Поиски знаменитостей

Разжалованный комендант[1]

Поселок, где жил Мишка Буторин, называли по-старому — Косая слободка, или Балашиха.

Хорошо здесь летом. На тихих, заросших травой улицах можно целый день играть в городки, лапту или «гонять чижа». Приятно сбежать по крутому склону и нырнуть в Балашиху, которую, сказать по правде, местами и курица вброд перейдет. А еще лучше, стащив у матери бельевую корзину, ловить в прибрежной траве вьюнов — рыбешек величиной с мизинец.

Но все-таки для ребятишек Косой слободки любимое время года — зима. Миша Буторин, например, говорил: «Лето только тем и хорошо, что в школу ходить не надо».

Иногда, отказываясь от участия в играх, он забирался на самую высокую гору за Балашихой и подолгу смотрел на город. Там, за Косой слободкой, по прямым шумным улицам бежали трамваи и автомашины. И стоило только Мишке взглянуть на эту картину, прищурив глаза, как казалось, что пошел снег. Он укрывал улицы и горы, Балашиху и все падал, падал… Тогда Мишка переводил взгляд вправо, на синеватые стальные фермы нового трамплина.

Мишка отлично знал, что с трамплина можно прыгнуть чуть ли не на шестьдесят метров. Он ощутимо представлял себе, как запоет в ушах ветер, если скатиться с крутой эстакады. Мишка отправлялся к трамплину, ощупывал бетонный фундамент, нагретые солнцем фермы. После каждой такой прогулки мальчик приходил домой задумчивым…

Уже в середине ноября, когда склоны гор покрывались первым снегом, долина Балашихи оживала. Это место издавна считалось одним из лучших в стране для тренировок горнолыжников. На склонах возникали трассы слалома. У большого металлического трамплина карабкались по горе люди в ярких свитерах и шапочках с помпонами, с широкими лыжами на плечах. Среди них было немало известных мастеров спорта, чьи фотографии всю зиму не сходили со страниц газет и журналов.

Вслед за мастерами ребята бесстрашно скатывались с гор, прыгали с самодельных снежных трамплинов.

Давно среди лихого мальчишеского племени шел спор, кто прыгнет с большого трамплина.

Многие, не задумываясь, сделали бы это, но беда в том, что трамплин был огорожен и всех поднимающихся по лестницам наверх высматривал на редкость бдительный сторож, которого почему-то прозвали дедом Мазаем. Мальчишек, пытавшихся забраться туда хотя бы и без лыж, Мазай бесцеремонно ловил за ногу загнутым концом своей палки.

И все же Мишке удалось однажды перехитрить деда Мазая. Улучив момент, когда старик, закрывшись от ветра полой тулупа, прикуривал, Мишка незаметно юркнул на вторую площадку. Но Мазай поднял крик, и мальчик, оставив лыжи на площадке, без возражений спустился обратно. Удивленный таким послушанием, дед только слегка пожурил его.

— Ну куда, сорвиголова, лезешь? Ведь шею свернешь.

— Да я только посмотреть оттуда хочу, дедушка. Разрешите, пожалуйста.

— А ты летом залезь и посмотри, — насмешливо посоветовал Мазай.

— Да я ведь на прыжок хочу сверху хоть одним глазком посмотреть. Уж вы будьте добры.

Вежливость Мишки произвела на Мазая еще более неотразимое впечатление, и он сдался:

— Вот будет народу поменьше, пущу.

Не помня себя от радости, Мишка нагнул голову, чтобы скрыть лукавые искорки, замелькавшие в глазах, и терпеливо ждал почти час. Наконец, Мазай крикнул:

— Ну, лезь скорей, а то всю душу вымотал. Стоишь и стоишь. Только помни: первый и последний…

Но Мишка уже не слышал этих слов. Он, подхватив лыжи, взлетел до третьей площадки, прокрался на самый верх и притаился у барьера.

