Похищенный рай

Глава 11

Дант немедленно подбежал к Беатрис, привлеченный ее сдавленным возгласом.

— Что такое? Вы поранились? Что случилось? Беатрис не ответила. Она лишилась дара речи. И не могла даже пошевелиться. Просто неподвижно смотрела на тот страшный силуэт, а ветер пел за окном, словно заблудшая душа.

Или, может, это пела потерянная голова?.. Дант фыркнул, но не остановился на этом, а разразился в следующую секунду поистине гомерическим хохотом. Его веселье наконец вывело Беатрис из состояния немого оцепенения. Она резко обернулась и с подозрением посмотрела на него, будучи не в силах поверить, что он смеется над ней.

— Да это всего лишь муляж белошвейки, — проговорил Дант, поднося свечу ближе к страшной фигуре.

При свете вся картина мгновенно преобразилась и перестала быть пугающей. Беатрис почувствовала, что попала в глупое положение.

— Это принадлежало моей матери, — сказал Дант, все еще не оправившись от смеха. — А вы, Беатрис, конечно, подумали, что герцогиня явилась за своей головой?

Беатрис захотелось ударить его. И она даже толкнула его рукой, когда он повернулся обратно к ней, но промахнулась.

— Чепуха! Просто я вздрогнула от неожиданности. И потом, чего вы ждали от меня, после того что наболтали тут про всякие привидения? — Сердце все еще гулко билось в ее груди. Она вздернула подбородок и обошла вокруг Данта. — Вы все еще не оставили надежды отыскать своих солдатиков, милорд?

Он направился от нее в противоположную сторону.

— Нет, я знаю, что они где-то здесь. Мать никогда ничего не выбрасывала. А раз Феба попросила найти их, я их найду. Между прочим, может, они здесь?..

Он не договорил. Раздался ужасающий треск ломающегося дерева. В следующее мгновение Дант исчез из виду. А еще через секунду внизу раздался звук шумного падения. После этого наступила тишина.

Беатрис схватила подсвечник.

— Дант? Где вы? Ответа не было.

— Если это очередная из ваших шуточек, я просто не знаю, что сделаю с вами…

Она вглядывалась в то место, где он только что стоял. Подойдя поближе, девушка увидела, что пол чердака был проломлен и в нем зияла большая дыра.

— О Господи!..

Беатрис бросилась к выходу и торопливо спустилась по лесенке вниз. Там, на лестничной площадке, заваленный кусками сломанных деревянных досок, в облаке пыли растянулся на спине Дант. Он был неподвижен. Беатрис испугалась. «Только бы он был жив!» — промелькнула в голове отчаянная мысль.

— Дант? Вы меня слышите? Он застонал.

— О, слава Богу! — приближаясь к нему, выдохнула Беатрис.

— За что это вы, интересно, благодарите Бога? За то, что я свалился с чердака? — проговорил Дант, потирая затылок. Он попытался сесть. — Наверное, это мне наказание за то, что я посмеялся над вами.

— Не двигайтесь! — обеспокоено вскрикнула Беатрис и, навалившись на него сверху, заставила вновь лечь. Дант не ожидал подобного нападения, и голова его гулко ударилась о деревянный пол. Он застонал громче. — Дайте я посмотрю, может, вы что-нибудь сломали себе!

— Теперь точно сломал.

Беатрис стала торопливо ощупывать руками тело Данта. Его руки, плечи, грудь, живот и дальше, к ногам. Когда ее руки коснулись его бедер, Дант вновь простонал.

— Что, больно? — спросила Беатрис, осторожно пытаясь нащупать своими тонкими пальцами поврежденное место. — Перелом?

Дант схватил ее за руку.

— Больно, да? О Боже, подождите, я сейчас сбегаю за помощью! Я…

Она осеклась, натолкнувшись на его пронзительный взгляд. Дант не двигался и не стонал больше. Он прожигал ее глазами насквозь.

— Нет, Беатрис, нога у меня не сломана, но если вы и дальше будете так дотрагиваться до меня, боюсь, нам потребуется нечто большее, чем просто помощь.

Только сейчас она поняла, о чем он. Тут же вспыхнула и отвернулась.

— О…

— В том-то и дело.

Наступила неловкая пауза, которая продолжалась несколько минут. Рука Беатрис по-прежнему лежала у Данта на бедре.

— По-моему, будет лучше, если вы подниметесь с меня, Беатрис.

— Да, вы правы, милорд.

Но она не двинулась с места и руку не убрала.

— И отпустите, ради Бога, мою ногу. Уверяю вас, с ней все в порядке.

