ПолЛЮЦИя, ЛЮЦИфер, РевоЛЮЦИя. Часть 2

УВЕДОМЛЕНИЕ

Это – СКАЗКА!

ВСЕ совпадения лиц, имен, пространства и времени – СЛУЧАЙНЫ.

События ПРИДУМАНЫ и наяву НИКОГДА не происходили.

Великий Энтомолог – Владимир Владимирович – учил: хороший читатель знает, что искать в книге реальную жизнь, живых людей и прочее – занятие бессмысленное.

РАЗЪЯСНЕНИЕ

Во многой мудрости много печали – сказал сами знаете кто. Потому, недозволенно смешивая жанры (о, как смешивает их жизнь!), впадая в мистику, смакуя недозволенное, чувственно воспевая невоспеваемое, сносок, ссылок и разъяснений не даем, отсекая праздношатающихся. Братья-по-разуму и так поймут (в крайнем случае, с помощью «гуглов» и разнообразных «википедий» – благо развелось их на закате Пятой расы).

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ!

Текст книги содержит нецензурные слова, жаргонизмы, натуралистические сцены табакокурения, эротики, употребления алкоголя, насилия и жестокости, прочих неблаговидных поступков, магических ритуалов и оккультных практик. Это вредит вашему здоровью.

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ЧИТАТЬ: детям до 18 лет, беременным, легковнушаемым, зомбированным, одержимым бесами, неуравновешенным особам с психическими отклонениями.

ВНИМАНИЕ!

Категорически запрещается повторять ритуалы и оккультные практики, описанные в книге. ПОМНИТЕ: занятие магией без необходимой подготовки приведет к обратному.

ОСОБОЕ ВНИМАНИЕ!!!

В данном тексте закодирована информация с элементами экзорцизма, которая может крайне вредно повлиять на последователей Сатаны и членов деструктивных сект.

…необходимо иметь смелость

видеть вещи такими, какие они есть.

Освальд Шпенглер

Пиши о том, что знаешь.

Сомерсет Моэм

Часть вторая

«ЛЮЦИфер»

Глава первая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу.

Над Киевом

***

– Боишься? – спросил Велиал.

«Боюсь…» – подумал я.

Мы скользили по темно-синему небесному бархату, заключенные в прозрачный кокон – хрустальный шар.

Он переливался мириадами разноцветных искорок, отражая проплывавший внизу город.

Чуть выше, справа, хмурилась налитая Луна, осуждая нечаянных соперников, посмевших нарушить границы ее ночного царства.

Я не чувствовал холода осенней ночи. Возможно потому, что являлся полупрозрачным бесплотным фантомом.

– Не бойся, – успокаивал Велиал, придерживая меня за призрачный локоть. – Твоя смертная оболочка сейчас мирно покоится на диване, в убогой квартире на окраине города… Кстати, давно пора сменить жилище. Или ты юродствуешь?

– ЭТО сон? – спросил я в голос, не отвечая на его подначки. Не хотел теребить больную тему.

– Нет. Ты сейчас в другом состоянии, более удобном, чем-то, в котором суетишься меж людей. Тебя сейчас нельзя убить или нанести какой либо физический вред. Ты – энергия.

«Это моя душа?».

– Можешь называть и так. Хотя будет не совсем верно. Скоро узнаешь. Лучше посмотри вокруг. Не каждый из смертных может при земном воплощении наблюдать эти красоты, разве что краткий миг после физической смерти.

***

Велиал махнул рукой в белой лайковой перчатке. Полет хрустального шара замедлился. Он легонько качнулся, поплыл вниз, открывая артерии улиц, россыпи приземистых хрущевок, дальше, у реки – прямоугольные бетонные шпили новой застройки, и саму реку – зеркальную темную гладь.

Я не заглядывал в окна домов, подобно Маргарите, но казалось, стоит захотеть, и увижу в мельчайших подробностях все тайны живущих там людей. И даже увижу рыб, укрытых под толщей мутной воды, которые клевали отравленную ряску в медленно умирающей реке.

Я понимал, что мне сейчас многое позволено.

«Потому что, шагнув за кромку, я нарушил грань, отделявшую мир людей от иной реальности, манящей и страшной, заглядывать за которую не следует».

***

Я не хотел знать, что ожидает меня а конце нашего путешествия, потому как догадывался, где пристанет наша хрустальная повозка.

По всему выходило, что наш путь лежит на юго-запад от Выдубичей, – в одно из самых страшных мест Киева.

«Существует древняя легенда, что Землю опоясывает змея, укусившая себя за хвост, – проявился во мне бархатный голос Велиала. – Место, где она себя кусает – это и есть Лысая гора, которая находится в вашем городе. Туда мы направляемся. Знатное место…».

