Походка пьяницы. Чума питонов

Глава 1

— Эй, Чандлер, — ухмыльнулся надзиратель Ларри Грани, — ставлю пятьдесят против одного, что тебя осудят. Как думаешь, а?

— Пошел к черту, — огрызнулся Чандлер.

— Ну, давай, выкладывай. Что ты приготовил судье?

Чандлер не ответил. Он даже не взглянул на тюремщика. Человека, находящегося на полпути в преисподнюю, уже не волнует чье-либо мнение.

— Теперь слушай, — произнес надзиратель. — Возможно, тебе вскоре удастся приобрести несколько друзей. Что скажешь? У тебя будет в десять раз больше шансов, если ты сознаешься. Ну, как?

— С какой стати? Я не виновен.

— О да, конечно, но если ты признаешь свою вину — и отдашься на милость суда… Нет? Ну, тогда черт с тобой.

Надзиратель стоял в дверях, ковыряя в носу, с неодобрением поглядывая на Чандлера. Ерунда. Чандлер начинал привыкать к этому.

Трудно было поверить в то, что на дворе — конец двадцатого столетия… Третье десятилетие Атомного века, эра космических полетов. Конечно, в последнее время мало что от этого сохранилось.

"Интересно, — спросил себя Чандлер, — о чем сейчас думает экспедиция на Марсе, ожидая корабль со сменой, который опаздывает уже на год или на два… Если, конечно, допустить, что они еще живы…"

— Через минуту ты отправишься туда, Чандлер, — произнес Гранц, — и тогда уже будет слишком поздно. Будь человеком, скажи, что ты задумал?

— Мне нечего тебе сказать, — ответил Чандлер, — я не виновен.

— Ты собираешься защищаться таким образом? — настаивал тюремщик.

— Да, я собираюсь защищаться именно так.

— Ну, ну. Они расправятся с тобой. Можешь не сомневаться.

Чандлер покачал головой, что означало: другого пути у меня нет. Гранц с сомнением уставился на него. Чандлер медленно повернулся, испытывая при этом сильную боль. "Жаль, что нет часов", — подумал он, хотя следить за временем уже не имело смысла.

Если бы пять лет тому назад, до появления демонов, когда Чандлер участвовал в создании телеметрической аппаратуры для научно-исследовательской станции на Ганимеде, кто-то сказал ему, что его жизнь будет висеть на волоске на процессе по обвинению в черной магии, он бы не поверил. Нет, даже не это. Его обвиняли не в черной магии. Ему предстояло ответить за более тяжкое преступление — неучастие в ней.

Трудно было поверить, но так или иначе, это происходило. И происходило именно с ним. И именно сейчас.

Гранц прислушался к голосу, доносившемуся из-за дверей, потушил окурок каблуком и вздохнул:

— Ну, хорошо. Когда тебя поставят к стенке, вспомни, что ты мог иметь друга в комендантском взводе. — Он распахнул дверь и вывел Чандлера из камеры.

Так как желающих присутствовать на процессе с таким сенсационным обвинением было более чем достаточно, суд над Чандлером проходил в актовом зале школы.

В воздухе стоял едкий запах пота и немытых тел.

Зал был набит до отказа. Похоже, в нем находилось не менее трехсот — четырехсот человек. Взгляды, которые они бросали на подсудимого, ничем не отличались от взгляда тюремщика. Чувствуя на плече руку надзирателя, Чандлер преодолел три ступеньки, ведущие на сцену, и опустился на свое место возле стола защитника. Его адвокат был уже там. Защитник, который был назначен судом вопреки его яростным протестам, смотрел на Чандлера без особых эмоций. Он был готов выполнить свой долг, но долг не требовал относиться к подзащитному с любовью. Единственной его фразой было: "Встаньте. Суд идет". В то время как помощник шерифа пробубнил вступительную речь, а священник прочел несколько глав из Иоанна, Чандлер поднялся и оперся о стол. Он не слушал их. Отрывки из Библии появились слишком поздно, чтобы помочь ему. Кроме того, мешала сосредоточиться боль. Когда полицейские задержали его, они не слишком церемонились. Их было четверо, все из заводской службы безопасности. У них не было огнестрельного оружия. Впрочем, оно и не потребовалось. Чандлер отказался от сопротивления через несколько секунд: он прекратил драться, как только ему удалось это сделать. Но полицейские не остановились. Это он хорошо помнил… Он помнил удар дубинкой по голове, в результате чего его левое ухо расплющилось и опухло. Помнил удар ногой в живот, боль от которого он до сих пор ощущал при каждом шаге. Он даже помнил град ударов по голове, после которых отключился. Он не помнил только, откуда взялись синяки на ребрах и левой руке. Очевидно, полицейские были слишком возбуждены, чтобы успокоиться, даже когда он потерял сознание.

Чандлер не винил их. Наверно, он сам поступил бы так же. Судья долго шептался со стенографистом. Вероятно, о том, что случилось в Юнион Хауз прошлой ночью. Чандлер немного знал судью Элиторпа и поэтому не ждал беспристрастного суд. В декабре прошлого года судья, будучи одержим, лично разнес вдребезги передатчик городской радиостанции которой владел, и поджег здание, где она находилась. В итоге погиб его зять. Поскольку судья сам побывал в преисподней, он не проявит милосердия к Чандлеру.

Усмехаясь, судья отправил стенографиста на место и оглядел зал суда. Его острый взгляд на мгновение коснулся Чандлера подобно вспышке фонаря, предупреждающего о въезде в железнодорожный тоннель. Во взгляде сквозило такое же предупреждение. Чандлера ожидала гибель.

— Зачитайте обвинение, — приказал судья Элиторп.

Он говорил очень громко. В зале было более шестисот человек, и судья не хотел, чтобы кто-то пропустил хотя бы слово. Помощник шерифа приказал Чандлеру встать и объявил, что он обвиняется в совершении семнадцатого июня сего года акта насилия по отношению к несовершеннолетней Маргарет Флершем.

— Громче! — раздраженно бросил судья.

— Да, ваша честь, — поклонился помощник шерифа и набрал в легкие побольше воздуха. — Акта насилия под угрозой телесных повреждений, — выкрикнул он, — и совершил над вышеназванной Маргарет Флершем акт насилия, усугубленный телесными повреждениями.

Глядя в потолок, Чандлер потер саднящий бок. Он помнил взгляд Пегги Флершем, когда он навалился на нее. Ей было всего шестнадцать, и тогда он даже не знал ее фамилии.

Помощник шерифа продолжал вопить:

— Далее, тогда же, семнадцатого июня совершил по отношению к Инговар Поршер акт нападения с целью изнасилования. Вышеупомянутое является утвержденным обвинительным заключением, переданным Большим Жюри округа Марисен на чрезвычайное заседание восемнадцатого июня сего года.

Лицо судьи Элиторпа выразило удовлетворение, когда помощник шерифа, переводя дух, опустился на свое место. Пока судья переворачивал бумаги на своем столе, толпа в зале пришла в движение. Внезапно раздался плач ребенка. Судья вскочил и грохнул молотком:

— В чем дело? Что с ним случилось? Вы, Дондон!

Судебный служащий, на которого указал судья, поспешил к месту происшествия и после краткого разговора с матерью ребенка, доложил судье:

— Не знаю, Ваша Честь. Она говорит, что его что-то напугало.

Судья пришел в ярость.

— Прекрасно! Теперь мы должны понапрасну тратить время всех этих честных граждан и задерживать суд из-за ребенка. Помощник шерифа! Я хочу, чтобы вы очистили зал от всех детей до… — он поколебался, подсчитывая в уме голоса избирателей, — от всех детей до шести лет. Доктор Палмер, вы здесь? Вам бы лучше выступить с э-э… молитвой. — Судья не мог заставить себя сказать "с заклинанием". — Мне жаль, мадам, — обратился он к матери плачущего двухлетнего ребенка. — Если у вас есть, с кем оставить малыша, я распоряжусь, чтобы ваше место не занимали.

Она тоже имела право голоса.

Доктор Палмер поднялся, пытаясь выглядеть важным, хотя в душе был смущен. Он пристально оглядел актовый зал в поисках улыбок и забубнил:

— Домина Питонис, я повелеваю тебе исчезнуть! Прочь, Эл! Прочь, Элоим! Прочь, Сотер и Тетраграмматон, прочь, вся нечисть! Я повелеваю вам именем Господа и всех святых.

Доктор сел, все еще очень серьезный. Он знал, что его выступление долеко не так впечатляюще, как звучное заклинание Отца Лона, In nomine Jesu Christi et Sancti Ubaldi, сопровождаемое плавными взмахами кадила. Но люди, изгонявшие нечистую силу, назначались на этот пост в строгой последовательности — один месяц представителю каждой конфессии. Так повелось с того момента, когда начались все эти беды. Доктор Палмер был унитарием. Изгнание нечистой силы не входило в программу духовной семинарии, и ему пришлось выдумывать собственный текст.

Адвокат похлопал Чандлера по плечу.

— Последняя возможность изменить решение, — сказал он.

— Нет. Я не виновен, я не хочу защищаться таким образом.

Адвокат пожал плечами и поднялся, ожидая, пока судья обратит на него внимание. Чандлер впервые позволил себе встретиться взглядом с людьми из зала. Сначала он рассмотрел жюри присяжных. Некоторых он немного знал. Городок был недостаточно велик, чтобы все подобранные присяжные были совершенно не знакомы любому подсудимому. А Чандлер прожил здесь большую часть своей жизни. Он узнал Попа Матесона, старого и упрямого, владельца табачного киоска на вокзале. Лица двух других мужчин также были знакомы: вероятно, Чандлер встречал их на улице. Тем не менее старшину присяжных, сдержанную и хмурую женщину он не знал. Он знал о ней только то, что она носит очень забавные шляпки. Вчера, когда ее выбрали из списка присяжных заседателей, на шляпке были красные розы, а сегодня — еще и чучело птицы.

Чандлер не думал, что кто-либо из присяжных был одержим. Его больше волновал зал. В нем он не был так уверен.

Он видел девушек, которым назначал свидания еще в школе, задолго до того, как встретил Марго; мужчин, с которыми работал на заводе. Все они разглядывали Чандлера, но он не знал, кто и чьими из этих знакомых глаз смотрел на него. Пришельцы наверняка ежеминутно следили за всеми большими собраниями. Было бы удивительно, если бы никто из них не присутствовал здесь.

— Итак, слово защите! — наконец объявил судья.

Защитник Чандлера выпрямился:

— Не виновен, ваша честь, по причине временного пандемического умопомешательства.

Судья был доволен. Зал зашептался, но они тоже были довольны. Они знали, что он, безусловно, виновен, и испытали бы большое разочарование, если бы Чандлер признал свою вину. Они хотели видеть одного из самых гнусных преступников современного гуманного общества пойманным, разоблаченным, приговоренным и наказанным и не желали пропустить ни одного действия драмы. На площадке за школой три служащих шерифа уже заряжали свои винтовки, а школьный сторож отмечал мелом черту на гандбольном поле, за которой предстояло расположиться публике, наблюдающей за казнью.

Все это, как прекрасно понимал Чандлер, было полнейшим безумием и напоминало дурной сон, хотя Чандлер полностью отдавал себе отчет в происходящем. В небе над головой плавно перемещались по своей орбите искусственные спутники. В каждом доме стоял телевизор. Хотя последнее время их использовали только как хранилище для морских ракушек, цветов… и надежд на лучший мир. А на дворе стоял двадцатый век!

Но они, без всякого сомнения, собирались казнить его, как будто все это происходило в семнадцатом. Процесс обвинения не занял много времени, миссис Поршер показала, что она работает на заводе Мак Келвей Брос по производству антибиотиков, где также работал и подсудимый. Да, это он. Ее привлек шум. В лаборатории (по культивированию микроорганизмов) в прошлый — постойте…

— Было ли это семнадцатого июня сего года? — подсказал обвинитель, и адвокат Чандлера инстинктивно напрягся, чтобы вскочить, но заколебался, взглянул на своего клиента и пожал плечами.

— Да, верно, это было семнадцатого…

По своей беспечности она сразу же вошла в комнату. Она признает, что ей следовало быть осторожней и сразу вызвать полицию. Но, э-э, у них на заводе никогда не случалось каких-либо чрезвычайных происшествий. Понимаете? И, э-э, она этого не сделала. Она просто глупая женщина. Кроме того, она довольно привлекательна и жутко любопытна. Она увидела Пегги Флершем на полу.

— … Пегги была вся в крови. А ее одежда была… а она была… Я имею в виду ее тело было…

С подчеркнутым тактом прокурор позволил ей пробормотать предположение, что девушка явно была изнасилована.

Она также увидела Чандлера, который с хохотом крушил все вокруг, раскидывая обломки и переворачивая подносы. Разумеется, она перекрестилась и прочла короткое заклинание, но это не помогло. Затем Чандлер бросился на нее: он был такой отвратительный. Такой мерзкий! Но как только он напал на нее, появились полицейские, привлеченные ее криками.

У адвоката Чандлера вопросов не возникло. Показания Пегги Флершем были приняты без возражений со стороны защиты. Но она мало что могла сказать. Сначала она была сильно потрясена, а потом потеряла сознание. Полицейские сообщили, как арестовали Чандлера. Врач в сдержанных медицинских терминах описал повреждения, которые Чандлер нанес девственной анатомии Пегги Флершем. Адвокат Чандлера не задал ни одного вопроса, потому что спрашивать было не о чем. И Чандлеру нечего было возразить на то, что он изнасиловал одну девушку и затем пытался проделать то же самое с другой. Слушая показания врача, Чандлер мог по памяти сосчитать каждый перелом и синяк, которые нанес своими руками. Но в тот момент он тоже был зрителем, столь же отдаленным от происходящего, как и сейчас. Однако именно поэтому они его и судили. Именно поэтому и не верили. В двенадцать тридцать свидетели обвинения закончили свои показания. Судья Элиторп был доволен. Он объявил часовой перерыв на ленч, и Ларри Гранц отвел Чандлера назад в камеру предварительного заключения, которая располагалась в подвале школы.

На столе лежали два сандвича со швейцарским сыром и пакет шоколадного молока. Это был ленч Чандлера. Сандвичи уже успели засохнуть, а молоко стало теплым. Тем не менее он съел все. Он знал, чему радуется судья. В час тридцать адвокат Чандлера возьмет слово, и никто даже не обратит внимания на его речь. Присяжные будут отсутствовать максимум двадцать минут, и приговор будет — "Виновен". Судья радовался тому, что сможет зачитать приговор не позднее четырех. У них вошло в привычку проводить казнь на закате, а поскольку в это время года солнце заходит после семи, все будет прекрасно — для всех, кроме Чандлера.

Глава 2

Медленно пережевывая кусок пирога, купленного в закусочной напротив, Гарри Гранц заглянул в камеру.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался он.

— Кофе.

— Ха, у тебя не будет времени его выпить. — Гранц облизал пальцы. — Конечно, если ты, ублюдок, хотя бы намекнул мне… — он выдержал паузу, но, не получив ответа, захлопнул дверь.

Чандлер выглянул в окно. Погода стояла прекрасная. Вдалеке над горизонтом прочертила небо светлая полоса. След реактивного самолета. Чандлер, прислушиваясь, следил за маленькой точкой в начале полосы, и его чуткое ухо уловило отдаленный звук, похожий на раскат грома, вырвавшийся из двигателей сверхзвукового самолета. "Интересно, — подумал он, — кто сидит сейчас за штурвалом этой машины?"

Никто не знал, откуда они прилетают и куда они летят. Ни разу ни один из них не приземлялся в этой части земного шара, даже на базах ВВС. Нигде. С того самого момента, когда беды обрушились на людей. В тот день старый мир рухнул, и никто не мог даже предположить, по чьей команде время от времени, разрывают небо серебристые стрелы.

В любом случае, Чандлера сейчас волновали более важные проблемы. Самое необычное в его деле заключалось не в том, что он был не виновен — в конце концов, многие преступники (по крайней мере, такие же преступники, как он) жили на свободе и даже пользовались уважением. Чандлер сам остался вдовцом — его жена погибла. Он видел убийцу, покидавшего место преступления, и сейчас этот человек сидел в зале суда, наблюдая процесс над Чандлером. Как минимум пять человек из шестисот присутствующих, участвовали в одном или нескольких убийствах, изнасилованиях, поджогах, кражах, актах гомосексуализма, вандализма, физического насилия и в десятке других действии, наказуемых по законам штата.

Конечно, это же можно было сказать почти о каждом в эти годы. Город, где жил Чандлер, не являлся исключением.

Чандлер попал на скамью подсудимых не столько из-за того, что он сделал, сколько из-за места, где это произошло.

Каждый житель знал, что демоны никогда не трогали предприятия, связанные с медициной и сельским хозяйством.

Адвокат Чандлера напомнил ему о том же перед началом суда.

— Если бы это случилось не на заводе Мак Келви, а где-нибудь в другом месте, тогда все было бы в порядке. Но здесь, как вам известно, никогда не бывает чрезвычайных происшествий. К сожалению, для вас, неспециалистов, адвокат — это нечто в стиле Перри Мейсона, не так ли? Вы думаете, мы похожи на волшебников. На самом деле я могу только представить ваши доводы (какими бы они ни были) в наилучшем свете. Но в данный момент я могу сказать только одно: вам нечем оправдаться.

В тот момент защитник старался быть честным, даже пытался найти что-нибудь, что смогло бы убедить его самого в невиновности подзащитного. Хотя, представляясь, он прямо предупредил, что надежды на помилование нет.

Чандлер заявил, что ему незачем было насиловать девушку. Он был вдовцом в течение года, но…

— Минутку, — перебил адвокат. — Послушайте, вы не можете просто заявить о том, что были одержимы, но как насчет старого доброго умопомешательства?

Чандлер взглянул на него с недоумением, и защитник пояснил. Разве не могло случиться так, что подзащитный сознательно, подсознательно, бессознательно (назовите это как хотите) пытался отомстить за убийство своей жены?

— Нет, — сказал Чандлер, — конечно, нет! — Но затем замолчал и задумался.

В конце концов, он никогда до этого не был одержим, и на самом деле сохранял определенный скептицизм по отношению к "одержимости". Она казалась ему удобным способом совершать любые противозаконные вещи. Так продолжалось до того момента, когда он увидел Пегги Флершем, входящую в лабораторию с подносом грибковых культур, и с изумлением обнаружил, что его руки наносят ей удар гаечным ключом и разрывают в клочья ее брюки в нелепых ярких цветочках. Может, его случай иной? Вдруг, это не та одержимость, которая способна поражать каждого?

Может, у него, действительно, не все дома?

Марго, его жена, была безжалостно изрублена на куски, и он видел как его друг Джек Саутер покидал их дом. И хотя ему показалось, что пятна на одежде Джека подозрительно похожи на кровь, он оказался абсолютно не готов к тому, что обнаружил в разгромленной комнате. Ему понадобилось какое-то время, чтобы опознать Марго в кусках мяса, разбросанных по всему полу.

— Нет, — сказал Чандлер адвокату, — конечно, я был потрясен. Хуже всего было следующей ночью, когда раздался стук в дверь. Я открыл, и на пороге стоял Джек. Он пришел просить прощения. Я, ну… я покончил с этим. Говорю Вам, я был одержим, и это все.

— А я говорю вам, что защита не сможет воспрепятствовать вашей казни, — заявил адвокат. — И это тоже все.

В последнее время пятерых или шестерых преступников наказали за симуляцию одержимости. Чандлеру был знаком этот ритуал. В какой-то мере он даже мог это понять. В течение последних двух лет мир распался окончательно. Настоящий враг был вне досягаемости. А в это время любой гражданин мог внезапно вернуться в первобытное состояние, но, будучи пойманным, вдруг опять стать самим собой, испуганным и изнуренным. Необходимо было найти способ нанесения ответного удара. Но враг оставался невидимым. "Симулянты" служили просто козлами отпущения, наказать больше было некого.

Когда-то каждый в мире занимался своим делом, прекрасно осознавая, что может совершить ошибку, но все-таки утешал себя мыслью, что эта ошибка будет его собственной. Но в один прекрасный день у людей отняли это утешение, и любой человек в любом месте мог вдруг обнаружить, что он творит зло, кому-то подвластен помимо своей воли и не может остановиться.

Демоны? Марсиане? Никто не знал, кем были те, кто вторгался в людские тела: существами из другого мира или джиннами из бутылки. Люди знали только то, что они беспомощны перед этой силой. Чандлер поднялся, пнул ногой пакет из-под сандвичей и грязно выругался.

Он начал постепенно выходить из состояния шока, который охватил его вначале. "Придурок", — сказал он сам себе. У него не было определенной причины ругать себя, но, как и всему миру, ему требовался козел отпущения: почему бы этим козлом не назначить себя самого? "Придурок, — повторил он, — ты же знаешь, что они собираются тебя шлепнуть".

Он потянулся всем телом и проделал несколько резких вращательных движений руками посреди комнаты. В тишине слышалось похрустывание суставов. Ему требовалось прийти в себя и поскорее начать думать. Через четверть часа или меньше того суд возобновит заседание, и с этого момента начнется его неуклонное и стремительное приближение к могиле.

Лучше делать хоть что-нибудь, чем не делать ничего. Чандлер осмотрел окна своей импровизированной камеры. Они находились высоко и были забраны решетками. Стоя на столе, он мог видеть ноги людей, проходящих мимо. Мысль о побеге через окно пришлось отбросить сразу. Чандлер не знал никого, кто мог бы передать ему напильник. К тому же времени явно не хватало. Внимательно осмотрев дверь, ведущую в зал, Чандлер задумался. В принципе существовала возможность, когда охранник откроет дверь, выскочить, нокаутировать его и побежать… Только куда?

Помещение, в котором он находился сейчас, было складом спортивных снарядов и располагалось в конце зала.

Через зал можно было попасть на лестницу, а лестница вела прямо в зал суда. "Вполне вероятно, — подумал Чандлер, — что есть еще одна лестница, которая ведет в другую комнату". В конце концов, на что же еще шли налоги, которые он выплачивал все эти годы, если не на строительство школ с более чем одним выходом на случай пожара? Но, к сожалению, Чандлер не удосужился запомнить путь, которым его сюда вели.

Кстати, охранник был вооружен пистолетом. Чандлер приподнял край стола и попытался раскачать одну из его ножек. Но безуспешно. "Да, по крайней мере, эта часть моих налогов потрачена недаром, — криво усмехнулся он. — Стул? Смогу ли я разбить стул, чтобы сделать дубинку и с ее помощью завладеть оружием охранника?"

Но прежде, чем он успел подойти к стулу, открылась дверь и вошел адвокат.

— Прошу прощения, я опоздал, — отрывисто произнес он. — Как ваш защитник, должен сказать вам, что они обвиняют вас в нанесении телесных повреждений. Насколько я могу судить…

— Ну и что? — перебил Чандлер. — Я и не отрицал факты. Что еще они хотят доказать?

— О, Боже! — воскликнул адвокат, хотя и не слишком громко, чтобы не показаться обиженным. — Ну неужели мне опять надо повторять все сначала? Ваше заявление об одержимости явилось бы оправданием, если бы это случилось где-нибудь в другом месте. Мы знаем, что такие явления существуют, но мы также знаем, что они придерживаются определенной схемы. Некоторые области обладают как бы иммунитетом к ним — медицинские учреждения и, в частности, фармацевтические заводы входят в их число. Обвинение доказало, что все это произошло на фармацевтическом заводе. Я советую вам признать себя виновным…

Чандлер присел на край стола. Нужно было все обдумать.

— Поможет ли мне все это? — спросил он.

Адвокат задумался, глядя в потолок:

— Нет.

Чандлер кивнул:

— Тогда о чем еще говорить? О том, где были вы и где был я в ту ночь, когда Президент стал одержимым?

Защитник немного помолчал, не желая показывать свое раздражение.

Снаружи торговец с лотком рекламировал свои амулеты:

— Бусы Святой Анны! Ведьмины узлы! Французский чеснок, лучший в городе!

Адвокат покачал головой.

— Хорошо, — сказал он. — Это ваша жизнь. Мы сделаем, как вы хотите. В любом случае, время вышло, сержант Гранц может войти в любую минуту.

Он закрыл свой портфель. Чандлер не пошевелился.

— В конце концов, времени у нас мало, — добавил защитник, проклиная Чандлера и всех симулянтов вообще, но не желая этого высказывать. — Гранц не любит медлить.

Чандлер нащупал маленький кусочек сыра на столе, медленно положил его в рот и стал рассеянно пережевывать. Адвокат наблюдал за ним. Вдруг он бросил быстрый взгляд на свои часы.

— О, черт! — воскликнул он, подхватил свой портфель и пнул дверь ногой. — Гранц! Что с тобой? Ты что, уснул?

Чандлер произнес присягу, назвал себя и признал справедливость всего сказанного свидетелями. Лица всех присутствующих были обращены к нему. Но он не мог прочесть в них ни ненависти, ни сочувствия. Их было слишком много, и все смотрели на него. Присяжные выглядели как мумии — мертвые свидетели на поминках живого. Только старшина присяжных в своей смешной шляпке проявляла признаки жизни, тревожно поглядывая на Чандлера, на судью, на своего соседа и на людей в зале.

Возможно, это был хороший знак. В конце концов ее взгляд не казался таким застывшим и осуждающим, как у остальных.

Адвокат задал вопрос, которого ждал Чандлер.

— Расскажите нам своими словами, что произошло.

Чандлер открыл рот и не произнес ни слова. Странно, но он забыл, что хотел сказать. Он проигрывал эту ситуацию много раз, но сейчас все как будто стерлось из памяти. Ему удалось пробормотать лишь несколько жалких фраз:

— Я не делал этого. То есть, действия были мои, но я был одержим. Это все. Другие совершали худшее при тех же обстоятельствах и были выпущены на свободу. Фишера оправдали после убийства семьи Леонардов, а Драпера — после того, что он сделал с сыном Клайна. Джек Саутер, который сидит вон там, остался на свободе после убийства моей жены. Их нужно было оправдать. Они не владели собой. Кто бы ни был тот, кто управляет людьми в такие моменты, с ним нельзя справиться. Я знаю. Боже мой, мы не в состоянии бороться с ними!

Его слова не подействовали. Выражение лиц не изменилось.

Старшина присяжных теперь изучала содержимое своей сумочки; она аккуратно вынимала каждый предмет, внимательно рассматривала, опускала обратно и вынимала следующий. Но иногда она посматривала на Чандлера, и выражение ее лица не было, по крайней мере, враждебным. Он добавил, обращаясь к ней:

— Это правда. Что-то двигало мной. Кто-то другой. Я клянусь в этом перед всеми вами и перед Богом.

Обвинитель даже не счел нужным задать ему вопросы.

Чандлер вернулся на место, сел, и следующие двадцать минут пронеслись для него, как мгновение — они спешили покончить с ним. Чандлер даже не мог предположить, что судья Элиторп способен говорить так быстро. Присяжные поднялись и шеренгой выбежали из зала. Казалось, они мчатся галопом. Миг, и они уже возвращались. "Слишком быстро! — хотелось воскликнуть Чандлеру. — Время мчится слишком быстро". Но он знал, что это только его ощущение, и двадцать минут состояли из полных двенадцати сотен секунд. Вдруг время оборвалось.

Словно компенсируя свою прежнюю стремительность, оно застыло на месте. Судья попросил суд присяжных огласить приговор, и прошла целая вечность, прежде чем женщина, старшина присяжных, поднялась. Она выглядела немного взъерошенной и поглядывала на Чандлера с лучезарной улыбкой. Действительно, женщина выглядела как-то необычно, это ему не чудилось, она рылась в своей сумочке в поисках листка с приговором и как будто едва сдерживалась, чтобы не засмеяться.

— Вот он! — воскликнула она с триумфом и помахала бумагой над головой. — Теперь давайте посмотрим. — Она поднесла ее к глазам и прищурилась: — О да, судья. Мы, суд присяжных… и так далее и тому подобное… — Она сделала паузу и подмигнула судье Элиторпу. Глухой ропот пронесся по залу. — Все это чушь, судья, — пояснила она, — тем не менее, мы единогласно, подчеркиваю, единогласно, любовь моя, признали этого сукина сына невиновным. Да! — хихикнула она, — мы думаем, его надо наградить медалью, понятно? А тебе, дорогой мой, надо подойти к нему и поцеловать его, и извиниться. — Она стояла, пьяно покачиваясь и хохоча.

Шепот в зале перерос в крик:

— Остановите ее! Да остановите же ее! — заревел судья, роняя очки. — Помощник шерифа! Сержант Гранц!

— Ну-ну, остынь, — смеялась женщина в шляпе. — Эй, там! Это ты, любовь моя?

Мужчина в первом ряду вскочил на ноги и махнул ей. Крики в зале превратились в вопль, состоящий из одного слова: "Одержимая!"

— Вот что я скажу вам, — продолжала женщина, — давайте споем. Все вместе в его честь…

Помощник шерифа, полдюжины полицейских и сам судья попытались пробиться к ней через поток напуганных до ужаса людей, устремившихся к выходу. Она явно была одержима и не только одна она. Мужчина в первом ряду хрипло пел вместе с ней, затем плюхнулся на свое место как тряпичная кукла, а кто-то за ним вскочил на ноги и продолжил песню, не пропуская ни единого слова, затем другой, за ним третий… казалось, некий оператор, сидя за дистанционным пультом управления, включал сначала одного, затем другого. Все смешалось. Когда полицейские пробились к женщине, она покрыла их поцелуями. Они отшатнулись от нее как от прокаженной, затем с яростью набросились на нее, как линчующая толпа.

Она хихикала, когда они навалились на нее. Из-под груды их тел раздавался ее сдавленный голос: "О, не так грубо! Эй! Есть закурить? Я давно ждала". Затем она задохнулась и бессвязно что-то забормотала. Вдруг раздался ее крик. Это была настоящая истерика! Полицейские поднялись и помогли ей встать. Она все еще кричала, на глазах ее застыли слезы ужаса.

— О, я… я не могла остановиться!

Чандлер встал и шагнул к двери. Такой беспорядок.; Просто полный хаос. Это был шанс.

Он остановился и обернулся. Они поймают его прежде, чем он выйдет за дверь. Чандлер принял другое решение. Он схватил адвоката за руку и дергал ее до тех пор, пока не привлек его внимание. Внезапно он снова почувствовал прилив бодрости.

Появилась надежда! Крошечная, иллюзорная, но…

— Послушайте, — заговорил он быстро. — Эй, вы, черт подери! Слушайте. Присяжные оправдали меня, так?

Защитник был крайне удивлен:

— Не будьте смешным. Это же явный случай одержимости.

— Будьте юристом, приятель. Технические детали — ваш хлеб, не так ли? Сделайте это для меня.

Адвокат бросил на него взгляд, полный сомнения, и задумался. Поколебавшись, он пожал плечами и поднялся. Ему пришлось кричать, чтобы его услышали:

— Ваша честь! Я считаю, что мой подзащитный может быть свободен.

Его заявление вызвало почти такой же переполох, как и всхлипывающая теперь женщина, но ему удалось перекричать шум.

— Приговор суда присяжных запротоколирован. Признано, что имел место явный случай одержимости. Тем не менее…

— Не болтайте чепуху! — крикнул в ответ судья Элиторп. — Послушайте меня, молодой человек…

Адвокат резко прервал его.

— Позвольте подойти к судейскому столу.

— Разрешаю.

Чандлер сидел не в силах пошевелиться, наблюдая краткую, но бурную беседу судьи с адвокатом. Возвращение к жизни оказалось болезненным. Это была агония надежды. "В конце концов, — думал он, — адвокат борется за меня". Лицо обвинителя было мрачнее тучи.

Адвокат вернулся на место. Он выглядел как человек, одержавший неожиданную, но не нужную ему победу.

— Ваш последний шанс, Чандлер. Признайте себя виновным.

— Но…

— Не отворачивайся от удачи, парень! Судья согласился принять официальное заявление. Конечно, они вышвырнут тебя из города. Но ты останешься в живых.

Чандлер колебался.

— Решайся! Лучшее, что я могу сделать, если ты не согласишься, это сослаться на нарушение процессуальных норм, и это означает, что на следующей неделе ты будешь осужден другим составом суда присяжных.

Испытывая свою судьбу, Чандлер спросил:

— А вы уверены, что они сдержат свое слово?

Защитник кивнул в ответ, состроив при этом кислую мину.

— Ваша Честь! Я прошу вас отменить решение суда присяжных. Мой подзащитный желает изменить свое заявление.

…Час спустя в школьной химической лаборатории Чандлер обнаружил, что адвокат упустил одну маленькую деталь. На улице на холостом ходу работал двигатель полицейской машины, которая выкинет его, как мусор, за пределы города, а в комнате раздавался тонкий, приглушенный свист. Это шумела газовая горелка, и в ее голубом пламени кусок грубо обработанного железа медленно менял свой цвет от вишневого до оранжевого и, наконец, соломенного. Кусок железа имел форму буквы "С". "С" — то есть симулянт. Такое клеймо они собирались выжечь у Чандлера на лбу, чтобы оно оставалось с ним повсюду, куда бы он ни пошел, и до самой смерти, которая, судя по всему, наступит довольно скоро. "С" — означало симулянт, чтобы с первого взгляда было видно: он совершил самое тяжкое из всех возможных преступлений. Никто ничего не сказал ему, Ларри Гранц вынул железо из огня, и трое здоровых полицейских держали Чандлера за руки, когда он закричал.

Глава 3

На следующий день, когда Чандлер проснулся, боль не исчезла. "Жаль, что нет бинта, — подумал он, — но ничего не поделаешь. Нет так нет".

Чандлер отважился пробраться назад в город. Он лежал на полу крытого грузового вагона, запрыгнув в него, когда поезд отправлялся от сортировочной станции. Попытка добраться автостопом была обречена на провал из-за клейма на лбу. В любом случае поездка автостопом грозила большими неприятностями. Поезд был безопаснее, по крайней мере, безопаснее, чем машина или самолет, печально известные своей способностью притягивать к себе одержимость. Чандлер очень удивился, когда поезд со скрежетом затормозил, лязгая буферами вагонов. Локомотив дернул состав вперед и опять остановился.

Наступила тишина.

Чандлер, медленно приходя в себя после почти бессонной ночи, сел, прислонившись к стене вагона. "Интересно, что могло случиться?" — подумал он.

Начинать день, не сотворив крестного знамения и не прочтя нескольких заклинаний, считалось большой ошибкой. В это время на заводе, где работал Чандлер, как раз начиналась смена.

Рабочие шли через проходную, и начальство проверяло наличие у них амулетов. Капеллан находился неподалеку, готовый прочесть заклинание для изгнания духа одержимости. Чандлер, как человек трезвомыслящий, мало верил в эффективность всех этих амулетов и заклинаний. В конце концов они не уберегли его от совершения жестокого насилия, но без них он чувствовал себя несколько неуверенно… Поезд все еще не двигался. В тишине можно было слышать отдаленное шипение локомотива.

Придерживаясь рукой за стену, Чандлер подошел к двери и выглянул наружу. Дорога в этом месте делала поворот, повторяя изгиб реки. Насыпь располагалась на несколько футов выше трехполосного скоростного шоссе, которое, в свою очередь, находилось метра на три выше уровня воды. Когда Чандлер выглянул, локомотив дважды свистнул. Состав дернулся и снова остановился. Затем еще очень долго ничего не происходило.

