Покорившие судьбу

24

Сэр Перран, с большой картонкой под мышкой, стоял на пороге гостиной Джулии. Сердце его часто колотилось. Это было странно: по-видимому, его желание видеть ее было сильнее, чем того требовали цели его визита. Он медленно втянул в себя воздух и постарался успокоиться. Григсон, проводивший гостя до дверей, держался скованно и явно избегал его взгляда. Когда престарелый слуга, так и не подняв глаз на бывшего хозяина, поклонился и ушел, сэр Перран с любопытством осмотрелся.

До сих пор он ни разу не бывал в доме своей жены на Аппер-Брук-стрит и теперь остался очень доволен увиденным. Во всем проявлялся безупречный вкус хозяйки и ее умение воплотить задуманное. Обстановка гостиной радовала глаз приятной простотой и отсутствием кричащей позолоты, к которой частенько тяготели дамы.

Стены гостиной были обтянуты узорным светло-голубым шелком. Окна с видом на оживленную улицу были занавешены полупрозрачным муслином и – поверх него – искусно задрапированы золотистым шелком: обе занавески, выходившие из-под сборчатой оборки наверху, были пущены наискось к одной стороне окна и перевязаны золотым шнуром с кистями. Ласковое майское солнце струилось сквозь золотистый шелк и муслин и оживляло сине-золотой узор восточного ковра на полу.

Камин располагался напротив двери. Вышитый каминный экран был отставлен к стене, и приятное тепло от тлеющих углей свободно разливалось во все стороны. В дальнем левом от камина углу стояло фортепиано красного дерева, на стене над ним висели четыре искусно выполненные акварели с изображением сомерсетских пейзажей. Акварели, по всей видимости, принадлежали кисти Аннабеллы.

Напротив фортепиано, то есть слева от входа, поблескивал полировкой большой буфет красного дерева, на котором превосходно смотрелась ваза с белыми розами в обрамлении веселых маргариток и большой серебряный подсвечник. Второй такой же подсвечник стоял на письменном столе справа от входа, рядом с подносом для перьев и серебряной чернильницей филигранной работы. К камину были придвинуты два дивана и одно кресло с обивкой из такого же голубого шелка, что и на стенах гостиной. Тут же стояли два черных лаковых «ампирных» стула с сиденьями в белую и золотую полоску.

Кроме того, в разных местах гостиной были для удобства расставлены небольшие столики. На фортепиано лежала раскрытая нотная папка Каролины, на дальних столиках книги – по-видимому, томики стихов, – а на столике возле голубого кресла пяльца Джулии, ножнички для рукоделия и несколько разноцветных жгутиков вышивального шелка. Многочисленные подушечки с цветочной вышивкой на обоих диванах навевали приятные воспоминания о лете. Да, пожалуй, даже самый придирчивый критик нашел бы убранство этой комнаты безупречным.

Опираясь на трость и все так же держа картонку под мышкой, сэр Перран пересек гостиную и опустился на ближний к камину стул, положил картонку на колени и стал ждать. У него было странное ощущение, будто он впервые шагнул в загадочный и неведомый ему мир – мир женщин. С мужчинами, особенно с теми, кто мыслил широко и заправлял большими делами, он чувствовал себя как рыба в воде. Тут он знал все правила игры и без труда мог предсказывать ходы. Но этой весной ему столько раз приходилось ловить на себе осуждающие взгляды и сталкиваться с подчеркнутой холодностью самых влиятельных лондонских дам, что в конце концов это вывело его из обычного равновесия. Все это, разумеется, были плоды работы леди Тревонанс и леди Каупер – двух ревностных покровительниц Джулии. Спустя всего полмесяца после ее ухода он убедился, что загадочная армия, одетая в муслин и разноцветные шелка, не менее сильна и непобедима, чем армия Веллингтона, и что пытаться повредить Джулии в глазах света будет так же разумно, как, скажем, явиться на званый вечер нагишом.

Но тут, в ее собственной гостиной, за спиной у Джулии не будет леди Тревонанс, и они смогут наконец поговорить без свидетелей. Сэр Перран нимало не сомневался, что при таких условиях он найдет аргументы, чтобы убедить ее вернуться.

