихся проводить целый день с сиденьем от унитаза на шее.

— А как такое возможно? — удивился Холланд. — Вы с другим советником работаете посменно?

— Да, день я, день он.

— В смысле?

Уоррен пододвинул пепельницу к Хини:

— Один из нас находится тут круглосуточно. Сейчас я выходной, поэтому сплю в своей собственной кровати.

Холланд взглянул на листочки-самоклейки на дверце холодильника, а также на расписание дежурств, заламинированное и приколотое к одному из шкафов.

— Вот так я представляю себе студенческую жизнь, — объяснил он. — Записки напоминают соседям по квартире: надо помыть посуду и держаться подальше от нового стаканчика с йогуртом. Как в «Малышах» или как их там…

— Очень похоже, — заметил Уоррен. — Только здесь больше жестокости и намного меньше секса.

Внезапно Хини стал более заинтересованным.

— Почему?

— Конечно, дело не в том, что это на самом деле что-то меняет. Но нашим пациентам непозволительно заводить какие бы то ни было шашни, пока они в центре. Зависимость, даже от женщины, не относится к тем качествам, которые мы стараемся привить, понимаете?

— И как долго они здесь находятся? — спросил Хини.

— Порой до полутора лет.

— Ни фига себе!

— Зависит от того, держатся ли они, свободна ли квартира, которую предоставляет им совет, — в общем, много причин.

— Бьюсь об заклад, здесь полно порнухи…

Уоррен, глубоко затянувшись, улыбнулся. Улыбка его скорее предназначалась полицейскому, чем шла от души.

Через окно в кухне Холланду была видна длинная узкая полоска сада. В дальнем конце стояла беседка, в ней — стол и стулья. Траву давным-давно уже пора было покосить: когда сорока со стрекотом опустилась с забора на землю, птица тут же скрылась в густой траве.

— А вы почему завязали? — спросил Холланд. Он посмотрел на календарь и написанные под ним слова. — Что заставило вас сделать выбор?

— Я хотел завязать с самого первого дня, как только попробовал, — ответил Уоррен. — Честно говоря, помогло то, что я знал: я обязан остановиться. Я был консультантом по наркотикам и в то же время сам был наркоманом. Поэтому я отлично отдавал себе отчет, в какую могилу себя вгоняю. Но ты не остановишься, пока у тебя не будет иного выхода. Пока не откажет какая-то часть твоего тела или в жизни не случится что-то непоправимое.

Во дворе кошка с длинной спутанной шерстью запрыгнула на подоконник. Уоррен подался вперед и ногтем тихонько постучал в окно. Понаблюдал, как кошка трется о стекло.

— Правду говоря, редко кто может назвать, в какой конкретно момент это произошло, — продолжал он. — Но если хотите, для меня такой момент наступил, когда умерла моя мама, а мои брат и сестра не позволили мне побыть с ней наедине, потому что боялись, что я стащу с нее все украшения.

Холланд заметил, что даже у Хини хватило такта на пару минут опустить глаза.

— Да-а. — Уоррен повернулся и вытащил изо рта сигарету. — Это была славная оплеуха!

— Тогда вы и решили завязать?

— Да, именно тогда моя семья заставила меня завязать. — Он тихонько засмеялся над комичностью самой ситуации.

— Что-то вроде «государственного вмешательства»?

— Точно, английский вариант. Моя сестрица в упор меня не замечала, а братец выбил из меня всю дурь.

Холланд не мог не поддаться открытости этого человека, его несомненной искренности. Он явно был из тех, кто уже давно перестал что-то скрывать.

— И когда это случилось? — поинтересовался Холланд.

— Уже почти два года, практически столько же я и на игле сидел.

Холланд произвел нехитрые подсчеты и пришел к интересным результатам.

— Значит, вы начали принимать наркотики, когда работали в МКОБ?

— По-настоящему я подсел на кокаин в 2001-м.

— Примерно в то же время, когда распустили комитет?

Уоррен убрал с языка табачный листик.

— Приблизительно так. Я могу проверить, но не думаю, что в гроссбухе того года записано: «сделал первые дорожки кокаина».

Его прервали неожиданные крики из соседней комнаты, которые становились все громче, а потом дверь открылась. Пару секунд спустя в кухню ворвался худощавый подросток, не старше Люка Маллена, живо жестикулируя и громко ругаясь.

Кошка с подоконника исчезла.

— Сука Эндрю «опустил» меня ниже плинтуса. Он, козел, всем рассказал, что я болтал о «травке»… будто я курил и меня приперло. Этого пидора там даже не было… сука… несет всякий бред, чтобы подняться в твоих глазах. Клянусь, Нил, лучше убери все, блин, ножи из этой, блин, кухни. Говорю тебе…

Уоррен проводил мальчика к маленькому кухонному столу. Посадил его под календарь, на котором было написано «ЭТО НЕ ГЕНЕРАЛЬНАЯ РЕПЕТИЦИЯ», и стал с ним разговаривать, как будто тут не было ни Холланда, ни Хини. Сначала он говорил довольно тихо, пока парень не успокоился, потом его голос стал тверже. Он сказал, что понимает, как это раздражает, когда тебя опускают, но Эндрю поступил правильно. Отзываться о наркотиках хорошо — против правил. Если говорить о них как о чем-то, за чем следует скучать или горевать, — дело на поправку не пойдет.

— Крамольные мысли, Дэнни, и тебе об этом известно. Крамольные мысли…

Эта фраза напомнила Холланду кое о чем. Эти модные словечки с противным душком из какого-то американского курса «Помоги себе сам». Но они слились в один аккорд. Холланд мысленно отметил, что нужно сказать об этом Торну, чтобы он посмеялся.

Крамольные мысли…

Не будь крамолы — они оба остались бы без работы.

Джейн Фристоун открыла дверь, и на лице ее отобразился не испуг, а простое удивление, когда она увидела, что это не «Свидетели Иеговы» — в самом деле, кто еще мог звонить ей в дверь в половине десятого утра в субботу?

— Я полагала, вы бросили это занятие, — сказал она. — Уразумели, что попусту тратите времени, и стали донимать своими визитами кого-то другого.

Настал черед изумляться тем, кто размахивал удостоверениями, пока на лице Джейн в одно мгновение не появилась обиженная усмешка. Торну показалось, что дело Сары Хенли, а следовательно, и роль в нем Гранта Фристоуна, из «висяка» превращается в стопроцентный «глухарь». После немногословного обмена любезностями на пороге Торна и Портер нехотя пригласили войти.

Они прошли по узкому коридору, где на стенах в рамках висели снимки закатов и зимних пейзажей. К закрытой двери была приклеена скотчем табличка «Комната Билли». Из-за двери Торн услышал звук работающего телевизора и того, как разбрасывали игрушки. Когда они проходили мимо кухни, Торн уловил запах вчерашней еды из китайской закусочной.

Когда Том пробыл пять минут в жилище Джейн Фристоун — маленькой квартирке на две спальни в Брентфорде, — его поездка на работу стала казаться чем-то теплым и далеким. Он вышел сегодня из дому раньше, чем нужно. Выскользнул из квартиры, стараясь не разбудить Хендрикса, и выбрал более длинный маршрут через Хайгейт и Хэмпстед. На улицах практически не было машин. Когда он проезжал по Голдерс-грин мимо Хита, на небе, раскинувшемся над ним, не было ни облачка, оно было лишь подернуто розоватой дымкой.

Еще тогда он подумал, что сегодня будет совсем неплохой денек — лучше, чем можно было ожидать.

Вид из окна машины, вниз с четвертой автострады на промышленные предприятия, был лишь на толику более гнетущий, чем внутри самой этой зоны, а настроение Джейн Фристоун было еще мрачнее. В свое время Торн избавился от общества плохих людей и уже довольно давно не чувствовал в себе такой ненависти. Джейн не повышала голос, но ее тон не оставлял сомнений: из каждого пророненного, выплюнутого со злостью или произнесенного шепотом слова сочился яд. Она предупредила их, что времени у нее в обрез, потому что нужно еще одеть детей. Они поинтересовались, что она имела в виду, когда открывала дверь. Она объяснила, что в прошлом году никто не нанес ей ежегодный визит. Поэтому у нее целых полтора года не было необходимости общаться с «одним из ваших ублюдков». Портер ответила, что они с Торном «ублюдки» из совсем другого ведомства. Что имя Гранта всплыло в связи с совершенно другим делом.

— Еще что-то хотите ему «пришить»?

— Вы считаете, что на вашего брата «повесили» убийство Сары Хенли? — спросила Портер.

Фристоун покачала головой и ухмыльнулась, как будто Торн и Портер были глупы как пробки. Ей едва перевалило за тридцать. Высокая, с пышной грудью, с темными волосами, зачесанными назад и собранными в пучок. Торн был готов признать, что она в некотором роде даже сексуальна, но какой-то суровой сексуальностью. Может, надень она другой халат, Торн дал бы ей не больше двадцати.

— Вы утверждаете, что полицейские сделали из вашего брата главного подозреваемого, потому что больше никого не нашли?

— Я ничего не утверждаю.

— Или имеете в виду, что прежде всего сама полиция виновна в убийстве?

Она вытащила из кармана халата мятую бумажную салфетку и уголочком промокнула под носом.

— Скажем, есть один странный коп, который бы не пожалел живота своего, чтобы вновь засадить Гранта за решетку. — Она положила салфетку обратно в карман.

Торн поборол желание обменяться взглядами с Портер и почувствовал, что у нее возникло то же желание.

— Я не рассчитываю, что вы захотите назвать имя этого «странного копа».

Она не захотела.

Когда они вошли в гостиную, Торн и Портер остались стоять, а сама хозяйка уселась в кресло и отвернулась к большому плоскому экрану телевизора, стоящего в углу комнаты. Она включила телевизор, выключила звук и большую часть разговора провела, не отрывая взгляда от экрана.

— Почему же он тогда сбежал, если не убивал Сары?

Джейн включила какой-то загадочный кабельный канал: каждый раз, когда Торн бросал взгляд на экран, показывали какие-то уголки в неком доме.

— Потому что знал, что его подставили, а снова в тюрьму не хотел, понимаете? Хотя это не связанные между собой преступления, но копы поставили на него клеймо человека, который пристает к детям.

— Поставили клеймо? — изумился Торн. — Никто ему детей в гараж не подсаживал.

Фристоун проигнорировала его колкость и смотрела в телевизор, как будто могла читать по губам.

— А вам не приходило в голову, — спросила Портер, — что ему лучше оставаться на месте, если он на самом деле ничего не совершал?

— Перестаньте, блин, повторять это «если». — Она внезапно повернулась и огляделась вокруг, словно намереваясь дать кому-нибудь в глаз. — Грант был со мной, когда убили его подружку. Мы гуляли в парке с детьми.

Она кивнула в сторону коридора:

— Идите и спросите у них.

Эта женщина с легкостью могла выдавать подобные предложения, прекрасно осознавая, что никто ими не воспользуется. Ее старшему сыну было всего восемь. Какой бы ответ на вопрос он ни дал, ни его слова, ни слова его маленького братика нельзя было принимать на веру, потому что в силу возраста никто из них не мог ничего помнить. Когда произошли эти события, оба были слишком малы.

Портер подняла руку и сосчитала до двух, прежде чем сделала еще одну попытку:

— Не лучше ли было ему остаться и постараться доказать свою невиновность?

Во взгляде, которым Фристоун одарила Портер, прежде чем отвернуться назад к телевизору, ясно читалось, что теперь она окончательно убедилась: они оба идиоты.

— Грант думает, что ему «шьют» дело? — уточнил Торн.

— Догадайтесь с трех раз!

— Так он сказал? Вы видели его перед исчезновением?

— Мы не виделись пять лет.

— Никто и не говорит, что он прячется под кроватью, но вы наверняка как-то поддерживаете с ним связь?

— А по-другому быть не может?

Торн сделал пару шагов по направлению к креслу.

— Он же вам звонил, писал, как-то связывался. Он до сих пор так считает?

Фристоун рывком встала с кресла, подождала, пока Торн отойдет с дороги, чтобы она могла пройти.

— Я отлучусь в туалет. Оставляю вас одних, чтобы вы могли тут все поразнюхать, пока меня не будет. — Она махнула на дверь. — Моя спальня вот там — на случай, если вы все же решите порыться в грязном белье…

Как только она вышла и послышался щелчок замка на двери ванной комнаты, Торн с Портер принялись именно за то, что предложила им Фристоун. Они двигались по комнате быстро, практически бесшумно, привлекая внимание друг друга к интересным предметам кивком или шепотом. На низком стеклянном столике у телевизора стояли фотографии: Джейн Фристоун рядом с мужчиной, в котором Торн узнал ее брата, оба несколько натянуто улыбаются. Снимок хорошо сложенного рыжеволосого усатого мужчины, сидящего на балконе в шортах и рубахе, который позировал с кружкой пива в руках. Сыновья Фристоун на детской площадке, бегут к фотоаппарату. Портер просмотрела журналы в ящике под окном: «Жара», «Торговля автомобилями», «Абракадабра!». Торн быстренько проглядел сколотые скрепкой счета за коммунальные услуги, лежавшие рядом с миди-системой. Он искал любые иностранные номера в телефонных счетах и отметил, что оформлена подписка на полный пакет фильмов и спортивных каналов от «Скай». Он подошел, чтобы изучить названия компакт-дисков, когда услышал шум сливного бачка.

Когда Фристоун вернулась, она тут же направилась к креслу и опустилась в него, как будто в комнате, кроме нее, никого больше не было.

Портер кивком указала на фотографию мужчины с кружкой пива.

— Это папа мальчиков?

В ответ короткий и горький смешок.

— Нынешний папа. И уж поверьте, он ведет себя в этой роли гораздо лучше, чем их настоящий отец.

Торн пересек комнату и наклонился, чтобы еще раз рассмотреть снимок.

— Он живет здесь, да?

— Большую часть времени, — она цыкнула зубом. И ответила так, как будто предполагала следующие вопросы: — Поэтому мы и подписались на спортивные каналы и поэтому у нас так много компактов с хэви-метал.

Она взглянула на Торна, ее глаза округлились в притворном участии.

— На всякий случай, если вам это интересно.

Торн терялся в догадках: сколько раз в дом этой женщины заглядывали полицейские?

— А где он сейчас?

— «Арсенал» на выезде играет с «Манчестер юнайтед», — ответила она. — Они с приятелями уехали вчера вечерним поездом.

Торн еще раз взглянул на фото и разглядел на рубашке у мужчины эмблему «Арсенала».

— Вы собираетесь пожениться? — подала голос Портер.

— А зачем? Нам и так, блин, неплохо. За исключением того, что регистрация слегка облегчает работу чиновникам гражданской службы по розыску мужей, когда они линяют.

В уме Торн оценил это «ценное» замечание — как приятно осознавать, что романтика еще не умерла! Однако это свое мнение он оставил при себе и подумал о том, насколько непрочен брак. О хрупкости чувств, которые имеют свой «срок хранения». Брак можно сохранить, только если любовь перерастет во что-то еще — возможно, в дружбу. Но если на порог ступила ненависть, выход всегда только один.

Ему вспомнились Мэгги и Тони Маллен.

Накануне вечером до ненависти не дошло. Ненависть взращивает себя сама. Она пускает ростки, вытягивает свои щупальца откуда-то из темных, сырых уголков упреков и вины. И Торн не мог придумать лучшей почвы для расцвета столь сложного чувства, чем потеря ребенка.