Беатрис только сейчас осознала, что до сих пор не убрала свою руку с его бедра. Она немедленно отдернула ее и поднялась с пола. Девушка ждала, пока Дант последует ее примеру, смущенно глядя себе под ноги.

Дант поднялся и встряхнул головой.

— Вы в порядке? — спросила Беатрис.

— Да, шишку на голове набил, а так все нормально. — Он забрал из ее рук подсвечник и посветил им в потолок на зияющую черную дыру. — По-моему, будет лучше, если я все-таки пошлю завтра утром на чердак слугу, как вы считаете?

Беатрис молча кивнула.

Дант сидел в библиотеке. Огонь камина согревал теплом ноги, коньяк согревал тело. Было поздно. Половину первого ночи часы пробили уже давно. После этого Дант перестал обращать на них внимание. Он не чувствовал усталости, к тому же голова была переполнена разными мыслями, которые не давали заснуть. Дант нередко засиживался в библиотеке по ночам. В такие часы ему думалось лучше всего. В доме тихо, слуги спят — и никаких дел…

Данту все еще трудно было до конца проникнуться мыслью о своем отцовстве. Никогда, даже в самых кошмарных сновидениях, он не видел себя несущим полную ответственность за другого человека. А ведь это был не просто человек, а очаровательная куколка, которая настолько сильно походила на него самого, что Данту становилось страшно. Он хотел иметь детей, но все время размышлял об этом как о чем-то относящемся к отдаленному будущему. В такие моменты он всегда говорил себе и другим: «Когда-нибудь, в один прекрасный день». Или: «Когда я стану старше». Но жизнь распорядилась по-своему, и эта ответственность свалилась на него неожиданно и раньше, чем он предполагал.

Кстати, в те редкие моменты своей жизни, когда он задумывался о детях, ему всегда представлялись сыновья.

Дант вспомнил, как Феба сама себя назвала незаконнорожденной, точнее, с детской невинностью повторила слова другого человека, сказанные в ее адрес, не понимая, в сущности, что они означают.

Но Дант то понимал хорошо. У него не было сомнений в том, что Феба станет в глазах общественного мнения незаконнорожденной дочерью Повесы. Ее подвергнут остракизму, над ней будут смеяться, и она станет расплачиваться за прегрешения своего отца, совершенные задолго до того, как она появилась на свет. Дант все это знал и чувствовал, что не может этого допустить. И не допустит.

Даже король не позволял, чтобы на его внебрачных детях всю жизнь висело клеймо незаконнорожденности. Он просто жаловал их дворянством. У Данта не было этой власти, но он знал, что сделает все от него зависящее, чтобы Феба не страдала из-за своего рождения.

— О, простите. Я и не думала застать здесь кого-нибудь в столь поздний час.

Дант поднял глаза. В дверях стояла Беатрис. Увидев, что она в одной ночной сорочке, он мгновенно почувствовал внутреннее напряжение.

Господи, ну что такого в этой девчонке? Она совершенно не походила на тех женщин, которые всегда ему нравились — темноволосые, как и он сам, высокие, величавые, элегантные и уверенные в себе. Беатрис была полной противоположностью им: невысокого роста, на целую голову ниже его, а волосы трудноопределимого оттенка, белокурые с рыжинкой. Цвет их был непостоянен и менялся с каждым поворотом ее головы.

Она стояла перед ним. Волосы рассыпались по плечам, отливая при свете камина медью. Скромная девичья ночная рубашка с пуговками, доходящими до самой шеи. Он опустил глаза и увидел, что она босая. «Боже мой!» Ему еще никогда не приходилось видеть столь соблазнительной женщины. Дант растерялся.

— Привет, Беатрис, — сказал он, пытаясь не думать о том, что ему хочется, чтобы она сбросила с себя эту рубашку и осталась нагой.

— Я была неискренна, когда говорила, что не думала кого-то увидеть здесь. Я заметила свет под дверью, когда шла сюда. И поняла, что это вы. Я надеялась на то, что это вы.

Дант обязательно поинтересовался бы, что она имела в виду. И он спросил бы, если бы не был занят другим: взгляд его был прикован к ее ногам.

— Вам тоже не спится? — спросила она. Он кивнул.

— Вы думали о Фебе сейчас, когда я вошла, правда? — Не дожидаясь его ответа, она продолжила: — Я поняла это по выражению вашего лица.

Беатрис обошла вокруг него и опустилась в стоящее рядом кресло, поджав под себя ноги. Она уперла локоть в подлокотник и положила на раскрытую ладонь подбородок.

— Вы хотите поговорить со мной об этом?

