Помни о русалке

Я уставшая.

И мое тело болит от тренировок с Майером.

Не только это, но и близкий поцелуй между нами испортил хорошее настроение, в котором я была. Хорошее настроение, вызванное тем, что расцветает между мной и Сойером. Теперь я просто хочу зарыться поглубже в одеяло и заснуть, чтобы никогда больше не просыпаться.

Поднявшись, я убрала ноутбук, сунув его в случайный ящик стола у двери. В моем доме есть настоящий кабинет с уютным набором мебели в соседней комнате. Большой дубовый стол, который, должно быть, принадлежал Сойеру, напоминает мне об обломках кораблекрушения, которые я собирала вокруг подводного особняка Эварда. Простые книжные полки встроены в стену, но я не могу использовать их, пока в моей коллекции так мало книг. Сегодня кровать казалась лучшим местом. Утешение после прожитого дня.

Мои мысли обрываются, когда я слышу скрип, разносящийся ниже по лестнице. Мара легла спать несколько часов назад, и как только Майер вернулся — после того, как его не было до конца дня, — он сразу после ужина поднялся и, похоже, был не в особо разговорчивом настроении. Не то чтобы я могла винить его — я была не единственной, кого потрясло то, что произошло между нами.

Что касается Майера, и независимо от того, доверяю я ему или нет, я все еще разрываюсь. Чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что он никак не может вернуться к Каллену или в Корсику. После того, что произошло, когда Майер ясно провел свою линию на песке, напав на Каллена от моего имени, очевидно, на чьей стороне его верность. Может, конечно, все и не так началось, но я уверена, что так все закончилось. Кроме того, я совершенно уверена, что Майер не причинит мне вреда. Я не знаю, могу ли я полностью доверять ему, но я могу поверить, что он изгнан с Корсики без надежды вернуться. А это значит, что он больше на моей стороне, чем на стороне Каллена.

Я снова слышу скрип половиц, и на этот раз звук будто исходит снизу, прямо подо мной. Я замираю. Часть меня жаждет проверить, кто это, хотя бы для того, чтобы убедиться, что это только мои соседи по комнате, но… что, если внизу не Мара или Майер? Я более чем уверена, что Каллен каким — то образом следит за мной, и вполне реально думать, что у него есть еще один или два союзника в резерве. Даже если этот шпион не Майер (а я убеждена, что это не так), Каллен мог легко найти кого — то другого на место Майера.

Готова ли я опробовать свои новые навыки защиты? Это глупый вопрос с очень определенным ответом, потому что Майер неоднократно «надрал мне задницу», как он так искусно выразился. Так что нет, я не готова снова встретиться с Калленом, но, похоже, это не имеет значения.

Я втягиваю воздух и подхожу ближе к двери моей спальни, чуть — чуть приоткрывая ее, прикладывая ухо к щели и прислушиваясь.

Коридор возле моей спальни темный, пахнет диффузором мятного масла из ванной. Я выглядываю из — за двери и вижу только свет ночника.

Лестница выглядит пустой.

В углах не прячутся темные фигуры. Может, звуки — это просто стоны и скрипы оседающего старого дома? Я не привыкла к таким вещам. В Корсике вода все заглушает, поэтому звуки жизни остаются незамеченными. Одной из первых вещей, которые мне пришлось принять, было то, насколько громкой может быть жизнь на суше.

Несмотря ни на что, здесь никого нет.

Может, думаю я, мне стоит проверить внизу. На всякий случай.

Ступени скрипят, когда я спускаюсь по ним одна за другой.

Как только я касаюсь нижней ступеньки, поворачиваю голову в сторону и замечаю, что входная дверь открыта ровно настолько, чтобы впустить холодный ночной воздух. Мгновенно раздражение наполняет меня, когда я полагаю, что Мара или Майер, должно быть, не закрыли ее полностью. Они должны были запереть и перепроверить, закрыли ли они каждую дверь и окно, а не оставлять входную дверь приоткрытой по неосторожности.

Включается свет на кухне, заливая комнату флуоресцентным светом, и у меня перехватывает дыхание.

— Кто — нибудь есть? — голос Майера зовет из кухни.

У меня вырывается недостойный выдох, а сердце начинает биться быстрее, пока я не напоминаю себе, что это всего лишь Майер. Он замечает выражение моего лица, и его лицо меняется с беспокойного на раздраженное.

Я закрываю входную дверь, щелчок эхом разносится по всему дому, когда я запираю ее на засов, а затем повторяю выражение его лица, которое он только что показал мне.

— Ты оставил входную дверь незапертой, — выдавливаю я, ожидая, пока мое сердцебиение уймется.

— Я ничего не оставлял открытым. Я просто спустился выпить стакан воды.

Я хмурюсь.

— Тогда это, должно быть, была Мара. Я… я поговорю с ней об этом утром.

Он прислоняется бедром к стойке, все еще жалея левый бок после столкновения с Калленом… или, может, это было из — за его тренировок со мной. В любом случае, мысль о Каллене немедленно заставляет меня напрячься, и меня покалывает подозрение. Может, это не Мара оставила входную дверь незапертой, а, может, это Майер, потому что он только что вернулся откуда — то?

— Ты выходил? — мой голос звучит более укоряюще, чем я хотела, но Майер лишь пренебрежительно пожимает плечами.

— Нет, я просто спустился выпить, как я и сказал, — он поднимает стакан с водой. Затем его лицо мрачнеет. — У тебя все нормально? Ты бледная.

Я могу только представить, каким призраком я, должно быть, выгляжу, потому что я уверена, что весь цвет покинул меня, когда я увидела, что дверь не только не заперта, но и приоткрыта.

— Я в порядке, — быстро отвечаю я.

Взгляд Майера укоряющий, и я отвечаю ему тем же. Насколько я знаю, он все еще мог быть на связи с Калленом, и, может, именно туда он уходил раньше, и потому дверь все еще была открыта. Может, он буквально только что прошел внутрь? Но, глядя на него, я понимаю, что он одет только в трусы — боксеры.

Да, он в одних трусах, и его грудь, которая чудесно наделена мышцами, смотрит на меня.

Я кашляю.

Я могу сказать, что он зол, по положению его плеч, но он ничего не говорит. Долгий миг единственный звук — это ветер снаружи.

— Ну, Ева, тебе не о чем волноваться, внизу только я, — наконец, говорит Майер, будто давая мне повод вернуться в спальню.

Я киваю.

— Нам нужно убедиться, что все двери и окна заперты.

— Я поговорю об этом с Марой завтра.

Я снова киваю.

— Но, к сведению, я сомневаюсь, что Каллен поджидает в каком — нибудь темном уголке твоего дома. Это не его стиль. Он и его стража выломают дверь, а не будут ждать, пока кто — нибудь оставит ее незапертой.

Я стою в темном коридоре, освещенном только желтым светом с кухни, и дрожу. Когда я оборачиваюсь, я почти ожидаю увидеть кого — то позади меня, но, конечно же, там никого нет. Только Майер, стоящий на кухне и выглядящий… почти голым. Я стараюсь не позволять своему взгляду скользить по его телу, и мне хочется пинать себя за то, как это сложно.

— Ты — то точно знаешь, как думает Каллен, да?

Не хочу показаться подозрительной, но ничего не могу поделать. Будто я хочу поспорить с ним, чтобы отвлечь внимание от его тела. Я злюсь на себя и вымещаю этот гнев на Майере, что вряд ли справедливо.

Майер раздражённо фыркает и, наконец, встречается со мной взглядом. Тени заставляют его глаза казаться темнее и интенсивнее, чем они есть на самом деле.

— Не все обвинения я собираюсь продолжать принимать, — говорит он очень обыденным тоном. — Особенно после того, как мы провели день сегодня.

— Не сердись на меня из — за того, что ты сделал.

— Я не сержусь на тебя, но я и не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я остался здесь, если ты не можешь мне доверять, что бы я ни делал или ни говорил.

— Я хочу, чтобы ты остался здесь… чтобы… приглядывать за тобой, — я держу свой подбородок высоко в воздухе.

— И что хорошего это даст? Если я работаю с Калленом, то ты там, где я хочу. И мы оба знаем, что я могу легко одолеть тебя, если захочу… Я думаю, мы доказали это раньше.

Не знаю почему, но я краснею при мысли о том, что он снова попытается заставить меня подчиниться. Посейдон, со мной что — то не так.

— Дело вот в чем: если ты хочешь, чтобы я ушел, то скажи мне, Ева. Я знаю, что могу обеспечить себе жизнь на суше, потому что уже делал это раньше, — он делает паузу и качает головой, проводя рукой по волосам, и я тяжело сглатываю. — Я хочу помириться с тобой, но ты должна пойти мне навстречу. Ты можешь злиться. Я абсолютно этого заслуживаю. Но никогда не намекай, что я похож на Каллена.

Он прав.

Я жестока к нему, и это несправедливо. Либо я приму решение не доверять ему и отпущу его — пусть он покинет этот дом и начнет свою собственную жизнь — либо я решу, что доверяю ему и… Я полагаюсь на его помощь против Каллена, когда бы она ни понадобилась.

И если он собирается и дальше оставаться со мной, мне придется перестать его оскорблять. А что касается того, что он останется со мной, как долго я планирую держать его здесь? В какой — то момент ему нужно будет свое место. И я более чем уверена, что это всплывет в разговоре с Сойером, потому что он очень ясно выразил свои чувства по этому поводу — ему не нравится Майер, и он не доверяет ему и не хочет, чтобы Майер жил со мной.

Я выдыхаю еще раз.

— Кстати, ты не очень хороша в том, чтобы красться с этими человеческими ногами. Твой хвост тебе больше идет.

Хочется увидеть больше в этих словах. Он думает, что мой хвост мне больше идет, потому что я принадлежу Корсике? Это мнение Мары, и я не могу сказать, что оно мне нравится. Но, помня о недавнем предупреждении Майера, я молчу. Вероятно, это невинное замечание, и я преувеличиваю.

Когда я ловлю взгляд Майера, его глаза блестят, чуть озорные. Улыбка на его лице сводит меня с ума.

Смех начинает выливаться из моего горла сам по себе. Я так устала, всегда на взводе, и смех кажется пузырьками, счищающими тревогу.

Вокруг глаз Майера проступают морщины, когда он приглушает собственный глубокий смех, прикрывая его рукой. Именно тогда я замечаю, что у него на запястье кожаный браслет, которого раньше не было. И это поднимает хороший вопрос…

— Куда ты ходил сегодня… после того, как мы закончили тренировку?

Хорошее настроение Майера испаряется почти через долю секунды после того, как я задаю вопрос.

Он обводит взглядом мою кухню, глядя куда угодно, только не на меня.

— До сих пор я останавливался в гостиничном номере, за который платил один из прихвостней Каллена, но меня выгнали из этого номера, так как Каллен прекратил платить за него, так что… я пошел собрать кое — какие вещи.

Один из прихвостней Каллена.

Сколько связей у Каллена на суше? С тех пор как Каллен пришел к власти, число изгнанников с Корсики почти удвоилось. Я всегда считала, что их просто отсылали, чтобы больше никогда о них не вспоминали. Теперь мне приходит в голову еще худший вариант. Может, Каллен не просто изгоняет преступников, но и держит их под своим контролем после их изгнания. Он мог бы иметь армию изгнанников на побегушках. Изгнанники, готовые на все, чтобы вернуться в сверкающий высокий город Корсика. Холодок пробегает по мне от этой мысли.

Может, Каллен изгоняет людей только для того, чтобы иметь на них влияние. Маня их домом, семьей и друзьями, чтобы заставить их делать все, что он хочет. Это мощный способ завоевать чью — то верность, даже если это неправильно.

Когда я гляжу на Майера, который смотрит на меня со странным выражением лица, часть меня беспокоится за него. Сейчас больше, чем когда — либо прежде, у меня есть подозрения относительно истинной причины, по которой Каллен изгнал стольких за эти годы. Но я не озвучиваю эти мысли и просто устало улыбаюсь Майеру, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо.

— Возможно… тебе, возможно, придется попытаться понять, как будет выглядеть твоя жизнь на суше, скорее раньше, чем позже, — говорю я.

— Я думал, ты хочешь держать меня здесь, под своей пяткой? — спрашивает он с улыбкой.

— Пока что, но в конечном итоге тебе нужно будет жить своей жизнью, самостоятельно.

Его улыбка увядает.

В любом случае, он не может оставаться здесь навсегда. Я едва могу позаботиться о себе, не говоря уже о том, что мне нужно думать о Маре. Мара… Очевидно, как сильно она не любит Майера, и отношения между нами настолько непростые, что добавление Майера к нам надолго только усилит напряжение в нашей дружбе, возможно, разбивая то, что от нее осталось, вдребезги.

Он замечает нерешительность в моих глазах, потому что его лицо мрачнеет.

— Хорошо, — тихо говорит он, — я понял. Я должен был остаться только до тех пор, пока ты не поверишь, что я больше не работаю на Каллена? — он поднимает свою когда — то раненую руку. — И я исцелился, — раньше кожа была опухшей и покрытой синяками, и на нее было ужасно смотреть, теперь осталось лишь несколько выцветших желтых пятен. Через несколько дней и они исчезнут вместе со шрамами, будто с ним вообще ничего не случилось.

Я не могу смотреть ему в глаза.

Как бы я ни старалась заставить себя, это невозможно. Я не настолько жестока, чтобы вышвырнуть его, но в то же время я скучаю по тому, когда была только я в этом большом доме, с озером в моем распоряжении и никаких забот, кроме того, когда ожидать следующего урока плавания. Это были более легкие времена.

Проще.

Счастливее.

Глава одиннадцатая

Майер кладет руку мне на плечо, и я вздрагиваю, но выражение его лица мягкое.

Хоть я и не хочу этого признавать, я чувствую, как учащается сердцебиение, а дыхание становится мелким.

— Я прожил здесь, на суше, достаточно долго, чтобы знать, как устроен мир, и я выживу, — говорит Майер, делая шаг ко мне. Его улыбка теплая, и хотя я злюсь на себя, я чувствую желание приблизиться к нему.

«Что не так со мной? — думаю я. — Как я могу чувствовать то, что чувствую к Сойеру, а затем чувствовать то же самое к Майеру?».

Я смотрю на руку Майера, и все во мне сжимается. Моя кожа светлая и усеяна крошечными веснушками; теплый загар его кожи прекрасно контрастирует с моей бледностью. Не задумываясь, я кладу свою ладонь на его руку, чувствуя, как мое сердце подскакивает к горлу. Это небольшой жест, но он заставляет меня понять, что я все еще испытываю к нему чувства — даже после всего, что произошло.

