Полное собрание стихотворений

Гармонической волною

Льются звуки в душу мне:

Говорят они с душою

О былом, о старине.

Помню: мы за фортепьяно

С ней сидели вечерком;

Помню ночку у фонтана,

Поцелуй в саду густом…

Помню грустное прощанье

В час разлуки роковой;

Помню клятвы, обещанья,

Взор, увлаженный слезой.

Всё теперь как не бывало:

Вот уж замужем она –

И любви не испытала

Так давно душа моя.

Я – старик; воспоминанья

Мне осталися одни:

В дни печали, в дни страданья

Утешенье мне они.

И под звуки фортепьяно

Как забудусь я порой,

Ночь, свиданье у фонтана –

Живо всё передо мной.

Гармонической волною

Льются звуки в душу мне;

Говорят они с душою

О былом, о старине!

<1844>

Сядем в челнок мы, малютка,

Сядем и вдаль поплывем;

Видишь высокие скалы…

Ночь мы всю там проведем…

Там, от народа подальше,

Можем свободно вздохнуть;

Тихо кудрявой головкой

Ты мне приникнешь на грудь…

Стану я ей любоваться,

Глазки твои целовать…

Так ли? А месяц и звезды

Будут над нами сиять!

Листья шумели уныло

Ночью осенней порой;

Гроб опускали в могилу,

Гроб, озаренный луной.

Тихо, без плача, зарыли

И удалились все прочь,

Только луна на могилу

Грустно смотрела всю ночь.

Люблю стремиться я мечтою

В ту благодатную страну,

Где мирт, поникнув головою,

Лобзает светлую волну;

Где кипарисы величаво

К лазури неба вознеслись,

Где сладкозвучные октавы

Из уст Торкватовых лились;

Где Дант, угрюмый и суровый,

Из ада тени вызывал;

К стопам Лауры свой лавровый

Венец Петрарка повергал;

Где Рафаэль, благоговея,

Изображал мадонны лик;

Из массы мрамора Психею

Кановы мощный перст воздвиг;

Где в час, когда луны сияньем

Залив широкий осребрен

И ароматное дыханье

Льют всюду роза и лимон, –

Скользит таинственно гондола

По влаге зыбкой и немой,

И замирает баркарола,

Как поцелуй, в тиши ночной!..

Где жили вы… Где расцветали

Роскошно-гордою красой!

О, расскажите ж, как мечтали

Вы в стороне волшебной той!

Я вас заслушаюсь… И в очи

Вам устремлю я тихий взгляд –

И небо южной, дивной ночи

Они поэту заменят!..

Ночь тиха… Едва колышет

Ветер темные листы.

Грудь моя томленьем дышит,

И тоской полны мечты…

Звуки дивные несутся,

Слышу я, в тиши ночной:

То замрут, то вновь польются

Гармонической волной.

Вот вдали между кустами

Свет в окне ее мелькнул…

Как бы жаркими устами

Я к устам ее прильнул!

Ночь бы целую в забвенье

Всё лобзал ее, лобзал…

И слезами упоенья

Грудь младую б обливал…

Но один я… Грустно, скучно!

Огонек в окне погас…

Глухо колокол докучный

Прогудел полночный час…

Ангел светлый, ангел милый!

Ты покинуть хочешь нас –

И летит к тебе унылый

Мой напев в последний раз.

Хочет сердце разорваться;

Взор туманится слезой.

Я молю: налюбоваться

Дай в последний раз тобой!

О, явися мне как прежде

У заветного окна,

И отрадна, как надежда,

И прекрасна, как весна!

Позабыв и расставанье,

И тоску грядущих дней,

Погружусь я в созерцанье

Неземной красы твоей.

Налюбуюсь тишиною

Голубых твоих очей,

Золотых кудрей волною,

Бледным мрамором плечей.

Всё напрасно. Ангел милый!

Знать, меня не слышишь ты.

Лишь качаются уныло

На окне твоем цветы…

После грома, после бури,

После тяжких, мрачных дней

Прояснился свод лазури,

Сердцу стало веселей.

Но надолго ль?.. Вот над морем

Тучки новые бегут…

Солнце с тучей, радость с горем

Неразлучно, знать, живут!

Как дети иль рабы, преданию послушны,

Как часто в жизни мы бываем равнодушны

К тому, что сердце нам должно бы разрывать,

Что слезы из очей должно бы исторгать.

Мы плакать не хотим, мы не хотим терзаться

И предрассудкам казнь в сомнениях искать;

Не лучше ль слепо им во всем повиноваться,

А в бедствиях судьбу спокойно обвинять!

И, мимо жертв идя шумящею толпою,

Вздыхать и говорить: так велено судьбою!

Когда же совесть вдруг, проснувшись, скажет нам:

«Виновник бед своих – ты, жалкий смертный, сам…

Ты глух, как истукан, на глас мой оставался

И, призрака создав, ему повиновался!» –

Вопль сердца заглушить мы поспешим скорей,

Чтобы не отравить покоя наших дней!

Когда ж среди толпы является порою

Пророк с могучею, великою душою,

С глаголом истины священной на устах, –

Увы, отвержен он! Толпа в его словах

Учения любви и правды не находит…

Ей кажется стыдом речам его внимать,

И, вдохновенный, он когда начнет вещать –

С насмешкой каждый прочь, махнув рукой, отходит.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Когда назло моим желаньям

Нас воля рока разлучит,

Пускай мой стих воспоминанье

В вас о минувшем пробудит;

Напомнит вам о том, кто счастье

Лишь с вами в жизни находил,

Кто вам за дружбу и участье

Любовью искренней платил;

Кто никогда перед толпою

Вам льстивых слов не расточал,

Но, вдохновенный красотою,

Вам тайно стих свой посвящал…

Напомнит всё – и, на досуге

Прочтя заветный ваш альбом,

Вы пожалеете о друге,

Вздохнете, может быть, о нем.

Так нам порой напоминает

Цветок засохший о весне,

Звук песни грустной исторгает

Из глаз слезу о старине.

К чему ваш зов, друзья? Тревожною тоскою

Веселый, шумный пир к чему мне отравлять?

В восторженных стихах, за влагой золотою,

Давно уж Вакха я не в силах прославлять!

Не веселит меня разгульное похмелье,

И не кипит во мне отвагой прежней кровь;

Исчезло дней былых безумное веселье,

Иссякла дней былых безумная любовь!

А кажется, давно ль, исполнен упованья,

В грядущее я взор доверчиво вперял,

И чужды были мне сомненья и страданья,

И, простодушный, я о счастье помышлял.

В ужасной наготе еще не представали

Мне бедствия тогда страны моей родной,

И муки братьев дух еще не волновали;

Но ныне он прозрел, и чужд ему покой!

Вхожу ли я порой в палаты золотые,

Где в наслажденьях жизнь проводит сибарит,

Гляжу ль я на дворцы, на храмы вековые, –

Всё мне о вековых страданьях говорит.

Сижу ли окружен шумящею толпою

На пиршестве большом, – мне слышен звук цепей; –

Й предстает вдали, как призрак, предо мною

Распятый на кресте божественный плебей!..

И стыдно, стыдно мне… От места ликованья,

Взволнован, я бегу под мой смиренный кров;

Но там гнетет меня ничтожества сознанье,

И душу всю тогда я выплакать готов!

Счастлив, кто прожил век без тягостных сомнений,

Кто взоры устремлял с надеждой к небесам;

Но я о счастье том не знаю сожалений

И за него моих страданий не отдам!

О, не зовите ж вы меня – я умоляю, –

Веселые друзья, на шумный праздник ваш:

Уж бога гроздий я давно не прославляю,

И не забыться мне под говор звонких чаш!..

Я слышу, знакомые звуки

Несутся в ночной тишине –

Былые заснувшие муки

Они пробудили во мне.

Я слышу знакомые звуки,

Я жадно им прежде внимал

И молча на белые руки,

На светлые очи взирал.

Я слышу знакомые звуки,

И сердце стеснилось мое:

Я помню, в минуту разлуки,

Рыдая, я слушал ее.

Я слышу знакомые звуки

И вижу, опять предо мной

По клавишам белые руки

Скользят, серебримы луной…

Скучно, грустно мне; в окошко

Небо серое глядит;

За стеной соседа песня

Вечно грустная звучит.

Кто сосед мой одинокий

И о чем тоскует он?

Иль судьбою прихотливой

Он с подругой разлучен?

Об отчизне ли далекой,

Об отваге ль прошлых дней

Вспоминает он, унылый,

В тесной комнатке своей?

Утомил его, быть может,

Жизни долгий, скучный путь

И, как я, скорей хотел бы

Странник бедный отдохнуть?

Кто б ты ни был, эти заулки

В душу мне отраду льют.

Пой, сосед!.. Но, видно, слезы

Кончить песни не дают.

Вот затих он; и, как прежде,

Всё вокруг меня молчит,

И в окно мое печально

Небо серое глядит.

Всё тихо… Тополи над спящими водами,

Как призраки, стоят, луной озарены;

Усеян свод небес дрожащими звездами,

В глубокий сон поля и лес погружены;

Воздушные струи полны ночной прохладой,

Повеял мне в лицо душистый ветерок…

Уж берег виден стал… и дышит грудь отрадой, –

Быстрей же мчи меня, о легкий мой челнок.

Я вижу, огонек мелькнул между кустами

И яркой полосой ложится на реке;

Скитальца ль ждешь к себе, с томленьем и слезами,

Ты, добрый друг, в своем уютном уголке?

С молитвою ль стоишь пред чистою Мадонной

И слышен шепот твой в полночной тишине;

Иль, может, рвешь листни ты розы благовонной,

Как Гретхен Фауста, гадая обо мне.

Услышав плеск волны, с улыбкой молодою

Ты другу выйдешь ли навстречу в темный грот,

Где, к моему плечу приникнув головою,

Ты говорила мне, бывало: «День придет,

И близок он, когда ни горя, ни страданий

Не будет на земле!» – Нет, он далек, дитя;

И если б знала ты, как много упований,

Прекрасных и святых с тех пор утратил я!

Ты помнишь ли, как мы с тобою расставались,

Как был я духом бодр, как полон юных сил!

Но вот разлуки дни, как грезы, миновались;

Отчизну и тебя я снова посетил!

И что ж? Утомлена бесплодною борьбою

Уже душа моя. Потух огонь в глазах;

И впала грудь моя, истерзана тоскою,

И не пылает кровь румянцем на щеках.

Я слышал ближних вопль, я видел их мученья,

Я предрассудка власть повсюду находил;

И страшно стало мне! И мрачный дух сомненья,

Ужасный дух, меня впервые посетил!

Бессилие мое гнетет меня всечасно;.

Уж холод в сердце мне, я чувствую, проник;

И я спешу к тебе, спешу, мой друг прекрасный,

В объятиях твоих забыться хоть на миг!

Сгустилась ночи тьма над спящими водами,

Повеял мне в лицо душистый ветерок.

Усыпан свод небес дрожащими звездами,

Быстрей же к берегам неси меня, челнок!

Дай руку мне… Я понимаю

Твою зловещую печаль

И, полон тайных мук, внимаю

Твоим словам: «Ее мне жаль».

Как иногда в реке широкой

Грозой оторванный листок

Несется бледный, одинокой,

Куда влечет его поток, –

Так и она, веленью рока

Всегда покорная, пойдет

Без слез, без жалоб и упрека,

Куда ее он поведет.

В ее груди таится ныне

Любви так много… Боже мой,

Не дай растратить ей в пустыне

Огня, зажженного тобой!

Но этот взор, спокойный, ясный,

Да будет вечно им согрет,

И пусть на зов души прекрасной

Душа другая даст ответ.

Да, верь мне, друг, я понимаю

Твою зловещую печаль

И, полон грусти, повторяю

С тобою сам: «Ее мне жаль».

Снова я, раздумья полный,

В книгу прошлого гляжу,

Но страниц, отрадных сердцу,

В ней не много нахожу!

Здесь напрасные стремленья –

Там напрасная любовь,

И сильнее год от году

Холодеет в сердце кровь.

А порой и мне казалось,

Счастье было найдено;

То же горе! Только счастьем

Притворялося оно!

С каждым днем дорога жизни

Всё становится скучней…

И, послушный воле рока,

Вяло я бреду по ней!

Без надежды, без желанья,

Как волна катится вдаль…

Впереди не вижу цели,

И былого мне не жаль!

«Доброй ночи!» – ты сказала,

Подавая руку мне,

И желала много счастья,

Много радостей во сне.

«Пусть до самого рассвета

Снятся милые черты!» –

Улыбаяся лукаво,

Говорила другу ты!

И сбылись твои желанья,

И тебя увидел я!

Всё твои мне снились взоры,

Взоры, полные огня!

Снилось – в комнатке уютной

Мы сидим с тобой вдвоем;

На полу чертит узоры

Месяц палевым лучом.

Ты меня рукой лилейной

Привлекла на грудь свою,

Нежно в очи целовала

И шептала мне: «люблю!»

И еще так много снилось…

Что за дивный, сладкий сон!

Пожелай, чтобы со мною

Наяву случился он!..

Выйдем на берег; там волны

Ноги нам будут лобзать;

Звезды с таинственной грустью

Будут над нами сиять.

Там ветерок ароматный

Кудри твои разовьет;

Выйдем… Уныло качаясь,

Тополь к себе нас зовет.

В долгом и сладком забвеньи,

Шуму внимая ветвей,

Мы отдохнем от печали,

Мы позабудем людей.

Много они нас терзали,

Мучили много, друг мой:

Те – своей глупой любовью,

Те – бесконечной враждой.

Всё мы забудем, как месяц

В темной лазури блеснет,

Всё – как природе и богу

Гимн соловей запоет!

На грудь ко мне челом прекрасным,

Молю, склонись, друг верный мой!

Мы хоть на миг в лобзаньи страстном

Найдем забвенье и покой!

А там дай руку – и с тобою

Мы гордо крест наш понесем

И к небесам в борьбе с судьбою

Мольбы о счастье не пошлем…

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,

В заботах тяжких истощил, –

Как раб ленивый и лукавый,

Талант свой в землю не зарыл!

Страдать за всех, страдать безмерно,

Лишь в муках счастье находить,

Жрецов Ваала лицемерных

Глаголом истины разить,

Провозглашать любви ученье

Повсюду – нищим, богачам –

Удел поэта… Я волнений

За блага мира не отдам.

А ты! В груди твоей мученья

Таятся также, знаю я,

И ждет не чаша наслажденья, –

Фиал отравленный тебя!

Для страсти знойной и глубокой

Ты рождена – и с давних пор

Толпы бессмысленной, жестокой

Тебе не страшен приговор.

И с давних пор, без сожаленья

О глупом счастье дней былых,

Страдаешь ты, одним прощеньем

Платя врагам за злобу их!

О, дай же руку – и с тобою

Мы гордо крест наш понесем

И к небесам в борьбе с судьбою

Мольбы о счастье не пошлем!..

Я помню бал. Горели ярко свечи,

И группы пестрые мелькали предо мной.

Я слушал то отрывистые речи,

То Ланнера мотив унылый и простой.

Но слушал их небрежно и зевая,

А взорами ее – одну ее искал.

Где ты, всегда нарядная, живая,

Как мотылек? Тебя давно я не видал,

Но все к тебе мои неслися думы,

Тобой и в этот миг они еще полны;

И жду тебя, усталый и угрюмый,

Я, как природа ждет дыхания весны!

И длился скучный бал до поздней ночи,

Я покидал его с досадою немой,

Но вдруг ее лазуревые очи,

Как будто две звезды, зажглися предо мной.

И увидал я вновь, отрады полный,

И плечи белые, как первый снег полей,

И смоляных волос густые волны,

И легкий стройный стан красавицы моей.

Но на щеках нет прежнего румянца…

Ты улыбаешься сквозь слезы? Ты грустна?

Устала ль ты, кружася в вихре танца,

Иль скорбь на дне души твоей затаена?

Ужель и ты обманута мечтами

И на страдания судьбой обречена?..

Вот руку мне дрожащими руками

Схватив, «Я замужем», – произнесла она;

А грудь ее высоко волновалась,

И томный взор горел болезненным огнем;

И мука в этом взоре отражалась,

Как отражалось в дни былые счастье в нем.

И я поник в раздумье головою;

Сначала речь завесть о прошлом был готов,

Но, удручен тяжелою тоскою,

Остался, будто тень, и мрачен и без слов.

Я помню бал, горели ярко свечи…

За пестрою толпой следил я в стороне.

Но не искал мой взор отрадной встречи, –

Я никого не ждал, и скучно было мне.

Вдруг Ланнера послышались мне звуки –

Унылый вальс! Знаком он сердцу с давних дней,

И вспомнил я любви тревожной муки,

Я вспомнил блеск давно угаснувших очей!

Да! как листок, весною пожелтелый,

На утре дней и ты увяла, ангел мой;

И видел я, как ты в одежде белой,

В венке из белых роз лежала под парчой…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я вспомнил всё… А музыка гремела,

И пестрая толпа кружилась предо мной!

Когда я в зале многолюдном,

Тревогой тайною томим,

Внимаю Штрауса звукам чудным,

То полным грусти, то живым;

Когда пестреет предо мною

Толпа при свете ярких свеч;

И вот, улыбкой молодою

И белизной прозрачных плеч

Блистая, ты ко мне подходишь,

В меня вперяя долгий взор,

И разговор со мной заводишь,

Летучий, бальный разговор…

О, отчего так грустно, больно

Мне станет вдруг?.. Тебе едва

Я отвечаю, и невольно

На грудь клонится голова.

И всё мне кажется, судьбою

На муки ты обречена,

Что будет тяжкою борьбою

И эта грудь изнурена;

Что взор горит огнем страданья,

Слезу напрасно затая;

Что безотрадное рыданье

За смехом звонким слышу я!

И жаль мне, жаль тебя – и слезы

Готовы кануть из очей…

Но это всё больные грезы

Души расстроенной моей!

Прости мне, друг; не зная скуки,

Забыв пророческую речь,

Кружись, порхай под эти звуки

При ярком свете бальных свеч!

Полночь. Улицы Мадрида

И безлюдны и темны.

Не звучат шаги о плиты,

И балконы не облиты

Светом палевым луны.

Ароматом ветер дышит,

Зелень темную ветвей

Он едва-едва колышет…

И никто нас не услышит,

О сестра души моей!

Завернись в свой плащ атласный

И в аллею выходи.

Муж заснул… Боязнь напрасна.

Отдохнешь ты безопасно

У гидальго на груди.

Иль как червь до утра гложет

Ревность сердце старика?..

Если сны его встревожат,

Шпага острая поможет, –

Не дрожит моя рука!

Поклялся твоей красою

Мстить я мужу твоему…

Не владеть ему тобою!

Знаю я: ты злой семьею

Продана была ему!

Выходи же на свиданье,

Донья чудная моя!

Ночь полна благоуханья,

И давно твои лобзанья

Жду под сенью миртов я!..

Да, я люблю тебя, прелестное созданье,

Как бледную звезду в вечерних облаках,

Как розы аромат, как ветерка дыханье,

Как грустной песни звук на дремлющих водах;

Как грезы я люблю, как сладкое забвенье

Под шепот тростника на береге морском, –

Без ревности, без слез, без жажды упоенья;

Любовь моя к тебе – мечтанье о былом…

Гляжу ль я на тебя, прошедшие волненья

Приходят мне на ум, забытая любовь,

И всё, что так давно осмеяно сомненьем,

Что им заменено, что не вернется вновь.

Мне не дано в удел беспечно наслаждаться:

Передо мной лежит далекий, скорбный путь;

И я спешу, дитя, тобой налюбоваться,

Хотя на миг душой от скорби отдохнуть.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Истерзанный тоской, усталостью томим,

Я отдохнуть прилег под явором густым.

Двурогая луна, как серп жнеца кривой,

В лазурной вышине сияла надо мной.

Молчало всё кругом… Прозрачна и ясна,

Лишь о скалу порой дробилася волна.

В раздумье слушал я унылый моря гул,

Но скоро сон глаза усталые сомкнул.

И вдруг явилась мне, прекрасна и светла,

Богиня, что меня пророком избрала.

Чело зеленый мирт венчал листами ей,

И падал по плечам златистый шелк кудрей.

Огнем любви святой был взор ее согрет,

И разливал на всё он теплоту и свет.

Благоговенья полн, лежал недвижим я

И ждал священных слов, дыханье притая.

Но вот она ко мне склонилась и рукой

Коснулася слегка груди моей больной.

И наконец уста разверзлися ее,

И вот что услыхал тогда я от нее:

«Страданьем. и томской твоя томится грудь,

А пред тобой лежит еще далекий путь.

Скажу ль я, что тебя в твоей отчизне ждет?

Подымет на тебя каменья твой народ

За то, что обвинишь могучим словом ты

Рабов греха, рабов постыдной суеты!

За то, что возвестишь ты мщенья грозный час

Тому, кто в тине зла и праздности погряз!

Чье сердце не смущал гонимых братьев стон,

Кому законом был отцов его закон!

Но не страшися их! И знай, что я с тобой,

И камни пролетят над гордой головой.

В цепях ли будешь ты, не унывай и верь,

Я. отопру сама темницы мрачной дверь.

И снова ты пойдешь, избранный мной левит,

И в мире голос твой не даром прозвучит.

Зерно любви в сердца глубоко западет;

Придет пора, и даст оно роскошный плод.

И человеку той поры недолго ждать,

Недолго будет он томиться и страдать.

Воскреснет к жизни мир… Смотри, уж правды луч

Прозревшим пламенем сверкает из-за туч!

Иди же, веры полн… И на груди моей

Ты скоро отдохнешь от муки и скорбей».

Сказала… И потом сокрылася она,

И пробудился я, взволнованный, от сна.

И Истине святой, исполнен новых сил,

Я дал обет служить, как прежде ей служил.

Мой падший дух восстал… И утесненным вновь

Я возвещать пошел свободу и любовь…

Кто не страдал святым страданьем,

Кто горьких слез не проливал,

Томимый тщетным ожиданьем

Увидеть вечный идеал;

Кто на покой и наслажденья

Души тревоги променял;

В пророков истины каменья

В угодность черни кто бросал;

Кто равнодушно видел муки,

Стон слышал брата своего

И в ком цепей тяжелых звуки

Не пробуждали ничего;

Кто сам, преданья раб послушный,

Готов оковы был носить

И вопли сердца малодушно

В забавах света заглушить, –

Тот не поймет твоих созданий,

Любовью дышащих святой,

И в жизнь иную упований

Не разделить ему с тобой!

И много их в толпе найдется,

Злых, фарисеев и глупцов,

Живущих мыслями отцов,

В ком речь твоя не отзовется;

Но ты иди прямой дорогой,

Привычной, смелою стопой;

Когда в душе сокровищ много,

Не расточай их пред толпой;

Но будь гонимых утешитель,

Врагам озлобленным прости

И верь, что встретишь, как Спаситель,

Учеников ты на пути.

