Помеченный смертью

ГЛАВА 9

Григорьев заехал за Ингой на двух машинах: в одной – он сам, во второй – охрана. Инга юркнула в салон, сказала вопросительно:

– Мы ведь ненадолго, да?

– Не знаю. А что?

– Я отпросилась у Андрея Алексеевича всего на часок.

– И причину какую-то придумали, да? – невозмутимо поинтересовался Григорьев.

– Да. Сказала, что мне надо к стоматологу.

– Ну и напрасно, – позволил себе слегка улыбнуться Григорьев.

– Почему?

– Потому что Бородин тоже там будет.

– Где? – не поняла Инга.

– На выставке изделий Решье, куда мы с вами направляемся.

Инга испуганно ойкнула и вжалась в спинку сиденья. Григорьев, не сумев сдержаться, рассмеялся.

– Вы боитесь его?

– Кого?

– Бородина.

– Все-таки он мой шеф.

– У красивой женщины не может быть шефа. Одни подчиненные.

– Он не такой.

– Вы его плохо знаете.

– А вы – хорошо?

– Я – хорошо. Мы с ним учились вместе.

Он говорил очень уверенно, и к Инге стало возвращаться спокойствие. За окном мелькали дома знакомых с детства улиц.

Машины миновали распахнутые настежь ворота и подъехали к старинному особняку, вся площадка перед которым была заставлена роскошными лимузинами. Едва остановились, как кто-то услужливый снаружи рванул на себя дверцу.

– Идемте, – сказал Григорьев и учтиво протянул своей спутнице руку.

Он был идеально гладко выбрит. Почему-то именно это бросилось Инге в глаза.

Прошли мимо скучающих охранников, миновали большой зал, а когда перед ними распахнули двери, ведущие в глубину здания, Инга даже остановилась от неожиданности: зал, еще более просторный, чем тот, который они только что миновали, был залит светом. Несколько больших хрустальных люстр казались сверкающими гроздьями. Витрины, расположенные вдоль стен, имели собственную подсветку, и там что-то сверкало и переливалось.

Инга даже не сразу поняла, что это и есть знаменитая коллекция Решье, ради которой они с Григорьевым сюда и прибыли.

Людей в зале было много. Холеные, хорошо одетые мужчины со своими прекрасными спутницами переходили от витрины к витрине. Выставленные образцы обсуждались вполголоса, и оттого в зале стоял какой-то монотонный гул, в котором было не разобрать слов. Некоторых из присутствующих Инга знала, видела неоднократно по телевизору, и от близости этих известных всей стране людей она несколько растерялась и сникла, чувствуя себя чужой. Григорьева сразу приметили, подходили, здоровались, перебрасывались ничего не значащими фразами. Почти все отмечали исключительные оригинальность и богатство коллекции. Даже для этих людей, казавшихся Инге всемогущими, выставка представлялась событием неординарным.

– Приступим? – предложил Григорьев.

Инга по-прежнему шла с ним под руку, но это его, казалось, нисколько не смущало.

Они обошли зал кругом, останавливаясь перед каждой витриной. Такой красоты Инге еще не доводилось видеть. Не было ни одной вещи, мимо которой можно было бы пройти спокойно. Григорьев, похоже, заметил состояние своей спутницы, произнес вполголоса:

– Выбрать будет непросто, а?

– Да, – кивнула Инга.

Она сохраняла спокойное выражение лица, но чувствовала себя растерянной.

– Это все продается?

– Любую вещь можно купить.

– Почему же не указана цена?

Григорьев едва заметно улыбнулся.

– Цена важна в гастрономе, Инга. Здесь же в первую очередь обращают внимание на красоту изделия. Все остальное вторично.

Он произнес это поучающе, но Инга нисколько не обиделась – признавала за ним это право.

К ним подошел Бородин. Инга смутилась, но, как оказалось, напрасно – Бородин вел себя так, будто ничего странного в появлении Инги здесь не было, и даже не взглянул на нее.

