Полярные моря

ШАРКО, ИЛИ ВОПЛОЩЕНИЕ ДОБРОТЫ

Экспедиции отплывали в Антарктику одна за другой. Каждый руководитель избирал себе свой собственный сектор деятельности. Капитан второго ранга Роберт Скотт работал в секторе моря Росса с января 1902 по март 1904 года. Немец фон Дригальский открыл Землю Императора Вильгельма II, около которой и зимовал на своем «Гауссе». Шотландская экспедиция Брюса на судне «Скоша» в 1903–1904 годах работала и зимовала в районе моря Уэдделла.

Особо надо сказать об экспедиции, которая вызвала взрыв эмоций во всем мире.

В 1901 году в возрасте шестидесяти девяти лет скончался Эрик Норденшельд. Его племянник Отто, который давно мечтал о полярной славе, решил на судне «Антарктик» исследовать западную часть моря Уэдделла, но не смог войти в него. 21 февраля 1902 года он с частью команды высадился на острове Сеймур (64°21 южной широты).

– Зачем рисковать судном во льдах, – сказал он капитану Ларсену. – Отправляйтесь на Огненную Землю и возвращайтесь за нами следующим летом.

Но произошло непредвиденное. Ларсен надеялся забрать зимовщиков вовремя, но «Антарктик» не смог к ним пробиться и вмерз во льды. Отто Норденшельду с товарищами пришлось зимовать во второй раз, а «Антарктик» затонул, раздавленный льдами. К счастью, Ларсен, высадив Норденшельда, отослал отчет в Швецию, и в Европе знали, где искать антарктических робинзонов. Шведское правительство распорядилось об отправке спасательного судна. Другие правительства дали деньги для посылки помощи Норденшельду: Англия – 3,5 миллиона золотых франков, Германия – 1,5 миллиона, Шотландия – 1 миллион. Но экспедиции Норденшельда эта помощь не понадобилась. Все ее члены были сняты с острова в ноябре 1904 года аргентинской канонеркой «Уругвай».

Период с 1901 по 1903 год, когда состоялось это гигантское ралли по южным холодным морям, был заранее назван «антарктическим годом». До конца 1903 года только Франция, входившая в число великих держав, стояла в стороне от полярных исследований. Эта несправедливость была исправлена с появлением на полярной арене исключительно оригинального человека.

Летом 1902 года на рейде острова Ян-Майен стала на якорь шхуна «Роз-Мари» (стальной корпус, 215 регистровых тонн), на которой развевался французский флаг. Остров Ян-Майен расположен в 600 километрах к востоку от Гренландии, примерно на широте мыса Нордкап. Он принадлежит Норвегии, и сейчас там находится крупная радиостанция. А в 1902 году то был крохотный рыбацкий порт. Несмотря на мощное парусное вооружение, «Роз-Мари» не имела никакого отношения к рыбной ловле. Это было прогулочное судно, хотя оно и не отличалось особой элегантностью. Капитана шхуны звали Жан-Батист Шарко.

Именно у острова Ян-Майен праздный мореплаватель Шарко, он сам говорил об этом, с первого взгляда влюбился в суровые полярные районы. Застыв в экстазе, он стоит на мостике и разглядывает вулкан Беренберг, который в своей белоснежной непорочности высится среди вод такого синего цвета, какого не увидишь и на Средиземном море. В глубине бухты скользят странные удлиненные призраки. Это – стволы деревьев, принесенные течением из северной Сибири.

– Столь невероятный, экзотический пейзаж заставил меня тут же принять решение. «Роз-Мари» была моим четвертым судном. Я подумал, что обязательно обзаведусь пятым, настоящим полярным. И если нужно, истрачу на него все до последнего су.

Давайте вернемся к началу морской карьеры этого яхтсмена. Она началась, как и у многих других, которые дальше не пошли, у пруда в Люксембургском саду, где малыш Жан-Батист играл с игрушечным корабликом. Строгий глаз няни-англичанки следит за тем, чтобы дитя не свалилось в воду, не вымазалось в грязи и играло только с хорошо воспитанными детьми.

Добропорядочная семья. Откройте словарь, и вы там найдете Шарко-первого: Жан-Мартен Шарко (1825–1893 годы). Французский врач, профессор-паталогоанатом, член Академии медицины и Академии наук. Сейчас трудно себе представить, какой славой он пользовался в конце прошлого века. Иногда по вечерам перед обедом юному Жану-Батисту приходится проводить несколько минут в гостиной, здороваясь с гостями, людьми либо известными, либо знаменитыми. Беззаботное детство и легкая юность. В эпоху, когда путешествия были роскошью, Жан-Батист посетил Италию и побывал в России с отцом, приглашенным на консультацию к царю. Однажды он робко произнес:

– Хочу быть моряком.

Профессор Шарко пожал плечами – разве можно думать о какой-то иной, а не медицинской карьере, когда имя твоего отца открывает самые заветные двери в области медицины? В ту эпоху дети и молодые люди редко спорили с отцами. Жан-Батист «занялся медициной». После смерти отца он возглавил одно из отделений клиники Салпетриер. А до этого отбыл воинскую повинность – служил врачом в полку альпийских стрелков.

Но страсть к морю оказалась сильнее всего. Каждый год часть кругленького состояния, оставленного профессором Шарко, утекала на верфи, но там строилась отнюдь не роскошная яхта. Судно, которое родилось после вспышки полярной любви у острова Ян-Майен, построено из дуба. Трехмачтовая шхуна имела 32 метра в длину (250 регистровых тонн), была исключительно прочной, снабжена обшитым бронзой форштевнем. Она должна была не резать лед, словно округлый нож, а взбираться на него и крушить его своей массой – единственная возможность ходить во льдах, поскольку вспомогательный двигатель «Франсэ» – так называлось судно – развивал мощность всего 125 л. с..

