Поколение «все и сразу»

7

Где-то более часа назад я явился к дорогому другу в гости. Мы пьем пиво – без напитка этого наша дружба попросту не существует – и разглагольствуем о скоротечности жизни, о том, что было и о том, чего хотим. Мы уже взрослые дети. Дети, потому что в головах наших еще пылится всякая дурь, выражающаяся иногда в абсурдных поступках, взрослые, потому что мечты наши больше походят на цели и имеют более серьезный окрас.

– Знаешь, что я понял?

– Ну?

– Что, работая на дядю, огромных денег не нагребешь. Чтобы зарабатывать, надо иметь свое дело.

– Браво, – он шутливо аплодирует. – В который раз слышу. От тебя, конечно же, – с губ его так и ловчился слететь вопрос: а за само дело-то когда возьмешься?

– Проблема в том, что я без понятия, за что взяться. Я читал статьи, советы разные… Что мне нравится? И что из того, что мне нравится, может послужить на пользу обществу?

Тот пожимает плечами, я понимаю, что мысли мои его мало интересуют, и подсказать он точно уж не подскажет. По образованию Борис автомеханик, почти что на год старше меня, довольствуется невысокой зарплатой и ночует у родителей, а выходные и вечера после смен проводит у девушки в гостях, ужиная там, а потом, приезжая к полночи, повторно ужинает стряпней матери. И все же, это всяко лучше, чем торчать в паршивой коммуналке и ежедневно ломать голову над тем, что купить на завтрак, обед и ужин… А познакомились мы в классе седьмом, я тогда перешел в свою последнюю школу, где были мы двумя забитыми сопляками, видно, потому и сдружились.

– Вот и я без понятия. Не могу найти идею, и все. Хоть убей. Но и в клинике не могу работать, ты просто не представляешь, как оно меня задрало. Я ненавижу этих животных и их придурков хозяев.

– Ну-ну, не будь чересчур критичен. Кто-то, может быть, точно так же и о тебе отзывается, потому как ты ни капли не смыслишь в продажах, устройстве магазина, механике и прочем… – Тут я обиженно и с вызовом кошусь на него, и Борис, смеясь, спешит исправиться. – Это только пример, что первое в голову стрельнуло.

– Знаешь, когда на приеме человек начинает мяукать или лаять, чтобы показать, как кричал его питомец, невольно задумываешься: а нет психических диагнозов у этого типа?

– Правда так мяукают и лают?

– К сожалению. Но, к счастью, нам эта информация ни к чему, – я глубоко выдыхаю и запрокидываю наверх голову. Родительская квартира моего друга характеризуется особой атмосферой нищеты, но не той, в какой торчу я. Это нищета выше по чину, с примесью обрывков из Советского Союза. Старый, подранный по краям раздвижной диван выцветшего зеленого цвета, местами ободранные обои, обнажающие уродливую голую стену… Однако, тайная сила воспоминаний связывала меня с этой квартирой. Я помню ее пыльный запах, который в особо одинокие вечера принимается вдруг рассказывать о прошедших годах крепкой школьной дружбы… – Понимаешь ли, мне нужно найти такое дело, с которым я смогу блестяще справляться при любом настроение. Неважно, грустно или весело, болит ли голова… Это дело в любом состоянии должно приносить удовольствие, укрывать от тягостей внешнего мира…

Старый деревянный стул заскрипел, когда я решил поудобнее развалиться на нем. Порой кажется, будто эта рухлядь уже прогнила изнутри, а теперь только и ждет момента отправится на покой.

– Ну да, это такой фундамент… Что-то ты совсем не пьешь.

– Пью, – и с этими словами я демонстративно берусь за бутылку. Голова немного кружится, а пить совсем не хочется. Мы могли бы обойтись и без алкоголя, но… Это теперь, употребляя, удобно рассуждать о том, без чего могли бы обойтись, а без чего нет.

– Может, в покер? – Вдруг со скуки предлагает Борис, поднявшись со старого кресла, которое по какому-то чуду все еще не разлетелось на части.

– На деньги?

– У меня ни гроша. Давай так, проигравший покупает добавку, но играть будем до трех побед, что скажешь?

– Идет.

– А вместо фишек… Где-то тут была мелочь.

Он выходит в соседнюю комнату и пару минут спустя возвращается с подранными картами, которые, видно, коснулись множество разных рук, и с горстью монет.

