Понтийское царство

Глава 1. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДИНАСТИИ МИТРИДАТИДОВ

Вопрос о происхождении понтийских Митридатидов имеет большое значение для истории царства Понт. Несмотря на то, что в науке он дискутировался неоднократно, его изучение затруднено противоречивостью античной традиции и подчас совершенно противоположными выводами исследователей.

Самое раннее свидетельство о происхождении Митридатидов приводит Полибий, который говорит, что царь Митридат III (220-185 гг. до н. э.) утверждал, будто ведет родословную от одного из "семи персов", убивших в Персии в VI в. Лжесмердиса (Гаумату), а владычество над землями, примыкавшими к Понту, он получил в непрерывном наследовании от предков, которым оно впервые даровано было Дарием I Гистаспом (Polyb. V. 43). В другом месте Полибий говорит, что Митридатиды происходили от одного из персидских царей. Наиболее подробные сведения передает Диодор, по которым можно составить представление о предках царей Понта. Он повествует, что во время восстания сатрапов против царя Артаксеркса II Мнемона в 362 г. наиболее известным среди восставших был сатрап Фригии Ариобарзан, который после смерти Митридата завладел его царством (Diod XV.90.3). Под 337 г. у Диодора имеется сообщение, что после двадцати шести лет правления умер Ариобарзан, которому наследовал Митридат и правил тридцать пять лет (Diod. XVI.90.2). Рассказывая о событиях 317 г., Диодор передает, что во время столкновения Евмена из Кардии и Антигона Одноглазого на стороне первого сражался Митридат, сын Ариобарзана, потомок одного из семи персов, убивших мага Смердиса, известный своей храбростью и воинскими доблестями (Diod. XIX.40.2). Автор "Исторической библиотеки" утверждает, что около 302 г. Митридат, который был подвластен Антигону, но намеревался перейти в стан его противника Кассандра, был убит в Киосе после того, как проп-равил в этом городе и в Мирлее (Μυρλείας, в некоторых рукописях Ἀρρίνης которую Диндорф исправляет в Καρίνης в Мисии, или Μαρίνης·) тридцать пять лет. Царство наследовал Митридат, который добавил много новых подданных и являлся царем Каппадокии и Пафлагонии в течение тридцати шести лет (Diod. XX. 111,4).

Очень важными являются показания Аипиана: после того как Антигон стал владыкой Сирии, что произошло в 315 г.[1], в его свите находился Митридат, перс царского рода. Антигон во сне увидел, что Митридат готовится изменить ему, и принял решение арестовать его и казнить. Однако Митридату удалось бежать в Каппадокию, где, согласно Страбону (XII.3.41), он укрепился в крепости Кимиата у подножия Ольгасских гор на границе с Пафлагонией. Используя междоусобную войну диадохов, Митридат быстро усилился, захватил Каппадокию и прибрежные территории по Понту, сплотив вокруг себя много подданных (App. Mithr. 9). В другом месте Аппиан характеризует Митридата VI Евпатора как представителя шестнадцатого поколения потомков Дария I и восьмого поколения Митридата Ктисга (Ibid. 112).

С сообщением Аппиана перекликаются сведения Плутарха. По его версии, Митридат, заподозренный Антигоном в измене, о чем ему стало известно благодаря вещему сну, был сыном Ариобарзана, другом и ровесником Деметрия Полиоркета. Антигон прослышал, что Митридат будто бы уехал в свои владения в Понте, где замышлял против царя. Решив убить изменника, Антигон поведал обо всем сыну, взяв с того клятву молчать. Но Деметрий предупредил Митридата, что тот должен бежать. Ночью Митридат бежал в Каппадокию, где овладел богатой страной, став основателем династии понтийских царей, угасшей в восьмом поколении (Plut. Dem. 4).

С указанными источниками об основателе династии увязывается и заметка Псевдо-Лукиана, в которой говорится, что царь Понта Митридат, прозванный Ктистом, бежал от Антигона Одноглазого в Понт, где и умер, прожив 84 года. При этом Псевдо-Лукиан ссылается непосредственно на Иеронима из Кардии (Ps. - Luc. Macrob. 13).

Названные авторы единодушно свидетельствуют, что, во-первых, род понтийских царей вел генеалогию от одного из семи персов, убивших мага Гаумату при Дарии I Гистаспе, который, как известно, сам был одним из семи. Во-вторых, непосредственные предки основателя династии правили в Киосе и Мирлее (или Аррине-Карине) в Мисии, возводя род к сатрапу Ариобарзану, правителю Геллеспонтской Фригии и Даскилея. В-третьих, правитель Киоса Митридат служил Евмену из Кардии, а затем Антигону, но в 302 г. был убит но подозрению в измене в пользу Кассандра. В четвертых: какой-то Митридат, по Диодору и Аппиану, без отчества, а по Плутарху - сын Ариобарзана, стал основателем царства и династии понтийских царей. На этом кончаются единогласные показания источников и начинаются несоответствия, которые неоднократно ставили исследователей в тупик.

Сведения Полибия, Диодора, Аппиана, Плутарха и Псевдо-Лукиана считаются надежными[2], так как восходят к одному источнику - Иерониму из Кардии, который лично знал Митридата из Киоса, друга Евмена, Антигона и Деметрия. Тем не менее у Диодора Митридат Киосский, заподозренный Антигоном в измене, был убит в 302 г., а его преемник (Диодор не называет его сыном, а только наследником), тоже Митридат, становится создателем Понтийского царства. У Плутарха основатель царства - Митридат, сын Ариобарзана, одногодок Деметрия. Он был под подозрением у Антигона и должен, таким образом, соответствовать Митридату, наследнику Митридата Киосского у Диодора. Этому еще более противоречит версия Псевдо-Лукиана, согласно которой этот Митридат умер в Понте, прожив 84 года, что не дает основания считать его ровесником и сотоварищем Полиоркета, родившегося в 337/336 гг.[3] К тому же от Антигона в Понт бежал молодой Митридат, а в Киосе был убит Митридат, который правил там 35 лет; а по Псевдо-Лукиану, от Антигона в Понт как раз бежал тот из Митридатов, который, по версии Диодора, должен был править в Мисии и был убит в Киосе. Вот почему в науке получила распространение точка зрения, что Плутарх и Псевдо-Лукиан спутали сына и отца, приписав события, относящиеся к деятельности сына правителя Киоса самому этому правителю[4].

Что до Аппиана, то его рассказ делает Митридатом Ктистом - основателем царства и династии - того Митридата, который, согласно Диодору, правил в Киосе и был там убит. Отсюда следует, что в тексте Иеронима основателем царства считался, вероятно, молодой Митридат, друг Деметрия, бежавший в Каппадокию от преследований Антигона после убийства Митридата из Киоса, правившего 35 лет и дожившего до 84-летнего возраста. Только в передаче какого-то более позднего автора, послужившего источником для Аппиана, Плутарха и Псевдо-Лукиана, создание государства было поставлено в заслугу сыну сатрапа Ариобарзана, отцу молодого царя. Следует все же оговорить, что Плутарх в целом верно понял свой источник, приписав, правда, патронимик отца молодому Ктисту, что дало возможность отнести к нему и вещий сон Антигона, тогда как версии Аппиана и Псевдо-Лукиана в общем совпадают. Из этого следует, что Диодор скорее всего пользовался непосредственно текстом Иеронима[5], тогда как Плутарх, Аппиан и псевдо-Лукиан использовали его в передаче другого автора.

В нашем распоряжении имеется еще группа латинских источников, которая повествует о происхождении династии. В сочинении Саллюстия говорится, что основателем царского дома Митридатидов был Артабаз, который вел происхождение от Дария I (Sallust. Fr. 11.53 Kritz). А Анней Флор утверждает, что среди первых царей Понтийской Каппадокии был Артабаз, который происходил от одного из упомянутых "семи персов" (Flor. 1.40.3; 5). К одному из семи персидских магов, убивших Гаумату, возводит родословную Митридата VI Евпатора и Аврелий Виктор (Aur. Vict. LXXVI.1). Тацит, повествуя о событиях на Боспоре во второй четверти I в. н. э., вкладывает в уста Митридата VIII, праправнука Митридата Евпатора, утверждение, что он был потомком великого Ахемена (Tac. Ann. XII. 18), т. е. предка Кира или Дария I Гистаспа. На такое родство намекал и Митридат Евпатор, который утверждал, что по отцовской линии он потомок Кира и Дария I, а по материнской - Александра Великого и Селевка I Никатора (Justin. XXXVIII.7). Последнее понятно, ибо, начиная с царя Митридата II (255-220 гг.), понтийские владыки по обыкновению брали в жены селевкидских принцесс[6].

Таким образом, античная традиция сохранила известия о происхождении Митридатидов от одного из "семи персов" и великих персидских царей династии Ахеменидов Кира и Дария I. Среди их предков упоминается сатрап Артабаз, правивший Понтийской Каппадокией. В то же время античные историки практически единодушны, что предки основателя державы правили в Киосе и состояли в прямом родстве с сатрапами Ариобарзаном и Митридатом. Однако, кто из Митридатов был истинным создателем Понтийского государства, мнения древних писателей расходятся вследствие путаницы у Иеронима и его интерпретаторов.

Первый, кто попытался осмыслить противоречивость дошедшей традиции, был Эд. Мейер. Он указал, что возведение рода к Ахеменидам - официальная версия, призванная обосновать господство Митридатидов в Каппадокии, поэтому к ней надо относиться с осторожностью. Во главе генеалогического древа Митридатидов он помещает Митридата, упомянутого у Диодора (XV.90.3), считая его тождественным Митридату, сатрапу Каппадокии и Ликаонии, другу Кира Младшего у Ксенофонта (Anab. II.5.35; III.3.1; 4.2; VII.8.25). Этого же человека он отождествляет с Митридатом, сыном сатрапа Ариобарзана, врагом Гераклеи Понтийской, которого в 364/363 гг. тиран Клеарх лишил власти над городом (Justin. XVI.4; Suid. s.v. Κλέαρχος), а также с учеником Афинской Академии Митридатом, сыном Родобата (Diog. Laert. III.25). Митридатом Ктистом Мейер считает того Митридата, который был сыном Ариобарзана, однако, за истинного основателя державы принимает все-таки его сына Митридата[7]. Такая непоследовательность объясняется неправомерностью отождествления сатрапа Геллеспонтской Фригии Ариобарзана, умершего в 362 г., с Ариобарзаном у Диодора, который умер в 337 г. после 26 лет правления (XVI.90.2). Также неправомерно отождествлять сатрапа Каппадокии и Ликаонии Митридата, друга Кира Младшего, и Митридата, сына сатрапа Ариобарзана, поскольку первый умер незадолго до 362 г. и сыном Ариобарзана никогда не был.

Вот почему уже К. Ю. Белох предложил считать сатрапов Митридата и Ариобарзана братьями, у которых имелись сыновья соответственно Ариобарзан, правивший в Киосе и Аррине в 362-337 гг. до н. э., и Митридат - соперник гераклейского тирана Клеарха. У правителя Киоса и Аррины Ариобарзана, в свою очередь, был сын Митридат, который правил в Киосе в течение 35 лет. Таким образом, Митридат, сын фригийского сатрапа Ариобарзана, по Белоху, никакого отношения к правителям Киоса и Аррины не имел[8]. Стемму, предложенную Белохом, развил Ф. Гейер, полагавший, что Ктист - это сын Ариобарзана и брат Митридата, правителя Киоса с 337 г.[9]

Т. Рейнак писал, что основателем династии был Митридат, сатрап Каппадокии и Ликаонии, друг Кира Младшего (Xen. Anab. II.5.35; III.3-4; VII.8.25). Сыном Митридата был сатрап Фригии и Даскилея Ариобарзан, участник восстания против Артаксеркса II Мнемона. У Ариобарзана был сын Митридат, который правил в Киосе после него. Пытаясь объяснить противоречие между свидетельством Диодора (XVI.90) о правлении Ариобарзана в Киосе в 362-337 гг. и известиями о смерти сатрапа в 362 г., Рейнак выдвинул предположение, что продление его пребывания у власти до 337 г. есть результат выдумки поздней понтийской генеалогической традиции. Митридатом I Ктистом Рейнак считал сына вышеозначенного Митридата, традиционно предполагая, что Плутарх и Псевдо-Лукиан спутали сына и отца[10]. Мнение Рейнака принято в науке[11], в советской историографии его разделяет Н. Ю. Ломоури[12].

Стремясь согласовать сведения Плутарха и Диодора, Т. Фишер предположил, что Митридат I Ктист (-III Киосский) был сыном Ариобарзана, брата Митридата II Киосского, сына Ариобарзана, сатрапа Геллеспонтской Фригии и Даскилея[13]. Это предположение было поддержано Э. Ольсхаузеном, который, однако, возражает против отождествления Митридата, правителя Киоса и Аррины с 337/336 г., с Митридатом, сыном сатрапа Ариобарзана, возвращаясь в этом вопросе на позиции Белоха и Гейера. Отцом Митридата II Киосского (337-302 гг.), но его мнению, был некий Ариобарзан, правивший в Киосе в 362-337 гг. и находившийся в родстве с одноименным сатрапом Фригии[14].

Р. Х. Лепер и М. И. Ростовцев в связи с находкой договора Херсонеса и Фарнака I, датированного по понтийской эре, начинавшейся с 336 г. до н. э., предложили усматривать Ктиста в правителе Киоса и Аррины Митридате, сыне Ариобарзана. Этот правитель, по убеждению Лепера, бежал от Антигона и основал Понтийское царство. После убийства в 302 г. ему наследовал сын Митридат И, которого Лепср не считает сверстником Деметрия[15]. О том, что Лепер не следует показаниям источников, свидетельствует хотя бы то, что у Диодора Митридат II Киосский, принимаемый Лепером за Ктиста, убит не в Понте, как того хочет исследователь, а в Киосе и Мирлее (Аррине-Карине). По надежным сведениям Иеронима, его сын являлся ровесником Деметрия Полиоркста (см. выше), что Лепер не может не принять во внимание. Для этого он и домысливает источник, утверждая, что Митридат II Киосский бежал в горы Ольгассия вместе с сыном.

К сожалению, означенная точка зрения нашла поддержку у Е. А. Молева. Исходя из того, что Киос после походов Александра не мог, якобы, находиться под властью персидских правителей, а при Антигоне пользовался свободой и автономией, он считает, что Митридат Ктист не мог унаследовать власть от отца в Киосе и Аррине. Поэтому он предлагает "дополнить" Диодора и предположить, что Митридат Ктист был убит не в Киосе, а в родовых владениях в Кимиате. Отсюда следует вывод, что Митридатом Ктистом надо считать Митридата, сына сатрапа Ариобарзана. Это утверждение основано на бездоказательном предположении, что Митридат II Киосский около 315 г. покинул Антигона и укрепился в Каппадокии[16]. Между тем Аппиан ничего подобного не говорит: согласно его данным, в 316-315 гг., когда Антигон стал владыкой Переднего Востока, у него в свите находился Митридат - "перс царского рода". Измену последнего Анпиан относит к более позднему времени, как, впрочем, и Диодор, Плутарх и псевдо-Лукиан. К тому же из сообщений Плутарха и Диодора недвусмысленно вытекает, что создателем Понтийского царства был именно молодой Митридат, друг Деметрия.

Что касается утверждения об отсутствии митридатовского господства в Киосе, то ко времени правления сына Ариобарзана можно отнести серию медных монет с головой Митры, которая свидетельствует о персидском влиянии в этом полисе и подчинении его сатрапам[17]. Не случайно Т. Рейнак считал Митридатидов сатрапами Мисии[18]. К тому же Антигон, хотя и провозгласил свободу греческих городов, тем не менее оставил внутриполитическое устройство без изменений, заключив с ними союзы - симмахии. Следовательно, власть наместников, которая довлела над Киосом ранее, могла сохраняться и при Антигоне, независимо от того, пользовался полис относительной свободой или нет[19]. Тем более что Митридат как наместник Мисии и прилегающих областей состоял в свите верховного правителя Антигона.

Совсем недавно Б. Макгинг и П. Паничек вновь вернулись к проблеме происхождения Митридатидов. Как и их предшественники, они склонны полагать, что возведение родословной понтийских царей к одному из семи персов и Ахеменидам есть проявление царской пропаганды Митридата VI Евпатора и потому, дескать, не может быть воспринято со всей серьезностью. Исследователи допускают, что во главе генеалогии должен стоять Митридат I, который одновременно являлся правителем Киоса и наместником Ликаонии и Каппадокии. Ему наследовал Ариобарзан, сатрап Фригии, который после смерти Митридата I Киосского незадолго до 362 г. принял власть в Киосе. После его казни в 362 г. во главе династии встал другой Ариобарзан, который мог быть сыном одноименного сатрапа. Он правил до 337 г., а сменил его брат Митридат II Киосский, другой сын сатрапа. После смерти Митридата II в 302 г. ему наследовал его сын Митридат III Киосский, который при содействии Деметрия бежал от преследований Антигона в Каппадокию и Пафлагонию, где и основал Понтийское царство, став, таким образом, первым его правителем, вошедшим в историю под именем Митридата I Ктиста.

Паничек отмечает, что легенда о происхождении понтийских и каппадокийских царей от семи персов восходит ко времени персидских сатрапов, а в"IV в. ее использовали Митридатиды для укрепления своего могущества в Киосе и при основании царства в Каппадокии. Что до Ариаратидов, то их вариант легенды делает эту династию наследницей местных каппадокийских правителей, а не Ахеменидов. Искать конкретного представителя, ставшего основателем рода понтийских и каппадокийских правителей, по мнению исследователя, нецелесообразно, поскольку эти легенды призваны оправдать правление Митридатидов и Ариаратидов в Каппадокии и потому наиболее широко использовались Митридатом Евпатором для обоснования экспансии в Малой Азии[20].