– К тому же, – говорил Шарко, – я купил двигатель по случаю. На лучший денег не хватало. Мне предстояло множество затрат, чтобы воплотить свой проект в жизнь.

Он собирался дойти до Новой Земли и, если возможно, обойти ее за лето 1903 года.

Но, как мы помним, в то время в Европе возникло беспокойство за судьбу экспедиции Норденшельда.

– К Новой Земле не пойдем, – заявил Шарко. – Надо принять участие в этой большой спасательной кампании. У меня есть «Франсэ», а власти и научные организации, думаю, не откажут мне в финансовой поддержке.

Шарко предпринимает несколько демаршей – «занимается попрошайничеством», как он скажет позже. Три месяца «попрошайничества», а результат, которого добился человек, носящий известное имя и ни в каких махинациях не уличенный, просто смехотворен – двадцать тысяч франков.

Жан-Батист Шарко является в Министерство военно-морского флота:

– В случае если мой морской опыт сочтут недостаточным для экспедиции в Антарктику, знайте, что штаб «Франсэ» состоит из двух офицеров флота, инженера, а также лейтенанта Адриена де Жерлаша, бельгийца, зимовавшего в Антарктике в суровейших условиях с 1897 по 1899 год. Неужели с учетом всего этого и с учетом того, что делается в других странах, национальный флот откажет мне в помощи?

– Бюджет министерства уже утвержден, – в замешательстве отвечает ему глава отдела. – Министру надо переговорить с министром финансов.

Через несколько дней Шарко ставят в известность о результатах переговоров: ему выделили… 100 тонн угля. Военный министр, к которому Шарко обратился тоже, разрешает ему купить некоторое количество мелинита, чтобы взрывать лед.

– Я был ошарашен. Я продал Фрагонара из коллекции отца, но денег все еще не хватало. Я отправился к Стефану Лозани, директору газеты «Матэн», и сказал ему, что если в его газете будет напечатана статься с разъяснением о необходимости французского участия в поисках пропавшей экспедиции, то может случиться, что общественное мнение выступит в мою поддержку. Может, тогда я получу хоть какую-то помощь. Лозани спросил меня: «Сколько вам нужно?» «Сто пятьдесят тысяч франков». «Вы их получите через три минуты. Пройдемте в кассу».

Первым портом назначения был Буэнос-Айрес, где руководителям спасательных экспедиций предстояло согласовать общие действия. «Франсэ» пересек Атлантику под парусами, но Шарко не переставало мучить одно обстоятельство: Жерлаш заявил о своем отказе участвовать в экспедиции.

– Я только что обвенчался, и мне не хочется снова зимовать в полярных водах.

Это было его право. А Шарко думал, как руководители других экспедиций примут помощь человека, которого многие считали яхтсменом-любителем. Его страхи рассеялись, когда по прибытии в Буэнос-Айрес он узнал, что канонерка «Уругвай» уже нашла и доставила Норденшельда и его товарищей на континент.

Что делать? Вернуться в Европу и осуществить проект экспедиции на Новую Землю? Нет. Антарктика была ближе и столь же интересна. Но Шарко волновало одно: «У Жерлаша имелся антарктический опыт, а у меня его нет. Могу ли я считать себя вправе продолжать плавание?» Он поставил этот вопрос перед командой и предложил всем, кто хочет, подтвердить свое согласие продолжать экспедицию. После короткого совещания команда дала ответ:

– Мы пошли за вами, капитан. С вами мы и останемся.

1 февраля 1904 года «Франсэ» вошел в антарктические воды в районе Южных Шетландских островов. В этот день Шарко и его матросы увидели на айсберге группку небольших существ в парадных одеждах – пингвины!

Шарко был не на увеселительной прогулке:

– Как можно быстрее следует приступить к гидрографическим работам в районе островов Палмер и Биско.

Острова эти расположены вблизи Антарктического полуострова. «Франсэ» успешно лавировал среди плавающих льдов. Трудности возникли, когда поднялся встречный ветер и пришлось запускать паровую машину… Шарко получил первый полярный урок – высокие широты требуют оборудования самого высшего качества.

15 февраля 1904 года «Франсэ» остановился из-за аварии конденсатора. Шарко распорядился причалить шхуну ко льдам с помощью ледовых якорей. Часть экипажа занялась ликвидацией аварии, а остальные матросы, вооружившись баграми, встали на защиту судна от льдин. Шарко тоже взял багор и включился в общую работу – занятие довольно необычное для человека, руководившего когда-то отделением клиники Салпетриер. «Меня охватило щемящее чувство, – писал он, – казалось, что вернулось детство».

Едва успели отремонтировать конденсатор, как потекли трубки котла. Снова приходится идти под парусами. Плавание среди айсбергов становится все более трудным. Шарко не устает восхищаться красотой окружающей природы. То, что он написал, сегодня может быть использовано для рекламы заполярных круизов:

«Солнце садится совершенно неощутимо, несчетные и нежные оттенки синего цвета айсбергов становятся глубже; вскоре остается только иссиня-черный цвет трещин и расщелин, затем постепенно с искушающей медлительностью все розовеет, и кажется, что наяву видишь прекрасный сон. Тебя словно окружают руины гигантского красавца города, возведенного из лучшего мрамора, а над городом высятся амфитеатры и храмы, творения архитекторов Божьей милостью. Небо превращается во внутренность раковины-жемчужницы, в перламутре которой сияют и сливаются, не затемняя друг друга, все цвета природы».

