Полеты над пропастью

Глава 2

После разговора с Простовойтовым я решила отправиться к Изольде. Но сначала я набрала Екатерину Григорьевну Прикладниковскую.

– Екатерина Григорьевна, это я, Татьяна. Хочу уточнить у вас, где именно сейчас находится ваша бывшая невестка? Дома или на лечении? Если на лечении, то где конкретно?

– Вы собираетесь заняться ею? – В голосе Прикладниковской мне послышались радостные нотки. Кажется, женщина абсолютно уверена в том, что ее сына лишила жизни его супруга. Посмотрим-посмотрим.

– Насколько мне известно, она сейчас лечится в психоневрологическом диспансере, – сказала женщина. – Хотя определение «лечится», на мой взгляд, к данному случаю не подходит. – Голос Прикладниковской звучал с холодным презрением.

– А почему вы так считаете? – спросила я.

– Потому что женский алкоголизм неизлечим, – отрезала мать Константина.

– Ну, хорошо. Скажите мне адрес, по которому находится психоневрологический диспансер, – попросила я.

– Пожалуйста, – с готовностью отозвалась женщина. – Партизанская улица, дом десять.

– Спасибо, Екатерина Григорьевна, – поблагодарила я. – Прямо сейчас я отправляюсь туда.

– Татьяна Александровна, сообщите мне, пожалуйста, о результате, – попросила Прикладниковская.

– Конечно, Екатерина Григорьевна, – заверила я ее, – мы с вами на связи.

Я отключилась, сориентировала навигатор и поехала.

Приехав на место, я припарковалась и, выйдя из автомобиля, остановилась.

Психоневрологический диспансер представлял собой целый медицинский городок, состоявший из нескольких корпусов. В основном это были двухэтажные здания, но встречались и одноэтажные. Внешний вид построек, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Как минимум здесь требовалась элементарная покраска. Собственно, и территория городка выглядела так же неприглядно. Бордюрный камень искрошился и местами отвалился, ступеньки, которые вели к корпусам, отличались значительными неровностями. Вывески на фасадах строений указывали, где что находится: «Приемный покой», «Реабилитационный центр», «Отделение кризисных состояний».

Я поднялась по ступенькам, которые вели в «Приемный покой». По логике вещей «Приемный покой» является первой ступенью любого медицинского стационара. По крайней мере, именно здесь можно получить ответы на интересующие вопросы о находящихся на лечении пациентах.

Открыв дверь, я вошла и оказалась в узком и длинном, как пенал, коридоре. По левой стороне расположилась «Справка». В двух ее окнах сидели молодая девушка и женщина среднего возраста в голубой медицинской униформе. На бейдже у девушки было написано «Лилиана Валерьевна», а женщину, судя по бейджу, звали Анастасия Алексеевна.

Напротив «Справки» я увидела кабинет с надписью «Психотерапевт». Около кабинета стояло несколько стульев. На двух из них сидели две женщины.

Я подошла к ним и села на рядом стоящий свободный стул. Мне необходимо было подумать, к кому обратиться за информацией об Изольде. В принципе можно было заявиться к главврачу, но без соответствующего документа со мной вряд ли стали бы разговаривать. Точнее сказать, поговорить-то поговорили, но это был бы очень формальный разговор. Я знаю по опыту и большой практике, как медики вообще, а психиатры в частности, не любят говорить о своих пациентах. И вряд ли я смогла бы получить ответы на свои вопросы. Необходимо было что-то придумать.

Между тем женщины рядом со мной вели о чем-то разговор.

– Приехала вот договариваться, чтобы положить свою свекровь, – рассказывала женщина с коротко стриженными светлыми волосами, – муж привез ее из Астрахани, она там одна жила. Сначала вроде бы ничего была, а потом что-то с головой приключилось. Хорошо еще, что успела позвонить и сказать: «Сынок, забери меня». Ну, по приезде она вела себя еще более-менее. Я, когда уходила на работу, оставляла ей в термосе обед. Она смотрела телевизор, по вечерам мы с ней гуляли в сквере неподалеку. А потом началось: перестала понимать, что к чему. Представляете, даю ей пирожок, а она меня спрашивает: «А что с ним делать»? Отвечаю: «Кладите в рот и ешьте». А она кладет в рот не пирожок, а салфетку, на которой он лежит!

– Вот это да, – сказала собеседница светловолосой женщины, кудрявая шатенка, и покачала головой.

– Но это еще не все, – продолжила светловолосая, – один раз она попросила у меня деньги, ну я ей и дала, особо не задумываясь. Так она каким-то образом, пока мы были на работе, добралась до железнодорожного вокзала и села в поезд. Ну, потом ее, естественно, сняли и вернули нам. Но что мы пережили за это время, пока шли ее поиски! Не дай бог никому пережить!

– А куда же она отправилась? – спросила шатенка.

– Да в Астрахань, к себе домой! Она же ничего уже не помнила. Не помнила, что живет уже у нас.

– И что, подлечить ее нельзя было?

– Нет, к сожалению, – покачала головой женщина. – Деменция не лечится. Можно с помощью лекарств только продлить период, когда больные еще соображают, но в нашем случае болезнь у свекрови развивалась не просто быстро, а стремительно. Ее уже стало опасно оставлять дома одну. А мы с мужем целый день на работе. Просто безвыходное положение. А еще она стала такая упрямая, просто сладу никакого нет. У меня после разговора с ней давление поднимается, будь здоров, а ей хоть бы что. Говорит только: «Ой, что-то я устала». Представляете, она устала, а мне впору «Скорую» себе вызывать!

– Ну, так и себя загнать недолго, – сказала шатенка.

– Вот-вот! Конечно, жалко ее отдавать в больницу, все ж таки не дом, уход-то казенный будет. А что делать? Как ее дома одну оставлять? Она же может сделать все, что угодно! И газ открыть, и воду. У нас на старой квартире жил один старичок, правда, жил не один, а в семье. Но когда домочадцы уходили на работу, то перекрывали и газ, и воду. А иначе нельзя было, однажды он устроил им целый потоп.