– Без жульничества, – Борис перемешивает карты. Когда колода готова, он серьезно, но подразумевая сарказм, добавляет. – Слушай, раздавать буду я, а то знаю тебя и твои грязные фокусу.

– Хочешь назвать меня шулером?

– А как иначе!

Мы провели пять партий. После второй игры покер наскучил и близость третьей победы ничуть не будоражила радостью: какая разница, кто теперь будет платить? Когда водоворот случайностей выбрал победителя, Борис, остервенело откинув всю стопку карт в сторону, возмущенно, выбрасывая ломаные жесты тонкими руками, повысил голос:

– Шулер! Карманник! Как ты и тут умудрился смошенничать? Это просто невозможно!

– Умей проигрывать. Между прочим, не такую уж и потерю несешь, а ведь надо было… – Мечтательно затягиваю я, облокачиваясь о спинку скрипучего стула.

– Еще чего хочешь?

– Ничего. Дело открыть свое хочу.

– Начинается, – закатывает зенки тот. – Займись хоть чем-нибудь, влей деньги куда угодно, без разницы, только перестань молоть языком. Ну, давай без обид, ты что-нибудь делать начал? Нет конечно! Хотя месяца четыре назад задумался о бизнесе, так? Или целых полгода назад? Неважно, во всяком случае, ты уже на протяжении двух лет, как минимум, важно твердишь, что с нелюбимой работой нужно прощаться, но сам ведь не увольняешься. Где же логика? Почему же ты не прощаешься с нелюбимым делом?

И все сказанное сущая правда, на которую никакого толка дуться. Более правдивого не получить. А не пустослов ли я? Мечтатель без рук и ног, которому выпала на долю участь только фантазировать и философствовать, не нанимая рабочих для воплощения замыслов… Я не дулся на Бориса, умея стойко выдерживать стороннюю критику, считая, будто она только совершенствует, но… Я ведь действительно укрывался от изреченного постоянно. Прятался, где только можно, убегал от подобных мыслей, как старательно и отчаянно убегает жертва от профессионального киллера. А сейчас Борис, лучший и единственный друг со школьных времен, пустил пулю в лоб… Но я на него не злился, хотя настроение мое, конечно же, резко опустилось до траурно-печального.

– Да… Вся проблема в том, что я еще не придумал, чем заняться. Меня мотает из стороны в сторону даже с работой, ну, знаешь ведь. Сегодня я хочу быть банкиром, завтра психологом… Но я уже получил образование, и переучиваться, заново проходить весь этот студенческий ад, ни капли желания, тем более, за деньги. Мне эти деньги тратить надо на свое гнездо. А ты не знаешь, сколько стоит год обучения?

– И сколько? – С равнодушием откликнулся тот, залезая в телефон.

– Около двухсот тысяч. От института зависит.

– М-да, огромные деньжищи.

– А то, – по засохшим эмоциям я понимаю, что сумма эта его никак не задела, хотя получал он в месяц чуть меньше сорока… Собственно, с какой стати она должна его бросить в дрожь? У него ведь никакое учебное заведение ни при каких обстоятельствах не станет вытаскивать из кармана такие деньги, потому как… Ему не нужно образование. Ему не нужны никакие оплоты знаний, его не интересует ни интеллигенция, ни грамотность, к чему сам я тянусь, как подсолнух к солнцу. Даже когда я думаю, что нам следует порвать ради моего будущего, я, невзирая на все выписанные на бумажку его недостатки, все равно переубеждаю себя сохранить дружбу.

– Честно, я надеялся, что будет веселее… Так давно не виделись.

– Ну да.

– Разве ты не скучал по лучшему другу? – Шутливо нападаю я, на что он просто вздыхает, сводя тему на нет.

– Надо собрать карты. Только аккуратно. Не разлей ничего.

Мы ползаем по скрипучему полу, собирая разбросанную колоду. Противореча всем законам дизайна этой квартиры, старый паркет не такой уж и грязный, во всяком случае, когда мы обратно плюхнулись на свои места, я не заметил отпечатков пыли на брюках. Видно, тряпкой время от времени его все же увлажняют.

