Понемногу о многом (сборник)

Тиха ясна ноченька, звезды в небесах

Смотрят в море синее, плещутся в волнах,

Сквозь века былинные, через дрему лет,

Льют они на землю свой прозрачный свет.

Ох, Россия-матушка, святая сторона,

Звездами на небушке твои сыновья.

Как у князя в Киеве с тех пор прошли года,

Были у Владимира любимых два дитя.

Воином искусным сын Борис прослыл,

Веру православную он горячо любил,

Писание святое часто вслух читал,

А молодой брат Глебушка тогда ему внимал.

Два брата, две березоньки росли к плечу плечо,

Любили землю русскую, друг друга горячо.

Борису князь Владимир в удел Ростов отдал,

Глебу дал он Муром, хоть тот годами мал.

А Святополк хоть старшим

средь братьев своих был,

От отца на княженье удел не получил.

Коварного и властного не любил народ,

Если б стал он править, то не счесть невзгод.

Льет свет, покоем полный, полночная звезда,

Лишь ты покой не ведала, Россия, никогда.

Роса слезой хрустальною с листа спадает вниз,

В поход на печенегов ушел святой Борис.

Но, как стрела каленая,

что в сердце больно бьет,

У реки, у Альты, настигла весть его.

Окончил в стольном граде

свой век Владимир-князь.

Ох, до чего ж не радостен был гонца рассказ.

Задумал беззаконие брат Каин-Святополк,

Один хотел он властвовать над русскою землей.

«С тобой дружина добрая,

мы все пойдем с тобой,

Тебя поставим княжить

на Киевский престол», —

Борису-князю воины твердили дружно в лад.

Но чистых светлых глаз его был спокоен взгляд.

«Не подниму руки своей на брата моего,

Как старший, пусть он будет для меня отцом.

Нет, не хочу венчать главы

кровавым я венцом,

И совесть пусть спокойно

спит пред Божеским лицом.

Довольно русской крови жаждущим степям.

Ступайте, други добрые, по своим домам».

Летела белой горлицей молитва в небеса,

Упала окровавленной к ногам она Творца.

Один молился пламенно в своем шатре Борис,

Когда лихие вороги-убийцы ворвались.

В палаты окаянного брата принесли

Бориса-князя бедного. Он чуть живой,

в крови. Нет в черном сердца брата

ни чести, ни любви,

И Святополк приспешникам

велел князя добить.

По темным по дубравушкам рыдают соловьи,

С отцом проститься в Киеве Глебушка спешит.

В пути чернее ночи настигла весть его,

Давно почил Владимир-князь,

и брат Борис убит.

Вдогонку горькой вести, как стая воронья,

Коварным братом

посланы убийцы уж спешат.

Не расправить лебедю белых два крыла,

У Смядыни-реченьки смерть его пришла.

Лежит не захоронено тело меж колод.

Земля росой туманною тихо слезы льет,

Но ангел светлоокий хранил не день, не два

Святое тело Глеба, и пошла молва

О том, как в тихом месте,

безлюдном и пустом,

Горит ночами чудный, немеркнущий огонь.

И плоть нетленну Глеба люди там нашли

И в Выжгород с любовью его отнесли.

И как при жизни были Борис и Глеб дружны,

В Выжгородском храме встретились они.

Лежат березки срублены, невинные ни в чем,

Два чистых, светлых агнеца

лежат к плечу плечо.

Безумьем был же поражен

коварный Святополк,

И окаянным на века прозвал его народ.

Помолимся, братья,

мы с верой князьям-страстотерпцам святым,

Братьям Борису и Глебу —

защитникам русской земли.

Помолимся с братской любовью,

обиды друг другу простим,

Ведь только, когда мы едины,

мы землю свою сохраним.

Обольщённый злом мир забыл любовь,

В мужах силы нет, в женах – кротости.

Вспомним добрый нрав мы былых времен,

О Петре святом со Февронией.

Как во Муроме было дело то,

Княже Петр спасал брата от беды.

А беда-то та – нечисть-лютый змей,

А беда-то та – змей-поганище.

Зарубил его острым он мечом,

Но забрызган был кровью черною.

От нечистой той крови змеевой

Занемог князь Петр, занеможился.

И покрылося тело белое,

Соколиное язвой с струпьями.

Посылал же он своих добрых слуг

В земли дальние, во Рязанские.

«Как искусны там люди врачевством.

Уж сыщите там вы мне лекаря».

Полетели же слуги добрые,

Словно стрелушки во все стороны.

Залетел один в дальнее село,

В дальнее село, село Ласково.

И вошел-то он в самый первый дом,

И увидел он чудо-чудное.

Сидит в горнице красна-девица,

Сидит в горнице и ткет полотно,

Перед ней сидит зайка серенький.