— А что тут говорить? Просто я размышлял о тех неприятностях, которые появятся в жизни Фебы только из-за того, что ей не повезло родиться моей дочерью.

— Как вы можете так говорить: не повезло?! Мне совершенно ясно, что вы относитесь к ней гораздо лучше, чем тот человек, который до сих пор считался ее отцом. Ведь вы бы никогда не выгнали ее из своего дома, правда?

Дант покачал головой:

— Вы про меня многого не знаете, Беатрис. В прошлом я совершал некоторые вещи, которыми трудно гордиться.

Беатрис посмотрела на него:

— Да, я многого не знаю про вас, Дант. Особенно про ваше прошлое. Но я знаю, какой вы теперь. Вы добрый, благородный и великодушный человек. У вас хватило честности признать, что вы не любили мать Фебы, но вы очень тепло к ней относились и искренне переживали, когда узнали о ее смерти. И к Фебе у вас есть теплое чувство. Я поняла это, когда узнала о том, что вы выгнали из дома эту ужасную мисс Стаутвел. И вот теперь переживаете за будущее девочки.

— Еще бы мне не переживать, ведь именно из-за меня у нее будет такое будущее. Ведь если бы не я….

— Если бы не вы, — перебила его Беатрис, — Фебы вообще не было бы на этом свете, а ее мать не узнала бы счастья, пусть и мимолетного.

— Но что же я могу предложить Фебе? Я не в силах дать ей то, чего она заслуживает. Разве я способен заменить ей мать, которая была ей предана беззаветно и любила больше всего на свете? Больше того, из-за меня у нее могут быть большие неприятности. Ее станут попрекать тем, что она родилась вне брака… — Дант замолчал, потом проговорил: — А какая она красивая, правда, Беатрис? Чудное создание. Такой ребенок, как она, должен быть окружен любовью и заботой, его нужно нежить и баловать. Она заслуживает того, чтобы стать такой, как все девочки: вырасти, выйти в свет. Она заслуживает того, чтобы за ней волочились многочисленные поклонники, чтобы в ее честь сочиняли стихи. Но я могу предложить ей лишь кров и материальную поддержку. Если бы она понимала, что ее ожидает после переезда к настоящему отцу, она, наверное, предпочла бы остаться у маркиза.

— Вы, Дант, можете предложить ей одну бесценную вещь, которой она никогда не дождалась бы ни от мисс Стаутвел, ни от мужа Элизы. Я имею в виду любовь.

Дант покачал головой:

— Нет, все-таки надо было мне слушать…

— Слушать? Что?

— Меня все предупреждали о том, что рано или поздно подобное случится. А я всегда считал себя выше всех этих дружеских намеков. Полагал, что ко мне это не относится. Думал, что уж со мной-то ничего такого не будет. И ошибался. В результате невинное дитя угодило в трясину. В мою собственную трясину.

Дант угрюмо смотрел в огонь камина и ненавидел себя.

Вдруг он почувствовал, что Беатрис встала со своего места. Он поднял на нее глаза и увидел, что она приблизилась и опустилась перед ним на корточки. Ему не хотелось заглядывать в ее глаза, ибо он боялся увидеть в них жалость к себе. В следующую секунду она нежно коснулась рукой его щеки.

— Мне ничего не известно о вашей прошлой жизни, Дант, но я знаю кое-что другое. Вы спасли мне жизнь и, если уж на то пошло, спасли жизнь и Фебе. Только в другом смысле. Не знаю, как для вас, а для меня это многое значит.

С этими словами Беатрис наклонилась к нему и коснулась его губ легким поцелуем. Дант невольно воспринял это как руководство к действию. Он ни о чем не подумал в то мгновение, ибо не хотел ни о чем думать. Просто ответил на ее поцелуй. Желание, которое за последние дни перешло в нем все границы и пределы, дало себя знать сейчас с еще большей силой. Сердце билось в груди, словно кельтский молот, гулкими толчками разгоняя горячую кровь по всему телу.

Дант притянул Беатрис к себе и поцеловал ее в раскрытые губы. Его язык коснулся ее языка, вкусил его нежность. Поцелуй не прекращался до тех пор, пока Беатрис не обняла Данта руками за плечи.

— О Дант… — прошептала она, задыхаясь.

— Боже, Беатрис… — простонал он. — У меня сейчас такое ощущение, что я способен покорить все на свете.

— И способен, — ответила она. Глаза ее блестели, и в них отражался огонь камина.

