Поход викингов

Глава I НА ПУТИ В НЕВЕДОМОЕ

Лейф стоял на корме «Большого змея». Плавание началось при счастливых приметах. Тучи постепенно растаяли в бескрайнем голубом просторе. Уже много месяцев юноша не дышал таким чистым воздухом. Было раннее утро, но солнце успело очертить в небе немалую дугу.

Дядя Бьярни стоял возле Лейфа, и казалось, что все его внимание сосредоточено на отвесных прибрежных скалах фьорда Восточного поселка, стиснутых, как рыба в верше.

— Сегодня, племянник, самый длинный день в году. Солнце совершит долгий путь над морем. Но и через тысячу лет люди скажут: в самый длинный день девятьсот девяносто девятого года викинги Восточного поселка на корабле Эйрика Рыжего «Большой змей» ушли в неведомые западные моря.

Лейф подумал, что из такого путешествия можно и не вернуться и тогда люди будущего никогда не узнают, что же нашли викинги по ту сторону моря, но он отогнал эти мысли и приветливо улыбнулся дядя Бьярни. Юноша не испытывал и тени тревоги, но восторженные речи его спутников порой надоедали ему. Все, что с ним происходило, Лейф считал в порядке вещей. Здесь свершалась его судьба. Каждым мускулом своего тела, каждой каплей крови Лейф ощущал, что прожитые им шестнадцать лет были только подготовкой к этому великому подвигу. Гренландия — вторая Исландия. Ее открыл Эйрик Рыжий, а он, Лейф, приехал туда позднее. Теперь же он сам плывет по неизведанному морю, которое не бороздил еще ни один корабль.

Грозная неизвестность, таившаяся за этим морем, будила в Лейфе жгучее любопытство. Гренландия оказалась безлюдным островом, но юноша предчувствовал, что в этом плавании они встретят новых, никем еще не виданных людей.

Он и не пытался их себе представить. Саги о героической старине повествовали о славянах, германцах, кельтах, франках, с которыми норвежские викинги сталкивались в чужих странах. Правда, эти племена мало чем отличались от самих викингов. Франк Тюркер, который тридцать лет плавал с Эйриком на «Большом змее», стал таким же, как они. Но что же из этого следует?

Дядя Бьярни будто прочел мысли племянника.

— Лейф, этот поход прежде всего твой поход: из всех нас ты самый молодой, и твоим надеждам не должно быть преград. — Скальд беззвучно рассмеялся, и в его глазах сверкнули веселые искорки. — Разве Бьорн Кальфсон не говорил, что на море тебя ждет славное будущее, и не сулил тебе встречу с молоденькой девушкой-чужеземкой, какой еще никогда не видали в наших краях?

Лейф покраснел под густым загаром. Не раз думал он об этом пророчестве. Оно слишком совпадало с его заветными мечтами, чтобы можно было о нем забыть.

— Ты уже взрослый мужчина, Лейф, у тебя широкие плечи и крепкие мышцы. Год, проведенный в Гренландии, превратил тебя в настоящего викинга. Ты носишь за поясом нож и меч, и даже среди взрослых мало найдется таких, кто попытался бы оспаривать у тебя место, которое ты себе облюбовал. — Бьярни говорил внушительно, как глава семьи, сознающий свою ответственность. — Эйрик Рыжий очень рассчитывает на тебя, Лейф, и сам тебе об этом скажет, когда найдет нужным. Ты с честью отомстил за отца и в ту кровавую ночь сражался, как подобает мужчине. Бьорн Кальфсон это подтвердил.

Бьярни ткнул крепким кулаком в широкую грудь Лейфа, которая загудела под его ударом.

— Мы держим курс на новые земли, Лейф, ибо у моря тоже свои границы. И неизвестно, что мы там найдем. Выйдя из фьорда Восточного поселка, мы будем идти на юго-запад, пока боги не поставят перед нами новую сушу.

«Большой змей» входил в один из извилистых проходов. В последний раз Лейф старался запечатлеть в памяти вид Восточного поселка. Строения норвежского образца сгрудились в глубине фьорда вокруг трех длинных домов Эйрика, как бы приплюснутых к земле складчатыми разветвлениями трех долин, где площадки со стерней недавно сжатого ячменя и участки, засеянные кормовыми травами, чередовались, как темные и светлые квадраты на шашечной доске. Дом Окадаля, его родной дом, чернел на самом высоком из ближних склонов. Начал ли Бьорн обучать юного Скьольда тайной премудрости прорицателей и хранителей рун?

Постепенно привычный пейзаж скрылся из глаз, и, когда Лейф повернулся, перед ним раскрылся выход в открытое море. До самого горизонта оно было покрыто барашками, и в брызгах пены играли солнечные блики.

Берега фьорда расступились, и бескрайнее море погнало свои стремительные волны навстречу бесстрашному кораблю, которому северное солнце указывало путь.

Как только серая полоса берега расплылась далеко позади туманной дымкой, все двадцать восемь человек на борту запели победную песню, которую три века назад сложил Ивар Лодброг, когда впервые ступил на английскую землю.

Эйрик и Бьярни тщательно подобрали своих людей. Многие из них, как и в первом походе, принадлежали к роду Эйрика и происходили от рабов, захваченных на острове Эйрин (Остров Эйрин — древнее название Ирландии.). Рослые и рыжеволосые, беспечные, суеверные и смелые, они, как и норвежцы, были искусными моряками и любили опасные приключения. Их настоящую цену можно было узнать только в разгаре бури, когда они запросто обращались к духам, которые, уверяли они, по своей прихоти спускают с цепи свирепые волны.

Они забыли родной язык и говорили только по-норвежски, но ирландские предания, передаваемые из поколения в поколение, продолжали населять их внутренний мир.

«Большой змей» был хорошо снаряжен. Помимо съестных припасов и воды, необходимых для долгого морского перехода, на корабле везли пять коров и десяток коз, которые должны были восполнять нехватку в мясе. Бык и козел, стреноженные в трюме, будут принесены в жертву Тору, лишь только на горизонте появится суша.

Добрую половину дня Эйрик Рыжий стоял за рулем, ведя судно на юго-запад.

Лейф участвовал в развлечениях, которые устраивал моряк по имени Сигвал, умевший искусно жонглировать ножами. Юноше быстро наскучило причудливое сверкание лезвий, и он согласился на предложение франка Тюркера сыграть с ним в кости.

— Клянусь Тором, мы сейчас назначим такие ставки, которые по плечу только самым богатым хозяевам Исландии! — шутил франк.

— В таком случае я не могу играть, Тюркер: все мое богатство — одежда, которую я ношу, и нож за поясом. Да еще лук и меч, они лежат у подножия мачты.

Тюркер расхохотался.

— Да разве это богатство, Лейф Турлусон! Ну-ка, брось кости, увидишь, какая это занятная игра.

Лейф встряхнул в руке маленькие кубики из амбры, на гранях которых было выбито от одного до шести кружочков.

— Три, три и еще раз три, — сказал Лейф, когда кости улеглись на его ладони.

— Три — волшебное число. Ты король, Лейф Турлусон! И ты выиграл целую долину в той стране, которую мы откроем. Отдаю ее тебе. — Тюркер громко прыснул. — Видишь, какие у меня крупные ставки? Я отдаю тебе целую долину. Ну, а теперь мой черед. Пожалуй, с меня хватит и клочка земли, лишь бы он был на солнечной стороне.

Тюркер выбросил на двух кубиках по четыре очка, на одном два очка.

— Тролли лишили меня своего покровительства! Что же ты мне дашь, Лейф? Ты раздаешь богатства; будь щедр со своим слугой.

— Что ж, я могу отдать тебе половину моей долины, ведь она мне ничего не стоила.

— Ты великодушен, Лейф. А знаешь, что я посажу на той половине долины, которую ты мне даришь?

— Наверное, ячмень?

— И не подумаю! Ячмень хорош для бедных крестьян севера. Ячмень — грубый детина, заросший бородой, которая защищает его от мороза. А я мечтаю о счастливой долине, где допоздна не заходит солнце.

Тюркер отодвинул кости и задумчиво глядел вдаль. Быть может, в его памяти вдруг ожили забытые с детства картины природы его родины — страны франков. Разве не приходилось ему слышать, что там, на плодородной земле, все произрастало в изобилии?

— А ты мне так и не ответил, Тюркер, что ты посеешь или посадишь на своем косогоре.

— Я посажу виноград, Лейф Турлусон. Виноград, из которого делают вино. Ах, да ты ведь ни разу в жизни не пил вина, которое равняет людей с богами, вина, Лейф, перед которым любой напиток просто бурда! — Предвкушение блаженства преобразило лицо Тюркера. Глаза у него заблестели, и он причмокивал, словно уже прикладывался к краю незримой чаши. — Да будет благословенна земля, на которой мы высадимся, если на ней созревает виноград.

Все мужчины, оставив игры, подошли к ним.

Сигвал, жонглер, был недоволен тем, что Тюркер завладел вниманием моряков, и злобно возразил франку:

— Чтобы найти край виноградников, нужно плыть много дней на юг, в страну франков или иберов. А теперь у нас впереди только море да враждебные земли, населенные духами. Гренландия — последняя суша на западном пути.

Трое или четверо мужчин одобрительно заворчали, но Тюркер не обратил на них внимания.

— Не так давно мы думали, что Исландия — край земли, и любопытство не влекло нас дальше шхер Гунбьерна. Как знать, плывя на запад, не увидим ли мы вдруг берега Норвегии?

— Но ведь Норвегия на востоке, позади тебя, Тюркер!

Лукавые глаза франка так сощурились, что остались лишь две смеющиеся щелки.

— А если земля круглая и мы обогнем ее, разве мои слова окажутся глупыми?

Оглушительный взрыв смеха приветствовал эту шутку.

— Земля, по-твоему, круглая, как шлем? Да наш Тюркер самый удивительный врун, какого я когда-либо знал! — воскликнул Сигвал.

Лейф смеялся вместе со всеми:

— Если земля круглая, мы в один прекрасный день окажемся вниз головой.

— А из моря хлынет дождь, как с неба! — давился от хохота Гаральд Толстяк.

Тюркер потряхивал зажатыми в руке костями.

— Не смейся, Лейф, под солнцем много такого, чего смертным не понять.

До самого вечера шутка Тюркера служила пищей для разговоров, и все единодушно признали, что давно человеческие уста не произносили такой чудовищной нелепости.

В середине второго дня небо покрылось тучами, море заволновалось, но ветер по-прежнему нес «Большого змея» в нужном направлении. Холодные ливни сменяли друг друга, как будто тучи выливались одна за другой.

