Полночь и магнолии

Глава 18

— Черт побери! Сенека! Опусти меня сейчас же! Я могу сама взойти на корабль! — заявила Пичи, поправляя свои разметавшиеся на ветру волосы.

Ей предостаточно хватило заботы со стороны Сенеки во время ее выздоровления. Боже праведный! Он не отходил от нее целую неделю!

— Хватит нянчиться со мной, как с беспомощной! — сказала она Сенеке. — Опусти меня сейчас же!

Улыбаясь, Сенека еще крепче прижал ее к себе. О, Боже! Ему было так приятно вновь слышать ее ругательства. Он так ждал ее выздоровления!

— Хм… Я подержу ее теперь, кузен-принц Сенека, — предложил Бубба. Он осторожно посадил белку на плечо и поднял свои руки, готовясь взять Пичи.

— Я отнесу ее на корабль. Я возьму ее, — сказал он Сенеке, — а ты приведи осла. Ты же сказал, что я могу забрать осла с собой, кузен-принц Сенека. Ты сказал, что он будет жить вместе с твоим жеребцом. Да… и еще ты сказал, что никто и никогда не будет бить осла. Я забираю моего ослика в Авентину.

Сенека смотрел в большие глаза Буббы и чувствовал к нему большое уважение. У этого молодого человека было большое, доброе сердце. И если бы не он, то Пичи давно бы умерла. Но этого не случилось.

Бубба знал тайну противоядия. И, спустя несколько часов после осмотра доктора Хинстона, Пичи пришла в себя. На следующий день она немного поела, а на другой день попыталась встать и захотела искупаться в ручье. На третий день уже не было смысла удерживать ее в постели. На третий день она уже осмотрела раны на боках у осла, убрала в домике, подстрелила опоссума, приготовила тушеное мясо и сделала Сенеке другую рогатку взамен утерянной. А Сенека не оставлял ее одну ни на минутку.

— Разреши мне по держать ее, принц-кузен Сенека, — снова попросил Бубба и подставил свои руки. — Если… гм… если ты мне разрешишь пронести ее, я обещаю, что я не буду больше просить ее выйти за меня замуж.

Услышав это обещание, Пичи улыбнулась.

— Бубба, — сказала Пичи. — Я ж ведь сказала тебе, что если бы ты не был мне двоюродным братом, то я бросила бы Сенеку и выскочила бы за тебя замуж. Ты же знаешь, что ты для меня самый дорогой…

Бубба покраснел и взглянул на Сенеку.

— Гм… — пробурчал Бубба. — Я не виноват, что я нравлюсь ей больше, чем ты, принц-кузен Сенека. Мне жаль, что она так меня полюбила. Думаю, что ты не сердишься на меня, — сказал он Сенеке.

— А теперь, можно я ее понесу? Сенека кивнул головой.

— Конечно же. ты можешь пронести ее Бубба. Я уверен, что ей это понравится.

Сенека хотел передать ее Буббе, а Пичи воспользовалась моментом и соскочила на землю, заявив:

— Никто не будет носить меня, слышите?

— Мистер Бриндиси! — вдруг раздался чей-то голос.

Сенека обернулся и увидел бегущего навстречу мистера Уэйнрайта. Рядом с ним вприпрыжку бежал Мортон.

— О, я так рад, что вы пришли, мистер Уэйнрайт, — сказал Сенека. — Мы собираемся уезжать, и мне бы было не по себе, если бы я с вами не попрощался и не поблагодарил вас за все, что вы сделали для нас.

Мистер Уэйнрайт заулыбался.

— Я едва успел… Вот это письмо пришло для вас. Оно — из Лондона.

Сенека взял письмо, распечатал его и быстро прочитал. Прочитав, он удовлетворенно вздохнул и обратился к Буббе.

— Ваша тетушка Орабелла больше никогда не изобьет вас, не причинит вам больше вреда. Судьи доказали ее вину, и она проведет остаток своей жизни в тюрьме.