Но будет время… пронесутся

Дни бедствий, горя и тревог;

Жрецы Ваала ужаснутся,

Когда восстанет правды бог!

Навеки в мире водворится

Священной истины закон,

И гордых власть пред ним смирится,

И смолкнет ненависть племен.

. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .

Да, верь: любви и примиренья

Пора желанная придет,

И мир, прозрев, твое ученье

Тогда великим назовет.

Прости, прости, настало время!

Расстаться должно нам с тобой;

Белеет парус мой, и звезды

Зажглися в тверди голубой.

О, дай усталой головою

Еще на грудь твою прилечь,

В последний раз облить слезами

И шелк волос, и мрамор плеч!

А там расстанемся надолго…

Когда же мы сойдемся вновь,

Дитя! в сердцах, быть может, холод

Заменит прежнюю любовь!

Быть может, дерзко всё былое

Тогда мы вместе осмеем,

Хотя украдкой друг от друга

Слезу невольную прольем…

Прости же, друг! Полна печали

Душа моя… Но час настал,

И в путь нетерпеливым плеском

Зовет меня сребристый вал…

Нет! не забыть мне вас, пленительные звуки,

Как первых сладких слез любви мне не забыть!

Когда внимал я вам, в груди смирялись муки,

И снова был готов я верить и любить!

Мне не забыть ее… То жрицей вдохновенной,

Широколиственным покрытая венком,

Она являлась мне… и пела гимн священный,

А взор ее горел божественным огнем…

То бледный образ в ней я видел Десдемоны,

Когда она, склонясь над арфой золотой,

Об иве пела песнь… и прерывали стоны

Унылый перелив старинной песни той.

Как глубоко она постигла, изучила

Того, кто знал людей и тайны их сердец;

И если бы восстал великий из могилы,

Он на чело ее надел бы свой венец.

Порой являлась мне Розина молодая

И страстная, как ночь страны ее родной…

И, голосу ее волшебному внимая,

В тот благодатный край стремился я душой,

Где всё чарует слух, всё восхищает взоры,

Где вечной синевой блистает неба свод,

Где свищут соловьи на ветвях сикоморы

И кипариса тень дрожит на глади вод!

И грудь моя, полна святого наслажденья,

Восторга чистого, вздымалась высоко,

И отлетали прочь тревожные сомненья,

И было на душе спокойно и легко.

Как друга после дней томительной разлуки,

Готов я был весь мир в объятья заключить…

О! не забыть мне вас, пленительные звуки,

Как первых сладких слез любви мне не забыть!

Страдал он в жизни много, много,

Но сожаленья не просил

У ближних, так же как у бога,

И гордо зло переносил.

А было время – и сомненья

Свои другим он поверял,

Но тщетно… бедный не слыхал

От брата слова утешенья!

Ему сказали: «Молод ты,

Остынет жар в крови с летами,

Исчезнут пылкие мечты…

Так точно было прежде с нами!»

Но простодушно верил он,

Что не напрасны те стремленья,

И прозревал он в отдаленьи

Священной истины закон.

Ему твердили с укоризной,

Что не любил он край родной;

Он мир считал своей отчизной

И человечество – семьей!

И ту семью любил он страстно

И для ее грядущих благ

Истратить был готов всечасно

Избыток юных сил в трудах.

Но он любимым упованьям

Пределы всюду находил

В стране рабов слепых преданья,

И жажды дел не утолил!

И умер он в борьбе бесплодной,

Никто его не разгадал;

Никто порывов не узнал

Души любящей, благородной…

Считали все его пустым,

И только юность пожалели;

Когда ж холодный труп отпели,

Рыданья не было над ним.

Над свежей юноши могилой

Теперь березы лишь шумят

Да утром пасмурным звучат

Напевы иволги унылой…

Вперед! без страха и сомненья

На подвиг доблестный, друзья!

Зарю святого искупленья

Уж в небесах завидел я!

Смелей! Дадим друг другу руки

И вместе двинемся вперед.

И пусть под знаменем науки

Союз наш крепнет и растет.

Жрецов греха и лжи мы будем

Глаголом истины карать,

И спящих мы от сна разбудим,

И поведем на битву рать!

Не сотворим себе кумира

Ни на земле, ни в небесах;

За все дары и блага мира

Мы не падем пред ним во прах!..

Провозглашать любви ученье

Мы будем нищим, богачам,

И за него снесем гоненье,

Простив безумным палачам!

Блажен, кто жизнь в борьбе кровавой,

В заботах тяжких истощил;

Как раб ленивый и лукавый,

Талант свой в землю не зарыл!

Пусть нам звездою путеводной

Святая истина горит;

И верьте, голос благородный

Не даром в мире прозвучит!

Внемлите ж, братья, слову брата,

Пока мы полны юных сил:

Вперед, вперед, и без возврата,

Что б рок вдали нам ни сулил!

О, отчего полна томленья

И странных грез душа моя,

Когда в тиши уединенья

Напев знакомый слышу я?

Не будят в сердце эти звуки

Печали, смолкнувшей давно,

Ни мук любви, ни слез разлуки

Им воскресить не суждено.

Но я люблю твой глас призывный,

Напев далекой стороны,

Как ропот моря заунывный

В часы вечерней тишины…

Мы близки друг другу. Я знаю,

Но чужды по духу… Любви

Давно я к тебе не питаю,

И холодны речи мои…

Не в силах я лгать пред тобою,

А правда страшна для тебя…

К чему же бесплодной борьбою

Всечасно терзать нам себя?

В кумирах мне бога не видеть,

Пред ними чела не склонить!

Мне всё суждено ненавидеть,

Что рабски привыкла ты чтить!

«Кто истине, верный призванью,

Себя безвозвратно обрек,

И дом и семью без роптанья

Оставит», – сказал нам пророк…

О, верь мне, напрасны упреки:

Расстаться нам должно с тобой…

Любви мы друг к другу далеки,

Друг друга мы чужды душой!..

Случайно мы сошлися с вами

И вот расстанемся опять.

Вы под чужими небесами

Красою будете пленять

То итальянцев смуглолицых,

То жизни полных парижан,

Холодной северной столицы

Забыв и скуку и туман!

Как не забыть, когда пред вами,

Блестя лазурными волнами,

Залив широкий зашумит

И кипарис вас осенит

Своими темными ветвями…

В сиянье лунном Колизей,

Свидетель Рима славных дней,

Предстанет гордый, величавый…

Польются Тассовы октавы,

Засвищет южный соловей…

Иль под окном вам серенаду

Влюбленный юноша споет, –

Всё незнакомую отраду,

Блаженство в душу вам прольет!

И заживете вы привольно

Вдали от русской стороны!

А я?.. Досадно мне и больно!

И жаль мне, жаль вас, как весны…

Да! как весна, вы согревали,

Живили сердце мне порой…

Сомненья прочь вы отгоняли,

Вы путеводною звездой

В пустыне жизни мне сияли…

И был я счастлив… Пустота

Меня, как прежде, не томила,

И прихотливая мечта

В грядущем что-то мне сулила…

Но знают все, и с давних пор,

Что у судьбы обыкновенье –

Заветным нашим помышленьям

Идти всегда наперекор;

И вот уж близкий час разлуки

Вы мне пророчите, и вас

Молю я: дайте ваши руки

К губам прижать в последний раз!

Еще на миг до расставанья

У ваших ног забудусь я,

А там от муки и рыданья

Пусть разорвется грудь моя!

Но всё не верю я… Скажите,

Ужель расстаться должно нам?

А если должно – обманите:

Поверю вашим я словам.

И оживу я, обольщенный

Надеждой ложной… Так порой,

Путем далеким утомленный,

В степи широкой и пустой,

С ее зыбучими песками,

Находит пальму пилигрим,

И под тенистыми ветвями

Ложится он, и перед ним

Встают знакомые картины:

Он видит пестрые равнины,

Он видит горы и леса,

Луга, покрытые стадами,

И, отраженные водами,

Его родные небеса!

Он весел, счастлив, сердце бьется,

Струятся слезы по щекам;

Но гром в пустыне раздается…

Очнулся путник… и глазам

Предстала та же степь немая

И тот же ровный длинный путь,

И смотрит он кругом, вздыхая…

Тоска ему сжимает грудь;

А пальма стройная листами,

Над ним качаяся, шумит,

И он дрожащими устами

Ее за сон благодарит…

Не умолкай, не умолкай!

Отрадны сердцу эти звуки;

Хоть на единый миг пускай

В груди больной задремлют муки.

Волненья прошлых, давних дней

Мне песнь твоя напоминает;

И льются слезы из очей,

И сладко сердце замирает…

И мнится мне, что слышу я

Знакомый голос, сердцу милый;

Бывало, он влечет меня

К себе какой-то чудной силой;

И будто снова предо мной

Спокойный, тихий взор сияет

И душу сладостной тоской,

Тоской блаженства наполняет…

Так пой же! Легче дышит грудь,

И стихли в ней сомненья муки…

О, если б мог когда-нибудь

Я умереть под эти звуки!

«К чему мечтать о том, что после будет с нами,

О том, чего уму постигнуть не дано…

Хоть часто тернии здесь смешаны с цветами,

Но всё ж земную жизнь бесславить вам грешно.

Отрадного и в ней, поверьте, много, много…

Смотрите: гром затих, и ясен свод небес…

И тучи прочь бегут лазурного дорогой,

И шепчет им вослед привет прощальный лес.

Смотрите, как луга вокруг благоухают,

Упитана дождем зеленая трава,

И легкий ветерок с волной реки играет,

И рожь златистая колышется едва…

Прекрасен этот мир! Возможно наслажденье!

К чему ж о гробе нам всечасно говорить…

Здесь ласки жен и дев, и страсти упоенья,

Здесь сердце может всё, что хочет, полюбить!»

Да! Этот мир хорош; но право наслаждаться

Даровано ли всем могучею судьбой?..

Здесь узники вдали от родины томятся,

Там в рубище бедняк с протянутой рукой.

Тот солнечных лучей напрасно ищет взором, –

Не заглянут они в окно тюрьмы его…

Другой на небеса глядит с немым укором, –

От зноя отдохнуть нет крова у него!

Не для него красы улыбка молодая,

Его трудов другим всегда назначен плод.

Под тяжким бременем нужды изнемогая,

Прекрасным этот мир бедняк не назовет!..

Но пред лицом творца равны его созданья –

И там найдет бедняк за муки воздаянья!

Да, верю, верю я, что все пред ним равны…

Но люди не для мук – для счастья рождены!

И сами создали себе они мученья,

Забыв, что на кресте пророк им завещал

Свободы, равенства и братства идеал

И за него велел переносить гоненья.

Я встретил вас, и пробудилось

Воспоминанье прошлых дней

В душе безрадостной моей.

И сердце сильно так забилось,

И вновь огнем зажегся взор.

О! верьте, верьте мне – с тех пор,

Как разлучился с вами я,

Тянулась глупо жизнь моя,

Однообразна, без волнений;

Мой ровный путь меня томил,

Искал я всюду наслаждений

И всюду скуку находил.

Но вот явились вы – и снова

Любить и веровать готова

Душа воскресшая моя!

Но странно вам, как взор суровый,

Как гордый ваш полупоклон,

Как будто ласковое слово,

Отрадны мне… я вам смешон?

О нет! признайтесь: вид надменный

Врагу прощение таил!

Я всё прочел, когда, смиренный,

Вам в очи взоры устремил!

Гнев не пристал – все скажут это –

Прекрасным ангела чертам,

Как лавры нынешним поэтам,

Как желтый лист к березе летом,

Как туча южным небесам!

Подайте ж руку примиренья,

Сам бог велел прощать врагам,

А вы с таким благоговеньем,

Так часто ходите во храм!

Иль приговора вы страшитесь

Вас окружающих людей;

Иль разорвать вы не решитесь

Приличья светского цепей?

Носите их! пока сомненье

Не взволновало вашу грудь!

Минует время ослепленья,

Захочет сердце отдохнуть,

Тогда, с невольною тоскою

На дни былые бросив взгляд,

Вы друга вспомните порою…

Или врага – я виноват!

По чувствам братья мы с тобой,

Мы в искупленье верим оба,

И будем мы питать до гроба

Вражду к бичам страны родной.

Когда ж пробьет желанный час

И встанут спящие народы –

Святое воинство свободы

В своих рядах увидит нас.

Любовью к истине святой

В тебе, я знаю, сердце бьется,

И, верно, отзыв в нем найдется

На неподкупный голос мой..

Когда увижу я нежданно погребенье

И мыслю, что собрат, земной покинув пир,

От жизненных трудов найдя успокоенье,

Сокрылся навсегда в неведомый нам мир,

Тогда опустятся невольно руки долу,

И дух мятежный мой смирится и молчит,

И скорбная душа к отца небес престолу,

Безмолвствуя, в мольбе, но с трепетом летит.

В тот миг душа свята, она чужда земного,

Она так далека всех жизненных сует,

И у подножия престола всеблагого

За милость и покров дает ему обет:

На жизненном пути нездешних наслаждений

Искать, и требовать, и помнить смертный час,

Для неба на земле, средь горя и мучений,

Прожить всегда в добре, для ближнего трудясь.

Но человека здесь мир суетный тревожит,

Тяжел обет души!.. Его он позабыл,

Без вздорных радостей он в мире жить не может

И всё, живя, грешит, как прежде он грешил.

Как дети в жизни мы достойны сожаленья!

Нас надо не учить, а только забавлять.

Ребенок закричал, заплакал, в утешенье

Ему торопится подать игрушку мать.

Его утешили на время, хорошо ли?

Не лучше было бы ребенка наказать;

В нем нет еще ума – в нем есть желанье воли,

И им руководить должны отец и мать!..

Как испанская мушка, тоска

Легла мне на сердце, и в споре

С сердитой судьбой, как треска

Шотландская, высох я вскоре…

С тех пор я таскаюсь едва.

Увы! говорить ли и петь ли

Начну я – страдальца слова

Скрипят, будто ржавые петли…

А по небу ходит луна;

В толкучий несут груду хлама,

Испанка сидит у окна,

И грудь моя взрыта, как яма…

Слышны клики – поздравленья,

Хрусталя заздравный звон.

Ближе час освобожденья,

Ближе истины закон!

Год еще мы отстрадали,

Изнуренные борьбой,

Тщетно руки простирали

К небу с теплою мольбой.

Тщетны, тщетны все моленья!

Правды бог не восстает.

Тяжко нам! Зерно сомненья

Каждый день в груди растет..

О, к чему, к чему роптанье!

Искупленья близок час.

Дух лукавый отрицанья

Да отыдет прочь от вас!

Дни тревог и горя, братья,

Пролетят, как смутный сон.

Уж гремят врагам проклятья –

Слышу я – со всех сторон.

Близок час последней битвы!

Смело двинемся вперед –

И услышит бог молитвы,

И оковы разобьет.

Еще один великий голос смолк,

Правдивый голос обличенья!

Но где же слезы сожаленья?

Лишь дети лжи, поднявши буйный толк,

Глумятся над великой тенью.

Давно ль он словом пламенным карал

Тебя, изнеженное племя!

Давно ль любви и правды семя

В сердца людей так щедро он бросал?

Иль позабыто это время?

Недолго волновала вас

Тех слов пророческая сила;

Дымятся снова злу кадила;

И всё, о чем вещал пророка глас,

Корысть и пошлость поглотила!

Но день придет – и стихнет клевета,

И вместо криков озлобленья,

В тот день великий возрожденья,

Услышит дух поборника Христа

Толпы людской благословенья!

В часы тяжелых дум, в часы разуверенья,

Когда находим жизнь мы скучной и пустой

И дух слабеет наш под бременем сомненья,

Нам нужен образец терпения святой.

А если те часы печали неизбежны

И суждено вам их в грядущем испытать,

Быть может, этот лик, спокойный, безмятежный,

Вам возвратит тогда и мир и благодать!

Вы обретете вновь всю силу упованья,

И теплую мольбу произнесут уста,

Когда предстанет вам Рафаэля созданье,

Мадонна чистая, обнявшая Христа!

Не гасла вера в ней и сердце не роптало,

Но к небу мысль всегда была устремлена;

О, будьте же и вы – что б вас ни ожидало –

Исполнены любви и веры, как она!

Да не смущает вас душевная тревога;

Да не утратите средь жизненного зла,

Как не утратила святая матерь бога,

Вы сердца чистоты и ясности чела.

Опять весна! Опять далекий путь!

В душе моей тревожное сомненье;

Невольный страх мою сжимает грудь:

Засветится ль заря освобожденья?

Велит ли бог от горя отдохнуть,

Иль роковой, губительный свинец

Положит всем стремлениям конец?

Грядущее ответа не дает…

И я иду, покорный воле рока,

Куда меня звезда моя ведет…

В пустынный край, под небеса Востока!

И лишь молю, чтоб памятен я был

Немногим тем, кого я здесь любил…

О, верьте мне, вы первая из них!

Я забывал при вас тоску изгнанья.

Вам и теперь мой безыскусный стих,

Как сердца дань, я шлю на расставанье.

Пусть иногда в раздумья тихий час

Он обо мне заставит вспомнить вас.

И может быть, вы дружеский привет

Пошлете мне, исполнены участья,

Чтоб, лаской той утешен и согрет,

Мой дух не мог утратить веры в счастье…

Так на чужбине пленнику порой

Отрадна песнь страны его родной!

В старый сад выхожу я, росинки

Как алмазы на листьях горят;

И цветы мне головкой кивают,

Разливая кругом аромат.

Всё влечет, веселит мои взоры:

Золотая пчела на цветке,

Разноцветные бабочки крылья

И прыжки воробья на песке.

Как ярка эта зелень деревьев!

Купол неба так чист и глубок!

И брожу я, восторгом объятый,

И слеза застилает зрачок.

За оградой садовой чернеет

Полоса взбороненной земли,

И покрытые соснами горы

Поднимаются к небу вдали.

Как любовью и радостью дышит

Вся природа под вешним лучом,

И душа благодарная чует

Здесь присутствие бога во всем!

Снова крепнут дремавшие силы;

Новой жизни приходит пора,

И становится всё так возможным,

Что мечтою казалось вчера!

Как прекрасна весна! Миллионы

Ей навстречу звучат голосов,

И в моем воскресающем сердце

Ей привет вдохновенный готов!

Мне тяжело читать кровавые страницы,

Что нам о племенных раздорах говорят,

Как тяжело смотреть на сумрачные лица

Семьи, где издавна господствует разлад.

Отчизну я люблю глубоко и желаю

Всей полнотой души цвести и крепнуть ей,

Но к племенам чужим вражды я не питаю,

Ей места нет в душе незлобивой моей.

Рассказ о подвигах на поле грозной битвы

Восторгом пламенным мне не волнует кровь;

И к небесам я шлю горячие молитвы,

Чтоб низошла в сердца озлобленных любовь.

Чтоб миновали дни тревог, ожесточенья,

Чтоб, позабыв вражду и ненависть свою,

Покорные Христа высокому ученью,

Все племена слились в единую семью!

Перед тобой лежит широкий новый путь.

Прими же мой привет, не громкий, но сердечный;

Да будет, как была, твоя согрета грудь

Любовью к ближнему, любовью к правде вечной.

Да не утратишь ты в борьбе со злом упорной

Всего, чем нынче так душа твоя полна,

И веры и любви светильник животворный

Да не зальет в тебе житейская волна.

Подъяв чело, иди бестрепетной стопою;

Иди, храня в душе свой чистый идеал,

На слезы страждущих ответствуя слезою

И ободряя тех, в борьбе кто духом пал.

И если в старости, в раздумья час печальный,

Ты скажешь: в мире я оставил добрый след,

И встретить я могу спокойно миг прощальный,

Ты будешь счастлив, друг: иного счастья нет!

Так скоро, может быть, покинуть должен я,

О степь унылая, простор твой необъятный;

Но вместо радости зачем душа моя

Полна какою-то тоскою непонятной?

Жалею ль я чего? Или в краю ином

Грядущее сулит мне мало утешенья?

И побреду я вновь знакомым мне путем,

Путем забот, печалей и лишенья.

Как часто у судьбы я допросить хотел,

Какую пристань мне она готовит…

Зачем неравный бой достался мне в удел,

Зачем она. моим надеждам прекословит?

Ответа не было. Напрасно я искал,

Куда б усталою приникнуть головою…

Не видно пристани… И счастья идеал

Уж я давно зову ребяческой мечтою!..

Но пусть без радостей мои проходят дни…

Когда б осталось мне отрадное сознанье,

Что к благу ближнего направлены они,

Я б заглушил в себе безумное роптанье;

Но нет, еще ничьих не утирал я слез

И сердца голосу был часто непослушен;

Я утешения несчастным не принес,

И слаб я был, и горд, и малодушен.

И жаль мне, что я жизнь покину без следа,

Как покидаю край печального изгнанья,

Что ни единый друг от сердца никогда

Не сжал руки моей в минуту расставанья.

Дни скорби и тревог, дни горького сомненья,

Тоски болезненной и безотрадных дум,

Когда ж минуете? Иль тщетно возрожденья

Так страстно сердце ждет, так сильно жаждет ум?

Не вижу я вокруг отрадного рассвета;

Повсюду ночь да ночь, куда ни бросишь взор.

Исчезли без следа мои младые лета,

Как в зимних небесах сверкнувший метеор.

Как мало радостей они мне подарили,

Как скоро светлые рассеялись мечты!

Морозы ранние безжалостно побили

Беспечной юности любимые цветы.

И чистых помыслов, и жарких упований

На жизненном пути растратил много я;

Но средь неравных битв, средь тяжких испытаний

Что ж обрела взамен всех грез душа моя?

Увы! лишь жалкое в себе разуверенье

Да убеждение в бесплодности борьбы,

Да мысль, что ни одно правдивое стремленье

Ждать не должно себе пощады от судьбы.

И даже ты моим призывам изменила,

Друзей свободная и шумная семья!

Привета братского живительная сила

Мне не врачует дух в тревогах бытия.

Но пусть ничем душа больная не согрета,

А с жизнью все-таки расстаться было б жаль,

И хоть не вижу я отрадного рассвета –

Еще невольно взор с надеждой смотрит вдаль.

Не говорите, что напрасно,

Что для бесплодной лишь борьбы

Стремлений чистых и прекрасных

Дано вам столько от судьбы.

Что всё, чем полно сердце ныне,

Подавит жизни тяжкий гнет;

Что всё растратится в пустыне,

Что дать могло бы цвет и плод.

К чему напрасные сомненья!

Идите смелою стопой;

Вы не из тех, в ком увлеченья

С летами гаснет жар святой.

Пусть дух изведает страданье,

В борьбе пусть будет закален;

И из горнила испытанья

И чист и крепок выйдет он.

Храните ж чистые химеры

Души возвышенной своей,

И животворный пламень веры

Пусть до конца не гаснет в ней!

О, если б знали вы, друзья моей весны,

Прекрасных грез моих, порывов благородных,

Какой мучительной тоской отравлены

Проходят дни мои в волнениях бесплодных!