Однако приятный образ жизни на борту не изменился. Дядя Бьярни часами пел саги, которые все викинги и без того знали наизусть. Одаренный скальд вкладывал в них всю страсть своей души.

Днем и ночью моряки по двое несли вахту на носу корабля, сменяясь каждые два часа. Лейф всегда радовался, когда его товарищем оказывался Тюркер. Франк был неистощимым рассказчиком. Он сопровождал Эйрика Рыжего во всех его смелых походах и хранил в своей памяти воспоминания о любой вылазке или сражении. Лейф подозревал, что Тюркер приукрашивает события и толкует их на свой лад. Тем не менее, стоя на вахте и окидывая море рассеянным взглядом, юноша невольно поддавался чарам этого красноречия.

Ночи были ясные. Их бледный, молочный свет облегчал путь морякам, а над головой сквозь эту белизну успокоительно сияла самая яркая звезда из колесницы Одина, похожая на шляпку золотого гвоздя.

На четвертый день восход солнца разогнал легкий туман, висевший ночью над морем.

Тюркер, полузакрыв глаза, дремал, опершись на свернувшегося в кольца дракона. Он говорил ровным голосом, время от времени приподнимая веки, чтобы посмотреть, слушает ли его Лейф.

— Что значит плыть три дня по морю? Пустяк! Ничтожная пылинка времени. На западе, как и на востоке, можно открыть еще много земель, но мы, люди, хотим завладеть всем сразу. Ты не знал Торвальда Рыжего, отца Эйрика, которого убил Торстейн Торфинсон?

Торвальд был одним из последних настоящих морских ярлов. Он-то знал, что стоит лишь отойти от берегов Норвегии, как перед тобой откроются новые миры. Я был еще совсем мальчишкой, но Торвальд взял меня к себе на борт. Мы отправились из Нидароса на восток и шли так четыре дня, а потом, когда подул северный ветер, повернули на юг и в середине пятого дня увидели устье широкой реки, где оказалось множество китов мелкой породы. Мы плыли один день вверх по этой реке. И, хотя земля там замерзла и дули свирепые ветры, мы нашли людей, которые ютились в жилищах, сложенных из глыб льда. Они низкорослые, широкоскулые, а кожа на их лицах коричневая, как некоторые водоросли. Они смазывают волосы каким-то вонючим жиром и называют себя бьярмами (Бьярмы — финское племя (древнерусское — пермь), жившее на побережье Белого моря.). Я никогда не встречал более ловких стрелков из лука. Мы потребовали с них выкуп, и они доставили нам моржовые шкуры, китовый жир, ремни и птичьи перья. Самые богатые из них должны были каждый за себя уплатить особую дань: десять шкур выдры, две шкуры медведя, трех живых оленей, полный мешок пера и канаты, плетенные из тюленьих шкур, длиной в тройную длину нашего корабля. Торвальд Рыжий оставался там, пока все не было выплачено, а на это потребовался почти год. Ах, Лейф, Лейф, поверь мне, земные * сокровища разнообразны и неисчерпаемы! — Тюркер открыл правый глаз и глубоко вздохнул. — Но ни одно сокровище нельзя сравнить с виноградной лозой, отягченной гроздьями ягод!

Лейф снова перевел взгляд на море. Этот Тюркер и впрямь был удивительный человек.

— Тюркер! Эй, Тюркер! — вдруг закричал Лейф.

Волнение сдавило ему горло.

— Неужели уже земля? — спросил франк, даже не повернув головы.

Лейф чуть не бросился на него с кулаками. Как мог Тюркер в подобную минуту так владеть собой!

— Нет, это не земля, это… Да посмотри же, посмотри! — Он круто повернул франка, который показался ему легким, как пушинка. — Глаза меня не обманывают? Скажи же, Тюркер, ты видишь?

— Да, вижу. Я поражен, Лейф, право, поражен!

Глава II ПОХОД ЙОРМА

Через четыре дня, после того как Йорм покинул Гренландию, его корабль бросил якорь во фьорде Эйрарбакки. Возвращение «Гуся» стало известно в селении. Дозорные,

прятавшиеся в расщелинах скал, уже более часа как подали сигнал о приближении торгового судна.

Исландцы, сгорая от любопытства, толпились на молу. Всем хотелось узнать, как живется в Гренландии и почему так внезапно появился Йорм.

— Ни одного слова о том, что там произошло! — предупредил Йорм, отдав распоряжение спустить на воду ялик. — Нам не сдобровать, если мы не будем держать язык за зубами. Неплохо было бы разведать, чей род сейчас забрал власть на острове.

Не успел Йорм сойти на берег, как был окружен толпой и засыпан вопросами. Ведь у каждого из этих людей был родственник, свойственник или друг на новой земле.

— Я дам объяснение перед альтингом, — осторожно сказал Йорм. — А кто сменил старого Рюне Торфинсона?

— А тебе что за дело? Ведь ты приехал от Эйрика Рыжего?

Вопрос прозвучал грубо. Йорм узнал голос Глума Косоглазого и облегченно вздохнул. Если Глум осмеливается так дерзко говорить, значит, род Торфинсонов по-прежнему занимает в Эйрарбакки первое место.

— Мне сейчас недосуг толковать с тобой, Глум. Мне надо скорее повидать твою хозяйку, Альфид, вдову Торстейна Торфинсона.

Это был хитрый ответ, и Йорм знал, что им он закроет рот каждому, кто попытался бы затеять ссору. Поэтому хозяин «Гуся» несколько растерялся, когда в толпе то там, то здесь послышался ехидный смех. Глум просто заржал от удовольствия. Встревоженный неожиданным оборотом, который принял разговор, Йорм решил подождать, пока Глум или кто-нибудь другой нарушит молчание.

В первые ряды насмешников, гримасничая, пробрался Льот Криворотый.

— Значит, ты приехал посвататься к Альфид? У тебя, Йорм, будет сильный соперник.

Так вот чем объяснялось общее веселье! Очевидно, у Альфид завелся друг, прочно обосновавшийся в Длинном Доме Торстейна.

— Я ни у кого не собираюсь оспаривать сердце Альфид, Льот. Меня привело сюда иное.

Смех усилился.

Йорм решил изобразить гнев:

— Не для того я пересек Западное море, чтоб надо мной потешалась кучка бездельников! Коли так, я, пожалуй, вернусь на борт и подниму парус.

Этот ловкий ход вызвал желаемый ответ. Даже Глум заговорил примирительно:

— Не сердись, Йорм. Мы не хотели тебя обидеть. Но, понимаешь, Альфид не ищет мужа. Понятно, где тебе знать, что…

— Мне совершенно все равно, кто женился на Альфид. Я хочу поговорить с ней о деле.

— Ну, если тебе надо поговорить о деле, так уж говори с самим Тостейном Торфинсоном.

Йорм так опешил, что даже отступил на шаг, чтобы лучше вглядеться в лицо Глума.

— Я думал, что Торстейн мертв и что его унесло море, после того как его сразил Эйрик Рыжий.

— Тор сохранил ему жизнь. Море выбросило Торстейна на песчаную отмель Хеймгиль, где его подобрал и выходил пастух из его рода. Одна Альфид знала, что Торстейн жив, но весть об этом разнеслась по острову лишь после того, как флот рыжего дьявола Эйрика обогнул мыс Боргар. Сейчас Торстейн совсем поправился.

Йорм не мог скрыть радость. Торстейн жив! Это превосходило все его надежды. Йорм был близок с сыном Рюне и знал, что муж Альфид не из тех, кто забывает о мести.

— Глум, беги скорее к Длинному Дому Торфинсона и сообщи о моем приезде. Хозяин не пожалеет, если примет меня под своей крышей.

Глум Косоглазый больше не колебался. Уверенные слова Норма произвели на него впечатление. Он помчался стрелой, расталкивая по пути людей, которые не успели посторониться.

Толпа, тоже покоренная речами Йорма, расступилась перед ним, и он в сопровождении Льота Криворотого и Ньорда направился по мощеной улице к дому Торфинсона.

— Йорм пыжится, как лягушка, — громко сказал кто-то. — Видно, что море отделяет его от Эйрика Рыжего.

Толпа заколебалась, а потом на почтительном расстоянии последовала за Йормом, который выступал с важностью иноземного посла.

Торстейн ждал Йорма на пороге. Его высокая фигура нисколько не согнулась после болезни, и рана, нанесенная мечом Эйрика, казалось, не уменьшила его медвежьей силы. Но Йорм уловил в его глазах какую-то растерянность.

— Ты удивлен, что нашел меня в живых, Йорм? — Торстейн ухмыльнулся, и его хищные, как у волка, ноздри раздулись.

— Моя радость не менее сильна, чем мое удивление, Торстейн.

— Ты вернулся с новой земли? Расскажи мне об Эйрике Рыжем.

— Я расскажу тебе об Эйрике Рыжем да и о других, но прежде всего знай, что Эйрик стал моим заклятым врагом. Ненависть угаснет только с его или моей смертью. Я пришел к тебе как друг, Торстейн! Вот этой рукой я убил Валтьофа Турлусона, но потерял своих самых верных друзей: Грима — Сына Лосося и кое-кого еще. Лейф Турлусон предательски умертвил Эгиля.

— Эгиль Павлин никогда не был настоящим воином.

— Но он был умным человеком, которому осточертела власть Эйрика. Гренландия — богатая страна, Торстейн, и Эйрик хочет один распоряжаться ею. Того, кто победит его в поединке, ждет великая награда.

Не прерывая рассказа, Йорм пристально смотрел на Торстейна и с удовольствием убедился, что его слова попадают в цель.

— Продолжай, Йорм, я хочу все знать.

Йорм на свой лад изложил события, которые привели к расколу среди поселенцев. Упомянул о соперничестве между ними и о смерти Вальтьофа. Он изобразил Восточный поселок местом раздоров, где произвол и всякие дрязги значительно подорвали власть Эйрика Рыжего.

У Торстейна затуманился взор, и он внимательно слушал.

— А что ты думаешь делать теперь, Йорм, после высадки в Исландии?

— Я считал тебя мертвым, Торстейн, и собирался предложить союз против Эйрика Рыжего твоей жене Альфид или какому-нибудь отважному воину твоего рода.

— Ты хочешь, чтобы я сопутствовал тебе на новую землю?

— Да, Торстейн. Я выйду в море, как только корабль будет готов к отплытию.

— Я заключу с тобой союз, Йорм. Каждую ночь во сне я вижу, как Эйрик Рыжий насмехается надо мной и осыпает бранью. Мне нужно избавиться от этого наваждения. Я хочу, чтоб голова скатилась с его плеч, а улыбка скривила его лицо в предсмертной муке. Мне не нужен целый флот, Йорм, хватит моего корабля и двадцати или тридцати смелых викингов. Если считать и твоих людей, нас будет шестьдесят доблестных воинов. Дело не в числе, Йорм. — Шалые огоньки вспыхивали в глазах Торстейна.