Из своего вагона Чандлер не мог видеть локомотива. Поезд находился на самом изгибе дороги, а противоположная дверь вагона не открывалась. Впрочем, даже ничего не увидев, он понял: что-то не в порядке. Кондуктор с фонарем давно должен был пробежать в конец состава, чтобы предупредить об опасности другие поезда, но он не пробегал. Причиной остановки могли быть станция или переезд, но их тоже не было. Что-то случилось, и Чандлер знал что. Детали не имели значения. Он знал, что стояло за этим происшествием и всеми происшествиями, которые случались в те дни.

Машинист был одержим. Иначе просто и не могло быть. "Это странно, — подумал Чандлер. — Так же странно, как и то, что произошло со мной". Он выбирал состав особенно тщательно. В нем было восемь рефрижераторных вагонов с медикаментами, и, если законы, управляющие одержимостью, о которых говорил адвокат, действительно существовали, ничего подобного просто не могло произойти. Чандлер спрыгнул на насыпь, поскользнулся на щебенке и чуть не упал. Он забыл о ране на лице. Ухватившись за подножку вагона, на двери которого мелом были нарисованы священный египетский крест и бурбонские лилии для отпугивания демонов, Чандлер подождал, пока кровь отхлынула ото лба и боль начала утихать. Выждав минуту, другую, он осторожно прокрался к концу вагона и по лестнице вскарабкался на крышу.

Стоял теплый тихий солнечный день. Все как будто замерло. С крыши Чандлер мог видеть тепловоз в начале состава и служебный вагон в конце. Людей не было. Поезд остановился в четверти мили от подвесного моста через реку. В стороне от реки, вдоль дороги, был виден неровный выступ скалы, переходящий в горный склон. Внимательно присмотревшись, Чандлер заметил несколько домов примерно в полумиле от него — угловую часть крыши, застекленную веранду, выходящую на реку, шестиметровую телевизионную антенну, торчащую из-за деревьев. Дома стояли вдоль изгиба дороги, проходившей выше.

Чандлер задумался. Он сохранил и жизнь, и свободу — два подарка судьбы, на которые даже и не смел рассчитывать. Но была нужна еще пища и хотя бы какая-нибудь повязка на голову. Шерстяная шапка, которую он прихватил из школы, могла скрыть отметину на лбу, хотя одна мысль о прикосновении к ожогу, заставляла его поморщиться от боли.

Чандлер спустился на землю. Сжав зубы, осторожно натянул шапку на кровоточащую "С" и шагнул к горе.

— Эй! — раздался вдруг голос позади. — Что это у тебя с головой?

Чандлер резко обернулся, почти обезумев от страха. В открытой двери соседнего вагона он увидел маленького, весьма немолодого человека, который сидел на корточках и смотрел на него.

Незнакомец был одет в грязную рубашку армейского офицера, из-под которой выглядывала хлопчатобумажная футболка. Лицо его было грязным и небритым, глаза покраснели и опухли, но невозмутимый взгляд выражал живой интерес.

— Откуда вы взялись, черт возьми? — спросил Чандлер. — Я вас не видел.

— Значит, плохо смотрел, — ухмыльнулся человек, выпрямился и соскользнул на гравий насыпи. Он ухватился за плечо Чандлера, чтобы не потерять равновесия. Запах, исходивший от него, едва не свалил Чандлера с ног.

Но незнакомец не походил ни на пьяного, ни даже на страдающего от тяжелого похмелья. Его походка скорее напоминала походку человека, который перенес тяжелую болезнь, или ребенка, который еще учится ходить.

— Извини, — пробормотал он, оттолкнувшись от Чандлера, и сделал несколько шагов по направлению к локомотиву.

Чандлер наблюдал за тем, как незнакомец пошатнулся, выпрямился и повернулся к нему. В поведении этого человека происходили резкие перемены. Некоторое время он задумчиво смотрел на рельсы, и взгляд его был нетороплив и спокоен, потом его охватили ужас и оцепенение. Глаза расширились от страха, а губы задрожали.

— Что с тобой? — с беспокойством спросил Чандлер.

— Я… — мужчина сглотнул и огляделся. Затем его взгляд остановился на Чандлере. Он шагнул, протянул к нему руку и произнес: — Я… — выражение на его лице снова изменилось. Рука упала. Затем он, как бы проявляя дружеское любопытство, поинтересовался: — Я спросил, что у тебя с головой. Упал на горячую плиту?

Нервы у Чандлера были на пределе. Он не понимал, что происходит, и ему это не нравилось. Кроме того ему не нравилась сама тема разговора.

— Это клеймо, — резко ответил он. — Я получил его за убийство и изнасилование, все?

— Ясно. — Мужчина спокойно кивнул.

— Да, я был одержим… но они не поверили мне. Потому мне и выжгли "С", что означает "симулянт".

— Паршиво. — Незнакомец подошел к Чандлеру и похлопал его по спине. — Почему они не поверили тебе?

— Потому что это случилось на фармацевтическом заводе. Не знаю, как там, откуда пришел ты, приятель, но в моем городе эти вещи не происходили в таких местах. Но теперь начали происходить. Посмотри на поезд.

Незнакомец радостно улыбнулся:

— Думаешь, поезд одержим?

— Не поезд, а машинист!

Незнакомец кивнул и нетерпеливо посмотрел на мост.

— Это так плохо?

— Плохо? Откуда ты свалился? Маленький человек начал оправдываться:

— Я имею в виду эта — как вы ее там называете? — одержимость обязательно опасна?

Чандлер глубоко вздохнул. Он не мог поверить, что маленький человек говорит серьезно, и начал ощущать нервное покалывание в затылке. Что-то было не так. Никто никогда не задавал таких вопросов. Он тихо произнес:

— Я никогда не слышал, чтобы она не приносила вреда. Может, ты слышал?

— Да, может, и слышал, — огрызнулся человек. — Почему бы и нет? Зла не существует. Вы сами делаете из этого зло… и я могу представить себе время, когда такое явление станет приносить пользу. Я могу себе представить, как оно вознесет вас к звездам, наполнит ваш мозг сознанием столь огромным, что оно уничтожит ваше собственное. Я могу…

Он умолк, заметив выражение лица Чандлера.

— Я только говорил — "может быть", — извиняясь, произнес он; поколебался, словно собираясь продолжить, потом повернулся и направился к голове застывшего состава.

Чандлер пристально посмотрел ему вслед. Он почесал кожу вокруг обожженного места на лбу и начал карабкаться в гору.

Поднявшись метров на десять, он вдруг остановился, как будто наткнувшись на кирпичную стену.

Обернувшись, он посмотрел на рельсы, но незнакомец уже скрылся из вида. Чандлер стоял, глядя на пустую насыпь невидящими глазами. Он задавал себе только один вопрос: "С кем я только что говорил? Или с чем?"

…К тому времени, когда он добрался до дороги, эта загадка отошла на задний план. Он постучал в дверь первого попавшегося здания. Это был большой старый трехэтажный дом с ухоженным садом.

Прошло с полминуты. Из дома не доносилось ни звука. Пахло жимолостью, скошенной травой и диким луком. Было так чудесно. Точнее, было бы в лучшие времена. Чандлер снова постучал, и дверь тут же распахнулась. Очевидно, кто-то стоял за ней, прислушиваясь.

Открывший дверь уставился на Чандлера:

— Незнакомец, что тебе нужно?

Он был невысок, толст и носил невероятно густую бороду, которую, похоже, никогда не расчесывал. Очевидно, он растил ее не для красоты, так как на тех редких участках кожи, где волосы не росли, виднелись глубокие оспины, оставшиеся от старых нарывов.

— Доброе утро, — бойко начал Чандлер. — Я путешествую на восток. Мне нужна какая-нибудь еда, и я готов отработать ее.

Бородач удалился, оставив верхнюю часть голландской двери открытой. За ней виднелась прихожая, но она мало что говорила об обитателях дома. Интерес представляла лишь вывеска в форме радуги, сделанная из реек и картона. Она гласила: "ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОРФАЛИЗ". Чандлер задумался над ней, но не смог ничего понять.

Помимо вывески в прихожей имелись полочка с японскими фигурками из слоновой кости и старомодная вешалка для зонтиков. Эти детали ничего не говорили Чандлеру. Он предположил, что хозяева дома относились к; людям состоятельным. Кроме того дом недавно покрасили. Похоже, хозяева, в отличие от большинства людей, не; были деморализованы событиями последних лет. Даже забор украшали какие-то замысловатые фигурки. Бородач вернулся со скромно одетой девушкой лет пятнадцати, высокой и стройной, с крупным подбородком и овальным лицом.

— Гай, тут нечего особенно раздумывать, — сказала она рябому человеку.

— Мэгги, мне впустить его? — спросил он.

— Почему бы и нет, Гай? — пожала она плечами, глядя на Чандлера с интересом, но без симпатии.

— Проходи, незнакомец, — сказал тот, кого назвали Гаем, и повел Чандлера через маленькую прихожую в огромную гостиную высотой в два этажа и с трехметровым камином.

Сначала Чандлер решил, что случайно попал на поминки. В комнате несколькими рядами стояли стулья, большая часть которых была занята. Чандлер вошел сбоку, но все сидевшие уставились на него. Он спокойно оглядел собравшихся. Не в первый раз ему приходилось отвечать на взгляды множества людей.

— Входи, незнакомец. — Бородач подтолкнул его сзади. — Познакомься с жителями Орфализа.

Чандлер едва расслышал его. Ничего подобного он не ожидал. Это было собрание, словно сошедшее с карикатуры Домье "Заседание по четвергам Литературного кружка". Старики с одутловатыми лицами, молодые женщины с лицами ведьм. И все эти лица выражали беспокойство, усталость и страх. Большинство имело те или иные физические недостатки: у одних были забинтованы ноги, у других — руки, третьи просто постоянно морщились от боли.

— Входи, незнакомец, — повторил бородач. В руке у него был пистолет.

Глава 4

Чандлер сел в дальнем углу и стал осматриваться. "Сейчас таких колоний, наверное, уже тысячи, — думал он, — дальние коммуникации нарушены, и мир стал раздробленным".

Люди просто боялись, и вполне оправданно, жить большими группами, которые привлекали злых духов. Мир влачил жалкое существование, но все его члены были парализованы; глобальная лоботомия лишила мир мудрости и цели. "Если они вообще у него были", — равнодушно подумал Чандлер.

Конечно, в прежние времена было лучше. Правда, иногда казалось, что мир стоит на грани катастрофы, однако ему грозило лишь саморазрушение. И вот настало Рождество.

Это началось в Рождество, и первое Знамение явилось по национальному телевидению. Старый Президент, полный, лысеющий и очень серьезный, выступал с обращением к народу. Он призвал граждан проявить добрую волю и попросил всех пользоваться только искусственными деревьями во избежание опасности пожара в случае ядерного удара. Он внезапно умолк на середине фразы; двадцать миллионов зрителей увидели, как он ошеломленно огляделся по сторонам и невнятно пробормотал нечто вроде: "Disht dvornyet ilgt". Потом он взял лежавшую на столе перед ним Библию и запустил ею в камеру.

Последнее, что увидели телезрители, были стремительно увеличивавшиеся листки Книги, летевшей в объектив, и вспышка ослепительного света прожекторов, к которым повернулась камера, когда оператор отскочил назад. Через двадцать минут Президент скончался: помощник по вопросам здравоохранения, образования и социального обеспечения, сопровождавший его на обратном пути в Белый дом, спокойно взял ручную гранату у охранявшего ворота морского пехотинца и взорвал Президента вместе с сопровождавшими его лицами.

Этот случай был лишь первым и наиболее впечатляющим. "Disht dvornyet ilgt". Специалисты из ЦРУ лихорадочно работали над таинственной фразой, стараясь отфильтровать посторонние шумы и определить, во-первых, на каком она языке, а во-вторых, что, черт возьми, означает; новый Президент, распорядившийся о проведении расследования, не дожил до первого прослушивания, а его преемник не успел принять присягу, как настала и его очередь умирать. Церемония была прервана звонком из Министерства Обороны: генерал с четырьмя звездами в полуистерическом состоянии пытался объяснить, почему он отдал приказ немедленно нанести удар по Вашингтону, округ Колумбия, всеми находившимися под его командой ракетами.

Всего было более пятисот ракет. В большинстве случаев командиры частей не выполнили приказ, однако в шести местах, к сожалению, безупречная дисциплина взяла верх, положив конец не только принятию присяги, слезным оправданиям генерала и прослушиванию записей, но и примерно двум миллионам жизней в округе Колумбия, штатах Мэриленд, Вирджиния, а также (из-за неисправности навигационной аппаратуры двух ракет) Пенсильвания и Вермонт. Но это были только цветочки.

Это были первые случаи одержимости, известные миру за последние пять столетий после знаменитого средневекового экзорцизма. Еще около тысячи подобных случаев произошло в течение последующих дней. Данные были получены из разрозненных сообщений телеграфных агентств, пока они еще могли связаться со своими корреспондентами по всему миру (это продолжалось почти неделю). К полудню следующего дня они зарегистрировали 237 случаев одержимости. Без учета сомнительных происшествий — так, торговец из Новой Англии прыгнул с Манхэгтенского моста (он страдал болезнью Брайта); тюремщик из Сан-Квентина забрался в газовую камеру (вероятно, он знал, что против него возбуждается уголовное дело) — без учета подобных случаев хронология основных событий имела такой вид:

20.27, ВСВ (Восточное Стандартное Время): Президент подвергся нападению в телестудии.

20.28, ВСВ: Премьер-министр Великобритании отдает приказ о бомбардировке Израиля, утверждая о существовании некоего тайного заговора (приказ не был приведен в исполнение).

20.28, ВСВ: Капитан американской подводной лодки, всплывшей около Монток Пойнт, приказывает совершить срочное погружение, изменить курс и направиться к Нью-Йоркской гавани.

21.10, ВСВ: Четырехмоторный реактивный самолет компании "Истерн Эрлайнз" совершает посадку с убранным шасси на крышу Пентагона, разбив около 1500 оконных стекол, но не причинив другого серьезного ущерба (неизвестно, правда, насколько пострадали пассажиры и экипаж), сообщения об этом инциденте носят фрагментарный характер, потому что через два часа весь тот район превратился в груду пепла после термоядерного удара.

21.23: Розали Пэн, звезда музыкальной комедии, спрыгивает со сцены, бежит по центральному проходу и исчезает в такси (на ней отделанный стеклярусом бюстгальтер, набедренная повязка и головной убор за две с половиной тысячи долларов). Ее путь прослежен до Нью-Йоркского аэропорта, где она садится в реактивный самолет компании ТУЭ (Транс Уорлд Эрлайнз), который больше уже никто не видел.

21.50, ВСВ: Все 1200 реактивных бомбардировщиков Объединенных Вооруженных Сил поднимаются в воздух для встречи над Ньюфаундлендом, где 72 % их разбиваются, так как самолеты-заправщики не могут обеспечить их горючим (приказ о маневре исходил от командующего Объединенными Вооруженными Силами, который, как выяснилось позже, покончил жизнь самоубийством).

22.14, ВСВ: Термоядерный взрыв на подводной лодке разрушает 40 % Нью-Йорка. Анализ причин катастрофы показал, что ракеты ВМС США "Поларис" взорвались под водой в гавани. По принципу исключения было установлено, что взрыв произошел на лодке "Этэн Аллен".

22.50, ВСВ: Президент и сопровождавшие его лица убиты помощником Президента по вопросам здравоохранения, образования и социального обеспечения. Последний погибает от удара штыком морского пехотинца, у которого была взята граната.

22.55, ВСВ: Спутники фиксируют сильные ядерные взрывы в Китае и Тибете.

23.03, ВСВ: Тяжело нагруженные баржи с боеприпасами взрываются возле голландских дамб в Северном море; дамбы прорваны, 1800 квадратных миль суши затоплено…

…И так далее. Инцидентов было великое множество. Однако вскоре, еще прежде, чем специалисты ЦРУ закончили первичную обработку записи, а их преемники выяснили, что "Disht dvornyet ilgt" на одном из украинских диалектов означает "Господи, получилось!" — прежде выяснился один факт. Множество катастроф произошло по всему миру, но ни одной в России.

Варшава сгорела, вся территория Китая покрылась взрывами, словно оспинами. Восточный Берлин лежал в развалинах вместе с Западным после восьми залпов американской ядерной артиллерии. Но СССР, судя по данным, полученным со спутников, не пострадал нисколько; впрочем, очень скоро он за это жестоко поплатился. Уже через несколько минут после установления этого подозрительного факта все, что осталось от военной мощи западного мира, с ревом неслось в безвоздушном пространстве на Восток.

Одна уцелевшая ракетная база на Аляске выпустила все свои семь ракет с термоядерными боеголовками. Три американские базы, сохранившиеся на Средиземном море, также запустили все, что у них имелось. Даже Британия, уже повидавшая огненные хвосты американских ракет, взлетевших по приказу одержимых генералов, сумела восстановить несколько своих "Блу Стрикс", ржавевших на складе после отмены британской ракетной программы. Один из этих музейных экспонатов взорвался еще при запуске, но второй кое-как запыхтел по небу вслед за более новыми и мощными ракетами, как черепаха за зайцами. Он достиг цели через добрых полчаса после них — когда уничтожать и разрушать было уже почти нечего.

К счастью для коммунистов, большая часть западного арсенала ушла на самоуничтожение. Его остатки стерли с лица земли Москву, Ленинград и 9 других городов. Но отчасти повезло и всему миру. Это был Апокалипсис, которого все страшились: применение всего накопленного ядерного оружия. Но в данных обстоятельствах, — когда приказы отдавались и часто тут же отменялись, когда царили хаос и паника, — большинство ракет оказывались незаряженными, и они образовывали лишь гигантские воронки на поверхности океана. Радиоактивные осадки унесли много жизней, но распространились далеко не повсеместно.

И обычные вооруженные силы, вступившие на территорию России, обнаружили, что воевать им не с кем. Русские находились в таком же замешательстве, как и остальные народы. Из руководящей верхушки не осталось почти никого, и, похоже, никто не понимал, что произошло.

Стоял ли за этой ужасной трагедией Генеральный секретарь КПСС, установить не удалось, так как он погиб прежде, чем она завершилась. В грибовидных облаках исчезло более четверти миллиарда людей, почти половину их составляли русские, латыши, татары и калмыки. В комиссии по мирным переговорам делегаты пререкались в течение месяца, пока из-за повреждения коммуникаций не оказались отрезанными от своих правительств и друг от друга. Таким образом, на некоторое время установился мир. "Скорее, некое подобие мира, — думал Чандлер, рассматривая окружавшие его странные лица и странную обстановку. — Мир средневековых баронов, отрезанных от мира; мир, сохранившийся в районах, не затронутых радиоактивными осадками, но уже едва ли цивилизованный". Даже родной город Чандлера, пытавшийся убить, а затем изгнавший его, был теперь не тем цивилизованным городом, в котором он родился и вырос, но чем-то новым и ужасным.

Чандлер не понимал многого из того, о чем говорили собравшиеся, он просто не слышал их, хотя они все время смотрели на него. Затем Гай повел его под дулом пистолета к импровизированной сцене, сооруженной из листа фанеры, уложенного на широкие тяжелые ящики, судя по всему, из-под какого-то военного снаряжения. На возвышении стояло дантистское кресло, привинченное к фанере; в кресле сидела привязанная ремнями женщина, и сверху на нее светила лампа от кинопроектора.

Девушка с сожалением посмотрела на Чандлера, но ничего не сказала.

— Незнакомец, поднимись сюда, — приказал Гай, подтолкнув его сзади, и Чандлер сел на обычный деревянный стул рядом с женщиной.

— Люди Орфализа! — провозгласила миловидная девушка, которую звали Мэгги. — Вот еще двое несчастных, которых мы должны спасти от злых духов!

— Спасите их! Спасите их! — отозвались присутствовавшие. Все они, казалось, носили какую-то невидимую форму, словно бейсбольная команда в холле гостиницы или солдаты за обеденным столом вне своей части. Они принадлежали к одному типу, и довольно необычному: они различались по росту, возрасту, комплекции, но у всех лица пылали страстью, приглушенной болью и страданием. Короче говоря, они выглядели как фанатики.

Связанная женщина не принадлежала к ним. Ей было около тридцати. Трудно сказать, была ли она красивой: никакой косметики, растрепанные волосы, худое застывшее лицо. Только глаза оставались живыми. Она смотрела на Чандлера с сочувствием. И, повернувшись к ней, он увидел, что ее руки прикреплены наручниками к дантистскому креслу.

— Люди Орфализа, — нараспев произнес Гай, встав позади Чандлера и уткнув дуло пистолета в его шею, — собрание нашего Общества Самосохранения будем считать открытым. — Послышался одобрительный гул присутствующих.

— Итак, люди Орфализа, — продолжал Гай тем же тоном. — Прежде всего выясним, все ли мы свободны здесь, на горе Мак-Гир.

— Все свободны, мы все свободны, — ответило собрание.

Худощавый рыжеволосый человек поднялся на возвышение и направил один из стоявших там осветителей на Чандлера.

— Люди Орфализа, если мы все свободны, согласны ли вы перейти к следующему вопросу?

— Согласны, согласны, согласны… — эхом прокатилось по комнате.

— А теперь нам предстоит принять и приобщить к благодати эти две заблудшие и найденные нами души.

— Приобщим их к благодати! Спасем их от злых духов! Сбережем Орфализ от нечистого!..

Гай удовлетворенно кивнул и перешел на обычный тон.

— Хорошо, люди Орфализа, приступим. Как я уже говорил, у нас двое новичков. Их души предались безумному ветру, по крайней мере, одна из них, а остальное вам всем известно. Они причинили зло другим, а значит, и себе. Я имею в виду женщину. Ибо второй тоже мог иметь в себе огненного духа. — Он сурово посмотрел на Чандлера. — Ребята, присмотрите за ним, ладно? — сказал он двум мужчинам, передавая им свой пистолет. — Мэгги, а ты расскажи о женщине.

Девушка выступила вперед и скромно, хотя и не без гордости, начала:

— Люди Орфализа, я шла по просеке и услышала, как приближается машина. Я, конечно, очень удивилась и не сразу сообразила, что делать. Вы ведь знаете, чем опасны машины.

— Злые духи! — воскликнула женщина лет сорока, лицом напоминавшая сома.

Девушка кивнула.

— Да, верно. Ну, и я… то есть, я хочу сказать, люди Орфализа, я знала, где у нас спрятана сеть из колючей проволоки. И мне оставалось только развернуть ее у поворота, где машина должна была сбавить скорость и ждать. Но а сама я, конечно, спряталась. И она попалась! — радостно воскликнула Мэгги. — Она перевернулась, люди Орфализа, и завалилась в канаву, но я не дала ей загореться. Я отключила зажигание и вытащила женщину! Я ткнула ее ножом в спину совсем легонько, наверное, на четверть дюйма. И боль, которую она испытала, пробила панцирь, сковавший ее рассудок. Я решила, что с ней все в порядке, потому что она стала кричать. Но я привела ее сюда, а потом о ней позаботился Гай. Да, — вспомнила Мэгги, — ее язык произносил что-то невразумительное, когда Гай привязывал ее, правда, Гай?

Бородатый кивнул, усмехаясь, и приподнял ногу женщины. Чандлер с изумлением увидел, что ее голень плотно обернута куском скрученной наподобие жгута колючей проволоки, вокруг которой виднелась запекшаяся кровь. Не зная, что и думать, он поднял глаза и встретил сочувственный и понимающий взгляд женщины. Гай похлопал по ноге и отпустил ее.

— У меня не осталось больше зажимов, люди Орфализа, — объяснил он. — Но, похоже, и этого вполне хватит. Итак, давайте подумаем и решим с этими двумя; я думаю… нет, подождите! — Он поднял руку, призывая присутствующих к тишине. — Прежде всего мы должны прочесть пару стихов.

Он раскрыл наугад том в пурпурном переплете, некоторое время шевелил губами, глядя на страницу, и затем прочел: "Иные из вас скажут: "Это северный ветер развевал наши одежды". И я говорю: "Да, то был северный ветер, но позор стоял за ним, и он расслабил ваши мышцы. И свершив свое дело, он смеялся в лесу"".

Гай осторожно — закрыл книгу, задумчиво глядя в дальний конец комнаты. Потом почесал голову и медленно произнес:

— Люди Орфализа, они, конечно, смеются в лесу, я не сомневаюсь, но здесь у нас та, которая, возможно, чиста; духом, хотя и была грешна телом. Не так ли? Примем ли мы ее или отвергнем, о, люди Орфализа?

Некоторое время присутствующие только бормотали про себя, потом послышались возгласы:

— Примем! Примем новенькую! Примем и изгоним Злого Духа!

— Прекрасно! — сказала Мэгги, потирая руки и глядя на бородатого. — Гай, отпусти ее. — Он начал развязывать женщину. — Незнакомка, как твое имя?

— Элен Брейстед, — тихо ответила женщина.

— "Мэгги, мое имя Элен Брейстед", — поправила девушка-подросток. — Всегда называй по имени того, к кому обращаешься в Орфализе, так мы будем знать, что говоришь ты, а не Огненный Дух. Хорошо, иди сядь.

Элен молча спустилась с помоста и, прихрамывая, направилась к столу.

— Да, кстати, люди Орфализа, — добавила Мэгги, — машина все еще там, может, мы ее как-нибудь используем? Она не сгорела. Гай, переходи к следующему.

Гай погладил свою бороду и окинул Чандлера внимательным взглядом.

— Хорошо. Люди Орфализа, третий вопрос нашего собрания: принять или отвергнуть еще одного новичка, спасенного от злых духов, как вы решите?

Чандлер невольно выпрямился, почувствовав, что все взгляды устремились на него; но его очередь так и не настала, потому что собрание было прервано. Гай не успел закончить свою речь. Внизу в долине раздался могучий грохот, эхом прокатившийся по горам. Ударная волна выбила стекла.

В комнате началась суматоха. Участники собрания повскакали со своих мест и бросились к широким окнам; Гай и девушка-подросток схватили винтовки; все сразу пришло в движение.

Чандлер хотел подняться, потом снова сел. Рыжеволосый охранник смотрел в сторону. Вполне можно было выхватить у него пистолет и убежать от этих маньяков. Но Чандлер знал, что ему некуда бежать. Может, они и сумасшедшие, но, по крайней мере, организованные.

Похоже, им удалось выработать некоторые практические методы борьбы с одержимостью, пусть даже эти методы основывались на безумной философии. Он решил остаться, подождать и посмотреть. И вдруг Чандлер обнаружил, что бросается за пистолетом.

Нет, он не сам напал на рыжеволосого. Он обнаружил, что это делает его тело; Чандлер тут был ни при чем. Он оказался в том же состоянии, которое испытал прежде и которое едва не стоило ему жизни. Его тело активно действовало, а ум никак не мог вмешаться. Чандлер увидел, что его тело движется совсем не так, как он предполагал. Оно устремилось вперед и ударило рыжеволосого сзади кулаком по уху. Человек покатился по полу, выронив пистолет, тело Чандлера прыгнуло за ним вместе с мозгом Чандлера, беспомощным испуганным наблюдателем. И он завладел пистолетом!

Он схватил пистолет рукой, которая принадлежала ему, но не подчинялась. Он поднял пистолет и обернулся. Внезапно он стал осознавать, что с крыши открыли огонь, а снаружи со всех сторон доносились выстрелы, отдававшиеся эхом. Одна часть его была удивлена, другая, чужая — нисколько. Он начал целиться в затылок Мэгги, беззвучно крича: "Нет!". Но палец его не нажал на курок.

Он мельком заметил кого-то рядом, оглянулся и увидел женщину, Элен Брейстед, которая быстро приближалась к нему, несмотря на то, что ее ноги были обмотаны колючей проволокой. В руках она держала палку, подобранное где-то топорище. Лицо ее выражало спокойную твердую решимость. Она ударила палкой Чандлера по голове. Удар оглушил его, сзади ударил кто-то еще. Чандлер упал.

Он слышал крики и выстрелы, но не мог пошевелиться. Он чувствовал, как его куда-то поволокли, потом отпустили. Словно в тумане перед ним появилось лицо женщины, оно удалилось и вновь вернулось. Потом сильная пронзительная боль в руке окончательно привела его в сознание.

Это Элен склонилась над ним и почему-то плакала. А боль в руке возникла oт ожога. Элен держала Чандлера за кисть и подносила к ней горящую спичку.

Глава 5

Чандлер пронзительно вскрикнул и отдернул руку. Элен уронила спичку, вскочила и затушила ее ногой, глядя на Чандлера. Под мышкой у нее был большой тесак. Она положила руку на ручку тесака и спросила:

— Больно?

— Черт возьми! — яростно закричал Чандлер, — Конечно! А ты как думала?

— Я так и думала, — призналась Элен.

Она еще раз внимательно посмотрела на него и впервые с тех пор, как он увидел ее, улыбнулась. Слабая улыбка тут же погасла, когда снаружи возобновилась стрельба.

— Извини, — сказала Элен. — Я должна была так сделать. Пожалуйста, поверь мне.

— Почему ты должна была обжечь мою руку?

— Таковы правила, — ответила она. — Это отгоняет огненных духов. Они не любят боли. — Она вздохнула и, наконец, сняла руку с ручки тесака. — Еще болит?

— Да, болит, — поспешно ответил Чандлер.

Она потеряла к нему интерес и стала осматривать комнату. Три обитателя Орфализа, судя по позам, в которых они лежали, были убиты. Некоторые получили свежие ранения, которые, впрочем, было трудно отличить от прежних увечий, нанесенных этими людьми самим себе для защиты от злых духов. Наверху и снаружи еще продолжалась стрельба, и пахло порохом. Элен вернулась, прихрамывая и держа в руках тесак. За ней с торжествующей улыбкой следовала девушка-подросток; Чандлер впервые заметил у нее на левой руке нечто вроде жгута из колючей проволоки — рука вокруг него распухла и покраснела.

— Всыпали им, — радостно сообщила она и навела ствол винтовки 22 калибра на Чандлера.

— Нет, — сказала Элен. — То есть, я хочу сказать, Мэгги, с ним все в порядке. — Она показала на его обожженную ладонь. Мэгги подошла с видом эксперта и, продолжая держать его под прицелом, внимательно осмотрела ожог. Потом скривила губы и взглянула в лицо Чандлеру.

— Ты права, Элен. Думаю, он чист. Только надо было прижечь получше. Ладно, ерунда, сделаем ему еще что-нибудь завтра.

"Черта с два вы сделаете", — подумал Чандлер и едва не произнес это вслух, но передумал, решив, что не стоит лезть в чужой монастырь со своим уставом. Кроме того, их методы могут быть действительно эффективными. К тому же он еще не знал, что ему делать дальше.

— Элен, покажи ему тут все, — распорядилась девушка-подросток. — У меня просто нет времени. В этот раз мы чуть не попались, Элен. Будь поосторожней, никто не застрахован, сама знаешь. — И она с важным видом удалилась, волоча за собой свою винтовку. Очевидно, очень довольная собой.

Элен Брейстед жила в Лехай Коунти, Пенсильвания, и Чандлер сначала недоумевал, что она делает по меньшей мере за три тысячи миль от своего дома.

В эти дни никто не любил путешествовать. Всюду было плохо, но в своих краях человек мог, по крайней мере, рассчитывать на друзей, а идти в чужие края означало подвергать себя дополнительному риску.

Конечно, существовала одна причина для путешествий. Такая же, как у Чандлера.

Элен не хотела говорить об этом. И понятно почему: она была одержима. Когда Мэгги поймала ее машину, Элен была инструментом чужой воли. В багажнике у нее лежала дюжина автоматов, предназначенных для группы охотников в долине к югу от горы Мак Гир. С некоторым усилием Чандлер произнес:

— Наверное, я был…

— Элен, наверное, я был, — поправила она.

— Элен, наверное, я тоже был одержим. Когда захватил пистолет.

— Конечно. В первый раз?

Он отрицательно покачал головой и тут же ощутил пульсирующую боль от клейма на лбу.

— Ну, значит, ты знаешь. А теперь посмотри вон туда.

Они стояли у большого окна, из которого открывался вид на долину. Внизу виднелись река, железная дорога, огибавшая гору и лесистый склон, по которому он поднялся.

— Вон там, Чандлер, — она показала на железнодорожный мост.

Легкий дымок тянулся к югу в сторону реки. Грузовой поезд, на котором ехал Чандлер, продолжал стоять, доехав до середины моста. Судя по всему, другой поезд врезался в него на большой скорости. Кроме того один из поездов, вероятно, вез какие-то химикаты. Мост превратился в бесформенную массу металла.

— Это диверсия, Чандлер, — сказала Элен. — Они хотели, чтобы мы смотрели туда. А потом напали на нас с другой стороны.

— Кто?

Элен взглянула на него с изумлением.

— Люди, которые устроили аварию… если они люди. Те, кто завладел мной, и тобой, и охотниками. Я думаю, они не любят Орфализ. Возможно, они его даже побаиваются. Мне кажется, люди Орфализа нашли хороший способ борьбы с одержимостью.

У Чандлера внезапно возникло странное ощущение. Сначала он подумал, что опять стал одержимым, но это было нечто совсем другое. Это была надежда.

— Элен, мне никогда не приходило в голову бороться с ними. Я думал, все решилось два года назад.

— Тогда, возможно, ты согласишься со мной? Может, стоит присоединиться к людям Орфализа?

Чандлер попытался представить себе, что сулила ему надежда. Найти в этом мире кого-то, кто имел план! Каким бы он ни был. Даже если он плох. Чандлер не думал конкретно о себе, о клейме на лбу, о смерти жены. Он думал о возможности сопротивления — даже не защиты; достаточно хотя бы помешать им! — злым духам, "огненным существам", питонам, инкубам и демонам, разрушившим прежний прекрасный мир.

— Если они примут меня, я присоединюсь к ним, — сказал он наконец. — Что для этого нужно сделать?

Вступить в Орфализ оказалось совсем не трудно. Мэгги неофициально сообщила ему, что он уже практически принят.

— Чандлер, мы должны наблюдать за каждым вновь прибывшим. Понимаете почему? В нем могут сидеть огненные духи. Хоть он и не виноват, но они тогда натворят тут дел. Но теперь мы знаем, что вы свободны от них. Как вы думаете почему? Да потому, что в вас побывал один, когда началась перестрелка.

— Я не понимаю, — недоуменно пробормотал Чанд-лер. — Вы говорите, будто знаете, что у меня теперь нет, э… огненного духа, потому что он недавно был у меня?

— Чандлер, все очень просто, — любезно разъяснила Мэгги, скрывая улыбку. — В человеке не бывает одновременно двух духов, понимаете? Если вы сейчас такой же, каким были до того, значит, сейчас вы свободны.

Он задумчиво кивнул.

— Чандлер, давайте сделаем перерыв на обед, — предложила девушка. — Чувствуйте себя как дома. Скоро мы опять начнем собрание и рассмотрим вопрос о вашем вступлении.

— Можно мне помочь вам с обедом? — спросила Элен. Мэгги молча посмотрела на нее, и она поправилась: — Мэгги, можно мне помочь вам готовить обед?

— Не сейчас, Элен. Пока подождите.