Кто-то замешкался перед прыжком, снял лыжу. В одно мгновение Мишка вскочил на свои лыжонки и с ходу ринулся вниз. Сзади испуганно крикнули: «Куда?» А Мишка, низко присев, уже приближался к столу отрыва, взмахнул руками, вытянул их вперед, точь-в-точь как прыгнувший за минуту до него мастер спорта. И хотя приземлился не так уж далеко, но точно, и упал только внизу.

Через пять минут, окруженный приятелями, с завистью поглядывавшими на него, он слушал издали, как бушевал дед Мазай.

— Я комендант трамплина! — выкрикивал он.

— Ну, это трудно сказать, кто из вас комендант, — под общий смех возразил ему один из спортсменов.

С этого дня и укрепилось за Мишкой Буториным прозвище — комендант трамплина.

Теперь Мишка боялся даже близко подходить к трамплину. Дед Мазай, завидя мальчишку, угрожающе махал палкой. Оставалось одно: как и прежде, прыгать с самодельного трамплина.

Однажды, когда Мишка наблюдал за прыжками взрослых, на его плечо легла чья-то рука в кожаной перчатке.

— Ну, как дела, комендант?

От неожиданности Мишка рванулся было в сторону, но услышал добродушный смех и обернулся.

Рядом стоял чемпион города по прыжкам с трамплина Анатолий Чудинов, высокий молодой человек. Он улыбался широко и спокойно.

— Что же ты испугался? Давай-ка лучше познакомимся, — сказал чемпион. — Я знаю, ты — Миша Буторин, а я…

— Анатоль Сергеич! — не дал договорить Чудинову Миша.

— Вот видишь, мы, оказывается, уже немножко знаем друг друга. Понравилось тебе с большого трамплина прыгать?

— Еще как! — У Мишки захватило дыхание, а зеленоватые с искорками глаза стали круглыми.

— Прыгнул ты, между прочим, неважно, а главное — проявил недисциплинированность. Так настоящие спортсмены не делают. Страшно небось было?

— Ни чуточки!

— Ну вот и неправда. — У глаз Чудинова собрались насмешливые морщинки. — Впрочем, я не об этом хотел с тобой поговорить. Хочешь научиться по-настоящему прыгать?

— С большого?!..

… Они пошли рядом, оживленно разговаривая, — высокий, худощавый тренер и казавшийся совсем маленьким «комендант трамплина».

У Мишки началась новая жизнь. Чудинов взял его в группу детской спортивной школы. Мишке выдали настоящие прыжковые лыжи с тремя желобками на покрытом зеленым лаком полозе. Тренер заботливо помог подобрать ботинки с двойной шнуровкой, на толстой подошве, проверил крепления. Мишка заявился домой в распахнутой шубенке, из-под которой выглядывал яркий красный свитер. Видавшая виды ушанка была засунута в старенький портфель с книгами, а на голове красовалась шапочка с помпоном.

Придя на первое занятие, Мишка поднимался по ступенькам, опасливо косясь на деда Мазая, с которым он делил славу коменданта. По старой памяти ему казалось, что всесильный Мазай может не только его, но и Чудинова не пустить наверх. Однако дед Мазай сделал вид, что впервые видит Мишку.

Вот и верхняя площадка. Хорошо виден отсюда родной город. Но Мишке некогда было любоваться. Примостившись в углу, он, поминутно шмыгая носом, торопливо застегивал тугой замок крепления.

Он не видел, что тренер, слегка прищурив один глаз, внимательно наблюдал за ним.

— Ну, надел?

— Надел!

— А теперь снимай. Тебе кто сказал, что мы сегодня прыгать будем?

Действительно, этого Мишке никто не говорил. Но что же еще можно делать на трамплине, как не прыгать?

Чудинов повернулся к ребятам и жестом пригласил подойти к краю площадки. Вниз круто убегала наклонная плоскость эстакады, покрытая твердым, смерзшимся за ночь снегом. Посередине резко выделялся глубокий двойной след лыж. Внизу, на столе отрыва, он почти сливался в один.