— Но у Эйрика Рыжего все еще большая дружина, Торстейн!

Резким взмахом руки Торстейн отвел это возражение:

— Я должен поведать тебе кое-что, Йорм. Избежав смерти, я остался берсерком.

Йорм побледнел и отпрянул на шаг. Так вот чем объяснялись исступление во взоре Торстейна и нездоровый блеск его глаз! Считалось, что берсерк — это человек, одержимый злым духом и не похожий на других людей. Рассказывали, что берсерк может по своей воле сменить свою кожу на шкуру медведя. А на самом деле берсерк был помешанный и страдал падучей. Когда больной впадал в неистовство, тяжкий недуг придавал ему необычайную силу. В такие минуты берсерк не отвечал за свои поступки. Сдирал с деревьев кору, кусал свой щит, брызжа слюной, долго топал ногами и наконец молнией обрушивался на врага. Буйный приступ сменялся изнеможением, но в бою берсерк мог одолеть двадцать человек, и редко кто осмеливался вступать с ним в схватку.

Йорм попятился к двери, но тут в комнату вошла Альфид. Никогда еще к ней так не подходила кличка Альфид — Ледяной Глаз. Она положила костлявую руку на лоб Торстейна, и он понемногу успокоился.

— Я все слышала, Йорм. Ты хорошо сделал, что приехал. Если бы Торстейн умер, я сама обручилась бы с его местью. Тору было угодно вселить мощь берсерка в тело Торстейна. Эйрик Рыжий должен умереть, чтобы на роду Торфинсонов не лежало позорное пятно. Мы поплывем в Гренландию и, если не найдем этого дьявола на новой земле, погонимся за ним хоть на край света.

Йорм на миг задал себе вопрос, не смиряется ли дух берсерка перед этой неумолимой женщиной с желтым и гладким, как полированная кость, лицом?

— Так что же ты решил, Йорм? — спросила Альфид.

— Я отвезу тебя и Торстейна к Восточному поселку в Гренландии. Эйрику Рыжему не устоять перед яростью берсерка.

Торстейн тяжело вздохнул.

— Смех Эйрика преследует меня в глубокой ночи, от него у меня трещит в ушах. Давно пора снести этому дьяволу голову с плеч.

Йорм повернулся к Альфид:

— Ты знаешь, где меня найти, Альфид. Я к твоим услугам.

Йорм вышел. Громкий стук захлопнувшейся двери не заглушил воя Торстейна, на которого опять накинулись его призраки.

Глава III ЛАДЬЯ ПОЛСЕДНЕГО ПУТИ

— Эйрик Рыжий! Эйрик Рыжий!

— Дядя Бьярни! Дядя Бьярни!

Тюркер и Лейф всполошили всех на «Большом змее».

Внутри корабля послышался топот бегущих ног. Ни за что на свете викинг и франк не оставили бы сейчас своего поста: они боялись, что возникшее перед ними видение исчезнет. Бьярни Турлусон первый вынырнул из люка:

— Что случилось, Лейф? Кит или земля? — Он пытался скрыть волнение под маской веселья.

— Не кит и не земля, дядя Бьярни. Вон там, на западе, лодка в море.

— И на ней люди?

— Это лодка, — еще раз повторил Тюркер. — Но если на ней люди, они прячутся за ее бортами.

Эйрик и многие викинги также поднялись наверх. Почти все вооружились, опасаясь нападения.

— Смотрите вон туда! — закричал Тюркер.

Солнце разорвало завесу тумана, и утлое суденышко выступило яснее.

В призрачной белизне зари длинная и узкая лодка со странно приподнятым носом покачивалась на волнах. Она находилась в трехстах или четырехстах футах по правому борту от «Большого змея». На ней не видно было ни души.

— Это, может быть, западня! — сказал Тюркер. — Лодки служат для того, чтобы перевозить людей.

— Наверно, это попросту марево, — заметил моряк по имени Олаф. — Когда подойдем ближе, оно рассеется, как дым.

— Богиня Фрейя и тролли любят морочить людей, — проворчал Сигвал Ловкач. — Не лучше ли нам повернуть в другую сторону?

Все вдруг вспомнили северные предания о блуждающих кораблях. Разве не шла в них речь о безумцах, которые дерзали гнаться за этими призраками? Смельчаков неизменно затягивало в огромную воронку, где они были обречены вечно носиться по кругу.

— Именем Тора, Эйрик Рыжий, скажи, кто плывет на нашем корабле — викинги или бабы? — Лейф сам удивился своей дерзости, но отступать было поздно. — Быть может, эта лодка сорвалась с причала у незнакомых берегов, а люди на ней могли погибнуть в бурю. Вели, Эйрик, спустить на воду ялик. Я поеду сам к этой лодке и попытаюсь подцепить ее багром за борт.

Просьба Лейфа была встречена оглушительным хохотом. Эйрик согнулся от смеха так, что слезы текли у него из глаз.

— Лейф Турлусон, ты не уступишь в храбрости самому великому ярлу Гудбранду. Ну и нахал мальчишка! Сравнивать моих моряков с бабами! Я знал времена, Лейф, когда за такую наглость тебя выбросили бы за борт. Но ты мне по душе, викинг. Черт побери! Спустим немного парус, и все вместе подойдем к этой лодке.

Длинную лодку медленно несло течением в ту же сторону, куда плыл «Большой змей».

Эйрик отдал несколько распоряжений, и корабль осторожно повернул. По мере приближения «Большого змея» к лодке викинги могли лучше рассмотреть ее.

Деревянный остов был как бы обтянут чехлом, сшитым из шкур морских животных. Швы между шкурами тянулись вдоль и поперек бортов и были окаймлены по всей длине красными, черными и оранжевыми полосами.

Почти все моряки «Большого змея» бороздили океан у норвежских берегов, ходили от датских островов до Исландии, побывали вблизи Гебридских островов и Эйрина; Бьярни и Эйрик Рыжий проплыли вдоль побережья страны франков до большого Иберийского залива, а Тюркеру с Торвальдом Рыжим удалось даже достичь северных морей, омывающих земли бьярмов, но никто из них не мог похвастать, что когда-либо встречал лодку такого вида.

На ней по-прежнему не заметно было следов жизни, и тишина, окружавшая хрупкий челн, затерянный в океане, как-то особенно соответствовала загадочности этой встречи.

Высокая волна поднесла лодку к правому борту «Большого змея». В то же мгновение несколько багров мелькнуло в воздухе.

Полоса парусины, испещренная разноцветными рисунками из кружков, ломаных линий, «елочек», треугольников, была протянута от носа к корме и закрывала всю лодку. Нетрудно было догадаться, что человеческие руки немало потрудились, чтобы добиться полной водонепроницаемости швов. Узкий кожаный ремень, пропущенный сквозь деревянные дужки вдоль всей обшивки, крепил узорчатое покрывало к краям лодки.

Перегнувшись через борт, викинги боязливо разглядывали эту старательно закрытую лодку. Ее подтянули баграми к борту «Большого змея». Таинственные знаки, которыми была расписана парусина, возбуждали во всех жгучее любопытство. В подборе и размещении различных частей узора чувствовалось стремление к какой-то гармонии.

Оранжевые и черные кружки сосредоточивались на середине и по четырем углам покрывала, в то время как из конца в конец шли ломаные линии, переплетаясь с полосами из красных треугольников. «Елочки» размещались по двум диагоналям и были попеременно черного и красного цвета.

Викинги не сомневались в волшебных свойствах этих странных знаков, и невозможность раскрыть их смысл приводила всех в замешательство.

Море оберегает тайны затерянных в нем судов.

Лейф обратился к Бьярни Турлусону:

— Лодка весит немного. Мы легко подымем ее баграми.

— Пусть море само и хранит свои загадки, — резко прервал его Сигвал Ловкач. — Я уберу багор.

Но Эйрик Рыжий могучей рукой схватился за багор, который держал Сигвал.

— Клянусь Ванами и Азами, если и есть в этом море загадки, мы имеет право их разгадать, ибо мы первые северные люди, которые проникли в такую даль. Сыны моря, тяните по моему приказу. Раз, два, три! И пусть Тор обрушит свой гнев на меня одного, если я поступаю дурно.

— Я принимаю на себя половину гнева Тора! — воскликнул Лейф.

Этой торжественной клятвой, приносимой лишь в исключительных обстоятельствах, Эйрик Рыжий и Лейф снимали с плеч своих спутников тяжкую кару, которой могли предать их разгневанные боги Валгаллы.

Лодку подняли на палубу. Вне своей стихии она казалась еще более хрупкой. Лейф рассчитал, что от кормы до носа у нее восемнадцать футов, а расстояние между бортами равно всего лишь двум. По-видимому, лодка была спущена на воду недавно, так как краски на обшивке ниже ватерлинии не потускнели.

Эйрик Рыжий быстро перерезал ремень, прикреплявший парусину к лодке.

— Тяни покрепче, Лейф!

Кожаный ремень выскользнул из дужек. Эйрик Рыжий сдернул диковинное покрывало.

Потрясенный Лейф отпрянул.

На дне лодки лежал на спине человек. Его руки были вытянуты вдоль туловища. На тонком, с резкими чертами лице застыло выражение вечного покоя. Рот был полуоткрыт, веки сомкнуты. Человек казался спящим.

На его обнаженную грудь были положены палица, украшенная белыми перьями, очень длинный лук и две стрелы. Вся его одежда состояла из широких штанов, сшитых из мягкой светлой кожи, и мокасин, расшитых черными и красными геометрическими фигурками.

Кожаный ремень стягивал черные волосы с воткнутыми в них двумя перьями морского орла. Когда первое смятение немного улеглось, викинги приблизились к похоронной ладье. Торжественный и спокойный вид покойника не произвел на них особого впечатления. Такие похоронные обряды были им знакомы. Их норвежские предки, подобно этому мертвецу, свершали последний путь на борту своих надежных кораблей, увозя с собой свое боевое оружие в царство смерти.

Не лицо умершего, не его оружие, не тайна, навеки скрытая за крепко сомкнутыми веками, привлекали внимание Эйрика и его спутников. Ошеломленные, они пристально всматривались в цвет кожи этого человека — ровный красно-коричневый цвет меди и порыжелых листьев.

От изумления долго никто не произносил ни слова.

Наконец, Лейф отважился сделать то, на что не решались другие. — Он провел концом указательного пальца по широкой груди покойника, как бы желая снять с нее красноватую чешую. Но цвет был неотделим от самой кожи.