Былое предо мной как призрак восстает,

И тайный голос мне твердит укор правдивый;

Чего убить не мог суровой жизни гнет,

Зарыл я в землю сам, – зарыл, как раб ленивый.

Душе была дана любовь от бога в дар,

И отличать дано добро от зла уменье;

На что же тратил я священный сердца жар,

Упорно ль к цели шел во имя убежденья?

Я заключал не раз со злом постыдный мир

И пренебрег труда спасительной дорогой,

Не простирал руки тому, кто наг и сир,

И оставался глух к призывам правды строгой.

О, больно, больно мне!!! Скорбит душа моя,

Казнит меня палач неумолимый – совесть;

И в книге прошлого с стыдом читаю я

Погибшей без следа, бесплодной жизни повесть.

Средь жизни будничной, ее тревог докучных,

Незримых, тайных битв, с той жизнью неразлучных,

Воспоминание лелею я одно,

И сладко так душе и горестно оно.

Я помню, в дальний край гнала меня неволя, –

Судьбы игрушкой быть куда плохая доля!

Так мудрено ль, что злость мне волновала грудь

И что казался мне невыносим мой путь?

Хоть город тот, что мне покинуть предстояло,

Для сердца моего и не был мил нимало,

Но привыкает скоро русский человек:

Где месяц проживет, как будто прожил век,

Притом же иногда меж чопорных педантов,

Меж сплетниц набожных, самодовольных франтов,

Заброшено судьбой, как перл в песке морском,

Найдется существо и с чувством и с умом;

Согреет вас его приветливое слово,

И вы на остальных махнуть рукой готовы.

Так было и со мной: я помню ясный взор,

Улыбку добрую, веселый разговор,

Что от меня вражду, сомненье и печали –

Как духов утра свет – внезапно отгоняли.

С кудрявым мальчиком, с нарядным мотыльком

Я не сравню ее плохим своим стихом;

Но жаль мне, что она не встретила поэта:

Не подарил бы он другой сравненье это.

Красавицей она назваться не могла,

Но детской резвостью, но ясностью чела

Она влекла к себе с неодолимой силой;

И тот, кого она приветом вскользь дарила,

Хотя б под бурями житейскими поник,

Душою воскресал и весел был на миг.

Любуясь милою головкою, бывало,

Я рад был, что судьба ее так баловала,

Что жаль ее судьбе; что от тревог и зла

Она щадит ее: печаль бы к ней не шла…

Итак, я уезжал. На долгую разлуку

Еще пришел я раз пожать ей братски руку;

Хотел ей высказать, что там, в глуши степей,

С любовью буду я воспоминать о ней;

Что днями светлыми я ей одной обязан,

Что к ней останусь я душой навек привязан,

И много кой-чего сказать еще хотел;

Но слов не находил и как немой сидел.

И лучше, может быть! Мой вздор сентиментальный

Мог рассмешить ее, пожалуй, в час прощальный!

«Мы с вами свидимся, я знаю, через год,

Вас участь лучшая в краю далеком ждет», –

Она сказала мне с своей улыбкой ясной.

Как солнечным лучам в осенний день ненастный,

Я рад улыбке был; словам поверил я,

И дальний путь уж был не страшен для меня.

Прощаясь, я просил ее, чтоб серенаду

Она сыграла мне, – я в Шуберте отраду

Неизъяснимую для сердца нахожу.

Вот к клавишам она подходит; я гляжу

На светлое чело, на маленькие руки…

И в душу полились мечтательные звуки…

Два года протекло, как прежде много лет,

Еще в душе моей оставив горький след.

Всё так же ратовал я с донкихотским жаром

За призраки свои и чувства тратил даром.

И возвратился вновь я в скучный город свой,

И встретился с давно знакомою толпой.

Всё тех же увидал я чопорных педантов,

Нелепых остряков, честолюбивых франтов,

Прибавилось еще немного новых лиц;

Пред золотым тельцом лежат, как прежде, ниц;

Всё те же ссоры, сплетни и интриги;

В почете карты всё, и всё в опале книги!

Но не нашел я той, к кому в былые дни

Я смело нес и грусть и радости свои…

И часто так к кому душа моя больная

Рвалась, под жизненным ярмом изнемогая!..

И весть услышал я: ее уж больше нет!

Суровым косарем сражен прекрасный цвет,

Суровым косарем, что без разбору косит

И тех, кто жизнь клянет, и тех, кто жизни просит!

Как больно было мне… Но если свет о ней

При мне судил, еще мне делалось больней!

Ему не жаль, казалось, вовсе, что могила

И юность, и красу навеки поглотила…

Клеветников, завистников бездушных толк

И у дверей могилы даже не замолк.

Я снова посетил давно знакомый дом;

Теперь семья другая поселилась в нем.

Вот уголок уютный, где она, бывало,

Вокруг себя друзей немногих собирала.

Отрадных много я припомнил вечеров;

Войдя в ту комнату, я плакать был готов!

Как оживить она домашний круг умела…

Как быстро время с ней, как весело летело:

Невольно лица прояснялися у всех,

Когда звучал ее беспечный, детский смех.

Теперь не то я встретил; чопорно и чинно

Здесь разговор вели, и в ералаш в гостиной

С тремя почтенными старушками играл

От старости едва ходивший генерал.

Изящно в комнатах, роскошно даже было…

Но всё тоску и грусть на сердце наводило…

Но вот хозяйка села за рояль… Она,

Все говорят, артисткой быть великой рождена.

Вот Шуберта опять я слышу серенаду…

И точно… более, казалось бы, не надо

Искусства и желать. Но отчего же мне

Досадно стало так? В душевной глубине

Как будто злоба вдруг к игравшей шевельнулась

За то, что струн души больных она коснулась.

Казалось мне, звучит в игре той мастерской

Насмешка над моей заветною мечтой.

Оставил вечер я… Но всё мотив знакомый

Преследовал меня на улице и дома…

Всё образ предо мной любимый возникал,

И до рассвета глаз в ту ночь я не смыкал.

Когда твой кроткий, ясный взор

Ты остановишь вдруг на мне,

Иль задушевный разговор

С тобой веду я в тишине;

Когда подашь мне руку ты,

Прощаясь ласково со мной,

И дышат женские черты

Неизъяснимой добротой, –

О, верь! не зависть, не вражда

К тому, с кем ты на путь земной

Соединила жребий свой,

Грудь наполняет мне тогда.

Я лишь молю, чтоб над тобой

Была господня благодать,

Чтоб свет тщеславный и пустой

Тебя не мог пересоздать.

Чтоб сердце свято сберегло

Свои заветные мечты;

Чтобы спокойно и светло

На божий мир глядела ты…

Чтоб клеветы и злобы яд

Не отравил весны твоей;

Чтоб ты не ведала утрат

И омраченных скорбью дней.

Еще молю я, чтобы нас

Не разлучал враждебный рок,

Чтоб кротким светом этих глаз

Я дольше любоваться мог.

Есть дни: ни злоба, ни любовь,

Ни жажда дел, ни к истине стремленье –

Ничто мне не волнует кровь;

И сердце спит, и ум в оцепененьи.

Я остаюсь к призывам жизни глух;

Так холодно взираю, так бесстрастно

На всё, что некогда мой дух

Тревожило и мучило всечасно.

И ласка женская во мне

В те дни ответа даже не находит;

В бездействии, в позорном сне

Душевных сил за часом час проходит.

Мне страшно, страшно за себя;

Боюсь, чтоб сердце вовсе не остыло,

Чтоб не утратил чувства я,

Пока в крови огонь и в теле сила.

Годами я еще не стар…

О боже, всех, кто жаждет искупленья,

Не дай, чтоб пеплом сердца жар

Засыпало мертвящее сомненье!

Посмотри, на небе звезды,

Снег блистает серебром,

Едем, друг мой… ночью зимней

Мчаться весело вдвоем.

Полетит как птица тройка,

Колокольчик зазвенит,

И раскинется пред нами

Бесконечной степи вид.

Всё, что сердце днем тревожит:

И забот докучных рой,

И судьбы насмешки злые –

Всё забудем мы с тобой.

И пускай перенесемся,

Обаяния полны,

В мир волшебных пестрых сказок

Нашей доброй старины.

Будем думать, что в хрустальный

Ты дворец заключена,

Что тебя я похищаю

От седого колдуна…

Что мечом моим булатным

Сторож твой – косматый зверь –

Поражен, и мы с тобою

Птицы вольные теперь.

Право, этот мир чудесный

Лучше нашего в сто крат:

Лучше козни чародеев,

Чем житейский наш разлад.

Едем! ждут за воротами

Сани, крытые ковром;

В небе месяц, в небе звезды,

Снег блистает серебром!

Уедешь ты на теплый юг!

И где лазурью блещет море –

Покинет тело злой недуг,

Покинет сердце злое горе.

Там отдохнет в семье друзей

Душа, изведавшая муки,

И песен, выстраданных ей,

К нам долетят святые звуки…

И всё, что рок во дни невзгод

Давил железною рукою,

Вдруг встрепенется, оживет,

Как цвет под влагой дождевою.

Господь тебя благослови

За годы долгие несчастья

И тихой радостью любви,

И дружбы ласковым участьем.

И если радостные дни

Придут, послушные желанью,

Меня, собрата по изгнанью,

Ты добрым словом помяни!

Тобой лишь ясны дни мои,

Ты их любовью озарила,

И духа дремлющая сила

На зов откликнулась любви!

О, если б я от дней тревог

Переходя к надежде новой,

Страницу мрачную былого

Из книги жизни вырвать мог!

О, если б мог я заглушить

Укор, что часто шепчет совесть!

Но нет! бесплодной жизни повесть

Слезами горькими не смыть.

Молю того, кто весь любовь,

Он примет скорбное моленье

И, ниспослав мне искупленье,

К добру меня направит вновь –

Чтобы душа моя была

Твоей души достойна ясной,

Чтоб сердца преданности страстной

Ты постыдиться не могла!

О боже мой, восстанови

Мой падший дух, мой дух унылый;

Я жажду веры и любви,

Для новых битв я жажду силы.

Запуган мраком ночи я,

И в нем я ощупью блуждаю;

Ищу в светильник свой огня,

Но где обресть его, не знаю.

В изнеможенья скорбный час

Простри спасительные руки,

Да упадет завеса с глаз,

Да прочь идут сомненья муки.

Внезапным светом озарен,

От лжи мой ум да отрешится

И вместе с сердцем да стремится

Постигнуть истины закон.

Услышь, о боже, голос мой!

Да возлюбив всем сердцем брата,

Во тьме затерянной тропой

Пойду я вновь – и без возврата!

Ты мне мила, пора заката!

Какой-то кроткой тишиной

В тот миг душа моя объята;

Как исцелившийся больной,

Что к жизни ждать не мог возврата,

Любви, спокоен и счастлив,

Я к сердцу чувствую прилив.

Земные битвы, скорбь земную,

Всё бремя будничных забот

Я забываю; в грудь больную

Отраду вечер ясный льет;

И я молю, чтоб жизнь такую,

Как этот час, господь послал

Тому, кто в битве духом пал.

О нет, не всякому дано

Святое право обличенья!

Кто не взрастил в себе зерно

Любви живой и отреченья,

И бесполезно и смешно

На мир его ожесточенье.

Но если праведная речь

Из сердца чистого стремится,

Она разит, как божий меч;

Дрожит, бледнеет и стыдится

Пред нею тот, кого обречь

Она проклятью не страшится.

Но где тот века проводник,

Что скуп на речи, щедр на дело,

Что, заглушив страстей язык,

Идя на подвиг честно, смело,

Благой пример являть привык

Толпе, в неправде закоснелой?

Где он? Нас к бездне привела

Стезя безверья и порока!

Рабам позорной лжи и зла

Пошли, пошли, господь, пророка,

Чтоб речь его нам сердце жгла

И содрогнулись мы глубоко!

Он шел безропотно тернистою дорогой,

Он встретил радостно и гибель и позор;

Уста, вещавшие ученье правды строгой,

Не изрекли толпе глумящейся укор.

Он шел безропотно и, на кресте распятый,

Народам завещал и братство и любовь;

За этот грешный мир, порока тьмой объятый,

За ближнего лилась его святая кровь.

О дети слабые скептического века!

Иль вам не говорит могучий образ тот

О назначении великом человека

И волю спящую на подвиг не зовет?

О нет! не верю я. Не вовсе заглушили

В нас голос истины корысть и суета;

Еще настанет день… Вдохнет и жизнь и силу

В наш обветшалый мир учение Христа!

Домчатся ль к вам знакомых песен звуки,

Друзья моих погибших юных лет?

И братский ваш услышу ль я привет?

Всё те же ль вы, что были до разлуки?

Быть может, мне иных не досчитаться!

А те – в чужой, далекой стороне –

Уже давно забыли обо мне…

И некому на песни отозваться!

Ноя – средь бурь, в дни горя и печали –

Был верен вам, весны моей друзья,

И снова к вам несется песнь моя,

Когда, как сон, невзгоды миновали.

Ночи бледное светило

Кротким светом озарило

   Комнатку мою.

Снова слышу за стеною

Над малюткою больною

   Баюшки-баю.

Голосок так чист и звонок,

Что под звук его ребенок

   Затихает вдруг.

Спой еще! Тебе внимая,

И душа моя больная

   Отдохнет от мук.

Помню я иное время,

Легче было жизни бремя,

   Веселей жилось!

Шли так быстро эти годы,

Годы счастья и свободы,

   Годы светлых грез!

Сколько вызвано мечтою

Лиц знакомых предо мною

   И знакомых мест.

Помню лес… деревьев шепот,

И волны стемневшей ропот,

   И мерцанье звезд.

Сад запущенный и мрачный,

Над водой пруда прозрачной

   Деревенский дом.

Речи нежные и ласки,

В уголке уютном сказки

   Зимним вечерком…

Сердце верило, любило,

Всё ему так было мило,

   Что теперь смешно!

Но всё тихо за стеною…

Над малюткою больною

   Голос смолк давно…

Ах, зачем, былые годы,

Годы участья и свободы,

   Я припомнил вас!

На душе тоска сильнее,

И до утра, видно, с нею

   Не сомкну я глаз!

Для чего, певунья птичка,

Птичка резвая моя,

Ты так рано прилетела

В наши дальние края?

Заслонили солнце тучи,

Небо всё заволокли;

И тростник сухой и желтый

Клонит ветер до земли.

Вот и дождик, посмотри-ка,

Хлынул словно из ведра;

Скучно, холодно, как будто

Не весенняя пора!

– Не для солнца, не для неба

Прилетела я сюда;

В камышах сухих и желтых

Не совью себе гнезда.

Я совью его под кровлей

Горемыки-бедняка;

Богом я ему в отраду

Послана издалека.

В час, как он, вернувшись с поля

В хату ветхую свою,

Ляжет, грустный, на солому,

Песню я ему спою.

Для него я эту песню

Принесла из-за морей;

Никогда ее не пела

Для счастливых я людей.

В ней поведаю я много

Про иной, чудесный свет,

Где ни бедных, ни богатых,

Ни нужды, ни горя нет.

Эта песня примиренье

В грудь усталую прольет;

И с надеждою на бога

Бедный труженик заснет.

Ты хочешь песен, – не пою

Веселых песен я давно;

А душу ясную твою

Встревожить было бы грешно.

О нет, пусть ни единый звук

Не обнаружит пред тобой

Ни затаенных в сердце мук,

Ни дум, навеянных борьбой.

Пусть не узнаешь дольше ты,

Как беспощадно губит свет

Все наши лучшие мечты,

Святые грезы юных лет!

Когда ж пора твоя придет

И с жизнью выйдешь ты на бой,

Когда в тебе житейский гнет

Оставит след глубокий свой

И будешь, горе затая,

Ты тщетно ждать участья слов, –

Тогда зови… и песнь моя

На грустный твой ответит зов.

Скажи мне, долго ль заблуждаться

Тебе, о сердце, суждено?

Пора бы с грезами расстаться…

Мы старики с тобой давно.

А ты, назло годам и року,

Тревожней бьешься и сильней

(Хоть мало видишь в этом проку),

Чем билось в дни весны своей.

Когда среди волнений света,

В толпе шумящей и пустой,

Слова любимого поэта

Произнесут перед тобой,

Или науки голос строгой

О правде вечной говорит,

Какую ты забьешь тревогу,

Какой огонь в тебе горит!

Красой стыдливою блистая,

Мелькнут ли женские черты –

В восторге чистом замирая,

Навстречу им как рвешься ты.

О перестань! Понять бы можно

Давным-давно в твои лета,

Что бред поэзия ничтожный,

Что правда вечная – мечта!

Что как-то странно поклоненье

В наш век полезный красоте,

Что уж теперь должны стремленья

У человека быть не те…

Пойми, что правда там, где сила,

Где достиженье благ земных,

И, всё забыв, что ты любило,

Живи и бейся лишь для них!

Над пустыней, в полдень знойный,

Горделиво и спокойно

Тучка легкая плывет.

А в пустыне, жаждой мучим

И лучом палимый жгучим,

К ней цветок моленье шлет:

«Посмотри, в стели унылой

Я цвету больной и хилый,

И без сил, и без красы…

Мне цвести так безотрадно:

Нет ни тени здесь прохладной,

Ни свежительной росы,

Я горю, томлюсь от зною,

И поблекшей головою

Я к земле сухой приник.

Каждый день с надеждой тайной

Я всё ждал, что хоть случайно

Залетишь ты к нам на миг;

Вот пришла ты… и взываю

Я с мольбой к тебе, и знаю,

Что к мольбе склонишься ты:

Что прольется дождь обильный,

И, покров стряхнувши пыльный,

Оживут мои листы,

И под влагой неба чистой,

И роскошный и душистый,

Заблистает мой наряд;

И потом, в степи суровой,

Долго, долго к жизни новой

Буду помнить я возврат…»

Но, горда, неумолима,

Пронеслася тучка_ мимо

Над поникнувшим цветком.

Далеко, над сжатой нивой,

Бесполезно, прихотливо

Пролилась она дождем;

А в пустыне, жаждой мучим

И лучом палимый жгучим,

Увядал цветок больной…

И всё ждал он, увядая, –

Тучка вот придет другая…

Но уж не было другой.

Тихо всё, глядится месяц

В воды зыбкие реки;

За рекою слышны песни

И мелькают огоньки.

Отчего так сердцу больно?

Дней ли прошлых стало жаль,

Иль грядущего пугает

Неразгаданная даль?

Отчего в груди томленье?

И туманит взор слеза?

Или снова надо мною

Собирается гроза?

Вот сокрылся месяц в тучи,

Огоньков уж не видать;

Стихли песни… Скоро ль, сердце,

Перестанешь ты страдать?

Много злых и глупых шуток,

Жизнь, играла ты со мной,

И стою на перепутье

Я с поникшей головой.

Сердца лучшие порывы

И любимые мечты

Осмеяла беспощадно,

В пух и прах разбила ты.

Подстрекнула ты лукаво

На неравный бой меня,

И в бою том я потратил

Много страсти и огня.

Только людям на потеху

Скоро выбился из сил;

И осталось мне сознанье,

Что я немощен и хил.

Что ж! Пойду дорогой торной,

Думал я, толпе вослед,

Скромен, тих, благонамерен,

Бросив юношеский бред.

Что за гладкая дорога!

Камни здесь не режут ног.

Если б шел по ней я прежде,

Я бы так не изнемог.

Да и цель гораздо ближе;

Пристань мирная в виду…

Сколько там я наслаждений

Неизведанных найду!

Но увы! пришлось недолго

К этой цели мне идти,

И опять я очутился

На проселочном пути.

А виной всё эти грезы,

Эти сны поры былой…

Безотвязные, со мною

Шли они рука с рукой.

И манили всё куда-то,

И шептали что-то мне,

Милых образов так много

Показали в стороне.

Им навстречу устремился

Я, исполнен новых сил:

Шел по терниям колючим,

В бездны мрачные сходил.

И уж думал – подхожу я

К милым призракам моим,

Но напрасно, утомленный,

Простирал я руки к ним.

Отдалялись, улетали

Дорогие от меня…

И внезапно на распутье

Ночью был застигнут я.

Долго ль ночь моя продлится

И что ждет меня за ней,

Я не знаю; знаю только,

Что тоска в душе моей.

Но не торная дорога,

Рано брошенная мной,

Пробуждает сожаленье

В этот миг в душе больной.

Жаль мне призраков любимых,

Жаль роскошных ярких грез,

Что так рано день, сокрывшись,

На лучах своих унес!

Дети века все больные, –

Мне повсюду говорят, –

Ходят бледные, худые,

С жизнью всё у них разлад.

Нет! Напрасно стариками

Оклеветан бедный век;

Посмотрите: перед вами

Современный человек.

Щеки словно как с морозу,

Так румянцем и горят;

Как прилична эта поза,

Как спокоен этот взгляд.

Вы порывов увлеченья

Не заметите за ним;

Но как полон уваженья

Он к достоинствам своим.

Все вопросы разрешает

Он легко, без дальних дум;

Не тревожит, не смущает

Никогда сомненье ум.

И насмешкой острой, милой

Как умеет он кольнуть

Недовольных, что уныло

На житейский смотрят путь,

Предрассудки ненавидят,

Всё твердят про идеал

И лишь зло и гибель видят

В том, что благом мир признал.

Свет приятным разговором

И умом его пленен;

Восклицают дамы хором:

«Как он мил! как он умен!»

Нет! Напрасно старость взводит

Клевету на бедный век:

Жизнь блаженствуя проводит

Современный человек!

Когда мне встретится истерзанный борьбою,

Под гнетом опыта поникший человек;

И речью горькой он, насмешливой и злою

Позору предает во лжи погрязший век;

И вера в род людской в груди его угасла,

И дух, что некогда был полон мощных сил,

Подобно ночнику, потухшему без масла,

Без веры и любви стал немощен и хил;

И правды луч, сверкающий за далью

Грядущих дней, очам его незрим, –

Как больно мне! Глубокою печалью

При встрече той бываю я томим.

И говорю тогда: явись, явись к нам снова,

Господь, в наш бедный мир, где горе и разлад;

Да прозвучит еще божественное слово

И к жизни воззовет твоих отпадших чад!

Он беден был. (Его отец

В гусарах век служил,

Любил танцовщиц и вконец

Именье разорил.)

И ярый был он либерал:

Все слабости людей

Он энергически карал,

Хоть не писал статей.

Не мог терпеть он спину гнуть,

Любил он бедный класс,

Любил помещиков кольнуть

Сатирой злой подчас.

И Жоржем Зандом и Леру

Был страстно увлечен,

Мужей он поучал добру,

Развить старался жен.

Когда же друга моего

Толкнула в глушь судьба,

Он думал – закалит его

С невежеством борьба.

Всех лихоимцев, подлецов

Мечтал он быть грозой;

И за права сирот и вдов

Клялся стоять горой.

Но, ах! грядущее от нас

Густой скрывает мрак;

Не думал он, что близок час

Вступить в законный брак.