Взгляд Тома вновь остановился на Джейн Фристоун.

Она смотрела так, будто он наступил ей на ногу.

— О каком «совершенно другом деле» идет речь? — Она отвернулась, не успев выслушать ответ. Ее внимание привлек плач ребенка в коридоре.

— Блин! — выругалась она.

Портер поспешила за Джейн, когда та бросилась к двери.

— Я могу воспользоваться вашим туалетом?

— А может, вас еще и завтраком угостить? — ответила Фристоун, первой выходя в коридор.

Торн, оставшись один в комнате, сел на диван, размышляя над тем, что чем старше и опытнее он становится, тем хуже разбирается в людях. В том, что они думают. Он мог стоять так близко, что видел свое отражение в глазах собеседника, но был не в состоянии сказать, честен ли тот с ним или пытается обвести вокруг пальца. Бывали дни, когда он Папу Римского записывал в серийные убийцы, а Джефри Арчера[29] — в честные люди…

Он посмотрел на телевизор, увидел еще больше посетителей, еще более роскошные интерьеры. Поскольку звук был выключен, он пытался по выражению лиц разобрать, нравится ли участникам увиденное или нет…

— Вынужден признать, что Грант Фристоун может быть способен практически на все.

Холланд, Хини и Уоррен снова сидели одни на кухне. Дэнни, мальчишка, был так расстроен, что опять явился в гостиную, чтобы извиниться за остальных жильцов и за их крамольные мысли. Уоррен сказал ему, что, прежде чем вернуться к «программе», ему следует лучше подумать, чего он хочет. И что он должен считать себя везунчиком — ему не придется остаток дней провести в болоте, по уши в грязи.

— Я бы лучше уточнил, — добавил Уоррен, возвращаясь к их разговору. — Если он продолжает принимать наркотики, он способен на все.

— Так ты считаешь, он смог бы? — уточнил Холланд.

— Откуда я знаю? У него была проблема, когда он вышел из тюрьмы, и не думаю, что он полностью от нее избавился к тому моменту, как убили его подружку.

Выбор фразы был интересен.

— Может, он был под кайфом, когда напал на нее?

— Я об этом подумаю. Но не вижу смысла. Даже если Грант и собирался завязать именно из-за таких вещей, то он вновь по уши в дерьме.

Холланд вспомнил, когда Уоррен сам начал принимать наркотики. Неужели вина за смерть Сары Хенли могла сыграть роль спускового механизма в его пристрастии к наркотикам?

— Ты так полагаешь? — спросил он.

На его высказывание Уоррен вроде бы не обратил внимания, но Холланд понял, что вопрос попал в цель. Уоррен отвернулся к раковине и стал мыть грязные чашки.

— Ты спросил меня, как я считаю: мог ли Фристоун кого-то похитить, — и я старюсь быть с тобой откровенен. Если ты уже по горло сыт этим, можешь выполнять свой долг…

Холланд кивнул, ожидая продолжения. Он гадал: включает ли понятие «долга» в данном контексте убийство?

— Ты достигаешь некой грани, за которой уже не отдаешь отчета в своих действиях. Ты думаешь, что ведешь себя по-умному, когда на самом деле поступаешь, как круглый идиот. У тебя лишь одна мысль — достать деньги, чтобы купить наркотик.

Уоррену сообщили только самое необходимое. Когда Холланд заговорил о похищении, он, естественно, стал искать мотив. Ему не было известно (опуская все его рассуждения о том, на что способен отчаявшийся наркоман), что человек, который удерживает Люка Маллена, пока не выдвинул никаких требований о выкупе. «Почему» было такой же загадкой, как и «кто», но стало казаться, что деньги в этом деле не играют никакой роли.

В то же время версия о наркотиках была интересна, по меньшей мере, с учетом одного обстоятельства.

— Нил, тебе о чем-нибудь говорит имя Конрад Аллен?

Уоррен обернулся и покачал головой.

— А Аманда Тиккел?

— Кто? — Уоррен потянулся за полотенцем и вновь заговорил, не дав Холланду возможности повторить имя. — Извините, но это ничего не даст. Не думаю, что вы хотите спросить, играю ли я в бридж с кем-то из этих людей. А обсуждать, с кем я сталкивался по долгу службы, я не могу.

— Логично, — Хини впервые за долгое время прервал молчание.

— Кстати, о долге службы — я должен пойти в гостиную и проверить, не сломали ли там чего-нибудь. — Уоррен отошел от раковины, и тут же солнце стало светить прямо в лицо Холланду. На подоконнике опять сидел кот.

Холланд от яркого света прищурился.

— А у Фристоуна хватит на это ума? Я имею в виду — принимая во внимание ваши слова об отчаянии, ведущем к безрассудству и тому подобному. Но насколько он действительно умен, способен ли провернуть подобное?

Уоррен задумался над этим вопросом.

— Достаточно умен, чтобы попасть в клуб интеллектуалов «Менса», и достаточно умен, чтобы не оказаться в руках полиции, — это совершенно разные вещи.

— Разумеется, он может быть умен в обоих смыслах.

— В традиционном смысле слова он среднего ума, но разработал несколько полезных трюков. Это скорее не ум, а хитрость.

— Стреляный воробей?

— Более чем, — ответил Уоррен. — Он знает, как «проскочить», а чтобы совершать то, что совершил он, — для этого нельзя обойтись без умения обвести людей вокруг пальца. То, из-за чего он в первый раз попал за решетку, — вот его суть… Невозможно долго вытворять подобное, если ты не убедишь окружающих, что ты такой, каким на самом деле не являешься. Ты учишься притворяться и так набиваешь на этом руку, что притворство становится твоей второй натурой. Как только к этому добавляется пагубная страсть, появляются тайны, которые ты должен хранить от посторонних глаз, — все заканчивается тем, что ты превращаешься в человека, который большую часть жизни скрывает, кто он есть на самом деле.

Он погрыз ноготь, откусил его. Ноготь остался у него между зубов.

— Да… я полагаю, он довольно умен.

Холланд уже был не настолько уверен, что Грант Фристоун — тот, кто им нужен, но у него был приказ, который требовалось исполнять. Он решил, что Нила Уоррена можно вычеркивать. Холланд взглянул на стену и увидел, что сегодня очередь готовить ужин некоего Эрика, а убирать в ванной комнате должен Эндрю. Он посмотрел на притчу под календарем. Та по-прежнему вышибала слезу — Холланд становился религиозным лишь на свадьбах, похоронах и когда играл в лотерею — но ему ничего не оставалось, как надеяться, что где бы ни находился Люк Маллен, хоть один след он да оставит.

Они продолжали ждать Портер.

Мальчик, который так расплакался — Торн не знал, то ли это Билли, то ли Билли-старший, — сейчас тихонько лежал в кресле, прижавшись к материнской груди. На лице практически никаких эмоций, лишь умиротворение, но его глаза были широко открыты, и он не сводил их с человека, стоящего у окна. Если бы Торн дал разгуляться своему воображению, он подумал бы, что ребенок с молоком матери всосал подозрения к полицейским. Или просто к мужчинам вообще…

Фристоун погладила сына по голове.

— Мне совсем не нравится, что вы пришли сюда поссать. Это не общественный туалет.

Торн бросил взгляд на дверь.

— Уверен, она выйдет через минуту.

— Хотя, так или иначе, вы всегда гадите. Может, ей захочется вытереть свой костлявый зад о мои занавески? Или об одежду моих детей?

— Что за чушь вы несете! — разозлился Торн.

— Все дело в уважении.

В глубине коридора послышался звук спускаемой воды.

— Речь о том, что вы сами нас запутали: несли всякую чушь, лгали, чтобы выгородить брата.

— Я не лгала.

— А кто, как вы считаете, украл тех детей, Джейн? Они сами связали друг друга?

— Насчет Сары Хенли я не лгала. Мы гуляли в парке. — Она переложила голову своего сына с одной груди на другую. — Он тогда в последний раз видел моих детей.

Когда в комнату стремительно вошла Портер, по выражению ее лица Торн не мог ничего понять, но что-то изменилось. Она сказала, обращаясь к затылку Фристоун:

— Нам, вероятно, пора откланяться, чтобы вам не мешать.

— Вас никто не держит.

— Извините, что побеспокоили вас в субботу.

— Я так и не поняла, какого рожна вам было надо?

Торн посмотрел на Портер, пытаясь разгадать, каков ее план. На мгновение он встретился с ней взглядом, но это ему мало помогло.

— Послушайте, буду с вами откровенна, — начала Портер. — Вероятно, вы так же желаете нас тут видеть, как и мы тут находиться, но нам дали приказ — и вот мы здесь. Потому что мы выполняем приказы. Один идиот начальник с крошечным пенисом и совсем уж микроскопической фантазией решил, что это отличная мысль. Насколько я понимаю, имя вашего брата было взято с потолка.

— И уже не в первый раз, — заметила Фристоун. — Дело касается детей, верно?

— Если хотите знать мое мнение, это касается всего, — ответила Портер. — Дело в копах, которые принимают решения, основываясь только на том, что им выдаст на экране компьютер. И всех нас, которые по их милости оказываются в дерьме. Пустая трата времени — просто и очевидно.

— Если это извинения, то приятно слышать. Но можете засунуть их себе подальше.

— Я передам ваше пожелание нашему начальству. — Портер посмотрела на Торна, который делал то, что, как он полагал, от него ожидалось — заговорщически улыбался. — Послушайте, относитесь к нашему посещению как к обычному визиту, который так и не нанесли подчиненные Хулихэна, договорились?

— Никакой, блин, разницы.

— Что ж, для отчета, мисс Фристоун, просто чтобы я могла поставить галочку, что спросила. Вы видели своего брата с тех пор, как вас в последний раз допрашивали в полиции?

Она прикрыла глаза, погладила ребенка по спине.

— К сожалению, нет. Мне бы больше всего хотелось его увидеть. Не имею ни малейшего понятия, жив Грант или мертв.

Торн и Портер отъехали от дома в молчании. В конце улицы Торн повернул налево, «подрезал» какой-то мотоцикл и резко затормозил у автобусной остановки.

Портер молча смотрела на него, с наслаждением затягивая паузу.

— Ну, ты так и будешь молчать? — рассердился Торн. — Я так и не понял, к чему ты там тянула время? К чему все эти, блин, экивоки: «извините за беспокойство», «начальники с крошечными пенисами…»? Что за бред?

— Я хотела, чтобы у нее сложилось впечатление, что ей не о чем беспокоиться. Что больше она нас не увидит. Я не хотела, чтобы она предупредила своего братца.

— Что?

— Она нахальная врунья. И еще какая!

— Ты обнаружила что-то в ванной комнате? Только не говори, что там был «плавун» и на нем было написано «Грант Фристоун»?

— Я обнаружила щетину, — ответила она.

Торн очень старался, чтобы голос его звучал не так снисходительно:

— Верно. Щетина. Это ее дружка…

— Черную щетину. Она выходила в туалет и постаралась убрать все следы, но я нашла щетину под ободком умывальника.

— Может, это ее?

Портер покачала головой.

— Почему? У нее темные волосы. Женщины же бреют ноги, верно?

— Да, бреют, — ответила Портер. — Но не в умывальнике.

Торн внимательно смотрел в ветровое стекло, переваривая то, что сказала Портер, и стараясь уловить подтекст.

— Господи, ты думаешь, он был в это время в квартире?

— Нет. Я незаметно выскользнула из туалета и проверила все спальни.

— Может, сегодняшней ночью он там и не ночевал, или даже несколько последних ночей. Может, щетина прилипла уже давно.

Портер допускала эту возможность как вполне вероятную, но были и другие улики, которые, как она считала, заслуживали еще большего внимания.

— Или же мы попросту пропустили его. Он мог выйти с утра за молоком, за газетой…

— Мы пробыли в доме около часа, — заметил Торн. — Магазины на соседней улице.

— Он мог пойти в супермаркет. Мог пойти прогуляться. — В голосе Портер начало сквозить раздражение, а ее предположения становились все менее вероятными. — Такое прекрасное утро.

Торн наблюдал за молодой женщиной, стоящей на противоположной стороне улицы, — она пыталась справиться с детской коляской и капризным карапузом, уже пытающимся ходить. Он вспомнил, как Джейн Фристоун указала на детскую с криком: «Пойдите и спросите у них…»

— Ты видела второго ребенка? — спросил Торн. Он обернулся и посмотрел на Портер; мысль, едва зародившись, полностью захватила его. — Когда ты проверяла комнаты, ты видела ее второго ребенка?

Портер колебалась, как будто отчасти лишилась присутствия духа под пронзительным взглядом Торна.

— Я считала, что она обоих детей взяла с собой в гостиную. На самом деле я даже не обратила на них внимания, когда туда вернулась.

Торн завел двигатель, указав на бардачок:

— Там справочник. Найди ближайший парк.

Он сидел у края скамейки, к которому был прислонен детский сине-белый велосипед. Чтобы люди понимали — он за ним присматривает. Чтобы видели, что он здесь гуляет с ребенком.

Мальчик спрыгнул с карусели, когда та еще продолжала вращаться, пробежал по инерции три-четыре шажка, остановился и помахал мужчине. Тот помахал ему в ответ, потом поднял вверх большой палец. Мальчик улыбнулся и побежал к большому деревянному домику на дереве, к которому вели веревочный мостик и «горка». Он крикнул мальчишке, чтобы был осторожнее, но тот никак на это не отреагировал.

— Полагаю, вы попросту теряете время. — Женщина, которая стояла, облокотившись о забор, улыбнулась ему. Она выбросила сигарету и затоптала ее. — В этом возрасте они ничего не боятся, верно?

— Да уж, — ответил он. — Не боятся.

— Думаю, это отлично. Я имею в виду, что они бесстрашны. Это естественно, правда? — она засмеялась, доставая из сумочки еще одну сигарету. — Но это совсем не значит, что можно оставлять этих малышей без присмотра. По крайней мере, моих двоих нельзя.

Он улыбнулся ей в ответ, взял газеты, которые принес с собой, и вперил взгляд в первую страницу, пока женщина снова не повернулась к нему.

Давно, насколько он мог припомнить, не выдавался такой погожий денек. Отличный для прогулок. Эта же детская площадка всегда пользовалась популярностью, даже когда погода стояла и не такая хорошая, но сегодня с утра тут было особенно многолюдно.

Огромное количество девчонок и мальчишек — его племяннику было с кем поиграть.

Это было хорошо со всех точек зрения, и не в последнюю очередь потому, что он мог незаметно скрыться в кустах на десять минут и выкурить «косячок». Позже он выберется в город, купит себе что-то «посерьезнее», но небольшой «допинг» — неплохое начало. Это поможет ему насладиться этим чудесным утром.

— Прошу прощения…

Он всегда зорко следил за происходящим вокруг него и сразу заметил этих двоих, как только они показались в дальнем конце аллеи. Держатся за руки — вся эта херня медового месяца — довольные собой и сосредоточенные друг на друге. Они остановились в паре метров от его скамейки, и он увидел в руке мужчины фотоаппарат. Он понял, что они стесняются попросить его об услуге.

— Хотите, чтобы я сфотографировал вас вместе?

— А вы будете так любезны? — спросила женщина.

Он встал, и мужчина передал ему одну из тех дешевых одноразовых «мыльниц», какие продаются в местном газетном киоске. Он поднес ее к глазам, парочка приняла позу — в объятиях друг друга на фоне детской площадки.