Юноша посмотрел в глаза Эйрику, потом не спеша перевел взгляд

на дядю Бьярни. Оба викинга с задумчивым видом неподвижно стояли рядом.

— Дядя Бьярни! — Лицо скальда утратило напряженное выражение, но Лейф тщетно искал в его глазах так часто вспыхивавшие огоньки. — Я никогда не слыхал о людях с красной кожей. О них не упоминается даже в самых древних сагах.

— Это значит… — медленно произнес Эйрик.

— Это значит, — подхватил Бьярни, — что мы вышли за рубежи наших земель. Вот как я думаю, Эйрик! Мы идем навстречу новому миру, где люди, вероятно, похожи на этого человека. Гренландия — остров, который никому до нас не принадлежал. Здесь же начинается мир скрелингов, мир краснокожих людей.

Лейф молчал. Мысленно он уже был в этом другом мире, лежащем где-то на западе. Разве не там должна свершиться его судьба? Разве не там, по предсказанию Бьорна Кальфсона, должен он встретить необыкновенную девушку, какой еще никто не видал?

Внезапно он почувствовал безграничную благодарность к этому мертвецу, безучастно покоившемуся в плавучем гробу.

Дядя Бьярни положил руку на плечо племянника:

— Пусть мертвец идет за другими мертвецами, Лейф. Помоги мне закрыть лодку.

Плотник гвоздями прибил узорчатое покрывало к бортам, и с помощью багров лодка вновь была спущена на воду.

Эйрик оттолкнул веслом плавучий гроб, волны подхватили его и понесли.

Лейф и викинги не покидали палубы, пока лодка не слилась с серым небом на горизонте. Все испытывали странное чувство пустоты, словно краснокожий человек, отправившийся на свидание с богами, унес частицу живого тепла «Большого змея».

Эйрик поставил парус по ветру и, повернувшись к своим спутникам, просто сказал:

— Теперь более чем когда-либо нам следует плыть на запад!

Глава IV ПРЕКРАСНЫЕ БЕРЕГА

Лейф не покидал своего наблюдательного поста на носу корабля. Ранним утром на горизонте показалась выпуклая, как щит, земля. Тюркер первый заметил ее на заре следующего после встречи с краснокожим человеком дня. С северо-востока на юго-запад на много миль тянулась дугой береговая полоса. Несметное множество птиц кружило над пустынными отмелями, усеянными плоскими камнями. Такие же камни в большом количестве покрывали холмистые склоны.

Викинги назвали этот край «Хеллуланд» — «Страна плоских камней» и ограничились тем, что довольно долго шли вдоль ее побережья. Какая-то неутолимая жажда открытий побуждала их плыть вперед и вперед. Хеллуланд оказалась самой обширной из земель, которые до сих пор им попадались на пути.

К концу дня они обогнули мыс, замеченный вдали еще с утра, и замерли в восхищении.

Насколько хватал взор, вдоль моря тянулся пляж из белоснежного песка шириной в четверть мили.

Морские волны бесшумно плескались о подножия мирных дюн. Над всей местностью царил такой безмятежный покой, что моряки охотно стали бы здесь на якорь. Но отсутствие растительности — плоские камни по-прежнему устилали почву — и опасение, что у этого ровного берега не найдется подходящей для стоянки бухты, побудили викингов плыть дальше до наступления ночи.

Полная луна освещала похожую на море песчаную гладь. Никто на корабле не думал о сне. Лихорадочное волнение и возбуждение были лучшим противоядием от усталости.

Опершись на планшир, жители севера любовались непривычным для них живописным зрелищем.

Бьярни Турлусон назвал эту местность «Фурдустрандир» — «Прекрасные берега». В голове скальда уже мелькали поэтические сравнения и образы. Он создавал великую сагу о западных землях. Бьярни вполголоса напевал спутникам сложенные им строфы, и сердца викингов восторженно замирали от новых созвучий.

Может быть, потому, что он был здесь самым юным, Лейф казался особенно восприимчивым к этому плавному ритму, к этому героическому и возвышенному лиризму, рождаемому величием этих бескрайних земель. Пение Бьярни выражало самые затаенные чаяния юноши.

Позднее морякам будет предоставлена возможность осмотреть и обследовать вглубь эту чудесную страну, но сегодня самое главное для них — выиграть время, опередить ненастные дни, которые заставят «Большого змея» искать убежища в какой-нибудь бухте. Все жаждали раскрыть тайну краснокожих людей.

Тщетно викинги вглядывались в берега. Людей по-прежнему не было видно. Маловероятно, чтобы парус «Большого змея» остался не замеченным ими. Никогда чужеземное судно, плывущее так близко от берега, не ускользнуло бы от неусыпного ока исландских и гренландских дозорных. Может быть, краснокожие жили в глубине страны или покинули побережье, таинственным образом предупрежденные о приближении «Большого змея»? Скрывались ли они от чужеземцев или готовились вступить с ними в бой?

Лейф очень хотел, чтобы Эйрик приказал высаживаться на сушу. Возможно, что ответ на все вопросы, волновавшие юношу, таился за этими холмами с плоскими камнями и белоснежными пляжами.

Но великий викинг, казалось, искал чего-то иного на юго-западной стороне. Он не давал команды стать на якорь. Корабль плыл вперед круглые сутки.

Люди на борту дивились.

Лейф расспрашивал дядю Бьярни.

— Терпение, мой мальчик, терпение! Эйрик чего-то ждет. Но не спрашивай меня, я и сам этого не знаю. Да и он, наверно, знает не больше меня. Эйрик просит совета у волн, у неба и морских течений.

Викинг и впрямь проводил долгие часы на носу, отрешенный от всего, что его окружало.

Два дня «Большой змей» шел вдоль прекрасных берегов.

На закате второго дня Лейф, занятый плетением какой-то снасти, вдруг увидел, как Эйрик Рыжий, необычайно взволнованный, бросился с бака на палубу.

Лейф мгновенно вскочил на ноги. Эйрик так крепко обнял его, что у юноши захватило дух.

— Тор привел нас во вторую Норвегию! Сейчас же принесем в жертву предназначенного ему козла.

Лейф пытался понять смысл этих слов. Почему Эйрик говорит о второй Норвегии?

— Смотри вон туда, сын мой! На ту полосу на краю неба. Заходящее солнце утопало в багряных облаках, и его косые лучи скользили по темной массе, покрывавшей отроги дальних холмов на юге.

— Деревья, Лейф! Деревья, густые, как колосья на ячменном поле!

Викинги кричали, пели, выражали радость, стуча мечами по бортам «Большого змея» и по своим щитам.

— Маркланд! Маркланд!

— Лесная страна! Лесная страна!

Они не могли сделать более ценное открытие.

Для этих викингов, рожденных и выросших в Исландии, на земле, лишенной деревьев, лес представлял величайшее сокровище. Его ценили на вес золота. Владение большими лесными угодьями открывало неограниченный простор для их потребности созидания. Перед их мысленным взором уже возникали будущие селения, корабельные верфи, флотилии боевых и торговых судов. Все становилось доступным — здесь был лес.

Козла принесли в жертву, а ведро с его кровью вылили в море, выполняя обряд очищения.

— Завтра, — объявил Эйрик, — в час, когда солнце будет прямо стоять над палубой, я брошу в море резной столб из моего родного дома, и мы высадимся там, где Тор и волны выбросят его на берег. С этой минуты мы во всем повинуемся судьбе.

И в эту ночь на «Большом змее» никто не сомкнул глаз.

Вчерашнее шумное возбуждение сменилось задумчивостью. Каждый смутно предчувствовал, что близится осуществление мечты, так долго владевшей поколениями бесстрашных викингов в их пути на запад.

Какое-то время корабль плыл невдалеке от выступавшего в море берега. В лунном свете резко выделялись темные пятна лесов, таких сплошных, что казалось, море плещется у подножия высоких стен. Потом снова моряки видели перед собой только стремительный бег волн.

Когда обогнули мыс, береговая полоса заметно отошла на запад.

— Возможно, что нас сносит сильным течением, — сказал Эйрик.

— Мне тоже так кажется, — подтвердил Лейф.

Кто-то предложил развести костер на железном щите, положенном на палубу.

Пламя медленно поднималось ввысь. Забытый за много дней пути едкий дым от горящего сухого навоза пощипывал горло.

— Этот запах напоминает мне запах дома, — проговорил Тюркер, шумно втягивая носом воздух.

— А какого дома — в Исландии, в Гренландии или, может быть, в стране франков? — пошутил дядя Бьярни.

— Всех домов, где я жил. Тьфу, не знаю более противной вони, чем этот навозный дым, который услаждает ваши северные ноздри! Запахом дома, о котором я мечтаю, могло бы стать благоухание выжимаемого в давильне винограда.

Викинги очень потешались над Тюркером и называли его пьянчужкой.

— Смотрите, люди, смотрите!

Впоследствии Лейф не мог вспомнить, кричал ли он сам или кто-нибудь другой, но смех мгновенно умолк.

Лейф и его друзья увидели, как на берегу в глубокой тьме вспыхнул огонек.

Вначале он слабо мигал, потом стал похож на искорку светлячка и наконец взвился и заплясал красным языком. Это не мог быть пожар от удара молнии. Ночь стояла ясная, а днем грозовые тучи не заволакивали небосвода. Да и сейчас небо по-прежнему было чисто. Нет, это был огонь, зажженный людьми, очаг, похожий на их собственный.

Заметили ли те, кто бодрствовал у костра, пламя на «Большом змее»? Были ли то краснокожие люди? Передавал ли этот огонь какой-либо сигнал? Означал ли он угрозу, или, напротив, его следовало толковать как обещание дружбы?

Лейф ломал себе голову и выходил из себя, оттого что не мог найти на все эти вопросы немедленный ответ. Не задумываясь, он выхватил из костра пылающий обломок доски и несколько раз взмахнул им над головой. Он был уверен, что на берегу неизвестные люди следят за его движением.

— Ты обожжешь себе пальцы, — сказал дядя Бьярни.

— Смотри! Да смотри же! Смотрите все: они мне отвечают!

Над костром кто-то размахивал факелом. При каждом взмахе сноп искр разлетался во мраке. Незнакомый человек без устали подавал знаки ярко горящей головней.

Тогда охваченные радостью викинги подожгли старые просмоленные канаты и испещрили тьму пятнами огня. А там, на берегу, тотчас вспыхнули двадцать факелов, вычерчивая на высоте человеческого роста причудливые узоры.

