Похождение Шерлока Холмса в России

I

Работа по розыску одного из крупных преступников занесла нас с Шерлоком Холмсом в Казань.

Прожив в этом городе около месяца, мы возвращались назад, взяв двухместную каюту на одном из пароходов общества «Самолет». Мы решили прокатиться по Волге до Ярославля и оттуда поездом доехать до Москвы.

Плыть по реке было очень спокойно, погода стояла хорошая, и мы все время проводили на палубе, любуясь живописными видами волжского побережья.

Шерлок Холмс повеселел, его сплин временами совершенно исчезал, и я от души радовался, глядя на своего друга.

Так продолжалось несколько дней.

Пароход миновал Нижний Новгород, а на следующий день мы уже подошли к Костроме.

В этом городе наш пароход должен был получить большой груз, и капитан объявил, что мы можем вполне рассчитывать на двухчасовую стоянку.

— Не хотите ли прогуляться по городу, дорогой Ватсон? — предложил мне Шерлок Холмс, как только пароход стал пришвартовываться к костромской пристани.

Я охотно согласился, и мы отправились в город.

Но полупустынная Кострома не представляла из себя ничего интересного, и мы, побродив менее часа, вернулись на пристань.

Тут кипела лихорадочная работа.

Десятка два грузчиков, нагруженных тяжелыми тюками, вереницей шли на пароход и, скинув их, спешно возвращались назад за новыми.

Часть крючников перетаскивала груз из пакгауза на пристань.

Мы остановились у дверей в пакгауз и молча наблюдали эту снующую толпу.

Так прошло около двадцати минут.

Вдруг одна фраза, произнесенная сзади, заставила нас невольно насторожиться и повернуть головы.

Говорил пакгаузный, обращаясь к агенту пароходного общества:

— …долго не берут! Вчера пришел в пакгауз — слышу вонь. А откуда — неизвестно. Только будто из угла несет… Сегодня утром перерыл всю кладь, багаж и нашел…

— Что же там такое? — спросил пароходный агент.

— Из корзины несет! — ответил пакгаузный. — Невозможно стоять. Корзина багажом до Костромы из Казани сдана в пакгауз с парохода пять дней тому назад, а получатель не приходит…

— Пойдем–ка посмотрим, — проворчал недовольным тоном пароходный агент.

Какое–то странное, инстинктивное чувство потянуло нас за говорившими, и следом за ними мы вошли в пакгауз.

Мой нос сразу ощутил сильную вонь, стоявшую там.

Пароходный агент поморщился и неистово плюнул.

— Черт знает что такое! — выругался он. — Вынь эту мерзкую корзину; в ней, должно быть, протухшее мясо! Надо будет составить акт, позвать полицию и выбросить ее ко всем чертям. Сходи–ка за речной полицией.

Пакгаузный выбежал из помещения и вскоре возвратился с несколькими чинами речной полиции.

Заявив о том, что протухший товар в корзине портит воздух в пакгаузе, пароходный агент попросил вскрыть корзину.

Заинтересованные, мы невольно приблизились к этой группе.

Корзину развязали и открыли крышку.

Страшное зловоние пахнуло из нее.

В корзине лежал тюк, тщательно обмотанный в толстый брезент.

Подрезанный с трех сторон брезент был сброшен, и в одну секунду все присутствовавшие с ужасом отскочили в сторону.

В брезент был упакован человеческий труп, разрезанный на куски.

В том, что труп этот принадлежал человеку, не было никакого сомнения, так как отрубленная кисть руки, лежавшая сверху, сразу бросалась в глаза.

— Черт возьми! — произнес Шерлок Холмс, приближаясь к корзине. — Товар, видимо, давнишний!

— Я бы попросил вас убраться из пакгауза! — свирепо налетел на него полицейский офицер, только теперь заметивший наше присутствие.

— А отчего бы не просто: «выйти»? — с усмешкой спросил Холмс.

Эта простая фраза взбесила полицейского, видимо, не привыкшего к замечаниям.

— Вот сведу в участок! — заревел он, открывая зачем–то портфель, словно собирался писать протокол.

— Прекрасно сделаете, — невозмутимо ответил Холмс. — Можете записать мое имя. Меня зовут Шерлок Холмс.

Картина получилась великолепная.

Полицейский чин, совершенно сконфуженный, растерянно забормотал извинения.

Все же остальные, услыхав имя знаменитого сыщика, молча глядели на него широко открытыми глазами, забыв и о корзине, и о разрезанном на куски человеке.

Как ни в чем не бывало Шерлок Холмс повернулся на каблуках и молча вышел из пакгауза.

Следом за ним пошел и я.

II

Взойдя на пароход, мы прошли в столовую и сели за один из столиков, намереваясь закусить.

Но не успели мы дождаться лакея, как в столовую быстро вошли местный полицеймейстер, два пристава и полицейский чин, набросившийся на нас в пакгаузе.

Вероятно, нас показали полицеймейстеру раньше в окно, так как он подошел прямо к нам.

— Я глубоко извиняюсь за маленькую бестактность одного из своих подчиненных, — заговорил он вежливо, обращаясь к Холмсу, — но в горячке и при подобных происшествиях люди часто теряют голову…

— Именно то, чего не должен делать полицейский чиновник, — пожал плечами Холмс. — В Англии за это очень строго взыскивают.

— Совершенно верно! — согласился полицеймейстер. — Но я вас очень прошу забыть этот печальный случай.

Полицеймейстер присел к нашему столику и заговорил с нами так мило и дружелюбно, что Холмс наконец замахал руками.

— Да ну его! Я давно забыл это! Ведь если бы, путешествуя по России, я запоминал все маленькие и большие неприятности, к которым мы, англичане, не привыкли, мне давно следовало бы удавиться.

Разговор изменился, и мы заговорили о совершенном преступлении.

Но в это время раздался третий свисток, и нам пришлось проститься. Мы отправились из Костромы и через сутки были уже в Москве.

Но произошедшее у нас на глазах событие продолжало сильно интересовать нас.

Газеты сообщали о нем ежедневно, но все сведения были крайне неутешительны и показывали, что следствие идет туго и вряд ли кончится раскрытием преступления.

Главное, что следствие не могло установить никаких мотивов этого убийства.

Личность убитого оставалась также невыясненной, хотя можно было ожидать, что этот вопрос скоро решится, так как преступники, изуродовав его лицо, не успели или просто не догадались уничтожить одежду.

Выяснилась личность покойного, им оказался граф Петр Васильевич Тугаров, владелец небольшого именьица в Казанской губернии и дома в самой Казани.

Личность убитого, как и ожидали мы с Холмсом, удалось выяснить благодаря графине Тугаровой, прочитавшей объявление и извещавшей в письме, полном отчаяния, что ее муж, живший с нею вместе в Орле, неизвестно куда пропал три недели тому назад и по приметам похож на найденный труп.

На публикации об убийстве и костюме убитого ждали ответа от кого–либо из родственников или близких покойного.

Судя по материалу костюма и золотой шейной цепочке, можно было лишь догадываться, что убитый принадлежит к обеспеченному классу, все же остальное было покрыто мраком неизвестности.

Через несколько дней дело немного изменилось к лучшему.

Но и это открытие не привело ни к какому результату, и следственные власти по–прежнему продолжали толочь воду в ступе, не продвигаясь ни на шаг.

III

Был вечер.

Вместе, с Холмсом мы только что вернулись с прогулки, и он принялся было писать письма в Англию, когда в дверь постучались.

На мой отклик «войдите» в комнату вошла дама, одетая в изящный траурный туалет, с длинным крепом, спускавшимся от шляпы до самого пола.

На вид ей было лет двадцать шесть.