Итак, на сегодняшний день родословная понтийских царей выглядит следующим образом:

Из вышеизложенных точек зрения так и осталось неясным, кто из семи персидских магов мог быть предком царей Понта, каким образом они оказались потомками персидских царей Дария I и Кира Великого, почему античные писатели называют среди их предков сатрапа Артабаза. Нет единства и в том, кого считать единственным создателем Понтийского царства и династии. В связи с этим встает вопрос, в чем заключались причины введения в Понте в III-II вв. эры, которая вела отсчет годов с 337/336 г., а впоследствии замены ее новой вифино-понтийской эрой, начинавшейся осенью 297 г.

Ответы на поставленные вопросы во многом зависят от того, каковы были истинные мотивы введения в Понте эры, начинавшейся с 337/336 г. до н. э.

В херсонесском договоре с Фарнаком I, который традиционно датируется 179 г. до н. э., когда в Малой Азии закончилась война Пергама, Каппадокии и Вифинии с Понтом, говорится: "Клятва сия совершена в 157 году, месяца Даисия, как считает царь Фарнак" (ИАК. 1912. 45. С. 23-25 = IosPE I². 402 = SEG. XXX. 962). Р. Х. Лепер допускал, что начало эры Фарнака может падать либо на октябрь 326 г., если договор был заключен не позднее мая 169 г., когда умер Фарнак, либо на октябрь 313 г., если он вступил в силу не позднее мая 156 г., когда на престоле находился уже другой царь. В конечном итоге Лепер датировал договор маем 179 г. по македонскому календарю, принятому в Понтийском царстве. Это дало ему возможность определить первый год эры Фарнака как октябрь 336 г.[21] Датировка означенного договора 179 г. до н. э. принята большинством исследователей[22]. Причину отсчета годов с 336 г. Лепер видел в том, что по Диодору в этом году Митридат II Киосский сменил у власти в Киосе Ариобарзана (см. выше). Данное положение было поддержано М. И. Ростовцевым, X. Ормеродом и Э. Ольсхаузеном, которые также принимали за начало эры Фарнака год воцарения на престоле в Киосе Митридата, которого считали Ктистом[23].

Однако С. Берстейн попытался оспорить это положение, высказав мысль, что договор Фарнака с Херсонесом датирован по селевкидской эре, начальный год которой соответствует 312 г. В этой связи он отнес договор к 155 г. до н. э.[24], что в последнее время приняли некоторые исследователи[25].

Данное предложение представляется крайне сомнительным. Еще Т. Рейнак высказал идею, что известная капитолийская надпись, в которой упоминается царь Митридат IV Филопатор Филадельф (CIL I².2.730 = CIL. VI.30922 = OGIS. 375 = IGR. I.62 = IG. XIV.987), должна датироваться 168 г. до н. э.[26], что заставляет предполагать смерть Фарнака I около 171/170 г. В подтверждение приводят так называемый laudatio Полибия (XXVII. 17 Loeb.), что Фарнак был самым беззаконным из правивших до него царей. Этому, однако, противоречит постановление афинского Народного собрания в год архонтства Тихандра, обнаруженное на Делосе, в котором Фарнаку и его жене Нисе воздаются почести (IG. XI.4, 1056 = OGIS. 771 = ID. 1497 bis = Durrbach F. Choix... 73). Год архонтства Тихандра в Афинах в настоящее время относят к 160/159 гг.[27], что дало возможность некоторым исследователям определить год смерти Фарнака I как 159 г.[28] Как бы ни решился вопрос о дате его смерти, для нас важно, что в 155 г. до н. э. этого царя уже не было в живых.

Известно, что в войне Пергама и Вифинии в 159-154 гг.[29] принимал участие царь Понта Митридат IV Филопатор Филадельф, поддержавший зимой 155 г. до н. э. пергамского царя Аттала II (Polyb. XXIII. 12, 1). Относительно датировки войны и данного эпизода ведутся споры; часть ученых считает, что эта война началась в 156 г.[30] Если это так, то Фарнак I никак не мог заключить договор с Херсонесом весной 155 г. до н. э. Не мог он этого сделать и в том случае, если помощь Митридата IV была оказана зимой 155 г. до н. э.[31] Во-первых, вряд ли в войне принимали участие оба царя Фарнак и Митридат IV. Ведь Полибий говорит только о Митридате. Во-вторых, при Фарнаке I в Понтийском царстве употреблялся македонский календарь, согласно которому год начинался в октябре[32]. Месяц Даисий, упомянутый в договоре херсонесцев с Фарнаком I, мог соответствовать одному из четырех месяцев между маем и августом. С. Берстейн и Б. Макгинг датируют договор весной 155 г. Если, вслед за обоими авторами, принять предположение, что в Понте во II в. до н. э. использовалась селевкидская эра, то в таком случае война Псргама и Вифинии, а соответственно и правление Митридата IV, приходятся на время, когда Фарнак I должен был находиться на понтийском престоле. Но этого быть не могло, как и соправительства Фарнака I и его брата Митридата IV, ибо это не подтверждается античной традицией. Следовательно, зимой 155 г. до н. э. Фарнака I уже не было в живых. А это означает, что он физически не мог заключить договор с Херсонесом весной или летом 155 г. Значит, нет оснований принимать предложенную Берстейном и Макгингом дату договора, а равно и предположение, что Фарнак и Митридат V Эвергет пользовались селевкидской эрой. В настоящее время мы не видим причин отказываться от традиционной даты договора, т. е. 179 г.

По тем же причинам нельзя допустить использование Фарнаком вифино-понтийской эры, первый год которой относится к 297 г. Ведь в таком случае херсонесско-понтийский договор будет вообще датироваться маем 140 г., что соответствует уже времени правления Митридата V Эвергета.

Если же допустить, что эра Фарнака совпадает с эрой, приводимой в "Хронографии" Георгия Синкелла, то договор Фарнака с Херсонесом тогда следовало бы отнести к 124 г., что совсем уже нереально. Хроника Синкелла содержит крайне противоречивые сведения, в частности, относительно начальной (239/231 гг.) и конечной (22/14 гг.) даты правления понтийских царей, а также их числа (10 - по Синкеллу; 8 -по Аппиану и Плутарху) и взаимоотношений с Августом. Поэтому многие исследователи Понта не доверяют Синкеллу[33], хотя и предпринимались попытки согласовать его противоречивые показания. Наиболее убедительная из них состояла в предложении увязать конечную дату правления понтийских царей с 63 г., когда со смертью Митридата Евпатора окончилась Третья Митридатова война. Тогда начало их правления в качестве царей Понта будет датироваться 281/280 г. до н. э.[34], когда, по мнению Б. Низе, правители Понтийской Каппадокии приняли царский титул[35]. Однако эти мнения не менее гипотетичны, чем данные Синкелла, ибо основываются на искусственных предположениях. А это заставляет и нас скептически относиться к такой хронологии. Так что ничто не препятствует принять заключение Лепера о начале эры Фарнака в 336 г.

Следующий вопрос заключается в том, какое событие могло послужить действительной причиной принятия первыми понтийскими царями эры, берущей начало в октябре 336 г. Существует распространенное мнение, что отправной точкой стало воцарение в Киосе и Аррине Митридата II Киосского (см. выше примеч. 23). Однако в этой связи встает справедливый вопрос, почему именно утверждение у власти в Киосе Митридата II оказалось первопричиной введения в Понтийском царстве царской эры Фарнака. Ведь сатрапы Киоса и Аррины - это далеко не цари Понтийской Каппадокии, которая находилась от Мисии на весьма значительном расстоянии. К тому же ненонятно, почему в качестве основы был выбран Митридат II Киосский, а не Митридат I или Ариобарзан, которые правили в Киосе ранее. К тому же у первого из названных сатрапов было больше, чем у Митридата II, прав на то, чтобы цари Понтийской Каппадокии именно с него начинали отсчет годов своей эры; ведь помимо власти в Киосе, он являлся и сатрапом Каппадокии - родовой вотчины всех последующих царей Понта. Если следовать логике тех ученых, которые склонны видеть Ктиста в Митридате II Киосском, то тогда отправной точкой эры надо бы считать 315 или 302 г., когда правитель Киоса бежал от Антигона в родовые владения предков и приступил там к созданию царства, но никак не 336 г., когда он находился в Мисии. Поэтому, если взвесить все pro и contra, перевес явно окажется на стороне последних. Все это заставляет искать другое событие, датируемое 336 г., которое могло стать основой для отсчета годов понтийской эры Фарнака I.

Как известно, в 336 г. в Пелле был убит царь Македонии Филипп II, и во главе государства встал его сын Александр. Известно и то, что цари Понта из династии Митридатидов возводили родословную к Александру Великому. Начиная с Митридата II (255-220 гг.), понтийские цари брали в жены представительниц царского дома Селевкидов[36], считавшихся потомками династии Филиппа II и Александра Македонского[37]. Однако утверждение на троне Александра в качестве вероятной исходной даты понтийской царской эры невозможно по следующим причинам.

Во-первых, 157 год эры Фарнака предусматривает длительность царской эры, уходящей к тем временам, когда первые цари Понта еще не состояли в родстве с Селевкидами. Наоборот, их разрыв с Антигоном и столкновения с Селевком I говорят против заимствования как селевкидской эры вообще, так и македонской царской генеалогии. Она создана позднее и использовалась только последними Митридатидами в политических целях. Для Митридата II из Киоса и его сына Митридата I Ктиста это было невозможно.

Во-вторых, на Переднем Востоке еще с III тыс. до н. э. господствовал вавилонский календарь, который был заимствован вначале ахеменидскими царями Персии, а после них Селевкидами, заменившими названия месяцев на македонские. Эра Селевкидов начиналась не с года воцарения Александра Македонского, а с 312 г., когда Селевк I завладел Вавилоном и начал считать годы своего наместничества. Согласно вавилонскому календарю, седьмой год Александра IV начинался с 311 г. - второго года правления Селевка I. Это произошло потому, что годы правления Александра IV исчислялись с осени 317 г. - года смерти Филиппа Арридея. Обычно последний год царствования Александра Македонского (323 г., смерть наступила 10 июня) считали за первый год правления Арридея, но в некоторых вавилонских списках весь год приписывался Александру. Любопытно, что Вавилонский список отводит Александру только семь лет правления (329-323), так как годы его правления непосредственно следовали за правлением Дария III, закончившемся в 330 г. В вавилонских астрономических списках годы правления Александра III Великого исчисляются с 336 г.[38] Так что с этого года никаких эр, связанных с македонянами, нет, а есть только списки годов правления, составленные на основании вавилонского календаря и хронологии. Самой ранней эрой, связанной с вавилонской хроникой и календарем, была селевкидская, берущая начало с правления не Александра Македонского, а Селевка в 312 г. Но поскольку ее заимствование Фарнаком I мы исключили, то можно, вероятно, отвергнуть как несостоятельное и предположение об отсчете годов самой ранней понтийской эры с года воцарения Александра Македонского.

Любопытно, что Вавилонский список дает годы правления Александра Македонского после царствования Дария III Кодомана, делая Александра и Селевкидов непосредственными преемниками Ахеменидов в Передней Азии. Действительно, воцарение Дария III на престоле произошло в 336 г. до н. э. - в год начала эры царей Понта. Как известно, ахеменидские корни митридатовской династии, согласно античным писателям, значительно глубже, нежели греко-македонские. Поэтому небезынтересно выяснить, могла ли существовать связь понтийской царской династии с Дарием III Кодоманом.

Этот царь, представитель побочной линии Ахеменидов, был сыном Арсама и Сисигамбы, брата и сестры, которые являлись детьми Остана (или Отана), брата Артаксеркса II Мнемона (Diod. XVII.5.5.; 37.3; Curtius. III.3.22; 11.24; Plut. Alex. 21; Arrian. II. 12.3-8)[39]. Остан и Артаксеркс II - сыновья Дария II Оха и Парисатиды (Plut. Artax. I), Дарий II - незаконнорожденный сын Артаксеркса I, который, в свою очередь, был рожден от брака Ксеркса и Аместриды, дочери Отана (Herod. VII.40; 61). Следовательно, Дарий III возводил свою родословную к роду Отана - одного из семи персов, убивших мага псевдо-Смердиса. Об этом может свидетельствовать имя его деда, которое у Диодора и Плутарха передано в форме Ὀστάνης, но созвучно Ὀτάνης Φαρνάσπεω у Геродота: Ὀ<σ>τάνης > Ὀτάνης с включением Σ более поздними авторами. Этот Отан назван в Бехистунской надписи Дария I (IV.80-88) среди тех, кто убил мага Гаумату, но в отличие от Геродотова списка "Семи" там он сын Тухры, а не Фарнаспа. Отан происходил из рода Ахеменидов, поскольку, согласно Геродоту, его отец Фарнасп являлся дедом Камбиза (III.2). Отан играл выдающуюся роль в "заговоре Семи", за что Дарий I наградил его и его род обширными владениями в Каппадокии. Их резиденцией была Газиура, вошедшая впоследствии в состав Понтийского царства[40]. Сестра Отана была замужем за Киром II, а его дочери вышли замуж - одна за Дария I (Herod. III.88), другая за Ксеркса (VII.61). Каждый год потомки Отана получали от царя мидийские одежды; формально род считался независимым от царя персов, хотя на деле подчинялся ему (III.68-88). Отан и его родные были приближены к персидским царям, о чем свидетельствует надпись на кирпиче с акрополя в Сузах, которая упоминает имя Отана[41].

То, что род Отана имел владения в Каппадокии, подтверждается генеалогией царей Каппадокийского государства. Отец Кира Камбиз, - сообщает Диодор (XXXI. 19), - имел сестру Атоссу, которая состояла в браке с царем Каппадокии Фарнаком. От этого брака был рожден сын Галл, его сыном был Смердис, а от Смердиса происходил Артамн, к которому, в свою очередь, возводил происхождение Анафас - один из семи персов. Несмотря на то, что он не упоминается среди заговорщиков у Геродота, Ктесий (Ctes. Persica. 14: FGrH. 688 F13, 14) называет среди них Онофаса, которого отождествляют с геродотовым Отаном (Herod. III.83, 84). Их тождество косвенно подтверждается тем, что Отан Геродота имел сына Анафа, предводителя киссиев (VII.62). Анафа, предок каппадокийских царей, получил в награду за доблесть Каппадокийскую сатрапию с тем условием, что не будет платить дань персам. Это совпадает с тем, что говорит Геродот о роде Отана (III.83). После смерти его сына Анафа царство перешло к Датаму, а затем к Ариамну (Ариарамну), которому наследовал старший сын Ариарат I, правивший с 331 г. в Каппадокии и сделавший столицей Газиуру. Ему подчинялись также северные области Каппадокии и Синопа[42]. Впоследствии его владения отошли к Евмену из Кардии, а затем к Антигону (Plut. Eum. 3).

Таким образом, род Митридатидов, царей Каппадокии, традиция возводит к одному из семи персидских магов Отану (Анафу, Онофасу), который также считался предком персидского царя Дария III. Поскольку Митридатиды, правители Киоса и Аррины, вели происхождение от сатрапов Каппадокии, имеются веские основания считать, что и они причисляли себя к потомкам Отана.

Как указывалось, во главе династии царей Понта стоял Митридат, сатрап Ликаонии и Каппадокии (Xen. Anab. VII.8.25). Он был союзником Кира Младшего в борьбе за престол (II.5.35), а затем выступил против "10 тысяч" (III.3.2-6; 4.2-4)[43]. Умер он незадолго до 362 г. до н. э., поскольку Диодор говорит, что его царство (βασιλεία) оказалось в руках Ариобарзана, сатрапа Фригии, правившего в Киосе и Аррине (Diod. XV.90.3). На этом основании считается, что незадолго до своей кончины Митридат был лишен владений в Каппадокии и стал править в Киосе[44], где ему также наследовал Ариобарзан. Этот Ариобарзан, сын Митридата[45], известен достаточно хорошо. В 407 г. он находился под началом Фарнабаза, сатрапа Даскилея и Фригии, и выполнил его поручение, выделив сопровождающих для афинских послов, которые отвели их в Киос (Xen. Hell. 1.4, 7). Этот факт может указывать на господство Митридатидов над этим городом в Мисии[46]. В 387 г. Ариобарзан стал сатрапом Фригии и Даскилея, поскольку бывший сатрап Фарнабаз был отозван в Сузы для женитьбы на дочери Артаксеркса II Апаме (Xen. Hell. V.1.28; Plut. Artax. XXVII.4). Ариобарзан активно вмешивался в дела Балканской Греции, снабдив Анталкида отрядом кораблей в 378 г., а в 368 г. послав в Элладу Филиска для переговоров о мире между фиванцами и лакедемонянами (Xen. Hell. VII. 1.27), действуя при этом в интересах Артаксеркса II (Diod. XV.70.1-2). Ариобарзан установил тесные отношения с Афинами и Спартой. Когда он восстал против Артаксеркса II, Агесилай, царь спартанцев, оказывал ему помощь в борьбе с Автофрадатом, полководцем царя (Xen. Ages. 11.26; Nep. Ages. VII.2), а афиняне ему на помощь послали флот под командованием Тимофея (Dem. De Lib. Rhod. 9; Nep. Tim. 1.3). В благодарность Афины получили от сатрапа фракийские города Критот и Сеет, а спартанцы большую сумму денег. За это Ариобарзан и три его сына были удостоены афинского гражданства (Dem. In Aristocr. 141; 202). Когда сатрап Киликии Датам воевал с пафлагонским царьком Тием, потомком знаменитого царя Пилемена, Ариобарзан, желая, очевидно, увеличить свои владения, вступил с Датамом в союз, но вскоре предал его. Непот называет Ариобарзана сатрапом Лидии, Ионии и всей Фригии (Nep. Dat. II.5). Вероятно, в это время Ариобарзан еще не получил владений в Каппадокии от своего отца Митридата, который мог еще быть жив, хотя Киос, очевидно, уже принадлежал Ариобарзану (см. выше). Поскольку под 362 г. у Диодора (XV.90.3) стоит сообщение о том, что сатрап Фригии унаследовал βασιλεία Митридата, то принимая во внимание, что ранее Ксенофонт именовал сатрапа Каппадокии правителем (ἄρχων) (Xen. Anab. VIII.8.25), следует заключить, что Ариобарзан в год восстания сатрапов против Артаксеркса II завладел Каппадокией, имея уже в руках Киос, перешедший к нему ранее при Фарнабазе. Таким образом, этот город, скорее всего, не принадлежал Митридату, сатрапу Каппадокии, а Диодор в своем сообщении имел в виду лишь βασιλεία как наследство в Каппадокии.

