Понтий Пилат

Германия. Первый бой Аман Эфер. Первая любовь

Лето приближалось к концу. Пошли разговоры о переходе в Старый лагерь на Ренусе, где размещались зимние квартиры Пятого легиона. Дорога была хорошо известна старым легионерам: её строили во времена императора Августа. Проходила она через долину Дора Балтеи к столице Галлии городу Леону и далее к берегам Ренуса. Живописные места и девственная природа оставляли незабываемые воспоминания. Дорога была удобна для передвижения. Но неспокойно на границах с Германией. Часто переправляются через Ренус отряды сугамбров, херусков, узипиев и совершают набеги на селения, а то и на сторожевые римские посты.

Военная кампания этого года была первой для Понтия. В Старом лагере (он находился напротив устья реки Липпе) размещались 1,5,20,21 легионы, и командовал ими известный полководец, легат Авл Цецина Север. Под его наблюдением были созданы укрепленные лагери, но вместо палаток построены стационарные казармы, рассчитанные на более суровый климат.

Лагерь был обустроен со знанием дела. Римская система воспитания легионеров, особенно новобранцев, известна своей последовательностью. Каждый день, невзирая на погоду, утром и во второй половине дня новобранцы упражнялись в применении всех видов оружия. Необходимо было овладеть многими навыками боя: поражать врага, защищать себя, держать ряды, следить за знаком своей центурии, слышать звук горна и трубы, особенно сложно было выполнять команды при схватке на мечах. Не менее важно было уметь пользоваться копьём, дротиком, укрываться щитом, умело маневрировать на небольшом пространстве, не забывая о соседях по обе стороны от себя. Воспитывая силу и выносливость, новобранцев заставляют рубить лес, прыгать через рвы, носить тяжести, плавать в реках, ходить полным шагом с соответствующей выкладкой. Легионер обречён вести такой образ жизни 16 лет основной службы.

Понтий прошёл все стадии обучения ещё под руководством Карела Марцеллы и сейчас занимался с ветеранами. Их программа тренировок была более сложной и тяжёлой. Легенда о его приходе на вербовочный пункт последовала за ним в легион. Некоторые задиристые легионеры, служившие по многу лет и считавшие себя знатоками владения оружием, пытались подавить новичка своим превосходством, но после коротких схваток понимали, что с талантом не поспоришь, и вскоре оставили Понтия в покое.

В том году особенно увлекались метанием пилума. Упражнение требовало силы, ловкости и меткости. Понтий в метании пилума показал результаты, удивившие бывалых воинов. Мало того, что он метал пилум в полтора раза дальше любого из них, он показал удивительные результаты по точности метания. Из любого положения Понтий всегда поражал цель точно.

Авилий Флакк считал результат Понтия настолько замечательным, что стал называть его Понтием Пилатом (мастером пилума). Прозвище так подошло к Понтию, что через некоторое время его стали называть в легионе именно так.

Как только подсохли дороги и тропы, все восемь легионов из Старого и Верхнего лагерей (последний располагался в верховьях Ренуса) переправились через Ренус и крупными отрядами, вплоть до легиона, двинулись в среднее течение реки Везер. Пятьдесят тысяч обученных, готовых к бою солдат наводнили страну херусков. Много прибыло к херускам добровольных отрядов из соседних племён для борьбы с римскими легионами. Но сплочённые ряды легионеров, ощетинившиеся копьями, подвижный, прикрытый с тыла глубоко эшелонированный строй, атакующая стена, выстроенная из тяжёлых щитов, безусловно превосходили свободную толпу храбрецов.

Понтий Пилат уже участвовал в нескольких сражениях с отдельными германскими отрядами, проявил прекрасную выучку, рассчитанную на свободный, не стиснутый рамками строя бой, и добился признания своего воинского мастерства в среде старейших ветеранов. Авилий Флакк фактически был помощником центуриона, и если тот находился на одном из флангов своей центурии, то другой фланг держал старший принципал. Легионеры палатки Авилия Флакка вынуждены были искать лидера, который бы вёл бой и являлся опорой строя их маленькой группы. Когда в стычках возникало несколько очагов борьбы, один из них всегда возглавлял Понтий Пилат, и все считали такое положение дел естественным.

По дорогам войны гнали рабов: мужчин, женщин, детей. Воспользовавшись растерянностью германцев, вожди которых недальновидно направили свои отряды в Галлию, оставив беззащитными родные селения, римские войска занялись грабежом захваченной территории. Не успев угнать скот в труднодоступные лесные и болотистые места, страшась бросить нажитое добро, германцы задерживались в селениях в надежде решить свои житейские дела.

Наукой захвата рабов римляне владели давно. Охватив селение заслонами пехоты и кавалерии, римляне стягивали кольцо окружения. Все, кто находился в селении, становились добычей армейских подразделений; неспособные двигаться уничтожались. Колонны рабов, связанные верёвками, а мужчины и юноши ещё и с колодками на шее, в сопровождении легионеров старших возрастов и отрядов вспомогательных войск двигались к Рену су. В любую минуту могли появиться германские отряды. Было тревожно, охрана торопила колонны.

Понтий и Авилий Флакк стояли у обочины дороги и сопровождали взглядом толпы пленных, относясь совершенно безразлично к их состоянию. Длинные колонны вызывали в друзьях чувство удовлетворения как результат их боевой деятельности. В данный момент они находились в роли наблюдателей, и интересовали их только женщины.