Темнота мешала определить расстояние, но над ночной равниной был переброшен мост, правда еще очень ненадежный и непрочный, пролеты которого терялись в колеблющемся мраке. И все же возникала уверенность, что устоям этого моста можно будет дать крепость.

Нужно было только дождаться, чтобы в ночи прозвучал человеческий голос в ответ на призыв Лейфа.

Когда канаты догорели, викинги еще долго стояли у борта и смотрели, как на берегу один за другим гасли факелы. Вскоре небольшой холм, или выступ скалы, скрыл от них и сам костер. Но викинги по-прежнему не расходились.

Поток беспорядочных мыслей захлестнул их души. Дружинники Эйрика не унаследовали от предков пристрастия к грабежам и войнам. Уединенная жизнь далеко на севере не доставляла им случая принять участие в воинственных набегах их норвежских и датских двоюродных братьев. Уделом северян было заселять необитаемые острова и в трудных условиях, на неплодородных почвах, добывать пропитание для себя и для своих стад. В этой беспрерывной борьбе с природой у них развилась потребность в мирной жизни и прочном порядке.

Эйрик догадывался, что теперь его друзья надеялись завершить свое удивительное путешествие. Они находились у порога неведомого мира, и через этот порог подобало переступить с большой осторожностью и предусмотрительностью.

Вождь викингов нарушил молчание:

— Завтра Лейф Турлусон бросит в море священные столбы моего очага. Они приведут нас туда, где мы должны будем сойти на берег, где мы построим наши первые дома. Ты меня хорошо понял, Лейф?

— Но ведь я не принадлежу к твоему дому, Эйрик Рыжий. Только сын имел бы право бросить в море столбы от твоего очага.

— Именно так и должно быть, Лейф. И я говорю об этом сейчас для того, чтобы все меня поняли. С этого дня я считаю тебя своим сыном и опорой того дома, который я выстрою на новой земле. Ты согласен?

— Это великая честь для меня, Эйрик Рыжий! Но я не могу навек расстаться с моим братом Скьольдом, живущим в Гренландии.

— Скьольд станет моим вторым сыном, когда приедет к нам.

— В таком случае, я согласен, Эйрик Рыжий, и я буду с честью служить твоему дому.

Он обвел взглядом темные берега, где двигались неясные тени.

— Ты по-прежнему останешься моим дядей, Бьярни Турлусон?

— Клянусь Тором, разве в нас течет не единая кровь! А двойное наследие Эйрика Рыжего и Вальтьофа Турлусона, которое отныне будет сочетаться в тебе, только укрепит наше родство. Здесь мы начнем новую жизнь. Вдохни полной грудью благовонный воздух лесистых берегов, он говорит о молодости этой девственной земли. Я думаю, что в краю краснокожих людей найдется место и для нас, но песнь о новой земле громко прозвучит, лишь когда смешается их и наша кровь: кровь скрелингов и кровь викингов. Почему бы здесь не народиться новому племени?

Бьярни продолжал говорить, но речь его была обращена не к Лейфу, не к морякам «Большого змея», не к нему самому. Скальд слагал сагу, которая предназначалась для будущего. Он воспевал в ней труд людей, их верность и надежды в таких же красочных и богатых образах, как красочна и богата сама земля. Певец викингов выражал словами зов бескрайних просторов и многоликое великолепие жизни.

Лейф и дружинники слушали его, и вдохновенный голос скальда выражал их заветные думы.

Моряки забыли о времени. Незаметно летели часы. А между тем из ночной тьмы медленно выступал только что открытый ими материк, всю необъятность и богатства которого они не могли себе представить в самых безудержных мечтах.

Так для викингов начался первый день седьмого месяца девятьсот девяносто девятого года.

В эту самую ночь над морем вблизи Исландии пронеслась буря. Она выбросила на шхеры Гунбьерна большое судно, на борту которого находились шестьдесят три мужчины и одна женщина. Двумя днями раньше этот корабль гордо обогнул длинную косу Боргарфьорда.

Огромные бурлящие валы снесли мачту и реи. Острые зубья подводных рифов прорвали днище. Налетев на скалистый выступ, судно раскололось.

Так в разъяренной пучине прервался поход мести Йорма и Торстейна возле проклятых островов, которые, по преданию, север воздвиг преградой на пути викингов к Западному морю.

Йорм одним из первых был сметен волной с палубы. Большая мачта, упав, в тот же миг придавила Глума Косоглазого и единственную женщину на борту — Альфид, Ледяной Глаз.

Берсерк Торстейн Торфинсон, внезапно охваченный приступом бешенства, опоясался мечом, прикрылся тяжелым щитом и бросился в морскую бездну, проклиная коварных богов, которые его предали.

Ньорд, Льот Криворотый и самые верные дружинники из рода Торфинсона бесславно погибли в этой грозной буре.

Много лет они сеяли смерть среди исландцев. Проклятие поразило мстителей именно тогда, когда прилив жгучей злобы повлек их в Гренландию.

Когда буря утихла, волны выбросили на берег тело Йорма. Чайки с ближайших скал долго кружили над трупом, а потом обрушились на него стремительным градом.

Начался раздел добычи.

По берегу, усыпанному серой галькой, море разбросало обломки весел, куски судовой обшивки и запутавшиеся в водорослях кожаные щиты.

Глава V БЕРЕГ СКРЕЛИНГОВ

Прилив нес священные столбы в устье большой реки. Она была шириной не менее одной мили. «Большой змей» плыл меж отлогих берегов, поросших густым лесом. Кудрявое море листвы тянулось до синеватых холмов на горизонте. Повинуясь воле Тора, чем дух направлял движение священных столбов, корабль плыл, держась на расстоянии одной восьмой мили от правого берега. Время от времени случайный водоворот швырял деревянных «проводников» вправо и влево, но было ясно, что течение выбросит их на один из береговых выступов, вклинившихся в реку.

С тех пор как Лейф столкнул столбы в море, он, сидя верхом на туловище дракона-покровителя, не покидал этого наблюдательного поста на носу корабля. Юноша пристально всматривался в берега. Тщетно молодой викинг окидывал взором лесные лужайки и поляны, тщетно вглядывался он в зеленоватые пещерные сумерки под сводами деревьев и внимательно изучал песчаные мели, врезавшиеся в озера зелени. Нигде ни малейшего признака человека. Какой можно было сделать из этого вывод? Что скрелинги передвигались только ночью или что страх заставлял их держаться вдали от реки?

Отсутствие людей омрачало беспрестанно менявшуюся панораму берегов. Гигантские стволы стремительно возносились более чем на сто двадцать футов, держа в плену своих нижних ветвей молодую поросль и высокие, как мачты, папоротники. Звериные ходы пробивали многочисленные бреши в этих живых зеленых стенах, теряясь в дремучей чаще.

И, насколько хватал глаз, этот бесконечный лес взбирался по крутым склонам, беря штурмом вершины округлых холмов. Прежде Лейф даже представить себе не мог такое богатство растительности. Все, что мореплаватели привозили из норвежских лесов, не могло с этим сравниться.

Эйрик Бьярни и даже Тюркер, онемев, любовались пестротой листвы деревьев различных пород, тесно переплетенных между собой гибкими лианами, которые тянулись по всем направлениям от вершин стволов до корней, или перебрасываясь со ствола на ствол, как мосты над бездной.

Все оттенки зеленого и рыжего чередовались, сочетались друг с другом; порой они казались еще ярче от контраста с ослепительным пурпуром или тусклой позолотой невиданных листьев.

Дикие гуси, утки, цапли, во множестве гнездились в камышовых плавнях, а стаи каких-то мохнатых животных величиной с собаку, круглоголовых и широкохвостых, сидя в плетенном из веток подобии шалашей, бесстрашно смотрели на проплывающий мимо корабль.

Жизнь изобиловала разнообразием форм. Тысячи диких голубей летали над лесом, и крылья их, рассекая воздух, производили глухой, похожий на всплески весел, шум.

Выше по течению в реку бросилось стадо оленей. Под предводительством крупного самца они поплыли к длинному острову, удаленному от берега на расстояние десяти полетов стрелы.

— Тор привел нас в охотничий рай! — пробасил Тюркер. — Здесь мы не будем голодать!

— Тебя, Тюркер, не будет мучить и жажда: в реке хватит воды.

Дядя Бьярни рассмеялся. Он был в хорошем настроении и чувствовал, что сага о Маркланде ему удастся.

Но Тюркера трудно было захватить врасплох.

— Неужели ты думаешь, Бьярни Турлусон, что среди стольких деревьев, кустов и папоротников Тор позабыл вырастить виноградную лозу?!

В эту минуту Эйрик Рыжий подошел и опустил широкую ладонь на плечо Лейфа:

— Священные столбы нашего дома ведут нас в реку, сын?

— Течение несет нас вон к тому мысу, Эйрик Рыжий.

Лейф указал на громадный выпуклый, как панцирь черепахи, выступ напротив юго-западной оконечности острова, нависший на сто футов над рекой. Близ его вершины сквозь редкие стволы серебристых берез виднелись громоздящиеся друг на друга серые каменные глыбы.

Это хаотическое нагромождение камней естественным барьером отделяло от леса треугольник мыса, облегчая его защиту.

В самом узком месте перешейка викинги заметили бухточку среди соснового бора. Она могла служить надежной стоянкой для «Большого змея».

Белоснежная песчаная отмель полого поднималась от воды к соснам.

— Мы вытянем на песок наши два баркаса. Эта отмель станет воротами в наши владения. Мы проложим дорогу до каменного барьера, который прикрывает подступы к мысу. Этот мыс будет нашей крепостью. Мы построим на нем дома и склады, большие склады, Лейф. Леса здесь хватит. Часть наших людей будет охранять лагерь, другая — снабжать его пищей, а третья пойдет в глубь страны исследовать ее.

Скупыми словами бывалый викинг перечислил предстоявшие в новом поселке работы: нужно было построить верфь, начать рыбную ловлю и огородить поля.

— Эта земля воздаст сторицей за все вложенное в нее. В Исландии и Гренландии нам приходилось сеять на камнях.

Священные столбы, связанные между собой, медленно несло к песчаному пляжу у основания мыса. Эйрик обратился к людям, стоявшим на носу «Большого змея»:

— Викинги, бог Тор привел нас туда, куда нам суждено было приплыть. Здесь мы построим дома. Это будут деревянные дома, похожие на жилища наших предков в Норвегии.

Моряки всячески выражали свою радость. После длительного плавания им не терпелось ступить на сушу, побродить по песку, где останутся следы их морских сапог, напиться пресной воды, зачерпнув ее горстью из родника, вдохнуть запах поджариваемого над костром мяса убитых животных. Они знали, что, как и все моряки, долгое время прикованные к палубе корабля, они не скоро избавятся от походки вразвалку. Громко смеясь, викинги уже бились об заклад, кто из них первым освободится от «утиного шага» и будет ступать твердо, как полагается человеку на твердой земле.

