Сукины дети 2. Помереть не трудно

Глава 5

– Вы говорите о проклятье, от которого умерли рабочие? – осторожно спросил я.

– Не совсем, – поморщился шеф. – Точнее, совсем нет. Тут что-то другое.

– Но оно могло повлиять на успех строительства?

Я не заметил, как девушка-пилот подошла к нам. Секунду назад она стояла возле вертолёта, и вдруг…

Алекс посмотрел на неё пустыми глазами, потом моргнул и тряхнул головой.

– Э… простите, как вас зовут?

– Хельга, – она не протянула руки. Только сузила светлые глаза и выставила подбородок.

– Так вот, Хельга…

Я не услышал, что сказал Алекс девушке. На меня опять накатило.

Это было не так, как в Питере. Не было муторной, вымораживающей тоски, не было ощущения тонкого моста под ногами… Был взгляд. Пристальный, внимательный, отчасти враждебный.

От этого взгляда заболела кожа, затылок наполнился тяжестью, а под сводом черепа раздалось мерное жужжание.

Жужжание складывалось в слова неведомого языка. Я напрягся, пытаясь распознать знакомые фонемы, как-то идентифицировать, расшифровать, но – безуспешно. Слова лились непрерывно, сплошным потоком, вызывая чувство бессилия.

Я разозлился.

Язык – моя сильная сторона. Я всегда гордился тем, что мог уловить смысл речи на лету, даже не зная самих слов. Это было на уровне интуиции, догадок, которые оказывались верными…

Здесь и сейчас я не мог ничего. Я слышал голос в своей голове, я знал, что это – осмысленная речь, но не мог понять ни слова.

– Кадет, что с тобой? Эй, Сашхен, посмотри на меня!.. Посмотри на меня, это я, Алекс…

Знакомый голос пробился сквозь жужжание, и я уцепился за него, как за спасительную соломинку. Тряхнул головой, отгоняя наваждение, протёр глаза…

Оказалось, я стою на опушке леса, по колено в канаве с водой. Холодная жижа уже проникла в кроссовки, намочила штанины, и ноги сковало холодом.

Я наклонился, и в тёмной воде отразилось моё лицо. Щёки запали, нос заострился, как у мертвеца. Сквозь натянувшуюся кожу угадывались зубы – широкий оскал скелета. Глаза представляли два тёмных провала.

Встретившись взглядом со своим отражением, я дёрнулся, будто получил пощечину.

И выпрямился.

Алекс возвышался рядом, на холмике рыхлой земли. Он протягивал мне руку.

– Выбирайся, – приказал он.

– Что это было?

Схватившись за его крепкую, тёплую и живую ладонь, я сразу почувствовал себя лучше. Вытащив из грязи одну ногу – ледяная жижа отпускать не хотела, и подошва кроссовка издала чавкающий стон – я упёрся в скос канавы, извлёк вторую ногу, и наконец выбрался на сухую землю.

– У тебя надо спросить, – Алекс с беспокойством заглянул мне в глаза. – Как себя чувствуешь? Голова не болит? Зелёные гоблины не мерещатся?

– Я что-то услышал, – сплошная стена леса стояла прямо перед лицом. Меж светлых стволов берёз вились плети колючего шиповника, дикой малины, создавая совершенно непроходимый барьер. – Точнее, почувствовал. Мне показалось, оттуда, – я указал подбородком на лес. – На нас кто-то смотрит.

Про голос в голове я решил пока не сообщать. Так и до палаты номер шесть докатиться можно…

– Ну мало ли, кто может смотреть, – пожал плечами шеф. – Места ведь заповедные, глухие. Волки, лоси. Медведи.

– Это был осмысленный взгляд, – перебил я.

– Я ничего не чувствую, – Хельга оказалась рядом вновь, как по волшебству. – Поза её напоминала стойку гончей, которая пытается взять след: тело вытянуто в струну, ноги готовы к броску. Нос, скулы, глаза – устремлены вперёд в едином порыве. – Там никого нет. Совсем никого.

Девушка перешла в расслабленное состояние мгновенно. Оглядела нас раздражительно, как досадную помеху.

– Идёмте, – бросила повелительно. – Меня ждут на работе.

В этот момент он и появился.