– Ох, как же это все тяжело, – вздохнула женщина с кудрями. – А вот у моей тети был самый настоящий психоз. Сначала она отказывалась пить и есть, говорила: «Вы меня хотите отравить». Потом начала рвать на себе одежду и постельное белье. Знаете, какая сила у таких больных? С виду они такие тщедушные, а силища прям исполинская! Потом, правда, удалось привести ее в относительно вменяемое состояние помощью нейролептиков. Но подобные лекарства – это тоже палка о двух концах. Тетя больше не рвалась, не металась, зато стала такая заторможенная, целый день спала.

– Лучше, наверное, чтобы спала. Вот у нашей соседки мать все время пыталась убежать из дома, собирала свои вещи в узлы и кидала их в окно. И при этом кричала так, что окна дрожали. А потом сутки спала. Просыпалась, и все начиналось сначала. Бедная ее дочь только и делала, что караулила свою мамашу. Никуда не могла отлучиться, ни на дачу, ни внуков проведать.

– Какой кошмар! Самое страшное, что ведь никто не застрахован от такой болезни! Я думаю, что самим больным не так тяжело, ведь они уже ничего практически не соображают. Гораздо тяжелее их родственникам.

– Да, вы правы.

Я слушала беседу женщин и продумывала свой план. В конце концов, я решила, что подойду сейчас к «Справке» и начну разговор, а там видно будет. Возможно, что импровизация в данном случае – это то, что надо. Только вот к какому окну подойти? К девушке или к женщине?

Пока я думала, женщина встала со своего места и вышла. Значит, обращусь в девушке.

Я подошла к «Справке». Лилиана о чем-то беседовала по телефону.

– Нет, Арин, я… Представляешь, только неделю в дурке работаю. А впечатление такое, что как будто уже сто лет! Ваще дурдом реальный! Что? А, нет, я на ресепшен сижу, да… Больно надо! Нет, в отделение я не перейду ни за какие коврижки! Еще чё! Нет, меня, когда дядька сюда устраивал, я сразу сказала, что конкретно с психами я иметь дела не буду! Да… Так, понимаешь, у них тут типа карусель, ну, когда все по очереди работают, то в отделении, то на ресепшен… Но я в отделение ни ногой, да… Я уже так про себя и решила… Сразу уволюсь к чертовой бабушке! Чё? Ну, ты деловая такая, зачем сюда устроилась! А куда же мне было еще устраиваться-то? Ну, ладно… Ты-то как?

В этот момент Лилиана подняла глаза из-под густо накрашенных ресниц и посмотрела наконец-то на меня.

Я тут же этим воспользовалась.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ней, – как мне пройти к Изольде Прикладниковской?

– Чё? – Девушка недоуменно и недовольно посмотрела на меня.

Странно, я вообще-то четко и достаточно громко задала свой вопрос. Или это собеседнице Лилианы удалось перекричать меня?

Я еще раз спросила, в какой палате находится Прикладниковская.

– Какая палата? – переспросила Лилиана. – Так это не ко мне, я не по палатам. Вот вернется Анастасия, у нее и спрашивайте.

И Лилиана вернулась к прерванному мной разговору. Мне пришлось ждать минут сорок, так как Анастасия все не возвращалась. Наконец в конце коридора показалась вторая сотрудница ресепшен и села на свое место.

– Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, как мне пройти к Изольде Прикладниковской? – спросила я Анастасию.

– Палата какая? – коротко спросила она.

Интересно, откуда я знаю, в какой палате лежит Изольда, если я с этим вопросом обращаюсь в «Справку»? Если бы я знала, то не стала бы терять время.

– Простите, но я сама хочу узнать, в какой палате она находится, – с улыбкой ответила я.

– Сейчас посмотрю, подождите, – сказала женщина и заелозила мышкой. – Вот черт. Опять не загружается! – Она в сердцах отшвырнула мышку. – Да сколько же можно ждать! Все время так! На свалку пора эти железки выбросить! Лиль, у тебя комп не тормозит? – обратилась она к своей соседке. Но Лилиана с головой ушла в разговор со своей подругой.

– А когда ее положили? – Анастасия вновь посмотрела на меня.

– А я не знаю.

– Как же так? Приходите к пациентке и ничего не знаете? – с подозрением спросила Анастасия. – Вы ей вообще кем приходитесь? У нас ведь тут не проходной двор, кого попало не пускаем, потому как пациенты сложные.

– Понимаете, я ее школьная подруга, – начала объяснять я, – мы не виделись уже достаточно долго. Я после школы уехала поступать в другой город, мы только переписывались и перезванивались, потом она перестала мне отвечать. А у меня не было возможности приехать сюда. И вот, наконец, я выбралась, а мне сказали, что она здесь у вас лечится.

– Подруга? – протянула Анастасия. – Ну, подруга не относится к родственникам…

– Пожалуйста, я вас очень прошу, помогите мне увидеться с ней! Понимаете, она мне больше, чем подруга! Изольда мне как сестра, да, как сестра! Я ведь с детства, можно сказать, сирота, – да простят меня мои родители за эту ложь, – а Изольда меня всячески опекала. Она защищала меня, не давала в обиду, ведь сироту каждый норовит обидеть! Да что там говорить! Она делилась со мной последним куском хлеба!

Я почувствовала, что меня занесло, и остановилась. Ведь эта Анастасия могла каким-то образом знать историю Изольды, городок-то маленький.

Я умоляюще посмотрела на Анастасию:

– Пожалуйста, помогите мне ее увидеть!

– Но что я могу сделать? Все вопросы решает главный врач. Ах, черт, и компьютер до сих пор виснет! Нет, я ничем не смогу вам помочь.

– Но тогда подскажите, как мне найти вашего главного врача? Я поговорю с ним и надеюсь, что он пойдет мне навстречу и разрешит увидеться с подругой!

– Главврача сейчас здесь нет, – ответила Анастасия.

– Господи, а где же он?

– Он на совещании в горздраве, – последовал короткий ответ.