Вот спросил ее добрый молодец:

– Кто ты есть така, и хозяин где?

Отвечала же дева пришлому:

– От роду я Феврония,

А отец пошел взаймы плакати.

– Что за странные говоришь слова,

Не могу понять, что глаголишь ты?

– Что ж тут понимать, на похоронах

Плачет мой отец о покойнике.

А помрет как сам, то о нем родном

Буду я с родней горько плакати.

– Вижу разума дева ты полна,

Так нужду мою помоги решить,

Князя светлого от язв исцелить,

Одарит тебя наш пресветлый князь,

Что душе своей пожелаешь ты.

– Не хочу дары я богатые,

Я хочу, чтоб князь в жены взял меня.

Ясно солнышко – небо в светлости,

Мудрая жена – мужу к радости.

Ветер ветви гнет над дубравушкой,

возмутилися злы боярушки:

– Ты, Феврония, простолюдинка,

Не хотим, чтоб ты нами правила,

Наших знатных жен чтоб бесславила.

Все, что хочешь ты, забирай с собой

И ступай ты вон со двора долой,

Набирай с собой всякого добра,

Злато-серебра, жемчугов, сукна.

Отвечала так им Феврония,

отвечала так жена мудрая:

– Нет, не надо мне вашего добра,

И не надо мне злата-серебра,

Я оставлю вас, лишь возьму с собой

Мужа милого, князя светлого.

По Оке-реке той ладья плывет,

В ней пресветлый князь с молодой женой,

И слуга один вместе с ними плыл.

Он недобру мысль в голове носил.

На чужу жену он позарился,

Он Февронией любовался все.

Говорит ему мудрая жена:

– Ты воды черпни с одного борта

И испей, затем стороной другой.

Есть ли разница между сей водой?

– Нет, – ответил он. – Все одна на вкус.

– Так почто тогда ты, мой милый друг,

Позабыл жену, что она, что я,

В естестве одном —

Женска плоть одна.

Пристыдился тот и покаялся,

С думою дурной распрощался он.

Вот причалила к берегу ладья,

Закручинился светлый Петр-князь.

Серый мрак туман по реке плывет,

Ну, а мысль грустна на чело ползёт.

Вот Февроньюшка к мужу подошла,

Говорит ему, глядючи в глаза:

– Ты о чем, мой муж, призадумался,

Мой сердечный друг, пригорюнился,

Милостивый Бог – промыслитель всем,

Не оставит он нас с тобой в нужде.

Из-за гор встает солнце-красное,

На поклон к Петру шли бояре все:

– Ты прости-прощай, господине-князь,

Воротись ты к нам снова в Муром-град.

Как во граде стон, как во граде кровь,

Всё бояре власть делят меж собой.

Воротился князь со Февронией,

Сирый люд покрыл он любовию.

Правил в честности, справедливости,

В добродетели, с Божьей милостью.

Осень сыплет лист, белый снег – главе,

Как проходит жизнь – то приходит смерть.

Белых голубей пара – муж с женой

Просят Господа пред иконою:

– Как одну ты жизнь на двоих нам дал,

Подари нам смерти единый час

Как и в жизни сей неразлучны мы —

Так в сырой земле рядом были бы.

И чин ангельский, чин монашеский

Приняли княже Петр и Феврония.

Он Давидом стал,

А княжна его называется Ефросинией.

Осень сыплет лист, белый снег – главе.

Как проходит жизнь – то приходит смерть.

Преподобная Ефросиния

Воздух с ликами шила в Божий храм.

Передал ей Петр, что Давидом стал,

Передал ей Петр со слугой сказать:

– О, сестра моя Ефросиния,

Уж зовет меня в дальний путь Господь.

– Подожди меня, господине мой,

Дай работу в храм я доделаю.

И во вторый раз он позвал ее:

– Не могу я ждать, приходи скорей.

– Подожди меня, господине мой,

Дай работу в храм я доделаю.

В третий раз зовет благоверный князь

– Нету больше сил душу удержать.

Не окончен труд, позабыт лежит,

А Феврония за Петром спешит.

Синей сини гладь простирается,

В небо птицы две поднимаются.

Чистых две души под одним крылом

Рядышком летят к Богу на поклон.

Положили их в разные гробы,

Разнесли-то их в разны стороны.

Только утром глядь, они рядышком

Во сырой земле, во могилушке.

Что своей рукой соединил Господь,

Разделить порознь никому невмочь.

Так дана была нам в пример любовь

Мужа и жены, две души в одной.

Обольщенный злом мир забыл любовь.

Вспомним добрый нрав мы былых времен.

На иконе теплый от лампады блик,

Мамина молитва, мамин грустный лик.