После ремонта двигателя удается пройти еще немного к югу, но грядет зима, айсбергов становится все больше, и наконец – мы уже видели подобный спектакль – они преграждают дорогу. Мы знаем и последствия – неотвратимая зимовка. «Франсэ» разворачивается в поисках убежища и попадает в первый южный полярный шторм. Убежище найдено в бухте Уондэл на острове с тем же названием. Когда снежная буря закончилась, команда «Франсэ» строит на суше, в 200 метрах от судна, жилой домик и склады для продовольствия.

Теперь начинаются научные наблюдения. Экспедиция запаслась множеством приборов и инструментов. В те времена метеорологическое оборудование было довольно простым, едва вышедшим из зачаточного состояния, не то, что подобное оборудование более поздних научных станций на Земле Адели и в других местах. Другое отличие состоит в следующем – неудобств значительно больше, чем сейчас. Поль-Эмиль Виктор писал, что в наши дни пребывание в полярных районах нельзя считать подвигом, поскольку у исследователей великое множество средств для защиты от ветра и холода.

Читая описание зимовки Шарко и его спутников, испытываешь чувство, что развитие полярной техники было куда более значительным с 1903 по 1970 год, чем с XVIII века до 1903 года. Одежды не соответствуют климату, а Шарко не предусмотрел – хотя он врач! – что полярный климат требует особых предосторожностей. В начале зимовки даже он выскакивал на улицу в ночной пижаме, чтобы записать температуру воздуха! Но будем справедливы: рекомендации, которые он довел до сведения матросов, показывают, что он усвоил урок.

Отплывая с Огненной Земли, Шарко обратился к команде с такими словами:

– Ребята, если вы будете вести себя дурно, то этим покажете свою трусость, ибо в моем распоряжении нет никаких средств наказать вас. Я не собираюсь заковывать вас в железа, тем более что у меня нет ни подходящего помещения, ни кандалов. Я не могу лишить вас отгулов и вашей четверти вина, которое необходимо для поддержания здоровья. Вычитать штрафы из вашего жалованья бессмысленно, поскольку вы равнодушны к деньгам. Поэтому я обращаюсь к вашей совести и надеюсь: вы исполните свой долг, отчасти из-за вашего расположения ко мне, а в основном ради престижа вашей родины.

В команде «Франсэ» было немало сорвиголов. Робких вообще у него никогда не бывало. Шарко взял за правило мягкотелых людей не нанимать: им не место в ледовой преисподней. Однако за время этой кампании не было ни одного случая нарушения дисциплины, как и в следующей экспедиции, которая состоялась несколькими годами позже. На судах Шарко дисциплина всегда была образцовой. Успех такого рода не часто сыщешь в морских анналах той эпохи. Шарко – это триумф воплощенной доброты.

Зимовка. Мы знаем, как много значит правильная организация отдыха в замкнутом мирке во время полярной ночи. Шарко захватил с собой волшебный фонарь и давал сеансы «кино» и концерты. Организовал он и вечерние курсы – хотя они не всегда происходили по вечерам – для неграмотных и полуграмотных. Шарко с удовольствием преподавал сам.

– Матросы слушали меня с большим вниманием, чем стажеры в клинике. Но следует добавить: у моих новых учеников не было никаких надежд на развлечения на стороне.

Шарко с радостью видел, как то один, то другой матрос заходил в библиотеку, брал и с прилежанием читал произведения Данте, Сервантеса, Свифта, Сен-Симона, Гюго, Мишле. Шарко, по его собственным словам, не преуспел лишь в одном. На уроках он часто повторял своим слушателям, что одна из вреднейших привычек человека – потребление алкоголя. И как-то вечером неожиданно спросил, что они сделали бы прежде всего, попади вдруг в цивилизованный мир.

– Капитан! – ответил один из матросов. – Мы уже давно думаем об этом! Самое большое удовольствие – упиться до положения риз!

Не раз хулители приравнивали доброту Шарко к демагогии. Но я уже говорил, что его система всегда имела успех, а демагогия никогда не дает результатов. Шарко был добр ко всем – к людям, к животным, к любому существу. В начале века о пингвинах почти ничего не знали. Шарко с такой любовью описал этих забавных и умных животных, которые имеют своего рода детские сады, взаимопомощь и развлечения, что и сегодня к его словам почти нечего добавить.

Первые собаки, выпущенные с судна, набросились на этих беззащитных птиц и учинили настоящую бойню. Пингвины бросились искать защиты у людей, прижимаясь к их ногам. Шарко велел пресечь дальнейшую гибель птиц. Однако искалеченных пингвинов пришлось прикончить. Так был сделан запас великолепного мяса.

Весной матросы набросились на яйца пингвинов. Угрызения совести Шарко по поводу сбора яиц могли кое-кому показаться смешными; птицы, несмотря ни на что, продолжали относиться к людям с исключительной доверчивостью. Самое удивительное в том, что Шарко удалось внушить свои чувства другим, и матросы, даже самые черствые, собрали камни и за несколько минут сложили для пингвинов гнезда, которые потребовали бы от птиц нескольких дней труда. «А пингвины, – писал Шарко, – с удивлением смотрели на нас и негромкими криками как бы выражали свое удовлетворение».

Во время второй экспедиции матросам Шарко пришлось убивать других беззащитных животных – тюленей. То были редкие экземпляры, уцелевшие после великой бойни 1780–1830 годов, приведшей к почти полному исчезновению в Антарктике покрытых мехом тюленей. Но свежее мясо было жизненно необходимо для команды «Франсэ», поскольку люди начали страдать от цинги. Заболел и Шарко. Однажды охотники наткнулись на молодую тюлениху с новорожденным зверенышем. Зрелище этого «похожего на человечка» малыша потрясло Шарко, который оставил во Франции маленького ребенка. «Я подошел и с невероятными предосторожностями взял тюлененка на руки. Тот не испытывал ни малейшего страха, потягивался, словно грудное дитя, а когда я положил на лед его мягкое нежное тельце, он подполз ко мне и стал тереться о мои ноги, требуя новых ласк». Тюлененок, не ведая того, затронул самые чувствительные струны человеческой души. Сцена была очень трогательной. На этот раз мать и дитя избежали смерти.

