Король Карл IX в великолепнейшем настроении возвращался в Лувр из Сен-Жермена, где ему удалось затравить десятирогого оленя.
Королева Екатерина ехала рядом с ним, окруженная придворными. Король сиял, королева-мать улыбалась с довольным видом.
Для того чтобы король был в таком счастливом настроении, требовалось удачное сочетание трех обстоятельств. Во-первых, король должен был провести спокойную ночь без приступов мучившей его сердечной болезни. Во-вторых, нужен был такой удачный охотничий день, во время которого собаки ни разу не сбились со следа. И в-третьих (что было труднее всего), королева-мать должна была забыть излюбленные рассуждения о политике и религиозных разногласиях.
На этот раз все эти обстоятельства счастливо сочетались, а благодаря этому Карл IX из угрюмого, сумасбродного государя превратился в любезного, готового к всепрощению и снисхождению человека.
В тот момент, когда королевский кортеж подъезжал к дворцу, королева-мать склонилась к Карлу IX и сказала:
— Благоугодно ли будет вашему величеству принять меня сегодня вечером?
— С восторгом, ваше величество.
— В таком случае я буду в вашем рабочем кабинете между восемью и девятью часами. Мне придется сделать вашему величеству важное сообщение.
Карл IX нахмурился и произнес:
— Уж не собираетесь ли вы снова говорить со мной о политике?
— Нет, ваше величество.
— Ну так приходите, — сказал король, облегченно переводя дух, — мы поиграем в ломбр.
— С удовольствием!
— Жалко только, что этот бедняга Коарасс находится в печальном состоянии…
— Что такое? — спросила королева вздрагивая.
Рене был в Лувре этим утром, но по особым причинам не счел нужным рассказывать королеве о встрече с герцогом Гизом и проистекших из нее последствиях.
— Сир де Коарасс играл очень хорошо в ломбр! — продолжал король.
— «Играл»? Но разве он умер?
— Нет, хотя ему и немногим лучше этого. Вчера он поссорился с кем-то в кабачке и получил удар шпагой в грудь!
— Вот как? — сказала королева, глаза которой загорелись мрачной радостью.
— Мне так жалко этого беднягу! — продолжал король. — Я очень любил его. Он был выдающимся охотником, отличным игроком и крайне приятным собеседником!
— Вот именно о нем-то я и хотела поговорить с вашим величеством.
— Неужели? Ах да, мне что-то говорили, что он занимался колдовством и даже сделал вашему величеству ряд удачных предсказаний. Это правда?
— Сегодня вечером я подробно остановлюсь на этом! Сказав это, королева-мать соскочила с седла и быстро поднялась в свои апартаменты, тогда как король с трудом удерживал улыбку, словно напроказивший паж.
Принцесса Маргарита уже поджидала его в кабинете.
— Ну что? — спросил Карл IX.
— Дело сделано! — ответила Маргарита.
— Он тут, рядом?
— Да.
— Как он выдержал перевозку?
— Отлично.
— Мирон видел его?
— Мирон ручается, что через несколько дней сир будет здоров.
— Великолепно!
— И если вы, ваше величество, и впредь не откажете ему в своем покровительстве…
— О Господи! — сказал король. — Это будет не так просто. — Маргарита вздрогнула. — И мне придется иметь дело с нашей доброй матушкой. Она улыбалась мне весь день, ну а ты знаешь, когда она улыбается…
— В воздухе пахнет кинжалами и ядом! — договорила принцесса.
— Не волнуйся, милочка, мы будем сильными и хитрыми! Карл IX поцеловал сестру и направился к дверце, которая вела в маленькую комнатку, примыкавшую к его рабочему кабинету. В этой комнате лежал сир де Коарасс, у изголовья которого сидели Мирон и Ноэ.
— Здравствуйте, дорогой сир! — сказал король, приветливо кивая головой Генриху, а затем, присаживаясь около постели, продолжал: — Ну-с, господин де Коарасс, как вы себя чувствуете?
— Ваше величество так милостиво относится ко мне, что мне кажется, будто я никогда не чувствовал себя так хорошо, как теперь! — ответил принц.
— Вы льстец, господин де Коарасс, — сказал король улыбаясь. — Ну а ты, Мирон, что думаешь о ране господина де Коарасса?
— На палец выше или ниже, левее или правее, ваше величество, — ответил врач, — и сир де Коарасс был бы мертвец! Но ему повезло, и теперь рана зарубцуется через несколько дней.
— Значит, вы получите возможность опять играть в ломбр?
— О, конечно, ваше величество!
