Поле зрения

Глава 2

Шипение рации Уильяма Тэппа свидетельствовало об установленной связи.

Он ел «Читос» и, чтобы не пачкать пальцы оранжевой пылью, подносил их к губам медицинскими щипцами. Теперь отправил в рот восемнадцатую палочку (он по привычке считал то, что съедал). Обычно в пачке находилось около ста тридцати «читос», но в последнее время число снизилось до ста пятнадцати, а то и ста четырех в прошлом году. Тэпп относил это за счет жесткой экономии.

Его вердикт по поводу пары из Калифорнии в желтой «тойоте»?

Он пока не решил.

И прежде чем ответить, бросил на язык девятнадцатую палочку и не стал жевать. Так она размокнет, превратится в кашеобразный шарик, и ее можно будет проглотить целиком.

Джеймс и Эль слышали только два обрывка разговора – части фраз, как при переключении каналов старого аналогового телевидения. Первая звучала вроде как: «осталось четыре часа». И вторая – «черный глаз», причем оба слова произнесли как одно. Затем искажения все заглушили, и они, словно лишившись дара речи, сидели в оцепенении.

Эль подкрутила регулятор громкости:

– Это был…

– Нет. – Джеймс был уверен, что голос не принадлежал тому мужчине. Совершенно непохожий. Тонкий, слабый, произведенный ущербными голосовыми связками и худосочной грудью. Еще возникло впечатление, будто говорившему что-то мешало во рту – лежало на языке, например леденец. Джеймс слышал, что у Авраама Линкольна был слабый, дребезжащий голос, никак не сочетавшийся с его великой личностью. И именно такой, по какой-то неизвестной причине, только что прозвучал по радио. Вот именно, Авраам Линкольн. Дух великого республиканца возник на волне 92,7 FM и до смерти напугал их.

– Может, пробилась станция разговорного радио, – тихо предположил Джеймс.

– Осталось четыре часа. До чего?

– Не знаю.

– Где мы будем через четыре часа?

– В Аризоне. – Он сверился с навигатором на приборной панели. – К тому времени начнет темнеть. Мы в получасе от границы штата, затем бросок через Скалистые горы, и мы оставим это кошмарное место далеко, далеко позади. Рада?

Эль кивнула, но в ее лице не осталось ни единой кровинки.

Джеймс прибавил газу.

– Ты в порядке?

– Кто же это такой, что оставил там исправную машину? – Голос Эль звучал монотонно, как у зомби. – Да еще с сорока долларами в салоне, в десяти милях от города в сорокаградусную жару?

Об этом эпизоде Джеймс уже забыл. Существовало много разных объяснений, но ни одно из них не звучало убедительно. Он сосредоточился на дороге, которая неспешными склонами то поднималась вверх, то опускалась вниз. Местность стала неровной, словно скомканный лист бумаги: впереди возникли холмы со странными подушкообразными вершинами, сгрудившиеся так, что образовали подобие лестничных ступеней. Единственным напоминанием, что они не на Марсе, служили испещрившие пейзаж, похожие на сгорбленные пугала юкки. Если долго смотреть на них, создавалось впечатление, что они переходят с места на место.

Эль вглядывалась в мелькавшие за окном картины. Она впала в свое особенное состояние транса. Это выражение Джеймс когда-то назвал проникающим за тысячу ярдов взглядом фотографа. В то время журнал «Сакраменто» поместил ее на вторую позицию в списке двадцати местных авторов, чьи работы рекомендовалось посмотреть. Эту страницу Джеймс вставил в рамку и повесил в столовой у них в Калифорнии. Теперь же ее затолкали куда-то вместе с другими пожитками, которые тихонько потренькивали на заднем сиденье. Публикация была четыре года назад. С тех пор Эль сплавила свои фотоаппараты на сайте «Крэйглист».

– Не тревожься, – обратился к жене Джеймс. – Я видел много фильмов ужасов. Ничего плохого в пустынях не происходит.

