Похитители завтрашнего дня (авторский сборник)

Явление Гоэмона

Совсем не обязательно пережить нечто из ряда вон выходящее, чтобы понять, как бессмысленна наша жизнь.

Думаете, прозрение наступает только в старости? Только у людей, страдающих хроническими запорами и зачитывающихся глубокомысленными философскими книгами? Ничего подобного! Если человек ни с того ни с сего вдруг разругается с девушкой, которую любит вот уже три года, как это случилось со мной, тут-то он и прозревает.

И вообще толчком, помогающим понять бессмысленность нашей жизни, могут послужить самые различные случаи. Например, за полчаса игры в маджонк проиграешь месячное жалованье, начальник устроит тебе головомойку, или недавно поступившая на работу хорошенькая сослуживица совершит прогулку с сыночком директора-распорядителя (учтите, на спортивной машине!), или жена третий раз забеременеет (врачи предсказывают двойню…), да мало ли что еще… Короче говоря, казалось бы, незначительный случай вдруг открывает нам самую величайшую и вечную из истин: жизнь абсолютно и совершенно бессмысленна!

Жалованье маленькое, в трамваях вечная давка, начальник — брюзга хуже любой выжившей из ума старухи, сослуживцы — лизоблюды и подхалимы, отбивные в столовой — тоньше папиросной бумаги, цены — бешеные, политики — лгуны, женщины — идиотки, мужчины — ослы, массовая информация — бред сумасшедшего, налоговое ведомство — пиявка.

Что? По-вашему, не так? А по-моему, как раз так!

В такие минуты кишмя кишащая людьми и машинами огромная столица начинает казаться мне вонючей клоакой, и я подумываю: хорошо бы утопить Токио со всеми домами и улицами в моем собственном плевке… А еще лучше, превратившись в Годзиру или какое-нибудь другое чудище, сковырнуть лапой Токийскую башню, раздавить громаду здания «Маруноути», расшвырять эстакады скоростной железной дороги… Да чего нам мелочиться — жахнуть бы с размаху по старушке Земле, пускай катится в тартарары, за пределы Вселенной!.. Когда я прихожу в такое настроение…

Минуточку… А вы как поступаете в подобных случаях? Напиваетесь? Заходите подряд во все кабачки и пельменные? Или оскверняете дверь полицейского участка?..

А я… — даже признаться стыдно, очень уж бедная у меня фантазия! — Я… взбираюсь на какое-нибудь высокое место и любуюсь пейзажем. Есть пословица: «Высоту любят дурак и дым»… Когда человек мечтает превратиться в Годзиру, очевидно, это признак глупости или, во всяком случае, стремительное приближение к этому состоянию. Впрочем, не такой уж я дурак. С высоты, как говорится, виднее. Смотришь с высоты на огромную столицу и понимаешь, до чего же самодовольны, ограниченны, смешны и безмозглы люди, особенно японцы… Действительно, разве бестолковая планировка и страшная перенаселенность больших японских городов — не плод больного мозга? Достаточно взглянуть на запутанный лабиринт токийских улиц, и сразу становится ясно: тут трудились душевнобольные рабочие под руководством маньяков-инженеров. Гори она ясно, наша дорогая столица! Мне ее совсем не жалко… Сладкое все же чувство, а? Полная раскрепощенность души… Смотришь вот так с высоты и думаешь: поцапался с Кисако — так зовут мою возлюбленную, — ну и что? Велика важность! Тут судьбы столицы решаются, а может, и всей Японии, так уж до ссоры ли мне…

Но вернемся к делу.

Итак, я решил залезть куда-нибудь повыше, чтобы успокоиться после ссоры с Кисако. Но я не собирался подниматься на Токийскую башню или на крышу отеля Отани, ни в коем случае! Чего я там не видел? Сколько раз околачивался — всегда полно народу… Нет, прочь из Токио! И, хоть это было чувствительно для моего кармана, я нанял такси и рванул в Йокогаму. Поднимусь, думаю, на какой-нибудь прибрежный холм или на плато Санъо, поброжу в одиночестве, полюбуюсь видом города и порта.

И вот в Йокогаме, на холме, откуда открывался изумительный вид на порт, я и встретил его.

— Здрас-с-сте! — вдруг сказал кто-то за моей спиной. — Какая есть… иметься… существовать… погода?.. Ты японец, хозяин?

Даже передать не могу, как я удивился. Вечерело. На холме не было никого, ни одной парочки, и вдруг откуда-то из-за дерева прозвучал голос. А уж до чего чудной японский язык! Пожалуй, только ненормальный мог всадить в одно предложение три синонимических глагола подряд, да еще там, где ни один из них не был нужен. Разумеется, я тут же невольно обернулся, и у меня отвалилась челюсть.

Ну и чучело!

Под деревом, скрестив ноги, величественно восседал какой-то коротышка, крепенький, кругленький, как репка. Лицо широкое, лоснящееся — ни дать ни взять лепешка, густо намазанная маслом! — рот от уха до уха, под носом реденькие усики, очки в серебряной оправе, а глаза… Сроду не видывал таких глаз! Правый смотрит вверх, левый — вниз. Редчайший случай двойного косоглазия… Да и одежда…

Выцветшая визитка, на голове — давным-давно вышедший из моды котелок… Это еще куда ни шло, но в сочетании с японскими шароварами и гэта весь наряд как нельзя лучше подошел бы для огородного пугала. Дополняли картину болтавшийся сзади зонтик, прикрепленный скрещивающимся на груди поясом — такие пояса обычно служат для ношения младенцев на спине, — и авоська, из которой торчала какая-то черная квадратная шкатулка. Я так и остался с разинутым ртом, пораженный его необычным лицом и более чем оригинальным нарядом.

— Вы бы… того… этого… подышали хоть чуточку, а? — сказал он скрипучим голосом. — Ты разумеешь или не разумеешь? Ты японец, хозяин?

Ну, думаю, нищий, сейчас клянчить начнет, или бродяжка, или — того хуже — слабоумный… Кто его знает, что он надумал?.. Надо мне поскорее убраться отсюда, пока не влип в какую-нибудь гнусную историю. Но я почему-то оцепенел, ноги не слушались.

— Почему стоишь, слова не вымолвишь? — продолжал он на своем странном японском языке. — Судя по всему, ты, видать, глухонемой? Или умом слабый?.. Ты японец, хозяин?

— Д-да… — пробормотал я хрипло, — японец.

Правда, я не изучал свою родословную, но вроде бы японец.

— И-их, какой я быть, находиться, существовать счастливый! — Он пришел в совершеннейший восторг, глаза его запрыгали вверх-вниз, вверх-вниз. — Успокоил ты мое сердце! Айда за мной!

— Простите, это куда же — за вами?

— Куда, куда… — он торжествующе улыбнулся. — К тебе, в твой дом.

— Ко мне?! — У меня чуть не отнялись ноги. — Но… простите… вы… это… Может, вы мне дядей приходитесь или еще кем-нибудь?

— Не болтай глупостей! Не был и не бывать твоим дядей. Миленький мой, мы с тобой совсем, совсем чужие…

— Зачем же тогда идти ко мне домой? — Я заговорил быстро-быстро: — У меня, знаете, квартирка крохотная — комната да кухня, теснота, беспорядок, постель не убрана, пол не подметен…

— Ибо, — торжественно сказал он, не обращая ни малейшего внимания на мои слова, — ибо мы есть турист! Иностранный турист! А в путеводителе для туристов прописано, черным по белому начертано, что все японцы сверхдобрые, особо к гостям иностранным. Сказано, попав в Японию, просись на ночлег к первому встречному японцу. У нас это именуется, называется народная гостиница. Каждый японец рад делать народную гостиницу для чужеземного гостя.

— Постойте, подождите! — Я совсем растерялся. — Да, конечно, гостеприимство… Есть у нас, у японцев, такая слабость, но… Ничего я не могу понять, вы ерунду какую-то болтаете…

— Да ладно, ладно, не стесняйся! — Он ободряюще улыбнулся. — Эй, хозяин, живо, пожалуйте за мной!

Огородное пугало повернулось и зашагало вперед. Я поплелся за ним, словно привязанный невидимой нитью.

Да, за границей издают такие путеводители… Гнусные книжонки! Самая настоящая развесистая клюква! И куда только смотрит наше Министерство иностранных дел?! В последнее время, правда, спохватились: как это можно, в заграничных школьных учебниках пишут о Японии всякую чушь! Даже апробированные учебники, выпускаемые в Европе и Америке, дают совершенно превратное представление о нашей стране. Там написано, например, что в Японии до сих пор существуют рикши и самураи, которые носят прическу тенмагэ и делают себе харакири. А уж про какой-то паршивый путеводитель и говорить нечего! Одному богу известно, что там понаписали… Но почему я должен это расхлебывать?! Теперь этот оборотень, это чучело поселится в моей комнате.

Ну уж нет, к чертям собачьим!

Что скажут склочные домохозяйки из комитета самоуправления нашим микрорайоном, если этот псих станет жить в моей комнате?.. А главное — Кисако… Узнает она и…

— Эй, постойте! — Я едва догнал его, он катился вниз по склону, как мячик. — Вы… э-э-э… на самом деле иностранец?

— Ага, — он выпятил грудь, — на самом, самом деле.

— Позвольте узнать, из какой же страны?

— Не стоит называть, ибо ты все равно не слышал ее прекрасного имени. Моя страна далеко-далече. А прибыл я на корабле.

— На корабле?.. — Я задумался. — Но… если на корабле, как же могло получиться, что я первый японец, которого вы встретили?

— Могло, могло, ой, могло, милый ты мой!

У меня по спине забегали мурашки. Заладил: «Могло, могло!» Идиот несчастный! Жаба! Человек-реклама! Может, он и вправду до войны этим занимался, потом чокнулся, попал в психиатричку, а теперь сбежал?..

— Э-э-э… — я мялся и тревожно поглядывал по сторонам. Мы уже спустились с холма, здесь попадались прохожие, и мне было стыдно разгуливать в компании этого сумасшедшего иностранца. — Э-э… простите… нельзя ли что-нибудь сделать с вашим нарядом? Он, знаете ли, слишком привлекает внимание…

— Как, вам не нравится моя одежда?! — он сердито глянул на меня разными глазами. — Но я все тщательно продумал. Долго изучал, учил, зубрил современные моды Японии. Пословица твоей страны гласит: «Войдя в чуждое селение, ступай обычно направо…»

— Не так! — перебил я его. — «Войдя в чужое село, следуй его обычаям и правам!»

— Вот я и говорю, — ступай, следуй направо, налево… Но не в этом дело. Как известно, одежда есть дух и сущность страны. Я скрупулезно вырабатывал стиль, который отражает эту самую сущность и одновременно не лишен индивидуальности. А тебе не нравится! И не пойму даже, почему не нравится!.. На себя лучше взгляни: обезьяна, мартышка, макака да и только. Собезьянничал, слямзил, стибрил… под заграницу работаешь! А индивидуальность где?

Пожалуй, он по-своему был прав. Действительно, разве его наряд не выражает сущности современной Японии? Всего понемногу: плохо сидящая европейская визитка, котелок, очки, национальные японские шаровары, гэта… Плюс заморский зонтик, прикрепленный древним, как сама Япония, поясом для ношения младенцев…

Однако это дикое сочетание привлекало внимание прохожих. Хорошо еще, что начало смеркаться. Но когда мы проходили под фонарями, люди останавливались и разевали рты. Я не мог удрать — меня тащила какая-то неведомая сила. Мои щеки алели, как только что распустившиеся розы. «Вот сейчас сверну в сторону, — думал я, — и дам деру». Но не тут-то было! Мои ноги засеменили, догнали чучело и зашагали с ним рядом.

— Гм, небогато у вас в Японии, — пробормотал он, оглядывая дома, стоявшие по обеим сторонам улицы.

— Есть места и побогаче, — обиженно ответил я.

— Неужто? Тогда, значит, придется прочистить гляделки.

Я опешил.

— Простите?.. У вас что-нибудь с глазами?

— Да что с тобой, миленький? Родного языка не понимаешь? Кажется, я достаточно ясно сказал по-японски: придется все осмотреть внимательно.

— Простите, я не думал, что вы такой знаток японского языка…

— А как же! Мы приложили много сил для его изучения. Хотя и были весьма удивлены его сложностью. Пришлось запоминать все подряд, учить наизусть, назубок, зубрить, долбить…

Я пришел в уныние.

Действительно, наша Япония совсем малюсенькая, а сложностей хоть отбавляй. И язык — ничего себе! Одних диалектов сколько. А личные местоимения? Вот, например, личное местоимение первого лица единственного числа «я». Чего проще, кажется? Но нет, в нашем языке целая масса слов, обозначающих это самое «я». Всех и не упомнить… Кроме того, существует еще средневековая и псевдосредневековая фразеология. Мы-то этого не замечаем, а вот иностранцы, изучающие японский, все валят в одну кучу: диалектизмы, провинциализмы, архаизмы, арготизмы… Получается невообразимая тарабарщина, а они думают, что это и есть нормальный современный японский язык. Но самое печальное другое. Наверно, когда японец учит иностранный язык, английский хотя бы, получается то же самое: мешанина из оксфордского, кокни, ирландского, южноафриканского и стандартного английского. А тут еще до смерти хочется щегольнуть какой-нибудь идиомой, пословицей или поговоркой. Жуть! Лопочет японец подобным образом и чуть не лопается от гордости — до чего же я здорово знаю английский язык!..

У меня мелькнула озорная мысль: не свести ли этого иностранца с моим дядюшкой? Дядя в вопросах языка самый настоящий твердолобый консерватор. Его просто корежить начинает, когда он слышит неологизмы и всякие жаргонные словечки. А от такой мешанины у него, чего доброго, будет инфаркт. Впрочем… он ведь каждый день сталкивается с «невозможным, засоренным» языком и ничего, — живет…

— Пусть тебя не волнуют подобные вопросы, — мой иностранец вдруг ухмыльнулся и посмотрел мне прямо в глаза, четко выговаривая каждое слово: — Если возникнет такая необходимость, я буду говорить, строго соблюдая все правила старого литературного языка.

Мне даже нехорошо стало. Мысли мои он читает, что ли?..

Честное слово, это произошло не по моей воле! Очень мне надо, я-то пока еще не сошел с ума… И тем не менее я как марионетка поднял руку, остановил такси, назвал свой адрес. Шофер, взглянув на моего спутника, вытаращил глаза и, очевидно, с большим удовольствием послал бы нас к черту, но было ужо поздно: мы уселись и захлопнули дверцу.

— Ой-ой-ой! — завопил мой иностранец. — Это и есть так называемый автомобиль? Какой дикарский транспорт!

— А ты не очень-то шуми! Дикарский, видите ли!.. Какой уж есть! — шофер явно напрашивался на скандал. — Деревенщина, небось, никогда и в машинах-то не ездил, а туда же…

— А вы пораскиньте мозгами, — иностранец нимало не смутился, — неужели не противно ехать в этом громоздком тарантасе, испускающем страшно ядовитый газ? Да еще полагаться всего лишь на жалкое звериное чутье… Нет, это равносильно самоубийству!

— Не нравится, так давай выходи! — огрызнулся водитель.

— Ш-ш! — остановил я иностранца. — Пожалуйста, не сердите водителя! Может быть, он нас и не высадит, по повезет как камикадзе, это уж точно!

— Надо же, какие кипеть, бурлить, бушевать страсти!.. Досточтимый господин, дозволь услышать твое уважаемое имя! Пошевеливайся, выкладывай!

— Меня зовут Юдзо Тода, — сказал я, едва сдерживаясь, чтобы не завыть от все усиливавшейся головной боли. — Простите, а вас как зовут?

— Гоэмон! — торжественно произнес он.

— Гоэмон?! — я не поверил своим ушам. — Уж не тот ли вы знаменитый средневековый разбойник Гоэмон Исикава?

— Господни Исикава не имеет ко мне никакого отношения. Я — просто Гоэмон. Очень даже славный род, между прочим.

— А-а, значит, Гоэмон — фамилия. Ясно… — Я вытер выступивший на лбу пот. — А имя?

— Имя? — у господина Гоэмона сделалось странное лицо. — Имени нет. Есть номер. Я — Гоэмон № 1 268 911.

А, не все ли равно! Мне было плохо. В голове что-то крутилось волчком. Гоэмон?.. Мало ли какие фамилии бывают у иностранцев? Иногда они звучат для японского уха очень странно, потому что ассоциируются с каким-то определенным понятием.

Вот хотя бы название самой высокой точки Пиренеев, гор на границе Франции и Испании. По-японски это означает… хе-хе-хе… даже и сказать неудобно… Не верите — загляните в атлас!

Вас зовут Гоэмон, господин иностранец? Ну и на здоровье! По сравнению с вашим диким обликом фамилия даже приятная. Впрочем, может быть, вы хотели поиздеваться над японцами, выбрав себе такую фамилию?.. А мне наплевать!.. Меня больше занимало, как избавиться от Гоэмона. Неужели он водворится в моей комнате и превратит ее в «народную гостиницу»?! И мне придется жить под одной крышей с этим, с этим… Нет, еще секунда, и меня хватит кондрашка!

— Итак, славный муж, Юдзо Тода, — Гоэмон протянул мне руку, — теперь мы поведали друг другу наши имена. Скрепим зарождающуюся дружбу крепким рукопожатием!

Обтерев вспотевшую ладонь о брюки, я опасливо пожал его руку. Она была ледяная, шершавая, с короткими толстыми пальцами.

Пальцы!!!

Я заметил это только тогда, когда пожал его руку. У меня перехватило дыхание. Непрерывно возраставшее удивление сменилось паническим ужасом, и я, хоть это и было невежливо с моей стороны, не помня себя, полез в окно.

— Эй, пассажиры! — колючий голос водителя несколько отрезвил меня. — Выходите. Приехали. Сам не пойму, где и как ехали, но приехали. Факт!

— Да вы что? — Я весь обмяк. — Шутите? Мы же ехали минут пять, от силы семь!

— Пять… это точно… Первый раз вижу, чтобы за проезд из Йокогамы до Токио на счетчике всего сто двадцать иен-накрутилось… — таксист говорил запинаясь, глухим голосом. — Не хочу я ваших денег, только поскорей выметайтесь из машины! Это надо ж — два километра… из Йокогамы…

Безмолвный мир

Когда мы вышли из такси, сопровождаемые злобным взглядом водителя, я пошатывался. Может быть, мне снится кошмарный сон?..

Доехать за пять минут из Йокогамы до токийского района Сетая! Да еще вечером, в часы пик!.. По прямой и то километров двадцать будет. А на счетчике — два… И сто двадцать иен…

Нет, не может быть! Чудес на свете не бывает! Это сон… Все мне снится: и сумасшедший иностранец, и головокружительный полет — именно полет, а не поездка! — из Йокогамы в Токио. Два километра… сто двадцать иен… Вот сейчас я проснусь в своей постели, которая никогда не убирается… Ой, как болит голова!.. И тошнит… Нельзя больше так напиваться… С похмелья и не то померещится…

— О чем вы задумались? — сказал, заглядывая мне в лицо, странный человек… иностранец… Гоэмон…

— Все, точка!.. — пробормотал я и махнул рукой, пытаясь отогнать нелепый призрак. — С завтрашнего дня перестаю пить. Клянусь!.. Никогда в жизни… или нет — год, полгода… не притронусь к дешевому виски!.. Сгинь, исчезни! И так тошно, а тут еще ты…

— Ай-ай-ай, нехорошо! — Гоэмон замахал руками, как сигнальными флажками. Глаза у него запрыгали — вверх-вниз, вверх-вниз. — Авто, таксо, таксомотор ехал очень медленно, а заторов было очень много, я и… Ты, миленький, видать, непривычный к передвижению в суперпространстве?

— Замолчи! — завыл я, схватившись за голову. — Чем трепаться, лучше бы нашел мой будильник.

— Будильник? — привстав на цыпочки, Гоэмон заглянул мне в глаза. Я увидел густые волосы, торчавшие из огромных ноздрей. — Не молоти чушь! Ты же не спишь.

— Часы, будильник! — орал я. — Надо, чтобы он зазвонил!.. Тогда я проснусь, и все исчезнет… Прощай, Гоэмон-сан!

— Зачем — прощай? Мы те только что приехали. А ну-ка, раб, пошевеливайся, топай, шествуй, ступай, вступай в свои покои! И я за тобой. Хочу, желаю отдохнуть!

А-а, пожалуйста, куда угодно, куда хотите!.. Все равно где-нибудь в нашем микрорайоне зазвонит будильник, и кошмар кончится. Сколько я за свою жизнь видел снов — и не счесть, но такая чушь пригрезилась в первый раз. Хорошо бы проснуться, не доходя до дверей моей комнаты. Если этот оборотень переступит порог, придется завтра же съезжать с квартиры, не то страхи замучают.

— У-й-й! — диким голосом завопил Гоэмон, то бишь приснившийся мне оборотень, рассматривая здания нашего микрорайона. — Что это за кубики?

— Это наш микрорайон, — машинально ответил я и тут же подумал, что глупо разговаривать во сне, да еще с оборотнем.

— Микрорайон? — Гоэмон недоуменно склонил голову. — Это в каких же смыслах?

— А в том смысле… Короче говоря, микрорайон представляет собой комплекс многоквартирных жилых корпусов… В общем, дома…

— Какие же это дома? Это коробки.

— Никакие не коробки! Современные жилые дома. У нас в Японии еще как дерутся за эти квартиры…

Не обращая внимания на мои разъяснения, Гоэмон извлек из складок штанов старинную дорожную шкатулку для туши и кисточек, рулон туалетной бумаги — ею он, видимо, пользовался как записной книжкой — и великолепным почерком, очень меня удивившим, написал: «Японцы живут в коробках».

Я было запротестовал, стремясь защитить честь моих дорогих соотечественников, — действительно, что же это получится, если каждый иностранец будет делать подобные ошибочные выводы?! Но почему-то раздумал. Ничего, проснусь, и все исчезнет.

— Пошли, — сказал он, пряча шкатулку. — Шагай, маршируй!

Но мне не хотелось следовать за ним. Никому бы не захотелось.

— Послушайте, Гоэмон-сан, — сказал я, — вы бы не желали остановиться в отеле? Я могу подыскать лам дешевый и уютный номер.

— Не желал бы… — поднимаясь по лестнице, Гоэмон посмотрел вверх. — А у вас в комнате кто-то есть.

— Что вы, отсюда не видно, я же на третьем этаже живу, — пробормотал я. — Да и ключ у меня в кармане…

Но когда мы подходили к моей квартире, я испугался. Дверь была приоткрыта, изнутри доносились какие-то звуки.

Что это?.. Сердце сильно забилось.

Единственный человек, у которого есть ключ…

Из глубины комнаты стремительно выскочила Кисако и повисла у меня на шее.

— Милый, прости меня! Я такого тебе наговорила! Специально пришла, чтобы извиниться… Я во всем виновата, я!.. Под вечер так тошно стало, места себе не нахожу… Вот и пришла… просить прощения… Пришла, а тебя нет. Решила подождать. А пока ждала, прибрала квартиру и наготовила кучу вкусных вещей.

Кисако спрятала лицо у меня на груди, должно быть, чуточку смутилась. Ее прямые коротко остриженные волосы щекотали мне щеки, сладкий запах духов «Воль де нюи»[1] кружил голову.

Обычно в подобных случаях я мгновенно начинаю сиять. Все три года мы только и делаем, что ссоримся да миримся. Наверно, потому и не женимся, что боимся расстаться с подобным удовольствием. Но сейчас я не почувствовал никакой радости.

— Ну, мир, да? — Кисако подняла лицо. — В знак примирения…

Прикрыв глаза, она приблизила губы к моим губам.

— Вы что это, кусаться собираетесь? — раздался бесцеремонный скрипучий голос Гоэмона.

Кисако вздрогнула, отпрянула от меня и, вспыхнув, уставилась на незнакомца.

— Прости, я не знала… — она прижала ладони к пылающим щекам. — Оказывается, с тобой гость… Вы вместе пришли?

— Кисако! — шепнул я в полном отчаянии, взяв ее руки в свои. — Я не хотел, чтобы ты пришла слишком рано… Ох, только не это!.. Я хотел проснуться до того, как ты придешь…

— Что ты болтаешь?! — она нахмурилась, потом, глядя за мою спину, сказала медовым голосом: — Ради бога, простите, я вас не заметила. Прошу вас, проходите, пожалуйста!

Непостижимые существа женщины! Им ничего не стоит преобразиться. Вот и Кисако тоже. Когда мы поцапаемся, она пулей вылетает в переднюю и пинком ноги распахивает дверь. Но если в этот момент появляются гости, Кисако чинно приседает и, касаясь тремя пальцами пола, низко кланяется. Прекрасные манеры! Картина в стиле Огасавары.

— Добро пожа…

Ага, она лишилась дара речи! И все же с готовыми выскочить из орбит глазами, с широко разинутым ртом, в котором застрял конец слова, Кисако склонилась в глубоком поклоне.

А скотина Гоэмон и ухом не повел. Перепрыгнув через Кисако, он ринулся в комнату.

Кисако не шевелилась — так и застыла со склоненной головой. Что с ней? Поклон очень уж затянулся. Я коснулся ее плеча и почувствовал, как она дрожит.

— С-с-с… со-о-о… — забормотала Кисако.

— Что?.. Что с тобой? — заорал я, приходя в ужас.

— Со-соли… скорее…

Я бросился в кухню и принес щепотку соли. Она положила ее в рот, пососала, скривилась в гримасе и наконец подняла голову. Из глаз текли слезы, но Кисако уже хохотала как сумасшедшая.

— Тьфу, как горько!.. А это кто? Твой дядя из деревни?

— Да нет, — сказал я, теряя последние силы, — нет… Он… это… понимаешь, сон…

— Сон?

— Ага. Перебрал дешевого виски, вот мне и снится это чудовище… Мне стыдно, что я показываю тебе такой гнусный сон…

— Что ты говоришь? Очнись! — она испуганно взглянула на меня. — Ты пьяный, да?

— Нет, совсем не пьяный… — я говорил медленно, пережевывая каждое слово. — Но, понимаешь, все это сон. Я сплю, и мне снится… Оборотень в обличье «человека-рекламы» — сон… И ты — сон… И сам я — тоже сон…

Кисако капризно надула губы.

— Как тебе не стыдно! Вовсе я не сон и не снюсь тебе! Я же не сплю…

— Что ты там сюсюкаешь — шу-шу-шу? — раздался голос Гоэмона. Он стоял на пороге. Невежа, войдя в дом, не снял ни шляпы, ни обуви. — Что это у тебя? — Он ткнул пальцем в Кисако. — Зверушку держишь? Для забавы? Ну, иди сюда, ишь ты, какое милое, ласковое животное!..

Брови Кисако стремительно взлетели вверх.

— Нет, нет, это… она… — Я захлебнулся словами. — Разрешите представить, моя… э-э-э… невеста Кисако.

— А-а, киска… Это которые мышей ловят, — он понимающе кивнул.

— Да вы что?! Не кошка, а женщина! Кисако ее имя. Мы собираемся пожениться.

— А-а-а, твоя самка, значит!

Я видел, как у Кисако дрогнули губы. У меня снова все завертелось в голове. Хоть бы проснуться! Хоть бы поскорее проснуться! Хоть бы будильник зазвенел!..

— А зачем ты давеча с этой самкой кусался?

Перед глазами у меня поплыли огненные круги.

— Это… это… Ну, как вам объяснить… Это — поцелуй! Так мы выражаем любовь…

Гоэмон тут же извлек знакомый мне рулон туалетной бумаги и размашисто написал: «Самцы и самки в знак любви кусаются».

Кисако, сверкнув глазами, застонала и сжала кулаки.

«Ну хватит, — подумал я, — придется прибегнуть к крайней мере».

— Кисако, дорогая! — взмолился я, хватая ее за руки. — Прошу тебя, минуту терпения! Возьми что-нибудь тяжелое и дай мне хорошенько по голове!

— Да я ему сейчас всю башку расколю! — взревела Кисако. — Как он смеет…

— Пойми, бить его совершенно бессмысленно. Он же продукт моего сна! Ну, умоляю тебя, стукни меня хорошенько!..

Откуда-то доносился тяжелый металлический грохот. Сначала я подумал — в голове стучит. Прислушался. Нет, это был стук парового молота, вбивающего в землю стальную сваю.

Ну, опять началось!

Олимпиада давным-давно кончилась, а дороги все еще ремонтируют… Впрочем, нет, грохот доносится из котлована — неподалеку прокладывают новую линию метро.

К ударам парового молота прибавился оглушительный низкий хриплый вой — сопляк с верхнего этажа крутил «Модерн джаз» на самодельной стереорадиоле. Вот сволочь, ведь каждый вечер запускает! Да еще на полную мощность. Знает, что звукоизоляция в нашем доме ни к черту…

Подумав об этом, я открыл глаза. Я лежал в углу кухни, уткнувшись головой в дверной косяк. Кисако сидела рядом и напряженно смотрела на меня.

Я лихорадочно огляделся.

Его не было!

— Спасибо, дорогая! — сказал я, поглаживая раскалывавшийся от боли затылок. — Ты меня спасла. Я наконец проснулся… Видишь, я был прав — это был сон. А теперь чудовище исчезло.

— Как бы не так! — ответила Кисако довольно сухо. — Сидит в комнате и жрет наш ужин, все, что я приготовила. Да еще вместе с посудой.

Вскочив как ужаленный, я заглянул в комнату. Кисако ничего не выдумала: он с задумчивым видом доедал маленький пластмассовый чайничек для соевого соуса.

Я совершенно скис.

— Значит… он… не сон…

— Что ты заладил — сон, сон! Ты вообще-то соображаешь что-нибудь? Кто он такой? Кем тебе приходится? Зачем ты притащил этого отвратительного человека, этого невежу, эту бесцеремонную, нахальную свинью?

— Не знаю, не знаю! Ничего не понимаю… Я встретился с ним совсем недавно, в Йокогаме… Если только это не сон…

— Хватит с меня! — закричала Кисако. — Только попробуй, скажи еще раз про сон, я тебя ущипну!

— Понимаешь, он иностранец, очень странный иностранец… Подражает японцам, но как-то чудно… Окликнул меня на улице, сказал, что будет у меня жить…

— А-а, вот в чем дело! — в ее голосе послышались зловещие нотки, она засучила рукава. — Все ясно. У тебя слабость к иностранцам, и ты бессовестно врал, когда отрицал это. А сам знай себе кланяешься им в ножки и ловишь каждое их слово! Да как ты смел издеваться над женщинами, попрекать нас, будто мы без ума от всего заграничного?!

— Да нет же!

Мы почти кричали — из-за парового молота и стереофонической радиолы ничего не было слышно.

— Что — нет?! — Кисако уже вопила изо всех сил. — Подцепил какого-то иностранца, неизвестно из какой страны, бродягу, прохвоста и привел к себе жить!

— Нет, да нет же, он сам!..

— Что за шум? — Гоэмон высунул голову из двери и окинул взглядом нашу кухню. — Какая есть, быть шумная страна Япония!

— Да как ты смеешь! — взревел я: нервы у меня в конце концов не выдержали. — А ну катись отсюда ко всем чертям! И можешь думать про Японию что угодно, мне плевать! Можешь даже науськать свое правительство, чтобы оно объявило нам войну! Кому говорят — выматывайся! Не то позвоню в полицию, тебя быстренько препроводят в ваше консульство и вылетишь из Японии в двадцать четыре часа!

От несмолкаемого грохота и злости я совсем потерял голову и, бросившись к телефону, набрал номер полиции.

Но… что-то случилось с аппаратом. Диск крутился совершенно бесшумно.

Наверно, уши заложило. Я помотал головой — никакого эффекта. Посмотрел на Кисако. Лицо у нее было растерянное. Зажав уши руками, она тоже трясла головой.

Ее губы шевелились. Что она говорит? Я ничего не слышал.

Исчез не только голос Кисако, исчез стук парового молота, исчез вой джаза. Я слышал только, как звенит у меня в ушах.

Лишь впоследствии я понял, что этот маленький эпизод был прелюдией к цепи событий, потрясших Японию и не только Японию.

Но тогда я об этом не думал.

Сначала я даже не очень удивился. Бывает же так — зевнешь, и вдруг на секунду закладывает уши. Наверное, и сейчас нечто в этом роде. Я лишь сильнее прижал к уху телефонную трубку.

Но…

Из чрева холодной пластмассовой трубки не доносилось никаких гудков — ни длинных, ни коротких.

Отняв ее от уха, я подул в дырочки, потряс головой.

Молчание.

Повернулся и чуть не столкнулся лбом с Кисако. Она стояла за моей спиной, и губы у нее двигались вовсю, вероятно, она кричала.

— Кисако, что с тобой? — заорал я, но не услышал звука собственного голоса.

Прошло секунд тридцать, прежде чем я это осознал. Как известно, если человек глохнет и перестает воспринимать внешние звуки, свой голос он продолжает слышать. Колебания собственных голосовых связок поступают в нервные центры не только через барабанные перепонки, но и по зрительно-слуховому нерву. И тем не менее…

Я не слышал собственного голоса!

И тут меня охватила страшная тревога. Мне стало жутко.

Неужели в результате выходок этого подлого Гоэмона у меня вышел из строя весь слуховой аппарат?!

Побелев как полотно, я стоял в полном оцепенении. А Кисако, широко разевая рот, продолжала «кричать». Потом начала размахивать руками. На ее глазах блестели слезы.

— Не слышу! — крикнул я изо всей мочи. — Вдруг оглох. Внезапная глухота! — Я чуть не надорвал голосовые связки, но своего голоса не слышал. От натуги у меня посинело лицо. Черт, может, я не только оглох, но и онемел? Естественно, Кисако меня не слышит. Кажется, она на что-то жалуется.

Я показал пальцем на свое ухо и покачал головой. Кисако в точности повторила мой жест. В ужасном раздражении я вытащил записную книжку и размашисто написал:

Она выхватила у меня авторучку и написала на том же листке: «И я!»

Я сжал ее плечи.

— Правда?

Спросил одним лишь движением губ. Кажется, она поняла. Испуганно сжавшись, моргнула, опустила ресницы.

Что за ерунда! Я продолжал сжимать плечи Кисако и, разинув рот, смотрел на нее. Как же так? Мы оба одновременно оглохли? Разве такое бывает?..

Впрочем, очень скоро я заметил, что несчастье обрушилось не только на нас. В моей комнате, единственной, если не считать кухни-столовой, где сейчас находились мы с Кисако, был телевизор. Гоэмон, до последней крошки подобравший наш ужин, сидел там и внимательно смотрел на экран. Передавали, по-видимому, какую-то пьесу, но актеры вели себя странно — разевали рты, метались по сцене, размахивали руками.

Вдруг на экране появилась надпись:

Впрочем, печальную истину открыл мне вовсе не телевизор. Подчиняясь внезапному импульсу, я выскочил из квартиры, почти забыв про диковинного гостя.

Сбежал вниз по лестнице. Двери многих квартир были открыты. Из них выглядывали ошеломленные, перепуганные люди.

Неужели — все?! Быть не может… Или действительно — все?..

На площадке первого этажа перед одной из квартир стояла очкастая дама. На лице то же самое выражение полной растерянности и недоумения. Я схватил ее за руку, потом показал на свое ухо и покачал головой.

На какой-то миг в ее глазах промелькнула тень беспокойства, но дама тут же отошла, гордо вскинув голову.

Меня осенило — надо показать ей страницу из записной книжки, где мы обменялись с Кисако репликами в письменном виде. Я протянул ей книжку и снова печально покачал головой. Она прочитала, на ее лице отразилось изумление и, как это ни странно, явное облегчение. Дама стыдливо коснулась пальцем слов, написанных Кисако: «И я!»

Я содрогнулся и хотел бежать дальше. Но тут она сама схватила меня за руку. Ее губы, кажется, пытались произнести «Подождите!»

Я остановился. Рот дамы быстро открывался и закрывался. Лицо исказилось, она истерически дернула себя за волосы. Потом, догадавшись наконец, что так ничего не получится, выхватила из моего нагрудного кармана авторучку, из внутреннего — записную книжку и, разбрызгивая чернила, поспешно написала:

«Вероятно, — написал я, — но почему — не знаю».

Прикрыв глаза, она облегченно вздохнула. В моей записной книжке появилась новая строчка:

Сунув мне в карман авторучку и записную книжку, она ретировалась в свою квартиру.

Признаться, я удивился. И, пожалуй, даже восхитился. Выходит, для подобных дамочек, поглощенных своими мизерными домашними делами, важно не что случилось, а с кем случилось. Будь то хоть черная оспа, они до смерти обрадуются, если «не только наша семья».

Но мне недолго пришлось восхищаться очкастой дамой. На меня налетела Кисако, очевидно выскочившая на лестницу вслед за мной. Глаза у нее были гневные.

Но как я — оглохший и потерявший голос — мог объяснить ей ситуацию? Напрасно я разевал рот, как задыхающаяся рыба, и шлепал губами — ты, мол, с ума сошла! Эта бабуля без моего ведома полезла ко мне во внутренний карман. И вообще что у меня может быть с этой старушенцией? Ей только внуков нянчить!..

Задыхаясь от ярости, не слыша моих слов, Кисако пулей вылетела на улицу. Я — за ней.

Солнце уже зашло. Передо мной лежал наш микрорайон, точно такой же, как всегда.

Четкие силуэты выстроившихся в одну линию прямоугольных зданий, светящиеся окна, бледно-зеленое сияние ртутных ламп, прямые улицы, дорожки для разворота машин, на западе — красные отсветы вечерней зари, на востоке — зарево неоновых огней, а в отдалении, за домами, — строящаяся шоссейная эстакада в разрезе; в свете прожектора стальной каркас, леса, высокая башня парового молота, огненные змейки проносящихся машин и автобусов и где-то совсем далеко время от времени наплывающие фонари электричек…

И все же наш микрорайон изменился.

Это был безмолвный мир. Мир без единого звука. Мир, похожий на кошмарный сон.

О, если бы исчезла эта проклятая тишина! Если бы она не висела над прекрасным вечерним пейзажем, не лежала камнем на сердце, не отдавалась отвратительным звоном в ушах!..

Я вертел головой, наклонял ее то вправо, то влево, то вперед, то назад — бесполезно. Звуки так и не появились.

В этом безмолвии было что-то зловещее, жуткое. Паровой молот, как и раньше, падал на стальную сваю, каждый раз изрыгая облако пара, но удар не сопровождался оглушительным грохотом, от которого так и хочется втянуть голову в плечи. Не было ни беспорядочного городского шума, ни унылых гудков электричек, ни шороха шин по асфальту.

Все звуки умерли.

На улице я всем своим существуя ощутил размеры постигшего страну бедствия. Да, внезапная глухота поразила не только нас с Кисако, не только обитателей нашего дома и не только наш микрорайон. Безмолвие, очевидно, распространилось далеко за его пределы.

Из всех подъездов выскакивали растерянные люди, точно так же, как я, вертели головами, озирались, бессмысленно шевелили губами, размахивали руками. И все же, несмотря на это необычное оживление, ночная жизнь постепенно угасала, словно испугавшись внезапной тишины.

Паровой молот в последний раз опустился на сваю и остановился. На освещенных прожектором лесах замерли крохотные человеческие фигурки-муравьи. Наверно, они тоже крутили головами и воздевали руки к небу… Поток автомобилей, несколько минут назад мчавшихся на полной скорости, вдруг заколыхался и стал рывками останавливаться, словно густеющая лава.

Страшный мир без единого звука!

Безусловно, любой, кто внезапно очутится в этом мире, растеряется и, охваченный тревогой, замрет хоть на секунду.

— Осторожно!

Я невольно закричал. Не мог не закричать, хоть и понимал, что никто меня не услышит.

Кисако, ослепленная ревностью — она приревновала меня к очкастой даме, вспыхнула, как порох, помчалась куда глаза глядят, а теперь, возможно, уже раскаивалась (такой уж у нее был характер, никогда я не встречал столь вспыльчивой и столь отходчивой женщины), — быстро перебегала улицу как раз в том месте, где был разворот.

В эту минуту проезжавшее мимо такси сделало крутой вираж и на большой скорости вышло на разворотную полосу. Было видно, как водитель, откинувшись назад, изо всех сил жмет на тормоза и бешено колотит по кнопке сигнала.

Разумеется, Кисако ничего не слышала — ни шума мотора, ни гудков, ни визга тормозов за спиной. Она даже не оглянулась.

Водитель до отказа выжал руль, но машина двигалась по инерции, накренившись на одни бок и чиркая по воздуху колесами. Опоздай я хоть на секунду, и передний бампер ударил бы Кисако в спину. Не знаю, как я успел одолеть пятнадцать метров, отделявших меня от Кисако, — кажется, это был гигантский прыжок… Я налетел на нее сзади и изо всех сил весом своего тела швырнул на газон.

Покатившись вместе с Кисако по траве, я краем глаза успел заметить, как машина врезалась в фонарный столб. Ужасное зрелище! Сталь ударяется о сталь, смятый капот встает дыбом, колеса еще крутятся. И — ни звука. Словно смотришь немой фильм.

Потом я увидел гневные глаза Кисако. Растрепанная, перепачканная землей, она приподнялась и, поняв, кто бросил ее на газон, влепила мне звонкую, то есть беззвучную пощечину. Но в следующее мгновение увидела разбившуюся машину, задрожала, взяла ладонями мое лицо и повернула его к себе.

Губы Кисако шевелились, я прочел: «Прости!» Беззвучно зарыдав, она обхватила мою шею и крепко прижалась ко мне щекой. Все ее лицо было в земле, как у крота. Нельзя сказать, чтобы я испытал большое удовольствие. Однако ее испуг, сдавленные рыдания и нежность явились своего рода вознаграждением за мой героический поступок.

Кто-то грубо тряс меня за плечо. Я обернулся. Таксист, красный как рак, с огромной шишкой на лбу, что-то орал. По привычке, разумеется, — ведь он сам не слышал собственного крика. Я показал на свои уши, покачал головой. Он, кажется, растерялся, поковырял в ушах и вдруг весь затрясся — прокашливался, что ли…

Но мне было уже не до таксиста. Глядя на изуродованную машину, совершенно потрясенный, я подумал: каких же размеров достигнет обрушившееся на нас несчастье, до каких пределов распространится этот… этот «феномен исчезновения звука»?

Если звуки навсегда исчезнут из мира, какое влияние окажет это на развитие общества?..

Вдруг меня охватило страшное беспокойство. Я вскочил, оторвав от себя все еще плачущую Кисако.

В чем дело?.. Я терялся в догадках. То ли я внезапно оглох, то ли исчез сам звук?..

Впрочем, это не так уж сложно проверить. Надо поскорее пойти на работу, взять измерительные приборы и… И тут я весь задрожал, словно меня с ног до головы окатили ледяной водой.

Я работал в фирме, выпускавшей теле– и радиоаппаратуру, магнитофоны, стереофонические установки, телефоны, интерфоны и прочие средства связи!

Пояс безмолвия

Вероятно, очень многие запомнили эту дату — 4 августа 197… года. Вечером, в 19 часов 12 минут вся Япония была поражена внезапной глухотой. Из газет известно, что это диковинное явление, впоследствии получившее название «Пояса безмолвия», распространилось далеко за пределами Японии. Пояс безмолвия шириной около шестисот километров протянулся с северо-востока на юго-запад по всему земному шару, полностью захватив Японские острова.

Самолеты и пароходы, находившиеся в этой зоне, сразу потеряли связь с землей. Обеспокоенные радисты тщетно посылали в эфир сигналы о помощи. Радиоволны прорывались через Пояс безмолвия, но в самом Поясе обычные средства связи не работали — ведь и радиосигналы, и азбука Морзе воспринимаются на слух. За пределами зоны никаких изменений не наблюдалось, так что опасность была не так уж велика. Однако все же не обошлось без катастроф. Внезапно оглохшие и онемевшие суда и самолеты, естественно, искали убежища в ближайших портах и на ближайших аэродромах. Несколько судов при входе в гавань столкнулись и затонули. Разбился десяток самолетов, потому что по радио не могли скорректировать посадку.

В первые минуты всех охватила паника. Через десять часов установили, что Пояс безмолвия распространяется лишь на ограниченное пространство. Началась эвакуация всех самолетов и судов, находившихся в этой зоне. А еще через двадцать четыре часа все пилоты и капитаны получили письменный приказ избегать опасной зоны.

Правда, узнал я об этом гораздо позже.

Судам и самолетам было все-таки легче: они могли уйти из Пояса безмолвия. Людям, вынужденным оставаться на месте, приходилось значительно хуже.

Больше всего страдали японцы и жители прочих островов. На материке еще можно эвакуировать население за пределы Пояса, а в Японии такой возможности не было.

Итак, 4 августа 197… года в 19 часов 12 минут вся Япония внезапно погрузилась в мертвое молчание.

И ни один человек не мог предугадать этого заранее.

Что же с нами будет?.. К каким непредвиденным изменениям в жизни общества приведет отсутствие звука?..

Дорожными катастрофами дело не ограничится. Пожалуй, сейчас даже нельзя предсказать ущерба, который нанесет нам безмолвие.

У меня проснулась профессиональная тревога, точнее, жалкая тревога служащего, боязнь потерять работу. Ведь наша фирма выпускает различные приборы связи, аппаратуру, производящую и воспроизводящую звуки.

