Полигон

Глава № 3

Настоящее

— Пьёшь?

Рита мягкой поступью подошла сзади и положила мне на плечи теплые ладошки. Кошечка моя…

— Не-а. — Я повертел стакан и плеснул из бутыля еще на два пальца. — Книжку вот читаю. Литра на два, с картинками.

— Хватит с тебя, Никольский. Старого этим не вернёшь.

Будто сам не знаю. Но до чего паскудно на душе! Друг всё же.

— Ты его руки видела? У него же когти отросли, как у кошака. В подушечках пальцев прятались. У тебя пока нет когтей, милая?

Рита уткнулась носом мне в шею, коснулась губами.

— Пока нет. Но если не прекратишь жрать самогон, и без них поцарапаю. И вообще, спать иди.

Развернувшись, я сгрёб её за талию, посадил к себе на колени. Отодвинул стакан в сторону. Рита тут же прижалась к моей груди — черные с отливом волосы рассыпались по хрупким плечам.

— Мне тоже страшно, милый. Очень. Страшно, что ты не вернёшься с очередного выхода, страшно оставаться одной. Это проклятая земля, Кирилл.

Словно в подтверждение её слов, за окном громыхнуло. Ударило в железную защиту. Потом ещё и ещё. Удары слились в бесконечную барабанную дробь.

Я погладил волосы Риты, вдохнул чуть горьковатый, такой родной запах. Она прижалась сильнее.

— Это всего лишь град, любимая. Всего лишь град. Пойдем спать — выход на сегодня отменяется.

В полдень я спустился на второй этаж, в лавку к Бекону. На самом деле никакая это ни лавка, конечно. Квартира. Берлога, как в шутку её называли. На выкрашенной в серый цвет стальной двери свежая надпись: «Плачу мало — беру ВСЁ». Юморист, блин.

Я нажал на домофоне кнопку вызова. Из динамика запикало.

— Никольский, ты, что ли?

— Нет, ё. Снорк в кедах.

Вопрос Бекона, впрочем, был далеко не праздным. Только что отгуляла Волна — вполне может заявиться в гости новоиспеченный снорк. Вот жил здесь еще вчера какой-нибудь Вася Пупкин, а сегодня вместо него тварь безмозглая. И что характерно — агрессивная. Помню, проф из лаборатории объяснял, почему так. Когда излучение Полигона окончательно ломает человека, изменяется не только тело. Психика тоже подвергается необратимой трансформации. И вот новорожденная тварь, как правило, напуганная и голодная, оказывается в изменённом мире. Разума у снорков, по сути, нет — есть начальная рассудочная деятельность да обрывочное мышление, и то лишь на ранних стадиях трансформации. А вот набор инстинктов присутствует во всей красе. И в первую очередь, инстинкт выживания. Проф утверждал, что человеческому существу на Полигоне не место: тут все эволюционные процессы взбесились, приспосабливая живую природу под постоянно меняющиеся погодные условия. Вообще говоря, Полигон — это большая лаборатория, кипящий котел, в котором проходят обкатку различные формы жизни. Человек тоже приспосабливается как может. Или погибает — естественный, понимаешь, отбор. Потому и спрашивает Бекон каждого посетителя, что снорки теряют способность говорить.

Наконец меня впустили. Квартира у нашего торговца четырехкомнатная, две оборудованы под склад. На полу — старый линолеум с потертым рисунком. Стены окрашены просто.

Мы вошли в рабочий кабинет Бекона.

— Принес чего?

Я выложил на большой железный стол три истраченных «вечных батарейки». Хозяин квартиры тут же сунул их в ящик возле стола.

— Как обычно?

— Как обычно.

На столе появились две литровые пластиковые бутылки с крупой, три пакета «Marine PRO» и пакет соли. И на том спасибо. Я сгреб всё в «сидор».

— Что нового слышно?