Эль усмехнулась. Он дотронулся до управления приемником, чтобы выключить радио. Часто, если в динамике возникает «размытый» звук, это сигнал местной телестанции. Наверное, то же произошло и в их случае. Джеймсу хотелось поиграть настройкой – не удастся ли поймать что-нибудь еще, что послужит соблазнительной подсказкой? Но он понимал, что это лишь забава. Теперь самое главное – двигаться вперед и не останавливаться, пока они, как планировалось, не доберутся до Флагстаффа в Аризоне. Они уже были бы на месте, мрачно подумал Джеймс, если бы по настоянию Эль не сделали крюк в сотню миль в атомную пустошь ради этой дурацкой приманки туристов – Музея смерти.

– Черт! – воскликнула она.

Джеймс тоже заметил. В конце полумильного прямого участка возникло мерцающее за пологом воздуха и кипящей мутью небес красное препятствие. Через полминуты миражи рассеялись и обернулись предупреждающим знаком, по сторонам которого стояли преграждающие дорогу цилиндры. Знак гласил: «Объезд оползня». Джеймс еле удержался, чтобы не треснуть кулаком по рулю. Вовремя сообразил, что хотя бы ради Эль нужно оставаться внешне спокойным. Она и так по его милости в этот день достаточно хлебнула.

– Предписание властей, – пробормотала она. – Ненавижу это место.

– По крайней мере, есть объездной путь. Не надо поворачивать обратно и ехать мимо типа, которого я недавно подразнил.

– Струсил?

– Предлагаю вариант получше: в каждом городе, который мы будем проезжать, стану выбирать самого жуткого молодца и проделывать с ним то же самое. – Джеймс скрипнул тормозами и приблизился к ограждению оползня. – Когда мы окажемся у нашего нового дома, за нами будет гнаться целый отряд убийц.

– Наш новый дом, – повторила с мимолетной улыбкой Эль. – Клянусь Всевышним, нет ничего, что звучало бы приятнее.

Он тронул ее руку.

Дома там пока не было. Как не было и работы.

Выкрутив руль, Джеймс свернул на объездную дорогу. После плавной, как по маслу, поездки по асфальту движение по грунтовке показалось зубодробительным. Она сама была не так плоха – петляющий объезд, зажатый среди каменных стен и груд песчаника, – но сорвись он с колеи, им пришлось бы плохо. Оползень на шоссе не оставлял выбора, однако Джеймса не покидало ощущение, будто он герой из фильма ужасов и взволнованные зрители швыряют в него попкорном: «Не лезьте туда, идиоты!»

Джеймс надавил на акселератор и поехал быстрее.

Эль вытянула голову и смотрела в зеркальце заднего обзора, словно ждала, что за ними вот-вот материализуется черный джип.

– Осталось четыре часа, – таинственно, как предсказательница, прошептала она. – Черный глаз.

Джеймс прибавил скорость.

Через десять минут головокружительного серпантина пейзаж опять открылся. Они находились на краю чаши, где под ногами было спускающееся к низу пространство, а горизонт со всех сторон ограничивали образующие стены белесые скалы. Картина напоминала виньетку древнего кратера вулкана. Объезд, подобно тонкой, не толще волоса, просеке, нырял прямо вниз, пересекая долину и темное русло реки. Затем поднимался по противоположному склону. «Ничего себе объезд, – подумал Джеймс. – Мы окажемся в Мексике, когда он выведет нас обратно на дорогу».

Эль, как от удара электрическим током, дернулась вперед и ткнула пальцем в стекло. Джеймс нажал на тормоз.

– В чем дело?

– Видишь его?

– Кого?

– Я что, по-твоему, спятила? Неужели не видишь?