Возвращение хорошей погоды позволило приступить к «научным экскурсиям». Иногда они больше напоминали выход на работы каторжников. Шарко отправлялся с несколькими матросами на вельботе, фотографируя, делая наброски, замеры. Если прохода между льдинами не оказывалось, вельбот (а весил он 800 килограммов) приходилось втаскивать на лед, перетаскивать до полыньи и снова спускать на воду; часто все это происходило по колено в ледяной воде. Такие походы длились по двадцать четыре часа и более.

Весело отпраздновав Рождество в разгар южного лета. Шарко покинул бухту Уондэла 25 декабря 1904 года и взял курс на юг. 15 января 1905 года, когда «Франсэ» проходил метрах в двухстах от громадного айсберга, неожиданный удар сотряс судно. Скрытая льдом скала пропорола обшивку.

Позади судна лежали паковые льды, которые оно только что миновало с большим трудом. Льды разваливались, и по ним нельзя было двигаться пешком. Вельбот тоже оказался непригодным, поскольку ни одна шлюпка не смогла бы противостоять бесчисленным ударам льдин.

– Выход один, – сказал Шарко, – развернуться на 180°, постараться выйти в чистые воды и добраться до Американского континента.

– Капитан, – объявил главный механик, – в трюме более метра воды, и она продолжает прибывать. Мотопомпа не справляется с притоком воды.

– Будем откачивать вручную.

С 15 по 29 января, день, когда «Франсэ» добрался до Порт-Локруа, где был произведен аварийный ремонт корпуса, команда поддерживала судно на плаву, откачивая воду круглые сутки по сорок пять минут в течение каждого часа. А Шарко не снимал с себя одежду двадцать пять суток. 17 февраля «Франсэ» снова вышел в море и 4 марта 1905 года прибыл в Пуэрто-Мадрин (Аргентина).

– Вас уже вычеркнули из списка живых, – сказал капитан порта. – На ваши поиски ходило несколько судов. Вы знаете, что Россия и Япония находятся в состоянии войны?

Шарко вернулся со всеми девятнадцатью людьми команды, которые поверили ему. Они выглядели бледными и усталыми, но были живы. Из-за повреждений «Франсэ» не мог пересечь Атлантику. Его приобрела Аргентина и после ремонта использовала для снабжения антарктических портов. Шарко и его команда сели на грузопассажирское судно «Альжери». В иностранных газетах заговорили о первой французской экспедиции в Антарктику после Дюмон-Дюрвиля, который открыл в 1840 году Землю Адели.

– Надо сделать что-то, – сказал морской министр на заседании кабинета.

В Танжер был отправлен крейсер «Линуа», чтобы встретить и доставить Шарко, его штаб и команду в Тулон. Когда они прибыли в Париж, на перроне их ждали несколько членов правительства и делегация ученых.

Имя «Франсэ» известно немногим, тогда как «Пуркуа па?» («Почему бы и нет?») неотделимо от имени Шарко даже в глазах тех, кто не может ничего вспомнить о самом мореплавателе. Так назывались два его первых судна. Он вернулся к этому имени для корабля, построенного после «Франсэ». Кое-кто считал, что название звучит странно.

– Ничего странного в этом нет. Оно выражает одновременно сомнение и волю. Я всегда сомневаюсь в себе, но стараюсь сделать свое дело как можно лучше.

Третий «Пуркуа па?» был построен, как и «Франсэ», умелым кораблестроителем из Сен-Мало, вошедшим в историю под именем «папаши Готье». На этот раз Шарко заказал трехмачтовый барк. Сорок метров в длину, 800 регистровых тонн.

– Корабль должен быть очень прочным. Набор корпуса, мачты, цепи и якоря должны по прочности втрое превосходить оснастку обычного судна.

Мачты сделали укороченными, а реи усилили. Паровая машина развивала мощность 800 л. с.. На борту разместили три лаборатории, две библиотеки, а в каютах и прочих помещениях – полки на две тысячи томов.

Вначале Шарко собирался совершить второе антарктическое плавание к шельфовому леднику Росса. Но незадолго до отплытия пришла телеграмма из Лондона: «В Антарктику отправляется судно под командованием Шеклтона. Он направляется к леднику Росса».

Ну что ж, пусть исследованием этой зоны занимаются англичане. У них есть приоритет, поскольку Росс, первооткрыватель ледника, был их соотечественником.

Во время второй экспедиции Шарко в конце 1908 года произвел разведку острова Аделаид, открытого Биско в 1851 году, открыл два острова, которым дал имена Лубе и Фальера – президентов Франции, поскольку многие антарктические острова носили имена иностранных государей. Трогательный жест со стороны человека, которому правительство в помощи почти всегда отказывало. После зимовки у острова Петерсен (65°10 южной широты, 64°14 западной долготы) он решил пойти дальше на юг. «Пуркуа па?» отправился в путь 23 декабря 1909 года, прошел вдоль льдов и 11 января пересек широту, которую предыдущие экспедиции в этом районе еще не проходили. Плавание по незнакомому морю всегда волнует человека чувствительного и наделенного богатым воображением. «Пуркуа па?» лавировал среди громадных айсбергов. Офицеры и матросы молча наблюдали за капитаном, который словно окунулся в родную стихию. Беззаботность? Нет. Шарко так любил полярные районы, так ощущал их постоянно меняющуюся красоту, что временами казалось: этот мореплаватель-самоучка наделен особым даром плавания в таких условиях. «Заботы, – писал он, – начинают пьянить».