«Какой кошмар, — подумал я, — что же будет с нашей фирмой?!» Должно быть, я думал вслух, и даже не думал, а беззвучно орал.

В сознании пронеслись зловещие слова: сокращение личного состава… увольнение… банкротство… безработица…

Меня охватило безумное нетерпение, и я, оставив Кисако лежать на газоне, бросился через разворотную дорожку.

У Кисако было испуганное лицо, кажется, она что-то кричала, но я, разумеется, не слышал.

Может быть, ребята из технического отдела — они всегда засиживаются допоздна — установили причину этого странного явления? Чем черт не шутит, ребята в техотделе дотошные… А еще хорошо бы разузнать, что думают по этому поводу столпы нашей фирмы…

Опомнился я только в кабине телефона-автомата, по ту сторону дорожки. Ну и дурак! Ведь телефон не поможет. Даже если я и соединюсь, все равно не услышу ни гудков, ни голоса.

Держа в одной руке десятииеновую монету, в другой телефонную трубку, я замер. Мой лоб покрылся испариной.

Голос!.. Звук!..

Как страшно!.. Какая беда на нас обрушилась!.. Если это надолго… Тыльной стороной кисти я вытер лоб.

Телефоны пришли в полную негодность… Да и радио тоже… Телевидение наполовину парализовано… Звуковые сигнальные устройства стали детскими игрушками…

Холод лизнул мне шею. Поднялась тошнота, словно я заглянул в бездонную пропасть. Я пошатнулся и схватился за стену кабины. И только тут понял, почему вдруг стало холодно моей шее. Это был не только страх.

На пороге кабины стояла Кисако. В открытую дверь врывался поток холодного вечернего воздуха. Раньше бы я услышал, как она подошла, а теперь…

— В чем дело?

Кисако спрашивала губами, глазами и бровями. Не дождавшись ответа, дернула головой. Вытащила из кармана губную помаду и написала на стене кабины: «Что ты собираешься предпринять?»

Взяв у нее помаду, я написал: «Пойду в нашу фирму. Ребята из техотдела…»

Тут она вырвала у меня помаду и, сердито нахмурив брови, размашисто написала: «Не нажимай так сильно! Это очень дорогая помада. Что от нее останется?»

Странные все-таки существа женщины! Губная помада, действительно, уменьшилась чуть ли не наполовину — очень уж Кисако расписалась, да и нажимала изо всех сил.

Обняв за плечи готовую расплакаться Кисако, я вышел из телефонной будки.

Если телефон не действует, придется идти на работу, ничего другого но остается. Конечно, неплохо бы вернуться домой и посмотреть телевизор — пусть нет звука, но надписи-то передавать можно. Однако мне хотелось поскорее попасть в фирму.

В техотделе у нас самые лучшие специалисты. Да и лабораторное оборудование первоклассное… Вполне возможно, что ребята…

Вдруг Кисако схватила меня за плечо и взмахнула рукой. Я невольно отшатнулся — сейчас влепит пощечину! Но на сей раз она не собиралась меня лупить, кажется, просила подождать ее здесь, на улице.

Оставив меня у подъезда, Кисако поднялась на третий этаж, в мою квартиру, и тут же вернулась с сумочкой. Открыла сумочку, вытащила несколько палочек мела, дала мне половину.

«Возьми, — написала она на фонарном столбе, — пригодится, как же иначе разговаривать?»

Кисако работала преподавательницей в школе по подготовке в высшие учебные заведения и всегда таскала с собой мел. Ее внезапная находчивость умилила меня почти до слез. Я притянул ее к себе и поцеловал.

И вдруг вспомнил бесцеремонного гостя, назвавшего поцелуй «кусанием».

«Что с Гоэмоном?» — написал я на столбе.

«Спит как мертвый. Я пойду к себе домой, хочу посмотреть, что там у нас делается. Не могу находиться под одной крышей с этим ужасным типом!»

«Правильно! Иди. А я, как только вернусь, вышвырну эту скотину к чертовой матери!»

«Ладно, посмотрим. Лучше поскорее иди».

Я еще раз крепко обнял Кисако и, «покусавшись» с ней, побежал по ночным улицам.

Нет, никогда не понять мне женской души! Даже душа моей возлюбленной — загадка. Дорогую помаду таскает в кармане, а паршивые мелки хранит в сумочке. Или это профессиональная привычка? Вряд ли, просто нервная система у женщины устроена по какой-то совершенно неведомой мужчинам схеме…

Ночные улицы Токио выглядели довольно странно и, пожалуй, даже жутко. Впрочем, именно этого я и ожидал.

Машины ехали страшно медленно. Люди шли, тревожно озираясь по сторонам. Входили в дома и тут же снова выходили на улицу, пытаясь понять, что происходит. Поглядывали на небо, качали головами, прочищали уши, неуклюже жестикулировали.

Какой-то младенец бился на руках у матери и отчаянно ревел. Разумеется, об этом можно было догадаться только по сморщенному, залитому слезами личику и широко раскрытому, еще беззубому рту. Мужчина, задрав голову, безостановочно шлепал губами, посинев от натуги. Понятно — орет во все горло, хотя сам понимает, что никто его не слышит. Может быть, уже спятил… Или просто-напросто зевает?.. Во всяком случае, пока я глядел на него, на меня напала страшная зевота.

Глаза у всех были растерянные, тревожные, вопрошающие.

Трамваи и автобусы продолжали ходить, но двигались необыкновенно медленно и абсолютно беззвучно — гигантские черепахи из кошмарного сна.

Огромная столица, полчаса назад изнемогавшая от невероятного шума и грохота, сейчас погрузилась в жуткое безмолвие. Тяжелая замедленность движений, тишина — словно на дне морском. Если бы стать вдруг зрителем, а не действующим лицом, пожалуй, было бы даже интересно наблюдать эту совершенно необычную картину.

Я вгляделся в тень, мелькнувшую над головой, и увидел большой пассажирский самолет. Распластав черные крылья, он скользил по воздуху, словно зловещая сказочная птица. Мигали красные и зеленые бортовые огни. Шасси были выпущены. Серебряные лопасти четырех пропеллеров отражали свет городских фонарей. И — ни звука, несмотря на такой низкий полет.

Он сделал круг, очевидно, заходил на посадку. Я представил себе встревоженного пилота, тщетно вызывающего по радио аэродром, перепуганных насмерть пассажиров, и мне стало не по себе.

Участились дорожные катастрофы.

Конечно, глухой водитель гораздо лучше слепого, но при полной, абсолютной глухоте, очевидно, все реакции заторможены, ослабевает шоферское чутье.

Что же будет?..

Этот вопрос все больше и больше мучил меня.

Когда я добрался до электрички, моя тревога увеличилась. У билетной кассы была страшная давка. Какой-то мужчина прижал контролера к турникету у выхода на платформу и тряс его как пустой мешок.

И опять же — ни крика, ни ругани, ни топота ног. Гнетущая тишина усиливала чувство тревоги и беспомощности.

Я ехал в переполненном, подрагивающем на стыках, онемевшем вагоне. Ехал в центр онемевшего города. И вместе с другими немыми пассажирами неотрывно смотрел на мерцавшую в небе световую дорожку — последние известия:

«Плакатное» заседание парламента

Измучившись до последней степени, несколько раз чуть не угодив под машину, я наконец добрался до фирмы. В тот самый момент, когда я собирался нажать ручку двери, какой-то человек выскочил из окна и бесшумно шлепнулся на тротуар.

Я подбежал и приподнял его. Это был наш сотрудник из коммерческого отдела. На голове у него набухла огромная шишка. Изо рта шла пена. Глаза закатились.

Я стукнул его парочку раз по спине, и глаза встали на место. Он энергично зашевелил губами. Разумеется, я ничего не слышал. Порылся в кармане, протянул ему мелок. Он сунул мелок в рот — думал, сигарета — и попытался прикурить. Совсем ошалел! Руки у него дрожали. Я отвесил ему хорошую оплеуху, он проглотил мел и наконец пришел в себя.

Пришлось дать этому кретину еще один мелок. Дрожащей рукой он нацарапал на тротуаре:

«Я умер?»

«Нет, но скоро умрешь — ведь ты проглотил мой мел, — написал я рядом. — Пока ты отделался хорошей гулей на твоей дурацкой башке».

«И все-таки я умер! Я же выбросился из окна…»

«Совершенно верно, из окна первого этажа. Успокойся!.. Что в фирме?»

«Все боссы здесь. Беззвучно галдят, — он посмотрел на меня взглядом загнанного зверя. — Президент и все члены совета дирекции хватаются за головы. Конец нашей фирме! Восемьдесят процентов наших изделий полетит на свалку. На черта они, если звук исчез?.. Радиоприемники, телевизоры, магнитофоны, микрофоны, громкоговорители, стереофоны, электроорганы, электрогитары, интерфоны, аппараты для подслушивания, пластинки, погремушки, хлопушки, сирены, шум, гам…»

«Заткнись! — написал я. — Как-нибудь образуется. Телевизоры будут покупать. Увеличим производство телетайпов, аппаратуры для фототелеграфа».

«Как бы не так! Фирма обанкротится, нас выкинут на улицу. Я пятнадцать лет кормлюсь звуковоспроизводящими аппаратами. А теперь что я должен делать?»

«Не знаю. Попробуй кормиться детскими книжками для младшего возраста, с картинками. Тоже неплохая жратва…»

Нытик несчастный! Я хватил мелом о тротуар и влетел в подъезд. Как трудно общаться письменно! У меня заболели пальцы. Голосовые связки и мышцы шеи устают не так быстро.

Вахтер, дядька преклонного возраста, сидел на стуле прямо посреди прохода. На груди у него висел картон с надписью:

«Предъявляйте ваше лицо! Я ничего не слышу, мой слуховой аппарат сломался».

Увидев меня, вахтер ухмыльнулся. Он был туг на ухо, а его слуховой аппарат постоянно барахлил. Наши сотрудники вечно над ним подтрунивали. Предлагали отрегулировать слуховой аппарат или заменить новым — должна же была фирма поддержать свою репутацию! — но старик упрямился. Сейчас, очевидно, он был на верху блаженства.

Оглядев коридор, я понял, что попал в настоящий ад. Несмотря на гробовую тишину, все стояло вверх дном. Повсюду горел свет. Служащие носились как сумасшедшие. Стены были сплошь исписаны — мелом, карандашом, чернилами, тушью, пастой — всем тем, что пишет.

«Говори громче, не слышу!»

«Где начальник отдела? Хочу подать заявление об уходе».

«Умерь свою прыть, дурак! Тише едешь — дальше будешь».

Была даже надпись «Я люблю тебя!»

Была совершенно непристойная картинка, составленная из букв.

Сворачивая в сторону, я чуть было не налетел на рыдавшего человека. Он держал в руках футляр с музыкальным инструментом. Из кабинета звукозаписи в конце коридора выходили музыканты. Все они плакали. Бедняги! Пожалуй, им хуже всех.

Я заглянул в кабинет звукозаписи. В нос шибануло спиртом. Там было полно народу. Все пили виски прямо из горлышка.

Пьяный барабанщик дубасил медными тарелками по барабану. Пианист колотил кулаками по клавишам. Щеки тромбониста чуть не лопались — так отчаянно он дул в свой инструмент. У меня вдруг заболели уши, я зажал их ладонями — фантомные боли, как после ампутации конечностей…

В техническом отделе тоже было неспокойно. Но инженеры, хоть и прикладывались время от времени к бутылке, все же не отходили от своих приборов и аппаратов.

Я схватил одного за рукав, хотел написать вопрос на столе мелом, но заметил, что кто-то уже опередил меня: точно такой же вопрос красовался на спине сидящего рядом сотрудника. Испортили рубашку, гады, ведь несмываемыми чернилами написано! Я ткнул пальцем в погибшую рубашку:

«Что, собственно, происходит? Установили причину?»

Инженер, дохнув перегаром, указал на противоположную стену.

Там было написано тушью, великолепным почерком:

«Причины в настоящее время исследуются, однако пока еще ничего не ясно. Удалось установить только одно: феномен исчезновения звука возник в результате вытеснения звуковых волн какими-то другими волнами непонятного происхождения. Кроме того, не исключена возможность паралича органов слуха. Дальнейшее изучение и объяснение этого странного явления, к сожалению, вне нашей компетенции…»

Я пошел туда, где собралась большая толпа. Сотрудники смотрели телевизор. На экране каждые пять минут появлялись титры: «Простите, не можем дать звук, просим подождать!» В интервалах передавали новости недели, наспех написанные на листах бумаги разного формата. Иногда появлялся онемевший диктор и с видимым напряжением писал мелом на доске очередное срочное сообщение.

В последнее время у нас все чаще и чаще поднимался вопрос о неприлично низком уровне языковой культуры дикторов телевидения. Но писали они, оказывается, намного хуже, чем говорили. В жизни не видел такого количества ошибок!

«Дарагие зрители! Правительство сичас сазвало экстренное засидание парламента. Транслируем это засидание», — прочитал я, и на экране появился зал парламента.

Легко сказать — организовать экстренное заседание парламента чрезвычайного созыва при полном отсутствии средств связи! Тем не менее зал не пустовал. Половина депутатов сидела на своих местах. Сами, небось, забеспокоились, оглохнув и онемев! Другая половина, вероятно, находилась в своих избирательных округах.

Ну и заседание! Смех да и только! Безмолвный дворец дискуссий, где обычно депутаты задают каверзные вопросы, а министры дают туманные ответы, где градом сыплются острые реплики и бушуют гневные голоса! Господа депутаты лишились своего основного оружия — языка. Парламент страны глухонемых.

У каждого депутата лежала на коленях внушительная пачка бумаги. Рядом торчала палка с прибитым к концу большим куском картона — наспех сооруженный плакат. На картоне надпись: «Председатель! Запрос!» Председатель тыкал бамбуковой указкой в очередного депутата, поднявшего свой плакат. Тот поспешно всходил на трибуну, писал на листе бумаги запрос, прикреплял его кнопками к плакату и, крутясь во все стороны, показывал председателю, министрам, депутатам. Ни дать ни взять фокусник в цирке, показывающий ребятишкам весь свой реквизит: у меня, мол, никаких тайн…

Если написано было мелко или плохим почерком, над депутатскими местами поднимались плакаты, намалеванные красной тушью: «Мелко пишешь!», «Пиши разборчивее!»

Особенно дотошные депутаты, поставив запрос, обходили зол с высоко поднятыми плакатами. Сидящие на задних скамейках смотрели в бинокль, словно были на ипподроме или в театре.

На трибуне появился представитель оппозиции. «Какие меры правительство собирается предпринять в связи с необычным явлением?» Он покрутил своим плакатом, отодрал бумагу и передал ее сидевшему у подножия трибуны секретарю парламента — человеку с плаксивым лицом. Стенографистки зевали от скуки, им было абсолютно нечего делать.

Потом тот же представитель показал всем плакат: «Удалось ли установить причину этого явления? И каковы прогнозы?»

Председатель поднял плакат: «Господин такой-то», и на трибуну вышел премьер-министр.

Затем выступил министр просвещения:

Следующий запрос:

Ответ:

Над скамейками оппозиции задергались плакаты:

Депутат-консерватор, возмутившись, широко разинул рот — очевидно, что-то закричал — и показал пальцем на плакат с надписью «Олух». Потом, бурля негодованием, быстро прикрепил к своему плакату новую бумажку: «Как я должен это понимать?» Кто-то взобрался на трибуну и вырвал у него плакат. Кто-то заляпал тушью оскорбительное слово на плакате оппозиции. Кто-то кого-то ударил. Представители правящей партии и оппозиционеры засучивали рукава. У трибуны началась свалка. Председатель неподвижно сидел на своем месте, уныло уткнувшись подбородком в ладонь и выставив перед собой плакат: «Господа депутаты! Соблюдайте парламентскую дисциплину!»

Но зал неистовствовал все больше и больше…

Вдруг не на экране телевизора, а прямо перед моими глазами возник большой лист бумаги:

Бумагу держал мой шеф, начальник планового отдела, Он был здорово пьян.

Я написал на том же листе, сбоку:

Я выхватил у него из рук бутылку виски и жадно припал к горлышку.

Целых три дня я безвылазно сидел на работе и пил. Пили все, не я один. До сих пор не могу понять, как я не умер от такого количества виски. Не решусь определить, насколько я был пьян, но, как только алкоголь начинал выветриваться, приходилось делать новое возлияние. Иначе можно было свихнуться — очень уж страшной стала наша действительность, не хотелось в нее верить.

Прошел день, прошло два, а положение не изменилось или, вернее, изменилось в худшую сторону. Самолеты и железнодорожные экспрессы не функционировали. Полиция, кажется, пыталась запретить езду на автомобилях, однако ничего из этого по получилось. Городской транспорт продолжал работать. Скорость была черепашьей, по число катастроф все время росло. Многие люди, не выдержав нервного напряжения, теряли рассудок и кончали самоубийством. Особенно музыканты, певцы, актеры. Звукоподражатели, чревовещатели, конферансье тоже были на грани безумия. По телевизору в перерывах между экстренными сообщениями показывали старинные немые фильмы с титрами.

Подскочили цены на бумагу. РадЙокомпании были нокаутированы. Но самый огромный, самый непоправимый ущерб понесли государственные предприятия связи — телефон и телеграф: в последние три дня полностью прекратились денежные поступления. Сотрудники фирм со злорадством смотрели на государственных служащих — эти бездельники сейчас завертелись, как рыбы на сковородке. Правда, фототелеграф работал и отправители платили деньги, но какие это были жалкие крохи по сравнению с прежними доходами!

Исчезновение звука чуть не привело к мировой катастрофе. Когда телефонная связь в Поясе безмолвия уже прекратилась, некоторые военные базы Соединенных Штатов получили приказ от своего Главного штаба обороны послать на восток самолеты с грузом водородных бомб, ни, к счастью, третья мировая война была предотвращена. Об этом я узнал на третий день из телевизионной передачи. Все опьянение у меня мигом прошло, и я, пошатываясь, побрел домой.

Перед Олимпиадой у нас здорово подновили дороги, подремонтировали дома, и город приобрел вполне приличный вид. Сейчас все снова начало приходить в упадок. Пыль и мусор — это бы отце полбеды, но надписи! Свежепокрашенные стены жилых домов, общественных зданий, станции были испещрены надписями. Не стоит перечислять, что и чем писали — все, что приходило в голову, и всем, что попадалось под руку. Вся столица, да нет, пожалуй, вся Япония превратилась в огромную книгу жалоб я предложений.

Наконец я с трудом дотащился до нашего микрорайона, вошел в дом и поднялся на третий этаж. В моей комнате спал Гоэмон. Я даже испугался — обрушившееся на нас несчастье полностью вытеснило из моей головы мысли о незваном госте.

Этот гнусный тип все еще спал, даже не сняв котелка! Правда, глаза, смотрящие сразу и вверх и вниз, были широко открыты, но он спал.

Вот скотина! Люди с ума сходят, а он дрыхнет как ни в чем по бывало трое суток подряд!..

С похмелья я был зол как черт и, не совсем еще ясно соображая, что происходит, изо всех сил пнул его ногой в голову. Нога почему-то попала по авоське — видно, я здорово шатался.

И вдруг что-то случилось с моими барабанными перепонками, казалось, они вот-вот лопнут. «Все! Свихнулся, допился!» — подумал я и в ту же секунду услышал голос Гоэмона.

— Какое быть, иметься хорошее утро! — сказал он, сладко потягиваясь. — Отлично выспался. Хочу кушать, жрать, принимать пищу, лопать, трескать! Ведь, правда, уже утро?..

Встреча

Обычно люди поднимают шум вокруг какого-нибудь явления, когда оно уже становится вчерашним дном.

То же самое было и сейчас. Чудо с исчезновением звука, внезапно начавшееся 4 августа в 19 часов 12 минут, продлившееся около шестидесяти четырех часов и так же внезапно кончившееся 7 августа в 11 утра, вызвало сначала всеобщее изумление, а потом… А потом начался шум, оглушительный в буквальном смысле слова.

В различные части земного шара, где наблюдался этот феномен, вылетели чрезвычайные комиссии, в состав которых вошли виднейшие ученые мира. Японию наводнили корреспонденты газет и телеграфных агентств всех стран. Пресса, радио и телевидение надрывались, изо дня в день описывая, расписывая и приукрашивая необычайное явление. Парламент ежедневно заседал до глубокой ночи. Запросы сыпались как из рога изобилия. В ответах напустили такого туману, что депутаты с трудом различали лица своих соседей. Люди спешили друг к другу в гости, назначали встречи в кафе и ресторанах, собирались группами на улицах, и все только с одной целью — поговорить, поспорить, поволноваться по поводу промелькнувшего как кошмарный сон феномена. Сторонники одной из новоявленных религий распустили слух, будто исчезновение звука было предупреждением свыше, и они, праведники, своими молитвами спасли мир от страшной кары…

После трехдневной глухоты и немоты обретшие слух и голос люди, естественно, очень волновались: а вдруг все начнется сначала и они снова окажутся в звуковом вакууме? Хотелось убедить себя, что ты можешь говорить и слышать собеседника, и люди орали во весь голос. При этом каждый отчаянно жестикулировал — по привычке, приобретенной в период безмолвия.

Да, несколько недель японцы надрывали свои голосовые связки, словно выступали перед глухой аудиторией, и при этом помогали себе руками и ногами. Раньше мои соотечественники говорили в основном тихо и спокойно, выгодно отличаясь от иностранных туристов. Теперь на улицах стало вдвое шумнее, особенно после недавней гробовой тишины. Не зря, видно, сказал Гоэмон: «Какая шумная страна Япония!»

Среди этого гвалта я чуть ли не затосковал по недавней тишине.

Голова у меня шла кругом. И не только от шума, но и… Иногда знание куда тяжелее, чем незнание. Кажется, я взвалил на свои плечи непосильный груз.

На службу я не ходил. Не брился, не вылезал из дому. Сидел в углу и глушил виски. Устроил безобразную сцену Кисако, пришедшей с самыми лучшими намерениями — прибрать квартиру и накормить меня чем-нибудь горячим.

Не знаю, сколько дней прошло, пока у меня не созрело решение пойти посоветоваться с начальником нашего отдела. Я наконец побрился и вышел на улицу. Дойдя до крытого рынка микрорайона, вдруг подумал: а зачем тащиться через весь город в наш отдел? Ведь телефоны-то работают…

Но без некоторого трепета опустил я десятииеновую монету в щель автомата. Послышались длинные гудки, потом голос: «Алло!»

Какое блаженство!

— О-о! — невольно вырвалось у меня. — Работает! Смотрите-ка, телефон работает… Можно разговаривать…

— Ты что — бредишь?! — закричал начальник. — Не соображаешь, сколько дней с тех пор прошло?.. И вообще — где ты шляешься? Немедленно явись на работу!

— Вот именно — брежу, — ответил я с нарочитым спокойствием. — Если уволите, очень даже хорошо. Пойду к нашему конкуренту, в электрокомпанию «Космик». Надеюсь заключить неплохую сделку: я им выкладываю причины феномена звукового вакуума, а они мне… Я не гордый, пожалуй, соглашусь заведовать у них плановым отделом…

Последовала длительная пауза. Потом мой шеф напряженным и вдруг охрипшим голосом произнес:

— Постой, погоди!.. Ты… Нет, ты действительно знаешь причину этого явления? Знаешь?..

Через полтора часа я сидел в конференц-зале за столом президиума. Напротив восседали заведующие плановым и техническим отделами, директора фирмы, курирующие эти отделы, и несколько инженеров.

— Ты слишком много льешь, — раздраженно сказал мой шеф. — Может, устроить тебя на месячишко в психиатричку немного подлечиться, а? Сам подумай, кто поверит, что феномен звукового вакуума — явление грандиозное и непонятное — дело рук одного человека, да еще какого-то чудака, похожего на довоенного «человека-рекламу»?

— Но поймите… — я обхватил руками гудящую голову, — такая догадка сама собой напрашивается. Это не простое совпадение. Полно доказательств, что это сделал он…

— Как его зовут? — спросил один из директоров.

— Гоэмон.

— Молодой человек, если вы и впредь будете позволять себе насмехаться над начальством, можете остаться без очередного повышения жалованья!

— Но я правду говорю! Он сам сказал, что его так зовут. Вообще-то он иностранец…

— Из какой страны?

— Не знаю… Только…

Я осекся на полуслове. Пожалуй, не стоит делиться с ними моими догадками, а то и правда предложат уйти в длительный отпуск для лечения поврежденной психики или, чего доброго, просто уволят.

— Ну ладно, допустим, он вызвал это явление, — сказал мой шеф. — А вот зачем, ты не можешь объяснить?

— Он… то есть… — я вытер холодный пот, уже начавший капать с моего лба. — Мне было страшно, потому и язык заплетался. — Он спать хотел, ну и…

— Что?! — лицо моего шефа исказилось.

— Ну, понимаете… Наш микрорайон очень шумный… Шоссе прокладывают, метро строят, шум, гам, паровой молот и все такое… Да еще я со своей знакомой начал спорить… А он спать хотел… И, значит, чтобы заснуть, чтобы тихо было, создал звуковой вакуум.

В комнате наступила такая жуткая тишина, словно Гоэмон создал звуковой вакуум именно в эту минуту. Все разинули рты, как слабоумные. Лицо моего шефа постепенно Наливалось кровью.

— Хватит с нас пьяной болтовни! — заорал он. — Ты хоть представляешь себе, какой ущерб потерпела экономика Японии из-за этого события? Десятки миллиардов иен! Чуть было война не началась!.. А ты хочешь убедить нас, что мир оказался на грани катастрофы из-за какого-то там психа, которому приспичило поспать!..

Я съежился. Шеф приблизился ко мне и совершенно недвусмысленно схватил меня за шиворот.

— Будешь еще морочить голову дирекции и позорить своего начальника и весь плановый отдел?! Будешь?.. — кажется, он собирался задать мне хорошую трепку в самом прямом смысле.

— Погодите, не горячитесь, пожалуйста! — сказал завтехотделом, человек очень выдержанный и воспитанный. — Мне кажется, мы должны выслушать Тода-сан. А пьяная болтовня здесь ни при чем…

— Как вы можете это говорить! Посудите сами, какой-то чудак, чуть ли не бродяга, и вдруг создает звуковой вакуум на такой огромной территории…

— Вот именно чудак… — раздумчиво продолжал завтехотделом. — А может, своего рода гений. Когда знакомишься с историей изобретений и открытий, порой наталкиваешься на очень любопытные случаи. Иногда открытие совершает никому не известный человек. Вы знаете, например, кто первым изобрел беспроволочный телеграф?

— Не знаю…

— Можно привести и другие примеры. В самом начале века один человек смастерил нечто вроде первого атомного двигателя… В двадцатых годах некий химик продемонстрировал опыт превращения обыкновенной воды в чистейший бензин. При опыте присутствовала группа бизнесменов. К сожалению, изобретатель в тот же день бесследно исчез… И это не пересказ содержания каких-нибудь фантастических романов, а зарегистрированные факты.

— Факты?! Бред все это, а не факты! — выкрикнул директор, курирующий плановый отдел.

— Не скажите, — спокойно продолжал завтехотделом. — Эпохальные открытия нередко сначала кажутся бредом. Ведь изобретатель всегда немножко безумец. А в данном конкретном случае я осмелюсь предложить хотя бы встретиться и побеседовать с этим человеком.

— К тому же… — после некоторого колебания добавил один из инженеров, — если этот самый господин Гонбэ…

— Гоэмон, — поправил я, начиная приходить в себя.

— Простите, пожалуйста, если господин Гоэмон владеет прибором, способным создавать звуковой вакуум, он бы мог нам помочь. Ведь в настоящее время у нас в техотделе разрабатывается проект универсального звукогасителя…

Оба директора сразу посерьезнели.

Возможность создания универсального звукогасителя теоретически уже была доказана. Поскольку звук рождается из колебаний воздуха, значит, можно вызвать другие, прямо противоположные колебания — антиволны. Антиволны, встречаясь со звуковыми волнами, взаимно уничтожаются. Но теория — одно, а практика — другое. Сконструировать такой прибор было очень трудно в основном из-за сложной природы антиволн. Опытный звукогаситель, созданный нашим техотделом, — небольшой транзисторный прибор, снабженный микрофоном и репродуктором, — был далеко не универсальным. Нередко волны не только не уничтожали друг друга, но складывались, и громкость увеличивалась вдвое. Правда, некоторые опыты удались, но звукогаситель еще требовал серьезной доработки.

В случае удачи область применения универсального звукогасителя оказалась бы огромной. Даже трудно перечислить все блага, которые давал бы такой прибор. Миллионы людей и сотни тысяч учреждений мечтают о покое. Представьте себе школу, расположенную в двух-трех километрах от аэродрома. Включаешь универсальный звукогаситель, исчезает гул самолетов, и дети могут спокойно заниматься. А большие города, жители которых страдают постоянными головными болями из-за несмолкающего шума и грохота? А пассажиры поездов дальнего следования, которым никак не дает уснуть нудный стук колес? Да, наконец, кто не мечтал о тишине в своей собственной квартире: тебе хочется после напряженного рабочего дня спокойно почитать книгу или газету, а тут орет радио, упрямая теща смотрит по телевизору концерт модного певца, жена гремит на кухне посудой, дети подняли возню. И вот включаешь универсальный звукогаситель, и вокруг твоего кресла создается маленький звуковой вакуум. Дорогие родственники, занимайтесь своими делами, на здоровье!

Так что наша фирма упорно продолжала освоение нового прибора. Разумеется, все опыты проводились в обстановке строжайшей секретности. Думаю, что другие фирмы тоже не зевали.

— Н-да… — произнес наконец директор, ответственный за планирование, и вопросительно взглянул на присутствующих. — Что ж, господа, попробуем встретиться с этой оригинальной личностью…

Гоэмон, запертый на ключ, ждал в смежной с конференц-залом комнате.

Мне стоило неимоверных трудов затащить его в нашу фирму. Во-первых, он хотел есть, во-вторых, страстно жаждал поскорее осмотреть Токио. Мои волнения начались уже в такси: а вдруг ему взбредет в голову перенести машину куда-нибудь за несколько десятков километров?.. Потом, пока мы заседали, а он ждал, я тоже был сам не свой. Ведь ему ничего не стоит выкинуть какой-нибудь сногсшибательный помер.

Наконец я не выдержал и заглянул в комнату. Гоэмон спокойно ждал. Мое сердце наполнилось горячей благодарностью к сотрудникам общего отдела — они по моей просьбе накормили его. Но когда я узнал, что он слопал две порции плова, три порции суси, две пиалы риса с яичницей, две порции жареных угрей да еще по своему обыкновению закусил посудой, мне снова стало не по себе.

Его пристрастие к посуде позволяло мне догадываться, откуда прибыл сей гость. Но я не осмеливался сказать кому-либо о своих догадках. Ему-то что: он в любую минуту может скрыться, а я останусь с репутацией психа. И это еще самый лучший вариант. Вы меня осуждаете за трусость? Хотел бы я видеть, как вы сами поступили бы на моем месте. Представьте себе, что бы началось, если бы скромный сотрудник фирмы вдруг заявил, будто его гость, похожий на довоенного «человека-рекламу», на самом деле существо… Уф-ф, даже подумать страшно!

Нет, в подобных дедах надо быть крайне осторожным. Если человек начинает рассказывать каждому встречному и поперечному о чем-либо, известном только ему одному, его немедленно записывают в сумасшедшие. Этот ярлык не так-то просто отодрать. И вот ты сидишь в своем отделе, а за твоей спиной шушукаются. Идешь но коридору — в тебя тычут пальцами. Отовсюду несется шепоток: «А-а, это тот самый, который недавно свихнулся?..» Естественно, в такой обстановке очень даже легко выйти из себя, начать громогласно отстаивать свою правду, а людям только этого и надо: «Ах, он еще орет?!» Далее следует приказ о долгосрочном отпуске «для восстановления и укрепления расстроенной нервной системы». Путь наверх по служебной лестнице закрыт. Так и будешь до конца дней своих торчать на нижней ступеньке, с головы до ног обклеенный ярлыками: «неуравновешенный», «человек со странностями», «чокнутый», «тронутый» и прочее в том же роде. И ничего-то у тебя в жизни не будет, кроме чашки холодного риса, которую тебе сунет какой-нибудь сердобольный прохожий. Нет, живя в обществе, в условиях сложных человеческих взаимоотношений, лучше помалкивать и не высказывать оригинальных мыслей. А самое главное — не спешить. Люди не любят, когда им что-либо навязывают. Надо исподволь подготовить их, и тогда они уверятся, что честь открытия принадлежит им самим.

Вообще-то я уже раскаивался. И дернул же меня черт спьяну проболтаться о существовании Гоэмона! Но теперь отступать было поздно. Теперь надо переложить тяготивший меня груз на плечи фирмы, и дело с концом. И фирме хорошо, и мне легче.

— Гоэмон, — сказал я, сдерживая волнение, — пойдем, миленький! Наши киты ждут.

Гоэмон, очевидно вздремнувший после сытного обеда, вытаращил свои буркалы, глянул сразу вверх и вниз, потом скосился в мою сторону.

— Я сплю, почиваю, дрыхну, а ты опять расшумелся! — заворчал он. — Никакого порядка! Видно, придется еще разок…

Он протянул руку к своей черной шкатулке. Я едва успел его остановить.

— Погоди, Гоэмон, умоляю тебя! Если хочешь продемонстрировать свою шкатулку, сделай это в присутствии китов.

— Киты? — ноздри Гоэмона раздулись, словно он принюхивался. — Мускусные?

— При чем тут мускус?

— А в песне поется: «Мой дружочек кит, мускусный мой кит…»

— Да нет же, я говорю о членах совета дирекции.

— Члены?.. Ну ладно, пошли к твоим китам, раз они ждут.

Гоэмон, громко стуча гэта, вошел в конференц-зал и направился прямо к группе ожидавших его людей. Я бросился за ним, но — увы! — опоздал на полсекунды. Он схватил технического директора за подбородок и дернул кверху.

— Ты сказал — кит, — Гоэмон посмотрел в мою сторону, — а где же жабры? Или у китов не бывает жабер?

— Гоэмон, что ты делаешь?!.. — пролепетал я, заикаясь и дрожа, как лист на ветру. — Ты не понял! Кит — значит большой человек, есть у нас такое выражение…

— А-а… — Гоэмон с явным сожалением отпустил подбородок директора. — Эй, господин приятель большой человек, ты что же, из императоров будешь?

Директор, ответственный за планирование, позеленел и, дрожа от негодования, встал. Он славился на всю фирму своим преклонением перед императорским семейством.

— Тода-кун! — взревел этот верноподданный. — Кто он такой? Кто бы он ни был, иностранец или не иностранец, я не позволю ему оскорблять столь высокое и светлое имя! Уж не специально ли вы привели сюда этого человека, чтобы поиздеваться над нами?

— Гоэмон! — зашептал я, покрываясь липким потом. — Гоэмон, сколько раз я просил тебя выбирать выражения! Ты, конечно, здорово говоришь по-японски, но… понимаешь, в нашем языке есть некоторые тонкости… В общем ты все перепутал… то есть я… то есть ты… Император — это не кит, то есть кит не император… Тьфу, черт!.. Я хочу сказать, что китов, то бишь больших людей, много, а император — один. Император… это… это символ Японии, это… монарх… Нельзя так запросто трепать его имя… А если уж говоришь о нем, добавляй «светлый», «великий» или еще какое-нибудь такое слово…

— Чего пристал, прилип, присох? — недовольно заворчал Гоэмон. — Добавляй, добавляй… Великий, великий… А не подойдет «огромный», «жирный», «здоровенный»? Мои… мон… монарх… монополия… А-а, понял! У вас много этих… здоровенных жирных империй, монополий — Мицуй, Мицубиси…

У меня началась икота. Кто-то из инженеров прыснул. Директор по плановой части посинел, как астматик, страдающий удушьем. Он уже не говорил, а шипел:

— То-д-д-а-к-к-у-н-н! Ш-ш-ш-шо вы ему поз-з-зволяете?! Вон! Проч-ч-чь!

Похищение

Не так-то просто было успокоить директора и образумить Гоэмона. За эти несколько минут я похудел килограммов на десять — вся влага, содержавшаяся в организме, вытекла из меня в виде холодного пота.

Оно и понятно: я кланялся упрямому как осел и твердолобому как кокосовый орех директору, подмигивал инженерам, улыбался этому чудовищу, этой коробочке с сюрпризами — Гоэмону, а сам лихорадочно подсчитывал в уме сумму страховки по случаю увольнения со службы.

Когда все утихомирилось, то вытекшая влага, очевидно, каким-то непонятным образом снова вернулась в мое тело, потому что я раскис, как переваренная лапша.

— Итак, — произнес неуверенным голосом технический директор и окинул взглядом присутствующих, — мы готовы выслушать господина Гоэмона. Возражений нет?

У инженеров засверкали глаза. Директор но планированию распустил узел галстука. Лицо у него было кислым, словно он хлебнул уксуса.

«…Да, вылечу я из планового отдела, и, уж конечно, с понижением. А может, и вообще из фирмы выгонят…»

— Господин заведующий техническим отделом, — продолжал технический директор, — прошу вас вести совещание и задавать вопросы господину Гоэмону.

Тот судорожно проглотил слюну. Я прекрасно понимал, что творится у него в душе. Этот талантливый ученый приложил немало сил, стараясь организовать встречу с Гоэмоном. И вот Гоэмон был здесь, в конференц-зале фирмы, огромном, подавляющем своей торжественной строгостью «священном зале», как именовал его наш президент. И до чего же нелепо выглядел здесь Гоэмон! Потрепанная визитка, национальные шаровары, гэта… А на стене — величественный портрет основателя фирмы, выполненный маслом в золотисто-коричневых тонах… Зонтик, прикрепленный к спине поясом для ношения младенцев, котелок, так и не снятый с головы, авоська с черной штуковиной внутри… А кругом — мраморные бюсты президентов, от самого первого до нынешнего…

Естественно, эта нелепая фигура ужасно шокировала заведующего техотделом и всех прочих. Присутствие Гоэмона в конференц-зале, очевидно, казалось нашим китам оскорбительным. Но как ни выходил из себя директор по планированию, Гоэмон оставался совершенно равнодушным. Он развалился в кресле и, устремив один глаз в потолок, другой в пол, начал выдергивать из носа толстые черные волосы.

Завтехотделом господин Кокура вконец растерялся.

— А-а… э-э-э… кхэ-кхэ… — он словно прочищал горло. Потом вдруг рванул галстук-бабочку, зачем-то покрутил магнитофон и рыкнул: — Э-э-э… На западном фронте без перемен!..

— Кокура-кун, — так и взвился директор по планированию, — мы, кажется, не просили вас опробовать микрофон!

— Простите… — Кокура поперхнулся и после короткой паузы неуверенным голосом произнес, обращаясь к Гоэмону: — Ваша милость, разрешите задать вам несколько вопросов…

— Чего? — глаза Гоэмона покрутились как колесики и скосились на Кокуру. — Милость, доброта, нежность… Это я что ли — милость?

От этого странного взгляда и не менее странного изречения завтехотделом мучительно покраснел. Крупные капли пота упали с его лба и потекли по щекам.

— Мы хотели задать вам вопрос, — не выдержав, сказал один из инженеров, — просим вас, ответьте, пожалуйста.

— За какие такие грехи? — Гоэмон снова вырвал волос из носа.

— Гоэмон, — вмешался я, с трудом сдерживая дрожь, — прошу тебя, не валяй дурака, ответь им!

— Мистер Гоэмон, кажется, вы сказали, что явление звукового вакуума, имевшее место несколько дней назад, вызвано вами. Это правда?

— Никогда ничего подобного не говорил, не произносил, не утверждал!

Воздух в зале мгновенно сгустился до вязкости смолы, потом превратился в твердое тело. Глаза обоих директоров метнули молнии. Я был испепелен.

— Никогда ничего подобного ни разу не говорил, не произносил, не утверждал, — быстро повторил Гоэмон, — однако это есть подлинная, чистая, святая правда.

— Правда? — инженер, задавший вопрос, подался вперед.

— Что ты есть за нехороший, гадкий человек?! Сказали тебе — правда, значит правда!

— Но позвольте, мистер Гоэмон, — вмешался технический директор, — мы как ученые и инженеры просто не имеем права поверить, что уровень современной науки допускает возможность создать звуковой вакуум на такой огромной площади. Ведь Пояс безмолвия шириной в шестьсот километров пролег по всему земному шару…

— Наука? — Гоэмон разинул рот. — Современная наука? Хи-хи-хи! Смех да и только! Наука — не заводные игрушки, не атомные погремушки, не ракетные снаряды! Хи-хи-хи! Наука на уровне песенки…

— Пе… пе… песенки? — выдавил мой шеф. — Это те песенки, которые поют?

— А то какие ж? Слыхали:

Гоэмон спел шуточную студенческую песенку отлично поставленным, прекрасным голосом и с небывалым изяществом и вдохновением. От этого неожиданного концерта все совершенно опешили. Директор, ответственный за планирование, славился у нас не только своими верноподданническими чувствами, но и чрезмерным пристрастием к подобным увеселениям. Он чуть ли не подхватил припев вместе с Гоэмоном. Я закрыл лицо руками и бессильно откинулся на спинку кресла.

— Что же это такое! Балаган! Безобразие! — выкрикнул один из инженеров.

— Уверуйте! — торжественно провозгласил Гоэмон. — И вера будет вам во спасение!

— Перестаньте паясничать! — заорал директор по планированию, злясь на свой недавний порыв.

— Скажите, есть у вас доказательства, что это сделали именно вы? — невозмутимо спросил технический директор, сдерживая накалившиеся страсти. — Точнее говоря, нас интересует техническая сторона вопроса. Как вы этого добились, каким прибором пользовались?

Казалось, Гоэмон не слышал. Он сосредоточенно разглядывал кончики своих толстых коротких пальцев. Я похолодел — сейчас все заметят, что у пего на руках не по пять, а по шесть пальцев…

— Вы… — Гоэмон поднял голову и окинул взглядом присутствующих. На его лице была явная заинтересованность. — Вы вот часто грызете ногти. Скажите, вкусно? Не вредит желудку?

Директор, ведающий планированием, изо всех сил хватил кулаком по столу, машинально потер ушибленную руку и, совершенно неприлично тыча пальцем чуть ли не в лицо ни в чем не повинного технического директора, взревел:

— Такадзаки-кун! Бесполезно продолжать эту комедию! Он не может ответить на заданный вопрос. Это же обыкновенный сумасшедший, страдающий манией величия, и к тому же аферист, жулик, это…

Вдруг он замолчал. Впрочем, так только казалось: он продолжал говорить, по мы его не слышали. Когда до присутствующих дошло, что он продолжает говорить, — ведь губы его шевелились, а палец все так же прочно пронзал воздух, — все вскочили со своих мест.

Звуковой вакуум!

В зале была абсолютная тишина. Гоэмон, словно ничего не произошло, с наслаждением истого дегустатора грыз ногти.

Я вместе с Гоэмоном сидел на заднем сиденье шикарного мерседеса. Мы мчались в Хаконэ, в загородную виллу дирекции фирмы. Настроение у меня было препаршивое.

Правда, самого худшего не случилось — моя голова уцелела, то есть со службы меня не выгнали. Но я получил отвратительное задание: быть телохранителем Гоэмона впредь до особого распоряжения. Мне совершенно не улыбалась перспектива жить с ним под одной крышей и вкушать пищу да одним столом. А самое главное — как же Кисако? Ведь мы не сможем с ней встречаться. Меня охватило безмерное уныние.

Сжав виски, я погрузился в размышления. Ладно, позвоню ей из Хаконэ, попрошу приехать на воскресенье. Мы с ней встретимся, и если удастся ее уговорить… Мои крепко сжатые губы дрогнули и, кажется, начали расплываться в улыбку. Я вспомнил, чем знаменита эта вилла. Помимо залов, гостиных и прочих помещений, там есть три роскошные спальни. Вилла предназначалась для самых почетных гостей фирмы. Ее охранял весьма элегантный и прекрасно воспитанный старик, умевший держать язык за зубами. Когда никаких гостей не было, сюда нередко наведывались члены совета дирекции, разумеется, в приятной компании.

— Банзай его величество император! — вдруг завопил Гоэмон.

Приятная картина, уже начавшая рисоваться в моем воображении, мигом исчезла. Я нахмурился.

— Эй, хозяин, приятель! — сказал Гоэмон, дергая меня за рукав. — Я и правда увижусь с этим самым величеством?

— Наши, вероятно, постараются устроить тебе аудиенцию, — буркнул я, мысленно посылая ко всем чертям и Гоэмона, и его величество. — Только очень уж это сложно. Обыкновенному человеку не так-то просто встретиться со столь высокой особой, как император. Вот если бы тебе орден вручали, тогда другое дело…

— Я согласен, пускай дают орден, — он выпятил грудь. — А не дадут — плевал я, чихал, сморкался на них! Орден можно купить у старьевщика.

— Гоэмон, миленький, только не горячись! Я же сказал, наши киты приложат все усилия. Только это очень сложное дело, так что ты уж, пожалуйста, наберись терпения, сиди себе спокойненько и жди.