Велиал многообещающе подмигнул.

Я и без него об этом знал, потому колючие иголочки страха еще сильнее зацарапали несуществующее сердце.

***

В прошлой жизни – еще до встречи с Велиалом – я много читал о том месте, где, по преданиям, существуют ворота в потусторонний мир.

Темную славу гора получила еще во времена Киевской Руси, став пристанищем для жрецов и ведьм, которые устраивали шабаши.

Там, в потайных подземных лабиринтах, покоятся останки несчастных, укрывшихся от монголо-татарского набега, но заваленных заживо.

Впоследствии в том месте был построен Лысогорский форт, ставший местом казней. Многие нашли там смерть, напитав землю отчаяньем и страхом, которые и сейчас толкают людей на самоубийства, влекут любителей чертовщины.

Туда катился наш хрустальный шар.

Там ожидали меня ответы на страшные вопросы.

А еще, видимо, расплата за дарованную Велиалом возможность осуществлять ЖЕЛАНИЯ.

Глава вторая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу.

Окрестности Киева

***

Хрустальный шар опустился на Лысую гору.

В густой темени, слегка разбавленной сполохами города, я видел тысячи похожих шаров, стремительно уходящих вниз. К месту нашего приземления.

Там же, на вершине горы, в сером тумане, проступало огромное здание, наподобие уменьшенной копии римского Колизея; не более осязаемое, чем мое тело, но от того не менее реальное.

– Добрались, – сказал Велиал. – Скоро увидишь предназначенное лишь для избранных. А еще встретишь много знакомых лиц. Ты готов?

«У меня есть выбор?».

– Выбор есть всегда. Ты его сделал.

***

Шар коснулся земли и растаял. Исчезли тени остальных шаров, пропал фантом Колизея.

Мы с Велиалом оказались в липких потемках зябкой осенней ночи.

– Добро пожаловать в родную трехмерную реальность. Но не бойся, не надолго.

Велиал шагнул в темноту. Я пошел за ним.

В метрах десяти от нас, на фоне городского зарева, проступило полуразрушенное крохотное здание.

«Беседка…».

– Склеп, – подсказал Велиал.

Брезгливая гримаса тронула его несуществующие губы.

Я вспомнил заброшенные склепы на Байковом кладбище – с остатками былого величия, но убогие и загаженные, пахнущие застоенной мочой. Они напоминали оставленных детьми, никому не нужных престарелых родителей.

Я содрогнулся и почувствовал, как смутные очертания моего тела наливаются плотью, которая чувствовала холод, омерзение и запах тлена.

– Это иллюзия. Но очень правдоподобная, – пояснил Велиал. – Так удобнее. Для вашей психики. Скопление полупрозрачных теней – зрелище не для слабонервных. А так, людям привычнее. Не раз проверено.

«Мы пойдем ТУДА?!» – я кивнул на склеп.

– Да. Это необходимый ритуал. Потерпи, уже скоро.

«Я не смогу!».

– Сможешь! – сказал демон, взял меня за руку. – Следуй за мной. Ни о чем не спрашивай.

Мы подошли к воротам.

Демон потянул на себя скрипучую решетку, с которой посыпались ржавые хлопья.

Находясь в привычном человеческом теле, я вряд ли бы их увидел в окружавшей темени, как и саму решетку, как и Велиала, не отступавшего от меня больше, чем на три шага.

Но теперь, будучи какой-то невероятной субстанцией, я с пронзительной остротой чувствовал окружавшие запахи и шорохи, копошение невидимой живности под камнями, и даже, не дотрагиваясь, мог ощутить колючую шершавость проржавевших прутьев и пыль истлевших кирпичей.

Велиал, не отпуская моей руки, шагнул дальше.

Мы оказались перед лестницей, ведущей вниз, в густую темноту.

Велиал щелкнул пальцами – мрак разжижился, стал молочно-серым. Будто добавили яркости.

Демон кивнул, чтобы я шел за ним.

Он ступил на первую ступеньку, затем на вторую.

Я нерешительно двинулся следом. Ми ступали медленно и осторожно.

***

– Ты все еще боишься? – спросил Велиал, когда я застыл перед очередным поворотом: впереди было темно, воняло гниющей плотью.

«Все, кто прибыли в шарах, идут этим путем?» – вместо ответа подумал я, чтобы отсрочить жуткое путешествие.

– У каждого свой путь. Как и жизнь. Как и причины, которые привели к Лучезарному.

«А у меня, значит, путь сквозь вонючую нору?».