Образ жизни легионеров был довольно прост, если смотреть на него с позиции воинского регламента.

Легаты делали вид, что проблемы женщины не существует. Но это было не так. Не случайно рядом с лагерем появился целый посёлок, где жили женщины, приехавшие из Италии, и серебряные сестерции широким потоком переливались через порог в их жилища. Легионеры постарше покупали себе рабынь, селили их рядом с лагерем и ждали срока выхода в отставку, когда они могли оформить на рабынь документы вольноотпущенниц, жениться на них, усыновить и удочерить своих детей. Служивый люд, не решавшийся на такой шаг, жил на голодном пайке и косил глазом при появлении любой женщины.

Посёлки возникали стихийно, представляли явление нежелательное, отрицательно влияющее на дисциплину, но командующий и легаты понимали неизбежность происходящего, мер к ликвидации посёлка не предпринимали, а старались скрытно навести и организовать подобие порядка. Однако дух вожделения витал над когортами и центуриями постоянно; отсутствовал он только в том случае, когда сражение сталкивало воинов со смертью.

Присутствие наших героев на обочине дороги было естественно. Глазами, полными интереса, они ощупывали ряды пленных, лица женщин. Обоим зрелище доставляло удовольствие, и с чувством досады они вспоминали о своих обязанностях.

Редко случается подобное в жизни мужчины, но Понтий вдруг почувствовал, как сердце поехало куда-то вниз, а кругом наступила тишина. Он увидел лицо германки, и время для него как бы остановилось. Глаза женщины сразу нашли Понтия: если есть кому дело до неё в этом мире, то только тому парню в римском панцире. Тишина лопнула, и шум мира снова стал доступен чувствам Понтия. Но это был другой мир, в котором Понтий растерялся. Надо что-то сделать, что-то предпринять. Но что может мальчик без денег, без власти? Всё в нём закричало, восстало… и осталось без ответа. Понтий понял своё место в этом мире. Рядом стоял Авилий Флакк, умудрённый опытом тяжёлой жизни. В бытность свою простым легионером, а затем принципалом он никогда не принимал участия в разговорах о женщинах. Товарищей же своих, пытавшихся шутить по этому поводу, резко прерывал:

— Моя покровительница — богиня Юнона, и разговор не следует начинать.

В те времена, если не чтили богов, то их боялись. Имя же богини Юноны было среди римлян весьма почитаемо, а потому и шутки в адрес Авилия Флакка тут же угасали. Никто не знал, когда и к кому из женщин ходил Авилий, но, видимо, отношения между мужчиной и женщиной понимал глубоко.

Он что-то говорил Понтию, когда осознал, что тот его не слышит, а проследив поворот головы и ответный взгляд, обнаружив связующую нить, Авилий прочитал на лице Понтия крушение жизненных надежд. Не говоря ни слова, Авилий Флакк направился к старшему наряда по охране колонны, с которым был шапочно знаком лет десять.

— Слава богам, Луций! Рад видеть тебя здоровым! Имею к тебе просьбу, — обратился Авилий к принципалу, протягивая ему золотой. — В этом году при разделе трофеев мне положен раб. Я хотел бы оставить себе вон ту германку в четвертом ряду. За мной еще два золотых, если ты возьмёшь её в свой дом до моего возвращения.

Луций всем видом отрицал предположение приятеля: нет у него никакого дома, его дом — родная казарма, но Авилий остановил его движением руки.

— Я что тебе, легат? Я твой боевой товарищ.

Три золотых в положении Луция были не лишними, и Авилий получил знак согласия поднятым копьем. Авилий написал на дощечке своё имя, а затем, подумав, и имя Понтия Пилата. Луций повесил дощечку на шею молодой германки и пошёл рядом с ней.

Понтий понял действия Авилия Флакка, и чувство благодарности захлестнуло его душу. Германка почувствовала перемену и, оглянувшись на Понтия, увидела его ободряющую, смущённую улыбку. Значит, парень не исчезнет из её жизни, надо ждать его там, за Ренусом. Авилий Флакк вернулся на своё место, хлопнул Понтия по плечу:

— Пусть только кто-нибудь сунется на перехват. Жадность Луция известна всему легиону, и в нашем деле она является могучим двигателем. Если я всё сделал правильно, то можно в палатку. Как нарочно, нас ждут неотложные дела.

— Я вечный должник, игемон. Вечный!

— Если дело касается долга денежного, то его ты можешь вернуть, оставшись живым. Для этого нужно быть умелым и осторожным воином. Воин ты — умелый, призываю быть осторожным.

Предусмотрительность Авилия Флакка помогла Луцию доставить германку в район Старого лагеря. По пути следования некоторые представители тыловых учреждений стремились присвоить право на Герду, так звалась германка. На все попытки Луций указывал на табличку и обещал претендентам скорую встречу с принципалом. Имена были известны далеко за пределом Пятого Германского. Дело не только в том, что существовали наказания, штрафы для нарушающих права распределения трофеев. Всё в конце концов решали сила и умение постоять за свои права. Желающих нарушить такие правила не оказывалось.