Дант обнял ее и опустил на ковер перед камином. Беатрис закинула руки ему на шею и принялась нежно гладить волосы. Она поцеловала его в щеку, в ухо, в лоб, а губы Данта в это время блуждали по ее тонкой шее. Он чувствовал своим ртом ее пульс. Боже, какая у нее ароматная кожа. Он на мгновение поднял голову и взглянул ей в лицо.

Беатрис улыбнулась и с поистине неземной невинностью пробежала кончиком языка по пересохшим от поцелуя губам. Грудь ее вздымалась, натягивая ткань ночной рубашки. Верхние пуговицы на воротничке расстегнулись. Девушка словно приглашала его расстегнуть и остальные.

В ту минуту Дант хотел ее больше всего на свете. До звона в ушах. Но при этом он сознавал, что не может, не должен. Он чувствовал, что познает с ней рай на земле, и вместе с тем понимал, что не имеет сейчас на это права.

— Боже, что я делаю? — прошептал он хрипло, уронив голову ей на плечо. Беатрис замерла под ним.

— Что?

Дант поднял голову.

— Я не могу, Беатрис. Не должен. Ведь мне даже неизвестно твое настоящее имя.

— Ну и что?

— А то, что когда память вернется к тебе и ты узнаешь про меня всю правду до конца, то посмотришь на все это иначе. И не простишь меня. Я хочу тебя больше жизни, ты сама видишь, но, если я уступлю своим желаниям сейчас, потом тоже не смогу простить это самому себе.

С этими словами он разомкнул свои объятия и поднялся с пола. Опустив взгляд на ее лицо, он заметил на нем выражение разочарования, тем более что Беатрис не понимала, в чем дело. Дант знал, что, если останется здесь еще хоть на минуту, он пропал.

Поэтому, преодолевая сильнейшее сопротивление своего тела, он повернулся и быстро вышел из комнаты.

Наутро Беатрис проснулась с рассветом. Солнце за окном как раз поднималось над вершинами затянутых туманной дымкой холмов. Данта уже не было дома. Он оставил для нее у Ренни записку, в которой напоминал о своем деловом свидании в Каслтоне и писал, что вернется лишь к вечеру. Он просил также Беатрис показать Фебе дом.

Что она и сделала после роскошного завтрака из яичницы с ветчиной и булочек, которые Беатрис запила чаем, а Феба подслащенным молоком.

Когда они вдвоем отправились на экскурсию по дому, Беатрис сама себе удивилась: оказалось, что она запомнила названия почти всех комнат. Даже Peu de Chose.

— Пю-дэ-Шоуз? — попыталась повторить за ней Феба, когда они подошли к двери. — Что это значит?

— Это значит, что в этой комнате никогда ничего не происходило, Феба. Peu de Chose с французского можно перевести как «что-то незначительное, никчемное».

— Как я, например?

Беатрис остановилась и внимательно посмотрела на девочку.

— С чего это ты взяла, Феба?

— Потому что у меня нет дома. Мисс Стаутвел говорила, что я что-то вроде лишнего и никому не нужного багажа. Меня никто не хочет, но вынуждены терпеть. — Она застенчиво улыбнулась. — Но лорд Морган, мой отец, сказал, что мисс Стаутвел глупая и плохая и что я не должна верить в то, что она мне говорила.

Беатрис опустилась перед Фебой на колени.

— И лорд Морган совершенно прав, дорогая. Не верь ничему из того, что тебе в свое время наговорила эта мисс Стаутвел. Она очень нехороший человек.

Можно задать тебе один вопрос? Как ты думаешь, я плохая?

Феба покачала головой:

— Нет, вы хорошая. Когда я с вами, мне не кажется, что я глупая.

— Потому что это не так. На самом деле ты очень смышленая. Спасибо твоей матери, которая столь многому научила тебя. Если бы она сейчас была здесь, то, я уверена, она сказала бы то же самое. Никчемных людей не бывает, Феба. Вот я, например. Все забыла. Не помню даже, как меня зовут. Но даже в таком состоянии я ощущаю свое предназначение. Как и все люди.

— А что это такое?

— Предназначение — это цель. Скажем, у солнца предназначение — светить людям днем, у дождя — способствовать тому, чтобы в природе все росло. Понимаешь?

— Да, — сказала Феба. — А у меня есть предназначение?

— Конечно. — Беатрис выпрямилась, взяла девочку за руку, и они пошли по коридору дальше. — В последнее время я много думала над этим, Феба. И пришла, наконец, к выводу. У нас с тобой предназначение одно на двоих. Мы оказались здесь каждая сама по себе, но ради одной и той же цели. Дело в том, Феба, что мы с тобой должны спасти твоего отца.