– Это ТВОЙ личный путь, – серьезно сказал Велиал, будто объясняя непослушному ребенку известное правило.

Затем улыбнулся, хлопнул по плечу. – Да ладно.

Мне стало неудобно, будто передо мною человек. И не чужой, а уважаемый, возле которого стыдно быть слабым и пугливым.

Я собрался с духом и пошел дальше.

Ступени неожиданно закончились. Мы оказались в жутком тоннеле. Велиал опять взял меня за руку и повел за собой.

Мне было страшно. Чудилось, что на залитых кровью стенах висят черепа с червяками и летучие мыши, под сводом – гирлянды чудовищ с блестящими глазами, которых я едва не касаюсь головой.

Я чувствовал, как нас окружают прозрачные огромные привидения, а в ответвлении, вроде небольшой комнаты, стоит скелет, на столе лежит отрубленная голова и топор, глянцевый от засохшей крови, с прилипшими волосками и осколками раздробленных костей.

Пробираясь мимо этого ужаса я брезгливо касался рукой стены, боясь очередной раз спотыкнуться и показать свою слабость.

***

Внезапно, за очередным поворотом, забрезжило сияние.

Резко – ослепляющим фейерверком! – мир взорвался, обрел краски и звуки. Меня укутало мягкой теплой волной.

Я обнаружил, что иду с Велиалом в толпе таких же правдоподобных фантомов, ничем не отличимых от реальных людей. Не иду, а парю над мозаичным мраморным полом по широкому коридору, стены которого украшены великолепными картинами известных мастеров.

«Это подлинники?»

– Химеры, – ответил Велиал. – Голограммы, по-вашему. Даже в музеях подлинники – редкость.

***

Мы скользнули в широко раскрытые ворота, охраняемые двумя инкубами в рыцарских латах и голубых плащах. Такие же плащи, но разных цветов, появлялись на плечах у каждого входящего: большинство серых, реже желтые, голубые, зеленые; совсем редко – синие, одиночные – фиолетовые. У меня появился серый плащ.

Мы зашли в Амфитеатр, пространство которого было убрано черным и красным. На полотнищах проступали огненные знаки Креста беспорядка. На арене возвышался перевернутый крест. Из невидимых динамиков звучал Бетховен.

Упругие воздушные потоки разносили прибывающие разноцветные точки по секторам: ближе к арене – фиолетовые, дальше синие, зеленые, голубые. Второй, третий и последний – четвертый ярус – сплошь серая масса. С каждой серой точкой – темно-красная – сопровождающие. Как у меня Велиал. Он тоже оказался в темном, цвета запекшейся крови, плаще.

Я вспомнил Булгакова и Великий бал у Сатаны. Читанный в уютном кресле, под уютным торшером, вперемежку с перекурами и лузганьем семечек, тот вымышленный бал, был намного помпезнее нашего собрания.

– Вот именно, – заметил Велиал. – Собрания. Время балов еще не настало. И никто тебя кровью мыть не будет. Ты вообще мелкая сошка. Один из неофитов. Вроде послушника в христианском монастыре, пришедшего принять благословение от руки Князя Света и Тьмы.

Глава третья

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года, с четверга на пятницу.

Параллельная реальность

***

Скамьи Амфитеатра заполнялись.

Мне было отведено место на третьем ярусе, рядом с Велиалом, между серыми плащами, которых опекали темно-красные.

Я украдкой разглядывал соседей: растерянные лица, в которых смешались обреченность, страх, кураж и удивление.

Возле нас находились исключительно мужчины (возможно, женщин собрали в другом месте). Обычные обыватели, без демонского обличия. Большинство среднего возраста. Интеллигенты. С печатью высшего образования на лицах. Такие сидят в государственных конторах, на кафедрах и в оставшихся НИИ. Встретишь – даже не подумаешь, что водятся они с бесами.

***

«Они… Как я?».

– Они исполняют СВОИ заветные желания. У каждого – лишь ему присущая страсть. Как и путь. Как и награда.

«Например?».

– Тебе хочется покопаться в чужом грязном белье? Не вырвет?

«А чем я лучше?».

– Ты много хуже… Впрочем, если хочешь, – Велиал кивнул на шебутного чернявого мужичка с бегающими глазками, лет сорока, который ерзал на скамье, оглядывался, безостановочно что-то шептал своему провожатому. – Этот был импотентом, стал альфа-самцом: эрекция приходит и уходит по его желанию. Хоть час, хоть три. Как говорят в определенных кругах: семь палок, не вынимая.

«А взамен?».