– Как тебе выставка? – поинтересовался Григорьев.

– Решье дело знает, – уважительно ответил Бородин.

– Ты был у Морозова?

– Каждый день к нему хожу.

– Помогает?

– Кажется, да.

– Я же говорил тебе – Каспаров. Все умеет.

– Хороший специалист, – подтвердил Бородин.

– Он когда-то работал в КГБ. Туда дураков не брали.

– В КГБ? – вскинулся Бородин.

– Да. У них там была какая-то программа, жутко секретная, как раз по его специальности. Только он не любит об этом рассказывать.

– Но сейчас он там не работает?

– Нет. Там все развалилось – и он ушел. Я по своим каналам его проверял, но так ничего и не раскопал.

– А что ты хотел раскопать?

– Интересно все-таки, чем там человек занимался.

– Так спроси.

– У кого?

– У него самого.

– Не расскажет! – засмеялся Григорьев. – Что-то там такое было, о чем он никак не хочет вспоминать.

Он вдруг обернулся к Инге и сказал, все еще смеясь:

– Вы пока побудьте одна, пожалуйста. Мы с Андреем Алексеевичем поговорим.

И опять Бородин лишь скользнул по Инге взглядом, будто ее не узнавал. И только когда она отошла в сторону, сказал негромко:

– Ты все-таки ее клеишь?

– Жалко девку, пропадает.

– Зато с тобой не пропадет, – язвительно усмехнулся Бородин.

– А что? – обиделся Григорьев. – Она же жизни не видит. Еще пяток годков пройдет, она постареет, и никто на нее не взглянет даже. Так что пусть моментом пользуется.

– Благодетель! – саркастически резюмировал Бородин.

– А ты не язви! Я не виноват, что ты на нее не реагируешь.

И вдруг разговор сам собою сломался, возникла секундная пауза, и сразу, без перехода, Григорьев заговорил о главном, из-за чего и отправил Ингу прогуляться:

– Комплексы уже готовы, Андрей. Со дня на день их будут отправлять.

– Что от меня нужно?

– Действовать! Очень быстро! Желающих поучаствовать много, рыщут вокруг, аки волки голодные, клацают зубами…

– Не съедят? – озаботился Бородин.

– Съедят, если быстро не обернемся. Так что не зевай, Андрюша.

– За мной задержки не будет.

Помолчали, думая каждый о своем.

– Ладно, иди к Инге, – сказал Бородин. – Скучает.

– А ты не ревнуй.

– Я не ревную.

– Ну и хорошо.

– Но тебе придется ее забрать.

– Куда?

– Да куда хочешь. Я ее уволю.

– Почему? – изумился Григорьев.

– Просто уволю – и все.

– Я тебе уволю! – погрозил пальцем Григорьев. – Пусть работает.

– Она не будет справляться с обязанностями.

– Почему?

– Бессонные ночи, то да се…

– Это будет очень редко, – пообещал Григорьев.

– Что будет редко?

– Ее бессонные ночи. Я не буду с ней встречаться слишком часто, иначе меня жена из дома выгонит.

– То-то же…

– Обещаю, – сказал Григорьев. – Раз в неделю, а больше – ни-ни.

– Ну и жизнь, – притворно вздохнул Бородин. – Он с ней спит, а я ей плачу зарплату.

Григорьев вернулся к своей спутнице.

– Что-нибудь стоящее нашли, Инга?

– А вам самому что-нибудь понравилось?

– Да, кулон. Вон в той витрине.

– Такой, овальный, да? С голубым камнем?

– Да.

– И мне он понравился.

– Значит, у нас с вами вкусы совпадают, и мне это нравится, потому что ваш вкус, Инга, безупречен, – мягко стелил Григорьев.

Кулон и вправду был хорош. Небольшой и искусно выделанный, в его блеске таилась какая-то тайна. Григорьев жестом подозвал одного из молчаливых парней, слоняющихся по залу со скучающим видом, – Инга поначалу приняла этих людей за охранников.