Авилий Флакк после появления Понтия в составе его команды не допускал даже мысли у своих сослуживцев о возможности поживиться за счёт новенького. Некоторые пытались настоять на своём, но были уведены своими посмеивающимися товарищами, уверенными в том, что спасают их от перелома костей, сотрясения мозга, от огромной контрибуции.

Вскоре командующий изменил тактику ведения военной кампании. Тиберий стал проводить боевые действия против херусков осторожно. Он уклонялся от больших сражений. При скапливании войск херусков для атаки Тиберий расставлял свои легионы таким образом, что вожди херусков думали уже об уходе из возможной зоны окружения, а не о битве. С другой стороны, он отдал приказ не трогать деревни, мирное население и брать скот только для питания войска. Тиберий дал походу чистую военную направленность — это было неожиданно и даже непонятно. Однако, если в начале военных действий германцы готовы были умереть, только бы не пустить римлян в населённые районы, где остались их жёны и дети, то к концу лета душевно расслабились. Тиберий настаивал только на признании протектората Рима. Он не требовал дани, готов был платить за зерно и скот для снабжения легионов, не требовал службы вспомогательных воинских отрядов, готов был платить таким отрядам большие по тем временам деньги. Всеми средствами ослабляя противодействие херусков, к осени Тиберий добился признания последними римского протектората.

Вернулись из похода поздно осенью уставшими и отупевшими. В казармах расположились, как в родном доме. Если раньше Понтий тосковал по дому и родным, то теперь это чувство притупилось, и ему на смену пришло ощущение воинского братства. Произошло перевоплощение юноши в ветерана. За одну летнюю кампанию изменились манера поведения, отношения с товарищами, возникло понимание себя в новых условиях.

Герда ждала Понтия. Он был её защитником, её последней надеждой в чуждом и страшном для неё мире. Только его появление могло ослабить постоянный страх, придать жизни хотя бы шаткую устойчивость. В посёлке при Старом лагере жило много таких женщин, как Герда. Казалось, легко можно было бы осуществить побег — рядом Ренус, за ним родные селения. Однако при побеге надо было пройти местности соседних племён, которые отнеслись бы к одинокому путнику так же безжалостно, как и римляне. Почти все германские племена враждовали друг с другом до поры ведения совместных боевых действий, а часто даже совместная борьба с римлянами не избавляла от рабства человека из соседнего племени.

По прибытии легионов в Старый лагерь Авилий Флакк принял участие в обустройстве молодых людей. Он уговорил Луция сдать одну из комнатушек его домика Понтию Пилату, в ней и стала жить Герда. Теперь Понтий, как и многие его сослуживцы, при первой возможности устремлялся из казарм. Он находился во власти первой юношеской любви. Оба воспринимали события, бушующие за пределами их интересов, как нереальные; они считали себя причастными к ним только в свете неотвратимости жизненного водоворота, миновать который они никак не могли.

Жар души и тела пылал для Понтия с неуправляемой силой. Метал ли он копьё, рубил ли мечом, его душа находилась за пределами лагеря. Глаза, руки, тело Герды всегда присутствовали в его сознании, чувство желания не покидало ни на минуту; это было какое-то наваждение. Наверное, думал он, это и есть счастье, о котором люди говорят постоянно.

Рядом был Авилий Флакк, и душевные взлёты и падения Понтия не отражались на состоянии службы. Сам принципал только головой качал: как им удалось найти друг друга в такой жестокой мясорубке? Чаще прежнего опускал голову Авилий Флакк, погружаясь в воспоминания. Нерадостны были воспоминания о первой любви: никто, видимо, не помог ему, не поддержал, и встреча, вспыхнув факелом, угасла, оставив незаживаемую рану. Удивительно, ничто не забыто за прошедшие годы, и тоска, всегда дремавшая в Авилии, вспыхивала вновь. В тот год счастье обошло его стороной.

Теперь Понтий понимал, почему ветераны ждут конца выслуги, чтобы жениться на своих женщинах, всей семьей жить на отведённых фермах. Он сам настроился на такой жизненный путь, его интересовал только завтрашний день и конец службы в войсках. Впереди было целых 17 лет опасностей, но он готов был преодолеть их ради Герды.

Прошла зима, и легионы вновь готовы к дальнему походу на хавков, на территорию между реками Везер и Альбис. Замысел Тиберия заключался в сокращении сроков переброски войск на Альбис. Впервые римские легионы зимовали на территории покорённых областей Германии. Был создан военный лагерь Ализон в верховьях реки Липпе. Там зимовали легионы из Верхнего лагеря. Весной войска лагеря Ализон двинулись в походном порядке на Альбис, а легионы Старого лагеря на кораблях по каналу Друза и по побережью Северного моря пошли на Альбис, где и произошло соединение римских армий.

Всю зиму плотники и те, кто кое-что умел, подновляли старые и строили новые вёсельные ладьи, способные плавать вдоль морского побережья. Флотилия оказалась впечатляющей. Она поднимала двадцать пять тысяч человек с вооружением и провиантом. Одних лошадей для кавалерии перевозилось до трёх тысяч.

Ещё зимой всех легионеров обучали гребле на незамерзшей воде Ренуса, и по весне, после загрузки трюмов всем необходимым, флотилия тронулась в путь. Понтий с напарником ворочал тяжёлым веслом целыми днями. Работали посменно, но тяжёлый труд гребца настолько угнетал Понтия своей монотонностью, что когда флот прибыл к месту встречи легионов, он с радостью сошёл на берег и с удовольствием навьючил на себя поклажу пешего легионера.