— Вот что, Мирон, — сказал король, — пройди-ка вместе с господином Ноэ ко мне в кабинет. Там вы найдете принцессу и можете поболтать с нею, а я должен поговорить с сиром де Коарассом по секрету.
Мирон и Ноэ поклонились и вышли.
Король встал, прикрыл дверь и уселся около изголовья Генриха, после чего произнес:
— Господин де Коарасс, я в очень затруднительном положении.
— Неужели, ваше величество?
— Я похож на скалу, которой приходится выдерживать напор двух противоположных течений. Одно из этих течений — королева — мать, другое — принцесса Маргарита!
Лицо принца слегка зарумянилось. Но он притворился удивленным и сказал:
— Неужели, ваше величество, королева-мать и принцесса не состоят друг с другом в добром согласии?
— Нет, по крайней мере с тех пор, как вы встали между ними!
— Но… ваше величество…
— Марго взяла вас под свое покровительство, а так как я очень люблю сестру и немного люблю и вас, то я сделал все, о чем она просила меня, но… — На этом «но?] Карл IX остановился. Генрих ждал с некоторым волнением. Король продолжал: — Но я не знал еще сегодня утром, что вы так обидели королеву Екатерину!
— Я, ваше величество?
— И обидели до такой степени, что она пришла в бешенство и, наверное, будет просить меня подвергнуть вас строгому наказанию. Вообще не желал бы я быть в вашей шкуре, сир де Коарасс!
— В таком случае, ваше величество, как только я хоть немного оправлюсь…
— Вы уедете обратно в Наварру? Но… Постойте, сначала вы должны ответить мне совершенно искренне на мой вопрос. Я знаю причину ненависти королевы-матери, но не знаю причины той симпатии, которой так воспылала к вам принцесса!
— Принцесса очень добра! — с наивным видом ответил Генрих.
— О да, — насмешливо согласился Карл IX, — она так добра, что бросается ночью в кабачок Маликана… А знаете ли, господин де Коарасс, ведь это было довольно-таки дерзко с вашей стороны! Все-таки Марго — принцесса крови!
— Ваше величество, — покорно сказал Генрих, — если я заслуживаю наказания то смиренно подвергнусь ему!
— Если бы я был принцем Наваррским, — с улыбкой сказал Карл IX, — я послал бы вас на Гревскую площадь, но французский король в такие дела не мешается.
Теперь улыбнулся уже Генрих.
Король продолжал:
— Но нам приходится считаться с предстоящим супружеством принцессы Маргариты, хотя вам, быть может, этот план и не по вкусу… В очень скором времени наваррская королева Жанна д'Альбрэ приедет сюда вместе со своим сыном, и мне кажется, что к этому времени, если только ваша рана достаточно затянется, вам следует отправиться куда-нибудь… Можете проехаться в Наварру или в Лотарингию… Я думаю, что герцог Гиз примет вас с распростертыми объятиями. А?
— Я вижу, что вашему величеству все известно!
— Господи! Марго была сегодня в очень повышенном настроении и покаялась мне во всем. Таким образом, я действительно все знаю!
— А я ручаюсь, что вашему величеству не все еще известно!
— Что же именно неизвестно мне?
— Нечто, касающееся наваррского принца!
— И вы хотите сообщить мне это? Интересно!
— Но разрешите мне, ваше величество, предварительно рассказать вам нашу наваррскую легенду.
— А, так у вас в Наварре водятся легенды?
— Еще бы, ваше величество, и та, которую я хочу рассказать вам, имеет прямое отношение к принцу Наваррскому.
— Послушаем вашу легенду! — сказал король, усаживаясь поудобнее и закрывая глаза.
— В наших горах, по их испанскому скату, жил-был когда-то пастух по имени Антонио. Он был молод, решителен и достаточно красив, чтобы его можно было любить бескорыстно!
— Ну, что вы мне рассказываете, — перебил Генриха король, — разве пастуха можно любить иначе как только совершенно бескорыстно?
— Ах, ваше величество, Антонио был относительно богат, и девушки его села уже давно подсчитали количество голов в его стаде и количество экю, которые припрятывала его старуха-мать в чулке.
— О, честолюбие! — воскликнул король смеясь.
— Уж так устроен свет, ваше величество! Так вот, однажды старуха-мать сказала ему:» Сын мой, тебе наступил двадцатый год, и следует подумать о женитьбе!» Я и то подумываю!« — ответил Антонио.» Среди нашей родни я нашла тебе в Наварре очень красивую девушку. Это — твоя двоюродная сестра, и зовут ее Маргаритой!«
— А, так ее звали… Маргаритой? — спросил король.