Но тогда почему он сидит как на раскаленных угольях?

Дверь отворилась, и на пороге появилась Джулия. Она стояла с гордо поднятой головой, ее золотые волосы были скручены в низкий пучок на затылке, в ушах покачивались жемчужные сережки. На ней было утреннее платье абрикосового шелка с высоким воротничком и отделкой из кружева кремового цвета.

Вот стоит настоящая знатная дама, подумал баронет. Пожалуй, сейчас она выглядела лет на десять взрослее, чем в тот день, когда он вел ее к алтарю.

– Добрый день, сэр Перран, – кивнула она.

Он поспешно поднялся со стула. Джулия скользнула чуть удивленным взглядом по картонке, которую он все еще держал в руке, но тут же, видимо, потеряла к ней интерес. Подойдя к камину, она опустилась в голубое кресло напротив гостя. Неглупо, подумал он; она хочет говорить с ним на равных.

– Что вам угодно? – осведомилась она.

– Хочу преподнести вам небольшой подарок, – сказал он и протянул ей картонку.

Вместо того, чтобы взять ее, Джулия сложила руки на коленях, и ему пришлось поставить картонку на пол возле ее кресла.

– Зачем вы пришли, Перран? – помолчав, спросила она.

– Я пришел повидаться со своей женой, – отвечал он.

На ее щеках проступил слабый румянец. Возможно, подумал баронет, она смущена его визитом несколько больше, чем хочет показать.

– Я вам больше не жена, – сказала она.

У него вдруг перехватило дыхание.

– Что за чушь? Вы леди Блэкторн, и, пока я жив, будете моей женой. – Почему, черт побери, ее слова так задели его? Боясь, что вот-вот может потерять самообладание, сэр Перран вздохнул как можно глубже и приказал себе успокоиться.

Джулия окинула его равнодушным взглядом.

– Это не чушь, и вы знаете это не хуже меня. Вы обманом заставили меня вступить в брак…

– Тут я вынужден с вами не согласиться. Вы сами хотели этого брака, потому что вам нужны были мои деньги. Вам ведь надо было заботиться о сестрах.

– Вы украли у меня письма Эдварда – этого я вам никогда не прощу… как не прощу холодности вашего сердца.

– Мое сердце не всегда было таким холодным, – неожиданно для себя самого произнес он. С ним происходило что-то странное. Сердце как безумное колотилось у него в груди; он заговорил торопливо, глотая концы слов, чего прежде с ним никогда не случалось. – Я могу любить… Могу любить тебя… По-своему я всегда тебя любил. – Что он несет?! Зачем он позволил этим словам вырваться наружу?!

Вот он уже вскочил на ноги и, отбросив в сторону ненужную трость, бросился перед нею на колени. Или это не он, а кто-то другой схватил ее руки и начал покрывать поцелуями ее ладони и запястья, не он с рыданиями умолял ее вернуться на Гроувенор-сквер?

– Ты моя жизнь! Я не могу без тебя!..

Он смотрел на Джулию сквозь наплывы какого-то тумана, и ее золотые волосы казались ему черными, а изумрудно-зеленые глаза – голубыми, как сказочно-далекие моря.

– Милая моя, разве он лучше меня? Что он может тебе дать? Ничего! Я же дам тебе все – все, чего ты только пожелаешь! Хочешь, мы нарожаем с тобой десяток детей?..

Прекрасная, желанная!..

«София!» – рвался крик из глубины его сердца.

Он поднялся с колен и потянулся к ней. Она отвернула лицо – в прошлый раз было не так, пронеслось у него в голове, – но ему все же удалось добраться до ее губ. В ту же секунду его рука отыскала ее груди и начала мять их, другая рука обхватила ее за талию и легко подняла с кресла. Как она ни отбивалась, он лишь грубее стискивал ее и безжалостней впивался в ее рот. Рука, уже съехавшая с ее талии вниз, судорожно сжимала ее ягодицы…

Неожиданно его плечо пронзила острая боль, и он разжал руки. Джулия, потеряв равновесие, упала на пол между диваном и креслом. В руке у нее блеснули ножнички для рукоделья: их крошечные острые лезвия были обагрены кровью.

