Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

Введение

«Наше Политбюро ЦК является органом оперативного руководства всеми отраслями социалистического строительства»[1], — заявил в докладе по организационным вопросам на XVII съезде ВКП(б) в феврале 1934 г. Л.М. Каганович, в то время секретарь ЦК ВКП(б), заместитель И.В. Сталина по партии. Однако даже такая характеристика лишь в некоторой степени определяла реальные функции Политбюро.

Формально, по партийному уставу, Политбюро, образованное как постоянный орган в 1919 г., было (наряду с Оргбюро и Секретариатом) исполнительной инстанцией Центрального Комитета. Политбюро избиралось ЦК для ведения политической работы и было подотчётно ЦК. Фактически Политбюро являлось высшим органом власти в СССР. Именно Политбюро предопределяло все основные направления развития страны (а также рассматривало массу сравнительно мелких и второстепенных проблем), выступало главным арбитром при разрешении ключевых межведомственных противоречий, непосредственно организовывало исполнение многих своих постановлений и старалось держать под тщательным контролем всю систему власти. Значительное количество принципиальных решений и акций, формально исходивших от различных государственных органов (например, ЦИК СССР, СНК СССР, СТО СССР) на самом деле были результатом деятельности Политбюро. Обязательному утверждению Политбюро подлежали все сколько-нибудь значительные инициативы партийных, государственных, комсомольских, профсоюзных и т.д. инстанций. Руководители Политбюро с полным основанием могли заявить: «Государство — это мы».

Будучи одной из важнейших проблем советской политической истории, деятельность Политбюро фактически ещё не стала предметом специального всестороннего исследования, что прежде всего связано с состоянием источниковой базы. Немногочисленные работы, в которых делались попытки проанализировать эту проблему, были построены на опубликованных документах и материалах прессы[2]. В таких трудах поставлены важные вопросы, намечены возможные пути их изучения, сделаны некоторые оригинальные наблюдения. Однако закрытость архивов создавала непреодолимые препятствия на пути историков.

Из всех этапов деятельности Политбюро (как и советской истории в целом) лучше всего оказались исследованными 20-е годы[3], обеспеченные многочисленными источниками. Относительный «демократизм» внутрипартийной жизни, острые столкновения в руководстве Политбюро, сведения о которых неизбежно предавались огласке, доступность бумаг, вывезенных за границу Троцким, широкий поток документальных публикаций по истории внутрипартийной борьбы 20-х гг., подготовленных в годы «перестройки», хорошее состояние и относительная открытость архивных фондов облегчили работу историков. Наследство же закрытости последующих периодов составляли преимущественно фальсифицированные официальные документы, неубедительные мемуары и вычищенные архивы, доступность которых до сих пор оставляет желать лучшего.

Эти обстоятельства предопределили выбор хронологических рамок книги — обращение, сразу к 30-м годам, минуя предыдущий этап. Небольшие экскурсы в предшествующий период предприняты лишь в той мере, в какой это было необходимо для понимания событий, исследуемых в работе.

В книге рассматриваются две основные проблемы. Первая — организационная сторона функционирования Политбюро: что представляло собой Политбюро в 30-е годы как высший орган партийно-государственной власти, каким был порядок работы Политбюро, какие изменения происходили в его составе и деятельности на протяжении рассматриваемого периода. Вторая проблема касается механизма принятия решений в Политбюро, изучения той реальной политической «кухни», которая скрывалась за фасадом формальной процедуры работы Политбюро. Речь в этом случае идёт о соотношении власти Политбюро как коллективного органа и единовластия Сталина, о формировании на разных этапах группы высших руководителей партии, о степени совпадения или различия позиций членов Политбюро, наличии или отсутствии в Политбюро противоречий и конфликтов и т.д. Очевидно, все эти сюжеты тесно взаимосвязаны и переплетены. Изменения в процедуре деятельности Политбюро в значительной мере отражали перемены в порядке принятия решений и степени влияния Политбюро как коллективного органа власти. А сама эволюция личной власти Сталина, по замечанию итальянского историка А. Грациози, во многом предстаёт как проблема рождения и последующего формирования сталинского окружения, изменения в котором по-своему отражали каждую новую ступень советской истории[4].