Роскошно сложенная, с правильными чертами красивого смуглого лица и черными волосами, она совершенно не соответствовала русскому типу.

Окинув нас взглядом, она печально поклонилась и приблизилась ко мне.

— Один из вас, вероятно, мистер Шерлок Холмс? — спросила она.

Я указал на моего друга.

— Прошу садиться, сударыня, — пригласил ее Холмс.

Не заставляя повторять приглашение, дама опустилась в кресло.

— Я — графиня Тугарова, — заговорила она тихим голосом, в звуках которого мне снова послышалось что–то нерусское. — Я была в Костроме, где найдено тело моего мужа, и там случайно узнала о вас. Мне сказали, что вы уехали в Москву, и вот я, наконец, разыскала вас при помощи здешней полиции. Шерлок Холмс слегка поклонился.

— Простите, — заговорила графиня просительным тоном. — Я так много слышала о вас, что неудивительно, если прошу вашей помощи. Насколько я вижу, следствие не приводит ни к каким результатам…

Она круто оборвала речь и вдруг заговорила по–английски:

— Вы должны помочь мне! Когда–то и я была подданной одной с вами метрополии. Я слишком многим обязана своему мужу и решила во что бы то ни стало добиться наказания злодея. — При первых же звуках ее голоса Холмс улыбнулся.

— Без сомнения, вы не мулатка, но кто–нибудь из ваших родителей принадлежал к этой расе, — проговорил он.

— Вы угадали, — совершенно просто ответила графиня. — По отцу я мулатка, а мать моя была англичанка.

— Вы меня простите за это маленькое отступление, — улыбнулся Шерлок Холмс, — но больше я не буду перебивать вас без нужды. Итак, я слушаю вас. Если вы хотите, чтобы я: взялся за ваше дело, вы должны рассказать мне все по порядку, не упуская ни малейшей подробности.

Он сел поудобнее в кресле и повторил:

— Я вас слушаю.

IV

— Мы приехали в Россию давно, — начала свой рассказ графиня. — Но если вы хотите знать все, я должна начать рассказ о себе самой. В настоящее время мне двадцать один год, мужу же моему недавно исполнилось сорок пять. Сначала я была его приемышем. Он не раз говорил мне, что во время путешествия по Индии он как–то остановился в Бомбее, где нанял небольшой особняк. Вот тут–то он и получил меня в подарок. Попросту, меня подбросили ему, когда мне было три года. Сначала он думал было отправить меня в полицию, так как холостому человеку трудно возиться с ребенком, но потом передумал и решил вывезти меня на свою родину как курьез. Я говорю это с его слов, так, как он сам мне рассказывал о своем прошлом. В то время, когда меня подкинули, ему было двадцать три года. Пока он жил в Бомбее, я была на попечении старухи–индианки, которая, конечно, рассказывала направо и налево о намерении графа увезти меня на родину. Перед отъездом граф получил от моего отца письмо. В нем сообщалось, что сам он мулат, а жена его англичанка, умершая во время родов. Так как был он очень беден, то решил подкинуть графу свою девочку в надежде, что в хороших руках из нее выйдет больше проку, чем в руках бедняка мулата. Имени своего он не назвал. Вместе со мною граф уехал в путешествие и, когда прибыл в Россию, сдал меня своей старухе–няне. Тогда меня уже приучили называть его почему–то «папой»… Сдав меня няне, он снова исчез на несколько лет и возвратился лишь тогда, когда мне исполнилось девять лет. Но в письмах к управляющему и к няне он часто упоминал обо мне и заботился о моем воспитании…

Шерлок Холмс жестом остановил речь графини.

— Скажите, пожалуйста, откуда именно приходили его письма? — спросил он.

— Тогда я была еще слишком мала, чтобы интересоваться этим, но впоследствии я узнала, что большая часть писем приходила из Индии, а два письма были со штемпелями Тонкина, — ответила она.

— Благодарю вас, — поклонился Холмс. — Итак, я слушаю дальше.

— Приехав в Россию, он повидал меня, — продолжала графиня. — Мы жили тогда в его усадьбе. Все время он был ласков со мною, остался очень доволен моими успехами в учении, несколько раз экзаменовал меня и ни на шаг не отпускал от себя. В России он пробыл год, и я очень сильно привязалась к нему. Однажды, это было в конце лета, он вошел ко мне бледный и сильно взволнованный. «Ирра, — сказал он мне, — в окрестностях нашей усадьбы появился бешеный человек, который бросается на людей, кусает их и убивает! Поэтому не выходи никуда из дома без меня. Я строго запрещаю тебе это». Я страшно испугалась. С тех пор мы стали ходить вместе даже в сад. Няня говорила, что отец страшно боится за меня. Он нанял четырех сторожей, завел во дворе цепных собак, а сам, как передавала мне няня, часто вставал ночью и обходил усадьбу с ружьем в руках. Однажды под вечер мне захотелось нарвать себе свежих роз. Я пошла за отцом, но не найдя его, решила пробежать в сад одна. Накинув на голову косынку, я вышла во двор, а оттуда — в сад. Не знаю почему, но, вероятно, напуганная рассказами графа, я не сразу отворила калитку, а посмотрела предварительно в щелку забора. И вдруг увидела за одним из кустов смородины человеческую голову. Громко вскрикнув, я бросилась назад, даже не рассмотрев лица спрятавшегося человека. На мой крик из конюшни выскочил граф. Узнав в чем дело, он кинулся в дом, схватил ружье и, словно сумасшедший, бросился в сад. Я же забилась в комнате, еле живая от страха. Однако, по–видимому, он никого не нашел, так как вернулся злой и очень расстроенный. Целый час кричал он на сторожей, затем в тот же день нанял еще четырех и вооружил всех ружьями. Вечером он объявил мне, что мы уезжаем. Все свои вещи и бумаги он собрал сам, мне же приказал взять с собой в корзиночку только три платья и шесть смен белья да любимые безделушки. До самого последнего момента никто из дворовых не знал, что мы уезжаем. В одиннадцать часов он приказал запрячь в просторный тарантас лучшую тройку и привязать сзади запасных лошадей.

Графиня на минуту прервала рассказ и попросила пить.

Шерлок Холмс с ловкостью молодого человека вскочил с места и, подойдя к этажерке, налил стакан воды с прекрасным вином.

— Благодарю вас, — произнесла графиня, принимая стакан от Холмса.

Она отпила несколько глотков и печально улыбнулась.

— Мой рассказ не наскучил вам? — спросила она.

— Наоборот! — с живостью воскликнул Шерлок Холмс. — Он донельзя поэтичен и заинтересовывает меня с каждой минутой все больше и больше. Если бы я был писателем, я непременно воспользовался бы им для романа, и уверен, что он произвел бы фурор.

— В таком случае я продолжаю, — грустно произнесла графиня.