Элен взяла Чандлера за руку и повела на веранду. Обитатели Орфализа собирались вместе после боя.

Казалось, они не были сильно удручены ни своими ранами, ни своими потерями. Они обладали чувством коллективного единства. Сохранение общины значило для них больше, чем выживание отдельных членов.

После трех лет постоянно растущего отчуждения в мире, который он не мог ни понять, ни принять, такой образ жизни показался Чандлеру превосходным. Ему, начало здесь нравиться…

— Мне очень жаль, — сказала Элен.

Только тут он заметил, что почесывает свою обожженную руку.

— О, все в порядке. Я понимаю, для чего ты это еде-; лала.

— Иди-ка сюда. — Она открыла аптечку и достала бинт. — Давай, я тебя перевяжу. Надо, чтобы болело — в этом весь смысл. Но совсем необязательно, чтобы попа инфекция. Что у тебя со лбом?

Свободной рукой Чандлер прикоснулся к своему клейму. Он совсем забыл о нем.

Но рассказать ей об этом оказалось совсем не трудно. Когда он закончил, она похлопала его по руке.

— Жестокий мир. Ты был женат?

— Да. — Он рассказал ей о Марго. И о ее смерти.

Женщина кивнула, опустив глаза.

— Я тоже была замужем, Чандлер, — сказала она после небольшой паузы. — Я потеряла мужа два года тому назад.

— Он был убит?

— Смотря что ты имеешь в виду, — ответила она задумчиво. — Он сделал это своими собственными руками. Встал однажды утром, пошел на кухню, а потом вернулся уже как… я не знаю… как его собственная злая натура. Помнишь, были такие комиксы? Добрый Я белого цвета, а Злой Я — черного, и они нашептывают человеку свою волю? Он выглядел как свое Злое Я. И он перерезал себе горло ножом для хлеба.

— О Боже! — вырвалось у Чандлера. — Он сказал что-нибудь?

— Да, Чандлер, сказал. Но я не хочу повторять, потому что это было отвратительно и страшно.

Судя по запаху, в доме варили кофе; снизу слышался звон посуды.

— Давай посидим там, — предложил Чандлер, показывая на подвешенные на цепях качели. — Думаю, твой муж был одержим. Или, как здесь говорят, в нем сидел огненный дух…

— Чандлер, — произнесла она задумчиво. — Здесь я с ними не совсем согласна. Я уже давно имею дело с этими духами, с тех пор как мой муж… в общем, уже два года. Они использовали меня.

— Для чего? — с тревогой спросил Чандлер. Возможность быть использованным этими тварями представлялась ему особенно жуткой. Он привык считать их странными Демоническими существами из некоего враждебного мира, но то, что у них есть какая-то определенная цель, казалось ему кошмаром.

— Не знаю, Чандлер, — ответила женщина. — Я просто делала это. За два года я побывала почти во всех странах, потому что они использовали меня как курьера и… для других целей. Они использовали меня для самых разных целей, Чандлер, — сказала она очень сдержанно, — и некоторые из них я не хочу обсуждать.

— Конечно.

Потом ее лицо прояснилось.

— Но не все было так уж плохо. Ты, наверное, не поверишь, но однажды я летала в Лиссабон и сама вела реактивный самолет. Представляешь? Ведь я даже не умею как следует водить машину. Я имею в виду сама. Мне приходилось бывать в России, в Англии. Кажется, один раз я была в Африке, правда, никто не упоминал названия страны, и возможно, я ошиблась. Совсем недавно я приехала из Сан-Диего на большом грузовике и… в общем, это было интересно. Но я не верю в "огненных духов". Они не духи и не ведьмы. И не пришельцы из космоса. Во всяком случае, один из них человек, и его зовут Брэд Фенел.

Чандлер уперся пятками в пол, остановив качели.

— Человек?

Элен спокойно кивнула.

— Во всяком случае, когда-то был человеком, поправилась она. — Мы были знакомы с ним, когда он жил по соседству со мной в Катасаукве.

— Но как… как он смог… — удивленно пробормотал Чандлер.

Она покачала головой.

— Ты задаешь слишком сложный вопрос, Чандлер. Не я знаю, что одним из этих существ был Брэд Фенел предложил мне выйти за него замуж, а когда я ему отказала, он… произнес те же слова, которые я слышала моего мужа перед тем, как он покончил с собой. — Она встала и повернулась к дому. — Пойдем, Мэгги зовет нас обедать. Надеюсь, я не испортила тебе аппетит.

Во время обеда Чандлер был погружен в свои мысли. К нему приходилось обращаться, дважды, прежде чем oн отвечал, а затем ему напоминали, что в Орфализе нужно обращаться ко всем по имени.

Он пытался осмыслить слова Элен, и ему это никак не удавалось. Неужели чудовища, которые творили такие дела — люди? "Гораздо легче, — думал он, — считать их демонами из преисподней". Последнее казалось даже более правдоподобным… Прерванное собрание возобновилось после того, как община подсчитала свои потери, похоронила мертвых, и комнату привели в порядок.

Нападавших было четверо. Даже не получив автоматы они смогли убить восьмерых защитников Орфализа. Однако община не только понесла потери, потому что двое охотников остались живы, хотя и получили ранения, а по правилам этой шахматной игры захваченный враг становился другом.

Гай получил в схватке перелом челюсти, и собрание вел другой человек, толстый юноша с забинтованной ногой. Он с трудом поднялся и, скривившись от боли, похлопал свою ногу.

— О, члены Орфализа и братья, — начал он. — Мы потеряли наших друзей, но выдержали испытание. Хвала Пророку, мы опять победили и изгнали злых духов огня из нашего мира. Мэгги, наверное, нужно привязать этих людей?

Девушка с гордым видом велела одному из охотников сесть в освещенное лампой дантистское кресло, а второму — в другое кресло, поспешно поставленное на возвышение. Оба охотника истекали кровью и страдали от боли, но, очевидно, избавились от своих "духов". Они смотрели на обитателей Орфализа с недоумением и страхом.

— Все в порядке, Уолтер, — доложила Мэгги, когда охотников привязали. — Нет, еще секунду. — Она подошла к Чандлеру. — Чандлер, извините, но вам придется сесть вот сюда.

Чандлер позволил привязать себя к складному стулу на помосте. Затем Уолтер выпил немного вина и раскрыл лежавшую перед ним на кафедре изысканно украшенную книгу.

— Спасибо, Мэг. Гай, я надеюсь, что сделаю это так же хорошо, как ты. Итак, давайте немного почитаем. — Он надел очки и начал: — "Часть тебя остается человеком, но другая часть не человек, а безобразный карлик, который бродит во сне по туманной долине, стремясь пробудиться". — Он закрыл книгу и, с удовлетворением взглянув на Гая, спросил: — Понятно ли вам, наши новые друзья? Это слова Пророка, которого люди зовут Халиль Джебран. Для наших новичков я должен сказать, что он окончил свою телесную жизнь много лет назад, его пророчества совершенны. Как у нас говорят, мы — лишь мышцы борющегося с огненными духами, а он — наша душа. — Послышался одобрительный рокот присутствующих, и Уолтер начал быстро листать книгу, очевидно в поисках знакомого места. — Итак, люди Орфализа, Пророк вопрошает: "Что разорвало наш мир на части?" И отвечает: "Это жизнь, стремящаяся к жизни, заключенная в телах, которые страшатся могилы". Поистине, что может быть яснее этого, люди Орфализа и наши друзья! Что-то овладевает нами, и мы становимся одержимыми. Что же это? И вот он говорит нам, люди Орфализа и друзья: "Это огненный дух, заключенный в вас, который действует сам по себе". Ну и чертовщина! Выходит, никто не может осуждать нас за то, что делает какой-то огненный дух! Поэтому, во-первых, мы должны понять, друзья и люди Орфализа, что мы не виновны. А во-вторых, что виновны именно мы! — Он повернулся и приветливо улыбнулся Чандлеру, в то время как остальные члены общины подтверждали и одобряли его слова. — Таким образом, люди Орфализа, — продолжал Уолтер, — Пророк говорит, что все виновны: "Убитого нельзя считать непричастным к его убийству, как и ограбленного к его ограблению. Праведник не безвинен в делах грешника, и нет того, кто был бы невиновен в преступлениях злодея". Понимаете, о чем здесь речь? Мы все несем ответственность за все — а это означает, что мы должны страдать — однако нам не нужно беспокоиться о тех делах, которые мы совершили, когда нами владели огненные духи. Но мы обязаны страдать, люди Орфализа. — Его лицо стало суровым. — Нашему дорогому основателю, Гаю, который теперь испытывает страдания даже сверх меры, дано было постичь это в самом начале, когда им самим овладели злые духи. И все это есть в книге! И в ней говорится: "Ваши страдания добровольны. Это горькое лекарство, с помощью которого ваш внутренний врачеватель исцеляет вашу больную душу". Поразмышляйте над этим, люди Орфализа и друзья. Нет, поразмышляйте серьезно, — добавил он, обращаясь к связанным "друзьям" на помосте. — Мы всегда делаем это в течение минуты. Ада, сыграй нам что-нибудь задумчивое.

Глава 6

Чандлер беспокойно пошевелился, когда страдавшая артритом пожилая женщина принялась извлекать нестройные звуки из электрооргана. Боль в обожженной руке усилилась. "Если бы эти люди не были столь явными психами, — подумал Чандлер, — я с большим удовольствием разделил бы их судьбу. Но, возможно, для такого дела пригодны только сумасшедшие? Во всяком случае, нормальные люди достигли не многого".

К тому же выбора практически не оставалось…

— Ада, достаточно, — распорядился толстый юноша. — Мэг, подойди сюда. Люди Орфализа, сейчас Мэг еще раз для вновь прибывших расскажет, как все началось. К сожалению, Гай не может говорить.

Девушка-подросток поднялась на помост и приняла позу, усвоенную, очевидно, в школьном дискуссионном клубе — в те дни, когда еще существовали школы и дискуссионные клубы.

— Леди и джентльмены, начнем с самого начала. Гай, конечно, рассказал бы лучше, но я тоже помню все очень хорошо. Потому что я сама была свидетелем, и я… — Она поморщилась и продолжала. — Так вот, леди и джентльмены — люди Орфализа, — Гай создал Орфализ, Общество Самосохранения, потому что, как сказал Уолтер, он сам был одержимым. Единственная разница между Гаем и всеми нами в том, что он знал, что делать, так как прочел книгу, которую вы здесь видите. Сначала, конечно, когда им овладели духи, это ему не помогло. Он был совершенно бессилен. Да, люди Орфализа, он был одержимым, и когда его душа, и ум, и тело попали под влияние демонов из преисподней, он совершал такие поступки, леди и джентльмены Орфализа, о которых я лучше умолчу. Он был лютней в руке сильного, как сказано в книге. И как ни старался, ничего не мог поделать. Но однажды, когда он совершал эти поступки, его рука случайно попала в пламя газовой горелки и, как видите, пострадала очень сильно. — С печальной улыбкой Гай поднял свою искалеченную руку. — И что бы вы думали — в ту же минуту он избавился от своего злого духа! Но ведь Гай — ученый, люди Орфализа, он работал в телефонной компании и учился в колледже, к тому же он прочел книгу, и поэтому сразу понял, что к чему. Вы, конечно, знаете, он мой дядя, и я горжусь им. Я всегда любила его, даже когда он… когда он был не в себе и делал со мной эти ужасные вещи, я знала, что мой дядя Гай тут ни при чем. Во всем виноват кто-то другой. Правда, я не знала кто. И когда он рассказал мне Основное Правило, я стала ему во всем помогать. Я поверила ему, потому что он говорил по Писанию. Злые духи боятся боли! Значит, нам нужно полюбить ее. Я помню наизусть: "Приучите ваше сердце удивляться чудесам повседневной жизни, и ваша боль станет не менее чудесной, чем ваша радость". Ведь так сказано в книге, правда? Вот почему мы должны причинять себе боль, люди Орфализа и новые братья; духи не любят, когда мы испытываем боль, и покидают нас. Все так просто. На мгновение лицо девушки застыло. — Я знала, что они меня не захватят. Поэтому мы с Гаем взяли Эле — это другая девушка, на которую он тоже нападал, когда был одержимым, и мы знали, ее тоже не захватят. Потому что злые духи боятся боли, как сказал Гай, и он, — заявила она торжественным тоном, — причинил нам очень сильную боль. Потом мы пришли сюда, нашли этот дом, и с тех пор к нам присоединяются новые братья и сестры. Конечно, нас не так много, потому что теперь люди редко забредают сюда, и многих нам пришлось убить. Да, ничего не поделаешь. Иногда одержимых не удается спасти, но…

Ее лицо резко переменилось. Оно стало старше, девушка с напряженным вниманием оглядела комнату, потом расслабилась. И закричала.

Гай вскочил. Разбитая челюсть не позволяла ему говорить, но наконец он все же прохрипел:

— Что… что… случилось, Мэг?

— Дядя Гай! — Она спрыгнула с возвышения и бросилась к нему, рыдая.

— Что?!

— Я почувствовала! Они поймали меня, Гай, ты же обещал, что они не смогут!

Он ошеломленно тряхнул головой, глядя на Мэгги так, словно она одержимая, — все еще одержимая — и произносит страшную ложь, чтобы разрушить все его надежды. Казалось, он не мог понять смысл ее слов. Один из охотников в ужасе завопил:

— Ради Бога, развяжите нас! Дайте нам хотя бы шанс! Чандлер тоже закричал. За какую-то долю секунды ужас изменил до неузнаваемости всех, кто находился в комнате. Люди утратили способность действовать. Толстый неуклюжий Уолтер, который председательствовал на собрании, медленно направился к охотнику, привязанному к дантистскому креслу и стал наощупь развязывать узлы. Элен Брейстед уронила голову на руки и затряслась.

Трагичность ситуации состояла в том, что все они уже вкусили надежды. Чандлер стал яростно рваться, пытаясь освободиться от веревок, он почти не сознавал, что делает. Мир превратился в ад для всех, но ад начал казаться терпимым, когда появился шанс покончить с ним. И теперь, лишившись этого шанса, люди оказались еще несчастнее, чем прежде.

Уолтер наконец развязал охотника и, двигаясь как-то вяло и словно не видя ничего перед собой, перешел к Чандлеру.

Потом лицо его также изменилось.

Толстый неуклюжий юноша резко дернулся, огляделся и сошел с помоста.

Элен Брейстед подняла голову и с полными слез глазами спокойно встала и пошла за ним. Пожилая леди, страдавшая артритом, повернулась и присоединилась к ним. Чандлер смотрел на них с изумлением и вдруг понял.

Они направлялись к тому углу комнаты, где стояли винтовки.

— Одержимые! — закричал Чандлер, ощущая всю горечь своих слов. — Остановите их! Гай — смотрите! — Он опять стал отчаянно рваться из своих уже ослабевших пут, опрокинул стул и вместе с ним скатился с помоста.

Трое одержимых могли не торопиться; у них было достаточно времени. Они уже брали винтовки, когда Чандлер закричал. Потом они не спеша развернулись, прицелились и начали расстреливать членов Орфализа. Жутко было смотреть, как страдавшая артритом органистка с лицом хладнокровного палача прицелилась в Гая и прострелила ему горло. После трех выстрелов три члена общины упали замертво. Еще три выстрела — и убиты трое других.

Остальные пытались спастись бегством, но у них не было шансов. Это напоминало бойню.

Когда все члены Орфализа, кроме троих одержимых, лежали на полу, убитые, раненые или как Чандлер, незамеченные, пожилая леди, тщательно прицелившись, выстрелила точно в висок Элен Брейстед, а затем Уолтеру. Они не пытались спастись и встретили свою смерть почти с нетерпением.

Пожилая леди не спеша огляделась, выстрелила в живот раненому, который пытался подняться, перезарядила винтовку и стала обыскивать убитых. Она искала спички. Найдя их, она попыталась сорвать обивку с кушетки, выругалась и принялась вырывать и комкать страницы книги Халиля Джебрана. Когда на помосте оказался целый ворох бумаг, она выкинула книгу в окно, опустилась на колени и подожгла бумагу.

Некоторое время она стояла, глядя на огонь, и с сердитым нетерпением притоптывала ногой.

Скомканная бумага вспыхнула быстро. Прежде, чем она догорела, занялся деревянный помост. С большим трудом пожилая леди принесла несколько стульев и бросила их в свой костер, который разгорался все сильнее.

Она смотрела на него, пока оранжевый столб пламени не достиг потолка, не загорелись обои на стене и с высокого потолка не посыпалась штукатурка. Теперь огонь уже не мог угаснуть сам, и его могла бы потушить лишь хорошо оснащенная пожарная команда. Лицо пожилой леди прояснилось, она с удовлетворением кивнула. Потом сунула себе в рот конец ствола винтовки и большим пальцем нажала на курок. Мертвое тело упало в огонь.

Чандлера не застрелили, но он почувствовал, что скоро зажарится. Уолтер успел освободить одну его руку, и он, стараясь не привлекать внимания одержимой женщины, взялся за остальные узлы.

Увидев, как она покончила с собой, Чандлер удвоил свои усилия. Он почти не верил в свое спасение, зная, что даже если выберется из горящего дома, все равно останется без средств к существованию. Разрушение этой короткой надежды сломило его дух, но пальцы продолжали трудиться.

Он лежал на полу, бессознательно продолжая бороться за жизнь, в то время как под потолком скапливались облака черного дыма, и куски штукатурки с грохотом падали на пол — словно ребенок сбрасывал с верхней полки тома Британской Энциклопедии. От жары и недостатка кислорода Чандлер задыхался. Потом он резко вскрикнул и вскочил на ноги. Ему хватило нескольких секунд, чтобы выскочить из дома.

Сзади загрохотало. Чандлер решил, что это провалилась мебель с верхнего этажа после того, как прогорел потолок. Он обернулся. Уже стемнело, и все окна в доме светились. Как будто безумный домовладелец решил повесить во всех комнатах оранжевые лампы, которые раскачивались и мигали. На секунду Чандлеру показалось, что в доме еще остались живые люди — какие-то тени метались за окнами, словно спасая свои вещи или отчаянно взывая о помощи. Но это трепетали охваченные пламенем портьеры.

Чандлер вздохнул и отвернулся.

Все-таки боль оказалась ненадежной защитой. Скорее всего она вызвала лишь раздражение агрессоров, кем бы или чем бы они ни были… Едва почуяв неладное, они приложили немного усилий и уничтожили Орфализ. Он прислушался и огляделся, но, как и ожидал, никого не заметил. Он был уверен, что спастись удалось только ему. Чандлер стал спускаться с холма, направляясь к разрушенному железнодорожному мосту, и обернулся лишь после того, как услышал грохот, означавший, что провалилась крыша дома. Столб пламени взметнулся ввысь футов на сто, рассыпав во все стороны бесчисленные оранжево-красные искры, которые начали медленно падать. Некоторые продолжали гореть на земле. Они могли зажечь деревья, и тогда Чандлеру грозила новая опасность; но его рассудок находился в таком оцепенении, что он даже не прибавил шагу. Возле вспаханного поля Чандлер опустился на землю. Он не мог идти дальше, потому что идти было некуда. У него было два дома, и из обоих его изгнали; у него дважды появлялась надежда, и дважды ему приходилось жестоко разочаровываться. Он лежал на спине, слушая, как потрескивает горящий дом, и глядя на озаренные оранжевым светом верхушки деревьев, за которыми виднелись звезды. Над его левым плечом Денеб мчался по небу за Вегой; ближе к ногам что-то двигалось между яркой розовой точкой Антареса и другой, столь же яркой и такого же цвета, — кажется, Марсом. Некоторое время Чандлер соображал, может ли Марс находиться в этой части неба. Потом он снова стал наблюдать за крошечной движущейся точкой, которая пересекла клешни Скорпиона и скрылась. Может, спутник? Правда, их осталось совсем мало. А других уже не будет, потому что накопленные государством богатства, позволявшие им запускать в небо ракеты, теперь исчерпаны. "Наверно, это самолет", — подумал он и погрузился в сон, не подозревая, сколь далеки от истины его предположения… Он проснулся, когда обнаружил, что встает.

Невидимый захватчик вновь овладел его мозгом. Чандлер попытался оказать сопротивление, хотя и знал, что это бесполезно. Его собственные шейные мышцы поворачивали голову, глаза быстро двигались, рука потянулась к лежавшей на земле палке, потом как будто передумала. Некоторое время его тело стояло неподвижно, губы шевелились, из глотки доносилось какое-то бормотание. Чандлер почти не слышал слов. Он чувствовал себя мухой в куске янтаря, узником собственной черепной коробки. Он не удивился, когда ноги пришли в движение и понесли его Обратно к сгоревшему дому, от которого осталась лишь куча раскаленных угольев.

Чандлер начал догадываться о намерениях своего захватчика. Вероятно, тот представлял собой своего рода уборщика, который наводил порядок после побоища. Теперь он, похоже, искал для Чандлера способ самоубийства, чтобы уничтожить его так же, как и прочих обитателей Орфализа.

Глава 7

Тело Чандлера быстро несло его к дому. То и дело оно останавливалось и оглядывалось. Оно словно пыталось найти более короткие пути решения задачи, но каждый раз вновь продолжало свой путь.

В каком-то смысле Чандлер мог даже посочувствовать ему. Он по-прежнему ощущал боль от клейма на лбу и от ожога на руке; когда тело приблизилось к тлеющим остаткам дома, боль заметно усилилась. Вероятно, обитать в таком теле было довольно неуютно. Его захватчик никак не мог найти подходящего орудия для самоубийства.

Когда они подошли так близко, что, казалось, кожа на лице вот-вот вспыхнет, тело остановилось.

Чандлер почувствовал, что его мышцы готовятся к последнему прыжку. Нога сделала короткий шаг — и поскользнулась. Тело споткнулось и выпрямилось, рот выругался на каком-то неизвестном языке.

Тело застыло в нерешительности, глядя на землю, потом наклонилось и подняло книгу, о которую споткнулось. Чандлер узнал изорванный том "Пророка", принадлежавший Гаю.

Тело Чандлера немного постояло в задумчивой позе. Потом село, несмотря на жар, исходивший от раскаленных угольев.

В следующую секунду Чандлер понял, что он свободен. Он попробовал встать: ноги действовали; тогда он повернулся и пошел прочь.

Пройдя всего несколько ярдов, он слегка оступился и тут же снова почувствовал в своем теле невидимого захватчика.

Он продолжал удаляться от сгоревшего здания, идя в сторону дороги. Один раз его рука поднялась к глазам словно для того, чтобы захватчик убедился: книга на месте. Это могло в какой-то мере объяснить происходившее. Похоже, сила, овладевшая Чандлером, на время покинула его, чтобы подумать или даже посоветоваться с кем-то, а затем вернулась уже с новым планом. Потом Чандлер совершал и другие действия, но осознавать их был уже не в состоянии; его тело совсем обессилело. Он вышел на дорогу и ждал, пока не подъехал грузовик, тогда он сделал какой-то знак рукой. Когда машина остановилась, Чандлер обратился к водителю на незнакомом языке.

— Shto? — сказал водитель, мрачный мексиканец в ковбойке. — Ja nie jestem ruska. Cxego pragniesh?

— Czy ty jedziesz в Лос-Анджелес? — спросил рот Чандлера.

— Nyet. Акапулько.

— Wesi na Лос-Анджелес, — потребовал голос Чандлера.

— Nyet.

Голоса продолжали спорить; Чандлер потерял интерес к разговору и почувствовал облегчение, когда дело каким-то образом уладилось, и он оказался в кузове грузовика. Мексиканец запер Чандлера, и машина поехала дальше; захватчик оставил его тело, и он тут же заснул.

Проснувшись, он обнаружил, что стоит на перекрестке дороги в предрассветном тумане. Через несколько минут подъехала другая машина, и его захватчик некоторое время разговаривал с водителем. Чандлер сел в машину, почувствовав себя свободным, снова заснул и проснулся по-прежнему свободным на заднем сиденье автомобиля, стоявшего перед зданием с вывеской "Международный Аэропорт Лос-Анджелеса".

Чандлер вышел из машины и сделал несколько шагов, потягиваясь. Ему очень хотелось есть.

Вокруг никого не было видно. Аэропорт обнаруживал признаки разрушения, характерные для всех сколько-нибудь значительных средств сообщения в мире. Часть главного здания обрушилась и, очевидно, сгорела; Чандлер увидел обгоревшие и исковерканные остатки самолета, который врезался в здание. Автостоянку и то, что некогда было зеленой лужайкой, заполняли разбитые автомобили. Похоже, по ним кое-где прошлись бульдозером, чтобы освободить подъездные пути.

Чандлер стоял лицом к взлетному полю. Справа виднелось странное трехногое сооружение высотой в несколько этажей. Вероятно, прежде там размещался роскошный ресторан, но теперь внутри все сгорело и в окнах не осталось ни одного стекла. Само взлетное поле выглядело запустевшим: всего два-три самолета стояли на стоянке, а на взлетных полосах виднелись лишь разбитые транспортные самолеты. Все же Интернациональный Аэропорт Лос-Анджелеса казался пригодным для использования, хотя и изрядно пострадавшим.

Чандлер недоумевал, где все люди.

Словно отвечая на его мысли, послышался шум подъезжавшей машины. Армейский грузовик с грохотом проехал по мосту, который соединял взлетные полосы со стоянкой. Пять человек вышли возле одного из самолетов. Они посмотрели на Чандлера, но ничего не сказали и стали перегружать какие-то ящики из грузовика в самолет, четырехмоторный, со стреловидным крылом — судя по всему, устаревшая модель. Чандлер решил, что это один из первых боингов. Они мало использовались в последние годы: слишком большие и быстрые для коротких рейсов, чересчур медлительные для полетов на большие расстояния. Но теперь, поскольку большинство самолетов уже разбились, а новых больше не строили, эти машины могли показаться чудом техники.

Люди, приехавшие на грузовике, не были похожи на одержимых. Во время работы они самым естественным образом ворчали, ругались, останавливались, чтобы утереть с лица пот или почесаться.

Чандлер не заметил у них ни зловещей сосредоточенности, ни придурковатого недоумения, как у тех, чьи тела находились во власти захватчиков. Он надвинул на лоб свою шерстяную шапку, чтобы избежать лишних неприятностей, и направился к людям. Они прекратили работу и уставились на него. Один из них сказал что-то другому, тог кивнул и подошел к Чандлеру.

— Что вы хотите? — осторожно поинтересовался он.

— Не знаю. Я хотел задать вам тот же вопрос. Человек нахмурился.

— Ваш исполник не сказал вам, что нужно делать?

— Мой кто?

Человек почесался и покачал головой.

— Лучше не подходите к нам. Здесь какой-то важный груз, понятно? Надеюсь, с вами все в порядке, иначе вы не прошли бы через охрану, но я не хочу, чтобы вы нам мешали. И так забот хватает. Не могу понять, — проворчал он, словно давая волю накопившемуся недовольству, — почему исполники не желают ставить нас в известность, когда собираются кого-нибудь доставить. Теперь вот нужно загрузить и заправить этот самолет, и вы еще, насколько я понимаю, возьмете с полтонны какого-нибудь барахла. Откуда мне знать, сколько потребуется топлива?

Да еще погода. При встречном ветре надо заполнять все баки, но если будет еще лишний груз…

— Я понятия не имею ни о каком грузе, кроме этой книги, — перебил Чандлер. — Она весит не больше фунта. Вы думаете, я должен сесть в самолет? — Человек неопределенно хмыкнул. — Ладно, поступайте, как знаете. Послушайте, могу я где-нибудь перекусить?

Человек немного подумал.

— Ладно, мы поделимся с вами сандвичами, только подождите здесь. Я вам принесу.

Он вернулся к грузовику. Вскоре другой рабочий принес Чандлеру два холодных гамбургера, завернутых в вощеную бумагу, но отвечать на какие-либо вопросы отказался.

Чандлер доел последнюю крошку, поискал и нашел в разрушенном здании действующий умывальник, вышел и сел на солнышке, наблюдая за погрузкой самолета. Он стал настоящим фаталистом. Похоже, его не собирались убивать немедленно, значит, он мог еще пожить.

В его оценке ситуации оставались большие пробелы, но одно казалось несомненным: эти люди, хотя и не одержимые, все-таки работают на таинственных захватчиков, что само по себе не могло не вызывать ужаса и отвращения. Но, с другой стороны, тут было и нечто утешительное. Получалось, что "исполники" являлись человеческими существами, или, возможно, не совсем человеческими, но, по крайней мере, имевшими нечто общее с людьми: они прилагали сознательные усилия для достижения определенной цели. Впервые Чандлер обнаружил намек на закономерность в деятельности захватчиков. Может быть, массовые убийства и разрушения — всего лишь временная тактика? Он почувствовал пробуждение смутной надежды — и постарался подавить ее, опасаясь нового тяжелого разочарования.

Люди закончили работу, но не покинули аэропорт и не подошли к Чандлеру, а сели в тени своего грузовика, чего-то ожидая.

Чандлер задремал, но был разбужен шумом легкого одномоторного аэрокапа, который пролетел над зданием, круто развернувшись, пошел на посадку и после короткой пробежки остановился на стоянке. Пилот вышел из кабины, и два человека с большой осторожностью понесли к самолету небольшой, но, по-видимому, очень тяжелый деревянный ящик. Пилот стоял и наблюдал за погрузкой: затем он и один из грузчиков прошли в кабину самолета. Чандлер не был уверен, но ему показалось, что человек из грузовика, вошедший в самолет, не владел своим телом. Его движения выглядели уверенными, но раздраженные взгляды, которые бросали на него остальные, казались весьма красноречивыми. Однако Чандлеру не пришлось долго раздумывать, потому что и сам он почувствовал себя захваченным.

Он продолжал сидеть. Его собственный голос сказал ему:

— Эй, ты, как тебя там, парень с книгой! Ты должен забрать книгу с собой и сесть в этот самолет, понял? — его глаза повернулись к ожидавшему самолету. — И не забудь про книгу! — Его снова отпустили.

— Не забуду, — ответил он машинально и тут же понял, что его ответ уже некому слушать.

Чандлер нашел выброшенную книгу Джебрана и перебежал дорогу, по которой мчался еще один грузовик. Водитель сбросил скорость и лихо затормозил. Чандлер раскрыл рот от изумления: за рулем десятиколесного тяжеловоза сидела девочка лет четырнадцати. Она обернулась и что-то крикнула через плечо, потом открыла дверь кабины и спрыгнула на землю. Боковая дверь грузовика распахнулась.

Там стояла девочка лет одиннадцати и мальчик в форме скаута. Они тоже спрыгнули на землю. За ними последовала еще дюжина детей, затем еще и еще…

По меньшей мере пятьдесят детей толпились возле грузовика. Среди них были японцы, негры, мексиканцы и голубоглазые блондины; примерно равное количество мальчиков и девочек. Они построились в колонну и направились к самолету, оживленно переговариваясь, словно по пути домой из школьного автобуса. Чандлер поднялся по трапу вслед за ними и оглянулся на стоявших внизу рабочих. Они молчали и не смотрели на него. В салоне дети с криками и смехом занимали места.

— Что это значит? — спросил Чандлер.

— Замолчи и садись. — Ни один из людей не смотрел на него. Он даже не знал, кто из них сейчас говорил. У всех на лицах застыло тревожное, злое и беспомощное выражение.

— Эй! Послушайте, вы можете по крайней мере сказать мне, куда мы летим?

— Садись. — Но один из них наконец взглянул на него, быстро показал рукой и тут же отвернулся.

Он показал на запад, где простирались десять миллионов квадратных миль почти пустынного Тихого океана.

Не зажегся сигнал, означавший, что нужно пристегнуть ремни, и стюардесса не прошла между рядами сидений, проверяя, все ли в порядке. Люди, стоявшие снаружи, захлопнули дверь и крикнули Чандлеру, чтобы он запер ее. Пилот и его помощник уже находились на борту, но дверь в кабину была закрыта, и Чандлер не видел их. Пока он возился с запором, заработали двигатели, самолет вырулил на полосу… и взлетел. Только и всего.

Чандлер почти упал на сиденье и схватился за поручни. Дети кричали и пели, скакали по салону, показывали друг другу на разрушенные здания центральной части Лос-Анджелеса в нескольких стах футах под крылом самолета.

— Сядьте! — крикнул Чандлер. — Эй, вы! Вы себе шеи переломаете…

Но тщетно. Они не отказывались слушать его. Они просто не слышали. Взлет произошел гораздо быстрее, чем при любом коммерческом полете. Лайнер взмыл над городом на полной мощности (конечно, жалобы на шум от местных жителей канули в прошлое), совершил крутой вираж, так что дети с криками и хохотом попадали друг на друга, и выровнялся над Тихим океаном. Чандлер почувствовал, что у него заложило уши. Он встал, схватившись за спинку соседнего сиденья. Давно уже Чандлеру не приходилось летать на самолете. Он почувствовал приступ воздушной болезни, но вскоре все прошло. Дети не страдали от подобных проблем. Они вели себя, как на школьной экскурсии. Чандлер сосчитал ребятишек, их оказалось пятьдесят два. Они возились рядом с ним, протискивались мимо него в проходе, но не обращали на него внимания, и он не заговаривал с ними.

Они находились в отсеке второго класса. Чандлер обнаружил, что дверь, которая вела в отсек первого класса, заперта, однако она представляла собой лишь ткань, натянутую на металлическую раму. Не задумываясь о последствиях, Чандлер прорвал ткань ногой и пролез в дыру; дети наблюдали за ним, смеясь и перешептываясь. В отсеке первого класса большинство сидений отсутствовало, многочисленные коробки и ящики крепились к полу ремнями. Однако в спальном отделении остались диваны; Чандлер повалился на один из них и закрыл глаза.

Он вспомнил Элен Брейстед, и ему захотелось плакать. За два часа она стала очень дорога ему.

Да и людей Орфализа тоже жалко. Конечно, они были сумасшедшими. Точнее, фанатиками. И все же они пытались устроить жизнь на основе принципа, который действовал, по крайней мере некоторое время. И действовал даже слишком хорошо — потому что именно успешная защита от "огненных духов" обрекла их на гибель. Уничтожение Орфализа отнюдь не безумная выходка. Оно было спланировано и осуществлено совместными усилиями по крайней мере десятка… Десятка кого?

Если верить Элен Брейстед, то десятка людей.

"Тяжелее всего сознавать то, что все эти злодеяния творят люди", — подумал Чандлер.

Он заснул. Несмотря ни на что, он отключился и проснулся лишь через два или три часа, разбуженный голосами детей.

Он потянулся и сел, чувствуя себя совершенно разбитым. Ни страх, ни тревога больше не могли взбодрить его. Он достиг той стадии эмоционального истощения, когда даже внезапный грохот артиллерийского орудия не привел бы к выделению в кровь адреналина. Он равнодушно смотрел на детей, стоявших перед ним.

— Мистер! — сказал один из них. — Мы хотим есть. Чандлер вспомнил, что уже видел этого смуглого черноглазого паренька в скаутской форме.

— Да, — пробормотал он. — Я тоже хочу есть.

Ему не нравилось, что они стоят здесь, — не нравилось, что они вообще находятся в самолете. Он не хотел отягощать свое и без того ненадежное положение ответственностью за полсотни детей, ибо не знал, как позаботиться даже о себе самом. Не зная, что сказать, он спросил:

— Откуда вы?