Чудинов, выбивая массивными каблуками ямки в снегу, неторопливо спустился пониже. Сняв перчатку, он наклонился, взял на ладонь комок снега и после небольшой паузы заговорил ровным, чуть хрипловатым голосом:

— Некоторые думают, что для прыжка, кроме смелости, ничего не надо. Верно, без смелости прыгуном не станешь. Но, кроме этого, еще многое знать нужно. Вот видите, снег какой твердый стал, комками лежит. По такому снегу разгон делать нельзя. Да и след еще со вчерашнего дня проложен. Затвердел. Не лыжня стала, а корыто. С такой горы прыгать, хоть какой смелый будь, — все равно ничего хорошего не выйдет. На разгоне лыжи будут разъезжаться, на каждом бугорке тряхнет. А на твердом приземлении совсем худо. Непременно упадешь. Выходит, что, прежде чем прыгать, нужно трамплин подготовить: снег разрыхлить, потом слегка утрамбовать, разровнять, затем новый след проложить. Настоящий горнолыжник не белоручка и место для прыжков готовит сам. Вот этому мы и начнем учиться.

Вмиг появились лопаты и грабли. Ребята цепочкой растянулись по склону эстакады и принялись за работу. Мишку такой оборот дела не очень обрадовал. Он вяло разбивал граблями обледенелую снежную корку, присматривался к своим новым товарищам. Все, конечно, старше его. Вот тот, краснощекий, что лопатой орудует, уже в десятом классе, фамилия его Бортиков. Мишка запомнил ее, когда, опоздав на урок, рассматривал в школьном коридоре доску отличников учебы. «Ладно, — решил Мишка, — граблями махать каждый может. Посмотрим, как вы, отличники, прыгать будете!»

— Вот что, комендант, так не снег рыхлить, а твоего Шарика причесывать, — раздался вдруг над ухом голос Чудинова.

Мишка покраснел. Он с ненавистью взглянул на повизгивавшего внизу Шарика и с ожесточением начал орудовать граблями, стараясь не обращать внимания на смех и ехидные замечания. Очень уж Мишка не любил, когда над ним смеялись. Недаром он и в школе на самые отчаянные выходки пускался, чтобы только заслужить уважение. Нет! Здесь он последним не будет. С такой мыслью и шел Мишка на следующую тренировку. Однако и на ней отличиться ему не пришлось. Прыжки с большого трамплина, о которых он мечтал и которых ждал с нетерпением, казалось, отодвигались все дальше и дальше.

Чудинов на этот раз два часа «таскал» их по склонам гор, учил выбирать место для постройки учебного трамплина. И хотя рядом имелось сколько угодно этих, на первый взгляд, нехитрых сооружений из снега, он забраковал все. Пришлось строить новый.

А потом началось такое, что Мишка даже стал подумывать — не бросить ли ему занятия в группе. Во-первых, оказалось, что он, Мишка, прыгать по-настоящему не умеет. Чудинов об этом объявил во всеуслышание перед строем. Во-вторых, очень уж не нравилось Мишке, что тренер ни разу его не похвалил. А в третьих, стало заметно, что Чудинов требует с него больше, чем с других. Вот этого-то Мишка никак не мог понять.

Прыгнет кто-нибудь другой, Мишка явно видит недостатки. На горе разгона паренек покачивался, толчок сделал поздно, одна лыжа в полете провисла. А Чудинов похвалил. За что, спрашивается? Положение корпуса, видите ли, понравилось. Пластика, говорит, у него есть.

Прыгает Мишка (не может быть, что хуже) — Чудинов помолчит и скажет: «Так себе, серединка золотая». А потом добавит: «Прыжок с трамплина — это воздушная гимнастика, большой красоты движений требует».

Эти разговоры Мишке не очень нравились. Прыгает ведь он дальше всех. Чего еще надо?

Очередное занятие провели в спортивном зале. И здесь Мишке досталось. Чудинов вывел его перед строем и попросил достать пальцами рук пол, не сгибая колен. Как ни старался Мишка, ничего не получилось.

Подождав, когда стихнет смех, Чудинов сказал:

— Пока не будет гибкости, Михаил, до тех пор ты с трамплина топором летать будешь. А нужно, чтобы ты ласточкой оттуда летел. Понял?