V

— Итак, к одиннадцати часам вечера все было готово, — заговорила снова графиня. — Перед отъездом граф созвал всех сторожей и приказал им, оцепив усадьбу, двинуться от нее по радиусам и, отойдя с полверсты, сделать по выстрелу. Затем, когда сторожа ушли, граф позвал к себе управляющего, отдал ему пакет со сделанными распоряжениями и объявил всем, что уезжает. В это время издалека до нас донеслись звуки выстрелов. Это сторожа пугали неизвестно кого, исполняя приказ своего хозяина. Вещи наши были быстро нагружены и привязаны, и мы, сопровождаемые удивленными взглядами дворни, выехали из ворот и, словно бешеные, понеслись по дороге. Граф сам указывал, куда ехать. На первом проселке мы свернули, затем понеслись снова, поминутно сворачивая то вправо, то влево, словно заметая за собою следы. Так скакали мы верст, вероятно, семьдесят, давая лошадям лишь короткий отдых. Когда лошади обессилели, граф приказал перепрячь запасных, и мы помчались снова. Утро давно уже наступило, кучер несколько раз умолял дать передышку лошадям (первая тройка была попросту брошена по дороге), но граф ничего не слушал. Мы неслись до тех пор, пока коренник не упал, хрипя, на землю. Тогда граф посадил кучера на более сильную пристяжную и приказал ему поскорее добыть за какую угодно цену лучших лошадей. Верный кучер, служивший еще у отца графа, ускакал и через полтора часа возвратился назад с тремя полукровками и их хозяином. Пристяжные наши были лишь заморены, но хозяин охотно взял их в обмен вместе с тремястами рублями, а сдохшего коренного бросили на дороге. Снова перепрягли мы лошадей и понеслись как угорелые. Часов в пять дня мы услышали свисток и скоро доехали до какой–то железнодорожной станции. Я помню, как обрадовался граф, когда увидел, что по линии идет поезд. Ни названия станции, ни дороги я не помню. Соскочив с тарантаса и приказав носильщикам взять вещи, граф написал что–то на бумажке и приложил к ней свою печать. Затем, я помню, он позвал кучера и сказал ему: «Слушай, Дмитрий! Уезжай куда хочешь и помни только одно, что от твоего молчания зависит жизнь барышни. Отдохни здесь, накорми лошадей и поезжай в любое место, где ты можешь продать лошадей и экипаж. За твою службу я дарю их тебе и удостоверяю это вот этой запиской, которую возьми вместе со своим паспортом. Вот тебе еще двести рублей. Поезжай на родину в Орловскую губернию. Твою деревню я знаю и дам тебе о себе знать. Кто бы ни спрашивал тебя обо мне или о барышне — не говори, куда ты нас свез и вообще ничего о нас. Прощай!» Бедный кучер, не ожидавший такого подарка, повалился графу в ноги. Но в это время подошел поезд, и мы, взяв билеты и сдав багаж, заняли отдельное купе. По железной дороге мы ехали двое или двое с половиной суток. Граф как–то сразу успокоился, сделался ласковым и веселым. Таким образом приехали мы в Харьков. Тут мы простояли в гостинице два дня, после чего граф объявил мне, что я буду теперь учиться в хорошем пансионе, куда он меня повезет. На следующий день он отвез меня в пансион госпожи Бекман и простился со мной, попросив учиться и вести себя хорошо, чтобы ему не приходилось краснеть за меня. Потом он уехал. Куда — никто не знал. Я не видела его до седьмого класса. Меня никто не посещал, у меня не было родных, и на каникулы я ездила обыкновенно к одной из подруг. Граф исправно вносил за меня деньги и присылал еще на личные расходы вместе с очень теплыми письмами столько денег, что я считалась одной из самых богатых учениц. До пятого класса я считала его своим отцом. Но вдруг однажды, когда я шла уже в пятом классе, он прислал письмо, в котором в первый раз открыл мне глаза. В нем он описывал то, что я говорила вам о своем происхождении, причем прибавил, что судьба моя, бог даст, скоро изменится, и я найду настоящих родителей. В письме он прислал мне и свой портрет. Это письмо меня страшно взволновало, и я проплакала над ним не одну ночь. Меня поразила мысль, что граф мне совершенно чужой человек. Мы, южанки, развиваемся слишком рано, и весьма возможно, что во мне уже тогда начинала говорить душа женщины. Только я не отдавала себе в этом отчета. Все чаще и чаще смотрела я на присланный мне портрет. Граф был очень красив. Так прошло еще два года. Я училась хорошо и была уже в седьмом классе. Однажды меня вызвали в приемную. Я пошла туда и вдруг увидела графа. В первый момент я бросилась было к нему на шею, но вдруг почему–то вспомнила, что он для меня почти посторонний мужчина, и сконфуженно остановилась. А он смотрел на меня восторженным взглядом, словно пораженный тем, что видит перед собою. Я тогда уже поняла этот взгляд. С тех пор его посещения стали очень часты. Он держал себя как родственник и в то же время как чужой. На Рождество он взял меня из пансиона, и мы уехали с ним в Париж, а после месяца разъездов он снова сдал меня в пансион. Так прошло время, пока я не кончила седьмой класс. Надо было подумывать о том, что делать со мною дальше. Граф никогда не ездил в свою усадьбу, видимо, избегая ее, и никогда даже не говорил о ней. Я решительно недоумевала: что я буду делать. Но перед самым выходом из пансиона судьба моя решилась. После последнего экзамена я получила отпуск. Как сейчас помню этот день… Мы взяли с собой провизии и поехали за город. В небольшом леске разостлали ковер, развели огонь и весело принялись за хозяйство. После обеда, пользуясь тем, что мы оставались вдвоем, граф сел рядом со мною и серьезно произнес: «Мне надо поговорить с тобой, Ирра». У меня почему–то вся кровь прилила к сердцу, и я невольно опустила глаза. Он заговорил: «Не хочу оставлять тебя в неизвестности, Ирра. Нам скоро придется расстаться навсегда!» Не успел он произнести эти слова, как я, с громким криком ужаса, без чувств грохнулась на землю. Когда я открыла глаза, то увидела графа, склонившегося надо мною. О! Его глаза смотрели на меня с такою немою любовью, что все во мне вдруг затрепетало от радости. Я схватила его шею руками и осыпала поцелуями, умоляя не покидать меня, давая клятву пойти на все! Он серьезно спросил меня: «Ты любишь меня, Ирра?» «Да», — ответила я. «И я тебя тоже, — проговорил он страстно. — Значит, мы будем мужем и женой. Но, чтобы ты впоследствии не упрекнула меня, я должен рассказать все о тебе и причины, почему я хотел расстаться с тобою. Я ведь поступаю нечестно. Я должен был бы сначала возвратить тебя твоим родителям. Кроме того, я вовсе не так хорош, как ты думаешь; на моей совести есть один слишком большой грех…» Но тут я зажала ему рот рукой и попросила никогда не возвращаться к этим вопросам. В конце концов мы решили повенчаться и потом когда–нибудь поехать к моим родителям. «Верь мне, я не преследую в этой свадьбе никаких корыстных целей», — сказал мне граф. Я расхохоталась. Потом, спустя два месяца, мы повенчались и до сих пор жили душа в душу. Вот и вся моя жизнь. Незадолго до смерти граф получил откуда–то письмо. Оно так сильно взволновало его, что некоторое время он ходил как помешанный. Потом вдруг объявил, что ему нужно ехать в Казань, чтобы продать дом и усадьбу. «Что бы со мною ни случилось, — сказал он мне на прощание, — не беспокойся. Все, что ни делается, делается к лучшему». Так и уехал. Вот все, что вы можете узнать от меня, мистер Холмс. — Графиня умолкла, и на глазах ее блеснули крупные слезы.

VI

Низко опустив голову, Шерлок Холмс молча слушал рассказ графини и поднял ее, когда он был закончен.

Между его бровями легла глубокая складка, губы были плотно сжаты, а в выражении глаз чувствовалась какая–то загадочность, непонятная мне и графине.

Вдруг, встав с места, он начал нервно ходить по комнате, изредка останавливаясь около окна и бросая на улицу долгий задумчивый взгляд.

— Вы не видели полученного графом письма? — спросил он графиню.

— Нет, — ответила она. — Я всю жизнь чувствовала, что вокруг меня вьется какая–то тайна, но так как граф не говорил мне ничего, то я и не считала себя вправе спрашивать.

— Не замечали ли вы, что перед отъездом в Казань он писал что–нибудь?

— Вероятно, писал, потому что просидел у себя в кабинете около половины ночи.

— Что он говорил вам при прощании?