Хоть предавал проклятью он

Пустой, бездушный свет,

Но был в губернии пленен

Девицей в тридцать лет.

Она была иных идей…

Ей не был Занд знаком,

Но дали триста душ за ней

И трехэтажный дом.

Женился он, ему пришлась

По сердцу жизнь сам-друг…

Жена ввела его тотчас

В губернский высший круг.

И стал обеды он давать,

И почитал за честь,

Когда к нему съезжалась знать,

Чтоб хорошо поесть.

И если в дом к нему порой

Являлся генерал,

Его, от счастья сам не свой,

Он на крыльце встречал.

Жена крутой имела нрав;

А дом и триста душ

Давали ей так много прав…

И покорился муж.

Хоть иногда еще карал

Он зло в кругу друзей,

Но снисходительней взирал

На слабости людей.

Хоть не утратил он вполне

Могучий слова дар,

Но как-то стынул при жене

Его душевный жар.

Бывало, только заведет

О крепостных он спор,

Глядишь, и зажимает рот

Ему супруги взор.

И встретил я его потом

В губернии другой;

Он был с порядочным брюшком

И чин имел большой.

Пред ним чиновный весь народ

И трепетал и млел;

И уж не триста душ – пятьсот

Он собственных имел.

О добродетели судил

Он за колодой карт…

Когда же юноша входил

Порой пред ним в азарт,

Он непокорность порицал

Как истый бюрократ…

И на виновного бросал

Молниеносный взгляд…

Что за детская головка,

Что за тонкие черты!

И в улыбке и в движеньях

Сколько детской простоты!

Лишь во взгляде, полном думы,

Я читаю иногда,

Что исчезли безвозвратно

Детской резвости года.

То огнем, то негой дышат

Эти карие глаза;

Знать, для сердца наступает

Страсти первая гроза…

И боюсь я, и невольно

Грудь сжимается тоской:

Не степной былинке слабой

С ураганом вынесть бой!

Томит меня мой страннический путь.

Хотелось бы под вечер на покой,

Хотелось бы на дружескую грудь

Усталою приникнуть головой.

Была пора – и в сердце молодом

Кипела страсть, не знавшая преград;

На каждый бой с бестрепетным челом

Я гордо шёл, весенним грозам рад.

Была пора – огонь горел в крови;

И думал я, что песнь моя сильна,

Что правды луч, что луч святой любви

Зажжет в сердцах озлобленных она.

Где ж силы те, где бодрость прежних лет?

Сгубила их неравная борьба;

И пустота, бесплодной жизни след,

Ждёт неизбежная, как древняя судьба.

Пора домой! Не опоздать бы мне;

Не заперты ль ворота на запор?

И огонёк мерцает ли в окне,

Маня к себе усталый, грустный взор?

Отворят ли с улыбкою мне дверь?

Услышу ли я ласковый привет:

«Не одинок, не странник ты теперь:

Ты отдохнёшь, любовию согрет…»

Знакомые звуки, чудесные звуки!

О, сколько вам силы дано!

Прошедшее счастье, прошедшие муки,

И радость свиданья, и слезы разлуки…

Вам всё воскресить суждено.

Знакомые тени являются снова,

Проходят одна за другой…

И сердце поверить обману готово,

И жаждет, и молит всей жизни былого,

Согретое страстью былой.

И всё, что убито бесплодной борьбою,

Опять шевельнулось в груди…

На доблестный подвиг, на битву с судьбою

Иду я отважно, и яркой звездою

Надежда горит впереди.

В возлюбленном взоре, в улыбке участья

Прочел я давно, что любим;

Не страшны мне грозы, не страшно ненастье;

Я знаю – любви бесконечное счастье

Меня ожидает за ним!

Довольно, довольно!.. замолкните, звуки!

Мою вы терзаете грудь…

Прошедшее счастье, прошедшие муки,

И радость свиданья, и слезы разлуки,

О сердце! навеки забудь!..

Как мой садик свеж и зелен!

Распустилась в нем сирень;

От черемухи душистой

И от лип кудрявых – тень…

Правда, нет в нем бледных лилий,

Горделивых георгин,

И лишь пестрые головки

Возвышает мак один.

Да подсолнечник у входа,

Словно верный часовой,

Сторожит себе дорожку,

Всю поросшую травой…

Но люблю я садик скромный:

Он душе моей милей

Городских садов унылых

С сетью правильных аллей.

И весь день, в траве высокой

Лежа, слушать бы я рад,

Как заботливые пчелы

Вкруг черемухи жужжат.

А когда на садик сыплет

Блеск лучей своих луна,

Я сажусь в раздумье тихом

У открытого окна.

Посребренных и дрожащих

Листьев я внимаю шум,

И, одна другой сменяясь,

Грезы мне волнуют ум.

И несут на крыльях легких

В мир иной меня оне…

Как сияет ярко солнце

В той неведомой стране!

Нет вражды под этим солнцем,

Нашей лжи вседневной нет;

Человека озаряет

Там любви и правды свет!

Всё, что истины пророки

Обещают нам вдали,

Люди в братстве неразрывном

Навсегда там обрели…

О, как сладки эти грезы!

Разрастайся ж, расцветай

Ты, мой садик! и почаще

На меня их навевай.

Ты помнишь: поникшие ивы

Качались над спящим прудом;

Томимы тоской, молчаливы,

С тобой мы сидели вдвоем.

В открытые, окна глядели

К нам звезды с высоких небес;

Вдали соловьиные трели

Поля оглашали и лес.

Ты помнишь – тебе я сказала:

Мы много любили с тобой,

Но светлых часов было мало

Дано нам суровой судьбой.

Узнали мы иго неволи,

Всю тяжесть житейских цепей,

Изныло в нас сердце от боли;

Но скрыли мы боль от людей.

В святилище наших страданий

Не дали вломиться толпе –

И молча, без слез и рыданий,

Мы шли по тернистой тропе.

Ты помнишь минуту разлуки?

О, кто из нас думал тогда,

Что сердца забудутся муки,

Что рану излечат года,

Что страсти былые тревоги,

Все бури поры прожитой

Мы, встретясь на новой дороге,

Помянем насмешкою злой!

Когда возвратился я в город родной

И там, над отцовской могилой,

Колена склонил и поник головой,

О, как мое сердце заныло!

Мне всё прожитое припомнилось вдруг;

Припомнились долгие годы,

Что шли средь волнений бесплодных и мук,

Без счастья, любви и свободы.

И мнилось мне, будто отец мой глядит

На сына с тоской и любовью,

Скорбя, что суровым он горем убит,

Что сердце исходит в нем кровью.

Мне слышался говор зеленых ветвей:

«Устал ты и ищешь покою!

Усни здесь! И мы над могилой твоей

Раскинемся тенью густою…»

Была пора: своих сынов

Отчизна к битве призывала

С толпой несметною врагов,

И рать за ратью восставала,

И бодро шла за ратью рать

Геройской смертью умирать.

Но смолк орудий страшный гул;

И, отстояв свой край родимый,

Народ великий отдохнул.

Отчизна вышла невредима

Из той борьбы… как в старину –

В иную славную войну.

И вот опять она зовет

Своих сынов на бой упорный;

Но этот бой уже не тот…

Со злом и тьмой, с неправдой черной

Она зовет теперь на бой,

Во имя истины святой!

Не страшен нам и новый враг,

И с ним отчизна совладает…

Смотрите! уж редеет мрак,

Уж свет повсюду проникает,

И, содрогаясь, чует зло,

Что торжество его прошло.

Я здоров, румян и весел,

Сытно ем и славно пью;

Никогда нужда и голод

Не стучатся в дверь мою.

Мне наследственный оставил

Мой родитель капитал…

Он его на службе царской

Понемножку собирал.

Я одет всегда по моде

Англичанином-портным;

За приятные манеры

Очень дамами любим.

Не якшаюсь с разной дрянью,

Только с знатными знаком.

И владею превосходно

Я французским языком.

Хоть не делал зла я людям,

Хоть душой и сердцем чист,

Но не скрылся от злословья:

Говорят, я – эгоист!

Клевета! Богоугодных

Разных обществ член и я.

Филантропы пять целковых

Каждый год берут с меня.

Все толкуют: погибает

От неправды род людской…

Тот объелся на обеде,

Умер с голоду другой.

Разве я тому причиной?

Видно, так уж суждено.

Рассуждать об этом, право,

И напрасно и смешно!

Жизнь дана, чтоб наслаждаться, –

Мой на это взгляд такой.

Пусть мечтатели вздыхают –

Я махнул на них рукой.

Я румян, здоров и весел,

Сытно ем и славно пью;

Никогда нужда и голод

Не стучатся в дверь мою.

Трудились бедные вы, отдыху не зная,

Судьбе покорные, трудились день и ночь

И думали: знать, доля уж такая

Нам богом суждена – и горю не помочь!

Смочив поля кровавым, скорбным потом,

Вы знали, что не вам они готовят плод;

Но не роптали вы, согбенные под гнетом.

Нет! вы несли свой крест, как праведник несет.

И тот, кто мир своею чистой кровью

От рабства искупил, кто, как и вы, страдал,

Кому молились вы смиренно и с любовью,

Вам избавителя венчанного послал.

И настает пора святая возрожденья!

Да будет ясен дня грядущего рассвет,

Да принесет он вам с прошедшим примиренье

И раны вековой да уврачует след!

Один по улицам брожу я с грустной думой;

На спящий город хор дрожащих звезд глядит.

Вот предо мной дворец забытый и угрюмый,

Где жизнь провел в пирах и неге сибарит.

Когда-то музыка гремела в пышных залах;

Из окон лился свет от тысячи свечей,

И кубки старые усердно осушала

Шумящая толпа напудренных гостей.

Теперь заброшены огромные палаты;

В роскошных комнатах и пусто и темно.

Давно лежит в земле хозяин тороватый;

В чужих краях живут наследники давно.

Стоит уныло дом – а на крылечных плитах,

Под рубищем дрожа, бедняк заснуть прилег

И думает: «Когда б в палатах позабытых

От стужи дали мне хоть тесный уголок!»

Старинные, знакомые мотивы

Порой вечернею откуда-то звучат.

В них юности могучие призывы,

В них с пошлостью людской надежд ее разлад.

И призраки знакомые толпою

На звуки те встают… С насмешкой на устах

Идут они медлительной стопою

И будто говорят: «Уж мы давно в гробах

Лежим, забыв стремления земные,

Признав, что жизнь – бесплодная борьба,

Что на земле блаженны только злые,

А праведных разит бессмысленно судьба.

Спокойно мы в могилах наших тлеем,

Нам не восстать из них на голос суеты,

И о тебе мы, бедный, сожалеем:

Еще волнуешься, еще страдаешь ты!

Ты всё еще от жизни ждешь чего-то…

Всё грезы юности живут в душе твоей.

Ты думаешь: упорная работа

Веков готовит рай в грядущем для людей.

Последуй в край ничтожества за нами,

Стряхни с себя скорей оковы бытия,

Пока еще с младенческими снами

Не навсегда душа рассталася твоя!

В гроб низойти с надеждами отрадно!

Нам не было дано узнать отрады той:

Сомненья дух разбил их беспощадно

Задолго до поры прощанья роковой!»

Исчезните, зловещие виденья!

Я не пойду на ваш печальный зов!

Я жить хочу! Страданья и волненья

Я чашу полную испить до дна готов!

И до конца я веры не утрачу,

Что озарит наш мир любви и правды свет,

Пускай я здесь как в море капля значу,

Но каждый честный бой оставить должен след.

Исчезните! А вы, святые звуки,

Вы силу новую в мою вдохните грудь.

Хотя бы жизнь одни сулила муки,

Я бодро встречу их, благословив свой путь!

И мне когда-то было мило

Светило бледное ночей;

Так много грез оно будило

В душе неопытной моей!

Когда лучи его дрожали

На влаге дремлющей реки,

Душа рвалась к неясной дали,

Полна неведомой тоски.

И было томное сиянье

Путеводителем моим,

Когда спешил я на свиданье,

Кипя восторгом молодым.

Прошли неясные стремленья

И поэтические сны!

Теперь иные впечатленья

Во мне луной порождены.

Досадно мне, что так бесстрастно,

С недосягаемых высот,

Глядит она на мир несчастный,

Где лжи и зла повсюду гнет,

Где столько слабых и гонимых,

Изнемогающих от битв,

Где льется столько слез незримых

И скорбных слышится молитв!

Пью за славного артиста,

Что умеет вызвать в нас

Смех то горький, то веселый –

Правды жизни без прикрас.

Не одним своим талантом,

Он и тем еще нам мил,

Что и в жизни, как в искусстве,

Только правде он служил.

Что, свершая путь свой честно,

Чужд интриг остался он, –

И не ходит к сильным мира

С низкой лестью на поклон.

В том сознаются, конечно,

Даже все его враги,

Что товарищам ни разу

Не подставил он ноги…

И счастлив вдвойне, кто может

Так, как он, прожить свой век,

Всеми чтимый как художник,

Как хороший человек.

Если в час, когда зажгутся звезды

Над заснувшею, усталою землей,

Молча ты к открытому окошку

Подойдешь, о друг мой, с тайною тоской…

Слушая задумчиво шептанье

Серебристым светом облитых листов,

Обо мне ты вспомни, и душою,

Где бы ни был я, на твой откликнусь зов.

Вспомни, что тревоги и сомненья

Мне ниспосланы на долю от судьбы;

Что во мне так часто гаснет вера,

А твои доступны небесам мольбы.

Вспомни, друг! И помолись, чтоб в душу

Низошла ко мне святая тишина, –

Тишина, какою вся природа

В этот час успокоения полна…

Помолись, чтоб ангел божий с неба

Низлетел ко мне в час смерти роковой,

Чтоб, на кроткие черты его взирая,

Думал я, что ты стоишь передо мной!

Я у матушки выросла в холе

И кручины не ведала злой;

Да счастливой девической доле

Позавидовал недруг людской.

Речи сладкие стал он, лукавый,

Мне нашептывать ночью и днем;

И наскучили смех и забавы,

И наскучил мне матери дом.

Сердце билось испуганной пташкой,

Не давало ни часу заснуть;

Подымалась под тонкой рубашкой

Высоко моя белая грудь.

Я вставала с постели босая,

И, бывало, всю ночь напролет

Под окошком кого-то ждала я –

Всё казалось мне, кто-то идет…

Я ждала и дождалась милова,

И уж как полюбился он мне;

Молодца не видала такого

Прежде я никогда и во сне.

Очи карие бойко глядели

На меня из-под черных бровей;

Допытать они, видно, хотели,

Что в душе затаилось моей.

Допытали они, что готова

Хоть на гибель для них я была…

И за милым из дома родного

Я, как малый ребенок, пошла.

Был он барин богатый и где-то

Всё в далеких краях проживал;

Слышь, лечился – и только на лето

Он в поместья свои наезжал.

Только лаской его и жила я,

Белый свет с ним казался милей;

Нипочем было мне, что дурная

Шла молва про меня у людей.

Да не думала я, не гадала,

Что любви его скоро конец;

Вдруг постыла милому я стала:

И с другой он пошел под венец.

Не пригожим лицом, не красою

Приманила дворянка его:

Приманила богатой казною –

Много взял он за нею всего.

С той поры будто солнышка нету,

Всё глухая, осенняя ночь;

Как ни жди, не дождешься рассвету;

Как ни плачь, а беде не помочь.

И с красой я своей распрощалась,

Не узнала б теперь меня мать;

Ни кровинки в лице не осталось,

Словно зелья мне дали принять.

Ах! изменой своей – не отравой –

Он с лица мне румянец согнал…

Буду помнить я долго, лукавый,

Что ты ночью мне летней шептал!

Вот бежит по тротуару

Моего соседа дочь.

Стройный стан, коса густая,

Глазки черные, как ночь.

В платье стареньком, в дырявой

Кацавейке на плечах;

Знать, с лекарством из аптеки

Пузырек у ней в руках.

Уж давно недугом тяжким

Бедный мой сосед томим;

И давно столяр-хозяин

Заменил его другим.

Дочь бежит, дрожа от стужи,

А на плиты яркий свет

Бьет волной из магазинов;

И чего-чего в них нет!

Серебро, хрусталь и бронза,

Ленты, бархат и атлас…

И прохожие от окон

Отвести не могут глаз.

Хоть и холод погоняет

И домой пора давно,

А с толпой остановилась

Поглядеть она в окно.

Перетянута в корсете,

Иностранка за столом

Что-то пишет… Чай, тепло ей,

Хорошо в житье таком.

Вот две барыни приходят;

Разодеты в пух оне!

Смотрят вещи дорогие…

Отложили к стороне.

Может, их они наденут

Нынче вечером на бал.

Славно жить богатым людям:

Что по вкусу, то и взял.

И невольно защемила

Сердце девичье тоска;

Видно, вспомнила бедняжка

Про больного старика.

И пошла в свой угол темный,

В свой сырой могильный склеп,

Где слезами обливают

Ребятишки черствый хлеб,

Мать сидит и дни и ночи

Над работой заказной,

Чуткий слух свой напрягая,

Не застонет ли больной;

Где, лохмотьями прикрытый,

На полу лежит отец

С неподвижным, тусклым взором,

Желтый, словно как мертвец.

Вот она уж близко дому;

Но при свете фонарей

Видит вдруг – красивый барин

Очутился перед ней.

Он глядит ей смело в очи,

И глядит не в первый раз, –

Где б она ни проходила,

С ней встречается тотчас.

И не раз она слыхала

От него такую речь:

«Полюби! тебя я стану

Холить, нежить и беречь.

Будешь ездить ты в карете,

Будешь в бархате ходить.

Как пойдет к твоей головке

Жемчуга большого нить!

Знатной барыней ты будешь,

И семью твою тогда

Перестанет в жестких лапах

Мять сердитая нужда».

Хоть и прочь она бежала

От лукавых тех речей,

Но потом они звучали

Ей порой в тиши ночей.

И теперь, домой вернувшись,

Молчалива и грустна,

Долго думала о чем-то

И вздыхала всё она…

Нет отдыха, мой друг, на жизненном пути.

Кто раз пошел тернистою дорогой,

Тому на ней лугов цветущих не найти;

Душе больной, измученной тревогой,

Успокоенье смерть одна лишь может дать.

И глупо и смешно его от жизни ждать.

В борьбе с людьми, в борьбе с самим собою

Пройдет твой грустный век; и если из-за туч

Хотя на миг – на краткий миг – порою

Тебе живительный проглянет солнца луч –

Забыв, что ждет за ним опять ненастье,

Что горе новое готово впереди, –

Благодари судьбу, но более не жди:

Нет продолжительного счастья!

Скучная картина!

Тучи без конца,

Дождик так и льется,

Лужи у крыльца…

Чахлая рябина

Мокнет под окном;

Смотрит деревушка

Сереньким пятном.

Что ты рано в гости,

Осень, к нам пришла?

Еще просит сердце

Света и тепла!

Все тебе не рады!

Твой унылый вид

Горе да невзгоды

Бедному сулит.

Слышит он заране

Крик и плач ребят;

Видит, как от стужи

Ночь они не спят;

Нет одежды теплой,

Нету в печке дров…

Ты на чей же, осень,

Поспешила зов?

Вон и худ и бледен

Сгорбился больной…

Как он рад был солнцу,

Как был бодр весной!

А теперь – наводит

Желтых листьев шум

На душу больную

Рой зловещих дум!

Рано, рано, осень,

В гости к нам пришла…

Многим не дождаться

Света и тепла!

Забывши прыгать и кружиться

Под звуки бального смычка,

Вот юность пылкая теснится

Вокруг седого старика.

С ним в разговор она вступает,

И отзыв он дает на всё,

Что так волнует, увлекает,

Всегда тревожную, ее.

Хоть на челе его угрюмом

Лежит страданий долгих след,

Но взор его еще согрет

Живой, не старческою думой.

К ученью правды и добра

Не знает он вражды суровой;

Он верит сам, что жизни новой

Придет желанная пора.

Поражены его речами,

Любуясь старца сединой,

Твердили юноши: «Летами

Он только стар, но не душой!»

Блажен, кто в старческие годы

Всю свежесть чувства сохранил,

В ком испытанья и невзгоды

Не умертвили духа сил,

Кто друг не рабства, а свободы,

В ком вера в истину жива

И кто бесстрастно не взирает,

Как человечества права

Надменно сильный попирает.

Вот и гроза прошла, и небо просветлело;

Приветно солнышко на божий мир глядит,

Вся степь, как раннею весной, зазеленела;

И воздух свеж и чист, и птичка в нем звенит.

И на сердце давно так ясно не бывало;

В нем тихой радостью сменилася тоска;

Всё, чем оно томилось и страдало,

Как будто унесли с собою облака.

Но отчего ж порой, боязнью тайной мучим,

Всё устремляю вдаль я свой несмелый взгляд

И думаю, следя за облаком летучим,

Что старую печаль несет оно назад?

В удушливый зной по дороге

Оборванный мальчик идет;

Изрезаны камнями ноги,

Струится с лица его пот.

В походке, в движеньях, во взоре

Нет резвости детской следа;

Сквозит в них тяжелое горе,

Как в рубище ветхом нужда.

Он в город ходил наниматься

К богатым купцам в батраки;

Да взять-то такого боятся:

Тщедушный батрак не с руки.

Один он… Свезли на кладбище

Вчера его старую мать.

С сумою под окнами пищу

Приходится, видно, сбирать…

Карета шестеркой несется;

За нею пустился он вслед,

Но голос внутри раздается:

«Вот я тебе дам, дармоед!»

Сурово лакейские лица

Взглянули при возгласе том,

И жирный господский возница

Стегнул попрошайку кнутом.

И прочь отскочил он без крика,

Лишь сладить не мог со слезой…

И дальше пошел горемыка,

Поникнув на грудь головой.

Усталый и зноем томимый,

Он в роще дубовой прилег

И видит, с котомкою мимо

Плетется седой старичок.

«Здорово, парнишка! Откуда?

Умаялся! Хворенький, знать!»

– «Из города, дедушка. Худо

Мне, больно». – «Не хлебца ли дать?

Не много набрал я сегодня,

Да надо тебя пожалеть.

Мне с голоду милость господня

Не даст, словно псу, околеть…»

И с братом голодным, что было

В котомке, он всё разделил;

Собрав свои дряхлые силы,

На ключ за водицей сходил.

И горе пока позабыто,

И дружно беседа идет…

Голодного, видно, не сытый,

А только голодный поймет!

Перед ветхою избенкой

Старичок сидит седой,

И кудрявого ребенка

Он морщинистой рукой

Охватил. В свой полушубок

Завернул его теплей;

С пухлых щек и алых губок

Не спускает он очей.

«Ох! недолго, внучек милый,

Мне понянчиться с тобой, –

Говорит старик. – В могилу

Мне пора уж на покой.

Долго маялся я; много

Вынес горя на плечах;

Не легка была дорога,

Да господь помог. Он благ.