Баронет схватился за плечо. Оно разламывалось от боли – видимо, рана была глубокая.

– Что за шутки? – вскричал он, чувствуя, что с ним опять происходит какая-то чертовщина. Волосы Джулии, только что черные, как смоль, на его глазах делались ослепительно-золотыми. – Вы моя жена, и я имею право поцеловать вас!..

– Нет у вас никакого права! – задыхаясь, проговорила она, поднимаясь на ноги и держа ножнички перед собою с таким видом, будто при малейшей угрозе собиралась снова пустить их в ход. – А теперь убирайтесь и не смейте больше сюда являться! Когда-то я надеялась пробудить в вас любовь, но потом поняла, что подобные чувства попросту недоступны вам. Уходите! – По ее щекам покатились слезы.

Он поднял с пола трость и сделал шаг в сторону Джулии. В голове его все перемешалось: в эту минуту он видел их обеих – Джулию и Софию – и помнил только, что они обе его предали. Больше всего он хотел сейчас причинить Джулии такую же боль, какую она причинила ему. Уничтожить ее, думал он, швырнуть на пол и бить тростью до тех пор, пока она не испустит дух.

Но туман уже рассеивался перед ним, и вскоре он отступил на шаг и улыбнулся. Он понял, как лучше и вернее ее уничтожить.

– Надеюсь, ваша новая шляпка вам понравится, – сказал он, указывая на картонку на полу. – Кстати, я приобрел ее у «Оливии».

Когда он ушел, Джулия опустилась в кресло и долго сидела без движения, глядя в огонь. В руке она машинально сжимала маленькие ножнички. Налитые кровью глаза сэра Перрана все еще маячили перед ней. Ей казалось, что в какое-то мгновение он готов был ее убить.

Больше всего на свете Джулии хотелось сейчас поговорить с леди Тревонанс, попросить у нее совета. Как жаль, что маркиза с мужем уехала в Брюссель!

По-видимому, ненависть, снедавшая душу сэра Перрана, была безмерна, и теперь уже ничто, кроме развода, не могло спасти Джулию от его мести. Конечно, для развода требовалось разрешение парламента, но, взвесив все, Джулия решила, что будет добиваться от супруга согласия на развод, чего бы ей это ни стоило. Она не могла больше находиться в зависимости от того, кто своим поведением недвусмысленно давал ей понять, что рано или поздно намерен подчинить ее своей воле.

Может быть, съездить к нему на Гроувенор-сквер? – размышляла она. Впрочем, принимая во внимание характер его визита к ней, вряд ли это было бы благоразумно. Лучше уж подойти к нему на каком-нибудь вечере или балу и потребовать развода, не подвергая опасности свою жизнь и честь.

Теперь, когда решение было принято, Джулия начала высматривать сэра Перрана во всех залах и гостиных, но он, как назло, перестал ей встречаться. А вдруг его рана воспалилась? – с тревогой думала она, и от этого в душе у нее все переворачивалось. Неужели все это происходит с нею, притом наяву, а не в кошмарном сне? Скажи ей кто прежде, что она способна нанести удар холодным оружием собственному мужу, она ни за что бы не поверила – но, с другой стороны, разве могла она поверить, что сэр Перран способен на такую низость?

После злополучного визита сэра Перрана прошла уже неделя, потом полторы. Июнь вступил в свои права, но Джулия все еще не видела баронета. Всякий раз, когда кто-то спрашивал, «скоро ли переловят всех крыс на Гроувенор-сквер», она привычно отшучивалась.

Даже леди Каупер, с которой они беседовали в среду у Алмака, осведомилась не без лукавства:

– И что вы намерены делать теперь, когда самой большой крысы уже нет на Гроувенор-сквер?