Лейф не участвовал в общем веселье. Он сидел на спине дракона и настороженно смотрел вдаль, словно ожидая появления какого-то призрака. Эйрик подошел к нему и крепко обнял за плечи. Юноша вздрогнул от неожиданности.

— Ты недоволен, Лейф? Ты мечтал о чем-то другом?

— Почему не видно людей, отец?

Впервые Лейф произнес слово «отец» и теплая волна крови прилила к щекам Эйрика Рыжего.

— Они придут, сынок, непременно придут, если только те, кто подавал нам ночью сигналы, того же племени, что и скрелинг в кожаной лодке. Наша белая кожа пугает их не меньше, чем нас поразил его красный цвет. Но почему это все так тревожит тебя, Лейф? У нас еще будет время встретится с ними.

Юноша грустно улыбнулся:

— Сам не знаю, отец. Еще два года назад, в Исландии, я был совсем мальчишкой и мечтал, как подобает славному викингу, только о добрых драках. Но вот после смерти моего отца Вальтьофа что-то изменилось во мне. О, не бойся, Эйрик Рыжий, я не стал трусом, опасность манит меня по-прежнему!

— В тебе течет хорошая кровь, и ты смел, Лейф. Говори еще, тебе станет легче.

— Что я чувствую, того не передать словами. Этой ночью под пение дяди Бьярни все казалось мне ясным. Он выразил как раз то, в чем мне самому трудно было разобраться. Как бы я хотел, Эйрик, чтобы люди, которые живут на этой земле, встретили нас дружелюбно! Мне так хотелось бы не скрещивать с ними оружия! Ты понимаешь меня, отец? Или я не прав, что так думаю? Порой мне кажется, что я говорю на чужом языке.

— Не тревожься, мой мальчик. Со своей стороны я сделаю все, чтобы нас приняли, как друзей. Не должно все кончаться войной и грабежами, и я думаю, что в этом краю нам многому надо будет поучиться.

Лейф молчал. Он так неумело раскрыл свое сердце! Ему казалось необходимым объяснить отцу, какими крепкими нитями он оказался внезапно связанным с этой страной. Это было что-то иное, чем вопросы мира, порядка и пользы, что-то глубокое, неосознанное, как сама жажда жизни.

«Большой змей» остановился у берега на расстоянии полета стрелы.

Олень протяжно протрубил в чаще, и ему ответило стадо, доплывшее до острова.

Викинги хлопотали вокруг двух лодок, закрепленных на корме корабля.

Эйрик ласково похлопал юношу по плечу:

— Запах листвы, травы и земли дурманит людям головы. Мне больше не удержать их на корабле. Идем же, Лейф, сын мой, охладим немного их пыл.

Лейф повернулся. Сидя на спине резвого деревянного дракона, он возвышался над палубой.

«Эйрик, они здесь, они пришли!» Эйрик не услышал его, так как эти слова вовсе не сорвались с уст Лейфа, «Они здесь! Они здесь!» Слова застревали у него во рту, как непрожеванные зерна.

На корме «Большого змея» викинги, готовя спуск лодки, не замечали ничего кругом.

Лейф спрыгнул на палубу и бросился вслед за Эйриком Рыжим, который спешил по левому проходу на корму. Юноша схватил его за руку. Говорить он не мог. От удивления и волнения у Лейфа перехватило горло. Викинг озадаченно смотрел на него, ничего не понимая.

— Что с тобой, Лейф? Да говори же!

Лейф молча протянул руку в сторону реки.

Моряк удивился не меньше, чем Лейф, но у Эйрика изумление вылилось громким возгласом, который тотчас собрал всех вокруг вождя.

Скрелинги были перед ними.

Они заполнили реку, и число их было весьма внушительно. Двойной ряд длинных пирог — в каждой сидело по семи или восьми человек — преграждал проход между мысом и южной оконечностью Оленьего острова. В то же время другие лодки, отчалив от правого берега — Лейф насчитал их около пятидесяти — спешили занять свое место между лесом, в низовье реки, и песчаной косой острова на северо-востоке.

Скрелинги гребли молча. Их весла широким и размеренным взмахом как бы отталкивались от воды, и эти упругие толчки быстро гнали лодки вперед. Под ударами весел зеркальную гладь реки почти рябило. Чувствовалось, что все движения выполняются с точным расчетом, и усилия каждого отдельного гребца гармонично сливаются с усилиями всех.

Наблюдая за маневрами пирог в низовье реки, Лейф понял, как им удалось обогнуть мыс и дойти, не привлекая к себе внимания, до самого острова. Весла с закругленными концами поднимались и опускались без шума, напоминая обернутые тряпьем копыта лошадей, цокот которых не слышен на обледенелых дорогах.

Когда первая пирога флотилии в устье реки подошла на расстояние полета стрелы к острову, она остановилась, и все остальные, плывшие за ней с промежутками в десять футов, последовали ее примеру.

От мыса вверх по реке до лесной опушки в ее низовье триста пирог образовали правильный полукруг, в центре которого оказался Олений остров. Таким образом «Большой змей» попал в мешок, имея с тыла песчаный берег и лес.

Ближайшие пироги находились в двухстах футах от корабля. Лейф с первого взгляда убедился, что сидевшие в них люди были одного племени со встреченным в море скрелингом. Они расположились довольно далеко, и трудно было отчетливо разглядеть их. Однако резко очерченные лица медного цвета, темные волосы, перехваченные кожаными ремнями с заткнутыми в них одним, двумя или тремя перьями, длинные конечности, куртки из дубленых шкур, широкие штаны, украшенные полосками кожи, не оставляли никакого сомнения в их родстве с мертвецом.

Краснокожие люди сидели неподвижно на скамьях, сжимая в руках поставленные прямо перед собой и опирающиеся о дно пироги большие луки в пять футов длиной. У некоторых скрелингов на щеках и на лбу были нарисованы черные и оранжевые знаки, и Лейф заметил, что такие люди размещались на носу пирог и были освобождены от гребли.

Внезапно прозвучал звук сделанного из раковины рога, и тотчас же со стороны острова послышалось протяжное пение, время от времени прерываемое глухим гулом. В одно мгновение береговая полоса покрылась сотнями мужчин и женщин. Они выскакивали из-за высоких папоротников и колосьев дикого маиса, окаймлявших опушку леса.

Теперь на расстоянии полумили на воде и на суше линия фронта сомкнулась. Для прорыва окружения пришлось бы вступить в бой.

Придя немного в себя от неожиданного потрясения, викинги стали поспешно поднимать из трюмов луки, стрелы, тяжелые копья, связки пик, тонкие дротики и гарпуны с острыми зубцами.

Эйрик Рыжий и Бьярни следили, чтобы каждый занял свое место для боя. О высадке на берег сейчас не приходилось и думать. К тому же скрелинги в любую минуту могли появиться на песчаной отмели и таким образом отрезать морякам последний путь к отступлению. Эйрик не терял спокойствия.

— Стань рядом со мной, Лейф. Я не знаю, чем кончится этот день, но мы все равно понадобимся друг другу.

Лейф повиновался. Никогда еще меч не казался ему таким тяжелым.

Эйрик откинул со лба две рыжие косы. Товарищи не спускали с него глаз. Они считали, что сражения не избежать, а его счастливый исход вызывал в них большое сомнение.

— Викинги! — голос Эйрика звенел, как наковальня под молотом. — Наденьте кожаные куртки, но пусть ни одна стрела не слетит с тетивы, пока мы не узнаем, чего хотят от нас эти люди. Я предпочел бы мирно поселиться на этом мысе, но не знаю, как распорядится нами судьба.

— Мы повинуемся тебе во всем, Эйрик! Ты наш вождь!

Обычно этот исконный клич громко раздавался над морем, но на этот раз люди давали клятву тихо, как бы подражая поведению чужеземцев, застывших в своих пирогах подобно каменным изваяниям.

Викинги натягивали плотные кожаные куртки, спереди для защиты от ударов сплошь покрытые броней из железных чешуек.

— Сынок, я охотно отдал бы жизнь за то, чтобы сегодня не пролилась кровь ни викингов, ни скрелингов, — проговорил Эйрик, шнуруя на спине Лейфа броню.

Юноша не ответил ему. От вражеской флотилии отделилась лодка и поплыла прямо к «Большому змею». Семь гребцов в лад окунали весла, и узкая пирога легко скользила по реке. На носу, закутанный от груди до пят в многоцветную ткань, стоял человек, придерживая правой рукой щит. Он казался очень высоким, а драпировавшая его шерстяная ткань подчеркивала ширину плеч. Пышный головной убор из белых перьев ниспадал на затылок. При нем не было никакого оружия.

Чем ближе пирога подходила к судну, тем яснее обрисовывалась благородная осанка скрелинга, в которой не было ничего принужденного. Во всем его облике ощущались врожденная свобода движений и сдержанное достоинство, которые, должно быть, никогда не изменяли ему. Тонкий орлиный нос, выдающиеся скулы, продолговатый разрез глаз и резко очерченный подбородок придавали исключительную живость его лицу, которая явно противоречила гордому спокойствию всей его позы. Тем не менее легко угадывалось, что это спокойствие чисто внешнее и что под бесстрастной маской все чувства обострены до предела.

— Клянусь Тором, прекрасный воин! — пробормотал Тюркер. — Он гибок, как ива, и тверд, как дуб.

По виду трудно было определить возраст краснокожего. Его лицо казалось одновременно юным и старым, гладким и морщинистым.

Тишина над рекой нарушалась лишь гоготанием диких гусей и пронзительными криками цапель, потревоженных за рыбной ловлей набегами выдр и водяных крыс.

Приблизительно в ста футах от кормы «Большого змея» гребцы остановили пирогу.

Человек в головном уборе из перьев один миг колебался, как бы ища среди моряков вождя, к которому ему подобало обратиться. Потом медленно, не переставая пристально вглядываться в лица викингов, столпившихся у борта корабля, он протянул смотрящим на него чужеземцам выпуклый щит.

Белоснежный мех покрывал этот щит.

— Скрелинг предлагает мир и дружбу, — спокойно пояснил Тюркер.

— Мир и дружбу, — повторил Эйрик. — Они встречают нас, как гостей.

Он взглянул на Лейфа. Юноша улыбался, и его лицо раскраснелось от стремительно хлынувшей к щекам крови.

— Лейф, ответь им, что мы тоже несем мир и дружбу.

— Скоро мы окажемся среди замечательных людей, отец!