— Ширяевку мародёры пощипали. Несильно, так, с краешку. Две хаты погромить успели, пока ГБР не примчалась. А там от преступничков перья во все стороны полетели. Четверо сразу полегли, остальные дали копоти. Но хозяев хат все равно порешили.

Группа быстрого реагирования, то есть ГБР, при каждом поселке есть. Она что-то вроде охраны, милиции и маленькой армии в одном флаконе. Я, кстати, тоже в нашей ГБР состою. За это продуктовый паек полагается — неплохое подспорье, по нынешним-то временам. А вот то, что поблизости банда объявилась, очень плохо. Пусть и проредили её ширяевские, всё равно хреново. Знать бы, где залегли, да вбить в землю! Мечты, мечты…

— Ясно. Заказы есть?

— Корней злопакостника надо насобирать пучок. В обмен — пачка патронов. Идет?

— Идет, куда деваться?

Солнце остервенело жгло макушку и спину. На поясе болтался заказанный пучок корней злопакостника — пришлось немного поползать под широкими фиолетово-зелёными листьями, выкапывая их. Мерзкое растение злопакостник, очень мерзкое. Мутировавший чертополох под три метра в высоту, с во-о-от такенными чуть загнутыми колючками. За одежду цепляет будь здоров, а уж если хотя бы кожу оцарапает — все, нагноение обеспечено. Но корни его пользуются хорошим спросом, по слухам, во внешнем мире из них лекарство от рака делают. Может, и так, мне без разницы. Лишь бы платили.

Когда выкапывал последний корешок, чуть конфуз не случился. Только я с лопаткой под куст полез, и ветер сорвался. Как пошел этот бурьян-переросток листьями махать! Я еле успел в землю вжаться. Так на пузе в грязи и пролежал, пока всё не устаканилось…

По округе бродил до вечера. Далеко ушёл от посёлка — не видать его. Удача опять мне улыбнулась: набрёл на два трупа. Им, в отличие от меня, не посчастливилось: похоже, встретились со зверьём. А после катаклизма те животные, что не вымерли, мутировали. И в какую сторону мутация — ни за что не угадаешь. Волколаки, враноклювы, медведёры… Может, последние и раскурочили бедняг? Раскурочили, обглодали да и бросили всё, что в брюхо не влезло. И кровища запёкшаяся кругом.

Обшарив разодранную одежду, обнаружил пистолет, патроны к нему и немного провизии. Побродил ещё чутка и наткнулся на резные фигурки. Лиса, заяц, ворон, сова… Кто теперь помнит этих созданий? Взял фигурки, сунул в карман. Будет что толкнуть Бекону. Он мужик сентиментальный, хоть и скрывает это по-всякому.

Пройдя пару сотен метров — на всякий случай, вдруг что упустил, — понял: пора возвращаться. «Улова» больше не предвидится. К тому же скоро совсем стемнеет: не хотелось наткнуться в кромешной тьме на голодного мутанта.

Темнота накрыла меня где-то на полпути к дому — с головой, что называется. Я ускорил шаг. Рука автоматически легла на заткнутый за пояс найденный пистолет. Вдруг неуловимое нечто пробралось под кожу. Коснулось то ли ушей, то ли носа. То ли прямо в мозг попало. Предчувствие? Или…

Оказалось, или.

— Етун твою мать! Ах, вы, сволочи!..

Я бросился со всех ног к горящему дому. Вернее, догорающему. К поселку когда-то примыкала деревенька, часть домов осталась заселённой. Располагались они на отшибе. Глупо, конечно: в куче, оно всегда безопаснее. Но деревенские отгородились колючкой и неплохо держались. До этого момента…

«Пожарный» лил воду на строение, дожираемое пламенем и нещадно матерился. Наконец огонь погас, но от дома остался лишь обгорелый остов.

— Что… здесь… — запыхавшись, выдал я.

— Мародёры, — сплюнув, бросил мужик. Он не оборачивался: созерцал горелки, в которые превратилось его жилище.

— Много их было?

— Достаточно.

— Эти, с юга? — уточнил я.