Не дослушав меня до конца, он откинулся на спинку сиденья, закатил глаза — один, по-моему, за лоб, другой за щеку, — выкатил белки и захрапел. Я вытер носовым платком лицо и шею — вспотел за время этого короткого разговора.

Звуковой вакуум, созданный Гоэмоном на совещании, — к счастью, только в пределах зала — изменил поведение директоров на сто восемьдесят градусов.

Все пришли в величайшее возбуждение. Инженеры смотрели на Гоэмона с благоговением, как на божество, что не мешало им, однако, засыпать его вопросами. Окружив тесным кольцом кресло, в котором он по-хозяйски развалился, они кричали и вопили, перебивая друг Друга.

— Откройте секрет!..

— Просветите!..

— Поделитесь опытом!..

— Не подходите так близко, — проворчал Гоэмон, — я этого не возлюблю.

— Мистер Гоэмон, у вас этот прибор с собой? — кричал красный, растрепанный завтехотделом. — Умоляю вас, покажите!.. Если возьмете патент, уступите его нам. И вообще… господин директор… господа… может быть, нам попросить многоуважаемого гостя возглавить отдел, которым я до сих пор заведовал? Это было бы такое счастье!

Господин Кокура, всегда такой выдержанный, серьезный, немногословный, все больше и больше входил в раж. Он, по-видимому, совершенно не думал, что заведующему отделом крупнейшей фирмы не пристало вести себя словно мальчишке-инженерику. Но после того как они обменялись несколькими специальными терминами, Гоэмон покорил его.

— Объясню, покажу, научу, расскажу… Почему не научить? Не жалко! — сказал Гоэмон, несколько удивленный поднятой вокруг него шумихой. — Не только этому, многому могу научить. Но задаром не буду.

— Разумеется, разумеется! — технический директор вздохнул с видимым облегчением: наконец-то начинается деловой разговор! — Никто и не помышляет, чтобы даром. Правда, пока я ничего определенного сказать не могу, это можно будет сделать только после конкретного всестороннего обсуждения… Простите, а сами вы какую примерно сумму хотели бы получить за ваш прибор?

— Сумма… деньги… Нет, денег нам не требуется, — сказал Гоэмон. — У нас скромное желание встретиться с его величеством императором. И еще у нас иметься, быть, существовать желание обойти весь мир и встретиться с самыми выдающимися людьми. Иначе кого же учить? Не повидаемся — не научим.

Я с опаской оглянулся. Ну, думаю, сейчас наш пылкий верноподданный опять поднимет скандал. Но директора, возглавлявшего планирование, в конференц-зале почему-то не было. Когда он вернулся, Гоэмона попросили подождать в соседней комнате, пока мы обсудим его просьбу.

— Требование, пожалуй, неосуществимое… — технический директор задумчиво подпер голову рукой. — Но почему его осенила такая дикая мысль?

— К сожалению, среди иностранцев много провинциалов, — вздохнул один из инженеров. — Они ничего не знают о статусе японского императорского дома, представления не имеют о придворном этикете. Вот недавно нам тоже пришлось повозиться с одним таким иностранцем — хочу, мол, получить аудиенцию у императора, и все! Крупнейший скотопромышленник из Техаса, владеет богатейшими нефтеносными землями…

— Таких бесцеремонных иностранцев бить надо! — директор по планированию опять побагровел. — Неужели за рубежом нет никакой литературы, объясняющей священную миссию императора Японии? Не понимаю, куда смотрит наше Министерство иностранных дел?!

— Надо бы разъяснить ему положение вещей в Японии, — осторожно добавил завтехотделом. — Ведь практически такая встреча совершенно неосуществима. Но если бы даже паче чаяния это удалось, пришлось бы очень и очень подумать. Судя по поведению господина Гоэмона, он способен нанести любое оскорбление.

— Еще бы! — взревел директор, возглавляющий планирование. — Он же дикарь! Гнать его в шею, и дело с концом!

— Простите, господин директор, — возразил завтехотделом, — но выгнать его было бы по меньшей мере неосмотрительно. Не знаю, конечно, кто он такой, но, судя даже по краткой беседе, этот человек обладает огромными знаниями. Он тут обмолвился несколькими словами о теоретическом обосновании… Для нас это находка, неоценимая находка. Мы просто не имеем права выпускать его из рук.

— К тому же… — я первый раз осмелился поднять голос, — к тому же вдруг ему взбредет в голову открыть секрет прибора другой фирме! Что тогда?

— В том-то и дело! — горячо поддержал меня мой шеф. — Да наш конкурент, фирма электроприборов «Космик», с руками оторвет эту штуку! А мы окажемся на мели.

— Как бы то ни было, с этой минуты мы обязаны установить за ним неусыпный надзор. Это поручается вам, — техническим директор посмотрел на меня. — Придется отправить его в какое-нибудь укромное местечко и там хорошенько обработать — выудить все его знания, все что только можно. Если он но разбирается в нашей действительности, пожалуй, это лишь на пользу. Морочьте ему голову, а сами не зевайте, понятно, Тода? Да, и самое главное — никому ни слова о существовании Гоэмона!

Из Токио мы выехали поздно, и, когда доехали до Одавара, давно уже стемнело. Я все беспокоился, как бы Гоэмон не вздумал ускорить наше путешествие и не перенес машину но неизвестному мне пространству, но, к счастью, он спал.

Когда городок Хаконэ остался позади и количество машин на шоссе значительно поубавилось, мне вдруг показалось, что нас проследуют. Но я тут же отогнал эту мысль — досужее беспокойство. Весть о Гоэмоне еще не могла распространиться за пределы нашей фирмы.

— Поторопитесь, пожалуйста, — попросил я водителя. — Хорошо бы доехать, пока наш пассажир спит.

Вот и поворот к вилле. Из Хатакэдзюку мы выехали к озеру Сино, обогнули подножие горы Футаго-яма, и тут навстречу нам рванулась машина, стоявшая у обочины с погашенными фарами. Наш водитель полностью выжал тормоза роскошного мерседеса, но все же толчок был довольно сильным. Мы с Гоэмоном ударились о спинку переднего сиденья.

Не успел я прийти в себя, как дверца распахнулась, меня схватили крепкие руки и выволокли на дорогу. В мой бок уперся какой-то твердый предмет. Я разглядел две черные тени.

— Мистер Гоэмон? — вежливо произнесла одна из черных теней. — Просим вас пересесть в другую машину.

— Ась? — Гоэмон высунул голову в окошко. — Вы от его величества?

— Совершенно верно! Мы можем устроить вам встречу с кем угодно: хотите — с императором Японии, хотите — с президентом Соединенных Штатов. Только слово скажите. А эти вас бессовестно обманывают.

Я хотел было крикнуть: «Гоэмон, не выходи из нашей машины!», но получил такой удар по голове, что тут же потерял сознание.

Директор-шпион

Мне казалось, что я страшно долго провалялся без сознания, но, должно быть, на самом деле прошло минуты две-три, не больше. Открыв глаза, я услышал шум отъезжавшей машины. Ну, погодите, сволочи, мы вам покажем!.. Черт, никак не могу встать, щека почему-то прилипла к асфальту…

И все же я встал — на четвереньки. Но тут пальцы подломились, и я полетел в бездну. А голова, оторвавшие!» от туловища, взмыла в ночное небо, стала одной из сверкающих звезд, описала круг над Фудзиямой, спружинила, словно была прикреплена к шее резинкой, шлепнулась на меня, снова подскочила, понеслась в сторону Идзу, над горой Тэндзе-сан и наконец водворилась на свое законное место.

Я снова открыл глаза… Жив, оказывается. Сижу, привалившись к нашей машине, и сжимаю руками голову, разламывающуюся от боли… Небо перестало кружиться, но голова, кажется, увеличилась раза в три и стала рыхлой, как у марсианина.

С невероятным трудом я заполз в машину. От этих нечеловеческих усилий все тело покрылось холодным потом, сердце бешено заколотилось. Некоторое время я сидел не шевелясь и лишь нежно поглаживал восхитительно огромную шишку на затылке водителя, бессильно откинувшегося на спинку сиденья.

Водитель застонал, и я пришел в себя в третий раз. Ведь в директорском мерседесе есть бар и радиотелефон. Прямая связь с фирмой. Как же я сразу об этом не подумал?! Тускло светившиеся часы на панели показывали двадцать минут восьмого. Не так уж поздно. Они там, наверно, еще заседают. Я связался с фирмой и попросил вызвать моего шефа из конференц-зала в другую комнату.

— Катастрофа… — пробормотал я, чуть не плача, когда он наконец взял трубку. — Похитили… Гоэмона похитили…

— Что?! Где? Кто похитил?

— В Хаконэ… Ждали нас на шоссе в машине. Фантастическая оперативность…

И тут я вспомнил про одно странное обстоятельство.

— Кто они? Из фирмы «Космик»? — голос у шефа был очень взволнованный.

— Наверно… Хотя, нет… не знаю… — Я сам вдруг страшно разволновался. — Но шеф… Подумайте, ведь очень странно. Откуда им известно про Гоэмона?

— Надеюсь, ты… — его голос стал строгим.

— Как вам не стыдно! — перебил его я. — Зачем же я тогда привел этого типа в нашу фирму, рискуя своим местом?! Вы бы лучше…

Снова началось сердцебиение. Немного отдышавшись, я продолжал:

— Предположим, это сделала конкурирующая фирма… Но такая быстрота… Вам это не кажется странным? Ведь после секретного совещания прошло всего три часа. А они ждали нас на шоссе, в районе Хаконэ…

— Н-да… — голос у шефа был ледяным. — Весьма странно.

— И знаете… — в голове у меня что-то заскрипело, словно завертелся десяток шестерен. Сердце выпрыгивало из груди. — Успокойся, успокойся!

— Что, что?.. Я спокоен.

— Да нет, простите, это я не вам, это я себе говорю… Вот что самое удивительное: похитители увели Гоэмона, пообещав ему устроить встречу с императором. Все подробности им известны.

— Но в конференц-зале нет аппаратов для подслушивания, — голос шефа дрогнул. — И потом, перед заседанием все помещение проверили нашим прибором «X». Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он говорил об одном из секретных приборов нашей фирмы — искателе аппаратов для подслушивания.

Я проглотил слюну.

— Вот именно это я и хочу сказать… В конференц-зале присутствовал шпион. Сразу после заседания он связался со своими хозяевами и помог организовать похищение.

В трубке раздалось удивленное мычание.

— Шпион? М-м-м… быть не может!.. На таком… м-м-м… важном совещании… Вот сволочь! Кто бы это мог быть?..

— Я-то примерно догадываюсь… — Но я тут же спохватился. Опять лезу с откровенностями! Лучше помолчать.

— Потом, потом! — крикнул шеф. Я понял, что он имел в виду: дурак, через коммутатор ведь говоришь! — Сейчас важно другое: куда мог деться наш подопечный? Запомнил какие-нибудь приметы похитителей?

— Какие там приметы! Меня так звезданули по башке, что я…

Ой, как снова заболела голова! Я замолчал.

— А я кое-что заметил, — вдруг подал голос пришедший в себя водитель. — Номер их машины. Фары-то у нас горели. Заметил и очень хорошо даже запомнил.

Когда мы вернулись в фирму, было уже почти десять часов.

Парадный ход заперли, и мы прошли через запасной. Вахтер сказал, что все разошлись, остался только заведующий плановым отделом. Он ждет нас в приемной. Голова у меня трещала, шишка, кажется, давила на мозги, но я был в страшном возбуждении. Мне не давала покоя одна мысль.

— А-а, прибыли… — шеф глянул на нас сквозь клубы табачного дыма. — Ну, как твоя шишка? Смазал йодом?

Я молча нагнул голову. Пусть полюбуется: шишка у меня была величиной с детский кулак, и у водителя, которого я привел в качестве свидетеля, не меньше.

— Ну и ну! — нахмурился шеф. — Чем это они вас?

— «Черный Джек», — объяснил я. — Знаете, такой небольшой кожаный мешок с песком и свинцовой дробью. Да что говорить — чистая работа. Сразу видно — профессионалы.

— Чего же мы сидим? Почему не заявляем в полицию? — шофер, кажется, начал злиться. — Ведь это же самый настоящий бандитизм.

— Тут есть кое-какие обстоятельства… Потому и не заявляем, — шеф скорчил недовольную мину. — Но ты молодец, не растерялся, запомнил номер. Может быть, по номеру удастся найти машину, а там и личность преступников установим. Если только машина их собственная, не угнанная…

— Мы это немедленно проверим, — я глянул на шофера.

— Ничего не получится, час поздний, в Управлении транспорта сейчас уже никого нет. Придется отложить до завтра, — покачал головой мой шеф.

— А я все-таки попробую, — сказал шофер. — Сдается мне, я где-то уже видел этот номер. Если повезет и я свяжусь с нашими ребятами, мы это мигом установим.

Шеф на секунду задумался. Потом кивнул.

— Ну что ж, давай действуй. Попробуй по прямому телефону из вахтерской или еще откуда-нибудь.

Когда водитель вышел, шеф поднял на меня встревоженные глаза.

— Что было на заседании? — спросил я. — Про похищение что говорили?

— А я пока никому не сказал, — он понизил голос. — Когда ты позвонил, заседание уже кончалось. Директор-распорядитель предложил законсервировать это дело, пока мы не выясним, что можно выудить из Гоэмона. И еще он собирался доложить об этом президенту.

— Заседание было бурным?

— Да нет, не особенно. Один только директор по планированию, Асивара, категорически высказался против. Утверждал, что Гоэмон жулик и аферист.

Я выпил холодного чаю, стоявшего перед шефом.

— Это все мелочи, — я поперхнулся и закашлялся. — Главное — что на заседании был шпион.

— Ну да… ну да… — он сложил на груди руки. — Потому-то я ничего и не сказал. Понимаешь, это прозвучало бы нелепо — среди членов совета дирекции, заведующих отделами и вышколенных инженеров — и вдруг шпион!..

— Но что ж получается? — сказал я, впадая в отчаяние. — Значит, не только этот секрет, но и все прочие секретные сведения постоянно кем-то и кому-то передаются. По-моему, этого достаточно, чтобы немедленно доложить обо всем президенту.

— Ты говорил, что догадываешься, кто у нас шпионит, — шеф пристально посмотрел мне в глаза, — так кто же это?

Внутри у меня что-то дрогнуло. Если я даже прав в своей догадке, можно ли обвинять человека без конкретных доказательств? Слишком высокий пост он занимает…

А тут еще в памяти всплыли кошмарные сцены из романов о промышленном шпионаже — иногда от нечего делать я просматривал эту макулатуру. Так сколько же я получу по страховке, если меня вышвырнут из фирмы?.. Я подумал о женитьбе. Веселенькая перспектива: я стряпаю, стираю, прибираю квартиру, а Кисако меня содержит. Впрочем, все это пустяки. Скорее всего, меня просто «уберут». Голова все еще болела, перед глазами маячили две темные фигуры, стукнувшие нас с шофером мешочком с дробью и ловко выманившие Гоэмона… Да, таким молодчикам «убрать» человека — раз плюнуть… Меня охватил ужас.

— Что это ты дрожишь? — сказал шеф. — Давай выкладывай.

— Помните, во время совещания, в самом начале, — сказал я, вцепившись белыми пальцами в трясущиеся коленки, — один человек выходил из зала…

Шеф склонил голову, словно припоминая. Его взгляд сделался каким-то странным. Потом он кивнул.

— А как только первое совещание кончилось, мы с Гоэмоном сразу уехали в Хаконэ. Выходит, за два с небольшим часа предатель успел узнать марку и номер машины, куда она едет, про Гоэмона, про все, что обсуждалось на совещании. И, кроме того, успел прежде нас приехать в Хаконэ… Ведь они караулили на дороге… Следовательно, кто-то обо всем сообщил во время заседания или сразу после того, как мы с Гоэмоном выехали.

— Верно, очень оперативные действия.

— Скажите, после того как мы уехали, совещание еще продолжалось? И пришли еще двое — директор-распорядитель и один из членов совета, да?

— Да. Мы заседали без перерыва. Конечно, кое-кто выходил в туалет. Но вообще до твоего звонка никто никуда не отлучался.

— Очевидно, предатель связался со своими хозяевами но прямому проводу. Тут ведь нужно было все подробно объяснить, дело-то необычное, с полуслова не поймешь. А через коммутатор говорить нельзя. Не тот разговор, да и проверить в случае чего можно.

— Выходит, так… Значит, ты думаешь, кто-то, сделав вид, будто идет в туалет, позвонил по прямому проводу?

— Ну да… Туалет, как вам известно, напротив конференц-зала. Следовательно, надолго этот человек отлучиться не мог… — Сердце у меня стучало все быстрее. — А на этом этаже все телефоны подключены к коммутатору. Все, кроме одного…

— Да? А я и не знал.

— Это совершенно точно… Давайте рассуждать дальше. Такой разговор нельзя вести из любой комнаты, верно? Значит, прямой телефон находится там, где можно говорить без всяких помех, наедине…

Глаза шефа сверкнули. Я продолжал:

— В кабинетах директоров фирмы, кроме телефонов, соединяющихся через коммутатор, есть и по одному прямому…

— Н-да… — простонал шеф. — На заседании присутствовало четыре директора.

— Двух можно исключить: директор-распорядитель и еще один член совета дирекции пришли, когда мы с Гоэмоном уже уехали.

— Технический директор никуда не отлучался, — лицо шефа побагровело, — значит…

— Да! Директор Асивара. Вывод напрашивается сам собой. Его кабинет в том же коридоре, что и конференц-зал. И там есть прямой телефон. Асивара при мне выходил два раза.

— Да-а… Первый раз перед самым концом первой части, второй — во время короткого перерыва, когда вы с Гоэмоном уже собирались в дорогу… — шеф смотрел на меня очень странным взглядом. — Но ты подумай, какая нелепость! Вообще трудно предположить, что в наши ряды затесался предатель… А уж директор, ответственный за планирование в такой крупной фирме, и вдруг — шпион… Нет, просто не верится!..

— Да, ужасно. Но как ни кинь, ничего другого не придумаешь, — пробормотал я. — С ума сойти… Самое ответственное лицо в нашей плановой секции… И — промышленный шпионаж!..

Шеф уставился на меня. Молчание становилось невыносимым. Почему он ничего не говорит? В моей душе нарастала тревога.

Шеф кончил тот же университет, что и я. Когда я устраивался на работу в фирму, он был моим поручителем. Он преуспевающий человек. Среди всех завов — первый кандидат на повышение. Директор Асивара его всячески поддерживает. Шефу около сорока, но он еще не женат. Правда, скоро…

При этой мысли я пришел в ужас.

Безмозглый идиот, как же я забыл?!

Поручителем моего шефа был не кто иной, как директор Асивара! Мало того, говорили, что шеф вскоре должен жениться на старшей, еще не замужней дочери Асивары. Директор Асивара был одним из самых влиятельных лиц в нашей фирме. Он переманил моего шефа из какой-то маленькой захудалой конторы и возвысил как только мог. Ведь это же блестящая карьера — не достигши сорока лет, стать во главе одного из ведущих отделов такой фирмы, как наша, да еще в скором времени рассчитывать на повышение! Короче говоря, мой шеф был детищем директора Асивары и после него самого первым плановиком.

И именно этому человеку я решился высказать свои соображения! Нет, видно, после сокрушительного удара моя башка совсем перестала варить!.. Надо было внимательнее читать романы про этот самый промышленный шпионаж. А я думал, что все это так, досужие выдумки. Меня даже смех разбирал, когда описывали какую-нибудь особенно уж критическую ситуацию. Как я бывало в душе издевался над героем, мелким служащим, влипшим в фантастическую, на мой взгляд, историю. Да я бы на его месте — так мне тогда казалось — плюнул и удрал куда глаза глядят. Не сошелся же свет клином на одной-единственной фирме!.. А сейчас…

Должно быть, я вообще не пригоден для служебной карьеры. Слишком легкомысленный. Не выжить мне в условиях сложных взаимоотношений и интриг. Может, и правда заняться стиркой и готовкой, а Кисако пусть работает?..

— Тода-кун… — шеф наконец нарушил молчание. Тон у него был официальный. — Надеюсь, об этой своей догадке вы никому не говорили?

— Конечно, нет! — Я начал заикаться. — По-пока н-никому ни с-слова не говорил.

— А шоферу?

— Да что вы! Как можно…

В этот момент легкий на помине шофер вошел в комнату. Он сиял.

— Узнал! Все узнал! Это номер личной машины одного из служащих фирмы «Космик».

— «Космик»! — воскликнул я. — Так и есть!

— Но вот что странно! — шофер возбужденно размахивал руками. — Машина-то, у которой этот номер, — старая колымага. Уже три месяца валяется на свалке… И вообще у тех субчиков из Хаконэ совсем другая марка была…

Ну и лавочка!

Время было позднее.

Я опять сидел в том же директорском мерседесе, с тем же водителем, и ждал, когда из проходной выйдет мой шеф.

Голова гудела, в ней волчком вертелись всякие мысли, но сосредоточиться я никак не мог. Ясно только одно: я попал в жуткую переделку.

И все из-за этого странного существа. Все беды начались с той минуты, когда я с ним встретился. А встретился из-за ссоры с Кисако. Вот уж мудрая пословица: «Убьешь кошку, будешь проклят до седьмого колена». Стоит мне поссориться с Кисако, и обязательно случается что-нибудь плохое…

Вообще терпеть не могу всякие неурядицы. Потому и детективные романы презираю. Вернее, презирал до сих нор… Промышленный шпионаж — надо же, какая гадость!.. Конечно, я подумываю иногда о карьере, но не в моем характере сплетничать, ввязываться в запутанные интриги, подсиживать сослуживцев. Сроду я не подмазывался к начальству, не наушничал, не пытался сколотить свою группировочку. Даже понять не могу, как некоторые люди занимаются такой пакостью.

Деньги, конечно, мне нужны. Они всегда нужны. Но деньги деньгам рознь. Получаю жалованье — отлично. Дадут надбавку — и того лучше. Но ловчить, чтобы выколотить тысчонку-другую, — нет уж, спасибо, себе дороже! Я вовсе не мечтаю обязательно стать начальником отдела и в шестьдесят лет уйти в отставку, как это принято в наших фирмах, с кругленьким выходным пособием. Можно и так прожить — мелкой сошкой. Конечно, неприятно, если уволят. Неприятно, но не катастрофа.

Я не из капризных, подыщу себе какую-нибудь работенку. А не подыщу — бывает же, что совсем не везет человеку, — заделаюсь бродягой, пищим. Может, даже спокойней будет. Кстати, у меня уже есть кое-какой опыт по этой части. Однажды, когда я окончил университет и некоторое время болтался без дела, уснул я на скамейке в парке, и проходивший мимо иностранный турист подал мне милостыню. Неподалеку крутился профессиональный нищий. Он меня похвалил — хорошие, говорит, у тебя данные… Так что не пропаду…

И все же было одно обстоятельство, не дававшее мне покоя. Из-за него я не мог швырнуть заявление об уходе и сказать: хватит с меня, надоела ваша лавочка!

Директор Асивара — вот в чем заковыка. Этот надменный тип, державший в своих руках планирование фирмы, и вдруг — шпион нашего конкурента! Выходит, это он стукнул меня по башке, пусть не прямо, а косвенно, руками бандитов, похитивших Гоэмона, но все равно — он!

Тьфу, сволочь! Ведь через каждое второе слово изрекает: «Верность и преданность его величеству императору!» А как он орал на меня на заседании! Как вспомню, такое зло разбирает! Нет уж, я дождусь и посмотрю, как с него спустят шкуру. Дело-то не шуточное. Небось, прогремит далеко за пределами фирмы.

Впрочем, кто их знает. Если дело предадут гласности и станет известно, что один из директоров крупнейшей фирмы «Универсал» с основным капиталом в четыре миллиарда, производящей разнообразное электрооборудование, не знавшей за все свое существование падения акций, является секретным агентом конкурента номер один, электрокомпании «Космик», обладающей почти таким же капиталом и такой же номенклатурой выпускаемых изделий, электрокомпании, с которой мы почти пополам делим рынок сбыта, пожалуй, разразится колоссальный скандал. Нашему президенту, наверно, придется сложить свои полномочия.

Небось, Асивара это и сам понимает и уже подготовил почву для отступления. На всякий случай. Скорее всего, обе фирмы замнут дело, придут к какому-нибудь компромиссному решению, а господин директор Асивара сам подаст в отставку под каким-нибудь благовидным предлогом, хотя бы по состоянию здоровья.

Но… у меня вдруг екнуло сердце. Если боссы действительно сочтут необходимым замять дело о шпионаже директора, ответственного за планирование, что будет со мной? Какой способ они изберут, чтобы заткнуть мне рот?..

— Давай на Йоцуя! — коротко приказал мой шеф, садясь в машину. — Тода, сейчас звонила твоя знакомая. Я велел ей передать, что сегодня ночью ты в командировке. Не возражаешь?

— А куда мы едем? — тревожно спросил я.

Мы кружили в районе улицы Йоцуя-Самон-те. Шеф давал указания водителю, и машина делала зигзаги по переулкам. Я совершенно перестал понимать, где мы находимся. Может, он нарочно сбивает меня с толку? Наконец шеф сказал: «А теперь сюда», и мерседес въехал прямо в гараж построенного в старинном японском стиле особняка.

Направляясь к двери в глубине гаража, шеф коротко бросил шоферу:

— Пойдешь с нами!

Непосредственно за дверью начинался коридор — гараж примыкал к особняку. Нас встретила какая-то женщина, по-видимому, старшая горничная, шеф что-то шепнул ей на ухо, и она увела шофера.

Мы прошли по коридору, расположенному, очевидно, в задней части дома, затем через сад, по крытой галерее, и попали в какое-то странное помещение. Судя по основательной каменной кладке и тяжелой раздвижной двери, раньше здесь была кладовая.

Но то, что я увидел внутри, меня поразило: просторная, роскошно, по-европейски обставленная комната. Дорогой ковер, кресла, столик, диван, сервант, маленький бар и два телевизора. Дверной проем, ведший в следующую комнату, был задернут портьерой.

— Что это такое? — спросил я, тревожно озираясь. — Тайный бар для избранной публики? Кажется, сейчас такие в моде.

Шеф отрицательно покачал головой.

— Какая тебе разница?.. Впрочем, могу сказать — это помещение для особо важных встреч и совещаний. Правда, иногда, я думаю, здесь занимаются и другими делами, повеселее.

— Какой длинный дом, конца не видно, — я оглядел стены без окон.

— Ты бывал в Киото? Знаешь, какие там есть дома? — Шеф ухмыльнулся. — На улицу выходит малюсенькая парадная дверь, а войдешь — и конца-краю не видно, дом-то, оказывается, вытянут в длину на целый квартал, черный ход ведет на другую улицу…

Он взглянул на ручные часы и, вдруг посерьезнев, начал:

— Вот что, Тода… Скоро сюда пожалует одно лицо. До этого мне хотелось бы с тобой поговорить. Итак, что ты намерен делать?

Ну, начинается, подумал я. Ненавижу тайны! Я ведь самый обыкновенный обыватель, мелкая личность. Но и у мелкой личности есть своя маленькая жизнь. С меня вполне достаточно.

Когда читаешь книги про разных довоенных деятелей, считавшихся великими людьми и героями, в глаза так и лезет их кичливость и тупое самодовольство. Смешно и противно!

Мне гораздо больше нравится демократия. Ведь демократическое правление — это власть объединившихся вместе маленьких людей.

— Ну, так как же, Тода? — шеф заглянул мне в лицо, словно торопя с ответом. — Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди. Твое будущее в твоих руках. Мне кажется, сейчас ты стоишь на перепутье… Так что выслушай меня внимательно и спокойно.

— Куда вы клоните, шеф?

— Ты действительно думаешь, что директор Асивара — шпион электрокомпании «Космик»?

— А разве можно думать иначе?

— Можно или нельзя, это другой вопрос. Но ты не прав. Я категорически утверждаю, что Асивара не занимается шпионажем в пользу «Космика».

— Почему вы так уверены?

— Потому что… — шеф сделал паузу, — шпион электрокомпании «Космик» — я.

Я онемел. Даже дыхание перехватило. Как?! Мой начальник, мой поручитель, человек, которого я больше всех уважаю в фирме, — шпион, работающий на нашего кровного врага?! И под его-то руководством я трудился целыми днями, порою ночей не спал, составляя планы и собирая материал, чтобы утереть нос конкуренту номер один!

— Э-э-э… а-а… вы… — с трудом выдавил я из пересохшего горла. — Значит, это вы… из-за вас меня треснули по башке в Хаконэ?

— Нет, я тут ни при чем. Могу тебе поклясться, что про Гоэмона я пока не сообщил в «Космик» ни единого слова.

— Но кто же его похитил? Кто им сообщил?

— Сообщил-то, конечно, Асивара, как ты и думаешь. Только кому? Вот в чем вопрос. Когда ты мне позвонил, я тут же связался с «Космиком». В их информационные органы не поступало никаких сведений. Они и знать ничего не знают.

Я был совершенно подавлен.

— Но… как же так… Вы… мой непосредственный начальник… и вдруг — шпион?..

— Видишь ли… Как бы тебе объяснить… Это полезно для обеих фирм.

У пего на лицо появилось загадочное выражение. Внутренне я весь кипел от возмущения: эта сволочь еще пытается морочить мне голову!

— Ага, значит, вы еще и двойной шпион! — выпалил я. — И нашим, и вашим.

— Какой там двойной шпион! — Он пугливо втянул голову в плечи. — Просто я своего рода… э-э-э… защитник интересов обоих фирм. Ты, верно, знаешь закон, запрещающий монополистическую деятельность?

Меня начала бить дрожь.

— Так вот, — продолжал шеф, — есть у нас такой закон. В Японии также существует Комиссия справедливых деловых связей, охраняющая равноправие коммерческой деятельности на основе свободной конкуренции. Правда, комиссия совершенно бессильна перед предприятиями стальной и нефтяной промышленности…

Шеф встал и начал кружить по комнате.

— Для стальных и нефтяных магнатов существуют разные возможности… Например, полуофициальное объединение в картели, установление ведущих цен, государственная торговля. Во всех остальных случаях закон есть закон. Предприятия нашего профиля не могут действовать официально, в открытую. Для этого мы недостаточно сильны политически. Лет десять назад фирмы «Универсал» и «Космик» — самые крупные в области электронной промышленности — начали войну не на жизнь, а на смерть. Но вскоре обе стороны поняли бессмысленность этой затеи, которая могла привести к несообразному снижению цен и, следовательно, прибылен. Тогда-то они и заключили молчаливое соглашение, своего рода тайный картель. Другого выхода не было. Мы ведь не имеем права устанавливать ведущие цены и не можем «официально» обсуждать и согласовывать с другими предприятиями цену на нашу продукцию. Вот и решили использовать промышленный шпионаж, чтобы таким образом создать своеобразное картельное объединение…

Я был так поражен, что онемел. Зачем он посвящает меня в такие страшные тайны?.. Видно, неспроста. Меня охватывал все больший страх.

— Для ясности возьмем хотя бы такой пример. Распределяются государственные заказы с публичных торгов. Кто получит заказ, предугадать трудно — вопрос решается в очень высоких сферах при сложной процедуре соблюдения очередности между предприятиями. Но если мы все же знаем, что заказ получит одна из наших фирм, нам остается только указать согласованные цены в наших заявках. Наш шпион в «Космик» сообщает нам их цену или наоборот, и все в порядке. Еще один пример, характеризующий взаимные выгоды такого негласного объединения. Иногда наши фирмы под видом жесточайшей конкуренции объединяют или поглощают мелкие предприятия. Поэтому обеим сторонам выгодно всестороннее знакомство с новыми планами, новыми изделиями, новой технологией, разрабатываемой так называемым «противником». Конечно, может случиться, что нас заподозрят в сотрудничестве, но доказательств все равно не будет. А если даже знаменитая комиссия что-нибудь и пронюхает, свалим на промышленных шпионов.

— Ну и лавочка! — простонал я. — Зачем же тогда нам, простым служащим, стараются привить преданность и любовь к своей фирме? Мы ведь живота не жалеем, стараясь обойти конкурента. Что же это получается, а?

Шеф вздохнул.

— Что поделаешь… Президенты наших фирм — страстные поклонники романов про сегуна Токугава Иэясу и про ниндзя. А кроме того, — правда, мало кто об этом знает, — оба они родом из одной провинции, друзья детства. И в военное время вместе работали в органах спецслужбы. Я даже подозреваю, что они вдвоем владеют акциями обеих фирм. Акции, разумеется, записаны на фиктивные имена…

— Это так глупо, что и знать не хочется!.. Чтобы вполне взрослые люди играли в такие дурацкие игры…

— Подумаешь, — усмехнулся шеф. — А международный шпионаж разве не то же самое?

— И что же, вы утверждаете, что директор Асивара не… не из этой лавочки?

— Не имеет никакого отношения, — категорически сказал шеф. — Асивара для нашего президента «чужой». Как только он переманил меня в «Универсал», я тут же получил приказ за ним присматривать. Что мне оставалось делать? Отказался бы — не назначили бы заведующим. Асивара-то, небось, до сих пор думает, что это он устроил меня на тепленькое местечко. Он изо всех сил пытается создать в фирме свою клику, поэтому самое разумное — поручить шпионить за ним его ближайшему подчиненному. А если этот подчиненный к тому же еще и шпион фирмы «Космик», тогда совсем хорошо. В случае скандала можно заставить его подать в отставку — мол, проглядел у себя под носом шпиона! А меня возьмут на хорошую должность в «Космик».

— Но вы ведь собираетесь жениться на его дочери!

— Это только слухи, я с пей не помолвлен и не обручен, — невозмутимо сказал шеф. — Я сам пустил такой слух из стратегических соображений…

Я машинально подошел к бару, взял бутылку. Во рту было ужасно горько. Немного подташнивало. Да и вообще без бутылки тут не разберешься.

— Но с кем же тогда связан Асивара? — дорогое выдержанное виски текло в большой бокал, переливаясь через край. — Кто похитил Гоэмона и ударил меня по голове?

— Ума по приложу. Это-то меня и беспокоит, — на лице шефа впервые появилось выражение настоящей озабоченности. — Представляешь, что со мной будет, если Асивара — шпион какой-нибудь другой фирмы? Мне поручено за ним следить, а я все прохлопал.

Тут за дверью послышались шаги и громкие голоса.

— Ну, знаешь ли, — говорил незнакомый низкий голос, — если все так и есть, то это имеет огромное значение для обороны наших рубежей. Пока, конечно, не известно, много ли нам удастся из него вытянуть, но сколько бы ни вытянули, все равно это произведет коренной переворот в нашей оборонной системе…

Открылась дверь, и в комнату вошли президент нашей фирмы, директор-распорядитель и тучный человек в кимоно. Моего шефа прямо-таки выбросило из кресла. Он встал по стойке «смирно» и согнулся пополам в наипочтительнейшем поклоне. А я удивленно таращил глаза на вошедших, держа в руках наполненный до краев бокал. Президент, скользнув по мне взглядом, обратился к моему шефу.

— Правда ли, что в этом деле замешан директор Асивара?

— Так точно! Прошу вас выслушать сотрудника планового отдела Тода…

В этот момент зазвонил телефон, стоявший в углу комнаты. Шеф поспешно снял трубку. На его лице отразилось крайнее удивление. Он посмотрел на меня.

— Тода, тебя!

— Стойте! — крикнул на него директор-распорядитель. Кто звонит? Как узнали номер телефона и то, что Тода здесь? Вы кому-нибудь говорили?

— Нет, никому, как можно… — Мой шеф позеленел. — Звонит женщина, какая-то Кисако.

Совещание в Йоцуя

— Алло, алло!.. — пролепетал я в трубку дрожащим голосом.

Острые взгляды всех присутствующих вонзились в меня. Я почувствовал почти физическую боль. Мой шеф нажал кнопку на телефонном аппарате.

— Алло, алло! — раздался женский голос из стенного репродуктора. Теперь наш разговор могли слушать все.

— Кисако! — воскликнул я в полном изумлении. — Как ты узнала номер здешнего телефона? Ведь я и сам его не знаю!

— А тебе какое дело?

Настроена она была воинственно.

Шеф посмотрел на меня грозным взглядом — спроси! Я повторил вопрос:

— Ну скажи, пожалуйста! Жалко тебе что ли?

— Как, как! Очень просто!.. Он будет моим сватом на нашей свадьбе, если только я раньше не сверну тебе шею! — Кисако рычала, как зверь. — Он просто золото. Всюду тебя отыщет, куда бы ты ни запропастился.

— Что, что? Какой еще сват? Про кого ты говоришь?

— Ах, негодяй, ты еще спрашиваешь?!

Ее голос прозвучал, как взрыв бомбы. Я отдернул трубку от уха — по-моему, меня контузило. Шеф покрутил регулятор громкости.

— Бесстыжие твои глаза! — надрывалась Кисако. — После всего ты еще спрашиваешь — кто? Сама я что ли с ним познакомилась? Разве не ты притащил в дом этого косоглазого черта, психа, нахала, обжору, это чудовище, это огородное пугало?!

— Гоэмон?!

Присутствующие повскакали с мест. Похищенный Гоэмон и… Кисако?..

— Кисако, милая, где ты сейчас? За решеткой? В пещере? В каменном мешке? Вы заперты?

— Ты что — совсем свихнулся? Заперты… Я тебе покажу — заперты! Самого бы тебя посадить под замок! Погоди, поженимся, не то еще будет!

— Да ладно, пусть будет… Только скажи, где вы?

— Ну, привет! В твоей квартире, где же еще?.. И почему ты такой неряха? Смотреть противно! Сколько раз я тебе говорила — не оставляй грязное белье в стенном шкафу! Можешь радоваться: на твоих трусах мыши мышат выводят…

— Да не болтай ерунды! Тебя ведь о деле спрашивают, а ты… — заорал я, заливаясь краской и уголком глаза поглядывая на нашего президента, ужасного чистюлю. Его передернуло от отвращения. — Гоэмон с тобой?

— Конечно, конечно, господин Гоэмон изволит быть здесь, — заворковала медовым, страшно почтительным голосом Кисако. Вот чертова девка! Это она оборотень, а не Гоэмон! — Когда я занималась уборкой вашей комнаты, они как раз и пожаловали. Откушали целый блок скороварящейся лапши, откушали вместе с упаковкой, разумеется. И двух гостей с собой привели…

— Что? — Я мельком взглянул на шефа. — Каких таких гостей?

— Один — иностранец, но попроще, чем наш друг Гоэмон. Отличный парень, красавчик — первый сорт, волосики золотистые, глазки голубенькие, а уж фигурка!.. Второй — японец, типичный гангстер, фу, до чего мерзкая рожа, так бы и двинула… Но они молчат почему-то, как каменные, и лежат на полу.

— Иностранец… — Я наблюдал за реакцией присутствующих. Все затаили дыхание. — Кто он такой?

— Послушай-ка… — раздался вдруг страшно знакомый скрипучий голос. Гоэмон! Сейчас я обрадовался ему, как родному. — Они, недостойные, возжелали нас обмануть, одурачить, ошельмовать, облапошить. Пустили ложный слух, утку, гуся… э-э-э… курицу, что якобы мерикенский президент сейчас изволят находиться в Хаконэ. Ну я им и изрек: не врите, не уклоняйтесь от истины, не травите баланду! Мерикенский президент сейчас вместе с французским президентом гуляет по Европам, ибо они устроили парти де плезир. Заткнитесь, умолкните, закройте ваши помойные ящики! — вещаю я им, а они нашей милости суют в нос хлороформ. Ну я и наградил сиих недостойных временным окаменением и низверг в твою квартиру.

— Иностранец… — прошептал тучный человек в кимоно и сверкнул глазами. — Кто бы это мог быть?

— А-а, вас это интересует? — спросил Гоэмон, словно был рядом и слышал каждое слово. — Я пошарил у него в мозгах. Удобно шарить — лежит, но шевелится. Жуть что там творится. Сплошные энджины, переплелись, запутались, скрестились, перекрестились. Машинки работают, а для чего работают, куда ведут — и не возьмешь в разумение.

— Что он болтает? Энджины? Машинки? — сказал мой шеф. — Какие энджины?

— Энджин — это «машина», — прозвучал голос Гоэмона.

— Подождите! — остановил я шефа, собиравшегося сказать еще что-то. — Наверно, он имеет в виду органы спецслужбы, органы информации.

— Правильно… Только трудно, сложно разобраться, кому эти энджины, машины, органы дают информацию. Куда, кому, зачем, в какую сторону… А-а, кажется в Сиауса…

— Сиауса? — Я не мог сообразить, что это такое. — Что это значит, Гоэмон?

— Сам не пойму, не разберу, не раскумекаю… Но в мозгу у голубоглазого ясно нижу эти латинские буквы…

— Латинские буквы? — теперь я понял. — CIA USA, да?

— Да… это самое.

— CIA! — наш президент побледнел. — Директор Асивара и Центральное разведывательное управление Америки?!

— Кстати, звезда, луна, солнце его японское величество присутствует в ваших высоких сферах, в вашей шайке, банде? — голос Гоэмона стал вдруг очень серьезным. — Подданный Гоэмон нижайше требует, чтобы его окунули с головой в лучи императорского сияния!

— Гоэмон, — сказал я, холодея от ужаса и в то же время едва сдерживая смех, — я нахожусь не в императорском дворце. Но здесь присутствует господин президент нашей компании, который желает с тобой побеседовать.

— Кампания? Война — ну-ну, турум-тум-тум, барабаны, трубы, пушки, бомбы, самопалы?! Не пойду! Я тишину люблю.

— Да нет же! Не о военной кампании речь, а о компании… ну, общество, объединение, фирма… Наша фирма, понял?.. Президент нашей фирмы…

— Так бы сразу и сказал! Ладно, иду. Прямо с ним и поговорю. Сейчас буду.

— А он хотя бы имеет представление, в какую сторону идти?

— Имею, имею. По телефонным проводам установил. Я уже знаю частоту волн, излучаемых организмом Тода-сан. Отыщу его, где бы он ни находился, если только поблизости есть телефонные провода. Потерпите пять минут, и я предстану перед вашими прекрасными ликами, харями, рожами, физиономиями, мордами. И Кисочку заодно захвачу… Кис-кис-кис, поехали!.. И этих, полудохлых…

— Эй, Гоэмон, постои! — заорал я. — Кису не…

Но он уже повесил трубку…

— Н-да… — сказал человек в кимоно, скрестив на груди руки. — Действительно гениальная личность.

— Никак не могу понять, — мой шеф отер со лба пот, — зачем директору Асиваре понадобилось связываться с иностранной разведкой?

— Ну, это не так уж трудно понять! — Человек в кимоно усмехнулся. — Ведь наша фирма поддерживает весьма тесный контакт с Силами самообороны, вы поставляете немало фонометрических акустических и электронных приборов в Управление обороны. По поручению Управления, официальному и полуофициальному, в ваших лабораториях ведутся кое-какие исследования, в том числе и в области секретного оружия.

Действительно, в исследовательских отделах фирмы велись секретные работы по созданию лазерных и ультразвуковых получателей, предназначенных для массового уничтожения. Подавалось это под соусом «побочной продукции» — эксперименты в области средств связи. Но даже я понимал, что эта «побочная продукция» идет в лаборатории Управления обороны и предназначается для военных целей. «Оружие на всякий случай», как принято у нас говорить.

— Нет, просто невероятно! — взволнованно произнес директор-распорядитель. — У нашей фирмы есть соглашение о техническом сотрудничестве с крупнейшими американскими электрокомпаниями — разработка акустических приборов, радио, электроника и прочее. Я могу допустить, что, если копнуть глубже, обнаружатся связи Асивары с иностранным капиталом. Но Асивара и официальная разведка американского правительства — немыслимо!

— Почему же? — возразил человек в кимоно. — В Америке большой бизнес и правительство — родные братья. Если помните, правительство президента Эйзенхауэра было сформировано почти исключительно из крупных бизнесменов. Эти господа ради сохранения военного и экономического превосходства Америки готовы на все… Взять хотя бы такой пример. Один японский ученый, проводивший эксперименты с клещами, возбудителями тяжелых заболеваний, вдруг получил приглашение работать в Америке. Естественно, обрадовался, думал — его работы получили известность за границей. А дело-то обстояло куда проще: речь шла об использовании клещей в бактериологической войне. Вот так-то.

— Может быть, Асивара и не связан непосредственно с американской военной разведкой, — сказал президент. — Он сообщил кому-то другому, а они информировали ЦРУ.

— Это уже детали. А вообще дело очень серьезное, — человек в кимоно нахмурился. — Если эта загадочная личность действительно способна вызвать феномен звукового вакуума, американские военные круги, разумеется, развили бурную деятельность, чтобы ее заполучить. Но провидение пока на нашей стороне — похищение не удалось.

— Короче говоря, — президент окинул присутствующих проницательным взглядом, — если эта личность умеет проделывать подобные фокусы, она достойна самого серьезного внимания. Не исключено, что мы видели еще не все фокусы.

— Конечно, не все, — сказал я. — Этот… это существо… в определенном смысле даже опасно.

— Опасно? — человек в кимоно уставился на меня. — В каком же это смысле?