— Ты можешь остаться, пока не найдешь, куда пойти, — обещаю я, когда мне приходит в голову кое — что еще. — Но у меня есть несколько вопросов.

— Конечно.

— Откуда ты вообще узнал, как жить на суше? И… как давно ты здесь?

— Некоторое время, — отвечает он, и я не могу не удивиться. Не знаю почему, но я просто предположила, что его недавно изгнали и завербовали на сторону Каллена. — Раньше я жил в Англии. Потом Калифорния, потом Мексика… И какое — то время жил в Италии, — он делает паузу, замечая удивление на моем лице. Он продолжает. — Плавание в Средиземном море в качестве русала — это самый невероятный опыт, Ева. Рыба такая яркая и на вкус лучше, чем все, что я когда — либо ел до или после. Надеюсь, когда — нибудь у тебя будет возможность испытать это.

Я не могу не смотреть на него, потрясенная открытием. Он путешествовал повсюду, а я даже никогда не была за пределами Шелл — Харбора. Я думаю обо всех водоемах, которые мне еще предстоит посетить, обо всех местах, где я никогда не была. И, как ни странно, мне не нравится идея уплывать. Вместо этого я счастлива в Шелл — Харборе, если бы только жители города забыли всю ложь обо мне…

— Почему ты не поселился где — нибудь… до того, как прибыл сюда? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами, и его рука соскальзывает с моего плеча. Наш момент закончился, и хотя между мной и Сойером определенно что — то есть, я не могу не чувствовать холод, когда Майер отстраняется. Это расстраивает, и я не понимаю себя — как я могу испытывать чувства к двум мужчинам? Я не знаю, как это возможно, но это та ситуация, в которой я нахожусь.

— Я никогда не находил места, которое было бы похоже на дом, — объясняет он, пожимая плечами. — Ничто не сравнится с домом, да?

Когда — то я бы согласилась.

Теперь, после того, как я испытала Шелл — Харбор и все, что он может предложить, я знаю, что еще так много земли можно увидеть. И я никогда не буду скучать по Корсике так, как Майер, и это во многом связано с тем, что я женщина, а он мужчина. Мое знакомство с Корсикой сильно отличалось от его.

Я могу скучать по удобствам Корсики, но я не скучаю ни по чему другому. По правде говоря, то место никогда не было для меня домом. Я отступаю, теперь прислоняюсь к перилам лестницы, когда усталость, наконец, начинает брать верх.

— Тебе следует лечь спать, — говорит Майер, будто знает, о чем я думаю. Или, что более вероятно, я просто выгляжу так же утомленно, как себя чувствую. — Отдохни, Ева.

Но я не могу заставить себя или свои ноги подняться наверх. Я думаю о входной двери, незапертой. На этот раз нам повезло — повезло, что не получил доступ тот, кто не должен был. Я вздыхаю и киваю, а потом нахожу улыбку Майера такой отвлекающей, что чувствую себя застрявшей на месте.

— Спи, — настаивает Майер.

Я снова не протестую. Он допивает остатки воды и ставит пустой стакан на дубовый столик у дивана. Затем он ведет меня наверх, опустив руку на мою поясницу, словно ожидая, что я упаду. Его прикосновение посылает больше тепла, чем я ожидала, по моему позвоночнику. Я слишком устала, чтобы даже чувствовать себя виноватой. Это то, о чем я подумаю утром.

Когда мы подходим к двери моей спальни, я внезапно ощущаю такую усталость, что едва могу держать глаза открытыми. Я вхожу в комнату и слышу, как Майер закрывает за мной дверь и шепчет спокойной ночи. Я не поворачиваюсь к нему лицом, а стремглав иду к кровати и тут же забираюсь в уютные одеяла. Проскользнув под одеяло, я чувствую, как тепло обволакивает меня, как плавное океаническое течение.

В этом доме так тихо.

Мир настолько совершенен, что иногда я могу представить, хотя бы на мгновение, что все в порядке. Сегодня воздух такой спокойный, что я даже не слышу, как Мара храпит из соседней комнаты. Обычно звук не дает мне уснуть какое — то время, но сегодня ночью просто тихо. Я кратко отмечаю, что, может, я должна проверить ее, но я не могу заставить себя встать с постели.

Я переворачиваюсь на бок, глубже забираясь под простыни, а через несколько минут вырубаюсь.

* * *

Мне снится, как я целую Сойера под луной, купаясь в теплой озерной воде.

Мы обнимаемся, потягиваем вино и смеемся, пока я рассказываю истории о своих приключениях на Корсике. Мара там, закатывает глаза на наши выходки, но улыбка у нее искренняя. Венди сидит на траве с Тейлором и Хизер, их смех звенит в мирной ночи, пока Том бегает вокруг них, доставая палки из воды.

Только Майера нет.

И глубоко внутри меня есть мучительное сомнение из — за этого факта. Я хочу, чтобы Майер был здесь. Я хочу оглянуться и увидеть его улыбающееся лицо и сверкающие глаза.

Когда я думаю о нем, мой взгляд перемещается к дальнему концу озера, и там я наблюдаю, как темная фигура замирает в воде в углу озера. Когда я отворачиваюсь, чтобы отвести взгляд, меня охватывает тревожное чувство. Я поворачиваюсь, и темная фигура внезапно оказывается прямо передо мной, тянется и душит меня своей кромешной чернотой.

Я просыпаюсь в поту, хватая ртом воздух, и мне требуется несколько секунд, чтобы оглядеться и понять, что я в своей постели и я в безопасности.

Я глубоко вдыхаю и позволяю своему пульсу успокоиться.

«Это был не более чем дурной сон — кошмар, — говорю я себе. — Все в порядке, Ева».

Хоть я рассказываю себе об этом, напряжение от воспоминаний о тени в озере и о том, что я была почти уверена, что она наблюдает за мной, не ослабевают.

Наблюдает и ожидает.

* * *

Вытащить себя из постели — непростая задача.

Хотя я и проспала остаток ночи, мое тело не замечает, что вообще спало, несмотря на прохладную, расслабляющую мягкость моего одеяла.

Взгляд в зеркало подтверждает, что я выгляжу так же плохо, как и чувствую себя: темные круги под глазами, а небольшой румянец, который у меня обычно бывает, исчез с моих щек.

К тому времени, когда я одеваюсь, я чувствую себя немного лучше, но усталость все еще сидит в моих костях. Я могу только надеяться, что кофе будет лекарством. Но я почти уверена, что так не будет. Я просто чувствую себя на грани — будто я постоянно жду, когда Каллен покажет себя — выпрыгнет из следующей тени или из — за следующего угла. Так нельзя жить.

Спускаясь, я чувствую запах завтрака и, поворачивая за угол, вижу, что Мара уже деловито суетится на кухне. Стопка намазанных маслом тостов, достаточно большая, чтобы накормить целую армию, ждет на барной стойке на синей фарфоровой тарелке, яичница жарится на сковороде, а поджаренный бекон сложен рядом с ней у плиты.

— Ты была занята, — смеюсь я, и часть моей энергии возвращается, когда я вижу, что пачку с клюквенным соком на столе. Я беру стакан и почти доверху наливаю темно — красную жидкость. Сок — одна из многих восхитительных роскошей, которые я обнаружила на суше, уступающая Сойеру.

И, кхм, Майеру. Но это мысль, которой я не буду касаться.

Независимо от того, что мое тело чувствует по отношению к обоим мужчинам, я приняла решение. С того момента, как я переехала в Шелл — Харбор и впервые встретила Сойера, он был тем, о ком я мечтала, единственным мужчиной, которого хотела. И правда в том, что я хочу Сойера так, как никогда не хотела ни одного мужчину, даже Майера (хотя он на втором месте).

«Отныне, — говорю я себе. — Ты обуздаешь свои чувства к Майеру и сосредоточишься на человеке, который ощущается правильно в твоем сердце».

И этот человек — Сойер.

— Я хотела попробовать, — говорит Мара, выключая горелку.

— Ты действительно увлеклась готовкой.

Она пожимает плечами, не встречаясь со мной взглядом. Я не ожидаю, что она это сделает, после того количества ссор, которые у нас были в последнее время, но это все еще задевает.

— Я обнаружила, что это единственное, что мне действительно нравится на суше, — рассеянно говорит она, намазывая маслом еще один кусок хлеба, и мне интересно, кто, по ее мнению, собирается съесть всю эту еду. Когда я проверяла в последний раз, нас здесь жило всего трое. — Еда и животные. Прошлой ночью я видела милейшего щенка в окне соседского дома.

Я останавливаю стакан на полпути к губам.

— Вчера вечером? Я думала, ты вернулась днем?

Мара едва заметно замирает, а затем чересчур агрессивно атакует яичницу — болтунью резиновой лопаточкой.

— Ночь, день, без разницы. У нас даже нет дней под водой, так что вся концепция сбивает меня с толку. Здесь везде так ярко.

Точно. У нас есть биолюминесцентные водоросли и различные морские существа, которые обеспечивают света в мор, но это все. Море обычно темное, совсем не похожее на жгучие лампы, флуоресцентные лампы и уличные фонари человеческого мира, из — за которых кажется, что здесь вечный день. Тем не менее, Мара не дура. Она знает разницу между днем ​​и ночью.

Я отмахиваюсь от своего беспокойства и полагаю, что только что обнаружила причину, по которой входная дверь была не заперта прошлой ночью.

— Тебе нужно быть осторожнее, закрывать все окна и двери. Я встала рано утром, входная дверь была приоткрыта. Кто угодно мог просто войти.

Мара кивает.

— Прости. Эта дверь плохо держится — иногда мне кажется, что я ее закрыла, но на самом деле это не так.

— Только будь осторожнее, ладно?

Она кивает, и я вытягиваю руки над головой, сон все еще затуманивает мой мозг. Затем я наклоняюсь, чтобы взять кусок бекона с тарелки.

— Подожди, пока все не будет готово! — рявкает Мара, шлепая лопаткой по моей руке. — Я еще не сделала все!

— Тогда готовь быстрее, — отвечаю я с дразнящей ноткой в ​​голосе. Этот миг почти похож на старые времена. Мара и я имели обыкновение дразнить и огрызаться друг на друга, веселя Эварда. Но в последнее время уколы словами не были фальшивыми. Я делаю глубокий вдох и на мгновение представляю, что мы снова на Корсике, подшучиваем над утренними тарелками сардин.

Фантазия рушится, когда Майер заходит на кухню. Он широко зевает, вытягивая руки над головой. И он снова полураздет — в одних трусах — боксерах. В свете утреннего солнца я понимаю, что он еще прекраснее, чем прошлой ночью.

«Но тебе все равно, потому что ты любишь Сойера», — говорю я себе.

— Доброе утро, — говорит Майер.

Выражение лица Мары мгновенно мрачнеет, но она не отворачивается от яичницы, бесцеремонно перекладывает ее на ближайшую тарелку.

— Угощайся, — бодро говорит она мне, затем с раздражением поворачивается к Майеру. — Не ешь снова весь бекон.

— И тебе тоже доброе утро, — говорит Майер.

Она хмурится, а затем поворачивается ко мне лицом.

— И в следующий раз, когда увидишься со своим парнем, можешь пойти к нему домой?

Я чувствую, как у меня открывается рот, а она вылетает из комнаты, даже ничего не съев, брошенная лопатка забрызгивает стойку маслом.

Майер и я смотрим ей вслед.

— Это только я, или она кажется еще более раздраженной, чем обычно? — спрашиваю я, когда за ней захлопывается дверь.

— Парень? — спрашивает он, многозначительно глядя на меня.

— О, она… ну, она думает, что мы с Сойером… — начинаю я, но Майер кивком перебивает меня.

— И это правда? Вы вместе?

Я тяжело сглатываю, не зная, как ответить на этот вопрос.

— Технически нет, но…

— Звучит… сложно.

Я пожимаю плечами и сажусь рядом с ним, потянувшись за ломтиком идеально подрумяненного тоста. Я проверяю свой телефон, услышав звук пришедшего письма на электронную почту.

Ева,

Наш общий друг, Сойер, связался со мной и сказал, что ты идеально подходишь на вакансию спасателя в «Funtime Fitness», который я открыла. Если ты все еще заинтересована, мы проводим собеседования весь день. Если сможешь прийти к одиннадцати часам, будет здорово. Извини за позднее уведомление, но Сойер только что позвонил мне, поэтому я хотела связаться с тобой как можно скорее.

Делайла.

Я так сильно сжимаю телефон, что силиконовый чехол впивается в пальцы. Но мне все равно.

У меня собеседование! И не просто какое — то собеседование, а на работу у воды. И даже искать не пришлось! У меня кружится голова, пока я не вспоминаю, что у меня до сих пор нет никаких юридических документов на мое имя.

— Кто — то в хорошем настроении, — говорит Майер с набитым ртом. — Что за повод?

— У меня собеседование. Через… — я смотрю на часы. Ой. Два часа? Правильно? Я снова прочитала письмо и да, похоже, они хотят, чтобы я пришла сегодня.

Я позволила себе ощутить немного надежды — если я смогу справиться с этим, я смогу начать зарабатывать реальную заработную плату, смогу содержать себя. Тогда я смогу снова начать продумывать свою школу плавания.

Майер и я заканчиваем завтрак в тишине.

Я ем тосты, бекон и яйца, не ощущая их вкуса, уже планируя собеседование в голове.

— Ты можешь помыть посуду? — спрашиваю я у Майера, вставая со стула. Не дожидаясь его ответа, я поспешно возвращаюсь в свою комнату.

Какая — то часть меня предостерегает не питать надежд; приморский городок Шелл — Харбор полон сплетен, и практически все знают друг друга. Вероятность того, что эта фитнес — компания не видела афиши, маловероятна.

Тем не менее, пока я готовлюсь, я замечаю, что шагаю энергично, что недавно у меня пропало. У меня мало одежды, но я выбираю летнее платье и кроссовки персикового цвета в тон, достаточно спортивный и профессиональный вид. После этого я завязываю свои длинные густые волосы в хвост за шеей, оставляя несколько свободных прядей вокруг лица. Венди говорит, что так ей больше всего нравится.

Венди… Мне не терпится рассказать ей об этом собеседовании. Я решаю, что позвоню ей, как только все закончится.

— Так куда же делась Мара? — спрашивает Майер.

— Без понятия, — отвечаю я, хмурясь.

— Я ей вообще не нравлюсь.