– А это надолго?

– Ничего не могу сказать, он нам не докладывает.

– Но что же мне делать?! – в отчаянии почти выкрикнула я. – Я же совсем ненадолго приехала сюда, мне скоро опять уезжать надо. А я не могу уехать, не повидав ее! Мне хотя бы узнать о ней. В каком она состоянии, как продвигается лечение.

– А вы что же, не смогли узнать о состоянии здоровья вашей подруги у ее родственников? – Анастасия с подозрением посмотрела на меня.

– Не могла! Потому что родители Изольды просто… просто презирали меня. Я же говорила, что у меня родителей нет. Воспитывалась я у старенькой бабушки. А много ли могла дать ребенку пожилая больная женщина с крошечной пенсией? Бабуля и так последнее отрывала от себя. А мать Изольды настраивала ее против меня, говорила: «Что ты привязалась к этой нищенке? Она не нашего круга!» А у моей подруги большое, доброе сердце! Она мимо брошенного котенка не могла пройти! – Я всхлипнула.

Мне во что бы то ни стало необходимо было уговорить Анастасию провести меня хоть к главврачу, хоть к его заместителю. Иначе как я смогу получить нужные мне сведения об Изольде Прикладниковской? То, что Анастасия допытывалась у меня, что и как, я отнесла к особенности ее характера, тем более, что она работала в медицинском заведении соответствующего профиля. Не думаю, что ею руководила вредность. Так или иначе, а без ее помощи мне не удастся ничего узнать об Изольде. Не стану же я, в самом деле, ходить-бродить по диспансеру. Определенно здесь все запирается и охраняется. Меня просто-напросто выведут охранники. В принципе я не особенно обольщалась насчет того, что главврач или его заместитель все выложит мне про Изольду. Врачи не любят распространяться о своих пациентах, а уж психиатры – тем более. Однако мне следует попытаться получить интересующие меня сведения сначала у должностного лица, а уже потом решать, что делать дальше.

– Я вас очень прошу, я вас просто умоляю! Проведите меня тогда хотя бы к заместителю главного врача, если его самого сейчас здесь нет. Я хотя бы просто поговорю с ним. Я в долгу не останусь. – Тут я незаметно сунула в окошко купюру.

Анастасия с невозмутимым выражением лица моментально убрала «благодарность». Ее ловкости смог бы позавидовать сам Дэвид Копперфильд.

– Ладно, что с вами поделаешь, идемте, – кивнула она мне.

Женщина вышла из «Справки», сообщив Лилиане, что она идет по делам, но девушка даже не обратила на нее никакого внимания, продолжая болтать по телефону.

– А кто у вас здесь находится? – спросила я Анастасию.

Женщина недоуменно посмотрела на меня.

– Как кто? Больные, естественно, – ответила она.

– Я понимаю. Но я о другом хочу спросить. Они… не опасны? Ну, могут они наброситься ни с того ни с сего?

– Таких здесь нет, не бойтесь. Они находятся совсем в другом месте.

Выйдя из регистратуры, я и Анастасия повернули направо и, пройдя небольшой отрезок коридора, оказались у запертой на ключ решетчатой двери. Дверь вела на второй этаж. Анастасия открыла ее своим ключом, и мы поднялись по лестнице.

В просторном холле с отрешенными лицами бродили пациенты в спортивных костюмах или домашних халатах. Одни из них маршировали, как на параде, высоко поднимая ноги и размахивая руками. Другие брели, еле-еле передвигая ноги. Общим было отсутствующее выражение на лице, у многих лица напоминали застывшие маски. Казалось, что никому из них не было никакого дела до своего соседа. Какое-то жуткое броуновское движение, лишенное всякого смысла. Наверняка они находятся под действием затормаживающих нервную систему лекарственных препаратов. Одни вели разговор с воображаемым собеседником – это было видно по их жестам и тихому бормотанию. Другие вышагивали молча, как будто бы погруженные в себя и отгороженные от остального мира.

Мне стало очень некомфортно, хотя Анастасия ранее и заверила, что они не представляют опасности.

К нам подошел высокий грузный мужчина в очках и спросил:

– Что здесь происходит?

– Ничего, Алеша, – спокойно ответила Анастасия, – все в порядке, не беспокойся.

– А с нами точно ничего не случится? – не унимался больной.

– Абсолютно ничего, Алешенька, иди к себе.

– А куда мне идти? Где мое место? – плачущим голосом ребенка спросил взрослый человек. – Я потерялся!

«Да ведь он не ориентируется в пространстве, – подумала я, – и возможно, во времени тоже. Как говорится: «не дай мне бог сойти с ума».

В это время к Алеше подошел высокий и очень худой паренек, еще совсем подросток. На нем были узкие брюки и короткая футболка без рукавов.

– Ой, Игорек пришел! – обрадовался Алеша. – Мой юный друг, как долго я тебя ждал! Спой что-нибудь, Игорек, – попросил он.

– Счас. – Игорек надул щеки и, стуча кулаками по своим выступающим ребрам, запел: – Барабан был плох, барабанщик – бог…

Потом подросток вдруг поднял руки в стороны и начал бегать по кругу со словами:

– Я самолет!

Вот такого уж точно никому не пожелаешь.

Наконец мы подошли к двери, на которой висела табличка «Главный врач Черепанов Геннадий Дмитриевич».

– Вот, стучите, – сказала Анастасия и ушла.

Я последовала ее совету и постучала в дверь.

– Входите, – раздался женский голос.

Я вошла и поздоровалась с сидящей за столом крупной женщиной лет пятидесяти пяти. Судя по надписи на ее бейдже, ее звали Алевтина Лазаревна Ермолаева. Стало быть, это она сейчас заменяет главврача, который находится на совещании. Перед Ермолаевой стоял монитор, она бойко щелкала мышкой.

– Алевтина Лазаревна, – начала я, подойдя к ее столу и садясь на стоящее рядом кресло, – я частный детектив из Тарасова, и мне необходимо поговорить с вашей пациенткой Изольдой Прикладниковской. Вот моя лицензия.