— Я сам как следует не разберусь. Но, как мне кажется, это существо…

Вдруг дверь с треском распахнулась, и что-то ввалилось в комнату.

— О-о, господа хорошие! — сказал Гоэмон веселым скрипучим голосом и приподнял котелок. — Обрадован, польщен, счастлив до слез, что вся высокочтимая и столь высокая шарашкина контора в сборе! Какие у вас приятные, ласковые, хорошенькие хари! Оформили аудиенцию у его величества?

— Здравствуйте, господин Гоэмон! — с невозмутимым достоинством произнес человек в кимоно. — Прошу вас, садитесь, пожалуйста. И вы тоже, девушка…

— Вы и есть этот самый президент? — Гоэмон скосил на него свои и без того косые глаза.

— Нет. Разрешите представить вам президента электрокомпании «Универсал». А я самый обыкновенный человек, можете называть меня просто Дайдзо Тамура.

Я ахнул про себя. Вот он кто, оказывается! Дайдзо Тамура, человек, который не занимает никаких официальных постов, но из-за кулис заправляет всей политикой и экономикой страны. Одна из самых загадочных личностей современной Японии!

На свете много загадочных личностей и закулисных фигур, но таких непонятных и скользких, как Тамура, раз-два — и обчелся. Его называли «левый, устремленный вправо». Подобно маятнику, он никогда не застывал на какой-либо определенной точке. Проведя встречу с лидером левой оппозиции в атмосфере полного взаимопонимания, он тут же выступал с крайне правым заявлением; ратуя за сохранение и укрепление мира, вел себя как самый ярый милитарист… В финансовых кругах он был своим человеком. Он пользовался огромным влиянием в самых различных слоях общества. Короче говоря, Дайдзо Тамура был очень крупной, очень обтекаемой и увертливой акулой. С президентом нашей фирмы его связывали давнишние отношения: когда-то оба они подвизались в органах спецслужбы в качестве так называемых «материковых бродяг», а проще говоря, агентов, имевших провокационное задание разжигать экстремистские настроения в отношении Китая.

— Как быть с этими? — Гоэмон кивнул на валявшихся на полу двух мужчин. — Привести в чувство или оставить спать, почивать, дрыхнуть на тысячу лет?

— Пока что мы их уберем, — Тамура нажал кнопку звонка.

Словно по мановению волшебной палочки из-за портьер в глубине комнаты появились два дюжих парня в черных костюмах и, следуя молчаливому приказу Тамуры, выволокли бесчувственные тела.

Теперь я понял, кому принадлежит этот дом.

— Господин Гоэмон… — Дайдзо Тамура неторопливо и даже величаво откинулся на спинку кресла. Коротко остриженные с проседью волосы, узкие, настороженные, остро поблескивающие глаза, толстый нос, мясистые губы, волевой подбородок… Да, он производил впечатление сильной личности. По сравнению с его внушительной, так и излучавшей собственное достоинство фигурой наш президент выглядел мелкой козявкой. — Я собираюсь обратиться к вам с деловым предложением.

— Вот и отлично, расчудесно, прелестно, потрясно! Я только об этом и мечтаю, — Гоэмон, развалясь в кресле, болтал короткими ногами, которые не доставали до полу. — Если я соглашусь, ты, парень, устроить мне свиданьице с его японским величеством, солнцеликим императором.

— Пока трудно сказать что-либо определенное по этому поводу, — ответил Тамура. — Во всяком случае, по-видимому, я единственный, кто может попытаться представить вас верховному владыке. Однако я хотел бы предупредить вас… Кстати, позвольте узнать, какие цели вы преследуете, добиваясь аудиенции у его величества?

— Хочу автограф! Пусть японское величество возьмет клочок бумажки и начертит, напишет, накарябает свое дорогое имечко, — безмятежно произнес Гоэмон. — Здорово, а? Таким автографом перед каждым можно похвалиться.

— Его величество не изволит даровать автографы, — строго сказал Тамура. — А если даже и выпадет такое неслыханное счастье, автограф его величества нельзя показывать каждому встречному и распространяться о нем. Предупреждаю вас, господин Гоэмон, к подобной святыне надо относиться очень бережно. В противном случае я буду вынужден — к величайшему моему сожалению! — вас зарубить.

— И-их, страсти-то какие! Больно ты страшный, господин разбойник с большой дороги! Небось, все малые дети тебя боятся! — Гоэмон завертел глазищами в разные стороны. — По если ваша милость, высокочтимый господин, желает, жаждет получить в подарок мою голову, подарю, мне не жалко! А две хошь? А три? Могу и десяток, свеженьких, тепленьких.

Дайдзо Тамура и ухом не новел.

— Я приложу все силы для того, чтобы помочь вам получить высочайшую аудиенцию, — сказал он. — А за это — услуга за услугу, господин Гоэмон! — попрошу вас поделиться со мной лично всеми вашими знаниями и не совсем обычными способностями.

— Это ладно, чего уж проще! — неожиданно легко согласился Гоэмон.

— Скажите… вот недавно вы уничтожили звук… А еще что-нибудь вы можете? — как бы между прочим спросил Дайдзо Тамура.

— Могу, могу! Всякое там разное… Штучки-дрючки, фокусы-мокусы, хе-хе-хе!.. Знаю вещи поинтереснее, чем ваша детская игрушка, то бишь наука.

Чувствовалось, как напряжение у всех постепенно спадает.

И вдруг Кисако, все это время неподвижно стоявшая рядом со мной, начала оседать.

Я поспешно подхватил ее:

— Что с тобой? Тебе плохо?

Слегка приоткрыв глаза, она слабым голосом произнесла:

— Представляешь, как мы сюда попали?.. По… по… воздуху…

И потеряла сознание.

Водоворот

Говорят, две с половиной тысячи лет назад спартанский царь содрогнулся, бросив взгляд на привезенное из Сицилии новое страшное оружие, и воскликнул:

— О-о, Геракл! Пришел конец храбрости человеческой!..

Этим новым страшным оружием была катапульта.

Изобретатель динамита Альфред Нобель испытывал ужасные душевные муки, опасаясь, как бы человечество не погибло, если кому-нибудь придет в голову применить на войне созданное им взрывчатое вещество. Составляя завещание, он распорядился, чтобы все его огромное состояние было использовано для награждения людей, сделавших вклад в дело прогресса цивилизации и сохранения мира во всем мире. Так было положено начало Нобелевским премиям.

Когда в 1945 году в пустыне Аламогордо была взорвана первая атомная бомба хиросимского типа, мощностью равная всего лишь нескольким килотоннам тринитротолуола, известный ученый Роберт Оппенгеймер, принимавший участие в создании этой бомбы, говорят, пережил тяжелое потрясение: он опасался за будущее человечества, считая, что люди получили оружие для своего уничтожения.

Может быть, эти трое и им подобные были отчаянными трусами?

Нет, не думаю.

Просто такие люди наделены большим здравым смыслом, большей гуманностью, чем окружающие. Они понимают связь вещей. С присущей им проницательностью и широтой они могут увидеть явление в целом. Увидеть и содрогнуться. Почувствовать, какой непоправимой бедой грозит человечеству «дьявольское изобретение».

Я бы их назвал не трусливыми, а мудрыми и дальновидными.

Но есть и другой вид человеческих особей. Это так называемые способные и смелые. Когда эксперимент в Аламогордо был удачно завершен — бомба взорвалась со всеми вытекающими отсюда последствиями! — некоторые ученые пришли в восторг, потому что их гипотеза подтвердилась, военные ликовали, потому что получили возможность одним ударом, малой кровью разбить япошек, чиновники радостно потирали руки, потому что сумели угодить начальству, а политические деятели и вовсе ошалели от счастья, потому что им уже виделся весь мир, перекроенный по американскому образу и подобию. Сотрудничество смелых и способных, пышущих энергией, не знающих усталости вскоре дало свои плоды — в Хиросиме погибло более двухсот тысяч человек.

Кто же из них был прав, как вы думаете, люди? Способные, уверенные в себе, не знающие страха и сомнении? Или сомневающиеся, мудрые, отказавшиеся от героическом позы, содрогнувшиеся от ужаса, как содрогнулось бы любое мыслящее существо при виде гибели тысяч и тысяч себе подобных?

Мудрые и сомневающиеся предстали перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, были обвинены в распространении паники среди населения и осуждены как трусы. А миллионы способных и смелых продолжали трудиться каждый в своей области, трудиться в поте лица во имя «блага отечества», во имя «исполнения святого долга», во имя «свободы и демократии» и создали такую систему ядерной «обороны», которая могла бы не один, а сто раз уничтожить человечество и превратить земной шар в радиоактивную пустыню.

Я еще раз спрашиваю, кто прав?

После удивительного совещания на улице Йоцуя-Самон-те способные, энергичные, не знающие страха люди развили бурную деятельность. В центре этого пока еще медленно раскручивавшегося, но гигантского водоворота, разумеется, находился Дайдзо Тамура, любитель мистификаций, таинственная личность неизвестной масти. И в руках у него был невиданный козырной туз — Гоэмон.

Хотя, возможно, за спиной Дайдзо Тамуры стоял еще кто-то. Или не кто-то, а что-то… Если бы кому-нибудь пришло в голову проследить, в каком источнике берет начало этот водоворот, он в конце концов докопался бы до Тамуры, но проникнуть глубже все равно бы не сумел. А Дайдзо Тамура любил глубинные течения и отнюдь но стремился выплыть на поверхность. Козырного туза он до норы до времени никому не показывал, приберегая его для последнего решающего хода. В курсе дела был лишь узкий круг заинтересованных лиц.

А я…

А я, находясь в самом центре гигантского водоворота, рядом с Гоэмоном, трепыхался, захлебывался, отплевывался и помирал со страху, как и положено самому обыкновенному малодушному мелкому служащему.

Я чисто интуитивно чувствовал, что Гоэмон опасен.

В этом существе, смешном и нелепом с виду, обладавшем сверхчеловеческими способностями, было что-то загадочное, таинственное, пугающее. Никто, в том числе и я, не знал, откуда он явился. Правда, я-то смутно догадывался, откуда, но, конечно, ни с кем не пытался делиться своими соображениями. Если б я даже и намекнул об опасности его использования, «реально мыслящие» люди в лучшем случае высмеяли бы меня.

Тем временем «реально мыслящие» уже начали терять голову, стремясь как можно скорее извлечь пользу из Гоэмона.

И никто не давал себе труда подумать, к чему это может привести…

После совещания мы с Кисако, получив приказ сопровождать Гоэмона, поселились в одной из загородных вилл Дайдзо Тамуры, находившейся в часе полета от Токио.

Это было удивительно приятное место. Тишина такая, словно находишься в гуще лесных дебрей. Пейзаж портили только тени шнырявших вокруг охранников, на редкость свирепых и отвратительных парней.

Почему взяли Кисако? Уж конечно, не для моего удовольствия! Видно, она чем-то понравилась Гоэмону, и, когда его почтительно попросили переехать на виллу, он закапризничал:

— Наша милость никуда не поедет, с места не сдвинется, но шелохнется без сестрички-Киски!

Кисако, по своему обыкновению, взвилась на дыбы и давай орать:

— Больно ты мне нужен, старый дурак, оборотень проклятый! Никуда я с тобой не поеду!

Но когда Тамура, взяв ее за руку, отвел в угол и шепнул несколько слов, она совершенно преобразилась. Танцующей походкой, сияя, как солнышко, подошла к Гоэмону и заворковала:

— Дедушка, миленький, поехали! Поехали, мой хороший! Хочешь, помогу тебе нести зонтик? Небось, у тебя спинка устала.

Зонтика Гоэмон не дал, но глаза его завертелись так быстро и так весело, что и карусели не угнаться.

Я разинул рот. Что это вдруг сделалось с Кисако? Но вскоре все объяснилось: Тамура, оказывается, обещал ей довольно крупную сумму и кооперативную квартиру для счастливой семейной жизни. И надо же — лично ей, подлец!

И действительно, Дайдзо Тамура тут же заставил нашего президента подписать чек — краешком глаза я увидел семизначную цифру — и документ на право владения квартирой. Кисако подскочила от радости. Я не разделял ее восторгов. Ведь чек всегда можно аннулировать, для этого достаточно телефонного звонка, да и квартира не внушала мне доверия: а если документ на владение — фикция? Вот увижу собственными глазами, тогда поверю. Впрочем, и деньги, и квартира — все это ерунда, когда имеешь дело с таким человеком, как Дайдзо Тамура. Ему стоит только мигнуть, и нас просто-напросто уберут… При этой мысли я позеленел, но, увидев наивную радость Кисако, решил махнуть на все рукой — будь что будет, теперь уж ничего не поделаешь!..

Наверно, маленькому человеку надо самую малость, чтобы прийти в отчаяние.

Итак, пока я охал да ахал, меня затянуло в самую середину водоворота.

На вилле я помирал со скуки. Вынужденное безделье всегда в тягость, а тут еще приходилось хвостом таскаться за Гоэмоном. Никто не запрещал мне выходить за пределы парка, но без Гоэмона я все равно не мог отправиться в город. Зато Кисако расцвела. Получив деньги, она тут же отправила в свою школу заявление об увольнении. Усердно ухаживала за Гоэмоном, играла в гольф, училась водить машину, взяв в учителя одного из охранников, молодого парня с жутким взглядом, в общем в полной мере наслаждалась роскошной жизнью.

Виллу окружал большой парк. Чего только там не было: и цветники, и площадка для игры в гольф, и плавательный бассейн с горячей водой из источника.

Меня беспокоило, усидит ли Гоэмон на месте. Ведь при его способности передвигаться в суперпространстве замки, ограды и охранники были смехотворным препятствием. Но он почему-то присмирел, лишь иногда пел какое-то дикое попурри из скабрезных песенок с припевом «Да будет вечно жить император!..» Порой он задавал мне один и тот же вопрос:

— Хочу знать, интересуюсь, любопытствую, когда господин Тамура сведет меня с императором?

Но чаще всего он спал и при этом храпел так, что земля содрогалась, словно по комнате шла колонна танков. Я радовался: пусть себе храпит на здоровье, хоть во сне ничего не выкинет.

Однажды Гоэмон, поддавшись, как обычно, минутному желанию, бросился в бассейн прямо как был, во всей амуниции. Нырнув, он долго не всплывал. Я заволновался. Пришлось тоже нырять. Моим глазам открылась удивительная картина: он спокойно расхаживал но дну, придерживая всплывающий котелок. Погуляв так минут тридцать. Гоэмон вылез и начал отряхиваться, как собака, разбрызгивая во все стороны воду.

Я понял, почему он так долго мог оставаться под водой: у самого основания его шеи были жабры.

Меня передернуло. Какое счастье, что Кисако этого не видела!

Впрочем, особенно скучать нам не давали. Примерно через день на вилле появлялись посетители. Бывал и Дайдзо Тамура. Обычно он приезжал ночью и нередко увозил Гоэмона. Я его, конечно, сопровождал, по понятия не имел, о чем они говорили и что собирались делать с помощью нашего гостя. Как только мы прибывали на место, меня оставляли ждать в какой-нибудь комнате, пока высокие особы будут совещаться. Иногда совещание длилось до утра. Чаще всего мы летали на военных самолетах. Аэродром находился в низине.

На вилле бывали самые различные люди: финансовые тузы, небезызвестные лидеры правых организаций, столь же известные депутаты парламента от оппозиции я совсем неизвестные подозрительные личности, скорее всего, высшие офицеры Сил самообороны, переодетые в штатское. Частенько наведывался и зав нашим техотделом.

Наши ночные поездки каждый раз были для меня сюрпризом: мы оказывались то в Токио, то в одной из провинций, то в здании какой-нибудь фирмы, то на совершенно пустынном морском берегу, то в безлюдном поле.

Однажды вечером появился нежданный гость — мой шеф. Он специально приехал, чтобы вручить мне жалованье.

— А ты ловко устроился, молодец! — с откровенной завистью сказал он. — Теперь станешь глазами и ушами нашего президента, это уж как пить дать.

— Очень мне надо быть чьими-то ушами! — возмутился я. — Вообще не пойму, что тут у нас творится.

— А тебе-то что! Ты себе карьеру сделал, вон на какую высоту забрался! Не беспокойся, когда все кончится, о тебе позаботятся…

— Уж конечно, кто-нибудь да позаботится. Кисако… — Я вдруг ясно представил, как я стираю и кручусь у плиты, и мне стало нехорошо. — А что с директором Асиварой?

— Ушел из нашей фирмы. Что ему оставалось делать? Сейчас он, кажется, где-то за границей.

— Скажите, зачем этим господам понадобился Гоэмон? Что они собираются предпринять с его помощью?

— Думаешь, я знаю? — шеф покачал головой. — Но если чутье мне не изменяет, наш президент вместе с президентом «Космика», группой политиков и еще с какими-то неизвестными типами собираются провернуть крупное дело. Говорят, Тамура-сан — свой человек в военных кругах. У него масса приятелей среди бывших и теперешних военных. Он частенько встречается с молодыми офицерами Сил самообороны. Успел и здесь снискать себе популярность…

Я похолодел. Несколько лет назад уже была неудачная попытка совершить государственный переворот. Среди заговорщиков были офицеры старой армии и президент одной компании.

— У Тамуры-сан давно уже есть своя организация, непонятно, для чего созданная, правда, зато мощная. Большое он, видно, дело затеял. И если это чудовище Гоэмон ему поможет…

— Дело… к-какое дело? — меня начала бить мелкая дрожь. — На-надеюсь, не переворот?

— Ну, этого нельзя предугадать… — глаза шефа сделались унылыми. — Нам с тобой даже и представить трудно, какие грандиозные планы он может вынашивать. И никто не знает, насколько широко раскинулась его сеть. Дайдзо Тамура — человек крупного масштаба, не нам с тобой чета…

Мой шеф уехал этим же вечером.

Ночью Гоэмона никуда не потребовали. Часа в два я вдруг проснулся. За стеной слышалась какая-то возня.

Я осторожно встал с кровати и вышел в коридор, по все уже смолкло. До меня долетело лишь чье-то тяжелое дыхание. Потом я услышал обрывок разговора.

— Больше никто не проник? — спросил резкий мужской голос.

— Так точно, никто. Только эти двое, — ответил ему другой.

— Хорошо, уберите их до утра, — сказал первый, по-видимому, босс. — Видно, кто-то что-то пронюхал про эту виллу. Пока, правда, точно ничего не известно, но доложить придется.

Шаги удалились. Дрожа, я вернулся в спальню. Кисако проснулась. Может быть, ее тоже разбудила возня за стеной.

— Кисако, — сказал я, устраиваясь рядом с ней на роскошной кровати и обнимая ее, — мне надо сказать тебе одну вещь.

— Да, ты заметил? — она прижалась ко мне. — Мне тоже все время кажется…

— Значит, ты понимаешь?..

— Конечно! Мне кажется, что Гоэмон подглядывает сквозь стену, когда мы спим. Он ведь в соседней комнате. До чего противно! Не могу отделаться от ощущения, что за нами все время кто-то наблюдает.

Мне сразу расхотелось говорить ей о своих подозрениях. А Кисако уже не могла остановиться. Она уговаривала меня поскорее устроить свадьбу, — как будто я сам этого не хотел! — уехать из этой виллы и наконец-то зажить по-человечески.

Так шли недели. Дайдзо Тамура потихонечку вытягивал раскинутую им сеть и вскоре поставил всех перед чудовищным фактом.

Ракеты не взлетают

Март 197… года.

Очередная сессия парламента двадцать… созыва близилась к концу. Заседания проходили в спокойной обстановке.

И вдруг в последние дни работы парламента разразился скандал в двух его комиссиях: в Бюджетной и в Особой комиссии по надзору за деятельностью администрации, которая была упразднена в 1955 году и вновь создана на этой сессии в связи с многочисленными злоупотреблениями в государственном аппарате.

Вновь созданная Особая комиссия рьяно взялась за работу. Однако ее бурная деятельность не дала ощутимых результатов: материал о злоупотреблениях поступал туго, да и у членов комиссии было слишком мало опыта.

Но в один из последних дней член Особой комиссии, депутат от оппозиции, до сих пор не проявлявший особого интереса к работе, явился на заседание в явно приподнятом настроении.

Стремительно перешагнув порог парламента, он на ходу шепнул знакомым корреспондентам:

— Сегодня обещаю вам кое-что интересное. Приходите. Займусь военными.

Наряду с прочими учреждениями Особая комиссия занималась и Управлением обороны. Интендантскую службу Управления подозревали в незаконной сделке при массовой закупке морожениц и электронных сокосмесителей для буфетов сухопутных и морских Сил самообороны. Хотя дело было пустяковым, комиссия еще не закончила расследования, и на сегодня как раз планировался опрос представителен Управления обороны.

Никто не ждал ничего интересного от этого заседания — пропесочат интендантов, вынесут решение, и дело с концом. А тут вдруг член комиссии заманивает корреспондентов!

Пополз слух — в Особой комиссии назревает скандал.

Но когда корреспонденты стали уточнять, кто же будет жертвой, и им сказали: «По-видимому, Управление обороны», лица сразу вытянулись.

— Опять мороженое?

— Да нет, кажется, всплыл какой-то новый факт…

— Ну, понятно: для бифштексов вместо вырезки прислали партию сапожных подметок…

И все же в зале, где заседала Особая комиссия, в этот день собралось довольно много корреспондентов.

Когда все детали дела о мороженицах и сокосмесителях были выяснены, слово взял депутат от оппозиции, тот самый, который обещал кое-что интересное.

— Известно ли представителям Управления обороны, — он внушительно кашлянул, — что примерно месяц назад, а точнее, с захода солнца в последний день февраля и до рассвета первого марта в открытых водах Тихого океана на расстоянии пятисот километров от побережья Кудзюкурихама проводились секретные военные маневры, в которых приняли участие боевые корабли военно-морских Сил самообороны, военно-воздушные части морских сил в полном составе и истребители военно-воздушных Сил самообороны типа F104J «Эйко» и универсального типа F86D «Гэкко»?

— Да, известно, — ответил старший по чипу из представителей Управления обороны. — Однако подробностей маневров мы не знаем, поскольку среди присутствующих нет членов командования.

— Целью этих маневров являлись проверка в боевых условиях эффективности ракет типа земля-небо «Тартар», которыми оснащены два наших военных корабля, спущенных на воду в 1959 и 1960 годах, и проведение тактического учения под названием «Операция преследование — уничтожение».

— Повторяю, подробности этих маневров нам не известны…

— А известно ли вам, что во время этих маневров, получивших кодовое название «Тактическая операция Н»… — депутат бросил многозначительный взгляд в сторону корреспондентских мест, словно проверяя, достаточно ли внимательно его слушают, — известно ли вам, что во время этих маневров ни одно орудие боевых кораблей не смогло произвести ни единого выстрела и ни одна ракета типа земля — небо «Тартар», типа небо-небо «Сайдуиндер» и типа «Майтимаус», которыми оснащены истребители F104J и F86D, не была выпущена?

Атмосфера в зале мгновенно сгустилась. В следующую секунду, подобно порыву ветра, по рядам пробежал щепоток изумления. Потом все смолкло. Присутствующие, затаив дыхание, смотрели на депутата, ведшего опрос. А он, подбоченившись, ждал ответа представителя Управления обороны.

— Я вас спрашиваю, известен ли вам этот факт? Ответьте, пожалуйста!

Представители Управления обороны были явно растеряны. Они пошептались, бросая тревожные взгляды на депутата, потом один из них покинул зал.

— Как я уже упомянул, — вытирая вспотевший лоб, сказал представитель Управления, который возглавлял группу, — среди нас нет членов командования…

— Однако интендантская служба Управления находится в вашем ведении, следовательно, вы должны знать о качестве закупаемого вами оружия.

— Ракеты нам поставляют Соединенные Штаты Америки в соответствии с известным соглашением о военной помощи, и качество их гарантировано армией этой страны.

— Но боеприпасы для корабельных орудий изготовляются в Японии.

— Да, но мы еще не получили отчета о результатах военных маневров в конце февраля.

— Хорошо, к маневрам вернемся несколько позже, когда вы получите отчет. По данным, которыми я располагаю, эти маневры были приостановлены задолго до рассвета. Но какой причине — ясно из вышесказанного. Поистине секретные маневры, абсолютно никакого шума!

С корреспондентских мест послышались смешки. Депутат, чрезвычайно довольный своей остротой, выпил еще один стакан воды.

— Итак, во время маневров орудия не стреляли вследствие невоспламенения запала в снарядах… Но приведенный мною пример бездействия орудий, к сожалению, не единичный, — депутат окинул зал многозначительным взглядом. — По данным, которые я получил вчера, в нынешнем году имели место три аналогичных случая. Надеюсь, представители Управления обороны в курсе дела и располагают соответствующей документацией?

— Официальная докладная записка еще не составлена и не доведена до сведения отделов Управления. Так что никаких подробностей относительно упомянутых вами случаев мы не знаем.

— Ах, не знаете?! — депутат от оппозиции внезапно стукнул кулаком по столу. Микрофон и стакан подпрыгнули. — Очень хорошо, могу сообщить вам эти подробности. В конце января сего года на полигоне артиллерийской части третьей дивизии Центрального военного округа сухопутных Сил самообороны была прекращена пристрелка стопятидесятимиллиметровых гаубиц из-за непригодности боеприпасов — опять-таки невоспламенение запала. Далее. В последний день объединенных маневров первой и одиннадцатой дивизий Восточного округа, проходивших в середине февраля сего года на учебном полигоне «Восточная Фудзи»… Кстати, эти маневры носили кодовое название «Операция Золотой орел». Просто диву даешься, слыша подобное название — ведь в нем как в зеркале отражаются косные и реакционные взгляды некоторых представителей нашего генералитета…

С мест, где сидели члены комиссии, депутаты от правящей партии, полетели реплики: «Давайте по существу!» «Не отклоняйтесь!»

— Так вот, в последний день этих маневров обнаружилось, что ни один из пулеметов и ни одно из девяностомиллиметровых башенных орудий танков среднего веса 61, ни одно из семидесятимиллиметровых орудий легких танков М-24, ни один из самоходных зенитных пулеметов М-16, ни одно из самоходных автоматических зенитных орудий М-42, ни один из карабинов М-4, а также прочие виды автоматического и полуавтоматического оружия не смогли произвести ни единого выстрела. Причина та же — запал в боеприпасах но воспламенился. Противотанковые ракеты «Онэст Джон-30», гаубицы и минометы тоже бездействовали. Далее. Примерно в то же время, и середине февраля, проводились военно-морские учения. Было сброшено пятьдесят глубинных бомб, предназначенных для уничтожения подводных лодок. Ни одна бомба не взорвалась… Я спрашиваю, почему Управление обороны до сих пор не доложило парламенту о таких серьезных фактах, способных вызвать глубокое беспокойство?

Представители Управления обороны молча потели. На местах для гостей не смолкал гул. В зале постепенно становилось тесно, все время приходили новые корреспонденты.

Замигали вспышки фотоаппаратов, загорелись прожекторы, зажужжали кинокамеры.

— Я спрашиваю — почему? Отвечайте! — резко бросил депутат от оппозиции.

У входа произошло какое-то движение, и в зал вошли недавно покинувший заседание представитель Управления обороны и вызванный им из Бюджетной комиссии член командования, на вид старый кадровый военный.

— Разрешите мне ответить на заданные вопросы, — сказал член командования, заняв предложенное ему место. — Как вы изволили указать, некоторое количество боеприпасов, находящихся на вооружении трех родов войск, действительно оказалось недоброкачественным.

— Некоторое количество? — депутат от оппозиции удивленно поднял брови. — Вам передали, какие примеры я приводил? И это количество вы называете «некоторым»?

— Я не отрицаю, что значительная часть боеприпасов оказалась негодной. Но это количество весьма незначительно по сравнению с ежегодно потребляемым тремя родами войск, а также по сравнению с постоянными запасами.

— И все же из-за непригодности достаточно большого — я повторяю, достаточно большого! — количества боеприпасов проведение военных маневров было сорвано. Вас не настораживает этот весьма серьезный факт?

— Вы совершенно правы, — член командования провел тыльной стороной ладони по лбу. — В настоящее время в Управлении обороны прилагаются все усилия для выяснения причин невоспламенения запалов боеприпасов и перечисленных вами случаях.

— Разрешите узнать, докладывали ли об этом начальнику Управления?

— До его сведения было доведено, что довольно значительное количество боеприпасов оказалось недоброкачественным. Но точная цифра еще не названа.

— Насколько продвинулось дело по выяснению причин?

— Буквально на днях будет укомплектован состав Комиссии по расследованию. А пока что командование каждого военного округа, где имели место упомянутые случаи, ведет расследование самостоятельно, с помощью ученых-специалистов.

— Разрешите добавить, — на лице депутата от оппозиции появилось ехидное выражение. — Как известно, Управление обороны очень небрежно проводит проверку продукции, поставляемой ему нашей промышленностью. Конечно, удивляться тут особенно нечему: Управление не стесняется в расходах и бесконтрольно тратит кровные деньги народа, поступающие в государственную казну в результате налогообложения. К сожалению, тот, кто не занимается никаким производительным трудом, не привык считать медяки…

На лбу члена командования вздулись жилы. Очевидно, ему, бывшему боевому командиру, очень хотелось крикнуть «Молчать!», но он закусил губу и сдержался.

Депутат от оппозиции полистал лежавшие перед ним бумаги и торжественно изрек:

— Допустим, отечественных поставщиков вы привлечете к ответу. А как вы намерены поступить в отношении американских ракет?

— Мне кажется, о ракетах можно не беспокоиться, поскольку они проходят проверку в американских войсках.

— Это еще как сказать! Я же упомянул, что было несколько случаев невоспламенения горючего в ракетах американского производства.

— В любом изделии могут быть кое-какие недоделки, мелкий брак…

— И это вы считаете «мелким браком»?! Одна ракета «Тартар» обходится нам более чем в пятьсот миллионов иен, а непригодным оказался, как я уже говорил, целый десяток таких ракет.

— К сожалению, ничего не могу вам сказать по этому поводу до тех пор, пока мы не будем располагать выводами Комиссии по расследованию. Впрочем, американская сторона уже поставлена в известность, и мы просили ее содействия при расследовании.

— Еще один вопрос, — депутат от оппозиции глотнул воды и вперил грозный взгляд в опрашиваемого. — Что вы думаете по поводу бездействия шести ракет типа земля — небо «Хоук», которые испытывались вчера в Особой части Сил самообороны, в 102-м зенитном отряде, находящемся в районе Титосэ на Хоккайдо? Причина та же — невоспламенение горючего.

Член командования побелел.

— Мне не докладывали об этом… случае… — у члена командования дрожали губы. — Разрешите узнать, из какого источника вы получили подобные сведения?

— Можете быть абсолютно уверены, что сведения получены из достоверных источников. Считаю своим священным долгом сообщить комиссии и вам, господа представители Управления обороны, что случаи невоспламенения запала имели место также на военных базах, расположенных вокруг Токио…

— Разрешите вас перебить! — крикнул член командования Управления обороны, словно был не в состоянии слушать дальше. — По этому поводу мы уже вели переговоры с американской стороной. Причины невоспламенения запалов упомянутых вами ракет, всего их было одиннадцать, выяснены! Все эти ракеты были в отличном состоянии!

— То есть как это — в отличном? Почему же ни одна ракета не только не взорвалась, но даже не взлетела?

— Это неизвестно. После неудачных маневров и учений ракеты были проверены тщательнейшим образом. При проверке все до одной поднялись в воздух и взорвались.

— А снаряды?

— В настоящее время проводится всесторонний анализ взрывателей этих снарядов.

— Тогда я осмелюсь поставить перед вами следующий вопрос. Что же происходит? В самый ответственный момент боевых учений снаряды не взрываются, а ракеты не взлетают. Потом при проверке выясняется, что качество боеприпасов самое высокое. Допустим. Но что будет, если эти высококачественные снаряды и ракеты вдруг не сработают во время оборонительного боя?.. Считаете ли вы, что при таком положении вещей вы можете достойно выполнять возложенный на вас долг обороны отечества?.. Надеюсь все же, за вашими действиями не кроется преступное желание выгородить поставщиков…

Член командования резко поднялся, чуть не уронив стул. Наверно, он бы бросился на депутата, если бы представители Управления обороны не схватили его за руки.

В зале заседания Особой комиссии поднялся страшный шум, и я потихоньку выскользнул в коридор.

Вчера вечером по поручению Дайдзо Тамуры я доставил весь этот материал о боеприпасах члену Особой комиссии, громившему сегодня Управление обороны. Разумеется, я не знал, что было в запечатанном конверте, но когда депутат, пробежав глазами его содержимое, пришел в страшное возбуждение, я решил попросить у Тамуры гостевой билет на заседание парламента.

По коридорам носились как угорелые фотокоры, депутаты, представители прессы. У дверей зала заседания Особой комиссии была жуткая толкотня.

— Слушай, — сказал какой-то корреспондент своему коллеге, — здесь хорошая каша заваривается!

— Не только здесь, но и в Бюджетной комиссии, — ответил тот. — Там сейчас как раз начались «запросы на общие темы».

Я немедленно побежал в Бюджетную комиссию.

Закон об охране государственной тайны

Когда произносят слова «Бюджетная комиссия парламента», каждый, наверное, вспоминает скандал, разразившийся несколько лет назад. Депутаты от оппозиции, входившие в Бюджетную комиссию, разоблачили тогда махинации правительства, подававшиеся под соусом секретных исследований оборонного значения. После этой нашумевшей истории Бюджетная комиссия завоевала широкую популярность.

Характер этих подозрительных исследований, носивших странное, как у фруктовой воды, название «Проект СИДР», так и остался до конца невыясненным. Дело было передано на рассмотрение малой комиссии и постепенно похоронено. Однако Бюджетная комиссия, окрыленная своим успехом, с тех пор на каждой сессии доставляла немало хлопот правительству. Ее даже окрестили «Бюджетная комиссия — гроза правительства».

Как вытекает из самого названия, в прямые обязанности комиссии входит рассмотрение государственного бюджета, но, кроме того, там обсуждается и общая политика правительства. Такие обсуждения называются «запросами на общие темы». Жизнь и смерть правительства зависит от одобрения или неодобрения комиссией государственного бюджета, поэтому в нее входят «отборные» депутаты от правящей и оппозиционной партий. Порой держать ответ перед этой грозной комиссией приходится членам кабинета министров и даже самому премьеру.

На текущей сессии, когда в Бюджетной комиссии обсуждалась общая политика правительства, по инициативе депутатов от оппозиции был поднят вопрос о так называемом «Законе об охране государственной тайны». Особенно больших волнений по этому поводу не было, но все же начались кое-какие дебаты, и вопрос еще оставался на повестке дня.

Речь шла о намерении правительства расширить сферу действия «Закона об охране государственной тайны», иными словами, распространить этот закон на все учреждения и организации. Поводом к принятию такой меры послужил японо-американский договор о безопасности со всеми вытекающими отсюда последствиями: ракетным перевооружением Японии, все более тесным военным сотрудничеством с Соединенными Штатами и прочее. Правительство собиралось создать из этого закона мощное средство контроля, способное воспрепятствовать повторению «раскрытия тайн», как это имело место в случае с «Проектом СИДР», короче говоря, собиралось ввести нечто подобное печальной памяти «Закону об охране военной тайны». Практически принятие такого закона ставило непреодолимую преграду между любым правительственным начинанием и общественностью. Полновластными хозяевами в стране становились крупные государственные чиновники, которые под предлогом «строжайшей тайны оборонного значения» имели право прекратить доступ ученых и корреспондентов к тому или иному проекту. Таким образом, народ мог оказаться втянутым в любую авантюру.

До сего времени этот закон распространялся только на военнослужащих. Если «…лица, по роду своей службы имеющие дело с государственными секретами оборонного значения…» случайно открывали эти секреты постороннему, их подвергали тюремному заключению сроком до двух лет или штрафу размером до пятидесяти тысяч иен. Теперь собирались пересмотреть этот закон, сделать его еще более строгим и распространить на всех.

Что же будет, если закон войдет в силу? Пожалуй, Тогда современная Япония станет похожей на довоенную… Поднимешься с фотоаппаратом на какой-нибудь паршивенький холмик, а тебя арестуют… Помнится, до войны повсюду стояли щиты «Укрепленный район. Фотографировать запрещено».

И это еще не самое страшное.

В те времена правительство и японская военщина, прикрываясь все той же «тайной оборонного значения», совершали любые акции и только постфактум ставили народ в известность.

Хорошо, что я не военный министр и никогда им на буду. Я бы все равно не смог скрыть от зорких глаз Кисако тайну, будь она хоть трижды оборонного значения. Нет, уж лучше вообще не иметь никаких тайн! А вот чиновники, военные и женщины просто обожают всякие тайны. Чем страшнее тайна, тем лучше. Только все эти любители, на мой взгляд, поганые людишки. Хорошему человеку скрывать нечего. Но уж если нужно выманить взятку, хапнуть чужие деньги, развязать войну или наставить рога любящему мужу, тут без тайны не обойдешься…

Но вернемся к вышеупомянутому закону. Когда закон уже принят, он становится чрезвычайно гибким в руках правительства и чрезвычайно жестким для всех прочих.

Во время войны от народа скрывали зверства наших войск, реакцию иностранных государств на выходки японской военщины, поражение на фронтах. Для народа был только один лозунг: «Банзай армия!», ибо «…во всем виноват противник, Япония продолжает свой победный марш, победа следует за победой, скоро враг будет окончательно уничтожен…» Мне кажется, сейчас американский народ пребывает в таком же «блаженном» неведении относительно положения вещей в Юго-Восточной Азии. Вот так-то!

О том, что существует проект пересмотра «Закона об охране государственной тайны», оппозиция узнала перед самым началом сессии парламента и решила поднять этот вопрос. Однако точными доказательствами она не располагала, и в парламентских кругах опасались, что на данной сессии эта «бомба» оппозиции так и не взорвется.

Но взрыв все же произошел. И не где-нибудь, а в Бюджетной комиссии, и бросил «бомбу» — совершенно неожиданно! — член этой комиссии, депутат от правящей партии, именно в тот день, когда Особая комиссия по надзору начала дело о негодных снарядах и невзлетающих ракетах…

Депутат, поставивший перед Бюджетной комиссией вопрос о «Проекте пересмотра Закона об охране государственной тайны», принадлежал к крайне правому крылу правящей партии и славился более чем оригинальными высказываниями. Этот старый человек, экстремист из экстремистов, был своего рода «волком-одиночкой», вызывавшим жуткое раздражение собственной стаи. Его сумасшедшие предложения, его неприлично воинственные реплики постоянно ставили правое крыло в неловкое положение. Его, кажется, даже хотели исключить из партии, но так и не сделали этого, учитывая большой партийный и депутатский стаж. К тому же он был очень богат, имел закулисные политические связи и оказывал немалое влияние на партийных лидеров. Депутаты от правящей партии, те, что помоложе, называли его «раковой опухолью на теле партии, мешающей обновлению клеток». И действительно, члены кабинета министров после очередной его выходки не раз хватались за голову. Корреспонденты его даже любили — забавный дед, почаще бы выкидывал номера, то-то читатели повеселятся! Короче говоря, это был вздорный старик, ляпавший все, что придет на ум. Он с одинаковым энтузиазмом резал правду и болтал несусветную чушь. Одни его за это уважали, другие презирали. Но в последнее время под давлением министров и лидеров партии он несколько поутих. Чашу терпения переполнила его последняя выходка: во время обсуждения законности существования «Дня основания Японской империи» он выступил со следующим заявлением: «Я собственной персоной отправился на машине времени в прошлое, на… две тысячи шестьсот тридцать лет назад, и своими глазами наблюдал, как одиннадцатого февраля император Дзимму взошел на престол…» Последовал всеобщий взрыв хохота, но потом старику сделали строгое внушение.

И вот этот самый старик, неизвестно каким образом попавший в Бюджетную комиссию, вдруг сделал запрос по поводу «Проекта изменения Закона об охране государственной тайны».

Сначала все шло гладко. Его речь во вступительной части прозвучала как поддержка нового законопроекта.

— Закон об охране государственной тайны нуждается в полном пересмотре, — начал старик громким прокуренным голосом. — В настоящее время государственные тайны Японии, как военные, так и дипломатические, только номинально являются тайнами. Они доступны каждому встречному. Никто и не думает их охранять. Позвольте спросить, как относится премьер-министр к такому положению?

— С сожалением, — буркнул премьер, словно желая отмахнуться от докучливого оратора.

— Особенно… особенно… — старик зашелся астматическим кашлем, — недопустима утечка секретов Управления обороны. Этот факт, господа, вызывает содрогание! Как мне стало известно, все, что происходит в Управлении обороны, немедленно становится достоянием одного иностранного государства. Каково мнение начальника Управления обороны по этому вопросу?

— Секреты Управления обороны охраняются Законом об охране тайн оборонного значения. Конечно, отдельные случаи утечки незначительных сведений наблюдались, по после этого были приняты самые строгие меры, исключающие повторение подобных фактов. Однако вы утверждаете, господин депутат, будто секреты Управления обороны являются постоянной добычей одного иностранного государства. Я крайне удивлен, ибо впервые такое слышу! Если вы располагаете доказательствами, я попросил бы вас немедленно предъявить их парламенту.

— Что?! Как?! Вы впервые слышите, что все секреты вверенного вам Управления являются постоянной добычей шпионов? — старик уставился на начальника Управления. — И после этого вы имеете смелость оставаться на своем посту?!

Начальник Управления обороны опешил. Атмосфера в зале сразу стала напряженной.

— Простите, когда имел место факт, о котором вы говорите? Недавно?

— Когда? С того самого дня, когда было создано Управление обороны Японии, все его секреты потекли широким потоком в одно иностранное государство. И по сей день текут!

— Повторяю еще раз: я впервые об этом слышу. Если все обстоит именно так, как вы изволите утверждать, дело весьма серьезное. Хотелось бы знать, какие формы имеет разглашение тайн Управления обороны?

— Формы, формы… — старик ехидно хихикнул. — Да об этих формах даже дети знают! Я бы сказал, одна-единственная форма — непосредственная передача из рук в руки, из рук Управления обороны Японии в руки Соединенных Штатов Америки.

В зале поднялся смех.

Даже сам начальник Управления не сдержал усмешки.

— Надеюсь, вам известно, что у нас с Америкой существует договор о безопасности? Кроме того, в соответствии с соглашением о военной помощи американцы поставляют нам оружие. Далее. Высший комсостав Сил самообороны проходит обучение в Америке. Короче говоря, у Японии военный союз с Соединенными Штатами.

— Да ну? Военный союз? — старик изобразил на своем лице искреннее удивление. — Ай-ай-ай, первый раз слышу, чтобы государство поверяло союзнику все свои военные тайны! Может быть, вы приведете аналогичный пример из всемирной истории? Лично я таких примеров не знаю. Прошу покорно, просветите меня, неразумного!

— Видите ли, по долгосрочному проекту у нас, конечно, предусматривается оборона рубежей собственными силами, но пока мы еще не достигли соответствующего уровня, и нам волей-неволей приходится принимать помощь американской армии, особенно если учесть положение на Дальнем Востоке. Следовательно, тесное сотрудничество с Соединенными Штатами в вопросах обороны в настоящее время вполне естественно.

— Но разве можно мириться с таким положением, когда мы надеемся только на дубинку в чужих руках? Ведь это просто возмутительно — Управление обороны все время смотрит на американского дядюшку и умиляется оттого, что он играет своей здоровенной дубинкой. Выходит так: бери что хочешь, только при случае помоги в драке! Нет, господа, напрасно обвиняют нашу молодежь в американизации. Не молодые парни, шляющиеся по злачным местам, проникнуты иждивенческими настроениями, а сама верхушка Управления обороны. Ах, как красиво: высшие военные в роли содержанок!..

Слово «содержанки» вызвало бурные протесты, и оратору пришлось взять его обратно. Однако, нимало не смутившись, он продолжал:

— Достаточно очень поверхностно ознакомиться с «Проектом обороны», несколько лет назад совершенно случайно ставшим достоянием общественности, чтобы убедиться в следующем: при чрезвычайных обстоятельствах вся территория Японии превращается в военную базу Соединенных Штатов Америки, на ней размещается их ядерное оружие, а японские Силы самообороны переходят под командование американской армии. Можно ли это назвать «Проектом обороны Японии»? Совершенно очевидно, что это американский проект, предусматривающий использование Японии в качестве военного полигона. Не знаю, конечно, может быть, подобные абсурдные идеи и являются плодом любви наших военных к американскому дядюшке, по не кажется ли вам, что все это чересчур уж смахивает на поведение площадной девки, которая всегда к услугам любого босса? Каждому человеку, обладающему здравым смыслом, ясна простая истина: любое государство в первую очередь обязано блюсти собственные интересы. Так что, как бы мы ни кокетничали с заокеанским партнером, как бы ни строили ему глазки, при первом удобном случае наши штаны сами с нас свалятся. Мало того, проект обороны, предусматривающий соблюдение лишь американских интересов, даже не позволит нам, если это потребуется, соблюдать нейтралитет. И вы еще смеете называть подобную мерзость «Проектом обороны Японии»?! Я призываю немедленно расторгнуть японо-американский договор о безопасности в целях безопасности нашего отечества!

Среди членов комиссии, представлявших правящую партию, поднялся невообразимый шум.