– Искушает замужних женщин, разбивает семьи. Как результат: слезы, сопли, разводы, нервы, а то и петля. Дети смотрят, запоминают.

«Какой резон?».

– Разрушение института брака, как одного из досадных пережитков Старого мира. В Новом мире, Царстве Лучезарного, семья исчезнет, вместе со всеми атрибутами. Каждый будет самодостаточным и полигамным, будет жить, с кем хочет: хоть с козлом, хоть с компьютером, хоть с резиновой куклой. Это называется – «Свобода личности».

Велиал оглянулся, кивнул на соседа спереди:

– Этот болел раком. Сейчас не болеет, выросли новые зубы. Однако ближние чахнут и умирают – он забирает их жизненную силу. Энергетический вампир… Дальше, справа от него. Врач. Мечтал быть доктором медицинских наук, и стал им; сейчас курирует производство препаратов, заведомо пагубных для вашей репродукции. Дальше, тот лохматый – программист, наркоман и завсегдатай игровых автоматов. Ему нужны деньги на дозу, и он их стабильно выигрывает; взамен приобщает детей к наркотикам… Плюс растление. Особенно ему по душе семилетние мальчики. Достаточно примеров?

«Зачем это Люциферу? Если он такой, ну… совершенный».

– Незачем, – отмахнулся Велиал, хитро улыбаясь. – Во-первых – ты сам просил познакомить с коллегами. А во-вторых – я лгу. Демон Лжи. Ты не забыл?

***

Пока арена пустовала, я украдкой оглядывался на соседей, пытаясь разгадать их грехи. Однако больше интересовали провожатые в темно-красных плащах. Они разительно отличались от серых плащей лоском и уверенностью. Как старые солдаты от новобранцев.

Кураторы перешептывались с подопечными, что-то им объясняли, подбадривали особо робких, успокаивали буйных и кивали на первый ярус, где расположились фиолетовые и синие плащи.

«Высшая каста» – понял я по цвету. Или Велиал подсказал.

Фиолетовые и синие вели себя важно, с барской ленцой, как ведут большие начальники, привыкшие командовать. Расположились они сами, без провожатых.

Было далеко, но мне казалось, что я их знаю.

***

Я присмотрелся и обмер!

Это были лица, каждый день мелькавшие с экранов, обложек и билбордов – завсегдатаи разнообразных политических ток-шоу, задушевных интервью и поучительных бесед.

«Наша элита, гордость! Не удивительно, что и здесь они на лучших местах, впереди бестолкового стада: поводыри, вожди и благодетели…».

– А ты как думал! От каждого по способности – каждому по труду, – проворковал Велиал. – Ты можешь быть среди них. Если захочешь.

Я промолчал. До меня дошло, о ком постоянно толковал Велиал и ставил в пример. Их ЖЕЛАНИЯ, явно, не ограничивались тремя тысячами гривен и студенткой в заношенной розовой курточке.

***

Чаша Амфитеатра дрожала, заходилась мелкой рябью, пульсировала фонтанчиками особо буйных гостей, которые не могли усидеть на месте. Я знал, что это иллюзия, но достоверность была поразительной.

Вдруг копошение замерло, гул стих.

Над головой заплакали скрипки, ухнули барабаны, будто предваряя выход на арену главного артиста, ради которого пришли зрители.

Разом музыка смолкла. Пространство Амфитеатра накрыла гулкая тишина.

Я услышал, как дышит сосед справа. Этого не могло быть, потому что сосед – плешивый несуразный дядька моих лет – был иллюзией – как и я, как и все собравшиеся. Но я все равно слышал.

***

Дохнуло ароматом сандала.

В лучах невидимых софитов на арене возник стройный юноша в пурпурном плаще.

Из третьего яруса до арены было метров сто, но я различал каждую черточку красивого лица.

В его неизменном спокойствии, в его простоте и серьезности таилась какая-то сила, привлекавшая еще до того, как он начал говорить.

Я скосил глаза на Велиала. Заметил: тот благоговейно вбирает глазами стройную фигуру.

– Люцифер? – спросил я.

– Да… – выдохнул Велиал. И почтительно склонил голову.

Глава четвертая

Ночь с 31 октября на 1 ноября 2013 года,

с четверга на пятницу. Параллельная реальность

(продолжение)

***

– Я пришел дать вам свободу, – сказал юноша.

Его голос заполнил пространство Амфитеатра, проникал в каждую клеточку, завораживал.

Этот голос невозможно было не слушать, не любоваться им.

Он говорил на незнакомом древнем языке. Не говорил – проявлялся бархатным шепотом в голове.

Я понимал каждое слово.