Мужик наконец обернулся. На его лице отчётливо проступили усталость и обида.

— Не, — ответил он после короткой паузы, в течение которой рассматривал меня. — Какие-то странные.

— А чего в них странного?

— Увидел бы — сразу бы понял. Орали фигню всякую: про Фенрира, кажись… И ещё про жертвы что-то, про Разлом…

— Идолопоклонники?

— Почём я знаю!

— Вот и я…

— Странные, в общем, — продолжал собеседник. — Шизануто эдак глазами сверкали. И рисунки у них непонятные на одежде — я не рассмотрел… Да и времени не было: отстреливался. Думал, всё, да тут ГБР примчалась. Двух с ходу завалили, остальные ушли. На двух «нивах» были, куда ж их пешком-то догнать…

— Повезло, в общем.

— Повезло, да не всем: часть народа с собой прихватили.

Сердце захолонуло. Рита!..

— Куда?

Мужик показал. И запричитал:

— Ублюдки… своими бы руками придушил… Волны, смерть, чудища всякие кругом, так ещё и эти…

Но я уже не слушал — нёсся к своему дому. Посёлок промелькнул перед глазами в секунду, и я очутился на пороге подъезда. Искореженная стальная дверь скрипела на ветру. Сердце застучало, обгоняя по скорости секундную стрелку. Замелькали ступени, перила заструились бесконечной лентой. Входная дверь лежала в прихожей, вокруг — натоптано. Постоял мгновение, боясь поверить очевидному. Вошел внутрь, огляделся. Позвал. Тишина. В одну комнату, в другую, на кухню… Никого. Где ты, маленькая?

— Рита!

— Нет её. Увели. — В дверном проеме показался Бекон.

Я уставился на приятеля, не зная, что сказать.

— Видел через окно, как твою уводили.

— А почему не помешал?? — Я сгреб торговца за грудки.

— Потому как отстреливался. Дверь мне эти уроды не вскрыли, но замок сломали. Вот и оказался заперт в берлоге — ни туды, ни сюды, только что выбрался. Так что руки убери.

Я отпустил Бекона. В самом деле, ни при чем мужик.

— Ты раскисать не вздумай. Надо отправляться в погоню — этих ещё достать можно.

— Да я их из-под земли…

— Один не сумеешь. И со мной на пару — тоже. Нужны ещё люди. Пойдём…

…Добровольцев набралось немного: около десятка. Остальные струсили. Кто не захотел покидать более-менее безопасного убежища, собственного дома. Кто гибели боялся. Кто отговаривался: дескать, охранять посёлок надо. А другие утверждали, что среди похищенных нет их родственников. Зачем тогда жизнью рисковать? Ради чего?

Хотелось выматериться и влепить ссыкунам хорошенько, но сдержался. Там, наверху, всё видят. Получат они за свои дела, непременно получат. Многие после Катаклизма потеряли веру. Не я. Эта катастрофа произошла неспроста. Наказание, испытание… Неважно. Только не мог я согласиться с тем, что люди всесильны. Со стороны мира подобное упущение было бы смертельным безрассудством. А ещё я понимал, что следует выдвигаться: надежда спасти пленников угасала с каждой секундой.

— Вперёд, — хрипло скомандовал я.

Тёмная струйка вооруженных кто чем угрюмых мужиков потянулась вслед за мной, прочь из посёлка. В руках, будто светлячки, горели фонарики.

Высокая трава хитро скрывала следы колес. Однако после недавнего дождя кое-где линии протекторов отпечатались достаточно чётко.

Господи, почему Рита не захотела обзавестись ИПК?! Давно бы выследил по маячку! Ну, уроды, блин… Спрошу с каждого, кто грязными руками тебя, малютка, касался. Дай только догнать.

Миновали заброшенный хутор. Покосившиеся заборы прилегали к таким же убогим домам. Столбы с обрывками проводов, колодец-журавль… Из какого-то двора кинулась стая собак — мы в несколько залпов сократили поголовье. Оставшиеся псины спрятались в траве.