— Улыбочка!

Через секунду мужчина в кожаной куртке шагнул ему навстречу. Он протянул фотоаппарат, но мужчина, вместо того чтобы его взять, схватил любезного «фотографа» за запястье и крепко сжал, а потом взял его за шиворот, а то время как невысокая черноволосая женщина раскрыла свое удостоверение и сообщила ему, что он арестован по подозрению в убийстве Сары Хенли.

После минутного сопротивления и ругательств он кивнул на площадку и спросил, что будет с его племянником. Женщина заверила его, что об этом он может не беспокоиться. Мальчика отведут назад к маме.

Как только наручники защелкнулись на запястьях Гранта Фристоуна, он оглянулся на женщину у забора. Сигарета застыла между ее тонкими губами, и он не мог не заметить, что она с готовностью оторвала взгляд от своих маленьких озорников.

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Это было противоборство, и никуда от этого не уйдешь. Двое на противоположных краях стола — это всегда будет конфронтация, и не имеет значения, насколько ты стараешься разжалобить оппонента. Не имеет значения, сколько семестров ты отсидел на семинарах.

С одной стороны расположились Торн и Портер. С другой стороны Донован, готовый ввязаться в драку, и Грант Фристоун — единственный человек в комнате, который, казалось, не очень-то понимал, зачем они все здесь собрались.

Он как будто все еще не осознал, что произошло.

Торн объявил время, когда возобновился допрос, место допроса и фамилии всех присутствующих в комнате. Он спросил Фристоуна, не голоден ли тот, как он себя чувствует и в состоянии ли отвечать на вопросы. Потом Том какое-то время помолчал.

— Значит, вы можете отвечать на вопросы, — подвел он наконец итог.

Это скорее было продиктовано практицизмом и осторожностью, чем заботой о задержанном. Меньше всего он хотел, чтобы Донован позже заявил, что его клиент себя плохо чувствовал или не отдавал себе отчета в происходящем. Что его показания не заслуживают доверия из-за того, что ему не дали аспирин, или он был без сил, так как его лишили бутерброда с колбасой.

— Вы хорошо себя чувствуете, Грант?

Донован улыбнулся. Он прекрасно знал, что Торну на это наплевать.

Торн улыбнулся в ответ.

— Специально для диктофона — мистер Фристоун кивает.

Он едва заметно кивнул головой — все его жесты были хорошо рассчитанными. Фристоун был коренастым здоровяком, но в то же время с изящными манерами, с правильными чертами лица. Ему давно уже перевалило за сорок — очень бледная кожа, темные длинные волосы до плеч собраны сзади в хвост, аккуратно подстриженная бородка. Позже Торн признался, что Фристоун очень похож на телеобозревателя, который обсуждает «экспериментальный» театр на четвертом канале, в то время как Портер сказала, что он ей живо напомнил одного бывшего бойфренда.

Они перешли непосредственно к аресту, к протоколу взятия под стражу, к смерти Сары Джанни Хенли, чье тело было обнаружено ее двумя детьми и соседкой 7 апреля 2001 года.

— Вы были знакомы с Сарой Хенли?

— Вы навещали Сару Хенли 7 апреля 2001 года?

— Когда вы в последний раз видели Сару Хенли живой?

Четверть часа Торн и Портер задавали вопросы, и все пятнадцать минут Грант Фристоун внимательно изучал стол, как будто рубцы и царапины на его металлической поверхности были линиями на некой карте сокровищ. Повисла долгая тишина, прерываемая лишь редкими тяжелыми вздохами или покашливанием Донована.

Обвинительный подход к допросу не принес иного результата, кроме гробового молчания, не стал отвечать Фристоун и на вопросы об алиби.

— Ваша сестра утверждает, что, когда убили Сару Хенли, вы гуляли в парке с ней и ее детьми. По иронии судьбы, совсем как сегодня.

— Это правда, Грант?

— В каком парке вы гуляли?

— Бросьте, Грант. Если вы там гуляли, почему вас никто не видел?

Донован, выпрямив спину, сидел на стуле и говорил так, как будто только проснулся. Торн не мог быть полностью уверен, что это не так.

— Какая прелесть — сидеть и слушать вас обоих, но мне это уже стало надоедать. — Он постучал по циферблату своих часов. — Создается такое впечатление, что время тут остановилось, но ваши часики тикают…

Торн бросил взгляд на электронные часы над дверью. Фристоуна задержали около половины одиннадцатого утра. Три часа из отпущенных суток уже истекли.

— Спасибо за то, что напомнили, мистер Донован, — поблагодарила Портер.

— Всегда пожалуйста.

Губы Портер сжались в саркастической улыбке.

— Говорят же: если хочешь узнать, который час, — спроси у полицейского.

— Грант, почему вы мне не отвечаете? — пытался достучаться до него Торн.

Торн вежливо слушал, пока Донован растолковывал ему, что он просто теряет время. Фристоун посмотрел на него таким взглядом, в котором читалось то же самое. Торн наклонился ближе.

— Почему вы мне ничего не говорите о похищении Люка Маллена?

Ни Торн, ни Портер так и не упомянули имя Маллена во время первого, прерванного допроса. Однако сейчас, когда имя прозвучало, реакция была очевидной. Плечи Фристоуна на мгновение обвисли, черты лица заострились и стали еще более непроницаемыми. Но в глазах что-то ожило. Хотя он всего лишь открывал и закрывал рот, Торну показалось, что человек, сидящий напротив него, произнес про себя первую часть фамилии, прежде чем уразумел, что ему сказали.

— Это имя явно вам знакомо.

Фристоун посмотрел на Донована, тот медленно покачал головой. Фристоун отвернулся. По всему, он впервые был по-настоящему сбит с толку.

— А как насчет Конрада Аллена? — продолжила Портер.

Фристоун замер.

— Аманда Тиккел? — Торн уперся взглядом во Фристоуна и смотрел, не отрываясь, даже когда он опустил взгляд на крышку стола. — Не думаю, что вы забыли в спешке это имя. По правде говоря, она не из тех женщин, которых можно быстро забыть. Голубоглазая блондинка. Сексуальная, если хотите.

— И разумеется, мертвая, — напомнила ему Портер. — Давайте об этом не забывать.

Фристоун медленно откинулся назад, балансируя на двух ножках стула и схватившись за край стола. Он переводил взгляд с Торна на Портер, потом отвел взгляд, выпалив:

— Без комментариев.

— И так понятно!

Торн взглянул на Донована:

— Уже какой-то прогресс.

Донован засмеялся, положил руку на рукав Фристоуну и строго взглянул на своего клиента, как только завладел его вниманием.

— Уверен, ваш законный представитель дал вам прекрасные советы, — заметил Торн. — Уверен, вы в чрезвычайно надежных руках. Опытных, я бы сказал. Но самое подходящее время напомнить вам, что держать язык за зубами уже не так безопасно, как раньше. Если вы предстанете перед судом, судья может рекомендовать присяжным истолковать ваше молчание в пользу обвинения, узрев в вашем молчании то, чего там, может, и отродясь не было. Вы сильно рискуете, ведя себя, как мистер Бин. Это ваш шанс, Грант, — изложить свою версию. Прямо здесь. С самого начала.

Он выдержал паузу, пока Фристоун перегибался через стол и, прикрыв рот ладонью, что-то шептал Доновану.

— Исходя из того, что мы определенно спешим, не пришло ли на самом деле время рассказать нам все, что вам известно о Люке Маллене. Предоставить любую информацию, которая поможет установить его местонахождение. Не могу давать обещания, но уверен: если вы решите поделиться с нами сведениями, это повлияет на вашу дальнейшую судьбу. Суд примет это во внимание… — Фристоун и Донован продолжали совещаться. — Для протокола: подозреваемый совещается со своим законным представителем…

— Или же облизывает ему ухо, — прошептала себе под нос Портер. — Откуда такая уверенность?

Фристоун выпрямился и пододвинул свой стул поближе к столу. Второй раз за двадцать с лишним минут Торн задавался вопросом: а возымели ли его слова какое-то действие? Услышат ли они что-то полезное или хотя бы просто неожиданное?

Похоже, этот тип мог разочаровать кого угодно.

Фристоун положил руки на гладкую поверхность стола, медленно выдохнул:

— Я не убивал Сару Хенли.

Было немало мест, где у Торна, как правило, не оправдывались ожидания: естественно, на стадионе «Уайт-Харт-Лейн», где играли «Хотсперз»; в кабинете Тревора Джезмонда; в ирландских тематических пабах; в любой части лондонского метро. В столовой Колиндейла лучше было ни на что не надеяться и ничего хорошего не ожидать.

Он разрезал корочку на своей картофельной запеканке. Если внутри и было мясо — оно было мастерски замаскировано. Портер приняла, как оказалось, разумное решение — обошлась бутербродом. Он был лишь средней степени паршивости.

— Держу пари, такое подают только в благотворительных столовых, — сказал Торн.

— Что ж, в Ярде суши не отведаешь, — заметила Портер в ответ, — но это лучше, чем то, что у тебя. Запомни! А все потому, что мы важнее, чем вы.

— Думаю, некоторые так и считают.

Она удивленно подняла брови.

— Честно, они так и думают, — указал Торн вилкой. — Потому что вы пытаетесь спасти человеческую жизнь, потому что вы действуете на опережение. В то время как мы всего лишь реагируем на труп. Попусту тратим время, пытаясь найти тех, кто этот труп оставил.

— Что ж, в этом деле мы имеем и то и другое. — Она явно ожидала, что он улыбнется, на худой конец смягчится. — Послушай, любой, кто так считает, просто тупица.

— Еще какой!

— Я знаю. Я это сказала.

— Сколько таких, кто, однажды совершив убийство, решился на второе?

— Я же не спорю.

— Мы тоже спасаем жизни.

Портер подняла вверх руки и улыбнулась, немного раздраженно.

— Чего ты меня уговариваешь? Я с тобой и так согласна. — Она отодвинула нетронутую половинку бутерброда. — Господи, ничего тебе не скажи — сразу лезешь в бутылку.

Она встала.

— Кофе будешь?

— Спасибо…

Он смотрел, как она идет к кассе, спрашивая себя: что с ним? Почему он срывает на ней свою злость?

А может, встать и заплатить за кофе? А как она выглядит без одежды?

Когда Портер вернулась за столик, он уже был преисполнен раскаяния, извинялся, объясняя свое настроение тем, что плохо спал. Что у него до сих пор чудовищно болит спина. Она натянула маску сочувствия, потом спросила, как он считает: чего они добились с Фристоуном?

— Он хоть как-то отреагировал.

— И что? Нам известно, что у него зуб на Тони Маллена.

— Возможно, до сих пор.

Портер подвинулась ближе к краю, когда двое констеблей поставили на стол свои подносы и начали болтать о том, какой «маппет» тот полисмен, который сменил их на дежурстве. Она понизила голос:

— Ты на самом деле считаешь, что Тони Маллен навесил на него дело об убийстве Хенли?

— Понятия не имею, — ответил Торн. — Но, возможно, сам Фристоун думает именно так.

— Однако это ни на йоту не продвигает нас в поисках Люка, согласен?

Торн понимал, что она права. До конца допроса Фристоун так и не сказал ничего, что могло бы заставить их «сделать стойку». Не было даже намека на то, что он имеет хоть какое-то отношение к похищению Люка Маллена. Или что ему известно, кто это мог сделать.

И все-таки Торн не сомневался (как не сомневался в том, что рано или поздно его машина сломается), что Гранту Фристоуну все же есть что им сказать. Назвать какое-то имя, место, дату — или, черт возьми, что-то еще. Он знал, что эту информацию, тщательно и глубоко припрятанную, нужно лишь «откопать». Именно в этом и вся загвоздка. Возможно, Фристоун и сам понятия не имеет, что располагает подобной информацией.

— Не знаю, что еще мы можем предпринять, — признался Торн. — Мы могли бы попытаться получить ордер. Вытянуть из Уоррена признания, что он лечил Тиккел и Фристоуна в одно и то же время. Но нужна ли нам вся эта морока?

Может, и кофе оказался отвратительным, но Торн отнес гримасу Портер на свой счет. То, что он назвал «морокой», могло заключаться в чем угодно: начиная от предоставления неопровержимых улик и заканчивая получением разрешения у самого министра внутренних дел.

— Ты видел, в каком состоянии находится квартира Аллена? — спросила она. — Видел, на что способен этот человек? Мы не можем принять за аксиому, что мальчика держали там так долго.

Несколько минут они помолчали, прислушиваясь к разговору сидящих рядом. По всему выходило, что «маппет» немногим лучше, чем «идиот», и мягче «придурка» — он весь день только и занимается тем, что «лижет сержанту задницу».

Это было все равно, что слушать в телевизионный «час пик» разговор заводских работяг.

Торн только пока не решил, то ли это копы понабрались словечек у своих коллег из телевизора, то ли они всегда так разговаривали, а исследователи «Иска» всего лишь навели справки, пообщались с полицейскими — в общем, подготовились. Он подозревал, что последнее более вероятно. «Блатнюки» из «Летучего отряда» явно стали вести себя как вышибалы с удостоверениями, когда Риган[30] и Картер[31] начали раздавать пощечины и носиться как угорелые на телевизионных экранах Лондона в своих золотых «гранадах».[32]

Когда Торн снова вернулся к разговору, он дал себе зарок составить для Холланда список слов — разумеется, включая слово «маппет», а также «сленг», «сопло» — с указанием пристрелить его, если он когда-нибудь употребит хоть одно из них.

Торн ответил на телефонный звонок по мобильному — и теперь настала очередь полицейских в штатском замолчать и сделать вид, что они совершенно не подслушивают. Пока Торн разговаривал, он неотрывно смотрел на мисс Портер, потом поблагодарил собеседника — новости были явно приятными.

— Давай колись! — подбодрила Портер.

— По-видимому, мистер Фристоун горит желанием побеседовать. — Торн посмотрел на остатки своего кофе и отодвинул стул. — Говорит, что хочет поговорить с нами о Люке Маллене.

— Я не убивал Сару Хенли.

— Грант, пожалуйста, только не говорите мне, что я напрасно приехал, — остановил его Торн.

— Нет, не напрасно, — акцент уроженца южного Лондона был не так слышен, как казалось раньше. Голос у Фристоуна был мягкий, даже слабый. Их с сестрой сложно было различить по голосу — так они были похожи. — Я просто хочу еще раз сказать: я ее не убивал! Я не перестаю это повторять. Но никакой козел даже слушать этого не хочет, понимаете?

— У вас будет достаточно времени, чтобы рассказать кому положено о том, что произошло с Сарой…

— Я не знаю, что с ней произошло, понимаете? Я просто обнаружил тело.

— Ладно тебе, Грант, — Торн решил, что пора прекращать любезности.

— Когда я ее обнаружил, она уже была мертва. Клянусь!

— Мы тут не для того, чтобы обсуждать убийство Сары, — заметила Портер.

Фристоун медленно кивнул и несколько раз резко, прерывисто вздохнул, как будто к чему-то готовясь. Рядом с ним, кислый и угрюмый, сидел Донован. Тоска и чувство обиды загасили в нем даже малейшую искорку любопытства к тому, что может быть сказано. Он перестал управлять ситуацией. Сейчас, когда его клиент решил проигнорировать его советы, когда он стал здесь лишним, ему ничего не оставалось, как любоваться собственными дорогими часами столько времени, сколько потребуется для допроса. Потом он положит в карман гонорар и отправится домой, чтобы оторваться на своих детях.