– Я хочу купить вот эту вещь, – сказал Григорьев и ткнул пальцем в пуленепробиваемое стекло витрины. Его палец был такой же значительный и холеный, как и сам хозяин.

Парень коротко кивнул, предложил:

– Пройдемте в соседний зал, там оформляют покупки.

И опять Григорьев оставил Ингу одну, но на этот раз она пробыла в одиночестве совсем недолго. Кто-то тронул ее за локоть, она поспешно обернулась и увидела Эллу.

– Надо же! – сказала Элла. – Не видеться целых два года, чтобы в конце концов встретиться на таком мероприятии.

У нее был все такой же ищущий и цепкий взгляд.

– Кто это с тобой был? – спросила Элла. – Уж не Григорьев ли?

Инга хотела ответить, что она здесь случайно, что ее просто попросили помочь, а вообще она с Григорьевым едва знакома, но ничего этого она не сказала, потому что Элла закатила глаза и произнесла с чувством:

– Ну ты даешь, подруга! Григорьев – это тебе не мальчики-студентики. Григорьев – это о-го-го!

В ее голосе было столько неподдельного восхищения, что у Инги вмиг пропало желание что-либо объяснять, она лишь зарделась и повела плечами: вот такие мы, мол. Элла всегда была девочкой с понятием и толк в мужиках знала, и если уж она поставила кому-то пять баллов, то это всерьез.

– Ты с ним недавно, – сказала Элла.

Это даже не был вопрос, просто констатация факта.

– Все-то ты знаешь, – улыбнулась Инга.

– Просто я видела его недавно, и он был не с тобой, – раскрыла секрет собственной осведомленности Элла.

– Может быть, это была его жена?

– Я видела его на фестивале в Каннах. Какой дурак потащится в Канны с собственной женой?

– Так ты до сих пор не замужем?

– Угадала!

– Это очень просто.

– Неужели?

– Ты была в Каннах, но мужчины ведь не возят туда своих жен. Значит, тебя возил друг?

– Умнеешь! – засмеялась Элла. – Набираешься опыта! Все схватываешь на лету.

– Взрослеем.

– Оно и видно.

Подошел Григорьев. Элла привычно изобразила кротость на лице. Цену этой кротости Инга знала, поэтому прощально кивнула подруге и потянула Григорьева прочь.

– Кто это? – осведомился Григорьев, даже оглянулся.

– Так, подруга.

Григорьев извлек из кармана небольшую коробочку, открыл крышку. Кулон лежал на черной бархатной подушечке и сейчас казался еще более роскошным, чем виделся на витрине.

– Чудесный подарок.

– Вы любите золото, Инга?

– Не само золото. Меня привлекает красота, изящество самой вещи.

Григорьев кивнул, будто и не ожидал иного ответа.

Спустились к машине. Охранники Григорьева, на этот раз пряча свои автоматы под пиджаками, предусмотрительно распахнули дверцы с обеих сторон машины.

Когда Григорьев и Инга оказались в машине, министр вдруг протянул к своей спутнице руку, сжатую в кулак, а когда он кулак разжал, Инга увидела золотую цепочку – очень тонкую и очень красивую.

– Я хочу поблагодарить вас…

– За что? – растерялась Инга.

– За то, что вы уделили мне толику своего драгоценного времени.

Она ничего не успела ответить, как вдруг Григорьев быстрым движением надел цепочку ей на шею, прямо через голову. Она хотела сказать, что не может принять столь дорогой подарок, ведь эта цепочка явно из коллекции Решье, а значит, стоит много-много долларов, и вообще она не привыкла к дорогим подаркам от мужчин, потому что принять такой подарок – это уже «будто взять на себя какое-то обязательство, что-то пообещать, пусть даже и без слов», и едва она об этом подумала, как вдруг мысль – поначалу пугающая – пришла ей в голову. Она, еще не веря, подняла глаза, пытаясь прочесть ответ на лице своего спутника, а Григорьев вдруг сказал, будто только что это решив про себя:

– У меня сегодня деловой ужин. Как я мог забыть! Не составите мне компанию?