И это опьянение достигло вершины в тот день, когда Шарко заметил среди девственных просторов моря нечто похожее на остров. Он не осмеливался поверить в удачу и повторял про себя: «Это – айсберг». «Следовало прожить несколько месяцев в нетерпеливом ожидании, в страхе перед провалом, в желании сделать все наилучшим образом и доставить на родину что-то важное, чтобы понять весь смысл двух слов, которые я непрестанно повторял про себя, – „новый остров“.

Новый остров, к которому впервые приблизился человек. Шарко нанес его на карту – Земля Шарко (70° южной широты, 77° западной долготы).

– Ясно, что речь идет не обо мне, а о моем отце, профессоре Шарко, который столько сделал для французской науки.

Сыновнее смирение, но сегодня мореплаватели, которые проходят мимо острова Шарко и видят его на экране радара или в прорезь алидады, вспоминают о Жане-Батисте и „Пуркуа па?“. На 124° западной долготы путь преградили сплошные льды. Дальше пути не было. К тому же опустели трюмы, команда устала, а судно выглядело изрядно потрепанным.

7 декабря того же года экспедицию Шарко торжественно принимали в актовом зале Сорбонны. Его публично приветствовали такие ученые, как Анри Пуанкаре, Эмиль Пикар, Эдмон Перрье. Шарко вручили золотую медаль Парижского географического общества; чуть позже его наградили медалями Королевское географическое общество в Лондоне и другие организации. Шарко стал мировой знаменитостью.

– Он сражался на труднейших участках, – заявил Шеклтон. – Достичь 124° западного меридиана, постоянно идя между 60 и 70° южной широты, – подвиг исключительный.

И это действительно так. Не только почести говорят о достижениях Шарко. „Работы Шарко в этом районе, – писал Поль-Эмиль Виктор, – карты, составленные его экспедициями, были, по сути говоря, единственными до 1925 года, пока за систематическое исследование Земли Грейама не взялись англичане. И если Франция позже заинтересовалась Землей Адели, то только потому, что в 1925–1926 годах Шарко добился принятия декретов, которые подтверждали право Франции на этот крохотный район Антарктики“.

Редкий исследователь может похвастать послужным списком, сравнимым с деятельностью Поля-Эмиля Виктора. Среди его достижений и достоинств чисто спортивные подвиги, вроде перехода на собачьих упряжках через льды Гренландии в 1936 году, и собранный огромный научный материал, и талант непревзойденного организатора. Во время второй мировой войны Поль-Эмиль Виктор тренировал американские войска в Арктике и организовал спасательную группу на Аляску. Он возглавляет научное учреждение „Французские полярные экспедиции“ с 1947 года – либо организуя научные полярные станции, либо непосредственно руководя ими. Добавлю, в противовес некоторым ученым, мореплавателям или исследователям, которых интересует лишь их узкое дело и которые замкнулись в своем кругу, Поль-Эмиль Виктор относится к людям широкой души, чье сердце занято крупнейшими проблемами человечества. Неоценим его вклад в охрану природы нашей планеты.

Я упомянул о Поле-Эмиле Викторе в связи с его оценкой гидрографических работ Шарко, а также потому, что именно Шарко на своем „Пуркуа па?“ отправился за членами экспедиции Виктора, которая пересекла Гренландию с запада на восток в июле 1936 года. Кому, как не ему, было поручить эту миссию, ведь Шарко исследовал прибрежные воды крупнейшего острова с 1926 по 1936 год.

Восточный берег Гренландии славится сложными подходами даже в благоприятную погоду из-за громадного пояса прибрежных льдов. В XIX веке английский китобой Уильям Скорсби первым проник в гигантский фьорд, который до сих пор носит название залива Скорсби.

Стоит привести краткий список трагических происшествий с экспедициями, которые оказывались в этих широтах: 1833 год – гибель судна „Лиллуаз“ под командованием Жана де Блоссевиля; 1869 год – из двух судов немецкой экспедиции одно раздавлено льдами, а второе попало на год в ледовый плен; 1906 год – три датчанина (экспедиция Эриксена) зимуют на мысе Бисмарк и умирают с голоду; 1909 год – на поиски Эриксена отправляется еще один датчанин, его судно раздавлено льдами, а умирающего от голода спасателя подбирают три месяца спустя на острове Шаннон. Не меньше жертв и среди тех, кто пытался пересечь островные льды Гренландии.

Такова репутация вод, где с 1926 по 1936 год плавал Шарко, занимаясь по поручению французского правительства гидрографическими работами. Уже давно стало ясно, что во французском флоте нет ни одного офицера, имеющего столь богатый полярный опыт, как этот self made sailor (моряк-самоучка). Во время первой мировой войны его мобилизуют в качестве врача, но он добивается перевода в боевые части, и в конце концов его, лейтенанта (с седой бородой), назначают командиром трех построенных по его планам охотников за подводными лодками. После войны военно-морской флот признает его „своим“, и его быстро повышают в чине, минуя несколько воинских званий. В 1923 году (ему исполнилось пятьдесят шесть лет) Шарко присвоен чин капитана второго ранга.

Рассказ о кампании капитана „Пуркуа па?“ в Гренландии может носить такое название: „Шестидесятилетний моряк в дозорной бочке“. Надо хотя раз побывать на этом крохотном наблюдательном посту на верхушке мачты, чтобы оценить все трудности вахты. В бурную погоду взобраться наверх совсем непросто, а потом надо сидеть на ледяном ветру, превратившись в микроскопическую планетку, описывающую эллипсы над пенящимся морем. Однако Шарко выбрал себе именно такое времяпровождение.