— Я назад в тюрьму не пойду, — сказал Фристоун.

Торн скрестил руки на груди:

— Ты спрашиваешь у меня или предупреждаешь?

— Не имеет значения, за что меня посадят. Не важно, что за убийство. Меня с таким же успехом могли обвинить в подлоге или в том, что я не плачу чертовы налоги, но там, за решеткой, всегда будут помнить о тех детях. Мне вечно придется жить с оглядкой.

— Ждешь сочувствия?

— Ничего я не жду.

— Возможно, это и к лучшему.

— Вы такой же, как и все остальные…

— Звучит обнадеживающе!

— Для начала было бы неплохо, если бы вы нам объяснили, для чего нас сюда позвали, — сказала Портер. — Если вы хотите, чтобы люди изменили свое мнение о вас, увидели вас с другой… приличной стороны, — придется завоевывать их доверие.

Она откинулась назад, давая ему возможность поразмыслить над ее словами. И стала рыться в сумочке. Просто так.

Торн наблюдал, как четыре маленьких колесика крутятся в двухкассетном магнитофоне. Крошечные остроконечные зубчики…

— Я хочу встретиться с Тони Малленом, — заявил Фристоун.

Торн и Портер промолчали. Обменялись взглядами и постарались держать себя так, как будто он всего лишь попросил сигарету или шоколадный батончик «Кит-Кат» к чаю.

Фристоун переводил взгляд с одной на другого, потом опять заговорил, на случай, если он недостаточно ясно выразился:

— С отцом Люка Маллена.

Торн в ответ кивнул, давая понять, что им прекрасно известно, кто такой Тони Маллен.

— А я хочу выиграть в лотерею, — признался он. — Но жду, не слишком-то рассчитывая на успех.

— В этом-то и дело! — заметил Фристоун.

— В чем в этом? — Портер, казалось, напряглась, но голос ее оставался рассудительным, в то время как Торн чуть не в открытую веселился.

— В том, что у вас это единственное требование? Это конец разговора?

Фристоун тут же покачал головой и замахал руками.

— Единственное требование, если хотите воспринимать это именно так. Я хочу, чтобы он пришел сюда, хочу поговорить с ним с глазу на глаз. Только он и я. Никаких диктофонов, никаких свидетелей, — он посмотрел на видеокамеру в углу комнаты. — И никакого видео. Ничего. Итак…

Портер открыла было рот, но Торн ее опередил.

— Видите ли, в чем дело, — сказал он с издевкой, — единственная сделка в этих стенах может совершиться только в кабинете наверху, где в конце дежурства играют в «очко», — поэтому черт его знает, откуда у вас возникла такая идея. Это во-первых. А во-вторых и в самых главных, если у тебя есть что сообщить о Люке Маллене, ты расскажешь это нам. Сейчас. На пленку. На камеру. В прямом эфире на всю страну, если нам так вздумается.

Он замолк и улыбнулся:

— Итак…

Даже Донован выпрямился на стуле и внимательно слушал.

— Мистер Маллен больше не служит в полиции, — добавила Портер. — И уж точно не расследует это дело.

— Однако он отец ребенка, ведь так? Разумеется, это важнее.

— Этого не будет, — ответил Торн.

— Почему?

— Мы не должны давать объяснения.

— Ладно, тогда и я не должен ничего вам говорить.

— Для парня, который очень не хочет снова попасть за решетку, такое поведение только во вред.

— Что бы я ни сказал — ничего не поможет.

— Возможно, ты прав, — сказал Торн, начиная проигрывать поединок. — Но подумай вот над чем. Если ты располагаешь информацией о Люке Маллене и не поделишься ей, я лично позабочусь о том, чтобы, когда ты вернешься в тюрьму, каждый псих знал, что вот он ты!

Фристоун пожал плечами, взглянул на Донована, потом опять на Торна, раздумывая над его словами. Прошла почти минута, прежде чем он вновь заговорил.

— Мне необходимо встретиться с Малленом.

Торн встал, снял со спинки стула свою куртку. Он обратился к сначала к Портер, потом сказал для записи.

— Я собираюсь закончить свой обед. Допрос временно прекращен в…

— Просто позвольте мне с ним поговорить.

— Расскажите нам о Люке, — попросила Портер.

— Сперва позвольте поговорить с его отцом.

— Нет.

— Я же не прошу, блин, вертолет. Я всего лишь хочу пять минут…

— Назови хоть одну причину, — начал Торн, — зачем нам даже думать о том, чтобы организовать эту встречу.

— Потому что дело обернется совсем плохо, если вы не сделаете то, что я прошу. Если не станете серьезно относиться к моим просьбам.

Голос Фристоуна изменился, все за столом были поражены диапазоном и силой, звучащей в нем. Раньше они слышали голос, который мог обмануть, заманить детей в гараж. Теперь они познакомились с голосом, который — Господи помилуй! — эти дети никогда не слышали.

— Потому что я единственный, кто знает, где Люк Маллен. И если вы не выполните мою просьбу, если не устроите нашу встречу, я буду сидеть здесь, как сраный мистер Бин, и молчать, как сурок. Клянусь Богом, наберу в рот воды, а все шишки повалятся на вас. Логично? Я буду молчать столько, сколько потребуется, и вы никогда его не найдете. — Он отодвинулся от стола, поднял руку, чтобы почесать лопатку. — Если вы не сделаете то, о чем я прошу, Люк Маллен умрет.

Глава пятнадцатая

Детектив Крис Уилмот в последний раз тщательно изучил отснятый материал о допросе подозреваемого, потом вернулся к работе. Движения «мышкой» по коврику были немногочисленны и точны; курсор двигался по экрану, когда он щелкал «мышкой», вырезал и вставлял, используя специально разработанную программу, затем выбирал предметы, которые наиболее близко соответствовали предъявлению для опознания.

Традиционный метод, когда живой свидетель опознавал подозреваемого, так сказать, во плоти, быстро становился пережитком прошлого. Новый метод сводил к минимуму затраты времени, но был дорогим — лишь на небольшое количество персональных компьютеров можно было установить и просмотреть данные на всех лиц, предъявленных для опознания. Уилмот был одним из нескольких офицеров, специально обученных новейшим методам опознания личности, и по долгу службы он мог устраивать видеоопознание практически везде, где это было необходимо. Ему заранее сообщили о предстоящем аресте, и он прибыл в Колиндейлский отдел полиции через десять минут после того, как подозреваемого ввели в тюремную камеру.

Из базы данных в несколько тысяч человек Уилмот отобрал, используя полдесятка критериев, мужчин, похожих по возрасту и расовой принадлежности на мужчину на видеопленке. Их рост, вес и цвет волос соответствовали заданным параметрам. Спустя полчаса у него уже было восемь роликов по 15 секунд каждый, которые он просматривал вместе с материалом, отснятым о подозреваемом. Теперь дело было за малым: расставить их в определенной последовательности и предъявить свидетелям. Благодаря опции «случайный порядок» Уилмоту даже не пришлось задумываться над тем, как выстроить выбранные фрагменты. Он и сам узнает об их порядке, когда окончательный вариант будет показан свидетелю.

Жалея, что не все в его работе так просто и надежно, Уилмот нажал кнопку и позволил компьютеру потрудиться за него.

Ивонна Китсон сидела в дальнем углу комнаты и наблюдала, как детектив завершает последние приготовления. Он явно знал и любил свое дело, и не было ни малейшего повода сомневаться, что что-то может пойти не так, как она рассчитывала. Однако она, как никогда, была на нервах. Для нее как для профессионала и просто человека было чрезвычайно важно, чтобы все прошло гладко. И хотя она знала, что причин для волнения нет, она повидала немало дел — намного тщательнее продуманных и подготовленных — когда что-то рушилось в самый последний момент.

Ей так хотелось увидеть реакцию семьи Амина Латифа, когда она сообщит им, что нашла убийцу их сына. Увидеть лицо его матери, когда будет оглашен справедливый приговор и назначено адекватное наказание. Но она знала — придется немного подождать, она не вправе сама все решать. И с каждой минутой даже лишь намек на то, что справедливость может не восторжествовать, все сильнее и сильнее действовал ей на нервы.

Несмотря на новую информацию, которую она получила днем от судмедэкспертов…

Она задержала Фаррелла в доме его родителей в четыре часа дня, через час после звонка экспертов. Пока Адриана препровождали в Колиндейл, она осталась, чтобы побеседовать с его родителями. Эту беседу можно было назвать «много крика и слез»: Китсон обвинили в том, что ей не место в полиции; отец Фаррелла произносил высокопарные речи и не скупился на скрытые угрозы, на что Китсон, правда, не обратила ни малейшего внимания. Зато она испытывала огромное искушение бросить этого дядьку на заднее сиденье машины к его сыночку — два в одном, так сказать. Когда Китсон наконец дали вставить слово, она сообщила Фарреллам, что за исключением адвоката, который, как они заявили, уже едет в Колиндейл, они никому не должны рассказывать о задержании их сына. И это не обсуждается. Личности остальных участников нападения, за которое и был задержан их сын, уточняются. Поскольку полиция полагает, что Адриан может предупредить остальных участников драки, его будут содержать под стражей без права переписки и свиданий с родственниками. Ему будет запрещено даже сделать обычный телефонный звонок. Выслушав очередные тирады мистера Фаррелла — на этот раз касательно прав тех, кто содержится за решеткой, — и намек на то, что она совершает ошибку, которая может стоить ей карьеры, Китсон сообщила, что позже вернется с ордером на обыск дома. Потом она уехала со страстным желанием «обработать» Адриана Фаррелла и без тени сомнения относительно того, от кого этот мальчишка унаследовал свою самоуверенность.

Она наблюдала за тем, как наносятся последние штрихи перед видеопредъявлением для опознания, и задавалась вопросом: интересно, сейчас, сидя внизу в камере, этот мальчишка настолько же самонадеян?

— Ну вот и все, — произнес Уилмот.

Китсон открыла дверь, обменялась парой слов с дежурным за дверью, и через минуту в кабинет привели Набиль-хана.

Он выглядел значительно лучше, чем в их последнюю встречу, но это навряд ли о чем-то могло свидетельствовать. Синяки давно сошли, но Китсон знала, что перед ней уже не тот подросток, каким, как она полагала, он был раньше. До того вечера полгода назад, когда он и его друг Амин слишком долго стояли на автобусной остановке.

Он снял пальто и нервно кивнул Китсон:

— Как дела, мисс?

Сейчас Китсон могла с ним беседовать. По понятным причинам до настоящего момента она не имела права контактировать со свидетелем. Это давало гарантию, что его показания не будут поставлены под сомнение. Из дома его привезли и ожидали с ним за дверью (пока будут произведены все необходимые приготовления) полицейские, не имеющие отношения к расследуемому делу. Сейчас, когда сама процедура опознания записывалась на пленку и все разговоры тоже фиксировались, Китсон могла свободно беседовать с парнем.

— Очень хорошо, Набиль, — ответила она. Не было необходимости спрашивать о его самочувствии.

Когда он присел рядом с Уилмотом, она начала допрос. Рассказала, что сама процедура займет лишь пару минут, что все очень просто, а значит, ему не о чем волноваться. Он казался достаточно спокойным. Он ответил ей, что так, на компьютере, ему значительно сподручнее и спокойнее, чем стоять перед всеми лицом к лицу. Он засмеялся, когда Китсон попыталась объяснить ему, что в любом случае такого бы не произошло. Он признался, что насмотрелся по телевизору детективов и знает все об этих полупрозрачных зеркалах и тому подобном…

Затем настал черед Уилмота, началась официальная преамбула. Китсон ничего не оставалось, как сидеть и наблюдать.

Каждый короткий видеоролик имел одинаковую базовую форму. Некий человек сидел на фоне белого задника, смотрел прямо в камеру, пока короткое «пи» не подавало сигнал повернуться направо. Через пять секунд еще одно «пи» указывало, что следует повернуться налево. Наконец он вновь поворачивался к камере анфас и до конца ролика смотрел прямо перед собой. Потом начинался новый ролик.

Выражения лиц варьировались от безучастных до надменных. Хотя им велели сохранять, насколько это возможно, ничего не выражающие лица, но все люди выглядели по-разному: они испытывали отвращение, скуку или любопытство. Некоторые казались довольными, потому что им только что удалось за пару минут заработать восемьдесят фунтов. Этого они никак не могли предположить, когда заскакивали в участок, чтобы предъявить действующий страховой полис на машину или объяснить, откуда у их подружки синяк и разбитая губа. Возраст у всех — от шестнадцати до двадцати одного. Все блондины, хотя длина волос и форма прически были разными: от короткой стрижки до кудрей. Никто из этих молодых мужчин не носил сережек, а номер семь попросили снять золотой крестик, чтобы нельзя было сказать, будто он привлекал ненужное внимание.

Когда были просмотрены все ролики, Уилмот поинтересовался у свидетеля, не хочет ли он просмотреть их еще раз.

Свидетель отрицательно покачал головой.

Тогда Уилмот начал задавать вопросы — такова была его обязанность. Но у Китсон не было необходимости ждать ответов. Лицо свидетеля ничего не выражало, но Китсон услышала какой-то шум ближе к концу просмотра.

Где-то за полторы минуты.

И этот шум продолжался, пока Уилмот пытался добиться у свидетеля ответа. Глухие удары по металлу — Набиль-хан неосознанно качал ногой под столом.

— Одного я не могу понять в этом деле с детьми, — призналась Портер. — Как Джейн Фристоун могла позволить брату даже приближаться к своим детям?

— Вероятно, тогда она еще была не в курсе. По крайней мере, не была уверена.

— Но сейчас-то она знает, верно? И продолжает с готовностью отпускать их в парк вместе с дядей Грантом.

— Я не знаю, почему она так поступает.

— Родственникам многое прощается. Это я понимаю. Мы оба были этому свидетелями, общаясь с родственниками тех, кто совершил наиболее тяжкие преступления. И где-то в глубине души я считаю, что это великодушно с их стороны, понимаешь?

Торн понимал. Он встречал людей, которых мысль о том, что совершили их самые близкие люди, грызла изнутри, но отвернуться от них они не могли. Они настаивали на том — вопреки всему — что были единственными, кто ничего не знал.

— Но должны же быть какие-то границы, ты так не считаешь?

— Ты имеешь в виду детей?

— Да. Совсем другое дело, когда речь идет о собственных детях. Неважно, насколько сильно ты любишь своего брата, отца или мужа, твои дети всегда для тебя на первом месте, так ведь?

— Может, она искренне полагает, что он невиновен, — возразил Торн.

Это Портер не убедило.

— Я считаю, что Фристоун уже достаточно рассказал о том, что совершил, согласен? О своих пристрастиях. Сейчас мы говорим о его племянниках. Детях, чье доверие он уже завоевал.

— Я понимаю…

— А что, если были и другие дети? — Она произнесла это так, как будто неведение в данном случае было непростительно. — Мы ничего о нем не знаем. Чем он занимался последние пять лет?

— Старался и носа на люди не казать, я думаю.

— Меня его нос заботит меньше всего. — Портер выдержала паузу, прежде чем задать вопрос. Как будто ответ Торна был для нее очень важен. — Ты считаешь, такие люди, как Фристоун, могут измениться?