Джеймс прищурился от раскаленно-белого солнечного света и проследил, куда указывал ее палец. Затем остановил «тойоту», отчего ему стало совсем не по себе – мужчина в эту самую минуту мог гнаться за ними на своем безобразном черном джипе. Вот о чем следовало беспокоиться. Этот тип мог материализоваться за спиной в любой момент, и ни одна живая душа здесь не услышит рева его мощного мотора. Джеймс вздохнул:

– Не вижу ничего, кроме пустыни, дорогая.

– А ты приглядись, и удивишь его. – Теперь она говорила едва различимым за ворчанием двигателя шепотом.

Он заметил, как дрожит ее палец. То, как Эль произнесла слово «его», испугало Джеймса. Словно жена упомянула дьявола или нечто подобное. Автомобильные стекла, скрипнув, опустились, и в салон, нарушая покой, словно под давлением, ворвался воздух пустыни. И вместе с ним запах. Джеймс заметил, что последние сто миль здешняя бесплодная земля отличалась своеобразным ароматом – пыли, растрескавшихся камней и гниения воды. Он снова ощутил его в ворвавшемся в машину воздухе и почувствовал тошноту.

– Тебе нужны очки, – сказала Эль, что, надо признать, соответствовало действительности.

– Я его вижу.

Его, или ее, или некое существо. Миниатюрную человеческую фигуру, бредущую к ним в нескольких сотнях ярдов ниже по тянувшейся в глубокую впадину дороге. Голова опущена, руки сцеплены на животе, на открытом пространстве он казался карликом. Может, путешествует на попутках? Джеймс не мог представить, какому идиоту стукнет в голову ходить здесь в одиночку. Через час от солнца пересыхает во рту, через два возникает ощущение, будто веки превратились в наждачную бумагу. Через три – человек по макушку погружается в безумие и начинает игры со смертью.

Джеймс провел языком по саднящей, распухшей губе. Может, водитель того грузовика?

– Тенистый спуск, – проговорила Эль.

– Что?

Она показала на воткнутый возле дороги кусок плавника, на выбеленном дереве которого то ли прибором для выжигания, то ли раскаленным металлом были выведены буквы. Почерк детский, с нарочитыми закруглениями и сужающимися промежутками между буквами там, где деревяшка сходила на конус.

Эль фыркнула.

– Не вижу здесь ничего угрожающего.

– Ничегошеньки.

Все что угодно, только не поворачивать назад, твердо решил Джеймс.

Нажав на газ, он продолжал путь по объезду, который теперь получил имя – Тенистый спуск, хотя в нем ничто не напоминало не только тень, но и дорогу. Человек стал виден в середине ветрового стекла и, когда они перевалили за край впадины и двинулись вниз, принялся постепенно увеличиваться. Джеймс вспомнил американские горки – сначала подъем в высшую точку, затем момент невозврата и путь только вниз. Они нырнули ко дну, и дорога сделалась еще хуже. Подвеску трясло на выбоинах, педаль под ногой вибрировала, камни колотили в шасси. На заднем сиденье громко брякала книжная полка.

Джеймс поймал себя на том, что больше следит за фигурой вдали, чем за дорогой. Почувствовал, как рвется из груди его кровоточащее сердце. А если человеку требуется помощь? Не исключено, что он попал в беду. Ведь не по-людски проехать мимо и не спросить, в чем дело. Он вспомнил слова полицейского и сдержал нервный смешок. Если водитель грузовика просто вышел отлить, то забрался слишком далеко.

– Прямо вулкан Сент-Хеленс, – заметила Эль.

Джеймс промолчал.

– Почему ты не смеешься? Ты всегда смеешься.