В том же году Ариобарзан был предан своим сыном Митридатом, который двумя годами ранее безуспешно пытался завладеть Гераклсей Понтийской (Justin. XVI.4.7; Suid. s.v. Κλέαρχος), доставлен к царю и распят (Harpocr. s.v. Ariobarzanes; Xen. Cyr. VIII.8.4; Arist. Pol. VIII.1312a; Diod. XVII.17; Val. Max. IX.11.7). Митридат, очевидно рассчитывал, что получит в награду владения отца и деда, однако они оказались в руках Датама, как недвусмысленно свидетельствует Диодор (XV.9.1-2): в 359 г. Артабаз, сын Фарнабаза и Апамы (Plut. Alex. XXI.4)[47], вторгся в Каппадокию с целью свергнуть сатрапа этой страны (ταύτης της χώρας αστράπης) Датама. Но тот в том же году пал от руки Митридата, сына Ариобарзана (Polyaen. VII.29.1; Nep. Dat. 10-11), который опять не добился своего, поскольку, как повествует Диодор (XVI.90.2), в Киосе и Аррине с 362 по 337 г. правил Ариобарзан - брат Митридата, старший сын сатрапа Ариобарзана[48], а в Каппадокии - потомки Датама[49]. Только после смерти брата Митридат, наконец, наследовал власть в Киосе, где правил в течение 35 лет.

Таким образом, Каппадокия - родовое владение Митридатидов - была потеряна для них примерно на 60 лет. Лишь в 302 г. сюда бежал от Антигона Митридат, сын Митридата, правителя Киоса. Все это время здесь правили потомки Отана, Ариаратиды. Мы не знаем, кто был отцом Митридата, сатрапа Каппадокии и Ликаонии, отца Ариобарзана. У Диогена Лаэртского со ссылкой на Фаворина (Diog. Laert. III.25 = Fav. Fr. 7) имеется сообщение, что Митридат персидский, сын Родобата (ὁ Ῥοδοβάτου = Όροντοβάτου) воздвиг в Академии статую Платона работы скульптора Силаниона, посвятив ее Музам. На основании данного сообщения нельзя сказать, был ли этот дар сделан при жизни или после смерти философа в 348 г. Не исключено, что это произошло при его жизни, если следовать контексту Диогена Лаэртского. Платон начал учить в Афинской Академии в 388 г. до н. э., а Митридат, сатрап Каппадокии, умер ок. 362 г., так что у него было время в течение 388-362 гг. преподнести Академии свой подарок. Это тем более вероятно, что сын его, сатрап Ариобарзан, имел с Афинами очень тесные связи.

Еще Т. Рейнак отметил, что отчество Митридата Ῥοδοβάτης скорее всего искаженное от Νορονδοβάτης у Ктесия Книдского (Persica. 14); Ῥοδοβάτης = Νορονδοβώτης мог быть отцом Митридата, почитателя Платона[50]. Ктесий Книдский, приводя список семи персов, убивших мага, включил в него в основном представителей родов, которые состояли при дворе Артаксеркса II. Следовательно, Норондобат у Ктесия мог быть представителем рода Отана при дворе царя царей. Это предположение подтверждается следующим: среди потомков Датама, которые управляли Каппадокией и частью Пафлагонии вместе с Синопой, встречается имя... (...) nantapata............. (...) νονδοβάτης, заключенное в арамейскую легенду на серебряной монете Синопы середины IV в., которая по времени предшествует монетам полиса с легендой Ариарата I[51] из рода потомков Отана. Исследователи уже давно обратили внимание на сходство имени на монете с именем Норондобата - одного из семи персидских магов у Ктесия[52]. Поскольку на монете Синопы данное имя определенно принадлежало одному из предков Ариаратидов, потомков Отана, следует полагать, что и Норондобат, вероятный отец сатрапа Каппадокии и Ликаонии Митридата[53] (если Митридат у Ксенофонта и Диогена Лаэртского одно лицо), мог возводить себя к потомкам мага Отана, получившим от Дария I наследственные владения в Каппадокии. А это значит, что Митридатиды, как и каппадокийские Ариаратиды, считали себя представителями Отанидов. Последнее косвенно подтверждается свидетельством Полибия, что Митридатиды получили земли у Понта в непрерывном наследовании от предков, которым они были дарованы Дарием I за то, что один из семи персов принимал вместе с ним участие в заговоре против Смердиса (V.43). Не случайно, поэтому, первые Митридатиды, согласно Аппиану (Mithr. 9) и Страбону (XII. 1.4), правили почти всей Каппадокией и близлежащими областями, разделив впоследствии страну с Ариаратидами, как до македонского завоевания, когда она была поделена на две сатрапии - Понтийскую и Великую Каппадокии.

Таким образом, Митридат, сатрап Каппадокии и Ликаонии, отец Ариобарзана, сатрапа Фригии и Каппадокии, дед Митридата и Ариобарзана, правителей Киоса и Аррины в Мисии, прадед Митридата I Ктиста, создателя царства Понтийского, вполне вероятно является сыном некоего Норондобата из рода потомков Отана, участника убийства Гауматы. Все последующие цари Понта, естественно, также причисляли себя к означенному роду. Поскольку этот род восходил к Ахеменидам Киру и Дарию I, то совершенно справедливы заявления Митридатидов об их родстве с этими великими царями. Прямым потомком Отанидов на престоле Персии в 336 г. до н. э. стал Дарий III Кодоманн, поэтому первые понтийcкие цари имели все основания считать себя его прямыми наследниками и отсчитывать годы правления со дня его воцарения. Принятие этой эры первыми царями Понта можно считать политическим актом, говорящим о том, что они провозглашали себя преемниками Ахеменидов. В тех условиях это было вызовом македонянам в лице Селевкидов, Лисимаха и Кассандра, выдвижением на первый план иранских традиций, что вполне объяснимо, учитывая враждебные отношения Митридата II Киосского и его сына Митридата I Ктиста с Антигоном, Селевком I Никатором и, вероятно, Лисимахом.

Однако среди предков понтийских царей источники называют и Артабаза. О том, кто из трех персидских сатрапов этого имени имеется в виду, могут свидетельствовать Флор и Саллюстий; согласно первому, Артабаз правил в припонтийских областях до Митридата VI и являлся потомком одного из семи персов, а второй из названных авторов связывает его с династией Митридатидов и Дарием I. Речь должна идти в таком случае, об Артабазе, сатрапе Даскилея с 362 г., правителе части Каппадокии, полководце Артаксеркса II, воевавшем с Датамом в 359 г. (см. выше). Он был сыном дочери Артаксеркса II Апамы и сатрапа Фарнабаза. Невозможно точно определить, каковы были его родственные связи с Митридатидами. Юдейх считал, что Ариобарзан, сын сатрапа Каппадокии Митридата, находился в каком-то родстве с Фарнабазом, отцом Артабаза, под началом которого он стал сатрапом Геллеспонтской Фригии и Даскилея, а затем и Киоса[54]. То обстоятельство, что Артабаз имел сыновей, имена которых, Ариобарзан и Арсам, весьма популярны в роду потомков Отана, как и имя Фарнак, которое носили его дед и прапрадед, а также и то, что он был приближен к Дарию III, заставляют думать о возможном родстве с Отанидами.

Осталось уяснить, что стало причиной перехода от эры Фарнака с 336 г. до н. э. к вифино-понтийской эре, которая начиналась с октября 297 г. Эта эра отчетливо прослеживается по монетам Митридата VI, на которых стоят годы 202-231 гг. п. э. = 96/95-66/65 гг. до н. э., по монетам и надписям Боспорского царства, где ею пользовались со времени вхождения в состав державы Митридата Евпатора, а также на одной монете Митридата V Эвергета 173 г. п. э. = 125/124 г. до н. э. и в надписи из Абонутейха, датированной 161 г. п. э. = 137/136 г. до н. э.[55] Поскольку впервые вифино-понтийская эра засвидетельствована при Митридате V Эвергете[56], Г. Перл отметил, что она полностью отвечала задачам политики его самого и его сына Митридата VI Евпатора[57]. Думается, что Митридат VI только воспринял эру, которая была введена до его прихода к власти, поскольку царские статеры, драхмы и тетрадрахмы продолжают эру с 202 г. п. э. = 96/95 г. до н. э. Следовательно, означенная эра уже была в ходу ранее, в противном случае Митридат VI при возобновлении царской чеканки ввел бы счет годов своего правления или ограничился бы одним порядковым номером выпуска, а не продолжал бы эру, которой пользовался еще его отец. Отказ от эры с начальным годом 336 г. был связан с внешнеполитическими соображениями. Во-первых, к середине II в. серьезно улучшились отношения понтийских царей с Селевкидами, что притупило антимакедонскую направленность ахеменидских традиций первых Митридатидов. Во-вторых, открытое провозглашение себя преемниками Отанидов стимулировало агрессивные устремления царей Понта в отношении своих соседей, в первую очередь Каппадокии и Пафлагонии, которые, как родовые владения Отана и его потомков, могли быть объявлены сферой интересов царей Понта. Но в результате неудачной для Фарнака войны с соседями, ему, но мирному договору 179 г. до н. э., пришлось отказаться от всех притязаний и стать одним из первых понтийских царей, кто установил дружбу с Римом (IosPE. I², 402). В-третьих, преемники Фарнака - Митридат IV и Митридат V проводили политику открытой дружбы с Римом. Поэтому, когда в 30-е годы II в. до н. э. Митридат V задумал установить свой контроль над Каппадокией, он побоялся возобновить агрессивную политику своего отца Фарнака I, предпочтя выдать дочь за наследника каппадокийского престола и осуществлять протекторат над страной[58]. Для этого ему следовало отказаться от лозунгов своих предшественников, которые считали, что только они имеют преимущество на власть над Каппадокией как прямые и главные потомки Отана. Тем самым он официально признал законность притязаний Ариарата VI на каппадокийский престол, что вынудило его в конечном итоге отказаться от эры Отанидов (Фарнака I и Дария III), которая делала его в глазах других, и, прежде всего, римлян, претендентом на Каппадокийское царство. В таких условиях принятие вифинской эры, берущей начало в 297 г. до н. э., могло быть наилучшим выходом из положения. Интересно с этой точки зрения замечание Паничека, что царская генеалогия Ариаратидов, которая вела их происхождение от местных царей доахеменидской эпохи, призвана была обосновать их легитимное право на власть в своей стране, а царская родословная Митридатидов, восходящая к Ахе-мснидам, должна была засвидетельствовать право на власть в чужой стране и отодвинуть в тень легенду о неахеменидских корнях династии. Эти различия особенно широко постулировались во время соперничества за власть в Каппадокии[59], поэтому официальная версия о происхождении царей Понта предназначалась для провозглашения их единственными и законными правителями Каппадокии в качестве преемников Ахеменидов и более близких к ним по родству властителей, нежели Ариаратиды. Следовательно, уже в самой генеалогии обеих династий была заложена причина для постоянного соперничества друг с другом.

Как известно, в 297 г. до н. э. одновременно вифинский правитель Зипойт и понтийский властитель Митридат объявили о принятии царского титула[60]. Поскольку эра Митридата V и его сына Митридата VI начинается с указанного события и года, то тогда понтийская официальная традиция считала Митридата, сына Митридата II Киосского, создателем царства Понт. А это означает, что первым официальным царем династии Митридатидов был молодой Митридат I Ктист, который после убийства отца в Киосе бежал в Кимиату, откуда и начал возвращать себе родовые владения как законный преемник и потомок Отана и Дария III. Таким образом, эра 336 г. никакого отношения к определению первого царя династии не имеет: для этого надежным и единственным критерием является официальная вифино-понтийская эра с начальным годом 297-м.

В заключение приведем окончательный список царей из династии Митридатидов:

Означенная стемма согласуется с указаниями Аппиана и Плутарха, что Митридат VI Евпатор был в восьмом поколении потомком Митридата, который изменил македонянам и основал Понтийское царство. Она также отвечает и другому замечанию историка Митридатовых войн, что Митридат Ктист передал царство детям, которые правили от первого до шестого Митридата (App. Mithr. 9.112; Plut. Dem. 4). Эти указания в настоящее время понимают в том плане, что в Понте правили шесть Митридатов и два царя, имевших другие имена[61]. Что до свидетельства Аппиана, будто Митридат VI Евпатор "был шестнадцатым поколением после Дария, сына Гистаспа, царя персов", то принимая во внимание все вышеизложенное, генеалогическая таблица Митридатидов будет выглядеть так:

Предлагаемая генеалогическая схема не претендует на исчерпывающую точность, особенно в той части, которая касается Ариаратидов. Это вызвано тем, что родословная царей Каппадокии, даваемая Диодором, выработана значительно позднее во II в. и носит во многом полумифологический характер. В ней не отражены наместники, правившие между Датамом и Ариаратом I, имена которых известны из арамейских легенд на монетах подвластной им Синопы, неточно указаны родственные связи Датама. Ни в коем случае не считаем бесспорным предлагаемое здесь родство Митридата, правителя Киоса и Аррины 337-302 гг. с царем Дарием III благодаря браку с дочерью последнего. Гейер отличает его от киосского правителя, хотя и считает выходцем из Каппадокийско-понтийского аристократического дома[62]. Митридат храбро сражался при Гранике (Arr. I. 15.7; 16.3), по некоторым сведениям был убит в этой битве (Plut. De fort. Al. I. 2. P. 326), но, вероятно, был только ранен, так как принимал участие в званом обеде у Дария III после битвы при Иссе (Ps. - Call. II. 14). Если он тождествен Митридату из Киоса, убитому в 302 г., то в таком случае у его потомков были все основания вести род от Отана и отсчитывать годы эры от Дария III. К тому же, в том виде, в каком это следует из нашей схемы, Митридат VI Евпатор действительно оказывается потомком Дария I Гистаспа в шестнадцатом колене, как сообщается у Аппиана.

Таким образом, античная традиция о происхождении царей Понта не выдумка последних царей династии. В своей основе она верно отражала действительное положение вещей и призвана была обосновать притязания царей Понта на власть в своем царстве и на их господство над соседними территориями. Несмотря на то, что генеалогия Митридатидов и Ариаратидов составлялась уже во II-I вв. до н. э. и подчас грешит неточностями, ее выведение от Ахеменидов и Отана не могло быть вымышлено, так как население Малой Азии хорошо знало персидских царей и их сатрапов и вряд ли поверило бы в вымыслы царской пропаганды.

Глава 2. ПОНТИЙСКОЕ ЦАРСТВО В III в. до н. э.

Глава 3. ОТ ФАРНАКА I ДО МИТРИДАТА V ЭВЕРГЕТА: ЭКСПАНСИЯ И ПРИМИРЕНИЕ

После неудачной попытки овладеть Синопой, Понтийское царство вновь возникает в источниках только во II в. до н. э., когда у власти в нем находился Фарнак I. Несомненно, задачи, которые стояли перед Понтом в III в., оставались главными и в следующем столетии. Вот почему мы рассмотрим характер политики Понтийского царства в новых внешнеполитических условиях, когда на политическую арену Восточного Средиземноморья вышел Рим, проследим взаимоотношения Понта и соседних государств, принципы, на которых основывались эти взаимоотношения, цели, которые при этом преследовались, а также внешнеполитическую ориентацию Понта.

В конце III - начале II в. до н. э. резко изменилась ситуация в Малой Азии, возросли могущество Антиоха III, агрессивность Вифинии и Пергама. Ситуация усугублялась постоянным вмешательством Македонии. В 216 г. в результате успешных действий против Ахея Антиох III вернул себе Великую Фригию, которая была объектом пристального внимания царей Понта. Возможно, это событие послужило поводом к возобновлению брачно-династийной политики в отношении Селевкидов, которую стал проводить Митридат III. Однако Антиох III, желая привлечь на свою сторону Пергам, в ходе борьбы с Ахеем передал Атталу I Фригию Эпиктет. Это стало одной из причин активизации вифинского царя Прусия I, стремившегося заполучить эту территорию. На рубеже III-II вв. Прусий I выступил вместе с галатами на стороне Сирии и Македонии против Пергамского царства. В результате Фригия Эпиктет или Малая Фригия отошла к Вифинии, границы которой к 190 г. достигли Эзан, Кады и Мисии Олимиены. Антиох III, желая обеспечить себе союзника в лице Прусия I в предстоящей войне с Римом, санкционировал расширение вифинской территории. Однако в ходе войны Рима с Антиохом III (192-188 гг.) Прусий I остался нейтральным. Такая позиция объяснялась тем, что римские полководцы, высадившиеся в Малой Азии в 190 г., обещали Прусию сохранить за ним его владения и даже увеличить их (Polyb. XXI. 1)[1]. Однако обещание римляне не выполнили, так как по Апамейскому мирному договору 188 г. вся Ликаония, Мисия, Иония, Великая и Малая Фригии были переданы ими Пергаму[2].