Минуту назад никто и думать не мог, что японо-американский договор подвергнется нападкам на заседании Бюджетной комиссии, да еще со стороны депутата от правящей партии.

Оппозиционеры довольно ухмылялись, у премьер-министра было такое лицо, словно он проглотил залетевшую в рот навозную муху. Начальник Управления обороны раздраженно сказал:

— Принимаю к сведению ваше высказывание, однако позволю себе обратить внимание оратора, что оно не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу.

— Не имеет никакого отношения? В таком случае разрешите заявить следующее. Как мне помнится, ныне действующий «Закон об охране тайн оборонного значения» был принят по рекомендации американской стороны как раз в то время, когда Япония в соответствии с японо-американским соглашением о военной помощи начала получать оружие, особенно ракеты. Иными словами, закон был принят для сохранения секретов этого оружия. Правильно?

— В общем… правильно.

— Следовательно, этот закон не предусматривает никаких мер по охране наших государственных тайн от американского партнера!

— Как я уже разъяснял, оборона Японии, согласно японо-американскому договору о безопасности, осуществляется в тесной связи с американской системой обороны Дальнего Востока… — начальник Управления вдруг замялся, по-видимому вспомнив, что о японо-американских отношениях принято говорить более туманно. — Э-э, короче говоря… Нам во многом пока еще приходится полагаться на Америку, особенно в отношении современного оружия и, следовательно, в разработке совместной системы обороны…

— Но это же не имеет никакого отношения к обсуждаемому вопросу! — выкрикнул старик, явно передразнивая начальника Управления обороны. — Я вас спрашивал, принимаются ли меры но охране военных секретов Японии, в особенности по охране исследовательских работ оборонного значения, от американской стороны?

— Повторяю еще раз: почти все виды оружия и военной техники мы получаем от американцев, и нет никакой нужды охранять их тайны от них самих.

— Скажите, какой трогательный альянс! — насмешливо протянул старик. — Небось, и работы, которые ведутся в исследовательском центре Управления обороны, являются достоянием американской армии? Ходили слухи, что в этом самом центре сидят постоянные представители вооруженных сил США, размещенных в Японии.

— Такие слухи абсолютно беспочвенны, — не совсем уверенно ответил начальник Управления.

— Ну что вы! Вот ваше заявление действительно беспочвенно! — опять передразнил старик начальника Управления обороны. — Я располагаю данными, что в Японии орудует специальный орган американской секретной службы, занятый сбором информации о новинках военного значения, разрабатываемых на японских гражданских предприятиях.

— Я подобными данными не располагаю, а кроме того, в делах гражданских не компетентен.

— Итак… — старик набрал воздуху в легкие и рявкнул своим знаменитым прокуренным басом: — При настоящей системе охраны государственных тайн наши секреты являются для Америки открытой книгой! Я спрашиваю, если в нашей стране сделают открытие, которое будет иметь решающее значение для обороны Японии, для ее будущего, для судеб Японии и всего мира, как вы охраните его от американцев? Будете сидеть сложа руки и смотреть, как за счет такого — повторяю, решающего! — изобретения Америка укрепит свои и без того немалые силы? А если мы окажемся втянутыми в войну с Соединенными Штатами, что тогда?

Члены комиссии, оживившиеся было после резких слов старика об утечке секретов оборонного значения и после его нападок на японо-американский договор, сейчас даже немного опешили: ишь ты, куда загнул!

По рядам пробежал шепоток — все старались понять, чего же он, собственно, хочет.

Начальник Управления обороны, как и все, сбитый с толку, промямлил:

— Я не совсем понимаю существо вопроса…

— Жаль, если не понимаете! — старик громко откашлялся: — Я спрашиваю достаточно ясно: можно ли скрыть от Америки наши оборонительные мероприятия и возможные военные изобретения при нынешнем толковании «Закона об охране государственной тайны»?

— Разумеется, можно! Управление обороны считает своим высочайшим долгом обеспечение обороны нашего государства, а следовательно, и обеспечение сохранности секретов военного значения.

— И вы действуете в интересах Японии?

— Странный вопрос! По-моему, это не вызывает сомнений.

— А по-моему, — старик обвел взглядом присутствующих, — в вопросах обороны Япония слишком уж полагается на чужую помощь. Ее правители испокон веков не доверяли своему народу, никогда не советовались с ним, не мобилизовали весь ум и опыт народа для защиты страны, Вот и теперь наше правительство предпочитает решать насущно важные проблемы келейно, в бюрократическом порядке. Естественно, народ стал равнодушен к защите собственной родины. Но разве его можно винить за это равнодушие?.. Виноваты правители, игнорировавшие и игнорирующие чаяния народа. Мир и дружба — вот на чем должна зиждиться защита нашей любимой Японии, вот что должно быть положено в основу оборонительной системы правительства!

Председатель комиссии с явной неохотой попросил оратора не отклоняться от основной темы.

Старик, картинно поклонившись председателю, вновь оглушил зал громоподобным голосом:

— Повторяю вопрос господину начальнику Управления обороны. Если парод Японии изобретет нечто, способное не только повлиять на оборонительную систему страны, но и в корне изменить международное положение, мало того, способное переписать историю всего мира, готово ли Управление обороны оградить такое изобретение, фактически являющееся «новым видом оружия», от посягательств любого иностранного государства с позиций защиты японских оборонительных интересов?

— Если действительно появится такое изобретение, способное, как вы изволите утверждать, перевернуть вверх дном весь мир, возможно, основы нашей оборонительной политики и будут пересмотрены. Более вразумительного ответа на ваш не слишком вразумительный, абсолютно гипотетический вопрос дать не могу.

— Вопрос этот не гипотетический, а в какой-то мере уже реальный, — торжественно изрек старик, поворачиваясь боком к залу и словно обращаясь к незримо присутствующему народу. — Именно такое изобретение, способное перевернуть вверх дном весь мир, сейчас рождается в народе. И люди, знающие об этом изобретении, понимающие его эпохальное значение…

Когда старик дошел в своей речи до этого места, его голос потонул во все нарастающем гуле. Члены комиссии переговаривались между собой, бросали реплики, кричали.

— Перестаньте молоть чепуху!..

— Довольно, хватит!..

— Говорите ясней!..

Несмотря на героические усилия председателя, шум все больше увеличивался.

— Это абсурд! Такого изобретения нет и быть не может! — надрываясь, орал в микрофон начальник Управления обороны.

Даже громовой голос старика не мог перекрыть ужасающего шума:

— Например, во время… маневров… Сил… амообороны… большое… личество…

— Нет… но известно… при…

— А… осколько… меся… азад… звуковой… куум… тоже… овым… ружием…

Когда были произнесены слова «звуковой вакуум», шум в зале достиг своего апогея. Казалось, еще секунда — и барабанные перепонки не выдержат.

И вдруг шум прекратился. Погас в мгновение ока, как гаснет свет, когда перегорает лампочка.

Первые несколько секунд, кажется, никто этого не заметил.

Но вот кто-то недоуменно затряс головой, попробовал прочистить уши. Еще один, еще, еще… Через минуту на всех лицах отразилось крайнее изумление. В миниатюре повторилась та же картина, которую несколько месяцев назад можно было наблюдать на улицах Японии: воздетые к небу руки, беззвучно открывающиеся и закрывающиеся рты, красные от натуги лица, полные ужаса глаза… Все звуки исчезли, осталась только абсолютная тишина, отдававшаяся болезненным звоном в ушах.

Повторился феномен «звукового вакуума».

Но на этот раз явление длилось не более пяти минут.

Звуки ожили так же мгновенно, как исчезли. В ушах загудело.

За эти минуты присутствующие присмирели, словно их облили холодной водой.

— Господа! — вновь зазвучал громоподобный бас старика. — Вы только что вторично были свидетелями феномена «звукового вакуума»! Это явление точно такого же порядка, как и то, что имело место несколько месяцев назад. Поясняю: в настоящее время одно японское гражданское предприятие разрабатывает прибор, способный вызвать это явление. Можете рассматривать его как наше новое оружие!

Старик простер руки, останавливая вновь заволновавшихся членов комиссии, и еще больше повысил голос:

— Продолжаю! «Звуковой вакуум» — это лишь одна сторона нового изобретения. Надеюсь, начальник Управления обороны располагает достаточно исчерпывающей информацией о недавних военных маневрах, когда снаряды не взрывались и ракеты не взлетали? Так вот, это вторая сторона изобретения…

Оставив зал парламента, где продолжалось заседание пришедшей в полное смятение Бюджетной комиссии, я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Настроение у меня было не то что плохое, но какое-то подавленное.

Вне стен парламента дышалось легко. Над головой раскинулось безоблачное бледно-зеленое весеннее небо. Золотистые лучи солнца нежно обняли меня, я подставил им лицо, и они побежали струей по подбородку, словно теплая вода.

Улица от ворот парламента до холма Мияке-дзака тонула в светлом мареве. Мимо шли нарядные, по-весеннему одетые влюбленные пары.

Я любовался радостной, ничем не омраченной картиной, и все, что творилось в парламенте, за этими каменными грязными стенами, стало мне вдруг казаться гнусной и жалкой пародией на настоящую жизнь.

Мне сделалось очень тоскливо. Яркий весенний день уже больше не радовал.

— Э-эй!

Я обернулся. У самого края тротуара притормозила длинная элегантная машина заграничной марки.

За рулем — о ужас! — сидела Кисако, веселая, в легкой косыночке, накинутой на тщательно уложенные волосы. Рядом с ней был мрачный парень — шофер и телохранитель Тамуры. А сам Дайдзо Тамура и Гоэмон устроились на заднем сиденье.

— Садитесь в машину, Тода! Ну, как там, в парламенте? — голос Тамуры звучал весело.

— Да примерно так, как вы, должно быть, и рассчитывали…

Обращаясь к нему, я никогда не добавлял почтительного «сэнсэй», говорил просто «Тамура-сан» или ограничивался одним лишь местоимением «вы».

— Скажите, как вам удалось устроить звуковой вакуум во время заседания Бюджетной комиссии? По радио что ли поддерживали связь с парламентом?

Мельком взглянув на Гоэмона, Тамура расхохотался, добродушно и нарочито громко, как и подобает деятелю большого масштаба.

— Это все Гоэмон-сэнсэй! В таких делах я полностью полагаюсь на него.

— А что вы дальше собираетесь предпринять? — Я зло уставился на Гоэмона. В его шутовском наряде появился новый аксессуар: два флажка с изображением солнца на белом фоне, воткнутые крест-накрест за ленту котелка. Разукрасился дурак, как трамвай в праздничный день!

— Дальше?.. Это только начало, — Тамура, скрестив на груди руки, самодовольно ухмылялся. — Вскоре произойдет такое, что не только Япония — весь мир ахнет. И тогда…

— Тогда?

— Тогда давняя, но до сих пор неосуществленная мечта Японии станет реальностью. Япония возьмет инициативу в свои руки, сольет все страны в единое и неделимое государство, и во всем мире воцарится долгожданный мир.

Я беспокойно завертелся, заерзал на сиденье.

— Э-э… дайте мне выйти…

— Что с вами, Тода? Вы весь покраснели.

— У меня, понимаете, такие речи вызывают аллергию. У некоторых это бывает от апельсинов или от шоколада, а у меня — от правых речей. Ничего не могу поделать, это еще со школьных лет. Я однажды получил такой тумак от преподавателя, толковавшего нам о Великой Восточноазиатской зоне процветания, что даже сейчас, как услышу нечто подобное, так у меня все тело начинает чесаться. Аллергическая экзема, очень противно…

На лице Тамуры появилась недовольная гримаса.

— Эй ты, болван! — вымещая раздражение, он ткнул в спину уснувшего на переднем сиденье телохранителя. — Думаешь, можно выполнять свои обязанности во сне?

— Простите, сэнсэй… — пробормотал парень, приоткрывая глаза. — Я просто не могу смотреть, как эта девушка ведет машину.

— Ах да, — невозмутимо сказала Кисако, — я забыла вывесить табличку.

Она вытащила из ящичка на панели табличку с надписью «Осторожно, учебная машина!» и прилепила ее к ветровому стеклу.

Тамура побледнел, по постарался сохранить достоинство.

— Милая девушка, прошу вас обращаться с машиной поласковее. Дайдзо Тамура еще не имеет права умереть.

— Ага, понятно… Но вы не беспокойтесь, вот, если удастся выбраться из города, там уж все пойдет как по маслу. Попробую выжать восемьдесят, а то и все сто километров… — Кисако замурлыкала какой-то веселенький мотивчик, потом добавила: — Почему-то на сорокакилометровой скорости я чувствую себя неуверенно. Того и гляди произойдет авария. Чудно, правда?

— Так вот, — продолжал Тамура менторским тоном, изображая невозмутимое спокойствие, — мы всем дадим понять, до какой степени ненадежен японо-американский военный союз. Если в наших отношениях с союзником появится трещина, хотя бы по вопросам обороны, тоже будет неплохо. Я думаю, мы пойдем на это. Попытаемся таким образом пробудить в японцах чувство «разумного эгоизма». И наша страна, как и подобает независимой стране, вернет свою самостоятельность.

— Это, конечно, хорошо бы… — пробормотал я. — Только как бы мы не получили щелчка от Америки — бойкот японских товаров, экономические санкции и прочее. И тут же возникнут всякие «но» в других странах и… Говорят, история повторяется. Не хватит ли с нас таких повторений?

— Нет, сейчас не та обстановка, — Дайдзо Тамура нахмурился.

— А ЦРУ? Думаете, американская разведка проглотит эту пилюлю? Наоборот, разовьет закулисную деятельность. Чего доброго, еще война начнется.

— Ну и что? В крайнем случае померяемся силами с Америкой. Не делайте такого испуганного лица. На этот раз мы не проиграем. А главное, дело обойдется без кровопролития, с обеих сторон никаких человеческих жертв, — Тамура улыбнулся. — У нас ведь теперь есть мощное оружие, и имя ему — Гоэмон-сэнсэй.

— Допустим… Но на кой черт вам понадобилось заваривать всю эту кашу?

— Зачем? Надо освободить Восточную и Юго-Восточную Азию от американских вооруженных сил. Пика они не уйдут, на Дальнем Востоке будет вечно существовать угроза войны. Американские войска претендуют на ту же роль, какую некогда играла Квантунская армия или японский экспедиционный корпус в Северном Китае. Так что, пока не поздно, необходимо дать американцам хорошую взбучку. Разумеется, мы сохраним Силы самообороны, но пакт о ненападении со всеми странами обеспечит нашу безопасность.

Да, не зря его называют «правым, устремленным влево»… В этот момент я почти восхищался Тамурой. Намерение разорвать японо-американский союз кажется вполне левым. Но что кроется за этим намерением? Голову даю на отсечение, что Дайдзо Тамура на самом деле вынашивает дурно пахнущие идеи паназиатизма.

— А вы сумеете осуществить этот грандиозный замысел в одиночку?

— Почему — в одиночку? У меня много соратников, меня поддерживает мощная организация. А в крайнем случае, — Тамура повернулся к Гоэмону, — Гоэмон-сэнсэй, в крайнем случае я попрошу вас совершить «это».

— А-а, что? — Гоэмон выкатил глазища. — «Это»? А я уже сделал «это».

— Что?! — Тамура так и подскочил на сиденье. — Как же так, почему? Почему вы сделали «это»?

Козни Тамуры

Смятение и растерянность Дайдзо Тамуры — загадочной личности — были поистине жалкими. Слова Гоэмона «А я уже сделал это» как громом поразили его.

Он побагровел, потом посинел. Глаза выпучились, вот-вот выскочат из орбит, рот открылся, челюсть отвисла. Я испугался, что его хватит удар.

— За… за… зачем же… — пролепетал он наконец. Но через секунду его лицо из синего снова стало красным. Тамуру душила ярость. — Мистер Гоэмон, кто же просил вас так торопиться, а? Разве мы не договаривались, что вы будете действовать по моему указанию?

— Ой-ой-ой! Поглядите на сию особь! Человече, какая у тебя становиться, делаться, превращаться страшенная морда! — ноздри Гоэмона раздулись, как всегда, когда он чему-нибудь удивлялся. Глаза запрыгали вверх и вниз. — Зачем, зачем… Чего пристал? Разве сам, господин хороший, барин ты мой милый, несчастный раб, не говорил, не рек, не трепал языком: сделай «это», и я сведу тебя с его японским величеством приятелем императором?! Изволил изрекать сие?

— Изволил, не изволил, то да се… — обалдевший Тамура вдруг залопотал совсем как Гоэмон, но тут же спохватился. — Я же вам ясно сказал — приложу все силы, чтобы вы смогли лицезреть нашего владыку в конце апреля!

— Ой, папуленька, хозяин, до конца апреля-то вон еще сколько дней, ночей, минут, секунд! А ты меня никуда не пускаешь, улицами, переулками любоваться не даешь. Надоело мне быть домашним артистом…

— Быть под домашним арестом, — машинально поправил я Гоэмона.

— Ладно, домашние аресты, оркестры, скрипки, флейты, барабаны, тараканы…

— Гоэмон! При чем тут тараканы?

— Отстань, к каждому слову придираешься! Есть, нет, сказал, не сказал, указал, доказал, кукиш-мукиш показал, накося, выкуси!

Гоэмон рассердился, что бывало с ним крайне редко.

— Помолчите, Тода! — Тамура бросил на меня злобный взгляд, не предвещавший ничего хорошего.

— Все равно надоела мне тараканья жизнь! Вот исполню, выполню, проверну работенку и своей собственной высокой персоной отправлюсь повидаться с господином величеством… Мигом-сигом, раз-два, одна нога здесь — другая там, и айда домой, прощаться хочу!..

— Гоэмон-сэнсэй!

Тамура вдруг скинул дзори и поджал под себя ноги.

Пока я размышлял, что он будет делать дальше, Тамура положил ладони на сиденье кадиллака и пал ниц перед Гоэмоном.

Подумаешь, удивил! Я бы тоже смог, на мягком-то сиденье!

— Гоэмон-сэнсэй! — сказал Тамура театрально надтреснутым голосом и ткнулся своей большой головой чуть ли не в нос Гоэмона. — Ваш гнев вполне оправдай. Понимаю вас и сочувствую! Нелегко жить в тисках неволи. Но умоляю вас, потерпите еще немного. Видите, я, Дайдзо Тамура, прошу вас об этом, смиренно склонив голову. Клянусь вам, я выполню свое обещание! А пока — осталось ведь совсем мало! Не покидайте меня, действуйте так, как я буду вас просить. Нижайше молю вас, укрепите мое мужество!

Пока Тамура, забравшись с ногами на сиденье, бил поклоны, наш кадиллак выехал за пределы города, на шоссе Аоумэ. Сумасшедшая Кисако вела машину как попало, лихачила, превышала дозволенную скорость. Оглядевшись, Тамура приказал вернуться в Токио, в его контору.

— Кисако-сан, прошу вас, уступите место за рулем моему шоферу, — сказал Тамура и, сложив на груди руки, глубоко задумался.

Кисако нехотя притормозила, вышла и села не рядом с шофером, а на заднее сиденье, около Гоэмона.

Заднее сиденье кадиллака достаточно большое, поместиться вчетвером вполне можно, тем более что Гоэмон занимал немного места. Но меня беспокоило поведение Кисако. Раньше она шарахалась от Гоэмона, как от огня, а теперь, после того разговора в особняке Тамуры на Йоцуя, прямо-таки облизывала это чучело. Неужели на нее так подействовали деньги?

А Гоэмон, едва кончив говорить с Тамурой, откинулся на спинку и уснул мертвецким сном. Рот и глаза, как всегда, были открыты.

— Включи радио! — приказал Тамура, все так же задумчиво глядя перед собой.

По радио как раз передавали последние известия. Обычные новости дня чередовались с сенсационными сообщениями из залов парламента. Дикторы не скупились на слова, расписывая скандал, разразившийся в двух парламентских комиссиях. Передача иллюстрировалась магнитофонными записями с мест заседания.

— Что происходит у нас, ясно. А вот за морями что? — раздраженно выкрикнул Тамура, пристально смотря на радиоприемник.

— Переходим к сообщениям из-за рубежа… — сказало радио.

В заокеанских сообщениях не было ничего сенсационного.

«…Всемирно известная кинозвезда возбудила дело о разводе со своим мужем, всемирно известным миллиардером, и одновременно подала в суд на всемирно известного врача всемирно известной больницы. Причиной судебного разбирательства является неправильный диагноз, поставленный врачом нынешнему мужу актрисы еще до их свадьбы. Согласно этому диагнозу, упомянутый миллиардер должен был умереть в течение года. Однако после бракосочетания прошло уже более двух лет, а супруг продолжает здравствовать…»

«…Вооруженные силы Соединенных Штатов Америки продолжают военные действия в районах Юго-Восточной Азии. В их задачу входит поддержание порядка в дружественных странах…»

— Значит, пока еще не… — Тамура взглянул на часы и начал трясти спящего Гоэмона. — Гоэмон-сэнсэй, проснитесь, пожалуйста, на одну минутку! Проснитесь, сэнсэй!

— Проспитесь, пробудитесь, продерите глаза!.. То да се, урчат-бурчат, покою не дают… беспокойные отроки… Я спать хочу…

— Сэнсэй, когда вы сделали «это»?

— Совсем недавно.

— А эффект наступает мгновенно?

— Мгновенно, моментально, быстро, сразу… Это как сказать! — Гоэмон задумчиво склонил голову. Его похожие на белый кафель белки выпучились, глаза куда-то закатились. — Подумаем, поразмыслим, погадаем, мозги раскидаем… Можно было и вашими машинами сделать, без забот, без хлопот. А можно и без машин… И так и сяк, и так и эдак… Так-то так, но Земля — не маленькая, просторная, обширная планета… И моря… триллионы волн, триллионы триллионов капель… Так что потихоньку, полегоньку, понемногу… Дня два, пожалуй, пройдет.

— Два дня! — глаза Тамуры засияли. — В таком случае еще есть время!

Он протянул руку к спинке переднего сиденья, включил телефон и набрал номер.

— Секретаря… Да, это я. Про парламент знаю. Содержание первых выпусков вечерних газет тоже знаю. Меня интересует реакция иностранных корреспондентов… Всполошились? Телеграфируют в свои страны?.. Как ты думаешь, какая реакция будет за рубежом?.. Гм… так… так… Ладно, подождем до утра. В утренних иностранных газетах обязательно появятся сообщения. Хорошо… — Тамура весело ухмыльнулся. — Успеем, еще не поздно. Немедленно организуй пресс-конференцию. Время? Завтра в двенадцать, нет, впрочем, лучше пораньше. Намекни, что речь пойдет о новом оружии, о котором сегодня упоминали в парламенте. Раздразни их любопытство. Передай в редакции газет, чтобы вовсю печатали сообщения о сегодняшних заседаниях. Перед конференцией в самый раз… Да, вот еще что. Если утром будут международные радиопередачи, подгони пресс-конференцию под это время… А сейчас срочно собери командиров отрядов и всех заинтересованных лиц. Да, созываем экстренное чрезвычайное совещание.

Положив трубку, Тамура вновь обрел степенность крупной личности и, откинувшись на спинку сиденья, коротко приказал шоферу:

— В контору!

— Да мы уже приехали, сэнсэй!

Чуть смутившись, Тамура нажал ручку двери. Обернулся ко мне:

— А вы все отправляйтесь в мой городской особняк. Охрану увеличьте втрое.

Наступила ночь.

Мы находились в одном из роскошных особняков Тамуры. Гоэмон уже храпел. Кисако, занимавшаяся косметической гимнастикой, уснула посреди упражнения. Один я не знал, куда себя девать.

Что же теперь будет? Что предпримет Тамура с помощью Гоэмона?.. Дайдзо Тамура показал мне краешек своей заплесневелой мечты. Но как он использует Гоэмона, чтобы осуществить целиком и полностью свои отвратительные трухлявые идеи?..

И как это связано со скандалом, разразившимся сегодня в парламенте?.. И что значит «это», и почему Тамура так перепугался, узнав, что Гоэмон уже сделал «это»?

А завтра… Завтра пресс-конференция. И на пресс-конференции наконец станет известно, какую крупную игру затеял Тамура…

Глубокой ночью вернулся страшно возбужденный Тамура. Я вышел на порог встретить его.

Вслед за ним совершенно неожиданно явился гость. Это был мой бывший шеф, заведующий плановым отделом электрокомпании «Универсал».

— Какой редкий гость! — сказал я.

— Гм… да… — он смотрел на меня как-то странно, щурился, моргал. — Мне с тобой поговорить надо, вот и пришел.

Меня охватило неприятное предчувствие. Очень уж у него глаза бегали. К сожалению, предчувствие меня не обмануло.

— Тамура-сэнсэй просил меня переговорить с тобой… — сказал он, как только мы вошли в гостиную. Последовала довольно долгая пауза. — Э-э… Как поживает Кисако-сан? Спит уже?

— Ага, делала гимнастику и заснула в позе золотой рыбки, вставшей на голову.

— Так вот… Тамура говорит… — зав откашлялся. — Говорит, что сейчас наступил самый ответственный момент… Очень важный момент, понимаешь?.. Ну, значит… Надо бы попросить Кисако-сан поухаживать за Гоэмоном…

— Здрас-с-те! А мы что, не ухаживаем за ним, что ли? И я, и Кисако. Правда, ничего особенного мы для пего не делаем, обычные домашние заботы. Вообще-то он жутко капризный тип. Ухаживать мы ухаживаем, но капризам не потакаем. С ним надо попроще, погрубее…

— Да я по об этом! Не о таком ухаживании речь… Понимаешь, мужчине всегда необходимо женское тепло… Вот Тамура-сэнсэй и говорит, хорошо бы по ночам…

— Что-о? — Меня захлестнула такая ярость, что я задохнулся… — Какая наглость! Мерзость! Да она…

— Постой, не кричи, прошу тебя! По словам сэнсэя, Гоэмон совсем заскучал, затосковал. Еще бы — домашний арест ведь затянулся… Но ты же сам понимаешь, если он вконец разозлится, то возьмет и уйдет. Ему ото раз плюнуть. А Кисако-сан, видно, ему приглянулась. Как говорится, женский волос и слона удержит.

— Замолчите! Перестаньте! — я затрясся от гнева.

— Да не ори ты так!.. Успокойся. Потерпи уж… ведь ради любимого отечества.

Никогда в жизни не испытывал я такого бешенства. От унижения и беспомощности мне захотелось завизжать, не закричать, а именно завизжать, как несчастному поросенку под ножом мясника.

«Возвещаю всему миру!»

Назначенная Дайдзо Тамурой пресс-конференция началась в десять утра в зале второго этажа отеля Т.

Многочисленные члены «секретного отряда» Тамуры еще с вечера разместились в номерах отеля, а ранним утром заняли свои посты.

Обеспечить охрану первоклассного нового отеля для Тамуры не составляло труда: администрации время от времени перепадали от него крупные куши, а управляющий вообще был у него на жалованье.

Из особняка мы выехали на громоздком кадиллаке с бронированными стеклами и двойным бронированным корпусом в сопровождении вооруженных телохранителей. Я обратил внимание на одно странное обстоятельство: по пути нам попадалось слишком много патрульных полицейских машин и мотоциклов.

Если одна из патрульных машин исчезала за поворотом, на ее месте тотчас возникала другая, словно нам прокладывали путь. Да и в хвосте у нас все время ехали полицейские машины и мотоциклы. Присмотревшись внимательнее, я заметил, что в наш кортеж входили и обычные машины, в которых сидели переодетые в штатское полицейские.

— Здорово, а?.. — Я попробовал взять Тамуру на пушку. — Видно, и полиция под вашим влиянием, Тамура-сан. Значит, и с блюстителями порядка вы в контакте.

— Эй, ты! — меня толкнул в бок один из незнакомых телохранителей, здоровенный детина с непропорционально маленькой головой. — Не хами великому сэнсэю, мальчик!

— Оставьте, мы его жалуем, — произнес Тамура тоном средневекового феодального князя.

Кажется, он стал изъясняться в духе Гоэмона.

— Я ни о чем не просил полицию. Но когда человек становится такой крупной фигурой, как я, полиция осуществляет его охрану по собственной инициативе и делает это аккуратно и неназойливо.

— Вызываю СН-1 и СН-3… Передает СК-6, — заговорило радио рядом с водителем. — На маршруте А есть признаки опасности… Просим изменить маршрут у Тодзука…

Ехавшая впереди машина замигала задними сигнальными огнями и свернула с шоссе налево, на боковую улицу. Наш кадиллак последовал за ней.

— Ну и ну! Какие предосторожности, — сказал я, оглядываясь на следовавшую за нами машину с телохранителями.

— Ничего не поделаешь. Я стал мишенью для различных разведок, — широко разинув рот, Тамура расхохотался богатырским смехом.

— Вы это серьезно? — Мне стало немного не по себе, я окинул взглядом тихую, залитую весенним солнцем улицу, по которой мы ехали. — Но что может случиться с вами в Токио среди бела дня?

— Мало ли что. Да и порепетировать не мешает. В недалеком будущем это пригодится, — Тамура снова потряс воздух раскатами смеха, потом как бы про себя добавил: — И вообще чем больше охрана, чем больше показываешь, что за тобой охотятся, тем значительнее кажешься публике…

Кто его разберет, шутит он или говорит серьезно. Но я вспомнил нашу жизнь на загородной вилле, частые ночные стычки между неизвестными и охранниками, нападение на мерседес, когда хотели похитить Гоэмона, и на душе у меня стало тревожно.

Как бы чего не случилось с Кисако, она ведь осталась с Гоэмоном в особняке.

Ох, уж эта Кисако! Удивительное существо.

Вчера вечером, когда Тамура через моего бывшего шефа передал мне, что Кисако просят «быть подругой Гоэмона в постели и развлекать его сказками», я потерял голову от ярости. А Кисако, услышав об этом сегодня утром от меня, даже бровью не повела.

— Только и всего? — спросила она. — Подумаешь, какое дело! С удовольствием буду развлекать дедушку.

— Кисако! Как ты можешь… — Меня снова охватил жгучий гнев, я был готов ее задушить. — И ты… после этого ты можешь считать себя порядочной женщиной?.. И говоришь это мне, своему жениху… да я…

— Что с тобой, милый? Это же так просто — развлечь человека… — У нее было совершенно невинное лицо. — И вообще наш дед страшный симпатяга. Между прочим, когда я еще работала, мне все время хотелось уйти из подготовительной школы и устроиться в детский сад воспитательницей. Так что положись на меня, отлично буду его нянчить.

— Да ты понимаешь, о чем речь? — Я был совершенно ошеломлен невозмутимостью Кисако. — Ты только подумай, что это за развлечения…

— Милый, но это же так легко! Я знаю уйму сказок, и наших, японских, и других — Андерсена, например, братьев Гримм…

— Сказки! — взревел я. — Знаем эти «сказки» в постели!

— Ну что ты раскричался! Я не дурочка, все понимаю, — Кисако начала сердиться. — Детишкам, когда их укладывают спать, всегда рассказывают сказки. И малыши страшно любят, чтобы мама или няня прилегла с ними рядом. Вот увидишь, от моих сказок Гоэмон будет спать как миленький.

У меня не было слов. Я ничком бросился на кровать, стараясь подавить нахлынувшее отчаяние. Значит, я ее совсем не знаю?! И она еще работала преподавательницей! Чему же она учила подростков, в какой университет их готовила?

— Стой! Тормози! — завопил сидевший рядом со мной телохранитель.

Кадиллак резко остановился, и я со всего размаху ткнулся лбом в спинку переднего сиденья.

Скрип тормозов и испуганные возгласы смешались со страшным скрежещущим грохотом. Поглаживая шишку, я поднял голову. В переднюю машину, собиравшуюся повернуть на шоссе, врезалась автобетономешалка, сплющила ее и повалила на бок. Из-под перевернутой машины показались язычки пламени.

— Сэнсэй! — сидевший впереди телохранитель порывисто обернулся. Лицо его было землисто-серым.

— Гм… — Тамура нахмурился, закусил губу. — Поехали по другой дороге.

— СН-2, дайте задний ход! — крикнул наш шофер в микрофон.

Задняя машина поехала назад.

— СН-3 и СН-4, поезжайте вперед!

Тычась длинным носом то в одну, то в другую боковую улочку, громоздкий кадиллак тяжело разворачивался. Я успел мельком увидеть объятую пламенем и черным дымом сбитую машину. Выли сирены мотоциклов дорожной полиции, слетавшихся со всех сторон, как стервятники на падаль. Прислушиваясь к крику этих зловещих птиц, я вдруг подумал: случайная авария или настоящее покушение, как и предвидел Тамура?

В зале второго этажа отеля Т. мы появились с опозданием на пятнадцать минут. Может быть, это тоже входило в сценарий, тщательно разработанный Тамурой? Во всяком случае, задержка помогла ему подчеркнуть собственную значимость, а авария — еще больше увеличить охрану. Сразу после столкновения в переулке из нашего кадиллака передали по радио странный приказ: кому-нибудь из охранников в районе отеля разрядить в воздух пистолет и скрыться.

Теперь я понял, зачем это сделали. Выстрелы привлекли внимание полиции. Улица у отеля была запружена полицейскими в форме и переодетыми в штатское. Они останавливали и обыскивали прохожих. Вряд ли враги Тамуры посмеют сюда сунуться. Между Тамурой и полицией наверняка существует связь. А трюк с выстрелами дал полиции возможность охранять его в открытую.

Зал был переполнен: корреспонденты газет и агентств, японских и иностранных, работники радио и телевидения, фотокоры. Телеоператор дал знак включить прожекторы. Микрофоны ждали первых слов оратора.

Дайдзо Тамура, в кимоно и хаори, в коротком халате с родовыми гербами на рукавах, торжественно вступил в зал. Шел он медленно, толстый живот колыхался при каждом шаге. Засверкали вспышки блицев. Заработала телевизионная камера.

Усевшись за стол напротив корреспондентов, Тамура неторопливо начал:

— Господа, я просил вас собраться сегодня, чтобы сообщить вам очень важную новость.

Корреспонденты, приблизительно представлявшие, о чем пойдет речь, слегка подались вперед.

— Мое сообщение касается нового оружия, о котором вы, господа, вероятно, уже слышали. О нем вчера говорил в парламенте депутат господин Оно, назвав его «новым оружием эпохи».

— Тамура-сан, вы располагаете точной информацией об этом оружии? — задал вопрос один из корреспондентов.

— Разумеется, располагаю. Я был свидетелем завершения работы над этим изобретением и его первого практического испытания…

Присутствующие оживились.

— Какого типа это новое оружие? — спросил по-японски, с небольшим акцентом, корреспондент иностранного агентства.

— Трудно в двух словах определить его тип, — важно произнес Тамура. — Однако депутат Оно, как мне кажется, вчера упомянул об этом в парламенте. Новое оружие имеет отношение к феномену звукового вакуума, наблюдавшемуся несколько месяцев назад на всем земном шаре, в так называемом Поясе безмолвия.

— Скажите… говорят… звуковой вакуум частично повторился вчера в парламенте, — запинаясь сказал молодой корреспондент. — Новое оружие — это прибор, который гасит звук?

— Не только, — Тамура ухмыльнулся и выпятил грудь. — Явление звукового вакуума — лишь частный случай эффекта, который дает новое оружие, я бы сказал, весьма частный…

— Тамура-сан, не дразните наше любопытство, — вмешался пожилой корреспондент, — скажите ясно, что собой представляет это оружие?

— А вы, господа, наберитесь терпения, — Тамура посмотрел на часы. — Эффект нового оружия очень скоро проявится.

— Что? Как вы сказали? — раздался тревожный возглас. — Вы уже использовали это оружие?

— Да, использовал. Но волноваться совершенно не следует, — Тамура с нарочитым спокойствием скрестил руки на груди. — Это оружие ни одному человеку, ни единому живому существу не причинит вреда. Наоборот, оно поможет вытащить мир из бездонного омута войн.

— Я слышал, что новое оружие по своей мощности превосходит все известные до сих пор, — сказал иностранный корреспондент. — Относится ли это и к ядерному оружию?

— Естественно, — Тамура кивнул. — Оно значительно мощнее, чем все мировые запасы ядерного оружия.

Иностранные корреспонденты возбужденно зашептались. По рядам прошло волнение. Несколько человек поспешно покинули зал.

— И вы утверждаете, что это сверхмощное оружие уже применено на практике?

— Да, — Тамура лениво посмотрел на часы. — Я думаю, его эффект, первоначальный эффект в настоящее время уже дал о себе знать в некоторых районах земного шара. А именно в одной стране Юго-Восточной Азии, где американские войска ведут бои с партизанскими отрядами — коренным населением.

— Что вы болтаете?! — выкрикнул американский корреспондент по-английски. — Кто вы такой? Какое право вы имеете делать подобные опыты?

— Я — частное лицо, мое имя — Дайдзо Тамура, — он встал в позу. — Итак, в настоящее время дальневосточная армия Соединенных Штатов, очевидно, уже почувствовала эффект нового оружия. Но в скором времени его действие распространится по всему земному шару. Так что известная страна Юго-Восточной Азии — всего лишь частный случай. Просто там идут бои, потому и эффективность нового оружия должна проявиться раньше, чем в прочих местах.

— Скажите, это оружие находится в вашем распоряжении?

— Да, в моем. Оно хранится в абсолютно недоступном месте.

— Как вы сами расцениваете такое положение, когда оружием, своей мощью превосходящим ядерное, распоряжается один человек по своему усмотрению? Почему вы не передадите его государству, международной организации или какому-нибудь другому официальному органу?

— Вот именно — почему? — Тамура хватил кулаком по столу. Несколько микрофонов скатилось на пол. — Господа, в этом вся суть проблемы! Я, Дайдзо Тамура, до сего момента всеми силами охранял это оружие, чтобы оно не попало в лапы подобных «официальных органов». Как только оружие станет собственностью какой-либо официальной организации, оно немедленно превратится в инструмент для осуществления эгоистических целей этой организации. Тогда прощай мечта о мире и спокойствии. Вспомните историю открытия атомной энергии. Разве то, что должно было принести благоденствие и процветание всей планете, не стало нашим постоянным кошмаром? Именно поэтому я, недостойный Дайдзо Тамура, решил противопоставить себя моей стране и всему миру. Да, я — частное лицо и как частное лицо буду держать в своих руках это новое оружие.

Речь Тамуры то и дело прерывалась вопросами и репликами, но он довел ее до конца.

— Да что вы заладили — оружие, оружие! — громко выкрикнул кто-то. — А где оно, это оружие? Существует ли на самом деле чудо, о котором вы тут разглагольствуете?

— Сомневаетесь? — Тамура вскинул голову и бросил величаво-насмешливый взгляд в ту сторону, откуда раздался выкрик. — Что ж, пока вам придется потерпеть. Но недолго. Очень скоро все увидят эффект нового оружия. Господа иностранные корреспонденты, прошу вас незамедлительно передать мое заявление прессе ваших государств. Я, Дайдзо Тамура, частное лицо, возвещаю всему миру: начиная с сегодняшнего дня, с этого часа, с этой минуты, все взрывчатые вещества на всем земном шаре, включая термоядерное оружие, больше не действуют!

Прощай, оружие!

Сделав это заявление, Дайдзо Тамура так и не изменил своей позы. Иностранные корреспонденты на мгновение замерли, потом все как один разразились дружным смехом.

Что ж, реакция вполне естественная.

После знаменитого феномена звукового вакуума прошло уже достаточно много времени. Острота впечатления притупилась. Человек, какое бы потрясение он ни испытал, постепенно о нем забывает. Не зря гласит пословица: «Проглотив горячее, забываешь, как было горячо».

Иностранные корреспонденты расхохотались. И по-своему были правы. Большинство из них, вероятно, подумало, что этот коротко остриженный, толстый, ужасно важничающий японский босс немного тронулся или просто решил сыграть с ними идиотскую шутку.

— А как это делается? — дурашливым голосом выкрикнул корреспондент агентства Рейтер. — Берем водичку из-под крана и поливаем водородную бомбу?

Опять раздался дружный смех.

— Смейтесь, господа, если вам весело, — с невозмутимым спокойствием сказал Дайдзо Тамура. — Скоро, очень скоро вам будет не до смеха. Поднимется такой шум, что вы захотите заткнуть уши.

— Но как это можно осуществить практически? — сердито спросил корреспондент газеты «Таймс». — Вы собираетесь заколдовать все имеющиеся на Земле запасы пороха?

— Да, что-то в этом роде…

— Прекрасно! Тогда мы во всех церквах отслужим молебен об избавлении от ваших колдовских чар. А на ружьях и снарядах начертаем кресты.

Зал потонул в новом взрыве смеха.

— Смейтесь, если вам весело, — повторил Тамура и тоже рассмеялся. И вдруг заговорил серьезным тоном, на хорошем английском, правда, с типично японским акцентом! — Господа, все вы учились в школе, и вам известно, что химические свойства элементов материи определяются количеством электронов вокруг ядра атома…

Корреспонденты продолжали хохотать, не слушая Тамуру. Один только спецкор журнала «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» окинул оратора удивленным взглядом.

— Ну и что же? — спросил этот известный своей осведомленностью в вопросах военной техники корреспондент.

— Порох — химическое соединение, — ответил Тамура по-английски. — И если изменить химические свойства элементов такого соединения, выражаясь точнее, изменить электронную структуру атома, мы получим совершенно новое химическое соединение, не обладающее прежними свойствами.

— Но как? Как это можно сделать? — настаивал тот.

— К сожалению, я не физик и не химик, точно и сам не знаю. Специалисты утверждают, что с помощью волн определенной частоты.

С этими словами Тамура поднялся из-за стола. Большинство присутствующих все еще продолжало смеяться.

— Верите или не верите, но я предлагаю вам самим осведомиться о результатах, — Тамура снова заговорил по-японски, и переводчик облегченно вздохнул. — Запросите свои страны. Лучше всего свяжитесь с такими районами, где сейчас идут бои. Вот вы и узнаете, что происходит.

Он сделал знак телохранителям и покинул зал.

Шум продолжался. Некоторые смеялись, другие, указывая на сипну удалявшегося Тамуры, кричали: «Авантюрист! Мошенник!» Большинство недоуменно пожимало плечами, сожалея о напрасно потраченном времени.

Тамура не оглядываясь спустился в холл первого этажа и направился к главному выходу. Но тут произошло одно событие.

В вестибюле с видом скучающих постояльцев слонялось десятка полтора сыщиков и членов «секретного отряда» Тамуры. На улице у главного входа стояли два полицейских в нарочито ленивых позах, но их взгляд ощупывал каждого входившего в отель.

Тамура отмахнулся от нескольких погнавшихся было за ним японских и иностранных корреспондентов, прошел через автоматическую дверь и зашагал вниз по ступенькам, направляясь к кадиллаку.

Полицейский в низко надвинутой фуражке, стоявший с правой стороны лестницы, внезапно повернулся, молниеносным, удивительно профессиональным жестом выхватил из кобуры огромный, неуклюжий смит-вессон сорок пятого калибра, направил дуло прямо в грудь Тамуры и нажал на спуск.

Естественно, выстрел из мощного смит-вессона с расстояния нескольких метров должен был пробить насквозь грудь Тамуры и уложить стоявшего за его спиной телохранителя. Но полицейский так ловко и красиво выхватил пистолет, что Тамура даже улыбнулся, очевидно, думал: парень хочет отдать ему честь.

Но Тамура ошибся. Это был профессиональный убийца, прошедший огонь и воду. На его скуластом, землисто-сером, ничего не выражавшем лице не дрогнул ни один мускул, только глаза блеснули холодной решимостью. Твердая рука точно навела пистолет на грудь жертвы. Дуло пистолета зияло, как жерло сорокашестисантиметрового орудия линкора «Ямато», самого большого в мире корабельного орудия.

Все произошло в мгновение ока. Когда описываешь, получается очень длинно, а на самом деле я и мигнуть не успел. Щеки Тамуры непроизвольно дернулись. Никто не смог остановить руку убийцы. Никто даже не вскрикнул. Все застыло, как кадр вдруг приостановленного фильма.

Сейчас мелькнет ослепительная вспышка, грохнет выстрел, в лицо ударит жаркий запах пороха… Я невольно зажмурился. Но… раздался только жесткий металлический щелчок.

Я открыл глаза. Мнимый полицейский довольно хладнокровно еще раз нажал на спуск. В пистолетах этой системы не нужно взводить курок — он взводится автоматически при нажатии на спуск. Раздался еще одни точно такой же щелчок.

После второй осечки на лице убийцы мелькнула тень сомнения. Увернувшись от бросившегося на него в конце концов телохранителя, он начал отступать, пятясь задом и держа пистолет у пояса, как это делают ковбои в вестернах. Не надеясь уже на автоматику, он трижды ударами ладони взводил курок и трижды нажимал на спуск.

Но все пять раз пистолет дал осечку.

В следующее мгновение искаженное от удивления и ужаса лицо исчезло за спинами настоящих полицейских, сыщиков и телохранителей.

— Видели?

Тамура стоял у дверцы кадиллака и, закинув голову, хохотал. На него глазели ошеломленные корреспонденты.

Потом он повернулся к стоявшему рядом полицейскому.

— Дайте-ка мне ваш пистолет!

— Простите, не дозволено! — мучительно покраснев, ответил полицейский.

