Полночь в кафе «Черный дрозд»

4

Я присела. Снова поднялась. Отложила коробку с пирогом на парапет. На секунду задумалась, почему Саммер убежала. Сорвав лист мяты, я скомкала его и начала расхаживать туда-сюда по теплому, потрескавшемуся дощатому полу. Меня подташнивало от волнения, нервы были на пределе.

Могла бы догадаться, что встреча с Линденами не за горами. Разумеется, до них уже дошли слухи о том, что я в Уиклоу. В маленьких городках новости распространяются молниеносно.

Я постаралась отделаться от воспоминаний о застывшей в маминых глазах боли, которая с годами усиливалась, словно непреходящая ненависть смертельно ранила ее истерзанное сердце и исстрадавшуюся душу.

Скрипнули дверные петли. Выкинув мятный комочек, я торопливо вытерла взмокшие руки о джинсы. От резкого стука захлопнувшейся двери я вздрогнула. Пытаясь успокоиться, расправила плечи, сжала кулаки и, стиснув зубы, медленно повернулась лицом к давнему врагу, с которым не была даже знакома.

К своему деду, доктору Джеймсу Досону Линдену.

Не могу сказать, кого я ожидала увидеть. Возможно, черта с рогами. Или как минимум типичного южанина с зализанной прической и в полосатом костюме, насквозь пропитавшемся запахом табака. Потомственного аристократа и джентльмена, преисполненного снобизма и чувства собственного превосходства.

Но я ошиблась: доктор Линден выглядел скромно и даже смиренно. Ни высокомерной осанки, ни надменно задранного подбородка. Одет просто: в сиреневато-голубую рубашку, брюки цвета хаки и потертые коричневые лоферы. Оттопыренные уши прикрыты градуально подстриженными седеющими волосами.

Человек как человек. С печальным, полным тоски взглядом.

Спрятав руки в карманы, док рассматривал меня, словно стараясь запомнить каждую мою черточку, каждую кудряшку. Неизвестно, сколько мы так простояли, изучая друг друга, отыскивая на чужом, незнакомом лице что-то родное. Я отметила, что у него такие же, как у меня, ямочки на щеках, тот же разрез глаз, а надо лбом так же торчит непослушный вихор.

Я попыталась представить дока Линдена в молодости, и у меня перехватило дыхание: если не считать цвета волос, мой папа был его точной копией.

Мне стало так неловко, что я отвела глаза. Доносившийся до нас гомон приезжих заглушал птичье пение. Небольшая коричневато-серая птичка подскочила к моим ногам и клюнула скомканный мятный лист. Поскольку орнитология была в колледже моим любимым предметом, я сразу распознала в ней чибиса.

Доктор Линден вдруг побледнел и покачнулся. На лбу у него выступила испарина.

– Можно я присяду?

Я подвела его по скрипучим доскам к креслу.

– Вам плохо?

– Да нет, спасибо. – Он махнул рукой, жестом показывая, что тревожиться не о чем. – Сегодня такая жара…

Было очевидно, что дело не в жаре. И, пожалуй, не в том, что он переволновался из-за встречи со мной. Его смуглое лицо приобрело болезненный оттенок, белки глаз пожелтели. Док явно болен. Скорее всего, что-то с печенью.

Я оглянулась на бабушкин сад, где белели цветы тысячелистника. Многолетние уроки Зи о живительных таинствах природы не прошли даром. Знания, которые она мне дала, бесценны. Благодаря бабушке я умею готовить лекарственные настои и обожаю самостоятельно составлять целебные сборы из трав.

Тысячелистник очень полезен для печени. Может, отвар из него и не вылечит доктора полностью, но облегчит его состояние.

Мысленно я одернула саму себя: док не просил ему помогать. И вообще, он не достоин моей помощи.

Тем не менее я предложила:

– Принести вам воды?

Я же не изверг, в конце-то концов!

– Нет-нет, не нужно. – Вытащив из заднего кармана платок, он вытер лоб. – Я ненадолго. Сядь, пожалуйста.

Я неохотно подчинилась. Не хочет воды – ну и не надо.

– Мне очень жаль, что Зи умерла, – участливо произнес док. – Она была замечательным человеком.

Как ни старалась, я не уловила в его словах лицемерия или фальши и почувствовала себя еще более неловко. Я росла в полной уверенности, что Кэллоу и Линдены терпеть друг друга не могут, но в глазах дока, несомненно, отражалось сострадание. Я вдруг подумала, что бабушка никогда не говорила о Линденах ничего плохого. Из нашей семьи только мама их открыто презирала.

Внезапное озарение повергло меня в шок, перевернуло весь мой мир. Вслед за мамой я относилась к родственникам по отцовской линии враждебно. Что, если в действительности они этого не заслуживают?

Онемев от мгновенно вспыхнувшего прозрения, я не сумела даже выдавить положенные слова благодарности.

– Ты жалеешь о каких-нибудь своих поступках, Анна-Кейт? – Док закатал до локтя рукава рубашки. На солнце блеснули старые часы с поцарапанным циферблатом.

– Все о чем-нибудь жалеют.

– Я имею в виду сожаления, которые мучают и разъедают душу.