Недовольный таким решением, вифинский царь оккупировал спорные земли, что привело к вифино-пергамской войне 186-183 гг. до н. э. (Polyb. XXIII. 1,4; 3,1; Liv. XXXIX.4,6,9; Justin XXXII.4,23). На стороне Прусия I выступали царь Македонии Филипп V, галатский тетрарх Ортиагон, понтийский царь Фарнак I и карфагенский полководец Ганнибал (Trog. Prol. 32). Фарнак I был сыном и преемником Митридата III[3], однако, время его прихода к власти неизвестно. На серебряных монетах Фарнака встречаются те же монограммы, что и на монетах Митридата III[4], что свидетельствует о преемственности их власти. Несмотря на то, что ряд исследователей отрицал реальность Митридата III[5], выдвинутые в свое время Эд. Мейером, Т. Рейнаком и другими учеными аргументы в пользу историчности этой фигуры вполне убедительны. Среди них фигурировали, между прочим, ссылки на пять гробниц, вырубленных в скале в окрестностях древней царской столицы Понта Амасии. Из них последняя пятая гробница недостроена. Это обстоятельство принято связывать с тем, что Фарнак I, для которого она предназначалась, перенес в 183 г. до н. э. столицу в Синопу, где был устроен новый царский некрополь[6]. Следовательно, пять гробниц в Амасии принадлежали последовательно сменявшим друг друга пяти понтийским царям от Митридата I Ктиста до Фарнака I, что делает в высшей степени вероятным правление Митридата III, предшественника Фарнака.

Родство Фарнака и Митридата III подтверждается чрезвычайно близким сходством их портретных изображений на царских монетах, что может выдавать сына и отца. Однако, понимая условность портретного сходства, можно привести и другие аргументы в пользу этого предположения. Во-первых, указание Помпея Трога (Юстина) о том, что Митридат VI Евпатор называл Митридата II, который получил от Селевка Великую Фригию, своим proavus - "прадед", "прапрадед", "предок" (Justin. XXVIII.5). Учитывая, что в Понте власть передавалась, как правило, от отца к сыну (App. Mithr. 9) (за небольшим исключением, о чем ниже), а Фарнак был дедом Митридата VI (Justin. XXVIII.6.2), можно заключить, что Митридат V Эвергет, отец Евпатора, был внуком Митридата III, сыном Фарнака I. Следовательно, Фарнак являлся сыном Митридата III.

Во-вторых, известно, что Фарнак I и Митридат IV являлись родными братьями Лаодики, которая была женой Митридата IV Филопатора Филадельфа, своего брата. На их совместной монете, выпущенной в 50-х годах II в., царице не более тридцати лет от роду. Следовательно, как отмечали Т. Рейнак и Н. Ю. Ломоури[7], Лаодика никак не могла быть дочерью Митридата II, умершего приблизительно в последней четверти III в. (см. выше). Она могла быть только дочерью Митридата III, а это значит, что и ее брат Фарнак I также являлся сыном последнего.

Для вступления на престол Фарнака I может быть выбрано два критерия. Первый - война Пергама и Вифинии, которая, согласно последним датировкам, началась в 186 г., если принимать во внимание политическую ситуацию в Азии в то время[8]. Второй критерий - известная надпись из Телмесса, датированная 14 годом царствования Евмена 11=184 г. до н. э. В ней царь Евмен, спаситель и благодетель телмесцев, назван победителем Прусия, Ортиагона, галатов и их союзников, среди которых был и понтийский царь Фарнак I[9]. Во время войны 186-184 гг., в которой Пергам разбил вифинские войска, царь Понта поддерживал Прусия I с самого начала кампании, поскольку в то время, когда к вифинскому царю на помощь прибыл карфагенский полководец Ганнибал, Прусий находился в Понте у своего союзника Фарнака и готовился к началу военных действий (Justin. XXXII.4.2-8; Nepos. Han. 10). Так что в начале - середине 80-х годов II в. Фарнак уже царствовал в Понте, поэтому его вступление на престол должно датироваться рубежом 90-80-х годов столетия.

Союз Понта и Вифинии можно объяснить тем, что Вифиния была в плохих отношениях с Пергамом, который, по воле́ римлян, владел Великой Фригией, а Прусий I захватил Малую Фригию, поэтому пон-тийскому царю, не смирившемуся с потерей владений своих предков во Фригии, было выгодно в подобной ситуации вступить в дружбу и союз с вифинским правителем, стремившимся отторгнуть у Атталидов большую часть их владений. Только таким путем можно было сохранить надежду на приобретение всех фригийских земель.

Однако вскоре союз Вифинии и Понта распался. Как установил Э. Вилль, спорная территория должна была отойти к Пергаму, а Пру-сию вменялось в обязанность отдать ему еще часть исконно вифинских земель. Одновременно Евмен II приобрел Галатию[10]. В результате посольства Т. Квинкция Фламинина в Вифинию, Риму удалось вернуть это государство в разряд дружественных царств (Nepos. Han. XII. 1-5; Liv. XXXIX.51; Plut. Flam. 20; App. Syr. 11). В обстановке существенного улучшения отношений Вифинии и Пергама, за спиной которых стоял Рим, Фарнак I терял все надежды на возврат Фригии и Галатии дипломатическим путем. Дело усугублялось еще и сближением Пергама и Каппадокии. Ариарат IV, скомпрометировавший себя в глазах Рима союзом с Антиохом III, стремился во что бы то ни стало реабилитироваться, поэтому с готовностью откликнулся на предложение отдать свою дочь Стратонику за пергамского царя Евмена II, верного союзника Республики[11]. Это укрепляло позиции Пергама в Малой Азии и позволяло ему, а через него и Риму со всех сторон окружить Понт своими владениями и союзниками.

Подобный ход событий не устраивал Фарнака I, поскольку все области, на которые претендовали его предки и он сам, оказались в руках противников. А Каппадокия, родовая вотчина Отанидов, на которую, согласно расчетам Митридатидов, в первую очередь должна была распространяться их гегемония как законных и единственных наследников славы рода Отана и Дария I Гистаспа, вообще оказалась в союзе с врагами Понта и имела дерзость угрожать стабильности их государства. Этого тщеславный и коварный Фарнак уже не мог снести. Ему оставалось только попытаться вооруженным путем восстановить свои права на Фригию и Каппадокию, а затем и на другие области, некогда входившие в домен Отанидов и их преемников - ахеменидских сатрапов, коих Митридатиды как истинные хранители иранских традиций почитали выше всякой меры. Вот почему справедливо считать войну 183-179 гг. до н. э. между Фарнаком и коалицией Пергама, Каппадокии и Вифинии в некотором роде продолжением конфликта 186-183 гг.[12], хотя это по-своему уникальное явлением в политической жизни тогдашнего мира.

Причины войны 183-179 гг. заключались в стремлении Фарнака не допустить расширения владений Пергама и Вифинии за счет земель, которые, как он полагал, по праву должны принадлежать Понту. Речь идет, в первую очередь, о территориях на западе - Фригии и Галатии[13], а на восточных границах аннексия земель рассматривалась как дело второстепенное, к которому собирались приступить после укрепления позиций на западе. Мы полагаем, что захват Синопы не связан прямо с задачами, которые ставил Фарнак на западе. Овладение ею только хронологически вписалось в контекст событий войны с Пергамом и его союзниками. Если бы план захвата Синопы был составной частью территориальных амбиций Фарнака на западе, то город фигурировал бы в мирном договоре 179 г. А поскольку его там нет и он был признан владением Понта, то его захват следует рассматривать как продолжение политики, которую начал Митридат III.

Захват Синопы в 183 г. (Strabo. XII.3.11; Polyb. XXIII.9) вызвал недовольство Родоса, отправившего по этому поводу посольство в Рим. Любопытно, что миссия родосцев и посольства Евмена и Фарнака прибыли в сенат по разным причинам. Если родосцев беспокоила только судьба Синопы, то послы царей отправились в связи с обострением их отношений. О том, что захват Синопы и конфликт Пергама и Понта не связаны между собой, свидетельствует и решение сената, постановившего отправить комиссию для рассмотрения дела синонейцев и родосцев независимо от расследования конфликта царей (Polyb. XXIII.9). Между Родосом и Пергамом были серьезные разногласия по вопросу о территориях за западном побережье Малой Азии. Это сослужило добрую службу Фарнаку, сумевшему удержать Синопу, которая не интересовала Пергам, жаждавший ослабления родосцев. Вот почему мы полагаем, что захват Синопы напрямую не связан с задачами войны с Пергамом, а потому неправомерны утверждения тех, кто усматривал в этой войне стремление Фарнака создать общепричерноморскую державу[14].

На следующий год (182/181 г.) в Рим опять прибыли послы от Евмена, Фарнака и Ариарата IV Евсебия, союзника Пергама. Вопрос о Синопе уже не стоял на повестке дня. Поскольку незадолго до этого на месте событий побывала римская комиссия во главе с Марком (Polyb. XXIII. 9; XXIV. I)[15], следует полагать, что она посчитала не заслуживающим особого внимания захват Фарнаком Синопы и отклонила протест родосцев. Что до конфликта Понта с Пергамом, то в ответе послам трех царей было заявлено, что Евмен действует правильно, а Фарнак проявляет наглость и корыстолюбие. Ввиду того, что в ответе римского сената речь шла только о военных действиях между Фарнаком и Евменом, можно заключить, что в первый год войны Каппадокия не была ею затронута. Очевидно, тотчас после успеха в Синопе Фарнак приступил к захвату Галатии и Фригии, а также Пафлагонии. Это и обеспокоило Каппадокию, которая примкнула к посольству Евмена в Рим. Поэтому вряд ли следует согласиться с утверждениями, будто война началась с захвата Фарнаком Каппадокии[16]. Участие послов Ариарата объясняется еще и тем, что Каппадокию связывал с Пергамом договор о союзе. В Риме не могли не видеть, что ситуация в Малой Азии складывалась не в пользу союзников, однако сенат объявил, что в скором времени пошлет новое посольство для расследования распри между царями (Polyb. XXIV. 1).

Из описания Полибием хода переговоров Рима с послами воюющих сторон создается впечатление, что действия Рима были направлены на затягивание войны[17], а Фарнак пытался этим воспользоваться. Это проявилось, в частности, в захвате Фарнаком на втором году войны небольшого городка Тия, расположенного на побережье Черного моря. Леокрит, полководец Фарнака, принудил к сдаче удерживавший город гарнизон наемников, обещав им свободу. Однако, как только город был сдан, понтийцы перебили весь гарнизон под предлогом мести за ранее нанесенные наемниками обиды Фарнаку (Diod. XXIX.23). В чем заключались эти "обиды", неизвестно.

Городок, который некогда принадлежал Гераклес Понтийской, в 301 г. вошел в составе четырех полисов в Амастрию, но в скором времени вышел из нее, став на время владением Вифинии, потом Гераклеи, а затем снова Вифинии[18]. Так как это важный стратегический пункт на побережье, его захват мог привлечь к войне Гераклею Понтийскую, тщетно добивавшуюся от вифинского царя его возврата. Однако, в тот момент эта акция была направлена против Вифинии, которой уже в течение 20 лет принадлежал Тий[19]. Иногда полагают, что взятие Тия вовлекло в войну вифинского царя Прусия II, вступившего на престол в 183 г.[20], но К. Хабихт справедливо указал, что нападение Фарнака на Тий - следствие, а не причина вступления Прусия II в войну на стороне Пергама и Каппадокии[21]. Следовательно, жестокая расправа Фарнака с гарнизоном городка - месть за измену Вифинии, которая ранее была союзницей Понта. Очевидно, вифинский царь не доверял Фарнаку, открыто выказывавшему притязания на земли, которые были объектом вожделения Вифинии. К тому же по мирному договору с Пергамом Вифиния имела добрые отношения с Римом и его союзником Евменом II, что и обусловило присоединение ее к антипонтийской коалиции.

Есть и другая причина взятия Тия. Поскольку Фарнак начал войну под лозунгом воссоединения земель, принадлежавших его предкам, то захват Тия вполне вписывался в эти задачи. Город некогда подчинялся родственнице Митридатидов Амастрис, племяннице Дария III. Домен Амастрис - город Амастрия уже входил в состав Понта, так что для окончательного закрепления за Митридатидами ее владений не хватало только Тия, который и был взят в 182 г. В этой связи знаменательно, что Леокрит не пощадил гарнизон, но оставил в неприкосновенности сам городок, так как Понт был крайне заинтересован в его приобретении.

Через два года после начала войны было заключено перемирие, одним из главных условий которого был отвод войск. Со стороны Пергама перемирие заключил Аттал, брат Евмена II, который заболел и нс мог руководить войсками. Воспользовавшись передышкой, пергамский царь решил отправить в Рим посольство во главе с Атталом и другими своими братьями, желая положить конец войне. Столь внушительное посольство и надежды, которые возлагал не него Евмсн II, показывают, что царь чувствовал перемену в отношении к нему Рима, чем и объяснялась его пассивность на переговорах с Фарнаком и явная затяжка конфликта. С другой стороны, этот факт свидетельствует, что в течение двух лет войны Фарнак добился определенных успехов в реализации своих планов, и Пергаму было невыгодно продолжать военные действия из опасения потерять все то, что им было получено по Анамейскому миру и договору с Вифинией. Аттал убеждал сенат принять меры против Фарнака, однако ему было заявлено, что для прекращения войны вновь будет направлено посольство (Polyb. XXIV.5).

Фарнак, чувствуя заинтересованность римлян в ослаблении Пергама и их стремление затянуть конфликт, пошел на передышку с целью консолидации сил для решающего наступления. Еще до окончания зимы он послал войско во главе с Лсокритом в Галатию, а сам решил вторгнуться в Каппадокию (XXIV.8). Мы полностью разделяем мнение тех, кто полагает, что вторжение в Каппадокию произошло после перемирия на третий год войны, а не в самом ее начале, так как это подтверждается сообщением Полибия[22]. Нападение на Ариарата стало возможным только после того, как Фарнак склонил к союзу царя Малой Армении Митридата (XXV.2). Этот Митридат, родственник Фарнака и побочный представитель рода Митридатидов, был, по одной версии, сыном, по другой - племянником, т. е. сыном сестры Антиоха III, которого тот еще в 212 г. хотел поставить царем Малой Армении, а в 197 г. назначил стратегом войска, посланного в Малую Азию для завоевания Ликии[23]. Митридат мог быть верным союзником царя Понта не только вследствие своего происхождения, но и общего подхода к статусу территорий, подвластных каппадокийскому царю.

Решение напасть на Каппадокию было осуществлено только после успеха на западных границах. Синопа, Тий и Пафлагония находились в руках Фарнака, Галатия также присоединилась к Понту, поскольку галатские тетрархи Гайзаторикс и Карсигнат признали себя вассалами Фарнака (XXIV.8). Есть основания полагать, что и часть фригийских владений Атталидов попала под протекторат Понта, поскольку одним из требований мирного договора 179 г. было "признать все прежние договоры понтийских царей с галатами недействительными" (XXV.2). Предшествующая история Понта показывает, что договоры понтийских царей с галатами были связаны, как правило, с устремлением прибрать к рукам Великую Фригию. Очевидно, заручившись союзом с Гайзаториксом и Карсигнатом, Фарнак поставил вопрос о возобновлении прежних договоров Понта с галатами, которые давали ему юридические права требовать фригийские земли. Так что кампания против Каппадокии была следствием успеха политики Фарнака на западе. Это обстоятельство толкало Евмена II к скорейшему заключению мира, дабы Фарнак не воспользовался своим преимуществом.

На стороне Фарнака готовился выступить Селевк IV, но не решился, опасаясь гнева Рима (Diod. XXIX. 23). Это подтверждает успехи Фарнака на западе, поскольку склонить Сирию к союзу можно было только при условии, что дела Пергама были плохи. Ослабленные по Апамейскому миру Селевкиды конечно же желали вернуть утраченные позиции за счет Пергама и Родоса.

Аттал и Евмен выступили в Галатию навстречу Леокриту, но не застали его там. Однако союзники - вассалы Понта Карсигнат и Гайзаторикс - при приближении пергамских войск перешли на сторону Евмена. Это могло быть следствием вероломного захвата Фарнаком Тия и уничтожения гарнизона из галатов-наемников. Евмен и Аттал начали преследовать понтийцев и, пройдя за 11 дней путь от Кальнита до Парнасса, соединились с войском Ариарата IV. Перевес явно стал клониться на сторону союзников, когда прибыли римские легаты "для замирения воюющих". Римские послы просили Евмена и Ариарата прекратить войну и отвести войска из захваченной страны (Polyb. XXIV.8-9). Согласно Полибию, Евмен и Аттал прошли от Галатии до р. Галис, откуда в течение 6 дней добирались до Парнасса в северо-западной Каппадокии. Оттуда они вместе с Ариаратом вступили в "страну мокиссов" (εἰς την Μωκισσέων χώραν), где стали лагерем. Однако эта конъектура текста Полибия, сделанная Райшке, была подвергнута сомнению Б. Низе[24], поскольку в оригинальном тексте стояло εἰς την Κάμησον (Κάμησιν) χώραν. Если эта поправка верна, то союзники пытались с юга угрожать Понтийскому царству, так как Камиса расположена на юге Понтийской Каппадокии. Поэтому следует полагать, что Фарнак оккупировал северо-западные или северные районы Каппадокии. Стремясь выбить его оттуда, союзники заняли часть южных областей Понта, за что и получили укор от римских послов, потребовавших уйти из пределов Понта. Ариарат и Евмен согласились, однако Евмен был недоволен позицией римлян и, по словам Полибия, удвоил число своих войск, "чтобы дать понять римлянам, что он и сам в силах отразить Фарнака и одолеть его" (Polyb. XXIV.8.11). Даже на этом этане войны действия Рима были прежними и заключались в стремлении не допустить перевеса ни одной из сторон. Сам факт прибытия посольства, как и странное требование к Евмену и Ариарату оставить пределы Понта в тот момент, когда успех начал клониться на сторону союзников Рима, говорят о желании Рима не допустить разгрома Фарнака и свести к минимуму победы его противников.