— Черт возьми! — выругался Торн. — Нам на самом деле необходимо во все это вникать?

— Мы просто разговариваем.

— Как ты уже сказала, это — пристрастия. И какими бы они ни были, мы, люди, склонны им потакать. — Он колебался, чувствуя себя неловко, подыскивая нужные слова. — Я полагаю… Не уверен, что ты можешь заставить меня начать приударять за парнями, сколько бы ни старалась.

— Ты прав. И послушай, я допускаю любые свидетельства того, что наркоманы сами подвергаются насилию. Это просто…

— Я понимаю…

— Я пыталась поставить себя на ее место — и не смогла. Разумеется, это лишь теория, но я считаю, что на ее месте я бы держалась от него подальше. Я и мои дети. Господи, я имею в виду, если бы у меня были дети. Ты же понимаешь, через что прошли родители тех детей, которые пострадали от его рук? И с этим им предстоит как-то жить дальше.

— Думаю, что понимаю, — ответил Торн.

Она покачала головой. Категорично, с отвращением.

— Я бы не хотела, чтобы он вышел из тюрьмы.

Они сидели в одном из просторных кабинетов на четвертом этаже. Отрезанное от собственно дежурной части в Бекке-хаусе, это было практически единственное место, где они могли поговорить в какой-то мере наедине. Обсудить, как продвигается дело. Несколько минут передохнуть.

Но их все равно беспокоили. Сотрудники разных отделов входили и выходили из кабинета с завидной регулярностью, и разговор с ними происходил на дружеской ноте. Это было странно, поскольку обычно между штатными сотрудниками Колиндейла и такими, как Торн и Портер, использующими это место в качестве центра видеозаписей, проявлялось некоторое отчуждение. Дело было в мелких подколках: наши комнаты для допросов, наши камеры предварительного заключения, наши чай и печенье. Но на этот раз сотрудники Колиндейла искренне интересовались, как дела, и обоим — и Торну, и Портер — неоднократно желали удачи.

Из комментариев, которые озвучивались им непосредственно в лицо, а также из того, о чем слишком громко шептались по углам, выходило, что список судимостей Гранта Фристоуна, а точнее, те преступления, за которые он был осужден в середине девяностых, терзали умы многих так же сильно, как и ум Луизы Портер. Этим наверняка и объяснялись все эти пожелания удачи…

Торн выпил свой чай и наблюдал за тем, как Портер управляется с баночкой диетической «колы» и вторым пакетиком чипсов. На дальней стене большая белая доска была испещрена именами, фотографиями и пронумерованными жирными метками. Линии и стрелки, по вертикали и по горизонтали, сделанные красным маркером, соединяли портрет с увеличенным текстом статьи из справочника, регистрационный номер — с фотографией жестоко избитой женщины. Портер всматривалась в до боли знакомую карту расследования. Кровавое дело, от которого сжимается сердце и о котором им ничего не известно. Но Торн знал, что ее мозг работает с бешеной скоростью: в нем роится бессчетное количество сомнений и вопросов, касающихся их собственного расследования.

— Неужели мы настолько уверены, что поступаем правильно? — спросила Портер. — Мы могли бы не рисковать и сделать то, что он просит. Неужели появление здесь Маллена может как-то навредить?

— Дело совсем не в риске. Дело в том, что нельзя плясать под дудку подозреваемого, если только ты не уверен, что альтернативы нет.

— Значит, дело в том, кто здесь главный, так?

— Я не хочу, чтобы сюда приходил Маллен.

— Я думаю о Люке.

— Я тоже. — Торн старался говорить рассудительно, а не с откровенной злостью, но он не был уверен, что ему это удалось.

— Тогда почему мы не можем пойти Фристоуну навстречу? Сделать то, что он просит?

— Требует.

— А есть разница?

— Он морочит нам голову.

— Что ж, к счастью, это мы скоро узнаем.

— Почему он настаивает на том, что должен поговорить с Малленом с глазу на глаз? К чему такая таинственность?

— Послушай, я доверяю ему не больше твоего, но…

— Я не доверяю никому из них, — сказал Торн.

У Портер округлились глаза, но она согласилась с ним, хотя бы отчасти.

Торн видит, как она берет пакетик из-под чипсов, откидывает голову назад и высыпает оставшиеся крошки себе в рот. Не переставая жевать, она кивает на дверь, Торн оборачивается и замечает Бригстока и Хигнетта, которые топчутся на месте, словно распорядители похорон, приехавшие забрать тело.

— Нам стоит согласиться? — спрашивает Бригсток.

Все четверо решили спуститься на первый этаж по лестнице, Портер с Хигнеттом шли на пару шагов впереди представителей «убойного отдела» Торна и Бригстока. Торн заметил, что Бригсток выглядит уставшим: вероятно, его начальник спал еще меньше своего подчиненного.

Когда они достигли лестничной площадки, а впереди маячил еще один лестничный пролет, Бригсток обратился к Торну:

— У тебя есть какие-нибудь идеи, как вы с Портер будете все это расхлебывать?

— Мы думали, будем действовать по обстоятельствам, — ответил Торн.

Продолжая спускаться, Бригсток покачал головой и пробормотал:

— Господи, помоги нам…

По дороге к камере предварительного заключения они встретили Ивонну Китсон, которая шла им навстречу. Торн на минутку задержался:

— Что-то здесь сегодня многолюдно. Слышал, сюда доставили твоего школьника.

Китсон усмехнулась:

— Складывается впечатление, что у тебя самого дела неплохи?

— Как будет свободная минутка, нужно встретиться за рюмочкой чего-нибудь.

— Звучит заманчиво.

— Ты уже беседовала с Фарреллом?

— Как раз собираюсь, — ответила Китсон. — Его доставили в накопитель.

Она помахала пачкой документов и предала их Торну, чтобы он на них взглянул.

Торн просмотрел протоколы постановления о возбуждении дела. Эти документы следовало вручить адвокату задержанного. Все сразу или по одному — как будет лучше с точки зрения стратегии. По закону перечень подобных документов должен включать в себя все: от подробных протоколов задержания до копий «первоначального описания» — в данном конкретном случае показания Набиль-хана, которые он дал на месте преступления и которые потом дословно были воспроизведены из блокнота дежурного офицера. Торн пролистал копии разоблачающего фоторобота и записи в журнале об аресте Фаррелла, потом указал на страницу, где приводились результаты опознания.

— Этого тебе будет вполне достаточно, — заявил он.

— Для свидетеля это было настоящим испытанием, — Китсон попыталась отмахнуться от неприятных воспоминаний, но ей удалось лишь выдавить улыбку. — Однако нужно нагнать побольше страху на этого козла-адвоката.

— Один из этих, да?

— Знаешь контору «Умник, выскочка и По-Горло-Сыт»?

— Отлично с ними знаком…

Дальше они, смеясь, направились вместе к комнате допросов, пройдя через дверь, которая отделяла камеру предварительного заключения от остальной тюрьмы.

«Камера» — неверное название данного места, поскольку это слово ассоциируется обычно с чем-то мрачным и сырым. Впрочем, и на номер-люкс в дорогой гостинице это место не походило. Вместо серого фабричного ковра здесь был голый бетонный пол, сами стены излучали страх, а атмосфера еще больше давила на сознание тех, кого обвиняли в совершении преступления.

Именно здесь участок становился тюрьмой.

Два дежурных сержанта, или «начальника», сидели в центре на возвышении, регистрируя прибывших, работая за компьютерами и просматривая изображения, которые поступали сюда на мониторы из камер и коридоров. «Клетка» была без задней стенки: через нее вводили сюда с заднего двора заключенных, и здесь же, если возникала необходимость, ультрафиолетом просвечивались все посторонние предметы, которые они могли пронести. Коридоры в обоих направлениях вели к двадцати семи камерам, которые располагались по кругу. Каждая камера от пола до потолка была обложена кафелем, у одной стены металлический унитаз, а вдоль противоположной стены — голубой пластиковый матрас. Двойные двери вели во внутренний дворик для прогулок, куда выводили заключенных, если, им требовалось подышать воздухом, а чаще всего — покурить.

Китсон замедлила шаг возле крошечной кухни, где дежурный тюремщик мог приготовить для заключенных чай или кофе либо разогреть одно из пяти готовых блюд в микроволновке. Ивонна понизила голос:

— К тому же, Том, у меня есть результаты экспертизы ДНК.

Торн не сразу понял, о чем она.

— Когда же ты его арестовала?

— Я позаботилась об этом заранее, вчера днем носила в лабораторию.

— Понятно… — проговорил он, все еще над чем-то размышляя.

— Разумеется, это всего лишь предварительные результаты. Пока вероятность сходства лишь на девяносто процентов с небольшим. Но это его не исключает — вот что главное!

— Однако! Могут, когда хотят. Результат за сутки!

Китсон покраснела:

— В лаборатории ко мне неплохо относятся. Сделали одолжение.

— Я в шоке! Ты заигрывала с ним?

— С ней…

— Совсем стыд потеряла! — притворно ужаснулся Торн. Он еще раз быстро пролистал документы. — Что-то я не вижу здесь этой экспертизы.

— Как я уже сказала, это всего лишь предварительные данные. Необходимо провести еще два анализа, прежде чем будут окончательные результаты.

— Все равно, ты могла бы подложить сюда предварительные. Тогда ты уж точно «прикроешь» этого Фаррелла. — Торн поднял глаза и заметил, что Китсон еще больше зарделась, но совсем не смущение было тому причиной. — Когда ты об этом «позаботилась»?

Китсон рассказала ему о вчерашнем дне. Она описала свою встречу с Адрианом Фарреллом на автобусной остановке, реакцию мальчишки на ее вопросы и то, как она соскребала его плевок с асфальта. Торн смотрел на нее, вытаращив глаза от изумления и восхищения. Потом — как же ему не хотелось приносить дурные вести! — он указал на то, что ни одна из добытых ею улик не будет принята в суде.

— У меня есть свидетель, — заявила Китсон. И она рассказала Торну о женщине в спортивном костюме, которая видела, как Фаррелл плюнул на тротуар. О женщине, которая была настолько любезна, что дала Китсон, когда той потребовалось, ватку и пластиковый пакет.

— Даже если и так…

— Ладно, послушай, я знаю, что не могу это использовать. Я возьму законный образец, как только мы оформим его за решетку. Но я просто хотела удостовериться. Неужели ты не понимаешь?

Торн вернул ей документы.

— Вероятно, тогда ты права, что не приобщила сюда результаты экспертизы ДНК, — согласился он. — Пока.

— Да, — она постучала пальцем по виску и усмехнулась. — Но приятно знать, что мозги здесь есть, верно?

— Верно, черт возьми! — сказал Торн. — Всегда приятно.

Они завернули за угол в комнату для допросов — в так называемый «бункер», где Китсон ожидал Фаррелл. Торн бросил беглый взгляд в маленькое окошко.

Китсон кивнула на еще одну комнату в дальнем углу.

— Думаешь, ты своего арестовал? Я имею в виду за похищение?

Торн задумался над ее вопросом.

— Я уже ни в чем не уверен, — признался он. — Если бы ты сейчас спросила, как меня зовут, я был бы в состоянии сообщить тебе лишь предварительные результаты.

Глава шестнадцатая

— Это другая комната, — сказал Фристоун.

Торн кивнул, как будто был поражен.

— А тебя не проведешь, да, Грант? — Он указал на красненький огонек на дальней стене и сообщил Фристоуну: если огонек горит, значит, допрос записывается на пленку и за его ходом следят другие полицейские.

— Ты необычайно популярен, — признался Торн. — Многие с нетерпением хотят поздороваться с тобой, но мы же не допустим, чтобы они набились в такую маленькую комнатушку, правда?

Донован явно хотел, чтобы его присутствие заметили раньше. Он наклонился к своему клиенту:

— И они не хотят, чтобы я заявил, что вас запугала банда огромных, сильных копов.

— Вас тоже не проведешь, да? — заметил Торн. Он секунду-другую молча смотрел на Фристоуна. — Не похоже, чтобы тебя легко было запугать.

— Нельзя поддаваться страху, верно? — ответил Фристоун.

Торн отлично понял, что имел в виду Фристоун — он очень много времени провел в качестве объекта намного более грубого унижения, чем то, которое мог выдумать Торн.

— Тебе уж точно нельзя, — согласился он.

Портер, не отрываясь, смотрела на Фристоуна с противоположного конца стола.

— Вы не слишком хорошо выглядите, — заметила она. Потом обратилась к Доновану: — Вы уверены, что ваш клиент хорошо себя чувствует?

Торн бросил взгляд на камеру, посредством которой, как ему было известно, Хигнетт и Бригсток наблюдали за ходом допроса. Он решил, что они одобрили бы этот вопрос. Портер была права, что хотела исключить на этом этапе любые случайности.

— Нет, если уж зашла об этом речь, он далеко не здоров, — ответил Донован.

Фристоун быстро закивал:

— Мне нужна граммулечка, и я буду в порядке.

Для всех присутствующих было очевидно, что именно нужно Фристоуну. Торн не знал, насколько серьезна его зависимость, «сидит» ли он на кокаине, героине или на том и другом, но в лучшем случае он принимал «допинг» часов семь-восемь назад. Еще немного — и начнется «ломка».

— Мы постараемся управиться побыстрее, а потом вызовем врача, чтобы он вас осмотрел. На самом деле только от вас зависит, как скоро это произойдет.

— За последние несколько часов моего клиента допрашивают уже в четвертый раз! — возмутился Донован. — А я еще не услышал ничего, что могло бы оправдать эти допросы.

— Очевидно, вы спали, когда он угрожал жизни ребенка.

— Не было никаких угроз…

— Когда он признался, что удерживает ребенка против его воли. Проспали?

Фристоун, который, казалось, совсем не слушает, указал на мерцающий красный огонек..

— За нами наблюдают, я прав?

— Прав, — подтвердил Торн.

— Тогда мы не можем здесь проводить встречу. Когда придет Маллен.

— Я думаю, мы бежим впереди паровоза.

— Когда он придет? Он уже едет?

— Сначала вам придется побеседовать с нами, — ответила Портер.

Торн отрицательно замотал головой:

— Нет никаких гарантий. — Он наклонил свою голову поближе к Портер. — Мы совсем ничего не обещаем. Мы вынуждены на это пойти. Да?

По выражению лица Портер Торн увидел, что она поняла. Она медленно повернулась от Торна к Фристоуну.

— Нам нужны гарантии, — заявила она.

Фристоун снова закивал, как будто это было справедливое условие. Условие, которое он с радостью готов выполнить.

— Нам необходима информация о Люке.

— А что он?

— Господи! — взревел Торн. — Догадайся с трех раз!

Он поднял руки в знак извинения под сердитым взглядом мисс Портер.

— С ним все хорошо, — сказал Фристоун.

— А как же насчет всех тех угроз, которые вы высказывали ранее? — Портер говорила тихо, чуть ли не шепотом. — Вы довольно ясно дали понять, что если мы быстро не найдем его…

— Я имел в виду большие интервалы времени: месяцы, годы.

— Ему есть чем дышать?

— Что? Я не…

— У него есть еда? Он связан?

— У него есть еда. Я оставил ему достаточно еды.

— Какой именно еды?

— Бутерброды ну и всякое разное. Знаете — все, что любят дети.

— Тебе ведь все известно о том, что любят дети, — Торн наклонился вперед. — Верно, Грант?