Мишка кивнул головой. На самом же деле он ничего не понял и понимать не хотел. «Брошу, — думал он. — Больно нужно чучелом быть. Прыгать я и сам умею».

После тренировки Мишка одевался медленно. Ему не хотелось идти вместе с ребятами и выслушивать насмешки.

Вдруг в коридоре раздались шаги. Дверь раздевалки распахнулась, и на пороге появился Чудинов.

— Ты здесь, Миша? Вот и хорошо. Мне с тобой побеседовать надо…

Домой Мишка не шел, а бежал. И не только потому, что нужно было торопиться в школу. Нет. О школе он почти забыл. В душе все так и пело.

«Способный, способный, способный, способный…» — повторял Мишка на разные лады запавшее в голову слово тренера.

«Раз способный — значит больше спроса». — Это Мишка тоже запомнил.

Что ж, он согласен. И, проверяя, лежат ли во внутреннем кармане шубенки листки с распорядком дня и с описанием гимнастических упражнений, Мишка твердо верил, что он справится.

Каждый день зарядка, каждый день гимнастика. Ну что ж, будет и гимнастика…

Прошел еще месяц. Однажды после тренировки высокий, с темным румянцем во всю щеку, белозубый весельчак Бортиков, за которым так внимательно наблюдал Мишка на первом занятии, сказал:

— Быть тебе, комендант, чемпионом! Ты по окраске на снегиря смахиваешь, должно быть, поэтому летаешь так здорово.

На сей раз дружный смех ребят не смутил Мишку. Недоброжелательства в смехе не было. В нем Мишка уловил одобрение и даже нотки зависти. Да, он, действительно, стал прыгать здорово.

Бортиков между тем засовывал ботинки в вещевой мешок и продолжал:

— Ты, говорят, в математике не силен, но расчет у тебя правильный. Слушай, Мишка, тут новость сообщили сегодня. Правда, что у тебя вчера две пятерки было?

— Было, — подхватил чей-то голос из угла. И, помолчав несколько секунд, добавил: — По четырем предметам.

— Это как же?

— По физкультуре пятерка и еще по двум предметам двойки да по одному кол. В сумме пятерка получилась.

Дальше Мишка слушать не стал. Не прощаясь, он выскочил из теплушки и направился домой. Оттолкнув Шарика, порывающегося лизнуть его в нос, долго и сосредоточенно обметал в сенях валенки. Молча, стараясь не глядеть в глаза матери, поел и зашагал в школу.

Был серый ветреный день начала марта. На южных склонах гор снег заметно начал темнеть и оседать. Тропка, по которой Мишка спускался в овраг, размякла.

Сегодня Мишка не обращал внимания на то, что делается вокруг. Ребята своими шутками задели больное место: школьные дела у него шли из рук вон плохо. Заканчивалась третья четверть, и было ясно — двоек в табель попадет не меньше чем три-четыре. Вчера на уроке физики Иван Васильевич, укоризненно посмотрев поверх очков, поставил кол. А в большую перемену вышла стенгазета, где на самом видном месте уже успели нарисовать: летит Мишка с трамплина, а вокруг него двойки порхают, как птички.

Ольга Сергеевна, классный руководитель, просила вчера остаться после уроков, но он не остался. Начнет опять доказывать, что он способный мальчик, но мешают ему учиться лень и чрезмерное увлечение спортом.

Нет, хоть и плохи были дела в школе, но Мишку больше беспокоило другое. Чудинов готовил группу к выступлению на крупных соревнованиях, которые всегда проводились в конце марта, в дни школьных каникул. Еще три недели назад, когда после очередной тренировки Чудинов зачитал «Положение о соревнованиях», тревожно забилось Мишкино сердце. Там прямо говорилось, что учащиеся школ допускаются лишь в том случае, если успевают по всем предметам.