Бубба запрыгал от радости. Белка также стала прыгать вверх-вниз.

— А… а… как насчет доктора Грили? — спросил Бубба. — Как насчет того доктора, которому тетушка Орабелла заплатила за ложь. Что будет с ним?

Сенека сложил письмо и сунул себе за пазуху.

— Нам еще ничего не сообщили о нем из Северной Каролины, Бубба. Но я уверен, что скоро мы все о нем узнаем. Его найдут, и он понесет ответственность за свои делишки с Орабеллой. Не беспокойтесь, он вам больше не причинит никакого вреда.

Бубба кивнул головой и повернулся к мистеру Уэйнрайту.

— У меня в Холлоу есть небольшой домишко. Хотя теперь мне придется жить в замке… я как-нибудь съезжу в Северную Каролину. Там есть миссис Макинтош. Она мне всегда там готовит ужин. Но я обязательно вернусь в Авентину, где овцы похожи на больших белых собак, мистер Уэйнрайт. Они похожи на Мортона. У меня будут настоящие собаки и столько, сколько я захочу. Ну… а теперь до свидания, мистер Уэйнрайт! До свидания, Мортон! Мне уже надо идти на корабль.

— Замок? — удивился мистер Уэйнрайт. Пичи пожала руку мистеру Уэйнрайту.

— Спасибо за все, что вы сделали для нас, мистер Уэйнрайт. Вы были настоящим другом…

— До свидания, — сказал Сенека. — Мы, действительно, благодарны вам за все. И если вам нужна будет настоящая помощь, дайте мне, пожалуйста, знать.

— Хорошо, — ответил мистер Уэйнрайт. — Я напишу вам и вашей жене. Куда мне посылать письмо? — спросил он.

— Присылайте в Авентину, — сказал Сенека.

— Авентину? — переспросил мистер Уэйнрайт. — Островное королевство, что ли? То, что расположено где-то в Северном море?

— Да, — ответил Сенека.

— Там король Зейн. Я читал о нем в газетах. Он продает пасхальные цветы. Вы когда-нибудь встречались с ним?

Сенека взял осла под уздцы и ответил:

— Он — мой отец.

Мистер Уэйнрайт раскрыл рот от удивления и отошел в сторону.

— Ваш отец? — переспросил он.

— Да, как видите, — сказал Сенека. — Я — наследный принц Авентины. Прощайте, сэр. Всего вам хорошего!

— Н… наследный принц… ох… да… мистер Бриндиси… Конечно… Конечно, — пробормотал он. — Что еще сказать? Прощайте!

— Мортон! — обратился он к своему псу. — Они и вправду странные, очень странные люди. Я еще никогда таких не видел.

Пичи наклонилась и набрала в руку земли, авентинской земли.

— Вот мы и дома! — прошептала она, разглядывая землю в руках и пропуская ее сквозь пальцы. Взглянув, она увидела, как Бубба торопился по тропинке, ведущей в глубину острова. За собой он вел своего осла.

— Бубба! — окликнула его Пичи. — Ты не хотел бы выехать во дворец в экипаже?

— Нет, — ответил Бубба. — Я хочу побегать по лугу среди белых овец. Они такие большие, как Мортон. Ну, все! До свидания, принцесса-кузина Пичи! До свидания принц-кузен Сенека! До свидания, белка, солдаты, корабль! До свидания!..

Усмехнувшись, Сенека помахал рукой новоявленному члену королевской семьи. Все еще улыбаясь, он повернулся к Медарду, капитану стражи.

— Мой отец знает о нашем возвращении? — спросил он у него.

Медард утвердительно кивнул головой.

— Мы знали, что вы на борту корабля, и поспешили встретить вас! Здесь ваши слуги, ваше высочество. Они отнесут ваши вещи во дворец. А еще с нами Кэтти и Нидия — личные слуги принцессы, — сказал Медард.