Фристоун открыл и опять закрыл рот.

— Минутку, — встрял Донован. — Не было ни малейшего намека…

Торн, показывая на Фристоуна пальцем, продолжал:

— Он держал в гараже связанными двух детей. Никакого намека. Откуда нам, блин, знать, что он не запихнул Люка Маллена в сервант да еще не привязал его за шею веревкой?

— Клянусь, с ним все в порядке, — Фристоун закрыл глаза и тыльной стороной ладони потер лоб. — Когда сюда приедет Тони Маллен? Мне необходимо с ним встретиться.

— Почему ты похитил его, Грант? — Торн подождал, пока не стало ясно, что ответа он не получит. — Почему нет требования о выкупе? Тебе просто не нужны деньги? Или ты пропустил последнее занятие по курсу вымогательства?

Фристоун цыкал зубом, обдумывая ответ.

— Я буду говорить с Малленом, — ответил он.

Несколько минут после этого заявления все молчали, потом, когда Портер решила прервать молчание, Торн поднял руку, чтобы она подождала.

— Сколько лет Люку Маллену? — спросил он.

— Я точно не знаю, — заморгал Фристоун. — Пятнадцать? Шестнадцать?

— Темные волосы? Или светлые?

— Волосы… темные.

— Во что он был одет, когда ты его похитил?

С каждым заданным Торном вопросом Фристоун становился все более суетливым, он неоднократно бросал взгляды на Донована и все чаще — на Портер.

— В школьную форму…

— Может, прекратим задавать контрольные вопросы? — резко оборвала Портер. — Нам нужно двигаться дальше.

Торн осклабился:

— Все это он мог узнать из газет. У него в парке была газета.

— Мы должны удостовериться, что Люк жив и здоров, — сказала Портер. — Вот что самое главное.

Она взглянула на Фристоуна, чтобы убедиться: он тоже понял, что сейчас главное.

— Он цел и невредим. Я пальцем его не трогал.

— Люк не самый здоровый из детей, — продолжала Портер. — Мы должны проверить его состояние.

— Я заботился о нем.

— Отлично. Это радует.

— Вам нужно немедленно позвать сюда Маллена.

— А как его астма? — не сдавалась Портер. — Приступы были?

Фристоун отрицательно покачал головой:

— Нет, нет.

— Одышка? Именно поэтому я и спросила, достаточно ли ему воздуха.

— Нет, с ним все в порядке.

— Родители волнуются, потому что не уверены, есть ли у Люка ингалятор, но похоже, он ему не понадобился, я права?

— Правы.

— А вам известно, есть ли у Люка с собой ингалятор? Я могла бы успокоить родителей.

Фристоун вновь закрыл глаза, что-то вспоминая.

— Кажется, он упоминал про него.

— Вам известно, как выглядит ингалятор? — Портер попыталась изобразить, нажимая на воображаемый колпачок.

— Господи, конечно, известно…

— Это очень важно, Грант. Нам необходимо знать. У него при себе есть ингалятор?

Легкий и быстрый кивок, но тут замерший на секунду Торн закричал:

— Ты видел ингалятор Люка Маллена?

— Да, видел! Я же сказал! Видел я этот чертов ингалятор! — напряженное беспокойство на лице Фристоуна мгновенно сменилось тревогой, когда он заметил, как расслабились Торн и Портер, когда прекратили задавать вопросы. Он повернулся к Доновану: — В чем дело?

Прежняя работа развила у Донована такую интуицию, какую он никогда бы не выработал на нынешнем месте.

— Полагаю, вы только что дали неверный ответ, — сказал он. — Или наоборот — верный.

Торн взглянул на Портер, потом в объектив камеры, чтобы разделить с двумя начальниками мгновения успеха.

Потом он откинулся на спинку стула. Дело сделано!

После того как Фристоуна увели назад в камеру, они еще несколько секунд сидели, наслаждаясь своей только что обретенной уверенностью. Но каждый отдавал себе отчет, что это чувство, когда ты поступил правильно, вскоре уступит место более привычному — когда некуда дальше двигаться.

Первым подал голос Торн:

— Астма? Это было просто гениально.

— Мы оба отлично потрудились, — отозвалась Портер.

Пару минут они расточали друг другу поздравления с тем, что отлично сыграли в «хорошего и плохого полицейского»! С тем, как заставили Фристоуна поверить, что между ними существует некая натянутость в отношениях. Он с намного большей охотой отвечал на вопросы, которые задавала Портер, чем на вопросы Торна. С тем, что он в конце концов поверил: они хотят лишь подтверждения, а не доказательств.

— В нем столько дерьма, — сказал Торн, — и он готов использовать его для достижения собственной цели. Надо было согласиться, чтобы пришел Маллен.

Портер удивленно подняла брови.

— Теперь о самом главном.

— Как будто нам его не хватает.

— Вопрос номер один в хит-параде: если Люк Маллен не у Фристоуна…

А вот и оно. До боли знакомое чувство…

Сперва Торну показалось, что Бригсток спустился к ним, чтобы самолично похлопать по спине, но выражение его лица не сулило ничего хорошего. Как и выражение лица человека, который возник рядом с ним в дверном проеме, а затем и ворвался в комнату для допросов. Казалось, еще секунда — и полетят головы с плеч.

— Почему мне ничего не сообщили о Гранте Фристоуне? — спросил Маллен. Его вопрос прозвучал нелепо, учитывая то, что ему явно сообщили — в конце концов, каким-то образом он же здесь оказался? После секундного замешательства присутствующих он поправился: — Почему мне не сообщили официально?

Торн встал со своего места и переглянулся с Бригстоком. Он с удовольствием готов был ответить на этот вопрос, хотя, даже уже открыв рот, понятия не имел, каким будет его ответ.

— Ваша роль в этом деле — поскольку вы отец Люка и к тому же бывший полицейский — по меньшей мере, двойственна…

— Бросьте пороть чушь! Где Фристоун?

— Вероятно, сейчас он у тюремного врача, получает дозу метадона.

— Я хочу с ним встретиться.

— Ваши желания — ваше личное дело, — парировал Торн. — Я, конечно, понимаю, что вы и суперинтендант Джезмонд… близкие друзья. Но я не думаю, что ваш приход сюда и попытка указывать, что кому делать, как-то особенно помогут.

Он заметил взгляд Бригстока, предупреждавший: «Будь полюбезнее», но, когда Торн вновь перевел взгляд на Маллена, тот, казалось, немного остыл.

— Можете говорить что угодно, но я бы желал с ним встретиться. Он просил о встрече со мной, поэтому, полагаю, у меня есть на это право.

— Люк не у него, — заметил Торн. — Он сказал, что у него, но мы абсолютно уверены: он просто говорит то, что мы хотим слышать.

— Абсолютно уверены?

— Господи Боже, мы поймали его на том, что он говорил о Люке как об астматике…

На лице Маллена отразилось недоумение.

Вмешалась Портер, чтобы объяснить, в чем дело.

— Мы раньше спрашивали его об Аллене и Тиккел, и он удивил нас. Позже он просто пересказывал то, что мог прочитать в газетах. Поэтому нам было необходимо «скормить» ему нечто особенное, нечто, не соответствующее действительности. Поймать его на лжи.

— Он не наш похититель, — сказал Торн.

Бригсток шагнул к Маллену:

— Вероятно, ты не можешь решить, то ли испытывать облегчение, то ли нет. Я знаю, это тяжело. — Он протянул руку, как будто предлагая проводить его по тому же пути, по какому он и пришел. Но Маллен никуда не собирался уходить.

— Тем не менее я хочу с ним встретиться, — заявил он.

Бригсток опустил руку, которую так намерено проигнорировали.

— К сожалению, не вижу в этом смысла.

— А как насчет его связи с убитой девушкой?

Джезмонд явно держал своего приятеля в курсе всех дел. Торн взглянул на Портер. О связи Аманды Тиккел и Фристоуна им не стало известно ни на йоту больше. О возможности того, что они оба проходили лечение у Нила Уоррена.

— Пока это только предположение, — ответил Бригсток. — И к счастью, наркоманов и советников не так много, как хочет это представить газета «Дейли мейл». Если они и были знакомы друг с другом, это могло быть простое совпадение.

Бригсток произнес свою речь уверенно, но этого было мало, чтобы убедить Маллена. Как, впрочем, и Торна. Совпадения во многих расследованиях играют роль намного более значительную, чем могут себе представить сценаристы и писатели детективных романов, и Торн знал, что здесь они имеют дело не просто со случайным совпадением имен и дат. Он чувствовал, что Фристоун сыграл немаловажную роль в похищении. Но чувствовать — не значит знать. Догадки не вернут Люка Маллена в объятия матери. Пока истинная роль Фристоуна оставалась такой же тайной, как и до его ареста, простое совпадение тоже нельзя было исключать.

Маллен подошел к стулу, положил руки на спинку и заявил:

— Я встречусь с ним здесь. Когда с ним закончит заниматься врач.

Торн старался, чтобы в его голосе прозвучало сочувствие к отцу, у которого пропал ребенок. Он говорил и одновременно размышлял над таким парадоксом: почему то, что делало Маллена отличным копом, сейчас, когда он вышел на пенсию, доставляло всем только лишние хлопоты.

— Это на самом деле невозможно, — сказал он. — Сейчас, когда мы сняли с Фристоуна все обвинения в участии в похищении вашего сына, есть и другие, которые хотят с ним «побеседовать». О небольшом дельце об убийстве, за которое его, собственно, и разыскивали. И эти «другие» и так думают, что мы задержали его слишком надолго.

Торн сделал паузу.

— Вы понимаете, что речь идет об убийстве Сары Хенли? — он наблюдал за реакцией, но это ничего ему не дало.

— В любом случае, — сказала Портер, — этот кабинет не подходит. Он настаивал на частной встрече. Без камер и диктофонов.

— Настаивал?

— Как вы думаете, почему?

— А бог его знает! — Маллен стиснул зубы, на скулах его играли желваки. — Вероятно, так он смог бы снова мне угрожать без свидетелей. Но с каких пор его желаниям стали потакать?

— Вы думаете, что именно поэтому он хотел с вами встретиться? — спросил Торн. — Чтобы угрожать?

— Я предполагал, что речь пойдет о Люке. Я считал, что если он похитил моего сына, то собирается рассказать мне, зачем он это сделал. И сообщить, чего хочет.

— Логично, — кивнул Торн, и судя по его лицу выходило, что такое объяснение — единственно возможное.

— Что же еще может быть? Как вы и говорили, навряд ли он собирался сообщить мне, что вычеркнул мою фамилию из списка тех, кого надо поздравлять с Рождеством.

Торн несколько секунд молчал. Он наблюдал, как побелели суставы пальцев Маллена, вцепившихся в металлическую спинку стула. Наконец он произнес:

— Мы этого так и не узнаем, да?

Сначала Торну показалось, что какой-то звук идет из горла Маллена, потом он понял, что это всего лишь звук отодвигаемого стула. Он видел, как Маллен прикрыл глаза, поднял стул над полом сантиметров на сорок, пару секунд подержал его на весу, а потом поставил на место — с грохотом и криками вроде «о, черт» и «нет». Маллену потребовалась пара секунд, чтобы взять себя в руки и медленно обернуться к старшему из присутствующих. Словно он хотел удостовериться, что больше с ним никто спорить не будет.

— Полагаю, вам лучше вернуться домой, сэр, — сказал Бригсток.

В ответ Маллен одарил Портер и Торна тяжелым, суровым взглядом, затем крутнулся на каблуке и зашагал к двери. Он замер на месте, когда поравнялся с Бригстоком, а затем протиснулся мимо него.

— Не сомневайтесь, я буду жаловаться наверх.

— Ваше право, — ответил Бригсток.

Маллен на шаг приблизился к нему:

— Сколько у вас детей?

— Трое.

Маллен щелкнул пальцами.

— Допустим, что их двое.

Еще один щелчок.

— А теперь вообразите такую ситуацию: вы просыпаетесь, а один пропал. Вы даже на мгновение не можете представить себе, что это значит. Поэтому постарайтесь оставить этот ханжеский тон.

Торн не собирался провожать Маллена — ни до дверей, ни далее, но стало ясно, что не все разделяют его намерения. Торн стоял в коридоре, наблюдая через стеклянные двери, как Маллен переходит дорогу и направляется к БМВ, который был поновее, чем автомобиль Торна. Маллен открыл дверь и пристально взглянул на участок. Оранжевого света фонаря и тусклой лампочки в машине было вполне достаточно, чтобы понять, что за мысли отразились на его лице.

Торн не стал отводить глаза, но задумался: неужели по его собственному лицу так же легко понять, что он думает?

«Блин. Козел, придурок, уродский урод…»

Позже уже трудно было сказать, кому принадлежал голос, звучавший в голове Торна, — то ли самому Торну, то ли его отцу.

Когда БМВ умчался прочь, Торн увидел, что к выходу направляется Китсон. Она учла погоду. Было не похоже, что вечером пойдет дождь, но Ивонна все-таки накинула плащ.

— Бывали деньки и получше? — спросила она.

Понятно — он, как обычно, весь как на ладони…

— Да уж, спровоцировать отца нашей жертвы наслать на мою голову все мыслимые проклятия — не самый умный из поступков. — Он заметил ее удивление. — Я тебе потом расскажу. А как дела у твоего фашиста с кукольным личиком?

— Этот умник хорошо поработал, — призналась Китсон. — Я смогла от него добиться лишь скучающей ухмылки, поэтому не рассчитываю, что он тут же выложит мне имена остальных.

— Значит, на сегодня пока все?

— Пойду порыскаю в цитадели Фарреллов. Мы изъяли кучу всякого разного, я все еще ожидаю распечатку телефонных переговоров, но, возможно, мы что-то упустили. В любом случае, будет прекрасная возможность еще раз мило побеседовать с очаровательными родителями Фаррелла.

Какой-то подросток встал со скамьи, находящейся в маленькой комнате ожидания, и неспешно направился в их сторону. Он был примерно одного возраста с Адрианом Фарреллом, но его кожа, зубы и слезящиеся глаза могли принадлежать и тридцатилетнему мужчине. От него разило пивом и табаком, когда он нагнулся ближе, чтобы попросить у Торна с Китсон сигарету. Они оба отрицательно покачали головами. Дежурный за конторкой твердо приказал мальчишке сесть на место и сказал, что за ним придут через несколько минут.

Торн вкратце пересказал Китсон недавний допрос. Признался ей, что, несмотря ни на что, продолжает считать, что или Фристоун, или убийство Сары Хенли, или и то, и другое как-то связано с похищением Люка Маллена и убийством Аманды Тиккел и Конрада Аллена. Они еще пару минут поболтали. Китсон пожаловалась, что часто заходит в тупик, когда появляется все больше новой информации, а план розыскных мероприятий становится все более подробным.

— Как на топографической карте, когда на ней появляются деревья и кусты, — пояснила она.

— Не беда! — подбодрил ее Торн. — Тебе должно повезти… Найдешь у Фаррелла дома записную книжку и в ней раздел «Остальные участники убийства». Возможно, под кроватью будет лежать и аккуратная стопочка листовок Британской нацистской партии. Тогда можешь смело идти домой и ложиться пораньше спать.

Китсон сперва улыбнулась, потом покачала головой.

— Мне известен ключевой факт: Латиф и Набиль-хан — азиаты. Я не отрицаю того, что данное преступление совершено, помимо всего прочего, на почве расовой ненависти, но я всегда думала, что сексуальный фактор данного нападения важнее. А это значит — уже другая статья.