Выдвижение этих задач предопределило структуру книги. Её главы сформированы по хронологическому принципу. Каждая глава посвящена определённому значимому этапу в развитии страны, периодам поворотов «генеральной линии», когда в наиболее откровенном виде проявлялись механизмы принятия важнейших решений в высших эшелонах партийно-государственной власти. В первой главе рассматриваются события 1930 г., когда произошло окончательное утверждение политики насильственной коллективизации и форсированной индустриализации, а из Политбюро были изгнаны А.И. Рыков и С.И. Сырцов — последние сколько-нибудь серьёзные оппоненты политики «большого скачка», сохранявшие официальные посты в высшем руководстве. Вторая глава посвящена этапу нарастания и апогея острейшего кризиса 1931–1933 гг. Ужесточая террор, сталинское руководство предпринимало в это время также попытки непоследовательных «реформ». Эти колебания между «реформами» и террором, исходившие из Политбюро, дают материал для определённых наблюдений по поводу ситуации в высших эшелонах политической власти. В третьей главе собраны и проанализированы факты, касающиеся обстоятельств временного усиления «умеренного» курса в 1934 г. Изменения в составе и деятельности Политбюро в связи с ужесточением террористической политики после убийства Кирова (1935–1936 гг.) — главная тема четвёртой главы. В двух последних главах рассмотрены события «большого террора» 1937–1938 гг., в том числе репрессии в Политбюро, а также их воздействие на функционирование высших партийно-государственных инстанций накануне войны.

Основным событиям и проблемам каждого из выделенных периодов посвящена определённая литература. Те её аспекты, которые касаются механизмов политической власти и деятельности Политбюро, рассматриваются в соответствующих разделах книги.

Проведённое исследование прежде всего ещё раз подтвердило известный факт, что роль Политбюро как коллективного органа власти на протяжении советской истории менялась в зависимости от того, каким было соотношение: вождь — «рядовые» члены Политбюро. Моменты борьбы между лидерами партии, делившими ленинское наследие, были «звёздными часами» Политбюро. От поддержки большинства в Политбюро зависела судьба вождя, который, укрепившись у власти, в полной мере отплачивал своим соратникам за перенесённые «унижения» (необходимость считаться с их позицией, уговаривать, объяснять, задабривать) и делал всё для того, чтобы избавиться от влиятельного окружения в будущем. На протяжении 30-х годов происходило уверенное укрепление единоличной власти Сталина за счёт ограничения влияния Политбюро. Высшей точки этот процесс достиг после завершения «большого террора».

За годы правления коммунистической партии в ней постоянно возникали течения и группировки, противостоявшие «генеральной линии», предлагавшие свои методы реформирования системы. Однако реальную политическую силу эти течения приобретали только в том случае, если имели сторонников в Политбюро. Благодаря инициативе высших руководителей страны начался переход к нэпу, а затем была предпринята попытка его углубления. В Политбюро оформилась группа «десталинизаторов» 50-60-х годов. Из Политбюро, наконец, вышла «перестройка». Как и когда складывались такие «реформаторские» группы, какие иные варианты преобразований или контрпреобразований вызревали в Политбюро — эти проблемы, с учётом того, сколь значительную роль в советской истории играли «вождизм» и «революции сверху», вызывают повышенный интерес.

Что касается 30-х годов, то в литературе широко распространено мнение, что в Политбюро в этот период противоборствовали две группировки — «радикалов» и «умеренных». Истоки этой версии уходят в 30-е годы. Уже в то время в зарубежной печати появлялись сведения о противоречиях в сталинском руководстве, о столкновениях сторонников жёсткого и более мягкого курса. Эти противоречивые политические слухи распространялись прежде всего в силу закрытости советского общества, отсутствия какой-либо информации о реальном положении дел в советских правящих кругах.