Сенека увидел, что Пичи с белкой уже уселась в экипаже. Он поспешил присоединиться к ним, уселся в карету, обнял Пичи и приказал кучеру ехать. По обеим сторонам экипажа ехали стражники. Через некоторое время экипаж уже ехал по дороге, что вела ко дворцу через изумрудно-зеленые луга. На лугах паслись овцы, много овец.

— О, Боже! — воскликнула Пичи. — Сенека! Посмотри! Ведь овец пасут взрослые, а не дети!?!

Сенека взглянул в окно экипажа. Пичи была права. На полях не было ни одного ребенка. Овец пасли, действительно, только взрослые мужчины.

Сенека задумался: «Если ж взрослые пасут овец, то кто выращивает пасхальные цветы? Неужели его отец послал на поля детей? Неужели эти малыши проводят целые дни на полях?»

— Сенекерс! — позвала его Пичи, прекрасно понимая, что с ним происходит. — Чем опечален?..

— Ничего серьезного. Принцесса, — старался разуверить ее Сенека. — Я только немного беспокоюсь о тебе. Ты только недавно выздоровела…

— Ерунда! — перебила она его. — Я себя прекрасно чувствую и собираюсь увидеться с Джусси. А еще я хочу остановиться в деревне и повидаться с крестьянами. Хочу увидеться с Марли, Тивоном и Минтором, хочу посмотреть на свиней…

Сенека ничего не ответил. У него были свои планы, совсем не совпадающие с планами Пичи. Он мечтал уединиться с ней, со своей женой, у себя в спальне. Вскоре вдали показались ворота королевского замка.

Тиблок был первым, кто увидел, как Сенека и Пичи вошли в большое мраморное фойе. Слуга только что сошел с лестницы.

— Тиблок! — сказал Сенека. Тиблок заторопился им навстречу.

— Ваше Высочество! — приветствовал он их в поклоне. — Добро пожаловать домой!

Пичи заметила что-то странное в поведении Тиб-лока. И вдруг она поняла: Тиблок улыбался ей, чего не было раньше.

— Тиблок! Я хочу увидеться со своим отцом! — заявил Сенека.

— Хорошо, сэр, — ответил Тиблок. — Его Величество в голубом салоне для рисования. Я… — он внезапно замолчал, когда увидел в конце коридора двух девушек-служанок. У девушек в руках были огромные кули махровых полотенец. Одна из девушек уронила свою ношу. Тиблок повернулся к принцу.

— Если Ваше Высочество извинит меня, я помогу служанкам с полотенцами.

Пичи увидела, как Тиблок взвалил все полотенца на себя и удалился со служанками.

— Что-то, действительно, с ним произошло! — воскликнула Пичи. — Помогает девушкам-служанкам, улыбается… Скалится, как собачонка, получившая большую кость! Бьюсь об заклад, что он испил все то лекарство, которое я приготовила твоему отцу. Говорю тебе, Сенека, что это на него лекарство так подействовало.

— Да, будь я проклят, если не поверю! — ответил Сенека. — С ним, действительно, что-то произошло.

Сенека пожал плечами и направился вместе с Пичи в голубой салон. Он весь напрягся, когда уловил взгляд своего отца. Король стоял у столика перед камином, а на столике находилось множество деревянных фигурок.

— Отец! — окликнул его Сенека.

— Сенека! — воскликнул король Зейн.

— Рад видеть тебя снова, отец, — саркастически произнес Сенека.

Он усадил Пичи на диван и сам остался рядом с нею.

— А теперь ты расскажешь мне, куда подевались все крестьянские дети, — повелительным тоном сказал Сенека.

— Крестьянские дети? — переспросил король Зейн и потер свою щеку.

— Они что, все на полях с пасхальными цветами? — продолжал наседать принц.

— На пасхальных полях с пасхальными цветами? А что им там делать? Было б тебе известно, что на полях с пасхальными цветами ты сможешь найти только овец и только их! — заверил Сенеку король.

— Овец? — выпалила Пичи.

— Овец? — эхом отозвался Сенека.