По просьбе Евмсна и Ариарата римские легаты склонили Фарнака на переговоры. В описании их проведения, которое оставил Полибий, недвусмысленно показано откровенно наглое и дерзкое поведение понтийского царя, который возбуждал споры по каждому вопросу, выдвигал совершенно неприемлемые условия и отказывался от своих прежних решений. Такая позиция Фарнака объясняется тем, что он чувствовал косвенное содействие со стороны Рима. Если бы царь Понта, как иногда полагают, проводил антиримскую политику[25], он вряд ли бы пошел на срыв переговоров о мире в пору относительных военных неудач. Его двукратное посольство в Рим говорит о том, что Фарнак считался с позицией римлян и с ее учетом строил собственную политику. К тому же Фарнак не выполнил поставленной задачи - подчинить Каппадокию - и это также могло быть одной из причин срыва мирных переговоров. Чувствуя потворство римлян, Фарнак хотел добиться своих целей, несмотря на то, что союзники готовы были на любые его условия, дабы во что бы то ни стало заключить мир (Polyb. XXIV.9).

В первой половине II в. до н. э. римская восточная политика была направлена в основном против Македонии, чем и объясняется покровительство Пергаму и Родосу. В то же время после 188 г. позиция Рима по отношению к Пергаму и другим восточным союзникам стала более жесткой[26], поскольку римляне опасались усиления пергамских царей, которые по Анамейскому миру добились значительного роста своих территорий. Агрессивность против Пергама была, таким образом, только выгодна Риму. Несмотря на то, что увеличение владений Понтийского царства также не входило в круг римских интересов, ослабление Пергама было более важной задачей. Нежелание допустить сближения Понта и Македонии толкало римскую дипломатию на потворство агрессивным намерениям Фарнака, а это выливалось в стремление предотвратить его военное поражение. Как только вырисовывалась угроза неудачи понтийского царя, римляне тотчас спешили организовать мирные переговоры, которые объективно играли на руку Фарнаку. Все это делалось, однако, под видом покровительства Пергаму и его союзникам. Вот почему мы вряд ли ошибемся, если охарактеризуем позиции Фарнака и Рима в означенной войне как проявление политического двурушничества или как "негласный союз".

Когда после срыва переговоров война возобновилась, то союзники без помощи римлян сумели разбить Фарнака. Поскольку окончание войны проходило без участия римлян, то это можно расценить как их недовольство действиями воюющих. Понтийский царь был застигнут врасплох, понес жестокие потери и вынужден был подписать в 179 г. до н. э. мирный договор, который обязывал его "ни под каким предлогом не ходить на Галатию, а все прежние договоры с галатами признать недействительными". Он должен был возвратить Пафлагонию вместе с выселенными оттуда жителями, а также захваченную часть Каппадокии, выплатить противникам 900 талантов контрибуции и еще 300 талантов Евмену на покрытие военных издержек. Союзник Фарнака Митридат, царь Малой Армении, обязался выплатить Ариарату IV 300 талантов. Кроме того, Фарнак вынужден был вернуть заложников и передать Евмену II город Тий, который пергамский царь возвратил Прусию II. "В договор включены были из владык азиатских Артаксия, правитель большей части Армении, и Акусилох, а из владык Европы сармат Гатал, из народов свободных гераклеоты, месембрияне и херсонесцы, наконец, кизикенцы" (Polyb. XXV.2).

Наибольший интерес представляет упоминание в мирном договоре свободных греческих городов и царей Артаксия (Арташеса), Акусилоха и Гатала. Большая часть исследователей считает, что включенные в договор греческие города принимали участие в войне[27], ориентируясь на противников Фарнака. Другие полагали, что свободные города были нейтральными[28]. Серьезным доводом в пользу дружественных отношений городов к Фарнаку было обнаружение текста его двустороннего договора с Херсонесом (IosPE. I².402) и надписи из Одесса об установлении отношений с Фарнаком[29]. В качестве доказательства этой дружбы приводят нередко пункт мирного договора, где говорится о признании недействительными всех прежних соглашений Фарнака с галатами, и делают предположение, что у понтийского царя могли быть такие же договоры с греческими городами, и частности с Херсонесом и Одессом, которые были возобновлены после их отмены но миру 179 г.[30] Однако отмена договоров с галатами имела цель прежде всего ослабить понтийское войско, формировавшееся из наемников-галатов; наличие же договоров Фарнака со свободными городами до войны могло быть только выгодно противникам понтийского царя[31] и не выгодно Фарнаку, ибо требовало от него оказания им помощи вследствие постоянной угрозы нападения скифов на Херсонес и галатов на Гераклею. Основные задачи, стоявшие перед Фарнаком, вынуждали его мобилизовать все силы на арену военных действий в Малой Азии. Если договор Херсонеса с Фарнаком был возобновлением договора, заключенного до войны, то тогда Фарнак вынужден был бы вести войну на два фронта: в Галатии и Скифии. Однако война 183-179 гг. до н. э. происходила исключительно в Малой Азии, поэтому совершенно нереально, будто в планы Фарнака входило перенесение военных действий в Крым для захвата Херсонеса и привлечения в союзники скифов[32]. Что касается упоминания в тексте двустороннего договора Херсонеса с Фарнаком обещания последнего не замышлять зла, не идти походом и не поднимать оружия против Херсонеса, то это всего лишь традиционные договорные формулировки, исключающие существование враждебных отношений, ибо Херсонес не начинал войны и ничем не угрожал Фарнаку. С другой стороны, заключение Фарнаком договоров с галатами можно вызвать тревогу у гераклеотов, так как галаты постоянно угрожали Гераклее. В подобной ситуации она должна была бы принять меры против опасного для нее союза Понта с галатами. И, наконец, Полибий ничего не сообщает о свободных городах в ходе войны[33]. Если бы союзные договоры греческих городов с Фарнаком существовали, то это не ускользнуло бы от его внимания. Вот почему нет оснований считать, что включение в мирный договор 179 г. греческих полисов объясняется либо враждебными, либо дружественными отношениями к Фарнаку, а скорее свидетельствует об их нейтралитете в ходе войны[34].

Выражение συμπεριλαμβάνειν ταῖς συνθήκαις, которое употребляет Полибий в отношении упомянутых в договоре греческих городов и царей, означает не только подтверждение договора включенными в него государствами, но ставит эти, доселе нейтральные государства на один уровень с теми, кто подписал его как участник войны. Греческий мирный договор, как правило, являлся официальным пактом о безопасности, по которому подписавшая его держава, обязывалась идти войной против нарушителя мира совместно с другими, фигурировавшими в нем государствами[35].

Расчет Рима при составлении мирного договора 179 г. заключался в том, что, если бы какое-либо государство из числа бывших воюющих установило дружественные отношения с Македонией и выступило на ее стороне в войне с Римом, которая была неизбежна, то это расценивалось бы как нарушение κοινὴ εἰρήνη 179 г. и повлекло участие в войне на стороне Рима остальных включенных в мирный договор государств. Поскольку такое опасение у Рима вызывал каждый из воевавших династов, а в особенности Фарнак как наиболее пострадавший из-за наложенных на него обязательств, то привлечение к этому договору государств нейтральных, но заинтересованных в том, чтобы быть в него внесенным, рассматривалось как обретение новых союзников в борьбе с Македонией. Это было тем более важно, ввиду роста в Греции недовольства политикой римлян, чем умело пользовались Филипп V и его наследник Персей[36].

Фарнаку было выгодно привлечь к мирному договору греческие города. Он понимал, что, если не ввязываться в антиримскую борьбу на стороне Македонии, то можно переманить города на свою сторону, ибо римское влияние еще не охватило Западное и Северное Причерноморье. Это помогло бы ему побыстрее восстановить подорванные войной и огромной контрибуцией ресурсы Понтийского государства. Таким образом, заключение мира в 179 г. между Фарнаком и коалицией малоазийских царей явилось важным дипломатическим успехом Рима в борьбе с Македонией, обеспечившим надежность его восточных союзников. По договору свободные греческие города рассматривались как потенциальные союзники Рима, а это было возможно только при их нейтралитете в ходе войны с Понтом.

Включение в мирный договор 179 г. Гераклеи Понтийской явилось результатом ее тесных связей с Римом и гарантировало ей безопасность от галатов и соседних эллинистических правителей, в том числе и право требовать возврата отнятых у нее Вифинией территорий. Поскольку ее в первую очередь интересовал Тий, а он попал в руки Фарнака, а затем Евмена II, то участие в договоре давало Гераклее основание настаивать на возвращении ее владений.

В тексте двустороннего договора Херсонеса с Фарнаком говорится об обещании понтийского царя помогать херсонесцам, "если соседние варвары выступят походом на Херсонес или на подвластную херсонесцам страну, или будут обижать херсонесцев, и сии призовут меня". Упомянутые в договоре "варвары" - скифы, нападавшие на херсонесские владения в Северо-Западном Крыму.

В ходе войны со скифами сарматы помогли херсонесцам вернуть отнятую у них скифами территорию {Polyaen. V 11.56). Данные события происходили до 179 г., так как по двустороннему договору с Фарнаком эти земли находились уже у Херсонеса. Включение Херсонеса и сарматского царя Гатала в текст мирного договора 179 г. юридически и политически укрепляло союз Херсонеса и сарматов перед лицом нового скифского вторжения, а также закрепляло возвращенные с сарматской помощью земли в качестве неотъемлемой части херсонесского государства. Херсонеситы также понимали, что союз с сарматами не мог быть прочным и долговременным. Это подтвердили последующие события (IosPE. I².352). Поэтому свое участие в мирном договоре 179 г. херсонеситы старались использовать как гарантию от нового нападения скифов и возможность привлечь новых союзников[37]. Херсонес воспользовался политической ситуацией в Восточном Средиземноморье, когда он вместе с другими греческими городами поддержал римлян против Македонии[38], а Рим не препятствовал этому, потому что вынашивал планы создать большую антимакедонскую коалицию. Херсонеситы не надеялись, что занятые подготовкой к войне с Македонией римляне окажут им помощь в случае нового нападения скифов. Однако участие в мирном договоре давало возможность сблизиться с Понтийским царством, помощь которого могла быть более своевременной. Ориентация Херсонеса на Понт объяснялась его тесными связями с Синопой, ставшей столицей этого царства (ср. IosPE. I².351)[39].

Со своей стороны стремившийся к дружбе с греческими городами Фарнак не встретил в этом противодействия римлян, ибо она, по их мнению, отвлекала его от союза с Македонией. Поэтому показательно включение в союзный договор Херсонеса с Фарнаком взаимного обязательства соблюдать дружбу с римлянами. Такое обещание Херсонеса объясняется тем, что он был включен в мирный договор в качестве союзника римлян, что позволяло ему установить близкие отношения с Фарнаком. А у понтийского царя оно связано с желанием подчеркнуть отсутствие стремления проводить антиримскую политику и присоединиться к сторонникам Македонии[40]. Таким образом, упоминание о римлянах в двустороннем договоре Херсонеса с Фарнаком было прямым результатом политики Рима в ходе войны 183-179 гг. и участия Херсонеса в мирном договоре 179 г., знаменовавшем окончание этой войны. Поэтому заключение союзного договора Херсонеса с понтийским царем - следствие включения города в мирное соглашение 179 г. и результат антимакедонской политики римлян.

Что касается Месембрии, то ее упоминание в мирном договоре 179 г. могло быть результатом стремления заручиться поддержкой Рима или одной из воюющих сторон против бастарнов и Македонии, так как в 179 г. Филипп V заключил с ними соглашение, вследствие чего над Аполлонией и Месембрией нависла угроза нападения. Римская дипломатия могла воспользоваться этим и включить Месембрию в мирный договор как своего союзника[41]. Фарнак заключил соглашение и с Одессом[42], которое не было направлено против Рима[43]. Уже в ходе войны 183-179 гг. Рим не был заинтересован во вражде с Понтом, поэтому его политика по отношению к Фарнаку после войны существенно не изменилась. Стремление Фарнака к добрым отношениям с прибрежными греческими городами могло быть санкционировано римлянами для его вовлечения в орбиту своей политики. Отсюда взаимное обещание соблюдать дружбу с Римом в договоре Херсонеса и Фарнака. Включив некоторые из греческих полисов в мирное соглашение Пергама, Каппадокии и Вифинии с Фарнаком I, римляне признали их независимые права в качестве союзников по отношению к одной из бывших воюющих сторон. Для свободных городов этот статус был возможен только в случае проведения угодной Риму политики. Поскольку Рим в войне 183-179 гг. сохранял нейтралитет, с одной стороны, поддерживая Пергам и его союзников, а с другой - не давая им развить свой успех против Фарнака, то и позиция городов соответственно была нейтральной.

По-другому обстояло дело с включением в договор армянского царя Артаксия и некоего Акусилоха. А. И. Нсмировский выдвинул гипотезу, что имя Άκουσίλοχος тождественно имени колхского царя Ἄκης, которому принадлежат два золотых статера, найденные - один в Трапезуйте, а другой в с. Кинчха на территории Грузии[44]. Принадлежность этих монет Колхидскому царству установлена давно[45], а время их выпуска датируется 90-80-ми годами II в. до н. э.[46], что увязывается с годами жизни неизвестного Акусилоха. Этим статерам близки некоторые из местных колхских подражаний статерам Лисимаха II в. до н. э.[47] Если Акусилох у Полибия тождественен царю Аку[48], то можно предполагать, что в мирный договор 179 г. был включен царь Колхиды. Следовательно, Артаксий и Акусилох (Ака) стали гарантами договора в связи с тем, что опасались Фарнака, который мог посягнуть на их самостоятельность. Эти опасения были небезосновательными, так как понтийский царь заключил союз с царем Малой Армении и вторгся в пределы Каппадокии, явно давая понять, что стремится существенно раздвинуть границы своего царства на Восток. Поскольку лозунгом Митридатидов вообще и Фарнака I в особенности было восстановить Понтийское царство в границах владений Отанидов и ахеменидских сатрапов из рода потомков Отана, то притязания Фарнака на Колхиду и Армению становились отнюдь не призрачными. Ведь Дарий III Кодоманн, потомок Отана и потому дальний родственник Митридатидов, особенно почитаемый ими, до вступления на престол Персии был наместником в Армении. Так что в планы Фарнака могло входить и подчинение земель к востоку от Каппадокии. Присоединившись к мирному договору, тамошние правители хотели гарантировать международную защиту от попыток агрессивных последователей Ахеменидов завладеть их землями.

Так неудачно для Понта закончилась война 183-179 гг. Однако она имела огромное значение для его последующей истории. Политическую ориентацию царства при Фарнаке можно разделить на два периода - до и после 179 г. Если раньше понтийские цари при решении территориальных споров имели дело лишь со своими непосредственными соседями и Селевкидами, то после Апамейского мира им пришлось столкнуться с интересами Рима, который сумел привлечь в качестве союзников государства, к которым Митридатиды предъявляли территориальные притязания. Поскольку Понтийское царство еще не имело возможности соперничать с Римом вооруженным путем, то оно вынуждено было считаться с его могуществом и Митридатидам приходилось теперь больше действовать дипломатическими методами и с оглядкой на отношение римлян к той или иной их акции. Данное обстоятельство, обусловленное военным поражением, разорительной для Понта контрибуцией, диктовало коренное изменение со второй четверти II в. до н. э. политики понтийских царей.

При Фарнаке в обращение были выпущены серебряные тетрадрахмы аттического веса и драхмы типа: "портрет царя Фарнака в диадеме - стоящая фигура синкретического мужского божества, вероятно, Гермеса-Митры с чертами Диониса или Мена в коротком хитоне и плаще, кадуцеем и рогом изобилия в левой и виноградной лозой в правой руке, с оленем у ног, легендой ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΦΑΡΝΑΚΟΥ". На некоторых экземплярах над головой Мена или Митры-Гермеса - пучок молний, который указывает, что это верховное божество (рис. I.5-6)[49]. Как выше говорилось, монеты Фарнака имеют монограммы, которые встречаются на царском серебре его отца Митридата III. Некоторые монограммы на монетах Фарнака (,) повторяются иногда с незначительными изменениями на серебре Амиса без этникона ( ) и меди Амастрии ( ) с легендой ΑΜΑΣΤΡΙΕΩΝ, молниями или совой на пучке молний (рис. I.7)[50]. Любопытно, что молнии появляются и на царском серебре Фарнака и на городской меди Амастрии. Есть еще группа синопских монет конца III - начала II в. до н. э. с монограммами, близкими тем, которые помещали на свои монеты Фарнак и монетарии Амиса (ср.

, , , , , - Синопа; , , , , - Фарнак и Митридат III; , , , - Амис)[51]. Близость монограмм на полисных и царских монетах говорит о том, что Фарнак I пытался продолжить политику своего предшественника по отношению к греческим городам, насаждал своих чиновников для контроля за выпуском монеты, чтобы прочнее привязать города к царской власти. Это следствие усиления позиций царской власти и централизаторских тенденций во внутренней политике. Мы имеем основания думать, что при Фарнаке в первый период его правления (до 179 г.) означенные тенденции получили особое развитие. Ведь Фарнак начал с агрессивных акций против Тия, Синопы и ее колоний Котиоры и Керасунта, жителей которых выселил в новооснованный полис Фарнакию (Strabo. XII.17,18; Arr. Per. 23-24; Anonym. Per. 33-36).