— То, что я вам передала. Кроме того, он сказал мне, что его поездка может затянуться на долгое время, и несколько раз повторил, чтобы я не беспокоилась, что бы с ним ни случилось.

Графиня вдруг как–то удивленно раскрыла глаза.

— Вы знаете, мистер Холмс, я только сейчас начинаю припоминать, что, говоря это, он сделал на этой фразе особенное ударение.

Глаза Холмса блеснули и погасли.

— И что же вы думаете? — спросил он. Луч надежды сверкнул в глазах графини.

— Уж не жив ли он? — произнесла она дрожащим голосом. — Уж не проделка ли это с чьей–нибудь стороны?

— А шрам на левой ноге? А платье? — задумчиво заметил Шерлок Холмс.

— Да, да… правда! — растерянно прошептала графиня. — Нога принадлежит ему, в этом не может быть никакого сомнения!

— Во всяком случае нам надо поторопиться! — твердо произнес Холмс. — Где находятся останки графа?

— Как только дело выяснилось, я получила их и, перевезя в Орел, погребла на Троицком кладбище, — ответила графиня грустным голосом.

— Ваша квартира находится по–прежнему в Орле?

— Да.

— В таком случае мы выезжаем туда с первым поездом.

Холмс обернулся ко мне.

— Посмотрите, дорогой Ватсон, когда отходит на Орел ближайший поезд.

Я взглянул в расписание и ответил, что до поезда остается три с четвертью часа.

— О, у нас времени более чем достаточно! — воскликнул Холмс. — Вы, графиня, поспеете к поезду?

— Конечно! Мне остается лишь заехать в «Северную» гостиницу и взять вещи.

Мы все втроем, захватив с собой наши дорожные саквояжи, отправились в названную гостиницу и оттуда поехали прямо на вокзал.

VII

На следующий день мы уже приехали в Орел.

— Вы, дорогой Ватсон, проводите графиню домой, — сказал Холмс, как только мы вылезли из вагона на платформу. — Я же немного проедусь по городу и скоро буду у графини.

Он записал ее адрес и место, где похоронены останки мужа, причем на прощание спросил:

— Когда состоялись похороны?

— Два дня назад, — ответила графиня. — После похорон я сейчас же поехала в Москву отыскивать вас.

Холмс поехал в одном экипаже, а мы с графиней — в другом.

Наши экипажи разъехались около Мариинского моста.

Квартира графини оказалась не особенно большой, но обставленной богато и с большим вкусом.

Пока она переодевалась, я ждал в гостиной, куда принесли чай, и, когда графиня вышла, мы принялись за чай вместе.

Часа через два приехал и Шерлок Холмс.

Не сказав о своей поездке ни слова и выпив наскоро чашку чая с печеньем, он без лишних слов попросил проводить себя в кабинет покойного графа.

— В нем все оставлено в том виде, в каком было тогда, когда граф уехал из дома, — произнесла молодая женщина, вводя нас в довольно большой кабинет, уставленный книжными шкафами и массивной кабинетной мебелью, обтянутой темно–желтой кожей.

Оставаясь на месте, Холмс стал молча осматривать комнату. Я, в свою очередь, тоже осматривал ее с крайним любопытством, тщетно стараясь проникнуть в заключенную здесь тайну.

Судя по кабинету, граф был очень любознательным человеком.

На огромном письменном столе лежало несколько книг выдающихся ученых, сочинений по различным отраслям знаний, в углу на большой подставке стоял огромный морской глобус, а по стенам были развешаны географические карты различных стран, причем на некоторых из них стояли какие–то отметки, сделанные, вероятно, рукой самого графа.

Но больше всего обращала на себя внимание задняя стена кабинета.

Она была завешана огромным пушистым ковром индийской работы, на котором было красиво развешано различное оружие.

Тут были старинные стрелы, луки, колчаны, томагавки, щиты из кожи носорога, алебарды и бумеранги, а вперемешку с ними виднелись странные топорики с длинными ручками, форменные палаши английских, французских и немецких моряков, японские кэтаны, револьверы и ружья разных систем, из которых многие принадлежали к форменному вооружению различных армий.

В задних углах, примыкая к ковру, находились два небольших, но высоких инкрустированных шкафа венецианской работы. В них виднелись книги, большей частью научного содержания.

Между тем Шерлок Холмс, окончив поверхностный осмотр кабинета, подошел к столу и принялся тщательно просматривать лежавшие на нем бумаги.

Боковые ящики стола оказались открытыми, но ничего особенного в них не было.

Покончив со столом, Холмс стал шарить по полу.

Он сдвигал мебель, этажерки, ковырял палкой под книжными шкафами, выбрасывая оттуда различные бумаги и сор.

Каждый лоскуток он осматривал с особым вниманием.

Вдруг он жестом пригласил меня подойти к нему.

— Обратите внимание на этот конверт, — проговорил он, подавая мне разорванный конверт.

Это был обыкновенный конверт среднего формата, адресованный на имя графа из Калькутты.

Адрес написан был твердой рукой, но плохим почерком с сильными нажимами на английском языке, и на конверте была наклеена марка индийских колоний.

Но странная печать, приложенная к конверту, заставляла невольно останавливать на ней взор.

Она была эллипсообразная, немного длиннее дюйма [3], и в середине ее были изображены три левые ноги с длинными черточками ниже колен на каждой.

— Как вам эта печать? — спросил Холмс.

— Очень странный герб, — только и мог я сказать.

— И вы не находите в ней ничего общего с графом?

— Решительно ничего.

— Их было трое, — проговорил задумчиво Холмс.

— Кого? — удивился я.

— Людей, имевших шрамы на левых ногах, — серьезно ответил Холмс. — Эти длинные черточки на ногах, очевидно, обозначают шрамы. Но ведь у покойного графа также был шрам на ноге…

На минуту он задумался и вдруг воскликнул:

— Таджидии!

— Что это такое? — спросил я удивленно.

— О, я прекрасно это вспомнил сейчас! В Индии, дорогой Ватсон, есть небольшое племя по имени Таджидии. Живет оно недалеко от Бомбея и отличается кровавыми обрядами. Каждый акт их жизни сопровождается обрядом, в котором непременно фигурирует кровь. При рождении ребенку пробивают уши и ноздрю для украшений, при вступлении в брак жениху и невесте вырезают на теле символические знаки верности, при похоронах — вдова покойного сжигается живьем и так далее. В числе прочих обрядов существует и обряд клятвы не выдавать общей тайны. Лица, дающие таковую, делают друг другу длинные и глубокие надрезы на левых ногах. Граф был когда–то в Бомбее и, по всей вероятности, связан клятвой с двумя людьми, из которых один, по крайней мере один, принадлежит к племени Таджидиев.

Холмс положил конверт в записную книжку и снова принялся за свои поиски.

Он долго стоял перед инкрустированными шкафами, осматривая их со всех сторон, потом попробовал было отворить имевшимися при нем отмычками запертый ящик стола, но, потерпев неудачу, отошел от него.

— Ну–с, на сегодня довольно, — произнес он, подходя к графине. — На прощание я хочу задать вам вопрос.

— Я к вашим услугам, — ответила молодая женщина, не упустившая ни единого слова из объяснений Холмса.

— Какую фамилию носили вы до замужества?

— Беналираджева, — ответила графиня.

Шерлок Холмс и я удивленно взглянули на нее.

— Странная фамилия, — пробормотал Холмс. — Неужели же, нося с графом разные фамилии, вы до его письма не могли догадаться, что он вам не отец?

— В этом–то и комизм! — произнесла графиня. — Я была чересчур наивна и никогда не слыхала, чтобы графа называли по фамилии. Я думала, что ношу с ним одну фамилию, ученицы ничего не знали, а начальница, вероятно, знала, но ничего не говорила.