Хоть во многом был я грешен

И хоть часто я роптал,

Но под старость им утешен:

Мне он радость ниспослал;

Знаю я, мой светик Саша,

Веселей твой будет век:

Доля ждет тебя не наша –

Будешь вольный человек!»

Песни жаворонков снова

Зазвенели в вышине.

«Гостья милая, здорово!» –

Говорят они весне.

Уж теплее солнце греет,

Стали краше небеса…

Скоро всё зазеленеет –

Степи, рощи и леса.

Позабудет бедный горе,

Расцветет душой старик…

В каждом сердце, в каждом взоре

Радость вспыхнет хоть на миг.

Выйдет пахарь на дорогу,

Взглянет весело вокруг;

Помолясь усердно богу,

Бодро примется за плуг.

С кротким сердцем, с верой сильной

Весь отдастся он трудам –

И пошлет господь обильный

Урожай его полям!

Томим недугом, одинокий,

Он в душной комнате лежал;

Сурово ночь в окно глядела,

И ветер в трубах завывал.

Он молод был… Сгубила рано

Его всесильная нужда…

Лицо его следы носило

Ночей бессонных и труда.

Лежал он бледный, неподвижный;

Огонь в глазах его потух;

Он видел смерть… и к ней с мольбою

Взывал его скорбящий дух:

«Помедли, смерть! Не дай в могилу

Во мраке ночи мне сойти.

При блеске дня хочу я миру

Сказать последнее прости!

Я вижу: призраков ужасных

Толпа кружится предо мной;

Их царство – тьма… И торжествуют

Они над спящею землей…

Как отвратительны их лики!

Порока, зла на них печать!

Но это буйное веселье

Должно с зарею миновать…

Она разгонит их… И люди

Пошлют ей радостный привет!

Помедли, смерть! Пускай увижу

Я утра нового рассвет!»

Он говорил, но жизни пламень

В груди больного догорал…

И ночь всё хмурилась… И ветер

Сердито в трубах завывал.

Люблю я вас, курчавые головки!

Ваш звонкий смех, и ваша беготня,

И хитрости ребяческой уловки –

Всё веселит, всё радует меня!

Гляжу на вас в сердечном умиленьи,

Житейских нужд забыв тяжелый гнет;

Но коротко отрадное забвеньи,

И вновь ему на смену скорбь идет.

И в глубине души, помимо воли,

Мучительный рождается вопрос:

Ужель и вам не видеть лучшей доли?

И вам идти путем бесплодных грез?

Ужель и вы в борьбе со злом могучим

Духовных сил растратите запас?

И правды свет, пронзив густые тучи,

Вам не блеснет и не пригреет вас?

Страдали мы – и верили так страстно,

Что день иной придет. О! неужель

Он и от вас далек – тот день прекрасный –

И далека стремлений наших цель?

Ответа нет на мой вопрос унылый…

О, дай-то бог, чтоб эта чаша зла,

Которая всю жизнь нам отравила,

До ваших уст, малютки, не дошла!

Друзья свободного искусства

Тебе, артист наш дорогой,

С стесненным сердцем, с грустным чувством

Несут привет прощальный свой.

Ты честно шел – прямой дорогой,

Искусству честно ты служил;

И твой юмор правдивый много

Мгновений светлых нам дарил.

Не в мишуре, не в ложных блестках

Являлся ты перед толпой –

Ты на сценических подмостках

Был человек, а не герой!

Осмыслить пошлые явленья

Вседневной жизни ты умел,

И чистый пламень вдохновенья

В душе художника горел.

Смеялись мы, когда пред нами

Лгал с увлеченьем Хлестаков…

Глубоко трогал нас слезами

Своими – Тихон Кабанов.

Но вот недуг неумолимый

День от очей твоих сокрыл –

И расстаешься ты с любимой

Тобою сценой в цвете сил.

И грусть нам в сердце западает,

И слышу я со всех сторон:

«Васильев сцену покидает,

Но позабыт не будет он!»

Еще один – испытанный боец,

Чей лозунг был: отчизна и свобода,

Еще один защитник прав народа

Себе нашел безвременный конец!

Он был из тех, кто твердою стопой

Привык идти во имя убежденья;

И сердца жар и чистые стремленья

Он уберег средь пошлости людской.

Он не склонял пред силою чела

И правде лишь служил неколебимо…

И верил он, что скоро край родимый

С себя стряхнет оковы лжи и зла…

В наш грустный век, на подвиги скупой,

Хвала тому, кто избрал путь суровый…

Хвала тому, кто знамя жизни новой

Умел нести бестрепетной рукой.

Нет! лучше гибель без возврата,

Чем мир постыдный с тьмой и злом,

Чем самому на гибель брата

Смотреть с злорадным торжеством.

Нет! лучше в темную могилу

Унесть безвременно с собой

И сердца пыл, и духа силу,

И грез безумных, страстных рой,

Чем, всё тупея и жирея,

Влачить бессмысленно свой век,

С смиреньем ложным фарисея

Твердя: «Бессилен человек»,

Чем променять на сон отрадный

И честный труд, и честный бой

И незаметно в тине смрадной,

В грязи увязнуть с головой!

Блажен не ведавший труда,

Но щедро взысканный от неба.

Блажен не евший никогда

Слезами смоченного хлеба.

Вольней и легче дышит он,

Здоров и телом и душою;

И не поникнет головою,

Сомненьем ранним удручен.

Светло, разумно и прекрасно

Всё в мире кажется ему;

Он волноваться понапрасну

Не даст ни сердцу, ни уму.

Он не растратит духа силы

Средь мелких, будничных забот

И безмятежно до могилы,

Не спотыкаясь, добредет.

Но сколько бедных и голодных

Свой черствый хлеб, свой тяжкий труд

За эту жизнь без скал подводных,

За этот рай не отдадут!

Пускай заманчив гладкий путь,

   Но ты своей высокой цели,

Поэт, и в песнях и на деле

   Неколебимо верен будь.

Иди, послушный до конца

   Призывам истины могучим;

Иди по терниям колючим,

   Без ободренья и венца.

И будь бестрепетным бойцом,

   Бойцом за право человека;

Не дай заснуть в пороках века

   Твоей душе постыдным сном.

И будет песнь твоя сильна,

   Как божий меч, как гром небесный;

И не умрет в сердцах она,

   Хотя бы смолк твой голос честный.

Завидно мне смотреть на мудрецов,

Что знают жизнь так хорошо по книгам;

Всё разрешать они привыкли мигом,

В их головах на всё ответ готов,

То, что других болезненно тревожит,

Презренье в них рождает или смех;

Сомненья червь у них сердец не гложет;

Непогрешим мужей ученых цех!

Но одного лишь я боюсь немножко:

Что, если жизнь, как дерзкий ученик,

Вдруг стащит с них всеведенья парик

И книжки их все вышвырнет в окошко?

И род людской, сознав, что он идет

Окольною и вязкою дорогой,

Назло иной теории убогой

Вдруг сделает нежданный поворот?

О, что тогда?.. Но впрочем, не придут

Ни от чего они, я думаю, в смущенье…

И, прежнего исполнены презренья,

Весь род людской безумным назовут!

Всем, застигнутым ненастьем,

Всем, кого меж нами нет,

«С Новым годом, с новым счастьем!» –

Шлю сердечный я привет.

Пусть его умчит с собою

Ветер в дальние края –

К вам, житейскою волною

Унесенные друзья!

Всем врагам неправды черной,

Восстающим против зла,

Не склоняющим покорно

Перед пошлостью чела –

Всем привет и всем желанье,

Чтоб и новый этот год

Дал вам силу на страданье,

Бодрый дух среди невзгод!

Пестрота, и блеск, и говор…

Вся горит огнями зала;

«С Новым годом, с новым счастьем!»

Отовсюду зазвучало.

Сколько здесь приличья, такту

И владеть собой уменья!

Что за тонкие оттенки

В рукожатьях, в поздравленье!

Что изящней, благородней

Их манер и разговора:

Ни движений резких нету,

Ни заносчивого спора!..

Вот оркестр внезапно грянул,

Заглушая говор шумный;

Как досадно!.. Насладиться

Не дает беседой умной.

Вплоть до утра всё бы слушал

Я в сердечном умиленьи

Эти толки – о пороках

Молодого поколенья.

Как правдиво негодует

Убеленный сединами

Муж, что юноши смеются

Нынче даже… над чинами!

Что прекрасное, святое

Всё пятнать они готовы

И что главного в них нету –

Нету нравственной основы.

Лезут в Гракхи, рассуждают

Про аграрные законы;

Небывалые повсюду

«Меньших братии» слышат стоны.

Что за речи золотые!

Сердце радостно забьется,

Как подумаю, что слушать

Целый год мне их придется!

О, не забудь, что ты должник

Того, кто сир, и наг, и беден,

Кто под ярмом нужды поник,

Чей скорбный лик так худ и бледен,

Что от небес ему одни

С тобой даны права святые

На всё, чем ясны наши дни, –

На наши радости земные!

И тех страдальцев не забудь,

Что обрели венец терновый,

Толпе указывая путь –

Путь к возрожденью, к жизни новой!

И пусть в дому твоем найдут

Борьбой измученные братья

Забвенье мук, от бурь приют

И брата верные объятья!

И к небу взор поднявши свой,

Они – исполнены печали –

Из глубины души больной,

Души измученной взывали:

«У нас на подвиг нету сил!

Исходит сердце наше кровью,

Неравный бой нас истомил,

Взгляни, взгляни на нас с любовью!»

С глаголом мира на устах

Мы шли навстречу наших братии;

Откуда ж их внезапный страх,

Откуда этот вопль проклятий?

Услышав нашу речь, они

Мечи хватали и каменья

И судьям в диком озлобленьи

Кричали бешено: «Распни!»

Ужель вражду и злобу мы

В сердцах людей воспламенили

Лишь тем, что больше зла и тьмы

Добро и свет мы возлюбили?

Что призывали богачей,

И сильных мира, и свободных

Не гнать от трапезы своей

Нагих, и сирых, и голодных?

И вот, отверженны людьми,

Изнемогли мы в долгой битве.

О боже истины! вонми

Гонимых чад твоих молитве!

Сердца озлобленных смягчи,

Открой слепым и спящим очи,

И пусть хоть бледные лучи

Блеснут в глубоком мраке ночи!

На сердце злоба накипела

От заученных этих фраз!

Слова, слова! А чуть до дела,

Ни сил, ни воли нет у нас!

Как мы сочувствуем народу,

Как об его скорбим нуждах!

За правду мы в огонь и в воду

Идти готовы… на словах.

Развить логически и здраво

Умеем мы, что гибнет мир;

Что богачей и нищих право

Одно на светлой жизни пир.

И поучаем мы охотно,

Что лень постыдна и вредна;

Что не затем, чтоб кушать плотно

Да празднословить, жизнь дана.

А между тем борьбы упорной

Или сурового труда

Бежим мы с трусостью позорной

И не краснеем от стыда!

И кто, неправдою гонимый,

Себе нашел защиту в нас?

Бесстрастно мы проходим мимо

Людского горя каждый час.

И фразы нам всего дороже!

Нас убаюкали оне…

Когда ж сознаем мы, о боже!

Что нет спасенья в болтовне?

Природа-мать! К тебе иду

С своей глубокою тоскою;

К тебе усталой головою

На лоно с плачем припаду.

Твоих лесов немолчный шум

И нив златистых колыханье,

Лазурь небес и вод журчанье

Разгонят мрак гнетущих дум.

Пусть говорят, что ты к людской

Тоске и скорби безучастна,

Что исцеления напрасно

Ждать от тебя душе больной.

Нет, я не верю! С нами ты

Живешь одною жизнью полной;

Или зачем же ропщут волны

И грустно шепчутся листы?

Зачем же с неба хор светил

Земле так ласково сияет

И слезы чистые роняет

Роса на свежий дерн могил?

На всё ответ в тебе найдет

Тот, кто с любовью бесконечной

К тебе и гнет тоски сердечной,

И радость светлую несет.

О, не отринь, природа-мать,

Борьбой измученного сына,

Чтобы хотя на миг единый

Сошла мне в душу благодать!

Чтобы с себя я мог стряхнуть

И лжи и лености оковы

И с сердцем чистым, с силой новой

Опять пустился бодро в путь….

Да окрылит дух падший мой

Восторг могучими крылами;

Да буду мыслью и делами

Я верен истине одной!

Природа скудная родимой стороны!

Ты дорога душе моей печальной;

Когда-то, в дни моей умчавшейся весны,

Манил меня чужбины берег дальный…

И пылкая мечта, бывало, предо мной

Рисует всё блестящие картины:

Я вижу свод небес прозрачно-голубой,

Громадных гор зубчатые вершины…

Облиты золотом полуденных лучей,

Казалось, мирт, платаны и оливы

Зовут меня под сень раскидистых ветвей,

И розы мне кивают молчаливо…

То были дни, когда о цели бытия

Мой дух, среди житейских обольщений,

Еще не помышлял… И, легкомыслен, я

Лишь требовал у жизни наслаждений.

Но быстро та пора исчезла без следа,

И скорбь меня нежданно посетила…

И многое, чему душа была чужда,

Вдруг стало ей и дорого и мило.

Покинул я тогда заветную мечту

О стороне волшебной и далекой…

И в родине моей узрел я красоту,

Незримую для суетного ока…

Поля изрытые, колосья желтых нив,

Простор степей, безмолвно величавый;

Весеннею порой широких рек разлив,

Таинственно шумящие дубравы;

Святая тишина убогих деревень,

Где труженик, задавленный невзгодой,

Молился небесам, чтоб новый, лучший день

Над ним взошел – великий день свободы.

Вас понял я тогда; и сердцу так близка

Вдруг стала песнь моей страны родимой –

Звучала ль в песне той глубокая тоска,

Иль слышался разгул неудержимый.

Отчизна! не пленишь ничем ты чуждый взор.

Но ты мила красой своей суровой

Тому, кто сам рвался на волю и простор,

Чей дух носил гнетущие оковы…

Ему всё мило было в ней:

И смех ребяческий, и ласки,

Ее голубенькие глазки,

И пряди светлые кудрей.

Мирился он с своей судьбой,

Когда к плечу его, бывало,

Ласкаясь, тихо припадала

Она головкой молодой.

Целуя чистое чело

И гибкий стан обвив рукою,

Он говорил: «На мир с тобою

Смотрю я честно и светло.

Ты дух мой слабый извлекла

Из бездны страшного паденья;

Звездою яркою спасенья

Ты в небесах моих взошла.

Отныне были б без тебя

Мне дни мои невыносимы;

Тоской безвыходной томимый,

Сошел бы в землю я, любя!»

На речи нежные она

Могла ответить лишь слезами

И не «клялася небесами»

Навеки быть ему верна.

Она, без клятв, без громких слов,

Всю жизнь любить его умела;

Она пошла за милым смело,

Покинув свой родимый кров.

Он был хорош. Лицо его

Следы носило жизни бурной.

Сначала света блеск мишурный

Любил он более всего;

Хоть, может быть, и не блистал

Он там звездой первостепенной

И обращался с ним надменно

Иной сиятельный нахал,

Но сердце женское не раз

Умел пленить он речью страстной;

И были все мужья согласны,

Что он опасен, как Ловлас.

В любви он видел жизни цель,

Бросал, потом опять влюблялся;

С одним соперником стрелялся

И сослан был он за дуэль.

Развратом, картами, вином

Он услаждал тоску изгнанья

И, небольшое состоянье

Убив, остался голяком.

Тогда-то он сошелся с ней;

Его ума она сначала

Боялась всё – не понимала

Его возвышенных речей.

Как дикий цвет в полях, цвела

Она, цены себе не зная;

Ей странно было, как такая

Степнячка нравиться могла;

Да и кому еще притом?

Ему, который там, в столице,

Конечно, не с одною львицей

Великосветской был знаком.

Он победить в ней этот страх

Старался нежностью покорной;

Большую опытность, бесспорно,

Имел в сердечных он делах.

И говорил он так умно!

А отличить в наш век, и сразу,

От чувства искреннего фразу

Сердцам наивным мудрено!

И в Петербург с собой увез

Ее он из глуши печальной;

С ним в путь она пустилась дальный

Без горьких жалоб и без слез.

Он представлял друзьям своим

Ее с торжествовавшим взором;

Друзья все поздравляли хором

Его с сокровищем таким.

Как был доволен он и рад,

Когда знакомые артисты,

Бывало, этот облик чистый

С головкой грёзовской сравнят!

Одна беда: своим трудом

Обоим жить им приходилось;

Она без устали трудилась,

Сидела ночи за шитьем;

А он… он места всё искал,

Но, получив ответ повсюду

Один: «Иметь в виду вас буду»,

Пока сложивши руки ждал.

Хоть он на связи прошлых лет

Считать имел бы основанье,

Но в этот раз ему вниманья

Не оказал холодный свет.

Уверен я, известно вам,

Читатель мой, что очень трудно

В столице нашей многолюдной

Себя пристроить беднякам.

Себе отказывать во всем

Он не привык. Среди лишений,

Грошовых счетов, огорчений

Нередко желчь кипела в нем.

Купить хотел бы он своей

Подруге пышные наряды,

Чтобы завистливые взгляды

Привлечь, когда идет он с ней.

Ему хотелось побывать

В любимой опере, в балете;

Порой хотелось даже в свете

Блеснуть любезностью опять.

Во сне он часто видел бал;

Гремел оркестр, блистали свечи,

И кто-то пламенные речи

Ему под музыку шептал…

Но что же делала она?

Ей не мечтался говор бальный:

Зажжет себе огарок сальный

И шьет сидит, не зная сна,

Чтоб только он доволен был,

Клясть перестал судьбы нападки;

Чтоб завтра свежие перчатки

Себе к гулянью он купил.

Она была так весела,

Как бы нужды не знала гнета;

Лишь красота, казалось, что-то

Немного блекнуть начала.

Но наконец – хвала судьбе

(Я отношу сей случай к чудным) –

Местечко с жалованьем скудным

Нашел приятель наш себе.

И стал он в должность каждый день

Ходить и там строчить бумаги;

Но ненадолго в нем отваги

Хватило… не осилил лень!

И, тяготясь своим трудом,

Он стал твердить: «Нет, право, мечи

Приказным быть чернорабочим,

Каким-то упряжным волом.

Не снился мне такой удел!

Доволен будет им не каждый;

Моя душа томится жаждой

Иных, полезных миру дел!»

Но если правду говорить,

Он к делу годен был не слишком;

И не таким, как он, умишкам

Дела великие творить!

И становились всё тошней

Ему служебные занятья;

Всё чаще сыпал он проклятья

И на судьбу, и на людей!

И даже той он не щадил –

Когда домой к себе, бывало,

Придет сердитый и усталый, –

Кому милее жизни был!

Не раз бросал в лицо упрек

Он ей в минуту озлобленья,

Хотя потом просил прощенья

И у ее валялся ног.

То, чем душа была больна,

У ней не изливалось в пенях;

И по ночам лишь на коленях

Молилась пламенно она.

А он всё думал об одном:

«Когда ж мне счастье улыбнется?

Иль в должность целый век придется

Мне шляться по грязи пешком!

Ужели буду поглощен

Я весь чиновничества тиной

И в месяц двадцать два с полтиной

Брать целый век я обречен!»

Желанье благ пережитых

В груди его всё возрастало,

И он во что бы то ни стало

Поклялся вновь добиться их.

Давно известно нам из книг,

Что человеку с силой воли

Возможно всё. Так мудрено ли,

Что цели скоро он достиг.

Достиг… но не путем труда;

Ведь по привычкам был он барин,

А этот путь неблагодарен

В отчизне нашей, господа!

Он часто льстил себя мечтой,

Что, говорить умея плавно,

Он, верно б, был оратор славный

Иль адвокат в стране иной.

Увы! не то ему судил

И бед и радостей виновник,

Капризный рок. Один сановник

Тогда в столице нашей жил.

Хотя у старца голова

Была сединами покрыта,

Но называла волокитой

Его стоустая молва.

И точно, от семьи тайком

(Имел детей он и супругу)

Завел он нежную подругу

И ей купил в Коломне дом.

Связь эта длилась много лет,

И дочь была плодом их страсти,

Хоть, признаюсь, темно отчасти,

Кто произвел ее на свет.

Ее любил он: исполнял

Он дочки каждую затею

И обещался дать за нею

Довольно круглый капитал.

Охота страшная была

У ней отведать жизни брачной;

Но, к сожалению, невзрачной

Ее природа создала.

Хотя подчас пускала в ход

Она румяна и белила,

Но женихов не находила,

А ей уж шел двадцатый год.

Она училась кой-чему,

Но не могла прочесть без скуки

Двух слов: не нравились науки

Ее небойкому уму.

Боялась мать, чтобы греха

Какого с дочкой не случилось, –

И к старцу с просьбой обратилась

Скорей найти ей жениха.

Примерным старец был отцом

И, много времени не тратя,

Искать усердно начал зятя

В обширном ведомстве своем.

И наш приятель там служил;

Фигурой стройной, смелым взором,

Изящным светским разговором

Он тотчас старца поразил,

И старец был ужасно рад,

Что сей чиновник интересный

Живет себе в каморке тесной,

Что беден он и не женат.

К себе он на дом звал его

И там однажды, в кабинете,

Открыл ему, что на примете

Имел невесту для него;

Что не красавица она,

Но обладает состояньем,

Притом с отличным воспитаньем,

И будет добрая жена.

Отвесил наш герой поклон,

И с восхищенным старцем вместе

На смотр к назначенной невесте

Поехать согласился он.

Невеста юная гостей

Ждала с тоской нетерпеливой;

Жених изящный и красивый

Давно во сне являлся ей.

Когда ж предстал ей наяву,

Ее он просто озадачил;

Ей стало жаль, что не назначил

Он где-нибудь ей рандеву.

Что не сошлись они тайком

В саду, в аллее темной, длинной,

А здесь, в гостиной этой, чинно

Сидят, и даже не вдвоем…

Сбылся ее заветный сон,

Его мечты сбывались тоже;

Так дожидаться им чего же?

Вопрос о браке был решен.

Но в душу страх ему проник:

Как объяснить подруге прежней?

А объясненье неизбежней

Всё становилось каждый миг.

И этот страх преодолеть

Не в силах будучи, из дому

Он скрылся раз… Она к знакомой

Пошла в тот вечер посидеть.

Когда ж назад она пришла

И, победив свою дремоту,

Хотела взяться за работу, –

Письмо на столике нашла.

Рукой дрожащею печать

Она в испуге надломила,

Прочла… Слезы не проронила

И тихо села на кровать…

И просидела так она

Вплоть до утра, храня молчанье,

Как будто скорби изваянье,

И недвижима, и бледна.

Он ей поведал коротко,

Что в нем уж нету прежней страсти.

Что чувства все не в нашей власти

И с сердцем сладить нелегко.

Ну, словом, он сумел мотив

Найти достаточный измене

И кончил нежно, в нотабене

Подруге помощь предложив.