По щеке струится робкая слеза.

Просит Божью Матерь мама за меня,

Чтоб она в сей жизни берегла меня,

Чтобы в сердце веру крепкую дала,

Чтобы улыбался ангел надо мной,

Озаряя мысли мне улыбкой той.

Два светлых, чистых образа

я в сердце сохраню:

Образ Богородицы, мамину слезу.

Когда уснет за горизонтом

В закате долгий день,

На землю тихую устало

Ночная ляжет тень.

Вдруг разольется на все небо

Огромный океан.

Над ним струится лунным светом

Серебряный туман.

На звездных волнах дремлет тайна,

Горит маяк луны,

Как корабли, к далеким странам,

Плывут неслышно сны.

Позакрылося-позавесилось

Солнце ясное черной тучею,

Полегла трава под росой-слезой,

Под росой-слезой, под кровавою.

И не птица то на заре кричит,

На заре кричит, бьется как в силках.

Плачет горько мать, оченьки в слезах,

Плачет горько мать громким голосом:

«Ой вы, чадушки, две кровинушки,

Моих сына два, ясных сокола!

Уж, как я-то вас не лелеяла,

Не лелеяла и не холила,

Грудью белою не питала вас,

И под сердцем-то не носила вас.

Как пришла пора, пора смутная,

Пожирает всех война лютая,

Как вас отпустить, крылья развязать?

В путь-дороженьку благословение дать?

То ж не враг напал на Россию-мать,

Бога позабыв, бьется с братом брат.

Уж хохочет враг, уж ликует ад,

Храмы на Руси пламенем горят.

Позабыл народ Бога славити,

Пришло время змею правити.

Плачет Русь-земля, плачет матушка,

Плачет вместе с ней Божья матушка.

Бьется с братом брат, льется кровь рекой,

Не излить слезой материнску боль.

Сердце матери неделимое,

Ох, сыночки вы, мои милые».

Льется желтый дождь, падает листва,

В небо храм поднял руки – два креста,

Руки – два креста, словно два крыла,

Птицею летит вольной в небеса.

Но взошла звезда, звезда алая,

Звезда алая, ох кровавая.

Сломаны кресты, пусты купола.

Только вера-то все равно жива,

Плачет свечкою пред иконою,

Нелюбимая властью новою,

Как дитя чужое – нелюбимое,

Нелюбимое и гонимое.

Льется желтый дождь, падает листва.

Отец Федор шел, дума тяжела,

Дума тяжела за родной приход,

Заковал в цепях сатана народ.

Кого страхом взял, кому ум прельстил,

Вот и дьякон-то с себя сан сложил.

Отец Федор шел, дума тяжела.

Мальчик тут к нему:

– Мне на хлеб подай,

– Как не дать тебе, скорбная душа,

Только что же ты ходишь без креста?

Крестик вот возьми, на груди храни,

Господи, дитя это сбереги.

По свече плывет воскова слеза.

В Карачан селе в храме служба шла.

Плавится ручьем, желтый воск бежит.

По доносу ворон-воронок спешит.

Пять старушек в ряд, вот и служба вся,

А у храма-то уж стоит толпа.

Восковая-то высохла слеза,

Как на паперть шел Божий-то слуга.

Оглядел народ, перекрестил он лоб,

«Что ж стоите тут? Божий храм вас ждет».

Как парнишечка руки взял в бока

И пустился в пляс: жизнь земна прошла.

Ох, Россия-Русь знать сошла с ума,

Коль танцует поп, словно без ума.

И молчал народ. В стороне одна

Матушка с детьми, катится слеза.

Ворон все кружит, воронок умчал,

Федора отца в крестный путь забрал.

Все народ стоял. Храм пустой молчал.

Только ветер все снова повторял:

«Я не пропаду». Все, что передал,

На прощанье всем батюшка сказал.

Град Борисоглебск, скорбная земля.

Сколько мучеников ты в себя приняла!

На Матрюшкином буераке тишь,

Там часовенка на горе стоит.

На горе стоит – одинокая,

А вокруг простор – даль высокая.

Сколько душ живых здесь загублено,

Порасстреляно, позамучено,

Знает только Бог, да сыра земля,

Что невинну кровь в себя приняла.

Мать сыра земля всех в себя взяла,

Спрятала от глаз мертвые тела.

Федор где отец знает лишь она,

Да еще весной зелена трава.

Но душа его, что свята, жива,

Яркою звездой в небесах взошла.

Русь, святая мать, вольная земля,

Вера для тебя белых два крыла.

Сколько храмов и церквушечек.

В каждом почти есть свой мученик,

Есть свой мученик – воин-то Христов,

Бережет он Русь от ее врагов.