– Творец, он сродни Богу. Он восстает против Бога. И в этом его величие! Мне служили миллионы лучших представителей вашего мира. Они готовили мой приход. Они сделали меня неотъемлемой частью вашей культуры. Я им воздал – их помнят благодарные потомки. В отличие от безымянных божьих праведников, сгинувших в пучине времени.

Праведники надеялись, что, отстрадав земную жизнь, они попадут в рай. Они обманулись – рая нет. Как и ада. Есть жизнь. Потому следует наслаждаться собой здесь и сейчас…

***

Пока Люцифер говорил, из розового сумрака, окутавшего арену, под отголоски заглавной композиции «Carmina Burana», возникали силуэты. Они наливались иллюзорной плотью, оживали, двигались.

Многих я помнил по имени, однако большинство из них были знакомы лишь наглядно, по картинкам в книгах, или со снимков в газетах и журналах.

«Они все служили Сатане…» – догадался я, цепенея от близости гениев, и от страшной догадки.

***

Тем временем в грязно-розовом тумане выпукло проявился напыщенный Мартин Лютер в черном берете и такой же сутане.

За ним прошли лысеющий Гете в обнимку с бородатым Гуно, подарившим Мефистофелю голос, который заполонил весь мир и стал его гимном.

Над ними взвился эпатажный Булгаков с моноклем в правом глазу, хитро улыбнулся, подморгнул стеклянным оком.

За апологетом Воланда хороводом двинулись великие писатели и композиторы, из которых я успел выхватить образы Бетховена, Мильтона, Франса, Вагнера, Орфа, Блейка.

– Храмы и бордели созданы из одних кирпичей… – проворковал Блейк, растворяясь меж каменных плит арены, уступая место Льюису Кероллу в окружении юных подружек.

Поклонника Алисы сменил Набоков в ночном колпаке, с сачком в руке, в мешочке которого запуталась миниатюрная бабочка-Лолита.

Смутными тенями проплыли призраки Наполеона, Гитлера, Сталина, Горбачева, дюжины американских президентов и тысяч безымянных революционеров, которые создавали «рай земной» на костях своих ближних.

Завершали хоровод эпатажный Кроули и страшный Антон Лавей, – чем-то напоминающий канонический образ Сатаны, но не похожий на прекрасного юношу, говорившего с арены.

***

Многое прояснялось. Люцифер прав: он не стучится в двери нашего мира, он уже здесь, он создал этот мир умами и руками своих сторонников.

– …дорогие братья! Если вы находитесь здесь, вы – частица меня. Вы не чета рабам божьим, изнывающим от надуманных грехов. Вы гордые и самодостаточные! Вас миллионы! Ваша поступь неостановима. Ваша цель, о которой мечтали романтики всех эпох – гедонизм и высшая справедливость, где нет места убожеству. Мы провозглашаем их Величество Целесообразность, Красоту и Наслаждение, из которых произрастет Гармония. Соберитесь же вокруг меня, о, вы, презревшие смерть, и сама земля станет вашей. Я воздвигаю знамя сильных!

***

Зачарованный исходящей заботой и теплом, я вспомнил, что слышал этот голос раньше. Не раз слышал.

Я тогда не догадывался, кто подсказывал, кто подначивал меня совершать неразрешенное.

Совершать то, чего ОЧЕНЬ ХОТЕЛОСЬ, но было НЕЛЬЗЯ.

Глава пятая

Ретроспектива: осень 1981 года, Житомир

***

Впервые это случилось, когда я учился в шестом классе.

Будучи завзятым книгочеем, я умудрился записаться во взрослую библиотеку. Не за особые успехи, а по протекции библиотекарши школьной, ума не чаявшей в странном мальчике, который после уроков ходит между книжными полками, листает желтые зачитанные страницы, нюхает книжный запах, чуть ли не целует ветхие корешки.

Я был на вершине детского счастья, и все выходные проводил во взрослой библиотеке, исследуя ее сокровища. И вот, однажды, мне там напрочь отказались записать в абонемент неразрешенный и вредный для детского ума «Декамерон», о котором я тайком подслушал у старших ребят во дворе. В ТОЙ стране, и в ТО замшелое время, даже дворовые хулиганы ЧИТАЛИ книги, и пели под гитару куплеты из «Луки Мудищева».

Библиотекарша «Декамерон» у меня отобрала, да еще пригрозила сообщить в школу и отцу, какими книгами интересуюсь в шестом классе: все, мол, в таком возрасте о межзвездных полетах читают да путешествиях, а этот – бесстыдник!