Когда бутылки опустели, я почувствовал, как в голову настырно полезла ностальгия, противостоять которой сил никаких. Может, дело вовсе и не в алкоголе, может, заманивает ее осознание, что вот-вот, спустя какие-то жалкие минуты, мне придется уйти, что я снова буду разделен с лучшим другом расстоянием на месяц или даже более, хотя спать и работать мы будем в пределах одного города. Как ни крути, но для меня этот худенький человек дорогое ходячее воспоминание школьных годов…

– Так не хочется ехать домой.

– Почему это?

Я пожимаю плечами, ничего поэтического от Бориса мне не добиться.

– Просто не хочется.

– Почему бы тебе не снять нормальную квартиру? Без придурковатых соседей…

– Потому что, – раздраженно перебиваю я, ненавидя эти бездарные философствования, – я не получаю столько, чтобы снимать, и жить нормально, и одновременно откладывать.

И в этом крылась правда. Во всех клиниках ассистентам платят мало, копейки, такие же, как и работникам кофеен, если не меньше. Чаще всего я воспринимал себя за уборщика нежели за сотрудника медицинской организации. Меня постоянно охватывал сжигающий заживо стыд, когда кто-то из пациентов случайно заставал меня по вечерам, за полчаса до пересменки, с ведром и шваброй.

– Это тебе легко говорить, ты живешь с родителями, ни за что не платишь, продукты не покупаешь, хотя все равно спускаешь свои двадцать…

– Тридцать шесть! – С явным достоинством поправляет тот.

– Тридцать шесть тысяч на непойми что.

Конечно же, он не ответит, получив, как пощечину, чистую правду, оспаривать которую примется разве что полный идиот, страдающий хроническим бездельем. Куда и зачем он девает деньги, я отказываюсь понимать. Сам же я, несмотря на более низкий, чем у друга, доход, откладываю, как минимум, половину от зарплаты с амбициозной мечтой сколотить невероятный капитал, который с одного прекрасного дня начнет работать на меня, обеспечивая во всем.

– Но я хотя бы не питаюсь дешевыми продуктами, сделанными из дерьма. Как их вообще есть-то можно? Как ты вообще еще жив? Их же делают из самых настоящих отходов! Помоев…

И тут меня передергивает. Бьет током. Этот болван, не смысля в бытие ни капли, лезет со своими дурацкими советами о том, как правильно жить! Да он ни дня без родительской опеки не провел, зато уже разбирается абсолютно во всем… Все эти бессмысленные разговоры вводят в состояние ярости. Сносит крышу… И появляется такое желание вывернуть все – весь мир, всю реальность – наизнанку, разломать все, что только находится в поле зрения… Это умничанье просто так нельзя оставлять! Как же вбить в его тупую башку самую простую истину? Или, может, попросту нагрянул момент уходить? Я вскакиваю на ноги и швыряю чертовы карты на пол. Плевать на эти бумажки, пусть сам теперь ползает и собирает! Однако алкоголь в крови дает волю разрушающим эмоциям. Я вдруг начинаю орать…

– Не учи меня жить! Без помощи родителей и всех родственников просуществуй! Посмотрю, что через месяц станешь жрать сам.

– Ну уж точно не дерьмо для свиней, – невозмутимо и с умным видом отзывается тот. – Ты состав хотя бы читал? Ты вообще знаешь, из чего оно сделано? Из помоев! Именно из помоев! Да я бы никогда в жизни такое не купил бы, даже если бы с голода дох!

Мерзкий запах пива неожиданно ударяет в нос кулаком. Теперь я злюсь на самого себя оттого, что пустился пьянствовать. Зачем? Ради какой цели задумана эта пьянка? Пустая потеря целого дня, который мог бы быть пущен на писательскую деятельность… Я принюхиваюсь в поиске любого другого запаха, пускай даже неприятного, лишь бы не чувствовать хмель…

Спорить дальше с Борисом – самоубийство. Ну что можно доказать тому, кто вовсе не умеет думать? Иногда я задумываюсь над причиной, которая удерживает нашу дружбу, заставляет не обращать внимания на столько проблем… Так какая же причина? Может, все дело в том, что дружбу вожу я с ним только оттого, что других хороших друзей у меня просто-напросто нет? Потому что боюсь остаться в полном одиночестве, когда не с кем поделиться новостью, когда просыпаешься, зная, что отправлять сообщения некому, когда, засыпая, вновь понимаешь, что все еще некому написать? Вообще-то, я только пару раз по неопытности купил дешевое и несъедобное… Впрочем, что уж оправдываться, конечно, продукты приходится брать не самые дорогие и, судя по ценам, не самые лучшие, но и не настолько уж и отвратительные. На моем столе каждый вечер мясо, почти каждый день я готовил некое подобие салатов… Единственное, в чем я себя ограничиваю, так это в сладком, потому как на него уходит невероятно много, хотя по природе своей я заядлый сладкоежка.