Подробный и подкреплённый конкретными примерами рассказ о борьбе в Политбюро между «умеренными» и «радикалами» впервые был опубликован в журнале «Социалистический вестник» под названием «Как подготовлялся московский процесс (Из письма старого большевика)»[5]. Материал этот был анонимным. Редакционное примечание к публикации лишь сообщало, что письмо якобы получено от некоего старого большевика. Позднее известный историк Б.И. Николаевский признался, что автором статьи был именно он, и что некоторые факты для её написания он якобы получил от Н.И. Бухарина, с которым встречался в 1936 г. на Западе. В статье приводились действительно сенсационные данные о ситуации в Политбюро и обстоятельствах подготовки первого «большого московского процесса» — суда над Каменевым и Зиновьевым в августе 1936 г. Николаевский утверждал, что в 30-е годы в Политбюро за влияние на Сталина боролись две группировки — сторонники умеренной политики, постепенного ослабления террора и примирения в партии и обществе, и их противники. Лидером первых был назван С.М. Киров, которого, по утверждению Николаевского, активно поддерживал влиятельный советский писатель М. Горький. Во главе сопротивления умеренной линии, как утверждалось в статье, стояли Каганович и Ежов, одержавшие победу после смерти Кирова.

Не все историки с доверием отнеслись к информации Николаевского, а в последние годы вдова Н.И. Бухарина А.М. Ларина, получив возможность опубликовать свои мемуары, категорически заявила, что свидетельства Николаевского фальшивы, что никакой информации Николаевскому Бухарин не давал[6]. Утверждения Лариной были оспорены; ряд историков привели аргументы в пользу того, что откровенные разговоры Бухарина и Николаевского — факт вполне вероятный[7]. Однако независимо от исхода этой полемики, информация, приведённая в «Социалистическом вестнике», широко используется в научной литературе и учебниках как достоверная. Сама же концепция противостояния в Политбюро двух группировок в разных вариациях неоднократно разрабатывалась в литературе, и, в настоящее время, преобладает в исследованиях по политической истории 30-х гг.

В качестве основы этой концепции многие историки изучают проблему взаимоотношений Сталина и Кирова. Обстоятельства убийства Кирова, а также некоторые другие свидетельства позволяют им утверждать, что Киров придерживался собственной политической линии и был лидером группы «умеренных» в Политбюро[8]. Оппоненты этой версии, отказывая Кирову в праве считаться сколько-нибудь самостоятельным политиком, нередко, тем не менее, также придерживаются концепции разделения Политбюро на «фракции». Просто лидерами «умеренных» они считают других представителей Политбюро (например, Жданова, Орджоникидзе)[9]. Соответственно оспаривается причастность Сталина к убийству Кирова[10].

Неоднократно высказываемые подозрения по поводу «умеренности» Орджоникидзе также не возникли на пустом месте. Историки давно обратили внимание на активную роль Орджоникидзе в проведении экономических «реформ» 30-х гг., в преодолении «спецеедства» и защите интересов руководителей-хозяйственников[11]. Множество данных свидетельствовало о том, что конфликт со Сталиным по поводу репрессий был причиной смерти Орджоникидзе накануне февральско-мартовского пленума 1937 г., хотя вопрос о том, как далеко заходили их разногласия, остается предметом обсуждения[12].

Существует большое количество других предположений как о конфликтах «радикалов» и «умеренных» в Политбюро, так и о политических позициях членов Политбюро в 30-е годы и их взаимоотношениях со Сталиным. Все эти точки зрения и аргументы рассматриваются в соответствующих разделах данной работы в связи с исследованием архивных свидетельств.