Ермолаева оторвалась от компьютера и посмотрела на лист, который я ей протянула.

– А что вы от меня хотите, Татьяна Александровна? – спросила она.

– Ну как что? Поговорить с вашей пациенткой Изольдой Прикладниковской.

Странно, я ведь буквально минуту назад озвучила свою просьбу. Она что, уже забыла?

В это время запиликал ее сотовый. Ермолаева нажала на связь.

– Да, Никита, да… Давай вечером поговорим… Слушай, я занята! У меня пациент в кабинете!

«Это я-то пациент?! Ничего себе! Хороши же здесь порядки!! Врач обсуждает семейные дела по телефону в присутствии посетителей, путается, говоря о своих пациентах. Ну и дела!» – подумала я.

– Никит, ну что вы там, сами не можете разобраться? – продолжала Ермолаева. – Выдвинь нижнюю полку и поройся там. Там полно колготок! Найди что-нибудь! Все, не мешай мне!

Ермолаева поморщилась и швырнула свой сотовый на стол.

– Алевтина Лазаревна, – начала я, но Ермолаева меня перебила:

– Да, я отлично помню: вы хотите поговорить с Изольдой Прикладниковской.

– Да, – подтвердила я. – Где это можно сделать?

– Этого сделать нигде нельзя, – твердо ответила Ермолаева.

– Почему? – удивилась я.

– Пациентка продолжает принимать сильнодействующие препараты, – отрезала она.

Ермолаева снова уткнулась в компьютер.

– Алевтина Лазаревна, вы понимаете, я провожу расследование убийства, и поэтому…

– Убийства? – Ермолаева сняла очки и положила их на стол. – Вы сказали: расследование убийства? Или мне послышалось?

– Да, все верно, вам не послышалось, – подтвердила я.

– Ну, так и кого убили? – спросила Ермолаева.

– Я бы сначала хотела поговорить с Изольдой, – упрямо стояла я на своем.

Ермолаева причмокнула, потом снова надела очки и, вздохнув, сказала:

– Я же вам сказала, что она принимает сложные лекарства. И потом… Ее здесь нет.

– Как нет? Вы же только что сказали, что пациентка под сильнодействующими препаратами. Где же она?

– Выписалась, – кратко ответила Ермолаева.

– А как можно принимать сильнодействующие лекарства и находиться вне стен стационара? И где же она, в таком случае?

– Не знаю.

– Ладно, а когда она покинула ваш стационар? – спросила я.

– У нас не стационар, а диспансер, – поправила меня Ермолаева.

– Хорошо, ваш диспансер.

– Не знаю, я же не ее лечащий врач. – Ермолаева пожала плечами.

– Но хотя бы причину, по которой она у вас лечилась, вы можете указать? – спросила я.

Ермолаева снова сняла очки и посмотрела на меня.

– Вы хотите, чтобы я выдала медицинскую тайну?

– Я хочу понять, могла ли Изольда Прикладниковская убить своего мужа, Константина Прикладниковского?

Брови Ермолаевой поползли вверх.

– Так что же вы сразу мне не сказали про убийство?

Вот ничего себе!

– Алевтина Лазаревна, я же в самом начале сказала, что провожу расследование убийства, неужели вы не помните?

– Девушка, я все прекрасно помню. Не надо делать из меня ненормальную.

Ну вот, приехали.

– Алевтина Лазаревна, я ни в коем случае…

– Да, я очень хорошо помню эту пациентку, она ушла от нас месяца полтора назад, – вдруг сказала Ермолаева, хотя еще минуту назад ссылалась, что она не является лечащим врачом Изольды и по этой причине не знает, когда та выписалась.

– А лечилась она у вас сколько времени? – спросила я.

– Не менее четырех месяцев. Привезла ее к нам мать, ее приемная мать. У Изольды проблемы с алкоголем, и на этой почве начались проявления психиатрической болезни.

– А можно поподробнее? – попросила я.

– Что поподробнее? Мы же не в лекционной аудитории.

– Я и не претендую на роль студентки, Алевтина Лазаревна, мне просто необходимо прояснить для себя один вопрос. Если у Изольды были проявления психиатрической болезни, могла ли она убить своего мужа?

– Я вам точно могу сказать, что нет, не могла, – твердо заявила Ермолаева.

– Но почему вы в этом так уверены? Простите мой дилетантизм, но ведь психиатрическим пациентам часто слышатся посторонние голоса, которые приказывают им совершить убийство. Разве не так?

– В основном такие больные наносят увечья себе, а не другим, что бы им эти голоса ни внушали. Вот совсем недавно привезли пациента, который просверлил себе лоб. Как вы думаете, зачем?

– Голоса приказали? – предположила я.

– Да, а еще они потребовали, чтобы он вставил себе в дырку металлическую трубку.

– А это еще зачем? – удивилась я.

– Чтобы поддерживать связь с инопланетными существами.

– А-а, понятно.

– У нас тут разные пациенты, – вдруг разоткровенничалась Ермолаева, хотя совсем недавно клялась, что медицинские диагнозы – это тайна за семью печатями. – Вот сейчас лечится больной, у которого «облезла» кожа. Потому что его отравили фээсбэшники. А еще на одного пациента напали гитлеровцы, и он отбивался дубинкой. Его так с дубинкой и привезли в отделение, ни за что не хотел отдавать… Вот вы сидите в кресле.

– Да, сижу, а что? – Я огляделась.

Вроде бы ничего подозрительного нет, кресло как кресло.

– А то, что это кресло хочет вас съесть! – вдруг воскликнула Ермолаева. – У него же тряпичный язык имеется, вы разве не видите? Затащит сейчас вас в дырку между сиденьем и спинкой, и все! А лампа, вот видите ее? Она сейчас как спустится, да как укусит вас!

– Алевтина Лазаревна, что вы такое говорите? – воскликнула я.

– Это не я говорю, это наши пациенты говорят. У них и деревья на обоях от ветра колышутся, и цыплята в окна на десятом этаже заглядывают, и… Один даже умудрялся вызывать шквалистый ветер, знаете при помощи чего? При помощи своей ветровки.