Джулия рассмеялась, потому что положила себе за правило относиться к подобным вопросам с легкостью, но что-то в словах леди Каупер насторожило ее, и, помолчав, она спросила:

– Простите, я боюсь, не ослышалась ли я. Вы точно сказали, что самой большой крысы на Гроувенор-сквер уже нет? Следует ли это понимать так, что сэр Перран уехал из Лондона?

– Именно так. Я сознаю, что все эти шутки по поводу сэра Перрана и крыс на Гроувенор-сквер надоели вам до смерти. Просто хочется знать, что вы намерены делать теперь, когда он наконец-то отбыл, – вернетесь на Гроувенор-сквер или будете дальше проявлять свою независимость?

Какое-то время Джулия не отвечала, молча глядя на свою собеседницу. Новость леди Каупер ошарашила ее, и сердце оглушительно барабанило у нее в ушах. Наконец она словно очнулась и, прикрываясь веером, зашептала:

– Я не знала, что сэра Перрана нет в столице. А вам, может быть, известно и то, в какие края он направился?

– Конечно, известно: в Брюссель. Говорят, он поехал туда вместе с лордом Эрнекоттом и мистером Локсхором.

От страха и от неожиданности у Джулии вдруг потемнело в глазах.

– Я, кажется, сейчас упаду, – пробормотала она. – О Боже!..

Леди Каупер тотчас потянула ее за руку и усадила на стул возле двери.

– Кажется, вам и правда до обморока недалеко, – изумленно пробормотала она, садясь на соседний стул. Мимо них все время двигались гости, но из-за смеха и говора кругом никто из них даже при желании не услышал бы, о чем беседуют две дамы у двери. – Но объясните мне, что я такого сказала? Вы не знали, что сэр Перран поехал в Брюссель – так что же? Не могу представить, чтобы весть о его отъезде могла вас так сильно огорчить.

Джулия беспомощно взглянула на леди Каупер.

– Пусть бы он ехал куда угодно, только не в Брюссель. Ведь там… там сейчас его племянник! Когда они виделись в последний раз…

Глаза леди Каупер широко раскрылись.

– Боже правый! Так вот в чем дело!.. Как вы намерены поступить?

– Не знаю… смогу ли я сейчас уехать из Лондона.

Леди Каупер накрыла руку Джулии своей.

– На вашем месте я бы сделала все, что угодно, мир бы перевернула, только чтобы попасть в Брюссель, слышите? Думаю, вам известно, что в Европе гораздо снисходительнее, чем у нас, относятся к дуэлям, даже между отцом… я хотела сказать, между дядей и племянником.

– Вы правы, я должна ехать, – сказала Джулия. – Спасибо вам.

Леди Каупер смотрела на нее с искренним участием.

– Скажите, а раньше – в отрочестве – у вас не было предчувствия, что жизнь ваша сложится так непросто?

Джулия рассеянно покачала головой.

– Нет.

– Послушайтесь моего совета: поезжайте в Брюссель, и чем скорее, тем лучше.

На другое утро Джулия направилась в спальню к Элизабет, чтобы попросить ее временно взять на себя все хозяйственные обязанности. Однако, найдя сестру в слезах, с опухшими красными глазами, она растерялась, и вчерашняя ее уверенность начала таять. Джулия знала причину слез Лиззи: несколько месяцев назад молодой человек, с которым она дружила в детстве, попал в плен к алжирским корсарам, и только недавно об этом стало известно в Лондоне. Джулия склонна была думать, что друг Лиззи скорее всего был давно уже продан в рабство и безвестно канул во тьме могущественной Турецкой империи. Правда, свое мнение она держала при себе, но, видя сестру в столь удрученном состоянии, все же не решилась просить ее о помощи.

Произнеся какие-то утешительные слова, Джулия печально вышла из комнаты, но тут обнаружилось, что в коридоре ее уже дожидается встревоженная Аннабелла.