Когда они жили в Сакраменто, то понятия не имели, что их сосед синтезирует метамфетамин – себе или на продажу. Но однажды проснулись оттого, что под дверь их спальни валили клубы дыма. Лаборатория взорвалась таким оригинальным образом, что огненный шар влетел прямо в их гостиную. Пожарный сравнил это событие со знаменитым извержением вулкана 1980 года в штате Вашингтон. Ничего смешного – усатый старик лишь заметил, что в их доме случился настоящий Сент-Хеленс – но Джеймс почему-то смеялся до слез. Эль тоже. Вероятно, их сочли сумасшедшими. Два человека надрываются от хохота, потому что уничтожен их дом и погиб сосед. Подчас страшное и забавное странным образом уживаются рядом.

– Взрыв как… при извержении Сент-Хеленс.

Под днищем опять брякнуло. Мотор издал звук, будто хлестнули стальным кабелем. На задних сиденьях стронулись с места и скрипнули коробки и мебель. Джеймс надавил на тормоз, надеясь, что покрышка цела. Этого здесь только не хватало.

Теперь от человека, который все так же брел по дороге, их отделяло двадцать ярдов. На нем были джинсы и бледно-желтая куртка. В следующий момент Джеймс увидел нечто такое, от чего у него похолодело внутри, – пришпиленные на спине белые буквы.

– МПР, как это расшифровывается? – спросила Эль.

Джеймс сглотнул застрявший в горле ком.

– Не знаю.

Там, где они чуть не наскочили на полицейский автомобиль, жена не заметила стикера на бампере. Джеймс не хотел скрывать от нее что-то, но не смог пересилить себя и сказать.

МПР.

Еще одна странность: почему этот человек, ускользнувший от «косолапого» стража порядка, не оборачивается посмотреть на догоняющую его машину? Должен же он слышать тарахтение мотора, грохот подвески на выбоинах, шуршание покрышек по гравию. А он, будто в упрямом оцепенении, продолжает путь по этому Тенистому спуску, опустив голову, пряча лицо и сжимая в подрагивающей руке какой-то небольшой предмет. Джеймс не мог разглядеть, что это такое.

– Что он несет?

– Мобильный телефон. – Угол обзора Эль с пассажирского сиденья был лучше, чем у него. – Похоже, пытается поймать сигнал. – Она вытащила из сумочки свой старый допотопный «самсунг» и открыла крышку.

– Нет черточек?

Она покачала головой.

Вот тебе и служба спасения. Потрясающе!

Джеймс подал три сигнала – два коротких и длинный. И когда человек не отреагировал, почувствовал в животе ту легкость, которую обычно ощущал во время взлета самолета. Эль, демонстрируя мастерское умение утверждать очевидное, промолвила:

– Что-то не так.

Он постучал пальцами по рулю и выдохнул сквозь зубы. Человек пытается воспользоваться мобильником, однако не отзывается на автомобильный сигнал? Бессмыслица. Но такая же бессмыслица бросать по ту сторону Мосби, на обочине в штате Невада исправную машину. Джеймс понимал одно: если сейчас он объедет этого странного путника и поспешит дальше, это скорее всего будет означать несчастному смертный приговор. В Сакраменто рассказывали, как в автобусах на сиденьях умирают старики, но окружающие целый день этого не замечают, и они продолжают ездить по маршруту. Может, и он когда-нибудь путешествовал рядом с трупом.

Джеймс перевел ручку автоматической коробки передач в положение «парковка».

– Джеймс…

– Мне надо знать, что с ним все в порядке.

– Ты серьезно?

Он отстегнул ремень безопасности:

– Да.

– Рада, что вышла замуж за последнего на земле идеалиста, – пробормотала Эль.

– Раньше было больше таких идеалистов, как я. Но все они погибли, когда останавливались помочь попавшим в беду автомобилистам, которые на поверку оказывались серийными убийцами.

– Надеюсь, этого ты не собираешься дразнить пальцем?

– Достань свой перечный баллончик.

Жена извлекла из сумки маленький черный баллончик с красной кнопкой.

– Слушай, Эль, я хочу с ним поговорить, но мотор выключать не буду.