— Ага, — сказал вполголоса Холмс и простился.

VIII

От графини мы прошли на Болховскую улицу, наняли в одной из гостиниц помещение, и Холмс, спросив письменные принадлежности, сел писать какие–то письма.

Окончив их, он сходил на почту и, вернувшись назад, обратился ко мне:

— Сегодня, да и все эти дни нам предстоит ночная работа, дорогой Ватсон. Надеюсь, вы не откажетесь сопровождать меня, хотя бы только ради того, чтобы быть свидетелем при раскрытии одного из самых таинственных убийств.

— Что касается меня, то это доставит мне величайшее удовольствие, — ответил я.

— Прекрасно, — кивнул головой Холмс. — А пока мы должны во что бы то ни стало найти такую читальню или библиотеку, в которой не только выписывают английские газеты, но и хранят их.

Мы вышли из гостиницы и принялись за поиски.

Но куда бы мы ни приходили, всюду или совершенно не выписывали английских газет, или таковые имелись лишь за последний год, а в лучшем случае — за два года.

Холмс приходил в отчаяние.

Но вот в одной из библиотек нам посоветовали обратиться к некоему Девлею, старому англичанину, проведшему почти всю жизнь в Орле.

Раньше он был химиком, а затем открыл в Орле химическую красильню, дававшую ему хороший доход.

Узнав адрес красильни, мы направились туда и вскоре без всяких церемоний и к величайшей радости мистера Девлея познакомились с ним.

Узнав о нашей нужде, старик Девлей самодовольно кивнул головой.

— О! В перечитывании наших старых газет я нахожу себе утешение в этой варварской стране, — произнес он с гордостью. — «Таймс» я выписываю в продолжение двадцати восьми лет, и до сих пор у меня не пропало ни одного листа.

Квартира мистера Девлея помещалась в одном дворе с красильней.

Он провел нас туда, представил своей жене и приказал подать старые газеты.

Каждый год у него был собран в отдельную папку и тщательно подклеен по номерам, что значительно облегчало работу по розыску нужной статьи.

Слегка подумав, Холмс потребовал номера, вышедшие девятнадцать, двадцать и двадцать один год тому назад.

В это время любезный хозяин приказал подать бутылочку виски и содовую воду, и, пока Холмс, уткнувшись носом в порыжелые газеты, углубился в их чтение, мы занялись любимым английским напитком.

Прошло более часа.

Но вот Шерлок Холмс вдруг радостно стукнул ладонью по кипе газет.

— Так и есть! — воскликнул он радостно. — А ну–ка, дорогой Ватсон, пойдите сюда! Я покажу нам прелюбопытную штучку, несмотря на то, что газете этой лет двадцать.

Я подскочил к нему.

— Как вы думаете, милейший доктор, кто могла бы быть наша красавица клиентка?

— Графиня? — спросил я, страшно заинтересованный.

— Да.

— Но откуда же я могу знать это? — я пожал удивленно плечами.

— Вы, конечно, скажете: нищая мулатка, приемыш графа?

— Конечно.

Шерлок Холмс загадочно улыбнулся.

— Думать так — большая ошибка, — ответил он. — Представьте себе, Ватсон, что у себя на родине она была много знатнее и богаче, нежели здесь, несмотря на титул графини и состояние графа.

— Черт меня возьми, если я понимаю хоть что–либо из этой чепухи! — воскликнул я.

— А между тем это открытие я сделал очень просто, — невозмутимо проговорил Холмс. — Неужели же, Ватсон, в рассказе графини о своем происхождении вы не чувствовали натяжки и больших недомолвок?

— Конечно, чувствовал! — признался я. — Но что же может сказать женщина, сама не знающая о себе ничего и говорящая о своем прошлом лишь со слов другого?

— Вы совершенно правы, — согласился Холмс. — Но не значит ли это, что человек, сообщивший ей о ее прошлом, лгал. Если бы он не лгал, его рассказ не страдал бы подобными дефектами.

— Верно…

— Вот то–то и есть! Слушая рассказ графини, я сразу обратил внимание на это, но самое сильное сомнение запало мне в голову лишь тогда, когда она произнесла свою девичью фамилию. Беналираджева! Не правда ли, странно давать такое имя ребенку, которого вывозят в Россию, крестят и собираются воспитывать? Но, кроме того, эта фамилия не вымышлена. Я слишком хорошо помню имя, прославившееся в свое время в Индии. И вот теперь я нашел его снова. Слушайте–ка, что я прочту вам из давно забытых времен.

Холмс поднес к глазам порыжелый газетный лист и прочел:

«Телеграмма из колоний. Индия. Бомбей.

Туземское население страшно взволновано невероятно дерзкой кражей, имевшей место недалеко от Бомбея во дворце местного раджи Бен–Али. Славящийся своим богатством и влиянием на население, всеми уважаемый раджа Бен–Али в день совершения преступления выехал на охоту, оставив свою годовалую дочь Ирру дома. Раджа Бен–Али — красавец собою и женат на англичанке из очень хорошей семьи. Благодаря этому маленькая Ирра вышла цветом кожи более похожей на европейскую девушку, нежели на индианку. Ирра — единственная дочь у раджи, и родители боготворили ее. Когда Бен–Али уезжал на охоту, Ирра вместе с нянькой гуляла в окрестностях замка. Видя, что нянька с ребенком долго не возвращаются, во дворце встревожились. За нянькой послали людей и вскоре ее нашли недалеко от дороги мертвой, с колотой раной в груди. Ребенок исчез. Поднялась страшная тревога, тысяча конных и пеших были разосланы во все концы, но поиски не увенчались успехом. Ирра исчезла. Приехавший раджа удвоил поиски, назначив крупную награду тому, кто найдет ребенка, но и это не имело успеха. Английская полиция также поставлена на ноги».

Окончив чтение, Шерлок Холмс опустил на колени газетный лист и посмотрел на меня. Я был сильно взволнован.

— И вы думаете… — начал было я, но Холмс перебил меня.

— Дочь раджи Бен–Али, маленькая Ирра, похищенная двадцать лет тому назад близ Бомбея, найдена. Единственная наследница одного из самых богатых людей Индии стала русской графиней.

Холмс умолк и глубоко задумался.

— Да, дорогой Ватсон, в этом деле надо действовать с величайшей осторожностью. С жизнью молодой женщины связана тайна, разрешить которую наша задача.

Просидев у мистера Девлея около получаса, мы простились с радушным хозяином и ушли.

IX

Но домой мы не пошли.

Выйдя на улицу, Холмс остановился в раздумье.

— Прежде всего нам нужно подкрепить свои силы хорошим куском ростбифа или чего–нибудь другого, — произнес он. — Пойдемте же, Ватсон, в ресторан, а то скоро уже настанет вечер.

Мы зашли в один из ресторанов, заказали себе холодный ростбиф и жареную курицу с рисом.

Когда наш аппетит был удовлетворен, Холмс обратился ко мне:

— Вас, дорогой Ватсон, я попрошу подежурить всю сегодняшнюю ночь в доме графини. Не говорите ей ничего о нашем открытии и зорко следите за улицей и двором. Я же отправлюсь на кладбище и завтра утром приду к графине. Прислуге она должна сказать, что вы близкий родственник ее мужа, приехавший из какого–нибудь другого города.

Мы расстались.

Я сделал все, как было мне сказано Холмсом.

Почему–то мне казалось, что за графиней кто–то следит, и я посоветовал ей на время переменить спальню, выбрав для себя комнату в противоположном конце квартиры.

Она послушалась моего совета и устроилась в небольшой гостиной, имевшей ход лишь во вторую гостиную.