Здоровый мужик. Накидка, бурым мехом наружу, какая-то совершенно невозможная, похожая на разорённое гнездо лохматая шапка, сивая борода, румяные, как наливные яблочки, щёки и хитрый взгляд мутноватых глаз.

От мужика на километр разило сивухой и какими-то ягодами. Малина, или ежевика…

– Бог в помощь, люди добрые.

Голос у мужика был глубокий. Как колодец, из которого видны звёзды.

– Здравствуй, отец, – откликнулся Алекс.

– Дело пытаете, али от дела лытаете? – продолжил допрос мужик.

– Иди своей дорогой, дед, – встряла Хельга. – Некогда нам тут с тобой лясы точить.

Мужик перевёл взгляд на девушку. Чуть покачнулся, икнул, а потом поднял руки, слепил из воздуха невидимый шар и запустил его в Хельгу.

Когда шар пролетал мимо меня, было ощущение, словно рядом пальнули из огнемёта. Показалось, даже волоски в бровях скручиваются от жара.

А в следующий миг вдоль моего плеча пролетела волчица. Пасть оскалена, лапы нацелены мужику в грудь, хвост вытянулся струной…

Мужик издал губами чмокающий звук. Волчица затормозила прямо в полёте. Не знаю, как она это сделала, не покатившись кубарем в колючий кустарник, но факт налицо: только что громадная зверюга была готова разорвать деду горло, а теперь мирно сидит у его ног, как дрессированная овчарка.

Я невольно принялся её разглядывать.

Масти волчица была необычайно светлой, с небольшими вкраплениями тёмно-рыжих волосков. Морда у неё была очень изящная, аккуратная такая, узкие длинные глаза обведены чёрными стрелками. Уши казались такими мягкими, что рука так и тянулась их погладить…

Грудь волчицы украшал белый воротник, кончики хвоста и ушей тоже был белыми. Таких красивых зверей я ещё не видел.

Мужик властно положил руку на голову волчицы. Та прикрыла глаза и высунула язык. Сначала я подумал, что от удовольствия. Но потом заметил, что всё тело зверя дрожит мелкой дрожью.

Она боялась. Волчица боялась этого пьяного лесного деда.

– Молода исчо, – ласково сказал мужик. – Не перебесилась.

– Кто вы такой? – вырвалось у меня.

Теперь, когда все немного успокоились, я понял, что этот взгляд, это ощущение чужой силы, исходили именно от деда.

– А местный я, – мужичок охотно протянул замурзанную руку Алексу. Тот, не чинясь, пожал.

Когда он протянул руку мне, возникло острое ощущение, что прикасаться к мужику нельзя. Рука моя просто окаменела, не хотела подыматься. Но я пересилил. Сжал зубы, втянул носом прохладный, попахивающий стоялой водой воздух и протянул.

– Молодец, – непонятно одобрил дед.

Рука у него была тёплая, сухая, и одновременно колючая – словно по ней пропустили электрический ток.

На миг я ощутил жажду. Желание впиться ему в горло, проколоть вену и пить, пить горячую кровь…

Я удивился. Нет, во мне проснулось чувство гадливости. Кровь? Из отворённой вены? Бррр…

И в то же время я испытал сладострастную тоску. По её горячей плотности, по металлическому, чуть сладковатому вкусу на языке…

И всё же бррр. Чур меня, чур.

– Опять молодец, – похвалил незнамо за что мужик. – Вот так дальше и держись.

– Что вам от нас нужно? – спросил я. Язык ворочался с трудом, ударяясь об острые зубы. Показалось, я даже поранился.

– Мне? – притворно удивился мужик. – Мне – ничего. Вот что в моём лесу нужно ВАМ?..

– Нас наняли расследовать несколько загадочных смертей, случившихся на стройке, – вступил Алекс.

– Ну дак… – глазки дедка хитро блеснули. – Никакой стройки-то и нету. Чего расследовать-то?

Он обвёл пьяноватым взглядом окрестности, и снова повернулся к шефу.

– Стройку могут возобновить, – веско сказал Алекс. – Если мы докажем, что смерти были чистой случайностью. И к проклятию никакого отношения не имеют.

– О как, – подбоченился дед. – Проклятье, значить. Ну вы, блин, даёте.

– У вас есть другая версия? – флегматично спросил шеф.