Но мальчик не дал себя провести.

— Из Св. Розы Лимской. Это наша школа. Скажите, тут есть какая-нибудь еда?

Чандлер медленно покачал головой.

— Сомневаюсь. — Пытаясь освободиться от ответственности, он добавил: — Мы скоро прилетим. Вероятно, там вас покормят.

Мальчик кивнул, доверчиво принимая слова взрослого.

— А куда мы летим, мистер? В Китай?

Чандлер едва не засмеялся. "Хотя, может, и действительно в Китай", — подумал он и ответил:

— Точно не знаю. Возможно, на Гавайи.

— Гавайи! — воскликнула девочка, стоявшая за ним. — Вот это да! На Гавайях есть серфинг, правда, мистер?

Чандлер взглянул на нее. Кажется, это была та самая девочка, которая вела грузовик; но, очевидно, она уже забыла об этом. Осторожно подбирая слова, он ответил:

— Вообще-то, насколько мне известно, серфинг там и изобрели.

— Вот здорово!.. Но правда, — добавила она, — мы ужасно хотим есть.

Чандлер поднялся.

— Ладно, давайте посмотрим.

Он не очень надеялся найти еду, но лучше что-нибудь делать, чем просто сидеть, когда на тебя смотрят голодные дети. Буфет находился сразу за проходом.

Как ни странно, в нем оказалось довольно много еды. Большая часть ее, правда, испортилась. То, что лежало на подносах, сгнило до того, что уже не имело запаха. Но рядом лежали небольшие пакеты с крекерами, сыром, джемом, орехами… и сигаретами. Настоящими сигаретами! Фабричного производства!

Чандлер поручил скауту раздавать продукты и дрожащими пальцами зажег сигарету. Она немного пересохла от долгого хранения, но все равно была чудесной. Прежде всего Чандлер набил карманы сигаретными пачками. Потом сделал себе растворимый кофе с холодной водой, открыл банку с орехами и предался воле судьбы.

Дети оказались храбрее его. Сначала Чандлер подумал, что им просто ничего не известно. Но он ошибся. Они знали, по крайней мере, по чьей воле совершают путешествие и как жестоки могут быть существа, которые ими повелевают; они уже видели кое-что у себя в школе. Их беззаботное веселье почти успокоило его… пока самолет не начал снижаться; тут Чандлер опять почувствовал, что у него закладывает уши.

За иллюминаторами солнце клонилось к закату. Некоторые дети уже спали в откидывающихся креслах, другие разговаривали или играли пустыми чашками и коробками из-под своего ужина. Но вскоре все они опять загалдели и прилипли к иллюминаторам.

— Это Гавайи! — воскликнула маленькая любительница серфинга. — Правда, мистер Чандлер? Посмотрите, какие тут волны!

— Думаю, да — судя по времени полета. — Он повысил голос: — Эй, вы! Сядьте и пристегните ремни.

Как ни странно, они послушались. Горизонт скрылся за краем крыла и снова показался; и тогда послышался целый хор голосов: дети увидели землю. Чандлер нигде не видел аэропорта. Только вода; потом пляж; потом опять вода и какие-то постройки. Затем самолет покачнулся и резко снизился, внизу и по сторонам показались деревья, колеса шасси с визгом коснулись земли, и сопла с шумом развернулись вперед, чтобы снизить скорость машины.

Когда самолет остановился, Чандлер стал отстегивать ремень — и его тело опять оказалось захвачено.

Оно попыталось встать, уперлось в ремень и откинулось назад. Его голос выругался на непонятном языке, и руки взялись за пряжку. Девочка, любительница серфинга, поднялась и скомандовала:

— Дети! Держитесь вместе. Идите за мной. — Она равнодушно взглянула на Чандлера и открыла дверь. Дети один за другим потянулись к трапу.

Тело Чандлера, бормоча что-то себе под нос, наконец справилось с ремнем, взяло книгу и стало нетерпеливо ждать, пока дети выйдут. Чандлер слышал, как какие-то люди заходят в другую дверь, но не мог повернуть голову, чтобы посмотреть.

Спускаясь по ступеням, он краем глаза заметил, чтб мальчик-скаут смотрит на него и машет рукой, но Чандлер не мог ответить. Другая группа людей ждала, когда все спустятся. Как только трап освободился, они стали поспешно выгружать из самолета коробки и ящики.

Чандлера удивила эта спешка, но он не мог остановиться и понаблюдать за ними; ноги понесли его через дорогу, по которой мчалась полицейская машина.

Чандлер инстинктивно сжался, но его тело не дрогнуло и, стоя, на пути машины, подняло руку. Машина резко затормозила. Чандлер заметил, что у сидевшего за рулем полицейского был очень встревоженный и в то же время покорный вид.

— К Южным Воротам, быстро, — произнесли губы Чандлера. Он почувствовал, как ноги несут его к двери с Другой стороны машины. Полицейский рядом с водителем подскочил, словно заяц, и поспешно вылез из машины.

— Джек, поезжай, я сообщу в управление, — торопливо проговорил он.

Водитель молча кивнул. У него побелели губы. Oн закрыл за Чандлером дверцу и круто развернул машину обратную сторону. Когда машина вновь набрала скорость Чандлер почувствовал себя в состоянии говорить самостоятельно.

— Я, — пробормотал он. — Я не знаю…

— Послушай, приятель, — перебил полисмен. — Лучше придержи язык. Исполник сказал: "К Южным Воротам", — я и еду к Южным Воротам.

Чандлер пожал плечами и посмотрел в окно… как раз в тот момент реактивный самолет, доставивший его на острова, вновь пришел в движение. Он прокатился по взлетной полосе и, набрав скорость, врезался в какой-то неуклюжий турбовинтовой самолет, судя по опознавательным знакам, русский. Послышался грохот — взорвалось горючее — и оба самолета загорелись.

Похоже, движение на Гавайи было односторонним.

Глава 8

Они проехали через центр Гонолулу с включенной сиреной, и все встречные машины сворачивали в сторону. Со скоростью 70 миль в час они мчались по автостраде вдоль моря; Чандлер мельком увидел указатель с надписью "Хило", но не имел ни малейшего представления, что она означает. Вскоре машин стало меньше; потом они вообще перестали попадаться.

Дорога превратилась в пригородное шоссе; по ее сторонам встречались беспорядочно разбросанные жилые дома, торговые центры и пальмовые рощи. "Такие дороги идут во все стороны от каждого города в Соединенных Штатах, — подумал Чандлер. — Но эта дорога какая-то странная". Всего в миле от Гонолулу все словно вымерло. Ни одного пешехода, и лишь ржавые остатки разбитых машин на обочинах. Дома сельского типа окружала густая трава.

Очевидно, жить здесь не позволялось.

Чандлер вытянул шею. Его одолевало любопытство. Он уже открыл рот, чтобы задать вопрос…

— Я сказал заткнись, — рявкнул полицейский, не глядя на него. В голосе полицейского прозвучало нечто такое, что ошеломило Чандлера и заставило его подчиниться. Они молча ехали еще пятнадцать минут, потом остановились перед заграждением.

Чандлер вышел. Полицейский захлопнул за ним дверцу. Машина, стирая покрышки, стремительно развернулась и помчалась обратно к Гонолулу.

Чандлер стоял под ярким теплым солнцем и смотрел ей вслед. Пахло гибискусами и гниющими пальмами. Тишину нарушали лишь звуки шагов по гравиевой дорожке. Обернувшись, Чандлер увидел подходившего к нему человека. Теперь он понял поведение полицейского: блюститель порядка был страшно напуган.

— Здравствуйте, — сказал Чандлер приближавшемуся человеку, он тоже носил униформу, но не такую, как у городской полиции в Гонолулу. Это была летняя форма армии США, только без знаков различия. За ним стояли еще несколько человек в такой же форме; они курили и переговаривались. Заграждение имело весьма внушительный вид. Колючая проволока с одной стороны спускалась к пляжу и уходила в океан, с другой — шла по середине боковой дороги и заканчивалась неизвестно где. По обеим сторонам самих ворот стояли пулеметы.

Охранник заговорил, только когда подошел совсем близко к Чандлеру.

— Что вы хотите? — спросил он, не здороваясь. Чандлер пожал плечами. — Ладно, подождите здесь.

Охранник пошел обратно к воротам.

— Подождите минутку! Чего я должен ждать? Охранник покачал головой, не останавливаясь и не оборачиваясь. Похоже, это его не очень интересовало, и он ничем не мог помочь.

Чандлер положил на землю изорванную книгу Джебрана, которую до сих пор держал в руках, и сел рядом. Но ему не пришлось долго ждать. Один из охранников направился к нему. Чандлер уже научился распознавать такие решительные и целеустремленные движения. Не говоря ни слова, охранник сунул руку в карман. Чандлер инстинктивно вскочил — но это оказалась лишь связка ключей. Когда Чандлер взял их, взгляд охранника тут же утратил напряженность; но в тот самый момент, когда охранник освободился, Чандлер почувствовал, что его собственное тело снова захвачено.

Он наклонился и поднял книгу. Быстро, хотя и немного неловко, его пальцы выбрали ключ, и тело направилось к небольшому французскому автомобилю, стоявшему у ворот с другой стороны. Чандлер наконец привык к независимым от него движениям своего тела. Он не мог участвовать в них и поэтому попытался оторвать свое внимание от мышц и чувств. Это было нелегким делом.

Постоянно происходили неожиданные изменения положения тела, и плененный разум посылал запоздалые команды неповинующимся нервам. Чандлер научился не обращать внимания на эти движения. Разум, вселившийся в его тело, обладал своими способами поддержания равновесия и достижения цели, и они были столь же надежными.

Чандлер наблюдал, как его собственные руки приводят в движение машину. Он никогда не ездил на такой модели, но разум, проникший в его мозг, знал ее достаточно хорошо. Они набирали скорость, нещадно тратя бензин.

Чандлер попытался представить себе того, кто управлял его телом. Очевидно, захватчик был не молод, судя по нерешительной походке, и раздражителен. Он небрежно переключал скорости и вообще вел машину с поразительным легкомыслием. Чандлер внутренне содрогался, когда они на полной скорости совершали такие крутые повороты, что казалось, катастрофа была неминуема, но его рука на руле и нога на акселераторе ни разу не дрогнули.

За Южными Воротами окружающая картина резко изменилась.

Тут встречались красивые дома, но были также и обширные пространства, где дома отсутствовали. Как будто огромное чудовище прошлось по острову, стирая с лица земли все мелкие, дешевые и старые дома, магазины и заводы. Вся эта часть острова Оаху превратилась в роскошный парк.

Он не был необитаемым. Чандлеру показалось, что он видел людей, хотя и не имел возможности их разглядеть. Потом "рено" свернул на узкую, но заасфальтированную дорожку. По обеим ее сторонам росли не известные Чандлеру цветущие деревья.

На протяжении примерно мили дорога петляла и после очередного поворота закончилась большой площадкой перед домом. "Рено" резко остановился перед дверью, расположенной между двумя бронзовыми табличками.

Центр Воздушной Связи ТУЭ. Чандлер заметил наверху высокую конструкцию, напоминавшую антенну радиопередатчика, между тем его тело направилось прямо в дом, поднялось по неподвижному эскалатору и, пройдя холл, вошло в какую-то комнату.

Здесь его мышцы расслабились.

Он огляделся: на огромной мягкой кушетке у стола пошевелилось и, зевнув, село огромное мягкое тело. Это был очень толстый старик, почти лысый, с серебристым венчиком на голове.

Он без особого интереса посмотрел на Чандлера.

— Как тебя зовут? — просипел он. У него был тяжелый неисправимый акцент, как у русского дипломата. Чандлер сразу узнал этот голос — он часто слышал его из своих уст.

Затем, сипя и задыхаясь, толстяк сказал, что его зовут Коицка. Если у него и было другое имя, он не удосужился сообщить его Чандлеру. Употребляя минимальное количество слов, он приказал Чандлеру сесть и не двигаться.

Коицка покосился на книгу Халиля Джебрана. Он не взглянул на Чандлера, но тот неожиданно для себя встал, подал книгу Коицке и вернулся на место. Толстяк перевернул несколько страниц с выражением скуки и отвращения, словно человек, отрывающий присосавшихся к руке пиявок. Казалось, он чего-то ждал.

Внизу хлопнула дверь, и вскоре в комнату вошла женщина, высокая, темноволосая и не очень молодая.

Чандлер, пораженный ее красотой, был уверен, что видел ее, но никак не мог вспомнить где. Она носила такой же венец, как у толстяка, частично скрытый сложной прической. Женщина сразу перешла к делу:

— Чандлер, не так ли? Прекрасно, любовь моя, мы только хотим знать, что это такое. — Она показала на книгу.

Облегчение, словно боль, пронзило Чандлера. Так вот почему он оказался здесь! Кем бы ни были эти люди, даже управляя чужими мозгами, они не чувствовали полной уверенности в своих силах. Жалкий, безумный Орфализ вызывал у них раздражение: конечно, он не представлял собой прямой угрозы, но создавал некоторые неудобства и потому требовал изучения. Поскольку Чандлер остался в живых, они не пожалели своего божественного времени и переправили его за четыре тысячи миль, чтобы он мог принести им книгу и удовлетворить их любопытство.

Чандлер без колебаний рассказал им все об обитателях Орфализа. Он был совершенно уверен, что скрывать уже нечего. Он не имел никаких обязательств перед мертвыми; к тому же они на собственном примере показали, что их метод защиты с помощью боли вызывает лишь раздражение захватчиков и не может использоваться доя борьбы с ними.

Чандлеру хватило пяти минут, чтобы рассказать все о Гае, Мэгги и других несчастных обитателях старого дома в горах.

Коицка почти ничего не говорил. Вопросы задавала женщина, она же была и переводчиком, когда толстяку не хватало знаний английского языка. С механическим упорством она продолжала задавать вопросы, пока Коицка не сделал нетерпеливый жест, означавший, что с него довольно.

Тогда она улыбнулась Чандлеру и сказала:

— Спасибо, любовь моя. Мы, кажется, где-то виделись?

— Не знаю. Но мне тоже так кажется.

— О, меня видели все. И довольно часто. Ну да ладно, неважно. Счастливо, любовь моя. Будь любезен с Коицкой — возможно, он окажет тебе ответную любезность. — И она вышла.

Коицка некоторое время неподвижно лежал на своей кушетке, почесывая тяжелый нос толстым пальцем.

— Так, — сказал он наконец. — А теперь вопрос, что делать с тобой? Готовить ты, наверно, не умеешь, а?

С неожиданной ясностью Чандлер понял, что сейчас решается вопрос о его жизни.

— Готовить? Боюсь, что не нет — то есть, я могу варить яйца, — пробормотал он.

— Так, — проворчал Коицка. — Хорошо. Нам нужно два-три доктора, но я думаю, ты не подойдешь.

— Вы имеете в виду медицинского доктора? — тупо переспросил Чандлер.

— Да, konyechno. А ты думал какого? — Голос толстяка внезапно стал жестким; было совершенно ясно, что Чандлер значит для него гораздо меньше, чем кусты бугенвиллии на газоне.

— Я не доктор, — осторожно ответил Чандлер. — Я инженер-электрик. То есть, был им.

— Был?

— У меня долго не было практики. За последние два года спрос на инженеров упал.

— Так. — Коицка, по-видимому, размышлял. — Ладно, — сказал он. — Может быть… да, может быть у нас будет для тебя работа. Спускайся и… нет, подожди. — Толстяк закрыл глаза, Чандлер почувствовал себя захваченным и направился вниз, в помещение, которое раньше, вероятно, служило гаражом, а теперь превратилось в превосходную радиомастерскую.

Чандлер подошел к одному из верстаков. Его собственный голос заговорил с ним:

— Тут у нас где-то — да, вот схемы генератора прямоугольных сигналов. Ты знаешь, что это? Напиши.

Почувствовав себя свободным, Чандлер взял карандаш и написал в блокноте, лежавшем перед ним: "Да".

— Хорошо. Тогда сделаешь мне его. У меня уже есть один, но я хочу другой. Ты будешь делать это в городе, не здесь. Отправляйся в Trun'er, там тебе скажут, где ты можешь работать, где возьмешь детали и все остальное. Через два дня приезжай сюда опять. Я буду смотреть твою работу.

Взяв толстую пачку схем, Чандлер почувствовал, как его тело покинуло здание и направилось к маленькой машине. Собеседование закончилось.

Чандлер не знал, сможет ли найти обратный путь в Гонолулу, но эта проблема отошла на задний план, когда он обнаружил, что не может завести машину. Конечно, его руки уже заводили ее, но все произошло очень быстро; к тому же на ключе от зажигания имелись надписи только на французском, которого он не знал. Методом проб и ошибок ему удалось найти правильную комбинацию и завести мотор. Потом он осторожно поехал вдоль периметра стоянки, пока не нашел выездной путь.

Было около полуночи, на небе сияли звезды, всходила луна. Потом он с запозданием вспомнил, что не должен был видеть звезды. Над дорогой, по которой он приехал, нависали густые кроны цветущих деревьев.

Через несколько минут он понял, что окончательно заблудился. Чандлер остановил машину, с чувством выругался, вышел из машины и огляделся.

Но увидел не много. На дороге не было никаких знаков и указателей. Он пожал плечами и стал рыться в кабине в поисках какой-нибудь карты; карты не оказалось, зато он нашел полупустую пачку сигарет. Он прибавил ее к своему запасу, закурил и расслабился.

Чандлер чувствовал себя точно так же, как в тот день, когда получил первую работу.

Удивительно, размышлял он, один лишь намек на возможность получить нечто вроде законного места в этом сумасшедшем мире успокоил его издерганные нервы. Он курил, облокотившись на крышу маленького "рено" и наслаждался чудесной ночью. На небе сияли Вега и Денеб; ему казалось совершенно неважным, что он видел эти звезды последний раз двадцать четыре часа назад, вскоре после того, как стал свидетелем убийства двух десятков невинных людей, — да и сам он тогда считал, что его песенка спета.

Собрать генератор прямоугольных импульсов будет не трудно, если удастся достать детали. Несомненно, это своего рода испытание. Если он выдержит его, то получит работу. И этому Коицке тоже не о чем беспокоиться, потому что любой обман будет немедленно обнаружен. Чандлер хорошо представлял себе, что случится с тем, кого Коицка уличит в обмане…

Он ощутил легкий толчок.

Или показалось? Чандлер выбросил сигарету, оглянулся по сторонам. Кажется, ничего подозрительного. Но, вероятно, он и не мог ничего заметить. Словно кто-то хотел завладеть его телом, но в последнюю минуту передумал.

Когда Чандлер уже решил забыть об этом, он увидел фары приближавшейся машины.

Удлиненный низкий спортивный автомобиль подъехал и остановился рядом с ним. Из машины высунулась женщина, в темноте нельзя было разглядеть ее лицо.

— Это ты, любовь моя? — засмеялась она. — То-то я смотрю кто-то знакомый. Заблудился?

У нее был венец, и Чандлер узнал ее. Эта женщина задавала ему вопросы.

— Кажется, да, — ответил он.

Женщина наклонилась вперед.

— Заходи, любовь моя. А, машина? Оставь ее здесь, кому она нужна. — Когда они отъехали, она хихикнула: — Коицке не понравилась бы твоя прогулка. Кажется, он решил дать тебе работу.

— Откуда вы знаете?

— Ну, любовь моя, ты ведь еще здесь. И что ты должен будешь делать?

— Мне надо поехать в Триплер. Не знаю, где это, — кажется, в Гонолулу? Там я буду собирать радиопередатчик.

— Триплер в другом конце города. Я довезу тебя до ворот, там ты скажешь, куда тебе надо, и они все устроят.

— У. меня нет денег…

Его ответ рассмешил ее. Потом она сказала:

— Коицка не такой уж плохой. Но на твоем месте, любовь моя, я бы взвешивала каждый свой шаг. Старайся как можно лучше делать то, что он говорит. Кто знает? Может, тебя ждет удача…

— Мне уже повезло. Я остался в живых.

— Ну, тогда ты далеко пойдешь. Некоторое время они ехали молча.

— А этот твой ужасный…

— Орфализ?

— Как бы он ни назывался. У них не было шансов. Чандлер взглянул на ее лицо, но оно было скрыто тьмой. Почему она вообще разговаривала с ним? Просто из сочувствия?

— Никто не может тягаться с исполниками, — продолжала она весело. — Лучше всего, если ты сразу это поймешь.

Спортивная машина подъехала к заграждению. При свете прожекторов, установленных над пулеметными гнездами, она внимательно посмотрела на Чандлера.

— Что у тебя на лбу, дорогой?

Где-то по пути он потерял свою шерстяную шапку.

— Клеймо, — коротко ответил он, — "С" значит "симулянт". Я совершил преступление, когда один из ваших захватил мое тело, и меня осудили.

После небольшой паузы женщина рассмеялась.

— Ну, это просто восхитительно! А я все думала, где я тебя видела. Ты не помнишь? Я была старшиной присяжных на твоем суде!

Глава 9

Чандлер провел ночь в своеобразном общежитии для временных служащих Исполнительного Комитета. Когда-то здесь размещался армейский госпиталь, и до сих пор сохранялся четкий военный порядок. Чандлер получил все необходимое: комнату, еду, постель, инструкции; но никто не желал отвечать на его вопросы.

На следующее утро, следуя полученным объяснениям, Чандлер сел в серебристо-розовый автобус, который доставил его в деловой центр Гонолулу. Водитель не собирал плату за проезд. Чандлер сошел на Форт-стрит и по указанному адресу нашел учреждение под вывеской "Детали в изобилии". Это был магазин радиодеталей, в прежние времена, очевидно, довольно крупный, но теперь его прилавки почти пустовали.

Человек с худым желчным лицом поднялся и кивнул. Чандлер кивнул в ответ. Он порылся в коробке с настроечными ручками, потрогал моток двужильного провода и сказал:

— Один человек в Триллере велел мне прийти сюда и подобрать кое-какие детали. Но я понятия не имею, что мне делать, когда я их найду. У меня нет денег.

Продавец подошел к нему.

— Я подумал, что вы малихини. Можете не беспокоиться. У вас есть список?

— Я могу написать.

— Хорошо. Каталоги на столе за вами, если понадобятся.

Он предложил Чандлеру сигарету и присел на край прилавка, читая через плечо Чандлера.

— А, — сказал он вдруг. — Генератор прямоугольных импульсов для Коицки, не так ли? — Чандлер подтвердил, и владелец магазина усмехнулся: — Каждые два месяца он кого-нибудь присылает. Мистер?..

— Чандлер.

— Рад познакомиться. А я Джон Си. Не относитесь к этой работе легкомысленно, Чандлер. Хотя она и не нужна Коицке, но может иметь большое значение для вас.

Чандлер молча воспринял эту информацию и протянул владельцу магазина свой список. Джон Си даже не взглянул на него.

— Зайдите примерно через час, — сказал он.

— Через час у меня тоже не будет денег.

— О, с этим все в порядке. Я запишу на счет Коицки.

— Я не совсем понимаю. А что, если бы я пришел и набрал товаров на тысячу долларов — вы тоже записали бы на его счет?

— Конечно, — ответил Си спокойно. — Вы имеете в виду для себя? И что бы вы с ними стали делать?

— Ну… — Чандлер затянулся сигаретой, — я мог бы…

— Нет, не смогли бы. И не стоит пробовать, поверьте мне, — сказал Си очень серьезно. — Чего не стоит, так это пытаться обмануть исполников.

— Да, вот еще интересный вопрос: кто такие исполники?

Си покачал головой:

— Извините, но я не знаю вас, Чандлер.

— Значит, вы боитесь даже ответить на вопрос?

— Именно так, черт возьми. Вероятно, никто не будет против, если я скажу вам… но вероятности недостаточно.

— Откуда же я узнаю, что делать дальше? — раздраженно поинтересовался Чандлер. — Заберу все эти детали, отвезу в Триплер и соберу генератор — а что дальше?

— Потом Коицка свяжется с вами, — ответил Си не без сочувствия. — Играйте по правилам, Чандлер, — это лучшее, что я могу вам посоветовать. — Он сделал паузу. — Коицка не самый худший из них, — сказал он, потом добавил: — Хотя и не самый лучший. Просто делайте то, ч го он вам велел. И продолжайте делать до тех пор, пока не получите новых указаний. Вот и все. Больше мне нечего вам посоветовать. Будет ли удовлетворен Коицка — это другой вопрос.

В чужом городе практически нечего делать без денег. Проживание в бывшем военном госпитале было бесплатным, так же как и проезд на автобусе, и за радиодетали платить не пришлось. Но карманы летней военной формы, которую выдали Чандлеру в Трипдере, были пусты, он не мог даже купить кофе или сходить в парикмахерскую. Он бродил по улицам Гонолулу и ждал, когда пройдет час.

В Триллере доктор осмотрел и аккуратно обработал его шрам на лбу; потом Чандлер поел, вымылся; получил новую одежду. Триплер представлял собой нечто вроде самостоятельного делового центра: главное здание в десять этажей соединялось с остальными постройками крытыми переходами, по которым ходили тысячи мужчин и женщин. Перед тем, как сесть в автобус, идущий в Гонолулу, Чандлер заговаривал со многими из них, но не получил никаких сведений.

Гонолулу не сильно пострадал от исполников. По сравнению с разрушенными крупными городами ему невероятно повезло — так казалось Чандлеру. Бесцельно бродя но Кинг-стрит, проходя мимо рыбных рынков, Чандлер думал, что примерно так выглядел любой портовый город перед теми страшными рождественскими событиями, когда планета стала одержимой. В корзинах лениво шевелились крабы, большие розовые рыбы лежали на льду, ожидая когда их купят, запах жаркого исходил от десятка ресторанов.

Изменились только люди. Большинство носило такую же, как у него, военную форму без знаков различия. Очевидно, эти люди находились на службе у исполников. Остальные — их оказалось удивительно мало — судя по обрывкам разговоров, прибыли из других стран, в основном из России. Но и русские и американцы, те, кто носил армейскую форму, и те, кто ходил в гавайских рубашках, — все пребывали в каком-то напряжении. Никто не смеялся.

Чандлер посмотрел на часы за дверью ресторана: оставалось убить еще полчаса. Он развернулся и пошел в сторону холмов. И тут он увидел то, что так преобразило лица жителей Гонолулу.

Это был открытый сквер — вероятно, здесь когда-то располагался военный мемориал — ив центре его находился огороженный участок, где как будто отдыхали люди. Чандлера необычайно удивило, что так много жителей решили вздремнуть на голом асфальте. Он подошел поближе и увидел, что они не отдыхают. Не только увидел, но и услышал, и даже почувствовал запах крови и разлагающейся плоти.

Эти мужчины и женщины не спали. Некоторые из уже умерли, другие лежали без сознания, все имели тяжелые увечья. Мостовая была залита их кровью. Никто них уже не мог кричать, но многие стонали, и некоторые тяжело дышали, как при диабетической коме. Прохожие поспешно обходили металлическую ограду; если они проявляли интерес, то лишь к Чандлеру, но не к тем несчастным. Он понял, что это зрелище стало привычным, на него стараются не обращать внимания. Чандлер повернулся и побежал, чувствуя, что его сейчас вырвет.

Он находился еще под впечатлением увиденного, когда вернулся в магазин радиодеталей.

Назначенное время уже подошло, однако Си отрицательно покачал головой.

— Еще нет. Посидите здесь, если хотите.

Чандлер тяжело опустился в предложенное ему вращающееся кресло и тупо уставился в стену.

То, что он видел, поразило его больше, чем все ужасы бомбежек и массовые убийства, свидетелем которых он стал: они, по крайней мере, носили временный характер всегда имели конец. Тут он увидел бесконечную бойню Чандлер закрыл лицо руками и не поднимал голову до тез пор, пока не услышал скрип двери, ведущей внутрь магазина.

Си с изменившимся лицом отпирал ее снаружи, а другой человек, который стал виден, когда дверь открылась, делал то же самое изнутри.

Похоже, замок действовал при одновременном повороте двух ручек. Человек за дверью, которого Чандлер прежде никогда не видел, носил лишь плавки; на его лице застыло такое же, как у Си, выражение.

Чандлер догадался (теперь это стало легко!), что оба находились во власти захватчиков. Человек, стоявший внутри, выкатил две тележки с электронным оборудованием, не говоря ни слова, забрал пустые у Си; и дверь ним снова закрылась.

Си запер замок, прищурился и сказал:

— Все в порядке, Чандлер. Вот ваши детали. Чандлер подошел к нему.

— Что здесь происходило?

— Идите к черту! — внезапно огрызнулся Си. — Я… А, ладно. Извините. Но я вам уже говорил, задавайте вопросы кому-нибудь другому, а не мне.

Он с мрачным видом принялся упаковывать детали из списка Чандлера в картонную коробку. Потом взглянул на Чандлера и сказал, словно извиняясь:

— Сейчас суровое время, приятель. Но на некоторые вопросы, я думаю, ответить можно. Ты хочешь знать, почему большая часть моих товаров спрятана за бронированной дверью? Рано или поздно ты об этом все равно узнаешь. Исполники не хотят, чтобы люди возились с радиоприборами. Берт остается в хранилище, я сижу здесь; дважды в день боссы открывают дверь, и мы выполняем те заказы, которые они одобрят. У Берта, конечно, нелегкая работа — десять часов сидеть в хранилище и ничего не делать. Но могло быть хуже. Да, это уж точно: могло быть хуже.

— Почему он в плавках? Там жарко?

— Жарко будет Берту, если они решат, что он прячет радиодетали. Ты ведь, наверное, видел Монумент?

Чандлер покачал головой, потом поморщился.

— Это за три квартала отсюда? Где люди?..

— Правильно, — кивнул Си. — За три квартала отсюда, где люди… Где люди служат наглядным уроком для нас с тобой. С десяток, да? Маловато для этого времени года, Чандлер. Обычно бывает больше. Не заметил в них чего-нибудь особенного?

— Они были изуродованы! У некоторых как будто сгорели ноги. У других выдавлены глаза, а лица… — Чандлер резко умолк. Он не хотел больше вспоминать тех корчившихся на асфальте полумертвецов.

— Иногда их больше, — сказал владелец магазина, — и иногда они изуродованы сильнее. И знаешь, как они туда попадают? Они сами делают это. Мой брат пробыл там неделю в прошлом году. Он прыгнул ногами в бетономешалку и умер через семь дней после того, как я посадил его на плечи и отнес туда. Конечно, я этого не хотел, но у меня не было выбора: я не мог управлять собственным телом. Так же, как и он, когда прыгал. Его заставили это сделать, потому что он выполнял работу Берта и хотел собрать дома небольшой коротковолновый приемник. Поэтому я и говорю, не стоит пытаться обмануть исполников.

— Но что тогда нужно… Си поднял руку.

— Не спрашивай меня, как избежать Монумента, Чандлер. Я не знаю. Делай, что тебе говорят, и не делай ничего другого, вот и все правила. А теперь, будь любезен, уходи, я буду упаковывать другие заказы.

Глава 10

К утру четвертого дня пребывания на острове Оаху Чандлер ориентировался в обстановке достаточно хорошо, чтобы подписывать в банке Триплера расписки о получении денег со счета Коицки. Но больше он не узнал почти ничего, кроме кое-каких бытовых деталей: например, где можно поесть или где находится бассейн с пресной водой. Он убивал время в бассейне, когда во время прыжка с десятифутовой вышки почувствовал себя захваченным.

Чандлер тяжело плюхнулся в воду и, вынырнув, захихикал.

— Прости дорогой, — извинился он сам перед собой. — У нас разное распределение веса. Будь умницей, возьми свой прямоугольный… как его там?.. и через двадцать минут приходи с этой штукой к сигнальной мачте.

Он узнал голос, хотя производил его собственными голосовыми связками. Это была женщина, которая подвезла его после беседы с Коицкой и которая сказала, что спасла ему жизнь на суде.

Чандлер выбрался из бассейна и направился к своему жилищу, вытираясь на ходу. Конечно, теперь ее послал Коицка — значит, "испытание" подходило к концу.

Хотя он оделся довольно быстро, она уже ждала его возле своей низкой спортивной машины, беседуя с одним из служителей парка. На руке у нее висела цветочная гирлянда, и хотя женщина носила серебряный венец — очевидный знак ее статуса — садовник, похоже, не испытывал перед ней страха.

— Поедем, любовь моя, — сказала она Чандлеру. — Коицка хочет видеть твою штуковину. Сунь ее в багажник, если войдет, и отправимся к Вайкики-вики-вики. Хорошо я произношу? Но мне удается провести только малихини, вроде тебя.

Она перестала болтать, когда спортивная машина дала задний ход, обогнула зеленые насаждения и выехала из ворот парка. Свежий ветер обдувал их лица, ярко сияло солнце, небо поражало своей голубизной. Сидя рядом с этой прекрасной женщиной, Чандлер почти забыл, что она принадлежала к разрушителям его мира. Но ненависть не исчезла, она всегда оставалась с ним. Странно было испытывать такую ненависть и в то же время чувствовать, как она растворяется в этом море зла.

Даже Коицка казался недостаточно страшным врагом, чтобы сосредоточить на нем всю накопившуюся ярость. Лишенная объекта ненависть переполняла Чандлера, и если он не мог ненавидеть своего бывшего друга Джека Саутера, который убил его жену, то почти так же трудно оказалось ненавидеть неведомого захватчика тела Саутера.

Тем захватчиком мог быть Коицка. Или даже эта женщина, сидевшая рядом с Чандлером. Вполне вероятно, что развлекаясь в свойственной им манере, исполники были способны вселяться в тела противоположного пола. Почему бы и нет? Странные жестокие нравы, несовместимые ни с какой человеческой моралью.

Но Чандлер не мог, сидя рядом с ней, думать о ненависти. Они промчались по широкой дороге через Гонолулу и поехали вдоль берега к Вайкики.

— Посмотри, дорогой. "Бриллиантовая голова"! Такое нельзя пропустить. Это все равно, что не посмотреть, как ночью расцветает цереус в Пунахоу Скул. Ты ведь видел его, не правда ли?

— Боюсь, что нет…

— Розали. Зови меня Розали, дорогой.

— Боюсь, что нет, Розали. — Имя почему-то казалось ему знакомым.

— Ай-яй-яй, какой стыд! Говорят, позапрошлой ночью это было чудесно. На вид обычный кактус, но…

Наконец Чандлер вспомнил.

— Розали Пэн! Теперь я знаю!

— Что ты знаешь? Ты хочешь сказать, — она объехала "бьюик", вызывающе стоявший в пяти футах от тротуара, — что не знал, кто я? Подумать только, а ведь я платила пять сотен в год своему пресстагенту.

— Прости, — улыбнулся Чандлер, почти расслабившись. — Я всегда плохо разбирался в музыкальных комедиях. Подожди-ка, кажется, что-то писали про твое исчезновение…

Она кивнула, взглянув на него.

— Конечно, писали, дорогой. Я едва не замерзла от холода, пока добиралась до аэропорта. Конечно, все это было не зря, как я потом узнала. Если бы меня не забрали, я бы погибла. Ты помнишь, что случилось с Нью-Йорком примерно через час?