– А Изольда тоже такое говорила? – спросила я.

– Да, с небольшими вариациями.

– Скажите, Алевтина Лазаревна, Изольда все время лечения пребывала у вас здесь? – задала я следующий вопрос.

– Да. А почему вы спрашиваете?

– Ну, ведь пациентов же отпускают домой на праздники или на выходные.

– У нас такое не практикуется, – отрезала врач. – Наши больные постоянно находятся под наблюдением специалистов. Да и далеко не всех пациентов с соматическими заболеваниями могут отпускать домой.

– Скажите, а как Изольда относилась к лечению? Принимала все, что ей назначали, или отказывалась от уколов, других процедур? Была ли она агрессивной по отношению к медицинскому персоналу? – Я забросала Ермолаеву вопросами.

– У Изольды непростой характер сам по себе. А тут еще наслоились алкоголизм и депрессия. Были с ней определенные трудности, были. Алкоголиком себя не считала, депрессию отрицала. Но тем не менее сидела целыми днями, уткнувшись взглядом в одну точку.

– Но ей в конце лечения стало лучше? – спросила я.

– Ну, да. До известной степени.

– И выписали ее домой… в каком состоянии?

– В состоянии ремиссии, скажем так. Ее задачей было постараться не сорваться, удержаться на достигнутом улучшении. Вы понимаете, мы ведь лечим пациентов не только уколами и таблетками. В нашем диспансере есть группа анонимных алкоголиков. Это тоже элемент лечения. Ведь алкоголизм – это болезнь, в которой генетика имеет очень большое значение. Можно с уверенностью утверждать, что если в семье есть кто-то, злоупотребляющий алкоголем, то в более половине всех случаев потомство ожидает, к сожалению, такая же история.

«А Изольда является приемным ребенком. И кто знает, какие гены были у ее биологических родителей», – подумала я, а вслух сказала:

– Но ведь в другой половине случаев этого не случается.

– Да, потому что не менее важно уметь контролировать себя. А вот у Изольды с самоконтролем, к сожалению, были проблемы. Да и саму практику анонимных алкоголиков она не то чтобы совсем отрицала, но относилась к этому крайне несерьезно. Как будто бы где-то она вычитала, что анонимность в данном случае имеет негативное значение, что важно заявлять о своей проблеме открыто. Не знаю… Мне эта теория не близка.

– Скажите, Алевтина Лазаревна, а полностью от алкогольной зависимости можно вылечиться? Я имею в виду в случае с Изольдой?

Ермолаева покачала головой.

– В очень редких случаях. И то если нет сопутствующих заболеваний. И если пациент обладает силой воли. Но это не случай с Изольдой. У нее замешана генетика. А вообще женский алкоголизм практически неизлечим. Да, так вы сказали, что убит ее муж?

– Да, ведется расследование. Скажите, Алевтина Лазаревна, Прикладниковский, муж Изольды, приходил к ней, пока она находилась у вас на лечении?

– Приходил, но только в начале, потом не появлялся, насколько мне известно, – ответила Ермолаева.

– А как она относилась к его визитам? – спросила я.

– Безразлично. Как я уже сказала, в период депрессии ее ничего не интересовало. Да, Татьяна Александровна, а вы что же, подозреваете в убийстве Изольду?

– Пока только проверяются различные версии, в том числе и эта, связанная с Изольдой. И если, как вы говорите, Изольда пребывала в состоянии апатии, то… А могла ли она в принципе совершить убийство?

– Ну, в принципе все мы можем совершить убийство. Я вот временами готова убить своего мужа, так он меня бесит. Но я же этого не делаю и не сделаю.

– Но речь идет о больном человеке, – возразила я. – Может быть, она хотела отомстить за то, что он с ней разошелся.

– Я вас поняла. Нет, я считаю, что ее совсем не волновал их развод.

– Значит, Изольда Прикладниковская в данный момент находится дома.

– Может быть, и не дома, но точно не у нас. По крайней мере, забрала ее от нас ее мать.

«Так, значит, в психоневрологическом диспансере Изольды нет, она, как утверждает врач, выписана и сейчас находится в доме своей приемной матери. Ну, что же, адрес у меня есть, поэтому сейчас я еду на Пролетарскую улицу».

Дом, где проживала мать Изольды, Варвара Никифоровна, представлял собой пятиэтажку с довольно ухоженной придворовой территорией.

Я поднялась на последний, пятый этаж и нажала на кнопку звонка. Звонила я долго, но все безрезультатно. Похоже, в квартире никого не было, потому что я не услышала ни шагов, ни каких-то других звуков.

Я уже решила спускаться, но в этот момент открылась дверь соседней квартиры, и из нее вышла пожилая женщина лет семидесяти или больше.

– Вы к Варваре Никифоровне? – спросила она меня.

– Да, к ней, – ответила я. – Она ведь здесь живет?

– Все верно, – подтвердила пенсионерка, – только Вари сейчас нет дома. А вы кто будете?

– Я Татьяна Александровна Иванова.

Я не стала говорить, что я частный детектив, потому что еще не подумала, как сказать о цели своего визита, ведь матери Изольды дома не оказалось.

– А меня зовут Людмила Дмитриевна, – представилась соседка.

– Очень приятно. А где Варвара Никифоровна? – спросила я.

– Ей пришлось уехать к родственнице. Заболела ее двоюродная сестра, – объяснила женщина. – Да вы проходите, – пригласила женщина, – чего в дверях-то стоять.

– А… А ее дочь Изольда, она здесь? – спросила я, садясь на угловой диванчик на кухне, куда меня провела хозяйка.

Соседка покачала головой:

– Нет ее здесь.

– Вот как… Но в диспансере мне сказали, что Изольде стало лучше, и ее мать забрала домой.