Terminus post quem основания этого полиса - захват Синопы в 183 г. Перед нападением на Каппадокию Фарнак привлек к союзу Малую Армению; согласно Страбону (XII.3.1), при вступлении на царство Митридата VI Евпатора его владения распространялись не далее области тибаренов и Малой Армении, которая была независимой. В другом месте Страбон сообщает, что тибарены и халибы подчинялись царям Малой Армении, "власть которых простиралась до Трапезунта и Фарнакии" (Strab. XII.3.28). На этом основании полагают, что Тра-пезунт не входил в состав Понта ни при Фарнаке, ни при его преемниках. И только ставший "господином" Малой Армении Митридат Евпатор получил в управление Трапезунт. Поэтому существует мнение, что при захвате Котиоры и Керасунта Трапезунт также перешел к Фарнаку, который в ознаменование союза с Малой Арменией передал город ее царю Митридату[52].

Но данный вывод основан на неверном истолковании текста Страбона. Когда географ говорит, что власть правителей Малой Армении простиралась до Фарнакии и Трапезунта, это не означает, будто Трапезунт принадлежал Малой Армении, так как упоминаемая вместе с ним Фарнакия царям Малой Армении не подчинялась. А это значит, что и Трапезунт не мог им принадлежать, а фигурировал в сообщении Страбона только для обозначения границы Малой Армении и расселения тибаренов и халибов. Основываясь на находке в Трапезунте статера колхского царя Аки (Акусилоха) и принимая во внимание, что город находился в стране колхов, можно предполагать, что при Фарнаке он подчинялся царям Колхиды. Очевидная угроза его захвата понтийским царем заставила Акусилоха стать гарантом мирного договора 179 г.

Основание Фарнакии создавало плацдарм для вторжения в Каппадокию, Армению и Колхиду. Поэтому как terminus ante quem ее возникновения следует рассматривать 181/180 г., когда Фарнак начал военные действия на восточных границах. При Фарнаке позиции царской власти усилились, началось создание системы укрепленных военно-хозяйственных поселений на царских землях, о чем косвенно свидетельствует переселение жителей Пафлагонии во внутренние районы Понта. Временем правления Фарнака датируется надпись из Амасии, где впервые упоминается фрурарх - командир гарнизона в царской столице (SP. III.94). Страбон (Xll.3,38;41) применяет к столицам военно-административных округов Понтийского царства в числе прочих и термин то φρούριον вследствие чего можно сделать вывод, что и там находились царские военные гарнизоны во главе с фрурархами (см. Часть III, гл. 1). При Фарнаке в окрестностях Кабиры было построено святилище лунного бога Мена, где цари давали традиционную клятву: "Клянусь счастьем царя и Меном Фарнака", отчего и святилище стало именоваться в честь бога Μην Φαρνακου (Sirabo. XII.3.31).

Посредством почитания Мена-Фарнака и принятия клятвы последующие правители пытались создать представление о царе, который, как показывает сочетание Μην Φαρνακου, являлся основателем святилища[53], как о прекрасном и добром повелителе. Жители Понтийской Каппадокии отождествляли его с популярным лунно-хтоническим богом Меном, воплощением светлого начала. Это говорит о государственном характере культа Мена, который носил в Понте полное имя Мена-Фарнака. Следовательно, при Фарнаке стал складываться культ справедливого богоизбранного правителя, что является характерной чертой религиозного мировоззрения в эллинистическую эпоху. А это означает, что при этом царе упрочились позиции царской династии в политическом и идеологическом отношениях. Сказанное подтверждается изображением Мена или близкого ему Митры-Гермеса на царских монетах Фарнака и полисной монете основанной им Фарнакии[54].

После войны 183-179 гг. Фарнак от жесткой политики перешел к дружественным связям с греческими городами. Это явилось следствием переноса столицы в Синопу, которая имела обширные контакты с эллинскими полисами Причерноморья и Восточного Средиземноморья, а также поражения Фарнака в войне. С помощью городов царь рассчитывал восстановить свой престиж, подорванную войной экономику и торговлю. Немаловажно и то, что в указанное время греческие полисы имели добрые отношения с Римом - решающей силой во всех малоазийских делах. Поскольку Фарнак убедился, что без санкции римлян Понту не удастся выполнить свою "священную" задачу - восстановить владения предков под эгидой Митридатидов, наследников Отана, то он стремился поскорее перейти к филэллинской политике, демонстрируя Риму свои симпатии, которые пробудились под влиянием связей с греками.

О переходе Фарнака к филэллинской политике свидетельствует афинский декрет, поставленный на Делосе при архонте Тихандре (ID. 1497b=IG. XI. 1056=OGIS.771). Эта надпись датируется 160/159 г. до н. э.[55] и заставляет отказаться от выдвигавшихся ранее предположений, что Фарнак умер в 170/169 г.[56] В ней говорится, что предки Фарнака являлись друзьями афинян, в чем можно видеть намек на сатрапа Каппадокии Митридата, сына Родобата (или Норондобата) и сатрапа Геллеспонтской Фригии Ариобарзана (см. выше, гл. 1). Подобно им Фарнак поступил справедливо, когда в ответ на просьбы афинских послов обещал в будущем передать необходимые им денежные суммы, поскольку в данный момент не смог их предоставить по причине того, что дела его были не в порядке. Последнее было связано с финансовыми трудностями Понта после войны 183-179 гг. в результате наложенной на него контрибуции. Как справедливо указывал Ф. Дюррбак, речь шла о ежегодных дарах на проведение в Афинах жертвоприношений, празднеств и возрождение гимнасиев по примеру того, как поступали другие эллинистические монархи, признавшие Афины общеэллинским культурным центром[57]. Существует убедительное предположение, что выплата денег Фарнаком связана со строительством так называемой Средней Стои на агоре Афин. В конце концов афинские послы добились своего, поэтому декрет предписывал увенчать Фарнака золотым венком, поставить ему медную статую на Делосе и отправить новое посольство для демонстрации прежнего расположения к нему афинского народа и принять от него то, что он сочтет нужным сделать для Афин.

Из декрета мы узнаем, что в 160/159 г. Фарнак I взял в жены Нису, которой вменялось оказывать те же почести, что и Фарнаку. Она была сестрой или племянницей Антиоха IV Эпифана, дочерью Антиоха, сына Антиоха III Великого, женатого на своей сестре Лаодике[58]. Истинные причины этого брака кроются в стремлении Фарнака выйти из политической изоляции путем укрепления традиционных связей с Селевкидами. Последние же пытались продемонстрировать свою лояльность Риму, ибо Фарнак в это время выступал уже в роли римского союзника. О том, что царь Понта стал проводником филэллинской и филороманской политики, свидетельствуют отмеченная выше афинская надпись, декрет из Одесса и двусторонний договор Фарнака с Херсонесом, который предписывал соблюдать дружбу с Римом. Корни столь дружественных отношений с Римом уходят во времена войны в Малой Азии, когда римляне пытались подыгрывать Фарнаку из желания ослабить пергамского царя Евмена.

Таким образом, во второй четверти II в. до н. э. политика Понта существенно изменилась и стала более лояльной Риму. Это выразилось в отходе от прежней жесткости по отношению к греческим полисам и в переходе к филэллинской политике, которую еще активнее претворяли в жизнь Митридат IV Филопатор Филадельф и Митридат V Эвергет, преемники Фарнака на понтийском престоле.

Дата смерти Фарнака I вычисляется лишь приблизительно. Она произошла между 160/159 г., когда был принят декрет афинян в его честь, и 156/155 г., когда в войне между Пергамом и Вифинией принял участие как царь Понта его брат Митридат IV Филопатор Филадельф (Polyb. XXXIII. 12.1). Последний был женат на своей сестре Лаодике, о чем свидетельствует тетрадрахма (рис. 1.8) с парным изображением царя Митридата IV и Лаодики на лицевой стороне и Зевсом и Герой, легендой ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΜΙΘΡΑΔΑΤΟΥ ΚΑΙ ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ ΛΑΟΔΙΚΗΣ ΦΙΛΑΔΕΛΦΩΝ на оборотной[59].

На Делосе этой Лаодике была поставлена статуя, которую возвели Асклепиодор и Гермоген, сыновья Асклепиодора, и родосец Агатанакс, сын Эпигеная (ID. 1555). Они сделали посвящение еще в царствование Фарнака I и до того, как Лаодика вышла замуж за брата, поскольку в надписи не говорится, что она царица и жена Митридата. Отсюда следует, что брак Лаодики и Митридата IV был заключен по политическим и династийным мотивам. Он должен был закрепить права Митридата IV на престол после смерти Фарнака I, который оставил малолетнего сына-наследника, будущего царя Митридата V Эвергета. А это означает, что Митридат IV первоначально являлся регентом малолетнего царевича, но после брака с Лаодикой получил царский титул и трон, который делил вместе с супругой, ставшей царицей Понтийского государства[60]. В такой ситуации у малолетнего Митридата Эвергета, наследника Фарнака, практически не оставалось возможности влиять на государственное управление, так как он фактически был устранен с престола.

От правления Митридата IV Филопатора Филадельфа дошел интересный эпиграфический документ, который, по некоторым предположениям, был посвящением в капитолийский храм Юпитера Наилучшего и Величайшего статуи народа римского, а по другим - частью большого монумента возле означенного храма. Он представлял собой билингву - написанный на латинском и греческом языках документ, в котором говорилось буквально следующее: "[Царь Митридат Фил]опатор и Филадельф [сын царя Митридата], статую [Народа Римского], своего [друга и] союзника, за [благоволение] по отношению к себе [посвящает] [через послов Найма]на, сына Наймана, [и Махеса, сына Махеса]" (CIL. I²2.730=CIL. VI.30922a=IG. XIV. Add.986a=IGUR. I.9= OGIS.375).

Латинский вариант имеет приблизительно такой же смысл: "[Царь Митридат Филопатор и Фил]адельф, сын царя Митридата, [статую Римского Народа ради дружбы] и союза, которые отныне олицетворяет [между ним и римлянами?] Позаботились послы..."

Поскольку вместе с этим документом находились посвящения других царей и государств - Ликийского Союза, Лаодикеи на Лике, Эфеса, Табеи, каппадокийского царя Ариобарзана I, то было высказано предположение, что надпись Митридата должна датироваться I в. до н. э. и ее следует относить к Митридату, сыну Митридата VI Евпатора[61]. Однако Рейнак, обратив внимание на соседство посвящения Митридата с посвящением ликийцев в благодарность за возвращение им свободы от власти Родоса в 168/167 г., отнес к тому же времени и Митридатову надпись, приписав ее Митридату IV и сославшись на отсутствие у Евпатора сына с эпитетами Филопатор и Филадельф[62]. Датировка Рейнака опровергается тем, что еще в 160 г. до н. э. у власти в Понте стоял Фарнак I. Поэтому совершенно справедливы замечания Ж. и Л. Роберов, а также Дж. Ларсена, которые датировали посвящение Митридата IV 160-155 гг.[63] В последнее время Р. Меллор убедительно показал, что посвящение Митридата действительно относится к середине II в. до н. э., но в I в. при Сулле его заново вырезали на камне вместе с другими посвятительными надписями II-I вв.[64] Так что в настоящее время ничто не препятствует отнесению надписи к царю Митридату IV Филопатору Филадельфу.

Надпись показывает, что царь имел титул друга и союзника Рима. Мы не знаем, какие события предшествовали получению этого титула, но из посвящения, в особенности, латинского варианта, как будто бы следует, что причиной могло быть заключение договора о дружбе и союзе с Римом. В этой связи надо отметить, что уже Фарнак I установил дружественные связи с Римской республикой (см. выше), но в союз с нею не вступил. В нашем распоряжении имеется также сообщение Аппиана, что Митридат V Эвергет был первым понтийским царем, который завязал дружбу с римлянами (Mithr. 10). Принято считать, что Аппиан в данном случае не совсем точен, поскольку Фарнак I и Митридат IV водили дружбу с Римом[65]. Тем не менее у нас нет причин полностью отвергать версию римского историка, который описывал события довольно точно, освещая их с проримских позиций[66], так что он наверняка знал о взаимоотношениях Рима с Понтом и до Эвергета. Однако, он ясно даст понять, что именно Эвергет, благодаря дружбе с Римом, помог Республике во время III Пунической войны (см. ниже). Очевидно, ему важно было подчеркнуть, как Митридат V использовал дружбу с Римом и что именно он первым из понтийских царей оказал ему реальную военную помощь в качестве истинного союзника. Источник Аппиана или сам автор истории Митридатовых войн имел, вероятно, в виду прежде всего тот факт, что Эвергет возобновил дружбу и союз с Римом, оказав ему помощь кораблями и войском. Поэтому можно выдвинуть предположение, что Митридат IV Филопатор Филадельф пытался засвидетельствовать свою дружбу к Риму в связи с тем, что был во многом обязан Республике своим утверждением на троне. Вероятно, в Риме не склонны были особенно доверять Фарнаку и опасались, что его сын и наследник может продолжить агрессивный курс отца. Вот почему Сенат мог поддержать притязания на престол брата умершего царя и регента его сына, разглядев в нем человека, который сможет углубить наметившуюся еще при Фарнаке тенденцию к филэллинской и филороманской политике. Взойдя на престол, Митридат IV отплатил Риму за поддержку, заключив с ним договор о дружбе и союзе. Это обстоятельство и могло побудить Митридата отправить в Сенат посольство для постановки статуи Римского народа на Капитолийском холме. Данный вывод косвенно подтверждается тем, что почти аналогичное посвящение царя Ариобарзана I на этом же памятнике появилось после содействия римлян в возвращении его на престол, откуда он был изгнан Митридатом Евпатором.

Капитолийское посвящение Митридата IV - показатель изменения политики Понта со времени Фарнака I в сторону большей проримской и прогреческой ориентации[67]. Этим царь пытался воздать Риму за поддержку и способствовать выходу своего царства из тяжелого экономического и финансового положения после войны 183-179 гг. и суровой контрибуции. В этом видится преемственность с политикой Фарнака I, которую он проводил после поражения в войне с соседями, но преемственность с более глубоким проримским оттенком.

Как мы пытались показать выше, выход Понтийского царства на восточно-средиземноморскую арену при Фарнаке был тесно связан с захватом Синопы, превращением ее в столицу, опорой на другие греческие полисы причерноморского побережья. Есть основания полагать, что и брат Фарнака старался следовать той же политике. Как убедительно доказал Л. Робер, имена послов царя, содействовавших его миссии в Рим, наиболее часто встречаются в греческих полисах Северной Паф-лагонии, особенно в районе Синопы и Амиса. Поскольку имена Μάης (Mahes), Ναιμάνης (Nemanes) принадлежат, несомненно, лицам из разряда высших должностных особ царского двора, то их материальное и социальное положение должно было соответствовать их высокому государственному рангу[68]. А это означает, что Митридат IV мог ориентироваться на зажиточные круги населения как эллинских полисов, так и всей Северной Пафлагонии, которые имели тесные связи с эллинским миром Причерноморья и Эгеиды. Через из посредничество Фарнак, а затем Митридат IV пытались заигрывать с греками и римлянами, желая предстать филэллинами. С их же помощью они старались выйти и из финансовых трудностей.

Как доказательство преемственности власти при Митридате IV следует рассматривать его эпитет ΦΙΛΑΔΕΛΦΟΣ, что означает "любящий брата" или "любящий сестру". Вполне вероятно, что этот эпитет был принят Митридатом IV после женитьбы на сестре Лаодике[69], поскольку на их "супружеской" тетрадрахме с парным изображением имеется надпись Βασιλέως Μιθραδάτον και βασιλίσσης Λαοδίκης φιλαδελφων (рис. 1.8). Однако эпитет присутствует и на тетрадрахме с портретом одного царя (рис. 1.9)[70]. Поэтому для Лаодики и ее брата Митридата IV он мог означать еще и любовь к их брату Фарнаку, законными преемниками которого они хотели себя подать. Принятие этого эпитета должно было показать подданным и союзникам Понта справедливость их прихода к власти в обход династийных традиций Понтийского царства, когда, согласно установившемуся правилу, власть по закону должен был наследовать сын Фарнака I будущий царь Митридат V Эвергет, а каждый понтийский царь, взойдя на престол, обязан был брать в жены представительницу селевкидского дома, а не единокровную сестру. Данное предположение можно подтвердить ссылкой на другие монеты, связанные с Митридатом IV: уникальный золотой статер из коллекции Аулок типа: "портрет царя в лавровом венке вправо - стоящая Гера, опирающаяся правой рукой на копьё, звезда под полумесяцем, легенда ΒΑΣΙΛΕΩΣ ΜΙΘΡΑΔΑΤΟΥ" (рис. 1.10)[71]; тетрадрахмы из собрания Ваддингтона типа "голова царицы в диадеме и покрывало вправо - стоящая Гера с копьём в правой руке, легенда ΒΑΣΙΛΙΣΣΗΣ ΛΑΟΔΙΚΗΣ" (рис. 1.11)[72]. Т. Рейнак неопределенно высказывался по поводу атрибуции тетрадрахмы, полагая, что она относится к царице Лаодике, вдове Митридата V Эвергета и матери-регентше Митридата VI Евпатора, дочери Антиоха Эпифана. Это, по его мнению, стало причиной отсутствия династической эмблемы понтийских царей и эпитета "Филадельфы" на означенной монете[73]. Впоследствии он же отнес тетрадрахму к Лаодике, супруге Митридата IV[74]. Г. Кляйнер полагал, что обе монеты чеканены после смерти царя Митридата IV, когда его вдова стала регентшей своего племянника Митридата V[75]. Аргумент Рейнака, что Лаодика, изображенная на тетрадрахме, не принадлежит к династии Митридатидов, так как являлась селевкидской царевной, поскольку на монете отсутствует понтийская царская эмблема, не может быть принят, ибо и на "супружеской" тетрадрахме нет такого знака, а запечатленная на ней чета бесспорно к этой династии принадлежала. Так что отнесение этой монеты к Лаодике, вдове Митридата, вполне вероятно, поскольку она имеет общий тип - фигуру Геры - с "супружеской" тетрадрахмой и посмертным статером её мужа. Если это так, то мы вправе говорить, что после смерти Митридата IV отпала необходимость в эпитетах "Филадельф" и "Филадельфа" применительно к обоим супругам, дабы подчеркивать преемственность власти и политики, а тем более законный характер правления.