— Наверное, у тебя были друзья… — начал Чандлер и умолк. Молчала и Розали. Через некоторое время она снова заговорила об окружающем пейзаже, показывая на кирпично-красные и пурпурные цвета бугенвиллии и рассказывая о том, как выглядело побережье, прежде чем его "расчистили".

— О, тут были целые тысячи каких-то убогих домишек. Так что по крайней мере здесь мы сделали доброе дело, — самодовольно заявила она и стала осторожно расспрашивать о его жизни. Но вскоре они остановились у Центра Воздушной Связи, и Розали сказала: — Это было очень интересно, любовь моя. А теперь иди. Коицка ждет тебя. Увидимся позже. — И глаза ее добавили: "Я надеюсь". Чандлер вышел из машины, повернулся… и почувствовал себя захваченным. Его голос оживленно произнес:

— Zdrastvoi, Rozali, d'yeh Koitska?

Нисколько не удивившись, она показала на здание.

— Кто говорит?

Голос Чандлера ответил по-английски с оксфордским выговором:

— Это я, Рози, Калман. Где игрушка Коицки? О, вижу, спасибо. Я возьму и отнесу ее. Надеюсь, там все в порядке. В последнее время поломки уже надоели.

Тело Чандлера легким неторопливым шагом приблизилось к багажнику машины, достало генератор прямоугольных сигналов и прошло в здание. Оно крикнуло что-то на том же языке, и сверху послышался сиплый голос Коицки:

— Zdrastvoi. Kto? Kalman? Idite suda, ko mneh.

— Koneshno! — отозвался голос Чандлера, и, поднявшись по лестнице, он прошел в комнату, где в обтянутой кожей инвалидной коляске сидел толстяк. Два человека стали разговаривать, осматривая генератор, и это продолжалось довольно долго.

Чандлер не понял ни слова, пока не сказал самому себе:

— Послушай, как там тебя зовут?

— Чандлер, — подсказал за него Коицка.

— Скажи-ка, Чандлер, тебе известно что-нибудь о волнах субмиллиметрового диапазона? Скажи Коицке. — На короткое время Чандлер ощутил себя свободным; он утвердительно кивнул и опять был захвачен; Коицка повторил его кивок. — Хорошо. Расскажи Коицке, какой у тебя опыт.

Снова освободившись, Чандлер ответил:

— Я работал в одной группе в Калифорнийском Технологическом Институте, мы проводили спектроскопические измерения в диапазоне миллиона мегагерц. Я не проектировал аппаратуру, но помогал ее собирать. — Он перечислял свои занятия до тех пор, пока Коицка не поднял свою безжизненную руку.

— Dostatoshno. Если мы дадим тебе схемы, ты сможешь построить?

— Конечно, если будет оборудование. Наверное, мне понадобится…

Но Коицка снова остановил его.

— Я знаю, что тебе понадобится, — сказал он раздраженно. — Достаточно. Мы поняли. — В ту же секунду Чандлера захватили, и его голос некоторое время участвовал в обсуждении этого дела с Коицкой; потом Коицка пожал плечами, отвернулся и, похоже, собрался вздремнуть.

Когда Чандлер покинул комнату и вышел на подъездную аллею, его голос сказал ему:

— Ты получил место. Возвращайся в Триплер и жди, пока мы не дадим тебе знать. Думаю, это будет через несколько дней.

И Чандлер был снова свободен.

Но и одинок. Женщина в "порше" уже уехала.

Дверь здания Центра закрылась за ним на замок. Чандлер огляделся по сторонам, выругался, пожал плечами и направился к стоянке с другой стороны здания, надеясь, что там для него найдется какая-нибудь машина.

К счастью, она нашлась — их оказалось четыре, и все с ключами. Он выбрал "форд", отыскал дорогу, с наибольшей вероятностью идущую в Гонолулу, и завел машину.

"Очень удачно, — подумал он, — что здесь оказалось несколько машин". Если бы была только одна, он бы не осмелился ее взять, чтобы не оставить без средств передвижения Коицку или какого-нибудь другого исполника, который, рассердившись, запросто мог уничтожить своего нового служащего. Чандлеру не хотелось присоединяться к тем несчастным у Монумента.

Удивительно, как скоро страх стал частью его жизни.

Конечно, теперь он получил работу. Но не было представителя профсоюза, чтобы оговорить условия труда, как и ни малейшего намека о рабочем времени и обязанностях. И абсолютно никакого упоминания о зарплате. Чандлер не имел понятия о своих правах — если они вообще были — и о том, какое наказание его ждет за те или иные прегрешения.

Искалеченные жертвы у Монумента, конечно, подсказывали кое-какие ответы. Он не мог поверить, что такая кара следует за незначительные проступки. "Даже обычная смертная казнь едва ли применяется за мелкие просчеты", — думал он.

Но уверен он не был. Несомненным казалось одно: теперь он стал рабом, настоящим рабом, рабом до самой смерти. На материке существовала возможность попасть в рабство, но только для тела и только на небольшой срок. Здесь, по соседству с исполниками, он становился рабом навсегда и только чудо могло вернуть ему свободу.

На следующий день, вернувшись после завтрака, он обнаружил в своей комнате полицейского, который сидел на краю его кровати. Когда Чандлер вошел, полисмен встал.

— Так, — проворчал он. — Долго возишься! Вот. Схемы, списки деталей и все прочее. Получишь все за три дня, считая сегодняшний, и мы начнем.

Полицейский тряхнул головой, равнодушно посмотрел на Чандлера и вышел, оставив толстый конверт на подушке. На конверте неразборчивым почерком было написано: "Все схемы секретны! Никому не показывать!"

Чандлер открыл конверт и высыпал его содержимое на кровать. Через час он понял, что в течение последних шестидесяти минут не испытывал страха. "Хорошо заниматься привычной работой", — подумал он, и эта мысль тотчас улетела, он снова погрузился в изучение схем и мелко напечатанных технических условий.

Это была не просто работа, это была сложная и увлекательная работа. Чандлер знал достаточно о сверхкоротких радиоволнах, чтобы понять: теперь речь идет не об испытании на профессиональную пригодность. Очевидно, создавалась некая новая сложнейшая установка. Но чем больше он размышлял, тем меньше понимал ее назначение. Здесь имелись и передатчик, и приемник. Как ни странно, ни тот, ни другой не имели направленности: это исключало, например, радар. Чандлер сразу отверг предположение о том, что излучение использовалось для спектрального анализа, как в проекте Калифорнийского Технологического Института, в котором он принимал участие. Установка выглядела слишком сложной — едва ли она могла быть простым передатчиком. То есть, вероятно, могла бы, если бы вместо субмиллиметровых волн использовались обычные метровые. Возможно ли такое? Не слишком ли будет велико ионосферное рассеяние? Или это не имело значения, поскольку требовалось передавать сигналы на короткие расстояния между островами Гавайского архипелага? Но тогда к чему такая мощность? И для чего эта фантастическая электронная панель площадью в несколько сотен квадратных футов, хотя все остальное было миниатюризировано? В некоторых технических деталях Чандлер просто не мог разобраться: схема телефонной сети Соединенных Штатов, вероятно, выглядела бы проще. Он сложил все бумаги, прислонился к стене и, закурив, стал вспоминать все, что ему было известно о субмиллиметровом диапазоне.

При частотах свыше полумиллиона мегагерц начинают действовать законы квантовой теории. Молекулы газов с небольшим набором энергетических состояний непосредственно реагируют на радиоволны. Чандлер вспомнил полуночные беседы в Пассадене. Там говорилось о том, что в этой области существуют огромные возможности; правда, только возможности, поскольку нет технических средств для их реализации, нет даже ясной теории. В принципе, возможны даже такие фантастические вещи, как, например, радио без приемника. Может, и здесь было нечто подобное?

Наконец он сдался. Конечно, эта проблема будет мучить его до тех пор, пока он не найдет ответ, но сейчас у него была работа, которую ни в коем случае не следовало откладывать. Пропустив ленч, он внимательно изучил список основных компонентов, переписал всё необходимое, а конверт с документами положил в сейф, находившийся в приемной, и поехал на автобусе в Гонолулу. В магазине "Детали в изобилии" Си прочитал список с недовольством, переходившим в изумление. Закончив чтение, он несколько секунд молча смотрел на Чандлера.

— Ну что, Си? Ты можешь все это достать?

Владелец магазина пожал плечами.

— Коицка сказал — через три дня.

Си удивленно поднял брови, потом сказал:

— Это относится уже ко мне? Ладно, подожди минуту.

Он исчез в служебном помещении магазина; Чандлер слышал, как Си разговаривал, очевидно, по внутреннему телефону. Через несколько минут он вернулся и просунул список Чандлера через щель в запертую дверь.

— Берту будет нелегко, — пояснил он. — Ему придется работать всю ночь, зато я могу не беспокоиться до завтра. К тому времени он выяснит, чего у нас нет, а я уже постараюсь это достать.

Он опять пожал плечами, лицо его оставалось хмурым. Чандлер недоумевал, как можно достать, к примеру, клистрон на тридцать мегаватт. Но это была проблема Си.

— Ладно, до понедельника.

— Подожди, Чандлер. — Си пристально посмотрел на него. — У тебя ведь нет особых дел, не правда ли? Давай пообедаем вместе. Может, я узнаю тебя лучше. И отвечу на кое-какие твои вопросы, если хочешь.

Они доехали на автобусе до бульвара Капиолани и, пройдя несколько домов, зашли в ресторан Мамаши Чи. Похоже, Си здесь хорошо знали. Он провел Чандлера в кабину в дальнем конце зала, кивнул официанту и сделал заказ, не глядя в меню.

— Кормят тут только рыбой, — предупредил он. — Мясо подают только там, где бывают исполники… Скажи мне одну вещь, Чандлер, что у тебя на лбу?

Чандлер потрогал свою рану почти с удивлением. После того как врачи обработали ее, он просто забыл о ней.

— К чему тебе это? Тоже меня проверяешь? Хочешь посмотреть, совру я или нет?

— Извини, — усмехнулся Си, — по правде говоря, так и есть. Я знаю, что значит "С". Мы уже видели здесь таких людей. Немного, правда. И обычно они долго не протягивают. Если, конечно, не работают на того, кого это не раздражает.

— Значит, ты хочешь знать, симулировал я или нет на самом деле? Какая разница?

— Очень большая, черт возьми! Мы рабы, но не скоты! — Чандлер задел его за живое.

Владелец магазина, похоже, и сам удивился своей горячности.

— Извини, Си. Мне тоже не все равно. Да, я не симулянт. Я был захвачен, как и другие, только не смог ничего доказать. Мне очень не повезло, потому что это произошло на фармацевтическом заводе. Считалось, что там единственное место в городе, где людей не захватывают. Все так думали. И я тоже. До тех пор, пока не попался.

Си кивнул. Подошел официант. Си посмотрел на него оценивающим взглядом, а потом сделал нечто странное. Он быстро схватил его левое запястье своей правой рукой и тут же отпустил. Официант как будто ничего не заметил. Со знанием дела он разлил вино, разложил маленькие розовые салфеточки, одним движением вытряс и протер пепельницу, а затем — столь быстро, что Чандлер усомнился, видел ли он это на самом деле — схватил запястье Си таким же жестом, повернулся и ушел.

Си взглянул на Чандлера.

— Я верю тебе. Хочешь узнать, почему с тобой так случилось? Мне кажется, я могу объяснить. Исполники получили все антибиотики, которые им были нужны.

— Ты хочешь сказать…

— Да. Они оставили в покое некоторые места, пока не накопили запасов на обозримое будущее. Ведь ты бы тоже так поступил?

— Возможно, — осторожно ответил Чандлер. — Если бы был одним из них.

— Ешь. Пока есть время, я расскажу тебе, что знаю. — Он одним глотком осушил свою рюмку. — Они, в основном, русские — ты, наверное, и сам уже понял. Все это началось в России.

Чандлер кивнул.

— Похоже, что так… Но Россия так же разрушена, как и остальные страны. Все русское правительство погибло, разве нет?

— Они не из правительства. Для исполников коммунизм значит не больше, чем Декларация Независимости. Им плевать на то и на другое. Все очень просто, Чандлер, это проект, вышедший из-под контроля.

— Все началось три года назад в России, — рассказывал Си, — в последние дни второго сталинистского режима, перед тем, как в результате январского путча неохрущевисты пришли к власти. Западный мир, конечно, плохо понимал, что там происходит.

Россия стала еще более непонятной и изолированной после появления судов маоистского типа и возрождения такой старой советской организации, как ГПУ. Этот период получил название "Обледенения", сталинисты захватили власть именем Отца Народов и стали готовиться к мировой революции с помощью тяжелых межконтинентальных ракет и спутников. В свою очередь, неохрущевисты полагали, что мед привлечет больше мух, чем уксус. И хотя после чисток периода "Обледенения" осталось мало явных приверженцев их доктрины, они все же остались. Потом из одного экспериментального цеха Донбасса им пришло неожиданное подкрепление.

Там создали оружие и даже больше, чем оружие. Скорее, инструмент управления миром, который мог раз и навсегда положить конец всем спорам.

Это был обычный передатчик — по крайней мере, с виду, но он работал в необычном диапазоне и обладал замечательным эффектом: он мог управлять человеческим мозгом. Мозг служил для него "приемником". С помощью небольшого портативного передатчика, встроенного хирургическим путем в мозг оператора, вся личность последнего излучалась в виде определенной волновой структуры, которая могла проникнуть в мозг любого другого человека и подчинить его своей воле.

— В чем дело? — Си прервал свой рассказ, глядя на Чандлера. Чандлер перестал есть, его рука застыла на полпути ко рту. Он тряхнул головой.

— Ничего. Продолжай.

Си пожал плечами и продолжил:

— Пока Западный мир праздновал Рождество — последнее Рождество перед тем, как мир узнал об одержимости — человек, который изобрел эту установку, тайно показывал ее другому человеку. Оба они сейчас мертвы. Изобретатель был поляк, его собеседник — бывший партийный начальник, который четыре года назад спас отца изобретателя от сибирского лагеря. Партийный начальник имел все основания поздравить себя с неожиданной удачей. Существовало лишь три действующих модели передатчика — впоследствии его усовершенствовали, и он приобрел вид серебристого венца, как у Коицки и Розали, — но этого оказалось достаточно для январского путча.

Сталинистов свергли. К власти пришли неохрущевисты.

Целый завод в Донбассе переключился на производство миниатюрных передатчиков: наладить выпуск оказалось несложным, потому что прибор имел сравнительно простое устройство. Даже хирургическое вмешательство стало необязательным, потому что индукционные катушки могли улавливать внутримозговые ритмы. Только усилительное устройство оставалось очень сложным и громоздким. Но одного усилителя хватало для ретрансляции тысяч миниатюрных передатчиков.

— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил Си.

Чандлер отложил вилку, закурил и подозвал официанта.

— Все в порядке. Я просто хочу еще выпить.

Ему требовалось выпить, потому что теперь он понял, что делает для Коицки.

Официант принес виски и унес почти нетронутую еду. — Мы точно не знаем, что произошло потом, — продолжал Си. — Но так или иначе оружие вышло из-под контроля. Думаю, его захватили те, кто работал на заводе. Да иначе и быть не могло. — Он мрачно усмехнулся. — Могу себе представить, как партийные боссы на заводе, стараясь удержать рабочих в узде, ломали головы — что делать: подкупать или запугивать? Раздавать им дачи или отправить часть в Сибирь? Конечно, все было тщетно; нельзя подкупить человека, которому достаточно протянуть руку, чтобы завладеть всем миром, так же как нельзя испугать человека, который может заставить вас перерезать себе глотку. Во всяком случае, в следующее Рождество эти люди захватили мир. И они уже не хранили верность партии. Некоторые из них были чехами, венграми, поляками, и прежде всего они хотели свести счеты. Вот так! Прежде чем развалить весь мир, они покинули Россию на двух крейсерах; потом принялись запускать все баллистические ракеты, которые только могли найти… и они нашли все, раньше или позже. А когда стало безопасно, они перебрались сюда.

Здесь, на Острове, их около тысячи, и за пределами Островов никто даже не знает об их существовании. А если бы кто и знал — что толку? Они могут убить любого человека в любом месте. Они убивают для развлечения, но иногда и с определенной целью. Если кто-нибудь желает поразвлечься, он обязательно разрушает все средства связи и транспорта, которые ему попадаются — особенно теперь, когда они накопили все необходимое на ближайшие лет двадцать. Мы не знаем, что они собираются делать, когда двадцать лет пройдут. Может, им наплевать?

Чандлер осушил свою рюмку и покачал головой.

— Один вопрос, — сказал он. — Кто это "мы"?

Си аккуратно вскрыл пачку, достал сигарету и закурил. Похоже, она не доставляла ему особого удовольствия; сигареты в последнее время стали отдавать затхлостью.

— Не спеши, — сказал он.

Чандлер вспомнил странные жесты, которыми обменялись Си и официант; последний, пока они ели, все время неприметно находился рядом. Си ждал, когда этот человек подойдет.

Вскоре официант вернулся, глядя прямо на Чандлера. Он обхватил пальцами свое собственное запястье и кивнул. Си тихо заговорил:

— "Мы" — Общество рабов. Конечно, мы все тут рабы, но к обществу принадлежат лишь немногие. Мы…

Послышался звон разбитого стекла. Официант уронил поднос.

Выражение лица Си внезапно изменилось. Его левая рука лежала на столе, правая застыла над ней. Очевидно, он собирался еще раз показать Чандлеру тот же знак.

Но он не смог этого сделать. Его рука затрепетала, как пойманная птица, — она и была поймана. Из уст Си и его голосом зазвучала легкая мелодичная речь Розали Пэн.

— Какая приятная встреча, любовь моя! Не ожидала увидеть тебя здесь! Приятного аппетита!

Чандлер поднес к губам свою рюмку, прежде чем сообразил, что она пуста.

— Спасибо, — проговорил он хрипло. — Ты часто сюда заходишь?

Это походило на банальный разговор из учебника иностранного языка, и никак не вязалось с тем, что только что произошло. Чандлер был потрясен.

— Да, я это люблю, — проворковал Си, осматривая тарелки. — Я вижу уже все съели. Жаль. Твой друг, похоже, ест немного.

— Вероятно, он был не голоден, — выдавил Чандлер.

— Зато я голодна. — Си наклонил голову, словно актер, неуклюже игравший женскую роль. — Вот что! У тебя есть сейчас какие-нибудь дела, любовь моя? Я знаю, ты уже ел, но я была хорошей девочкой и теперь могу поесть по-настоящему: я имею в виду не чужими зубами, и чтобы калории шли куда надо. Что, если мы встретимся на пляже? Там есть одно место, где готовят чудесное луау.[5] Я могу туда прийти через полчаса.

Чандлер задышал ровнее. Почему бы и нет?

— Буду рад.

— Ресторан называется "Луиджи Варф Рэт". Но чтобы тебя туда пустили, скажи что ты со мной… Он особый. — Си прикрыл глаза, как делала Розали.

— Через полчаса, — сказал он и вновь стал самим собой.

Его затрясло.

Официант принес виски и стоял рядом, пока Си пил.

— Страшно, — сказал Си через некоторое время. — Но, похоже, мы выкрутились. Тебе лучше идти, Чандлер. Договорим с тобой в другой раз.

Чандлер встал. Но он не мог так оставить Си.

— Как ты себя чувствуешь?

Си почти пришел в себя.

— О, нормально. Не в первый раз повисаем на волоске. Рано или поздно волосок оборвется, и это будет конец, но теперь со мной все в порядке.

Чандлер медлил.

— Так ты что-то говорил про Общество рабов.

— Иди, черт возьми! — закричал Си. — Она будет тебя ждать… Извини, что я на тебя накричал. Но уходи. — Когда Чандлер повернулся, Си добавил уже более спокойным тоном: — Заходи завтра в магазин. Может, нам удастся закончить наш разговор.

Глава 11

Ресторан "Луиджи Варф Рэт" на самом деле находился не на морском пляже, а на берегу Ала Вай канала. За этим водоемом виднелись заснеженные горные вершины. Метрдотель лично проводил Чандлера на балкон, и Чандлер стал ждать. "Полчаса" Розали растянулись почти на два; наконец она окликнула его через весь зал, и он встал, когда она приблизилась.

— Извини, — сказала она беспечно. — Зато ты просто молодец. Двадцать минут у меня ушло на дорогу и целых полтора часа на лицо, чтобы тебе было не стыдно со мной. Хорошо снова оказаться в своей коже. Ну что ж, давай есть!

Разговор с владельцем магазина радиодеталей произвел на Чандлера такое впечатление, которое не могло изгладиться при виде хорошенького женского личика. Но ее личико действительно было хорошеньким, и она явно старалась развлечь Чандлера. Он просто не мог не разделить ее настроения.

Она болтала о жизни на сцене, о своих впечатлениях от спектаклей, об артистах, которых она знала. Ее рассказ в основном состоял из длинного перечисления имен, хотя и без тщеславия: просто она жила в мире знаменитостей. Чандлер никогда не соприкасался с этим миром, но слышал многие из имен, которые она называла. Одно время Рози была замужем за английским актером, чьи фильмы Чандлер всегда смотрел по телевизору. Наверно, любопытно было узнать, что этот человек храпел и жил в основном на уколах витаминов. Но такой взгляд на актера Чандлера мало интересовал.

Клиентура ресторана, в основном, состояла из исполников, молодых или тех, кто старался казаться молодым, как Рози.

Повсюду сверкали серебристые венцы. На двери висела табличка:

КАПУ, МАЛИХИНИ!

запрещавшая посещение ресторана тем, кто не являлся исполником или их сотрудником. "Но кто на острове не сотрудничал с ними?" — подумал Чандлер. Пожалуй, единственный способ сопротивления — убить как можно больше людей, а потом — себя, и тем самым лишить исполников рабов. Впрочем, то же самое и довольно часто исполники делали сами в других местах. Это могло бы причинить им лишь незначительные неудобства. Ведь с Большой земли постоянно прибывали корабли и самолеты со свежими захваченными телами. Достаточно лишь сохранить им жизнь, а не заставлять самоуничтожаться, как команду самолета, на котором прибыл Чандлер, — и стадо будет пополнено.

Обед с Розали имел и одну весьма неприятную особенность: время от времени Чандлер ощущал себя захваченным и говорил Розали чужие слова обычно на незнакомом ему языке. Она воспринимала это как нечто само собой разумеющееся: просто какой-то ее друг в другом конце зала или на другом конце Острова использовал Чандлера в качестве телефона.

— Мне очень жаль, — беспечно извинилась она, — тебе это не нравится, да?

— А как, по-твоему? — Он не стал продолжать, и без того удивившись своему тону.

— Я понимаю. Это оскорбляет твое мужское достоинство. Пожалуйста, не принимай это так близко к сердцу, любовь моя. Мы не так уж плохи. Даже… — она заколебалась и не стала продолжать. — Ты ведь знаешь, я попала сюда так же, как ты. Меня похитили со сцены в "Винтер Гарден". Правда, тот, кто меня похитил, оказался моим старым другом. Хотя тогда я этого не знала и перепугалась до смерти.

Чандлер взглянул на нее с удивлением. Она кивнула.

— Ты, наверное, думаешь о нас, как о другой расе? Как о каких-нибудь неандертальцах или, может, даже еще хуже. — Она улыбнулась. — Мы совсем не такие. Около половины из нас прибыли из России, зато остальные — уже со всего мира. Ты, наверное, очень удивишься. — Она назвала несколько имен всемирно известных ученых, музыкантов, писателей. — Конечно, не каждый способен стать членом нашего клуба, любовь моя. Иначе он утратил бы свою исключительность. Основное правило — сохранять верность общему делу. Я сохраняю, — добавила она спокойно после небольшой паузы. — И не забывай об этом. Так надо. Тот, кто становится исполником, должен быть с нами во всем. Есть даже специальные испытания. Это необходимо, и не только для нашей защиты. Для блага всего мира.

Чандлер был потрясен. Рози кивнула с серьезным видом.

— Если один исполник расскажет что-нибудь из того, что нужно держать в секрете, это перепутает все карты. Нас только тысяча, а вас, кажется, около двух миллиардов. Результатом будет полное уничтожение.

Чандлер сначала решил, что она имеет в виду уничтожение Исполнительного Комитета, но потом понял. Нет. Уничтожение мира. Потому что тысяча исполников, хотя на каждого из них приходится два миллиона человек, не могут не победить. Исход борьбы не вызывает сомнений. Если все исполники начнут систематически разрушать и убивать вместо того, чтобы просто забавляться, они запросто уничтожат род человеческий. Человека можно заставить перерезать себе глотку за четверть минуты. Один исполник, который будет убивать, убивать и убивать без остановки, может уничтожить два миллиона своих врагов за один восьмичасовой рабочий день.

А есть еще более надежные и быстрые способы. Чандлер мог не придумывать их — он их видел. Бойня в Орфализе, Монумент — только отдельные примеры. То, что произошло в Нью-Йорке, наглядно демонстрировало возможность массовых методов. Несомненно, еще остались бомбы, хотя бы химические. Людей можно заставить застрелиться, заколоться, устроить аварию, взрыв, проглотить яд, выпрыгнуть из окна, перерезать себе горло. Каждый человек становится убийцей под влиянием скрытого на Гавайях мозга, а когда убивать станет некого, он убьет себя. За один день такого истребления человечество перестанет существовать. Выживут, возможно, лишь те, кто живут в самых отдаленных уголках Земли и не представляют угрозы для исполников.

— Ты ненавидишь нас, не правда ли?

Чандлер молчал, пытаясь найти ответ. В вопросе Рози не было ни насмешки, ни злобы. Она просто сочувственно интересовалась его точкой зрения. Он покачал головой.

— Это значит не "нет", а "не хочу отвечать"? Ладно, я тебя не осуждаю, но, видишь ли, мы все-таки не исчадия ада. До того, как мы появились, мир уже готовился к самоубийству.

— Есть разница, — пробормотал Чандлер. Он думал о своей жене. Они с Марго любили друг друга, как всякая супружеская чета: без всепоглощающей страсти, но со взаимной привязанностью и нежностью. В последние годы Чандлер не размышлял о своей семейной жизни в целом, но всегда помнил отдельные минуты. Только после смерти Марго он понял, что эти минуты и составляли теперь уже навсегда утраченную любовь.

Но Рози отрицательно покачала головой:

— Разница в нашу пользу. Допустим, начальник Коицки не изобрел бы наших венцов. Тогда в любой момент у одной из стран могли бы сдать нервы, и она бы начала первой — без той осторожности, с какой действовали мы, взрывая самые опасные ракеты в пустынных местах, а остальные в точно рассчитанных пунктах. Я имею в виду, кто-то начал бы войну. Это означало бы конец, любовь моя. Светопреставление. И оставшиеся в живых позавидовали бы мертвым. Нет, любовь моя, — сказала она решительно. Мы — не самый худший выход для мира. Когда все плохое кончится, люди поймут, кто мы такие на самом деле.

— И кто же вы?

Она секунду колебалась, потом улыбнулась и скромно сказала:

— Мы боги.

У Чандлера перехватило дыхание — не потому, что это было не так, а потому что ему никогда не приходило в голову, что боги могут знать о своей божественности.

— Мы боги, любовь моя, и наделены привилегией избирать в свой сонм смертных. Не суди нас по прежним законам. Не суди нас вообще. Мы — Новая Сущность. Нам не надо приспосабливаться к прошлому, потому что мы разрушили все прошлое. Отныне и до скончания веков законы будут исходить от нас. — Розали быстро вытерла губы салфеткой. — Не хочешь что-нибудь посмотреть? Давай немного погуляем.

Она взяла его за руку и провела через зал на открытую веранду. Они посмотрели вниз, где некогда был сад. Там находилось несколько десятков человек. Чандлер слышал звуки их голосов. Все они, похоже, носили такую же летнюю армейскую форму, как и он.

— Они из Триплера?

— Нет, любовь моя. Они сами выбрали себе такую форму. Постой-ка здесь минутку.

Женщина в серебряном венце подошла к перилам веранды, где играли розовые и янтарные отсветы огней. Когда она вышла на освещенное место, люди в саду как будто все разом вздохнули. Один из них подошел с охапкой цветочных гирлянд и положил их на землю под перилами.

Они поклонялись ей.

Розали постояла немного с важным видом, потом кивнула и вернулась к Чандлеру.

— Они начали так делать примерно год назад, — шепнула она ему, когда в толпе послышался разочарованный ропот. — Это их собственная идея. Мы сначала не понимали, чего они хотят, но они не причиняли никакого вреда. Видишь, любовь моя, — тихо добавила она, — мы можем заставить их делать все, что захотим. Но это мы их не заставляем делать.

Через несколько часов — Чандлер плохо помнил каким образом — они оказались в легком самолете, летевшем над Тихим океаном. Над ними светила золотая луна; под ними простирался черный океан.

Когда Розали повернула самолет и стала опускать его к воде, Чандлер молча и ошеломленно посмотрел вниз, но не испытал страха. Он был почти доволен. Рози оказалась хорошим спутником: веселая, жизнерадостная, она умела делиться своей радостью с другими. После долгой поездки на спортивной машине Рози пришла в голову идея завершить вечер недолгим комфортабельным полетом над океаном. Чудесная идея. Он печально подумал о том, что теперь понял, как блеск богатства ослеплял и обманывал поколения деревенских девушек. Роскошь — великий соблазнитель. Венец на ее голове мог в любой момент захватить его тело. Ей стоило лишь пожелать, и ее воля, усиленная ретрансляционной станцией, — вроде той, которую он делал для Коицки — вторглась бы в его мозг и превратила бы его в игрушку. Если бы она захотела, он открыл бы дверь и покинул самолет, чтобы пролететь тысячу футов по воздуху и стать ужином для акул.

Но он не думал, что она способна на такое. И не думал, что это сделает кто-нибудь другой, хотя собственными глазами видел подобные вещи, и даже гораздо более ужасные. Среди всех порождений больной фантазии не было такого злодеяния, которое не совершил бы в последние годы какой-нибудь апатичный исполник, избирая своими жертвами беззащитных мужчин, женщин и детей. Даже во время полета Чандлер представлял себе жирные тела, лежавшие на мягких кушетках в своих роскошных виллах, в то время как хозяева этих тел рыскали без устали по всему миру, сея смерть и позор.

Но что общего могло быть у этой женщины с той гнусностью?

Чандлер не знал, как разрешить такой парадокс. Он не забывал о ненависти, но чувствовал совсем другое. Она была так хороша. Она была игрива. У него начали появляться мысли, которые уже очень давно не посещали его.

Впереди показалась темная глыба острова, и они стали снижаться.

Рози умело посадила самолет на взлетно-посадочную полосу, которая при их приближении зажглась огнями — электронное чудо, или венец невольник у выключателя? Это не имело значения. В тот момент для Чандлера ничто не имело значения.

— Спасибо, любовь моя, — сказала она смеясь. — Мне понравилось. Для таких вещей хорошо использовать чье-нибудь чужое тело, но время от времени хочется попробовать свое.

Они вышли из самолета, и она взяла Чандлера под руку.

— Когда мне дали венец, — вспомнила она с явным удовольствием, — у меня сразу появилась нехорошая привычка. Я провела в постели шесть ужасных месяцев — целых шесть месяцев! И ведь никто не заставлял. О, я побывала всюду, плавала с аквалангом на Большом Барьерном Рифе, каталась на лыжах в Норвегии и… — она сжала его руку, — в общем, всею не вспомнишь. А потом я как-то взвесилась, просто по привычке, и знаешь, сколько я весила? — она закрыла глаза в притворном ужасе, но они смеялись, когда она их снова открыла. — Больше я так не хочу, любовь моя. Конечно, многие из нас позволяют себе слишком многое. Даже Коицка. Коицка особенно. И некоторые женщины. Но, между нами говоря, тем, кто так делает, сохранять особенно нечего.

Она привела его к вилле, где пахло жасмином и гардениями, щелкнула пальцами, и тут же зажегся свет.

— Нравится? О, у нас все только самое лучшее. Что будешь пить? — Она достала два высоких холодных стакана и не позволила Чандлеру сесть в плетеное кресло. — Сюда, любовь моя, — она похлопала по кушетке рядом с собой. Поджав ноги, она прижалась к нему, нежная, теплая, благоухающая и пробормотала, словно сквозь сон:

— Подожди-ка. Что нам поставить? Какую ты предпочитаешь музыку, любовь моя?

— О… все равно.

— Нет! Ты должен был сказать: "Почему бы нам не послушать тему из "Фенси Фри"", — или еще что-нибудь, где я в главной роли. — Она укоризненно покачала головой, и лучи золотого света заиграли на ее венце. — Но раз ты человек с таким грубым вкусом, придется мне все делать самой.

Она нажала кнопку в изголовье своей кушетки, и в ту же секунду из скрытых в углах комнаты динамиков полилась нежная мелодия. Правда, не из "Фенси Фри".

— Это лучше, — сказала она лениво, и после небольшой паузы спросила: — Славно было в самолете?

— Превосходно, — ответил Чандлер. Осторожно, но решительно он выпрямился и машинально полез в карман.

Она вздохнула.

— Хочешь сигарету? Они на столе перед тобой. Надеюсь, тебе понравятся. Они сохранили только одну большую фабрику. Сигарет стало мало, не считая этих ужасных русских, от которых и дыма совсем нет. — Она коснулась своими холодными пальцами его лба. — Ты никогда не говорил мне об этом, любовь моя.

Его словно дернуло током: прикосновение ее пальцев было в то же время и прикосновением реальности.

— Мое клеймо? — выговорил он с трудом. — Но ведь ты, кажется, там присутствовала.

— О, только время от времени. Я пропустила все скандальные подробности, хотя, по правде говоря, из-за них там и оказалась. Иногда я люблю послушать какие-нибудь скандальные истории… но я услышала только этого глупого адвоката и этого глупого судью. Они меня просто взбесили. — Она ухмыльнулась. — К счастью для тебя, я так разозлилась, что и им решила испортить удовольствие.

Чандлер сделал большой глоток виски. Как ни странно, это как будто отрезвило его.

— Ничего особенного не было, — сказал он. — Просто я изнасиловал молоденькую девушку. Такое случается каждый день. Конечно, это сделал за меня один из твоих друзей, но я помню то, что происходило и, если хочешь, могу тебе рассказать, со всеми подробностями. Люди из моего города решили, что это сделал я сам, и обвинили меня в симуляции. Как будто я делал это по своей воле, а не под контролем какого-то исполника или, как они по неведению считают, злого духа или демона. — Его трясло. Он ждал ответа — но она лишь прошептала:

— Мне очень жаль, любовь моя. — И взглянула на него с таким искренним сочувствием, что его гнев угас так же быстро, как и возник.

Он открыл рот, собираясь что-то сказать ей. Но не сказал. Она смотрела на него, такая одинокая, нежная, зовущая. Он поцеловал ее и, когда она ответила на его поцелуй, поцеловал еще раз и еще…

Но не более чем через час он сидел в ее "порше" трезвый, злой, разочарованный и несчастный. С трудом разобравшись в незнакомом управлении, он поехал обратно в город.