В целом, известные пока архивные документы не подтверждают, что в Политбюро в 30-е годы происходило противоборство «умеренных» и «радикалов». Один и тот же член Политбюро в разные периоды (или в различных ситуациях в одно и то же время) занимал разные позиции — как «умеренные», так и «радикальные». Это определялось многими обстоятельствами, но, главным образом, зависело от того, какой линии придерживался Сталин, за которым, судя по документам, оставалось последнее, определяющее слово.

Это не означает, конечно, что в Политбюро не было столкновения различных интересов. Напротив, архивных свидетельств о конфликтах удалось выявить достаточно много. Как правило, все они предопределялись различиями в ведомственных позициях членов Политбюро. Изучение сути и природы таких конфликтов, их значения в формировании «большой политики» — одна из задач работы. В этом смысле она продолжает линию, намеченную конкретно-историческими исследованиями роли советских ведомств и ведомственных интересов в предвоенный период[13].

Данная книга, как и всякое другое конкретное исследование, могла появиться, прежде всего, благодаря доступности достаточного для рассмотрения проблемы комплекса источников. В последние годы было опубликовано большое количество новых архивных документов, так или иначе касающихся политической истории 30-х годов. Среди них можно выделить публикации стенограммы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г.[14], журналов записей лиц, принятых И.В. Сталиным[15], материалов комиссии Политбюро ЦК КПСС, занимавшейся реабилитациями в конце 1980-х — начале 1990-х годов[16] и т.д.[17]

Несмотря на важность таких изданий, они, конечно, не могут заменить сплошного исследования архивных фондов высших органов партийно-государственной власти, значительная часть которых также стала доступной в последние годы[18].

Первостепенное значение среди этих документов имеют протоколы заседаний Политбюро. В последнее время в научный оборот активно вводятся справочные (рассылочные) экземпляры протоколов, комплект которых находится в бывшем Центральном партийном архиве, ныне — Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ, фонд 17, опись 3). Они представляют собой машинописные брошюры большого формата, каждая из которых содержит протокол одного заседания и присоединённые к нему решения, принятые опросом. До конца 30-х годов такие протоколы тиражировались для рассылки должностным лицам, которым было положено знакомиться с решениями Политбюро, а несколько их экземпляров оставались в архиве Политбюро, откуда и попали в РЦХИДНИ.

Постановления Политбюро в этих протоколах располагались по датам в порядке их рассмотрения, каждое под своим номером. Заверялся каждый такой протокол печатью ЦК ВКП(б) и факсимиле подписи секретаря ЦК (в 30-е годы это были генеральный секретарь И.В. Сталин, а в его отсутствие вторые секретари, сначала В.М. Молотов, а затем, после перехода Молотова на пост председателя Совнаркома, Л.М. Каганович). Каждый протокол имел свой номер. Нумерация велась по созывам Политбюро от очередного съезда партии. В 30-е годы это были Политбюро XV–XVIII созывов, избранные на пленумах ЦК после XV (декабрь 1927 г.), XVI (июль 1930 г.), XVII (февраль 1934 г.) и XVIII (апрель 1939 г.) съездов ВКП(б). Наряду с решениями, протоколы содержали некоторые другие сведения. Во многих случаях в протоколах Политбюро указывалось, кто присутствовал на том или ином заседании. Иногда в протоколах (в скобках после формулировки вопроса) указывались фамилии инициаторов рассмотрения той или иной проблемы и участников её обсуждения на заседании Политбюро. Более подробно о том, как отражалась в протоколах деятельность Политбюро, будет сказано в комментариях к приложениям (см. приложения 2 и 3).

Обычные протоколы Политбюро выходили под грифом «совершенно секретно». Соответственно, такой гриф имели и большинство постановлений, включённых в них. Ряд постановлений публиковался в печати, и таким образом, утрачивал этот гриф. Но «совершенно секретным» в любом случае оставался факт их утверждения Политбюро: постановления — это было правилом — обнародовались от имени других инстанций (ЦК, СНК, СТО и т.д.). Ряд решений Политбюро имели гриф высшей формы секретности «особая папка». Указание о том, что постановление по определённому вопросу имеет этот гриф, содержалось в обычных протоколах (например, в таком виде: «Вопросы ОГПУ. Решение — особая папка»). Само же решение фиксировалось в особом протоколе заседаний Политбюро. Особые протоколы печатались на машинке всего в нескольких экземплярах.