Он старался не смотреть на деда в упор. Лишь бросал короткие взгляды, искоса.

– Да ничего у меня нет, – мужик опять икнул и залихватски вытер нос рукавом старой байковой рубахи. – Я и к вам-то чего вышел… – он умильно поглядел на шефа. – Выпить не найдётся?

– Как не найтись, – Алекс достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и протянул её деду. – Угощайтесь.

– Благодарствую, – мужик чинно поклонился, а затем отвинтил колпачок – руки заметно дрожали – и припал к фляжке. Кадык на его горле задёргался.

Наконец, отняв фляжку от губ, он слегка взболтнул содержимое – судя по звуку, там осталось немного – и с сожалением протянул назад, Алексу.

– Оставьте, – махнул рукой шеф. – Это подарок.

Фляжка была дорогая, серебряная, с тонкой чеканкой и инкрустацией. Там даже была какая-то именная гравировка…

Мужик с видимым удовольствием хлебнул ещё, и убрал фляжку куда-то за пояс.

– Ну… – подмигнул он, явно повеселев. – Я пошел?

– Два вопроса, если позволите, – поспешно сказал шеф. Дед склонил голову на бок.

– Первый: здесь, в окрестностях, кто-нибудь живёт?

– Как не жить, – развёл тот руками. – Во-о-он там, за речкой – село Розенкрейцеровка. Бывший совхоз имени Елены Блаватской.

– Далеко? – быстро спросил шеф.

– Километра два будет.

– Хорошо, тогда второй вопрос… – Алекс оглянулся на стройку. – Можно, мы ещё придём?

Мужик честно задумался.

– Не советую, – наконец сказал он. – Съедят.

– А в село?

– Это уже третий вопрос, – погрозил корявым пальцем дед.

– Господь троицу любит, – не остался в долгу шеф.

– Приходите, – разрешил дед. – Но только днём. Ночью нельзя.

– Учтём, – вежливо поклонился Алекс.

– И зверей не приводите, – мужичок дёрнул за ухо волчицу. Та чуть оскалила чёрную пасть, горло её задрожало, но звука не вышло. – Не любят их у нас.

Мужик сделал шаг назад и будто растаял в путанице ветвей. Ни один листик не шелохнулся. А на том месте, где он стоял, обнаружился туесок с малиной. Ягоды были крупные и блестели, как настоящие рубины.

Как только дед слинял, волчица сорвалась с места и скрылась за кабиной вертолёта. Через минуту, поправляя ремень на комбинезоне, вышла Хельга. Глаза у неё были белые от ярости, на нас она старалась не смотреть.

– Сделай вид, что ничего не было, – шепнул шеф, и ловко перепрыгивая на сухие кучки земли, поспешил к вертолёту.

– Да легко, – пробормотал я себе под нос.

Честно говоря, я так ничего и не понял.

Посмотрел на туесок с ягодами… Вдруг страшно, до боли в скулах захотелось отведать. Бросить мягкий сочный плод на язык, раздавить о нёбо, ощутить кисловатую, душистую сладость…

Подхватив туесок, я поспешил за шефом. На ходу кинул в рот несколько ягод, и улыбнулся. Малина… Округлое, сладкое слово. На мгновение привиделись хитроватые глаза деда и пахнуло сивухой. Раздался сухой смешок, и наваждение сгинуло.

– Угощайтесь, – как только устроился на сиденье, я протянул туесок девушке.

Та яростно, и в очень быстром темпе, переключала какие-то рычажки, тумблеры, кнопки, и на моё предложение лишь дёрнула носом. По спине её прошла заметная дрожь.

Во время обратного полёта мы не разговаривали.

Город встретил грохотом и недобрым колючим ветром. В небе рвались в клочья чёрные тучи, под ними, наперегонки, сновали стрижи.

Алекс с удовольствием оглядел город.

– Гроза, – произнёс он с растяжкой. – Л-люблю…

Стояли мы на верхней площадке небоскрёба. Высадив нас, лёгкая, похожая на мыльный пузырь машинка понесла угрюмую девушку-пилота куда-то в ангар.

А мы остались.