Один раз попали в зону ползучего тумана — только чудом выбрались и друг друга не потеряли.

Трава сменилась грунтовкой, след стал отчётливей. Идти тут было куда тяжелее, ноги гудели, отзываясь болью на каждый шаг, плечи наливались тяжестью. Чуть позади напряжённо сопел Ванька Пластун. Он же первым разглядел мародёров.

— Кир, глянь! Вон они, голубчики.

На грунтовой дороге возле артрически изогнувшегося деревца стояли две машины. Капот одной задран, идёт пар. Приехали, суки. Только бы пленных не порешили, как нас увидят, только бы…

Первым изменения почувствовал Бекон.

— О-па.

— Что не так? — спросил я.

— Порывы усилились.

Я прислушался к ощущениям, и точно: завывало гораздо мощнее, хлестало воздухом, что-то мчалось навстречу. Еле уловимое, но всё же… Дыхнуло обрывками жара.

Подтверждая наши опасения, загудел ИПК. И лампочка, конечно, мигает, з-зараза.

— Успеем… — прошептал Бекон.

— А те, впереди, не успеют, — так же, шёпотом, отозвался я. Затем повысил голос: — Слушайте меня! Немедленно разворачиваемся и бежим назад, к хутору! Может, повезёт…

Повторять не пришлось: никому не хотелось столкнуться с Волной. Да, был иной выход: воспользоваться моментом и отбить у бандитов пленных. Ну, а дальше что? Волна скосит нас всех на раз-два. И останемся мы на этом поле — свободные, но мёртвые.

Мы припустили что есть силы. Мир властвовавшей вокруг ночи сделался беспросветно тёмным. Затем растёкся невнятным пятном. Затем — исчез совсем. А мы бежали, бежали, бежали… Мысли выветрились из головы, главная задача — ускользнуть от надвигавшейся радиационной смерти.

Ветер ревел, как бешеный медведёр, быстрым волколаком рвался вперёд, враноклювом закладывал виражи. Неестественное тепло усиливалось. Появился звук. Прибавил в громкости. Почудилось, что стало ярче… Я попрощался с жизнью — без особой грусти. В сознании мелькнула искорка: «Рита». Обожгло похлеще накатывающей Волны. Сжал зубы. Свело скулы. Виски вспотели, и не они одни. Скользивший навстречу мир разгонялся до безумных скоростей. Колоссальный смертоносный порыв мчался позади, преследовал, не отступая. Нагоняя. От жара мы не сдохнем: слишком далеко. А вот радиация…

Мысль осталась незаконченной: я оглянулся, увидел скачущие в нашу сторону огоньки. В сумерках просвечивали автомобильные фары, «Нивы» резвыми козлами скакали по бездорожью, разбрасывая комья грязи. А позади них стеной стояло переливчато-пурпурное марево Волны.

В правом колене отчётливо щелкнуло, боль раскаленным гвоздем вонзилась в сустав. Я отчетливо понял, что до спасительного хутора не дотяну. В этот момент что-то проломилось внизу. Я вскрикнул и полетел в ещё более густую темноту. Зрение пропало, мир тоже. Падение. Удар. Перед глазами поплыло…

Время текло, как мазут.

Глубокий вдох, глубокий выдох. Я попытался подняться — не получилось. Опять свалился, уронил голову — и вдруг услышал рёв разъярённой Волны, который раздавался словно бы из иной реальности. Ветер, жар — не почудились ли они мне? Ответа на этот вопрос я не нашёл: провалился в беспамятство…

…Ощущения вторглись в безвольное сознание и разбудили меня. Вздрогнув, я мотнул головой. Подождал немного, приходя в себя, после чего осторожно поднялся. Куда же это меня угораздило?.. Осмотрелся — ничего не разглядеть. Хотя, если приглядеться… Хм. Какие-то катакомбы, что ль, заброшенные? А ты везунчик, Кирилл Никольский. Опять пронесло, так, причесала смерть макушку и всё.

