Поиски утраченного завтра

Эпилог

Женщина была пожилой, хорошо так за пятьдесят. Один глаз у нее был слеп и затянут белой поволокой, да и на щеке заметны были следы старого ожога.

И встретила она меня с подозрением. Долго смотрела в глаза, потом долго изучала документы – новенькие, хрустящие. Очень ответственный директор интерната для детей войны.

– У вас была бурная молодость, – сказала женщина сухо. – Но вы при этом выглядите… очень хорошо.

– Не все шрамы на коже, – ответил я. Подумал и приподнял футболку. – У меня только один.

– Нож?

– Нож.

Женщина смягчилась. Пробормотала:

– Взгляд у вас, как у старика… Я понимаю, да. Не все шрамы видны… Как правило, мы не передаем детей на воспитание одиноким мужчинам.

– Понимаю, – кивнул я.

– Но судя по всему… это действительно ваша сестра…

Она снова задумчиво посмотрела на бумаги.

– Честно говоря, вы и похожи. Будь чуть старше, приняла бы за отца!

– Никиту Самойлова забрали чужие, – сказал я с болью в голосе.

– Гнев и мщение, – положив ладонь на сердце, произнесла женщина.

– Мщение и гнев, – повторил я ее жест.

Общества, пережившие катаклизмы, всегда склонны к ритуалам. Я кашлянул и добавил:

– Беспомощного одинокого старика, ветерана войны… забрали на смерть в чужие миры… Я только неделю назад узнал, что у отца был посмертный ребенок.

– Хорошие гены, – тоном заводчицы произнесла женщина. И сама смутилась своих слов. – Да, отыскать сестру – большая удача. Поговорите с девочкой. Если наладите контакт, то сможете приходить каждый день. Через пару недель разрешим с ней гулять по городу. Через полгода… что ж, сможете подать заявление на опеку.

– Спасибо, – сказал я.

– Обычно посмертных детей оставляют в своих семьях матери, – неожиданно произнесла женщина и плотно сжала губы. – Или забирают на воспитание, за это ведь льготы… Но ее вернули уже девять раз. Она сложная… немного.

Я понял, что она мечтает избавиться от девочки.

– Все мы непростые, – ответил я.

И пошел к скамейке в саду, где сидела моя дочь.

Ей было лет восемь. Тощая, с косичками, хмурая. В шортиках и майке, босиком. Я сел рядом.

– Мне сказали, ты мой брат, – буркнула девочка, не глядя на меня.

– Ага, – согласился я.

Не очень-то я умею общаться с детьми.

– Я думаю, ты врешь, – сказала девочка. Поглядела на меня искоса. Подняла ладошку и продемонстрировала мне тонкий длинный гвоздик.

– Не надо, я хороший, – ответил я.

Девочка фыркнула, задрала майку и воткнула гвоздь себе в живот. Покосилась на меня.

– Круто, – сказал я.

Девочка вынула гвоздь. Пристально посмотрела на выступившую каплю крови. Потом стерла ее пальцем и слизнула.

На бледной коже не осталось никакого следа.

– Можно, попробую? – спросил я.

Взял у нее гвоздь. И воткнул его в щеку. Достал и вернул девочке.

– Ты ведь мой папа? – спросила девочка.

– Да, но это секрет.

Она кивнула и посидела, болтая ногами. Деловито спросила:

– Что мы будем делать?

– Мстить, – ответил я с удивлением. – Но тебе надо будет подрасти.

– Я могу очень быстро! – шепотом сказала дочь.

– Знаю, – ответил я так же тихо. – Но спешить не надо. У нас достаточно времени.

И мы обменялись рукопожатием.