– Да, все верно, поначалу так и было, но потом у Изольды началось… ну, как бы это сказать… обострение, что ли. – Женщина вздохнула. – А… – она махнула рукой, – снова она взялась за свое, напилась и вот… Не уследила Варвара. В общем, забрали ее уже в психбольницу, потому что состояние было критическим. А тут Варя получила известие о болезни сестры. Я ей говорю: «Езжай. Изольда все равно сейчас в больнице под присмотром, ты ей в данный момент не особо и нужна».

– А когда у Изольды случился срыв? – спросила я. – Я понимаете, я из благотворительной организации, которая помогает реабилитироваться таким больным, – сочинила я на ходу.

– Сейчас вспомню… так… это было… да уже три недели прошло.

«Три недели, значит, Изольда никак не могла оказаться в частной гостинице, – подумала я. – Однако мне все равно придется поехать в психушку и самой убедиться, в каком состоянии она находится. А что, если она симулировала свое обострение, чтобы ее госпитализировали? А оттуда она могла сбежать и убить бывшего мужа. Да, мне необходимо лично увидеть Изольду, чтобы убедиться, действительно ли в ее состоянии невозможно совершить убийство?»

Я уже было собралась вставать и идти, но Людмила Дмитриевна тяжело вздохнула и заметила:

– Знаете, у меня внучка была почти в таком же состоянии. Нет, алкоголем она не злоупотребляла, но у нее была сильная депрессия. А это ничуть не легче. Как вспомню, через что нам пришлось пройти…

– А что же с ней случилось? – спросила я.

– Началось все с ее первой влюбленности, – вздохнув, сказала Людмила Дмитриевна. – Сначала все было хорошо, но потом моя внучка стала ссориться со своим мальчиком. Дальше – больше, они окончательно расстались. И тут у Аллочки впервые случилась депрессия. Она пошла на прием к психотерапевту, он дал направление в психоневрологический диспансер. И она там амбулаторно проходила лечение.

– И сколько времени она лечилась? – спросила я.

– Ну, месяца три примерно.

– И ваша внучка полностью излечилась? – спросила я.

– Ах, если бы! К сожалению, депрессивное состояние периодически к ней возвращалось.

– Наверное, сезонно, – предположила я, – весна-осень.

– Да, в это время Аллочка была особенно ей подвержена. Но и другие причины тоже оказывали свое влияние. Когда Аллочкины родители разошлись – из семьи ушел мой зять, – то случилось новое обострение. Конечно, внучку лечили, она даже ходила на сеансы гипноза, такой вид терапии появился, и врачи, да и больные возлагали на него большие надежды. Но внучка особого улучшения не почувствовала. Ей выписывали рецепты на антидепрессанты, она их принимала. Но вот она окончила институт, архитектурное отделение, и болезнь как будто бы исчезла. Аллочка уехала в Питер, встретила там молодого человека, они стали жить вместе, снимали комнату в коммуналке. Все вроде было хорошо. Но вот перед майскими праздниками внучка очень сильно поругалась со своим бойфрендом. Она приехала к нам, сюда. Жила она у меня, потому что моя дочь, ее мать, второй раз вышла замуж, а внучка никак не хотела принять ее нового мужа. Потом Аллочка призналась мне, что было очень много заказов, она не успевала их выполнять, и из-за этого она сорвалась на своего друга. Но после праздников она вернулась в Питер, помирилась со своим молодым человеком, и все опять пришло в норму. Они ходили по клубам, развлекались в компании друзей, ну, в общем, было все, как у их сверстников. Но потом внучка написала мне душераздирающее письмо: «Бабуля, мне очень плохо, мне страшно ходить на работу, меня злят люди, а бойфренд просто бесит. В метро у меня была паническая атака. Что делать? Помоги!» Я, конечно, собралась и поехала к ним в Питер. В тот день, когда я прилетела, Аллочка не смогла пойти на работу. Она лежала совершенно без сил, а потом сказала мне, что ее обуревают страшные мысли о том, что все ей желают зла и что ей лучше покончить с собой.

Я так запаниковала! Вы себе не представляете! Стала убеждать внучку, что это не так, что все наладится, что я ей помогу. Утром мы вместе с ней шли на ее работу, я ее провожала, а потом встречала. Дома она рассказывала, как ей трудно заставить себя общаться с людьми, потому что ей кажется, что они ей сделают что-то плохое. Вечерами Алла не отпускала своего друга, потому что боялась остаться одна.

Я поняла, что ей надо к специалисту, по-другому не получится, сами мы не справимся, это было очевидно. Тут постарался Аллочкин друг. Его коллега оказался знаком с хорошим психотерапевтом. Внучка пошла к нему на прием, и он сказал, что ей необходим стационар. На другой день я с Аллочкой уже была на приеме у заведующей. На наше счастье, нашлось свободное место. Аллу положили в платное отделение, большую часть денег за лечение заплатила я, ее друг тоже помог с оплатой. Условия в диспансере были хорошие: отдельная палата с телевизором, холодильником, с отдельным санузлом. Там было мыло, шампунь, полотенца. Единственное, что плохо: нельзя выходить из здания диспансера, даже с родственниками, там везде камеры наблюдения. Но внутрь меня к Аллочке пускали. Контингент больных, которые там находились, был разный. Там лечились и от неврозов, и от алкоголизма, и от шизофрении. И возраст тоже разный. Лежал там один старичок лет под восемьдесят. И молодые люди тоже проходили лечение. Одна девочка приходила в себя после попытки суицида, другая лечилась от анорексии, еще одна женщина страдала паническими атаками.

– А как там лечили? – спросила я.

– В общем, комплексно, я бы сказала. Каждый день приходили психиатр и психолог, они проводили беседы и тесты на выявление различных психических отклонений. Да, Аллочку еще всесторонне обследовали на предмет не психиатрических заболеваний, не помню. Как это называется.

– Может быть, соматические? – подсказала я.

– Да, да, точно. Именно так доктор и сказала. И еще в диспансере смогли подобрать эффективные лекарства против депрессии. Это было трудно, потому что одни таблетки вызывали у внучки кошмары по ночам, другие влияли на настроение. В общем, в диспансере внучка провела почти две недели. Сначала она просто спала, ей делали системы, потом она уже смогла общаться с коллегами по телефону, ну, и навещали ее они. А после выписки Алла продолжала лечиться дома.