Оттащив Джулию подальше от двери, она зашептала:

– Я до последней минуты сомневалась, говорить тебе или нет, но, знаешь, в последнее время Лиззи говорит такие ужасные вещи! Вчера вечером, например, она заявила, что отрежет себе волосы и запишется юнгой на корабль, чтобы добраться на нем до Алжира. Понимаешь, обычно, когда Лиззи начинает кипятиться и бранить все на свете, я вовсе ее не слушаю, но тут у нее был такой огонь в глазах, такая уверенность в своей правоте… Вот я и подумала: а вдруг она сделает, как обещала? Ведь с нее станется!.. Или нет? Скажи, что ты обо всем этом думаешь?

Джулия прижала ладонь ко лбу и зажмурилась. Так трудно было сосредоточиться на тревогах Аннабеллы, когда сердце переполнено страхом за жизнь Эдварда.

– Я не знаю. – Открыв глаза, она глубоко вздохнула. – Но ты не волнуйся, я обязательно поговорю с нею… позже, когда она немного придет в себя. Я уверена, что она не будет делать всех этих глупостей, которые так тебя напугали.

Аннабелла как будто немного успокоилась и вскоре ушла, сказав, что хочет съездить в библиотеку Хукхэма.

– Спасибо, Джулия! Я знала, что на тебя всегда можно положиться, – бросила она через плечо, уже спускаясь по лестнице.

Джулия стояла посреди коридора, не зная, что делать дальше. Было ясно, что перепоручить хозяйственные вопросы Элизабет не удастся, да сейчас она и не в состоянии будет с ними справиться.

– Джулия! – послышался сзади чей-то шепот.

Обернувшись, она увидела Каролину, которая улыбалась и манила ее рукой из дверей своей спальни. На Каролине было легкое утреннее платье из белого муслина.

– Можно тебя на минутку?

Джулия покорно пошла за ней, гадая на ходу, какой очередной неприятный сюрприз преподнесет ей третья сестра. Постепенно ей начало казаться, что Брюссель где-то на дальнем конце света, а вовсе не по другую сторону морского узкого пролива.

Пропустив Джулию в свою спальню, отделанную в зеленых и янтарных тонах, Каролина заговорила, как всегда, мягко и спокойно.

– Присядь, пожалуйста. Знаешь, Джулия, мне кажется, ты чем-то очень удручена. Правда: после вчерашнего бала у Алмака ты как будто сама не своя. Скажи, что случилось? Может, я смогу тебе чем-нибудь помочь?

Джулия удивленно вскинула на нее глаза.

– Я думала, ты… Постой, у тебя правда все в порядке? Тебе не нужна ни моя помощь, ни совет?

– Нет, ничего такого мне не нужно, – улыбнулась Каролина. – Бедная ты наша, ответственная Джулия! По-моему, ты так до сих пор и не заметила, что твои сестры уже взрослые и не нуждаются в постоянной опеке. Мне ничего не нужно, просто я вижу, что у тебя какие-то неприятности, и решила узнать, не могу ли я помочь. Все и так слишком долго держалось на твоих плечах, вот я и подумала: вдруг и я на что сгожусь? Если, конечно, ты примешь мою помощь.

От изумления Джулия не сразу нашлась, что ответить. Каролина – все с той же мягкой улыбкой – усадила ее в кресло янтарного бархата у окна и села рядом. Вглядываясь словно впервые в лицо сестры, Джулия вдруг поняла, что она права: все они уже взрослые.

Когда Каролина взяла ее за руку и попросила сказать, что ее гложет, Джулия глубоко вздохнула и рассказала обо всем, включая и происшедшее на прошлой неделе столкновение с сэром Перраном, в результате которого ей пришлось пустить в ход ножницы.

Будучи натурой чувствительной, Каролина по ходу рассказа прослезилась, однако довольно быстро взяла себя в руки и первая предложила перейти к вопросам практическим.

– Значит, ты убеждена, что твой муж хочет разыскать в Брюсселе майора Блэкторна и… Я правильно поняла?

Джулия кивнула.

– Если бы ты только видела, с какой ненавистью он смотрел на него в тот последний раз!..

– Как странно… – Каролина задумчиво глядела куда-то вдаль. – Почти как древнегреческий миф, правда?

– Что значит – миф? – не поняла Джулия.