В 1926 году, встретив сплошные льды в ста милях от берега, он двое суток не покидает бочку, высматривая разводья. Двадцать восемь часов из этих двух суток ему даже не удается поесть, а ведь Шарко уже исполнилось пятьдесят девять лет. В 1931 году он пишет: „Мой шестьдесят четвертый год я провел в бочке на ветру, но себя не насиловал“. В 1934 году, пытаясь войти в порт Ангмагссалик, расположенный южнее залива Скорсби, „Пуркуа па?“ борется с разгневанным морем более двадцати одного часа. Шарко писал: „Уже не счесть, сколько раз я карабкался на верх мачты. Я хожу по реям с той же легкостью, что и прежде, и сижу в бочке, не чувствуя ни головокружения, ни усталости“. Сколько же ему лет? Шестьдесят семь.

Первый признак усталости можно заметить, читая письмо, датированное июнем 1936 года и адресованное молодому исследователю Фреду Маттеру: „Через три недели снова отправляюсь в путь на своем стареньком судне… По-видимому, это будет мое последнее путешествие. „Пуркуа па?“ стареет, старею и я. К тому же всем на все наплевать, а я истратил последние деньги“.

На деле усталость носит временный характер, а письмо написано под влиянием разочарования, которым всегда сопровождаются попытки Шарко найти нужные деньги для выполнения порученных ему миссий. Каждый раз одни и те же мытарства. Но когда 16 июля 1936 года „Пуркуа па?“ отплывает, от горького разочарования не остается и малейшего следа.

Напротив, у мореплавателя бодрое настроение, хотя 1936 год прославился своими бурями. Старый морской волк словно молодеет, попадая в район яростных порывов ветра и туманов. Радость омрачена лишь одним: Шарко достиг возрастного предела для морских офицеров в его звании. И потому, хотя он по-прежнему первое после бога лицо на судне, официальное командование поручено капитану Ле Конньа, офицеру, вышедшему из матросов. Ле Конньа, вначале относившийся к полярным плаваниям с недоверием, сформировался под руководством Шарко и стал умелым капитаном-полярником. В июле 1936 года радио сообщило, что для членов Института Франции[4] назначен предельный возраст отставки – семьдесят лет. „Долго ли еще мне будут разрешать участие в экспедициях, даже при номинальном руководстве?“ – спрашивает себя Шарко. У него объявился единственный враг, которого он всегда страшился, – отставка.

Итак, 16 июля 1936 года „Пуркуа па?“ отплыл на Гренландию за членами экспедиции Поля-Эмиля Виктора. Шарко сопровождает группа ученых, специалистов по Арктике.

Шарко (ему уже шестьдесят девять лет) командует судном и работает над книгой, в которой собраны лекции о полярных льдах, прочитанные в прошлом году в Океанографическом институте: „Голова моя занята работой на мостике и на палубе, а когда фразы готовы, я спускаюсь вниз и наспех записываю их карандашом“. Спать капитан ложится в полночь, а к пяти-шести часам утра он уже на ногах. Плавание проходит нормально. Шарко все так же любуется полярными пейзажами, открывает неизвестные фьорды и методично стирает одно за другим „белые пятна“ с карты.

В Ангмагссалике он встречает экспедицию Поля-Эмиля Виктора и пять супружеских пар эскимосов со всем их имуществом – каяками, собаками, багажом. Виктор просит Шарко перевезти его вместе с эскимосами в местечко, расположенное в 150 километрах к северу. Вслушайтесь, как красиво звучит его название на эскимосском языке – Кангердлугсуатсиак. Виктор отправляется туда, поскольку решил прожить год вместе с эскимосами.

– А мы решили, – сообщают Шарко два других члена экспедиции (доктор Жессен и Перес), – отправиться в залив Скорсби на датском судне. Просим вас зайти за нами после доставки на место Поля-Эмиля Виктора.

Миссия усложняется: надо пересечь гренландские прибрежные льды дважды, а кроме того, заправиться углем в Исландии, чтобы не остаться без топлива.

– Хорошо, – соглашается Шарко.

Поль-Эмиль Виктор доставлен на место назначения. „Пуркуа па?“ берет курс на Ис-фьорд (северо-запад Исландии). Грузится уголь. Шарко без удовольствия смотрит на этот бурый уголь, который сыплется в трюмы. Это плохое топливо окажется одной из причин драмы.

21 августа. „Пуркуа па?“ покинул Ис-фьорд, где задержался на несколько дней из-за бурь, поскольку выход в море из порта был запрещен. „Милях в двадцати от Исландии нам встретился громадный айсберг – явление совершенно необычное в этих районах в это время года. Мы сообщили о нем по радио, чтобы поставить в известность капитанов других судов“.

22 августа. „Пуркуа па?“ добирается до входа в залив Скорсби, и тут Шарко получает телеграмму от двух этнологов, за которыми зашел. Их уже здесь нет. Они остались в Ангмагссалике и ждут датское судно, которое доставит их в Копенгаген.

– Прекрасно, – говорит Шарко.

Ученые, находящиеся на борту, делают фотографии и составляют карты. 26 августа судно отплывает к югу, чтобы продолжать эхолотирование. „Полный штиль, абсолютная видимость, теплое, не причиняющее беспокойств солнце; богатейшие цвета нежно сияют, радуя глаз совершенным сочетанием“. Гренландия словно решила показать Шарко свое доброе лицо в последний раз.