— Ладно, тогда выстрелите сами. Не беспокойтесь, я, Дайдзо Тамура, отвечаю за этот выстрел перед вашим начальством.

Полицейский, словно ища защиты, огляделся. Встретился взглядом с комиссаром полиции, но тот, очевидно из уважения к Тамуре, отошел к только что пойманному преступнику. Полицейский, повинуясь приказанию «крупной фигуры», без сомнения, ему известной, вынул пистолет из кобуры.

— Проверьте патроны, — сказал Тамура.

Полицейский медленно, далеко не так профессионально, как убийца, открыл барабан.

В пяти гнездах из шести виднелись донышки патронов. Одно гнездо во избежание случайного выстрела всегда оставляли пустым.

— Проверили, все в порядке, все на месте? — весело спросил Тамура, всей кожей ощущая напряженные взгляды корреспондентов. — Отлично. А теперь выстрелите в небо.

Полицейский с обреченным видом неловко вскинул пистолет и направил дуло в небо. Если бы вокруг плотным кольцом не стояли Тамура и его телохранители, он бы, наверное, передумал. Ему было страшновато под взглядами других полицейских и сыщиков.

— Пли! — скомандовал Тамура.

Полицейский с отчаянной решимостью нажал на спуск.

Раздался сухой щелчок.

— Один выстрел, — Тамура усмехнулся. — Может быть, осечка? А ну-ка, расстреляйте все патроны.

Было видно, как при каждом нажатии на спуск медленно взводится курок и вращается барабан.

Щелк!.. Щелк!.. Щелк!.. Все пять раз пистолет дал осечку.

Полицейский испуганно посмотрел на пистолет, словно сделал что-то нехорошее, потом опять открыл барабан. В пяти гнездах блестели маленькие серебряные кружочки взрывателей со следами от ударника.

— Ага… кажется, новое оружие уже вступило в силу! — Тамура обернулся к корреспондентам и громко расхохотался. — В дальнейшем огнестрельное оружие станет обыкновенной детской игрушкой.

С этими словами он быстро сел в кадиллак.

Я-то понимал, в чем дело: это Гоэмон демонстрировал свой очередной фокус.

Круги по воде

От камня, брошенного Тамурой, или, точнее, Гоэмоном, по всему миру пошли круги.

Сначала очень медленно.

Театральное заявление, сделанное Тамурой в отеле Т., не сразу вызвало широкий отклик.

Пресс-конференция состоялась в последних числах марта, и сногсшибательная весть была расценена корреспондентами как довольно неуклюжая первоапрельская шутка. Не знаю, предвидел ли Тамура, что так обернется дело.

Большинство европейских и американских газет молчало. Лишь наиболее легковерные дали под общей шапкой «Первое апреля» несколько коротеньких сообщений: «В бомбах водород превращается в воду», «Японский босс забавляется», «Повзрывались — и хватит» и пр.

Сообщения японской прессы носили более сенсационный характер.

И все же ни одна японская газета не дала сообщений о пресс-конференции на первой полосе. Короткие отчеты были помещены на второй полосе, внизу. Дело в том, что после происшествия у отеля Т. Тамура бесследно исчез. Зато рубрика «происшествия» во всех газетах почти полностью была посвящена «покушению неизвестного лица на господина Дайдзо Тамуру». Полиция заявила, что личность и национальную принадлежность преступника пока установить не удалось. На допросах он упорно молчал, и оставалось только строить догадки о причинах покушения.

Мировую прессу гораздо больше занимали бои между дальневосточной американской армией и населением некоей страны Юго-Восточной Азии. Американское командование за шесть часов до заявления Тамуры ввело строжайшую цензуру на все сообщения корреспондентов с места боев, а через три часа после заявления Белый дом установил такой же строгий контроль над прессой и радио.

Что же происходило на фронтах Юго-Восточной Азии? Вот уже несколько лет тянулась долгая и упорная партизанская война, доставлявшая немало хлопот американцам. Весь мир с тревогой ожидал, что пламя, тлевшее где-то в дебрях Азии, вот-вот разгорится в огромный пожар.

Через час после введения цензуры гонконгское телеграфное агентство ПАНА намекнуло на серьезные перемены, происшедшие на месте боев.

Затем агентство Синьхуа передало сообщение о крупном поражении наземных частей американской армии, понесенном в результате боев с партизанами в одном из районов Юго-Восточной Азии.

Через три часа после введения цензуры чрезвычайный и полномочный посол Соединенных Штатов Америки, аккредитованный в столице марионеточного правительства данной страны, мистер Варвар, покинул свою резиденцию, пересек океан на сверхзвуковом бомбардировщике и появился в Вашингтоне.

Еще через час начальник Объединенного комитета начальников штабов США генерал Талисман вылетел из Вашингтона к месту боев.

Что же случилось?

Мировая пресса, затаив дыхание, навострив уши и широко раскрыв глаза, сосредоточила все свое внимание на Вашингтоне и одном из уголков Юго-Восточной Азии.

Что же произошло в этом краю субтропиков, рисовых полей, болот и джунглей, населенном маленьким босоногим народом с замкнутым выражением лица; в краю, где люди, изнемогавшие под властью марионеточного правительства, пытались защитить свою жизнь, где хозяйничали американцы, привыкшие совать нос в чужие дела под предлогом «помощи слаборазвитому народу», где заокеанские боссы, вложившие миллионы и миллионы долларов в оружие всевозможных видов, загребали неслыханные прибыли, где упитанные военные-профессионалы пылали «святым» гневом и грозили отомстить за погибших однополчан, где генералы-экстремисты, данным-давно ставшие притчей во языцех, тужились изо всех сил, чтобы раздуть местный конфликт до мировой войны, где агенты ЦРУ строили гнусные козни, подыгрывая оголтелой военщине, где деятели Белого дома тщетно пытались сгладить острые углы, чтобы хоть как-то оправдаться в глазах мировой общественности, и все глубже увязали в затеянной ими самими авантюре; что делалось в этом далеком краю бананов, теплых ветров, мужественных партизан и отчаянных корреспондентов?..

Никто не мог разобрать, что там делалось. В эти дни было не до заявления какого-то японского босса Дайдзо Тамуры, именовавшего себя частным лицом. Частное лицо может болтать все что ему вздумается, и никто не обратит на его болтовню внимания, пока она не будет подкреплена официальным заявлением правительства. А правительство Японии молчало.

И никому не приходило в голову связать чуть ли не анекдотическую пресс-конференцию с переменами, приведшими к страшному напряжению в Юго-Восточной Азии.

Но…

Но прошло десять часов после введения цензуры американским командованием, и в Европе появились первые сообщения, нарушающие цензурные ограничения.

Крупнейшая итальянская газета поместила на своих страницах телеграмму за подписью спецкора, находившегося в Юго-Восточной Азии.

«Трагедия в Куэнгбанге!» — было напечатано в итальянской газете. Под этим заголовком шло краткое сообщение:

«В джунглях, в районе деревни Куэнгбанг, расположенной на одном из участков передовой линии фронта Юго-Восточной Азии, местные партизаны окружили два батальона американской морской пехоты. Половина личного состава батальонов уничтожена, половина взята в плен».

Затем агентство Франс Пресс передало в печать и на радио еще более лаконичное сообщение:

И наконец, одно индонезийское агентство раскрыло истинную суть «куэнгбангской трагедии»:

Вскоре стало известно о бунте в некоторых частях американских войск, находящихся в Юго-Восточной Азии.

Встревоженные люди всего земного шара спрашивали: «Что происходит?.. Зачем?.. Почему?..»

И все же прошло еще несколько суток, пока мир не уловил связи между «невиданными событиями» и заявлением Дайдзо Тамуры. Очевидно, мир находился в состоянии шока от потрясения.

После известной пресс-конференции Дайдзо Тамура — частное лицо, я — его подручный и сторож Гоэмона, Кисако — няня последнего, и сам Гоэмон в ипостаси «нового оружия», или вернее «новое оружие» в ипостаси Гоэмона, скрылись от всего мира, и никто не знал, где мы находимся.

А находились мы в одной из загородных вилл Тамуры — я уже сбился со счету, сколько у него вилл и особняков, — расположенной вблизи большого города, на побережье Японского моря. К нашим услугам были коротковолновый радиоприемник, телефон, телевизор и газеты, и мы наблюдали за паникой, постепенно охватывавшей все страны.

Коротковолновый приемник был достаточно мощным. Связист, прошедший отличную военную тренировку, знавший несколько языков, ежедневно принимал и переводил интересующие Тамуру зарубежные сообщения.

— Знаете, в Конго начались волнения, — сказал я, просматривая телеграммы, переведенные связистом. — В Стэнливиле избили до смерти солдата правительственных войск. Короче говоря, во всем мире, особенно в слаборазвитых странах, творится полная неразбериха.

— То ли еще будет! — фыркнул Тамура и повернулся на другой бок — его плечи и спину массировала слепая старуха, жена сторожа виллы.

Я перешел к сообщениям, полученным по прямому проводу.

— Американский посол ночью посетил нашего премьера и очень долго с ним беседовал… Что вы собираетесь делать? Международное общественное мнение попытается поднажать на японское правительство.

— Ничего, пусть себе нажимает, — Тамура, прикрыв глаза, усмехнулся. Потом отхлебнул глоток виски. — В крайнем случае я могу отказаться от японского подданства. Я, Дайдзо Тамура, начал великое дело, и сейчас важнее всего не дрогнуть, что бы там ни произошло. Меня ищут и будут искать, постараются выкопать хоть из-под земли. Некоторое время мне еще необходимо скрываться. Но все же голос народных масс, голос Азии, иными словами, добрая половина всего населения Земли будет поддерживать меня, Дайдзо Тамуру. Вот увидишь!

Я с раздражением взглянул на Тамуру. Просто тошно становится, когда он начинает так бахвалиться. Ну да, в мире происходят грандиозные перемены, но он-то при чем? Все это дело рук Гоэмона.

Гоэмон… Мне стало не по себе. Полчаса назад пришел охранник и проводил его вместе с Кисако в какую-то дальнюю комнату. При этом парень бросил на меня многозначительный насмешливый взгляд.

Конечно, Кисако почти все время при Гоэмоне, так и раньше было, но этот взгляд, эта ухмылка…

— Э-э… — я запнулся. — А Кисако…

— Успокойтесь, Тода, не волнуйтесь, — произнес Тамура, не открывая глаз. — Достойному мужу не следует мелочиться из-за бабы.

При этих словах я почувствовал, что бледнею. Значит, все же… А я-то думал, что в суматохе последних дней вопрос о Кисако отпал сам собой.

— Куда?.. — крикнул Тамура мне вслед, но я уже выскочил в коридор. Отхлынувшая было кровь ударила в голову. Перед глазами поплыли красные круги.

Гоэмон, уродец, чучело, но все же довольно милое чучело. Есть в нем своеобразное обаяние. Конечно, мне он доставляет массу хлопот, но неприязни я к нему не испытываю, даже наоборот. Но это… это же совсем другое дело! Гоэмон и — Кисако! Старый косоглазый оборотень — и моя возлюбленная, моя невеста, моя…

Я застонал. Судьбы мира отодвинулись в туманную даль. Тамура стал крохотным и расплывчатым. Не помня себя, я бросился по коридору, в ту сторону, куда увели Гоэмона и Кисако.

— Стой, мальчик! Куда это ты так спешишь? — мне преградил путь тот самый охранник, один вид которого вызывал во мне глубочайшее отвращение. Он все так же гнусно ухмылялся. — Да не брыкайся ты! Дальше ходу нет. Приказано не пускать.

Когда человек не в себе, он на все способен. При обычных обстоятельствах от подобного змеиного взгляда я бы, наверно, весь похолодел и убрался прочь, как побитая собака. Но сейчас я изо всех сил ударил его головой в живот. Глухо охнув, он осел на пол и потерял сознание. Ни о чем больше не думая, я рывком распахнул застекленную дверь и…

И, изумленный, остановился на пороге.

Кисако и Гоэмон были одеты! Лишь котелок Гоэмона лежал на полу. Гоэмон, даже не сняв гэта, растянулся поверх одеяла. Кисако сидела рядом и чесала его совершенно лысую, поблескивавшую, как бильярдный шар, голову.

— А, это ты, — чуть смутившись, сказала Кисако. — Наш дедушка почему-то ужасно любит, чтоб ему чесали голову…

— Ой-ой-ой, Тода, не смотри, не гляди, закрой глаза, зажмурься! — забормотал Гоэмон. — Мне стыдно, как маленький люблю, как младенчик обожаю, когда мне чешут лысинку…

Игра в прятки

После этой знаменательной для меня ночи прошла еще неделя. Скандал, разразившийся во всем мире, не только не утих, но, больше того, привел к страшной международной напряженности.

Больше всех растерялись Соединенные Штаты. Еще бы, эта страна давно считала себя самой мощной военной державой мира. И действительно, ее мощь в основном зиждилась на разбросанных по всему свету, оснащенных разными видами новейшего оружия военных базах. Разумеется, огромный экономический потенциал Америки тоже играл немаловажную роль, но останется ли этот потенциал на должном уровне без поддержки первоклассной армии?

В один из таких дней в нашем уединенном уголке появился крупный чиновник Управления обороны, очевидно, один из людей Тамуры.

— Все еще продолжают тактику проверок, — сказал ухмыляясь наш гость.

Тамура тоже ухмыльнулся, залпом осушив рюмку виски.

— Значит, никак не остановятся? Что ж, красиво умереть дано не каждому.

— Управление обороны закончило выборочную проверку всех видов боеприпасов во всех подведомственных ему военных частях. А теперь по приказу командования американской дальневосточной армии началась полная проверка боеприпасов в размещенных на территории Японии американских войсках. Двойная работа…

— Сколько ни проверяй, результат один и тот же.

— Ну, знаете, надо же как-то занять солдат. А то без дела они еще начнут задумываться, тут и до бунта недалеко. Все они одинаковые — что паши парни, что американские. Короче говоря, нам надо выиграть время. Между прочим, многие солдаты уже подали заявление об отчислении их из частей Сил самообороны.

— Еще бы, ведь среди нижних чинов много крестьян, а крестьяне народ сообразительный! — рассмеялся Тамура.

— Скажите, Тамура-сэнсэй, — чиновник чуть подался вперед, — вы долго собираетесь оставаться в тени?

— Пока, во всяком случае, не собираюсь выходить на поверхность, — Тамура сложил руки на толстом животе. — Здесь надо очень и очень подумать. Боюсь, мое появление сможет повредить Японии. В настоящее время распространяются слухи, что я путешествую инкогнито где-то в районах Юго-Восточной Азии и Индии. За границу отправлено несколько моих двойников. Да, задал я работенку иностранной разведке!

— А как вы поступите с нашим правительством?

Тамура встал и, заложив руки за спину, принялся ходить по комнате.

— Еще немного выжду, посмотрю, какие шаги оно предпримет, — он говорил задумчиво, словно убеждая самого себя. — Как бы то ни было, мне нельзя всплыть внезапно. Если я сейчас установлю контакт с официальными властями или просто появлюсь где-нибудь в Японии, Америка приложит все силы, чтобы загнать в угол наше правительство. Ведь американцы — великие мастера закулисных дел.

— Безусловно, — кивнул чиновник. — Не далее как вчера в Японию прибыл секретный посланник американского президента и сейчас ведет переговоры с верхушкой нашего правительства.

— Этого следовало ожидать, — усмехнулся Тамура. — Если бы замораживание взрывчатых веществ было сделано не частным лицом, а непосредственно японским правительством, Америка уже давно бы приняла страшные контрмеры в отношении Японии. Начался бы бойкот наших товаров — ведь США крупнейший импортер целого ряда производящихся у нас изделий, — посыпались бы экономические санкции.

Соединенные Штаты — страна молодая и очень капризная. Конечно, она может разрешить себе покапризничать — огромная территория, богатства и силы не занимать. Вот я и говорю: как только поймут, что на военную мощь полагаться больше нельзя, тут же начнут принимать экономические карательные меры. На Японию надавят так, что она и не вздохнет, и если наше правительство установит связь со мной, ему хочешь не хочешь придется «призвать меня к порядку». А пока я остаюсь частным лицом, никоим образом не связанным с японским правительством, никто ни перед кем за меня не в ответе.

Все так же шагая по комнате и держа руки за спиной, Тамура выпятил грудь.

— Повторяю, в случае крайней необходимости я откажусь от японского подданства.

— Н-да, в стиле пиратов прошлых времен, — хмыкнул чиновник. — Придумано неплохо, но долго ли вы и все мы на этом продержимся, вот в чем вопрос…

— Да, тут надо подумать… Впрочем, надеюсь, на этот раз международное общественное мнение будет на моей стороне. Я ведь ни от кого ничего не требую, просто привел в негодность все ныне существующее оружие. Сделал свое дело и скрылся.

— Скрылись — и все? — с недоумением спросил чиновник.

— Ничего, придет время, выйдем наружу, — улыбнулся Тамура. — К счастью, я привык к такой жизни. Быть на сцене, конечно, приятно, но и за кулисами есть свои прелести. Денег у меня достаточно, за славой я не гонюсь. Впрочем, разве это не слава — сознавать, что я, частное лицо, Дайдзо Тамура, перевернул вверх дном весь мир?

Я смотрел на порозовевшего от сознания собственной значимости Тамуру, и в моей душе все больше шевелились сомнения. Конечно, он поставил шикарный спектакль и оказался неплохим режиссером. Но в самой пьесе было одно слабое место… Это…

Зазвонил телефон.

Тамура небрежно мне кивнул.

— Просят вас, — сказал я, передавая ему трубку. — Какой-то господин К.

— Алло… Да, я… Что? Зачем сообщили? — Тамура сразу посерьезнел, задумался. — Нет, встреча исключается. Скажите, что я где-нибудь за границей. А какое у них дело?

Тамура долго молчал, прижимая трубку к уху, очевидно слушал, что ему говорят. Постепенно он начал раздражаться. Вдруг его брови удивленно прыгнули вверх.

— Что? Сам премьер?

Тамура надолго замолчал, глубоко задумавшись. Наверное, прошло не менее пяти минут. Потом он, словно решившись на что-то, сказал:

— Хорошо, согласен на встречу. Время и место сообщу позже… Свяжитесь в Гонконге с моим двойником. Пусть приготовится. В день встречи он должен быть здесь. Не забудьте передать, чтобы заранее взял обратный билет на самолет. Сразу по окончании встречи он вылетит назад в Гонконг.

Положив трубку, Тамура еще некоторое время думал.

Вдруг дверь распахнулась. Показался котелок, украшенный двумя скрещенными флажками с изображением солнца.

— Пора не пора, иду со двора! — раздался веселый голос Гоэмона. — Эй, хозяин, друг мой дорогой, господин нерадивый раб, я тебя спрашиваю — уже пора?

— О-о, Гоэмон-сэнсэй!.. — Тамура вздрогнул от неожиданности. — Чем это вы занимаетесь, в прятки изволите играть?

— Прятки, прятки, я играю, ты играешь… — Гоэмон раздул ноздри. — Жду, скучаю, томлюсь, киплю, бурлю… А ты все никак не сведешь меня к его величеству. Моя персона больше не хочет томиться. Пора что ли отморозить взрывчатку?

— Нет, нет, сэнсэй, не пора! Умоляю вас, пока даже и не думайте об этом, не то поставите меня в жуткое положение. Великий Гоэмон-сэнсэй, нижайше прошу вас, потерпите еще самую малость!

Наблюдая, как Тамура кладет поклоны, я вновь почувствовал тревогу.

Вот оно — слабое место грандиозного спектакля, задуманного Тамурой.

Через два дня в особняке на Йоцуя-Самон-те состоялась тайная встреча Тамуры с премьер-министром Японии. Премьер прибыл в бронированной машине, ловко замаскированной под такси. «Такси» остановилось у главных ворот особняка. В ту же минуту к запасным воротам подъехала другая машина, привезшая двойника Тамуры из аэропорта. Из нее вышел человек в черных очках, как две капли воды похожий на моего теперешнего хозяина.

А настоящий Тамура сидел в особняке со вчерашнего дня.

Да, когда встречаются две крупные фигуры, хлопот не оберешься!

— Тамура-сан, — сказал премьер, тревожно глядя на Тамуру, — вы действительно обладаете силой, способной вызвать такое явление?

— Разумеется, — кивнул Тамура. — Если вы не верите, господин премьер-министр, я могу вызвать и другие явления…

— Дело в том… — начал премьер и, почему-то заколебавшись, остановился.

— Америка оказывает на вас давление? — подсказал Тамура, так и не дождавшись продолжения.

— Ну да, конечно, разумеется! — премьер немного оживился. — Я имел встречу с полномочным послом Соединенных Штатов и секретным посланником американского президента. Завтра в Токио прибывают помощник государственного секретаря, специальный помощник президента и одно лицо из Пентагона… И не только США — Англия, Франция, Индонезия и Китай тоже настаивают на секретной встрече и переговорах.

— А как насчет экономических санкций?

— По-видимому, этот вопрос обсуждался в американском сенате и в верхней палате английского парламента. Но страны Европейского рынка нас поддерживают. Однако… — премьер, усмехнувшись, покачал головой. — Однако дело в том, что я ни на что не могу ответить. Ни на приветствия, ни на протесты. Придерживаемся тактики молчания. И это производит очень неблагоприятное впечатление. Никто не хочет верить, что японское правительство тут ни при чем.

— Ну и прекрасно! — Тамура так выпятил грудь, что я испугался, как бы он не опрокинулся назад. — Правительству достаточно заявить о своей полной непричастности и…

— Однако, Тамура-сан, — осторожно перебил его премьер. Как видно, он испытывал чувство неловкости. — Американские власти требуют от нас объявить вас международным преступником и принять меры к вашему аресту пли дать санкцию на арест американским органам. В противном случае они настаивают на немедленном прекращении явления…

— Господин премьер-министр! — Тамура стукнул кулаком по столу. — Вы знать ничего не знаете, ведать не ведаете, вот и все. Экономических санкций, как видно, не избежать, так что советую вам незамедлительно установить контакты с независимыми странами, чтобы сохранить равновесие в нашей экономике. Ни в коем случае нельзя проявить слабость и упустить такой невиданный шанс. Теперь нам совершенно нечего бояться американской военной мощи. Так что утверждайте справедливость. Я создал для вас наиблагоприятнейшие условия, вам остается только действовать. А я скроюсь и сам позабочусь о своей безопасности.

— У меня есть к вам вопрос, — задумчиво сказал премьер. — Этот вопрос сегодня задает себе весь мир. Как долго продлится теперешнее положение? Если это явление временное, даже страшно подумать, какие санкции будут к нам применены после. Так что правительство не в состоянии…

— Взрывчатые вещества парализованы на вечные времена! — Тамура величаво скрестил на груди руки.

И тут за его спиной вырос Гоэмон, по нашим предположениям мирно отдыхавший на берегу Японского моря вместе с Кисако.

Уши присутствующих резанул скрипучий, как несмазанные тормоза, голос:

— Уже пора?

— Нет еще… — машинально ответил Тамура и побелел как полотно.

Премьер вздрогнул и прикрыл глаза руками, пытаясь отогнать чудовищное видение.

Нападение

Все взрывчатые вещества, будь то смертоносная начинка огромных мегатонных бомб или безобидная крупица пороха в детской хлопушке, пришли в полную негодность. Кое-где в мире начались волнения.

В Японии было сравнительно тихо.

Хуже обстояло дело в тех странах, где общество кормилось астрономически огромными бюджетными ассигнованиями на военную промышленность.

Фондовые биржи Нью-Йорка и Лондона были наводнены акциями военной промышленности по ликвидационным ценам. В первую очередь появились акции крупнейших химических, электрических, авиационных, алюминиевых, нефтяных и судостроительных компаний. Внезапное «всестороннее разоружение» привело экономику в состояние, грозившее инфляцией.

В противоположность этому на японской фондовой бирже обстановка оставалась довольно спокойной. Появились только акции химических компаний и предприятий, производивших вооружение. Падение цен на нью-йоркской бирже до нас еще не докатилось. Правда, акции строительных фирм сильно колебались. Согласно прогнозам, строительные предприятия тоже должны были понести большие убытки, потому что «бездействие взрывчатых веществ» распространялось и на динамит.

— В Америке, в юго-западных штатах, появились ликвидационные полицейские, — сказала Кисако, просматривая газету и поглаживая Гоэмона по голове.

— Ликвидационные полицейские? — переспросил я. — Это еще что такое?

— Ну… это самое… как на бирже… Тьфу ты, ну словом, все полицейские подают в отставку. Они заявили, что при существующем положении вещей не могут выполнять свои служебные обязанности…

— А-а, ясно. Для американских полицейских пистолеты были единственным оружием. Помнится, даже сами ньюйоркцы критиковали своих полицейских за то, что они слишком много стреляют. Хотя в южных штатах, где то и дело линчуют негров, без пистолетов им никак не обойтись.

— А наши полицейские, наверное, и стрелять-то не умеют, хоть и носят пистолеты.

— Это точно, — кивнул я. — Только один раз и стреляли — во время первомайской демонстрации, на дворцовой площади. Дубинкой орудовать куда легче. Великая вещь привычка!

— В Аризоне появились гангстеры-лучники. Совершено несколько нападений на банк… А еще тут написано, что у них рапиры, — сказала Кисако.

— Лучники? Это кличка у них такая что ли?

— Да нет, написано — лучники. Без кавычек. Может, опечатка?

— А-а, понял, никакая не опечатка, просто они вооружены луками и стрелами.

— Ах, вот в чем дело… Значит, близится время рубинов гудящих…

— Ты когда-нибудь слышала, чтобы рубины гудели? Совершенно неостроумно! Если хочешь сказать — времена Робин Гуда, так и говори.

— Я и говорю. Это Гоэмончик меня заразил своим чудным языком.

А этот самый Гоэмончик, которому Кисако все гладила и гладила лысину, вдруг страшно покраснел, начал мигать и задыхаться, широко разевая рот.

— Кисако, что это с ним? — обеспокоенно спросил я. — Может, припадок начинается? Ты не знаешь, он не страдает падучей?

— Ничего особенного, — сказала Кисако и почесала у него за ухом. — Он же обожает, когда ему щекочут лысину. Все время просит — почеши, погладь…

Но я не на шутку встревожился. С Гоэмоном творилось что-то странное. Его губы дергались. Может, ему не хватает воздуху?

— Кисако, оставь его в покое! Не видишь — человеку плохо. Что он тебе — кошка или собака?

— Отстань, мне самой приятно, — невозмутимо ответила Кисако. — Когда я была маленькой, был у нас в деревне один идол. Ужасно миленький, головка гладкая-прегладкая, блестит ярче солнышка, точь-в-точь как у Гоэмончика. Я его жутко полюбила. Подойду бывало и глажу по головке. Все глажу и глажу…

— Что ты заладила — глажу! — я рассердился. — Неужели ты такая бессердечная? А вдруг он помрет…

— Ну что ты, это еще зачем?.. Ничего с ним не случится. Правда, дед, тебе ведь приятно и ты совсем не собираешься уми…

— А-а-а… — вдруг застонал Гоэмон.

Я в ужасе уставился на его широко разинутый рот, на его грудь, набравшую воздуха, как мне казалось, для последнего вздоха.

— А-а-а…

— Что с ним?! Гоэмон, Гоэмончик, дорогой, что с тобой?..

— Все. Теперь уже скоро, — все так же невозмутимо сказала Кисако.

— А-а-апчхи!

Плохо было не Гоэмону, а мне.

Громоподобный чих сотряс стены. Лицо Гоэмона сразу приобрело нормальный оттенок. Он мгновенно уснул.

— Ужасно смешной, правда? — сказала Кисако, заботливо вытирая ему нос половой тряпкой. — Он говорит, что чихание — самая приятная вещь на свете.

В дверях появился наш связист и протянул мне английскую газету.

— Где Тамура-сэнсэй? — спросил он взволнованно.

— В соседней комнате. Он размышляет, просил не беспокоить, — ответил я. — Что-нибудь случилось?

— Группа неизвестных напала на лабораторию фирмы «Универсал» на Асигасаки. Лаборатория разгромлена. Президент похищен…

Было очень поздно.

Тем не менее Тамура заявил, что сам отправится в разгромленную лабораторию, что случалось с ним крайне редко. Наверное, ему тоже надоела жизнь затворника.

Мы спустились к воде, к хорошо укрытой от посторонних глаз бухточке, сели в моторную лодку и вышли в открытое море. Там нас подобрал гидроплан и доставил в Эносиму. Оттуда на машине мы помчались в Асигасаки. Вся эта ночная поездка как две капли воды походила на сцену из приключенческого фильма. Но я давно понял, что все незаурядные личности, все воротилы и боссы обожают устраивать театр для себя, прямо как малые дети. Видно, у них нервы железные. Обычный человек ни за какие блага не стал бы посреди ночи мерзнуть в открытом море и изнывать от страха в кабине крохотного гидроплана, летящего вслепую над черными волнами. Из-за этих самых железных нервов люди и становятся боссами и крупными закулисными фигурами.

В машине, по пути в лабораторию, я просмотрел газету, которую мне дал связист.

В глаза бросился странный заголовок «Д.Д.Т. сделал второе заявление!»

Приглядевшись внимательней, я заметил рядом с первым Д крохотную букву р: Д-р. Не знаю уж, каким образом английская газета присудила Тамуре докторскую степень.

«Доктор Дайдзо Тамура заявил, что вслед за взрывчатыми веществами будет заморожено химическое, биологическое и радиоактивное оружие, а также напалмовые бомбы».

«Ага, все ясно, — подумал я, — вчера Тамура не зря клал земные поклоны перед Гоэмоном».

Чудеса! Как можно парализовать ядовитые газы, бактерии, радиоактивные элементы и напалмовые бомбы, в которых используется сгущенный бензин? Предположим, взрывчатые вещества, обработанные какими-то волнами определенной частоты, перестают взрываться. Впрочем, я этого тоже абсолютно не понимаю, но вроде бы кое-как могу себе представить. А все остальное?..

У фасада лаборатории стояли полицейские машины, и мы поехали к задним воротам.

Внутри нам открылась страшная картина. Словно здесь ураган гулял: приборы разбиты вдребезги, сейфы перевернуты, пол усыпан осколками и обрывками бумаги. Кое-где виднелись пятна крови.

Объяснения давал молодой лаборант в изодранном в клочья белом халате, с огромным синяком под глазом и разбитым в кровь носом.

— Они ворвались сюда около девяти вечера… Человек двадцать-тридцать. Все здоровенные, как профессиональные борцы… Много иностранцев…

— Они о чем-нибудь спрашивали?

Тамура окинул взглядом следы побоища.

— А как же, конечно, спрашивали! Выстроили всех служащих в ряд и давай работать кулаками. Требовали, чтобы мы им открыли секреты нового оружия.

— Интересно, как они пронюхали про мою связь с вами?.. — спросил Тамура.

— Тоже мне загадка! — вмешался я. — Забыли что ли Асивару, бывшего директора?

— И кажется… — лаборант ужасно шепелявил, у него были выбиты передние зубы. — Кажется, похитили руководителя лаборатории и ведущих специалистов.

— Руководителя лаборатории? — Тамура удивленно поднял брови. — А я слышал, будто похитили президента фирмы.

— Президента тоже, только из его дома, — сказал один из телохранителей. — А кроме того, примерно в это же время было совершено нападение на токийскую лабораторию фирмы «Универсал».

— Гм… — Тамура на секунду задумался. — Я это предвидел, только не предполагал, что они начнут действовать так скоро.

— Скажите, что же будет с нашим начальником и президентом? — спросил изжелта-зеленый лаборант. — Мы ведь ничего не знаем о принципах нового оружия. Мы им так и сказали, а они… Знаете, они могут вас шантажировать, теперь у них есть заложники.

— Что поделать, возможно, придется пойти на небольшие жертвы, — холодно сказал Тамура. Я содрогнулся. — Лес рубят — щепки летят. Впрочем, необходимо ограничиться минимальным количеством жертв… Послушайте, — Тамура повернулся к одному из подручных, — вернитесь в нашу машину и дайте по телефону указание срочно созвать всех хранителей школ древнего военного искусства — фехтования, джиу-джитсу, каратэ, ниндзя. У нас существует с ними договоренность. Объявить немедленный сбор.

Карта военной мощи будет перекроена!

Маленький курортный городок, расположенный в красивой местности недалеко от Асигасаки, был сегодня разбужен раньше обычного.

Горожане и туристы еще досматривали последние сны, когда сквозь густой предрассветный туман потекли глухие удары барабана. Постепенно удары усиливались и наконец перешли в мощный рокот. Рокот ворвался в окна домов и гостиниц, заглушил тихое бормотание горячих источников.

Чуть в стороне от города, на высоком холме стоял старинный замок. Сейчас он вдруг ожил — на его вышке грохотал большой набатный барабан, молчавший все послевоенные десятилетия.

А-ский замок, небольшой, но со славным прошлым, остался неразрушенным во время войны. Уцелели каменные крепостные стены, внешний и внутренний рвы, пятиярусная дозорная башня. Война пощадила замок, но не пощадила его владельца. Титулованный владелец разорился, не мог уплатить налог на недвижимость, и замок пошел с молотка. Неудобное расположение не привлекло к нему местных, предпринимателей, держащих гостиницы для туристов, и лет десять он числился за налоговым управлением провинции, пока его не купил миллионер послевоенной формации, сколотивший капитал торговлей на черном рынке. Но когда замок был уже наполовину переоборудован, миллионер обанкротился. Вот тут-то замок и перешел в собственность Тамуры.

Тамура оставил маленькую самостоятельную электростанцию, лифты, ванны и часть покоев, переделанных в комфортабельные гостиничные номера, по, считая, что памятник старинной культуры не должен погибнуть, приложил много сил для восстановления внешнего облика замка и его укреплений. В результате А-ский замок превратился в настоящую диковинку: внутри — отлично оборудованный современный отель, снаружи — крепость, построенная по всем правилам средневековой фортификации.

Как только в предутреннем тумане загремел набатный барабан, первые и вторые ворота замка широко распахнулись и в них хлынули прибывшие со всех концов Японии мастера древнего военного искусства, подхватившие клич Тамуры. Прошло полчаса, встало солнце, в его лучах засверкали позолоченные фантастические рыбы, вздымавшие хвосты над крышей пятиярусной дозорной башни, звякнули тяжелые кованые засовы, и ворота накрепко закрылись.

В большом зале под башней собрались представители чуть ли не всех видов древнего военного искусства. Поистине удивительно, что в Японии до сих пор сохранилось так много этих видов независимо от того, приносят они практическую пользу пли нет.

Все присутствующие были либо главами школ, наследниками и хранителями передававшегося из рода в род искусства, либо высококвалифицированными мастерами с дипломами.

По залу пронеслось приглушенное «ш-ш-ш!», и в дверях появился Дайдзо Тамура в парадном кимоно с гербами, вышитыми шелком на рукавах, и в национальных шароварах. Он уселся, поджав ноги, лицом к собравшимся.

— Господа! — начал Тамура. Его громкий голос эхом отдавался под сводами зала. — Прежде всего разрешите поблагодарить вас за то, что вы откликнулись на мой зов. Услышав клич, вы оставили свои уютные дома и темной ночью пустились в путь. Я, Дайдзо Тамура, сердечно благодарю вас и низко вам кланяюсь.

Он поклонился. Присутствующие ответили легким кивком головы. Большинство было в национальных костюмах, и непосвященному могло показаться, что все эти люди собрались на религиозную церемонию или на заседание какого-нибудь общества, далекого от всех житейских бурь.

— Господа, как вам, наверное, известно из газет и радиопередач, я, Дайдзо Тамура, недавно применил новое оружие, обезвредившее все взрывчатые вещества. Цель у меня была самая высокая — установить мир на земле.

— Осведомлены и весьма возрадовались, — произнес старик, глава школы фехтования Дзига.

— В результате все крупные державы, подавлявшие ранее своих более слабых соседей силой огнестрельного оружия, стали врагами Тамуры. Многочисленные агенты этих стран проникли в Японию. Вчера, например, группа таких агентов совершила нападение на одно учреждение, имеющее касательство к новому оружию. Учреждение полностью разгромлено.

Из моего заявления явствует, что эту меру я принял как частное лицо и в любую минуту готов отказаться от японского подданства, чтобы не причинить ущерба горячо любимой Японии. Но не следует забывать малодушия нашего правительства, особенно когда дело касается Америки. Если она окажет на японское правительство давление, пригрозив экономическими санкциями, вполне возможно, что правительство выдаст меня властям Соединенных Штатов. Кроме того, у иностранных агентов будут развязаны руки, и они постараются напасть на меня лично.

— Если огнестрельное оружие стало непригодным, возможность нападения весьма ограничена, — сказал господин средних лет, отрекомендовавшийся ниндзя в пятнадцатом поколении из школы Кога.

— Разумеется! Однако, хоть я и не боюсь смерти, Дайдзо Тамура не имеет права умереть слишком рано. И я прошу вас, проникших в сокровенные глубины военного искусства, охранять мою особу. Полагаю, что таким мастерам своего дела, какими являетесь вы, не составит труда справиться с десятком буянов импортного образца.

— Правильно, — сказал полный господин, дипломированный фехтовальщик школы Яге. — Лично я, если огнестрельного оружия не будет, могу в одиночку одолеть десяток подобных молодцов с помощью обыкновенного деревянного меча.

— Будут ли использованы боевые мечи? — спросил фехтовальщик школы Хокусин-итто.

— В зависимости от того, что предпримет противник, — ответил Тамура рокочущим басом. — Я думаю, отсутствие современного огнестрельного оружия приведет к пересмотру военной науки. Прошу преподавателей средневековой тактики и фортификации школы Косюрю разработать методы ведения боя для отрядов, вооруженных главным образом луками, пиками и ударным оружием.

— Гм, вот оно что… — глубокомысленно изрек сморщенный старичок с жалким лицом, исследователь Косюрю. — Возвращаемся к старине, к эпохе до 1556 года, когда в известном сражении при Нагасино железная кавалерия князя Сингэн была разбита отрядом стрельцов Ода.

— Вы совершенно правы. Особенно прошу вас разработать тактику защиты крепости.

— Значит, вы собираетесь укрепить этот замок? Возможна его осада? — спросил молодой парень, утверждавший, что он владеет ниндзюцу школы Тода.

— Такая возможность не исключена, — кивнул Тамура. — Последний владелец замка укрепил все его стены огнеупорными железобетонными плитами, а я отремонтировал и подновил все внешние сооружения. Разумеется, старинный замок не выдержит бомбардировки с воздуха, по зато он отлично приспособлен для ведения рукопашного боя. Осада нам не страшна. В замке есть вода — прекрасный горный источник, растет бамбук, пригодный для стрел, много фруктовых деревьев и лекарственных трав. В кладовых хранится провиант, закупленный еще последним владельцем. Если осада начнется немедленно и мы не успеем подготовиться более основательно, все равно сможем продержаться несколько месяцев. Первые и вторые ворота выглядят как деревянные, но это только обшивка, внутри они из литого железа. Если их закрыть, наполнить водой рвы, в воду погрузить плавучие капканы, из бойниц пускать стрелы, а со стен бросать камни, замок легко устоит перед одной-двумя дивизиями, не располагающими огнестрельным оружием.

Присутствующие, кажется, были немного смущены. Если единственным оружием станут стрелы, мечи и пики, этот антикварный замок, безусловно, надежное укрепление. Да и не такой уж он старый — судя по дозорной башне, он построен в те времена, когда уже существовали аркебузы с фитильным замком и пищали. И тем не менее намерение Тамуры запереться в замке и принять бой выглядело как-то уж очень дико. Большой зал был выдержан в старинном стиле, и собравшиеся в нем мастера средневекового военного искусства, облаченные в национальные одежды, вполне могли сойти за верных вассалов, готовых встать на защиту своего сюзерена. Но зал выходил прямо в современный холл, дальше были спальни с ваннами и туалетами, в кранах журчала горячая и холодная вода, горело электричество, над дозорной башней возвышалась телеантенна, а между первой и второй крепостной стеной находились огромная стоянка для машин и посадочная площадка для вертолетов…

— Господа, сейчас, как и в средние века, главным в войне станет искусство владения оружием. Вновь возродится высокий и благородный дух воина! Мировая карта военной мощи будет перекроена! — Тамура повысил голос. — Господа, современный образ жизни, созданный и навязанный европейцами силой пороха и огнестрельного оружия, был европеизированным образом жизни. Безусловно, он принес дыхание нового в Азию, которая находилась в плену застоявшихся средневековых традиций. И все же такой образ жизни нам навязали благодаря абсолютному превосходству мощного огнестрельного оружия. Не обладай Кортес и Писарро аркебузами и пушками, разве на земле не сохранилась бы благородная улыбка ацтеков и инков? Разве негры, гордые воины Африки, не пришли бы к цивилизации своим путем, без унизительной школы рабства? Разве Индия не вступила бы в XX век без карабинов англичан? Разве без кольтов сорок пятого калибра, без винтовок и полевых пушек отняли бы земли у мудрых и смелых индейцев? Не будь армстронговских орудий, разве обновление Азии не произошло бы иным, более азиатским способом, основанным на мудрости веков и этике самой Азии? И наконец, разве существовала бы сейчас угроза жуткой, опустошительной войны без гигантского количества современных видов огнестрельного оружия, ядерных бомб и ракет? Я извлек из тела сегодняшнего мира эту глубоко вонзившуюся, ядовитую, смертоносную занозу, способную погубить все человечество. И теперь прошу вас, господа, правильно понять мои намерения и отдать мне ваши знания и силу. Я не собираюсь вести захватнические войны и никогда не потребую от вас, чтобы вы первыми напали на кого бы то ни было. Но если нападут на нас, мы будем защищаться! Японцы, веками жившие на тесном островке, очевидно, уже отказались от философии убийства ради убийства и пришли к философии потенциальной возможности убийства ради защиты. К этому привел весь ход нашей истории. Правда, в современном японском обществе не было необходимости в такой философии. Но как развернутся дальнейшие события, пока неизвестно. Поэтому я, Дайдзо Тамура, прошу вас помогать мне своей мудростью и своим искусством.

На лицах присутствующих промелькнула тень растроганности. Тамура попытался скрыть удовлетворенную улыбку. И вдруг… в зал ворвались тяжелые глухие удары. Снова грохотал набатный барабан.

— О-о! — воскликнул один из военных мастеров, прислушиваясь к ударам барабана. — Что это? Тревога?

Лица Тамуры и всех присутствующих стали напряженными, но никто из них не шелохнулся. Очевидно, это называлось «сохранять достойный вид». Барабан звучал как-то странно — бьют в набат совсем по-другому. Я прислушался и уловил ритм шутливой народной песенки.

— Э-эй, есть там кто-нибудь? — крикнул посерьезневший Тамура.

На его зов прибежал молодой охранник.

— Что происходит? Почему бьют в барабан?

— Так точно, бьют… — парень, кажется, немного смутился. — Это… это господин Гоэмон-сэнсэй изволили соскучиться и пожелали поиграть на большом барабане. Сколько мы ни отговаривали, их милость и слушать не хотела.

В эту ночь я вместе с заведующим техотделом фирмы «Универсал», приехавшим меня проведать, поднялся на самый верх дозорной башни. Мы вышли на открытую площадку.

В черном ночном небе сияли звезды. Внизу работа не прекращалась ни на минуту. У внешнего кольца стен в свете прожекторов двигались грузовики. Несколько доверху нагруженных машин проехало в сторону продовольственных и оружейных складов. Должно быть, Тамура на самом деле решил запереться в своем замке. Кругом сновали люди Тамуры, члены его таинственного отряда в черных рубашках. Настоящие фашисты! Время от времени доносился звон тетивы. Мастера стрельбы из лука школы Хикагэ проводили ночные учения для «членов отряда». Стрельбище было освещено прожекторами.

На последнем этаже дозорной башни устроился жалкий старичок, исследователь средневековой фортификации и тактики. Он обложился пожелтевшими, изъеденными червями фолиантами, читал, раздумывал, посматривал на звезды в старинную подзорную трубу, потом вновь углублялся в книги. Возможно, он хотел по звездам угадать судьбы замка.

Посмотрев на ночное небо, я включил транзистор.

…В Африке восстало несколько племен… Во Вьетнаме американские войска терпят одно поражение за другим… Сайгон фактически в руках партизан. Народ побил камнями американского генерала. Генерал в тяжелом состоянии…

…На Окинаве подверглись нападению американские военные базы. В Нахе не прекращаются антиамериканские демонстрации. Наблюдаются случаи избиения американских военных, поджога армейских машин. Высший комсостав американских войск покидает Окинаву на вертолетах…

…В столице Южной Кореи Сеуле начались волнения. Армии совместно с американскими войсками пока еще удается сдерживать народные массы. Однако корейцы беспрепятственно общаются со своими братьями за тридцать восьмой параллелью, несмотря на запрет сеульского правительства, которое не может подкрепить этот запрет оружием…

…На Тайване происходят стычки между гоминдановцами и местным населением. Члены гоминдановского правительства спешно вылетают в Соединенные Штаты…

…На всех американских базах, рассеянных в различных районах земного шара, наблюдаются случаи дезертирства…

Я физически ощущал происходящие далеко за горизонтом перемены.

Очевидно, история мира действительно будет переписана.

