Стихотворные отрывки из писем

Из письма к Оленину Н.А. от 11 мая 1807 г*

Поклонитесь барыне и всему вашему семейству, Озерову, Капнисту, Крылову, Шаховскому. Напомните, что есть же один поэт,

  которого судьбы премены

Заставили забыть источник Иппокрены,

Не лиру в руки брать, но саблю и ружье,

Не перушки чинить, но чистить лишь копье;

Заставили принять солдатский вид суровый,

Идтить, нахмурившись, прескучною дорогой,

Дорогой, где язык похож на крик зверей,

Дорогой грязною, что к горести моей

Не приведет меня во храм бессмертной славы,

А может быть, в корчму, стоящу близ ворот.

Из письма к Гнедичу Н.И. от 4 августа 1809 г*

Тебя и нимфы ждут, объятья простирая,

И фавны дикие, кроталами играя.

Придешь, и все к тебе навстречу прибегут

    Из древ гамадриады,

  Из рек обмытые наяды,

И даже сельский поп, сатир и пьяный плут.

А если не будешь, то всё переменит вид, всё заплачет, зарыдает:

Цветы завянут все, завоют рощи дики,

Слезами потекут кристальны ручейки,

И, резки испустив в болоте ближнем крики,

Прочь крылья навострят носасты кулики,

Печальны чибисы, умильны перепелки.

Не станут пастухи играть в свои свирелки,

Любовь и дружество — погибнет всё с тоски!

Из письма к Гнедичу Н.И. от 1 ноября 1809 г*

Что Катенин нанизывает на конец строк? Я в его лета низал не рифмы, а что-то покрасивее, а ныне… пятьдесят мне било… а ныне, а ныне…

А ныне мне Эрот сказал:

«Бедняга, много ты писал

Без устали пером гусиным.

Смотри, завяло как оно!

Недолго притупить одно!

Вот, нА, пиши теперь куриным».

Пишу, да не пишет, а всё гнется.

Красавиц я певал довольно

И так, и сяк, на всякий лад,

Да ныне что-то невпопад.

Хочу запеть — ан петь уж больно.

«Что ты, голубчик, так охрип?»

К гортани мой язык прилип.

Вот мой ответ! Можно ли так состариться в 22 года? Непозволительно!

Из письма к Вяземскому П.А. от 19 декабря 1811 г*

Прости и будь счастлив, здоров, весел… как В. Пушкин, когда он напишет хороший стих, а это с ним случается почти завсегда. Еще желаю,

Чтобы любовь и Гименей

Вам дали целый рой детей

Прелестных, резвых и пригожих,

    Во всем на мать свою похожих

    И на отца — чуть-чуть умом,

А с рожи — бог избавь!.. Ты сам согласен в том!

Из письма к Северину Д.П. от 19 июня 1814 г*

Он отвечал мне на грубом английском языке, который в устах мореходцев еще грубее становится, и божественные стихи любовника Элеоноры без ответа исчезли в воздухе:

Быть может, их Фетида

Услышала на дне,

И, лотосом венчанны,

Станицы нереид

В серебряных пещерах

Склонили жадный слух

И сладостно вздохнули,

На урны преклонясь

Лилейною рукою;

Их перси взволновались

Под тонкой пеленой…

И море заструилось,

И волны поднялись!..

. . . . . . . . . . . . . . .

Итак, мой милый друг, я снова на берегах Швеции,

В земле туманов и дождей,

Где древле скандинавы

Любили честь, простые нравы,

Вино, войну и звук мечей.

От сих пещер и скал высоких,

Смеясь волнам морей глубоких,

Они на бренных челноках

Несли врагам и казнь и страх.

Здесь жертвы страшные свершалися Одену,

Здесь кровью пленников багрились алтари…

Но в нравах я нашел большую перемену:

  Теперь полночные цари

  Курят табак и гложут сухари,

  Газету готскую читают

И, сидя под окном с супругами, зевают.

Эта земля не пленительна. Сладости Капуи иль Парижа здесь неизвестны. В ней нет ничего приятного, кроме живописных гор и воспоминаний.

Из письма к Вяземскому П.А. от февраля 1816 г*

Вчера поутру, читая «La Gaule poétique», («Поэтическая Галлия» (франц.). — Ред.)я вздумал идти в атаку на Гаральда Смелого, то есть перевел стихов с двадцать, но так разгорячился, что нога заболела. Пар поэтический исчез, и я в моем герое нашел маленькую перемену. Когда читал подвиги скандинава,

То думал видеть в нем героя

В великолепном шишаке,

С булатной саблею в руке

И в латах древнего покроя.

Я думал: в пламенных очах

Сиять должно души спокойство,

В высокой поступи — геройство

И убежденье на устах.

Но, закрыв книгу, я увидел совершенно противное. Прекрасный идеал исчез,

    и предо мной

Явился вдруг… чухна простой:

  До плеч висящий волос

  И грубый голос,

И весь герой — чухна чухной.

Этого мало преображения. Герой начал действовать: ходить, и есть, и пить. Кушал необыкновенно поэтическим образом:

Он начал драть ногтями

Кусок баранины сырой,

Глотал ее, как зверь лесной,

И утирался волосами.

Я не говорил ни слова. У всякого свой обычай. Гомеровы герои и наши калмыки то же делали на биваках. Но вот что меня вывело из терпения: перед чухонцем стоял череп убитого врага, окованный серебром, и бадья с вином. Представь себе, что он сделал!

Он череп ухватил кровавыми перстами,

  Налил в него вина

  И всё хлестнул до дна…

  Не шевельнув устами.

Я проснулся и дал себе честное слово никогда не воспевать таких уродов и тебе не советую.

Из письма к Пушкину В.Л. от первой половины марта 1817 г*

Письмо начинается благодарностию за дружество твое; оно у меня все в сердце —

  И как, скажите, не любить

  Того, кто нас любить умеет,

  Для дружества лишь хочет жить

И языком богов до старости владеет!

Из письма к Оленину А.П. от 4 июня 1817 г*

…Наконец у нас президент в Академии художеств, президент,

    который без педантства,

  Без пузы барской и без чванства

  Забот неся житейских груз

И должностей разнообразных бремя,

    Еще находит время

В снегах отечества лелеять знобких муз;

  Лишь для добра живет и дышит,

  И к сим прибавьте чудесам,

    Как Менгс — рисует сам,

Как Винкельман красноречивый — пишет.

Загрузка...