Я тоже читал о полетах и путешествиях, но страх как хотелось разузнать подробности о соловье в руке юной Катерины, которого обнаружил, пролистнув несколько недозволенных страниц.

***

«Ну почему! Почему нельзя?!» – шмыгал я носом, возвращаясь домой.

«А ты возьми без спроса…» – проявился участливый шепоток за левым ухом, или в самом ухе.

Я удивился, затем отмахнулся.

Затем понял, что это за шепот такой, поскольку был на ту пору достаточно начитанным – это было мое нехорошее второе «Я», которое постоянно подбивало на разные гадости, о которых я никому не мог рассказать, потому что было стыдно.

«Возьми… – настаивал шепоток. – В той книге много-много интересного…».

«Нельзя!» – упирался я.

«Нельзя… – соглашался шепот. – Но если очень хочется – значит, можно. Ты победишь желание, лишь исполнив его…».

Долгие семь дней я боролся с шепотом, старался его не слушать.

Я решил, что никогда ТАК не сделаю, потому что настоящие пионеры не берут чужого без спросу. А еще они воспитывают в себе силу воли.

***

На следующие выходные я пришел в библиотеку, твердо решив не смотреть в сторону «Декамерона».

Я считал себя настоящим пионером, и не смотрел.

Но, следуя навязчивому шепотку за левым ухом, ноги сами привели меня к запретной полке.

Опасливо озираясь, я отчаялся шагнуть за грань.

Я выдернул заветную книгу, шмыгнул в темный закуток и сунул толстенный желтый том в склизкой суперобложке за пояс.

А, поскольку, в ту пору я фигуркой походил на мультяшного Маленького Принца, то фолиант из серии «Библиотека всемирной литературы» выпирал из-под пиджачка, превращая воришку в беременного карлика.

Книгу обнаружили и нещадно изъяли, а меня, покусившегося на запретный плод, позорно отлучили от библиотеки.

Потом в школе на линейке позорили. Пришлось дать «честное пионерское слово», что больше никогда-никогда ничего-ничего чужого брать без спроса не буду.

Меня простили, но липкий осадок от того шепотка остался.

***

Словно ниточка сладкой слюны он тянулся за мною сквозь годы, подленько нашептывая, что если НЕЛЬЗЯ, но очень хочется, значит – МОЖНО.

Он подбивал на мелкие гадости, которых уже не помню.

С каждым разом преступать грань становилось все легче.

К счастью, дальше стыдных мыслей дело не заходило.

Я уже думал, что избавился от проклятого искусителя.

Но чертяка меня не оставил, убаюкивал, готовил пакость.

Глава шестая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

***

Абсолютное мое грехопадение случилось уже после службы в армии и окончания исторического факультета в педагогическом.

В то время еще считалось обязательным отработать три года по распределению, и увильнуть было невозможно.

Меня послали в школу, в глухую деревню, где эта самая школа, да еще полуразваленный клуб, были центром цивилизации.

Хромоногий председатель колхоза, с видом благодетеля, отвел молодого учителя в замызганное общежитие, где выделил крохотную девятиметровую конурку с зарешеченным окошком. Там меня и поселил.

В общежитии жили такие же неудачники – перекати-поле – которые попали в эту сельскую дыру, и мечтали вырваться при первой возможности.

За стенкой у меня обитали строители – сезонные рабочие, ежевечерне шумно праздновавшие окончание дня, мешая читать, готовиться к урокам и высыпаться.

Остальные комнаты тоже занимал рабочий люд, который перебивался случайными заработками в доживавшем последние месяцы постперестроечном колхозе.

Люд этот вечерами кооперировался со строителями, принимал активное участие в гулянках, чем усугублял мое, и без того беспокойное положение.

В одной из комнат, в самом торце коридора, жила мать-одиночка с двумя дочерьми: шестнадцати и десяти лет. Звали женщину Варварой, было ей на ту пору за тридцать, но поскольку взяла она от жизни многое, то ее точный возраст определить было сложно. Зато дочки: Алинка и Лена – сущие ангелы, особенно старшенькая, смуглая, темноволосая, с карими глазами-вишенками, смутно напоминающая образ из заветной, вырезанной из журнала фотографии, хранимой в дневниках.

***

Я столкнулся с девочками в первый день своего поселения в общежитие, в конце августа. Это была обычная встреча будущих соседей, с ритуальным «Здрасьте».

Потом мы встречались в общем коридоре, и в школе на переменках, а с Алинкой еще и на уроках – я преподавал историю в девятом классе, где она училась.

Особых разговоров между нами не случалось, поскольку сестры меня сторонились, при встрече опускали глаза. Я тоже не обращал на них внимания – девочки как девочки, таких в школе десятки. Мало ли, кто на кого похож.