— Это значит, что Адриан Фаррелл законченный урод, — сказал Торн.

Китсон опять заулыбалась, но эта улыбка напоминала сочувствующую улыбку у постели больного.

— Я лучше пойду, — сказала она. — Посмотрим, откуда это у него.

Торну внезапно пришла в голову новая мысль, и он задержал Китсон еще на минутку.

— Я знаю, что мы это уже обсуждали, но все же стоит держать ухо востро, пытаясь отыскать связь между Фарреллом и Люком Малленом. Вряд ли они играют в футбол на спортплощадке.

— Это как раз входило в мои планы.

— Уж точно «хватаешься за соломинку», но кто знает?..

Когда Китсон ушла, Торн уже собрался возвращаться в свой кабинет, но потом решил подойти к конторке дежурного офицера. Он понимал, что тот слышал, о чем они с Китсон беседовали. Он представил, что молодой констебль смотрит на штатскую одежду как на показатель успешной карьеры, на «убойный отдел» как на завораживающую альтернативу тому, чтобы просто передавать сообщения и получать пинки, постоянно общаться с теми, кто, как тебе прекрасно известно, жалкие хулиганы и пошляки, и самому покрикивать, когда будешь сыт ими по горло.

Торн бросил взгляд на подростка, который продолжал сидеть на лавке, злой как черт, потом опять на дежурного, с которым он несколько раз перебрасывался парой словечек и который, как он знал, был тупым как пробка.

— Лучше беги отсюда, парень.

Констебль расправил плечи:

— Сэр?

Торн постучал по стеклу.

— Потому что у тебя есть это. Подходящий кусок армированной пластмассы между тобой и остальным миром. Убери его — и ты пропал, потому что именно тогда ты поймешь — не о кулаке и дубинке следует беспокоиться. — Он повернулся и пошел к двери. — Если стекло убрать, парень, ты захлебнешься.

К полуночи большинство из пятисот с лишним полицейских, которые работали в Колиндейле в течение дня, разошлись по домам. Конечно, тут остался дежурный старший инспектор и бригада тюремных охранников, но большая часть кабинетов и комнат опустела, и участок приобрел немного сюрреалистическую атмосферу, которая свойственна многим зданиям после окончания рабочего дня: воздух сгустился, ярко-белые стены, казалось, вибрируют.

Торн вспомнил, как однажды участвовал в школьной постановке и репетировал вечером, после того как забежал домой переодеться. Было такое странное и фантастическое, такое бодрящее чувство, когда оказываешься в пустом здании! Он перебегал из класса в класс, заглянул в спортзал в своих широких брюках и сапожищах, прокричал ругательства в глубь темного коридора.

В полицейском участке с наступлением темноты было не так захватывающе, как тогда в школе.

Удивительно, но чем больше становилось свободного пространства, тем сильнее одолевало чувство клаустрофобии, пока там, на улице, еще только готовились преступления, расследовать которые, как ты отлично знал, тебе придется завтра. Разумеется, каких-то преступлений больше совершается днем. Мошенничества совершаются при свете дня, и контрабанда наркотиков, и многие виды краж. Но ночью пышным цветом расцветало насилие, когда жестоко страдали и умирали люди.

Ночью в полицейском участке казалось, что грядет что-то неотвратимое.

Что касалось текущих дел, расследования по ним прекратились до самого утра. Адвокат Адриана Фаррелла настоял на том, чтобы его подзащитного проводили назад в камеру и дали восемь часов поспать. Спустя час то же потребовал для Фристоуна и Дэнни Донован, и поскольку единственный «ключ» к разгадке похищения Люка Маллена пошел спать — ловить уже было нечего. Теперь до утра оставалось лишь одно: пить побольше кофе, потом сидеть без дела, чувствуя себя подавленным и в то же время перебравшим кофеина.

Вид Рассела Бригстока, когда он вошел в кабинет, свидетельствовал о том, что пара чашечек кофе ему не повредит.

— Вы можете отправляться по домам, — сказал он.

— Отличное предложение, — ответил Торн. — Я не против.

Портер встала.

— Вы уверены? — но она уже потянулась за своей сумочкой.

— Вы мне понадобитесь в семь… отдохнувшими. Поэтому я не желаю видеть, как кто-то пропускает на ночь стаканчик в «Дубе».

Торн натянул свою куртку.

— Видеть? Ты что, планируешь подойти туда попозже?

— Я планирую, в конце концов, поехать домой, — Бригсток опустился на стул, на котором только что сидела Портер. — Хотя какой в этом толк?

— Когда вы последний раз виделись со своими детьми? — поинтересовалась Портер.

Бригсток в притворном изумлении посмотрел на нее:

— А у меня есть дети?

В коридоре Торн кивнул офицеру за экраном, тот застенчиво кивнул в ответ и вернулся к своему кроссворду в «Сан».

— Ты как поедешь домой? — спросил он у Портер.

— Должна успеть на последнюю электричку из Колиндейла, — ответила она. — Тогда буду дома через час. В противном случае — на такси.

Торну пришло в голову, что он до сих пор не знает, где живет Портер.

— А куда ты едешь?

— В центр, в Пимлико.

— Я подвезу тебя до метро.

— Спасибо.

Торн дождался, когда они окажутся на улице, за автоматическими дверями.

— Знаешь, у меня есть диван. Милости прошу…

— Ладно.

Они направились к машине. Торн не хотел оборачиваться, к тому же в тени, между уличных фонарей, было невозможно увидеть, как отреагировала на его предложение Портер.

— Понимаешь, я просто подумал, что тебе домой добираться целый час, а я живу тут, в Кентиш-таун. Поэтому мое предложение — хорошая мысль. Как я уже сказал, это всего лишь идея, но ты могла бы поспать лишний часок.

Хотя Торн не мог четко видеть лица Портер, но безошибочно расслышал в ее голосе озорство.

— Лишний часок в кровати — звучит заманчиво.

— Отлично.

— Ладно…

— Как я сказал, я живу в двадцати минутах. И если ты хочешь знать мое мнение, тебе еще повезет, если ты попадешь в Пимлико за час. Поэтому я предлагаю, по крайней мере, лишний час сна.

— Не твоя вина, что это звучит очень забавно, — сказала она.

Глава семнадцатая

Решать сложные задачки было прерогативой Мэгги. Именно она бросала все дела, когда дома возникали непредвиденные ситуации с домашним заданием. Когда Люк и Джульетта были поменьше, ее мужа частенько не бывало дома, но даже после его отставки эта обязанность осталась на ней. И совсем не потому, что ему не доставало ума. В большинстве случаев он был намного сообразительнее ее, но помимо математики — к которой Тони всегда проявлял способности — ответственность за нахождение правильного ответа всегда ложилась на Мэгги. Она знала всех монархов династии Тюдор, могла составить перечень обозначений и атомных номеров большинства химических элементов и пару раз рисовала с обозначениями извилистые долины рек.

Помимо прочего, она отвечала и на другие, более мудреные, вопросы: «Откуда берутся дети?», «Что происходит с человеком, когда он умирает?», «Почему мальчики не похожи на девочек?»

Но никогда еще Мэгги Маллен не приходилось отвечать на такой сложный вопрос: «Мам, с Люком все будет в порядке?»

Она не могла понять, что больше ее гнетет: незнание ответа или неспособность сделать то, что, по ее разумению, сделали бы большинство матерей в подобной ситуации — солгали бы, чтобы защитить дочь.

— Не знаю, ласточка.

И дело было не в том, что Мэгги никогда не обманывала. Обманывала, когда была в этом необходимость. Но она знала, что Джульетта обидится, если с ней попытаются обойтись, как с ребенком. Предпримут неловкие попытки скрыть от нее неприятную правду о том, что происходит. Однако как тяжело иногда бывает выбрать правильную линию поведения! Джульетте было четырнадцать, а казалось, что двадцать один; точно так же она вела себя, когда ей было девять, а казалось, что все четырнадцать. Она всегда давала Мэгги советы, как одеваться, что есть, кто из ее друзей не стоит выеденного яйца — поэтому сейчас глупо было относиться к ней как к ребенку, а не как ко взрослой.

Когда сложилась такая ужасная ситуация…

К тому же было что-то в глазах Джульетты, в ее пухлой, влажной нижней губке, что вызвало у Мэгги воспоминания о кукле, которую ее дочь раньше не выпускала с рук. Вызвало желание схватить Джульетту и обнять так, как она того заслуживала. Что-то подсказало Мэгги, насколько сильно Джульетта нуждается в такой поддержке.

— Мам, а где папа?

— Он отлучился, ласточка. Я не знаю, когда он вернется.

Или, может, сама Мэгги нуждалась в поддержке, нуждалась в утешении, вот только самой ей негде было его искать. Она ненавидела себя за внезапную злую мысль: за то, что осуждала его. Она знала — это непозволительно, и дело лишь в том, что ей не хватает участия. Что ж, ее можно понять и простить.

Каждый раз, бросив на него беглый взгляд, каждый раз, заметив его в дверном проеме, она видела, насколько он подавлен. Насколько высох. Будто он всю свою любовь, всю до капельки, направлял туда, где находился Люк. Разве за это его можно было винить?

И кем бы он ни был, что бы, если присмотреться повнимательнее, о нем плохого ни думали… Господи Боже Всевышний, с ней он едва перемолвился словечком.

— Мам, если Люк мертв…

— Джульетта!

— Пожалуйста, мам, послушай. Я постоянно думаю об этом. Если он мертв, мы всего лишь потеряем незначительную его часть. От Люка так много осталось в этом доме! Неужели ты не чувствуешь?

— Дорогая, он жив…

— Со мной все в порядке, честно. Не думай, что я слишком набожна или еще что — ты же знаешь, это на меня не похоже, — но я на самом деле в это верю. И это на самом деле помогает. Разумеется, будет грустно, нам всегда будет его не хватать, но разные вещи будут напоминать нам, что он здесь. Например, когда мы будем есть ту еду, которую он любил или наоборот — терпеть не мог. Или когда услышим музыку и тому подобное. Нас всегда будут окружать важные детали. Это никуда не денется, я обещаю.

С тех пор как пропал Люк, Мэгги научилась беззвучно плакать. Ей лишь нужно было отвернуться, отойти к окну и взять газету. И хотя слезы катились по щекам, мучительные всхлипы и вздохи она сдерживала у себя внутри, они оставались крепко зажатыми в груди.

Она так поступала, потому что остальным необязательно было это видеть. Потому что это бы все равно не помогало.

Сейчас она тайно рыдала, чтобы быть сильной ради дочери, которая старалась быть сильной ради нее. Она слушала Джульетту, а слезы, которые дочь не могла видеть, бежали по подбородку и стекали за воротник ее ночной рубашки. Мэгги лежала на диване, длинные ноги ее дочери вытянулись поперек ее ног, она смотрела телевизор и думала о запахе сына, о том, как вьются его волосы на затылке. О дырке, которая образовалась внутри нее, — красная и саднящая, как пулевое отверстие.

Мысль о том, что Джульетта совсем взрослая и в состоянии справиться с потерей брата и матери, не принесла утешения.

Мысль о том, что она ее потеряет, была почти невыносимой. Но если с Люком что-то случилось, мысль о том, что она не успела спасти своего первенца, была совсем уж невыносимой.

Когда они ехали на юг в Кентиш-таун, движения на дорогах почти не было. Пустынные шоссе были практически единственным плюсом в небывало ранних утренних часах или слишком поздних ночных.

— У тебя музыка есть? — спросила Портер.

Торн потянулся вниз, стал перебирать шесть компакт-дисков, хранящихся на мультичейнджере, который он установил в передней панели БМВ.

— Что-нибудь из бренчащего кантри?

Торн поднял взгляд, теперь он почти не сомневался, с кем она побеседовала. Он ответил ей своей самодовольной улыбочкой типа «а-мне-наплевать».

— Холланд — покойник. Тебе это известно, правда?

— По правде сказать, я люблю кантри: Гарт Брукс, Шания Твейн…

Торн состроил гримасу, потом попытался найти нужный компакт-диск.

— Ладно, поскольку ты первая начала дразниться, пусть жизнь не кажется тебе медом.

— Кстати, это был не Холланд, — призналась Портер.

— Тогда кто?

Зазвучала музыка: нежная, печальная гитара оттеняла унылые вздохи аккордеона. Потом голос…

— Это кто? — спросила Портер спустя пару минут.

— Хэнк Уильямс…

Портер выглядела сбитой с толку, даже огорченной.

— А он собирается петь?

Когда стрелка на спидометре достигла отметки в сто километров, Торн объяснил, что Уильямс за всю свою карьеру выпустил целую серию альбомов под псевдонимами. Будучи «Люком-скитальцем» он написал и выпустил несколько «повествований» — он проговаривал текст на фоне простого музыкального сопровождения. Некоторые откровенно напоминали блюз, другие были скорее похожи на молитву или проговоренный гимн. Такие моралистические декламации — слишком некоммерческие для музыкальных автоматов и радиоэфиров, которыми известные люди зарабатывали себе на хлеб, — были унылы, но жалостны, совсем не в стиле крепко пьющего отступника, которого боготворили фанаты музыки кантри.

— Чересчур мрачная, — заметила Портер.

— Ты права, — Торн надавил на газ, чтобы успеть на желтый, и повернул налево к Белсайз-парку. — Однако классно иметь второе я. Как считаешь? Иметь вторую натуру, о которой никто даже не догадывается. Которую можно обвинять во всех смертных грехах и заставлять совершать то, что не хочется?

Портер согласилась, что сама идея неплоха.

— А что бы ты сделал?

Он минуту размышлял, потом улыбнулся:

— Было бы неплохо сообщить Тревору Джезмонду, что он не с тем парнем связался. «Прошу прощения, сэр, но вы путаете меня с Кевином-Бестолочью. Или, может, вы считали, что я Роджер-Пофигист». А ты?

Портер тоже задумалась, но на ум ей ничего не пришло, поэтому дальше они ехали молча, слушая «Мужчин с разбитыми сердцами», которую Уильямс с гордостью характеризовал как «самую ужасную и самую ненормальную песню, которую вы когда-нибудь слышали».

Когда они подъезжали к его дому, он сбавил скорость. Привлек внимание Портер к магазинам и местным достопримечательностям, интересным пабам. На Кентиш-таун-роуд он позаботился о том, чтобы показать ей «Бенгальский улан».

— Лучший индийский ресторан в Лондоне, — сообщил он. — Ты любишь индийскую кухню?

Портер кивнула:

— Сомневаюсь, однако, что они осуществляют доставку в Пимлико.

— Я мог бы пригласить тебя в ресторан, — Торн скосил глаза, их взгляды на долю секунды встретились в боковом зеркале дальнего вида. — Там за нами поухаживают.

Когда они достигли дверей квартиры, Торн быстро вошел внутрь, держась на несколько шагов впереди Портер и по пути наводя порядок. В прихожей он ногами затолкал под вешалку брошенные посередине туфли, поправил коврик, убрал пиджак, который небрежно висел на спинке стула. Портер двинулась дальше, пока он остановился, чтобы бросить сегодняшнюю почту к уже лежавшей на столе корреспонденции. Когда он догнал ее в гостиной, она стояла наклонившись и гладила кота, делая вид, что не читала записки, оставленной на диване.