Тогда же Анатолий Сергеевич спросил ребят, кто как учится и сделал пометки в блокноте. Когда дошла очередь до Мишки, он промямлил что-то довольно туманное:

— Да учусь, Анатолий Сергеевич, так, не очень…

Тогда обошлось. Чудинов, правда, потребовал на следующую тренировку придти с дневниками. Но Мишка предусмотрительно опоздал. Больше к этому вопросу Анатолий Сергеевич не возвращался, увлекся подготовкой команды. А Мишка в команде — первый. Вот только как с табелем быть… Чудинов а он уговорит, по отца — никогда. Покажешь ему табель — не то, что прыгать, из дому запретит выходить.

Думал он над этим на всех пяти уроках. И закончился день опять плачевно. На последнем уроке, который вела Ольга Сергеевна, Мишка не мог ответить на самый пустяковый вопрос…

В канун соревнований отец Мишки — Дмитрий Лукьянович — случайно встретился на Балашихе с Чудиновым. Он подумал, что Анатолий Сергеевич станет ругать Мишку, как это обычно делали педагоги и соседи. И вдруг услышал неожиданное:

— Ну, спасибо, Дмитрий Лукьянович, что такого орла вырастили! Между нами говоря, вашего Мишку считают сильным соперником лучшие горнолыжники города. А уж о юношеском первенстве и говорить нечего. Определенно выиграет.

— Так-то оно так, Анатолий Сергеевич, прыгает он сломя голову, но вот учится неважно. Вечно учителя жалуются.

— Да? Это, конечно, хуже… Ну, ничего, постараемся на него повлиять. Пригрожу, что до прыжков не допущу. Небось быстро исправится.

— Спасибо, коли так. Хорошо, что вы его заняли как следует. Раньше носился от зари до зари, а теперь режим выдерживает, спать вовремя ложится…

Когда они расстались, Чудинов вспомнил, что следовало бы подробнее расспросить отца о Мишкиной учебе. «Ладно, займусь этим после соревнований», — подумал тренер.

Наконец, наступил долгожданный день. Лишь рассвело, «комендант» выскочил из дому и недовольно шмыгнул носом: дул сильный боковой ветер. Он мог помешать проведению соревнований и уж во всяком случае снизить результаты. Но, взглянув на трамплин, где развевались яркие флаги, Мишка успокоился. «Если бы прыжки отменили, то и трамплин бы не готовили», — подумал он и принялся подгонять крепление.

Вчера, на последней тренировке, он внимательно присматривался к соперникам и решил, что выиграть у них все-таки можно. Так и Анатолий Сергеевич сказал. А вот сегодня закралось сомнение.

«Если волнуешься, сосчитай в уме до двадцати или повтори таблицу умножения», — вспомнил Мишка слова тренера и сейчас же принялся считать: «Семью один — семь, семью два — четырнадцать…»

Таблица помогла, хотя и немного. Окончательно отвлек от мрачных мыслей Шарик, который выбежал во двор, играя приготовленной с вечера красной шапочкой. Пока Мишка бегал за ним по двору, сомнения забылись. Он наскоро закусил и, вскинув на плечо лыжи, отправился к трамплину.

Самая высокая гора Балашихи была усыпана черными фигурками. Они карабкались вверх, собирались группами, вновь расходились.

Дойдя до оврага, Мишка стал на лыжи, свистнул и, чуть присев, помчался вниз.

Через несколько минут он был у горы приземления, где Анатолий Сергеевич уже объяснял что-то команде.

«Комендант» снял в сторонке лыжи, подошел к ребятам, терпеливо дождался, когда Чудинов кончит говорить, и поздоровался. Тревожно забилось сердце, когда, повернувшись к Мишке, Чудинов спросил:

— Табель принес?

— Забыл…

Чудинов с досадой махнул рукой. Лицо его потемнело. Еще ни разу не видел Мишка своего тренера таким.

— Забыл! А что теперь делать? Я за тебя прыгать буду?

Подумав секунду, он вдруг резко повернулся и отправился упрашивать главного судью допустить «коменданта» к прыжкам без предъявления табеля. Мишкин расчет оправдался. Правда, под проницательным взглядом судьи по его спине забегали мурашки. Ему казалось, что вот этот дядя в кожаном пальто скажет: «А ну-ка, молодой человек, принесите ваш портфель и приподнимите серую подкладку…» Но он сказал строго, отрывисто:

— Допускаю в порядке исключения.