— Да, скоро. И мы будем пить из их чаш воду, молоко, брагу или какой-либо другой напиток.

— Хорошо бы вино! — прошептал Тюркер.

Скрелинг с величавой медлительностью передал щит одному из гребцов, скрестил руки на груди и ждал.

Лейф достал из-под палубы большой продолговатый щит, покрытый белой глиной, который у многих поколений северных викингов служил знаком мира. Он даже не удивился, что у них и у скрелингов, живущих по ту сторону Западного моря, существовал одинаковый способ для обозначения мира. Он подал щит Эйрику, и тот повернул его лицевой поверхностью к реке.

Скрелинг поднес правую руку к сердцу, и в тот же миг над двойным рядом пирог и над лесной опушкой раздался оглушительный гул, в котором слились резкий звук рога, дробь палочек, бьющих по натянутой коже, и пронзительные возгласы женщин, размахивавших на берегу цветными платками.

Пирога скрелинга причалила к «Большому змею». Вождь легко перескочил через борт и остановился на палубе. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Эйрик, Бьярни и Лейф подошли к гостю. И все трое сделали тот простой жест, который люди повторяли в течение тысячелетий, когда хотели доказать чистоту своих помыслов.

Викинги показали краснокожему человеку раскрытые руки, повернув их ладонями к солнцу.

Тень улыбки мелькнула на тонких губах скрелинга. Откинув ткань с груди, он схватил большой нож, висевший на поясе, сплетенном из узких ремней. Потом он вытащил его из ножен и, выражая взглядом, устремленным на Эйрика, всю важность своего поступка, далеко забросил нож в реку.

— Виннета-ка, — проговорил он, приложив руку к сердцу и слегка поклонившись. (Лишь впоследствии викинги узнали, что он произнес свое имя).

Подойдя к Лейфу, краснокожий положил руки на плечи юноши и долго смотрел ему в глаза. Молодой викинг чувствовал, что сейчас о нем выносит суждение иной и в то же время близкий мир. Он заметил, что непроницаемое, суровое лицо скрелинга смягчилось и в глубине его прищуренных глаз заплясал веселый огонек, похожий на тот, что иной раз вспыхивал в зрачках дяди Бьярни.

Воин ласково оттолкнул от себя Лейфа и, повернувшись к Эйрику, широким движением руки указал ему на остров.

Славный викинг, в свою очередь, поклонился:

— Для нас большая честь быть твоими гостями, о краснокожий вождь!

Вокруг «Большого змея» сновали лодки. От острова женщины и дети изо всех вил гребли к кораблю. Впереди в похожей на полумесяц пироге налегала на весла девушка. Две черные косы окаймляли смуглое лицо, разгоряченное быстрым ходом пироги. Гибкий стан раскачивался взад и вперед, как маятник, в такт движению весел.

Лейф был покорен блеском ее глаз. Он не отводил взора от краснокожей девушки и не мог припомнить, чтобы встречал когда-либо в Исландии такую красавицу. Она затмила даже Мелькорку, дочь Гаральда, которая царила на всех праздниках в Эйрарбакки и о которой говорили, что кожа ее лица белее, чем яблоневый цвет, положенный на снег.

На мгновение их взгляды скрестились. Лейф поднял в знак приветствия руку. Девушка немного замялась, но потом ответила ему взмахом весла.

И тогда Лейф понял, что встретил ту самую необыкновенную девушку, какой еще никогда не видывали и о которой ему говорил кузнец Бьорн Кальфсон в ту трагическую ночь, когда погиб Вальтьоф.

Лейфу в этом году должно было исполниться семнадцать зим.

В этом возрасте сыновья викингов брали себе жен. Лейф почувствовал устремленный на него взгляд вождя скрелингов и не осмелился обернуться.

Виннета-ка, вождь речных майданов, с интересом рассматривал светловолосого юношу, который, в свою очередь, пылко взирал на Иннети-ки, его младшую дочь, на Иннети-ки, самую любимую и резвую, как белочка в ельнике.

Вождь думал о том, что будущее всех людей и всех племен всецело в руках богов.

Быть может, эти приплывшие из-за моря бледнолицые люди, о которых береговые разведчики дали знать уже несколько дней назад, привезли с собой часть не раскрытых до сих пор тайн жизни, ибо во все времена среди племен, живущих у Великих Вод, упорно сохранялось предание, что берег краснокожих людей — только один из берегов огромного мира.

Глава VI ВЛАСТИТЕЛЬ РУН

Вторая зимовка викингов в Гренландии выдалась особенно суровой. Снежные вьюги внезапно обрушились на фьорд Восточного поселка. Однако жители не были застигнуты врасплох. После отплытия Эйрика кузнец Бьорн Кальфсон взял на себя заботы о нуждах поселенцев. Были построены десятки новых домов, и теперь каждая семья имела крышу над головой. В огромном складе длиной в сто пятьдесят и шириной в шестьдесят футов хранились большие запасы сушеной рыбы, кормов для скота, ячменя и овса.

Летом был снят богатый урожай.

На каждого едока— мужчину, женщину и отнятого от груди ребенка — выдали по сто фунтов ячменя, и Бьорн был уверен, что даже при затяжной зиме колонии не будет грозить голод.

Самые ворчливые и те радовались, что Эйрик Рыжий доверил управление поселком такому мудрому человеку.

Бьорн редко приходил в селение. Он, не покидая своей кузницы, издавал законы, разбирал тяжбы и занимался повседневными делами. Кузнец не стал разговорчивее и общительнее. Тем не менее люди охотно поднимались по склонам долины, чтобы недолго посидеть в Длинном Доме Окадаля. Хозяин принимал их в кузнице или в горнице, которая принадлежала покойному Вальтьофу и его сыновьям.

— Когда Эйрик Рыжий вернется, он будет доволен тобою, кузнец. Ты правишь мудро, — говорили посетители, надеясь польстить ему, задобрить или просто доставить удовольствие.

Бьорн только посмеивался.

— Эйрик знал, что делает. А в том, что я человек верный и честный, заслуги нет.

Если он в эту минуту занимался своим делом, его молот с еще большей силой бил по наковальне.

Скьольд хорошо себя чувствовал под крылышком у Бьорна. Умудренный опытом муж и доверчивый подросток жили душа в душу. В те дни, когда тьма, стужа или метель застигали их вдвоем в большом доме, они особенно ощущали взаимную близость.

В такие дни кузнец приобщал младшего сына Вальтьофа к той премудрости, которую он сам некогда перенял у одного из властителей РУН.

Скьольд с головой уходил в эту таинственную область, подобно тому, как герой стремится к самому трудному поединку, который принесет ему славу. Послушание мальчика и его рвение к науке приводили кузнеца в восторг не менее, чем та исключительная легкость, с которой Скьольд разбирался в рунических письменах.

— Знать и вырезать руны — этого еще мало, — говорил Бьорн. — Только тот овладеет настоящим знанием и проникнет в тайны неведомого мира, кто сумеет извлечь из двадцати четырех знаков их волшебную силу. Я научу тебя закону магических чисел, гармонии знаков, колдовским заклинаниям, которые определяют выбор и сочетание знаков. Тебе, Скьольд, понадобятся годы и годы, чтоб взойти на первый холм знаний, а с этого холма перед тобой откроются другие вершины, и тебе вновь придется взбираться по самым крутым склонам.

Так рассуждая, Бьорн Кальфсон был уже не простым кузнецом в прожженном фартуке, но вдохновенным творцом, наделенным страшной силой, чья мысль способна распахнуть врата невидимого мира.

— Тому, кто владеет рунами, лучше живется на земле, ибо, все зная, он превосходит воина, мореплавателя, ярла и короля. Будь справедлив и упорен, Скьольд, тогда со временем ты станешь властителем рун. Я научу тебя, как их вырезать и толковать, как их испытывать, как к ним взывать и как перед ними приносить жертвы. Я научу тебя также, кому их можно открывать и кому передавать. И, только узнав все это, о Скьольд, ты сможешь властвовать над рунами.

Когда безудержные ветры завывали над Окадалем и от мороза трескались глиняные горшки, а вдали море швыряло на рифы айсберги, Скьольд изучал знаки, вырезанные на дубовых дощечках, оленьих рогах или моржовых клыках. И Бьорн терпеливо объяснял ему слово, от которого пойдет бесконечная цепь других слов.

— От одного слова родится другое, а потом еще и еще, и так же от одного поступка родится другой, а потом еще и еще.

Бледный рассвет нередко заставал их перед каменным столом, и у обоих — учителя и ученика — лихорадочно блестели глаза и пылали лица, но они мужественно побеждали усталость.

Однажды утром Бьорн, пошатываясь, поднялся со скамьи. Мускулы его лица напряглись от внутреннего волнения. Он запел строфу из саги о Вольсунгах («Сага о Вольсунгах» (XIII век) — одна из самых известных скандинавских саг, в которой повествуется о трагической судьбе рода Вольсунгов.), которую Скьольд знал наизусть:

В певучих рунах восхвали прибой,

И в море белокрылых скакунов

От беспощадных бурь ты охранишь.

Укрась на судне рунами бушприт

И румпель, чтобы руль послушен был.

На веслах тоже руны выжги ты.

Скьольд понял, что незримые врата распахнулись, что властитель рун оседлал время и его дух витает над морем в поисках знакомого паруса.

Бьорн долго оставался в полузабытьи, казалось — он изнемогает. Скьольд затаил дыхание, боясь разорвать таинственную нить, которая протянулась от кузнеца к далеким рубежам. Бьорн видел что-то сокровенное, и перед его взволнованным взором возникали образы, недоступные тем, кто не умеет повелевать рунами. Мало-помалу лицо кузнеца стало спокойнее.

— Я забыл о тебе, Скьольд. Эйрик Рыжий, Бьярни и твой брат Лейф уже несколько дней, как достигли конца Западного моря.

Скьольд вскочил на ноги. Он побледнел. Кровь стучала у него в висках, как тысячи цепов на гумне.

— Ты их видел, Бьорн?

— Да. Там был большой пир на лужайке, окруженной деревьями. Такими большими деревьями, что шесть человек, взявшись за руки, с трудом обхватили бы их стволы. Дым поднимался над костром, на котором жарили мясо оленей и медведей. И перед нашими людьми стояли такие же чаши из древесной коры, как перед меднокожими местными жителями с волосами чернее воронова крыла. А женщины в знак радости били по натянутой на барабаны коже. Кого же они приветствовали среди изобилия и согласия? Твоего брата Лейфа и девушку того племени, более прекрасную, чем огонь и лед.

— Такую прекрасную? — переспросил Скьольд. — А какого цвета у нее глаза? Как огонь или как лед? Золотистые, голубые или зеленые?