…Они целовались со все возраставшей страстью, его руки стали ласкать ее, и ее тело уже отвечало на ласку, но именно в этот момент она прошептала:

— Нет, любовь моя. — Он прижал ее к себе еще крепче, и она, больше ничего не говоря, открыла глаза и посмотрела на него. Почувствовав себя захваченным, Чандлер знал, кто его захватил. Розали. Словно одеревенев, он выпустил ее, встал, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

На вилле погасли огни. Вне себя от бешенства он заглянул через окно в темную комнату. Ему удалось разглядеть лежавшую на кушетке Рози, ее тело судорожно вздрагивало. Чандлер был уверен: сейчас какая-то женщина или какой-то мужчина лежит в объятиях любимого человека и не может сказать ему о неведомом третьем, проникшем в их постель.

Лишь когда на его запястье что-то сверкнуло, Чандлер, мчась на полной скорости в Гонолулу, заметил, что плачет. Он ехал на ее машине. Не будет ли у него из-за этого неприятностей? Наплевать! Он был готов к неприятностям, ощущая лишь невыносимое отвращение. Хуже всего было даже не то, что она использовала его, как случайный стимулятор полового чувства, но то, что она считала себя вправе так поступить. Чандлер подумал о людях, которые поклонялись ей под открытой верандой ресторана испол-ников, и о снисходительном жесте Розали, когда они поднесли ей цветы.

Слепые, жалкие глупцы!

Но не только те обманутые мужчины и женщины в саду попались в ловушку порочной религии, думал Чандлер. Дело обстояло еще хуже. Сами боги и богини также почитали свою божественность!

Глава 12

Через три дня голос Коицки, исходивший из уст Чандлера, вновь вызвал его в Центр ТУЭ.

Имея уже некоторый опыт жизни в этом мире, Чандлер реквизировал полицейскую машину и поехал к Южным Воротам, где охранники дали ему свой автомобиль. Дверь в здании Центра оказалась открытой, и Чандлер прошел прямо наверх.

Он удивился, увидев толстяка сидевшим и более-менее одетым. На Коицке были совершенно несообразные его фигуре цветастые шорты, рубашка с короткими рукавами и сандалии. На его круглой лысой голове торчал венец, другой венец, имевший более строгий вид, он держал в руке.

— Умеешь управлять вертолетом? — спросил он. — Нет? Не важно. Помоги мне. — Его рука, словно гора, легла на плечи Чандлеру. Коицка весил фунтов триста. Медленно, тяжело дыша, он проковылял в дальний конец комнаты и нажал какую-то кнопку.

Открылась дверь.

Чандлер прежде не знал о существовании в здании лифта: исполники не считали нужным сообщать своим рабам подобные вещи. Лифт осторожно опустил их на второй этаж, где в гараже стоял хотя и старый, но в безупречном состоянии большой кадиллак, "машина гангстеров".

Следуя указаниям Коицки, Чандлер привез их к летному полю, где уже ждал маленький вертолет с плексигласовым носом. В основном благодаря усилиям Чандлера Коицка, пыхтя и отдуваясь, забрался по лесенке в кабину. Первоначально вертолет имел четыре сидячих места. Теперь тут было сиденье для пилота и сиденье рядом с ним, а сзади помещалась широкая мягкая кушетка. Коицка развалился на ней, сжимая свой дополнительный венец. Его лицо застыло: очевидно, он управлял чьим-то чужим телом.

Вскоре его глаза снова открылись. Он без всякого интереса взглянул на Чандлера и повернулся лицом к стене.

Через минуту он просипел:

— Сядь на место пилота. — Некоторое время он тяжело отдувался, потом сказал — Тебе не стоит интересоваться Розали.

Чандлер вздрогнул от неожиданности. Он обернулся, но увидел лишь спину Коицки.

— Я не интересуюсь! То есть, по крайней мере… — Он понятия не имел, как закончить фразу, но Коицку, похоже, не интересовал ответ.

Через некоторое время Коицка пошевелился, устроился поудобнее — и Чандлер почувствовал себя захваченным.

Он легко и уверенно повернулся к незнакомым педалям и рулю вертолета, завел мотор и окинул взором пульт с приборами; совершив манипуляции, смысла которых он не понимал, но которые оказались безошибочными, он поднял машину в воздух. Все было выполнено восхитительно. Чандлер не знал, кто из исполников вселился в его тело, но кто бы он ни был, он сделал из Чандлера первоклассного пилота.

Более часа Чандлер оставался пленником в своем собственном теле. Очевидно, управление вертолетом не допускало перекуров. Исполник, захвативший Чандлера, не отпускал его ни на секунду. Словно в плену какого-то сна, Чандлер наблюдал, как его правая рука толкает рычаг, а ноги нажимают на педали. Время от времени его голова поворачивалась, и его голос говорил что-то Коицке. Но их беседа шла не то по-русски, не то по-польски, и Чандлер не понял ни слова. Правда, разговоров было не много, шум лопастей вертолета заглушал большую часть звуков. Чандлер погрузился в мрачное, но не мучительное полузабытье, думая об Элен Брейстед и Орфализе, о Розали Пэн и жирном кровожадном слизняке, лежавшем сзади. Чандлеру пришло на ум, что он, как ни странно, теперь сотрудничает с теми чудовищами, которые убили его собственную жену и заставили его изнасиловать глупую, но безобидную девушку…

Но эта проблема оказалась для него слишком сложной.

Он предпочел думать о Розали Пэн, а потом — вообще ни о чем.

Они пролетели над океаном и приблизились к другому острову. После беглого взгляда на карту Чандлер догадался, что они прилетели на Хило. Он мастерски посадил вертолет на край полосы, где уже разгружались два самолета, и вновь почувствовал себя свободным.

Два рослых юноши, судя по всему, коренные гавайцы, помогли Коицке выбраться из машины и добраться до здания. Чандлер оказался предоставлен самому себе. Здание было неказистое, но добротное. Вокруг него росла высокая, давно не кошенная трава, в которой местами проглядывали розовато-лиловые и красные цветы, — очевидно, прежде там находились клумбы бугенвиллии и молочая. Чандлер не мог понять назначения здания; оно выглядело как некая смесь конторы и мастерской, затерянной в глуши. Но потом он увидел на стене табличку "Раздача". По-видимому, здесь находилась главная усадьба одной из плантаций. Но внутри почти ничего не осталось. Столы и ржавые машины были в беспорядке свалены снаружи, на месте бывшей стоянки. Теперь внутрь заносили грузы из самолетов. Среди эти грузов Чандлер узнал кое-что из списка, который он дал владельцу магазина радиодеталей. В одном из больших ящиков, очевидно, находился газолиновый генератор. Но о содержимом остальных ящиков Чандлер мог только гадать.

Кроме Коицки здесь присутствовало, по крайней мере, пять исполников в венцах. Лишь нечто весьма важное могло выманить этих лежебок из их берлог, но Чандлер знал, какое важное дело привлекло их сюда.

Вероятно, речь шла о самом их существовании. Чандлер пришел к заключению, что для комфортного житья исполникам требовался запасной ретранслятор на случай какой-нибудь поломки, возможно, даже модифицированный, судя по иной форме венца, который взял с собой Коицка. И несомненно, именно здесь они собирались построить новую установку.

В течение десяти часов, от полудня до темной ночи, они работали в бешеном темпе. Когда зашло солнце, один из исполников подал команду, и рабочие запустили генератор. Он трясся на своих колесах с резиновыми покрышками, выпуская клубы дыма, и работа продолжалась при свете ламп.

Чандлер работал скорее как рабочий, а не как инженер; он переносил и складывал оборудование в местах будущей сборки. Исподники не принимали в этом участия, но и не оставались без дела. Все они находились в одном из помещений здания и занимались каким-то небольшим прибором — Чандлер не смог его сразу рассмотреть, а когда взглянул еще раз, прибор уже исчез. Он не видел, как они его убрали, и не знал, где они его взяли. К полуночи Чандлер внезапно понял, что это, очевидно, была важнейшая деталь, которую они никому не могли доверить… и именно поэтому явились сюда сами, а не действовали чужими руками.

Несмотря на усталость, Чандлер сознавал, что его открытие имело очень большое значение; похоже, оно открывало какие-то возможности. Но какие? Слишком многое свалилось на Чандлера за последнее время и это заметно притупило его реакцию. Он не мог соображать так быстро, как того требовала ситуация; в этой Стране Чудес, если бы к нему пришла Черная Королева и отрубила бы ему голову, оно, возможно, даже забыл бы умереть. Оглушенная, истерзанная нервная система уже не реагировала на раздражители. И все же он медленно и мучительно думал о том оружии, которое здесь находится, о рычаге…

В самом конце рабочего дня Коицка и два или три исполника задали Чандлеру несколько вопросов.

Он был слишком утомлен, чтобы думать над ответами, но исполники просто хотели выяснить, способен ли он самостоятельно собрать некоторые несложные части конструкции, и, похоже, его ответы их удовлетворили. На обратном пути Чандлер опять под чьим-то контролем вел вертолет, но все время полета находился в состоянии полусна и даже не помнил, как добрался до своей комнаты в Триплере.

…На следующее утро он явился в магазин "Детали в изобилии" с дополнительным списком деталей, оказавшихся дефектными. Си быстро проглядел список и кивнул.

— Все это у меня есть. Можешь забрать сегодня вечером.

Чандлер предложил ему сигарету из затхлой пачки.

— А в тот вечер…

Но Си встревоженно потряс головой; у него даже выступил пот на лбу. Однако он тут же довольно небрежным тоном спросил:

— Ты интересуешься бейсболом?

— Бейсболом?

— Сегодня днем будет игра юношеской лиги, — сообщил Си словно ни в чем не бывало. — У Школы в Пунахоу. Думаю, неплохо бы заглянуть туда, а потом мы можем вернуться и забрать твои детали. Игра в два часа. Надеюсь увидеть тебя там.

Чандлер вышел в задумчивости. Что-то в поведении Си предполагало нечто большее, чем игра в мяч; после быстрого и скромного ленча Чандлер решил пойти.

На грязной площадке, вероятно, бывшем стадионе колледжа, играли подростки, судя по сложению и цвету волос, коренные гавайцы. Очевидно, даже самый фанатичный поклонник бейсбола не стал бы тратить время на такое зрелище. И все же зрители были. По крайней мере пятьдесят взрослых наблюдали за игрой, и едва ли среди них находились родственники или знакомые игравших. Ребята играли серьезно и осторожно, а зрители не пытались их подбодрить или выразить свой восторг.

Си вышел из-за школьного здания и подошел к Чандлеру.

— Рад, что ты смог прийти, Чандлер. Нет, ничего не спрашивай. Просто смотри.

На пятой подаче при счете, достигшем трех десятков, в игре наступил перерыв. Какой-то высокий рыжеволосый человек взглянул на часы, облизнул губы, сделал глубокий вдох и вышел на площадку. Он окинул взглядом зрителей; мальчишки без всякого удивления прервали игру… Затем рыжеволосый кивнул судье и покинул поле. Игроки возобновили свою игру, но все внимание зрителей теперь сосредоточилось на рыжеволосом.

У Чандлера мелькнула догадка. В следующую секунду она подтвердилась, когда рыжеволосый поднял руки на уровень пояса и схватил правой рукой свое левое запястье — правда, всего лишь на миг, но этого было достаточно.

Игра оказалась только прикрытием. Чандлер присутствовал на собрании подпольной организации, которую Си назвал Обществом Рабов и которая осмелилась противостоять Исполнительному Комитету.

Си откашлялся и объявил:

— Тут есть один человек. Я ручаюсь за него. — Чандлер опять очень удивился, потому что все собравшиеся теперь смотрели на него.

— Все в порядке, — нервозно сказал рыжеволосый. — Давайте начнем. Прежде всего, есть у кого-нибудь оружие? Вы уверены? Проверьте хорошенько — мы не должны допускать ошибок. Выверните карманы.

Произошло небольшое волнение, и женщина, сидевшая рядом с Чандлером, достала связку ключей с приклепленным к ней маленьким ножичком.

— Перочинный нож? Да, черт возьми; избавьтесь от него, бросьте на поле. После собрания подберете. — Сотня глаз наблюдала за полетом перламутрового предмета. — Похоже, теперь все в порядке, — продолжал рыжеволосый. — Ребята играли каждый день, а за всю неделю никто сюда не заглянул. Но пусть каждый следит за своим соседом. Если увидите что-нибудь подозрительное, не ждите. Не рискуйте. Кричите: "Судью на мыло!", или все, что захотите, только кричите. И погромче. — Он сделал паузу, тяжело дыша. — Хорошо. Си, представь нам новичка.

Владелец магазина радиодеталей положил руку на плечо Чандлеру.

— У этого человека есть кое-что для нас, — сказал он. — Он работает на исполника Коицку и принимает участие в сооружении установки, которая есть не что иное, как еще одна машина для управления нами.

Чандлер мгновенно утратил свое беспристрастное спокойствие:

— Эй, — закричал он, — я никогда не говорил ничего подобного.

— В этом не было необходимости, — строго сказал Си. — Ты что, черт возьми, считаешь меня идиотом? Я выполнял все ваши заказы на детали, разве не помнишь? Частоты у него выше, но основные компоненты те же, что и у первого ретранслятора.

— Но они никогда не говорили мне…

— Не говорили тебе? А они должны были тебе сказать? Что еще они тебе должны?

Чандлер молчал, оглядываясь по сторонам. Слова Си испугали его. И все же он догадывался и даже в глубине души был уверен, что проект, над которым он работал, представлял собой новую управляющую установку. А значит…

Высокий худой бородач приблизился к Чандлеру, яростно сверля его глазами.

— По-моему, ты не очень надежен, парень, — угрожающим тоном заявил он. — На чьей ты стороне?

Чандлер пожал плечами.

— Мне кажется, на вашей, на чьей же еще?

— Тебе кажется? — Бородач кивнул и, нагнувшись, злобно уставился в лицо Чандлеру. — Посмотрите на его лоб, — закричал он. — Видите?! Он же клейменый!

Чандлер отшатнулся, невольно прикоснувшись рукой к клейму.

— Проклятый симулянт! — продолжал бородатый. — Посмотрите на него! Есть ли на земле более гнусная тварь, чем тог, кто притворился одержимым, чтобы совершать свои грязные преступления? Что ты сделал, симулянт?! Убил?! Сжег детей живьем?..

Си отпустил плечо Чандлера, одной рукой повернул бородача, а другой ударил его в челюсть.

— Заткнись, Линтон. Подожди и послушай.

Бородатый медленно поднялся, приходя в себя. Тем временем Си стал вкратце объяснять, как он понимает работу Чандлера.

— Может, это только запасной экземпляр. Может, он не будет использоваться. А может, и будет — и тогда Чандлер мог бы сорвать его работу! Как вам нравится? Исполники переключаются на вторую установку, пока первая ремонтируется — и их венцы не работают!

Наступила полная тишина, лишь с площадки доносились звуки игры. Только что было зафиксировано две пробежки. Чандлер узнал эту тишину. Она означала надежду.

Линтон первый нарушил молчание, его голубые глаза горели.

— Нет! Мы сделаем еще лучше. Зачем ждать? Мы можем использовать машину этого парня. Запустим ее, достанем венцы — и сами будем управлять исполниками!

Наступила еще более длительная пауза; потом все сразу заговорили, но Чандлер не принимал участия в дискуссии. Он думал.

Допустим, человек вроде него действительно оказался бы в состоянии сделать то, что они от него хотели. Если отвлечься от технических проблем, которые довольно сложны: нужно узнать, как работает установка, избежать ловушек, несомненно расставленных Коицкой для пресечения таких попыток; если даже не думать о наказании, которое ждет в случае провала…

Допустим, он приведет установку в действие, раздобудет пятьдесят венцов и наденет их на пятьдесят участников этого тайного собрания Общества Рабов…

Произойдет ли тогда какое-то существенное изменение в состоянии мира?

Или всегда и всюду справедливы слова лорда Актона. Власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Власть, заключенная в венцах исполников, слишком сильный соблазн для смертного; Чандлер почти чувствовал, как эти люди рядом с ним превращаются в ненасытных чудовищ.

Но Си усмирил их пыл.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Но я знаю одну вещь: один исполник не может управлять другим. Ладно. — Он взглянул на часы. — Мы договорились, что будем здесь не более двадцати минут, — напомнил он рыжеволосому, и тот кивнул.

— Ты прав. — Он оглядел присутствующих. — Сейчас я закончу. Новости. Вы все знаете, что на прошлой неделе они поймали еще нескольких наших. Вы были у Монумента? Три наших товарища сегодня утром лежали там. Но, я думаю, исполники не знают, что мы организованы, они считают наши действия лишь индивидуальными актами саботажа. Если кто-нибудь еще не знает: исполники не умеют читать наши мысли, даже когда управляют нами.

Доказательство тому — то, что мы пока живы. Ханрахан знал практически каждого из нас; теперь он уже неделю лежит там с перебитым хребтом; они поймали его, когда он пытался устроить взрыв у Восточных Ворот. Но они ничего не узнали о нас. Они не способны читать мысли. Следующее. Больше никаких индивидуальных нападений на исполников. По крайней мере, если речь не идет о жизни и смерти, и даже тогда вы только зря потеряете время, если у вас нет огнестрельного оружия. Они схватят ваш мозг быстрее, чем вы сможете перерезать им глотку. Третье. Оставьте всякие мысли о добрых и злых исполниках. Они все одинаковы, раз надели на голову эту штуку. Четвертое. С ними нельзя договориться. Им на все наплевать. Так что если кто-нибудь собирается выдать нас, — я не говорю, что такие есть, — пусть забудет про это. — Он оглянулся по сторонам. — Что-нибудь еще?

— Как насчет заражения водопровода? — поинтересовался кто-то.

— Надо еще подумать. Пока что нет никакой информации. Ладно, достаточно на сегодня. Собрание окончено. Понаблюдайте немного за игрой, потом расходитесь. По одному.

Си пошел первым. Потом две женщины. За ними потянулись остальные. Чандлер, все еще ошеломленный открывшейся перед ним возможностью, не особенно спешил, хотя, очевидно, следовало уходить. Игра, по-видимому, тоже подошла к концу. Один мальчик с веснушками на лице стоял на игровой позиции, но он оперся на свою биту и смотрел на Чандлера большими серьезными глазами. Чандлер ощутил внезапный холод.

Он повернулся и пошел прочь — но тут же почувствовал себя захваченным.

Он пошел к зданию школы, не имея возможности оглянуться. Сзади послышался плач, и детский голос сквозь слезы произнес:

— Что со мной случилось?

Будь это взрослый, его поведение послужило бы предостережением. Но ребенок никогда прежде не был одержимым и сам не знал, что с ним произошло. Чандлер уже зашел в школу, когда члены Общества Рабов осознали опасность… Он услышал, как кто-то крикнул: "Они поймали его!" Потом тело Чандлера остановилось и яростно закричало. В нескольких ярдах от него толстая китаянка мыла кафельный пол, она ошеломленно взглянула на Чандлера, но он и сам был не менее ошеломлен.

— Идиот! — заорал Чандлер. — Какого черта ты сюда влез?! Разве ты не знаешь, что это нехорошо, любовь моя? Стой здесь! — скомандовал он сам себе. — Не смей выходить из здания!

И он вновь почувствовал себя свободным. Но со стороны стадиона внезапно послышались крики.

Некоторое время Чандлер стоял в замешательстве, не в силах пошевелиться, словно его еще держали под контролем. Потом бросился к окну классной комнаты. Снаружи на стадионе творилось нечто странное. Половина зрителей лежали на земле, пытаясь встать. Чандлер увидел, как десятилетний мальчик обрушился на пожилую даму, и оба упали. Другой человек сам бросился на землю. Какая-то женщина запустила своей сумочкой в лицо мужчине рядом с ней. Один из упавших поднялся и тут же упал снова. Но Чандлер понимал, что означает это дикое зрелище: один исполник старался удержать на месте группу из двадцати обычных безоружных человеческих существ. Исполник быстро сновал от одного мозга к другому, тем не менее толпа потихоньку разбредалась.

Недолго думая, Чандлер бросился на помощь, однако захватчик предвидел это. Чандлер успел добежать лишь до двери. Он круто развернулся и моментально оказался возле женщины со шваброй; тут он снова почувствовал свободу, но женщина неожиданно бросилась на него и сбила с ног.

К тому времени, когда он смог встать, было уже слишком поздно помогать… если такая возможность вообще существовала.

Он услышал выстрелы. Двое полисменов с пистолетами бежали к стадиону.

Исполник, который смотрел на Чандлера глазами мальчика, а потом изолировал, действовал достаточно умело. Подмога появилась необыкновенно быстро. За несколько секунд все лица поблизости, имевшие оружие, были найдены и отправлены сюда.

Через две минуты уже никто не сопротивлялся.

Очевидно, и другие исполники пришли на помощь: или привлеченные шумом, или их позвали сразу после того, как собрание было обнаружено. На площадке осталось только пятеро. Все явно под контролем. Они поднялись и терпеливо стояли, пока полицейские стреляли в них, перезаряжали оружие и снова стреляли. Последним умер бородатый Линтон, и, падая, он на миг встретился глазами с Чандлером.

Чандлер прислонился к стене.

Зрелище потрясло его. Даже близость собственной смерти казалась ему не столь ужасной. Гораздо хуже, гораздо страшнее, гораздо мучительнее — ив который уже раз? — была смерть надежды.

Гибель мечты о том, как он неким волшебным образом завладеет установкой исполников на острове Хило, которая давала им власть, и как здесь, в Гонолулу, Общество Рабов, столь же волшебным образом воспользовавшись полученной свободой, уничтожит Исполнительный Комитет…

Но теперь все безвозвратно пропало.

Он сам спасся чудом и, возможно, лишь ненадолго. Чандлер знал, кто из исполников спас его… и уничтожил остальных. Хотя он слышал этот голос из своих собственных уст, он не мог ошибиться. Это была Розали Пэн.

Он взглянул на рыжеволосого, лежавшего ничком на бейсбольной площадке, и вспомнил его слова. Не бывает ни хороших исполников, ни плохих. Есть только исполники.

Глава 13

Сколько бы ни стоила жизнь Чандлера, он знал, что почти потерял ее и обрел вновь благодаря женщине.

Он не виделся с ней уже несколько дней, но, проснувшись на следующее утро после побоища, обнаружил на столе рядом с кроватью записку. Никто не входил в его комнату. Он сам написал ее во сне, но рукой его водил мозг Рози:

Если ты еще раз влезешь во что-нибудь подобное, я уже не смогу тебе помочь. Лучше не делай этого! Те люди просто хотели использовать тебя. Не пренебрегай своими шансами. Ты любишь серфинг? Рози.

Но времени уже не осталось ни на серфинг, ни на что другое, кроме работы. Началось строительство установки на Хило, и это был кошмар. Чандлера доставили на остров вместе с последней партией деталей. Сами исполники не прилетели, но в первый же день телом Чандлера управляло столько различных мозгов, что он потерял им счет. Он начал уже узнавать их по прихрамывающей походке, немецкому акценту, заиканию, характерному жесту раздражения или бранным словам. Потом Чандлеру, как квалифицированному инженеру, позволили поработать несколько часов самому. Остальным членам бригады пришлось туго. В течение всего дня в них незримо присутствовали, по-видимому, около дюжины исполников. Едва рабочий освобождался одним из них, как его тут же захватывал другой. Работа продвигалась быстро, но ценой крайнего изнеможения работников.

К концу четвертого дня Чандлер поел лишь дважды и не помнил, когда спал в последний раз. Когда его отпускали, он едва мог стоять на ногах, а когда захватывали — с раздражением воспринимал неловкие движения своего тела. На закате четвертого дня он на некоторое время оказался свободен и к тому же, как ни странно, без работы пока кто-то другой заканчивал пайку.

Чандлер, спотыкаясь, выбрался на свежий воздух и огляделся по сторонам, но веки его начали уже сами собой смыкаться. Он успел подумать о том, как прекрасен, наверное, был этот остров в прежние времена. Даже при нынешнем запустении здесь сохранились красивые высокие деревья, за ними виднелась бледная струйка дыма, уходящего в темно-голубое вечернее небо; легкий ветерок разносил аромат… Проснувшись, Чандлер обнаружил, что опять находится в здании с паяльником в руках.

Потом наступил момент, когда даже воля исполников не могла больше приводить в движение изможденные тела рабочих, и тогда им позволили несколько часов поспать. На рассвете их снова разбудили.

Отдых оказался явно недостаточным. Движения тел стали замедленными и неточными. Двое гавайцев, перенося стофунтовую деталь, зашатались и уронили ее.

Чандлер с ужасом ожидал, что они убьют себя.

Но, похоже, исполники и сами устали. Один из гавайцев раздраженно проворчал с неизвестным Чандлеру акцентом:

— Ладно, хватит, болваны. Вы заработали себе отпуск, мы пришлем другую смену. Можете отдохнуть. — И действительно все одиннадцать измученных рабочих были одновременно освобождены. Первым делом каждый стремился поесть, облегчиться, освободить от обуви стертые до крови ноги — сделать все то, что до сих пор не позволялось. Потом все сразу повалились спать.

Чандлер отключился мгновенно, но из-за переутомления спал очень неспокойно; поворочавшись час или два на твердой земле, он сел и огляделся по сторонам воспаленными глазами. Мягкие сиденья машин и самолетов уже разобрали, он опоздал. Чандлер встал, потянулся, почесался и стал думать, что делать раньше. Он вспомнил про струйку дыма, которую видел — когда же? три ночи назад? — на фоне вечернего неба.

За все дни у него ни разу не возникала одна довольно очевидная мысль: там не полагалось быть никакому дыму. На острове не могли находиться другие люди, кроме рабочих.

Конечно, это не имело никакого значения. Какое ему дело? Но больше делать было нечего. Он встал, сориентировался и побрел в ту сторону, где видел дым.

Он думал о том, как хорошо владеть своим телом, несмотря на его плачевное состояние. И как чудесно иметь возможность спокойно размышлять.

Природа человеческого существа такова, что оно быстро восстанавливается после ударов, полученных из внешнего мира. Кроме смерти все неизлечимые раны берут начало в нем самом; оно способно переживать сильнейшие внешние потрясения, подниматься и даже преуспевать. До преуспевания Чандлер еще не дошел, но он начал подниматься.

После бойни на стадионе в Пуанхоу все последующее время так спрессовалось и память так затуманилась, что Чандлер даже не успел погоревать о смерти своих, обретенных столь ненадолго, друзей или обдумать их донкихотские планы борьбы с исполниками. Теперь он начал размышлять.

С какой трепетной надеждой они приняли его — человека, подобного им, не исполника, который своими собственными руками прикасался к источнику могущества исполников. Только мог ли он действительно что-нибудь сделать?

Похоже, нет. Он едва понимал техническую сторону своей работы и еще меньше — лежащую в ее основе теорию. Возможно, зная местонахождение установки, он сумел бы пробраться к ней, когда она будет готова. Теоретически возможно даже обойтись без венцов и воспользоваться главным пультом самой установки.

Сумасшедший в кабине реактивного бомбардировщика мог уничтожить город. Ничто не остановило бы его, кроме собственного непроходимого невежества. Чандлер казался себе таким сумасшедшим: сила была почти в руках, но он не имел понятия, как ею воспользоваться.

И все же — где жизнь, там и надежда. Чандлер подумал, что теряет драгоценное время, которое уже никогда не вернется. Он шел по дороге, ведущей к какому-то заброшенному городку. Но теперь не время для прогулок, решил он, нужно скорее вернуться к установке и изучать, думать, стараться понять как можно больше. Чандлер хотел повернуть обратно и замер.

— О Господи, — прошептал он, глядя вперед.

Город покинула жизнь, но не смерть. Повсюду лежали трупы.

Они умерли давно, наверно, несколько лет тому назад.

Неудивительно, что сначала он их не заметил. От них осталось немного: в основном, кости да кое-где высохшие лоскуты кожи. Одежда большей частью истлела. Но даже по таким останкам было хорошо видно, что ни один из этих людей не умер естественной смертью. Заржавленное лезвие, торчавшее в грудной клетке, там, где нож пронзил сердце; раздробленный маленький череп с выцветшими остатками голубого детского комбинезона рядом с ним. Посреди улицы несколько скелетов лежали ногами друг к Другу. Очевидно, там что-то взорвалось, и смерть настигла их, когда они пытались убежать. Лицо женщины, сморщенное, словно кора дуба, виднелось между крылом грузовика и пробитой стеной.

Подобно гибели Помпеи, эта трагедия из-за своей давности вызывала лишь удивление. Целый город оказался стертым с лица земли.

Исподники стремились максимально обезопасить себя по-видимому, они истребили население всего острова даже всех островов, кроме Оаху, чтобы достичь полной изоляции от людей, не считая тех невольников, которые служили им в Гонолулу и его окрестностях.

Чандлер обошел город за четверть часа, но все улит, походили одна на другую. Похоже, даже животные не тронули трупов, хотя, наверно, здесь и не водилось крупных хищников.

Что-то шевельнулось в дверях.

Чандлер опять подумал про дым, но никто не отозвался на его крик, и, несмотря на упорные поиски, ему не уда лось обнаружить никаких признаков жизни.

Поиски были пустой тратой времени, которое следовало использовать для изучения установки. Когда Чандлер вернулся к зданию из шлакобетона, он услышал шум мотора и, подняв голову, увидел самолет, заходивший посадку.

Чандлер знал, что у него осталось всего несколько минут. Он постарался провести их с максимальной пользой, но, не успев разобраться в схеме узлов, с которыми сам не работал, почувствовал себя захваченным. Самолет прокатился по полосе и остановился: Чандлер и все остальные бросились разгружать его. "Самолет остановился почти касаясь крылом здания, что создавало более удобные условия для разгрузки, но явно мешало взлету", — думал ум Чандлера в то время, как его тело выносило ящики из багажного отсека.

Но он уже знал разгадку. Проблемы со взлетом не будет, так же, как у других маленьких транспортных самолетов в дальнем конце взлетно-посадочной полосы.

Эти самолеты уже никуда не полетят.

Работа продолжалась и вскоре завершилась, а Чандлер знал о ней не больше, чем в самом ее начале. Последняя задача состояла в тщательной проверке цепей и уровня сигналов. Чандлер мог принимать участие в работе лишь до определенного момента. Затем два исполника, действуя в телах одного из гавайцев и пилота, который доставил контрольную аппаратуру и остался в качестве рабочей силы, старательно проделали последние тесты.

Остальные люди в изнеможении повалились на землю и ждали.

Они были больше не нужны. Так же, как и Чандлер. Один из них придвинулся к Чандлеру и, криво усмехнувшись, сказал:

— Веселенькое дельце. Меня зовут Брэдли. Думаю, люди в таких случаях должны знакомиться. Как-то странно делить могилу с совершенно незнакомым человеком.

— Могилу? Брэдли кивнул.

— Как рабы фараона. Пирамида почти готова, приятель. Ты не знаешь, о чем я говорю? — Он сел, сорвал длинную травинку и стал покусывать ее кончик. — Похоже, ты еще не видел трупы в лесу.

— Я нашел целый город примерно в полумиле отсюда. Там одни скелеты.

— Да нет, те уже старые. Есть и посвежее, тут совсем недалеко, за кучей мусора. То есть не совсем свежие, им недели две. Очень любезно со стороны исполников, что они избавились от использованных рабочих в таком укромном месте. Так гораздо приличней… Но мы с Хуаном Симоа пошли искать проволоку и нашли их.

С ледяным спокойствием Чандлер осознал, что этот человек прав. Использованные рабочие — то есть, конечно, те, кто разгружал первые самолеты, — работали, пока не выбились из сил, после чего от них быстро избавились. Столь дешевую рабочую силу легче заменить, чем отправлять обратно в Гонолулу для восстановления сил.

— Понимаю, — сказал Чандлер. — К тому же мертвые не болтают.

— И не разносят болезней. Наверное, поэтому они Устроили бойню в густой чаще. На случай, если какой-нибудь исполник явится сюда с проверкой лично. Разлагающиеся трупы антисанитарны. — Брэдли снова усмехнулся. — Я раньше был доктором на Молокаи.

— Прок… — начал Чандлер, но доктор покачал головой.

— Нет, не говори "проказа". Это "болезнь Хансена" Но как бы она ни называлась, исполники явно боятся ee. Они уничтожили всех наших пациентов, кроме двух, которые спаслись вплавь; потом, на всякий случай, они уничтожили и большую часть медицинского персонала, кроме тех немногих, кто, вроде меня, находился вне Острова и сообразил, что нужно помалкивать о своей прежней работе. Это было прямо у самого пляжа.

— Я сегодня был в городке, — сказал Чандлер. — И мне показалось, что там есть кто-то живой.

— Ты думаешь, это один из тех прокаженных? Может быть. Но не беспокойся. — Доктор перевернулся на спину заложил руки за голову. — Стоит ли бояться какой-то болезни Хансена! Мы подцепили болезнь похуже. — Он зевнул и сказал сонным голосом: — Знаешь, в прежние времена я работал на противочумной станции Службы Общественного Здоровья. Мы истребляли огромное количество крыс и блох. Никогда не думал, что окажусь в их шкуре…

Он умолк. Чандлер взглянул на него и подивился его выдержке. Доктор крепко спал.

Чандлер повернулся к остальным.

— Вы позволите им убить себя без борьбы? — спросил он.

Ему ответил один гаваец.

— Малихини, — сказал он, — ты просто не знаешь куда попал. Им не нужно наше позволение.

— Посмотрим, — мрачно пообещал Чандлер. — Они всего лишь люди. Я не собираюсь сдаваться.

Но в конце концов он не смог себя спасти — его спасла женщина. В ту ночь Чандлер беспокойно ворочался во сне, а проснувшись, обнаружил, что идет к самолету. Солнце едва окрасило восток в розовый цвет, и никто еще не шевелился.

— Извини, любовь моя, — обратился он сам к себе. — Тебе, наверное, нужно вымыться и побриться, но я не знаю, как это сделать. Я имею в виду бритье. — Он хихикнул. — Во всяком случае, ты найдешь все необходимое в моем доме.

Он забрался в кабину самолета.

— Ты уже летал прежде? — спросил он себя. — Надеюсь, тебе понравится. Итак — закрой дверь… пристегни ремень… поверни ручку. — Чандлер восхитился той уверенной легкости, с которой его тело завело мотор, окинуло оценивающим взглядом приборы, развернуло самолет и подняло его в воздух, направив в сторону восходящего солнца.

— О Боже, тебе действительно нужно принять ванну, — сказал он себе, комично поморщив нос. — Ну, ничего. У меня есть чудная ванна, розовая, глубокая и девять видов солей. Но мне не нравится, что ты такой усталый, любовь моя, потому что полет долгий, и ты меня очень утомишь. — Он замолчал, наклонившись к приборам, чтобы проверить курс, и повернул ручку наверху, задирая нос самолета. — Коицка рассвирепеет, — усмехнулся он. — Не бойся, любовь моя, я смогу его успокоить. Но лучше, чтобы ты уже был в безопасном месте, иначе будет слишком поздно.

Он довольно долго молчал, а потом его голос запел.

Это были песни из музыкальных комедий Розали. Даже с помощью столь жалкого инструмента, как голос Чандлера, она пела достаточно хорошо, чтобы занять их обоих, пока его тело не посадило самолет. Так Чандлер поселился на вилле, принадлежавшей Розали Пэн.

Глава 14

— Любовь моя, — сказала она, — в мире есть кое-что похуже, чем развлекать меня, когда я не занят! Скоро мы сходим на пляж, обещаю. — И она снова ушла.