— Она просто… не в себе в последнее время, — с улыбкой предлагаю я. — Все, о чем она может думать, это как вернуться к своим мальчикам.

— Я понимаю это, — говорит Майер, быстро кивая. — Смотри, — говорит он и указывает на кофеварку. — Она даже заварила кофе и оставила его нетронутым.

Все во мне сжимается.

— Наверное, у нее просто плохое настроение, — отвечаю я, пытаясь уверить себя. — Кажется, она всегда в плохом настроении.

— Ну, она через многое проходит, — говорит Майер, и я киваю. Он прав — проходит через многое. Если бы у меня были дети, и я была бы разлучена с ними, я бы хотела только вернуться к ним.

Я мчусь на кухню, чтобы налить чашку кофе из нержавеющего чайника. Он стоял слишком долго, и горький вкус заставляет меня хмуриться, глядя на чашку, но мне нужно проснуться, и это лучший способ сделать это. Я глотаю варево, как лекарство. Надеюсь, кофеин поможет мне сосредоточиться и зарядиться энергией для этого собеседования.

Майер наливает себе в чашку кофе, разбавляя его молоком, и садится на тот же стул, что и раньше. Я стала думать о нем как о его месте, как крайний — мой, а средний — Мары. Даже в доме, полном моих, я все равно одинока. Это как — то не правильно.

Между нами повисла тяжелая тишина, пока я смотрю в свою кружку, но не знаю, что сказать. Я знаю, что у нас обоих на уме — этот почти поцелуй. Может, лучше не обсуждать это — просто делать вид, что ничего не было? Это, безусловно, самое простое, поэтому я думаю, зачем с этим бороться?

Вместо того чтобы пытаться придумать какой — нибудь неловкий светский разговор, чтобы заполнить пространство, я хватаю свой телефон.

Спасибо, что устроил мне собеседование в фитнес — центре в городе, — я пишу Сойеру, — я направляюсь туда к 11. Хочешь встретиться после?

Его ответ почти мгновенный.

Я бы хотел. Полдень подойдет?

Собеседование, вероятно, не займет часа, поэтому я отправляю ему поднятый большой палец.

Майер первым нарушает молчание:

— Ну, тебе предстоит собеседование, и у меня такое чувство, что я захочу уйти, когда Мара вернется.

Я не могу сдержать смех.

— Что ты будешь делать сегодня?

Он пожимает плечами.

— Может, я попытаюсь найти себе работу.

— Значит, ты планируешь остаться в Шелл — Харбор?

Он склоняет голову.

— Я имею в виду… пока, думаю, да, — потом он кашляет. — Я, э — э, я хочу убедиться, что с тобой все в порядке, и я не могу сделать это из другого места, кроме Шелл — Харбора.

— Что ж, я ценю это, Майер, — говорю я с улыбкой, а затем глубоко вдыхаю, когда воздух между нами снова становится напряженным. Неудобно.

— Я надеюсь, что когда — нибудь… мы снова сможем стать друзьями.

Я смотрю на него и почти теряюсь в красоте его глаз.

— Я тоже на это надеюсь.

Он кивает.

— Удачи на собеседовании, Ева. Ты отлично справишься.

Его рука касается моей, когда он проходит мимо, и да, я могу принять это за дружеское заверение, но ладонь задерживается слишком долго. Секунду или около того я чувствую, как тепло наполняет пространство между нашими телами.

Затем он ушел, исчезнув в коридоре, будто он почувствовал то же, что и я, и это напугало его.

Я до сих пор чувствую прикосновение его теплой руки к моей, не желая слишком глубоко задумываться о том, почему мне так нравится это напряжение.

Глава двенадцатая

Интерьер «Funtime Fitness» прекрасен.

Я вхожу в огромное фойе с круглым столом посередине, сделанным из мрамора с маленькими серебряными крапинками, которые напоминают мне чешую скумбрии. Белый кафельный пол блестит, но не скользкий, даже в кроссовках. Высокие потолки и большие окна наполняют комнату светом и теплом, и я понимаю, почему люди приходят сюда. В такую ​​рань народу почти нет, но люди, слоняющиеся вокруг тренажерного зала, кажутся довольными.

Женщина за столом улыбается, когда видит меня. До тех пор, пока она не узнает меня с плакатов, несомненно, потому что в одно мгновение ее неприязнь почти осязаема. Я держу плечи высоко и улыбаюсь мягко.

— Делайла как раз в кабинете, — говорит она, когда я говорю ей, что пришла на собеседование. Ее тон сухой. — Пойдемте со мной.

Я следую без слов.

Кабинет Делайлы представляет собой небольшую комнату, спрятанную за нишей возле входа в спортзал, со стеклянной дверью, ведущей во внутренний дворик снаружи, усаженный суккулентами и травами в горшках. Администратор больше ничего не говорит, но поворачивается и оставляет меня стоять перед закрытой дверью.

Когда я стучу в дверь, мне отвечает высокая женщина, и ее улыбка сразу же становится доброй и приветливой.

— Ах, ты, должно быть, Ева, подруга Сойера? — я киваю. — Пожалуйста, входи.

Она проводит меня в свой кабинет, и мы обе садимся — она за свой стол, а я на место напротив. Я складываю руки на коленях, пытаясь выглядеть профессионально, все время надеясь, что Делайла не будет обращаться со мной так, как только что поступила секретарь.

Делайла оказалась моложе, чем я ожидала, со светлыми волосами рыжеватого цвета и резкими чертами лица, хотя привлекательная для мужчин.

— Надеюсь, у тебя доброе утро, — говорит она, сложив руки на столе, и еще раз искренне улыбается мне.

— Да, спасибо.

Она кивает.

— Хорошо. Я с нетерпением ждала возможности поговорить с тобой. По словам Сойера, ты — именно то, что нам нужно, — она делает паузу, улыбаясь.

Я чувствую облегчение, мое настроение мгновенно улучшается.

Делайла ерзает на стуле, откидывая с глаз медную прядь волос.

— На самом деле мне не о чем тебя спрашивать — это очень неформальное собеседование. Главное, о чем я хотела поговорить, это история твоей работы. Ну, или ее отсутствие.

— У меня нет большого опыта, потому что я здесь не так давно, — отвечаю я. — До того, как я переехала в Шелл — Харбор, я была просто… домохозяйкой.

— Верно — Сойер упомянул, что ты здесь новенькая.

Я киваю.

— Мой муж не очень хотел, чтобы я работала, — говорю я, чувствуя, что должна объяснить отсутствие опыта — и то, что я сказала, не ложь — Эвард никогда бы не позволил мне работать. На Корсике женщины не работают.

Делайла кивает, но я не могу понять, удовлетворил ли ее мой ответ.

— Когда ты сюда переехала?

— Несколько месяцев назад после того, как… я развелась.

— Я понимаю, — отвечает она с улыбкой. — Я сама только что развелась, так что могу понять желание начать все сначала, — она делает паузу на мгновение, и добрый взгляд ее глаз искренний. Я чувствую, что расслабляюсь. — Думаю, самое главное, что мы ищем в кандидате, это кто — то с подготовкой или кто — то, кто готов быстро учиться.

— Подготовка? — с тревогой повторяю я.

— Да. Сойер сказал мне, что у тебя школа плавания, и ты обучаешь его детей?

Я киваю.

— Да, все верно.

— Хотя это здорово и говорит о твоем мастерстве плавания, спасатели немного отличаются, так как ты в основном будешь охранять всех в бассейне. Ты отвечаешь за их безопасность.

— Хорошо.

— В основном тебе придется беспокоиться о детях, но люди с определенными заболеваниями также могут подвергаться риску утонуть.

Она делает паузу, замечая мое встревоженное выражение лица, и снова улыбается.

— Не смотри так испуганно. На самом деле это довольно легкая работа. Платный курс обучения занимает всего несколько дней. Если ты хороший плаваешь, единственной проблемой будет секция первой помощи. Ты сертифицирована для сердечно — легочной реанимации?

— Когда — то была, — сразу лгу я, потому что не хочу лишать себя шансов получить эту работу, поэтому я полагаю, что просто узнаю все, что смогу, об этой СЛР сегодня вечером на компьютере — кажется, все, что нужно знать, можно найти во всемирной паутине, вроде, они так ее называют. — Но это было давно, так что я… не все помню.

Делайла задумчиво хмыкает.

— Если подумать, мне тоже нужно пройти повторную сертификацию через несколько недель. Мы можем ходить на уроки вместе.

Я позволяю себе ярко улыбнуться, и с моих губ срывается прерывистый смех, потому что звучит так, будто она уже наняла меня на эту работу.

— Это звучит весело.

Она смеется и качает головой.

— Веселье — не то слово, которое я бы употребила, но мне нравится твое отношение. Я думаю, что ты можешь подойти для этой работы, несмотря на отсутствие опыта. С хорошим отношением ты далеко продвинешься, — она хмыкает и постукивает пальцами по столу. — Сойер сказал, что ты в процессе получения номера социального страхования?

Я чувствую, как все во мне сжимается, и просто киваю.

— Все в порядке — я знаю, что вся эта бюрократическая ерунда может занять некоторое время.

— Тогда вы не против нанять меня без него? — потом я понимаю свою ошибку. — Э — э, если вы решите нанять меня.

— Пока — да. Нам срочно нужен спасатель, а у нас семейный бизнес, так что мы не очень большие.

Я не хочу позволять себе верить, что все, наконец, идет своим чередом, но когда Делайла улыбается мне в ответ своими красными накрашенными губами, я думаю именно об этом.

— Ну, вот и все, — говорит она, хлопая в ладоши. — По сути, я просто хотела встретиться с тобой и немного рассказать о работе.

Собеседование, каким бы коротким оно ни было, похоже, прошло… ну, гладко.

— Между нами, — продолжает Делайла, — окончательное решение принимаю не я, а папа. Но нам очень нужен спасатель, и я бы сказала, что у тебя хороший шанс, Ева. Возможно, я даже смогу пригласить тебя на первый день обучения в ближайшие несколько дней.

Наконец — то хоть какой — то прогресс! Я улыбаюсь так сильно, что это больно.

— Спасибо, — отвечаю я и стараюсь, чтобы в голосе не было энтузиазма, чтобы она не поняла, что эта работа — единственный вариант, который у меня остался. — Я буду рада.

Делайла встает, сигнализируя об окончании собеседования.

— Отлично! У меня есть твоя электронная почта и номер телефона, так что мы будем на связи. Было здорово познакомиться с тобой, Ева.

Мы обмениваемся рукопожатием, что до сих пор кажется мне странным, но я знаю, что это считается вежливым и профессиональным. Затем Делайла ведет меня обратно в фойе, проносясь мимо клиентов, пока мы подходим к стойке регистрации. Она благодарит меня еще одним рукопожатием, прежде чем уйти.

Когда я поворачиваюсь и иду к входной двери, приходит сообщение, и я тянусь к телефону, сердце стучит в груди, когда я вижу имя Сойера на экране. Меня до сих пор сводит с ума, что от одной мысли об этом мужчине у меня перехватывает дыхание.

Готов, когда готова ты. Как относишься к прогулке в парке?

Моя улыбка становится шире, и когда я толкаю дверь, и солнце сияет во всей своей красе, я отражаю ему свое счастье. Да, сегодня определенно хороший день.

С удовольствием, — отвечаю я.

Отлично, — отвечает он. — Встречаемся у тебя дома?

Буду через пятнадцать минут.

Не терпится узнать, как прошло собеседование.

Улыбаясь, я бегу по улице, думая о том, как впервые за долгое время я могу позволить себе дышать.

* * *

Когда я прихожу домой, меня встречает прекрасное зрелище: Сойер стоит у дома.

Его кожа загорелая и золотистая, его теплые черные глаза сильнее бросаются в глаза из — за бледно — голубой рубашки. Он держит две чашки мороженого, стоя на пороге моего дома. Я не могу сдержать улыбку, когда поднимаюсь по ступенькам, а затем встаю на цыпочки, чтобы слегка поцеловать его в щеку.

— Как прошло? — спрашивает он, мягко улыбаясь, его щеки краснеют, и он сияет мне. Как бы я ни была рада его видеть, он, кажется, так же рад видеть меня. И это осознание ощущается хорошо.

— Хорошо, вроде бы. Делайла либо не узнала меня по плакатам, либо не обратила на них внимания, что лучше, чем я надеялась.

— Да, Делайла не любит сплетничать.

— Откуда ты ее знаешь?

Он пожимает плечами.

— Мы вместе учились в старшей школе и с тех пор остались друзьями. Она хороший человек.

Я тяжело сглатываю, вспоминая Делайлу и напоминая себе, что она была привлекательной женщиной. Во мне возникает странное чувство — кажется, ревность. Но, как только я это чувствую, я тут же ругаю себя — Делайла была ко мне исключительно добра, и глупо с моей стороны чувствовать к ней что — то, кроме благодарности.

— Вы когда — нибудь встречались?

Сойер усмехается, глядя на меня.

— Нет, мы друзья, и это все, чем мы когда — либо будем.

С облегчением я смотрю на мороженое в его руках, когда мы идем по моей улице.

— Какое из них мое?

Он протягивает мне чашку с двумя ложками.

— Я не знал, какие вкусы тебе нравятся, поэтому я выбрал шоколад и крошку печенья.

Я вдыхаю аромат, едва дождавшись, пока Сойер протянет мне ложку, прежде чем погрузиться в шоколад. Вкус деликатно сладкий, и я смакую каждый маленький кусочек, пока он тает во рту. Мороженое — моя любимая еда на суше.

— Спасибо, — говорю я, прожевав. — Мне это было очень нужно.

— Мороженое или компания? — Сойер шутит, болтая с набитым ртом.

— Оба.

После странного инцидента с Майером и входной дверью, не говоря уже о стрессе во время собеседования, Сойер стал желанным отвлечением. Я иду рядом с ним, пока мы шагаем по тихой улице, деревья над головой бросают тень на наш путь. Это прекрасный день, еще и с красивым мужчиной рядом со мной.

— И спасибо, что дал мне это собеседование, — добавляю я, глядя на него. — Ты мне очень помог.

— Я рад помочь тебе, Ева, — отвечает он. — И буду помогать, чем смогу.

Я чувствую, как горят мои щеки, и сосредотачиваюсь на мороженом в его руке, а не на жаре в его глазах. В его чашке две порции клубники или малины, из каждой горки торчат кусочки шоколада. Когда он ловит мой взгляд, он усмехается и предлагает мне попробовать из своей ложки.