В одиннадцать часов вечера молодая женщина легла спать, а я, потушив в доме огни и осмотрев запоры, остался дежурить.

Сняв ботинки, я неслышно скользил из одной комнаты в другую, зорко наблюдая за двором и улицей.

Во дворе, кроме меня, были и другие сторожа. Это были две огромные овчарки, способные задушить медведя.

Днем они сидели на цепи, а ночью их выпускали на волю, и они не давали проходу не только чужим, ко даже своим людям, всем, кроме графа, графини и кухарки, которая кормила их и которой поручалось сажать их на цепь и спускать на волю.

Долго ходил я из одной комнаты в другую, тщательно стараясь увидеть что–нибудь подозрительное.

Улица была как улица, запоздалые прохожие изредка нарушали мертвую тишину, и, наконец, стало совсем тихо.

Потом начало светать.

Тогда по улице потянулись деревенские телеги, направлявшиеся к базару, и когда наступило утро, город принял свой обычный вид.

В восемь часов за мной зашел Холмс.

По его лицу было видно, что он лишь потерял даром время.

Узнав, что и я ничего не видел, он заявил, что, несмотря на неудачу, ни за что не откажется от своего первоначального плана, и предложил пойти в гостиницу соснуть.

Я не стану описывать следующие четыре дня. Все они походили один на другой и ничем не разнообразились.

Холмс день и ночь проводил на кладбище, а я — в квартире графини, которая по совету Шерлока Холмса никуда решительно не выходила из дому, ограничиваясь лишь прогулками по двору.

X

Настала суббота.

Это был пятый день наших бессменных дежурств, я чувствовал себя таки порядочно усталым.

Приближался вечер, и я, спавший в продолжение всех этих дней лишь урывками, с неудовольствием подумывал о предстоящей бессонной ночи.

К тому же и молодой графине, казалось, начинали надоедать наши безрезультатные поиски.

Уже неоднократно она насмешливо выражала сомнение в гениальности Шерлока Холмса, а в голосе ее все более слышались нотки досады.

Этот вечер она просидела за чтением какого–то французского романа и рано ушла в свою спальню.

Я уж совсем собрался тушить огонь, как вдруг услышал ее голос.

— Мистер Ватсон! Мистер Ватсон! — взволнованно кричала молодая женщина.

Я поспешил на зов и вошел в гостиную, примыкавшую к ее спальне.

Она стояла посреди комнаты, бледная и дрожащая, одетая в светло–голубой капот, наброшенный, видимо, наскоро.

— Что случилось? — спросил я.

— Вы были у меня в спальне? — спросила она, пристально глядя мне в глаза.

— Зачем? — удивился я.

— И мистер Шерлок Холмс тоже не был? — снова спросила она.

Я пожал плечами.

— Мистер Шерлок Холмс заходил в ваш дом сегодня рано утром, когда еще только начинало рассветать, но он лишь сказал мне несколько слов и сейчас же удалился, — ответил я.

— И никто, решительно никто не входил в дом из посторонних?

— Это я утверждаю.

Она подняла свою красивую руку и протянула мне небольшой распечатанный конверт.

— В таком случае не можете ли вы объяснить, что значит это письмо и как оно попало па подушку моей постели.

Я с недоумением взял в руки протянутое мне письмо.

Адрес на конверте был напечатан на пишущей машинке.

«Графиня, — писал неизвестный автор. — Хотя вы меня и не знаете, но я вам друг. Некоторые обстоятельства, в силу доверия ко мне вашего мужа, впутали меня в тайну вашей фамилии. Заклинаю вас всем святым для вас послушаться меня. Вам грозит страшная опасность. Не выходите из дома ни на шаг, не выходите даже во двор и имейте при себе оружие. На всякий случай остерегайтесь даже прислуги. Я знаю, что какой–то сыщик поселился у вас в доме. Передайте ему, чтобы он держал себя осторожнее и не так откровенно показывался бы в окнах. Наблюдать и стеречь вас он может при потушенных огнях и опущенных портьерах. Мужайтесь, все идет к лучшему. Ваш доброжелатель».

Не успел я открыть рот, чтобы промолвить слово, как вдруг вздрогнул всем телом, услыхав шум за своей спиной.

Графиня громко вскрикнула и схватилась за стул.

Быстро обернувшись, я увидел стоящего в дверях Шерлока Холмса, смотревшего на нас с нескрываемым весельем.

— Господи, как вы напугали меня! — воскликнула графиня, разглядев и узнав наконец знаменитого сыщика.

— Простите, но очень важное обстоятельство заставило меня войти в дом без звонка, — ответил тот.

— Но каким образом вы могли проникнуть сюда? — удивилась графиня.

— Для этого не надо обладать особым искусством, — ответил Холмс, пожимая плечами. — Мой приятель, доктор Ватсон, совершенно не обладает талантом сыщика. Он сторожит дом и в то же время оставляет в коридоре открытым окно, через которое не представляет никакого труда забраться в дом с улицы.

Я сконфуженно молчал.

XI

— Ну вот! — воскликнула графиня. — Теперь, по крайней мере, я узнала, кто приходил сегодня ко мне в дом и подкинул на подушку письмо! Вы сделали это мастерски, мистер Холмс!

На лице Шерлока Холмса изобразилось непритворное удивление.

— Вы, кажется, намекаете на то, что я был здесь и подкинул вам письмо? — спросил он.

— А разве вы не были? — насмешливо спросила графиня.

— Нельзя ли мне взглянуть на письмо? — серьезно произнес сыщик.

Я подал письмо.

Холмс внимательно просмотрел его от первой до последней строчки, потом взглянул на него в увеличительное стекло и зачем–то даже лизнул языком. Я и графиня с любопытством наблюдали за ним.

— Человек, писавший это письмо, плакал над ним! — произнес он неожиданно.

Мы не успели разобраться еще в этой фразе, как вдруг Шерлок Холмс пристально взглянул на графиню и медленно произнес:

— Это письмо писал… ваш муж.

Громкий крик вырвался из груди молодой женщины. И если бы я не поспел вовремя, чтобы поддержать ее, она упала бы на пол.

Потребовалось несколько минут, чтобы привести в чувство графиню. Первое, о чем она спросила, как только пришла в себя, было:

— Мой муж? Боже мой! Ради бога, объясните скорее, что вы хотите этим сказать?

— Ни более и ни менее как то, что он жив и никто не разрезал его на куски, — проговорил Холмс отчетливо.

Прижав руку к сердцу, графиня вскочила с места и судорожно схватила сыщика за руку.

— Не может быть! Ради бога… Да говорите же наконец!

— Прежде всего успокойтесь и сядьте, — посоветовал Холмс.

Повинуясь приказанию, графиня в волнении опустилась в кресло.

— Итак, слушайте! — начал Холмс серьезно. — Я не знаю подробностей, но весь ход событий, в общих чертах, я расскажу вам безошибочно. Вы же, Ватсон, слушайте и в то же время зорко следите за улицей. Погасите огни и перейдите в столовую… Итак, я начинаю, — заговорил он, когда приказание его было исполнено и я поместился около спущенной портьеры, в то время как он и графиня сели почти рядом со мною. — Я не нахожу, подобно графу, причин скрывать ваше происхождение. Двадцать лет тому назад вы, дочь знаменитого раджи Бен–Али, будучи годовалой девочкой, были похищены тремя злоумышленниками, в числе которых был и граф.

— О–о! — простонала молодая женщина.

— Был ли граф злоумышленником или попал в эту компанию случайно, это мы скоро узнаем. Я знаю только то, что граф был связан клятвой с этими двумя людьми, один из которых принадлежал к племени Таджидиев. Конечно, я могу и ошибиться, но, судя по оружию, развешанному в кабинете графа, он имел дело с пиратами, так как топорики на длинных ручках во время рукопашных схваток составляют их любимое оружие.