Джеймс посмотрел на путника сквозь запятнанное разбившимися насекомыми ветровое стекло и снова напомнил себе, что было бы неправильно не узнать, что с ним такое. Речь даже шла не о спасении человека – причина была более эгоистичной: упрямое любопытство. День был богат множеством намеков, настало время выяснить, что происходит на самом деле. Джеймс открыл дверцу:

– Если со мной что-нибудь случится, не жди, уезжай.

– Стой!

Джеймс замер.

– Что?

– На случай, если ты умрешь, я должна облегчить душу.

– Давай.

– Джеймс… у меня было много любовников.

Он захлопнул дверцу. Слышал такое не в первый раз. Если Эль принимается твердить одни и те же шутки – это явный признак того, что она напугана.

Звук шагов был таким, словно подошвы крошили яичную скорлупу. Стало трудно дышать – воздух как будто уплотнился, сделался тугим, хотя Джеймс не сомневался: долина ненамного ниже уровня моря, если вообще ниже. Громко стреляло в правом ухе, он ощущал спиной взгляд жены. В нескольких шагах впереди человек, почувствовав его присутствие, остановился на полусогнутых ногах.

Тишина.

Оттого что они знали друг о друге, Джеймса пробрал озноб. Рубеж. Точка невозврата. Человек кивнул, демонстрируя похожие на щетину седые волосы вокруг ставшей от солнца красной как рак проплешины размером с карточную фишку. Дернулся, будто собирался повернуться к Джеймсу, но не стал. Остался стоять, словно повернутый лицом к стене манекен в универмаге.

Отличное сравнение, Джеймс.

Он заметил, как что-то оттопыривается на правом бедре незнакомца, и подумал, не оружие ли это в кобуре. Джеймс ненавидел оружие и все, что с ним связано. Его механическое совершенство, дизайн, всякие пружины и капсели, выверенные щелчки, хлопки и удары, даже изящество линий в стиле «порше», потому что это демонстрировало лучше, чем что-либо другое, насколько недальновиден гений человечества, конструируя смерть. У него было тому доказательство: отца Джеймса убили из ружья.

В пяти футах от него человек выдохнул через рот.

Джеймс сознавал, что есть еще время вернуться в машину к любимой жене и остаткам их пожиток, бросить незнакомца и ехать к новой жизни в Талсе. А все, что случилось сейчас, небольшая заминка – потеря нескольких минут, не страшнее бессмысленного крюка к Музею смерти, из-за которого они съехали с главной дороги по настоянию смотревшей на него щенячьими глазами Эль. Там было именно то, что обещал проспект. Восковые фигуры в воспроизводивших средневековую агонию диорамах – дыбы, заточенные маятники – наглядный способ удержать насилие на нулевом уровне. И Эль впитывала это все, как гончая по крови, какой на самом деле и была. Бо́льшую часть времени Джеймс провел в холле, читая старый номер журнала «Пипл» и потягивая диетическую колу за четыре доллара.

Теперь ему хотелось стать негодяем, чтобы бросить во впадине мужчину с буквами МПР. Или хотя бы не быть таким любопытным. Однако ни то ни другое не удавалось.

Он шагнул вперед, и под ногой громче стука двери хрустнула яичная скорлупа. Затем в сознание просочились другие звуки – волнение горячего воздуха, шелест колеблющейся низкорослой травы, шорох песка на ветру. Голос сверчков, похожий на жужжание мух над протухшим мясом. Из «тойоты» что-то сказала Эль, но стекло и плотная атмосфера приглушили слова.

Мужчина продолжал стоять к нему спиной, и Джеймса неприятно поразило, когда он заметил, что шею незнакомца, как и плешь на его голове, докрасна поджарило солнце. Плохой знак – еще немного, и кожа начнет сползать лоскутами. Этот старик топал по земле Мохаве, хотя не был к этому готов. Почему он бросил грузовик?

Горло драло, как наждаком, и Джеймс кашлянул.

– Вы в порядке?

Ответа не последовало.