Но вот уж розовым лучом

К ней утро в комнатку блеснуло:

Она очнулась и взглянула

Глазами мутными кругом.

У ней, казалось, на лице

Уж нет отчаянья и тени;

Привстала… дверь толкнула в сени

И очутилась на крыльце.

Всё спало. Даже в мелочной

Лавчонке не было продажи,

И не гремели экипажи

Еще по пыльной мостовой.

С крыльца сошла она и вот

Куда-то улицей пустою

Идет поспешною стопою,

Не озирался идет.

Дома и церкви перед ней

Громадно высились… но скоро

Пошли лачуги да заборы,

А там застава, даль полей…

Минуя фабрик дымных ряд,

Кладбища тесные могилы,

Она идет, идет… и силы

Ей изменить уже хотят.

Ей темя жжет полдневный зной,

Томят ее усталость, голод…

А сердце словно тяжкий молот

Стучит у ней в груди больной.

Переступать она с трудом

Могла – подкашивались ноги…

И вдруг упала средь дороги,

Как колос, срезанный серпом…

Купцом проезжим найдена,

Она в ближайший стан попалась;

И при допросе оказалось,

Что сумасшедшая она.

А наш приятель получил

Довольно выгодное место

И с некрасивою невестой,

Спустя неделю, в брак вступил.

Я видел раз, как их несла

В коляске модной серых пара, –

И пожалел лишенных дара

Свои обделывать дела!

Две легли дороги, братья, перед нами,

А какая лучше, рассудите сами.

Первая дорога – широка, привольна;

Всякого народу ходит тут довольно;

Глаже, веселее не сыскать дороги:

Не изрежут камни пешеходу ноги;

По бокам всё рощи с темною листвою;

Есть где приютиться от дождя и зною.

И в садах роскошных недостатка нету,

И гулять в них может всякий без запрету.

Там плоды на солнце, наливаясь, зреют,

Там цветы в зеленой мураве пестреют,

Как богатой ткани яркие узоры,

Любоваться ими не устанут взоры;

И ведет не к горю, не к нужде гнетущей,

А к счастливой доле этот путь цветущий.

В роскоши да в неге, весело, богато

Заживет счастливец в расписных палатах;

Перед ним холопы будут изгибаться,

От него подачки жадно добиваться…

Золотом пресыщен и пресыщен властью,

Попривыкнув к лести и к подобострастью,

Он совсем забудет, что на белом свете

Есть нужды и горя страждущие дети,

Что они не знают счастья до могилы,

А чела не клонят рабски перед силой.

Славная дорога! Хоть кого заманит,

Околдует сердце, разум отуманит!

Но другой есть путь – кремнистый,

По горам крутым идет;

Не шумит здесь сад тенистый

И не зреет сочный плод.

Только острые каменья

Чья-то щедрая рука

Разбросала на мученье

Пешехода-бедняка.

Терн колючий то и дело

Вырастает из земли

И ему вонзает в тело

Иглы острые свои.

И идущим по такому

Безотрадному пути –

В золоченые хоромы,

К наслажденью не прийти!

И не ждут они веселья,

На пирах им места нет:

В путь они пустились с целью

Проложить в пустыне след.

Хоть угрюма та дорога

И не к радостям ведет,

Но по ней за ними много

Новых путников пойдет

С упованьем, что желанный

Час придет когда-нибудь,

Что на край обетованный

Будет им дано взглянуть;

И с душою умиленной,

В этот час, с крутых высот,

Солнца правды над вселенной

Встретят путники восход!..

Так-то, братья! Перед нами

Пролегают два пути:

Рассудите же вы сами,

По какому нам идти!

Свесилась уныло

   Над оврагом ива,

И всё дно оврага

   Поросло крапивой.

В стороне могила

   Сиротеет в поле:

Кто-то сам покончил

   С горемычной долей!

Вон вдали чернеют,

   Словно пни, избушки;

Не из той ли был он

   Бедной деревушки?

Там, чай, труд да горе,

   Горе без исхода…

И кругом такая

   Скудная природа!

Рытвины да кочки,

   Даль полей немая;

И летит над ними

   С криком галок стая…

Надрывает сердце

   Этот вид знакомый…

Грустно на чужбине,

   Тяжело и дома!

Нет! вы к делу не годитесь,

В вас «умеренности» нет!

Лучше с жизнью примиритесь,

Бросьте юношеский бред!

Ненавидеть слишком страстно,

Слишком искренно любить –

Это в книгах всё прекрасно,

Но иначе нужно жить.

В идеалах мало проку,

В них, напротив, вся беда:

С идеалами далеко

Не уйти вам никогда!

Ваш язык острее бритвы,

Желчь в речах у вас слышна;

Жизнь, по-вашему, для битвы

Для какой-то создана,

Злым началом отрицанья

Дух ваш слишком заражен;

Всё вам видятся страданья,

Всё вам слышен чей-то стон.

Отрицайте осторожно

И карьеры не губя;

Иногда ругнуть и можно,

Но не громко… про себя!

«Или белый, или черный –

Что-нибудь из двух одно!» –

Вами, с пылкостью задорной,

Очень быстро решено.

Это крайности! Ни меры,

Ни границ в вас чувства нет!

Лучший цвет, поверьте, серый:

Он «умеренности» цвет.

А она земные блага

И спокойствие дает;

Вы ж безумною отвагой

Только тешите народ!

Но придете вы к тому же!

Поседеет голова,

И стремленья станут уже.

Осторожнее слова…

Если ж в сердце сохранится

Пламень юношеских лет,

Лучше б вам и не родиться:

Не уйдете вы от бед!

Бросьте ваши увлеченья,

Изберите путь иной –

Путь единственный спасенья:

Середины золотой!

Шумели листья под ногами,

Мы шли опушкою лесной.

Роса над спящими лугами

Ложилась белой пеленой.

Мы шли. Он молод был, звучала

Отвагой пламенная речь.

Он говорил: «Пора настала,

И стыдно нам себя беречь.

Дружней приняться за работу

Должны все честные умы;

И лжи и зла двойному гнету

Довольно подчинялись мы.

Довольно трусости и лени,

К нам перешедшей от отцов,

И бесполезных сожалений,

И красноречия цветов.

Пускай толпа за подвиг смелый

Нам шлет бессмысленный укор;

Не бросим мы святого дела!

Мы встретим радостно позор!..»

Речам восторженным внимая,

Я думал: «Дай-то, дай-то бог,

Чтоб, на неправду восставая,

Ты в битве той не изнемог!»

Он замолчал… А лес сосновый,

Кивая, ветви простирал,

Как бы его на труд суровый,

На путь святой благословлял…

Неприветна, молчалива

Ночь глядит в мое окно;

Время тянется тоскливо,

Спят домашние давно.

Одному лишь мне не спится:

Только дня замолкнет шум,

В голове моей гнездится

Рой зловещих, мрачных дум.

Всё испуганному взору

Призрак смерти предстает,

И сдается мне, что скоро

С жизнью кончится расчет.

Страсти! жизнь! Хоть вас порою

Проклинал я, жаль мне вас!

Пусть гнетущею тоскою

Грудь полна и в этот час,

Оттого что тьма густая

Над землей еще висит

И повсюду сила злая

Торжествует и крушит.

Но я верю… и расстаться

Жаль мне с верою моей;

Всё хотелось бы дождаться

Первых истины лучей!

Жаль покинуть сердцу милых,

Кто и лаской и слезой

В дни, когда слабел я в силах,

Врачевал мой дух больной!

Кто словами укоризны

Сердце мне не уязвил,

Но кому немало в жизни

Я мгновений отравил.

Жаль мне ненависти честной,

Дорогих любви забот…

Неужель в могиле тесной

Скоро, скоро всё заснет?

Всю-то, всю мою дорожку

Ранним снегом занесло!

Было время золотое,

Да как сон оно прошло.

Было время – и блистало

Солнце в яркой синеве,

И цветов пестрело много

В зеленеющей траве.

Шумом радостным шумели

Бесконечные леса…

И звенели в темной чаще

Вольных птичек голоса.

И река спокойно в море

Волны чистые несла;

И дрожащим в этих волнах

Звездам не было числа!

Но разнес осенний ветер

   Пожелтевшие листы;

И под холодом поникли

   Запоздалые цветы…

Улетели в край далекий,

   Под иные небеса,

Птички вольные, покинув

   Обнаженные леса!

И в волнах реки шумящих

Не лазурный, чистый свод,

Не бесчисленные звезды –

Тучи смотрятся с высот…

Было время – молодое

Сердце билося в груди;

Жизнь и счастье и свободу

Обещало впереди!

Божий мир казался тесен

Для могучих юных сил;

Как орел ширококрылый,

В беспредельность дух парил!

Жажда подвигов высоких

Волновала смелый ум;

Много в сердце было страсти,

В голове – кипучих дум!

Жизнь! зачем же обещаний

Не сдержала ты своих

И зачем не пощадила

Упований молодых?

Сгибло всё: надежды, силы…

Как ненастною порой

Зеленеющие всходы

Под дыханьем бури злой!

Было время золотое,

Да как сон оно прошло!

Всю-то, всю мою дорожку

Ранним снегом занесло!

О юность, юность, где же ты?

Где эта пылкая отвага

И вдохновенные мечты?

Готовность где во имя блага,

Покинув всё – семью и дом, –

Идти на битву с мощным злом?

Их нет давно!.. И нету сил

На подвиг трудный и суровый;

Как раб, что много лет носил

Неволи тяжкие оковы,

Я духом слаб, я изнемог,

Сломил меня железный рок.

Лишь одного житейский гнет

Убить в душе моей не в силах,

Одно в ней только не умрет,

Хотя и будет в этих жилах

Струиться старческая кровь:

К отважной юности любовь!..

Когда, толпясь вокруг меня,

Кипит младое поколенье,

Иного, радостного дня

Рассвет я вижу в отдаленье

И говорю с восторгом я:

«Бог помочь, братья и друзья!

Несите твердою рукой

Святое знамя жизни новой,

Не отступая пред толпой,

Бросать каменьями готовой

В того, кто сон ее смутит,

Чья речь, как божий меч, разит.

Бог помочь, братья и друзья!

Когда ж желанный день настанет,

Пусть ваша дружная семья

Отживших нас добром помянет,

Нас всех, чья молодость прошла

В борьбе с гнетущей силой зла!»

Жрецы греха, пророки тьмы!

Напрасно вы постыдной ложью

Затмить хотите правду божью,

Сердца опутать и умы!

Бессильны злобы ухищренья,

Бессильно жало клеветы:

Свободы пылкие мечты,

Ко благу честные стремленья

Вам не убить! Года пройдут,

И лжи замрет бесследно голос;

Зерно добра даст пышный колос,

А ваши плевелы сгниют!

Иль ослепленным вашим взорам

Заря иная не ясна?

Вам дела нет, что племена,

Покончив с вековым раздором,

Друг другу руки подают;

Что столько свергнуто кумиров

И что сильней всех сильных мира

Стал мысли животворный труд!

Вам дела нет! Но час настанет,

Жрецы греха, пророки тьмы,

И человек, как от чумы,

От вас с проклятием отпрянет!

И вы, с позором на челе,

Пойдете, ужасом объяты,

Как древле брат, убивший брата,

Искать приюта на земле!

Запах розы и жасмина,

Трепет листьев, блеск луны…

Из открытых окон льется

Песня южной стороны…

И томят и нежат душу

Эта ночь и песня мне;

Что затихло, что заснуло –

Снова будят в ней оне.

И нежданно встрепенулась

Вереница давних грез;

А казалось, что навеки

Эти грезы рок унес;

И что всё, чем в молодые

Дни душа была полна,

Поглотила невозвратно

Жизни мутная волна!

Но опять потухший пламень

Загорается в крови,

И опять раскрылось сердце

Для восторга и любви!

Пахнут розы и жасмины,

Серебримые луной…

И поет, поет о счастье

Чей-то голос молодой!..

И вот шатер свой голубой

Опять раскинула весна;

Окроплены луга росой,

И серебристой полосой

Бросает свет на них луна.

Светла, как детский взор, река,

И ветви ив склонились к ней

Под гнетом легким ветерка;

И прилетел издалека

С звенящей трелью соловей…

Прекрасны вы, дары весны;

И горе бедным и больным,

Чьи очи горьких слез полны…

Такие ночи созданы

Для тех, кто счастлив и любим!

Отдохну-ка, сяду у лесной опушки;

Вон вдали – соломой крытые избушки,

И бегут над ними тучи вперегонку

Из родного края в дальнюю сторонку.

Белые березы, жидкие осины,

Пашни да овраги – грустные картины;

Не пройдешь без думы без тяжелой мимо.

Что же к ним всё тянет так неодолимо?

Ведь на свете белом всяких стран довольно,

Где и солнце ярко, где и жить привольно.

Но и там, при блеске голубого моря,

Наше сердце ноет от тоски и горя,

Что не видят взоры ни берез плакучих,

Ни избушек этих сереньких, как тучи;

Что же в них так сердцу дорого и мило?

И какая манит тайная к ним сила?

Люблю я под вечер тропинкою лесною

Спуститься к берегу зеленому реки

И там, расположись под ивою густою,

Смотреть, как невод свой закинут рыбаки,

Как солнце золотит прощальными лучами

И избы за рекой, и пашни, и леса,

А теплый ветерок меж тем, шумя листами,

Едва-едва мои взвевает волоса,

И ласково лицо мое целует ива,

Нагнув ко мне свои сребристые листы.

О, как мне хорошо! Довольный и счастливый,

Лежу я вдалеке от скучной суеты;

Мне в уши не жужжат заученные фразы

Витий, что ратуют за «медленный прогресс»

И от кого бы прочь бежал, как от заразы,

В пустыни дикие, в непроходимый лес.

Порою в разговор рыбак со мной вступает

О том, какой ему на долю выпал лов,

Как сына он к дьячку учиться посылает…

И я внимать ему хоть целый день готов:

Мне по душе его бесхитростное слово,

Как по душе мне жизнь средь вспаханных полей, –

Здесь, пошлости и лжи стряхнув с себя оковы,

Свободней я дышу и чувствую полней.

Солнце горы золотило,

   Золотило облака.

Воды светлые катила

   В яркой зелени река.

И казалось, эти воды

   Унесли с собою вдаль

И недавние невзгоды,

   И недавнюю печаль.

И как будто воротилась

   Снова дней моих весна;

Сердце весело так билось,

   Так душа была ясна.

Всё, чего душа просила

   Так напрасно с давних пор,

Всё природа ей дарила:

   И свободу, и простор!

Ночь пролетала над миром,

   Сны на людей навевая;

С темно-лазоревой ризы

   Сыпались звезды, сверкая.

Старые мощные дубы,

   Вечнозеленые ели,

Грустные ивы листвою

   Ночи навстречу шумели.

Радостно волны журчали,

   Образ ее отражая;

Рожь наклонялась, сильнее

   Пахла трава луговая.

Крики кузнечиков резвых

   И соловьиные трели,

В хоре хвалебном сливаясь,

   В воздухе тихом звенели,

И улыбалася кротко

   Ночь, над землей пролетая…

С темно-лазуревой ризы

   Сыпались звезды, сверкая…

Бледный луч луны пробился

   Сквозь таинственной листвы,

И приносит ветер теплый

   Запах скошенной травы.

Всё бы только здесь лежал я,

   Под навесом этих ив,

В даль немую, в купол звездный,

   Взор бесцельно устремив;

Всё бы слушал, как вершина

   Ивы дремлющей шумит,

Как на темном дне оврага

   По камням родник журчит.

Это тихое журчанье,

   Шелест листьев, свет луны –

На меня всё навевает

   Примиряющие сны…

Ночь! с твоим сияньем кротким,

   Для усталого меня,

Ты дороже и милее

   Ярко блещущего дня…

Что ты поникла, зеленая ивушка?

   Что так уныло шумишь?

Или о горе моем ты проведала,

   Вместе со мною грустишь?

Шепчутся листья твои серебристые,

   Шепчутся с чистой волной…

Не обо мне ли тот шепот таинственный

   Вы завели меж собой?

Знать, не укрылася дума гнетущая,

   Черная дума от вас!

Вы разгадали, о чем эти жгучие

   Слезы лилися из глаз?

В шепоте вашем я слышу участие;

   Мне вам отрадно внимать…

Только природе страданья незримые

   Духа дано врачевать!

Зачем при звуках этих песен,

Знакомых песен старины,

Ты, сердце, сильно так забилось,

Как будто в дни своей весны?

Ужель восторги и печали,

Все бури юношеских лет,

В тебе оставили навеки

Ничем неизгладимый след?

Ты жарко верило, любило –

Но жизнь разбила все мечты.

Жизнь ничего не пощадила,

Пред чем благоговело ты!

И холоднее год от году

В тебе струиться стала кровь…

Что ж встрепенулось ты? Иль пламень,

Давно угасший, вспыхнул вновь?

Иль просто жаль тебе былого:

Тревог и чувств пережитых?

Но, как волну, что вдаль умчалась,

Не воротить нам больше их!

Оставь напрасные порывы,

Тревоги старые забудь…

О! лучше б нам под эти звуки

С тобой последним сном заснуть!

В суде он слушал приговор –

Его галеры ожидали:

Он был бедняк, и был он вор.

Неделю дети голодали,

И, нищетой удручена,

Глядела в гроб его жена;

Труды, заботы, огорченья,

Знать, не по силам были ей;

И поддался он искушенью:

Украл на хлеб семье своей.

И осуждение бесстрастно

Прочел ему синедрион;

Казалось, нищетой ужасной

Никто из них не поражен;

Пример не нов, да и напрасно

Жалеть – неумолим закон!

Лишь одному людское горе

Доступно было в этот миг,

Любовь в одном светилась взоре:

Глядел – и кроток и велик –

Среди безмолвной тишины

Христос распятый – со стены…

Оставь, душа, сомненья и надежды!

Конец борьбе с мирским всесильным злом.

Я чувствую: сомкнутся скоро вежды,

Близка пора заснуть последним сном!

Истощены бесплодно наши силы;

Мы не щадя их тратили в борьбе;

Но у дверей темнеющей могилы

Мы не пошлем проклятия судьбе.

И от нее не ждем мы воздаянья

За всё, чем жизнь была отравлена…

Страдали мы – но были те страданья

Дороже нам бездействия и сна.

Покинем мир спокойно, без упрека;

Пусть не для нас победные венцы,

Пусть цель от нас была еще далеко,

Но пали мы как честные борцы!..

Опять весной в окно мое пахнуло,

И дышится отрадней и вольней…

В груди тоска гнетущая заснула,

Рой светлых дум идет на смену ей.

Сошли снега… Оковы ледяные

Не тяготят сверкающей волны…

И плуга ждут далекие, немые

Поля моей родимой стороны.

О, как бы мне из этих комнат душных

Скорей туда хотелось – на простор,

Где нету фраз трескучих и бездушных,

Где не гремит витий продажных хор.

В поля! в поля! знакомая природа

К себе красой стыдливою манит…

В поля! там песнь воскресшего народа

Свободная и мощная звучит.

Подумать страшно, что такой

Конец сужден житейской драме;

Что будешь в узкой, темной яме

Лежать недвижный и немой;

Что черви примутся точить

Твое покинутое тело –

Точить то сердце, что умело

И ненавидеть и любить.

И после многих, многих лет

Какой-нибудь мечтатель праздный

Найдет твой череп безобразный

И унесет в свой кабинет,

Чтоб вместо мрамора лежал

Он на листах бумаги пыльной

Или детей, жилец могильный,

Как зашалят они, пугал.

Я узнаю тебя, время унылое:

Эти короткие, бледные дни,

Долгие ночи, дождливые, темные,

И разрушенье – куда ни взгляни.

Сыплются с дерева листья поблекшие,

В поле, желтея, поникли кусты;

По небу тучи плывут бесконечные…

Осень докучная!.. Да, это ты!

Я узнаю тебя, время унылое,

Время тяжелых и горьких забот:

Сердце, когда-то так страстно любившее,

Давит мертвящий сомнения гнет;

Гаснут в нем тихо одна за другою

Юности гордой святые мечты,

И в волосах седина пробивается…

Старость докучная!.. Да, это ты!

Отвори, мой друг, окошко,

Воздух тепел и душист,

Ни один не колыхнется

На березках белых лист.

Отвори, мой друг, окошко

И не бойся. Стороной

Туча грозная промчалась,

Нас пугавшая с тобой.

Но я вижу, ты за нею

Робким взором всё следишь;

И грозу – тебе сдается –

Предвещает эта тишь.

Посмотри! Блеснуло солнце…

В бледно-розовых лучах

Тонет даль полей немая…

Отгони свой детский страх;

Посмотри, как чист и ясен

Солнца летнего закат…

И на завтра безмятежный

Небеса нам день сулят.

Но я знаю, что за дума

На челе твоем легла:

Ты забыть не можешь тучи,

Что далеко уплыла.

И, невольно подымая

К небу грустные глаза,

Говоришь себе: «Над кем-то

Грянет страшная гроза!

Дай-то бог, чтоб не застигла

Бедных странников она –

Бедных странников, бредущих

В ночь без отдыха и сна;

Не застигла б тех, кто бросил

Близких, родину и дом

И пошел к далекой цели

Неизведанным путем!»

Что год, то новая утрата, –

И гибнут силы без конца!

Еще меж нами нет собрата,

За правду честного бойца!

Подумать страшно, скольких мы

Недосчитались в эти годы!

И всех, врагов отважных тьмы,

Сломили ранние невзгоды.

И вот над свежею могилой

Нас дума тяжкая гнетет…

Ужели та же участь ждет

Все возникающие силы?

Честные люди, дорогой тернистою

К свету идущие твердой стопой,

Волей железною, совестью чистою

Страшны вы злобе людской!

Пусть не сплетает венки вам победные

Горем задавленный, спящий народ, –

Ваши труды не погибнут бесследные;

Доброе семя даст плод.

Сбудутся ваши святые желания,

Хоть не дождаться поры этой вам

И не видать, как все ваши страдания

Здесь отольются врагам.

Вестники правды, бойцы благородные,

Будете жить вы в правдивых сердцах,

Песню могучую люди свободные

Сложат о ваших делах…

Если хочешь ты, чтоб мирно,

Ясно дни твои летели,

Брось тревожные вопросы

И возвышенные цели.

Пусть орлы парят высоко

Где-то там, под облаками;

Что тебе до них! По-волчьи

Вой себе, живя с волками.

Верь, гораздо ближе к делу,

Отложив пустые бредни

О воздушных этих замках,

Постоять часок в передней;

Чаще льстить тому, кто силен

(Но не грубо льстить – с уменьем),

Чем без проку на неправду

Нападать с ожесточеньем.

Не гнушайся дураками –

Это сила в наше время;

Ты насмешкой не убавишь

Их плодящееся племя.

Слушай вздор их терпеливо:

В люди выскочить поможет

Кто-нибудь из них, пожалуй;

Насолить же всякий может.