Страны, подавлявшиеся силой оружия, освобождались. Военная машина, лишенная когтей и зубов, стала ни на что не пригодным хламом.

— Послушайте, Тода… — вдруг сказал завтехотделом. — Как вы думаете, этот Гоэмон…

— Ш-ш, — прервал я его, — интересное сообщение. Сейчас к нашему премьеру прибыл американский посол с официальным визитом. Среди ночи, понимаете?..

Сущность человека и сущность «нечеловека»

Этой же ночью, немного позже, я выбрался из замка и отправился побродить по городу.

Ворота и все прочие выходы бдительно охранялись подручными Тамуры, однако на заднем дворе внутренней крепости хонмару был подземный ход, ведший за пределы замка. Как ни странно, во время перестройки, предпринятой Тамурой, ход остался незамеченным. Прежний владелец поставил около него огромный щит с буквами М и Ж, и предполагаемым туалетом никто не заинтересовался. Очевидно, некогда здесь действительно собирались соорудить туалет — нырнув в ход, я сразу споткнулся о строительные материалы. Передо мной был длинный темный коридор, я шел по нему все дальше и дальше, и вдруг над головой блеснули звезды. Так я и обнаружил эту лазейку.

Я стоял за внешним рвом замка и смотрел вниз, на огни города. Ноги сами понесли меня к огням.

Несмотря на поздний час, улицы курортного городка, славившегося горячими источниками, кишели народом. По главной улице прохаживались отдыхающие. В голубоватом неоновом свете мелькали изящные музыкантши со струнными инструментами самисен. Из темных переулков доносился призывный, волнующий женский смех. Сквозь распахнутые окна кабинетов ресторанов лились аппетитные запахи, сладкая музыка, веселые голоса. Беззаботные японцы наслаждались жизнью, словно в мире не происходило никаких чудовищных событий.

Я вошел в дешевый бар, пристроился у края стойки и заказал виски с содовой. Давненько не бывал я в таких мостах, с тех самых пор, когда после совещания на улице Йоцуя-Самон-те меня приставили к Гоэмону и законсервировали вместе с моим подопечным. Прислушиваясь к болтовне пьяных посетителей с хозяйкой бара, я поднес стакан к губам и почувствовал, что голова у меня кругом идет.

Да, все началось с моей ссоры с Кисако. Я поехал в Йокогаму проветриться, выпустить пар, полюбоваться видом с прибрежного холма. Разве мог я тогда подозревать, чем окончится эта невинная прогулка?.. Тогда я был мелким служащим, из тех, которым цена пол-иены за сотню. Был марионеткой массового производства, изо дня в день повторявшей одни и те же заученные движения между двумя щелчками табельных часов. И все же я жил легко и бездумно, обремененный лишь двумя заботами — прибавкой к жалованью и женитьбой. Порой перекидывался в картишки, изредка ходил на скачки. И в том и в другом случае проигрывал или выигрывал жалкие гроши. Одно время был горячим болельщиком профессионального бейсбола. Иногда спьяну покупал дешевых женщин. В кабаках вместе с сослуживцами разделывал под орех начальство. Как только проносился слух, что где-то показывают стриптиз для узкого круга или фривольный фильм, — как правило, пленка была настолько затертой и старой, что вместо голых красоток мелькали расплывчатые уродливые силуэты, — несся туда сломя голову. Нередко оказывался на мели, забирал вперед жалованье, в конце месяца со скрежетом зубовным, как и все мне подобные, платил долги в кабак и делал очередной взнос за купленные в рассрочку вещи. Когда выпадало несколько свободных дней, заранее проклиная все на свете, зачем-то отправлялся в дальний турпоход с тяжеленным рюкзаком за плечами, чтоб ему ни дна ни покрышки! Жил сегодняшним днем, особенно не задумываясь, хороша или плоха такая жизнь. Жил, даже не пытаясь заглянуть в будущее, жил, ничем не отличаясь от других, в повседневных головокружительных хлопотах и беготне, жил обычной, неприметной жизнью.

Мне и во сне не снилось, что я, простой и беззаботный парень, вдруг влипну в такую историю.

Но сейчас что-то во мне изменилось.

Я был втянут в водоворот удивительных событий и за последнее время многое узнал. Очутился в таком положении, когда приходится думать о политике, о судьбах мира. А я был к этому совершенно не подготовлен. И самое главное — правда, понял я это не сразу, пожалуй, только недавно, — виновник всех скандалов и неурядиц, несуразный и диковинный Гоэмон слушался только меня и Кисако. Хитрый Тамура заметил это в первый же день и держал нас все время около Гоэмона. Как бы Тамура ни бил поклоны, вымаливая очередное чудо, Гоэмон всегда меня спрашивал: «Ну как, Тода, дружок, хозяин, братец, порадуем сегодня толстяка?»

Так что без моего ведома и согласия никаких чудовищных явлений не произошло бы.

Выходит, я имею отношение к невиданным в истории человечества событиям, перевернувшим весь мир.

Как же мне быть дальше?

Я почувствовал себя бесконечно далеким от всех этих веселящихся, праздных людей. Сердце сжалось от безысходного одиночества, тоски и страха.

Нет, размышлять о судьбах мира, о международной политике — непосильная задача для такой мелкой сошки, как я!

Если в ваши руки, руки простого, совершенно обыкновенного, ничем не выделяющегося из миллионов других парня, такого же парня, как я, отдадут будущее мира, что вы станете делать? Если от одного вашего слова будет зависеть…

Кто-то хлопнул меня по плечу. Я обернулся. Передо мной стоял заведующий техническим отделом «Универсала».

— Разве тебе положено пить в таком месте? — зав тяжело опустился на вертящийся табурет рядом со мной. Кажется, он был изрядно пьян.

— Не знаю, положено или не положено, но не пить не могу, — сказал я и влил в рот новую порцию виски с содовой.

— Понимаю тебя, прекрасно понимаю… — Он заказал себе виски. Секунду помолчал, обхватив голову руками. — Я тоже. Не признался тебе там, на башне. Ухожу из фирмы. Сегодня подал заявление.

— Уходите? Но почему?

— Прибор украли…

— Что?.. Какой прибор? — Я содрогнулся. — Прибор Гоэмона?!

— Да не ори ты! Конечно, это ужасно… Ведь они еще раз напали на лабораторию. Один прибор украли, другой уничтожили. Но не только из-за этого я подал заявление, — он усмехнулся с явным презрением к самому себе и залпом осушил рюмку. — Понимаешь, прибор, который мы сделали по указаниям Гоэмона, абсолютно ни на что не годился. Так… пособие для старших школьников…

— То есть как же это?..

— Видишь ли… В принципе Гоэмон все блестяще обосновал теоретически. Такая идея, что мы рты разинули. А когда начали конструировать… — Он безнадежно махнул рукой. — Ни-че-го не получилось! Ну, соорудили нечто вроде вибратора. И в этом вибраторе абсолютно никакого смысла. Ни на что он не влияет. Дикие явления происходили и происходят, он тут ни при чем.

— Очень интересно, — сказал я и почему-то облегченно вздохнул. — Но тогда каким же образом Гоэмон…

— Существует только одно объяснение, — зав проглотил вторую рюмку виски. — О черт! Как подумаю об этом, так и хочется напиться вдрызг! Ведь я инженер, понимаешь?

— Да в чем дело?

— Предупреждаю тебя, я все равно в это не верю, не могу поверить… — Он мрачно уставился на пустую рюмку. — Но ничего другого не придумаешь. Своего рода сверхъестественная сила…

— Гм… сверхъестественная… — Я помотал головой. — Что-нибудь вроде телепатического воздействия… или телекинеза?..

— Вот, вот… Говорят, не такая уж это чушь. Одно время даже в газетах писали, что на американских атомных подводных лодках ставили телепатические опыты. Мало того, «Дженерал электрик» всерьез изучает возможность отклонения ракет от заданного курса с помощью телекинеза… И все равно не могу поверить, враки все это… Но…

— Понял, теперь понял, — кивнул я, в шестой раз заказывая виски с содовой. — Вот, значит, почему можно заморозить напалм, бактериологическое оружие, отравляющие вещества. Скажите, вы верите этим слухам, будто изменяются химические свойства азота, содержащегося в порохе?

— Бред собачий! Сам подумай, азота ведь в природе полным-полно. Как же это может быть, что в порохе его химические свойства меняются, а в воздухе, например, не меняются? А в белках? Знаешь, сколько белков в человеческом организме?.. То-то и оно! С нашим телом пока ничего не случилось… — он пощупал свои бицепсы.

— Та-ак… Вот почему он даже ракетное горючее заморозил. Оно ведь состоит из жидкого кислорода и керосина. А при чем тут наука, сила науки? Оборотень он, «нечеловек», вот и все!

— Пр-равильно! — зав стукнул кулаком по стойке. — Оборотень! Колдун, обладающий страшными способностями. А ты догадываешься, откуда он явился?

— Примерно пред-представляю… — едва удерживаясь на табурете, я указал рукой на потолок. — Оттуда… издалека… издалека… оттуда…

— И я так думаю… — зав едва ворочал языком. — Космиянин… наверно, откуда-нибудь даже не из солнечной системы… И зачем он пожаловал на Землю?.. Почему так странно одет? С какой целью все это натворил?..

— Н-не з-знаю… — Я видел, как мой палец грациозно покачивается перед самым носом зава. — Н-не знаю… Ясно одно, он хочет получить автограф японского императора.

— Но существо с такими способностями… — зава вдруг начала бить дрожь. — Он ведь все что угодно может. Возьмет и раскокает нашу старушку Землю на ма-а-алюсенькие кусочки… Э-э, да что там! Все равно двигатели внутреннего сгорания скоро выйдут из строя… Понимаешь, принцип искры… А что такое искра? Это взрррыв!.. Эй, Тода, что с нами будет?!

— Откуда мне знать! — заорал я, впадая в отчаяние. — Спросите об этом господина Тамуру.

— Послушай, — он вдруг понизил голос, — а этот самый Д.Д.Т., профессор Тамура, знает, кто такой Гоэмон? Знает и заставляет его делать такие вещи?

Я покачал головой.

— Вряд ли знает. У него ведь башка забита всяким дерьмом, всякими тухлыми идеями. Где уж ему додуматься до космиянина! Он скорее поверит в материализацию духа своего прадедушки…

— Но зачем Тамуре все это нужно… — пробормотал шеф. — Знаешь, на него точат зубы химические боссы. С замораживанием напалма, пожалуй, он переборщил. В химической компании С., которая производила для Вьетнама напалмовые бомбы, настоящая паника.

— А ну их всех к черту! Знать ничего не знаю! — Я прижался щекой к стойке. — Тамура собирается дать бой всему миру. Окопался в древней крепости…

— А что… к нему и пожалуют убийцы со всего мира!

— Это точно… Но и сочувствующие найдутся… во всем мире… Особенно в колониях и бывших колониях, которые до сих пор подавлялись силой огнестрельного оружия.

В ответ раздался храп зава.

Затуманенным взглядом я окинул бар. Кроме нас двоих, не осталось ни одного посетителя. Наверное, сейчас будут закрывать. В углу орал радиоприемник, включенный на полную мощность. Хозяйка через весь зал перекликалась с барменом.

Вдруг музыка оборвалась, и раздался голос диктора:

— Ты понимаешь, что это значит? — сказала хозяйка бармену. — Опять с Америкой каша заваривается.

— Ну да, вышли из строя пушки и карабины, а теперь всю вину валят на Японию, — ответил бармен. — Но если даже мы будем воевать с Америкой, на этот раз ничего страшного не случится. Что можно сделать без пушек и карабинов?

Втащив уснувшего зава в такси, я сказал шоферу, куда ехать. Когда я, пройдя подземным ходом, очутился в замке, был уже третий час ночи.

Кое-где еще горел свет, по дворам расхаживали охранники с дубинками.

Очевидно, здесь уже знали о жестоких требованиях американского правительства. Большой зал был ярко освещен. Собравшиеся там мастера военного искусства и прочие приближенные Тамуры о чем-то возбужденно толковали.

— Как реагируют организации, борющиеся за мир? — спросил Тамура. — Я считаю, они должны меня безоговорочно поддерживать.

— Ни одна из этих организаций пока не выступила с заявлением. Растерялись, видно, — ответил кто-то. — А может быть, колеблются. Ведь они считают вас, Тамура-сэнсэй, правым деятелем.

Тамура презрительно фыркнул.

— Получена телеграмма из Англии, от сэра Бартоломью Ротари, — сказал другой голос. — Сэр Ротари горячо вас поддерживает. Он является руководителем английской пацифистской организации.

— Н-да, по-видимому, на остальных надеяться не приходится, — произнес Тамура. — А ответа от Генерального секретаря ООН еще нет?

Я незаметно выскользнул в дверь и направился в спальню.

Наша двуспальная кровать была пуста. Я пошел в соседнюю комнату, к Гоэмону. Он лежал на кровати, широко раскрыв глаза. Кисако сидела рядом на стуле и, позевывая, читала какую-то книгу.

Прислушавшись, я очень удивился.

— Что это ты читаешь?

— Аристотеля… — Кисако сильно зевнула, на глазах у нее выступили слезы. — Это Гоэмончик приволок из хранилища кучу трудных книг и попросил почитать ему.

Только теперь я заметил, что комната была завалена книгами. Взглянув на заглавия, я тоже начал неудержимо зевать — философия, богословие, этика и прочее. Не могу понять, как люди читают подобные книги. По-моему, достаточно одной строчки, и уснешь как мертвый. Может, у Гоэмона бессонница, и он использует их вместо снотворного?..

Но посмотрев на Гоэмона, я вновь поразился. Он порозовел от возбуждения, глаза его восторженно сверкали. Нет, он действительно из другого теста, чем мы, — приходит в возбуждение от мудрости, от силы мысли. Вот вам и разгадка сущности «нечеловека»!

Я уже хотел поделиться с Кисако своими соображениями, как вдруг услышал гул приближающихся самолетов.

С неба падают камни

Авиационный налет на город А., точнее, массированный авиационный налет на А-ский замок, несколько отличался от налетов, которые мне пришлось пережить в раннем детстве.

Сейчас же вслед за специфическим воем реактивных бомбардировщиков раздался глухой удар, потом еще удар, и замок заходил ходуном. Затрещала крыша.

— Воздушная тревога! Осторожно, не выходите наружу! — крикнул кто-то в рупор.

Но у меня как назло начался острый приступ наследственной болезни, переданной мне моими славными предками. Будь я медиком и знай латынь, я бы назвал ее «зевакиус вульгарно». Я со всех ног бросился во внутренний двор крепости хонмару и, задрав голову, начал глазеть на небо.

Что-то мелькнуло в темноте, задев по касательной мое левое колено. Я охнул.

— Что с тобой? — испуганно вскрикнула выскочившая следом за мною Кисако.

— Какой идиот строил этот замок? Дайте его сюда! — Я прыгал на одной ноге, растирая ушибленное колено. — С крыши черепица сыплется.

Кисако взвизгнула и, кажется, попыталась что-то сказать. Но со стороны западных укреплений на бреющем полете появился самолет, и земля оглушительно загудела.

— Что? Что ты сказала? — крикнул я во весь голос, продолжая держаться за ногу. — Да не ори ты так, а то Гоэмон опять погасит звук!

— Это не черепица! Смотри! — Кисако показывала куда-то за мою спину.

Я обернулся. Там лежала неизвестно когда появившаяся каменная глыба, наполовину ушедшая в землю. Мне стало нехорошо. А если бы она попала мне на голову?..

— Включите прожекторы! — кричал кто-то. — Направьте их на небо!

Теперь я совершенно отчетливо увидел реактивный самолет. Опознавательные знаки на крыльях были закрашены, но нетрудно было догадаться, какой стране он принадлежит. У Сил самообороны Японии таких моделей еще не было.

Раскрылось дно фюзеляжа, и оттуда вывалилось что-то черное. Земля загудела.

— Эй вы, не суетитесь! Спокойствие прежде всего! — раздался голос у меня за спиной.

Я обернулся. Там, скрестив руки на груди, стоял Тамура.

— Ну, началось! — Он улыбнулся краешком губ. — Ничего, Тода, замок у нас железобетонный. И подземелья имеются. Камнями не разобьешь.

— Что за безобразие, что за трясение, сотрясение, землетрясение, столпотворение? — раздался скрипучий голос, и возле нас появился Гоэмон. — Человек приходит, приезжает, въезжает в философский духовный восторг, а вы тут черт знает чем занимаетесь! Так и духовным импотентом недолго стать, импотентом, скопцом, кастратом, мерином!

Не успели мы и слова вымолвить, как он выскочил во двор.

— Осторожно, Гоэмон! — крикнул я ему вдогонку.

Гоэмон запрокинул голову, его ноздри уставились в небо, как жерла орудий.

— Сыплется, капает, стук-стук-стук, кап-кап-кап… Дождь, снег, гром, град… Погода нынче неустойчивая. Метеорологи врут, лгут, обманывают, морочат, сами ничего не знают…

Раздался свист падающего камня.

— Гоэмон, назад!

Но было уже поздно. Огромная гранитная скала рухнула прямо на голову Гоэмона. Земля тяжело застонала.

Мы оцепенели, перестали дышать. Во рту у меня разом пересохло, сердце остановилось.

Если он умер… умрет…

— Гоэмон-сэнсэй! — отчаянным, вдруг охрипшим голосом крикнул Тамура.

А мы с Кисако, забыв о смертельной опасности, о камнях, сыпавшихся с неба, бросились к гранитной скале. Нет, не стоит даже и пытаться ее приподнять — весит она десятки тонн. Я уже видел расплющенный череп Гоэмона…

— О-о, какое острое ощущение! — прозвучало вдруг из недр камня. — Давненько не испытывал такого удовольствия, наслаждения, блаженства…

Скала раскололась пополам, и из нее появился Гоэмон. Целый и невредимый. Лишь верх котелка смялся и исчезли заткнутые за ленту флажки.

Мы с Кисако бессильно опустились на землю.

— Гоэмон-сэнсэй! — Тамура бросился на колени и обхватил ноги Гоэмона. Даже сейчас он не мог обойтись без театральности. — Вы целы и невредимы! Вот уж, действительно, истинное блаженство!

Но удар все же не прошел для Гоэмона бесследно. Лицо его побагровело, глаза затуманились и смотрели теперь не вверх и вниз, а влево и вправо, на губах выступила пена, ноздри судорожно дергались.

— Давно, так остро… шок… стук-бряк… Чуть не онемел…

— Как голова? Как ты себя чувствуешь? — Я обнял его за плечи.

— Прилично, отлично, симпатично! — Он вдруг захохотал. — Тоже мне удар! У меня ведь голова не яичная скорлупа, не орех, не тыква, не арбуз… Хи-хи-хи…

Гоэмон оглушительно чихнул. Глаза сразу встали на место — один посмотрел на небо, другой — на землю. И тут он вдруг пришел в страшную ярость.

— Хамство, свинство, хулиганство!.. Не сметь мешать, нарушать!.. У нас восторг, философия, теософия, полет мысли!.. А вы — туда-сюда, того-этого, хвостом вилять, за нос водить… Где его японское величество? У меня терпение лопается, трескается, трещит по всем швам… Только пошумите мне еще, я вам покажу шум, гром, треск, блеск!..

Прошла ночь, наступило утро, и я увидел, насколько пострадал знаменитый замок.

Камни весом в тонну и больше, сбрасываемые с высоты на бреющем полете, причинили серьезные повреждения. Стены кое-где были разрушены. Некоторые постройки развалились. Проходы засыпало осколками. В крыше внутренней крепости зияли две большие пробоины. Очень странно выглядел камень, вонзившийся в пятый ярус дозорной башни.

По количеству сброшенных камней можно было определить, что нас бомбили около пятидесяти бомбардировщиков-истребителей F105 «Сандер-чиф». Мне даже стало жаль противника: конечно, крепость пострадала, но человеческих жертв почти не было: один убитый, двое тяжелораненых и десяток получивших синяки и царапины.

Никто не знал, с какой базы прилетели бомбардировщики и к какому авиационному полку относятся. Зато национальная принадлежность пилотов, совершивших воровской ночной налет, не вызывала сомнений. Государство, предъявившее японскому правительству ультиматум, перешло от угроз к действиям. Срок ультиматума еще не исток, но оно поспешило продемонстрировать свою военную мощь. Что ж, удивляться нечему — это вполне в обычаях данного государства.

— Идиоты! — сказал Тамура, пробираясь через груды камней. — Лучше бы о себе позаботились, чем такой ерундой заниматься.

Представители прессы, прослышав о случившемся, ринулись к замку. Однако дальше внешнего рва их не пустили. Мы опасались шпионов. Но Тамура не мог запретить фотографировать замок и его окрестности с вертолетов.

Еще до обеда появились экстренные выпуски всех газет Японии.

«А-ский замок подвергся бомбардировке камнями!», «Зверство Н-ских воздушных сил!»

Разумеется, происшествие со всеми подробностями было доведено до сведения правительства. Атмосфера на японо-американском совещании, проходившем в этот день, сразу накалилась.

Американская сторона категорически утверждала, что ей ничего не известно о бомбежке, и требовала доказательств. Японская сторона заявила решительный протест, предъявив в качестве доказательств сообщения местных газет, доклад полиции города А., личный протест Тамуры и фотографии производивших бомбежку самолетов, абсолютно идентичные фотографиям самолетов, дислоцировавшихся на одной из дальневосточных военных баз США. Американцы немного растерялись, хотя, впрочем, делегация, присутствовавшая на совещании, могла и не знать об этой акции.

И случилось неслыханное. Японская сторона заявила, что резервирует за собой право ответить на предъявленный ультиматум лишь по выяснении причин дерзкой акции американского правительства. И откуда только у наших появилась такая твердость духа?!

— Мы просим американскую сторону учесть, что в отношении союзных и дружественных стран недопустима практика грубого военного вмешательства в тех случаях, когда что-либо приходится не по нраву правительству США, — заявил один из членов японской делегации. — Подобными акциями вы дискредитируете свою державу и затрудняете политику японского правительства, направленную на поддержание в народе дружественного отношения к Америке. (Делегат вдруг сослался на народ, о котором имел, очевидно, весьма смутное представление.) Неужели вы не понимаете неразумность ваших действий? Налет на А-ский замок сыграл на руку антиправительственной группировке и усилил антиамериканские настроения, которые и без того сильны. Или, может быть, вы собираетесь поступить с нами так же, как с некоторыми азиатскими странами? Но запомните одно: Соединенные Штаты Америки, конечно, остаются крупной державой, но их военная мощь отныне стала фикцией.

На чрезвычайном заседании парламента, состоявшемся в этот же день, было принято «Заявление протеста» против «допустившего эту грубую акцию государства Н.». Оппозиционная партия немедленно вынесла решение о мягкотелости правительства и настоятельно рекомендовала ему не ограничиться одним лишь протестом, а потребовать у Америки официального извинения за совершенные безответственные действия и наказания виновных.

Вся Япония кипела. Повсюду происходили митинги протеста против «бомбежки камнями города А.». Особенный резонанс имел митинг жителей пострадавшего города.

Между тем охрана нашего замка удвоилась, но удвоилось и напряжение. Дело в том, что, пока нас осаждали корреспонденты, в замок незаметно проник убийца, гоминдановский агент. Он потребовал немедленного свидания с Тамурой. Но, его, разумеется, тут же бросили в подземную темницу. За этот день темница пополнилась еще несколькими шпионами.

Вскоре демонстранты напали на одну из американских военных баз, размещенных на территории Японии. Разъяренная толпа пустила в ход камни и палки. Многие офицеры и солдаты были ранены.

Лишь после этого американский госдепартамент выступил с заявлением.

Первая фраза этого документа прозвучала как попытка оправдаться. «Соединенные Штаты Америки не имеют никакого касательства к бомбежке камнями японского города А. США не намерены без предупреждения совершать подобные варварские акции против дружественной союзной страны».

Вторая фраза была скроена по старому, навязшему в зубах образцу: «Бомбежка камнями японского города А. — провокационный акт одного коммунистического государства…»

Разумеется, тут же последовало опровержение правительства Советского Союза.

Нет, не нравилось мне то, что происходило в мире. В создавшемся положении была какая-то фальшь.

К сожалению, я не мог разобраться, в чем именно заключается эта фальшь, и тревога во мне с каждым днем возрастала.

Конечно, до замораживания взрывчатых веществ мир не был идеальным. И я отнюдь не сторонник статус-кво. До недавних пор я жил скучнейшей, но в то же время беззаботной жизнью мелкого служащего, жил от получки до получки. Однако в душе я вынашивал мечту о великих переменах. Теперь великие перемены наступили: появился Гоэмон со своими фокусами, и все встало с ног на голову. Сенсация следовала за сенсацией. Нервное напряжение достигло предела. Но… разве можно жить, стоя на голове?.. Впрочем, можно бы и постоять, если б знать, ради чего. Ну, скажем, современное общество раз и навсегда покончит с войнами, воцарится прочный мир, человеку не надо будет трястись от страха, что его в любой момент вышвырнут со службы и он лишится куска хлеба… Но ничего этого не было.

Я места себе не находил от тяжких раздумий. Выбрался из замка через тайный ход, взял такси. Сначала у меня не было определенной цели, но потом я вдруг вспомнил заведующего техотделом, вспомнил, как мы с ним пили в ночь бомбежки, и решил поехать к нему. Жил он между городом А. и Токио, примерно в часе езды отсюда.

К счастью, зав оказался дома. Не пошел на службу. Видно, с ним тоже творилось неладное. На дворе стоял день, а он уже успел выпить. И мне предложил. Ничуть не удивился моему внезапному визиту.

Я сразу опьянел. На душе стало чуточку легче. Хорошо, когда есть с кем поделиться своими печалями и тревогами!

— Что вы об этом думаете? Все хорошо, как по-вашему?

— Гм… — он осушил очередную рюмку и стал серьезным. — Совсем нехорошо. Прежде чем заваривать кашу, Тамура и некоторые недальновидные деятели должны были бы выяснить, кто такой Гоэмон.

— Выяснить… — я немного подался вперед.

— Ну да! Дело ведь не во взрывчатых веществах, а…

— В сущности Гоэмона! — сказали мы разом.

— Вот именно. И этим надо заняться в первую очередь. Всем вместе. Всем странам, всем людям. Выяснить, что он за птица, чем дышит, каковы его дальнейшие намерения. Иначе мы, земляне, можем оказаться целиком и полностью в его руках.

— Но… — настроение у меня вдруг совсем испортилось, — пока мы делаем с ним что нам вздумается, а он слушается. Существо он, конечно, загадочное и непонятное, но совсем не злое. Я не замечал, чтобы у него были какие-нибудь злые умыслы.

— А-а, ничего ты не знаешь! Так что не либеральничай, — зав совсем протрезвел. — Ладно, допустим, он не собирается причинить никакого вреда землянам. Но он же обладает страшными способностями. Разве можно использовать их как попало? Просто диву даешься, до чего легкомысленны люди. Как дети малые обрадовались новой игрушке. А игрушка-то с секретом… Представляешь, что может получиться?! И вообще нельзя таким путем устанавливать мир во всем мире. Это проблема деликатная, и одним замораживанием взрывчатых веществ немногого добьешься.

Он был прав. Мы замолчали, и я стал просматривать только что доставленную вечернюю газету. В мире начался разгул черных сил. На американском Юге хозяйничали куклуксклановцы. Моторизованные орды белых бандитов жгли дома негров.

Договорившись кое о чем с завом и прихватив с собой газету, я ушел. Снова сел в такси, углубился в чтение. На первой полосе было опубликовано заявление госдепартамента США, противоречившее прежнему:

«Нельзя отрицать, что в оборонительной системе Америки произошли серьезные изменения. Однако, учитывая размеры явления, охватившего весь мир, мы с уверенностью утверждаем: соотношение сил остается прежним. В настоящее время Соединенные Штаты Америки разрабатывают новое оружие, пригодное в данных условиях. Воздушные силы по-прежнему чрезвычайно важны для обороны рубежей США. Бездействие зениток у возможного противника только увеличивает мощь наших воздушных сил. Как и раньше, они могут уничтожать наземные сооружения и превращать объект в море огня…»

Когда я дочитал до этого места, такси вдруг остановилось.

Бамбуковые пики, мечи и катапульты

К счастью, это случилось уже на улицах города А.

— Ничего не понимаю…

Водитель несколько раз нажал на акселератор, потом вышел из машины, откинул капот и начал копаться в моторе. Копался он долго, но ничего не наладил.

— Не беспокойтесь, — сказал я, — тут уже недалеко, дойду пешком.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал он (бывают же такие вежливые таксисты! Или он очень уж растерялся?). — Ничего не понимаю… Вроде бы все в порядке: и зажигание, и канал подачи бензина… Горючего полный бак…

Я зашагал в сторону замка и еще долго слышал, как он чертыхался.

В замке творилось что-то невообразимое. Тысячи чернорубашечников сновали туда-сюда, как муравьи. Подъезжали телеги, доверху нагруженные провиантом, бамбуковыми пиками, мечами и прочим допотопным оружием. В ров опускали стальные капканы, в бойницы заталкивали обернутые в сетку камни.

— Эй ты, юнец, — крикнул мне один из чернорубашечников, энергичный, мускулистый мужчина, и при этом так оскалил зубы, словно собирался меня укусить. — Не болтайся без дела, иди подсоби!

— А я по части Гоэмона работаю, — невозмутимо ответил я. — Вы не можете объяснить, что здесь готовится?

— Ты что — дурак? Война, конечно!

— А с кем воевать будем?

Он смерил меня презрительным взглядом.

— С кем, с кем… А я почем знаю… Надо подготовиться, и все! Один налет уже был, могут и еще раз напасть. Так что хватит зубы заговаривать, работай давай!

В замковой кузнице ярко пылал огонь, раздуваемый мехами. Кузнецы ковали мечи.

Вдруг послышались какие-то дикие вопли. Может быть, враг уже напал? Я посмотрел в ту сторону, откуда доносился крик. Оказывается, это были учения. Здоровенные парни, вооруженные бамбуковыми пиками, выстроились в несколько рядов. Немного поодаль стоял командир. Взмах руки, и шеренга с дикими воплями бросается на соломенные чучела. Еще взмах, и следующая шеренга повторяет всю операцию… Выпученные глаза, потные лица, хриплые голоса… Мне стало противно.

— Тода-сан, не желаете ли принять участие в учениях? — спросил заметивший меня преподаватель фехтования, старик с красивой окладистой бородой. Его грудь была обтянута бамбуковым нагрудником.

— Нет, благодарю покорно. Меня это не привлекает. Очень уж похоже на тренировки времен войны.

Каждый раз, заслышав, как пики вонзаются в соломенные чучела, я хотел зажать уши. Перед самым концом войны я учился в первом классе гимназии. У нас тоже была военная подготовка. Как сейчас вижу: я бегу с винтовкой наперевес, вонзаю штык в «противника», тут же отпускаю винтовку и бегу назад. Офицер-преподаватель стегает меня ремнем. И так — до бесконечности…

— Очень жаль, Тода-сан… Вы изволили вспомнить войну. Да, в конце войны, когда наше дорогое отечество было в опасности и враг со дня на день мог высадиться на священные земли Японии, все мы были готовы встретить его бамбуковыми пиками. Но прошли годы, и люди забыли о собственном патриотизме, а о старинном славном оружии иначе как со смехом не говорили. Таких, как мы, называли фанатиками, безумцами. Но тем не менее я упорно разрабатывал тактику рукопашного боя, приемы атаки вооруженных бамбуковыми пиками отрядов. И дело моей жизни не умерло. Я испытываю величайшее счастье!

— Что ж, испытывайте на здоровье. Никто вам не запрещает, — сказал я. — А чего-нибудь посерьезнее бамбуковых лик и палок у вас не найдется?

— Сейчас брошен клич по всей Японии. Собирают настоящие мечи и пики со стальными наконечниками, — с обидой сказал старик. — Но их сохранилось очень мало. Оказывается, в свое время почти все имевшиеся запасы были конфискованы полицией и уничтожены. Зато нам удалось собрать в этом замке почти всех мастеров-оружейников. Они куют мечи. Но все же оружия не хватает…

У одного из оружейных складов группа молодых чернорубашечников под руководством мастера изготовляла луки и точила стрелы. Мастер отчаянно чертыхался. При первой пробе луки лопались, тетива все время соскальзывала, стрелы летели совсем не туда, куда метил стрелок. Выдерживали испытания меньше половины изготовленных луков. Старинное оружие, очевидно, вещь деликатная, его нельзя делать на скорую руку.

У западных стен замка множество людей трудилось над сооружением гигантских луков и катапульт. Вокруг валялись толстые бамбуковые жерди, листы железа. Здесь дело обстояло еще хуже. Огромные стрелы и камни летели во все стороны, раздавались крики раненых.

Я рассеянно смотрел на всю эту возню и суматоху.

— Тода-сан! — крикнул один из охранников. — Тамура-сэнсэй изволят вас искать. Приказывают немедленно явиться в хонмару на заседание штаба.

Штаб находился в глубоком подземелье под внутренней крепостью. Тамура сидел в окружении доверенных лиц — главарей своей шайки.

— Тамура-сан, в чем дело? — спросил я. — Готовимся к бою?

— Гм… — глубокомысленно изрек Тамура и скрестил руки на груди.

На нем было походное хаори без рукавов, под хаори — боевые доспехи, украшенные черным шелковым шнуром.

— Не думаю, что бой начнется немедленно. Но мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

— К каким неожиданностям?

— Ветер и тучи возвещают опасность. Весьма вероятно, что в течение двадцати четырех часов Соединенные Штаты Америки разорвут дипломатические отношения с Японией.

И зачем он так говорит? Все валит в одну кучу: поэтический образ — «ветер и тучи возвещают опасность» и газетный штамп — «разорвут дипломатические отношения».

— Вы думаете, Америка так сразу и решится порвать с нами?

— Разумеется, не так это просто. Ведь наши страны долгое время были союзниками. Сейчас по инициативе Франции ведутся переговоры на уровне послов о встрече нашего премьера с президентом США. Однако, по всей видимости, на президента оказывают давление сенат, Пентагон и госдепартамент. Президент, кажется, совершенно потерял голову, — Тамура напустил на себя ужасную серьезность. — Не исключена возможность, что Пентагон предпримет сепаратные действия. Ведь армия пострадала больше всех. Пушки не стреляют, бомбы не взрываются, военные утратили смысл жизни.

— Подумаешь, огнестрельное оружие! — возразил я. — Ведь армия, эта огромная, прекрасно налаженная машина, и без пушек обладает большой силой.

— Конечно! — Тамура кивнул. — Крупные соединения сухопутных частей и морской пехоты, вооруженные штыками, являются мощными боевыми единицами. Получено сообщение, что мотомеханизированные части американской армии, переименованные в кавалерию, тренируются в кавалерийской атаке. Вместо лошадей у них мотоциклы.

На душе у меня стало совсем горько. Выходит, дело не в порохе и взрывчатке. Методы ведения войны изменятся, а бои и взаимное убийство останутся, как и прежде.

Я представил себе эту «кавалерию». Мотоциклисты, вооруженные пиками и саблями, кидаются в атаку. Идиотизм! Сумасшедший дом! Меня начал разбирать судорожный смех.

— И потом вот еще что, — продолжал Тамура. — Сильный всегда прав. Захочется Америке разорвать дипломатические отношения, она и разорвет. Наша былая дружба висит на волоске. Разве бомбежка камнями не показательна в этом отношении?.. Да что ссылаться на Америку! Разве мы в свое время не так же вели себя с Китаем?

Но лестнице кубарем скатился связист. Парень, зеленый от нервного перенапряжения и усталости, отдал честь Тамуре и протянул ему телеграмму.

— Идиоты! Сволочи! — Тамура задохнулся от гнева. — Снюхались с псами из ЦРУ и решили совершить государственный переворот. И после этого они еще смеют называть себя правыми! Вы только подумайте — молодежь из Сил самообороны лижет зад американцам!

— Это же совершенно естественно, — невозмутимо сказал я. — Обычная политика США. В Южной Америке, например, они в первую очередь устанавливают контакт с правыми, а потом с их помощью отделываются от нежелательного им правительства. В результате появляется угодное им марионеточное правительство, сформированное из правых лидеров.

— Пусть, пусть! Мы еще посмотрим, кто кого! — Тамура весь кипел. — Эти сопляки от политики хотят любой ценой заполучить Гоэмона, секретное оружие, — он скомкал и швырнул на пол телеграмму. — Особенно военные.

— Разрешите продолжить наше заседание, — почтительно вмешался один из командиров. — По имеющимся у нас данным, седьмой американский флот, уйдя от берегов Юго-Восточной Азии, направился в военный порт на Гавайских островах, слился с Тихоокеанским флотом и в настоящее время находится у наших островов Огавасара.

— И конечно, с морской пехотой, — буркнул Тамура.

— Да, разумеется. Морская пехота и несколько отборных пехотных дивизий. По-видимому, флот располагает и воздушно-десантными частями.

— Хотя расторжение дипломатических отношений и не означает немедленного объявления войны, — изрек старик с бородой, походивший на средневекового ученого, специалист по тактике, — но вполне допустимо, что американцы, игнорируя правила игры, применят силу. Как нам известно из истории, любая акция может быть впоследствии оправдана. Причину найти всегда можно. Потом начнут спорить, кто прав, кто виноват, а пока спорят — глядишь, и забыли, из-за чего спор. Вот так-то.

— Ну, знаете, — сказал я, — есть международное общественное мнение.

— Международное общественное мнение? — презрительно усмехнулся «тактик». — А что оно может? Я не стану утверждать, что в настоящее время процветает расизм, но Америке плевать на общественное мнение азиатских стран. Еще с Европой она, может быть, в какой-то мере и считается, а уж Азия…

— А нас самих мнение азиатских стран разве волнует больше, чем мнение Европы? — попытался я возразить, окончательно впадая в уныние.

Он говорит очень убедительно. Неужели такова действительность, и «общественное мнение» не может принести никакой пользы?

— Америка предложила Советскому Союзу принять совместные меры против Японии. Однако Советский Союз отверг это предложение и обратился к японскому правительству с настоятельной рекомендацией передать новое оружие в ведение Организации Объединенных Наций во имя мира во всем мире, — продолжал командир. — Сейчас Генеральный секретарь ООН ведет переговоры с японским правительством по этому вопросу. Китай предложил Японии всестороннюю помощь для «защиты нового оружия от любых посягательств». Китайское предложение нашим правительством пока не обсуждается…

Снова появился связист.

— Тамура-сэнсэй, вас просит к телефону господин К. Велели передать, что, если вы откажетесь с ним разговаривать, он снимает с себя все обязательства и не считает вас больше своим учеником.

Этот господин К., устроивший свидание Тамуры с премьер-министром, был старейшим и крупнейшим закулисным политическим деятелем Японии.

— Ах, так?! Очень хорошо! Расколи над трубкой чашечку для сакэ, пусть слышит, как раскалывается наш союз! — заорал Тамура. — И передай этому старому олуху: Дайдзо Тамура один, без поддержки Японии, поведет крупную игру против всего мира. Да, да, Тамура укрепится в этом замке, и пусть его сколько угодно называют капризным ребенком! И к чертовой матери все компромиссы! Ничего, эти стены выдержат любую атаку, а у нас достаточно терпения.

Все присутствующие растрогались. Должно быть, Тамура обладал обаянием примитива, которое обычно пускают в ход закулисные деятели.

— А вы уверены, что здесь можно продержаться? — без обиняков спросил я. — Если камни будут сыпаться каждый день, нам придется несладко. Да еще председатель комитета Объединенной группы начальников штабов США грозился облить нас бензином и поджечь.

— Камни — ерунда. Замок ведь железобетонный, да и подземелья достаточно надежные и обширные. Есть только один минус — маловато оружия. С бамбуковыми пиками все в порядке, а вот мечей и доспехов но хватает.

— Ну, если начнется настоящая война, наверно, японское правительство не станет сидеть сложа руки, — сказал я. — Вот когда чувствуешь необходимость в Силах самообороны. Самые мощные войска в Азии, как говорило правительство…

— Плакали наши Силы самообороны, — трагическим голосом произнес бородач. — Вот уже сорок восемь часов, как они перешли под командование армии США в связи с чрезвычайными обстоятельствами на Дальнем Востоке, как это предусмотрено японо-американским договором безопасности.

— Что? Что? — пеня как громом поразило. — Ну знаете… да это же идиотизм! Быть такого не может!

— Но, к сожалению, это правда! Секретные статьи японо-американского договора предусматривают такие случаи. И так бывало каждый раз: чуть только дела американцев на Дальнем Востоке ухудшались, наши Силы самообороны секретно получали приказ о боевой готовности номер один. А сейчас предлогом послужили волнения в Сеуле.

— Да как они смеют! — заорал я, стуча кулаком по столу. — Ведь получается, что войска нашей страны не могут защитить свою собственную страну, а, наоборот, будут воевать против самих себя!

— Не горячитесь, Тода. Поймите, что оборонительная система Японии — не союзник вооруженных сил США, а лишь передовая позиция американской армии, — очень спокойно сказал Тамура. — Управление обороны разрабатывало тактические и стратегические планы лишь на случай войны со странами коммунистического лагеря, а возможность войны с Америкой вообще не предусматривалась. И солдаты воспитывались в таком духе. Никто никогда не допускал мысли, что у нас возникнет конфликт с США. Я, как правый деятель, весьма возмущен!

Я смотрел на Тамуру, ничего уже не соображая. И вдруг он обеспокоенно сказал:

— Пойдите поищите Гоэмона-сэнсэя. Что-то я давно его не видел. Пригласите его сюда, в штаб.

Исчезновение Гоэмона

И тут внезапно по всему замку раздались резкие, пронзительные звонки. Тревога! Не успели присутствующие вскочить с мест, как завыла сирена на дозорной башне.

Ее зловещий звериный вой парализовал замок, скатился с холма и растекся в небе над городом А. Во мне ожили далекие, похожие на кошмарный сон воспоминания, что-то ледяное поползло от желудка к горлу.

Десять гудков сирены с интервалами в одну секунду… Сигнал воздушной тревоги, терзавший людей во время войны. Ковровая бомбежка зажигательными и фугасными бомбами — они падали с неба дождем. Страшные огненные стрелы… Алчный огонь, пожиравший без разбору правых и виноватых, женщин и детей, стариков и инвалидов. Испуганные люди, тщетно искавшие убежища и находившие только бушующее пламя, только клубы жаркого черного дыма…

Я прекрасно помнил, как сыпались бомбы, как рушились дома, как взрывная волна подкидывала людей и со страшной силой швыряла о землю. Помнил, как будто это было вчера… Прямое попадание фугаски в бомбоубежище… Шесть зажигалок пробивают крышу маленького домика и с шипением изрыгают пламя на стены крохотной комнаты… А с высоты десяти тысяч метров весь город кажется красивой мозаикой величиной с ладонь. Потом в центре крестовины прицела появляется объект — черное пятно не больше черной мишени в тире, — и на это пятнышко рушатся тысячи тонн стали, пороха, сгущенного бензина… Нажимают кнопку, и бомба мгновенно исчезает из виду. Экипаж самолета просто физически не может ощутить, что внутри черного пятна сотни домов, что в домах живут тысячи людей, и ничего-то у них нет, кроме этих домов, кроме заработанного потом и кровью жалкого скарба… И когда на краю черного пятна появляется легкое облачко дыма, пилот доволен — бомба попала в цель. А на земле белый дым сменяется черно-коричневым, рушатся здания, пляшет огонь, кто-то умирает мгновенно, кто-то корчится в муках, истекая кровью, теряя сознание от нестерпимой боли. И уже нет ни женщин, ни детей, ни стариков. Есть только месиво из оторванных рук и ног, из обожженных тел, из обрывков человеческой плоти… Смерть от прямого попадания, смерть от ран, смерть от ожогов, смерть от удушья…

Звук сирены воскресила моей памяти далекие страшные дни. Только два чувства остались в моей душе: леденящий ужас и кипящая ярость.

— Налет вражеской авиации! — крикнул репродуктор. — Морская авиация, базирующаяся на авианосцах. С Юго-Востока приближаются пятьдесят бомбардировщиков.

Беготня, суета, крики, топот десятков ног…

— Опять… — сказал кто-то. — И ведь среди белого дня! Мерзавцы, совсем потеряли совесть!

— Всем оставаться в помещении! — распорядился Тамура. — И — без паники. Со своими камушками они немногого достигнут. Вооруженным отрядам приготовиться к бою с возможным воздушным десантом.

На горизонте появились черные точки. Они пересекли береговую линию и обрели контуры бомбардировщиков-истребителей морской авиации, предназначенных для поддержания атаки пехоты. Самолеты на бреющем полете прошли над городом А., и все пятьдесят машин спикировали на замок.

Самолеты один за другим входили в пике, но камней не бросали.

— Сволочи! — простонал Тамура. — Видно, не хватает у них все же смелости бомбить среди бела дня. Решили попугать, продемонстрировать свою силу…

— Сейчас поступило сообщение, что такие воздушные «демонстрации» происходят не только над нашим замком, — доложил связист. — Над всеми крупными городами Японии появились эскадрильи американских самолетов. Машины идут на бреющем полете.