Примерно одно и то же происходило каждый день.

Чандлер был чем-то вроде наложницы. Или даже, скорее, гейшей мужского пола. В его обязанности входило играть в карты, кататься на серфинге, пить крепкие напитки.

Он просто не знал, что с собой делать. В тяжелых ситуациях человек надеется выжить. Чандлер надеялся; и теперь он остался в живых, душился одеколоном, спал на мягкой подушке — но на каких безумных условиях! Он не мог не признать, что Розали — красивая женщина и даже добродушная. Она была права. На свете существовали вещи похуже, чем обязанность быть ее компаньоном, но Чандлер никак не мог привыкнуть к такой роли.

Его раздражало, когда она вставала с качелей в саду и запиралась в своей комнате, потому что знал: она там не спит, хотя и лежит неподвижно с закрытыми глазами. Его приводило в ярость, когда она захватывала его тело, чтобы пододвинуть ей пепельницу или прекратить нежелательные для нее действия. И он едва не терял рассудок, когда становился игрушкой ее друзей, использовавших его голосовые связки.

И это случалось довольно часто. Один исполник, который хотел связаться с другим, разыскивал ближайшего человека-посредника. Чандлер служил Рози Пэн телефоном, секретарем и иногда даже одеждой для тех, с кем у нее назначалось свидание. Потому что Розали принадлежала к числу тех исполников, которые предпочитали проводить большую часть жизни в своем собственном теле. Она, любила танцевать. Ей нравилось обедать в ресторанах. Большое удовольствие ей доставляло являться перед поклонниками у "Луиджи Варф Рэт" и мчаться на доске по длинном; гребню волны. Если какой-нибудь исполник желал сопровождать ее, он делал это, пользуясь телом Чандлера.

Питался Чандлер очень хорошо и удивительно разнообразно. Иногда он сильно напивался, в других случаях воздерживался от выпивки. Однажды по воле исполника-марроканца он курил опиум. Как-то раз за обедом ел жареного щенка. Он повидал много интересного и, когда Розали покидала виллу, в его распоряжении оставались ее дом, музыкальная библиотека, буфет, книги. Она не обращалась с ним плохо. Напротив — баловала и хвалила; и каждую ночь она целовала его, прежде чем удалиться в комнату с защелкивающимся замком.

Чандлер страдал.

Когда она оставляла его ночью, он долго бродил по дому без сна. Конечно, на Хило было тяжело, там над Чандлером постоянно нависала угроза смерти. Но тогда он, оставаясь рабом, все же выполнял работу, которая требовала применения его знаний и навыков.

А теперь? Теперь какой-нибудь китайский мопс мог сделать почти все, что она хотела от Чандлера. Он с отвращением сознавал, что, подобно хитрому псу, стремится стать для нее необходимым — и хотя не приносил ей туфли в зубах и не давал гладить свою шелковистую гриву, но делал нечто подобное.

Но что еще ему оставалось делать?

Ничего. Она спасла его от Коицки, и, если бы он чем-то обидел ее, приговор толстяка был бы приведен в исполнение.

"Смерть лучше такой жизни, — думал он. — Даже в Гонолулу было бы лучше".

Проснувшись утром, он обнаружил, что поднимается по широким устланным ковром ступеням в ее комнату. Она не спала, это ее мозг вел его тело.

Он открыл дверь. Она лежала с открытыми глазами, натянув одеяло до подбородка, ее голова покоилась на трех подушках. Когда она взглянула на него, он почувствовал себя свободным.

— В чем дело, любовь моя? Ты заснул сидя.

— Извини.

Но отделаться от нее так просто не удалось. Она заставила его высказать свои обиды и выслушала с участием.

— Ты не собака, любовь моя, — возразила она. — Я не хочу, чтобы ты так думал. Ты мой друг. Неужели тебе не понятно, что мне нужен друг? — Она наклонилась вперед. Ее ночная рубашка была довольно прозрачна, но Чандлер больше не хотел попадаться на эту удочку и отвел взгляд. — Ты думаешь, мы только забавляемся? Я понимаю. Скажи, если бы ты знал, что я выполняю важную работу, чрезвычайно важную, любовь моя, тебе стало бы чуть-чуть полегче? Потому что на самом деле так и есть. У нас много работы на острове, и я принимаю в ней участие. Нам нужно осуществить наши планы и обеспечить себе будущее. Нас так мало. Одной водородной бомбой можно убить всех. И мы должны сделать все, чтобы такая бомба не попала сюда. Нужно постоянно вести наблюдения в Гонолулу, потому что там о нас знают. Иначе какие-нибудь кретины, вроде твоего Общества рабов, могут уничтожить нас. И в остальном мире еще много проблем. Кстати, — сказала она с гордостью, — мы за два последних месяца решили проблему с индопакистанским населением. У них больше не будет голода по крайней мере в течение двенадцати поколений! Сейчас мы работаем над Китаем, следующая Япония, потом — весь мир. Мы скоро ликвидируем три четверти болванов, и остальные смогут свободно вздохнуть. Вот настоящая работа!

Она заметила выражение его лица и покачала головой.

— Нет, не думай так. Ты называешь это убийством. Конечно, это убийство. Но миру необходим скальпель хирурга. Мы действуем быстро и причиняем меньше страданий, чем голод, любовь моя… и если кто-то из нас получает удовольствие, уничтожая бесполезных, разве от этого что-нибудь меняется? Ничего. Согласна, среди нас есть недостойные. Но не все. И мы улучшаемся. Новые люди, которых мы принимаем, лучше старых. — Рози задумчиво посмотрела на него.

Потом она тряхнула головой.

— Ничего, — пробормотала она, очевидно себе самой. — Забудь про это, любовь моя. Будь ангелом, сходи принеси нам обоим кофе.

"Нет, — с горечью подумал Чандлер, — я не буду ангелом. Я человек".

Она что-то скрывала от него, и он был слишком упрям, чтобы позволить ей дразнить себя.

— Все секреты, — недовольно проворчал он, и она потрепала его по щеке.

— Так надо, — она говорила очень серьезно. — Это самое важное, что есть на свете. Ты мне нравишься, любовь моя. Но я не могу позволить, чтобы это мешало исполнению моего долга.

— Shto, Рози? — невнятно произнес голос Чандлера.

— А, это ты, Андрей. — И она быстро заговорила по-русски.

Чандлер нахмурил брови и пролаял:

— Nye mozhet bit!

— Андрей… — мягко сказала она. — Yf vas sprashiva-you…

— Nyet!

— No, Andrei…

Тело Чандлера в этом горячем споре нервно подергивалось. Он несколько раз слышал свое имя, но не мог понять, о чем шла речь. Розали упрашивала, Коицка отказывался удовлетворить ее просьбу. Но постепенно он смягчался. Через несколько минут Чандлер пожал плечами, потом кивнул — и почувствовал себя свободным.

— Выпей еще кофе, — предложила Розали с торжествующим видом.

Чандлер ждал. Он не понимал, что происходит. Ей следовало просветить его, и, наконец, она, улыбнувшись, сказала:

— Кажется, у тебя появилась возможность присоединиться к нам. Не говори ни "да", ни "нет", любовь моя. Это не тебе решать… и к тому же ты не можешь знать, хочешь или нет, пока не попробуешь. Так что потерпи немного… Чандлер нахмурился и почувствовал себя опять захваченным.

— Khorasho! — пролаяли его губы.

Его тело встало и подошло к стене, висевшая на ней картина отодвинулась, за картиной находился сейф. Чик, чик — пальцы Чандлера так быстро набрали комбинацию, что он не успел заметить ни одной цифры. Дверца сейфа раскрылась.

Чандлер получил свободу, и Розали в возбуждении соскочила с постели. Не смущаясь тем, что ее одежда состояла лишь из легкой нейлоновой дымки, она пробежала мимо Чандлера к сейфу и достала из него венец, очень похожий на ее собственный. Потом она посмотрела на Чандлера.

— Ты не можешь причинить нам зло с помощью этой штуки, любовь моя, — предупредила она. — Надеюсь, ты понимаешь? Я хочу сказать, не воображай, будто можешь кому-то что-нибудь рассказать. Или совершить над кем-то из нас насилие. Оставь такие мысли. Я буду рядом с тобой, а Коицка будет следить за передатчиком. — Она протянула ему венец. — Когда увидишь что-нибудь интересное — входи. Ты поймешь как. Нет ничего проще и… Да что тут говорить. Надевай.

У Чандлера пересохло во рту.

Она предлагала ему инструмент, с помощью которого исполники захватили весь мир. Несомненно, более простой и более слабый, чем ее собственный. И все же он обладал невообразимой силой. Чандлер стоял в оцепенении, пока она надевала ему на голову венец. Упругие электроды мягко прижались к голове на висках и за ушами. Она что-то сделала…

Секунду Чандлер стоял неподвижно, а потом без всякого усилия выплыл из своего тела.

Он плыл и плыл, словно медуза. С колыхавшимися и свисавшими вниз щупальцами, он плыл над покосившимися под ним смертными существами, плыл над миром людей, и они даже не знали, не видели… Чандлер плыл.

Он был над всем и выше всего. Он парил в немом мире, где нет цвета, нет формы, нет пространства. Он видел или не видел, но ощущал каким-то особым чувством только людей. Они были смертными существами, которые ползали внизу и боролись за существование, и он касался их своими щупальцами.

Рядом с ним плыло что-то еще. Женщина? Оно имело форму, но не человеческую, скорее, оно напоминало продолговатое облако, сужавшееся в средней части. И все же это несомненно была женщина. Она махнула ему каким-то выростом, и он понял, что его подзывают, и приблизился к ней.

Впереди показались двое смертных.

Женщина вошла в одного из них, он — в другого. Проникнуть в чужое тело оказалось столь же легко, как пошевелить собственной рукой. Они посмотрели друг на друга глазами смертных.

— Ты — мальчик! — засмеялся Чандлер.

— А ты старая прачка! — засмеялась женщина. Они находились на кухне, где на электрической плите варилась рыба. Мальчик-Рози наморщил нос, зажмурился и снова стал лишь маленьким мальчиком с миндалевидными глазами, который тут же заплакал. Чандлер понял и устремился за ней.

Сюда, сюда, — показывала она жестом. Толпа бренных тел. Она вошла в одно из них, он — в другое. Теперь они находились в автобусе, который ехал но удаленной от моря дороге и вез людей в грубых спецовках. Чандлер решил, что это рабочие едут расчищать от развалин новый район Оаху, и стал искать Рози. Но не смог ее найти и после некоторых колебаний покинул тело. Она нетерпеливо поджидала его. Сюда!

И он вновь и вновь следовал за ней.

Они побывали в сотне тел и занимались самыми разнообразными делами. Некоторое время пробыли парой подростков, которые стояли на пляже, держась за руки. Быстро покинули комнату, где Чандлер стал умиравшей старухой, а Розали — флегматичной беззаботной сиделкой возле ее постели. Поиграли в "делай как я" в зрительном зале кинотеатра Гонолулу и смеясь, искали друг друга среди рыбных лотков на Кинг-стрит. Потом Чандлер повернулся к Розали, чтобы поговорить с ней и… все исчезло… Он открыл глаза и ощутил себя снова в своем теле.

Он лежал на пушистом ковре в спальне Розали.

Чандлер встал, потирая щеку. Похоже, он упал. Розали лежала в своей постели. Она тут же открыла глаза.

— Ну как, любовь моя?

— Почему так внезапно все кончилось? — спросил он хрипловатым голосом.

Она пожала плечами:

— Коицка отключил тебя. Наверное, устал за нами следить — прошел целый час. Удивительно, что у него хватило терпения на это.

Она грациозно потянулась, но Чандлер был слишком переполнен впечатлениями, чтобы смотреть даже на столь роскошное тело.

— Тебе понравилось, любовь моя? — спросила она. — Ты бы хотел получить это навсегда?

Глава 15

В течение девяти дней положение Чандлера оставалось неопределенным. Эти дни он провел в немой отрешенности, вспоминая мужчин и женщин, тела которых носил, словно одежду, потрясенный и опьяненный.

В тот день он больше не видел Розали. Она оставалась в своей комнате за закрытой дверью.

Он еще был комнатной собачкой.

Но он был комнатной собачкой, имевшей сказочную мечту. В ту ночь, ложась спать, Чандлер подумал, что он собака, которая всего через восемь дней может стать богом.

На следующий день Розали выпросила у Коицки еще час. Она и Чандлер обследовали пещеры горы Рэйньер, проникнув в тела двух больных умиравших отшельников, которые обитали в полуразрушенной гостинице на склоне. Окутанная облаками ледяная вершина высилась в холодном бледном небе. Воздух был разреженный и обжигающий, тела отшельников пронизывала мучительная боль. Чандлер и Розали оставили их и нашли другие в двух с половиной тысячах миль к востоку. Взявшись за руки, они гуляли под звездным небом, подошли к разрушенному Международному Мосту у Ниагара-Флос, вдыхая пыль нисколько не изменившегося водопада. Они вернулись в свои тела, когда у Коицки опять кончилось терпение, и лежали на сухой и теплой лужайке перед ее домом. Оставалось семь дней.

Они прошли, как сон.

Чандлер многое узнал о внутренних делах исполников. Он имел определенные привилегии, потому что готовился стать членом их организации. Розали выдвинула его кандидатуру.

Он разговаривал с двумя чехословацкими балеринами в их собственных телах, худощавыми брюнетками, которые поочередно смеялись и хмурились, а также с несколькими плохо говорившими по-английски русскими, поляками и японцами, которые являлись к нему лишь в теле мальчика слуги, который работал у Розали в саду. Похоже, все они относились к Чандлеру с симпатией. Он радовался, что проник туда, куда раньше его не допускали… пока не понял, какую угрозу несут в себе эти вольности. Они общались с ним с определенной целью: как следует изучить его.

Отвергнув Чандлера, что вполне могло произойти, они тем самым подписали бы ему смертный приговор, поскольку он видел слишком много.

Но у него не оставалось времени для надежд и опасений.

Настоящее поглощало все его мысли. На четвертый день один из членов Исполнительного Комитета пригласил его участвовать в какой-то операции.

— Ты будешь работать под руководством начальника группы Шандалерра, — сказал исполник голосом мальчика-садовника, и Чандлер стал участником некоего проекта Исполнительного Комитета, хотя никто не потрудился объяснить ему, в чем этот проект состоит. Он поплыл в странном зыбком море сознания вместе с десятком ислолников, и они устремились сквозь пустоту в незнакомое Чандлеру место. Он видел, как остальные опустились по спирали и проникли в тела жалких грязных кукол — человеческих существ. Он тоже подыскал себе такую куклу.

Открыв глаза, он увидел ледяной арктический рассвет. Ветер, дувший с северного полюса, завывая, швырял в глаза и уши мелкие частицы льда. Неуклюжая, подбитая ватой одежда плохо защищала от сильного мороза. От холода ныли зубы, глаза наполнились слезами.

Со всех сторон укрепленные на столбах прожекторы освещали ярким светом сотню акров огороженной земли, окруженную какими-то сараями и бетонными укреплениями, которые были засыпаны грязью и снегом. В самом центре огороженного участка ледяной пустыни высилась стальная скелетообразная конструкция, напоминавшая небоскреб.

Сооружение имело в высоту несколько сот футов, свет прожекторов не достигал его вершины, а основание скрывалось под снегом. Чандлер пригляделся и обнаружил, что тут не один небоскреб, а два, две высокие стальные башни — одна, похожая на ракету, стоявшую на хвостовой части, вторая наподобие Эйфелевой башни, неведомо как занесенной в эту глушь.

Кто-то поймал Чандлера за локоть и хриплым голосом прокричал:

— Это ты, дорогой, не так ли? Иди туда — там Желенко раздает оружие.

Он узнал Розали в сибирском пастухе и послушно последовал за ней к человеку, открывавшему бетонный бункер. Но он узнал не только ее. К его изумлению, двойной небоскреб оказался ракетой и пусковой башней. Судя по размерам, это была орбитальная ракета.

— Я не знал, что еще остались спутники, — прокричал он в плоское грязное ухо, принадлежавшее в данный момент Розали. Скуластое чернобровое лицо повернулось к нему.

— Эта, кажется, последняя, — прокричала она в ответ. — В таком беспорядке трудно разобраться. Мерзкая погода, правда? — Она подтолкнула его к бункеру. — Подойди к Желенко, любовь моя! Чем скорее мы возьмемся за работу, тем скорее закончим.

Но Желенко кричал им что-то, чего Чандлер не мог понять.

Розали выругалась.

— Любовь моя, ты взял не то тело. Это один из старых специалистов. Оставь его и подыщи себе хорошенького монгола, как у меня.

Чандлер в смущении поднес к глазам руку. Она была мозолистой, покрытой шрамами, пальцы скрючились от холода — один, со сломанным ногтем, сильно болел, — и все же они явно отличались от коротких смуглых пальцев сибирского пастуха.

— Прошу прощения, — пробормотал Чандлер и покинул тело.

Какова цена Орфализа? Какова цена убийства столь многих невинных людей, включая его собственную жену? Обо всем этом Чандлер не думал. Теперь он проходил испытание, от которого зависела его жизнь. В первый день своей новой работы он добросовестно старался приобрести сноровку демона.

Если в тот момент Чандлер о чем-нибудь и сожалел, то лишь о недостатке знаний. Ему хотелось бы стать более квалифицированным демоном. Он нерешительно плавал в этом светящемся море, где все так странно искажалось. Покинутый им "специалист" в виде некой бесформенной массы двигался в сторону пусковой башни. Здесь встречались и другие подобные существа — но кого же выбрать? Чандлер выругался про себя. Несомненно, существовали какие-то отличительные признаки. Ни Розали, ни другие члены группы, похоже, не испытывали особых затруднений в выборе "куклы". Но Чандлер не мог найти разгадку и пребывал в замешательстве.

Потом он стал рассуждать. Пусковая башня подразумевала запуск ракеты. Европеец, телом которого он воспользовался, не принадлежал к числу местных жителей. Очевидно, это раб-специалист, который был когда-то одним из руководителей проекта, а теперь работал на Исполнительный Комитет. Монголы служили лишь рабочей силой, время от времени набираемой в окрестных деревнях для самой грубой работы.

"Вероятно, самые большие группы тел-кукол состоят из монголов", — решил Чандлер и наугад вошел в одного их них. Он снова ощутил ледяной ветер. Руки монгола сжимали кайло. В этой бригаде было человек еще сорок — пятьдесят таких же рабочих, которые с муравьиным упорством — и с муравьиной эффективностью — долбили мерзлую землю. По-видимому, они пытались установить столбы, чтобы повысить устойчивость пусковой башни.

Чандлер уронил кайло и стал растирать онемевшие руки. Он сразу понял, что выбрал довольно никудышное тело. Из-за сильного косоглазия все расплывалось и раздваивалось. Он почти ничего не видел, пока не приспособился к таким глазам. Кроме того, все тело болело от долгого изнурительного труда. И оно кишело вшами. "Ладно, — подумал Чандлер, — можно и потерпеть немного. Пора приниматься за работу…" Но тут он увидел, как тело, очень похожее на его, но, очевидно, захваченное исполником, потому что оно держало винтовку, делает ему знаки и кричит что-то на непонятном языке.

"Он не знает, кто я", — подумал Чандлер. Это показалось ему даже забавным. Он направился к человеку с винтовкой, крича:

— Подождите минуту! Я — Чандлер. Я готов идти работать, если вы мне скажете, что… эй! Подождите!

К удивлению Чандлера, человек с винтовкой даже не пытался понять его. Он просто прицелился и выстрелил.

Чандлер был необычайно раздосадован. "Что за идиот!" — с раздражением думал он.

Почувствовав, как пуля входит в тело, он не стал ждать. Он не хотел пережить смерть или даже боль. Прежде чем последняя достигла его сознания, Чандлер, кипя от негодования, покинул тело монгола. "Идиотизм! — подумал он. — Кто-то должен за это ответить!"

Ощущение стремительного падения. Беззвучный взрыв света.

И он снова оказался в теле — своем собственном.

Все еще негодуя, Чандлер встал и выглянул из окна Розали на живописную зеленую лужайку. Его вернули. Коицка или кто-нибудь другой из членов Исполнительного Комитета каким-то образом наблюдал за ним и обнаружил ошибку. Венец Чандлера отключили, и он снова оказался на Гавайях.

Впрочем, тут они, пожалуй, поступили правильно. Лучше было убрать его с дороги, раз уж они не догадались проинструктировать его заранее. Но все остальное — чистый идиотизм! Его морозили, пугали, гоняли без всякого смысла! Он с раздражением потер ухо. Оно было мягким и теплым, ничем не напоминая то, застывшее от холода, которое он имел несколько секунд назад. Чандлер пробормотал ругательство, проклиная глупость Исполнительного Комитета. Если бы он умел вести дела лучше, чем они, просто отказался бы…

Минут через десять Чандлер подумал, что в конце концов не много потерял от этой ошибки.

Еще через несколько минут ему пришла на ум другая мысль. Он не только начал вести образ жизни исполников, но и стал думать, как они.

Через час Розали легко спустилась по лестнице, зевая и потягиваясь.

— Любовь моя, — нахмурилась она, заметив Чандлера. — Что ты натворил? Ты что, не можешь отличить немецкого специалиста по ракетам от монгольского пастуха?

— Нет, — мрачно ответил Чандлер.

— Не нервничай так, любовь моя. — Она пыталась успокоить его, хотя и сама говорила с некоторым раздражением. — Я знаю, тебе было неприятно, но…

— Неприятно, наверное, было человеку, которого я убил, — перебил Чандлер.

— Ты слишком нервничаешь. Конечно, я понимаю. — Она похлопала его по руке. — Ожидание. Неопределенность. Это так мучительно.

— Откуда ты знаешь?

— Как же, любовь моя, ты думаешь, я через это не проходила? Но все проходит, дорогой, все проходит. А пока иди-ка выпей.

Чандлер позволил ей успокоить себя, хотя ему не понравилось ее легкомысленное отношение к происшедшему. Он принял из ее рук стакан виски, сделал глоток и поморщился.

— Что-нибудь, не так, любовь моя?

— Ты же знаешь, я не люблю так много воды.

— Извини, любовь моя. Он пожал плечами.

"Ладно, — подумал он, — она права. По крайней мере в одном: я действительно слишком разнервничался". Но он не понимал ее раздражения. Разве может человек действовать спокойно, предавая всех своих друзей, даже память о своей погибшей жене. Неужели она ожидала, что он пере-: шагнет через прошлое без малейшего сожаления.

Розали подавила зевок.

— Извини, любовь моя. Просто удивительно, как устаешь от чужого тела!

— Да.

— Ну ты-то, конечно, устал! — наконец рассердилась она. — Шлялся черт знает где, как бродячий пес!

— Извини, если я каким-го образом причинил беспокойство…

— Оставим это! Ты же имеешь дело с Рози. — Она взяла его голову и принялась баюкать ее, как мать, хотя и рассерженная, но любящая. — Ты боишься?

— Кажется, да, немного, — признался он, поставив стакан.

— Почему же ты сразу не сказал? Дорогой мой, все боятся, пока ждут результатов голосования. Конечно, это очень тяжелое ожидание.

— Когда я узнаю? — спросил он.

Она заколебалась.

— Ты же знаешь, любовь моя, мне нельзя говорить тебе некоторые вещи. Пока.

— Когда, Рози?

Она сдалась.

— Ладно, при таких обстоятельствах ничего страшного не случится…

Он знал, какие обстоятельства она имеет в виду.

— В общем, я тебе кое-что скажу. Видишь ли, любовь моя, тебе нужно немногим больше семисот голосов, чтобы пройти. Это много, не так ли? Но таковы правила игры. А сейчас у тебя, подожди-ка…

Ее глаза на несколько секунд застыли. Чандлер понял, что она куда-то смотрит чужими глазами — вероятно, глазами какого-нибудь клерка на острове, а может, и далеко за его пределами.

— Теперь у тебя примерно сто пятьдесят. Нужно еще время, не правда ли?

— Сто пятьдесят голосов за то, чтобы принять меня, так? А сколько против?

Она похлопала его по руке и мягко сказала:

— Ни одного, любовь моя. И их не нужно больше одного. — Она встала и налила ему еще виски. — Не бойся, дорогой. Рози на твоей стороне! А теперь давай-ка чего-нибудь поедим, хорошо?

И у него осталось семь дней.

Глава 16

Время шло. Чандлер, постепенно вытягивая из Рози сведения, получил наконец полную картину ситуации. Ему необходимо было получить голоса двух третей членов Исполнительного Комитета (правда, Рози обещала, что они будут голосовать блоками; склони эту женщину на свою сторону, и она обеспечит тебе еще пятьдесят голосов; убеди этого парня, и получишь целую сотню). Один голос против означал бы, что Чандлер проиграл. И на всю кампанию отводилось десять дней, которые быстро проходили.

Слишком быстро. Чандлер не представлял себе, как много можно сделать за столь короткое время. Он встречался с десятками членов Исполнительного Комитета, которые были личными друзьями Розали; все они могли проголосовать за него, если бы он им понравился. И Чандлер делал все, чтобы им понравиться. Кроме того он работал — уже не над ракетным проектом; теперь он вообще не занимался никакими проектами Исполнительного Комитета за пределами Островов (что его вполне удовлетворяло, ибо большинство таких проектов требовали убийств и разрушений). Он делал кое-какие электронные устройства для Коицки и других. Чандлеру позволяли ездить в Гонолулу за радиодеталями, которые ему молча выдавала новая владелица магазина "Деталей в изобилии", вдова Си. Ее глаза была красными от слез. Каждый раз Чандлер хотел сказать ей что-нибудь, но никак не мог подобрать нужные слова и в конце концов молча уходил.

Он хорошо представлял себе, какую опасность таит в себе такая большая свобода. Коицка уже не думал скрывать от него назначение установки на Хило. Он даже позволял Чандлеру чинить проводку и оборудование в бывшем Центре Связи ТУЭ, постоянно наблюдая за ним со своей кушетки, и не пытался утаить, что оба агрегата, здесь и на Хило, аналогичны. Судя по всему, последний имел большую мощность; вероятно, такая мощность требовалась для разрабатывавшегося Исполнительным Комитетом проекта экспедиции на Марс, требовавшей большего радиуса действия; но, очевидно, вторая установка рассматривалась в основном как запасная. Проверяя токи в цепи под надзором Коицки, Чандлер спокойно размышлял о том, что очень дерзкий и очень удачливый человек, пожалуй, мог бы вывести из строя установку в здании ТУЭ, потом каким-то образом пробраться на Хило и, уничтожив вторую установку, положить конец господству исполников… Конечно, не каждый пойдет на такой риск. Слишком велики были шансы отправиться на тот свет.

А Чандлеру не хотелось умирать.

Он очень хотел жить… как преуспевающий член Исполнительного Комитета.

Русские военнопленные, которые возводили гитлеровский Атлантический Вал, поняли бы Чандлера, так же как американцы, работавшие на своих врагов в Корее. Все они считали, что самое главное — остаться в живых.

Чандлер не забыл про Пегги Флершем, Орфализ, Си и замученных людей у Монумента. Он просто считал, совершенно справедливо, что уже ничем не сможет им помочь, а, между тем, ему предстояло набрать еще несколько сотен голосов, чтобы не стать очередной жертвой. Сознавал он и другое. Среди мужчин и женщин, перед которыми он теперь заискивал, вполне могли оказаться те, кто застрелил Элен Брейстед в Орфализе, зарезал его жену руками его друга Джека Саутера, похитил детей, которые летели с ним через океан… "Бессмысленно перечислять всевозможные злодеяния исполников", — твердо сказал себе Чандлер. Все это умерло, как Си. Только жизнь имела значение. Жизнь любой ценой.

Если говорить объективно, то обитатели Орфализа и жители его родного города, убитые исполниками, имели не больше прав на жизнь, чем полузамерзший монгол, которому Чандлер помог (хотя и сам того не ведая!) расстаться с жизнью. Или гавайцы из уничтоженного поселка на Хило. Или мирные ньюйоркцы, когда в гавани взорвалась подводная лодка. Или…

Чандлер вздохнул. Очень трудно было остановиться и, забыв про все, любезно улыбаться и вести светские разговоры. И все же он справлялся со своей задачей. Это вызывало у него отвращение, но он делал это.

Как только появлялась возможность, Розали доставала ему венец, и они отправлялись путешествовать по миру: в ночные клубы Хуареса, в ламаистские монастыри в Гималаях и прочие места, где она надеялась отвлечь и позабавить его. На четвертый день она взяла его в особое место.

— Тебе понравится, — пообещала она. — О! Я не была там уже несколько месяцев.

Хотя Чандлер еще не научился ориентироваться в безумной топологии бледно сияющего пространства, он почувствовал, что это очень далекое путешествие. Действительно, они оказались в Италии. Они выбрали себе тела, взяли лодку и отправились в море; Рози заявила, что знает, куда им нужно. Но когда она через некоторое время заглушила мотор, место, в котором они оказались, как будто не представляло собой ничего примечательного.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — заметил Чандлер.

— Конечно, любовь моя! И я в восторге от твоих усов.

Чандлер пригладил их. Ему самому понравилось тело, которое он нашел. Оно носило карабин и шляпу с пером. Но Чандлер избавился от того и другого перед тем, как сесть в лодку. Живой костюм Розали — не старше восемнадцати лет и не выше пяти футов — отличался особой загадочной красотой. Она встала, качнув лодку, и крикнула:

— Все в воду! Последний на борту — малихини!

— Мы поплывем? Куда? — удивился он.

Она уже снимала свою одежду: рубашку с кружевным гофрированным воротником и штаны тореадора. В коротком исподнем она взобралась на борт и потянула Чандлера за длинный ус.

— Прямо вниз, любовь моя. Тебе понравится.

Он встал и начал снимать форменные пиджак и брюки i широким золотым лампасом.

— Подожди немного, — проворчал он. — Мужчине нужно больше времени, чтобы раздеться — у него нет такой богатой практики.

— Любовь моя! Ты ужасный женоненавистник! Следуй за мной! — И она легко и изящно прыгнула в воду головой вниз.

Чандлер последовал за ней. Он никогда не умел хорошо плавать и вообще не очень любил водный спорт. "Это не может причинить тебе вреда", — напомнил он себе, стараясь не отстать от своей спутницы. Но тело чувствовало, что ему могут нанести вред. Он погрузился уже на десять ярдов, на пятнадцать, и конца этому не было видно; он слышал, как колотится чужое сердце и чувствовал, как хотят дышать легкие карабинера. Теплые воды Адриатики не отличались особой прозрачностью. Он ничего не видел, кроме Розали внизу. Но потом внизу показался темный прямоугольный силуэт…

Стройная бледная фигура Розали поднырнула под него и скрылась из вида.

Чандлер решительно последовал за ней, его легкие разрывались. Выбиваясь из сил, он обогнул темный прямоугольник и проплыл еще глубже. Теперь стал виден металлический параллелепипед футов тридцати в длину с темными окнами. Сооружение держалось на длинных цепях, уходивших в темную глубину.

В том месте, где скрылась Розали, Чандлер увидел квадрат, который имел другой цвет и выглядел как люк. Он и был люком. Чандлер устремился в него и оказался в темной воздушной камере, судорожно глотая воздух.

Розали уже выбралась из воды и лежала на металлическом полу так же тяжело дыша.

— Отлично, любовь моя, — проговорила она, задыхаясь. — Забирайся сюда. Самое трудное позади. Теперь нужно позаботиться об освещении.

Свет давали маленькие фонарики, для которых Розали где-то разыскала батарейки. В помещении стояли столы, стулья, кровати, ящики с инструментами, шкафы с продуктами.

— Тут мило, не правда ли, любовь моя? Мне повезло, что я нашла его.

Чандлер оглядывался по сторонам, успокаивая дыхание.

— Что это?

— Я думаю, какой-то эксперимент. — Она нашла зеркало, покрытое слоем сажи, и стала вытирать его чьим-то аккуратно сложенным спортивным свитером. — В прежние времена здесь жили люди, — сказала она, приложив зеркало к стене и осматривая в нем свое тело. — О, замечательно! Я тоже так выглядела когда-то!

— И что мы теперь будем делать? Она принялась отжимать воду из волос.

— Сначала мы чуть-чуть отдохнем, любовь моя. И выпьем шампанского, если я сумею его найти. А потом мы сделаем кое-что очень приятное.

Чандлер взял в руки гарпунное ружье и положил на место. Он недоумевал, кто мог построить такое подводное жилище.

— Кусто, — наконец произнес он вслух.

— Ты имеешь в виду того аквалангиста? Ну нет, не думаю, любовь моя. Он был французом. Но идея та же. — Она извлекла из какого-то ящика бутылку и радостно воскликнула: — Шампанское! Как и обещала. Боюсь, немного тепловатое, но все равно оно придаст тебе сил для нашего следующего действия.

— Какого?

Но она не хотела отвечать, только наблюдала, как он поддевал большими пальцами красную пластиковую If пробку и отскочила, смеясь, когда хлынула пена.

Они пили из кружки и крышки от фляги. Чандлеру очень хотелось понять намерения Рози.

— Послушай, — не удержался он. — Ведь лодку уносит. Как мы вернемся обратно?

— Ах, любовь моя, ты беспокоишься о таких пустяках. Я хочу, чтобы ты расслабился.

— Это не так-то просто… — начал он, но она свирепо взглянула на него.

— Ну-ну, продолжай! Должна сказать, у тебя… — Но тут же смягчилась. — Извини, я знаю, это такой ужасный период. — Она села рядом с ним, касаясь его руки, и добавила: — Все равно нам лучше допить шампанское, прежде чем мы уйдем. Хочешь, я расскажу тебе, как все это было у меня?

— Конечно, — ответил он, допивая вино и едва слыша ее, хотя она говорила довольно приветливо.

— Ох, этот проклятый головной убор! Он весил двадцать фунтов, и его прикололи шляпными булавками. — Он рассеянно погладил ее руку. Судя по всему, Рози говорила о той ночи, когда на Нью-Йорк обрушился ядерный удар. — Шла середина первого акта, я была на сцене, и вдруг… — ее лицо застыло в напряжении, даже теперь, через несколько лет, когда она сама стала одним из небожителей, — вдруг меня что-то схватило. Я сбежала со сцены и выскочила из зала через переднюю дверь. На улице уже ждало такси. Когда я села в него, меня отпустили, а водитель помчался, как сумасшедший, через тоннель к нью-йоркскому аэропорту. Боже, как я испугалась! Когда мы проезжали мимо полиции, я закричала, но мой… друг освободил на минуту водителя и сделал так, что большой грузовик врезался в полицейскую машину, и в суматохе мы улизнули. Он захватил меня снова в аэропорту. Я, как была в одной набедренной повязке взбежала по трапу в самолет, который как раз собирался взлетать. Пилот находился под контролем… Мы летели одиннадцать часов, и я всю дорогу проклинала этот идиотский убор из перьев.

Она поставила свою пустую кружку, и Чандлер стал открывать вторую бутылку. Теперь Рози говорила о своем друге.