Пятый легион направлялся к крупным поселениям хавков, используя тактику прошлого года. В начале боевых действий отважные хавки и не думали покоряться римлянам ни на каких условиях. Их отряды сопровождали легион, используя любую возможность для атаки.

Легион строился для большого сражения. По докладам разведки и некоторым признакам легат понял, что враг собирается дать сражение на равнине. Туда стали выходить линейные когорты. Построение легиона производилось известным порядком в две линии. Первую линию составили первые пять когорт; справа встала первая, так называемая когорта тысячников из отборных легионеров. Вторую линию составили остальные пять когорт; крайней слева стала десятая когорта, в которой служил Понтий Пилат со своими товарищами.

Сегодня для Понтия Пилата был знаменательный день. Ожидалось первое большое сражение, но он понимал невозможность личной встречи с врагом лицом к лицу. Для такой встречи противник должен был проломить первый ряд построения, ввести свежие резервы и атаковать вторую линию когорт. Молодежь горела желанием встретиться с противником, ветераны же относились к происходящему спокойно, рассуждая, что в следующем сражении они могут оказаться в первой линии и тогда соберут все удары, а то и получат раны, за которые, однако, деньги не платят.

Построенный по правилам устава, легион медленно двинулся вперёд, имея на открытых флангах по сирийской вспомогательной кавалерийской але и кавалерийский резерв тяжёлой легионной конницы в двадцать турм.

Легат и префект, обсуждая предстоящий бой, пришли к мнению, что противник будет наносить удары по флангам легиона, не надеясь прорвать центр. Были отданы дополнительные распоряжения касательно действия кавалерийского резерва.

Не прошло и получаса, как легковооружённые воины, продвигавшиеся впереди первой линии легиона, завязали бой с противником. Пращники, лучники и метатели дротиков, израсходовав средства нападения и подавляемые наступающей пехотой противника, прошли в тыл когорт первой линии через проходы, открытые легионерами в боевых порядках. Первая линия приготовилась к бою. На неё обрушилась туча стрел, дротиков, и атакующая волна германской пехоты стала приближаться к легиону. При расстоянии в 50 локтей до противника первый ряд метал тяжёлый дротик пилум, и почти каждый попал в цель. Стараясь не наступать на своих раненых, германская пехота замедлила бег, а после броска второго дротика бег совсем притормозился. Кое-где с той и другой стороны метнули копья и сошлись на мечах. За время сближения раненые из первого ряда легиона были заменены, и легион вступил в бой с полным комплектом мечей. Понтию Пилату эти события в сражении не показались значительными и потому, что развернувшееся на левом фланге сражение полностью привлекло его внимание. Лёгкая конница противника, по численности не превосходившая сирийскую алу, пыталась прорваться в тыл через её боевые порядки. Сирийцы первый натиск выдержали, завязалась общая рубка. Стало ясно, что германская конница связана боем и в тыл не пройдёт. Вдруг труба сирийцев заиграла сигнал отступления, и их конница отхлынула назад. Противник, преследуя сирийскую алу, освободил поле схватки, и Понтий увидел вторую конную лаву противника, стремящуюся охватить как можно глубже фланг легиона.

На поле остались тела убитых и раненых, их было немного. Кони разбежались, и тела павших чётко выделялись на зелёной траве. Только один конь стоял в поле. Он стоял над своим хозяином и старался закрыть его своим телом. Вороной жеребец мощной стати принадлежал к иберийской породе, высоко ценимой римскими кавалеристами, и невольно привлекал внимание своим странным поведением. Жеребец был защищён латами из воловьих шкур более искусно, чем это принято в легионной коннице. Кожаный панцирь прикрывал всю грудь, шею и лобную часть головы, подбрюшье и круп коня были защищены специально выкроенными и пригнанными по месту латами. Было видно, что хозяин высоко ценил и берёг своего коня. Однако Понтий никогда не видел, чтобы конь берёг и защищал хозяина. По серебряному гребню шлема было ясно, что хозяином коня являлся декурион одной из сирийских турм. Конечно, конь защищал хозяина. Он закрывал собой бесчувственное тело и воина и непрерывно ржал, призывая людей на помощь.

События развивались стремительно. Навстречу прорвавшейся германской коннице выходила легионная кавалерия. Все двадцать тури, выстраиваясь на ходу для атаки, представляли внушительное зрелище. Благодаря сплошному эшелонированию по двести всадников в ряд, с длинными копьями наперевес, легионная кавалерия не оставляла германцам никаких надежд на победу. Понял это и командир германцев. Сразу же бунчук наклонился влево, засвиристели рожки, и пока ещё было время, конница стала заворачивать по полукругу, приближаясь к легиону. Было видно, что основная конная лава германцев пронесётся по месту, где стоял жеребец сирийца.

— Игемон! — быстро обернулся Понтий к Авилию Флакку. — Сейчас конница должна обтечь этого ненормального жеребца с двух сторон во избежание большой свалки. Ближний поток всадников приблизится к нам на сто пятьдесят локтей, а если мы подбежим навстречу локтей на восемьдесят, то сможем забросать германцев дротиками. Обстановка такая, что мы мало чем рискуем.