Если обычные протоколы заседаний Политбюро уже несколько лет открыты для свободного исследования, то особые протоколы можно считать «полуоткрытыми». После ликвидации КПСС в 1991 г., в Президентском архиве (бывший архив Политбюро), где хранятся особые протоколы и материалы к ним, были собраны для обнародования документы, вскрывающие преступления прежнего режима. Благодаря этому были опубликованы многие постановления под грифом «особая папка», касающиеся репрессий, «раскулачивания», депортаций, ряда внешнеполитических акций и т.п. Однако весь комплекс особых протоколов оставался в закрытом «ведомственном» Президентском архиве, и лишь некоторое время назад один из экземпляров особых протоколов передали в РЦХИДНИ (фонд 17, оп. 162), что подразумевает их использование историками. Однако пройдёт, видимо, ещё немало времени, пока, с одной стороны, будут преодолены многочисленные бюрократические ограничения на доступ к этим документам, а с другой — историки сумеют освоить этот важный источник.

То же можно указать и о подлинниках протоколов заседаний Политбюро, также недавно переданных в РЦХИДНИ (фонд 17, оп. 163) из Президентского архива. Коротко говоря, подлинники представляют собой рукописный вариант тех машинописных экземпляров, которые уже несколько лет известны исследователям. Каждый пункт протокола (формулировка вопроса и решение) записывался на отдельной карточке или листке бумаги, которые затем сшивались в дело. Подлинники протоколов дают некоторые дополнительные возможности по сравнению с машинописными копиями. Из них можно выяснить, например, какую правку претерпело то или иное постановление. В ряде случаев тексты постановлений были написаны рукой того или иного члена Политбюро, и это позволяет установить авторство решения. Под постановлениями принятыми голосованием, опросом, как правило, фиксировались результаты голосования. Хотя для 30-х годов это обстоятельство малосущественно: практически все решения, если они уж доходили до рассмотрения на Политбюро, принимались единогласно. Гораздо важнее, что в подлинниках протоколов за 30-е годы сохранилось некоторое количество материалов, на основании которых принимались решения. Как правило, это разного рода записки и докладные, включённые в протоколы потому, что фактически составляли часть протокола — содержали формулировку принятого постановления, отметки о результатах голосования и т.д.

Однако основная масса материалов к протоколам Политбюро (подготовительных документов к постановлениям) пока недоступна. Эти документы составляют значительную часть Президентского архива. Судя по всему, они хорошо систематизированы (по темам и периодам) и поэтому могут служить основой как для быстрого составления разного рода служебных справок, записок и докладов, так и для подготовки документальных публикаций в периодической печати, в частности, в «Вестнике архива Президента Российской Федерации», который с начала 1995 г. выходит раз в два месяца под обложкой журнала «Источник». Ожидать отказа от монопольного владения столь «удобными» документами и их открытия для широкого использования исследователями не приходится.

Разорванность архивов Политбюро, закрытость значительной их части создают для историков многочисленные трудности, а нередко непреодолимые препятствия. Однако доступные уже сегодня документы позволяют в значительной мере решить эти проблемы. Поскольку различные звенья системы партийно-государственного руководства были тесно взаимосвязаны, постольку в архивах одних ведомств можно почерпнуть материалы, по разным причинам закрытые в фондах других ведомств. Это касается и недостающих документов Политбюро.