Торн поднял клочок бумаги и прочитал:

— Как зовут твою подружку? — спросила Портер.

— Это писала не подружка, это парень.

Портер удивленно подняла бровь:

— А вот это уже намного интереснее, чем вся музыка кантри.

— Это Фил Хендрикс.

— По-нят-но, — сказала она нараспев. Выдержала паузу. — Хендрикс же гей, я не ошиблась?

Торн притворно ухмылялся, смакуя такой поворот дела и получая удовольствие от проявленного внимания. Он кивнул на диван, где, свернувшись клубочком, уютно расположился Элвис.

— Вот диван-кровать, — сказал он. — Я позже разложу его.

— Прошу прощения?

Он не мог удержаться и улыбнулся ей в ответ.

— Почему я внезапно чувствую себя, как в римейке фильма «Продолжайте, констебль!»? Разве не ты говорила мне, что каждое мое слово записывается? Тогда я говорю: «На фиг!»

Она засмеялась.

— Тут есть что выпить?

Торн попытался казаться строгим.

— Забыла, через семь часов нам на работу? Мы должны быть отдохнувшими.

— Одна рюмочка не повредит, — возразила она, присаживаясь на диван. — Неужели Роджер-На-Все-Наплевать не может пойти и принести нам что-нибудь выпить?

Роджер отправился на кухню и сел на корточки перед холодильником. Он с тоской разглядывал скудные запасы, потом осознал: он понятия не имеет, что собирается делать с этой женщиной, которую пригласил к себе домой, и чем все закончится. Но Торн наслаждался каждой минутой, проведенной с ней. Он прокричал в гостиную:

— Боюсь, выбор небогат: дешевый лагер или дешевый лагер.

— Сойдет любой, — ответила Портер.

Дежурство с десяти вечера до шести утра могло быть как хорошей, так и плохой новостью — в зависимости от того, насколько ты любил трудиться. И — что еще важнее — на какой день недели оно выпадало. В начале недели оно могло пройти относительно спокойно. Но в районах Шепардз-буш, Актон, Хаммерсмит — а проще сказать, везде — люди «оживлялись», когда чувствовали приближение выходных.

Констебль Дин Фотерджил знал, что в тот момент, когда в патрульной машине вас только двое, при желании всегда можно спрятаться. Во всяком случае, на время. Можно растянуть на пару часиков перерыв на ужин, если днем не удалось как следует поспать. Конечно, когда ввели рации, стало несколько сложнее, но, даже если начальству известно, где ты находишься, оно все равно тебя не видит. По крайней мере, пока. Поэтому очень быстро полицейские сообразили — если ты передвигаешься, кажется, что ты занят. Из кафе к палатке с кебабом на боковой улочке. Полчасика с газеткой в одном месте, перерыв от тяжелой работы в другом. Но все это, разумеется, касалось только спокойных ночей.

В ночь же на субботу, как правило, всегда что-то случалось.

В четверть второго ночи, когда раздался вызов, Фотерджил и констебль Полина Колфилд находились возле телевизионного центра.

— Звонил какой-то мужчина из Глазго, сказал, что к нему сегодня днем должна была приехать сестра, но она так и не появилась. Ей за шестьдесят, живет одна, он не может с ней связаться, а нам не звонил, потому что не хотел беспокоить, и так далее. Если у вас свободная минутка, съездите и проверьте, ладно, Дин? Я знаю, что вы с Полиной сидите без дела, читаете газеты.

— На самом деле мы занимаемся ссорой возле метро «Уайт Сити», Скип.

— Я-то тебе поверю. А другие — нет. Я перешлю все данные на терминал.

Как только информация появилась на экране терминала мобильной передачи данных, Колфилд развернула «опель-астру» в противоположную сторону.

Фотерджил покачал головой.

— Спорим на пять фунтов, что она просто забыла о том, что собиралась к брату, — сказал он.

— Ты хороший слушатель, — признался он.

Он поднял фонарь и посветил по всему подвалу, потом, когда мальчик сощурился и отвернулся, опустил его.

— Я знаю, что тебе страшно, поэтому ты наверняка будешь слушать, но я могу распознать, когда люди действительно слышат то, что им говорят, а когда нет. Я много повидал на своем веку, это очень утомляет. Люди просто сидят и пропускают все твои слова мимо ушей. Ничего не слышат. Я вижу, что тебе очень тяжело. Конечно, тяжело. Нелегко слышать то, что я тебе говорю. Просто сидеть, слушать все эти ужасные вещи — и молчать. Может, ты хочешь что-нибудь сказать? Можешь говорить… Я знаю, тебе, наверное, понадобится время, чтобы все осознать. Это естественно. Я оставлю тебя ненадолго одного, но сперва хочу, чтобы ты кое-что понял. Я бы ничего этого тебе не говорил, если бы считал, что ты не сможешь понять. Ясно? Если бы не считал, что ты достаточно взрослый и сообразительный. Я прекрасно знаю, какой ты умный. Поэтому я все тщательно обдумал и решил, что ты уж точно сможешь переварить информацию. И понять. Не то чтобы ты понял все, потому что это лишь фрагменты — я уверен, ты понимаешь, о каких фрагментах я говорю, — и это настолько за пределами того, что ты и я, да и вообще обычные люди воспринимают как норму, что слово «понимание» здесь не вполне уместно.

Разве мое решение не справедливо? Просто кивни, если ты согласен с тем, что я говорю… Хорошо.

Поскольку ты не считаешь, что я получаю от этого хоть малейшее удовольствие, тогда ладно. Ты же знаешь, я не хочу тебя мучить, верно? Я имею в виду, что это не та причина, по которой я это делаю. Я уже причинил тебе достаточно боли — я отлично это осознаю. Я имею в виду все то, через что тебе пришлось пройти в той квартире. Я просто хочу, чтобы ты понял — мотивация моих откровений… пристойная.

Просто ты обязан знать такие вещи. Потому что незнание гораздо страшнее. Потому что в какой-то момент ты с этим примиришься и со временем станешь намного богаче. Понимаешь?

Иногда осознание того, на что способны те, кого ты любишь, — ужасная ноша. Но незнание в тысячи раз хуже.

Он опустился на корточки, когда услышал сопение и шевеление в углу, в который забился мальчик.

— Пожалуйста, не плачь. Я действительно не хотел, чтобы ты расплакался. Извини. Я подожду, пока ты немного успокоишься. Мне сейчас лучше уйти, да?

Он двинулся к двери. Потом снова остановился.

— Я уверен, кое-что можно простить. И ты простишь. Возможно, не меня, и уж точно не все. Но кое-что: те вещи, те наименее ужасные вещи мы совершили не на пустом месте. Я знаю, сейчас ты не сможешь этого понять — сейчас тебе хочется лишь кричать и биться в истерике. Но клянусь тебе, у наших поступков были очень веские основания.

Хочешь орать? Ори — без проблем. Никто не услышит. Поэтому я и снял скотч. Честно сказать, я пойму, если ты начнешь орать. Хочешь что-нибудь разбить? Хочешь вышибить мне мозги? Хочешь, чтобы я просто убрался?

Несколько минут он молчал, потом поднял фонарь и поднес огонь к лицу мальчика.

— Знаешь, а ты всерьез подумай о том, чтобы покричать. Тебе станет легче. Спусти пар.

Он направил свет фонаря на себя, оперся подбородком о стекло и на время задумался.

— Ладно. Возможно, я переоценил, сколько из сказанного мной ты сможешь понять. Я знаю, что информации до черта. Много чего… переваривать. Прежде чем я уйду, может, вкратце повторить основные моменты? Я постараюсь изложить их более доступным языком. А это мысль, как считаешь?

Люк?..

Веселье прекратилось, когда Колфилд заметила разбитое окно. Минут десять они стучали, потом Фотерджил открыл боковые ворота и они обошли дом сзади.

Он заглянул внутрь, пока Колфилд пошла назад к машине за перчатками, фонариком и их полицейскими дубинками.

— Может, лучше дождаться подкрепления, — предложил Фотерджил.

— Ради бога, Дин.

Колфилд просунула руку в окно, пошарила, пока не нащупала замок. И прежде чем она успела открыть дверь, мимо нее пулей промчался кот и исчез внутри дома.

— Господи…

Она шагнула в темную кухню и позвала хозяйку. Фотерджил позвал громче. Потом они постояли, прислушиваясь. Если в доме кто-то и находился из тех, кого там быть не должно, они могли поспорить, что уловили бы какое-то движение, даже если этот кто-то и старался бы быть незаметным. Колфилд нащупала выключатель, включила свет, и они прошли дальше. На сушке аккуратно была расставлена посуда. На полу стояла практически пустая миска, а кот терся головой о дверцы буфета.

Колфилд наклонилась.

— Ш-ш, все хорошо.

— Это ты мне или коту? — Фотерджил выдавил улыбку, но его голос звучал громче, чем обычно.

Они вышли из кухни и оказались в длинном узком коридоре, который заканчивался входной дверью. Через маленькие грязные фрамуги над дверью проникал свет от уличных фонарей, сбоку виднелась лестница. Справа было две двери. Открыв их, они одновременно включили свет в маленькой гостиной и столовой.

— Дин?

Фотерджил просунул голову в дверь и проследил за взглядом Колфилд. Обеденный стол был накрыт к завтраку: пустой стакан, ложка и салфетка, в миске — хлопья, уже покрывшиеся липкой пленкой.

— Пошли…

На стенах вдоль лестницы висели акварели и грамоты в рамках, наверху на маленьком столике вокруг большой корзины с сухими цветами стояли фотографии. К запаху ванили и апельсина примешивался еще какой-то запах. Резкий и насыщенный.

Они зажгли свет, заглянули в ванную комнату и в пустую спальню, потом медленно направились к запертой двери единственной оставшейся неосмотренной комнаты.

— Тебе когда-нибудь приходилось видеть труп, Дин? — спросила Колфилд.

— Брось, она может быть, где угодно. Она могла куда-нибудь уехать, никого не предупредив…

— Дин?

Фотерджил покачал головой. Снял фуражку и поднес рукав ко лбу.

— Все в порядке? Просто успокойся и ничего не трогай.

Запах стал еще сильнее, когда они открыли дверь. Им был пропитан воздух, который они вдохнули, прежде чем Колфилд включила свет.

— Вот черт!..

Она отбросила пуховое одеяло на пол, а ее ночная сорочка обнажила бледные, чисто выбритые икры. Одна рука, откинутая в сторону, свешивалась с постели, а другая была прижата к телу, тонкие пальцы сжимали простыню.

С прикроватной тумбочки была сброшена лампа. Рядом на ковре валялся роман в мягком переплете.

— Дин, как ты?

Фотерджил оглянулся и посмотрел туда, где на туалетном столике стояли фотографии. На многих из них была запечатлена одна и та же женщина: сначала молодая девушка, волосы которой были собраны в черную копну, затем прически и цвет волос менялись. Наконец волосы поседели и поредели, а сама женщина стала увядать и сморщиваться. Фотерджил догадался, что на этих снимках та женщина, которая лежит, скрючившись, в подушках в нескольких метрах от него.

Кот последовал с ними наверх. Колфилд нагнулась, когда он пробирался мимо нее, но опоздала — он уже запрыгнул на матрас, стал тереться о ноги мертвой женщины и громко мурлыкать.

— Черт…

Фотерджил взглянул на женщину на кровати. Ее лицо было того же цвета, что и белая простыня под ней.

— Моя мама последние два месяца жила в пансионате, — сказал он. — Там пахло примерно так же.

Он протянул было руку к кровати, но замер и понимающе кивнул, когда Колфилд повторила свое предупреждение ничего не трогать.

— Воняет, как в комнате у моей мамочки.

Год назад в жизни Торна была женщина, с которой он переспал один раз, но все еще пытался, по разным причинам, вычеркнуть этот эпизод из памяти. Лишь она, Хендрикс и время от времени водопроводчик занимали его ванную, и он совершенно не привык стоять и ждать, пока кто-то ее освободит.

Тома одолевала боль, потому что четверть часа назад он напряг спину, пытаясь разложить диван-кровать. Портер смеялась, пока он ругался и вскрикивал, но когда увидела, насколько ему больно, — пришла на помощь.

— Нужно показаться доктору, — убеждала она. — По крайней мере, узнаешь, что со спиной.

— Покажусь.

— У тебя есть медицинская страховка?

— Нет, но есть деньги. Ну, от продажи отцовского дома.

Деньги, с которыми он не знал что делать. Которые ненавидел. Часть он отдал тетушке Эйлин, пару сотен Виктору, но даже после того, как он рассчитался с налогами, осталась еще кругленькая сумма. Может, пришло время их потратить. Пустить на благое дело, которое бы одобрил его старик.

— Обидно, что ты загробил свою спину не на работе, — сказал Портер. Они подняли металлическую перекладину под подушки, вытащили матрас и загнули ножки. — Тогда министерству пришлось бы отвечать за это.

Она сидела достаточно близко, чтобы он почувствовал запах пива, идущий от нее. Одна рюмочка превратилась в пару бутылочек пивка.

Они сидели и сплетничали о коллегах, о своей работе вообще. Они кратко рассказали о своих родителях и былых отношениях. Торн поделился с ней, что вчера, когда он размышлял о неудачных браках, ему на ум пришли Мэгги и Тони Маллены. Он был удивлен, что впервые (насколько он мог припомнить) ему сразу вспомнился не его собственный брак, а брак других людей.

Портер согласилась, что, вероятно, это хороший знак.

Сейчас, стоя у дверей ванной комнаты, он осознал, что рассказал о себе гораздо больше, чем она. Что — помимо того факта, что у нее веселый нрав и она настоящий профессионал, с которым он мечтает переспать, — ему больше ничего не известно о Луизе Портер.

Торн слышал через тонкую дверь, как она купается, как издает странное жужжание, когда чистит зубы, и решил: ему известно достаточно.

Когда она вышла из ванной, на ней были лишь трусики и одна из футболок Торна. Свои вещи она несла под мышкой. Портер прошла мимо него, слегка зарделась и стала раскладывать блузку с юбкой на стуле около дивана.

— Я куплю тебе новую щетку.

— Я бы поразмышлял над тем, как объяснить на работе, почему ты два дня подряд в одном и том же костюме.

— Они уже привыкли, — ответила она. — Я такая чушка.

Смех Торна перешел в кашель, потом его скрутило от боли.

Подошла Портер и, не сказав ни слова, стала гладить Торна по спине.

— Ой!

Она положила ладонь на его спину довольно низко, чуть выше пояса, и стала растирать.

— Здесь?

— Почти, — ответил Торн.

— Помогает?

— О да…

Зазвонил телефон.

Он обернулся, она убрала руку, и их взгляды тут же стали серьезными, поскольку телефон требовал ответа и оба прекрасно знали, что это вряд ли звонок друга.

Звонил Холланд.

— Думаю, тебе лучше просыпаться, — начал он.

— Мы еще и не ложились.

— Не понял?

Торн прикусил язык.

— Давай, говори, Дейв.

— Патруль из Шепардз-буш обнаружил труп, на который вам стоит взглянуть. Диктую адрес.

Торн огляделся в поисках клочка бумаги. Портер оказалась рядом — с блокнотом и ручкой в руках, затем отошла к дивану и стала натягивать юбку.

— Слушаю…

— Помнишь сообщение, которое я оставлял для Кэтлин Бристоу? — спросил Холланд. — Ну вот мне и перезвонили.