Конечно, мы и раньше целовались, но почему — то мысль о том, чтобы разделить его ложку, кажется мне странно интимной. Нервно закусив губу, я смотрю на него сквозь опущенные ресницы.

— Продолжай, — призывает он. — Скажи мне, что ты думаешь.

Как я могу сказать «нет» этому? Я нерешительно наклоняюсь вперед и принимаю предложенную им ложку. Когда я поднимаю взгляд, рот Сойера растягивается в мальчишеской улыбке, будто он счастлив от мысли поделиться чем — то со мной. Может, он тоже думает, что это интимно? Как ни странно, такое ощущение, что последних нескольких недель никогда не было. Кажется, между нами наладились отношения, и, учитывая возможность новой работы на горизонте, я чувствую себя легче, чем за долгое время.

— Итак, — говорю я, когда мы снова начинаем идти, подходя к некоторым из старых викторианских домов, стоящих вдоль района рядом с пляжами. Их сады в полном цвету в любое время года, плющ стелется по кирпичным стенам и витражам; красиво, как никогда не могло быть в море. — Как у тебя дела с работой?

— Медленно, — признается он, пожимая плечами. — Но этого и следовало ожидать — в таком маленьком городке, как этот, бизнес всегда идет вверх и вниз, — он берет еще одну ложку мороженого, розовые сливки застряли в тени щетины над его губой.

Пока мы идем, мы впадаем в задумчивую тишину, когда мысли о Каллене внезапно прерывают мои безмятежные и счастливые мысли. Я тяжело сглатываю, когда воспоминание о том, что произошло на пляже, возвращается ко мне с удвоенной силой. Конечно, Каллен повлиял на мою жизнь, но и на жизнь Сойера тоже. И эта мысль мне очень не нравится.

Словно почувствовав мой дискомфорт, Сойер улыбается.

— Ты вдруг замолчала?

Я киваю.

— Я просто думала… о Каллене и о том, что он, без сомнения, замышляет, — я вздыхаю. — И я думала о том, как мне не нравится тот факт, что ты замешан в этом бардаке… из — за меня.

Сойер смотрит на меня проницательным взглядом.

— Не беспокойся обо мне, Ева.

Я киваю, но это не меняет того факта, что я волнуюсь за него. И его детей.

— Я просто хочу… я хочу, чтобы все это закончилось.

— Мы оба, — отвечает он, посмеиваясь. — Было бы неплохо не беспокоиться о том, что постоянно нужно оглядываться.

— У нас все будет хорошо, — тихо настаиваю я, хотя и сомневаюсь в правдивости своих слов, — и когда — нибудь, надеюсь, скоро все это закончится.

Сойер кивает.

— Не так много раз Каллен будет рисковать собой, чтобы прибыть сюда. У него же королевство на Корсике, верно?

Хм… это поднимает хороший вопрос.

— Может, он уже сдался.

Сойер склоняет голову.

— Эта стычка на пляже определенно испугала бы большинство мужчин.

Я киваю, но не могу полностью согласиться.

— Каллен — не большинство мужчин.

Глава тринадцатая

— Как насчет того, чтобы не портить время, проведенное вместе, говоря и думая об этом козле? — спрашивает Сойер с широкой улыбкой, протягивает руку и целует меня в лоб.

Когда он отстраняется, в его горле булькает смех, мороженое капает с моей ложки на его рубашку. Теперь через хлопок медленно просачивается темное пятно.

— Прости, — бормочу я со смехом.

Он пожимает плечами, все еще улыбаясь.

— Все равно это старая рубашка.

А потом он просто смотрит на меня, а я смотрю на него, и ни один из нас не отводит взгляда. Он глубоко вдыхает, и мне интересно, собирается ли он поцеловать меня снова.

— Вся эта история с друзьями оказывается непростой, — наконец, говорит он.

— Думаю, это хорошая идея на данный момент, — отвечаю я со вздохом. — Пока все не уляжется.

Он кивает, и мы некоторое время продолжаем идти бок о бок в уютной тишине. Мороженое кончается, и он бросает обе чашки в урну, стоящую в конце улицы, на границе с пляжем.

Я удивляюсь, когда он наклоняется и берет меня за руку. Я смотрю, как наши пальцы соединяются вместе, будто сами по себе. Несмотря на то, что мы договорились пока просто быть друзьями, не похоже на то, что мы просто друзья. И я почти уверена, что Сойер согласился бы со мной. Тем не менее, я говорила серьезно — сейчас не время для того, чтобы начинать отношения — Каллен еще был где — то там, Майером все еще жил в моем доме. И… мои чувства к Майеру вызывают у меня своего рода расстройство.

В конце концов, мы минуем чащу деревьев, заросших и почти похожих на джунгли, которые я видела по каналу Дискавери. Я останавливаюсь, чтобы вглядеться сквозь сплетение шипов и ветвей, и вижу ряд очень маленьких домиков, каждый разного яркого цвета. Или они были бы яркими, если бы краска не была полностью выцветшей и в некоторых местах отсутствовала.

— Что это? — спрашиваю я.

— А, — говорит Сойер, ловя мой взгляд. — Это хижины. Раньше их сдавали в аренду на пляже.

— Аренда?

Он пожимает плечами.

— Да, можно было арендовать хижину на день, а в конце ряда были продуктовые лавки и маленькие лачуги, где можно было арендовать зонтики и полотенца.

Когда я пытаюсь заглянуть за разросшиеся деревья, я лишь мельком вижу желтые и оранжевые крыши, большая часть которых обрушена, и доски, выброшенные на берег, беспорядочно сколоченные вместе, которые, видимо, были стенами.

— Как понимаешь, то недвижимостью не пользовались годами, — Сойер сдвигает ветку, чтобы посмотреть вместе со мной на обветшавшие от непогоды лачуги, едва стоящие на песке. У некоторых из них есть крыльцо, но большинство из них давно рухнуло.

В этот момент у меня звонит телефон, и, взглянув на него, я понимаю, что это «Funtime Fitness». Я решаю, что не хочу портить этот момент с Сойером, поэтому ставлю звонок на беззвучный режим, а затем просто улыбаюсь ему, прежде чем вспомнить, о чем мы говорили. О, да, пляжная аренда.

— Должно быть, это было очень давно — они выглядят древними.

Он кивает.

— Моя семья сдавала их в аренду, когда я был ребенком, но это место закрыли, когда мне было около пятнадцати, — он хмурится, позволяя ветке вернуться на место, отходит в сторону и следит, чтобы она меня не задела.

Мой взгляд задерживается на одной из хижин в самом конце ряда. Она возвышается над скоплением скал и кажется в лучшем состоянии, чем другие — стены целее других, а белая краска не выглядит такой старой, как краска на других. Я вижу, крыша тоже выглядит довольно целой. Создается впечатление, что кто — то позаботился о ней. Эта хижина и та, что рядом с ней, кажется, заперты на замок, что кажется мне странным, учитывая, что это место давно заброшено.

Я смотрю еще на мгновение, прежде чем снова повернуться к деревьям, тянущимся вдоль улицы, с ярко ухоженными клумбами из лилий и бархатцев. Сейчас мы дальше от города, но не близко к моему дому. Я вижу пляж отсюда, всего в минуте ходьбы — похоже, что когда — то между пляжем и этими маленькими домиками, сдаваемыми в аренду, был короткий путь, но с тех пор этот путь зарос.

Словно почувствовав мои мысли, Сойер говорит:

— Жалко, что хижины пришли в такое упадок. Пока они существовали, они были хорошей идеей.

Я улыбаюсь ему, но момент прерывается, когда краем глаза я замечаю тень на стене одной из хижин. Все мое тело сжимается. Я могу поклясться, что тень была в форме человека, перемещающегося между деревьями и хижинами, но когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, там никого нет. Хм, должно быть, это была просто игра моих глаз или солнца в ветках дерева — что — то, что могло быть похоже на форму человека.

— Что — то не так? — спрашивает Сойер.

Я не могу остановить дрожь, которая проходит через меня, или то, как я автоматически наклоняюсь к нему, будто мое тело инстинктивно обращается к нему за защитой. Я указываю на заброшенный участок пляжа.

— Мне показалось, что я видела кого — то или что — то там. Тень между двумя последними хижинами.

Сойер следует взглядом за моим пальцем, но качает головой.

— Вряд ли кто — то будет здесь. Эта часть пляжа закрыта и труднодоступна, а те хижины — просто старое, занозистое дерево. Они опасны — я удивлен, что они вообще еще стоят.

Я всматриваюсь в зеленую массу деревьев, пытаясь разобрать очертания или следы, или что — то в этом роде, но ничего нет. Не знаю почему, но мои мысли внезапно наполняются воспоминаниями о том времени на пляже, прямо перед тем, как на нас напал Каллен. Тогда я была уверена, что кто — то прячется поблизости, и сейчас я чувствую то же самое. Это почти инстинктивное чувство — что — то, что знает мое тело, но не разум.

Мне вспоминается совет Майера обращать внимание на свои инстинкты.

— Пошли, — говорю я и беру Сойера за руки, уводя его от заброшенного пляжа, хотя мой разум кричит мне, чтобы я посмотрела через плечо и убедилась, что там никого нет. Я делаю это и ничего и никого не вижу.

Но я чувствую горячий взгляд Сойера на своей коже.

— Думаешь, это был…?

— Каллен? — я произношу его имя вслух, но потом качаю головой. — Я так не думаю… То есть, я вроде видела тень, но это могло быть что угодно — возможно, просто тень дерева, похожая на человека.

— Каллен тебя так напугал, ты видишь его там, где его нет, — предлагает Сойер и смотрит на меня с сочувствием во взгляде. — Тебе просто нужно сделать глубокий вдох, Ева. Шансы на то, что Каллен здесь, довольно малы, и если бы он был в Шелл — Харборе, ты не думаешь, что он уже успел бы сообщить о своем присутствии?

Он прав, но мне все еще не нравится эта тень и то, чем она могла быть. Или кто это мог быть.

— Что случилось? — спрашивает он, когда мои мысли возвращаются к входной двери, которую оставили открытой только вчера вечером, и я тяжело сглатываю. — Я вижу, ты чем — то обеспокоена, Ева.

Я делаю глубокий вдох и думаю, может, озвучив свои мысли, я буду чувствовать себя лучше.

— Ничего, я уверена, но я вчера поздно встала и услышала шум. Когда я спустилась, чтобы разобраться, это был просто Майер, которая налил себе воду, — при упоминании Майера улыбка Сойера сползает, и ее место занимает хмурый взгляд.

— Хм, — говорит он.

— То, что он пьет воду, не было чем — то из ряда вон выходящим, — продолжаю я, смущаясь. — За исключением того, что входная дверь была не заперта, хотя она была заперта, когда мы все легли спать.

Выражение лица Сойера становится каменным.

— Майер мог солгать о воде. Может, правда в том, что он только вошел, но, чтобы замести следы, сказал тебе, что спустился за водой.

Я обдумываю этот вариант секунду, пока не вспоминаю, как Майер был одет (или, может, раздет было бы более подходящим описанием). Но чтобы сообщить Сойеру этот важный маленький факт… Я тщательно подбираю слова.

— Нет, я не думаю, что он только что вошел… он был одет… в пижаму, и на нем не было обуви.

— Хм, — говорит Сойер, и выражение его лица говорит мне, что он хочет сказать больше, но придерживает язык.

— Я не думаю, что это был Майер, — мягко отвечаю я, наклоняясь в его объятия, — во всяком случае, я думаю, что это была Мара… если это вообще был один из нас.

— Куда могла пойти Мара?

— Я не знаю, но она часто пропадала, я заметила. Я подумала, что это просто потому, что мы двое не ладим, поэтому она предпочитает быть одна, а не со мной.

Он кивает, но не выглядит убежденным.

— Я знаю, что не должен этого говорить, и вообще это деликатный вопрос, но я не думаю, что тебе стоит доверять Майеру, Ева, — он глубоко вдыхает. — И мне некомфортно знать, что он там, остается с тобой. Если бы мне не нужно было беспокоиться о детях, я бы остался с тобой.

— Спасибо, — я улыбаюсь ему и качаю головой. — Но я почти уверена, что могу ему доверять — он не может вернуться на Корсику или к Каллену.

— Хорошо, ради спора, допустим, ты можешь доверять ему… ему нужно жить с тобой?

Я смотрю на очевидную ревность Сойера и улыбаюсь.

— На самом деле у нас был разговор на эту тему, и он знает, что ему нужно начать искать собственное место. Я сказала ему, что он может остаться со мной, пока не найдет, куда переехать.

Сойер вздыхает и ничуть не успокаивается.

— Я просто думаю, что тебе следует быть осторожной.

— Я осторожна, — уверяю я его, а затем еще раз широко улыбаюсь, прежде чем сделать глубокий вдох. — Я просто… я хочу дать ему шанс.

— Заслуживает ли он доверия? — по его тону ясно, что Сойер не думает, что Майер чего — то заслуживает от меня.

— Ну, было время, когда я не говорила правду, и ты решил, что мне стоит доверять и дать второй шанс. Я хочу дать Майеру такой же шанс.

— А если он снова предаст тебя?

— Тогда… — я пожимаю плечами. — Что ж, тогда я разрешу тебе отправиться на поиски рыболовного крючка промышленного размера.

Сойер улыбается, и мы продолжаем идти по узкой дороге, все еще держась за руки и шагая как можно ближе друг к другу. Мы движемся мимо деревьев и пляжа, пока, наконец, не достигаем моего тихого маленького палисадника. Идя по извилистой тропинке, мы останавливаемся у крыльца.

— Мы должны сделать это снова, — шепчу я. — Я скучала по времени с тобой.

— Тогда я обязательно спрячу где — нибудь запас мороженого, — отвечает он, поворачиваясь ко мне и притягивая меня ближе, и убирает выбившуюся прядь волос с моих глаз.

Мы просто стоим там, нас разделяет всего несколько дюймов воздуха, и мне интересно, поцелует ли он меня. Я чувствую, как ритм моего сердца начинает учащаться, а дыхание становится неглубоким.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

— Поговорим завтра? — спрашивает он, отходя, и я чувствую, как меня охватывает разочарование.

— Конечно.

Выражение его лица становится серьезным, а рот сжимается в тонкую линию.

— Если случится еще что — нибудь странное, ты дашь мне знать?

— Обещаю.

С еще одной улыбкой он притягивает меня к себе, целуя в волосы, прежде чем отпустить. Затем он быстро машет мне рукой и сбегает по ступенькам крыльца.