— Ну, не всех, конечно, — пояснил король. — Поля не должны сразу опустошаться, поэтому одна деревня пасет свои стада в один день, другая — в другой день и так далее.

Сенека в недоумении нахмурился.

— Отец, а что овцы делают на полях с пасхальными цветами?

Король поднял одну деревянную фигурку.

— Полагаю, что они едят цветы, Сенека. Если бы ты был овцой, то делал бы то же самое, — сказал король.

— Если я… если бы я был овцой? — переспросил Сенека.

Он никогда еще не слышал, чтобы отец разговаривал таким образом. С широко раскрытыми глазами он уставился на отца.

Пичи решила воспользоваться моментом, чтобы задать вопрос:

— А где же подростки? Они обычно пасли стада, но мы не заметили ни одного по пути домой?

Король посмотрел на деревянную статуэтку, а затем ответил:

— Дети заняты покраской.

— Они красят? — теперь уже не поверила своим ушам Пичи.

Король поставил деревянную фигурку на стол, а другую взял в руки и начал расхаживать по комнате.

— Да, дети действительно красят новые дома. Им эта затея очень понравилась. Я ездил осматривать новые дома, и это было чудесно!

Сенека ничего не понимал.

— О каких домах ты говоришь, отец? — спросил Сенека.

— О новых крестьянских домах. Старые дома я дал приказ разрушить. И вся Авентина приняла участие в строительстве новых домов.

Пичи пыталась сообразить, о чем идет речь.

— И даже дворяне помогали?

Король кивнул головой.

— Да, все, кроме Вэстона Шеррингхейма. Он был занят с детской колыбелью. Августа наказала ему, чтобы ее первенец спал в колыбели, изготовленной собственными руками отца. У Вэстона не так хорошо ладится работа с деревом, как у меня. И мне пришлось ему помогать. Я езжу к нему каждый день.

Пичи и Сенека уставились на короля, затем — друг на друга, затем снова на короля.

Король указал на деревянные фигурки.

— Я вырезал каждую своими собственными руками. Здесь — и животные, и деревья, и цветы, и фрукты, и всякое другое.

— Вы действительно вырезали это своими собственными руками?

— Да, — ответил король.

Пичи подняла вырезанную из дерева свинью.

— Свиньи сейчас пасутся на свободе, — сообщил король Пичи. — Маленькая девочка по имени Марли приходила во дворец и предлагала мне своего котенка по имени Радуга в обмен на мое разрешение выпустить свиней на волю. Это было удивительное предложение, но я отказался взять котенка. Как же я мог лишить ребенка ее радости? И я разрешил пасти свиней в лесах потому, что там скопилось много желудей. И свиньи сразу прибавили в весе. А тебе интересно узнать, Пичи, почему я заинтересовался резьбой по дереву?

Когда она услышала, как король произнес ее имя, она растерялась так, что даже не нашлась, что ответить.

Король указал на камин.

Пичи увидела там, у камина, трость, которую она вырезала для короля.

— Я был потрясен мастерством, с каким была сделана трость. Я захотел тоже попробовать и занялся резьбой по дереву, так как мне нечем было в то время заняться. Тиблок держал меня в постели несколько недель. Он заботился обо мне, как родная мать, — говорил король.

Пичи ухмыльнулась, а Сенека не мог ушам своим поверить.

— Мне нечем было заниматься в те дни. Помнишь, Пичи, как ты оставила нож у меня в спальне? Оставалось только достать дерево и начать работу. Помнишь, как ты советовала мне заняться резьбой по дереву? А еще ты мне говорила, что это успокоит меня и пойдет мне на пользу. Теперь же я скажу тебе откровенно, что я немного талантливее, чем ты, — сказал король.

Пичи слушала и ушам своим не верила. Она поняла только одно: король выпил все лекарство, что она приготовила, и ему это помогло, даже больше чем помогло. Он стал совсем другим.

— Вы приняли все лекарство, что я приготовила? — спросила она у короля.