— Да, ваше величество, именно Маргаритой.» Так вот, — продолжала мать Антонио, — отправляйся в Наварру и погости у твоих кузенов!» Ладно! — ответил Антонио. — Если она понравится мне, то я сделаю ее вашей снохой!» Но мало того, чтобы полюбить женщину, надо заставить ее полюбить себя!« — продолжала старуха, которая была хитра и богата жизненным опытом.
— Это очень умное замечание! — заметил король.
— Хитрая старуха посоветовала сыну отправиться в Наварру и попросить у родственников гостеприимства, не выдавая своего родства и намерений. Антонио так и сделал. Он прибыл на ферму двоюродных братьев, попросился переночевать, и так как у нас в Наварре люди отличаются широким гостеприимством, то его сейчас же впустили, накормили и обласкали. Так ему пришлось увидать Маргариту…
— Она была красива? — спросил король.
— Ослепительно, государь!
— И Антонио полюбил ее?
— С первого взгляда!
— Ну, а… она?
— Вот тут-то и начинается моя история, государь! Брак Маргариты с Антонио был решен еще много лет тому назад родителями молодых людей, так что Маргарита выросла с сознанием быть женой Антонио.
— Значит, она заранее любила его?
— Нет, ваше величество, наоборот!
— Но почему?
— Да потому, государь, что ей наговорили, будто Антонио неотесанный мужлан, живущий в самой дикой, самой мрачной и самой бесплодной лощине испанской Наварры.
— Достаточная причина, нечего сказать!
— Была еще причина посерьезнее. У Маргариты был еще двоюродный братец, которого она… любила.
— Почему же она не вышла за него замуж?
— Да потому, что отец и братья уже дали слово матери Антонио, кроме того, тут было очень много причин, о которых слишком долго распространяться.
— А как звали этого второго кузена?
— Генрихом… и он жил во Франции.
— Вот как? — сказал король, приоткрывая один глаз. — Узнав, что Антонио вскоре прибудет на смотрины, братья Маргариты поспешили выпроводить Генриха французского, угрожая ему смертью, если он еще раз появится на ферме. В тот день, когда Антонио явился просить приюта, Маргарита была очень грустна и заплаканна: только накануне уехал ее возлюбленный Генрих! Антонио назвался испанцем и сказал Маргарите, что очень хорошо знает того, за кого ей придется выйти замуж. Любопытство отодвинуло скорбь, и Маргарита стала расспрашивать путника о своем нареченном. Антонио принялся чернить самого себя как только мог.» Красавица! — сказал он. — Антонио — урод, Антонио зол, Антонио глуп, Антонио — неотесанный мужлан!«Маргарите было приятно, что путник чернит и ругает того, к кому она сама питала дурные чувства, и так случилось, что беседа путника стала нравиться ей все больше и больше, пока, наконец, она не разглядела, что он молод, красив и неглуп…
При последних словах Карл IX открыл второй глаз и сказал, протягивая Генриху руку:
— Видно, что Антонио был очень умен, братец! Но скажите, догадывается ли Маргарита, что сир де Коарасс может иметь другое имя?
— Отнюдь нет!
— В таком случае я советую вам оставаться как можно дольше сиром де Коарассом, потому что Марго девушка капризная и может разлюбить вас в тот день, когда узнает истину!
— Но ведь я не могу скрывать свое настоящее имя очень долго, потому что через две недели прибудет моя матушка!
— Так погодите с этим еще две недели!
— Но возможно, что королева Екатерина и Рене заставят сира де Коарасса снять маску!
— В этом вы правы, братец! Но погодите, мы что-нибудь придумаем!
Не успел король договорить эти слова, как в дверь тихонько постучались, и Мирон сказал:
— Ваше величество! Ее величество королева идет сюда!
— Ах, черт! — сказал король и отпер дверь.
В кабинете был паж Рауль, явившийся от королевы с просьбой принять ее немедленно. Король велел сказать матери, что ждет ее, и жестом указал Ноэ на комнату, где лежал Генрих. Ноэ прошел к раненому, а следом за ним туда вошла и Маргарита.
— Вовсе не нужно, чтобы королева застала меня здесь! — сказала она брату-королю, после чего заперла дверь.
Вскоре в соседней комнате послышались шаги королевы-матери.
— Она будет требовать моей головы! — сказал Генрих улыбаясь.
— Ну что же, — сказала Маргарита, прикладывая сначала глаз, а потом ухо к замочной скважине, — всякий, кто живет в Лувре, подслушивает у дверей. Будем делать, как делают все!