— Боже, боже! — зарыдала молодая графиня.

— О! Не надо так отчаиваться! — успокоил ее Шерлок Холмс. — Ведь я высказываю только предположения. К тому же степень виновности графа совершенно не выяснена, и мне почему–то кажется, что с ним самим случилось в жизни большое горе, которое снимает с него всякую вину. Его сегодняшнее письмо показывает, что он боится за вас и проделывает все эти вещи, потому что хочет вас спасти, но не избежать правосудия, иначе он вспомнил бы сыщика словом ненависти.

Надежда и радость послышались в голосе молодой графини, когда она тихо прошептала:

— Я в этом уверена! Он слишком благороден!

— Итак, я продолжаю, — снова тихо заговорил Шерлок Холмс в темноте. — Они, связанные между собою клятвой, похитили вас. Каким образом попали вы именно в руки графа, я не знаю. Но… то, что вы находитесь именно у него, возбудило зависть и других, и они решили во что бы то ни стало отнять вас у него. Граф получил, вероятно, письмо с печатью Таджидия, и один из двух компаньонов отыскал его в России. Граф отказался отдать вас, и приехавший попросту решился на похищение. Вам тогда было уже девять лет. Но граф счастливо скрылся от него, увезя вас в ту памятную ночь. Прошло семь лет, и граф, давший вам воспитание и сделавший из вас культурную девушку, хотел было возвратить вас отцу, но… влюбился. Любовь и боязнь того, что вы не пожелаете отдаться ему, заставили его скрыть от вас тайну. Он женился, решив посетить ваших родителей тогда, когда вы окончательно сживетесь с ним, вовсе не думая об их состоянии. Между тем он должен был знать, что после вашей пропажи раджа Бен–Али назначил награду и даже выкуп в 10 000 фунтов стерлингов (100 000 руб.) тому, кто найдет вас, а через пять лет эта сумма была удвоена несчастным отцом. Вероятно, возможность получить подобный куш не давала покоя двум остальным, и они не прекращали поисков графа. Граф получил письмо, а затем исчез. Один из невидимых врагов приезжает в Россию, и граф убивает его…

— Что вы говорите?! — воскликнула графиня.

— Убивает, заманив в ловушку, — продолжал Холмс невозмутимо. — Он одел его в свой костюм, убил и положил в корзину, изуродовав лицо и прекрасно зная, что по приметам на ноге и платью труп будет принят за его собственный. Зачем? Очевидно, он рассчитывает, что третий злодей поймается на эту удочку. О смерти графа протрубят газеты, и третий явится сюда, чтобы завладеть вами. Конечно, зная, что граф умер, он не будет так осторожен…

— Тсс… — прошептал в это время я, заметив на улице темный силуэт мужчины, ходившего, оглядываясь взад и вперед, по противоположному тротуару.

Шерлок Холмс круто оборвал свою речь и кинулся к портьере.

XII

— Ну–с, дорогой Ватсон, удвойте ваше внимание! — шепнул он мне.

Насколько позволяла разглядеть темнота, человек, фланировавший напротив дома, был выше среднего роста, стройного и крепкого сложения, одет в легкий костюм, плотно облегающий тело.

Тихо пройдя два раза мимо дома графини, он остановился и повернул голову направо, всматриваясь в темноту.

Минуты через две из–за поворота улицы выехала фура, употребляемая для перевозки мебели.

Не доезжая до дома, она остановилась, от нее отделился человек, подошедший к тому, который стоял на тротуаре.

Оба незнакомца сказали, по–видимому, друг другу по нескольку слов, после чего подошедший возвратился к своей фуре, а первый остался на тротуаре.

На улице не видно было никого из прохожих.

— Смотрите, смотрите! — шепнул Холмс, — смотрите на противоположный забор!

Я взглянул в указанном направлении. Темный полукруглый силуэт тихо выползал из–за верхнего края забора.

— Кто–то следит за человеком на тротуаре! — шепнул я.

— Да, да! — ответил Холмс. — Снимайте ботинки на случай, если нам потребуется без шума переменить позицию.

Между тем человек на тротуаре осторожно огляделся по сторонам и рысью перебежал улицу, очутившись под соседним с нами окном.

Мы замерли неподвижно, прислушиваясь на всякий случай к малейшему шуму и вынув из карманов револьверы.

Бедная графиня, должно быть, сидела ни жива ни мертва, так как в могильной тишине было слышно даже биение ее сердца.

Но вот у соседнего окна послышался легкий режущий звук.

— Алмаз! — шепнул Холмс.

Звук повторился несколько раз, и стекло вдруг тихо треснуло.

Портьера раздулась от пахнувшего в комнату воздуха, и за окном послышался шорох.

Я ясно услышал, что кто–то карабкается на наружный подоконник.

Вдруг Холмс нервно дернул меня за рукав.

Я быстро взглянул на улицу и увидел силуэт человека, который поднялся почти по пояс над забором. Затем этот силуэт как–то странно изогнулся, замер неподвижно, и громкий выстрел всполошил сонный воздух.

Человек на подоконнике громко вскрикнул, и мы услышали, как тело его грузно шлепнулось на тротуар.

В ту же секунду Шерлок Холмс быстро открыл окно и, выпрыгнув, бросился прямо к забору.

Сознавая, что нельзя оставлять приятеля одного, я кинулся за ним, крикнув на ходу графине:

— Зовите людей, свяжите лежащего, если он легко ранен, а за фурой пошлите погоню!

В одну минуту мы перескочили через забор, за которым скрылся убийца.

Мы выскочили так быстро, что он не успел отбежать даже до противоположного конца двора, когда мы насели на него. Видя, что бежать невозможно, убийца вдруг остановился, но, к моему удивлению, не направил на нас дуло, а наоборот, опустил ружье прикладом в землю и гордо ждал нас, по–видимому, не собираясь защищаться.

Держа револьвер наготове, Холмс вынул другой рукой из кармана электрический фонарь и направил свет на лицо преступника.

Перед нами стоял человек с благородной осанкой и открытым красивым лицом.

Он был бледен как полотно, но смотрел на нас спокойным взглядом человека, сделавшего то, что повелевал ему долг.

Так выглядит тот, кто убивает на дуэли своего противника, оскорбившего близкого ему человека или задевшего его честь.

— Граф Петр Васильевич Тугаров, я вас арестовываю! — громко и отчетливо произнес Шерлок Холмс, опуская руку с револьвером.

— Я повинуюсь вам, — ответил граф. — Но я хочу знать, с кем имею дело?

— Пожалуйста! — произнес Холмс. — Я — Шерлок Холмс, а это — мой друг, доктор Ватсон.

Глаза графа радостно сверкнули.

— Я рад, что имею дело именно с вами, — воскликнул он. — Вы поймете меня скорее других. Пойдемте ко мне в дом, и если вы боитесь, то созовите хоть всю полицию. Я прошу вас только выслушать все перед тем, как меня уведут в тюрьму.

С этими словами он бросил на землю ружье и револьвер.

— Я верю вам, — неожиданно сказал сыщик. — Пойдемте. Что касается полиции, то она явится сама.

Мы вышли из соседнего двора и направились к дому графа. Выстрел уже обеспокоил улицу, и где–то мелкой трелью звучал свисток городового.

Подойдя к парадной двери, Холмс сильно дернул звонок.

— Кто там? — раздался тревожный голос самой графини.

— Холмс и Ватсон! — ответил сыщик.

Дверь отворилась, и мы вошли в освещенную переднюю.

Увидав мужа, графиня отпрянула назад и вдруг с громким рыданием бросилась к нему на грудь.