— Просить разрешения у центуриона некогда, ибо дорога каждая секунда, но мне подчиняются четыре десятка легионеров. Я вывожу их на линию, а ты беги и копьём обозначь рубеж метания по своему усмотрению, — приказал принципал.

На виду всего фланга Понтий Пилат побежал навстречу коннице германцев, которая уже развернулась и на полном скаку неслась назад.

Жеребец сирийца, увидев мчавшуюся на него конную лаву, вытянулся в струну и громко заржал. Командир германцев оценил опасность и взмахом бунчука приказал обойти коня. В это время легионеры во главе с Авилием Флакком, прихватив у соседей ещё по два дротика, уже выстроились у отметки, указанной Понтием Пилатом. Германцы увидели ловушку, но изменить уже ничего было нельзя. Для них оставался только один путь и единственный способ противодействия строю римлян — стрельба из луков. Град стрел обрушился на редкую цепочку легионеров, однако те не дрогнули и стали метать дротики в самую гущу несущейся конницы.

Хотя Понтий и был поглощён ходом сражения, но заметил, как четверо сирийцев подскакали к жеребцу, подняли тело своего командира и помчались назад. Припадая на заднюю ногу, поскакал и конь декуриона. В его латах торчало около десятка стрел.

Легионная кавалерия, отбив атаку неприятеля, опять уходила в резерв. По стихшему шуму сражения было ясно, что первый бой с германской пехотой завершён с благоприятным для легиона исходом.

К месту схватки подскакал префект легиона с несколькими телохранителями и удивленно остановился: перед его глазами предстал целый вал поверженных всадников и лошадей. К префекту быстрым шагом подошёл Авилий Флакк и доложил, что вверенное ему подразделение атаковало конницу противника.

— Вижу результат атаки, — сказал префект, — ты, принципал, достоен награды.

— Первая награда принадлежит Понтию Пилату, игемон. Это его предложение. Он предвидел развитие боя и доложил мне о том, что должно произойти. Моя заслуга состоит в правильной оценке предложения.

— А где же Понтий Пилат? A-а! Так, кажется, мы знакомы. Хотя и прошло с того дня два года, я всё хорошо помню и рад отзывам твоего начальника. Вы оба достойны награды. А теперь, принципал, займись полем боя и действуй от моего имени. Распорядись угнать бесхозных коней в тыл легиона, германцев с легкими ранениями сдай вспомогательной пехоте, тяжелораненых — добей, организуй доставку мяса убитых коней на кухни когорт, всю ценную добычу сдай в казну легиона, трофейное оружие — оружейникам, всё ремённое и кожаное — шорникам. Меня тревожит сейчас только одно: неужели погиб Аман Эфер? Сирийцы — трудный народ, ими нужно умело управлять. Аману Эферу замену найти невозможно.

Легион в боевом порядке двигался вперёд ещё целый час, но полководец противника, видимо, провёл разведку перед генеральным сражением: попробовал упругость фронта легиона, уязвимость флангов, однако от длительного боя отказался. Вскоре последовал приказ легата остановиться на ночь и построить укреплённый лагерь.

Вечером в палатке легата состоялось совещание центурионов и трибунов по результатам сражения. Первым говорил префект. Он расценил это короткое сражение как разведку боем перед основным сражением, которое состоится, по его мнению, через восемь переходов, когда легион подойдёт к наиболее населённой части страны. С таким мнением все охотно согласились. Согласились и с тем, что первая линия легиона показала себя хорошо. Когда же префект отметил вялую работу карабалист, многие возражали, считая, что стрельба поверх боевых порядков опасна и непредсказуема для личного состава самого легиона. Префект перешёл к рассмотрению атаки неприятельской конницы и отметил достойное для легиона событие: только сорок легионеров вышло на рубеж атаки, а результат — сто восемьдесят убитых против трёх легкораненых. Если бы в атаке участвовала хотя бы вся пятая центурия десятой когорты, то мы могли бы говорить о подрыве боеспособности германской конницы. Однако ни центурион, ни примипиларий десятой когорты не сумели предвидеть развития событий на поле боя и не отдали соответствующих распоряжений. К тому же и карабалисты бездействовали. Строй нашей пехоты им не мешал, местность была открыта. Один выстрел из пятидесяти пяти карабалист мог бы выбить из строя почти две турмы. Какие возможности упущены!

При разборе сражения только двум военачальникам было указано на упущения, и совет был настроен благодушно.

Только один префект был недоволен.

— Разве это победа! Враг отошёл, сохранив всю силу для тяжёлой битвы.

После совещания префект легиона и легат остались вдвоем, и префект вновь вернулся к событиям дня.

— Я не сказал о важном, на мой взгляд, событии, произошедшем на левом фланге. Удалось установить, что какой-то простой легионер смог правильно рассчитать и за себя, и за противника, и в результате мы имеем маленькую победу. Никто из его начальников не смог предусмотреть выгодность позиции, да и позиция была очень тонкая. Для её правильной оценки необходимо иметь природные данные, нужно чувствовать пульс боя. Если говорить об этом рядовом легионере, то это отличный рядовой. Я сам принимал его в новобранцы, в присутствии наместника Тиберия подпустил к нему трёх ветеранов, — думал, побежит, а он их положил всех за одну минуту. Сначала предположил случай, но оказалось, что его обучал Карел Марцелла.