Мишка не знал, как Чудинов с увлечением рассказывал главному судье о талантливом мальчугане, которого он нашел в начале года на Балашихе. И судье, в прошлом неплохому горнолыжнику, самому захотелось посмотреть на самородка, прыгающего дальше взрослых.

Мишка оправдал надежды. Оба раза он прыгнул на сорок четыре метра. Прыгнул уверенно, в хорошем стиле. Ревниво и придирчиво следил за ним Чудинов. Он прислушивался к приглушенным перчатками, но дружным аплодисментам, видел счастливое лицо Мишки и понял, как дорог ему мальчуган, с которым он так много возился. Это была гордость за своего воспитанника, выходящего на большую дорогу. Мишке он сказал только два слова:

— Молодец, комендант!

Каникулы есть каникулы. Если даже в табель попала двойка, каждый шестиклассник стремится все неприятные разговоры отложить хотя бы на несколько дней.

Придя с соревнований, Мишка с радостью доложил отцу, что выиграл первое место. Но вместо похвалы отец попросил:

— Табель.

Только дважды запнулся Мишка, рассказывая о том, что Ольга Сергеевна заболела и просила прийти за табелем послезавтра. А на следующий день он с группой приятелей отправился в кино. Ребята остановились у газетной витрины, и Мишка увидел на последней странице свой портрет.

В заметке под заголовком «Юный прыгун» рассказывалось, что тринадцатилетний Миша Буторин — талантливый спортсмен, что живет он на Балашихе, тщательно тренируется и обещает быть чемпионом.

Сомнений не было. Над заметкой был помещен портрет: точь-в-точь он, Мишка, с лыжами на плече, но без веснушек.

Неожиданно для всех он вдруг отказался идти в кино. Оставшись один, побежал к киоску, на целый рубль купил газет и отправился домой. Всю дорогу Мишка не шел, а бежал. Запыхавшись, вскочил в сени, торопливо шарил по двери, ища ручку, и как только распахнул двери, с порога крикнул одно слово:

— Вот!

Отец взял газету и долго, стоя у окна, читал. Потом посмотрел на Мишку, хмыкнул и передал газету матери. А Мишка между тем раздевался и, захлебываясь, рассказывал, как шел с ребятами в кино и как увидел газету.

Мать была довольна. Она присела к столу и, вынув зачем-то носовой платок, улыбаясь, глядела на Мишку. А вот отец не улыбался. Он только внимательно посмотрел на сына еще раз, хотел что-то сказать, но промолчал и вышел в другую комнату.

Еще по дороге домой родился у Мишки план. Выскочив на кухню, где на гвоздике висел портфель, он извлек из-под порванной подкладки злополучный табель.

Мать накрывала на стол. Проворно мелькали в ее руках тарелки, вилки, ложки. Завязывая на ходу фартук, она направилась в кухню. Мишка протянул руку с табелем.

— Мама, вот я табель принес.

— Да положи его на буфет, я потом распишусь.

— Табель? Интересно. Дай-ка сюда, — отец стоял в дверях. — Ого! Вот так успехи. Допрыгался, значит.

В это время мать внесла в комнату дымящуюся кастрюлю с супом.

— Садись, Дима, — обратилась она к отцу. — Ты, Миша, иди сначала руки вымой.

Плескаясь у большого медного рукомойника, Мишка не строил рожи (как делал всегда, с интересом наблюдая за своим искаженным изображением), а прислушивался к разговору за столом.

— И зря ты… Не выйдет, видно, из него инженера. Но прыгает здорово, хвалят вон. Может и вправду чемпионом каким будет…

Мишка вернулся к столу успокоенным. Он с аппетитом съел суп, а когда мать принесла жаркое, не удержался и еще раз начал с азартом рассказывать о соревнованиях, поминутно заглядывая в глаза отцу.

В это время в дверь постучали. Мишка побежал открывать. На пороге стоял Чудинов, а рядом с ним поправляла выбившуюся из-под пухового платка непослушную прядь Ольга Сергеевна.

— Отец дома?