Я смотрю, пока он не исчезает из виду за рядом домов вдоль моей улицы, в районе, который находится между его домом и моим. Только тогда я оборачиваюсь и смотрю на свой дом, который вдруг кажется таким пустым и одиноким.

* * *

В доме тихо.

Майера, похоже, не было внутри, и тут же в моей памяти всплыла тень, которую я видела на пляже. Я не знаю, почему. И никаких следов Мары, от чего у меня кисло в желудке. Конечно, каждый раз, когда я думаю о Маре, мой желудок сжимается. Я просто… я уже не знаю, как к ней подступиться — в ней столько злости, что, кажется, никак не победить.

Я бросаю сумочку на столик у лестницы и медленно заглядываю в гостиную — там тоже никого. Так и на кухне.

— Кто — нибудь дома? — кричу я.

Почти мгновенно я слышу голос Майера в ответ:

— Иду! — а через секунду он уже стоит наверху лестницы. — Где ты была? — спрашивает он.

— О, просто гуляла.

— С Сойером?

— Верно, — отвечаю я, и выражение его лица мрачнеет. Через секунду он заставляет улыбку вернуться на лицо.

— Где Мара? — мой голос напряжен, суровее, чем я хотела бы. В последнее время Мары вообще не было рядом, и я не могу не задаться вопросом, куда она ходит и почему.

Майер пожимает плечами и босиком спускается по лестнице. Он одет в черную облегающую рубашку и темные джинсы, но, судя по растрепанным волосам и сонному выражению лица, сегодня он еще не выходил на улицу.

— Ее не было весь день, — отвечает Майер, пожимая плечами, вырывая меня из моих мыслей.

— Ее долго не было.

Он снова пожимает плечами.

— Вероятно, она не хотела оставаться со мной наедине, хотя я не могу ее винить. Мы с ней не совсем ладим.

Я не могу сдержать хмурое разочарование на своих чертах. Я надеялась поговорить с Марой о Майере и о том факте, что я верю, что он на нашей стороне, и мы должны дать ему шанс.

— Ты голодна? — слова Майера вырывают меня из моих мыслей.

Я пожимаю плечами.

— Я только что съела мороженое, так что не совсем.

Однако я иду за ним на кухню, просто чтобы избежать ужасной пустоты дома. Майер усмехается мне, когда начинает доставать ингредиенты из холодильника: яйца, чеснок, лук, бекон и масло.

— Итак, если у тебя ничего не запланировано на день, я думаю, нам следует снова попрактиковаться в твоих уроках самообороны, — говорит Майер, глядя на меня.

Я киваю.

— Звучит неплохо, — мне определенно нужна вся практика, которую я могу получить.

Затем, вспомнив про пропущенный телефонный звонок от «Funtime Fitness», я тянусь к телефону и замечаю, что у меня есть сообщение на голосовой почте. Нажав на кнопку, я слышу голос Делайлы:

— Привет, Ева, это Делайла из «Funtime Fitness». Я звоню, чтобы сообщить, что я только что говорила с моим отцом, и он сказал, что я должна нанять тебя! Я сказала ему, что хорошо к тебе отношусь, и ему этого достаточно! Итак, если ты не против прийти на следующей неделе, мы можем начать обучение. Перезвони мне и дай знать.

Я не могу сдержать широкой улыбки, растянувшейся на моих губах, когда меня наполняет облегчение. Так было до тех пор, пока тень от пляжа внезапно не прервала мои мысли. Хоть я и не могу сказать наверняка, что действительно видела что — то большее, чем тень деревьев на стене хижины, что — то внутри меня не верит этому. Эта часть меня уверена, что я действительно кого — то видела.

Глава четырнадцатая

В ту ночь я ловлю себя на том, что ворочаюсь.

Я помню время, когда я могла спать. Теперь я не могу заснуть, как ни стараюсь, постоянно перестраивая вокруг себя одеяла и взбивая подушки, только для того, чтобы снова расправить их. Взглянув на электронные часы у кровати, я понимаю, что уже три часа ночи, и я стону в подушку. Слава богам, завтра мне некуда идти — просто еще один день тренировок с Майером.

Внезапно я слышу слабый щелчок открывающейся двери, а затем шаги.

Я замираю, у меня перехватывает дыхание, пока я не шевелюсь. Но я больше не слышу ни шагов, ни журчащих кранов, ни смыва воды в унитазе, ни скрипучих захлопывающихся дверей ванных комнат, которые могли бы намекать на Мару или Майера. Просто чистая тишина.

Тем не менее, я долго жду, прежде чем осмеливаюсь снова пошевелиться, боясь издать малейший звук. Я поднимаюсь, свешивая ноги с края кровати. Когда я встаю, то осторожно на цыпочках прохожу в другой конец комнаты, но когда открываю дверь, она скрипит петлями. Я немедленно останавливаюсь и жду, чтобы услышать какие — либо другие звуки, но ничего.

В коридоре наверху темно.

Дверь Мары плотно закрыта, как и свободная комната, где спит Майер, а дверь в ванную открыта, и видно, что она пуста, единственный свет — мягкий свет от ночника над раковиной. Кажется, все на своих местах, но я определенно слышала, как кто — то двигался внизу.

Часть меня кричит проверить.

Другая, более разумная часть говорит: боги, нет, не глупи.

Первая часть меня побеждает, и я решаю накинуть какую — нибудь одежду, наугад нащупывая в темноте свободные джинсы и толстовку большого размера. Затем я проскальзываю в коридор и спускаюсь по лестнице так тихо, как только могу.

Добравшись до первого этажа, я оцениваю все и обнаруживаю, что все именно так, как я оставила вечером, прежде чем лечь спать. Моя сумка до сих пор стоит на тумбочке у лестницы, и не похоже, чтобы ее трогали.

Входная дверь заперта, когда я тянусь к ручке, чтобы проверить ее, так что я решаю, что никто не входил через нее. Я все равно открываю ее и, выглянув наружу, не замечаю ничего плохого — ни притаившихся теней, ни звука шагов. Ночь прохладная и темная, и дуновения ветра достаточно, чтобы уколоть меня за кожу и вызвать мурашки на спине. Я выхожу на крыльцо и мягко закрываю за собой дверь, спускаюсь по ступеням, чтобы посмотреть на обе стороны улицы.

Пусто, как я и подозревала.

Ни души в поле зрения, если не считать дикого кролика, мчащегося по клеверу соседской лужайки. Тревога растет в животе, я поворачиваюсь и иду по улице, просто чтобы убедиться, что я никого не вижу. Может, в моем доме вообще никого не было, и все, что я слышала, это то, как Майер или Мара уходили в свою спальню? А может, это игра моего воображения, паранойя, перешедшая в бессмысленные подозрения.

При мысли о том, чтобы развернуться и вернуться домой, я понимаю, что не хочу. Вместо этого я продолжаю идти и наслаждаюсь тишиной раннего утреннего часа. Лунный свет яркий над головой и освещает мой путь. Я долго иду, мало обращая внимания на то, куда меня ведут ноги. На мне шлепанцы, и они издают хлюпающий звук, пока я бесцельно иду пешком. Несмотря на то, что в это время ночи находиться на улице странно, и я знаю, что должна спать в постели, я не хочу повернуться.

Вместо этого я продолжаю свой путь, пока, в конце концов, не оказываюсь в том же месте, где мы с Сойером оказались ранее этим вечером, — в том месте, где маленькие хижины выстроились вдоль пляжа рядом с густыми зарослями деревьев. Пока я иду, облака закрывают лунный свет над головой, и внезапно становится намного темнее, чем было. Слишком темно, чтобы увидеть пляжные домики отсюда, даже при свете фонарей близлежащих домов. Все, что я вижу, — это бесконечная тьма, простирающаяся в бесконечный океан.

Когда я теряюсь во тьме, я улавливаю вспышку движения и света краем глаза и тут же поворачиваю голову в сторону хижин. Да, я определенно вижу слабый свет, исходящий из дальнего конца хижины — он качается и, кажется, не освещает ничего конкретного, почти как блуждающий огонек.

Внезапное желание бежать почти непреодолимо, но я подавляю это чувство.

При ближайшем рассмотрении я понимаю, что блуждающий свет — это фонарик.

Заинтересовавшись тем, кто в мире не только не спит в этот час, но и проводит время на этом бесплодном и труднодоступном участке пляжа, я продвигаюсь вперед, стараясь избегать ветвей деревьев, когда я протискиваюсь между ними. Не желая застать человека с фонариком врасплох, я стараюсь держаться теней, создаваемых лунным светом, пробивающимся сквозь облачный покров.

Когда я дохожу до последней хижины в ряде, я щурюсь, когда понимаю, что фигура передо мной, та, что держит фонарик, — женщина. И судя по форме ее тела и тому, как она держится, в ней есть что — то… знакомое. Она стройная, с длинными темными волосами, свободно ниспадающими на плечи. Они развиваются на ветру, гипнотизируя и успокаивая, как движение ламинарии.

Мара.

В данный момент она сидит перед одной из хижин, уперев голову в колени, плечи трясутся, и, кажется, что она плачет. У меня возникает соблазн отступить и оставить ее в одиночестве, поскольку я не могу представить, что она пришла сюда в это время ночи в надежде на компанию. Но с другой стороны, как же мне не пойти к ней? Неважно, как сильно она винит меня в своем нынешнем затруднительном положении, она все еще моя подруга, и когда — то она была мне почти как сестра.

Я могу только представить, что она чувствует себя одинокой — застрявшей в месте, где она не хочет быть, и изгнанной из всего, что она когда — либо знала, и от ее мальчиков. Нет, она должна знать, что я забочусь о ней и хочу ей помочь.

Когда я приближаюсь к ней, она сначала не замечает меня, настолько поглощенная своим горем.

— Мара? — шепчу я, выходя из тени и вставая рядом с ней. Она подпрыгивает от моего голоса.

— Ева?

— Это я, — отвечаю я, осторожно кладя руку ей на плечо.

Она реагирует так, будто ее ударили, откидывает голову и смотрит на меня с чем — то вроде ужаса. Может, мой первый инстинкт был верным, и я должна была оставить ее в покое. Но довольно скоро ее шок сменяется гневом, и она отстраняется от меня, тут же вставая.

— Что ты здесь делаешь? — огрызается она, оглядываясь вокруг, будто что — то или кого — то забыла. Затем она поворачивается ко мне лицом. — Ты должна спать.

— Как и ты, — указываю я, садясь на песок рядом с ней. Я замечаю, что она не делает того же. — Возможно, я здесь по той же причине, что и ты. Мне нравится гулять по пляжу и думать.

— Тебе не следует быть здесь, так близко к воде, — говорит она, стараясь говорить нейтрально, когда садится рядом со мной, стремясь оставить достаточно места, чтобы мы не сидели бок о бок. В ее голосе все еще полно слез, и я не могу не сочувствовать ей. — Каллен может прийти за тобой.

— То же самое я могу сказать и тебе.

Мара смеется, высоко и немного истерично.

— Мне? Ему плевать на меня, Ева. Ты знаешь это.

— Я этого не знаю.

Она качает головой и глубоко вздыхает.

— Каллен женился на мне, потому что так велела традиция. Но если бы у Каллена был выбор, он бы бросил меня и мальчиков гнить.

— Уверена, это неправда…

Однако я не могу завершить ложь. То, что говорит Мара, правда, и мы обе это знаем, но я не хочу признаваться в этом вслух. Так что я больше ничего не говорю, а просто качаю головой.

— Не лги, — говорит она резким голосом. — По крайней мере, окажи мне любезность не врать мне в лицо — после всего, через что я прошла.

— Прости, — начинаю я, но затем она поворачивается ко мне, и гнев все еще в ее глазах.

— Ты не представляешь, как тяжело застрять здесь, на земле, так далеко от моих детей. Все, чего я хочу, это вернуться в море и быть с ними, а я не могу этого сделать… из — за тебя.

Я смотрю на нее в шоке.

Я нахожу слова лишь через мгновение. Слова, которые не были бы горькими или полными ненависти. Наконец, мне удается сказать:

— Я делала все возможное, чтобы тебе было здесь максимально комфортно. Я понимаю, как это тяжело для тебя, — продолжаю я, прежде чем она перебивает меня.

— Как ты можешь понять? — возмущается, и я сразу понимаю свою ошибку. — У тебя никогда не было детей! Ты не можешь понять связь матери с ее детьми.

— Прости, — снова говорю я, качая головой. — Я не хотела сказать, что знаю. Я хотела сказать, что изо всех сил стараюсь сделать твою жизнь на суше… комфортной.

Ее руки сжались в кулаки по бокам.

— Если бы не я, ты вообще никогда бы не смогла прийти сюда, — кипит она. — Я передала тебе все, что нужно, чтобы сбежать с Корсики, и теперь я застряла здесь, гнию в этой тюрьме, которую ты построила для себя.

— Тюрьма? — повторяю я, нахмурившись.

— Почему ты не отправилась вглубь страны? — продолжает она, ее голос повышается, а гнев вспыхивает, и мне интересно, откуда все это, потому что я впервые слышу об этом. — Материк огромен! И мы обе знаем, что Каллен не может обыскать каждый город, но ты поселилась в первом городе, где тебя вынесло на берег? Ты не думала, что он прибудет искать тебя?

— Я не собираюсь бежать от него вечно, — отвечаю я. — Мне нравится Шелл — Харбор, и я хотела построить здесь свою жизнь. Я все еще хочу.

— И все же сейчас ты рискуешь своей жизнью и моей.

Я вскакиваю на ноги, проглатывая злобную тираду. Я делаю все, что могу, чтобы помочь ей, и это благодарность, которую я получаю? Гнев обжигает мне горло, пылает, как кислота в желудке, но я не выплевываю слова, которые действительно думаю. Нет, потому что это не поможет в этой ситуации — это только вызовет больше враждебности и гнева между нами двумя, чего нам определенно не нужно.

— Да, — холодно говорю я. — Ты помогла мне, и я всегда буду благодарна тебе. Но… я не понимаю, почему ты винишь меня во всем, что пошло не так в твоей жизни.

— Ты должна была исчезнуть, — говорит она, и по ее щекам текут свежие слезы. Выражение ее лица так искажено гневом, что я даже не могу ее пожалеть. Я не узнаю в этой Маре беззаботную женщину, которую мы с Эвардом любили.

— Мне жаль, — и это правда. Никогда в жизни я не чувствовала большего раскаяния. — Но я не могу изменить то, что произошло.

— «Прости» ничего не исправишь, — шепчет она. — Каллен собирается убить моих детей; Я просто знаю это.