Сенека тем временем подошел к окну, где стоял его отец, и спросил:

— И ты пользуешься своей тростью?

— Да, — ответил король.

— Но ты ж ведь говорил, что никогда не будешь пользоваться тростью, чтобы не выглядеть убогим стариком. Ты говорил… — сказал Сенека.

— Да, но я… Как бы это сказать… — запнулся король.

А Сенека все спрашивал:

— Как так случилось, что ты перестал вывозить пасхальные цветы на продажу, отец?

Король отошел от окна.

— Да, я больше не вывожу пасхальные цветы. Сенека изумился.

— Отец, я боюсь, что я ничего не понимаю. Король закрыл глаза.

— Ничего удивительного в этом нет. Если бы ты остался в Авентине, а не колесил бы по всей Англии, то ты бы знал, что сюда пришло очень важное письмо, — сообщил король Зейн.

— Письмо, отец? Какое письмо? Король вздохнул.

— Письмо от королевы Виктории. Пичи ведь послала королеве Виктории шерстяной свитер. Правда, Пичи? — обратился он к ней.

— Да, но что здесь такого? — ответила Пичи.

— Королева была поражена качеством авентинской шерсти. Она писала, что шерсть была преотличной — мягкой, теплой, пушистой. Но я то уже знал о превосходных качествах этой шерсти.

Сенека многозначительно взглянул на отца, но король проигнорировал его взгляд.

— Королева Виктория заказала много нашей шерсти. Я ей послал восемь груженых кораблей и шесть — в Австралию. Нам нужно больше кораблей, Сенека. Мы построим целую флотилию, — сказал король.

— Отец…

— Те австралийцы, — продолжал, не слушая, король, — они выращивают хороших овец и получают хорошую шерсть. Но авентинская шерсть — особенная! Ведь авентинские овцы питаются пасхальными цветами, которые нигде не произрастают, Кроме Авентины. Вот поэтому наша шерсть такая необыкновенная, — сказал король.

Сенека улыбнулся отцу.

— И тебе никто не говорил о том, что хорошая шерсть наших овец зависит от пасхальных цветов? Ты сам установил это? — спросил Сенека.

— Ты прав. Я знал об этом уже давно. Сенека видел, как сияли глаза его отца. Гнев, казалось, покинул его.

— А что касается пастухов, — продолжал король, — я построю для них новые дома, потому что будет очень несправедливо, если не позаботиться о людях, которые выращивают таких драгоценных овец. Пастухи выращивают цветы и радуются тому, что их овцы пасутся рядом и едят цветы. И я говорю, что если бы ты остался в Авентине, как хороший король, ты знал бы все, что произошло в твое отсутствие, — закончил король.

— Мне жаль… У нас был медовый месяц. Мы… Я… Что? Что ты сказал, отец? — прошептал Сенека.

— Я сказал, что если бы ты остался в Авентине, как хороший король…

— Король? — воскликнула Пичи. — Король? Но Сенека только принц. Что…

— Он скоро станет королем, очень скоро, когда завершатся приготовления к коронации, — объявил король. — Я оставляю трон. Я теперь не страдаю от боли, но вообще я устал. Я устал управлять королевством. Я хочу провести свои последние дни, занимаясь резьбой по дереву.

— Отец, — прошептал Сенека.

— Сенека, ты очень неблагодарный сын, — сказал король. — Я отдаю тебе трон, а ты еще меня и не поблагодарил! И более того, я даю тебе королевство без проблем. Крестьяне счастливы, овцы счастливы, даже свиньи счастливы. И нагруженные шерстью корабли отплывают каждый день. Я не могу представить более неблагодарного сына, чем ты, — закончил король.

Сенека был готов оправдаться, когда король вдруг протянул ему руку для рукопожатия. Сенека взглянул на морщинистую руку отца. Он не хотел пожимать ее, не хотел и все. Он просто хотел его крепко обнять.

Неуверенный в том, как поймет его отец, он медленно поднял свои руки и положил ему на оба плеча.