Тем более, в ту пору мое сердце терзали иные печали: с очередной своей институтской возлюбленной я расстался, новой не завел, а потому, до заживления еще ноющей душевной раны, решил покончить с делами сердечными.

Отчитав несколько уроков, я возвращался в свою конуру, где предавался чтению да кропал грустные стихи о неразделенной любви.

Так прошли пару месяцев. В школе у меня образовался вялотекущий роман с учительницей младших классов. Но поскольку она была прямой противоположностью образа из журнальной фотографии, то перспектив к развитию роман не имел.

Я, как и прежде, после уроков спешно уходил домой, зарывался в книги, рифмовал «разлуку» со «скукой», подбирал к тем рифмам простые аккорды на старой гитаре, ожидая, когда закончится моя трехгодичная ссылка.

***

И тут в мою жизнь вошла Алинка…

Она вошла неожиданно, стремительно, НЕ-правильно! – как и все значительное, что случается в жизни.

Глава седьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

Промозглым ноябрьским вечером, переходившим в ночь, дописав очередную оду несчастной любви, я уже готовился нырнуть в холодную постель, с утра не заправленную, поскольку гости меня не посещали, а для двадцатидвухлетнего холостяка – и так сойдет.

Из общего коридора доносились пьяные разговоры, визг и песни – соседи гуляли. Это меня порядком напрягало, но ничего поделать не мог. Оставалось, как всегда, заткнуть уши ватой, замотаться одеялом с головой и думать о чем-то хорошем, призывая спасительный сон, постоянно разрываемый хмельным гоготом из коридора.

Вдруг, в пьяной какофонии послышалось детское хныканье. Первым желанием было – не вмешиваться. Мало ли что происходит в чужих семьях. Но тут до меня дошло, что в нашем общежитии других детей, кроме Варькиных, нет. Значит, плакала одна из ее дочек.

Я прислушался: сквозь размазанный мужской бас пробивался надрывный голос Алинки, которая с чем-то не соглашалась, всхлипывала, просила отпустить.

Уже не раздумывая, я накинул спортивки и футболку, вышел в коридор.

***

Подтвердилось самое худшее.

Возле Варькиной комнаты, на тумбочке, был организован импровизированный стол, на котором стояла полупустая трехлитровка мутной жидкости, на газете вперемешку лежали: нарезанное сало, соленые огурцы, несколько ломтей хлеба.

Возле тумбочки, на табуретах и на корточках, в клубах табачного дыма, разместилось человек десять. Были там и местные строители, и какие-то хмурые небритые мужики, вносившие колорит в неприглядную картину.

Сама Варька, в расхристанной кофте, сидела на коленях Леньки-строителя. Варька визгливо хохотала, пытаясь выдернуть из под задранной юбки его мохнатую руку. Все курили, от чего сизый дым клубами растекался по коридору.

И в этом бедламе я увидел, как хлипкий взлохмаченный мужичок неопределенного возраста, до пояса раздетый, с татуировкой на впалой груди, ухватил Алинку поперек хрупкого тельца и пытается затащить в комнату. Та, одетая лишь в короткую ночную рубашку, брыкала ножками, пыталась вырваться, звала мать, но Варька не обращала на нее внимания, занятая любовной игрой.

Никем не замеченный в общей суматохе, я подошел к мужику, перехватил руку, сжимавшую Алинку за талию. Я не думал, зачем вмешиваюсь, и что будет потом. Это вышло само собой.

Мужик вскинул взлохмаченную голову, недовольно глянул на меня.

– Че? – дохнул перегаром.

– Оставь девочку, – сказал я, стараясь придать голосу твердости. Голос дрожал: вышло пискляво и совсем не убедительно.

– А то че, фраерок? – нахально отозвался мужик.

«Если бы не занятые руки, он бы меня ударил. Такие не ждут – бьют, а потом разбираются».

– Отпусти. Бутылку «Столичной» дам, – сказал я. Голос дрожал.

Алинка упираться перестала, изумленно уставилась на меня.

Мужик хмыкнул, показал кривые зубы. Затем отрицательно мотнул головой, теряя ко мне интерес и покрепче перехватывая девочку.

– Три бутылки, – выпалил я, понимая, что если он не согласится, то силой забрать у него Алинку не сумею. – И пять пачек «Примы». Киевской.

Это было все, что я успел накопить из «твердой валюты», которой в ту пору, в девяносто втором, производились значимые расчеты. За водку и сигареты в деревне можно было распахать огород, заготовить дрова, даже купить киевского пахучего хлеба – его из столицы привозила предприимчивая тетка Нюрка.