— Мара, ты не знаешь, — говорю я, открыв рот от этой мысли.

— Они — королевские наследники, Ева. У них больше прав на трон, чем у Каллена.

Я качаю головой, потому что не верю, что мальчики Мары в опасности.

— Именно тот факт, что они королевские наследники, сохранит им жизнь, Мара, — отвечаю я ей. — Корсика об этом позаботится.

— Ты ошибаешься. Каллен — это Корсика.

— Не верю, — отвечаю я, стиснув зубы.

Какое — то время она ничего не говорит, и я вижу, что она снова плачет. Понимая, что эта ссора ничем не поможет ни одной из нас, я спрашиваю:

— Чем я могу помочь?

— Возвращайся на Корсику, — немедленно говорит она и поворачивается ко мне, вся враждебность в ее выражении исчезает, и она кажется той Марой, которую я знала так давно.

— Мара…

Она сцепляет руки, будто буквально умоляет меня.

— Нам даже не нужно оставаться надолго, Ева. Всего несколько месяцев, чтобы мы могли составить план, и на этот раз я смогу взять с собой своих детей. И… и когда мы сбежим, на этот раз мы отправимся вглубь суши. Достаточно далеко, чтобы Каллен не мог нас найти.

Мое горло сжимается.

— Мара, ты знаешь не хуже меня, что если мы вернемся на Корсику, нам уже никогда не сбежать. Если Каллен не убьет нас за нашу неверность, он навсегда оставит нас в тюрьме.

— Каллен никогда не убьет тебя.

— Я в это не верю, — я вздыхаю. — Я выставила его дураком, и он этого не потерпит.

— Тогда ты даже не подумаешь о возвращении.

Я смотрю на нее.

— Мара, ты же знаешь, что я не могу.

Неприкрытый гнев на лице Мары подобен удару кулаком в грудь.

— Может, было бы справедливо, если бы он убил нас, — язвительно говорит она. — Поскольку ты оправдываешь убийство детей.

— Это совсем не то, что я делаю, и это несправедливо.

— Но это правда!

— Это неправда, — настаиваю я. — И более того, я не знаю, почему ты думаешь, что Каллен причинит боль твоим мальчикам. Они еще не в том возрасте, чтобы занять трон, и еще очень долго не будут. Мало того, сообщество русалов восстало бы против Каллена, если бы он даже попытался тронуть их. И он это знает. Он может жаждать власти, но он не глуп. И он ни за что не стал бы рисковать яростью Корсики, ранив детей Эварда.

Мара просто смотрит на меня, но ничего не говорит несколько секунд. Затем, когда она, наконец, снова говорит, ее глаза сужаются и становятся жесткими.

— Сойер должен знать, насколько бессердечна его девушка.

— Это совершенно несправедливо и неуместно, — говорю я, начиная вставать, нуждаясь в том, чтобы уйти от нее.

— У него тоже есть дети, и я уверена, что он чувствовал бы то же самое, что и я, если бы они были в опасности.

Я не могу сдержать гнев, который омрачает мой голос, когда я снова говорю:

— Сойер не имеет к этому никакого отношения, и я не ценю, что вы втягиваете его в это.

Мара продолжает смотреть на меня.

— Ты бы вернулась на Корсику ради них, ради детей Сойера?

Я отряхиваю ноги от песка, а затем качаю головой, гадая, сможем ли мы когда — нибудь снова сойтись во взглядах.

— Этот разговор окончен, — говорю я, но все это время пытаюсь найти способ — по крайней мере, в уме, — освободить мальчиков Мары и взять их с собой на сушу.

Прежде всего, мне нужно уйти от Мары. Я поворачиваюсь и иду вверх по тропинке, ведущей между деревьями.

— Ты хуже Каллена, ты в курсе? — кричит Мара вдогонку. — По крайней мере, он не притворяется хорошим.

Я делаю глубокий вдох, а затем заставляю себя двигаться дальше, хотя ее слова все время звучат у меня в ушах, как клаксоны.

Глава пятнадцатая

Измученная кошмарами о Каллене, скрывающемся в каждой тени, я плохо сплю этой ночью.

Я ворочаюсь следующие пару часов, прежде чем, в конце концов, решаю, что моя битва со сном проиграна, и вытаскиваю себя из постели.

Мысли, которые Мара вбила мне в голову прошлым вечером, продолжают крутиться в сознании, словно кружащие акулы, только и ждущие, чтобы укусить. Все, что я могу сделать, это затолкать их в темные уголки моего мозга и оставить там для дальнейшего исследования.

Но я хочу попытаться найти способ освободить детей Мары. Я не верю, что Каллен представляет для них угрозу, но и хочу, чтобы она воссоединилась с ними, потому что я вижу, насколько она несчастна. Проблема в том, что я не знаю, как выпустить их из Корсики, не подвергая себя опасности.

Кухня внизу пустая.

В раковине нет мисок или тарелок, которые намекали бы на завтрак, а кофеварка пуста, что говорит о том, что я проснулась первой. Странно, потому что Майер обычно встает первым, поскольку к тому времени, когда я успеваю встать с постели, он уже выпил свою первую чашку кофе. Я думала, что вставала рано, но оказалось, что я ошибалась.

Учитывая ранний час (солнце едва встало), я полагаю, что оба моих соседа по дому все еще спят. По мере того, как мысли о Маре возвращаются в мой разум, я стараюсь не обращать внимания на сопровождающие их приступы вины и гнева. Я просто ненавижу то, как мы оставили все на пляже — я надеялась, что время позволит нам все наладить, а не испортить еще больше. Вскоре моя вина превращается в гнев, когда я вспоминаю слова, которые она мне сказала.

Я не такая, как Каллен. Нет.

Не желая сосредотачиваться на уродливых мыслях, я переключаюсь на тему завтрака и, приближаясь к холодильнику, открываю его и слышу звонок телефона. Я решаю не обращать на это внимания и начинаю рыться в коробках с доставкой с прошлой недели, приправах и пакетах с овощами в поисках яиц, колбасы, фруктов и молока, из которых, надеюсь, получится приличный завтрак.

Мой телефон снова чирикает, поэтому я поворачиваюсь лицом к барной стойке, где все еще жужжит мой телефон. Когда я оглядываюсь, я вижу сообщение от Венди.

Мы не разговаривали с тех пор, как я попросила ее помочь с поиском работы.

Прошло много времени, — гласит сообщение, — как дела?

Прежде чем я успеваю ответить, на экране появляется другой текст. Снова Венди.

Мы с Томом скучаем по тебе.

Тяжело вздохнув, я опускаю все, что было в моих руках, и вместо этого хватаю телефон.

И тогда на меня что — то находит — это чувство поражения, что я больше не хочу притворяться, больше не хочу жить в этой лжи. Будто в моей голове щелкает выключатель, и меня вдруг одолевает решение признаться Венди во всем. И я решаю, здесь и сейчас, что есть только один способ справиться с моей дружбой с Венди в будущем. Я устала постоянно ей врать и более того, это нечестно по отношению к ней. Да, для нее безопаснее, если она не знает о Каллене, но правда в том, что для Венди действительно безопаснее никогда не встречаться со мной. Но, очевидно, сейчас это невозможно. Так что… я все выложу, а Венди решит, что с этим делать. И если она решит оставить меня, то я должна быть готова к такому исходу. В любом случае, я устала жить в этой лжи.

Мне нужно кое — что тебе сказать, — быстро печатаю я, не желая останавливаться после того, как приняла это решение.

Все нормально? — отвечает Венди.

Да и нет, — отвечаю я. — Но я готова открыться и рассказать правду.

Верно. Я просто очень надеюсь, что она не решит, что я сумасшедшая или того хуже, что она больше не хочет иметь со мной ничего общего. В любом случае, это шанс, которым я должна воспользоваться.

Наступает тишина, пока я смотрю на пустой экран. Нервы бушуют внутри меня, заставляя желудок сжиматься, а сердце бешено колотиться, будто я стою на краю высокой скалы, готовясь прыгнуть. Я напоминаю себе, что Майер доверил мне правду о своем изгнании, и я могу только надеяться, что смогу доверить Венди собственную историю. Зная ее так хорошо, я верю, что смогу.

Я поворачиваюсь ко всем ингредиентам для завтрака, все еще лежащим на стойке, и внезапно не могу переварить мысль о том, чтобы что — то есть — не тогда, когда мне кажется, что пчелиный улей перебрался в мой кишечник. Поэтому я сразу же ставлю все в холодильник. Затем, нуждаясь в том, чем занять руки и голову, я решаю сварить себе чашку крепкого кофе. Набирая воду, я смотрю на свой телефон. Экран черный. Нет ответа. Я включаю кофеварку, а затем возвращаюсь к своему телефону, поднимаю его, когда кофе начинает литься, и мне остается размышлять над пока несуществующим ответом Венди.

Спустя столько времени я наконец — то пообещала ей то, чего она хочет: правду. И теперь нет ответа? Я не могу не задаться вопросом, не слишком ли поздно я призналась, и она уже не хочет слушать?

Я подумываю выключить телефон, чтобы не смотреть на него больше, когда на экране появляется другое сообщение.

Можешь прийти? Думаю, этот разговор лучше провести лично.

Я выдыхаю и зажмуриваюсь, чувствуя, как во мне нарастает облегчение.

Конечно, — отвечаю я. — Я в пути.

Я до сих пор ничего не слышу наверху, так что Мара и Майер либо еще спят, либо уже вышли из дома, чего я не могу себе представить, потому что еще рано — восемь утра. Я быстро набрасываю записку и оставляю ее рядом с горячим кофейником.

Ушла к Венди, не знаю, когда вернусь.

Затем я размышляю о том, хочу ли я выпить кофе, но решаю, что это займет слишком много времени, хватаю сумку с журнального столика и перекидываю ее через плечо, быстро выглядываю из окна гостиной и вижу пасмурный день.

Я иду к входной двери, мое сердце все еще колотится о ребра. Я нервничаю, и я знаю, почему — я боюсь, что Венди отвергнет меня, как это сделал Сойер, когда впервые узнал, кто я.

Когда я подхожу к входной двери, мне требуется мгновение, чтобы понять, что она снова не заперта. Гнев пронзает меня, когда я думаю, кто виноват на этот раз — Мара… точно так же, как она была виновата в прошлый раз. Она слишком неосторожна. Сколько раз я должна напоминать ей об угрозе, с которой мы столкнулись?

«Может, она специально оставила дверь незапертой… Просто назло тебе, — шепчет коварный голос внутри меня. Может, она хочет, чтобы Каллен нашел тебя, чтобы вас двоих заставили вернуться на Корсику».

«Нет, — рассуждаю я сама с собой. — Мара — моя подруга, какой бы плохой ни казалась наша дружба в данный момент. Она разозлилась прошлой ночью, набросилась, и я не могу ее винить. Она скучает по своим детям — конечно, она хочет воссоединиться с ними».

Мое сердце немного сжимается, когда я думаю о состоянии моих отношений с Марой и о том, как что — то такое чистое и прекрасное теперь в руинах. Вскоре мои мысли переносятся на Майера, и меня посещает еще один укол вины. Я знаю, как он ко мне относится, и самое страшное то, что я до сих пор испытываю к нему тот же интерес и привязанность, что и до того, как узнала, что он работает на Каллена. Хотя я хочу снова доверять Майеру и, безусловно, забочусь о нем, дружба — единственное, что может существовать между нами двумя, потому что между мной и Сойером определенно что — то назревает. И последнее, что я хочу делать, это угрожать тому, что у меня есть с Сойером.

«А как насчет того, что у тебя есть или может быть с Майером?» — спрашиваю я себя.

У меня ничего нет с Майером, и так должно оставаться.

К тому времени, как я добираюсь до дома Венди, меня почти тошнит от беспокойства по поводу того, как она отреагирует на правду. Даже прогулка была трудной, мои ноги чувствовали себя так, будто к ним прикреплены десятипудовые гири. Дойдя до входной двери, я стучу и тут же слышу возбужденный лай Тома изнутри. При мысли о том, что я увижу счастливое, слюнявое лицо Тома, мое сердце переполняется. Но как только дверь открывается, и меня встречает улыбающаяся Венди в ярком фартуке цвета яичного желтка, повязанном вокруг талии, и с деревянной лопаточкой в ​​руке, мое беспокойство возвращается с полной силой.

— Входи, — весело говорит она. — Я как раз готовлю кексы с черникой и фруктовый салат на завтрак… если ты проголодалась.

— Вообще — то, я бы хотела выпить кофе, — отвечаю я. — Мне нужен кофе.

— Без проблем.

Такой нормальный разговор, а сердце замирает в груди. Правда изменит ситуацию, и дружба Венди важна для меня. Я не хочу ее потерять. Помимо Сойера, Венди — мой единственный друг в Шелл — Харборе. Я больше не знаю, что для меня значит Мара, и хотя я хочу думать о Майере как о своем друге… вся эта тема сбивает с толку.

— Спасибо, — говорю я, не в силах заставить себя говорить громче шепота.

Венди ведет меня на кухню, такую ​​уютную, как я и помню, с маленькими букетиками лаванды, висящими повсюду. Аромат цветов и выпечки Венди почти опьяняет. Кофе уже заваривается, кексы остывают на решетке на столе, а на столе стоит большая миска с фруктовым салатом, накрыты два места. Я улыбаюсь и сажусь, наблюдая, как Венди берет большую кружку и наполняет ее кофе, прежде чем подойти и передать ее мне. Я любезно принимаю ее, а затем смотрю на сахар и сливки, которые уже на столе.

— Итак, — тихо говорит она, глядя на меня с теплой, но ожидающей улыбкой. Я делаю глубокий вдох и добавляю сливки и сахар.

— Итак… — я вздрагиваю, глядя на свой кофе, и мое сердце начинает грохотать в груди.

«Пожалуйста, поверь мне», — эта мысль эхом проносится в моей голове.

— Ты пришла сюда, чтобы поговорить со мной о чем — то? — начинает Венди.

Я киваю, но, кажется, не могу смотреть ей в глаза, и я вдруг жалею, что отправила сообщение. Может, я торопила события… но теперь я не могу отказаться от своего обещания. Тем не менее, слова отказываются слетать с моих губ и вместо этого застревают у меня в горле, словно я давлюсь рыбьей костью.

Венди садится на стул рядом со мной, а затем наклоняется, протягивая руки, чтобы сжать мои. Я чувствую, как мой взгляд поднимается к ней, и в глубине души я ожидаю увидеть враждебность, раздражение, может, даже недоверие, но все, что она делает, это смотрит на меня теплыми глазами с еще более теплой улыбкой.