– По-моему, у греков – да и у римлян тоже – часто повторялся один и тот же сюжет, когда родственники причиняли друг другу зло, не зная о своем близком родстве. Думаю, что и сэр Перран, с его стремлением отомстить майору Блэкторну, просто не догадывается о том, насколько они близки.

Джулия озадаченно нахмурилась.

– Конечно, близки. Он ведь дядя Эдварда, – сказала она, не совсем понимая последние слова сестры.

– Так ты не знаешь? – бледнея, пробормотала Каролина.

– Да объясни же наконец, о чем ты? – Сердце почему-то тревожно заныло у Джулии в груди.

– Я думала, что ты знаешь… Иначе бы не… О Боже. – Она дотронулась до руки Джулии. – Не знаю, как об этом следует говорить, поэтому скажу прямо. Понимаешь, некоторое время назад я узнала, что майор Блэкторн не племянник сэра Перрана. Он его сын.

Джулия молча смотрела на сестру, пока у нее не закружилась голова и комната не поплыла перед глазами.

– Он его сын, – повторила она.

– Джулия, что с тобой? Почему ты так на меня смотришь? Ах, не надо было этого говорить!

– Значит, – не слушая ее, продолжала Джулия, – София Кеттеринг и сэр Перран…

– Да.

Джулия помотала головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

– Но… как ты об этом узнала? Ах, Каро, мне так страшно! Ты совершенно уверена?

– Да, – едва слышно сказала Каролина. Этот разговор, видимо, давался ей с трудом: ее голубые глаза смотрели встревоженно. – Я вижу, как ты расстроена. Наверное, нельзя было обрушивать на тебя эту новость так неожиданно. Прости меня, пожалуйста. – Она снова виновато дотронулась до ее руки. – Во время одного из наших первых лондонских вечеров я случайно оказалась за спиной у леди Тревонанс, когда она разговаривала с леди Джерси. Разумеется, она меня не видела, иначе бы тут же сменила тему. Я же, поняв, о чем речь, уже не могла уйти незаметно: ведь обе дамы могли подумать, что я нарочно их подслушивала… Так вот, София Кеттеринг когда-то рассказала леди Тревонанс все: как она страстно любила сэра Перрана, и как однажды, когда они уже были помолвлены, он ее напугал… Он лишил ее невинности, хотя она умоляла его этого не делать; и лишь выйдя за Гарри Блэкторна, она узнала, что беременна от сэра Перрана. Так родился Эдвард.

Когда Джулия встала и отошла к холодному камину, голова у нее закружилась, в глазах все помутилось от слез. Глубоко вздохнув, она оперлась на закругленный край каминной доски. Как все изменилось после слов сестры. Словно какой-то безжалостный водоворот подхватил Джулию и – круг за кругом – затягивал ее все глубже в бездонную пропасть. Ей было страшно.

Эдвард – сын сэра Перрана.

Она любит сына своего законного супруга.

Как все это дико, невозможно! Значит, сэр Перран силой взял мать Эдварда. Но – в порыве страсти или в отместку за что-то?

Сколько раз она сама вглядывалась в душу сэра Перрана, пытаясь разгадать природу его непостижимой холодности? В какой-то момент – в конце февраля – ей показалось, что он к ней немного смягчился. Может быть, под каменной скорлупой его сердца живо еще что-то человеческое?

– Я должна ехать в Брюссель. – Она обернулась и взглянула сестре прямо в глаза.

Каролина, все еще сидевшая в шезлонге, поднялась на ноги и кивнула.

– Да, ты должна ехать. Я догадываюсь, о чем ты сейчас думаешь, и не сомневаюсь, что ты права: он замыслил недоброе. Судя по тому, что ты рассказала мне сейчас о сэре Перране, он наверняка постарается отомстить… своему сыну.

– Но, Каро, он ведь даже не подозревает, что Блэкторн его сын! Я уверена в этом. Знай он об этом раньше, хотя бы год назад, все было бы совсем, совсем иначе! Думаю, тогда он не стал бы перехватывать письма Эдварда…

– Не уверена, – возразила Каролина. – По-моему, сердце сэра Перрана ожесточилось слишком давно, и я не верю, что теперь – даже узнав правду – он смог бы простить и возлюбить всех – тебя, Блэкторна… Нет, не верю.