Король опешил, а потом тоже положил свои руки на плечи сына, похлопал его по спине. Впервые в своей жизни Сенека так обращался со своим отцом. Сыновняя любовь ожила в нем. Впервые в жизни он прошептал слово, которое так давно хотел произнести:

— Папа!

Сенека внес Пичи в свои апартаменты. К своему удивлению, в спальне они обнаружили ручной работы деревянную колыбель. Они поняли, что это было делом рук самого короля.

— Довольно явный намек! Что скажешь, Пичи? — обратился к ней Сенека.

Пичи провела рукой по перилам колыбельки.

— Должно быть, он хочет иметь внуков, Сенекерс? — спросила Пичи.

Сенека взял ее на руки и крепко прижал к себе.

— А я хочу, чтобы у меня был сын! — сказал он,

— Возможно, будет дочь. Я всегда говорила, что ты расчетлив, но всякое может быть. Он укоризненно поглядел на нее.

— Жена! Я скоро стану королем, и я приказываю, чтобы ты подарила мне сына. Пичи улыбнулась.

— Ты же знаешь, что я никогда и ни разу не обманывала тебя с того самого времени, как очутилась здесь. И обещаю тебе, что я подумаю, как сделать, чтобы появился мальчик. А ты что ж, не поможешь мне в этом? — спросила Пичи, улыбнувшись.

— Не помогу? Да еще как помогу! — сказал Сенека и, подхватив ее на руки, понес в свою спальню. Там у кровати он сел с нею в кресло… и качнулся… Это было кресло-качалка.

— Откуда оно взялось здесь, это кресло? — спросила Пичи. — Что-то не припоминаю, чтобы я видела его тут раньше.

Сенека медленно начал расстегивать пуговицы на ее блузке, а затем запустил руки, чтобы поласкать ее нежное тело.

— Я послал записку Кэтти и Нидии, в которой просил их приобрести кресло-качалку и поставить в моей спальне до нашего с тобой возвращения. Я же сказал тебе, что я буду заниматься любовью с тобой в кресле-качалке до тех пор, пока мы не дадим жизнь нашему сыну, и я знаю, что я говорю.

— Да, я помню, как это было прекрасно — любить в кресле-качалке. Что ж? Прямо здесь и прямо сейчас? — спросила Пичи.

— Да, прямо здесь и прямо сейчас! — ответил Сенека. — Это так замечательно! Но самая замечательная в моей жизни — это ты, Пичи! Если бы ты знала, как я люблю тебя!

— И я люблю тебя, Сенекерс! — сказала она, заглядывая в его бездонно-синие глаза.

— Знаешь, — обратился к ней Сенека. — Ведь ты ничего не сказала мне о том, как ты собираешься жить в замке?

Пичи хихикнула.

— Так вот и собираюсь! Нет ничего лучшего на свете, чем просыпаться и знать, что ты будешь жить. Раньше ведь я думала, что я умру, и поэтому строила быстрые планы на ближайшие дни. А теперь я строю планы с тобой на восемьдесят чудеснейших лет. Вообще же я решила дожить до ста лет!

Сенека рассмеялся над нею.

— Значит, мне надо тоже будет прожить с тобою восемьдесят лет. Я же не хочу пропустить и дня без тебя, моя Принцесса.

— А это значит, что тебе будет сто двенадцать лет, когда мы вместе с тобой уйдем в мир иной. Сенека молча кивнул головой.

— Мне тогда уже нужны будут трость и одежда для стариков. Обещай, что ты сделаешь все для меня?

— Обещаю, что сделаю тебе тростей на каждый день недели.

Он провел пальцем по ее нижней губе и произнес:

— Это примета, — прошептал он. — А примета не лжет.

— Примета? — переспросила Пичи.

Сенека прижал ее к себе и нежно поцеловал.

— Вещая птица… О, Боже, Пичи! Мы будем счастливы с тобою всю нашу жизнь!