Похвала подлости

Человек не может постоянно жить в страхе. Страх подавляет волю, угнетает разум, заставляет забывать о чести и совести. Человек, находящийся в постоянном состоянии страха, перестает быть человеком. Или перестает жить.

Страшно бывает всем: и трусам, и героям.

Герой – не тот, кто ничего не боится, а тот, кто может преодолевать свой страх.

Героями, как, собственно, и подлецами, не рождаются. Героями, как и подлецами, становятся.

Героями восхищаются. Героев ненавидят. Героев боятся.

Для одних герой – идеал: для тех, кто сам хотел бы научиться превозмогать свой страх.

Для других герой – препятствие в достижении их собственных, подлых целей.

Для третьих герой – угроза их собственному, уже построенному ими на своей подлости и на чужой глупости и на чужом страхе, благополучию.

Само название главного детища Эразма Роттердамского – «Похвальное слово глупости» (чаще переводится как «Похвала глупости») содержит в себе не просто насмешку, а издевку над «святая святых», над «священной коровой», являющейся по совместительству еще и дойной для господствующих подлецов. Ведь благопристойная глупость, слепая доверчивость, инфантильная наивность и панический страх – лишь разные соски одного и того же вымени одной и той же дойной коровы: рабской покорности, приносящей господствующей и процветающей подлости баснословные барыши.

Издеваться над глупостью – значит подрывать устои такого «миропорядка», в котором «стабильный социальный мир» и «устойчивый порядок» обеспечиваются за счет всемирного (выражаясь современным языком, глобального – Б. П., Е. П.) господства права как воли господствующего клана, возведенной в закон.

Подданный, лишенный предписываемой ему властвующими над ним подлецами, всячески насаждаемой и поощряемой ими в нем глупости, представляет собой реальную угрозу для их благоденствия и процветания.

Каждый сюзерен мечтает о том, чтобы был издан неотменяемый эдикт, согласно которому на лбу каждого лишенного глупости вассала было бы каленым железом выжжено: «Мыслю, следовательно, совершаю преступление».

Не зря же в древнекитайской книге «Даодэцзин» сказано: «Когда народ много знает и много понимает, им трудно управлять» [29, с. 320].

По прошествии двух с половиной тысяч лет после написания этой книги гауляйтер (генерал-губернатор) Польши Ганс Франк практически подтвердил сказанное древнекитайским мудрецом: «Священники будут оплачиваться нами, и за это будут проповедовать то, что мы захотим. Если найдется священник, который будет действовать иначе, разговор с ним будет короткий. Задача священника заключается в том, чтобы держать поляков спокойными, глупыми и тупоумными» [72, с. 634].

Наивно предполагать, что другие гауляйтеры других территорий и других времен руководствовались иными принципами.

Сохранилось письмо, относящееся к четвертому веку нашей эры, в котором его автор – некий Палладий, искренне сокрушаясь, делится со своим адресатом – неким Пасифилом своими, чрезвычайно волнующими его проблемами: «Не знаю, так ли у всех господ, но мне с трудом удается найти способ умерить сообразительность своих рабов (курсив – Б. П., Е. П.). Так природа часто портит полезное, если оно и существует, и смешивает желаемое с тем, что ему противоположно. Проворство переходит в преступление, нерасторопность же принимает вид услужливости; при этом она так же далека от живости ума, как далека она от злодейства» [116, с. 56].

Не случайно, что на невольничьих рынках Римской империи действовало законодательно закрепленное правило: продавец товара (раба) обязан в «сопроводительном документе» к продаваемому товару указывать все его недостатки, как то: болезни и другие физические изъяны, дурные наклонности, и… наличие образования – образованный раб стоил в два раз дешевле точно такого же, но необразованного.

Что касается «спокойных, глупых и тупоумных» подданных, то, как заметил Эразм Роттердамский в «Похвале глупости», «Все цари любят дурачков» [88, с. 47]: ими управлять легко. Примерно – как скотом, ведомым к его «светлому будущему», то есть – на скотобойню.

«Похвальное слово глупости» возникло не на пустом месте. Ему непосредственно предшествовала едкая и сочная «Адагия» (составленный и изданный Эразмом сборник пословиц и поговорок, сопровождавшихся его же толкованием и комментариями), и, как минимум, два «Корабля дураков»: один – написанный чернилами на бумаге; второй – красками на холсте.

Автор первого – Себастиан Брант (1457–1521 г. г., доктор «обоих прав» – канонического и гражданского) – издал свой «Das Narrenschiff» («Корабль дураков») в Базеле еще в конце XV-го века – в 1494-м году. Практически сразу же после него свой вариант того же самого «корабля» – уже живописный – создает великий художник-философ Хиероним Босх – соотечественник и современник Эразма.

Вот что говорится в «Корабле дураков» С. Бранта: «Толпа дурней растет без конца. Все они… первое место отводят богачу, невзирая на то, что голова его украшена ослиными ушами…» [83, с. 36].

Воистину, благонравная глупость – благодатная почва для благоденствия подлости, что и фактически подтвердил вскоре после Себастиана Бранта, Хиеронима Босха и Эразма Юлий III – папа римский (1550–1555 г. г.): «An nescis, mi fili, quantilla prudentia mundus regatur?» – «Сын мой, разве ты не знаешь, как мало ума требуется, чтобы управлять миром?»

То есть, достаточно сделать всех людей в мире идиотами, и – управляй себе на здоровье всем этим миром! Перспектива для подлеца – более чем заманчивая, и потому – горе тому, кто окажется у него на пути! Эразм Роттердамский оказался поперек дороги подлецов к их неограниченному господству. Оказался вполне добровольно и совершенно сознательно. Как же, в таком случае, ему удалось выжить в такой ситуации и дожить до преклонных лет? Ведь это же – явный парадокс, вернее, один из парадоксов, связанных с именем Эразма и с судьбой: его самого и главного его произведения – «Похвального слова глупости». Но всякий парадокс (от греч. παράδοξος – неожиданный, удивительный) есть противоречие, неразрешимое лишь с позиций формальной логики. С позиций же любой содержательной логики парадокс – не более чем мысль, существенно расходящаяся с общепринятыми представлениями. Любое мало-мальски значительное открытие обязательно проходит в своем становлении эту мучительную стадию: быть парадоксом. До тех пор, пока само не станет общепринятым представлением. До следующего парадокса.