— Что ты хотела мне сказать? — настаивает она.

— Эм, ну… — я нервно смеюсь и зачесываю распущенные волосы за ухо, пытаясь подобрать нужные слова, пытаясь сделать рассказ как можно более правдоподобным. Тем не менее, ничего не приходит в голову. — На самом деле нет простого способа сказать это, — заканчиваю я с улыбкой, снова опуская взгляд на кофе, который я еще не попробовала.

— Тогда просто скажи, иногда самый прямой путь — лучший.

Я киваю и делаю глубокий вдох, снова встречаюсь с ней взглядом и чувствую, как слова срываются с моих губ:

— Правда в том, что… я… русалка.

Глава шестнадцатая

Брови Венди поднимаются к потолку, но она ничего не говорит.

Она также не отрывает свои руки от моих, и я полагаю, что это хороший знак — во всяком случае, я надеюсь, что это так. Затем, прежде чем я успеваю сообразить, что говорю, новые слова внезапно вылетают из моего рта так быстро, что я не могу их контролировать:

— И… и Корсика — настоящее место, но это не то настоящее, о котором ты знаешь во Франции, и не фальшивое из Греции. На самом деле… ну, это совсем в другом месте. Оно… на много миль под водой, высеченное в скале и раскинувшееся по морскому дну, целый город русалов, таких же, как и я.

Тишина.

Я ерзаю, не в силах смотреть ей в глаза больше секунды или двух. Венди вырывает свои руки из моих, поднимает кружку с кофе, но не делает глотка. Вместо этого ее пальцы сжимают ручку кружки так, будто это ее единственная связь с реальностью. Когда она говорит, ее голос такой тихий, что я ее почти не слышу:

— Русалка, — говорит она, хмурится и качает головой.

Мое сердце замирает.

Эта реакция — недоверие — была именно тем, чего я боялась, но также и тем, чего я ожидала. Это то, чего я должна ожидать, потому что для людей русалка — просто сказочный персонаж. Они не настоящие. Но я стараюсь не показывать разочарование на своем лице.

— Честно, — отвечаю я, глубоко вдыхая, и мы смотрим друг на друга. — Это правда, Венди, хотя я знаю… я знаю, что это звучит безумно.

— Звучит безумно, — отвечает она, но тон ее голоса по — прежнему мягкий, добрый. Я вижу в ее глазах, что она ищет в моих — будто пытаясь понять, действительно ли я верю, что я русалка. Ясно, что нет.

— Я… я могу тебе это доказать.

— Как? — ее голос звучит почти как шепот, и я вижу жалость в ее глазах — она… она, должно быть, думает, что я сошла с ума.

— Если я опущу свою нижнюю половину в воду… мои ноги срастутся в хвост.

Ее взгляд медленно скользит по моему телу. У моего летнего платья короткие рукава, рюши внизу, и оно заканчивается чуть выше колен. Ее взгляд останавливается на моих ногах, и она хмурится, словно пытаясь понять, как то, что я говорю, может быть правдой. Я уверена, что мои ноги кажутся ей обычными, человеческими ногами. Конечно, они именно такие… когда я на суше.

— Давай на мгновение отложим реальность и скажем, что я верю в то, что ты говоришь, как в правду, — начинает она и принимается барабанить пальцами по своей морде, глубоко вдыхая и с силой выдыхая. — И что ты русалка…

— Так и есть.

Она кивает, но в ее взгляде нет согласия. Зато есть любопытство.

— Тогда… зачем тебе ноги? Если ты русалка, разве у тебя не должен быть только хвост?

Я пожимаю плечами.

— Мы не знаем, почему русалки могут развивать ноги на суше, но это факт. Всякий раз, когда мы высыхаем, мы принимаем человеческую форму. Мой отец говорил, что это потому, что когда — то мы были людьми, еще до того, как ушли в океан. Но кто знает, правда ли это? Несмотря на это, у нас есть ноги, и мы называем их «сухопутными ногами». Большинству из нас не нужно их использовать, потому что большинство из нас никогда не покидает океан, но у всех нас есть способность превращаться в человека. Но если наши ноги погружаются в воду, мы меняем облик.

Венди качает головой и странно улыбается мне.

— Разве у тебя не должно быть чешуи, или жабр, или чего — то в этом роде?

Я не знаю, как воспринять ее вопрос или выражение ее лица. Я полагаю, хорошо, что она не пытается отправить меня в ближайший психиатрический институт, и, похоже, она не злится на то, что я ей рассказала. Я переживала, что она просто подумает, что это еще одна из моего длинного списка лжи, но, похоже, это не так.

Я запинаюсь в мыслях, пытаясь понять, как ответить на ее вопрос. Я не так много знаю о биологии русалов и, конечно, недостаточно, чтобы отвечать на ее вопросы таким образом, чтобы она полностью поняла, как возможно, что я такая, какой себя называю.

— Мы дышим через нос, как люди — на суше и под водой, — начинаю я, пока она разглядывает меня. — За исключением того, что мы приспособлены фильтровать воду через горло, поэтому нам не нужны жабры, как рыбам, — я прочищаю горло, когда она делает глоток кофе, будто внезапно осознав, что он ей нужен. — Конечно, я хочу показать тебе, чтобы ты полностью мне поверила.

Она мгновение моргает, опуская кружку, и ее губы медленно изгибаются в улыбке. Затем она смеется, и это тот самый прекрасный звук, по которому я так скучала. Я не могу сдержать улыбку, но смех замирает на ее губах, и она качает головой.

— Что более чем странно, Ева, так это то, что хотя я не хочу тебе верить… то, что ты говоришь мне… это полное безумие, но… это как бы… ну, это имеет какой — то странный смысл.

Я киваю.

— Я знаю, что это кажется невозможным, но это правда.

Она вытирает глаза и снова подносит кружку ко рту, делая задумчивый глоток, прежде чем попытаться ответить. Когда она это делает, ее переполняет не страх, а любопытство.

— Я, конечно, когда — нибудь захочу увидеть твой хвост, но пока, ради спора… допустим, я тебе верю…

— Да? — спрашиваю я, выпрямляясь и хмурясь, потому что не могу представить, как она поверит мне, не увидев сначала, как я принимаю форму русалки.

— Честно говоря, я больше не знаю, чему верить, когда дело касается тебя, Ева, — отвечает она со вздохом, но в ее голосе все еще звучит улыбка. — Но если я на мгновение отложу свое неверие, многое встанет на свои места и обретет смысл. То, как ты появилась из ниоткуда, например, — она начинает кивать самой себе, словно собирая пазл. — Ты даже не знала элементарных вещей, например, что такое деньги или что нужно носить обувь. Ты не понимала многие слова, которые мог бы понять человек, живущий на суше, и ты прибыла сюда без каких — либо документов, подтверждающих, кто ты, потому что…

— Бумага не годится в океане, — смеюсь я, и она смеется вместе со мной. — А с компьютерами дела обстоят еще хуже.

Она кивает, продолжая разглядывать меня, и я вижу, как ее мысли все еще кипят.

— Ты переехала в дом у озера… ты открыла школу плавания, и все дети думали, что ты русалка… — затем она начинает серьезно кивать. — Потому что ты была русалкой? Ты принимала свою истинную форму с детьми на уроках?

Я киваю и улыбаюсь.

— Да.

Она смеется негромко.

— Кажется, все сходится — это совершенно безумие, и я не могу поверить, что даже рассматриваю это, но… все это… имеет какой — то безумный смысл.

Вспоминая свои первые мгновения в Шелл — Харборе, когда я впервые встретила Венди, я нерешительно улыбаюсь. Я выхожу на берег, она находит меня и помогает мне встать на ноги… Это могло быть и сто лет назад, потому что сейчас все кажется другим.

Я беспокойно протягиваю руку и касаюсь ее ладони над столом, и я испытываю облегчение, когда она не отдергивает свою руку.

— Ты научила меня всему, Венди, и я всегда буду тебе благодарна. Без тебя я не знаю, как бы я здесь выжила.

Ее улыбка внезапно пропадает, когда она качает головой и бормочет:

— Теперь это не очень хорошая жизнь, да? Все в городе думают, что ты преступница… — это, кажется, вызывает у нее беспокойство, и она смотрит на меня, хмурясь. — Какая там правда? — и я рассказываю ей все о Каллене и о том, как я сбежала с Корсики, а также о своих причинах. Я рассказываю ей о Майере и Маре — я рассказываю ей так много, что у меня болит голос, когда я, наконец, заканчиваю. И она просто кивает, потягивая кофе и изучая меня, ее глаза становятся все шире и шире. — Значит, этот парень Каллен был причиной плакатов, которые появились по всему городу и, как следствие, сплетен?

— Правильно, — киваю я, хотя Майер был тем, кто разместил фальшивые газетные вырезки, за этим стоял Каллен, и я считаю, что вина лежит на нем.

— Почему он это сделал?

Я пожимаю плечами.

— Полагаю, он думал, что если я буду несчастна здесь, я вернусь к нему.

— Но ты все еще здесь.

— Я скорее умру, чем вернусь к Каллену или на Корсику.

— Я не виню тебя, — отвечает Венди, и ее глаза внезапно расширяются. — Кто — нибудь еще знает правду о том, кто ты?

Я снова киваю.

— Сойер знает.

Кажется, ее это не удивляет — она явно знает, насколько мы с Сойером сблизились.

— Кто — то еще?

— Нет, — отвечаю я, и она кивает.

— Это хорошо. Это не то, что стоит открывать, — затем она многозначительно смотрит на меня. — Постарайся никому об этом не рассказывать, Ева.

— Не буду, — отвечаю я, качая головой и вздыхая. — Я бы хотела… я бы хотела, чтобы Сойер не знал и чтобы он… не был вовлечен во все это.

— Что ты имеешь в виду?

— Сойер не только знает правду о Каллене, Корсике и о том, кто я, но и дважды дрался с Калленом.

Бровь Венди взлетает вверх, без сомнения, потому что она помнит ту часть, где я сказала ей, насколько физически сильные и мощные русалы по сравнению с человеческими мужчинами.

— Сойер в порядке?

Я нежно улыбаюсь.

— Да, он в порядке. Он немного побагровел, но ничего, кроме синяков и поверхностных порезов, — затем я делаю вдох, думая о причине, по которой Сойер в порядке. — Если бы не Майер, я не уверена, что кто — то из нас был бы здесь.

— У тебя есть чувства к нему? К Майеру? — мягко спрашивает меня Венди.

Я смотрю на нее и не могу не кивнуть.

— Даже после всего, что случилось, я знаю.

— Основываясь на том, что ты мне сказала, я считаю, что Майер определенно передумал, — говорит она, кивая. — Думаю, ему можно доверять, — она гладит меня по руке, ее кожа теплая и мягкая после утренней выпечки. Несколько секунд мы ничего не говорим, просто улыбаемся друг другу, и тепло в ее глазах так трогательно, что я чувствую слезы, подступающие к моим. — У меня еще так много вопросов к тебе, — наконец, говорит она.

Я смотрю на вкусный завтрак, приготовленный для нас; огромные, пухлые кексы с черникой и фрукты, нарезанные и посыпанные сахаром. Кофе уже начинает остывать, но еще наполняет кухню запахом дома.

— И я счастлива ответить на все из них, — говорю я, улыбаясь ей.

— Как насчет того, чтобы начать с завтрака? — спрашивает она, когда я киваю.

— Не могу передать, какое облегчение я испытываю, что могу сказать тебе правду, Венди, — говорю я, пытаясь сдержать слезы. — И мне очень жаль, что я лгала тебе.

— Теперь, когда я знаю правду, я понимаю, почему ты не могла мне сказать. Это… ну, это много.

— Спасибо за то, что дала мне шанс и за то, что всегда была верной подругой.

Венди усмехается.

— Давай поедим, пока все не остыло, а потом я не прочь отправиться к тебе домой и, в частности, к твоему озеру, — затем она смеется. — Мне просто нужно увидеть этот твой хвост.

Глава семнадцатая

— Дважды? — спрашивает Венди, наклоняясь ко мне, когда я киваю.

Я выложила для нее все, ничего не упустив. Я не знаю, хочет она встряхнуть меня или обнять.

— Каллен дважды преследовал тебя? Почему ты не покинула Шелл — Харбор, Ева?

— Потому что это мой дом, и я не хочу, чтобы Каллен издевался надо мной.

Она глубоко вздыхает и качает головой, и я вижу, что она не согласна с моими доводами.

— Если ты останешься здесь, ты в опасности.

Я хмуро смотрю на свой кофе.

— Я не хочу бежать от Каллена, иначе я буду бежать от него до конца своей жизни. Он лучше разбирается в суше, чем я думала, и оказывается… — затем я смотрю на нее, думая обо всех изгнанниках, которых Каллен поместил на землю — изгнанниках, таких же, как Майер, которые в конечном итоге шпионили для него. — Полагаю, у него есть сеть русалов, которых он изгнал на землю, и которые теперь действуют как… своего рода шпионы. А это значит, что куда бы я ни пошла… Каллен узнает.

— Как это вообще возможно? Этот мир — огромное место.

Я киваю.

— Потому что, когда Каллен что — то задумал, он полон решимости.

— О, — говорит Венди и выглядит обеспокоенной.

— Более того, я полагаю, что в ту же секунду, когда я уеду отсюда, покину Шелл — Харбор, он найдет информатора. Они будут следовать за мной, куда бы я ни пошла, — я глубоко вдыхаю и качаю головой. — А с другой стороны… мне нравится здесь жить, — продолжаю я, когда Венди понимающе улыбается мне. — И… я думаю… у нас с Сойером определенно есть будущее.

— Я подумала, что это может быть частью, — отвечает она с улыбкой. — А Майер?

Я киваю, а затем хмуро смотрю на нее.

— Я не знаю.

— Ты любишь двух мужчин?

Я смотрю на свою чашку кофе, который уже остыл.

— Мне не нравится, как это звучит.

— Но правда ли это?

Я смотрю на нее и пожимаю плечами.

— Я не знаю.

— Как Сойер относится к тому, что Майер живет с тобой?

— Ему это не нравится.

Она кивает.

— Я могу себе представить, и… Майер будет жить с тобой вечно?

— Нет, — быстро отвечаю я. — Я уже сказал ему, что ему нужно найти собственное жилье, но я думаю… я думаю, что он хочет остаться в Шелл — Харбор.

— Потому что ты здесь.

Я тяжело сглатываю.

— Может быть.