В конце нашего разговора Людмила Дмитриевна показала мне фотографию, на которой были запечатлены две молодые девушки.

– Вот она, моя внучка, Аллочка. – Женщина показала на смеющуюся девушку с белокурыми волнистыми волосами, рассыпанными по плечам. – А вот это Изольда.

Изольда в противовес внучке Людмилы Дмитриевны, была черноволосой и слегка улыбающейся, буквально уголками губ.

– Ваша внучка выглядит здесь такой счастливой, – заметила я.

– Да, они фотографировались еще до того, как с Аллочкой случилась эта беда, – грустно сказала Людмила Дмитриевна.

– Получается, что ваша внучка и Изольда дружили, так, Людмила Дмитриевна? – спросила я. – Вот и на фото они вместе.

– Скорее они поддерживали друг друга, – сказала женщина, – ведь у обоих были сложности, проблемы. В том, что Изольда пристрастилась к алкоголю, есть не только ее вина, я думаю. Варвара взяла ее из детдома. Кем были ее родители? Наверняка кто-то из них, а может быть, и оба, злоупотребляли спиртным. Вот и Изольда… А бывает, что особых перекосов в родне нет, а все равно. Вот кто бы мог подумать, что с внучкой моей такое приключится?

– Но ведь вы говорили, что у нее случился срыв после развода родителей. Тут уже имеют значение внешние обстоятельства.

– Вы правы, – согласилась со мной Людмила Дмитриевна. – Да, я вот еще что хотела сказать. Алла ведь недавно приезжала сюда. Изольда тогда как раз выписалась из больницы. Как-то раз я проходила мимо комнаты, где по приезде остановилась внучка, и услышала обрывок их разговора. Изольда испуганно говорила: «Я ее боюсь», – а Алла советовала ей идти в полицию. А вскоре после этого Алла уехала к себе в Питер, а Изольда как раз попала в больницу с обострением.

– Но вы сказали сначала, что Изольда напилась.

– Да, так оно и было. Но, может быть, и напилась-то она со страха. Но это только мое предположение, возможно, я не права, не знаю.

– И больше вы ничего не слышали из их разговора? – спросила я.

– Нет, больше ничего.

– Людмила Дмитриевна, а вы часто общаетесь с внучкой? – задала я еще один вопрос.

– Ну, раз в неделю она мне звонит.

– У меня к вам просьба. Когда будете говорить с внучкой, спросите ее, кого именно боится Изольда.

– Хорошо, – согласилась Людмила Дмитриевна.

– Вот мой номер телефона. А можно узнать, какой номер у вас?

– Да, пожалуйста, я вам сейчас напишу… Вот, держите.

На мое счастье, она не спросила, а зачем, собственно, мне это надо знать. Мне, представительнице благотворительной организации, как я представилась ей вначале.

Ладно, придется мне ехать в психиатрическую больницу, должна же я узнать, в каком состоянии на самом деле находится Изольда, и понять, имела ли она возможность убить своего бывшего мужа.

Однако попасть в психиатрическую больницу будет совсем непросто, во всяком случае, официально. Поэтому мне необходимо что-то срочно придумать.

Как назло, я почувствовала приступ голода, да это и немудрено, ведь со времени моего последнего приема пищи прошло уже достаточно много времени.

Хорошо еще, что почти рядом с психиатрическим стационаром оказалось кафе с очень милым названием «Незабудка».

Я вошла в помещение кафе, которое разместилось на первом этаже пятиэтажного жилого дома. Внутри было чисто и уютно, со стены прямо у входа свешивалось большое кашпо, но только не с незабудками, а с какими-то вьющимися растениями.

В кафе, как поняла, было самообслуживание. То есть посетители выбирали и ставили себе на поднос нужные им блюда. Правда, горячее и гарнир нужно было заказать у девушек, стоявших за длинной стойкой.

Я подошла к столам, на которых лежали выпечка и хлеб, и положила себе на поднос две слойки, а затем добавила рассольник и три блинчика с творогом.

Оплатив заказ в кассе, я села за столик и с аппетитом все съела. Теперь надо было думать, как пробраться в психбольницу. А что, если…

Я взяла кусок хлеба, который я не доела, и швырнула его на пол, а потом громко засмеялась. Посетители за соседними столиками недоуменно посмотрели на меня.

– Что с вами? – спросила какая-то женщина.

Я продолжала хохотать и при этом качать головой из стороны в сторону, как болванчик.

– Она, похоже, не в себе, – отозвался сидевший рядом с женщиной мужчина, – накурилась. Или нанюхалась. Они сейчас все этим занимаются.

– А может, вывести ее? А то набросится еще! – Это предложение прозвучало с соседнего столика от молодого парня.

– А ты подойдешь к ней? – спросил его мужчина в возрасте.

– Подойти? – удивился вопросу парень. – Я – что? Ненормальный?

– Ну, вот и сиди себе. Просто надо сказать охране, они ее выведут, – предложил мужчина.

– Ха! – усмехнулся парень. – Где вы здесь видели эту охрану? Тут даже официантов нет.

– Ну, кассир же есть! – возразил мужчина.

– Ага, вот прям счас кассир вам и пойдет! Делать ему больше нечего.

– Ну, что-то же надо все равно делать. Чего так сидеть-то, она и в самом деле может наброситься, кто знает, что у нее на уме?

– Давайте, пока не поздно, вызовем полицию, – прозвучало еще одно предложение.

Похоже, мужчина и в самом деле собрался это сделать. Во всяком случае, он уже достал сотовый. Но мне-то совсем не надо в полицию, моя цель – это психиатрическая больница. Которая совсем рядышком. Как жаль, что посетители «Незабудки» об этом не догадываются. Надо их как-нибудь натолкнуть на эту мысль.

– Давайте лучше «Скорую» вызовем, – предложил кто-то еще. – Они ей вколят чего-нибудь успокоительного.