Типы монет Митридата IV и Лаодики убедительно свидетельствуют о сближении Понта с греко-римским миром Эгеиды и Причерноморья. Если при Фарнаке I на монету помещалось изображение местного божества Мена - Фарнака с чертами Митры, то при его преемнике появляются изображения сугубо греческих божеств олимпийского круга Зевса и Геры, а также Персея. Божественная пара олимпийских владык должна была подчеркнуть прочность царской власти Митридата и Лаодики, а фигура Персея определенно отражала заигрывание как с греками и римлянами, так и с местным иранским населением. Этот греческий герой почитался у Ахеменидов в качестве родоначальника персов (Herod. VI. 54; VII. 61; 150). В то же время он имел отношение и к династии македонских царей, что указывало на грекомакедонские корни Митридатидов. Персея почитали и в Риме, поскольку он, по преданию, вместе с Данаей прибыл в Италию, где стал родственником царя Пилумна и рутульского царя Турна[76]. Так что в типологии царских монет отразились филэллинские и филороманские симпатии Митридата IV, который пытался подражать Фарнаку. Так как большинство в Понте составляло слабо эллинизированное иранское и каппадокийское население, то культы Зевса и Персея должны были напоминать об иранских истоках правящей династии, ассоциировавшейся в их представлении с Ахуро-Маздой и Персеем, родоначальником персов и ассирийцев. В этом проявляется тонкая пропаганда греческого и иранского начал, чем впоследствии умело пользовался Митридат Евпатор.

Было бы, однако, неверно полагать, что Митридат IV отрекся от дела предшественников - восстановления в полном объеме владений Отана и его преемников под эгидой митридатовской династии Понта. Но по сравнению с ними новый царь прибег к иной тактике, отказавшись от вооруженной борьбы. Во время войны Аттала II и Прусия II в 156-154 гг. Митридат IV поддержал Аттала, с которым имел договор о союзе (συμμαχία) (Polyb. XXXIII. 12.1). Существует предположение, что этот союз был установлен по миру 179 г.[77] Однако в том тексте мирного договора ни слова не говорится о союзе между Понтом и Пергамом. К тому же мирный договор был подписан между Фарнаком I и Евменом II, тогда как Полибий говорит о союзе Митридата IV и Аттала II. Поэтому союз был заключен, скорее всего, либо при Фарнаке после мира 179 г., либо при Митридате IV. Правильнее, наверное говорить о союзе Понта и Пергама в результате изменения общего направления понтийской политики в последние годы Фарнака и при Митридате IV. Договор о союзе между Понтом и Атталидами стал возможен только после того, как Митридат IV был объявлен "другом и союзником" римского народа. Сближение с Римом способствовало установлению прочных добрососедских отношений с Пергамом, являвшимся верным римским союзником. А это было приемлемо только при коренном изменении всей внешней политики Понта, связанной с отказом от попыток вооруженным путем прибрать к рукам владения Пергама во Фригии и Галатии. Поскольку война 156-154 гг. началась со вторжения Прусия II в пределы Пергамского царства и захвата его владений в Галатии, Мисии и Фригии, т. е. тех областей, из-за которых в прошлом не раз разгорались споры с понтийскими царями, она не могла не оставить равнодушными соседние государства и прежде всего Понт и Каппадокию. Под угрозой поражения и отторжения большей части территории Аттал II обратился за помощью к союзникам. Её оказали цари Ариарат V Каппадокийский и Митридат IV Понтийский. Их войска выступили совместно под командованием сына Ариарата V Деметрия. Знаменательно, что под одними знаменами выступили непримиримые соперники за наследство Отанидов, что служит показателем изменения подхода понтийского царя к территориальному вопросу. Очевидно, Митридат IV признал де-факто права каппадокийского царя на власть и владения в Каппадокии, что стало причиной улучшения отношений между ними. Несомненно, что Понт пошел на это под давлением поражения Фарнака I в войне с Каппадокией и Пергамом.

Однако заинтересованность Митридата IV в результате войны Аттала II и Прусия II, его готовность немедленно оказать помощь Пергаму свидетельствуют, что Понт по-прежнему пристально следил за положением во Фригии и Галатии. Это значит, что Митридатиды не отказались от притязаний на эти земли, но решили добиться права на них мирными дипломатическими средствами. Они рассчитывали при этом на дружбу и союз с Римом, а также с его союзником Пергамом. Тс же подходы применялись и в отношении Каппадокии. Следовательно, можно сделать вывод, что основные цели политики Понта оставались прежними, изменились только средства их достижения. Отныне союз и дружба с Римом и его союзниками призваны были стать той основой, на которой строилась политика возврата наследственных земель в Малой Азии.

Время и обстоятельства смерти Митридата IV неизвестны, однако выпуск его посмертного статера, равно как и чекан его вдовой тетрадрахмы от своего имени позволяют говорить о том, что еще какое-то время молодой царь Митридат V Эвергет продолжал делить власть со своей теткой-регентшей Лаодикой. Когда и при каких обстоятельствах он получил, наконец, единоличную власть, мы не знаем. Первой самостоятельной акцией молодого царя была отправка в 149 г. до н. э. на помощь римлянам нескольких военных кораблей и небольшого вспомогательного отряда против карфагенян (App. Mithr. 10). Аппиан тут же поясняет, что Эвергет был первым из понтийских царей, кто вступил в дружбу с Римом, что как указывалось выше, на самом деле, неверно. Но так как это утверждение римского историка связано с фактом посылки кораблей и войска в ходе III Пунической войны, следовательно, можно рассматривать эту акцию как продолжение политики дружбы и союза с римлянами, проводимой Митридатом IV Филопатором Филадельфом. Можно предположить в этой связи, что первая внешнеполитическая акция нового царя была обусловлена договором о дружбе и союзом с Римом, заключенным его предшественником[78].

Вся последующая деятельность Митридата V Эвергета была направлена на упрочение связей с Римом и проведение проримской политики. По примеру своего предшественника он пытался максимально использовать для этого связи Понтийского царства с греческими полисами Восточного Средиземноморья, прежде всего, Афинами и Делосом, по-прежнему считавшимися общеэллинскими святынями. Митридат V регулярно делал посвящения в святилище Аполлона Делосского и оказывал покровительство в организации делосского гимнасия и гимнических состязаний на Делосе и, вероятно, в Афинах. В этом он пытался следовать примеру своего отца Фарнака I, который вносил для этого немалые суммы денег (см. выше). Как и другие эллинистические цари, Митридат, очевидно, выделял средства для образования специального фонда от своего имени, деньги из которого пускались в оборот для получения процентов, из которых оплачивались религиозные и праздничные церемонии, поездки к царю, восстановительные и иные работы на культовых сооружениях и т. п.[79] Не случайно, поэтому, что с Делоса происходит довольно много надписей в честь Митридата V Эвергета. В 129 г. гимнасиарх Селевк из Марафона возвел статую Митридата V Эвергета в ознаменование его благодеяний по отношению к гимнасию (CIG. 2276 = OGIS. 366 = ID. 1558 = Durrbach F. Choix... N 99). Около 120 г. амисенец Гермоген, сын Харея посвятил Аполлону, Артемиде и Латоне статую афинянина Дионисия, сына Боэта, одного из τῶν τιμωμένων φίλων Митридата Эвергета, за справедливость и благодеяние по отношению к себе (BCH. 1908. Р. 431. N44 = ID, 1559 = Durrbach F. Choix... P. 170. N 100). Эта надпись выявляет филэллинские наклонности царя в полном виде. Среди ближайшего окружения Митридата находились представители знатной верхушки Афин, которые оказывали покровительство гражданам Понта за его пределами. На Делосе же неким Эсхилом, сыном Зопира, было сделано посвящение скульптуры царя Митридата V, сына Фарнака (ID. 1557). Не исключено, что многие из посвятителей были осыпаны милостями царя за организацию празднеств в его честь.

Покровительство ведущим греческим полисам и святыням было возведено в Понте в ранг государственной политики. Об этом свидетельствуют монеты - две тетрадрахмы Эвергета с изображением (по мнению Л. Робера) древней культовой статуи VI в. Аполлона Делосского работы скульпторов Тсктея и Ангелиона. Исследователь предположил, что первая монета была чеканена в 129-128 г. и связана с посвящением гимнасиарха Селевка как отражение большого благодеяния царя острову и святилищу Аполлона (рис. 1.12). По версии Робера, тип монет олицетворял благодеяния Митридата Афинам, Делосу и вообще Элладе. Другая монета из коллекции Ж. Рой-Вейлана датирована 125/124 г. и подтверждает, но его убеждению, факт донации храму со стороны царя Понта[80]. Можно поэтому сделать вывод, что чекан тетрадрахм Митридатом V имел донативное значение и олицетворял какое-то значительное событие в жизни острова и храма, связанное с культовой статуей Аполлона. Принимая во внимание большое число благодарственных надписей с Делоса в честь Митридата V, можно предполагать, что его прозвище Эвергет, т. е. "благодетель", имело прямое отношение к филэллинской политике и благодеяниям греческим центрам Эгеиды. Поскольку Делос находился в это время под контролем Афин, доброе отношение царя Понта к эллинам непосредственно касалось и этого полиса[81]. Об этом свидетельствует пребывание афинянина Дионисия при царском дворе в Понте.

Филэллинство Митридата проявлялось и во внутрипонтийских делах. Митридат Эвергет использовал в своих интересах связи Синопы, Амиса, Амастрии с греческими полисами Причерноморья. Некоторые боспорские медные монеты второй половины II в. до н. э. чеканены из желтой или светлой меди, появление которой на Боспоре связано с Понтом, где вся медная чеканка осуществлялась из металла именно такого цвета[82]. Ряд медных эмиссий поздних Спартокидов, в частности, выпуски типа: "Аполлон-лук в горите, ΠΑΝ" и "бородатый сатир- лук, стрела вправо, ΦΑ", а также монеты с заимствованными из понтийской нумизматики типами (рог изобилия, звезды, шапки Диоскуров), выпущенные около 120 г., чеканены из понтийской меди. Это позволило исследователям сделать вывод о возможности контактов боспорской правящей верхушки и царя Митридата V задолго до присоединения Боспора к Понту при Митридате VI Евпаторе[83]. Однако эти контакты, если и имели место, то скорее всего между северо-причерноморскими государствами и крупнейшими эллинскими полисами Понтийского царства. Об этом свидетельствуют перечеканки амисского мелкого серебра на Боспоре во второй половине II в. до н. э. штемпелями пантикапейских монет типа "Аполлон-лук в горите" и "восьмиконечная звезда-треножник"[84]. Наблюдения за импортом синопской продукции в Северное Причерноморье показывают, что во второй половине II в. происходит его резкий подъем. При этом количество керамических клейм Синопы VI хронологической группы Б. Н. Гракова, найденных в Северном Причерноморье, превосходит уровень наивысшего расцвета синопской торговли во второй половине III в. до н. э. (III гр. Б. Н. Гракова)[85]. На Азиатском Боспоре, например, число клейм IV-VI гр. более чем в три раза превышает клейма I-III гр.[86] Углубление херсонесско-синопских торговых отношений во II в. также прослеживается по амфорным клеймам, которые свидетельствуют, что они оставались стабильными и интенсивными. Концом II в. датируется херсонесский декрет в честь синопейца Менофила, сына Менофила, оказывавшего услуги гражданам Херсонеса, приезжавшим в Синопу по торговым делам (IosPE. I². 351)[87].

Межполисные отношения Северного и Южного Причерноморья стали налаживаться после того, как понтийскис цари перешли от конфронтации к дружественным связям с греками. Митридат V Эвергет, который во многом пытался следовать политике своего отца Фарнака I, также выступал за расширение торгово-экономических контактов, видя в этом средство укрепления благосостояния не только полисов, но и всего царства. Эпиграфические памятники, связанные с метеками и ксенами из Синопы, Амастрии и Амиса в Причерноморье, в абсолютном большинстве, правда, относятся либо к V-III вв., либо к концу II в.; тогда как надписи интересующего нас периода практически отсутствуют или единичны. Но это никак не означает, тю отношения греческих полисов Понтийского царства с другими городами Причерноморья при Митридате Эвергете были сведены к минимуму. Возможно, что выходцы из Амиса и Синопы, похороненные на Боспоре в конце II-начале I в. до н. э., прибыли туда еще до официального включения царства в состав державы Митридата VI Евпатора (ср. CIRB. 124; 530 (Амис); 129, 131? (Синопа)). Что касается переговоров о переходе Боспора под протекторат Митридата V, то это вряд ли было возможно, поскольку в противном случае исключало бы необходимость для Диофанта вести переговоры с Перисадом V о передаче власти над Боспором Митридату Евпатору (см. ниже). Скорее всего отношения Боспора и Понта при Эвергете не пошли дальше торговых и политических контактов.

Стремление царя к филэллинской политике, его покровительство греческим полисам царства и ориентация на восточно-средиземноморский мир способствовали активным связям Амиса и Синопы с Делосом и Афинами. Вопрос этот изучен в литературе подробно, поэтому мы ограничимся лишь указанием на то, что регулярные контакты Амиса и Синопы с восточносредиземноморским миром значительно усилились со второй половины II в. Так, в Аттике с III в. до н. э. по III в. н. э. засвидетельствовано 28 амисских торговцев, шесть амисенцев известно в Северном Причерноморье, три в Милете, по одному на Крите, Родосе, Астипалайс, Оропе, Тарсе. Во второй половине II в. до н. э. на Делосе возникли постоянные торговые представительства Амиса и Синопы. Уроженцы этих городов прибывали туда либо временно как торговцы, либо навклеры, либо постоянно там жили, осуществляя торговые операции в интересах полисов и понтийской знати, заинтересованной в торговле. При этом их потомки воспитывались в делосском гимнасии и жили на Делосе после смерти родителей, продолжая их дело[88].

Таким образом, при Митридате V Эвергете явно наметился подъем экономики крупнейших городов Понтийского царства, где возродились даже некоторые древние полисные институты. Согласно одной надписи из Абонутейха, в этой древней милетской колонии, вошедшей в состав Понта еще в III в., повысилось при Митридате Эвергете значение фратрий - некогда важных административно-политических институтов полисного строя, ставших в эпоху позднего эллинизма гентильными или религиозно-культовыми объединениями. В состав этих объединений входили представители царской администрации на местах, что свидетельствует о покровительстве греческим полисам со стороны царской власти[89]. Причину столь сильного грекофильства понтийской знати следует видеть в стремлении получить выгоды от торговой деятельности эллинских эмпоров в Средиземноморье и Причерноморье. С другой стороны, поощрение греческой культуры должно было неизбежно повлечь за собой поддержку царской власти со стороны зажиточных кругов греческих городов. А это, в свою очередь, вело к более прочным связям с римлянами, игравшими всё возрастающую роль в Восточном Средиземноморье. Вот почему тесные отношения Понта с Афинами и Делосом способствовали сближению Митридата V с Римом, установлению личных связей с влиятельными политическими деятелями Римской Республики.

Подобное развитие событий не могло не отразиться на внешнеполитическом курсе правящей династии, в частности, на вопросе о приобретении для Понта территорий, которые Митридатиды считали исконно наследственными. Митридат V пытался через дружбу и союз с Римом добиться прав на эти земли, в особенности, на Великую Фригию.

После того, как в 133 г. Аттал III, царь Пергама, в состав которого входила эта область, завещал свое царство Риму, его брат Аристоник поднял восстание. К нему примкнули широкие массы бедноты и рабов, что создало угрозу римской власти в этой части Азии. Поражения римлян и гибель консула Публия Лициния Красса заставили соседних эллинистических правителей, дружественных Риму, послать свои войска для подавления восстания. Среди них были царь Никомед II Вифинский, Ариарат V, царь Каппадокии, Пилемен II, царь Пафлагонии, и МитридатУ Эвергет (Strabo. XIV. 1.38; Justin. XXXVII. 1.2; Eutrop. IV. 20; Oros. V. 1.2)[90]. В ходе этих событий цари Понта и Каппадокии, как и в годы вифино-пергамской войны 156-154 гг., выступали совместно. Это говорит об отказе Митридата V от попыток насильственного свержения Ариаратидов в Каппадокии и переходу к союзу с ними, что, впрочем, не означает отказа от притязаний на власть в их царстве. Это доказали уже последующие события.