Далеко под нами мерцала сетка улиц, речек, мостов, пешеходы были крошечные, как муравьи. Так и потянуло подойти к краю ничем не огороженной площадки и сделать шаг в пустоту…

Я благоразумно отошел подальше. Не то, чтобы я боялся высоты, или испытывал тягу к суициду… Просто себе я больше не доверял.

– Что дальше?

Малину я за время полёта как-то незаметно съел. Алекс взял всего несколько ягод, пожевал, как хлеб, и отвернулся, так что весь туесок достался мне… Теперь я вертел испачканную ягодным соком корзинку в руках, не зная, что с ней делать. При этом меня переполняла странная бодрость. Будто от самых пяток, будоража внутренности, поднимались лёгкие пузыри, заставляя тело подпрыгивать и всячески выражать желание потратить энергию.

– Вечереет, – сказал шеф, глядя на далёкую полоску горизонта. Снизу она была желтая, подкрашенная оранжевыми всполохами. В ней наполовину утонул красный апельсин солнца. – Пора встречаться с Володей. Идём.

Алекс воспользовался пропуском, который вместе с папкой вручил Геннадий. Этот пропуск, точнее, магнитная карта, открыл нам сначала дверь с вертолётной площадки внутрь здания, а затем и двери лифта.

Как только мы вошли внутрь небоскрёба корпорации "Семаргл", меня окружил запах псины. Он был тонким, едва заметным, но удушающим.

Словно я попал на дорогую, ухоженную псарню.

Интерьер, впрочем, был самый обычный: кадки с пальмами, низкие диванчики вдоль стен и рассеянный свет энергосберегающих лампочек.

А вокруг сновали вервольфы.

Толстые вервольфы, худые вервольфы, молодые и старые вервольфы, одетые в дорогие деловые костюмы и рабочие комбинезоны с логотипом скалящейся волчьей головы… Объединяло их всех одно: привычка при нашем приближении отводить взгляды и запах противоблошиного шампуня.

Я почувствовал себя неуютно. Несмотря на вполне человеческий вид, одежду и цивилизованные манеры, создавалось впечатление, что мы с шефом движемся сквозь многочисленную волчью стаю.

– Спокойно, кадет, – тихо сказал шеф, идя по коридору ровной походкой. – Они не должны почуять твой страх.

Я сглотнул и постарался расслабиться.

Всё дело в аурах. Излучение от них было куда сильнее, чем от любого человека. И отличалось оно… вибрациями, что ли? Лучше объяснить не могу.

Но когда, проходя мимо, моя аура соприкасалась с аурой вервольфа, у меня на спине поднималась несуществующая шерсть.

Вервольфы не оставались в долгу. Некоторые скалили зубы – с удивительно острыми и большими клыками. Другие издавали горлом тихие густые звуки, похожие на рычание.

У дамочки, которая несла стопку папок, прямо на глазах выросла шерсть на руках, ногти с громкими щелчками отчпокались, и из пальцев показались чёрные крепкие когти.

– Вот чёрт, – ругнулась она шепотом, когда мы прошли мимо. – Опять маникюр делать…

– Что это с ними? – спросил я, когда мы вошли в лифт. Слава богу, пустой. – Они всегда так реагируют на людей?

– Они реагируют на тебя, кадет, – пояснил Алекс, прижимая к панели всё тот же пропуск. – Как ты чуешь в них волков, они чуют в тебе стригоя. Сиречь – нелюдь.

– Но директор так себя не вёл, – мне вдруг сделалось муторно и скучно. – Пантелей Митрофанович никак не показал, что для него я чем-то отличаюсь от вас.

– На то он – и вожак стаи, – пожал плечами шеф. – Он лучше всех может контролировать свою вторую сущность. Может управлять своими эмоциями и не выпускать зверя, когда это неудобно.

– Только поэтому он вожак?

– Не только. Он ещё и умнее всех, и быстрее. И жестче. Думаешь, как он добился своего нынешнего положения?

– Ммм… Вызывал всех самцов стаи на поединок?

Я думал, что это будет шуткой.

– Именно! У вервольфов такая же иерархия, как у обычных волков. Главным становится тот, кто лучше всех охотится, имеет больше всех самок и… побеждает всех конкурентов.

– То-то мне показалось, что директор в недавнем прошлом занимался какой-то силовой борьбой.