И животные, которых он так любит, словно прощаются с ним. 26 августа на мачту садится чайка и отказывается улетать. Шарко кормит ее консервированной семгой. Птица позволяет гладить себя. Ей дают имя Рита.

30 августа. Судно удаляется от гренландского побережья и берет курс на Исландию. Все уверены, что опасная часть путешествия завершена.

22.30. Взрыв метана в угле, который погрузили в Ис-фьорде. Котел вышел из строя.

Драма? Пока нет. Может, этот несчастный случай так и останется небольшим происшествием в ряду тех, что всегда подстерегали Шарко в опасных для плавания районах. Французский консул в Рейкьявике, предупрежденный по радио, сообщает, что датский сторожевой корабль на всех парах спешит к „Пуркуа па?“. Встреча состоялась. „Пуркуа па?“ взят на буксир. Все хорошо.

31 августа. Утром погода начинает портиться. Из-за сильного волнения и встречного ветра „Эвадбьорнан“ с трудом ведет „Пуркуа па?“ на буксире. Вскоре разыгрывается настоящий шторм. В 13.00 в 50 милях от Рейкьявика лопнул буксирный трос. После нескольких часов борьбы с морем его снова удается завести на сторожевик.

3 сентября. В два часа дня оба судна входят в порт Рейкьявик. Все облегченно вздыхают.

Все, кроме Шарко. Он считает необходимым вернуться во Францию, несмотря на дурную погоду, плохой уголь и отсутствие машины, нужной для плавания в случае встречных ветров. В каком состоянии находится котел? Можно ли отремонтировать его в Рейкьявике?

– Конечно, – отвечают инженеры и механики. – Повреждения незначительны. На ремонт уйдет не более пяти дней.

Работы потребовали двух недель. 14 сентября проведены испытания котла – можно отплывать. Вернее, можно будет отплыть, если позволит погода. А метеорологическая сводка сообщает о сильном падении давления.

15 сентября к утру погода улучшается. В полдень Шарко читает метеосводку, относящуюся к району между Исландией и Фаррерскими островами: „Хорошая погода, спокойное море“. Колебаться нечего, надо воспользоваться затишьем. Шарко и капитан Ле Конньа поднимаются на мостик. Звучит команда:

– Все по местам!

Детали драмы стали известны из рассказа единственного уцелевшего очевидца кораблекрушения – старшего рулевого Гонидека.

В 16.00 начался дождь. С мостика Шарко видит слева по курсу препятствие, которое надо обойти, чтобы повернуть затем на юг. Это – мыс Рейкьянес, темная, зловещая скала, окруженная рифами.

Дует юго-западный ветер. Через три часа после отплытия его сила достигает 11 баллов по Бофорту, то есть более 100 километров в час. Шарко советуется с Ле Конньа и главным штурманом Флури (обычная процедура в случае серьезной опасности) и решает укрыться за мысом Скагафлес, который судно только что обогнуло. Мудрое решение. Но никакая мудрость не может помочь, если рок решил отдать судно на волю разъяренного моря в самых неблагоприятных обстоятельствах.

В полночь „Пуркуа па?“ ложится в дрейф, пытаясь хоть как-то уберечься от самых крупных волн. Но все усилия экипажа тщетны. „Пуркуа па?“ теряет в дрейфе фок-мачту и радиоантенну. Сила ветра такова, что мачту со всей оснасткой тут же уносит в море.

16 сентября 1936 года, пять часов утра. Светает.

– Виден берег!

Да, но в бурю берег редко служит убежищем. Скорее наоборот. Из-под воды появляются рифы Альфтанес – смертельная опасность для любого судна, оказавшегося к северу от Рейкьявика.

В 5.15 „Пуркуа па?“ два раза с силой ударяется о рифы. Судно ложится на правый борт, гигантская волна проносится по палубе, давя шлюпки, словно спичечные коробки. В море унесен катер и один матрос. Та же волна поднимает судно над барьером скал и разворачивает его на 180°. В этот момент раздается взрыв – выбило клапан котла (Гонидеку об этом сообщил механик еще до кораблекрушения). Давление падает.

– Поставить кливер и марсель!

Шарко пытается с помощью парусов выполнить маневр – уйти из зоны рифов и выброситься на берег. Но судно стало неуправляемым, оно превратилось в безжизненную игрушку волн. Возникает еще один риф, и судно разбивается о него. Вся команда на палубе работает в спасательных жилетах. Одни сами прыгают в море, других смывают волны. Гонидек видит Шарко, который стоит на мостике. Его лицо искажено страданием.

Старший рулевой становится свидетелем совершенно невероятной сцены. Судно медленно разваливается и погружается в воду, а Шарко идет за клеткой с Ритой. Он открывает клетку, гладит чайку и подбрасывает ее в небо.

Гонидека уносит на гребне волны, но он успевает заметить, что на мостике, спустившемся вровень с поверхностью моря, стоят два человека в зюйдвестках, но без спасательных жилетов. Это – Шарко и Ле Конньа. Через несколько минут „Пуркуа па?“ исчезает под водой. Шесть часов утра.

В девять часов жители ближайшей фермы заметили в волнах тело человека. Им удалось вытащить его на берег. Оказалось, что человек еще жив. Его удалось выходить. Исключительная физическая выносливость старшего рулевого Гонидека позволила ему выжить после трех часов пребывания в ледяных исландских водах. Он видел, как гибли его друзья, пытавшиеся добраться до берега вплавь.

Во время этой бури утонуло двадцать исландских рыбаков с разных судов. Из сорока погибших на „Пуркуа па?“ море вернуло двадцать три тела. Большинство из них были сильно изранены. Только Шарко, казалось, заснул: на нем не нашли ни единой царапины.