Общепринятой морали

Ты придерживайся строго

И иди, не уклоняясь,

Торной, битою дорогой.

В тех же, кто с нее своротит,

Полон рьяного усердья,

И каменьями и грязью

Ты швыряй без милосердья.

Чтоб беды какой не вышло,

Дипломата изреченью

Верен будь: «Не поддавайся

Сердца первому движенью»;

Брось мечты о благе ближних,

Семьянином будь примерным;

И жену и ребятишек

Обеспечь доходом верным.

И твой век пройдет счастливо;

А покинешь мир наш бренный,

Скажут все, идя за гробом:

«Вот скончался муж почтенный;

Слишком был хорош для мира,

Потому и взят он богом».

И почтит тебя, быть может,

Даже пресса некрологом.

Смотрю на нее и любуюсь:

Как птичка порхает она,

И уст ее детских улыбка,

Как майское утро, ясна.

Смотрю и любуюсь, а сердце

Привычная дума гнетет:

Быть может, и эту головку

Судьба невеселая ждет.

И скоро, быть может, поникнет

Под бурей житейской чело,

Слезой отуманятся глазки,

Что смотрят на мир так светло.

Настанет тяжелое время

Тоски и душевных тревог…

Но всё же пусть лучше страданья

В удел посылает ей рок,

Чем пошлости омут бездонный,

Что много так жертв поглотил,

Где много так гибнет бесследно

И честных стремлений и сил.

Всё-то, всё они болтают!

Нет конца их болтовне…

И безжалостно терзают

Эти люди сердце мне.

Им не видеть, как исходит

Кровью бедное оно,

Что иных в могилу сводит –

Им и странно и смешно.

Их не гложет червь сомненья,

Им неведома борьба,

Бережет их от волненья,

От житейских гроз судьба!

В ночь бессонную незримых

Слез никто из них не льет,

В них судей неумолимых

Падший брат всегда найдет.

Чья душа тоской объята,

Кто утратил и сгубил

Всё, чему он верил свято,

Всё, что искренно любил?

Кто клянет свое паденье,

Век свой, тщетно прожитой, –

К ним за словом ободренья

Не пойдет с своей тоской.

Боже! Как они болтают –

Нет конца их болтовне –

И на части разрывают

Беспощадно сердце мне.

Как ей, почившей вечным сном,

В гробу из дома унесенной,

Уж не вернуться в этот дом,

К семье, печалью удрученной, –

Так в сердце бедное мое

И радость больше не вернется;

В нем скорбь на долгое житье

Незваной гостьей остается.

Не озарит души моей

Былого счастья луч отрадный.

И жизнь, что ждет меня, мрачней

Осенней ночи беспроглядной…

Ты не любила этот свет,

Где вечно добрые страдали,

И отошла в тот край, где нет

«Ни воздыханья, ни печали».

И что, как перл в волнах морей,

Таилось в любящей и честной,

Не знавшей лжи душе твоей,

Осталось людям неизвестно.

Как мало их, кто понимал

Высокий подвиг жизни темной,

От чьих очей не заслонял

Мишурный блеск твой образ скромный,

Кому не чужд был мир твоих

Заветных дум, надежд любимых, –

Их мало, но тобою в них

Оставлен след неизгладимый.

Вот она, твоя могила,

Снегом вся занесена.

Всё, чем сердце дорожило,

Всё, чем жизнь была ясна, –

Всё-то, всё навек сокрыла

От очей моих она!

И стою над ней, рыдая,

С головой поникшей я.

О! явись мне, дорогая,

Безупречная моя!

О! покинь хоть на мгновенье

Тесный, мрачный свой приют;

И уста твои прощенье

Мне пускай произнесут.

Всё прости, что омрачало

Дни недолгие твои;

И с улыбкой, как бывало,

На меня опять взгляни!

Тщетен зов мой!.. И не взглянет

На меня твой кроткий взгляд.

Образ милый не предстанет,

И уста твои молчат!

Что земли добычей станет,

Не вернет она назад!

Одинок стою, взывая

К незабвенной тени я;

И скорбящая, больная

Рвется к ней душа моя!

Пресмыкаться в грязи, ноги сильным лизать,

За подачку от них продавать убежденье,

Кто отважен и чист, на того клеветать,

     Чтоб изведал беду и гоненье, –

          Вот оно, призванье наше!

          Служим верно мы ему.

          Горе мысли неподкупной!

          Гибель честному уму!

Горе пылким сердцам, что мечты юных дней

Словно клад берегут и, по старой привычке,

Всё о правде кричат да о благе людей, –

     Мы дадим им опасные клички.

Горе тем, кто в лицо нам бросает укор,

Кто позором клеймит наше дело и слово;

Мы толпе закричим: он разбойник и вор,

     Подавайте скорее оковы!

Было время, когда мы, подъявши чело,

Тоже рвались к борьбе и немало шумели;

Слава богу, теперь опьяненье прошло,

     Мы другие преследуем цели.

Мы сознали, что все эти грезы смешны,

Что к почету ведет нас дорога иная

И что старый свой грех искупить мы должны,

     Честь и совесть в грязи попирая!

Пресмыкаться в грязи, ноги сильным лизать,

За подачку от них продавать убежденье,

Кто отважен и чист, на того клеветать,

     Чтоб изведал беду и гоненье, –

          Вот теперь призванье наше!

          Служим верно мы ему.

          Горе мысли неподкупной!

          Гибель честному уму!

Быстро тают снега, побежали ручьи,

И теплей небеса засинели…

Вот недолго еще – прилетят соловьи,

Зазвучат их влюбленные трели.

Все-то, все тебя ждут не дождутся, весна!

Жду и я наболевшей душою,

Чтобы лес зашумел, пробужденный от сна,

Разукрашенный яркой листвою.

Сколько раз этот шум, как ему я внимал,

На меня навевал примиренье;

Я сильнее любил, я полнее прощал,

Затихало в груди озлобленье,

И как будто шептал чей-то голос: «Сомкни

Здесь навеки усталые очи,

Хорошо умереть в эти ясные дни,

В эти теплые, тихие ночи.

Хоть и жаль, может быть, расставаться с землей,

Когда всё вкруг тебя расцветает;

Но блажен, кто, пройдя путь нерадостный свой,

С примиреньем в груди угасает».

Примите, славяне, наш братский привет,

Любовью он к вам непритворной согрет,

Примите желанье – да крепнет

Духовный меж нами союз,

Чтоб козни врагов не расторгли

Нас ныне связующих уз.

Да крепнет на долгие, долгие лета

Под знаменем правды, науки и света!

Мы верим, что к цели великой

Господня ведет нас рука,

Мы верим – желанная вами

Пора возрожденья близка.

И мощным бойцам за народность и право

Воскликнет весь мир с изумлением: «Слава!»:

Где ты, пора веселых встреч, –

В саду при ярком свете дня?

И детски ласковая речь,

Любить учившая меня?

Где незабвенная пора,

Когда житейскою тропой,

Чиста, правдива и добра,

Она шла об руку со мной?

Где кроткий свет прекрасных глаз,

Что примиренье в душу лил?

На миг блеснул он – и погас,

На миг он путь мой озарил!

И снова мраком я объят.

И только бледные лучи

Воспоминания дрожат

Еще порой в моей ночи.

Их свет не греет, не живит;

Но жизнь без них еще мрачней;

Больное сердце дорожит

И призраком счастливых дней…

Когда тебе молчанием суровым

За ласки я платил, мое дитя,

Иль оскорблял тебя ревнивым словом,

Стихала ты, поникнув и грустя.

В глазах твоих напрасно я старался

Подметить гнев: лишь скорбь я видеть мог,

И никогда в тот миг не вырывался

Из уст твоих язвительный упрек.

Когда ж потом, с рыданьем и мольбою

К ногам твоим припав, я говорил:

«Судьба велит расстаться нам с тобою,

Тебе одно лишь горе я дарил!

Оставь меня! Моя душа больная

Былых невзгод с тебя не сбросит гнет!

Ты рвешься жить, и сила молодая

В тебе ключом неудержимым бьет!

Оставь меня! Усеянный цветами,

Быть может, ждет тебя веселый путь,

И страсть еще горячими лучами –

Иная страсть – твою согреет грудь!»

Твой взор тогда огнем негодованья

Сверкал, уста шептали мне упрек…

И верил я легко, что расставанья

Тяжелый час от нас еще далек.

Жаль мне тех, чья гибнет сила

Под гнетущим игом зла;

Жаль мне тех, кого могила

Преждевременно взяла;

Тех бойцов с душою чистой,

Мысли доблестных вождей,

Что дорогою тернистой

Бодро к цели шли своей

С словом пламенным пророка,

Пробуждающим от сна;

Я скорблю о них глубоко,

Свято чту их имена.

Но и вас мне жаль порою,

Изнемогших на пути:

Не хотели вы с толпою

Ослепленною брести,

Но не в силах были благу

Ближних жертвовать собой;

Дух ваш гордость и отвагу –

Всё утратил пред бедой.

Жаль мне вас: я знаю, совесть

Часто шепчет вам укор;

Вашей молодости повесть

Вам слезой туманит взор.

В вашем сердце боязливом

Не угасли стыд и честь;

Знаю я, благим порывам

И теперь к вам доступ есть.

Но над вами полной власти

Не иметь им никогда,

Потому что сила страсти

Сердцу вашему чужда.

И идете вы, склоняя

Грустно голову свою,

Но в душе благословляя

Честно гибнущих в бою.

Жаль мне вас… Но есть иные –

И бесчисленны они, –

Что на подвиги благие

Тоже шли в былые дни;

Но высокие стремленья

В жертву пошлости людской

Принесли без сожаленья,

Преклонившись пред толпой.

Честной мысли изменили,

Братьев продали своих,

И позором их клеймили,

И швыряли грязью в них.

Эта дышащая злобой

И предательская рать

Будет ненависть до гроба

В честных душах пробуждать!

Я лежал на траве и глядел,

Как по небу плывут облака;

Ветер листьями клена шумел,

Их ко мне нагибая слегка.

И неслись облака надо мной,

Исчезая и тая вдали…

Они солнце ревниво собой

Заслоняли порой от земли.

Будто солнцу хотели сказать:

«Не дари ты ей теплых лучей!

Перестань, перестань согревать

Эту землю любовью своей!

Где сгустилась вечерняя мгла,

Где твой пламенный луч догорел,

Сколько там совершается зла,

Сколько темных, неправедных дел!

Разве лдск она стоит твоих?

Разве, грешная, любит тебя?

Нам одним ты сияй! Нас одних,

Непорочных и чистых, любя!»

И неслись по степям голубым

Облака в бесконечную даль,

Исчезая одно за другим;

Но, казалось, их солнцу не жаль;

Не хотело оно чистоты

Их холодной на землю менять

И горячим лучом с высоты

Стало грешную землю лобзать…

Вот и опять мы, как в прежние годы,

Старый товарищ, беседу ведем,

И прожитые когда-то невзгоды

Смутным каким-то нам кажутся сном.

Сколько мы лет не видались с тобою!

Сколько воды с той поры утекло…

Старость, подкравшись к нам тихой стопою,

Избороздила обоим чело.

Пламень, горевший в глазах, потушила,

Снегом обсыпала волосы нам.

Где наша бодрость, отвага и сила?

Видно, они не под стать сединам!

Помнишь, товарищ, минуту разлуки?

Весело вдаль мы глядели тогда;

Жали друг другу с улыбкой мы руки,

Грозная нас не страшила беда.

Мы говорили друг другу, прощаясь:

Скоро желанное время придет;

Сбудется всё, что толпа, издеваясь,

Бредом, мечтаньем нелепым зовет.

Веруя в силу свободного слова,

Думали мы, что могучая рать

Ринуться в битву с неправдой готова,

Стоило только ему прозвучать.

Что же ты вдруг покачал головою?

Что улыбнулись так горько уста?

Молодость нас обманула с тобою…

Совесть зато у обоих чиста.

Бедны мы оба, в потертой одежде;

Много от нас отшатнулось друзей.

Пусть их! Но сердце в нас бьется, как прежде,

Верой горячей в добро и людей.

Пыл нетерпенья в душе охладили,

Свергли немало кумиров года;

Но и кумирам толпы не кадили

В чаяньи благ мы земных никогда.

С пеной у рта не бросали каменья

В юность кипучую, если, полна

Гордой отваги, в пылу увлеченья,

Нас за ошибки корила она.

Знаем мы оба: как время настанет

Нам от житейских трудов отдохнуть,

Лихом она стариков не помянет,

Скажет: они пролагали нам путь.

Так-то, товарищ! Разбитым и хилым,

Нам остается глядеть в стороне,

Как нарождаются новые силы,

Как на борьбу выступают оне;

Да вспоминая прожитые годы,

В сердце суровое небо молить,

Чтоб миновали все наши невзгоды

Тех, кто пришел нас, отживших, сменить.

Тяжелая, мучительная дума

Гнетет меня. Везде она со мной,

В толпе ли я, средь говора и шума,

Иль одинок брожу в тиши лесной.

И шепчет всё неведомый мне голос:

«Жизнь прожита! Смотри: в твоих кудрях

Уж не один седой пробился волос,

В морщинах лоб, огонь потух в глазах.

Прошедшее окинь духовным взором

И совести правдивого суда

Не избегай! Пред строгим приговором,

Раскаянья исполнен и стыда,

Склонись во прах челом когда-то гордым,

Сознай, что жизнь напрасно тратил ты,

Что не служил добру оплотом твердым,

Но был рабом бессильным суеты;

Что больше слез, чем радости и счастья,

Ты преданным и добрым тем дарил,

Кто в дни невзгод, в дни бурного ненастья

Любовью путь твой мрачный озарил!

И что ни в чьей душе существованье

Твое следа оставить не могло…»

Бесплодное и горькое сознанье!

Зачем ко мне теперь лишь ты пришло,

Когда в кудрях седой пробился волос,

Когда для битв житейских нету сил?

Зачем мой дух укором этот голос

В былые дни от сна не пробудил?

Жизнь прожита… и скоро с ней проститься

Придет пора… Но думать тяжело,

Что над тобой с любовью не склонится

Ничье в тот миг печальное чело…

Я помню всё: и голос милый,

И ласки, ласки без конца;

Я буду помнить до могилы

Черты любимого лица.

И сад я помню над рекою,

Где мы, в вечерний, поздний час,

Бродили тихою стопою,

Где мы сошлись в последний раз.

Какой глубокой, страшной муки

Была душа моя полна,

Когда, мои сжимая руки,

«Прости!» – сказала мне она…

Прошли года… Но образ милый

Еще живет в душе моей,

И буду помнить до могилы

Я кроткий свет ее очей…

Иль те дни еще далеки,

Далека еще пора,

Вами зримая, пророки,

Провозвестники добра?

Скоро ль сменится любовью

Эта ненависть племен

И не будет братской кровью

Меч народов обагрен?

Скоро ль мысль в порыве смелом

Лжи оковы разобьет;

Скоро ль слово станет делом,

Дело даст обильный плод?

Скоро ль разума над силой

Мир увидит торжество?

Или мы сойдем в могилы

Только с верою в него?

Засветись, о день счастливый!

Разгони густой туман,

Что лежит еще на нивах

Стольких сном объятых стран!

Дед-старик в избушке бедной

Чинит ветхий невод свой;

На постельке рядом внучек

Весь в жару лежит больной.

«Всё ненастье да ненастье,

Скоро ль кончатся дожди!» –

Говорит ребенок деду.

«Скоро, скоро, подожди!»

– «Скоро ль солнышко засветит,

Зашумит трава в степи,

Зашумят в лесу деревья…»

– «Скоро, скоро, потерпи!»

– «Скоро ль с удочкой, как прежде,

Буду я сидеть все дни

Над прудом под тополями?»

– «Скоро, друг, повремени!»

– «Да когда же? Вот и маму,

Говорил ты тоже, дед,

Скоро к нам отпустят с неба,

А ее всё нет как нет!»

И малютка недовольный

Замолчал, а дед-старик

Над разодранною сетью

Головой седой поник.

И по старческим морщинам

Тихо катится слеза…

Горе деда разглядели

Внука зоркие глаза.

И звучит ребенка слабый

Голосок еще грустней:

«Не дождусь я, видно, мамы –

Не дождусь и теплых дней!»

Он в белом гробике своем

Лежал, усыпанный цветами;

Деревья тихо под окном

Качали темными ветвями.

На крепко сомкнутых губах

Улыбка кроткая застыла,

И что-то радостное было

В его младенческих чертах.

Казалось, спал он и видений

К нему нисходит светлый рой,

А не сразил своей косой

Ребенка мрачный смерти гений.

С глазами, красными от слез,

Бледна, исполнена печали,

Склонилась мать над ним. Вопрос

Уста дрожащие шептали:

«Зачем родился ты на свет,

Когда лишь ранняя могила

Тебя ждала? Какая сила

В ночь превратила твой рассвет?»

Напрасно! На вопросы наши

Не даст ответа рок – он нем;

Но лучше, верь мне, лучше тем,

Кто лишь коснулся жизни чаши.

Счастлив заснувший беспробудно

Младенец твой! Не спросит он,

Изнемогая в битве трудной,

Путем тернистым изъязвлен:

«Зачем на свет я был рожден?»

Блаженны вы, кому дано

Посеять в юные сердца

Любви и истины зерно.

Свершайте ж честно, до конца

Свой подвиг трудный и благой,

И нет награды выше той,

Что вас за этот подвиг ждет:

Роскошный цвет, обильный плод

При жизни вашей принесет

Добро, посеянное вами.

Когда ж пробьет прощальный час,

С благоговеньем и слезами

Опустит в землю юность вас.

Но горе вам, коль захотите

Умы вы ложью омрачить;

Позора вы не избежите,

Пятна вам с совести не смыть!

Кто жаждет знанья, жаждет света,

Тем не ужиться долго с тьмой.

Придет пора, спадет долой

С их глаз повязка, что надета

Была предательской рукой;

Оковы рабства, бездну зла,

К которой ваша ложь вела,

Увидев, юность содрогнется,

Полна и скорби и стыда.

От лжеучителей тогда

Она с проклятьем отшатнется;

И имена их презирать

Своих детей научит мать!

Над росистыми лугами

Ветерок ночной гуляет,

Разговор ведет с цветами,

Травку тихо колыхает.

Над заснувшею долиной

Звезды яркие зажглися;

Звуки песни соловьиной

Из-за леса полилися.

Этой ночью не сидится

В душной комнате. Работа

Никакая не спорится,

И бежит от глаз дремота.

В эту ночь сильнее просит

Счастья сердце молодое;

Старика мечта уносит

В невозвратное былое.

Даже тот, чей взор слезою

Злое горе застилает,

Кто поник в борьбе с нуждою,

На мгновенье отдыхает

И, утешенный приветом

Расцветающей природы,

Забывает, что с рассветом

Вновь прийти должны невзгоды.

Первый тост наш – за науку!

   И за юношей – второй.

Пусть горит им светоч знанья

   Путеводною звездой.

Пусть отчизна дорогая

   И великий наш народ

В них борцов неколебимых

   За добро и свет найдет.

Третий тост наш – в честь искусства!

   Воздадим хвалу тому,

Кто обрек себя всецело

   На служение ему.

Всем, кто будит в людях словом,

   Кистью, звуками, резцом

Красоты и правды чувство, –

   Мы привет горячий шлем.

Не забудем также, братья,

   Добрым словом помянуть

Тех, навек от нас ушедших,

   Что, свершив свой трудный путь

И до гроба сохранивши

   В сердце преданность добру,

Произнесть могли с поэтом:

   «Знаю: весь я не умру».

Пожелаем, чтоб являлось

   На Руси побольше их,

Чистых, доблестных, живущих

   Лишь для подвигов благих.

Пожелаем, чтоб не меркло

   Над родимой стороной

Солнце разума и знанья,

   Солнце истины святой…

Уж тает снег, бегут ручьи,

В окно повеяло весною…

Засвищут скоро соловьи,

И лес оденется листвою!

Чиста небесная лазурь,

Теплей и ярче солнце стало,

Пора метелей злых и бурь

Опять надолго миновала.

И сердце сильно так в груди

Стучит, как будто ждет чего-то,

Как будто счастье, впереди

И унесла зима заботы!

Все лица весело глядят.

«Весна!» – читаешь в каждом взоре;

И тот, как празднику, ей рад,

Чья жизнь – лишь тяжкий труд и горе.

Но резвых деток звонкий смех

И беззаботных птичек пенье

Мне говорят – кто больше всех

Природы любит обновленье!

Мне вспомнились детства далекие годы

И тот городок, где я рос,

Приходского храма угрюмые своды,

Вокруг него зелень берез.

Бывало, едва лишь вечерней прохладой

Повеет с соседних полей,

У этих берез, за церковной оградой,

Сойдется нас много детей.

И сам я не знаю, за что облюбили

Мы это местечко, но нам

Так милы дорожки заглохшие были,

Сирень, окружавшая храм.

Там долго веселый наш крик раздавался,

И не было играм конца;

Там матери нежный упрек забывался

И выговор строгий отца.

Мы птичек к себе приручали проворных,

И поняли скоро оне,

Что детской рукой рассыпаются зерна

Для них на церковном окне.

Мне вспомнились лица товарищей милых;

Куда вы девались, друзья?

Иные далеко, а те уж в могилах…

Рассеялась наша семья!

Один мне всех памятней: кротко светились

Глаза его, был он не смел;

Когда мы, бывало, шумели, резвились,

Он молча в сторонке сидел.

И лишь улыбался, но доброго взора

С игравшей толпы не спускал.

Забитый, больной, он дружился не скоро,

Зато уж друзей не менял.

Двух лет сиротой он остался; призрела

Чужая семья бедняка.

Попреки, толчки он терпел то и дело,

Без слез не едал он куска.

Плохой он работник был в доме, но жадно

Читал всё и ночью и днем.

И что бы ни вычитал в книжках, так складно,

Бывало, расскажет потом.

Расскажет, какие на свете есть страны,

Какие там звери в лесах,

Как тянутся в знойной степи караваны,

Как ловят акулу в морях.

Любили мы слушать его, и казался

Другим в те минуты он нам:

Нежданно огнем его взор загорался

И кровь приливала к щекам.

Он, добрый, голодному нищему брату

Отдать был последнее рад.

И часто дивился: зачем те богаты –

А эти без хлеба сидят?

Что сталось с тобою? Свела ли в могилу

Беднягу болезнь и нужда?

Иль их одолел ты, нашел в себе силу

Для честной борьбы и труда?

Быть может, пустился ты в дальние страны

Свободы и счастья искать;

И всё ты увидел, что стало так рано

Ребяческий ум твой пленять.

Мне вспомнились лица товарищей милых;

Все, все разбрелись вы, друзья…

Иные далеко, а те уж в могилах;

Рассеялась наша семья!

А там, за оградой, всё так же сирени

Цветут, и опять вечеркам

Малютки на старой церковной ступени

Болтают, усевшись рядком.