— Я впервые увидела его, когда была еще совсем ребенком и жила в Айлине. Он прибыл с русской торговой делегацией и остановился по соседству, в старом особняке. Ну, а потом он оказался одним из тех русских, которые сделали это. — Она коснулась своего лба, где обычно находился венец. — И когда я поселилась на Островах, — она вновь просияла, — он выдвинул мою кандидатуру, и со временем они меня приняли. Видишь, как все просто, тяжело только ждать.

Чандлер прижал ее к себе и предложил тост:

— За твоего друга.

— Он отличный парень, — подтвердила она, потягивая вино. — Ты знаешь, как я прилежно отношусь к зарядке и тому подобному? Это отчасти из-за него. Он вполне мог, бы нравиться, любовь моя, только, видишь ли, он, конечно, любил меня, но потом гораздо больше стал любить то, что получал с помощью венца. Он растолстел. Большинство из них ужасно толстые, любовь моя. Вот почему им нужны люди вроде меня. И тебя. Пополнение. У них выходит из строя сердце, печень, потому что они целыми днями лежат в постелях и ведут жизнь в чужих телах. Я не хочу себя так распускать… Конечно, есть искушение. Ты знаешь, я почти каждый день нахожу какую-нибудь несчастную женщину, соблюдающую диету, и ем пирожные со взбитыми сливками и разные соусы. Как они, наверное, ненавидят меня!

Она усмехнулась, откинулась назад и поцеловала, его.

Чандлер обнял ее обеими руками и ответил на поцелуй. Рози не отвернулась. Она прижалась к нему, и он почувствовал тепло ее тела. Но потом она прошептала:

— Не сейчас, любовь моя, — и оттолкнула его от себя. — Пришло время поплавать! — Она вскочила на ноги. — Ты прохлаждался тут уже достаточно долго — теперь я тебе покажу, что значит развлечение!

Через десять минут, надев акваланг, который откуда-то достала Рози, он последовал за ней в зеленоватую воду.

Проплыв минуту, Чандлер подумал, что это не очень похоже на плавание. Во-первых, не чувствуешь себя мокрым. Кроме того, дышишь через трубку, зажатую в зубах. Было, конечно, интересно; но ему хотелось знать, это ли Розали назвала "развлечением". Они увеличили свой вес, прикрепив к поясам металлический груз, однако Чандлер еще сохранял плавучесть, и ему приходилось прилагать усилия, чтобы не подниматься к поверхности, в то время как Розали, по-видимому, слишком утяжелила себя, и ее постоянно тянуло ко дну. Они плыли медленно, отчасти потому, что Розали настояла, чтобы Чандлер взял с собой большой кухонный нож, — "Тут могут быть акулы, любовь моя!"

И все же он находился под водой и мог дышать. Он следовал за ней, чего-то ожидая — сам не зная чего.

Акулы тут действительно были. Он видел их с десяток, и какая-то тварь — вероятно, одна из акул — увязалась за ними, почти не видимая в зеленоватой воде. Он смотрел на нее с опаской и отвращением. Даже зная, что в чужом теле ему не грозит настоящая смерть, Чандлер нервничал. Уже не думая о том, что испытывает несчастный владелец тела, он представлял себе, как невидимые челюсти внезапно вырывают у него кусок мяса.

Розали обернулась, поманила его рукой и стала опускаться вглубь.

Чандлер начал смутно различать дно, Розали кружилась внизу, поджидая его.

На такую глубину проникало довольно мало света, но Чандлер видел блеск ее глаз под маской. Рози весело подмигнула ему, потом протянула руку и показала что-то за его спиной.

Чандлер обернулся и увидел пять больших темных силуэтов, которые, похоже, приближались к ним.

Он резко развернулся, готовясь встретить их, но Рози поймала его за руку. Она показала ему жестом, чтобы он отдал ей нож. Чандлера охватил ужас. Внезапно в нем пробудились все давно забытые детские страхи, у него перехватило дыхание, бешено заколотилось сердце, в желудке что-то зашевелилось и устремилось к глотке. Бесполезно было говорить себе, что это не его плоть, что его тело лежит в полной безопасности в гостиной за двенадцать тысяч миль отсюда. Чандлер сжался от страха перед зловещими безмолвными тенями, но все, что он мог сделать, это остаться в том же теле и наблюдать за Розали.

Он отдал ей нож. Она оценивающе взглянула на акул, потом скривила губы, подмигнула и, послав ему воздушный поцелуй, аккуратно перерезала его воздушный шланг.

Из баллонов вырвался каскад больших пузырей воздуха. Чандлер почувствовал, как Розали срывает с него маску, но вода уже проникла ему в рот, в глаза, в нос.

Ошеломленный, он закашлялся. Рассчитанным изящным движением она ткнула его острием ножа в грудь. Чандлер ощутил жгучую боль, и в воде расплылось кровавое облако.

Она сорвала собственную маску, сделала аккуратный надрез на животе своего восемнадцатилетнего тела и протянула руки к Чандлеру.

Они поцеловались. Ее руки сомкнулись вокруг его тела, как оковы. Чувствуя, как его легкие разрываются, он стал судорожно метаться, и кровавые облака разрослись еще больше; обернувшись, Чандлер увидел — невероятно близко — приближавшиеся торпедообразные тела.

Последнее, что увидел Чандлер, было зияющей зубастой пастью, потом он уже не мог больше терпеть. Он покинул Розали, покинул тело карабинера и понесся прочь, не останавливаясь до тех пор, пока не оказался снова в своем теле, потрясенный и совершенно разбитый.

Глава 17

В ту ночь Чандлер уснул очень поздно и спал отвратительно, то и дело просыпаясь. В сновидениях приходила Элен Брэйстед, потом Марго, его жена. Они не угрожали и не пугали. Они только смотрели на него с упреком… Когда он проснулся, ярко светило солнце, и в саду канак (туземец Гавайских островов) жужжал газонокосилкой, как будто обитатели этого дома не совершали никаких убийств. В течение часа Чандлер нервно расхаживал по гостиной, потом взялся за бутылку.

К тому времени, когда Розали с удовлетворенным видом, позевывая, спустилась в гостиную, он был уже достаточно пьян, чтобы предложить ей "Кровавую Мэри".

Когда она закончила завтрак и уже забыла о том, что так давно не ела, Чандлер едва стоял на ногах и говорил заплетающимся языком. Розали не обижалась. Вероятно, она понимала его состояние, или, по крайней мере, сознавала, что показала ему нечто такое, к чему надо привыкнуть. Даже когда ее стали навещать другие исполники, чаще всего используя тело мальчика-гавайца, выполнявшего в доме самые разнообразные функции, она смеялась и извинялась за Чандлера. Но после того, как все ушли, когда в комнате с ними остался только усталый испуганный канак, который собирался уходить, Рози сказала с мягким упреком:

— Зачем же лезть на рожон, любовь моя. Ты что, не понимаешь? Всему свое время.

— Вчера ты не возражала, — угрюмо произнес Чандлер.

— О, конечно! Ты же знаешь, я не пытаюсь тебя переделать. Но ведь это члены Исполнительного Комитета, и тебе нужны их голоса.

— Разумеется, я не хочу вести себя плохо в присутствии члена Исполнительного Комитета, — заявил Чандлер и потащился на кухню за новой бутылкой. Он достиг той стадии опьянения, когда кажется, что спиртное уже не пьянит. Руки, ноги и язык обнаруживали все характерные симптомы, но Чандлер проклинал ясность своего мозга: боль нисколько не унялась. На кухне он, покачиваясь, остановился возле раковины и под влиянием внезапного импульса подставил голову под струю холодной воды. Когда Розали через несколько минут зашла посмотреть на него, она обнаружила, что он варит кофе.

— Вот так-то лучше, любовь моя, — похвалила она. — А то я уж думала, ты осушишь весь остров!

Он налил в чашку горячий черный напиток и стал пить мелкими мучительными глотками. Розали тоже принесла себе чашку, добавила сливок и сахару и села за стол.

— Время уходит, — напомнила она деловым тоном, — а У тебя еще мало голосов, любовь моя. Я хочу, чтобы ты сегодня занялся Коицкой. Он может обеспечить тебе полсотни голосов, если захочет.

Чандлер допил кофе и налил еще одну чашку, на этот раз добавив в нее изрядное количество виски. Розали поджала губы, но тут же сказала спокойным тоном:

— Есть еще группа с Восточного Берега, девушки из посольства и Брэд с Тони. Они уже проголосовали, но могут привлечь на твою сторону еще кое-кого, если ты их заинтересуешь. Брэд был просто "куклой", но у девушек есть много друзей, и ты можешь получить много голосов. Чандлер закурил и слушал, не перебивая. Он знал, что это важно. Он знал, что она пытается ему помочь, и без ее помощи он, конечно, пропадет. И все же не мог заставит себя настроиться на ее тон. Он встал и сказал:

— Пойду приму ванну. — И оставил ее одну. Через десять минут, еще мокрый после душа, успев надеть лишь шорты цвета хаки, он вбежал к ней в комнату, крича:

— Как?! Как ты сказала? Как зовут твоего приятеля? Розали, сидевшая перед туалетным зеркалом в одном нижнем белье, оставила свою прическу и удивленно посмотрела на него:

— Любовь моя! В чем дело?

— Ответь же, черт возьми! Брэд? Что за Брэд?

Она начала терять терпение.

— Ты имеешь в виду Брэда Фенела? Ты так странно себя ведешь — разве с ним что-нибудь не в порядке? В чем дело?

У Чандлера горели глаза, его затрясло. Он неловко сел на кровать Рози и уставился на нее.

— Ты хочешь сказать, что Брэд Фенел помогает мне? И если меня примут в Исполнительный Комитет, это произойдет благодаря Брэду Фенелу?

— Ну, любовь моя, я тоже имею к этому кое-какое; отношение. Но Брэд действительно был так мил…

Чандлер кивнул.

— Очень мил, — тихо проговорил он. — Прямо как кукла.

— Ты помнишь его? Позавчера на вечеринке? Такой маленький, смуглый.

— Помню, — пробормотал Чандлер, и он действительно вспомнил, хотя на какое-то время уже успел совершенно забыть то, что рассказала ему Элен Брэйстед. Тот самый Брэд Фенел, который издевался над ней, а потом убил ее, стал теперь влиятельным другом Чандлера. "Это даже забавно, — подумал Чандлер. — С таким другом и врагов не надо".

Но можно ли найти иного друга в Исполнительном Комитете?

Раздражение Розали перешло в тревогу. С Чандлером явно что-то творилось. Она догадывалась, в чем тут дело; Розали ничего не знала про Элен Брэйстед, но знала достаточно об исполниках, чтобы сообразить, какого рода личные чувства тут затронуты. Она подошла и села рядом с ним.

— Любовь моя, — мягко сказала она. — Все не так плохо, как тебе кажется. Есть и хорошие вещи.

— Назови хотя бы одну.

— Ну, любовь моя! Не будь таким букой. — Она обняла его одной рукой. — Еще несколько дней, и ты сможешь делать все, что захочешь. Разве не стоит ради этого постараться? Ведь ты действительно— будешь делать все, что захочешь. Весь мир в твоих руках…

"И даже смогу послать тебя к черту", — подумал Чандлер. Но она была права. Это все ужасно, но факты есть факты, благоразумно рассудил он. Прощай Элен. Прощай Марго. Он повернулся— к сидевшей рядом с ним Розали…

И застыл, ощутив себя захваченным.

— Vi myenya zvali? — насмешливо спросил его голос.

Рози попыталась оттолкнуть его. Она уставилась на него большими блестящими глазами.

— Андрей?

— Da, Андрей! Kak eto dosadno!

— Андрей, пожалуйста. Я знаю, ты…

— Дрянь, — завопил голос Чандлера. — Как ты могла? Я не разрешаю этой падали прикасаться к тебе — вообще ни к чему моему — я не разрешаю ему жить! — Чандлер отпустил ее и встал.

Он боролся. Он сопротивлялся; но лишь мысленно и совершенно безнадежно; тело Чандлера вынесло его из комнаты, спотыкаясь, выбежало на дорогу, село в машину Рози и уехало.

Он мчался, как сумасшедший, по каким-то совершенно незнакомым дорогам. Мотор захлебывался, визжали покрышки.

Чандлер, плененный в собственном теле, конечно, узнал захватчика. Коицка! Чандлер знал, кто был другом и любовником Розали Пэн. Если бы у него оставались какие-то сомнения, звуки его собственного голоса, хриплые и истеричные, не дали бы ему ошибиться. Всю дорогу он выкрикивал угрозы и грязные ругательства то по-русски, то на ломаном английском.

Машина остановилась возле Центра ТУЭ, и тело Чанд-лера устремилось в здание, нарочно ударяясь о каждый дверной косяк и каждый предмет обстановки.

— Я мог уничтожить тебя в машине, — прохрипел его голос. — Но это слишком мягкая кара. Я мог бросить тебя в море! Это недостаточно мучительно.

В гараже тело остановилось, бешено озираясь по сторонам.

— Ножи, газовые горелки, — бормотали его губы. — Может выколоть тебе глаза? Или перерезать глотку?

На полке стояла бутыль с кислотой.

— Да, да! — закричал Чандлер, наткнувшись на нее. — Хочешь выпить, а? И я даже оставлю тебя, чтобы не почувствовать боли — она будет есть твои внутренности, долгая, медленная смерть… — Тело Чандлера отвинтило крышку, наклонило бутыль…

Он уронил бутыль и инстинктивно отскочил в сторону, когда кислота полилась на ноги.

Он был свободен!

Прежде, чем он смог сделать шаг, его опять захватили. Чандлер споткнулся, ударился о стену…

…И снова оказался свободным.

Он подождал немного, не в силах поверить в это, но по-прежнему оставался свободным. Чужой ум не овладевал его телом. Не было слышно ни звука. Никто не появлялся, никто не стрелял в Чандлера.

Он сделал шаг, повернулся, покачал головой — ничто не связывало его движений.

Он был свободен и в следующую секунду осознал, что находится в одном здании с опухшим жирным телом человека, который хотел убить его, но который едва ли способен стоять на ногах без посторонней помощи.

Чандлер помнил, что попытка причинить зло исполнику равносильна самоубийству. Он несомненно потеряет свою жизнь — впрочем, она в любом случае пропала. Терять было нечего.

Глава 18

Чандлер бесшумно и стремительно поднимался по лестнице, ведущей в покои Коицки.

На середине лестницы он внезапно оступился и упал, сильно ударившись о перила. Он не сомневался в том, что упал не из-за своей неловкости — это Коицка вновь завладел его телом. Но лишь на миг. Чандлер не стал ждать. Вероятно, Коицку что-то отвлекало, или возникли неполадки в венце, но что бы ему ни помешало, Чандлер не мог рассчитывать на долгую свободу.

Дверь оказалась запертой.

Чандлер нашел тяжелый стул красного дерева с цельной резной спинкой. Вооружившись им, он с ревом бросился на дверь словно разъяренный бык, обрушивающийся на ограду арены. Дверь разлетелась.

Длинные щепки поранили Чандлера, но он ворвался в комнату. Коицка лежал на кушетке с открытыми глазами.

Живой или мертвый? Чандлер не стал выяснять и бросился на него. У Коицки задрожали ресницы, и Чандлер ощутил толчок в своем теле. Но у исполника уже не осталось сил. Его глаза застыли, и Чандлер навалился на него. Он сорвал и отбросил в сторону венец; огромная туша Коицки бессильно свалилась с кушетки и растянулась на полу.

Коицка был беспомощен. Он лежал, дыша, как паровоз, один его глаз оказался прижатым к ножке кофейного столика, другой смотрел на Чандлера.

Чандлер дышал почти так же тяжело, как и беспомощное тело у его ног. На какое-то время он оказался в безопасности. Едва ли надолго, потому что в любой момент кто-нибудь из исполников мог вынырнуть здесь; и, увидев глазами Чандлера столь красноречивую картину, он несомненно сделает самый неблагоприятный для Чандлера вывод. "Скорее отсюда, — подумал Чандлер. Если спрятаться в другой комнате, может, все обойдется?" Он повернулся спиной к парализованному чудовищу, собираясь покинуть комнату Коицки. Пожалуй, лучше попробовать как-нибудь затеряться в Гонолулу — если только удастся туда добраться. Чандлер не умел сам управлять вертолетом — иначе попытался бы найти убежище еще дальше: вертолет стоял недалеко от здания.

Но едва повернувшись, он почувствовал себя захваченным.

Тело Чандлера повернулось снова к Коицке и пронзительно вскрикнуло.

Его глаза смотрели на Коицку. "Не успел", — подумал Чандлер. Теперь он даже не знал, кто его захватил. Впрочем, какое это имеет значение. Чандлер видел, как его руки коснулись лица неподвижно лежавшего исполника.

Потом он выпрямился, оглядел комнату и подошел письменному столу.

— Любовь моя, — сказал он самому себе. — Что случилось с Коицки? Напиши, ради Бога! — Он взял карандаш, и тут его отпустили.

Немного поколебавшись, он написал: "Я не знаю. Думаю, у него удар. Кто вы?"

Чужой ум опять на время овладел им.

— Рози, кто же еще, идиот, — сурово проворчал он. — Что ты сделал?

"Ничего, — начал он, потом зачеркнул это слово и написал более точно: — Он собирался убить меня, но у него начался какой-то приступ. Я снял его венец и хотел убежать".

— О, глупец, — пробормотал Чандлер через некоторое время. Он опустился на колени возле огромного пыхтевшего тела, взял его руку и пощупал пульс. Слабое неровное биение ни о чем не говорило Чандлеру, и, вероятно, Рози тоже, потому что его тело поднялось, постояло в нерешительности и покачало головой:

— Зачем ты это сделал?! — всхлипнул он и с удивлением обнаружил, что плачет настоящими слезами. — О, зачем, любовь моя? Я могла бы как-нибудь уговорить Коицку… Нет, наверное, не могла бы, — в отчаянии проговорил он. — Я не знаю, что делать. У тебя есть какие-нибудь идеи кроме побега?

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы написать одно слово, но больше он не смог ничего придумать. "Нет". Его губы скривились, когда глаза прочитали слово.

— Мне кажется, это конец, любовь моя, — сказал он спокойно. — Во всяком случае, я сдаюсь.

Он встал, снова оглядел комнату.

— Не знаю. Может, и есть какой-то шанс — если мы сумеем все замять. Я, пожалуй, вызову доктора. Ему придется воспользоваться твоим телом, так что не удивляйся, если появится кто-то незнакомый. Может, он вытянет Андрея. Может, тогда Андрей простит тебя. — А если он умрет, — рассуждал голос Чандлера, в то время как его глаза смотрели на неподвижную пыхтевшую тушу, — мы можем сказать, что ты сломал дверь, чтобы помочь ему. Только ты должен опять надеть на него венец, иначе сразу возникнут подозрения. К тому же кто-нибудь может захватить его тело. Сделай это, любовь моя. Поторопись. — И Чандлера освободили.

Он осторожно пересек комнату.

Он не хотел прикасаться к умирающему животному, которое хрипело на полу; еще меньше ему хотелось возвращать Коицке венец — оружие, которое несомненно убьет Чандлера, если исполник оживет хотя бы на минуту. Но Розали была права. В противном случае любой исполник проявить любопытство и проникнуть в мозг Коицки. Венец предохраняет его от…

Венец предохраняет любого от…

Предохранит и самого Чандлера от захвата его мозга! Чандлер не медлил. Он надел венец себе на голову, повернул выключатель, и в следующее мгновение освободился от своего тела, погрузившись в сияющее пространство сознания и глядя на мертвенно-бледные силуэты: внизу.

Он начал действовать, почти не задумываясь, — так, словно уже давным-давно спланировал до мельчайших деталей каждый свой шаг. По крайней мере на несколько минут он получил возможность сражаться с исполниками их собственным оружием — любой скорбящий отец или муж из внешнего мира знал бы, как воспользоваться такой возможностью.

Чандлер тоже знал. Он сам превратился в оружие.

Венец, которым он теперь обладал, существенно отличался от того ограниченного, контролируемого устройства, которое ему выдавала Рози. Это был личный венец Коицки. В нем Чандлер не мог быть захвачен. Было ли это последствием ужасов последних дней, или тут сыграла роль утренняя пьянка и бессонная ночь — так или иначе, Чандлер чувствовал себя спокойным и собранным. Он знал, что есть какой-то способ направить венец против исполников, и он найдет его. Марго, Элен Брейстед, Мэгги, Си и миллиарды других — все будут отмщены. Вполне возможно, что он погибнет, но ведь он и так давно мертвец.

Во всяком случае, умереть — дело нехитрое; миллионы умерли ни за что, оказавшись во власти исполников, и только ему предоставилась возможность умереть, пытаясь убить их.

Он хладнокровно обошел лежавшее на полу тело и нашел за кушеткой дверь, та вела в коридор, а в конце его находилось помещение, в котором некогда располагался центр связи. Теперь все помещение занимала сложная электронная аппаратура. Он узнал ее, не испытав особой радости.

Это был главный транслятор всех венцов Исполнительного Комитета.

Достаточно повернуть один выключатель — вот этот — и энергия перестанет поступать. Венцы превратятся в бесполезные украшения. Исполники снова станут обычными людьми. За пять минут он сумеет настолько разрушить установку, что на ее восстановление потребуется по меньшей мере неделя, а за неделю рабы из Гонолулу — каким-то образом он проберется к ним и расскажет о появившейся возможности — смогут отыскать и уничтожить всех исполников на всех островах.

Конечно, есть еще запасная установка, которую он сам помогал сооружать.

Ему пришло на ум, что у Коицки должно быть какое-то специальное приспособление, чтобы приводить ее в действие на расстоянии. Чандлер положил инструменты, с помощью которых он собирался расправиться с транслятором, и задумался.

Через несколько секунд он понял, что едва не сделал глупость. Не надо разрушать, по крайней мере, пока: установку нужно сначала использовать. Чандлер сел, чтобы тело не упало на пол и, погрузившись в бледное сияние, стал осматривать окрестности. Но не обнаружил никого в радиусе целой мили, лишь слабо мерцало тело умирающего Коицки. Чандлер не стал входить в это тело. Он вернулся в свое собственное, закрыл дверь и снова покинул реальный мир. Благодаря Розали Чандлер все же немного научился ориентироваться в причудливом мире сознания и теперь мчался над водами к острову Хило.

Кто-нибудь должен был находиться поблизости от запасной установки.

Он стал искать — но не нашел никого. Никого в здании, никого на разрушенном аэродроме. Никого в близлежащем мертвом поселке. Чандлер пришел в отчаяние. Он Уже готов был сдаться, когда, наконец, обнаружил какое-то существо. Но оно казалось таким жалким, едва ли не слабее разбитого параличом Коицки.

"Неважно", — подумал Чандлер и вошел в это тело.

Но тут же оставил его. Никогда еще Чандлер не испытывал такой боли. В животе словно пылало пламя, голова раскалывалась, ужасная боль пронизывала все тело. "Неужели можно жить в таких мучениях", — подумал Чандлер, однако заставил себя снова войти в это тело.

Стеная от боли странным нечеловеческим голосом, Чандлер заставлял захваченное им тело пробираться через густые заросли. Время уходило. Добравшись до летного поля, он, задыхаясь, перешел на своего рода неуклюжий бег, обогнул разбитый самолет и наткнулся на дверь.

Боль стала совершенно невыносимой. Он едва не терял сознание. А ведь предстояла еще довольно длительная и сложная работа — выведение из строя агрегата. Можно ли сделать ее в этом агонизирующем теле?

Еще продолжая раздумывать, Чандлер поднял руку, чтобы открыть дверь. Но рука не ухватилась за дверную ручку. Он поднес руку к слепым слезящимся глазам.

На ней не было пальцев. Она заканчивалась культей. И вторая рука оказалась столь же изуродованной.

Чандлер в панике покинул жуткое тело и поспешно вернулся в свое собственное, потом он стал думать.

В какое существо он вселился? В человека? Очевидно, ведь венцы не давали власти над телами животных. Но в нем чувствовалось что-то нечеловеческое. Чандлер испытал головокружительный миг, когда возможным казалось все: мысли о сказочных эльфах и существах из летающих тарелок вихрем пронеслись в голове. Потом вернулся здравый смысл. Конечно, это был человек. Возможно, больной или безумный. Но человек.

Он только не мог понять, что означали странные культи. Но это не имело значения: он мог пользоваться ими, потому что уже пользовался. Надо было только все продумать.

В этот момент он услышал, как к стоянке возле здания подъехала машина. Чандлер выглянул в окно и увидел "порше" Розали Пэн. Он открыл дверь, и она, стуча каблуками, взбежала по лестнице, словно спасаясь от медведя.

Едва взглянув на Чандлера, она пробежала мимо и опустилась на колени возле тела Коицки.

— Он мертв, — прошептала она, обернувшись к Чандлеру.

— Я его не убивал.

— Я не говорю, что ты убил. — Она медленно поднялась, глядя на него. — Но тебе тоже конец, любовь моя. Не знаю, что смогу теперь сделать для тебя.

— Да, — совершенно искренне согласился Чандлер, — если он мертв, ты мало чем можешь мне помочь. — Он подошел к ней, глядя на тело Коицки. — Но разве он мертв? Мне кажется, он сейчас дышал.

Она ошеломленно повернулась к телу.

Чандлер подскочил и сорвал с ее головы венец — при этом ему пришлось вырвать клок волос.

Она закричала и схватилась за голову, глядя на него с изумлением и страхом, которые притупили боль.

— Может, я сам смогу для себя что-нибудь сделать, — проговорил он, тяжело дыша.

Розали всхлипнула.

— Ты с ума сошел, любовь моя. У тебя нет никаких шансов. Отдай мне венец, и… я постараюсь помочь тебе, только… Любовь моя! Отдай мне его, пожалуйста!

Чандлер восстановил дыхание.

— А ты бы отдала его на моем месте? — поинтересовался он.

— Да! Пожалуйста! — Она шагнула к нему и остановилась. Ее миловидное лицо исказилось гримасой, волосы торчали в разные стороны. Она опустила руки и вздохнула. — Нет, не отдала бы. Но ты должен, любовь моя. Пожалуйста…

— Сядь, — приказал Чандлер. — Вон там, рядом с его телом. Мне надо подумать, и я не хочу, чтобы ты приближалась ко мне. — Она попыталась возразить, но он повысил голос. — Сядь! Или…

Он прикоснулся к венцу у себя на голове. Рози повернулась, словно робот, и села рядом с трупом жирного старика. Она сидела и смотрела на Чандлера с выражением тупой покорности. Он попытался на миг представить себе, каково ей теперь: минуту назад — член сонма богоподобных существ, правивших миром, а теперь — простая смертная, чье тело мог захватить Чандлер или любой член Исполнительного Комитета… Новая угроза. Чандлер нахмурился.

— Я не могу оставить тебя здесь, — сказал он, думая вслух. — К тебе может зайти твой друг Фенел. Или еще кто-нибудь. — Выражение ее лица не изменилось. — Вставай, — резко приказал он. — Залезай в этот шкаф. — Видя, что она колеблется, он добавил: — Я не очень хорошо управляю чужими телами. Может, мне не удастся сделать так, чтобы ты сама себя связала. Но я могу заставить тебя совершить самоубийство, Розали.

Шкаф оказался маленьким и неудобным, но имел замок, и Рози поместилась в нем. Заперев ее, Чандлер задержался лишь на минуту. Следовало обдумать кое-какие детали…

Но у него уже был план. Он мог нанести удар и покончить с Исполнительным Комитетом раз и навсегда.

Своим орудием он избрал странное уродливое существо, обиишшее на Хило. Теперь он знал, что оно из себя представляет, и удивлялся, как не сообразил раньше.

Прокаженный! Один из пациентов с Молокаи — доктор говорил, что некоторым больным удалось спастись. С помощью этого прокаженного Чандлер мог вывести из строя установку на Хило: если ничего другого не удастся, можно разрушить генератор или выпустить горючее из баков и поджечь здание.

А вторая установка останется здесь, у него под рукой! Он мог разрушить обе, одну — с помощью прокаженного, другую — еще проще! "И это будет конец Исполнительного Комитета, — подумал он, ликуя, — а потом…"

Он нахмурился.

А потом они поймут, что произошло. Их больше тысячи. Они явятся сюда и убьют его, восстановят все оборудование и вернут себе власть над миром.

Чандлеру хотелось плакать. Победа казалась такой близкой. И все же он не мог до нее дотянуться.

"А ведь вторая установка чем-то отличалась, — вдруг вспомнил он. — Что там говорил Си? Другая частота. И Коицка брал на остров какой-то другой венец…"

Чандлер не стал больше раздумывать. Возможно, он ошибся.

Возможно, ничего не выйдет. Возможно, его подвела память, или он исходил из неверных предположений, или Коицка в последующие дни изменил частоту… все могло быть. Неизвестных факторов набиралось больше, чем он мог вообразить… и все же оставался шанс!

Он выскользнул из своего тела, сориентировался и полетел сквозь белесую пелену к острову Хило. Превозмогая боль, он вошел в тело прокаженного и неуклюже заковылял к установке.

Через пять минут генератор зашумел и привел в действие весь агрегат. Чандлер не разбирался в тонкостях, но, насколько он мог видеть, установка действовала превосходно.

Он с благодарностью покинул тело прокаженного и вернулся в свое собственное.

Еще через пять минут первый транслятор прекратил работу.

Чандлер отключил его.

Когда он разыскал второй венец Коицки и надел его себе на голову, во всем мире остался лишь один человек, обладавший страшным оружием Исполнительного Комитета, и этим человеком был он сам.

Несколько мгновений Чандлер стоял, закрыв глаза, очень усталый и очень спокойный. Он знал, как действовать дальше, но чувствовал, что сначала нужно сделать что-то еще. Однако ему так и не удалось вспомнить, что именно; и тогда он покинул свое тело и отправился на поиски первой жертвы.

Лишь позднее Чандлер понял, чего он не сделал. Он забыл помолиться.

…Все удалось, его самые смелые надежды оправдались! Установка на Хило работала превосходно, и Чандлер стал фактически властелином островов и, следовательно, властелином мира!

Но он еще не ощущал радость победы. Возможно, она придет позже, но сейчас предстояла большая работа. Он видел, что ошибался, полагая, будто разрушение агрегатов освободит мир от тирании исполников. Коицка был не единственным специалистом среди исполников. Очевидно, и другие знали теорию машин, дававших власть над миром; несомненно, в каком-то сейфе, и даже, наверное, не в одном, хранились схемы, которые могли заработать вновь. Конечно, следовало уничтожить установки, но кроме того следовало уничтожить и планы… и не только на бумаге, но и планы, сохранившиеся в памяти членов Исполнительного Комитета. Фактически требовалось убить их всех.

"Это не только необходимо, — хладнокровно подумал Чандлер, — но еще и легко. Как детская игра". Ведь исполники занимались этим ради забавы или ради осуществления своих глобальных целей каждый день в течение нескольких лет. Он сам имел кое-какой опыт. Выходишь из своего тела, отыскиваешь малоподвижное существо странной формы, которое оказывается сознанием человека, входишь в него; и вот ты уже в теле мужчины или женщины. Потом смотришься в зеркало или ощупываешь рукой голову, чтобы проверить, есть ли на ней венец. Если он есть, такое тело должно быть уничтожено. Для этого есть много способов. Вполне подойдет обычная домашняя утварь — кухонный нож, бутылка с йодом, кое-где можно найти и огнестрельное оружие.

Методично и аккуратно Чандлер экспериментировал с различными методами самоубийства. Он опробовал все. Оказалось, что если ничего подходящего под рукой нет, можно просто задушить себя, но это было трудно, долго и очень мучительно; он сделал это лишь один раз. Оказалось, что даже с помощью ножовки можно перерезать себе сонную артерию. Он поджег один дом и заперся в шкафу, однако тут тоже потребовалось много времени; утопился в ванне, но вода набиралась ужасно долго. Ножи находились почти всегда, если хорошенько посмотреть; а также пилы, стамески, шампуры, косы — годились любые инструменты с острым краем.

Когда Чандлер впервые узнал о том, что "огненные духи" на самом деле люди, он недоумевал, как они могли вновь и вновь убивать себя в разных телах.

Теперь он знал. Конечно, процедура была очень мучительной и очень утомительной. Но она не оставляла или почти не оставляла места для сожаления, скорби, стыда. Она очень быстро становилась работой и, как любая работа, подлежала рационализации. Через час, когда Чандлер убил всего семь человек и понял, что при таких темпах выбьется из сил прежде, чем сможет обезопасить себя от нападения, он стал систематически улучшать свои методы, и в конце концов добился высокой эффективности. Уничтожая исполников, он сетовал на гавайцев, любивших строить невысокие дома; но оказалось, что вполне можно убить себя, выпрыгнув из окна двухэтажного дома, если только лететь головой вниз… Кровавая оргия продолжалась весь день и всю ночь; убивая, он продвигался все дальше от здания Центра Связи ТУЭ и истреблял всех, кто носил венец, а потом, когда утомился и стал менее внимательным, — и к тому же понял, что некоторые исполники сняли свои бесполезные венцы — убивал уже всех подряд.

Он остановился только после того, как обнаружил, что добрался до окраины Гонолулу.

Он уже давно сбился со счета, но несомненно убивал, по крайней мере, тысячу раз — и тысячу раз умирал. Конечно, какие-то исполники выжили, но он уже не смог бы отличить их от рабов. Поэтому он остановился… и еще потому, что ужасно устал… но главным образом потому, что потоки крови удовлетворили его жажду мести.

Он выбился из сил.

Вернувшись в свое тело, он несколько минут сидел, прислонившись к стене. Потом встал, снял с головы венец и, помахивая им, вышел навстречу рассвету нового мира.

Великий убийца Чандлер взглянул на свой мир и остался им недоволен.

Конечно, сильное утомление могло притупить его чувства, но все же что-то было не так. Почему он не ощущал ликования? Почему не кричал от радости, не благодарил Бога?

Почему? — недоумевал он, ведь сбылись самые невероятные мечты прошлых лет. За одну ночь отмщены Нью-Йорк и Орфализ, миллионы превратившихся в пепел людей в России и замученные рабы в Гонолулу…

Но он не мог избавиться от мысли, что работа еще не закончена. Он поигрывал своим венцом, равнодушно глядя на светлеющее небо, и где-то в глубине души слышал странный лукавый голос: "Кто владеет венцом, владеет всем миром".

Чандлер кивнул, потому что это было правдой. Он рассеянно поглаживал филигранный прибор, подобно человеку, который поглаживает красивый ковер, когда-то бывший шкурой страшного тигра. Удивительно, как такой маленький предмет мог обладать такой огромной силой…

Чандлер вернулся в здание и стал варить себе крепкий черный кофе. Он слышал, как Розали шевелится в шкафу, где он ее запер. Через минуту ее можно будет выпустить. Но не сейчас, а только через минуту. Когда он додумает все до конца. Когда примет крайне важное решение. Потому что работа на самом деле еще не закончена. Нужно найти все схемы — и уничтожить. Разумеется, уничтожить. И еще нужно разыскать всех оставшихся исполников и тоже уничтожить.

Да, дел много. Ожидая кофе, он снова надел на голову венец. Конечно, только на некоторое время. Совсем ненадолго. Он торжественно поклялся себе в том, что будет носить его лишь до тех пор, пока не закончит с оставшимися мелкими делами — лишь до тех пор и ни секундой дольше, клялся он и, произнося мысленно эту клятву, знал, что лжет.