– Я? – зачем-то переспросила Инга, уже поняв, что обо всем она догадалась правильно – и о цепочке этой, и о том, что последует далее.

– Да. Вот если бы вы были сегодня со мной вечером, – сказал Григорьев почти мечтательным голосом, но его глаза смотрели холодно и испытующе. – Негоже мне появляться на ужине без спутницы. Вы не переживайте, хорошая компания. Посол одной очень небедной страны и двое бизнесменов из тех же краев.

Инга хотела спросить, не могла ли бы вместо нее поехать жена Григорьева, но поняла, как глупо прозвучат ее слова, и вовремя прикусила язык. Она могла сделать одно из двух: вернуть цепочку и отказаться, сославшись на что угодно, или же согласиться. Там, в той жизни, куда ее приглашает Григорьев, мужчины покупают своим женщинам кулоны из коллекции Решье, там ездят в Канны, обедают только в ресторанах, там есть много такого, чего Инга еще не знает и никогда не узнает, если откажется сейчас, в эту самую минуту. Ей предоставили шанс, который раз в жизни только и выпадает, и что она теряет? Ничего, ровным счетом ничего. А Григорьев все смотрел на нее молча и требовательно, ждал ответа, ждал ее «да». Ах, как это хорошо – видеть, что от твоего решения что-то зависит, и, когда Григорьев уже совсем потерял терпение, в тот самый последний миг, за которым уже ничего не будет, когда уже поздно что-то решать, Инга сказала будто в раздумье:

– У меня сегодня свободный вечер вообще-то.

Черта с два он был у нее свободный, ее ждал этот двухметровый самец из банка, но сегодня у него ничего не выгорит, отдыхай, парниша, вот эта ее фраза, это и было ее «да» – Григорьев кивнул удовлетворительно и завел двигатель.

– Сейчас заедем в одно место, – сказал он. – Там можно переодеться, подготовиться к вечеринке.

Всю дорогу ехали молча. Оказались где-то в пригороде, вдоль дороги тянулись высокие заборы. За запертыми наглухо воротами, казалось, не было жизни. Перед одними из ворот Григорьев притормозил, а когда те распахнулись – быстро и бесшумно, – Инга увидела спрятавшийся в глубине парка особняк. Сводчатые окна и крыша под красной черепицей. Клумба с розами. Ажурные светильники вдоль асфальтированной аллеи.

Подъехали к центральному входу. Никто не вышел из дома, словно никого и не было здесь. Охранники остались в машине.

В доме было тихо. В вазах стояли свежесрезанные цветы. Просторные комнаты. Хрустальные люстры свисают с потолка и отражаются в натертом до зеркального блеска паркете. Здесь никто не жил, Инга готова была поклясться, что в доме нет запаха жизни.

– Мы выезжаем через два часа, – сказал Григорьев. – Так что можем немного расслабиться и отдохнуть.

Из холодильника он достал шампанское и несколько апельсинов. Сам разлил шампанское в два фужера.

– За знакомство! – предложил тост на правах хозяина.

Между первым и вторым тостами – а это заняло совсем немного времени – он предложил перейти на «ты», второй тост был за Ингу. Она даже не заметила, как Григорьев оказался сидящим рядом с ней на диване, а когда он опрокинул ее на спину, с удивлением подумала, как поспешно мужчины требуют платы за свои подарки. Она не хотела сопротивляться, потому что все уже для себя решила. Только одна мысль ей не давала покоя, как мог Григорьев потратить столько денег на эту цепочку, еще не зная, скажет ли она, Инга, «да». И еще она не могла вспомнить, в какой именно витрине эта цепочка лежала и как она могла ее не заметить.

Она и не могла видеть эту цепочку в витрине. Григорьев купил ее накануне в ювелирном, и обошлась она ему в неполные сто долларов.