Мишка молча кивнул.

…Завтра в школу, а как хочется прыгнуть еще хоть раз, последний раз в сезоне. Прыгнуть — и уж тогда сесть за книги. Ну, ладно, к соревнованиям, сказали, не допустят, но ведь сегодня их нет. Пусть грамоту — красивую грамоту с золотыми буквами и красными знаменами — отобрали, но он, «комендант трамплина», пойдет и прыгнет. А с учебой он справится.

Мишка вышел на улицу и принял окончательное решение: прыгать. Утром подморозило, и скольжение обещало быть отличным.

Торопиться не хотелось. Он медленно спустился к Балашихе, долго поднимался к подножью стальной громады. Предстояло еще забраться наверх.

Мишка внимательно осмотрел гору приземления и эстакаду, поднял лыжи и подошел к лестнице.

— Здравствуйте, Семен Федорович, — грустно поздоровался он с дедом Мазаем, — решил вот закрыть сезон.

— Сезон-то для тебя уже давно закрыт. Двоечников не пускаем.

Мишка молча повернул от трамплина и услышал за спиной последнюю фразу Мазая:

— Комендант… разжалованный…

Мишка старался сдержать слезы. Но только сошел по тропинке вниз — не выдержал. Прислонился к стволу сосны и заплакал.

Здесь, на узкой, по-мартовски обледенелой тропинке, и разыскал его запыхавшийся Николай Бортиков.

— Здорово, комендант! Я с ног сбился, тебя ищу.

— Какой я тебе комендант? — сердито перебил его Мишка, размазывая слезы. — Меня вон Мазай уже разжаловал. Да и ты, наверно, рад-радехонек.

— Дурак ты, Мишка, — беззлобно произнес Николай. — Все ершишься. А я, между прочим, действительно, тебя ищу. Давай лыжи да пойдем.

Мишка поколебался, но потом безропотно позволил Николаю взвалить на плечо свои лыжи и молча стал подниматься.

— Вчера, понимаешь, нас Анатолий Сергеевич собирал, — рассказывал Николай. — А сегодня в комитете комсомола разговор состоялся. И решили мы, комендант, тебе помочь. Собственно, помогать тебе буду я.

Мишка в ответ недоверчиво хмыкнул.

— Чего мычишь? Все равно я в пединститут собираюсь поступать. Так что ты для меня вроде тренировочного трамплина или, скажем, подопытного кролика. Из секции тебя не выгонят. Анатолий Сергеевич так и сказал: «Коменданта вытянуть надо». Вот и будем тебя в науку тянуть. Учти, что занятия начнем с сегодняшнего дня. У меня, брат, слона гонять не придется.

Пусто было на Балашихе. Кончился сезон, давно уехали мастера, да и местные лыжники уже не тренировались на склонах гор, только ветер трепал забытый кем-то синий флажок на слаломной трассе.

Ребята стояли рядом и смотрели на этот флажок. Вдруг Мишка молча направился к нему, глубоко проваливаясь в снег. Через несколько минут он вернулся, пыхтя и отдуваясь. В руках у него был тонкий бамбуковый прут с флажком.

— Пригодится… Еще ведь тренироваться будем… — негромко сказал Мишка.

— Правильно. Надо его Мазаю отдать.

— Мазаю?

— Ну да. Давай-ка сбегай, ты помоложе.

— Я как-нибудь потом… Разжалованный ты, говорит, комендант. На трамплин не пустил. Двоечник, говорит… Мазай этот.

Николай звонко расхохотался.

— Вот здорово! Поругался, значит, со своим заместителем? Ну, тогда давай я снесу…

— Нет, — Мишка долго смотрел на Николая исподлобья. И вдруг, улыбнувшись, добавил: — Я ему знаешь когда этот флажок отдам? Когда на соревнованиях прыгну. Понимаешь?

Николай кивнул.

А Мишка, повернувшись лицом к трамплину, приветственно помахал флажком.

— До скорого свидания, дедушка Мазай! — задорно крикнул он и уже тише добавил: — Я хоть и разжалованный, а все-таки комендант.