– Он жив, пока поддерживает форму, – кивнул Алекс. – Но как только вожак ослабеет…

– Акела промахнётся – и его сместят, – кивнул я.

Двери лифта открылись.

– Я думал, мы едем в вестибюль, – заметил я, выглядывая в пустой коридор.

– Попробуем поговорить с братом, – сказал Алекс, выталкивая меня из лифта. – У директора есть младший брат… – он полистал папку, что-то посмотрел и уверенно пошел по коридору.

Здесь интерьер был совсем другого калибра. Мягкий ворсовый ковёр, в котором ноги утопали по щиколотку – мне сразу сделалось стыдно за изгвазданные в грязи кроссовки и мокрые штанины; стены выкрашены в мягкий яичный цвет, всюду неброские картины, состоящие из цветовых пятен, на вид – жутко дорогие. В высоких вазонах – экзотические орхидеи. Казалось, они провожают нас, высовывая острые хищные язычки…

Алекс постучал в дверь с скромной табличкой: "Гордей Митрофанович Степной. Зам. Директора по связям с общественностью"

Тишина…

– Так я и думал, – кивнул Алекс, возвращаясь к лифту.

– В смысле?

– Зам по связям с общественностью – должность синекурная, – пояснил шеф, вновь прикладывая карточку и заставляя лифт открыть двери. – Её обычно получает тот, кому руководство вынуждено платить высокий оклад, не получая ничего взамен. Он – младший брат директора. И по-настоящему в работе не нуждается.

– Но почему вы решили проверить именно его?

– Потому что по логике, он – главный наследник гендиректора и всего капитала. У него – самый мощный мотив.

Когда мы вышли на улицу, я испытал неимоверное облегчение. Словно с меня стащили тяжелый влажный тулуп, от которого шел неприятный запах. Дышать стало легче, жить – веселей… и всё равно хотелось помыться. Да и в кроссовках хлюпало.

Но жаловаться я не стал. В конце концов: что такое несколько стаканов грязной воды, по сравнению с мировой революцией?

– Куда теперь? – меня переполняла жажда деятельности. И хотя прошло уже больше суток с тех пор, как я ел что-то, кроме ягод, в желудке не бурчало. Голова была лёгкая и ясная, двигаться мне было легко.

Сам себе я казался фрегатом, рассекающим плотный людской поток, будто волны.

– Повидаемся с Володей, – сказал шеф. – Здесь недалеко. Кабачок "Вяленый баклажан".

– Какое-то хипстерское название, – хмыкнул я, поглубже засовывая кулаки в карманы куртки.

– Ему всегда хотелось управлять распивочной, – пояснил шеф. – Чтобы смотреть на людей, оставаться в курсе событий… Ну, и пить пиво собственного приготовления.

"Недалеко" по меркам Алекса заняло полчаса. Я уже давно заметил: шеф терпеть не может пользоваться чужим транспортом. Если был выбор: поймать таксомотор или прогуляться, он всегда предпочитал прогулку. Когда позволяло время, конечно.

Распивочная находилась в парке. Под сенью вековых дубов было куда прохладнее, чем на улицах, шум машин почти не доносился. Пахло свежей травой, влажной корой деревьев и битыми кирпичами. Откуда-то издалека долетал нервный голос певца:

– Город, как пирамидка из колечек

Каждый человечек в нём наполовинку искалечен…

– За нами идут, – сказал я, когда мы с Алексом миновали последний горящий фонарь. Дальше была только присыпанная песком тьма.

– Знаю, – кивнул шеф. – Сколько, как думаешь?

Я прислушался.

– Трое… Нет, четверо. Судя по запаху – вервольфы. Подростки.

– Отлично, – шеф деятельно потёр руки. – Вот и первое доказательство.

– Что убийца – из среды своих?

– Ну разумеется, – шеф со знанием дела оглядывался по сторонам. Вот он вышел на освещенный луной участок тропинки, прикинул расстояние до ближайших деревьев… – Тот, кто всё это затеял – занервничал. Регламент не предполагал вызова стороннего дознавателя. Со всеми проблемами вервольфов должен был разбираться Владимир. Но появились мы с тобой, и всё пошло наперекосяк.

– Давно хотел спросить, – я пнул с дорожки пару крупных камней. Чтобы не споткнуться в ответственный момент. – Почему он не стал разбираться сам?

