Попугайчики

«Дз-з-з-з-з!» — требовательно раздалось в коридоре. От неожиданности Кард Иванович просыпал большую горсть кунжута мимо лотка.

«Дз-з-з-з-з!» — снова раздалось в прихожей.

— Иду, иду! — крикнул Карл Иванович, запахнул халат и закашлялся.

«Кого там в такую рань?» — думал он, шаркая тапочками по линолеуму, усыпанному перьями и зерном. Плотно притворив за собой дверь комнаты, он приоткрыл входную дверь, накинув цепочку.

В полумраке лестничной площадки стоял высокий молодой парень с орлиным носом и таким же орлиным взглядом. Карл Иванович порылся в кармане халата, достал очки и нацепил их на нос. Парень производил неопределенное впечатление: абсолютно бритая голова настораживала, а стопка книг под мышкой успокаивала.

— Доброе утро? — улыбнулся парень. — Мы проводим месячник по распространению книг преподобного учителя Свами Прабхупады. Вы слышали про Господа Кришну?

— Слышал, — поморщился Карл Иванович. — Я все уже слышал в этой жизни, молодой человек.

— Вы можете звать меня просто Коля, — сообщил молодой человек и вопрошающе покосился на дверную цепочку.

— А могу я вас не звать? — саркастически произнес Карл Иванович, не собираясь снимать цепочку.

— Могу спорить, — как ни в чем ни бывало продолжал Коля, — вы не очень в теме, как Господь Кришна дарует вечное наслаждение и освобождение от страданий!

— И как?

— Впустите Господа Кришну в свое сердце!

— Ему там не понравится, — выдохнул Карл Иванович. — Старое изношенное сердце, два инфаркта. Что ему там делать?

— Да не ему, а вам! — рассмеялся Коля. — Попробуйте повторять: Харе Кришна, Харе Кришна — Кришна, Кришна, Харе, Харе. Сразу станет легче!

— Просто повторять?

— Конечно!

— Повторять может и попугай.

— А вот смотрите, что по этому поводу говорит Прабхупада… — Коля ловким движением распахнул верхнюю книгу строго посередине. — Вот слушайте…

— Коля, — перебил Карл Иванович. — Я старый человек, фронтовик, атеист. Найди себе юную красивую девочку и рассказывай ей все это. Поверь мне, Коля, выйдет куда больше проку.

Коля разочарованно вздохнул и по-детски вытянул губы трубочкой.

— А кто-нибудь из внуков дома есть? — спросил он, аккуратно вглядываясь в сумрак прихожей.

— Я один живу, — покачал головой Карл Иванович. — Внучка в Германии.

— Ну… извините за беспокойство. Счастья вам! Харибол! Карл Иванович запер дверь, дошлепал до кухни, налил стакан воды, сел в кресло и выпил. Некоторое время он дремал, откинувшись на плетеную спинку. Затем открыл глаза, посмотрел на часы, нацепил на голову радионаушники и включил телевизор. Тот тут же принялся бубнить. Карл Иванович положил на колени стопку газет, а за ухо пристроил карандаш, просунув его за дужкой наушников. Газеты он листал быстро, останавливаясь лишь на предвыборных новостях. Пару раз нахмурился, один раз понимающе кивнул и обвел карандашом заметку.

В какой-то момент ему показалось, что к бойкой скороговорке дикторши добавился посторонний звон. Карл Иванович сдвинул наушник с левого уха и прислушался. «Дз-з-з-з-з!!!» — надрывался звонок в прихожей.

Кратко выругавшись, Карл Иванович поднялся из кресла и поспешил к двери под непрекращающийся перезвон,

На лестничной площадке стояли две женщины лет шестидесяти, одна из них держала красную папку и давила на кнопку звонка.

— Прекратите трезвонить, с ума сошли?! — рявкнул Карл Иванович, и женщина испуганно отдернула руку.