— Определенно.

Я смотрю на нее и объясняю, что у меня не обязательно отношения с Сойером, и что мы оба согласились, что сейчас не лучшее время, не учитывая опасность, которую представляет Каллен.

Венди кивает.

— Звучит как хороший план.

— Честно говоря, я бы хотела, чтобы Сойер не был замешан ни в чем из этого. Каллен мог убить его.

— Тогда, возможно, вам обоим следует покинуть Шелл — Харбор.

Я смотрю на нее с удивлением.

— Если я убегу, Каллен победит.

Она вздыхает, проводит рукой по своим густым рыжим волосам и говорит:

— Я бы согласилась с тобой, но…

— Но?

— Но эта твоя правда намного больше, чем я думала. Я должна была увезти тебя из города, как только увидела на тебе эти синяки — если бы я знала правду о том, как они туда попали, я бы так и сделала. Но… я думала, что ты… — она опускает взгляд, щеки краснеют от стыда. Она этого не говорит, но я знаю, о чем она думает.

— На наркотиках, — с горечью заканчиваю я, крутя кофе в кружке.

Она кусает нижнюю губу.

— Да. И это еще не все.

Я смотрю на нее и хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

Она глубоко вдыхает, а затем выдыхает.

— Ты не единственная, кому нужно признаться, Ева, — я продолжаю хмуриться, потому что не понимаю, о чем она говорит.

— Признаться?

Ей нужно время, чтобы собраться с мыслями, и выражение ее лица трудно прочитать.

— Я тебе этого не говорила, но недавно в городе было совершено несколько взломов… — она делает паузу, отпивает кофе и снова поворачивается ко мне. — Я никогда не упоминала о них, потому что волновалась…

— Что я могла быть причастна? — заканчиваю я за нее, хмурясь.

Она кивает.

— Шелл — Харбор — маленький городок, и все друг друга знают. У нас здесь не так много преступности — ничего, кроме детей, разоряющих кладбище, или подростков, грабящих несколько почтовых ящиков во время увеселительной прогулки. И это случалось много лет назад, — она глубоко вдыхает. — Но… с плакатами, утверждающими, что ты скрываешься от закона, и тем фактом, что ты не говорила мне правду, а затем синяками на тебе — я подумала, что ты замешана в каких — то темных вещах. А потом обокрали городскую аптеку.

Я не могу винить ее за то, что она думала — я не делала ничего, чтобы развеять ее опасения.

— Что случилось с аптекой?

— Ну, сначала полиция просто решила, что это дети дурачились, пока не поняли, что украли.

— Что украли?

— Два лекарства: клонопин и диазепам.

— Я не знаю, что это такое.

— Это бензодиазепины. По сути, это легкие транквилизаторы, обычно прописываемые врачами для снятия стресса и беспокойства, а также для облегчения сна…

— Откуда ты все это знаешь?

Она тяжело сглатывает.

— Потому что моя ветеринарная клиника тоже пострадала, и когда полиция допрашивала меня, они проболтались о бензодиазепинах, украденных из аптеки. Судя по всему, полиция считает, что воры не получили нужное количество клонопина и диазепама… поэтому они напали на мой кабинет.

Я делаю короткий, судорожный вдох.

— Что украли из твоего кабинета?

— Ацепромазин.

Я качаю головой, чтобы сказать ей, что я не знакома с лекарством.

Она кивает.

— Это успокоительное, которое я применяю для собак и кошек во время операций… и кто бы ни вломился… он взял много. Достаточно, чтобы убить горстку людей. По крайней мере, людей. Но из того, что ты мне сказала, ваш метаболизм ведь работает не так, как наш?

— Верно, — отвечаю я, даже когда мое сердце начинает колотиться, когда ко мне начинает приходить осознание.

Она кивает.

— И, что касается русала, я предполагаю, что это займет больше времени.

— Почему ты думаешь, что это касается русалов?

— Сначала я подумала, что тот, кто вломился, охотился за ацепромазином, чтобы попытаться его продать, но после всего, что ты мне только что рассказала… я думаю, реальность может быть хуже.

— Каллен, — шепчу я.

Она кивает, но потом пожимает плечами.

— Я думала так, но тогда… какая от него польза…

— Он хотел накачать меня средствами, дать мне успокоительное, чтобы вернуть меня на Корсику, пока я без сознания.

— Хм, — говорит Венди, склонив голову. — Это определенно возможно, и ацепромазин сделает именно это. Но почему он также взял клонопин и диазепам?

— Может, они предназначались для того, чтобы вывести Майера из строя? — отвечаю я. — Если у Каллена есть кто — то, кто наблюдает за мной, он будет знать, что Майер живет со мной. И ему придется придумать способ избавиться от Майера, чтобы добраться до меня.

Венди кивает.

— Думаю, с тем количеством успокоительных, что у него сейчас есть, он смог бы избавиться как минимум от трех русалок.

— Наверное, это был план Каллена, — отвечаю я и замечаю, как онемела внутри — будто эта информация не является большой неожиданностью — почти как если бы я смирилась с фактом, что Каллен всегда будет занозой в моем боку.

Венди осторожно ставит кружку с кофе и пристально смотрит на меня.

— Я думаю, ты храбрая, Ева. Храбрее, чем я была бы на твоем месте, но в какой момент храбрость становится глупостью?

Я хмурюсь.

— Что ты имеешь в виду?

— Я о том… здесь опасно для тебя. Каллен доказал, что он не собирается сдаваться, и это только вопрос времени, когда он кого — нибудь убьет. Может, Майера? Или, скорее всего, тебя.

Она права. Я знаю, что она права, но я все еще хочу упираться. Это мой дом, и я не хочу, чтобы Каллен прогнал меня. Я не хочу бежать, или, как я уже сказала ранее, я буду бежать вечно, и все же… Каллен не остановится, пока один из нас не умрет, и не имеет значения, сколько прохожих включено в это уравнение.

— Если я убегу, его шпион просто последует за мной.

Венди склоняет голову.

— Нет, если у тебя есть план, способ избавиться от того, кто может следить за тобой.

Мои мысли возвращаются к Венди, а затем к Сойеру, Тейлору и Хизер. Затем я думаю о Маре и Майере.

— Я не хочу уходить, — говорю я, вытирая глаза, так как слезы вот — вот польются. — Теперь это моя жизнь — я поселилась здесь и… более того… я хочу остаться здесь.

Венди дарит мне понимающую улыбку.

— Я знаю, Ева. Но я не могла бы назвать себя твоим другом, если бы сказала, что тебе стоит остаться — не тогда, когда план Каллена явно приближается к своей цели.

— Цели?

— Ева, он заполучил успокоительные, а это значит, что теперь всего лишь вопрос времени, когда он применит их на тебе, Майере и всех остальных, кто встанет у него на пути.

Я киваю, потому что она права. Все это время я думала, что Каллен разочаровался во мне, но правда заключалась в том, что он просто готовил свою следующую атаку, ожидая, пока я успокоюсь, поверив, что он ушел навсегда, пока он просто восстанавливал силы. И теперь, когда у него были боеприпасы, он был готов сразить меня. И тех, кто еще попадется под перекрестный огонь.

Я смотрю на Венди и вздыхаю.

— Ты всегда была мне хорошим другом, Венди. Спасибо и извини, что так долго скрывала от тебя правду.

Она склоняет голову.

— Ну, теперь, зная правду, я не могу сказать, что виню тебя. Не так просто сказать кому — то, что ты — русалка.

Я смеюсь над этим.

— Точно, — я начинаю ерзать на своем месте, вспоминая недавние взломы в аптеке и кабинете Венди. Хотя нет никаких доказательств, указывающих на Каллена, я знаю, что это он. И это знание меня пугает.

— Куда мне идти отсюда? — спрашиваю я Венди глухим голосом.

— Куда — нибудь, где ты можешь исчезнуть. Не навсегда, конечно, только до тех пор, пока ты не сможешь сбить Каллена со своего следа.

Я киваю. Теперь, зная больше, я понимаю, что она права. Мне нужно покинуть Шелл — Харбор.

— Наверное, тебе стоит начать собираться сегодня вечером.

— А как же Мара и Майер? — спрашиваю я, глядя на нее.

Она качает головой.

— Я бы сказала, что им тоже следует убраться из города, но я не думаю, что тебе следует путешествовать с ними, Ева. На данный момент ты можешь доверять только себе.

— Ты не думаешь, что я могу им доверять?

Она делает глубокий вдох.

— После всего, что ты мне рассказала, я думаю, что один из твоих соседей по дому может замышлять против тебя заговор.

Я тут же качаю головой.

— Майер больше не связан с Калленом. Он разорвал эту связь, как только…

— Я не говорила о Майере.

Я смотрю на нее, пока до меня доходит то, что она предлагает.

— Мара для меня как семья, Венди. Я знаю, что между нами сейчас все плохо, но я не могу представить, чтобы она… — я тяжело сглатываю и думаю о том, могу ли я доверять Маре.

— А Майер? — спрашивает Венди.

Верно. А Майер? Может, Майер именно такой, каким его считает Сойер, — тот, которому нельзя доверять. И все же… есть что — то внутри меня, что просто не хочет в это верить.

«Он мог выжидать. Сначала завоевывает твое доверие, затем накачивает наркотиками и доставляет к Каллену».

Но нет, я не могу этого принять. Может, я глупа, но я не верю, что Майер поступил бы так со мной.

— Я думаю, что Майер честный, — отвечаю я, качая головой. — Но я не могу отрицать, что в моем доме что — то происходит, и я не могу понять, что это.

— Надеюсь, ты права, — затем Венди встает и подходит ко мне, обвивая меня руками, когда я наклоняюсь к ней. Слезы наворачиваются на мои глаза, когда я обнимаю ее и думаю о том, как я благодарна за то, что она все еще поддерживает дружбу. Том прижимается носом к нашим лодыжкам, пушистое дополнение к нашим объятиям.

— Спасибо, что поверила мне, Венди, — шепчу я.

— Ты обдумаешь то, что я сказала? — спрашивает она. — Серьезно подумай об этом… и о своей безопасности.

Я киваю.

— Думаю, ты сделала очень хорошие выводы.

— И пойми, если ты решишь ненадолго покинуть город, это не навсегда.

Я киваю.

— Только до тех пор, пока Каллен не сдастся.

И это камень преткновения, потому что я не уверена, что Каллен когда — нибудь сдастся.

Глава восемнадцатая

Когда я вхожу в свой дом, в воздухе витает густой запах дыма, хотя я не вижу никакого пламени — только струйки дыма, поднимающиеся к потолку. Тем не менее, пожарная сигнализация визжит.

— Мара! Майер, ты там? — кричу я, делая еще один нерешительный шаг вперед. Кажется, дым идет из кухни.

Панический крик из глубины дома прорывается сквозь какофонию тревоги.

— Ева! — Мара кричит. — Майер без сознания, и я не могу его разбудить!

— Где вы? — кричу я, пытаясь разглядеть их сквозь дым.

— Мы на кухне.

Я низко опускаюсь к полу, следуя указаниям Венди, когда она объясняла, что мне делать, если когда — нибудь возникнет пожар. Немного подумав, я натягиваю рубашку на рот и нос. Это немного облегчает дыхание.

— Что горит? — кричу я Маре.

— Не знаю, — отвечает она. — Дым идет из печки!

Я выглядываю из — за угла и обнаруживаю, что Мара присела рядом с Майером, который растянулся, как дохлый осьминог, на моем полу. Струйка крови течет по его виску. Похоже, он ударился о край стойки, прежде чем рухнуть на пол.

На один душераздирающий момент мне кажется, что он мертв.

Затем я улавливаю слабое движение его груди.

Он жив. По крайней мере, пока, слава Посейдону.

— Похоже, он готовил, когда потерял сознание, — говорит Мара, широко раскрыв глаза.

— Подними рубашку, чтобы закрыть лицо, — говорю я, опускаясь рядом с ней. — Дыши только через нос. Это поможет.

Она не выглядит убежденной, но делает то, что я прошу, утыкаясь лицом в рубашку.

Я трясу Майера, хотя не очень верю, что это его разбудит. Мара, без сомнения, уже попробовала это. Я с облегчением вижу, что, если не считать раны на виске, в остальном с ним все в порядке.

И тогда я думаю о том, что вызывает пламя. Я смотрю на плиту, откуда клубится дым, а затем поворачиваюсь к шкафу под раковиной, где я держу огнетушитель.

Прежде чем я успеваю подумать еще, Мара вскакивает на ноги и бросается на меня. Я слишком сбита с толку, чтобы уклониться от нее. Ее плечо врезается мне в грудь с такой силой, что вышибает воздух из моих легких. Я падаю на спину с недостойным хрипом как раз в тот момент, когда Мара достает из заднего кармана шприц с колпачком. Я борюсь с ней нас окружает столб дыма, полностью скрывая ее из виду.

Через секунду я чувствую укол шприца в руке. И тогда все начинает обретать смысл. Ужасное, ужасное чувство.

— Ты, — говорю я, мотая головой и замечая ее, когда столб дыма рассеивается.

— Прости, Ева, но пришлось дойти до такого. Я просто… защищаю своих мальчиков.

— Как? — начинаю я, но то, что находится в шприце, быстро действует, потому что слово срывается с моих губ, и комната начинает кружиться.

— Я пыталась вразумить тебя, но ты просто не слушала. И теперь мы должны сделать это трудным путем, — заканчивает она, когда мир расплывается в полосах цвета, и все сливается в густую, неприятную черноту.

* * *

Я прихожу в себя по частям, то теряя сознание, то возвращаясь в него.

Моя голова пульсирует, и я не могу различить какие — либо формы или объекты в моем окружении — мой желудок сжимается, когда я медленно моргаю в еще большей темноте. Что — то холодное касается моей спины, металлическое, настолько плотное, что у меня болят руки. На самом деле болит все, от затылка до лодыжек.

Я пытаюсь пошевелиться, но мои руки связаны, и мне требуется много времени, чтобы подняться. Мои движения медленные и затрудненные, и голова гудит еще сильнее. Я издаю низкий стон боли, когда, наконец, сажусь. Но это едва ли удобнее, чем лежать. По крайней мере, теперь я могу попытаться сориентироваться.

В конце концов, мои глаза привыкают к полумраку, и я могу понять, где нахожусь. Где бы это ни было, место маленькое и темное, но запах океана густо витает в воздухе. Тонкий луч света исходит из — под двери, которая, похоже, сделана из старых деревянных досок, видавших лучшие времена. Собственно, стены и потолок тоже деревянные.