— Тот прохвост из Иберийского легиона?

— Тот самый, игемон. Но ему не было равных в ближнем бою, и этот Понтий Пилат перенял у него всё. Я приказал зачислить его по второму году службы, а сейчас установил, что он видит поле боя, умеет предвидеть и рассчитывать. На этого человека нам необходимо обратить внимание. Если он действительно обладает всеми необходимыми качествами, то через пять, шесть лет — это центурион. К сожалению, мало таких людей к нам приходит. И Понтию Пилату и Авилию Флакку я обещал награды.

— Хорошо! Чем заслужил награду Авилий Флакк? — спросил легат. — Хотел бы я знать его заслуги.

— За то, что не только сразу оценил возможности будущей расстановки сил, но и в пределах своей власти всё организовал и осуществил в считанные секунды. Плохой пример: Авилий Флакк послал нарочного с известием к центуриону, а тот ничего не понял. По служебной обязанности именно центурион должен был понять положение дел и выдвинуть на линию атаки полный состав центурии. Однако, как мы знаем, ничего подобного не произошло. Сегодня только два человека проявили качества, достойные нашего внимания. Обращаю твоё внимание, игемон, на этих людей.

— Я давно знаю тебя, Люций Мессала, и поэтому уверен в существовании хорошо продуманных предложений. Они могут быть направлены только на благо легиона. Я со вниманием их выслушаю.

— Тогда, игемон, я предложил бы некоторые перестановки в руководящем составе легиона. Мы потеряли сегодня тяжелораненым примипилария седьмой когорты. Перестановку центурионов следует произвести по существующему правилу. Необходимо переводить людей с повышением ближе к орлу легиона, но с таким расчётом, чтобы освободить должность центуриона пятой центурии десятой когорты. Назначить её командиром Авилия Флакка. Он у нас старший принципал, и продвижение им вполне заслужено. Мне хотелось бы выдвинуть его по причине врождённого лидерства. Он обладает даром располагать к себе людей, и они без принуждения выполняют его команды. Я ни разу не видел в его руках пресловутой лозины. Она совершенно ему не нужна.

— Если я правильно понимаю ход твоей мысли, — смеясь, сказал легат, — то освободилось место для Понтия Пилата. Но не рано ли, он у нас только два года. Это может вызвать недовольство.

— Я навёл все необходимые справки перед тем, как предложить продвижение Понтия Пилата. Во-первых, он мастер владения оружием и сам обучает своих товарищей по палатке. Отмечаю: он признанный лидер. Он умеет делать то, чего другие делать не умеют, я имею в виду владение сариссой. Владению этим видом оружия у нас в легионе не обучают, а зря.

— А он и сариссой владеет?

— Да! И говорят, очень неплохо. С сариссой он один противостоит трем хорошо обученным легионерам. Во-вторых, что очень важно, он умеет не только ладить со своими товарищами, но и держать себя на равных с известными ветеранами, без вызова, вполне естественно. К тому же он довольно грамотен и, скорее всего, просто умён от природы. Вопрос о выдвижении Понтия Пилата в принципалы можно решить просто. Надо предложить легионерам палатки самим выбрать себе лидера. Уверен, что им будет Понтий Пилат.

— Все твои предложения, Люций Мессала, хороши и разумны, — ответил легат, — даже последние сомнения относительно Понтия Пилата сняты. Прикажи оформить свои предложения приказом, а если товарищи выберут его принципалом, пусть крепит серебряную пластину на панцирь. Со своей стороны, предлагаю всем участникам атаки на конницу германцев выдать по сто денариев. Надо помнить, что люди Авилия Флакка сдали в казну легиона ценные трофеи.

Авилий Флакк сообщил легионерам своей палатки о награждении участников атаки денежной премией и о том, что волей легата он освобождает место принципала и им предоставляется возможность выбрать себе нового.

— Если за каждую выдумку Понтия Пилата мы будем получать по сто денариев, то лучшего принципала я бы не хотел: так мы станем богачами, — смеялся один из товарищей по палатке. Под смех и шутки, расслабленные внушительной премией, все высказались за Понтия.

На следующий день был зачитан приказ легата по легиону. Многие получили награды и продвижение по службе, заменив выбывших из строя. Для многих этот день был радостным. Радостным он был и для Понтия: такого быстрого взлёта он не ожидал.

Аман Эфер встретил Понтия с дружеской теплотой. Во время беседы сириец подливал вино Понтию из обеих фляг, угощал блюдами сирийской кухни, но сам пил травяной настой. На вопрос Понтия о качестве настоя и его свойствах сириец сообщил, что он достаточно опытен в медицинских вопросах и способен вылечить себя значительно раньше и лучше, чем это делают лекари легиона. Он хорошо знает свойства трав, специально обучался лекарскому искусству и сам лечит кавалеристов своей турмы. Понтий удивил собеседника, посоветовав добавить к составу трав порцию дикого мёда, а на ночь пить настой пустырника со зверобоем. Они обсудили, каким способом следует лечить те или иные раны, полученные сирийцами в последнем бою. Некоторых из них вызывали к себе в палатку, осматривали раны и совместно назначали дальнейшее лечение. Новый знакомый Амана Эфера показал себя большим знатоком врачевания, а когда тот узнал, что мать Понтия слывет в округе вещуньей и знахаркой и что она обучала его разговорному греческому языку, на котором он свободно изъяснялся, то не скрыл своей радости. Понтию было приятно дружеское расположение декуриона, и сам он обнаружил взаимную симпатию к этому обаятельному и обходительному человеку.