Вот «Скорая» – это уже теплее, но все равно не то. Что мне делать в «Скорой»?

Надо как-то подстегнуть народ к решительным мерам.

Я обвела сидящих за столиками посетителей безумным взглядом и, подняв поднос прямо перед собой, начала его подбрасывать сначала над столом. А потом сделала вид, что хочу кинуть его в соседей.

– Ай! – заверещала женщина. – Она сейчас мне голову разобьет! Идиотка она! Совсем без мозгов! Да она психически ненормальная!

Вот! Это оно, то самое! Сама того не понимая, женщина озвучила диагноз, который я старательно симулировала. Теперь дело за малым: надо, чтобы кто-то позвонил в психушку, благо она рядом, и вызвал санитаров.

– Девушка, может, вы пойдете… куда-нибудь? – спросила женщина. – Вы как себя чувствуете? Вам плохо?

Более идиотского вопроса и придумать нельзя! Неужели человек в нормальном состоянии будет так себя вести? Или это она типа участие проявляет?

Я придала своему выражению лица максимальное безумие и в упор начала смотреть на нее.

– Господи, она на меня так уставилась! – запаниковала женщина.

– Так нечего с ней разговаривать, – подала реплику рядом сидящая с ней девушка.

– Но ей же нехорошо, неужели вы не видите? Нельзя же быть такими бесчувственными, – настаивала на своем сердобольная женщина. – Послушайте, девушка, вы расскажите все-таки, что с вами случилось, какая у вас беда, может быть, можно помочь?

Вот ведь привязалась! Что бы такое наплести? Ну, вполне традиционное, естественно, про несчастную любовь.

– Он разбил мое сердце!! – выкрикнула я и стукнула подносом об стол. – Он просто взял и растоптал его! Вот так!

С этими словами я бросила на пол уже порядком надоевший мне поднос и принялась изо всех сил стучать по нему каблуками. Надеюсь, что он выдержит, и я не нанесу материального ущерба кафе.

– Ну, вот, конечно же, несчастная любовь, я так и подумала, – констатировала женщина.

– И чем же ей можно помочь в этом случае? Это же стресс огромный! – вступила в разговор еще одна женщина.

– Да ничем ей нельзя помочь! – раздраженно заметил мужчина. – Надо просто вывести ее отсюда! Почему я не могу нормально поесть? Что за дурдом, в самом деле?

Вот! Уже который раз звучит ключевое слово! А они все никак не додумаются вызвать санитаров.

– Если ты такой крутой, то иди и выведи! – подначил его кто-то.

– Да не вопрос!

Мужчина, который хотел нормально поесть, поднялся со стула и сделал шаг в мою сторону.

Я хотела было запустить в него подносом, но потом подумала, что это уж будет чересчур. На моем столе еще остался небольшой кусок хлеба. Недолго думая, я кинула его в мужчину. Не хватало только еще, чтобы меня раньше времени вывели на улицу. Мне необходимо дождаться санитаров, которые доставили бы меня прямо к месту назначения – в психбольницу.

Хлеб попал мужчине прямо в лоб.

– Сука, мать твою! – заорал он. – Лучше уходи сама! Иначе…

А что иначе? Что ты мне сделаешь?

– А что ты ей сделаешь? Знаешь, какие психи сильные? – спросила мужчину его спутница.

Вот прямо озвучила мою мысль! Так что наберитесь терпения и смотрите, и слушайте дальше. А вот что мне делать дальше, я пока и сама не придумала. И вообще, ну, сколько можно косить под психованную? Мне уже порядком и самой надоело все это шоу. А что делать? Как подвести публику к мысли, что надо вызвать санитаров из больнички, до которой рукой подать? Что, мне спеть или сплясать? Или стишок продекламировать?

Кстати, это идея. Я встала рядом со стулом и начала декламировать, периодически завывая:

– Ну, вот, начался детский сад, – прокомментировал мое выступление мужчина, страдающий от невозможности спокойно поесть. – А давайте, каждый внесет свою лепту, расскажем по стишку. Чё сидеть с постными лицами? Все веселее будет:

Мужчина встал, поклонился и сел снова за стол.

В кафе наступила тишина. Потом одна женщина встала и сказала:

– Вы как хотите, а я пойду.

– Нет!! – вскричала я. – Никто никуда не пойдет!

Для острастки я топнула ногой.

– Сейчас я буду загадывать загадки, – сказала я. – А те, кто хочет покинуть это уютное место, должен отгадать, – выдвинула я свое условие.

– А больше ты ничего не хочешь?! Нет, вы только посмотрите на нее! Она еще нам условия ставит! – взвился недовольный мужчина.

– Тише, тише, – прошептала ему на грани слышимости женщина в возрасте. – От сумасшедших никогда не знаешь чего ожидать. Вдруг сейчас накинется на кого-нибудь! Не зря говорят: с ними соглашаться надо…

– Сядь! – Я еще раз притопнула ногой, внутренне довольно улыбаясь. – И слушай загадку: «Висит груша, нельзя скушать». Что это?

– Лампочка! Довольна теперь? – спросил мужчина, старательно скрывая недовольство за нейтральным тоном. Надо же, проникся увещеваниями!

– А вот и нет! Это яблоко! – торжественно объявила я.

– Офигеть просто! Да она же издевается над нами! – в сердцах воскликнул он.

– А что вы хотите от шизофренички? – спросила девушка.

Как бы им намекнуть, что именно мне нужно?

– Мне здесь не нравится, – очень тихо и как-то отрешенно сказала я, – мне нужно домой. Помогите мне попасть домой, я очень вас, очень прошу.

– Где же ты живешь? – спросила сердобольная женщина.

– Да тут, совсем близко, – оживилась я, – вот совсем рядышком. У меня большой дом, а в нем много людей, и все очень, очень хорошие.

– Твой дом огорожен забором? – спросила женщина.

– Да, да! – закивала я. – Вы знаете, где мой дом? Вы тоже там живете?

– Нет, я там не живу, – сказала женщина и тихо добавила: – Слава богу!