– А я верю, – сказала Джулия. – Не может быть, чтобы в нем не было совсем ничего хорошего. Хорошее есть в каждом человеке.

– Пусть так, но этого хорошего может оказаться слишком мало. Пожалуйста, будь с ним осторожнее. Если он мог позволить себе такое в твоей гостиной – боюсь, он способен на все. Но, как бы то ни было, ты должна ехать в Брюссель! Все дела я пока возьму на себя. Не волнуйся, я в точности выполню все твои указания. – Чувствуя, что Джулия колеблется, она обняла ее за талию. – Обещаю, я не подведу тебя. Ну пожалуйста, позволь мне тебе помочь!

– Ты правда этого хочешь? – сдаваясь, спросила Джулия.

– Да, очень! Но скажи, что ты будешь делать, когда доберешься до Брюсселя? Где остановишься?

Джулия улыбнулась.

– Перед отъездом леди Тревонанс раз десять уговаривала меня присоединиться к ней, и я очень надеюсь, что, увидев меня в Брюсселе, она не станет открещиваться от своего любезного приглашения.

Когда главное решение было принято, сестры вместе отправились в контору, где хранились хозяйственные книги, и углубились в подробное обсуждение всех вопросов, связанных с домом и «Оливией». Вскоре прибыл секретарь, и все указания были повторены еще раз в его присутствии. Потом Джулия сообщила об отъезде Хетти, своей новой служанке, и девушка спешно начала готовиться к дороге и укладывать в чемоданы и сундуки лучшие платья леди Блэкторн.

Ради соблюдения приличий на время отсутствия Джулии для младших сестер была нанята компаньонка – обедневшая родственница леди Каупер.

Теперь, чтобы чувствовать себя вдали от дома более или менее спокойно, Джулии оставалось лишь поговорить с Элизабет об ее планах в связи с постигшим ее друга несчастьем. Однако в ответ на все расспросы Элизабет заявила, что никаких планов нет: она, конечно, могла наобещать сестрам с три короба – отрезать косу, тайком пробраться в Алжир, – но, в конце концов, не такая же она дура, чтобы все свои обещания выполнять. Впрочем, глядя на сестру, Джулия и сама видела, что она стала гораздо спокойнее, чем пару дней назад. Видимо, она смирилась с тем, что у нее нет возможности облегчить страшную участь своего друга. Что ж, по крайней мере, можно было не волноваться о том, что Лиззи выкинет какую-нибудь глупость.

Прощаясь, сестры плакали, а Каролина сказала вслух то, что все знали, но до сих пор как-то не придавали значения: после маминой смерти сестры еще ни разу не разлучались, ни на один день.

– Вот и все, – прошептала Аннабелла, выразив этими словами повисшую в воздухе грусть. – Теперь мы никогда уже не будем вместе, как раньше. Я это знаю.

У Джулии мурашки пробежали по спине, и она обняла заплаканных сестер, всех троих по очереди. Она тоже это знала – то ли оттого, что ей самой так хотелось быть с Эдвардом, то ли из-за Элизабет, тосковавшей по другу, то ли из-за Каролины, которая под бременем ответственности вдруг повзрослела и стала как будто даже выше ростом. Как бы то ни было, но, садясь в карету, Джулия понимала, что, когда они с сестрами встретятся в следующий раз, все уже будет не так.

Как загадочна и непостижима жизнь, думала она, покачиваясь на сиденье и не отрывая взгляда от сестер: с каждым оборотом колес их силуэты все больше сливались между собой. Жизнь казалась ей сейчас чередой не связанных между собою встреч, разлук, хороших и дурных поступков, ослепительных и тусклых дней. Вот и ей приходилось сегодня прощаться со своими родными, со страной, в которой прожила всю жизнь. Что-то ждет ее в чужом, незнакомом Брюсселе?