Тут же пришли мысли об оставшихся наверху: Бекон, Рита и прочие. Как они там? Живы ли?

Борясь с приступами тошноты, побрёл по чёрному коридору. Через пару десятков метров он разветвлялся — уводил налево и направо. Я выбрал левый проход.

Полегчало. Ну, и слава богу. Стоило это подумать, как перед носом выросла лестница — я чуть не впечатался в неё впотьмах. Перебирая руками по ржавым перилам, поднялся наверх. Упёрся ладонями в люк — тот ни в какую. Поднапрягся, зарычал. Мышцы затрещали, что-то резко звякнуло, и люк открылся. В нескольких сантиметрах от лица белел сколом ржавый штырь толщиной с палец. Вот так, суки! Не торопитесь хоронить богатыря.

Я оказался в еще одном коридоре, заканчивающимся дощатой дверью. До слуха донёсся чей-то негромкий стон. Я ударил в дверь ладонью — она со скрипом подалась. Налег плечом… И рухнул на пол подземного бункера.

— А, чтоб тебя!

Потирая ушибленный локоть, поднялся. На бетонном полу вповалку лежали тела, в потолке зияла здоровенная дыра. Ясно, и эти провалились. Я нагнулся, схватил за ногу тело в знаком ботинке и выволок из кучи. Похлестал Бекона по щеками, влил ему в рот немного воды из поясной фляги. Приятель забулькал горлом, из уголков рта потекли, прячась в бороде, тонкие струйки. Я от души влепил торговцу пощечину. Беконовская голова мотнулась, как у куклы, но глаза он открыл. Я снова поднес флягу — очнувшийся жадно присосался к ней. Наконец оторвался, взгляд стал осмысленным.

— Чёрт бы тебя побрал, Кирюха… Ты где пропадал?

Ну вот, так-то лучше.

— В жопе мира.

— И как там?

— Темно, точно у негра в жопе.

— Короче, как здесь.

Я помог Бекону подняться. Он покачивался, хрипел, кашлял, но выглядел вполне живым.

— Грёбаная Волна… Я от страха чуть копыта не откинул, — поделился приятель.

— А я-то подумал, тебя радиация должна была прикончить. — И улыбнулся. Однако улыбки в такой тьмище не разглядеть. Ему — не разглядеть. Мне-то с моими кошачьими зрачками куда проще — полезная, блин, мутация.

— Шутник. Пошути у меня ещё… — пригрозил торговец и зашёлся диким кашлем.

Другие из нашего отряда Беконовой выносливостью не обладали, поэтому им повезло меньше. Трое пришли в себя и теперь блевали в стороне, остальные валялись без движения. Я пообещал вернуться так быстро, как смогу, препоручил болезных другу и полез сквозь дыру в потолке.

Снаружи выл вечер. От прикосновений пронизывающих воздушных потоков становилось зябко. Я поёжился. Сыпал мелкий град, не до конца высохшая трава покрылась инеем. Н-да… Хотя погода у нас и похлеще штуки выкинуть может. Полигон, мать его ети…

Я дыхнул на ладони облачком пара и побрёл туда, откуда недавно делал ноги.

На мародёров я наткнулся через километр или около того. Одна «нива» лежала на боку, вторая, съехав в кювет, уперлась в столб и заглохла. В машине неподвижно сидел водитель — голова покоилась на руле. Я подошел к автомобилю, дернул ручку. Мертвец вывалился прямо мне под ноги. Наступив на труп, заглянул в салон. Белые как мел лица в иссиня-черных прожилках, жёлтые глаза. Все мертвы. Моей милой среди них не было…

Потопал к машине, перевернувшейся набок, и, не доходя пары метров, наткнулся на знакомую изящную фигурку. Наверное, выбросило из машины. Рита распростерлась на земле, неестественно вывернув руку. Глаза закрыты, волосы черной волной разметались по траве. Такая же белая, как все прочие. Ну, здравствуй, любимая. Я пришел.