— Надеются таким образом ускорить переговоры: мол, соглашайтесь на наши условия, не то мы вас камнями! — изрек средневековый «ученый», поглаживая бороду. — Знают, что зенитные орудия бездействуют, вот и позволяют себе подобные выходки.

— Сэнсэй, — обратился к Тамуре преподаватель стрельбы из лука, — дозвольте мне попытать счастья способом древним!

— Надеюсь, вы не собираетесь броситься на самолет с вершины дерева с кинжалом в зубах? — усмехнулся Тамура. — Теперь даже зенитные пулеметы на деревьях не помогли бы. Тут вам не Вьетнам.

— Известно ли вам, что именно вьетнамские партизаны сбивали американские истребители без пулеметов? — преподаватель заглянул в смотровое окошечко. — Посмотрите, все самолеты входят в пике с одного направления. Знают, что зениток-то нет! Но они сейчас поплатятся за свое легкомыслие, а заодно и должок получат с процентами, чтобы неповадно было бомбить нас камнями!

— Как бы не получилось обратного! Еще раздразним противника, и опять посыплются камни, — сказал средневековый тактик.

— Ничего, камней мы не боимся, — усмехнулся Тамура. — Что ж, попробуйте, нагоните на них страху.

Самолеты упрямо продолжали пикировать. Преподаватель стрельбы из лука что-то крикнул парням, слонявшимся без дела по крытой галерее внутренней крепости. Вскоре на середину двора выехало что-то величиной с грузовик, прикрытое брезентом. Когда брезент сняли, показались семь каких-то штуковин, обмотанных сеткой.

Я сразу и не догадался, что это такое. Но вот три самолета, сделав петлю, перешли в пике, и наши ребята сняли сетку. Это была огромная катапульта. Преподаватель отдал команду, доски, прогнувшиеся под тяжестью камней, слегка приподнялись.

И произошло невероятное. Когда три самолета, опускавшиеся все ниже и ниже, достигли такого уровня, что, казалось, их можно достать рукой, огромные стальные доски катапульты распрямились и в воздух полетели каменные глыбы. Один из камней оторвал крыло центрального самолета. Я просто не верил своим глазам. Есть же поговорка: «И неумелый стрелок попадет в цель, если будет стрелять тысячу раз». Случайность из случайностей. Конечно, противник никак не ожидал такого варианта. Между тем подбитый самолет, мотаясь во все стороны, еще несколько секунд летел по инерции, а потом врезался в соседнюю гору. В замке началось всеобщее ликование. Второй самолет, очевидно, тоже получивший какое-то повреждение, очень неуверенно, с трудом набирал высоту.

Парни во дворе замка приплясывали от радости, глядя, как над склоном соседней горы поднимаются клубы черного дыма и багровые языки пламени. Что ни говори, удалось совершить неслыханную вещь — сбить боевой реактивный самолет обыкновенным камнем! Конечно, у нас тоже были жертвы: две катапульты сломались, несколько человек получили ранения.

— Господин преподаватель тактики! — крикнул кто-то. — Самолеты чем-то облили замок.

— Отравляющее вещество? Серная кислота? — спросил он.

— Нет, кажется, нефть или керосин.

— Ясно, — сказал Тамура. — Намекнули, что в следующий раз нас подожгут.

— Однако дело весьма серьезное, — изрек средневековый тактик. — Если крупное авиационное соединение обольет нас бензином и подожжет…

— Тамура-сэнсэй! — к нам подбежал здоровенный детина, энергичный до неприличия. — Сейчас задержали подозрительного типа, который пытался проникнуть в замок, воспользовавшись суматохой в связи с налетом.

— Опять шпион, — отмахнулся Тамура. — Бросьте его в темницу!

Во дворе появилось несколько человек, подталкивавших крупного мужчину, с ног до головы опутанного веревками. Увидев уже собравшегося уходить Тамуру, он крикнул:

— Тамура-сан! Я ведь к тебе в гости шел, поговорить надо!

Тамура оглянулся и замор от удивления.

— О, простите покорнейше! Эй вы, немедленно развяжите этого господина! Это же мой старинный друг, господин начальник секретариата кабинета министров.

— Мне повезло, в последнюю минуту увидел вас… — с горькой усмешкой сказал начальник секретариата, растирая затекшие руки. — Я ведь нарочно прикинулся шпионом, чтобы попасть в замок. Иначе бы не пустили.

— Отчаянный вы человек! — Тамура широко улыбался, пытаясь скрыть смущение. — Виданное ли дело, начальник секретариата в одиночку предпринимает такую вылазку! А если бы мои молодцы вас покорежили, что тогда?

— Вот и уважьте мою «отчаянность»! Не откажите меня выслушать! — горячо воскликнул начальник секретариата.

— Хорошо, я вас выслушаю. Но предупреждаю, мои уши не воспринимают всяких там советов насчет прекращения принятых мною мер.

Они расположились в библиотеке при замке. Начальник секретариата выглядел совершенно измученным. Еще бы, человек проделал такое путешествие! Он сказал, что пришел по собственной инициативе и просит Тамуру выслушать его в знак их старой дружбы.

— Мы принимаем все меры, чтобы расхлебать эту кашу, — говорил он исполненным горечи голосом. — Позиция американцев очень жесткая. Пентагон вне себя от ярости, они там просто свихнулись. Общественное мнение Америки бурлит. Американцы не то что японцы. Для них огнестрельное оружие — предмет первой необходимости, иначе как же защищаться от бандитов, которых там полным-полно? Да и страна у них молодая, обширная, без оружия им неспокойно. Вот так и получается: беспокойство перешло в страх, страх в панику, а паника в свою очередь привела к истерии. Поэтому они и отстаивают свою позицию с упорством маньяков.

— Ничего, пусть учатся поддерживать мир с соседями без помощи оружия. Иногда и законы могут сослужить хорошую службу. Как в их любимых ковбойских фильмах: сначала герой достигает власти при помощи пистолета, а потом становится верным защитником закона.

— Слишком мало у них времени. За несколько дней не изменишь психологию граждан. В южных штатах сейчас идет настоящая война между белыми и черными. Ку-клукс-клан свирепствует, линчует негров. Многих японцев, проживающих в Америке, тоже линчевали. Антияпонские настроения расцвели пышным цветом.

— Безобразие! — Тамура вдруг побагровел. — Куда смотрит их полиция!

— Мы послали протест, но они ответили, что для усмирения разбушевавшейся толпы необходимо огнестрельное оружие. То есть за беспорядки в Америке отвечает Япония.

Тамура сделал кислую мину.

— И это еще далеко не все, — продолжал начальник канцелярии. — Бойкотируются японские товары. Есть случаи нападения на отделения японских фирм. Разрыв дипломатических отношений — вещь очень неприятная, но разрыв экономических связей — для нас настоящая трагедия. Вы же знаете, у нас с Америкой огромный товарообмен…

— А вы уж и рады на это сослаться!

— Прошу вас, выслушайте меня до конца! Америка — наш самый крупный импортер. А покупаем мы у них еще больше, чем продаем. Железная руда, нефть, промышленное сырье. Если бы мы были к этому подготовлены, тогда другое дело. Но внезапный разрыв экономических связей с Америкой — для Японии огромный и, возможно, непоправимый удар.

— А все потому, что до сих пор мы на одних американцев и надеялись, — сказал Тамура. — Подумать только, какая близорукость! Словно, кроме Америки, других стран на свете нет. Естественно, экономическая зависимость привела к зависимости политической.

— Да погодите вы! — перебил его начальник секретариата. — Тоже мне, высказали оригинальную идею! Мы сами давным-давно это поняли и мучались этим. Мы переоценили военный союз с Америкой, слишком полагались на нее в делах обороны. В результате дипломатия Японии стала придатком американской дипломатии.

— Правильно! Это и есть корень всех зол! — Тамура по своей излюбленной привычке стукнул кулаком по столу. — Слабость Японии на международной арене была результатом военного союза с Америкой. Ведь это под давлением Америки мы создали у себя Силы самообороны. Уж если наша конституция провозглашает отказ от войны как от средства разрешения конфликтов, надо быть последовательными: отказаться от всякого вооружения и не вступать в военные союзы с другими странами. А в международной политике ратовать за справедливость и требовать от всех справедливости, не подкрепляя требования угрозами. Нет, не хватило у нашего правительства смелости защитить свой народ мудростью и силой духа. Чем ловить рыбку в мутной воде корейских событий, лучше бы стиснули зубы, затянули пояс потуже и обождали с восстановлением промышленности. Вот тогда бы мы могли служить примером для всего мира — страна без оружия и вооруженных сил, взывающая к общей для всех народов нравственности. Ничего, выжили бы без оружия! Нашей защитой была бы духовная мощь, которую мы бы приобрели только после полного разоружения. Неужели народу и его правителям не надоел милитаристский дух, царивший в Японии во времена тихоокеанской войны?!

— Первый раз слышу, что вы такой идеалист и пацифист! Мне помнится, вы плакали горькими слезами, когда в 1945 году распускали и разоружали старую армию. И если память мне не изменяет, во время корейских событий вы, Тамура-сан, значительно увеличили свое состояние. Да и во вьетнамских делах вы… — начальник секретариата запнулся, очевидно, вспомнив, зачем он здесь находится. — Ладно, это все прошлое. Сейчас не стоит обсуждать, что было нужно сделать. Действительность ставит нас лицом к лицу с событиями, безотлагательно требующими какого-нибудь решения. Проблема номер один — нам нужна нефть.

— Ну и что? Конечно, японские нефтяные монополии всецело зависят от иностранного капитала, но на Ближнем и Среднем Востоке мы ведем самостоятельную добычу нефти.

— Вести-то ведем, но в основном все же зависим от иностранных государств, — с горечью сказал начальник секретариата. — Химическая и энергетическая промышленность Японии — крупнейшие потребители нефти, а добыча нефти в самой Японии равна почти нулю. Вы скажете, если мы лишимся техасской нефти, у нас останется нефть Ближнего и Среднего Востока. Но не забывайте, что, когда будет дана команда, американский седьмой флот начнет блокаду берегов Японии.

— Да что они могут сделать? — воскликнул Тамура. — Судовая артиллерия тоже ведь бездействует.

— К нам поступили сведения, что корабли американского флота срочно оснащаются таранными выступами.

— Таранные выступы ниже ватерлинии? Вроде тех, какими были снабжены наши корабли во время японо-китайской войны 1895/96 года?

— Да. Нынешний таранный выступ находится в носовой части корабля и выступает далеко вперед. Очень длинный и острый клин из сверхпрочной стали.

— Совсем как у подводной лодки «Наутилус»! Помните «Восемьдесят тысяч километров под водой» Жюля Верна? — засмеялся Тамура. — Да, военные не любят сдаваться. Никак не поймут, что они уже мертвецы.

— А что будет, если «мертвецы» продырявят такой штукой тонкий корпус нефтяного танкера?

— Н-да… — только и мог сказать Тамура.

— Вот вам и «н-да»! Если американцы начнут морскую блокаду, нам очень скоро придет конец. Запасов нефти по всей стране хватит от силы дней на двадцать.

— Сами виноваты! Предлагали же нам несколько лет назад советскую нефть… Надо было согласиться.

— Ну, Тамура-сан, вы опять за свое! Что толку вспоминать прошлое? Между прочим, вы тогда были одним из главных тайных противников сделки с Советами.

— Ладно, чего вы от меня хотите?

— Несмотря на разрыв дипломатических отношений, японо-американские переговоры будут продолжаться при посредничестве одной страны. Мы не просим вас разморозить взрывчатые вещества, а предлагаем лишь показаться на этих переговорах. Или хотя бы на заседании нашего правительства.

— А я не хочу! — отрезал Тамура.

— Учтите, международное положение Японии сейчас ужасно. Общественное мнение не на нашей стороне. Нас считают виновниками всех бед… Я уж не говорю об убытках, которые несут наши фирмы…

— К такому положению вещей привел ряд факторов: неумение нашего правительства управлять общественным мнением как внутри страны, так и за ее пределами, постоянная зависимость в дипломатии от старшего партнера, оглядки во все стороны… — Тамура продолжал гнуть свою линию. — Именно сейчас Япония должна встать на твердую позицию справедливости. Заявите, что японское правительство знать ничего не знает, во всем виноват некий безумец Дайдзо Тамура. А затем выработайте решительную политику, отвергающую все капризы Америки, и обратитесь за поддержкой к международному общественному мнению. Для того чтобы Япония выработала политику, основанную на нравственности в самом высоком смысле этого слова, надо…

Тут в замке внезапно погас свет. Наша электростанция, сооруженная в подземельях, тоже почему-то не работала. Я помчался искать Гоэмона — небось, это опять его штучки! Лифт стоял, и мне пришлось бегать вверх и вниз по крутым старинным лестницам. Когда я проходил мимо комнаты связистов, до меня донесся взволнованный голос:

— Ничего не понимаю! Самолеты, совершившие налет, делают вынужденную посадку на море и посылают в эфир сигналы SOS. Почему?

Но мне было не до самолетов. Куда же он делся? Я обыскал весь замок, все помещения, все закоулки. У меня ныли ноги, колотилось сердце, со лба градом лил пот.

Гоэмона нигде не было.

Он исчез вместе с Кисако.

Осада и побег

Меня схватил за грудки один из ближайших подручных Тамуры.

— Ты во всем виноват, ты! — лицо у него было перекошено от ярости. — До сих пор я тебе спускал все твои хамские выходки. А уж так хотелось треснуть по твоей поганой роже, когда ты фамильярничал с великим сэнсэем Тамурой-сан! Но я терпел, потому что ты был нянькой при Гоэмоне-сэнсэе. Что ж ты, мальчик, так оплошал? Не знаешь, где Гоэмон-сэнсэй?! Не видел?! Значит, так ты несешь свою службу?

— Твое преступление заслуживает тысячи казней! — вмешался свихнувшийся мастер фехтования, совершенно не понимая, о чем идет речь. — Искупишь свою вину смертью! Ты, недостойный сопляк, знакома ли тебе церемония харакири?

Я почувствовал, как волосы у меня зашевелились и встали дыбом.

До моего сознания вдруг с предельной ясностью дошло, среди каких людей я жил все это время. Замок кишел профессиональными убийцами, бандитами, сумасшедшими и полусумасшедшими, у которых на уме было только одно: убить, заколоть, зарубить, повесить, покарать… А какие словечки они употребляли: «Поджарь его малость!», «Выбей мозги!», «Подкороти пальцы!»

И в руках этих типов, пригревшихся на груди Тамуры, была власть! Как только взрывчатка перестала действовать, они начали командовать, покрикивать, раздавать оплеухи направо и налево. Так всегда бывает на свете: посмотришь с одной стороны — хорошо, посмотришь с другой — из рук вон плохо.

— Ну, что будешь делать? Отвечай! — бандюга сильно встряхнул меня. Моя голова мотнулась из стороны в сторону. — Как доложить нашему повелителю?

— Отпустите, пожалуйста, — пробормотал я, дрожа всем телом. — Я примерно догадываюсь, где он.

— Где? Говори!

Но мне не хотелось говорить о своей догадке. Почему-то я почувствовал странное облегчение, когда Гоэмон исчез.

Нельзя было оставлять одно чудовище в руках другого чудовища.

Дайдзо Тамура, конечно, представлял собой весьма любопытный человеческий тип. От него сильно отдавало душком довоенного паназиатизма, но ему нельзя было отказать в известной смелости. Однако Гоэмон был ему не по зубам. Обветшалые идеи — плохой советчик, когда имеешь дело с таким существом, как Гоэмон. Грандиозный спектакль, который собирался разыграть Тамура, мог вызвать даже восхищение, но в одиночку такой спектакль не вытянуть. И, кроме того, Тамура всех мерил на свой аршин и не учел индивидуальности Гоэмона.

Да и не только Тамура отнесся к Гоэмону чисто потребительски. Дирекция нашей фирмы старалась выудить из него те сведения, которые могли принести пользу при разработке новых изделий. Американская разведка, упорно охотившаяся за Гоэмоном, считала его чем-то вроде козырного туза, необходимого правительству США для проведения своей политики.

Но Гоэмон требовал более серьезного и деликатного подхода. Пусть он существо другого мира, но к нашему миру он отнесся вполне дружески, и земляне могли бы его понять и с ним договориться. Видно, не зря он так настаивал на встрече с императором. Наивный космиянин мечтал передать этому «сыну неба» свои высокие знания — для людей…

Сколько Тамура ни разглагольствовал о справедливости, он не имел о ней ни малейшего представления, и Гоэмон, находясь в руках такого человека, превращался в орудие борьбы за власть. Истинная сущность этого таинственного пришельца так и осталась до сих пор неразгаданной. Но я интуитивно чувствовал, что пути к его сердцу существуют. Хорошо бы поговорить с ним начистоту…

— Так что же ты молчишь, мальчик? — мой палач снова меня встряхнул. — Боишься сказать, где он прячется? Или, может быть, ты сам его спрятал?

— Нет! — прохрипел я, чувствуя, как здоровенная ручища сжимает мое горло. — Никуда я его не прятал…

— Ну так выкладывай свою дерьмовую догадку!

— Эй, — крикнул один из командиров, пробегавший по коридору. — Что вы тут мешкаете? Тревога объявлена!

— Опять? — пальцы, сдавившие мою шею, несколько ослабли. — Но ведь звонка тревоги не было…

— Электричество-то не работает. Сеть еще не исправили, — сказал командир, демонстративно играя мечом.

На нем были черная рубаха и каска. Выглядел он ужасно нелепо, и, если бы мне не было так плохо, я бы наверняка рассмеялся.

— Какие-то сволочи надоумили электрокомпанию, чтобы она прекратила подачу тока, — приспешник Тамуры сверкнул глазами, его губы скривились в злой улыбке. — А ну-ка, ребята, дайте мне перо, пойду пощекочу этих лентяев.

— Света нет не только у нас в замке, но и во всем городе.

— А наша электростанция? Тоже до сих пор не исправили? Интересно, чем там занимаются эти поганые техники?

— Обойдется без тебя, — сказал командир. — Ты лучше беги к воротам, там набирают добровольцев для рукопашной схватки.

— Что?! — цвет лица у этого подлого типа мгновенно стал землисто-серым. — А разве не воздушный налет?

— Нет. С дозорной башни заметили, что на соседней горе, в лесочке, замаскировалась целая дивизия Сил самообороны. Командиры сплошь американцы. Наверно, хотят напасть на замок с тыла.

— Сволочи! — вдруг истошно взвизгнул этот паршивец, еще минуту назад полный воинственного духа. — Ведь японцы же, свои! Что же это Получается — свои хотят бить своих?

— Выходит, так. Но пока они еще не наступают. Скорее всего, атака будет ночью. Нам надо успеть соорудить проволочные заграждения у задних ворот, выходящих на эту гору, — сказал командир. — Боюсь, как бы не пожаловали американские карательные отряды. Они на таких делах собаку съели. Да что ты встал как вкопанный? Поднимись на башню, сам увидишь, что делается. И на море не забудь взглянуть. Там из-за кораблей воды не видно — чуть ли не все объединенные военно-морские силы Японии и Америки собрались.

Специалист по зуботычинам и удушению мгновенно смылся. Из-за крепостных стен доносились громкие, но не очень уверенные голоса командиров.

Чудаковатый мастер фехтования вдруг сел на пол, оторвал шнур от ножен меча, подвязал им длинные рукава кимоно, замотал голову полотенцем и, взяв меч в левую руку, поднялся.

Испугавшись, как бы ему не пришло в голову проверить перед боем остроту меча на моей персоне, я стрелой помчался по коридору.

В библиотеке замка, по-видимому, все еще продолжалась беседа Тамуры с начальником секретариата. Но я не хотел встречаться с Тамурой и вообще попадаться кому бы то ни было на глаза.

По боковым коридорам и переходам я выбрался наружу. Во дворе замка строились чернорубашечники, вооруженные настоящими и бамбуковыми пиками, палками с перочинным ножом на конце, мечами и штыками. Вожаки давали последние указания. Я окинул взглядом нашу «армию». Для потасовки в парламенте эти доблестные воины вполне бы годились, но для серьезного боя с настоящей, хорошо обученной армией, подкрепленной специалистами по карательным операциям… Мне даже смешно стало.

В дальнем углу двора столпилось человек тридцать, одетых в одинаковые ночные кимоно, с короткими мечами за поясом. Все они, опустившись на одно колено, с упоением слушали речь пахана. До меня донесся воровской жаргон. Это представление, похожее на кадр из дешевого фильма о жизни деклассированных элементов, их пьянило.

Во дворе хонмару средневековый тактик в рыбацком хаппи — по-видимому, для него не нашлось походного хаори — обучал чернорубашечников тайнам стратегии и тактики.

Ревели трубы, сделанные из раковин, звенели гонги, били барабаны. Многие мастера древнего военного искусства, ни разу не участвовавшие в настоящем, бою лихорадочно листали ветхие книги, изъеденные червями и мышами.

Когда я приблизился к наспех сооруженной деревянной наблюдательной вышке, кто-то из парней, забравшихся наверх, отчаянно размахивал руками и указывал вдаль. Другие толпились вокруг. В руках у них были бинокли.

— Ребята, что там делается? — спросил я.

— Лезь к нам, погляди, — отозвался прыщавый парень. — Похоже, весь седьмой флот вместе с нашим собрался на море.

Он протянул мне бинокль, и я увидел десятки боевых кораблей с грозными орудиями. Орудия были бесполезны и не очень меня заинтересовали. Вот транспортные суда — а их тоже собралось немало — это посерьезнее.

— Почему они стоят на месте? — удивился я.

— Ясное дело — демонстрируют свою силу, запугивают.

Однако у меня было свое мнение на этот счет: для запугивания совсем не требуется транспортных судов, наверно, они собираются высадить морскую пехоту…

Вскоре моя догадка подтвердилась. Я еще раз посмотрел в бинокль и разглядел маленькие десантные суда, покачивавшиеся на высоких волнах между флотилией и берегом. Они напоминали стаю севших на воду зловещих птиц. Почему же они не двигаются, не мчатся к берегу, не спешат высадить десантников?.. Все палубы были заняты солдатами, я видел, как поблескивали их каски. Мне стало даже жаль их — небось, ребят здорово укачало. Попробуй посиди вот так в этих утлых посудинах с выключенными двигателями да при большой волне!

Вдруг с одного из боевых кораблей спустили старинную весельную лодку.

— В пригородах А. тоже появились войска, — крикнул пробегавший мимо связной. — На шоссе полно танков.

— Далеко? Или совсем уже близко подошли? — спросил прыщавый парень.

— Километрах в десяти с востока.

«Нельзя больше мешкать», — подумал я. Японо-американские войска под командой американских офицеров начали наступление. Сейчас не время рассуждать, правы или неправы японские солдаты, собиравшиеся начать бой против своих. Выбраться из замка будет с каждым часом труднее, он и так уже окружен с трех сторон — со стороны моря, пригородов города А. и соседней с нами горы.

Непонятно только, почему они не начинают атаку. Наверно, ждут темноты. Да, надо торопиться. К Гоэмону и Кисако. Они… Ну, конечно, они там, где же еще?.. Интуиция меня не обманывает…

В подземном коридоре, отгороженном от мира щитом с буквами М и Ж, я нашел кусочек губной помады. Отлично! Значит, все правильно, они тут проходили. Интересно только, как Кисако нашла этот ход? Или Гоэмон учуял его?

Очутившись за внешним рвом, я огляделся и невольно вздрогнул. Совсем близко, в густом кустарнике тускловато поблескивали каски, настоящие стальные солдатские каски защитного цвета. Не чета нашим тоненьким, как яичная скорлупа, позолоченным опереточным головным уборам.

Прячась за скалами, я приблизился к кустам. Там скрывался чуть ли не целый батальон Сил самообороны. Так близко от замка! Подразделения, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками, готовились к бою. Потом я увидел командиров-американцев. Появился высоченный розовощекий сержант. Низкорослые желтолицые японские солдаты разговаривали с ним, задрав голову. Меня охватило странное чувство — будто все происходящее нереально…

Какая дикость! Америка, разорвавшая дипломатические отношения с Японией, командует японскими войсками!

Впрочем, наше правительство, подписывая знаменитый договор о безопасности, должно было предвидеть такую возможность.

Я потихоньку отошел от зарослей и начал спускаться с холма по узкой тропинке. Но не успел я сделать и пяти шагов, как чья-то рука крепко схватила меня за шиворот.

— Давненько мы вас ждем… — сказал голос с сильным американским акцентом.

Передо мной вырос человек в штатском с низко надвинутой на глаза шляпой.

— Наши люди в замке сообщили, что вслед за Гоэмоном исчезли вы, — продолжал он, дохнув на меня сырным запахом.

— Ладно, пошли, поехали, — сказал второй, державший меня за шиворот. — Поехали к твоему дружку Гоэмону…

Он ужасно гундосил и почему-то все время подмигивал.

Омерзительные типы! И этот гундосый, и «шляпа»!

Я и охнуть не успел, как они затолкали меня в чрево огромной машины.

Но водитель вдруг начал чертыхаться. Мотор никак не заводился.

Смерть нефти

Все, кто был в машине, выскочили наружу, оставив меня одного. Я-то думал — из-за мотора, но, когда в ветровое стекло попал камень, понял, в чем дело. Начался бой. Гундосый тут же вернулся и выволок меня из машины, Но кто-то треснул его дубинкой по голове, и он рухнул на землю с раскроенным черепом. Я бросился в кусты.

Тут бы мне и удрать. Но я, как последний идиот, увлекся развернувшейся перед моими глазами батальной сценой. Привалившись спиной к дереву и разинув рот, я смотрел, забыв обо всем на свете.

Очевидно, это было еще не сражение, а стычка передовых отрядов. Десятка два здоровенных парней, похожих на боксеров-тяжеловесов, дрались не на жизнь, а на смерть. В воздухе мелькали дубинки, мешки с песком и дробью, сверкали охотничьи ножи, свистели цепи с тяжелыми гирями на конце.

Звериное рычание, стоны, дикие выкрики, громкий хруст ломающихся костей. Я никогда еще не слышал, как хрустят человеческие кости, мне стало нехорошо. Все кусты вокруг были забрызганы кровью. Люди падали один за другим, искалеченные до неузнаваемости.

Я опустился на колени. К горлу подступила тошнота.

Но вдруг меня подхватили с обеих сторон, и я повис в воздухе, даже не вытянув ног. Пахнуло потом и кровью. Это были не те парни, которые затащили меня в машину. Меня поволокли к опушке леса у подножия холма.

За моей спиной все еще продолжалась драка.

В тени деревьев стояли две огромные машины. Около них несколько мужчин.

— Ну как, расправились с этими бандитами? — спросил один из них по-английски.

— Еще не совсем, — ответили мои носильщики, швырнув меня на землю. — Ладно, мы пошли заканчивать.

Они побежали вверх по крутому склону.

— Тода-сан, — сказал высокий мужчина по-японски, — поехали. Вы ведь знаете, где Гоэмон?

Где-то я уже видел эту отвратительную рожу. А когда за плечом высокого показалась знакомая фигура, я только ахнул.

На меня пристально смотрел бывший директор по планированию фирмы «Универсал» господин Асивара. А высокий был тот самый, который ударил меня по голове «Черным Джеком», когда мы с Гоэмоном ехали в Хаконэ.

— Тода, — сказал Асивара, сверкнув глазами, — надо немедленно разыскать это чудовище и принять соответствующие меры. Он и Дайдзо Тамура нарушили мир на земле.

— Вы бы хоть постеснялись произносить это слово — мир! — Я вдруг ужасно разозлился. — Скажите лучше, сколько получили за верную службу от ЦРУ? Мир… Да как вы смеете! Гитлер тоже сулил народам мир, когда завоюет Европу. Очень нужен такой мир, политый кровью…

— Помалкивай: лучше, — сказал высокий. — Жаль, нет времени, а то бы я раскроил тебе черепушку… Нам необходим Гоэмон. Необходим, чтобы сохранить мир на земле.

— А я считаю, пусть он лучше будет у Тамуры, чем у таких, как вы, — крикнул я, задыхаясь от ярости. — Вам только дай Гоэмона, вы таких дел натворите! Впрочем, куда вам с ним справиться, вот и Тамура не справился…

— Ты знаешь, что это такое? — высокий сунул мне под нос какой-то странный предмет.

При ближайшем рассмотрении он оказался не странным, а страшным: палка с толстой цепью, на конце цепи ощетинившийся колючками шарик размером с теннисный мяч.

— Это европейское средневековое оружие. Называется «утренняя звезда», — высокий ухмыльнулся. — Ничего, обойдемся и без пистолетов. Наши предки оставили нам неплохое наследство. Стукнем разок по твоей башке этой игрушкой, и черепушка лопнет как переспелый арбуз. Ну, скажешь, где Гоэмон?

— Откуда я знаю? Разве за ним уследишь? Он разозлился, что Тамура никак не устроит ему свидание с императором, и куда-то пропал.

Высокий нахмурился.

Со стороны замка донеслись крики. Я обернулся. С крепостных стен стреляли из луков, швыряли камни. Должно быть, батальон, скрывавшийся в лесу, пошел в атаку. Я видел маленькие фигурки солдат штурмового отряда, карабкавшиеся на стены. Снизу тоже стреляли из луков.

— Очень шумно стало, — сказал Асивара поеживаясь.

— Да, поехали. Поговорим но душам в домашних условиях. Квартирка у нас надежная, никто не отыщет, — высокий усмехнулся. — А если будешь упрямиться, парень, у нас найдутся специалисты, которые мигом развяжут тебе язык.

— Если вы собираетесь договариваться с Гоэмоном… Надо действовать по-другому. Все люди должны принять участие, весь мир…

— Эй, — крикнул высокий шоферам, — что вы там копаетесь? Все еще не исправили мотор?

— Нет еще… — из-под откинутого капота показалась голова шофера. Американец. Лицо напряженное, на щеках пятна масла. — Ничего не понимаю, все как будто в порядке…

— Ничего у вас не получится, — сказал я. — Слишком поздно…

— Молчать! — рявкнул высокий. — Позвоните в штаб, пусть пришлют исправную машину и ждут на шоссе. А до шоссе мы дойдем пешком.

— Никакая машина за вами не приедет! — крикнул я.

Я-то знал, в чем дело. Гоэмон… Он ведь терпеть не может шума. Тогда, после бомбежки замка камнями, он страшно разозлился — ему помешали читать мудрые книги. Разозлился и сделал наш мир немножечко тише: моторы перестали работать…

— Не верите — попробуйте поджечь бензин, — продолжал я.

Шофер удивленно посмотрел на меня. Потом бросился к заднему крылу машины, отвинтил колпачок бензобака, сунул туда тряпку.

— Бензин нормальный, — сказал он, нюхая тряпку. — И запах нормальный…

— А вы подожгите…

Он положил тряпку на землю поодаль от машины и вытащил зажигалку. Но она не работала.

— Видно, бензин кончился, — сказал шофер.

— Возьми мою, — высокий кинул ему свою зажигалку.

— Газовая зажигалка не годится, — я посмотрел на высокого. — Ведь для таких зажигалок используется бутан, а он вырабатывается из нефти. Может быть, у кого-нибудь спички найдутся?

Я оказался прав — газовая зажигалка не работала. Шофер побледнел.

Спички нашлись у Асивары. Они загорелись странным блеклым огнем. Шофер с опаской поднес спичку к тряпке.

Тряпка не вспыхнула.

Он раздраженно ткнул спичку в самую середину. Спичка, зашипев, погасла.

— Видели? — крикнул я. — Поняли теперь, на что способен Гоэмон? Какая у него сила…

— Что же делать? — спросил Асивара упавшим голосом.

— А вы еще бесились, что взрывчатка заморожена! — ликовал я. — А теперь — нефть, бензин… Для него это пара пустяков.

— Как же быть, если нельзя вызвать ни машину, ни вертолет? — растерянно сказал высокий. — Видно, придется тащиться пешком. До станции электрички далековато, по ничего но поделаешь.

— А вы уверены, что электрички ходят? — не стерпел я. — Пожалуй, бензин и нефть — не последний каприз Гоэмона. Он и другое…

— Босс! — крикнул водитель второй машины. — Экстренное сообщение. По радио передают, что ООН вынесла решение направить в Японию специальную комиссию.

— Опоздали, — пробормотал я. — Им придется теперь ехать верхом на лошадях и пересечь океан на паруснике. Сколько же потребуется времени, чтобы добраться до Японии?..

Мне вдруг стало очень страшно. Я опустился на камень и закрыл лицо руками.

Да, состав нефти изменился. Остался только запах. В остальном она ничем не отличалась от обыкновенной воды.

Транспортные средства с двигателями внутреннего сгорания были парализованы. Функционировали только немногочисленные, оставшиеся от старых времен паровозы и пароходы. Советские и американские атомные подводные лодки тоже пока еще курсировали.

Почти по всей Японии прекратилось электроснабжение. Более шестидесяти процентов японских электростанций работало на нефти.

В этот роковой день многомиллионное население Токио оказалось свидетелем страшных происшествий.

Часа в три пополудни во всех домах погас свет. Все лифты замерли.

Улицы были запружены внезапно остановившимися машинами.

Машинам пришел конец.

Свыше пяти миллионов легковых автомобилей превратились в металлолом.

Наступила тишина. Нефть умерла. А с ней начала умирать и шумная цивилизация двадцатого века, базировавшаяся на нефти.

Диалог о завтрашнем дне

Банкротство гигантских нефтяных монополий потрясло мир. Через двадцать часов после «смерти нефти» на фондовых биржах Нью-Йорка, Лондона, Токио началась паника, приведшая к полному параличу всех биржевых операций. К счастью — если можно говорить о счастье в такие минуты, — народ Японии не имел привычки вкладывать свои сбережения в акции. Потом начались продовольственные затруднения. Особенно страдали береговые районы, зависевшие от морского транспорта. За дело взялись рабочие профсоюзы. Вновь началась добыча каменного угля. Таким образом удалось восстановить около шестидесяти процентов электростанций, ранее работавших на нефти. Возобновилось движение трамваев и электричек. Но давка была ужасная, число несчастных случаев возросло. В часы пик люди просто боялись подходить к переполненным вагонам.

Прошло два месяца. Паника понемногу улеглась. Мир начал приспосабливаться к новым условиям жизни.

В один из таких дней я стоял вместе с Гоэмоном на памятном для меня холме в окрестностях Йокогамы. Внизу лежал залитый солнцем порт.

Но он не был похож на тот порт, который некогда так благотворно действовал на мои нервы. На дорогах ржавели «трупы» машин, по заливу медленно тащились пароходы, изрыгавшие клубы черного дыма. Издалека доносились гудки паровозов, восстановивших свои права после того, как умерли автомобили и автобусы, некогда гордо отвергшие рельсы и мчавшиеся в любом направлении на упругих, одетых шинами колесах.

— Много хлопот, забот, неприятностей тебе причинил, — сказал Гоэмон совсем охрипшим, срывающимся голосом. — Жалею, скорблю, плачу — так и не удалось взять автограф у Сына неба, у Японского величества. Впредь не приеду я к вам больше, устал, умаялся, выдохся… Жаль, пережаль, тысячу раз будем плакать…

Я просто не узнавал Гоэмона, словно его подменили, Худой, бледный. Круглое лоснящееся лицо сморщилось, как засохший капустный лист. Нос заострился и стал тоньше. Глаза, весело смотревшие вверх и вниз, скатились куда-то к нижним векам и, казалось, вот-вот бессильно упадут на землю. Котелок запылился, шаровары висели лохмотьями. Авоська с черной шкатулкой волочилась по земле.

— Гоэмон, послушай, я все забываю тебя спросить… — сказал я. — Зачем тебе зонтик, а? Открой мне секрет, что ты делаешь с помощью зонтика?..

— Тода, дружочек, братец дорогой, ты меня просто поражаешь! — Он посмотрел на меня с искренней жалостью. — Ты землянин и не знаешь, не ведаешь, не кумекаешь, для чего нужен зонтик! А если дождь — кап-кап-кап, хлюп-хлюп-хлюп?.. Кому охота мокнуть?

Гоэмон с видимым трудом поднял руку и, заслонясь от солнца, посмотрел на небо.

— Кажется, за мной…

Глядя в чистое, высокое, розоватое предвечернее небо, в котором пока еще не было видно никакого космического корабля, я рассеянно подумал о Дайдзо Тамуре и обо всех связанных с ним событиях.

Когда на него ополчился весь мир и он почувствовал, что игра проиграна, Тамура распустил свою банду и поджег А-ский замок. Трудное это было дело — огнеупорные железобетонные стены, камень и — ни капли бензина. То есть бензина было хоть залейся, но ведь он не горел. Тамура и тут вспомнил старицу: в ход пошли смола, солома, сухие ветки. А когда пожар наконец разгорелся, Дайдзо Тамура, темный закулисный деятель, крупная личность, диктатор, безумец, сделал себе харакири в объятом пламенем замке. Правда, потом ходили слухи, что это была всего-навсего инсценировка, а на самом деле он скрылся, но я-то знал правду. Я собственными глазами видел его обгоревший труп и опознал его.

Может, он был мужественным человеком, героем? Хватило же у него духу покончить с собой… Впрочем… Гитлер тоже покончил с собой… Нет, героизмом тут и не пахло, оба они — что Гитлер, что Тамура — были жалкими маньяками, презренными трусами. Тамура жестоко просчитался. Хотел в одиночку перевернуть мир, и вот что из этого получилось…

В тот день, когда меня сцапали шпионы, я все-таки удрал. Воспользовался суматохой вокруг машин и дал тягу.

Отправился домой, в Токио, в мое старое гнездышко, где мы с Кисако столько раз ссорились и мирились. Шел вместе с изнемогавшей от усталости толпой по дорогам, которые были запружены остановившимися машинами. Когда ночь уже близилась к концу, я переступил порог моей квартиры. Давненько я тут не бывал, но квартплату высылал регулярно каждый месяц.

Чутье меня не обмануло.

В грязной, пыльной комнате горела свеча. Кисако сидела у изголовья Гоэмона и мурлыкала колыбельную песенку.

Растянувшийся на постели Гоэмон, Кисако в роли заботливой нянюшки — привычная картина. Меня поразило другое.

В руках Кисако был увесистый молоток, и она время от времени стукала им Гоэмона по лбу.

— Кисако, дорогая, бедняжка моя! — закричал я. — Не выдержала ты всего этого кошмара! Заболела… Сейчас побегу за доктором!

Но Кисако ничуть не изменилась.

— Я тебе покажу доктора! — сказала она, сверкнув глазами. — Подойди только, я и тебя тресну…

— Но… что ты делаешь?! Зачем его бьешь?

— А-а, — она устало махнула рукой. — Не знаю… Может, и правда сбегать за врачом? По-моему, наш Гоэмончик несколько тронулся после того, как ему на голову упал тот камушек. Это еще в замке началось. Представляешь, ему уже мало, когда его гладят, все просит и просит, чтобы я стукнула его чем-нибудь тяжелым. Вот я и стукаю. Жалко что ли доставить человеку удовольствие?

Я бросился к Гоэмону. Дышал он тяжело. В глазах стояли слезы.

— Кисако, это…

— Припадок падучей начинается?

— Нет… Это — ностальгия, тоска по родине…

Мы два месяца ухаживали за Гоэмоном, не обращая внимания на бурю, свирепствовавшую за стенами нашего дома. В конце концов он пришел в себя и заговорил:

— Домой, назад, к себе на родину… Хочу, желаю, скучаю… Не выдержать мне земной жизни… Да и срок прошел, истек, утек… Скоро за мной приедут…

— Все, Тода, хозяин, дружок! — сказал Гоэмон и поднял вверх обе руки. — Приехали за мной…

С неба, красного от вечерней зари, прямо на наш холм плавно опускался полупрозрачный, похожий на медузу космический корабль.

— До свидания, Тода, прощай, прощевай, не грусти, не скучай…

— Гоэмон! — невольно воскликнул я. — Ты хочешь уйти и оставить наш мир в таком кошмарном состоянии?!

— А что? — обернулся Гоэмон. — Разве я сделал что-нибудь плохое, дурное, нехорошее?

— Шутишь ты, что ли? — Я указал на мертвый порт, на затихший портовый город. — Посмотри вокруг… Ведь все это ты натворил! Перекорежил всю нашу Землю, отбросил на целое столетие назад. А теперь уходишь…

— Я не сам, не своей персоной, не своим умом… Тамура-сан просил, я и делал, творил, производил. Тамура-сан изрекал, вещал, что это необходимо для блага вашей Земли…

— Гоэмон! Гоэмон! — сказал я с укоризной. — Ты же умный, ты же добрый. Ну, ответь, разве ты не добрый, а? Неужели сам не понимаешь, что взрывчатые вещества еще могут нам пригодиться? Конечно, война, бомбы, снаряды — это все кошмар, это никому не нужно. Но ведь взрывчатые вещества можно использовать совсем для других целей, для полезных дел. Ведь люди же в свое время не поубивали всех диких животных только потому, что они кусались. Возьми собаку, например. Ее приручили, она стала первым другом человека. А история огня? Ведь мы пользуемся огнем не для того, чтобы поджигать дома. Огонь дает тепло, на огне готовят пищу… Взрывчатка… опасная, конечно, штука… Но мы же не идиоты. Неужели мы допустим гибель всего человечества?.. А ты хочешь отнять у нас прогресс, отнять наш завтрашний день.

— Не обманывай меня, не морочь голову, не забивай башку, — усмехнулся вдруг Гоэмон. — Сам же говоришь, что люди могут себя сжечь, убить, уничтожить… Да и нефть…

Вдруг тон Гоэмона изменился. Он посерьезнел и заговорил на правильном чистом японском языке.

Мне почему-то стало очень страшно. Именно из-за этого правильного языка. Кто он — Гоэмон? Может быть, он все время только прикидывался веселым чудаком? Может быть, он — высшая мудрость Вселенной? Существо иной галактики, где давно уже воцарились добро и справедливость? Зачем он пришел на Землю — научить глупых землян уму-разуму или покарать?

— Вы, земляне, странные существа, — сказал Гоэмон. — Планета у вас богатая, добрая планета. И меня поражает, почему вы поклоняетесь злу и искореняете добро? Ты говоришь — взрывчатые вещества… Много ли благ они вам дали? Посчитан лучше, сколько раз они были использованы во имя бессмысленного убийства… Или нефть. Вы не умеете с ней обращаться. Транжирите, разбазариваете. Ее вам и на пятьдесят лет не хватит. Наука и техника у вас, конечно, не на очень высоком уровне, но все же на достаточно высоком, чтобы контролировать собственные действия… — Гоэмон помолчал, потом снова перешел на шутовской язык. — Ничего себе планета, только очень шумная. Пу-пу! Бух-бух! Гром, гам, тарарам!.. А тебя и Кисочку я полюбил, хорошие вы звери, люди, человеки, побольше бы таких. Вот и хотел сделать вам дар, подарочек, сюрприз, чтобы жили вы тихо да мирно…

— Но…

— Не перебивай! Хватит вам суетиться, мотаться, болтаться. Кататься по дорогам на машинах, автомобилях, давить кошек, собак, людишек. А жить и без нефти можно, и без сверхзвуковой скорости. Потихоньку, полегоньку, не бедно, не богато. Трух-трух на лошадке… А чтобы рассуждать о завтрашнем дне, надо с честью прожить день сегодняшний, не позорясь, не пятная себя бессмысленным убийством. А то еще взорвете вашу Землю. Вот так! Подрастите немного, повзрослейте, тогда и будете думать о завтрашнем дне…

Я растерянно слушал Гоэмона. Он был и прав и неправ. Ну как бы ему объяснить?..

— Понимаешь, Гоэмон… Не все так, как ты говоришь. На Земле, конечно, еще много безумцев и злодеев. Ну, вроде Тамуры… Очень жаль, что ты попал в его лапы и не видел толком настоящих людей. Но поверь мне, настоящих больше. Они не допустят, постараются не допустить, чтобы наша планета превратилась в мертвую пустыню. Вот я тебя и прошу: не отнимай у нас завтрашний день…

— Не знаю, верю, не верю… — Он задумался. — А водородная бомба? Игрушки-хлопушки, пушки?.. А ребятишек, детишек сколько бегает без отца, без матери? Где они — отцы-матери? Поубивали на войне, погибли при бомбежке… Вот и подумай, кто похищает ваш завтрашний день. Ну ладно, разболтался я, пока!..

— Гоэмон, стой, подожди! — задыхаясь, я схватил его за руку. — Ты прав, но только отчасти. Я же сказал тебе, что простые люди…

Он пристально посмотрел мне в глаза.

— Что ж, мне не жалко. Если хочешь, могу все разом «разморозить». Для блага простых людей, как ты их называешь. Ну, так как же?

Я не знал, что ответить. Не представлял, каким станет наш мир, если вновь оживут ракеты, пушки и бомбы.

— Что же ты молчишь? — сказал Гоэмон, ступив одной ногой на прозрачный трап своего корабля. — Я не могу больше ждать. Выбирай, как быть?

Я молчал. С моего лба градом катился холодный пот. От моего «да» или «нет» зависел завтрашний день Земли. От одного-единственного слова простого маленького человека…

— Ну! — торопил Гоэмон. — Я отправляюсь! Говори скорее — да или нет?

Но я не мог разомкнуть губы.

А что бы вы ему ответили, люди?