Полночная библиотека

Теория струн

За девять с половиной часов до того, как Нора решила умереть, она опоздала на свою вечернюю смену в «Теорию струн».

– Извини, – сказала она Нилу в неряшливой комнатушке без окон, служившей ему кабинетом. – У меня кот умер. Вчера вечером. Нужно было его похоронить. Ну, вообще-то мне помогли. Но потом я осталась одна в квартире и долго не могла заснуть, и забыла поставить будильник, и проснулась только в середине дня, так что пришлось спешить.

Все это было правдой, и она воображала, что ее внешний вид – лицо без макияжа, небрежный хвостик и зеленое вельветовое платье-сарафан из секонд-хенда, которое она носила на работу всю неделю, – вместе с общим настроением усталого отчаяния ее прикроет.

Нил оторвался от компьютера и откинулся в кресле. Сцепил руки и поднял вверх большие пальцы, подставив их под подбородок, словно был Конфуцием, размышляющим над глубокой философской истиной о вселенной, а не хозяином магазинчика музыкальных инструментов, разбирающимся с опоздавшей сотрудницей. За его спиной висел огромный постер Fleetwood Mac[4], правый верхний угол которого отклеился и загнулся, как щенячье ухо.

– Послушай, Нора, ты мне нравишься, – Нил был безобидным. Пятьдесят с чем-то лет за плечами, страстный поклонник гитарной музыки, он любил несмешные шутки и сносно играл в магазине старые песни Дилана[5]. – И я знаю, что у тебя проблемы с психикой.

– У всех проблемы с психикой.

– Ты понимаешь, о чем я.

– Мне уже гораздо лучше, в целом, – соврала она. – Это неклиническое. Врач говорит, это ситуационная депрессия. Просто происходят новые… ситуации. Но я же не беру больничный из-за этого. Только когда моя мама… Да. Только в тот раз.

Нил вздохнул. Когда он это делал, из носа у него раздавался свист. Зловещий си-бемоль.

– Нора, как давно ты тут работаешь?

– Двенадцать лет и… – она слишком хорошо это знала. – Одиннадцать месяцев и три дня. Нерегулярно.

– Это долго. Мне кажется, ты создана для большего. Тебе уже под сорок.

– Мне тридцать пять.

– Ты на многое способна. Ты учишь людей играть на пианино…

– Одного человека.

Он смахнул крошку со свитера.

– Ты действительно представляла себе, как застрянешь в родном городе, работая в магазине? Ну, когда тебе было четырнадцать? Ты мечтала об этом?

– В четырнадцать? Я была пловчихой, – она была самой быстрой четырнадцатилетней девочкой в стране по брассу и второй – вольным стилем.

Она вспомнила, как стояла на пьедестале почета на Национальном чемпионате по плаванию.

– И что случилось?

Она выдала короткую версию:

– Слишком много трудностей.

– Трудности нас формируют. Начинаешь уг-лем, а под давлением становишься алмазом.

Она не стала его исправлять. Не сказала, что, хотя и уголь, и алмаз – разные формы углерода, в угле слишком много примесей, чтобы стать алмазом, как на него ни дави. По науке, ты начинаешь углем и углем заканчиваешь. Может, в этом и заключался урок настоящей жизни.

Она пригладила непослушную прядь своих угольно-черных волос.

– К чему ты это, Нил?

– Никогда не поздно исполнить мечту.

– Уверена, что эту – уже слишком поздно.

– Ты очень образованный человек, Нора. Ты закончила философский…

Нора уставилась на родинку на своей левой руке. Эта родинка была с ней во всех передрягах. И оставалась на месте, что бы ни случалось. Просто родинка.

– Не слишком-то велик спрос на философов в Бедфорде, если честно, Нил.

– Ты училась в университете, год жила в Лондоне, а затем вернулась.

– Выбора особенно не было.

Нора не хотела говорить о своей покойной маме. Или даже о Дэне. Ведь Нил считал, будто тот факт, что Нора отменила свадьбу за два дня до торжества, делал ее историю любви самой захватывающей со времен Курта и Кортни[6].

– У всех есть выбор, Нора. Есть такая штука, как свобода воли.

– Ну, ее нет, если придерживаться детерминистского взгляда на вселенную.

– Но почему ты здесь?

– Либо здесь, либо в приюте для животных. Тут платят больше. К тому же музыка, сам понимаешь.

– Ты играла в группе. С братом.

– Играла. Мы назывались «Лабиринты». И никуда не двигались.

– Твой брат говорит иначе.

Это удивило Нору.

– Джо? Откуда ты…

– Он купил усилитель. Marshall DSL.

– Когда?

– В пятницу.

– Он был в Бедфорде?

– Или это была голограмма. Как Тупак[7].

«Наверно, навещал Рави», – подумала Нора. Рави был лучшим другом ее брата. Джо забросил гитару и переехал в Лондон ради дурацкой работы айтишником, которую он ненавидел, а Рави застрял в Бедфорде. Он играл в кавер-группе Slaughterhouse Four[8], подвизаясь в пабах города.

– Ясно. Любопытненько.

Нора была уверена, что брат знал: пятница – ее выходной. От этого больно кольнуло внутри.

– Я здесь счастлива.

– Ничего подобного.

Он был прав. Внутри нее зрела душевная тошнота. Разум выворачивало наизнанку. Она улыбнулась еще шире.

– В смысле, мне нравится работа. То есть я всем довольна. Нил, мне нужна эта работа.

– Ты хороший человек. Ты беспокоишься о мире. О бездомных, об экологии.

– Мне нужна работа.

Он вернулся в позу Конфуция.

– Тебе нужна свобода.

– Я не хочу свободы.

– Здесь не благотворительная организация. Хотя, должен признать, магазин быстро становится таковой.

– Слушай, Нил, все из-за того, что я сказала на прошлой неделе? Что тебе нужно идти в ногу со временем? У меня есть идеи, как привлечь молодежь…

– Нет, – ответил он обиженно. – Здесь продаются только гитары. «Теория струн», понимаешь? Я разнообразил ассортимент. Все работало. Но когда дела не идут в гору, я не могу платить тебе за то, чтобы ты отваживала покупателей таким выражением лица, будто на дворе вечная непогода.

– Что?

– К сожалению, Нора, – он замолчал ненадолго, и этого времени хватило бы, чтобы занести над головой топор, – мне придется тебя отпустить.