Значительный интерес как источник для исследования механизмов политической власти представляют документы Оргбюро и Секретариата ЦК. В партийной иерархии эти инстанции были расположены непосредственно «под» Политбюро. Ряд членов Политбюро входили одновременно в состав Оргбюро и Секретариата. Во многих случаях эти органы проводили всю подготовительную работу по определённому решению, вынося конечный её результат на утверждение Политбюро. Иногда по поручению Политбюро они рассматривали тот или иной вопрос. Оргбюро и Секретариат решали многие проблемы (прежде всего организационного, делопроизводственного характера), которые касались всего аппарата ЦК, в том числе Политбюро. При этом документация Оргбюро и Секретариата представлена в РЦХИДНИ куда полнее, чем документы Политбюро, — доступны подлинники протоколов и подготовительные материалы к ним (фонд 17, описи 113–116).

Многое проясняют и материалы комиссий Политбюро — специальных рабочих органов Политбюро, создававшихся как для разрешения отдельных вопросов, так и для постоянного руководства определёнными направлениями политики.

Самая тесная связь существовала между Политбюро и СНК СССР. Политбюро утверждало все сколько-нибудь значительные постановления Совнаркома и все совместные постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б). Совнарком непосредственно отвечал за выполнение многих решений Политбюро. В 30-е годы действовало несколько совместных комиссий Политбюро и Совнаркома (обороны, валютная, по железнодорожному транспорту). Наконец, руководители Совнаркома (председатель и его заместители) были членами Политбюро. Всё это позволяет использовать для изучения деятельности Политбюро богатейший фонд СНК СССР, хранящийся в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ, фонд Р-5446).

Значительную ценность представляют документы личных фондов членов Политбюро 30-х годов, собранные в РЦХИДНИ, — Г.К. Орджоникидзе (фонд 85), В.В. Куйбышева (фонд 79), С.М. Кирова (фонд 80), М.И. Калинина (фонд 78), А.А. Жданова (фонд 77). В совокупности с материалами личных фондов, переданными в настоящее время в РЦХИДНИ из Президентского архива (фонды В.М. Молотова, А.И. Микояна, Л.М. Кагановича, К.Е. Ворошилова, А.А. Андреева, Н.И. Ежова), эти документы составляют солидную основу для восполнения пробелов, возникших в связи с отказом от открытия всей исторической части бывшего архива Политбюро.

Особый интерес у историков вызывает вопрос о наличии стенограмм заседаний Политбюро. Интерес этот понятен. Стенограммы — первостепенный источник для изучения реального механизма принятия решений, исследования позиции того или иного высшего партийного руководителя. Однако до последнего времени была известна только одна стенограмма заседаний Политбюро за 30-е годы — объединённого заседания Политбюро и Президиума ЦКК от 4 ноября 1930 г., на котором рассматривалось «дело Сырцова — Ломинадзе»[19]. Не было ни одной публикации из стенограмм заседаний Политбюро за 30-е годы и в таких изданиях, как «Исторический архив» и «Источник», которые широко публикуют документы из Президентского архива, в том числе так называемые «рабочие записи» (фактически стенограммы) заседаний Политбюро по некоторым вопросам за 60-80-е годы.

Вопрос о том, каким на практике был порядок ведения стенограмм заседаний Политбюро в 30-е годы пока остаётся открытым. Регламент работы Политбюро, утверждённый в июне 1923 г., предусматривал, что на заседаниях Политбюро стенографируются доклады, заключительные слова, а прения — только по решению Политбюро[20]. В протоколах за 20-е годы в ряде случаев есть указания на то, что обсуждение определённого вопроса стенографировалось[21]. Таких указаний немного. Можно предположить, что ведение стенограмм на заседаниях Политбюро в 30-е годы было не правилом, а исключением. Маловероятно, что стенографировались прения по особо важным, секретным вопросам. В постановлении Политбюро от 5 мая 1927 г. «О пользовании секретными материалами» указывалось: «Предложить всем учреждениям, равно и комиссиям, обсуждать наиболее секретные вопросы в закрытых заседаниях без секретарей и докладчиков, с ведением протокола самим председательствующим»[22]. Ещё менее вероятно, что трудоёмкая процедура стенографирования применялась при обсуждении мелких, сравнительно второстепенных вопросов, составлявших большую часть повесток Политбюро.