Наконец было объявлено выступление легиона. Все начали готовиться к походу, а Понтий отправился к своему новому приятелю попрощаться. В походе редко удаётся встретиться, потому что в колонне каждому отведено строго определённое место, каждый выполняет свою задачу.

Понтий встретил Амана Эфера уже в новом качестве. Тот был назначен командиром сирийской алы, о чём свидетельствовал плюмаж из перьев на шлеме бывшего декуриона. Поздравив приятеля и обсудив с ним новое продвижение по службе, Понтий обратил внимание на большие носилки, собираемые сирийцами около палатки нового старшего декуриона.

— Носилки делаются для перевоза моего Экрона, того самого коня, которого ты, Понтий, видел на поле боя. Одна из стрел пробила латы и повредила мышцу левой ноги. Конь, конечно, сохранит свои боевые качества, если о нём вовремя позаботиться. Мы положим его на полотнище, прикреплённое к двум длинным стволам молодых дубов, и мои парни на конях, каждый по одному на четырёх концах носилок, повезут его в обозе. Дней через пять, шесть он уже сможет двигаться сам. А сейчас я смазал его рану мазью и пою отварами. Не удивляйся, Понтий, такой заботе о коне. Этот конь дорогого стоит. И не только стоимостью в деньгах, которая также значительна, но, в первую очередь, по душевным силам, которые затрачены на обучение коня. Ты же сам удивлялся, когда он так самоотверженно меня защищал. Людей, знающих секрет воспитания таких коней, очень мало, и ты, может быть, уже не встретишь ни одного. Все пользуются обычной объездкой, рассчитанной на подавление духа коня, на его полное подчинение человеку. Тогда во время боя их связывает только уздечка, с помощью которой человек передаёт коню свои команды. Если всадника сбрасывают с коня в бою, то такой конь убегает с поля сражения как можно дальше, он не чувствует перед своим хозяином никаких обязательств.

Существуют другие способы приручения коня, да и не всякого коня можно приручить и сделать своим другом. Надо уметь выбрать такого коня, который оказался бы способным не только воспринять обучение, но и обладал бы благородными свойствами души: преданностью, любовью. Такие кони встречаются редко, и если ты изначально неправильно оценил возможности коня, то все усилия оказываются напрасными — это потерянные деньги и время. Значит, самому надо обладать большим опытом, знанием, определённым видением, чтобы выделить из общей массы лошадей ту, которая в дальнейшем оправдает твои надежды. Вот уже пять лет как я сделал Экрона своим другом и не ошибся. Ему сейчас восемь лет; еще три-четыре года он погуляет со мной, если убережётся в боях, а потом нужно будет искать и воспитывать нового коня. В боях гибнет много коней, и это счастливая случайность, что ещё жив мой Экрон. Ты видел его в последнем бою.

— Передо мною открывается совершенно новый мир, — удивлялся Понтий Пилат, — мне было известно, что домашнее животное может только служить человеку, но ни о какой дружбе, преданности с его стороны и разговора не было.

— Мир такой существует, — отвечал Аман Эфер, — и действовать в этом мире нужно с полным пониманием дела. Трудно объяснить словами, какими качествами должен обладать в будущем боевой конь: это постигается чувством. Несомненно одно, он должен быть свободолюбивым и независимым. Да, да, Понтий. Именно этими качествами он должен обладать в первую очередь. Вторым условием следует считать быстроту восприятия и запоминания при обучении. Сознательно обхожу слово «дрессировка» потому, что в нашем случае действует другой механизм — желание самого животного найти взаимопонимание с человеком, его стремление сохранить дружбу и надёжную защиту. Представь себе: мы нашли такого коня, и нам предстоит вызвать у него желание взаимодействовать с нами. Такого чувства можно добиться у животного спасением его от смертельной опасности и возникновением у него в связи с этим полного доверия к человеку. Именно на чувстве полного доверия конь готов сотрудничать с человеком. При желании сотрудничества человек должен очень тонко, даже коварно захватить власть, потакая всем капризам животного и не стесняя его воли. Но не надо забывать, что обслуживание коня — кормление, мытьё, прогулки — является предпосылкой к проявлению встречных чувств. И когда человек скачет верхом на коне, то это должно восприниматься как приятная для обоих игра.

В процессе такой игры человек обучает коня, и весь процесс должен восприниматься животным как стремление обеих сторон расширить область взаимопонимания. Я точно сказать не могу, но не исключено рождение в сознании животного нового мира, в котором оно видит себя приобщённым к более интересной жизни. Разнообразие и расцвечивание жизненного пространства новыми красками связывается в его сознании с конкретным человеком, своим другом.

Чувство признательности приводит к желанию быть полезным, предоставляя человеку свои физические возможности. Скорее всего, такие же чувства возникают и у человека, попавшего волею судеб в более высокое общество. Ему кажется, что он становится причастным к более возвышенным сферам человеческой деятельности и считает нормальным, когда его услугами пользуются довольно беззастенчиво. Струны души и мысли и здесь, и там одни и те же.