Полярная эпопея того периода напоминает беспрерывный спектакль, актеры которого выступают то на одном, то на другом полюсе. Иногда несколько экспедиций спешат к одной и той же цели одновременно на обеих полярных шапках. Попробуем дать представление об этом великом действе, придерживаясь хронологии событий. Глянем на южную сцену в момент второй экспедиции Шарко в Антарктику в 1908 году.

В январе того же года лейтенант Шеклтон, который был помощником Скотта во время его похода к Южному полюсу в 1902–1903 годах, прибывает в море Росса на борту „Нимрода“, парусника с паровой машиной (200 регистровых тонн), служившего раньше для охоты на тюленей. Эрнст Шеклтон, тридцати четырех лет, умный и настойчивый ирландец.

„Нимрод“ отдает якорь у острова Росса (в западной части моря Росса), и тут же начинается выгрузка научного оборудования и грузов для зимовки – разборного домика со стенами, утепленными пробковыми и фетровыми панелями, нескольких упряжек и первого в полярных районах вездехода. В сани будут впряжены маньчжурские пони (доставлено пятнадцать животных) и собаки. Цели экспедиции: восхождение на вулкан Эребус и его исследование; изучение шельфового ледника Росса (где расположен этот ледник площадью 20 тысяч квадратных километров – на море или на суше?); установление местоположения Южного магнитного полюса.

– А кроме того, – заявляет Шеклтон, – я хочу добраться до географического полюса.

„Нимрод“ снимается с якоря и уходит на север. Он вернется за исследователями в феврале 1909 года.

С острова Росса прекрасно виден вулкан Эребус, отстоящий от лагеря на 24 километра. „Нас интересовало, – писал Шеклтон, – по какому пути движется изливающийся из кратера поток лавы и какое воздействие он оказывает на ледники и снежные поля, расположенные на его склонах“.

5 марта 1908 года две связки по три человека в каждой начинают восхождение на вулкан. Шеклтон не участвует в восхождении. Склоны вулкана покрыты льдом, их обдувает пронизывающий ветер. Через трое суток, на отметке 2670 метров над уровнем моря, люди, чтобы уберечься от сильнейшего ветра, зарываются в снег. Наконец вершина покорена. 4078 метров. Глазам исследователей открывается дымящаяся бездна, откуда доносятся оглушительные раскаты. Глубина кратера, по оценке альпинистов, достигает 270 метров, а наибольшая ширина 800 метров.

В течение южной зимы Шеклтон отмечает, что ледник поднимается и опускается под действием приливов и отливов, и делает вывод, что он по большей части лежит на море. Весной, то есть в сентябре, начинается подготовка к выполнению других задач.

– Дэвид, Моусон и Маккей отправятся на поиски магнитного полюса, следуя вдоль побережья Земли Виктории. Независимо от результата они должны быть на берегу до 1 февраля. „Нимрод“ будет крейсировать в этом районе, заберет их и доставит сюда.

Группа покинула базовый лагерь 5 октября и выполнила свою задачу, несмотря на огромные трудности. Заблаговременно было устроено два вспомогательных склада продовольствия, но все-таки вес саней, которые тащили сами люди, достигал полутонны. Они перебирались через горы, и им пришлось пересечь ледник Дригальского (около 30 километров в длину). На этот последний переход они потратили две недели. Группа достигла магнитного полюса 16 января 1909 года и уточнила его координаты – 72°25 южной широты и 155°16 восточной долготы. Последние недели исследователи жили на урезанных до предела пайках. Истощенные от голода, они почти не надеялись, что прибудут на берег к назначенному сроку, чтобы встретиться с „Нимродом“. Однако им удалось совершить почти невозможное: „Мы считали, что сотворили чудо“.

Шеклтон двинулся в путь 29 октября 1908 года в сопровождении трех товарищей. Они отправились с четырьмя санями, в каждые из которых был запряжен один пони. (Вездеход оказался малопригодным.) После 700 километров пути путешественники остались без пони: их пришлось прикончить, поскольку они переломали себе ноги, падая в трещины. Шеклтон считал, что расстояние от острова Росса до полюса (около 1300 километров) и обратно может быть покрыто за девяносто одни сутки. „Возможно, льды моря Росса тянутся до самого полюса“. Но нет. Как и группе, отправившейся на поиски магнитного полюса, группе Шеклтона пришлось преодолевать горы, неся на себе провизию и оборудование. Затем, на высоте 3 тысячи метров над уровнем моря, началось плато, покрытое твердым ровным снегом, удобным для движения. 9 января исследователи достигли точки с координатами 88°23 южной широты.

– Мы в ста восьмидесяти километрах от полюса.

Да. Но ни один умирающий от голода человек не в состоянии покорить полюс. Люди из группы Шеклтона страшно исхудали. „Пришлось повернуть обратно. Как больно отказываться от почти достигнутой цели. Мы сделали все, что смогли“.

Повернуть обратно еще не значит вернуться. Шеклтон и его товарищи добрались до острова Росса, где их ждал „Нимрод“, только 4 марта. За 49 суток они прошли 1200 километров, делая чуть более 24 километров в сутки на пустой желудок. Ослабленные дизентерией, они все же преодолели те же горы, что встретились им на пути к полюсу. Много ли ходоков может совершить подобное даже в условиях умеренного климата и удобной местности?

В тот момент, когда мир узнает о героической неудаче Шеклтона, другой исследователь, американец Роберт Эдвард Пири, покоряет Северный полюс. Если говорить откровенно, покорение полюсов не относится к теме „Великого часа океанов“, поскольку оно происходило не на судах и не на море. Но покорителями обоих полюсов были моряки. И поэтому мы последуем за ними и по шапке полярных льдов севера, и до самого центра южного Ледяного континента.