Среди подлинников протоколов Политбюро, переданных недавно из Президентского архива в РЦХИДНИ, сохранилось всего несколько стенограмм заседаний Политбюро за 30-е годы. Эти заседания были посвящены тем вопросам, о которых руководство партии собиралось проинформировать широкие круги партийно-государственной номенклатуры: разбор дел высокопоставленных оппозиционеров (уже упомянутое заседание по «делу Сырцова — Ломинадзе», заседание по «делу Эйсмонта — Смирнова — Толмачёва»), обсуждение вопросов проведения некоторых политических и хозяйственных кампаний (уборки урожая, изучения «Краткого курса истории ВКП(б)»). Такие стенограммы рассылались членам ЦК и некоторым местным руководителям, не входившим в ЦК. Вполне возможно, что в 30-е годы стенографировались только такие заседания Политбюро. Нельзя исключить, конечно, что некоторые другие стенограммы за 30-е годы пока скрыты в Президентском архиве. Однако не менее вероятно, что историков, когда они получат наконец доступ ко всему комплексу документации Политбюро, в данном вопросе ждёт разочарование.

Потенциальная ценность стенограмм заседаний Политбюро особенно остро ощущается в связи с тем, что применительно к советской политической истории 30-х годов практически отсутствует мемуарная литература, в определённой мере способная восполнить отсутствие таких архивных свидетельств, как официальная запись хода того или иного заседания. Мы располагаем всего лишь несколькими публикациями, которые в той или иной мере могут претендовать на «звание» мемуаров членов советского руководства 30-х годов. Прежде всего, это известные воспоминания Н.С. Хрущёва (последние несколько лет в полном виде публиковавшиеся в журнале «Вопросы истории»), а также записи бесед поэта Ф. Чуева с В.М. Молотовым и Л.М. Кагановичем[23]. Все они представляют определённый интерес как свидетельство психологии и образа мысли бывших советских лидеров, но не содержат сколько-нибудь ценной фактической информации, по крайней мере применительно к событиям 30-х годов.

Своеобразным заменителем как стенограмм, так и мемуаров сегодня может считаться только переписка между советскими вождями, которая проливает свет на некоторые «неформальные» обстоятельства деятельности Политбюро. О ценности этого источника могут свидетельствовать уже опубликованные письма членов Политбюро за 30-е годы[24]. В них идёт речь об обстоятельствах принятия того или иного решения, о позиции по разным вопросам отдельных членов Политбюро, даётся оценка ситуации в стране и т.д. Вместе с тем переписка в отличие, скажем, от протоколов заседаний Политбюро изначально фрагментарна и случайна. Письма друг другу члены Политбюро посылали лишь в периоды отпусков, причём не во всех случаях речь шла о государственных проблемах, часто дело ограничивалось общими приветами и короткими сообщениями. Само существование переписки во многом зависело от состояния связи между Москвой и южными курортными районами, в частности, телефонной связи. На счастье историков, в первой половине 30-х годов эта связь была несовершенной. «По телефону нелегко говорить — приходится реветь, слышно очень плохо, хотя иногда слышно довольно прилично», «пишу это письмо и посылаю с тов. Гинзбургом. Пытались раз по телефону, ничего не вышло», — писал Г.К. Орджоникидзе жене с юга в марте 1933 г. О том, как сложилась бы судьба переписки, будь в распоряжении членов Политбюро нормальная телефонная связь, отчасти свидетельствует заявление Ворошилова, высказанное им Сталину в письме от 21 июня 1932 г.: «Жаль, что нет с Сочи (не понимаю почему) связи «вертушкой», всё же можно было бы почаще сноситься непосредственно, а не посредством переписки»[25].