Поскольку сам я курил, то особенно было жалко сигарет, которые выдавались по талонам – десять пачек на месяц в одни руки, и которые приходилось делить на тридцать дней по шесть штук. Таким образом, я лишал себя курева, но поступить по-другому не мог. Больше сигарет было жалко Алинку.

– И пять пачек, – повторил я.

– Взаправду? – мужик заинтересованно поднял мутные глаза. Нечаянно ослабил захват.

Девочка змейкой скользнула из его рук, юркнула ко мне и спряталась за спину, обвив тоненькими ручками.

– Ты куда, – встрепенулся мужик, пытаясь удержать Алинку.

Но я стал на пути.

– Я не обманываю: три бутылки водки и пять пачек сигарет.

– Ладно, давай, – согласился мужик. – Курево ништяк.

Он вдруг резко присел, игриво задрал девочке подол. Та взвизгнула, отскочила, не отпуская мои бока – чуть не повалила на загаженный пол.

– Не трогай! Мы же договорились.

– Лады, забирай босявку. Уговор – как приговор.

***

Втроем мы прошли по коридору к моей комнате.

Едва приоткрыл двери, как девочка шмыгнула вовнутрь, растворилась в сумрачном желтом свете сорокаватной лампочки.

– Подожди, – попросил я мужика, который хотел ступить следом.

– Арапа не заливай… – тот уцепился рукой в косяк, закрывая проход. – Гони обещанное!

– Я не обману – я учитель, – сказал, стараясь смотреть ему в глаза.

Смотреть было невыносимо и страшно.

– Ладно, фраерок. Знаю, где ты живешь, – мужик убрал руку, прислонился к стенке.

***

Я зашел в комнату. Прикрыл двери, которые мешали отворить створку шкафа, где хранился мой неприкосновенный запас. Принялся рыться в тайнике, поочередно извлекая сокровища, замотанные в старое покрывало.

Спиной чувствовал, как за мною из глубины комнаты наблюдают внимательные глаза.

Сгреб припасы, вынес в коридор. Мужичок ловко рассовал сигаретные пачки по карманам, перехватил бутылки.

– Фартовый калым. В другой раз буду знать, где разжиться, – хитро подмигнул мне. – Ты, учитель, хоть отдери ее за меня…

Не дослушав, я шмыгнул в комнату, закрыл двери на замок.

Затем еще крючок накинул – для надежности.

Глава восьмая

Ретроспектива: осень 1992 года, Киевская область

(продолжение)

***

На душе было тревожно.

Я понимал, что сделал глупость и лишил себя сигарет на полмесяца.

Но это не главное – с куревом перебьюсь.

«Как поступить с девочкой?».

У меня даже раскладушки не было или запасного матраца, чтобы примостить Алинку на полу. Да и места на них не было: все пространство комнаты занимали общаговская кровать с продавленной панцирной сеткой, стол, табурет, шкаф, тумбочка да самодельная книжная полка.

Но и это не самое страшное – в крайнем случае, я мог до утра подремать и на табурете.

«А что завтра скажет Варька?

И что скажут в школе, если узнают, что Алинка у меня ночевала?

Девочка-подросток у одинокого парня…».

***

Закрыв двери, оглянулся на кровать: Алинка лежала, подтянув одеяло к носу. Любопытные глаза наблюдали за мной.

Обалдев от такой ее смелости, подойти не решился.

Присел на табурет у стола. Взял книгу, раскрыл. Пролистал пару невидимых страниц, захлопнул.

Глянул на часы:

«Половина первого ночи».

Включил настольную лампу. Не поднимаясь – благо, габариты комнаты позволяли – щелкнул выключателем, погасил верхний свет.

Ситуация складывалась преглупая.

«Завтра мне на первый урок, а выспаться не сумею. Да еще этот галдеж в коридоре…».

– Вы там будите сидеть всю ночь?

Я вздрогнул. В потемках, напитанных моими сомнениями, Алинкин шепот прозвучал как гром.

Я молча кивнул. Не знал что ответить.

– Давайте поменяемся: я посижу, а вы поспите.

– Не нужно. Ты – ребенок.

«Не на табурет же ее посадить».

– Я не ребенок! Мне почти шестнадцать. Просто я худая и низкая. Я в школу в восемь лет пошла… И мама меня уже родила в мои годы. Вот так.

– Ходишь в школу, значит – ребенок.

Неожиданно Алинка выскользнула из-под одеяла. Мелькнув острыми коленками, бросилась ко мне, ухватила за руку.

– Идите на кровать, – сказала девочка.