А он молча сжимал ее в объятиях, и слезы градом катились из его глаз…

XIII

Прошло около получаса, пока молодая женщина окончательно успокоилась.

— Я исполню свое обещание и сам прошу вас сходить потом за полицией, — произнес наконец граф. — Но… где тот человек, в которого я стрелял?

— Он тяжело ранен и перенесен в наш дом, — ответила Ирра.

— Тем лучше! — кивнул головой граф. — Пусть же Ирра прежде всех узнает свое прошлое…

— Я уже знаю его, — прошептала графиня, краснея.

— Откуда? — с тревогой спросил он.

В нескольких словах Холмс передал весь ход своих изысканий и всего этого дела.

— Гм… ваша слава слишком мала для вас! — воскликнул пораженный граф. — Но как вы могли убедиться, что в гробу лежу не я?

— Очень просто! — ответил Холмс. — Я вырыл ночью труп и примерил к его ноге сапог. Вчера же утром к кладбищенскому сторожу приходил какой–то очень смуглый человек и справлялся, где ваша могила. Я видел его. Он подходил к могиле, чтобы прочесть надпись и убедиться в том, что вы действительно похоронены. Убедившись, он радостно улыбнулся и ушел, а через минуту в зелени кладбища промелькнула и ваша фигура.

— Это правда, — серьезно проговорил граф. — Но я возвращаюсь к началу. Чтобы объяснить вам связь между мною и этими двумя людьми, я должен сказать, что, оставшись сиротой семнадцати лет, я отправился путешествовать. Первый год и начало второго прошли для меня благополучно, но в конце второго года, когда я плыл из Калькутты в Америку, на наш пароход напал свирепствовавший в то время в Индийском океане корсар Даудалама. Во время схватки я упал в море. На мое счастье в море упал и предводитель разбойников — пират Даудалама из племени Таджидиев. У него была сильно ранена голова, и он пошел бы ко дну, если бы я, движимый инстинктом жалости к тонувшему, не поддержал его, совершенно не сознавая, что спасаю негодяя. В это время к нам подоспел пиратский баркас, и нас вытащили. За спасение атамана мне была дарована жизнь. Даудалама, живучий, как кошка, скоро выздоровел. Он обещал сохранить мне жизнь, но с одним условием, чтобы я поклялся «братской клятвой» не выдавать его поступков. В противном случае, как было заявлено, меня ждет смерть. Кроме меня, был еще один пленный. Это был форменный негодяй, он сам попросил принять его в состав разбойничьей банды. Что мне было делать? Подумав над своим положением, я решил для отвода глаз исполнить это требование и бежать при первой же возможности. Клятва с надрезом ноги была произнесена. Я, Гаммер (это второй пленник) и Даудалама поклялись в братстве. С тех пор я провел с пиратами два года. К несчастью, мой паспорт был при мне, и пират узнал мою фамилию. Несколько раз нападал он на купеческие корабли, на которых резал всех без исключения, но этого ему было мало. Я присутствовал при битвах, но не принимал в них участия. За мною зорко следили. У Даудаламы был кровный враг. Это был раджа Бен–Али, повесивший его отца, такого же бандита, как и сын. И вот однажды пират задумал отомстить ему. Дочь свою, маленькую Ирру, раджа боготворил. Даудалама задумал похитить ее, выманить под видом выкупа у раджи побольше денег и затем, надругавшись над девочкой, возвратить ее отцу обесчещенной. Желая втянуть меня в преступление, он объявил, что я должен быть его сообщником. Надеясь на побег, я согласился. И вот я, Гаммер и Даудалама отправились в Бомбей. Дальше — вы знаете. Но на обратном пути мне ночью удалось бежать, унеся с собой малютку. На простой индийской лодке я плыл с ней двенадцать дней, пока нам не встретился попутный пароход. Выдать же малютку властям мне было, во–первых, негде, а во–вторых, я был уверен, что Даудалама похитил бы ее и второй раз. Поэтому, приехав в Россию, я написал радже письмо, чтобы он не беспокоился за малютку. Я хотел вырастить ее и тогда отдать отцу, надеясь, что за это время пират попадет в руки правосудия. Сам же я зорко следил за его проделками. Так было, пока Ирре не исполнилось девять лет. Но тут Даудалама каким–то чудом узнал место, где я нахожусь. Вместе с Гаммером он явился в Россию, чтобы похитить маленькую Ирру и осуществить месть. Он предупредил меня грозным письмом, советуя отдать девочку добровольно. Но я не ответил. И вот они явились в мою усадьбу, подстерегая девочку, как волки. Неосторожно высунувшись из кустов, когда Ирра подходила к калитке, Гаммер выдал себя. Я бросился в сад и пустил ему в бок пулю. К несчастью, он успел скрыться, несмотря на рану, и это обстоятельство помогло моему бегству, так как Даудалама, вероятно, не решился оставить раненого товарища. Тогда так никто и не узнал об этом случае. Когда Ирра выросла, я хотел отвезти ее к отцу, но… влюбился и из боязни потерять любимую не открыл ей ее имени. Кроме того, я боялся огласки, а свет приписал бы мне и корыстные цели, так как раджа безумно богат. Я думал, что бандит совершенно исчез, как вдруг на мою голову неожиданно обрушился удар. Даудалама снова выследил меня и послал сюда Гаммера. Он написал мне, что если я не отдам Ирры, то его месть обрушится на меня, а Ирре все равно не миновать позора. Это было второе письмо с печатью Таджидия. Тогда я придумал ловушку для своего врага. Я выехал навстречу Гаммеру в Казань, куда он должен был прибыть, так как ехал через Персию и Кавказ. В Казани мы встретились. Я заявил Гаммеру, что отказываюсь от Ирры, попросил его написать Даудаламе об этом и о том, что мы едем за нею в Орел, куда просили приехать и его. Так как у Гаммера был чересчур легкий костюм, я дал ему свой и, заманив в заранее приготовленное место, убил, разрезал и положил в корзину, после чего скрылся. Как я ожидал, так все и вышло. Даудалама, узнав из газет о моей смерти, ободрился и лишь недоумевал: куда девался Гаммер. Но ведь негодяй мог легко попасть в руки полиции, Даудалама понимал это и перестал беспокоиться. Не рискуя встретить меня, он ходил по городу и готовился увезти Ирру совершенно открыто, благодаря чему сегодня и попал под мою пулю…

Граф замолк.

На улице слышался шум.

— А теперь — последнее доказательство, — проговорил граф снова.

С этими словами он прошел в кабинет и, надавив в одном из инкрустированных угловых шкафов камень, открыл потайной ящик.

— Вот мой дневник, — произнес он, подавая Холмсу толстую тетрадь. — По почерку и чернилам вы узнаете, что он был написан давным–давно. Вот письма бандита, а вот и мое завещание, сделанное десять лет тому назад, в котором я открываю настоящее имя Ирры и завещаю ей, в случае моей смерти, все свое состояние. А теперь, господа, я попрошу передать меня в руки полиции.

Графиня, рыдая, упала к ногам мужа, обхватив руками его колени.

Мы молча стояли перед ними, не зная, на что решиться.

XIV

Прошел месяц.

Процесс графа был окончен, ему вынесли оправдательный приговор.

Раненый пират волей–неволей признался во всех своих преступлениях и, переданный английскому правительству, окончил свою жизнь на виселице.

Вскоре и раджа Бен–Али узнал об участи своей дочери.

Радости его не было конца.

К графу от него приехала пышная депутация и в сопровождении ее супруги поехали к вновь обретенному отцу графини Ирры.

Шерлок Холмс и я получили богатые подарки и долгое время были в переписке с графом и его женой, пока время и другие события не отдалили в нашей памяти это таинственное дело.