Там долго их говор и смех раздаются,

И звонкие их голоски

Тогда лишь начнут затихать, как зажгутся

В домах городских огоньки…

Хорошо вам, детки, –

Зимним вечерком

В комнатке уютной

Сели вы рядком,

Пламя от камина

Освещает вас…

Слушаете жадно

Мамы вы рассказ;

Радость, любопытство

На лице у всех;

Часто прерывает

Маму звонкий смех.

Вот рассказ окончен,

Все пустились в зал…

«Поиграй нам, мама», –

Кто-то пропищал.

«Хоть уж девять било,

Отказать вам жаль…»

И послушно села

Мама за рояль.

И пошло веселье,

Началась возня,

Пляска, песни, хохот,

Визг и беготня!

Пусть гудит сердито

Вьюга под окном,

Хорошо вам, детки,

В гнездышке своем!

Но не всем такое

Счастье бог дает;

Есть на свете много

Бедных и сирот.

У одних могила

Рано мать взяла;

У других нет в зиму

Теплого угла.

Если приведется

Встретить вам таких,

Вы как братьев, детки,

Приголубьте их.

Комнату лампада

Кротко озаряла;

Мать, над колыбелью

Наклонясь, стояла.

А в саду сердито

Выла буря злая,

Над окном деревья

Темные качая.

И колючей веткой

Ель в стекло стучала,

Как стучит порою

Путник запоздалый.

Дождь шумел; раскаты

Слышалися грома;

И гремел, казалось,

Он над крышей дома.

На малютку сына

Нежно мать глядела;

Колыбель качая,

Тихо песню пела:

«Ах! уймись ты, буря!

Не шумите, ели!

Мой малютка дремлет

Сладко в колыбели.

Ты, гроза господня,

Не буди ребенка;

Пронеситесь, тучи

Черные, сторонкой!

Бурь еще немало

Впереди, быть может,

И не раз забота

Сон его встревожит».

Спи, дитя, спокойно…

Вот гроза стихает;

Матери молитва

Сон твой охраняет.

Завтра, как проснешься

И откроешь глазки,

Снова встретишь солнце,

И любовь, и ласки!

Из школы детки воротились;

Как разрумянил их мороз!

Вот у крыльца, хвостом виляя,

Встречает их лохматый пес.

Они погладили барбоску,

Он нежно их лизнул в лицо,

И с звонким хохотом взбежали

Малютки живо на крыльцо.

Стучатся в двери; отворяет,

С улыбкой доброй, няня им:

«Пришли! Небось уж захотелось

Покушать птенчикам моим!»

Снимает с мальчика тулупчик

И шубку с девочки она;

Черты старушки просветлели,

Любовь в глазах ее видна.

И, чмокнув няню, ребятишки

Пустились в комнаты бегом;

Трясется пол под их ногами,

Весь ожил старый, тихий дом!

Отец угрюм; он в кабинете

Всё что-то пишет. В спальне мать

Лежит больная; мигом дети

К ней забралися на кровать.

Вот мальчик, с гордостью тетрадку

Из сумки вынув, показал:

«Смотри-ко, мама, две странички

Я без ошибок написал!»

– «А я сегодня рисовала, –

Сказала девочка, – взгляни,

Какая сосенка густая,

А возле кустики и пни.

Ведь всё сама я, право, мама,

Не поправлял учитель мне…»

И мать недуг свой забывает,

Внимая детской болтовне.

Встал и отец из-за работы,

Звенящий слыша голосок.

«Ну что вы, крошки, хорошо ли

Сегодня знали свой урок?»

Спрыгнув с кровати, вперегонку

Бегут они обнять отца…

И грусть мгновенно исчезает

Сего усталого лица.

И даже солнышко, казалось,

В окно смотрело веселей

И блеском ярким осыпало

Головки русые детей!

И птичка в клетке тесной, вторя

Веселым детским голосам,

Не умолкая заливалась,

Как бы навстречу вешним дням!

Дед, поднявшись спозаранку,

К внучкам в комнату спешит;

«Доброй весточкой утешить

Вас пришел я, – говорит. –

Всё зимы вы ждали, детки,

Надоела вам давно

Осень хмурая с дождями;

Посмотрите же в окно!

За ночь выпал снег глубокий,

И мороз как в декабре;

Уж впрягли в салазки Жучку

Ребятишки на дворе»,

И тормошит дед раскрывших

Глазки сонные внучат!

Но на старого плутишки

Недоверчиво глядят.

«Это, – думают, – нарочно

Всё он выдумал, чтоб мы

Поскорей с постели встали;

Никакой там нет зимы!»

– «Полно, дедушка! Ты хочешь

Засадить нас за урок, –

Отвечает младший внучек, –

Дай поспать еще часок!»

Рассмеялся дед – любимец

Старика был этот внук;

Хоть проказничал он часто,

Всё ему сходило с рук.

«Ах лентяй! Еще не верить

Смеешь ты моим словам…

Марш сейчас с кровати, соня,

И смотри в окошко сам!

Или нет… Ведь пол холодный;

Босиком нельзя ходить,

Донесу тебя к окошку

На себе я, так и быль».

Вмиг вскарабкался на плечи

Мальчуган ему и рад;

Пышут розовые щечки,

И смеется детский взгляд.

Поднял штору дед, – и точно!

Снег под солнечным лучом

Бриллиантами сверкает,

Отливает серебром.

«Слава богу! Слава богу!» –

Детки весело кричат.

И в уме их возникает

Уж картин знакомых ряд:

На салазках с гор катанье

И катанье на коньках…

И рождественская елка

Сверху донизу в огнях!

«Ну вставайте же, лентяи,

Я уж кучеру сказал,

Чтоб ковром покрыл он сани

И Савраску запрягал.

Гостью-зимушку покатим

Мы встречать на хуторок;

Побегут за нами следом

И Барбоска и Дружок.

Ваших кроликов любимых

Там покормим мы, друзья,

И шагающего важно

С умным видом журавля.

Посмеемся над сердитым

И ворчливым индюком;

Всех коровушек мы с вами,

Птичий двор весь обойдем.

А покамест мы гуляем,

Самоварчик закипит…

И яичницу, пожалуй,

Дед потом вам смастерит».

Деду ждать пришлось недолго:

Не успел умолкнуть он,

На ногах уж были детки,

Позабыв и лень и сон.

Вот умылись и оделись

И смотреть бегут скорей,

Запрягает ли Савраску

Кучер дедушкин, Матвей.

Солнце яркое сияет

В зимнем небе голубом,

И равниной снежной мчатся

Сани, крытые ковром.

Визг и крик! Всему хохочут

Детки резвые до слез;

Обдает их снежной пылью,

Лица щиплет им мороз…

Двое в санках, рядом с дедом,

А один на облучке.

«Ну! – кричит. – Пошел, Савраска!

Скоро будем в хуторке?..»

Как ни счастливы малютки,

Но еще счастливей дед…

Словно с плеч его свалилось

Целых пять десятков лет!

Спи, бедняк! Ты честно бился,

До утраты сил, с нуждою;

Умер ты, но не склонился

Пред неправдою людскою,

Потому-то над тобою

Речь людская не слышна.

Заросла тропа, что к дому,

Где нашел ты отдых, вьется,

И шагов на ней знакомых

Никогда не раздается.

Лишь природа остается

Другу старому верна.

Всё, что ты любил когда-то,

Здесь она соединила,

И без мрамора богато

Убрана твоя могила.

Над тобой цветут сирени

И шумят листы березы,

Каплет с них роса, как слезы,

На могильные ступени –

В час, когда ночные тени

От лучей дневных бегут.

Мак в траве пестреет яркий,

Льет жасмин благоуханье,

Раздается в полдень жаркий

Вкруг цветов пчелы жужжанье,

Ночью – месяца сиянье

Озаряет твой приют.

Спи, бедняк! Без сожаленья

Ты расстался с этим миром,

Что бросал в тебя каменья,

Оттого что на служенье

Лжи его, его кумирам

Ты себя не обрекал.

В бедной доле, неизвестный,

Век трудясь неутомимо,

Совершал ты подвиг честный,

И в приют свой мрачный, тесный

Ты сошел с несокрушимой,

Страстной верой в идеал!

Нет мне от лютого горя покоя,

Знать, никуда не уйду от него я.

Взялся бы я за свежительный труд,

Жил бы, как добрые люди живут, –

Только где сила, где воля на это?

Нету в душе на вопрос мой ответа.

Были когда-то и сила и воля, –

Всё доконала суровая доля.

Нет! не встряхнуть мне кудрями опять,

Гордо чела пред бедой не поднять.

С юностью честною, бодро и смело,

Мне ли идти на полезное дело!

Бурею смятый, кой-как я бреду,

Смотришь – и темная яма в виду.

Лютое горе, о если б ты в ней

Сном непробудным заснуло скорей!

Теплый день весенний.

Солнышко блестит,

Птичка, заливаясь,

В поле всех манит.

Улицы, бульвары

Запрудил народ,

Пестрыми толпами

За город идет.

Праздничные лица

Радостно глядят;

Редко, редко встретишь

Невеселый взгляд.

Славно всем живется,

Так легко, что нет

У толпы нарядной

Ни забот, ни бед.

Только мне с тоскою

Справиться невмочь,

Как ее прогнать я

Ни стараюсь прочь.

Где б я ни был – всюду

Шепчет мне она:

«А твоя навеки

Отцвела весна!»

Зашумит ли в роще

Яркая листва,

Мне и в этом шуме

Слышатся слова:

«Нечего от жизни

Ждать тебе. Твой путь

Пройден, – не пора ли

Навсегда уснуть?

И когда сойдешь ты

В землю – над тобой

Зеленеть мы будем

Каждою весной!»

Домик над рекою,

В окнах огонек,

Светлой полосою

На воду он лег.

В доме не дождутся

С ловли рыбака:

Обещал вернуться

Через два денька.

Но прошел и третий,

А его всё нет.

Ждут напрасно дети,

Ждет и старый дед,

Всех нетерпеливей

Ждет его жена,

Ночи молчаливей

И как холст бледна.

Вот за ужин сели,

Ей не до еды.

«Как бы в самом деле

Не было беды».

Вдоль реки несется

Лодочка, на ней

Песня раздается

Всё слышней, слышней.

Звуки той знакомой

Песни услыхав,

Дети вон из дому

Бросились стремглав.

Весело вскочила

Из-за прялки мать,

И у деда сила

Вдруг нашлась бежать.

Песню заглушает

Звонкий крик ребят;

Тщетно унимает

Старый дед внучат.

Вот и воротился

Весел и здоров!

В росказни пустился

Тотчас про улов.

В морды он и в сети

Наловил всего;

С любопытством дети

Слушают его.

Смотрит дед на щуку –

«Больно велика!»

Мать сынишке в руку

Сует окунька,

Девочка присела

Около сетей

И взяла несмело

Парочку ершей.

Прыгают, смеются

Детки, если вдруг

Рыбки встрепенутся,

Выскользнут из рук.

Долго раздавался

Смех их над рекой;

Ими любовался

Месяц золотой.

Ласково мерцали

Звезды с вышины,

Детям обещали

Радостные сны.

Жалобно ветер в трубе завывает,

Ночь неприветная смотрит в окно,

Маятник мерно стучит, догорает

Бледный ночник, в доме спят все давно.

Мне одному этой поздней порою

Сон не смежает тяжелых ресниц;

Прошлого тени встают предо мною,

Много знакомых мне вспомнилось лиц.

Вспомнились те, что когда-то так смела

Вышли на битву с неправдой и злом,

Делу благому отдавшись всецело,

Перед толпой не склоняясь челом.

Те, что, отвергнув все блага мирские,

Честную им нищету предпочли;

В ком ни обман, ни гоненья людские

Веры в добро умертвить не могли.

Где-то теперь вы? О, пусть ваше слово

Нам прозвучит в эту темную ночь…

Пусть оно силу на подвиг суровый

Даст нам, готовым в борьбе изнемочь.

Зов наш услышьте средь тьмы беспроглядной,

Нужен усталым ваш братский привет;

Гаснет их вера; увидеть отрадный

Взоры не чают рассвет!

Посреди людского шума

И томящей суеты

Часто вижу пред собою

Вдруг я мертвые черты…

Очи впалые закрыты,

Плотно сомкнуты уста,

Но еще не отлетела

От почившей красота…

Пламя свеч, вокруг горящих,

На лице у ней дрожит,

Словно всё еще румянец

Не сошел с ее ланит.

Я отвесть не в силах взгляда

От спокойного лица,

И тоске, гнетущей сердце,

Меры нет и нет конца…

Помню я, когда сокрыли

Навсегда ее от глаз…

О! как мне взглянуть хотелось

На нее еще хоть раз!

Помню я, как промелькнула

Быстро в памяти моей

Вереница безмятежно

Прожитых счастливых дней…

И понятней с каждым годом

Становилось мне потом

Слово, сказанное миру

«Ада» сумрачным певцом:

Что тяжеле мук для сердца,

Что ужасней пытки нет,

Как о днях былого счастья

Вспоминать в годины бед!..

Под окошком смуглый мальчик

Пригорюнившись сидит;

Перед ним раскрыта книжка,

Но в нее он не глядит.

Тихо в комнате… лишь слышен

Ровный маятника стук

Да мурлычит разжиревший.

Кот, взобравшись на сундук.

Мать пошла к соседке в гости

Посидеть часок-другой;

Прикорнула няня, к печке

Прислонившись головой,

И упал с колен старушки

Недовязанный чулок.

Вот закрыл букварь малютка –

Знать, нейдет на ум урок.

Что мудреного! В окошко

Смотрит солнышко с небес;

Манит в даль, в поля и рощи,

Их лазуревый навес!

Славно в поле! Там бумажный

Вьется змей под небеса

И товарищей веселых

Раздаются голоса!

Уж какое тут ученье!

Разве тут до букварей:

В голове одна забота –

Как бы в поле поскорей!

И не выдержало сердце

Грамотея моего:

Он вскочил… Блестят глазенки

Нетерпеньем у него.

Подойдя с боязнью к няне,

Заглянул он ей в лицо.

«Спит!» – сказал и осторожно,

Тихо вышел на крыльцо.

На дворе собаку Жучку

От конурки отвязав,

За ворота шалунишка

С нею бросился стремглав.

Миновал он огороды

И соседние сады…

Вот и поле! Мальчик думал:

«Завтра выучу склады!»

Няня старая проснулась;

Из гостей вернулась мать:

«Где же Вася? Ах ленивец!

Уж опять успел удрать!

Погоди же, на орехи

Я задам тебе потом;

С утра до ночи ты завтра

Просидишь за букварем!»

Няня старая вступилась

За любимца своего,

Хоть и знала, что не будет

Мальчугану ничего,

Что тогда лишь, как ребенка

Нету здесь, сурова мать:

«Посмотри-ка – на дворе-то

Нынче что за благодать!

Пусть побегает по воле:

Мал, глупенек паренек;

Подрастет, тогда не станет

Докучать ему урок;

В толк возьмет небось, что нынче

Людям грамота нужна;

А теперь пока милее

Букварей ему весна!»

Поздно вечером вернулись

Вася с Жучкой. На крыльце

Мать сидела, сокрушаясь

О пропавшем беглеце.

Вот вбежал он запыхавшись,

На колени к ней вскочил.

«Посмотри, – вскричал он, – мама,

Что жуков я наловил!»

Глазки радостью светились,

И, пунцовый как пион,

Хохоча, жуков на волю

Выпускал из шапки он,

Разноцветный на головке

У него венок пестрел;

Тот венок схватил он быстро

И на мать свою надел.

Замер выговор невольно

На устах ее. Она

Говорит себе: «Уж завтра

Распеку я шалуна!

А сегодня расцелую…»

И целует без конца,

И свести не может взора

С загорелого лица…

А старушка няня смотрит

В дверь с сияющим лицом

И грозит, смеясь лукаво,

Мальчугану букварем!

Красивый домик, озаренный

Заката розовым лучом…

Кусты сирени и жасмина

Благоуханье льют кругом;

Балкон уставлен весь цветами,

Обвился плющ вокруг столбов;

И птичка звонко распевает

В зеленой клетке меж цветов.

Шарманка где-то заиграла;

Всё ближе звуки, всё слышней,

И вот из дома выбегает

Толпа нарядная детей.

Друг друга с криком обгоняя,

Они к калитке все спешат,

И как их лица раскраснелись!

Как глазки радостно блестят!

Уж им знакомы эти звуки,

Шарманщик смуглый им знаком:

У деток дружба завязалась

С веселым, добрым стариком.

Он каждый вечер к ним приходит,

Хоть им и нечем заплатить,

Что за беда! – готов он даром

Друзей своих повеселить.

Порой, забывшись, долго-долго

Один мотив играет он;

В раздумье тихое о чем-то

Он в те минуты погружен.

С лица его улыбка сходит,

Слезой мутится добрый взгляд;

И смотрит с грустью затаенной

Он на детей, на дом и сад.

Унылой песни этой звуки

Воспоминанья будят в нем

О днях далеких и счастливых,

О многом, сердцу дорогом.

Давно покинутой отчизны

Пред ним сияют небеса;

Катятся волны голубые,

Шумят лавровые леса…

Он видит домик, потонувший

В листве зеленой и цветах,

И образ женщины прекрасной

С малюткой смуглым на руках.

И, как мадонна на картине,

Так у открытого окна

Стоит, прижав к груди ребенка,

С улыбкой ясною она.

А на крыльце кудрявый мальчик

Поет, плетя себе венок;

И дышит счастьем и отрадой

Цветущий мирный уголок.

Старик один теперь… Скосила

Смерть всю семью его; потом

Другая, незваная гостья –

Нужда – к нему прокралась в дом;

И вот побрел он на чужбину,

Побрел с шарманкою своей;

И каждый раз, когда встречает

Он ласку кроткую детей,

На них с глубокою любовью

Глядит старик… В чужом краю

Чужие дети заменяют

Ему погибшую семью.

Болтает, шутит и смеется

Он с ними, словно молодой,

Для них без устали шарманку

Вертя морщинистой рукой!

У лесной опушки домик небольшой

Посещал я часто прошлого весной.

В том домишке бедном жил седой лесник.

Памятен мне долго будешь ты, старик.

Как приходу гостя радовался ты!

Вижу, как теперь я, добрые черты…

Вижу я улыбку на лице твоем –

И морщинкам мелким нет числа на нем!

Вижу армячишко рваный на плечах,

Шапку на затылке, трубочку в зубах;

Помню смех твой тихий, взгляд потухших глаз

О житье минувшем сбивчивый рассказ.

По лесу бродили часто мы вдвоем;

Старику там каждый кустик был знаком.

Знал он, где какая птичка гнезда вьет,

Просеки, тропинки знал наперечет.

А какой охотник был до соловьев!

Всю-то ночь, казалось, слушать он готов,

Как в зеленой чаще песни их звучат;

И еще любил он маленьких ребят.

На своем крылечке сидя каждый день,

Ждет, бывало, деток он из деревень.

Много их сбегалось к деду вечерком;

Щебетали, словно птички перед сном:

«Дедушка, голубчик, сделай мне свисток».

– «Дедушка, найди мне беленький грибок».

– «Ты хотел мне нынче сказку рассказать».

– «Посулил ты белку, дедушка, поймать».

– «Ладно, ладно, детки, дайте только срок,

Будет вам и белка, будет и свисток!»

И смеясь, рукою дряхлой гладил он

Детские головки, белые как лен.

Ждал поры весенней с нетерпеньем я:

Думал, вот приеду снова в те края

И отправлюсь к другу старому скорей.

Он навстречу выйдет с трубочкой своей

И начнет о сельских новостях болтать.

По лесу бродить с ним будем мы опять,

Слушая, как в чаще свищут соловьи…

Но, увы! желанья не сбылись мои.

Как с деревьев падать начал лист сухой,

Смерть подкралась к деду тихою стопой.

Одинок угас он в домике своем,

И горюют детки больше всех по нем:

«Кто поймает белку, сделает свисток?»

Долго будет мил им добрый старичок.

И где спит теперь он непробудным сном,

Часто голоса их слышны вечерком…

Я тихо шел по улице безлюдной

И, погружен в раздумье о былом,

Среди домов, облитых лунным светом,

Узнать хотел давно знакомый дом.

Он неуклюж был, ветх и с мезонином;

Я помню, мне казалось всё, что он

Из городка уездного в столицу

Каким-то чудом был перенесен.

Куда исчез тот дом? Иль дух стяжанья

Беднягу стер давно с лица земли,

И, где стоял он, серенький и скромный,

Высокие хоромы возвели?

Нет, нет! вот он. Сейчас узнал я друга!

Он – тот же всё, каким был и тогда;

И лишь чуть-чуть как будто покривился.

Не мудрено! Берут свое года!

Привет тебе! В стенах твоих нередки

Я поздний час в беседе забывал…

То были дни, когда стопой несмелой

Впервые в жизнь я, юноша, вступал.

Привет тебе! Под этой старой крышей

Жил труженик с высокою душой;

Любви к добру и веры в человека

В нем до конца не гас огонь святой.

Учил он нас мириться с темной долей,

Храня в душе свой чистый идеал;

Учил идти путем тернистым правды

И не искать за подвиги похвал.

Учил любить страну свою родную,

Отдать ей весь запас духовных сил,

Чтить имена борцов за свет и знанье –

Тех, кто одной лишь истине служил.

Читая нам создания поэтов,

Воспламенял он юные сердца;

И мы клялись идти к высокой цели,

Не изменять клялись ей до конца.

Уж нет его: давно он спит в могиле!

Но кто из тех, в чью грудь он заронил

Зерно благих, возвышенных стремлений,

Кто памяти о нем не сохранил?

И предо мной тот скромный образ часто

Встает, хотя десятки лет прошли;

Всё помню я: беседы эти, споры,

Что в уголке убогом мы вели.

О! как бы мне хотелось в дом проникнуть

Иль заглянуть хотя на миг в окно…

Кто здесь живет? Что здесь сердца волнует?

Безмолвен дом; как в гробе в нем темно.

И дальше я по улице пустынной

Иду… Но всё мне кажется, что вот

За мной знакомый голос раздается

И в старый дом опять меня зовет…

Приуныли детки, молча

На окне они сидят…

Обещала накануне

Отпустить их мама в сад;

Разбудить себя просили

Няню все они чем свет;

Тачку, грабли и лопаты

Подарил им старый дед,

И с внучатами хотел он

Грядки сам прийти копать.

Деток счастливых насилу

Уложила няня спать.

И всю ночь малюткам снились

Солнце, зелень и цветы

И копающего грядки

Деда добрые черты?

Что же детки приуныли,

Не слыхать их голосов?..

Отчего печально в окна

Всё глядят они без слов?

Оттого, что небо тучи

Обложили всё кругом;

Скрылось солнышко, деревья

Грустно мокнут под дождем;

Оттого, что смолкли птички

И, от бури в свой приют,

В чащу темную, забившись,

Не щебечут, не поют.