В 130 г. до н. э. восстание Аристоника было подавлено, но во время этой войны погиб Ариарат V. В 129 г. в Азию прибыл новый консул Маний Аквилий и тотчас занялся организацией новой римской провинции на Востоке. В том же году по решению римского сената за участие в подавлении восстания Аристоника Митридат получил Великую Фригию, а малолетние дети Ариарата V - Ликаонию и Киликию (Justin. XXXVII. 1.2.; XXXVIII. 5.3; App. Mithr. 12; 57). Любопытно, что римский сенат наградил только царей Понта и Каппадокии, тогда как цари Вифинии и Пафлагонии, также принимавшие участие в войне с Аристоником, никаких приобретений не получили. Исследователи объясняют это обстоятельство тем, что Митридат V, как утверждают некоторые римские историки, дал взятку консулу Манию Аквилию и получил за это Фригию (App. Mithr. 12; 13; 57; App. Bel. Civ. I. 22; Liv. LXX; Cic. Pro Flacco. 98; De Oratore. II. 124; 188; 194-196)[91]. Другая группа исследователей не склонна доверять свидетельству о взятке, поскольку решение о передаче Фригии исходило не от консула, а от сената, и сообщения об этом изложены в речах Суллы и Пелопида, посла Митридата VI, где могли быть искажены исторические факты[92]. Однако Б. Макгинг недавно убедительно доказал, что сообщения Аппиана о передаче Великой Фригии за взятку отцу Митридата Евпатора относятся к деятельности консула 129 г. и эти действия вполне могли иметь место[93]. К тому же предложенная выше гипотеза лишь частично объясняет факт отсутствия в senatus consultum 129 г. среди награжденных царей Никомеда II и Пилемена II.

Передача Понту в 129 г. Великой Фригии могла оказаться возможной только, если Митридат уже владел к тому времени Пифлагонией и Галатией, ибо в противном случае между Понтийским царством и Фригией не было бы общей границы[94]. Известно, что Митридат V получил в наследство от умершего пафлагонского царя Пилемена II Пафлагонию после того, как был усыновлен покойным царем (Justin. XXXVII. 4.3-5; XXXVIII. 5.4-7; 7.10). Поскольку Пилемен II участвовал в подавлении восстания Аристоника, а в 129 г. Великая Фригия была присоединена к Понту, то предположительно Пилемен II скончался где-то между 133 и 129 гг. и в указанный промежуток времени Митридат Эвергет вступил во владение Пафлагонией и Галатией. Римляне благосклонно смотрели на это приобретение царя, который в то время являлся их союзником и оказывал помощь в борьбе с Аристоником. Это и дало возможность впоследствии Митридату Евпатору говорить, что он удивляется, почему у него оспаривают наследственное право на Пафлагонию, которое не оспаривали у его отца (Justin. XXXVII. 4.3-5).

Предшествующая история Понта показывает, что на Великую Фригию претендовали и цари Вифинии, что вызывало у них как вспышки враждебности, так и приливы дружбы к Понту. Вполне вероятно, что Никомед II, оказывая помощь Риму против инсургентов в провинции Азии, втайне надеялся получить за это какую-то часть Фригии[95]. Однако римский сенат и консул Маний Аквилий решили передать эту область Митридату V. Поэтому вифинский царь и оказался среди тех, кто не получил ничего от деления бывшего царства Атталидов. Возможно, решающую роль в этом сыграло то обстоятельство, что понтийский царь сумел обратить в свою пользу те обширные связи в Риме, которые ему удалось наладить своей филэллинской политикой. Сказалось, вероятно, и обладание им почетным титулом "друга и союзника" Рима, унаследованным от своего предшественника. Но решающим, видимо, было традиционное правило римской дипломатии - присуждать спорные территории своим союзникам в полном объеме, лишая их соперников оного, дабы впоследствии между ними возникали новые конфликты, которые позволяли бы Риму править по принципу divide et impera.

Дальнейший ход событий подтверждает правильность наших заключений. Маний Аквилий был оправдан в Риме и его решение оставалось в силе по крайней мере до избрания Гая Семпрония Гракха народным трибуном в 123-122 гг. Это показывает, что устройство дел в Азии в том виде, в каком это сделал Аквилий, устраивало сенат. Однако все эти годы Никомед II оспаривал правомерность действий консула на Востоке. Это видно из речи, которую произнес в сенате Гай Гракх против так называемого lex Aufeia. В ней говорится, что часть сенаторов, выступавшая против принятия закона, была подкуплена Никомедом II, другая же группа, стоявшая за закон, получала деньги от Митридата V. Относительно колеблющихся говорится, что оба царя стремились склонить их в свою пользу всевозможными подачками, направляя для этого в Рим послов (Gellius. XI. 10 = ORF. II. XIII. 41.1- 15). Поскольку обвинения Гракха были выдвинуты в 123/122 г., т. е. во время его кампании за введение новой системы налогообложения в провинции Азии, то вполне справедливы попытки историков увязывать борьбу за отмену "закона Авфея" с передачей Великой Фригии Митридату за взятку[96]. Вместе с тем из сохранившегося фрагмента речи Гракха со всей очевидностью следует, что в сенате была влиятельная группа, заинтересованная в дружбе с Митридатом V и потому оправдавшая консула, несмотря на выдвигавшиеся против него обвинения. Тяжба царей Понта и Вифинии из-за Великой Фригии тянулась, таким образом, не менее шести лет - с 129 по 123/122 гг.

Выступления Гракха показывают, что в последние годы правления Митридата Эвергета в Риме росло недовольство этим царем, в особенности его значительными территориальными захватами. После того, как Понт завладел Пафлагонией, Галатией и Великой Фригией, настал черед Каппадокии. Если до того царь действовал исключительно дипломатическими методами, прикрываясь союзом с Римом, то после 130 г. его политика стала более наглой. Стремясь усилить войско, на Крит был отправлен один из ближайших друзей царя Дорилай Старший, прадед географа Страбона с материнской стороны, прозванный Тактиком за большое искусство в военных делах. Ему часто поручалось набирать наемников во Фракии и Греции. Страбон сообщает, что незадолго до убийства в Синопе его покровителя Митридата Эвергета, Дорилай принял участие в войне двух критских городов Кносса и Гортины в качестве военачальника кноссцев. Когда до него дошли сведения об убийстве царя, Дорилай остался в Кноссе, так как власть в Понте захватили его политические противники (Strabo. X. 4.10; XII. 3.33). Это свидетельствует, что Митридат V активно набирал наемников в Греции, в частности, на Крите, поскольку его позиции в Эгеиде были весьма высокими. Он даже вмешивался в военные действия между отдельными полисами[97], что позволяет говорить о возможности союза между царем Понта и Кноссом. Деятельность Дорилая в Греции происходила уже после 130 г., поскольку в скором времени, как говорит Страбон, его покровитель Эвергет нал в результате заговора, что произошло, как известно, около 120 г. Поэтому укреплять собственное войско Митридат начал незадолго до территориальных приобретений около 130 г., но особенно активно развернул эту деятельность после захвата Каппадокии.

Как известно, после того, как каппадокийский царь Ариарат V пал в войне с Аристоником, власть в Каппадокийском царстве в 130-129 г. оказалась в руках его вдовы Лаодики и шестерых малолетних сыновей. Желая сохранить за собой трон, Лаодика коварно убила пятерых сыновей, однако, шестого, самого младшего, родственникам удалось уберечь от матери. Когда народ расправился с ненавистной правительницей, младший сын стал править под именем Ариарата VI (Justin. XXXVII. 1.4). Принято считать, что Митридат V Эвергет воспользовался ситуацией и вторгся в Каппадокию с помощью военной силы, желая поддержать Ариарата VI. Поскольку царь был еще малолетним, Митридат V, женив его на своей дочери Лаодике, фактически превратился в правителя соседнего государства, присоединив его к Понту (Justin. XXXVIII. 1.1; Memn. XXX. I)[98]. Факт вторжения в Каппадокию подтверждает и Аппиан (Mithr. 10; 12; 15). Перед нами знакомая картина времен Фарнака, когда, укрепив позиции на западе, понтийский царь вторгается в Каппадокию и присоединяет ее в качестве наследственного владения. Однако, если Фарнак I пытался это сделать путем свержения Ариаратидов, то его сын решил оставить их у власти в качестве своих ставленников, дабы не предстать в глазах Рима откровенным захватчиком. Очевидно, именно для такого рода военных акций Митридату V требовалась сильная и боеспособная армия, ради создания которой и был использован опыт Дорилая Тактика.

В Риме не могли не заметить военных приготовлений и опасных операций понтического царя. Это вызывало там раздражение, поскольку под личиной союзника и друга римского народа царь Понта фактически присоединил все наследственные владения своих предков Отанидов: Великую Фригию, Галатию, Пафлагонию и Каппадокию, т. е. всё то, ради чего направляли всю политику предшествующие цари Понтийского государства. Это был явный успех политического курса, который начал Фарнак I после 179 г., продолжил Митридат IV Филопатор Филадельф и столь блестяще завершил Митридат V Эвергет. Надо было срочно предпринимать меры для того, чтобы остановить нежелательный для Римской державы рост могущества Понтийского царства. Для этого выбрали момент, связанный с кампанией за реформу откупной системы налогообложения в азиатских владениях Римской Республики, поднятой народным трибуном Гаем Семпронием Гракхом в 123/122 г. Это позволило поставить вопрос о правомерности передачи Митридату V Великой Фригии как части бывшего Пергамского царства, завещанного Риму, а в конечном итоге и всего того, что Понт приобрел на западе.

В 123/122 г. Гай Гракх добился отмены lex Aufeia-Aquillia, что неминуемо должно было повлечь за собой переговоры с Митридатом V об уходе его из Великой Фригии. В нашем распоряжении имеется очень фрагментарная надпись с текстом senatus consultum 119 или 116 г. об отмене понтийского протектората над Фригией[99]. В первой части документа говорилось, очевидно, о прежнем статусе этой области (έγένετο πρότερον), затем об установлении какой-то новой формы управления (ταῦτα κυρία μένειν), а далее шло изложение решения Сената. Оно было выработано на основании выступлений с изложением дела консулов 116 г. Квинта Фабия Максима и Г. Лициния Геты, который являлся претором в 119 г. В нем говорилось, что Митридат не хотел уступать власть над Фригией, ссылаясь на то, что его предки владели ею еще в отдаленные времена (это, вероятно, намек на передачу Великой Фригии в дар Митридату II Селевком Каллиником - см. выше) и потому он правил ею законно. Далее речь шла о послах в Азию, вероятно, связанных с деятельностью Мания Аквилия, когда усилиями консула и десяти легатов Фригия оказалась иод властью Понта (Strabo. XIV. 1.38). К сожалению, это всё, что сохранил документ. Выражение βασιλεύς· Μιθραδάτης ἔγραψεν ἤ ἔδωκεν τισιν ἤ άφεῖκεν показывает, что царь неоднократно ссылался на исконный характер власти Понта во Фригии в результате многократных посольств по этому поводу к нему римлян. Поскольку конфликт начался в 123-122 г., а Великая Фригия была в конце концов отобрана у Понта уже после убийства Эвергета, когда на престоле находились его вдова и два сына, следует полагать, что он тянулся в течение нескольких лет вследствие неуступчивости царя. В означенной надписи, несомненно, фигурирует Митридат V Эвергет, гак как в 119-116 гг., когда Фригия была изъята из-под контроля царей Понта, Митридат VI Евпатор еще не получил единоличной власти и, быть может, вообще находился за пределами страны (см. ниже). Тот факт, что римляне отобрали Фригию тотчас после убийства непокорного царя, говорит за то, что вопрос о Великой Фригии мог быть одной из основных причин заговора и вероломного убийства Эвергета. Другой не менее важной причиной была настороженность римлян перед ростом могущества Понтийского царства и их опасением возврата к агрессивной политике Фарнака I и его предшественников. В связи с тем, что заговор составили "друзья" (φίλοι) царя (Strabo. X.4.10; Justin. XXXVII. 1.6), следует предполагать, что в нем принимали участие высшие представители понтийской аристократии - придворные круги. Поскольку в состав "друзей" царя входило значительное число греков[100], не исключено, что именно с их помощью римской дипломатии удалось убрать неуступчивого царя. Предположение Т. Рейнака, что в этом заговоре не последнюю роль играла супруга Митридата V Эвергета Лаодика, дочь Антиоха Эпифана, остается недоказанным[101], хотя и имеет право на существование, если принять во внимание её желание расправиться с его прямым наследником будущим царем Митридатом VI Евпатором. Впрочем, мы не знаем, была ли вообще Лаодика женой Митридата V[102].

Как нам представляется, решающим должно быть совпадение сроков смерти Эвергета и римско-понтийский спор вокруг Фригии. Год смерти царя вычисляется на основании времени правления его сына Митридата VI Евпатора, который, но одним свидетельствам, правил 56 (Plin. NH. XXV. 6) или 57 лет (App. Mithr. 112; Cass. Dio. XXXVII. 10; Oros. VI. 7.1), по другим- 60 лет (Eutrop. VI. 12; Oros. IV. 5.7), при том, что год его смерти датируется точно по консульству Цицерона в 63 г. до н. э. (Cass. Dio. XXXVII. 10; Oros. VI. 6.1). По сообщению Страбона (X. 4.10) ему было 11 лет, когда он взошел на престол, а согласно Мемнону (XXII. 2) это произошло в 13-летнем возрасте. Следовательно, он мог родиться в 133 или 131 г., если предположить, что Митридат I был убит в 120 г. По сообщению Юстина (XXXVII. 2), в год рождения и в год вступления на престол Евпатора появились кометы, что по вычислениям астрономов имело место в 134 и 120 г.[103] Поэтому получается, что, если в год инаугурации Митридату VI исполнилось 13 лет, то он мог быть зачат в 134 г., а родиться в 133 г., а в том случае, если ему было 11 лет, он должен был появиться на свет в 131 г. По сообщениям одних античных историков в год смерти ему было 68-69 лет (App. Mithr. 112), а согласно другим свидетельствам - свыше 70 лет (Eutrop. VI. 12; Oros. VI. 5.7; Cass. Dio. XXXVI. 9.4; Sall. Hist. V. 5 - 72 года). Это означает, что царь родился в 135/134 г., что в общем совпадает с данными Юстина о кометах и зачатии Евпатора. Если прав Страбон, а его показания надежнее Мемнона, ибо амасиец сам был уроженцем Понта и имел родственников из числа приближенных к Митридату Евпатору, то одиннадцатилетний возраст царя падает на 124/123 г. Ведь 56-57 лет царствования могли быть получены в результате его правления в Понте до 65 г. без учета трех лет пребывания на Боспоре в конце жизни; с включением же последних общая продолжительность царствования составит 60 лет. А это означает, что отец мог пасть от руки убийцы именно в 123 году, который знаменателен обострением отношений с Римом из-за Великой Фригии. Следовательно, повышаются шансы считать одной из главных причин смерти Эвергета его неуступчивость в вопросе о приобретенных территориях.

Понтийское царство при Митридате V Эвергете достигло большого политического, экономического и культурного расцвета. Тем удивительнее факт отсутствия регулярной царской чеканки монет в период правления этого царя. Те редкие монеты, о которых говорилось выше, выпущены с донативными целями и в последней декаде его правления. Этот феномен не получил должного научного объяснения. Представляется, что разгадку надо искать в общем направлении понтийской политики в указанное время. Если монетные выпуски Митридата III Фарнака I призваны были обеспечить большие расходы, связанные с завоевательной политикой, а чекан Митридата IV должен был способствовать преодолению финансового и экономического кризиса после поражения в войне 183-179 гг., то при Эвергете не существовало особой необходимости, по крайней мере до вторжения в Каппадокию, производить большие траты на военные нужды. Потребности внутреннего рынка покрывались за счет мелкого серебра и меди Амиса и Синопы, достигших большого экономического благосостояния. Была и политическая причина нежелания иметь собственную царскую регулярную чеканку, так как официально был провозглашен отказ от агрессивных устремлений в отношении бывших владений предков Митридатов, а выпуск монеты мог стать в глазах соседей и Рима символом притязаний на соседние территории, противореча курсу царя на добровольную передачу ему власти по завещанию или управлению через местных ставленников. Только после того, как царю потребовались средства для создания войска с целью удержать завоеванное, в обращение поступили первые царские тетрадрахмы. Вот почему эти монеты были выпущены только после захвата Каппадокии.

С соображениями политико-дипломатического характера связан и вопрос об "эре Митридата V". Как уже отмечалось, он мог использовать только вифино-понтийскую царскую эпоху с начальным 297 г. (см. гл. 1), иначе 161 год эры Митридата V, взятый по селевкидской эре, в надписи из Абонутейха, дал бы нам 152/151 г. для правления этого царя. Однако деятельность Эвергета ранее 149 г. не засвидетельствована источниками, к тому же использование селевкидской эры его предшественником Фарнаком I невозможно (см. выше). Поэтому мы считаем, что новое летоисчисление ввели в Понте Митридаты либо IV, либо V, которые хотели создать видимость отказа от притязаний на наследственные земли Отанидов. Новая эра должна была иметь в качестве исходной даты такое событие, которое ничем не напоминало бы происхождение Митридатидов от Отана, а являлось сугубо понтийским явлением и не затрагивало суверенитет соседей[104]. Таковым могло быть только провозглашение в 297 г. до н. э. Митридата I Ктиста царем Понтийской Каппадокии. А поскольку в тот период Каппадокия, вероятно, подчинялась Понту (см. гл. 2), то означенная эра должна была подспудно подразумевать законность притязаний Митридатидов на Каппадокию, но не столь откровенно, как предыдущая эра Отанидов и Дария III.

Таким образом, на протяжении II в. до н. э. политика понтийских царей прошла в своем развитии два этапа, связанных с задачей расширения наследственных владений. Вначале она имела ярко выраженный агрессивный характер, но после поражения в войне 183- 179 гг. стала более сдержанной. Отныне дружба и союз с Римом и его вассалами призваны были стать основой для возрастания могущества Понта. Отказавшись от насильственного захвата соседних территорий и свержения тамошних правителей, незаконных с точки зрения Митридатидов, Митридат IV и его племянник Митридат V Эвергет перешли к политике наследственных приобретений этих земель путем завещаний и управления через ставленников из числа местных династов. Тем самым создавалась иллюзия соблюдения установленного римлянами порядка в Азии, а власть понтийских владык укреплялась под видом их союза с Римом.