Остаётся рассмотреть приемы и способы, технику осуществления замысла. Но для этой части беседы я прошу тебя, Понтий, перейти в дальний угол нашего лагеря. У лошадей хороший слух, а я до сих пор не уверен, что мой Экрон не понимает, о чём мы с тобой говорим. Там и побеседуем.

— Человек, если хочешь знать, — шагая, продолжал Аман Эфер, — подл и коварен, а в области приручения всё на этом и построено. Не надо морщиться, мой друг. В данном случае так оно и есть. Первый этап приручения заключается в стремлении вызвать внутреннее сопротивление коня. Коня седлают, выпускают на волю, и он бьётся в борьбе со сбруей долго и упорно, пока от неё не избавится. На него садится объездчик — конь его сбрасывает. Коня отучают брыкаться: над крупом подвешивают мешок с песком и провоцируют на взбрыкивание — чем мощнее взбрыкивание, тем сильнее удар мешка с песком. Конь приседает, уходит в сторону, но память о боли остаётся. Одним словом, применяют целый арсенал способов подавления воли. В это время будущий хозяин появляется только для засыпки зерна, наполнения поилки, выливает на коня в жару одно, два ведра прохладной воды. Конь не считает его главным действующим лицом, и всё его внимание, вся ненависть обращена к мучителям.

Но вот весь цикл подавления духа закончен, а строптивость коня не сломлена, и тогда прибегают к заключительному средству. При наступлении сумерек коня связывают по ногам так, чтобы он не смог подняться с земли. Все покидают площадку, и наступает тишина. Минут через двадцать вдалеке раздается вой росомахи: начинает работу искусный подражатель голосов животных. Самые страшные для лошадей хищники — росомахи. Они подстерегают лошадь, перегрызают ей шейные позвонки, распарывают брюхо и начинают поедать внутренности живого ещё животного. Вой медленно приближается, и уже коню ясно, что росомаха точно направляется к нему. Страх, безумный страх смерти охватывает животное. Ощущая всю свою беспомощность перед надвигающейся опасностью, лошадь хрипит, дрожит от страха, пытается освободиться от пут, шерсть темнеет от пота. Положение безнадёжное, и когда вой росомахи раздаётся на расстоянии двухсот локтей, а надежды на спасение исчерпаны, появляется будущий хозяин. Он перерезает путы, освобождает коня, отводит его в стойло, поит его водой, в которой долго отмокал сладкий египетский тростник. И если конь положит свою голову на твоё плечо или прижмётся головой к спине, лицу — значит, признает в тебе своего покровителя и готов с тобой сотрудничать. В его сознании ты существо более сильное, чем росомаха, и более доброе по отношению к нему, чем все остальные.

С этого момента многое зависит от умения, выдержки и такта хозяина. Он должен взять тон равноправия и заботы, умело организовать обучение, и, как я уже говорил, вызвать у коня встречное желание к взаимопониманию. Риск себя оправдал.

— Если бы я был кавалеристом, — воскликнул Понтий Пилат, — то немедленно бы приступил к осуществлению твоего способа приручения.

— Ты потому с воодушевлением принимаешь этот способ, Понтий, что увидел его результаты, и моё объяснение упало на подготовленную почву. Я пытался передать свой опыт товарищам из кавалерии легиона, но не встретил единодушия. Одни считали существующий способ объездки вполне достаточным для действия в плотном строю, другие пытались осуществить мой способ на деле, но их постигла неудача. Мои сирийцы слишком горячи и нетерпеливы. Они предпочитают практику отцов.

— Всё сказанное тобой, Аман, меняет мой взгляд на мир, но есть одно сомнение, требующее разъяснения, — обратился Понтий к своему другу. — Как я помню из предыдущих разговоров, ты купил своего Экрона у владельца табуна в окрестностях Рима, но там росомахи давным-давно не водятся. Откуда же этот страх у коня, если он ни разу не слышал воя росомахи?

Сириец внимательно посмотрел на Понтия Пилата:

— У тебя острый, критический ум, мой друг Понтий. Никто до тебя подобного вопроса не задавал. Сейчас я кратко отвечу тебе так: видимо, какие-то сигналы, особенно связанные с опасностью для жизни, передаются по наследству. Как это практически осуществляется в природе, философы с определенностью утверждать не могут, но в существовании такого механизма многие не сомневаются. А подробнее мы поговорим при следующей встрече, если к этому времени у тебя не исчезнет интерес к затронутой теме.

— Я благодарен богам, — говорил, расставаясь Понтий Пилат, — за встречу с тобой. Как удивителен мир! Какие неожиданности! Желаю тебе остаться живым в предстоящем сражении. Да и мне можешь пожелать того же. Вчера мои командиры предложили поставить в будущем сражении нашу десятую когорту в центр первой линии и определить действенность сариссы в ближнем бою. Я дал согласие.

Однако генеральное сражение не состоялось. Через некоторое время хавки подчинились Риму и признали его протекторат на тех же условиях, что и херуски. В результате перемещений и манёвров легионы вышли на Альбис и встали лагерем на её левом берегу. Войскам был дан отдых.