– Понимаешь, Володя – человек другого толка. Он любит конкретику. Не признаёт подковёрных интриг, ненавидит закулисные шепотки… К тому же он – лицо заинтересованное. Являясь штатным куратором диаспоры вервольфов, он может быть предвзятым.

Пацаны – вервольфы были всё ближе. Они пыхтели, как самосвалы на горке, и негромко переговаривались… От мальчишек несло пивом и сушеной рыбой.

– Такое, как сейчас, происходит довольно редко, – негромко заметил Алекс. – Собственно, последний случай серийных убийств среди сверхъестественных существ был двадцать лет назад, в Тамбове.

Я только сейчас понял, что говорит он не о нынешней ситуации с гопниками, а о нашем расследовании.

– А вдруг это действительно не убийства? – спросил я.

Вервольфы затаились метрах в десяти от нас. Неторопливо допивая пиво, они следили, как Алекс курит сигарету и лениво готовились к нападению…

Они привыкли иметь дело с обычными людьми, – подумал я. – С теми, кто не обладает звериным нюхом и острым слухом…

Я не уловил от оборотней никаких эманаций страха или возбуждения. Казалось, нападение на людей в ночном парке для них – рутина. Каждодневное занятие.

– Вдруг это действительно древнее проклятие? – продолжил я свою мысль. – Ведь кладбищу не меньше трёхсот лет, верно? И хоронили на нём не пойми кого… Во всяком случае, не обычных людей.

– С чего ты взял? – шеф весь подобрался. Забыв про дымящуюся сигарету, он уставился мне в глаза.

– А вы что… Не знали? Понимаю, глупый вопрос, – извинился я. – Если б знали – не спрашивали… Так вот. Когда мы были на кладбище… То есть, на стройке… Оно эманировало совсем не так, как обычное людское захоронение.

– Может, за древностью погоста? – задумчиво кинул Алекс.

– Да нет, не в этом дело… – я попытался сформулировать. – От могил исходили вибрации. Когда хоронят обычных людей – там ничего нет. Тело – это всего лишь оболочка. Душа отлетела, и осталась пустая скорлупа. Там, на Ярославском шоссе, всё было по-другому.

– Интересно, – сказал шеф и щелчком отправил окурок в урну.

И в этот момент вервольфы решили атаковать.

Я увидел, как из темноты на спину Алекса бросилась огромная тень, как шеф начал поворачиваться, поднимая руки, и бросился наперерез. Я знал, что он не вытащит револьвер.

Но ещё я знал, что оборотни, хотя и подростки, в десять раз сильнее нас с шефом…

Когда на меня навалилась лохматая туша, я был готов. Ожидая сильного толчка, удара большой массы, я напрягся, встал в защитную стойку… И очень удивился, когда волчья туша отлетела, как сбитая пластиковая кегля.

Второй волк прыгнул с разбегу, целя лапами мне в грудь. Безотказная тактика: повалить на землю и вцепиться в горло… Я поймал его за эти лапы, и пользуясь инерцией прыжка, отправил в дальнейший полёт. Волк ударился о дерево, и так и остался лежать на вытоптанном пятаке, усыпанном окурками.

Третий волк прыгнул мне на спину. Я пригнулся, и он, не ожидая такого подвоха, перекувырнулся через голову и упал на тропинку…

В целом это походило на возню с щенками. Молодые, быстрые, но всё ещё по-детски неуклюжие и неопытные…

И я вовсе не виню вервольфов. Как я уже говорил, они привыкли быть самыми сильными. Среди людей это так и было… Но я больше не был человеком.

У меня не падала планка. Я не чувствовал, что сатанею или впадаю в ярость. Я просто удерживал их на расстоянии, не давая себя покусать.

И всё бы ничего, если бы они продолжили нападать по очереди… Но вот один, самый крупный, чепрачный самец с рыжим подпалом, издал короткий лай, и стая – всего вервольфов было пятеро – окружила меня кольцом и напала одновременно.

Я почувствовал, как чьи-то зубы рванули плечо, как выставленное для защиты запястье прокусывают насквозь, как дёргает болью сухожилие на ноге… Потом рвануло щёку, в горло потекла горячая струя крови.

И тут раздался выстрел.