– Хотите воды?

Молчание.

Джеймс пронзительно свистнул. Может быть, он глухой?

И тут мужчина неожиданно дернулся, как марионетка на перепутанных нитках. Откинул голову, склонив сначала к одному плечу, затем к другому (при этом суставы трещали, точно дрова в печи). Опустил левую руку, и стал виден красный смартфон – тот, что ранее приковывал внимание Джеймса. Экран не светился.

Налетел ветер, на удивление бодряще-прохладный. Пот на коже показался Джеймсу ледяным.

– Я это потерял, – сказал старик.

– Что потеряли?

– Потерял.

Джеймс почувствовал, как и в другом ухе, словно лопнула виноградина, хрустнула барабанная перепонка.

«Я это потерял». Что бы это значило?

– Это было почти у меня в руках, но я потерял. – Старик увесисто, каждый в отдельности, растягивал слога. И наконец повернулся.

Джеймс увидел его лицо и внезапно ощутил на языке вкус сырых устриц.

– Джеймс!

Пока он возвращался к машине, Эль трижды окликала его. Муж не отвечал – глаза напряжены, челюсти сжаты, в лице ни кровинки. Она знала это выражение. За девять лет видела раз или два, однако запомнила навсегда. Он сбился с шага и споткнулся.

– Джеймс, что он тебе сказал?

Эль посмотрела на человека, который застыл на дороге на том самом месте, где муж его оставил. Она не поняла, о чем они успели поговорить. Тот все так же стоял спиной к машине, не сводя взгляда со своего мобильника. Слегка покачивался, как прибитое к ненадежному колу пугало. Затем наметанный взгляд фотографа подметил… странную тень, некую ошибку кода, затемнение вокруг макушки.

Скрипнула водительская дверца. Муж наклонился к салону. На его лбу блестели бусины пота.

– Нужно немедленно везти его в больницу. Заводи автомобиль.

– Что случилось?

– Заводи чертов мотор!

Эль рывком перегнулась на водительское место и схватилась за брякнувшие ключи, но любопытство подтолкнуло ее бросить взгляд над приборной панелью сквозь запятнанное насекомыми стекло. И случайно именно в этот момент незнакомец обернулся и посмотрел на нее.

Сначала Эль не поняла, что ее встревожило. Но от несообразности того, что предстало ее глазам, похолодело в животе и по спине побежали мурашки, хотя она не могла сообразить, что ее смутило. Затем дошло. Силуэт головы был неправильной формы. Из виска над правым ухом, словно из пирога, был изъят небольшой клинообразный кусок. Крови было мало, лишь, напоминая отклеившиеся обои, болтался кусок кожи, а под ним – пустота, отсутствие материи, казавшееся на солнце темным провалом.

Эль открыла рот.

– Не кричи, – прошептал Джеймс.

Она сдавленно пискнула.

– Не смотри.

У человека был стариковский вид – отвислые, как у Эдгара Гувера, щеки, двойной подбородок и коротко остриженные, седеющие волосы. Он ей напоминал кого-то, но Эль не могла вспомнить кого. Мужчина вглядывался в ее лицо, и его глаза превратились в узкие щелочки. Человек обернулся, затем снова перевел взгляд на Эль, и губы шевельнулись, словно он хотел спросить: «Что-то не так?»

Господи!

Эль вежливо кивнула, притворно улыбнувшись.

Ему невдомек, что он искалечен!

– Нельзя, чтобы он увидел свое отражение. Надо закрыть зеркальце.

Джеймс взял жену за руку, стиснул пальцы и повернул ключ в замке зажигания. «Тойота» кашлянула, под капотом что-то звякнуло, словно леска косилки задела за металлический забор, однако мотор не завелся. Пока жена высвобождала пальцы, он попробовал еще пару раз, но раздавались только электрические щелчки реле стартера.

– Эль, – тихо сказал он, – у нас возникли проблемы.