— Не знаю. В них отражался только Лейф; а у Лейфа было счастливое лицо.

Глава VII ИНЕТИ-КИ

Прошло восемь месяцев с той поры, как викинги разбили лагерь на высоком мысе над рекой, напротив острова, где Виннета-ка, великий вождь речных мандатов, велел поставить хижины своего поселка. Эйрик назвал местность, где поселились викинги, Большим мысом.

Скрелинги помогли бледнолицым людям устроиться. Они свалили и пригнали по воде стволы с твердой сердцевиной, предназначенные на срубы для складов, которые Эйрик хотел построить на правом берегу. Краснокожие поделились с мореплавателями олениной, медвежатиной, козлятиной и лососиной. Лосось водился в окрестных реках и ручьях в таком множестве, что скрелинги чтили его как покровительствующее им божество. Манданы научили моряков делать челны из кожи, натянутой на остов из гибкого дерева. На этих челнах можно было быстро и без утомления передвигаться по воде. Скрелинги отказались взять у викингов что-либо взамен, кроме искусно выкованных топоров и гвоздей, а также барана и овцы, которых они, стреножив, выпустили на лужайку посреди селения. Все взрослые и дети стали считать этих животных тотемами, символами дружбы, связывающей их с белыми людьми.

Виннета-ка и его соплеменники каждый день приезжали на Большой мыс в пирогах, доверху нагруженных дичиной, сочными кореньями и плодами, которые женщины собирали в лесу.

Несколько недель спустя многие жители уже бойко изъяснялись на норвежском языке. С этих пор связи между белыми и краснокожими еще более укрепились. Виннета-ка просил объяснить ему обычаи заморских бледнолицых братьев, рассказать, как они охотятся, ловят рыбу, строят белокрылые корабли и жилища, чтят своих богов. Ничто его не удивляло. Казалось, что для вождя майданов мир был бесконечен и разнообразен, полон множества тайн, раскрытия которых он ожидал в терпеливом спокойствии.

В свою очередь, Эйрик, Бьярни, Лейф и другие викинги дивились всему тому, что скрелинги раскрывали пред ними. Обычно говорил Виннета-ка. Он с трудом подбирал норвежские слова, но Иннети-ки, его дочь, шутя усвоила все тонкости трудной норвежской речи и легко переводила отцу непонятные места. Она повсюду сопровождала вождя, и с каждым днем приязнь, возникшая с первой встречи между Лейфом и девушкой, становилась все более нежной и сильной. Итак, Иннети-ки переводила, а Лейф упивался каждым ее словом.

— Ты можешь идти два лунных месяца на запад, не останавливаясь от зари до захода солнца, и лишь тогда натолкнешься на преграду из высоких гор, но все равно увидишь лишь десятую часть племен краснокожих людей. Ты встретишь наших ближних братьев — озерных и лесных манданов, микмаков, черноногих, толстопузых, оджибвеев и кри, но с севера до юга и от восхода до заката нашим племенам нет числа. Они живут бок о бок, как листья на одном дереве. А за высокими горами есть еще другие племена, а потом, говорят, лежит огромное море. Я никогда не бывала дальше большого озера, откуда течет эта река. Великий дух, который владеет нашими судьбами, отдал майданам этот край между берегами Великой воды и озерами. Да и к чему нам идти дальше? В лесу много дичи, а наш брат лосось никогда нас не покидает. Ваши боги, белые люди, наверно, пожелали, чтобы вы перебирались с места на место, как чайки или медведи. Значит, ваша земля не может вас прокормить.

Беседа у костров, разведенных на берегу реки, часто длилась до поздней ночи. А Лейф видел только глаза Иннети-ки, глубокие, как озера в краю манданов.

И вот на четвертый месяц после их встречи Лейф и дочь Виннета-ка решили соединить свои жизни.

Лейф поведал об этом своему приемному отцу Эйрику и ближайшему родственнику — дяде Бьярни, потому что обычаи в стране скрелингов, несомненно, были иные, чем в Исландии.

Эйрик и дядя Бьярни очень обрадовались. Они видели в этом браке союз двух племен и залог счастливого будущего. Торжественно явились они в хижину Виннета-ка на длинном острове и, слегка смущаясь, попросили руки его дочери в тех словах, которые были приняты для такого случая в Исландии.

Вождь беседовал с несколькими охотниками. На его губах мелькнула усмешка.

— Воины, я ничего не могу вам ответить. Только сама Иннети-ки может дать согласие на брак.

Он позвал дочь и тихо заговорил с ней на языке скрелингов.

Эйрику и дяде Бьярни не пришлось повторять свою просьбу. Личико Иннети-ки сияло.

Вождь манданов поднялся и положил руку на плечо Эйрика:

— Скажи своему сыну, что с этого часа он и мой сын, раз этого хочет Иннети-ки. Иннети-ки драгоценна, как свет, но я знал с первого дня, что твой сын заменит меня в ее сердце. Ну что ж, это, наверно, к добру!

Он погладил волосы Иннети-ки и, отведя взор от викингов, сказал:

— Не знаю, не тяжело ли будет моей белочке ужиться на чужой земле даже с тем, кого она избрала.

— Виннета-ка, мой сын Лейф решил жить у Большой реки. Весной наш корабль уйдет, но Лейф останется с теми из моих людей, кто этого пожелает.

— Ну, тогда я счастлив!

— Мы будем возвращаться каждый год за грузом, вождь.

— Возвращайтесь, когда захотите. Вашим кораблям никогда не вывезти всего леса или всей пушнины с этой земли. Ты и твои земляки всегда найдут хороший прием.

Иннети-ки выскользнула из вигвама и побежала к реке…

На длинном острове большим праздником отметили свадьбу сына викингов и дочери скрелингов. Осень одарила леса ослепительным красным, желтым и золотым убранством, а Большая река спокойно текла меж стен из столетних стволов.

На самой высокой точке Большого мыса был построен деревянный дом. В нем и поселилась Иннети-ки. Пробудившись, она могла видеть через открытую дверь реку, остров и противоположный берег, дремавший в густом утреннем тумане.

Все осенние месяцы викинги и их новые друзья посвятили рубке леса и заготовке мехов. Манданам очень нравились цветные полотна, а у Эйрика на борту было несколько ярко-красных парусов. Краснокожие охотно обменивали тяжелые связки шкур на яркие ткани. Ими манданы украшали свои хижины. Им также нравилось разрезать алые полосы на ленты и вплетать их в волосы.

У берега реки, милю вверх по течению, Лейф нашел рожь, известную в Исландии под именем «мелр». Здесь это был высокий дикорастущий злак. Он рос вдоль высохших рукавов Большой реки, и, насколько хватал глаз, тесно прижатые друг к другу стебли качались на ветру.

Колосья уже полегли, и Иннети-ки, смеясь, сообщила Лейфу, что они созрели уже ко времени появления белых людей. Все же викинги радостно приветствовали находку Лейфа, так как рожь встречалась в Гренландии очень редко. Эйрик решил к предстоящему плаванию взять на корабль побольше зерна.

Вскоре после женитьбы Лейфа исчез франк Тюркер. Он ближе всех сошелся с краснокожими людьми. Его сметливость, пылкое воображение, страстность речей пленяли скрелингов. Если не считать Лейфа, он единственный из северян понимал речь мандатов и сам говорил на их языке.

Тюркер часто сопровождал в лесных походах одного из самых старых охотников племени — Омене-ти, доверия которого он добился. Но однажды вечером Омене-ти причалил в своей пироге к Большому мысу и пожелал говорить с «отцом викингов». Эйрик позвал Лейфа, служившего переводчиком.

Омене-ти сплюнул на сторону, что означало торжественную клятву.

— Круглоголовый белый человек спятил. В двух днях ходьбы отсюда мы с ним напали на след медведя. И вдруг Круглая Голова увидел холм, заросший кустарником с листьями над самой землей. Тогда он стал прыгать, плясать и орать, как одержимый. Не иначе, как в его тело вселился злой дух. Круглая Голова сказал мне, громко смеясь, что он отсюда не уйдет и чтоб я его там оставил. Я сделал перед ним двенадцать телодвижений, которые изгоняют безумие, но думаю, что Круглая Голова не поправится.

Охотник ждал, пока Лейф не переведет это странное донесение.

Эйрик очень любил франка.

— Пусть Омене-ти проводит нас к Тюркеру. Если наш друг сошел с ума, ему грозит гибель в когтях какого-нибудь хищника. Предупреди дядю Бьярни, что мы отправляемся на поиски.

Омене-ти понял смысл ответа Эйрика.

— Скажи отцу викингов, что я готов проводить его к холму ползучих листьев.

Эйрик, Лейф и трое викингов полдня поднимались по реке, пока не достигли водопада. Омене-ти указал пальцем на лес.

Они углубились под своды высоких красных кленов, которые викинги считали самым ценным деревом Нового Света.

Едва путники прошли с милю, как впереди послышались раскаты смеха.

— Вот и Тюркер, — сказал Лейф. — Он направляется к реке.

Франк их шумно приветствовал. Он казался очень возбужденным и размахивал руками.

— Эйрик, брат мой, я никогда не вернусь ни в Исландию, ни в Гренландию и ни в иную северную землю.

— Успокойся, Тюркер, успокойся!

— Клянусь Тором, Эйрик Рыжий, ты думаешь, что я свихнулся! Раскрой пошире уши и выслушай меня! Я нашел самое ценное растение в этом краю: я нашел виноград и виноградные лозы. Холмы, покрытые виноградниками, тянутся на мили. Виноград уже созрел для давильни.

Друзья не поверили ему. Может быть, это слова безумия, помутившего его разум?

— Ах, вы не верите? Ну, так идемте со мной. Моя одежда еще пахнет раздавленным виноградом.

И они пошли за Тюркером. До самого горизонта кудрявились едва пожелтевшие виноградные лозы, а на них висели такие огромные гроздья, что ими можно было бы загрузить несколько кораблей.

Лейф и самые молодые из викингов впоследствии до отвала наедались сладкой ягодой.

— Ну как. Желторотый? — торжествовал Тюркер. — А ведь виноград еще ничто по сравнению с вином. До конца дней своих я останусь на этой земле властителем вин. Эйрик, эта земля заслуживает лучшего названия, чем Маркланд. Назовем ее Винеланд — Виноградная страна.

Вождь викингов Эйрик стиснул в сильных ладонях золотистую гроздь.

— Винеланд? Что ж, такое название подходит этой земле, Тюркер! Винеланд — край винограда и всевозможных чудес!

Чуть поодаль Омене-ти удивленно смотрел, как белые люди лакомились ягодами, которые были пригодны разве что в пищу медведям.