Летний ветерок усилился. Птичка уставилась на меня, словно тоже ждала ответа.

– Есть одно, – призналась я, отмахиваясь от неприятных воспоминаний.

Из кухонного окна высунулся Лук. Кивнул на дока, а затем указал себе за спину. Видимо, спрашивал, не пора ли выпроводить Линдена за дверь.

Я едва заметно качнула головой: чувствовалось, что доку необходимо выплеснуть наболевшее. Мне хотелось выслушать его исповедь. Лук понимающе поднял два больших пальца.

– А у меня много. – Док рассеянно крутил обручальное кольцо. – Слишком много. В моем возрасте начинаешь ночами вместо овец считать прошлые ошибки, только они не избавляют от бессонницы. – Он невесело улыбнулся.

На вид док не был стариком: я бы дала ему семьдесят с небольшим. Судя по всему, он выглядит моложе своих лет. Я ничего не знаю о Линденах: в нашей семье все разговоры о них были под строжайшим запретом, который я даже не пыталась нарушить.

Док снова промокнул лоб платком.

– Наверное, каждый начинает переосмысливать свои поступки, когда его настигает болезнь, – выдала я.

Он приподнял темные, кустистые брови.

– Пожалуй, ты права.

В его словах прозвучало столько горечи, что, казалось, ее вылили на меня из ведра, и я немедленно пропиталась ею насквозь. В носу и в глазах защипало. Да что же это? Мне вообще не должно быть до него никакого дела! Борясь с подступившими слезами, я отвернулась и стала наблюдать за скачущей по террасе птицей. Одно ее крыло было неестественно вывернуто, как после перелома. Бедняжка!

– Мы не знали, что у нас есть внучка, – после длительной паузы промолвил док.

К счастью, он не подверг сомнению наше родство, чего я, честно говоря, боялась и даже готова была, если понадобится, сделать тест ДНК.

– Я в курсе.

– Почему Иден ничего нам не сказала?

– Вы действительно не понимаете?

Док перевел взгляд на птицу, клюющую на террасе щепки, и потер циферблат часов.

– Твоя мама не могла не осознавать, как много для нас значила внучка. Мы были бы рады с тобой общаться. Мы имели на это право!

– Вы серьезно?

– Ты все видишь глазами мамы, Анна-Кейт. Но можно посмотреть и с другой стороны.

Надрыв и боль в его голосе вновь заставили меня усомниться во всем, что я слышала о Линденах.

Я стиснула подлокотники кресла.

– Вы обвинили мою маму в убийстве и даже не позволили ей проститься с тем, кого она любила больше жизни. Я считаю, это лишило вас всякого права на меня. И точка.

– Все не так просто, Анна-Кейт…

– Проще некуда. А сейчас мне надо работать.

Я встала и направилась к двери. Испуганно чирикнув, птичка вспорхнула и влетела прямо в спальню на втором этаже. Чудесно! Значит, окно было раскрыто, и теперь у меня в доме чибис. Я нахмурилась.

– Анна-Кейт, подожди, пожалуйста!

Вздохнув, я снова обернулась к доку и нетерпеливо притопнула ногой. Пусть объяснит, почему они так повели себя с мамой. Хотя что тут объяснять…

Док, болезненно сморщившись, уставился на шелковицы.

– Мне кажется, сожаления похожи на рак: они точно так же неумолимо уничтожают человека, медленно, исподтишка. К несчастью, я не могу изменить прошлое. Это не в моих силах. Что сделано – то сделано. Прости. Мне правда очень жаль.

Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, я проглотила слова, которые чуть не сорвались с языка, и они обожгли горло. Его извинения запоздали, но… я не была бесчувственным чурбаном и понимала, что Линден говорит со мной искренне. Жаль только, что мама этого уже никогда не услышит.

– Рано ставить точку, Анна-Кейт. Мы можем все начать с чистого листа, если захотим… Если ты захочешь. Прошлое нам не подвластно, но будущее зависит от нас. – Он поднялся и, вновь покачнувшись, сунул руки в карманы. – Я бы хотел пообщаться с тобой, получше узнать свою внучку. Надеюсь, что и ты не против получше узнать меня и всю родню со стороны отца. По воскресеньям в четыре мы все собираемся на семейный обед. Если получится, приходи к нам в гости. Познакомишься со всей семьей.

– Спасибо за приглашение, но я не могу. – Я приоткрыла проволочную дверь и обнаружила, что из зала на меня пялятся десятки глаз. Мгновение – и все отвернулись.

– Ладно, пусть мы тебе неинтересны, Анна-Кейт, но как же твой папа? У нас сохранились его записные книжки и альбомы с фотографиями. Может, тебе было бы любопытно на них взглянуть?

Твой папа.

Я замерла, не отпуская дверную ручку. Конечно, док мной манипулирует. Сразу догадался, что мне нужно, и пытается добиться своего.

Я всем сердцем желала выяснить об отце как можно больше. Понять, что за человек он был. Это для меня очень важно! Я бы с удовольствием часами пересматривала фотографии и без конца слушала бы истории из его жизни. Однако нельзя поддаваться соблазну. Ради мамы.

– Извините, я не смогу, – выдавила я и, метнувшись внутрь кафе, захлопнула за собой дверь.