– Ладно, соберусь-ка я уже. Время позднее.

– Чего так рано? Только десять же.

– Уже десять? – Притворно удивляюсь я, косясь на старый круг часов. – А думал ведь вернуться сегодня пораньше. Не люблю приезжать под полночь. И так час ехать. Долгие поездки утомляют, знаешь ли. Это раньше хорошо было, когда в одном дворе жили, – роняю я, чувствуя, как из собственных глаз сочится печаль от ушедшего времени.

– М-да…

А затем затянулось молчание. Недолгое, не более нескольких минут. Все это время мы вздыхали и думали о своем…

– Проводишь до метро?

– Давай еще посидим, не хочется никуда идти.

– Только недолго, – после всех сегодняшних разговоров мне скорее бы убраться домой, где не пропитан воздух ни запахом сигарет, ни алкоголя, где мебель, пускай старая и уродливая, все-таки родная, купленная сколько-то лет назад родителями специально для меня…

Сидим мы опять в молчании. Я медленно кручу головой, перевожу взгляд от одного лоскута потолка к другому. По тихому неразборчивому звучанию и улыбкам ясно, что смотрит он очередное глупое видео… Бессмысленная встреча. Ошибка, вызванная моим собственным бездельем. Я приехал сюда, потому что заняться мне более нечем, приехал, чтобы хоть куда-нибудь приткнуться. А ведь лучше нависать над литературой, чем вот так бездарно сжигать время, чья ценность не осознается из-за кажущейся утомительной продолжительности годов… Меня бесит, что Борис время от времени пытался смеяться… Меня раздражает его поведение, потому что из-за него я ощущаю себя брошенной куклой, с которой наигрались и которую променяли на более веселое развлечение.

– Идем, – железно цежу я, но тот, не отрываясь от телефона, не обращает на меня внимание. – Идем, – нетерпеливо повторяю я, как будто один я до метро не дойду.

– Пару минут.

Я поднимаюсь с кресла, сую в карманы ключи, паспорт и кошелек, что до этого томились на столе, и затем уставляюсь на друга, пытаясь хоть так его взять измором.

– Ну пошли, – наконец вздыхает он, лениво потягиваясь.

Небольшая ссора отпечаталась черной шипастой тенью на вечере. Я еду в полупустом вагоне и размышляю на тему собственной судьбы. Я забрался на порог того возраста, когда люди активно вьют семьи, обустраивают собственное пристанище, всерьез задумываются о следующем поколении, а я, несмотря на то, что уже окончил университет, все так же получаю какие-то гроши, которые разве что подросткам из семей со средним достатком кажутся огромнейшими деньжищами. За столько лет обучения так и не раскрыли секрет заработка… Но как же те мои одногруппники, которые в студенческие годы на непонятно каких работах получали действительно достойные деньги? Правду ли они говорили, но… Откуда они доставали такие зарплаты? Если в университете они были не умнее табуретки и получали образование только потому, что туда их сунули родители.

Я люблю метро, особенно в те моменты, когда вагоны пустуют, когда можно с удобством развалиться на сиденье и спокойно читать или, закрыв глаза, визуализировать будущее и проматывать уже случившееся, оставившее эмоциональный отпечаток. Пока что в вагоне только несколько людей, забьется он, как консервная банка шпротами, на станции Технологический Институт. По потоку различных пустяковых мыслей грациозно проплывает на трехэтажной яхте осознание: а ведь почти что вся страна живет не богато, а я вот тут один сетую на судьбу, как будто одного меня обделили… Если я не обладаю огромными полномочиями, что мне до материального положения совершенно чужих людей? Эгоизм – совершенно естественная защитная реакция, если я не могу позволить себе денежно облегчить чужую судьбу, думаю я.

И я снова в Автово. Как противно возвращаться обратно в пустую квартиру, где, кроме меня, живут еще и непонятные, чужие люди, ложиться спать в холодной комнате, пронизанной одиночеством… Там, в гостях у Бориса, даже в той бедной квартирке, все равно как никак веет уютом, нежели в комнате, отпущенной для меня тетей…