Пока неизвестно, когда была налажена нормальная телефонная связь между Москвой и правительственными дачами на юге. Доступная ныне переписка между членами Политбюро фактически обрывается в 1936 г., и нельзя исключить, что свою роль в этом сыграли технические причины. Однако, скорее всего, главными были иные обстоятельства: тот факт, что с 1937 г., судя по всему, Сталин, а за ним и многие другие члены Политбюро, перестали выезжать в длительные отпуска на юг, ограничиваясь отдыхом в Подмосковье; изменение общей ситуации в Политбюро, когда Сталин уже не нуждался в пространных обсуждениях различных проблем со своими соратниками, а они ещё менее были склонны к откровенности. Нельзя исключить, что собрания писем были подчищены. Каждый из адресатов имел полное право сам решать, какие частные письма хранить в архиве, какие оставить у себя, а какие уничтожить.

На мысли о подобной цензуре наталкивает также ситуация с личным фондом Сталина, который в отличие от фондов других членов Политбюро решено фактически законсервировать в Президентском архиве. Судя по всему, фонд этот достаточно велик. В последние годы он был и продолжает оставаться источником для различных публикаций в некоторых изданиях («Источник», «Исторический архив»). Однако, присмотревшись к этим публикациям внимательнее, можно заметить, что они представляют для историков лишь относительный интерес. Например, обнародованная в числе первых переписка И.В. Сталина с его женой Н.С. Аллилуевой[26], несомненно, содержит много интересных деталей и является важным источником, но всё же не даёт ответа на первостепенные вопросы, и главный — что же случилось в сталинской семье в 1932 году, правдива ли версия о политических разногласиях Сталина и Аллилуевой, закончившихся самоубийством Аллилуевой? В явно неполной подборке вообще отсутствуют письма за 1932 год. Причина этого становится ясной из предуведомления к публикации: «Журнал начинает публикацию документов из личного архива И.В. Сталина. Архив комплектовался Сталиным: в нём собрание документов, отражающих его партийную и государственную деятельность за 1916–1931 гг., личная переписка, биографические материалы и фотографии за 1888–1953 гг.» Очевидно, что Сталин комплектовал свой архив из тех документов, которые изображали вождя и его деяния в самом лучшем свете и, наоборот, выставляли худшим образом его политических оппонентов. Об этом свидетельствуют и многие другие публикации из архива Сталина: например, последние письма Бухарина в адрес Сталина, в которых Бухарин предстаёт оправдывающимся «грешником», а Сталин его справедливым судьёй[27]; дневники родственницы Сталина М.А. Сванидзе, также переполненные благоговением перед Сталиным[28] и т.д. Уместно напомнить также, что многолетние поиски в архивах Политбюро, предпринимавшиеся как при Хрущёве, так и при Горбачёве, не выявили каких-либо серьёзных свидетельств об обстоятельствах убийства Кирова. Зато было обнаружено, что ряд документов, способных в какой-то мере пролить свет на эту тайну, уничтожены.

Конечно, нельзя исключить, что публикации из сталинского фонда отражают личные не безупречные вкусы публикаторов, оставляющих за бортом менее яркие, но более существенные с научной точки зрения документы. Конечно, историкам необходим доступ к фонду Сталина и другим материалам Политбюро. Однако бездействовать, ожидая «высочайшего соизволения» на открытие этой части документов партии, бессмысленно[29]. В конце концов каждое исследование способно «переварить» лишь часть потенциально возможных источников. Каждый историк знает, что в ходе работы наступает момент, когда новые факты и документы уже не меняют сложившейся картины, а лишь повторяют друг друга.

Данная работа также не претендует на то, чтобы охватить все возможные источники и ответить на все вопросы, касающиеся Политбюро и механизмов политической власти в 30-е годы. Каждая из тем, затронутых в книге, может быть предметом специального исследования. Ряд вопросов, прежде всего внешнеполитические аспекты деятельности Политбюро, вообще не рассматривались. Книга даёт лишь общее представление о поставленной проблеме, может рассматриваться как первоначальная попытка исследования истории Политбюро в 30-е годы не только на основе опубликованных, но и архивных документов.