— А я уж думала, никого нет, — простодушно откликнулась она, и ее спутница согласно кивнула. — Доброе утро! Мы собираем подписи за кандидата в губернаторы от нашего округа Адаскина Эмиля Гарриевича.

— Зачем? — нахмурился Карл Иванович. — Через неделю выборы. Зачем подписи?

— Честно говоря, — вступилась за подругу вторая женщина, — мы бы хотели просто вас проинформировать о нашем кандидате. Эмиль Гарриевич — очень честный человек, у него два сына и четыре внука, он владелец сети супермаркетов «Русская троечка». Очень честный. Может, вы нас впустите?..

— Как может честный человек владеть сетью супермаркетов? — не выдержал Карл Иванович. — Зачем твердить о том, чего не знаете? Заладили как попугаи: честный, честный! Так и говорите: талантливый предприниматель, удачливый бизнесмен. Про честность-то зачем? Нахапал денег на торговле оружием в первые годы перестройки. Я в «Русской троечке» даже зерно для птиц не покупаю!

— Зато сметана самая дешевая, — обиженно заметила женщина с папкой, — А про оружие это вам глупость какую-то сказали» первый раз такое слышу.

— Честность! — негодуя продолжал Карл Иванович. — Вот скажите, фокусник — это честный человек или нет?

— Смотря какой, — убедительно возразила тетка с папкой.

— Любой! Талантливый! Гениальный фокусник! Можно сказать про фокусника, что он очень честный?

— Да при чем тут фокусник?

— А вы не знаете, кто был его отец? — удивился Карл Иванович.

Женщины переглянулись.

— Вы знали отца Эмиля Гарриевича?

— Его отца, Гарри Адаскина, знали все, — грустно заметил Карл Иванович. — Спросите у любого фронтовика, вам расскажут. Талантливейший был фокусник-иллюзионист до войны, царство ему небесное. А уж во время войны, когда по частям ездил, по передовым… Знаете, как обожают артистов на фронте? А после войны он бы первой звездой стал, но его в пятидесятом посадили как врага народа. Ни за что.

— Ну вот, видите, а вы его сына ругаете.

— Я не его ругаю. Я вас поправлено. Не надо говорить, что он честный. Надо говорить — предприимчивый.

— Так вы проголосуете за него? Карл Иванович покачал головой.

— Я не хожу голосовать.

— Это почему еще? — опешила женщина с папкой.

— Так.

— Вы что, хотите, чтобы прошел Райков?

— Райков не пройдет, — заявил Каря Иванович. — Пройдет ваш Адаскин. У него и деньги, и связи. В общем, победит он, поверьте на слово.

— Откуда вы знаете?

— Да уж поверьте, — усмехнулся Карл Иванович.

— А чего же тогда голосовать не ходите, раз такой умный и все знаете? — спросила вторая.

— Потому и не хожу, — ответил Карл Иванович.

Тетка открыла рот — то ли попрощаться, то ли поспорить, но в это время из недр квартиры глухо донеслось: «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

Карл Иванович поморщился и взглянул на часы.

«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!» — снова произнес таинственный голос глухо и вкрадчиво.

— Это кто у вас? — заинтересовалась тетка с папкой. — Позовите его, пусть распишется.

— Это попугай, — отмахнулся Карл Иванович. «Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

— А голос человеческий… — засомневалась вторая. «Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич!»

— Всего вам доброго, — заторопился Карл Иванович, проворно закрыл дверь, запер ее на ключ и зыркнул в глазок.

Тетки стояли все там же и недоуменно переговаривались. Одна махала папкой, другая пожимала плечами.

— Что за день сегодня такой? — проворчал Карл Иванович. — Так и ходят кто попало.

Следующий звонок прозвучал через полчаса. Карл Иванович хмуро дошел до двери и посмотрел в глазок. В центре шара фантасмагорически выпуклой лестничной клетки располагались две девочки. В руке одной была корзинка, и оттого она напоминала Красную Шапочку.

Кард Иванович накинул цепочку и отворил дверь, — Здравствуйте! — пропищали девочки, выставляя вперед корзинку, где что-то влажно копошилось. — Купите котенка, пожалуйста, недорого!

— Вот только котенка вше не хватало, — возмутился Карл Иванович.

— Тогда возьмите бесплатно!

— У меня аллергия на шерсть! — крикнул Каря Иванович и захлопнул дверь.

Девочки еще немного постояли, затем одна выразительно покрутила пальцем у виска.

— Аллергия на шерсть у него! Маразматик старый, у него пух по всей квартире летает, — донеслось из-за двери.

Карл Иванович: уже не удивился, когда раздался следующий звонок. Трезвонил неопрятного вида парень с горящими глазами.

— Вы что-нибудь слышали об Иисусе Христе? — спросил он сходу,

Карл Иванович приподнял очки над переносицей и медленно смерил его взглядом с головы до йог и обратно.

— Ну что вы, откуда? Мне девяносто семь лет… Да-да, девяносто семь. Я коренной москвич. Фронтовик. Военный летчик. У меня двести сорок боевых вылетов и шесть орденов Славы. Первый раз в жизни слышу про Иисуса Христа! Это наверно кто-то из собеса?

Парень сперва не нашелся что ответить, а затем ловким движением словно из рукава вынул крохотную Библию.

— А вот что по этому поводу… — начал он, но Карл Иванович не дал ему закончить.

— Вы из какой церкви?

— Из христианской.

— Я понимаю. Называется как? — Вообще-то мы баптисты.

— Ну а мы атеисты, — отрезал Карл Иванович, давая понять, что разговор закончен.

Следующий звонок раздался ровно в шесть часов вечера. Карл Иванович как раз поменял воду во всех поилках, вернулся на Кухню и прилег поспать на диванчик. Звонок не унимался, словно палец пришедшего прилип к нему.

За дверью стояли двое рослых мужиков в плащах. Лицо одного было хмурым и квадратным, другой же оказался голубоглазым и приятным на вид.

— Добрый вечер, Карл Иванович, — улыбнулся голубоглазый, ловким движением распахивая служебные корочки. — Мы к вам по делу.

— Кто такие? — насторожился Карл Иванович.

— Вы нас впустите сначала, — произнес голубоглазый таким тоном, одновременно вежливым и бескомпромиссным, что даже Карл Иванович не смог отказать, хотя буквы в удостоверении толком не разглядел.

Войдя в прихожую, гости деловито огляделись.

— Пройдемте на кухню, — сказал Карл Иванович. — Там нам будет удобнее разговаривать.

Он зашел и устроился в кресле. Голубоглазый сел на старую табуретку, смахнув перышко, а хмурый застыл у двери, видимо, не решаясь опуститься на расстеленный диванчик.

— Карл Иванович, наш визит неофициальный, — деловито сообщил голубоглазый. — Мы хотели бы сегодня просто познакомиться с вами.

Карл Иванович молчал, и мужчина продолжил:

— В надежде на будущее сотрудничество. Карл Иванович снова промолчал.

— В определенных кругах ходят слухи о вашем уникальном даре предсказывать результаты политических выборов.

— А вы на улице прохожего остановите, — посоветовал Карл Иванович. — Хоть кто-нибудь не горазд это делать?

— Верно, — кивнул голубоглазый. — Но только вам это удается безошибочно.

Карл Иванович кивнул на телевизор с наушниками и стопку газет, исчерканных карандашом.

— Это потому, что я интересуюсь политикой, — пояснил он. — А в чем, собственно, дело?

Голубоглазый побарабанил пальцами по столу, обернулся и посмотрел на хмурого.

— Соседи на вас жалуются, — проронил тот. — Антисанитарное состояние. Превратили жилплощать в курятник. По всей площадке пух.

— А что, теперь запрещено держать в квартирах попугайчиков? — спросил Карл Иванович, в упор разглядывая хмурого.

— У вас же не один и не два.

— А где указано, сколько можно? — осведомился Карл Иванович.

— А это просто указывается, — буркнул хмурый. — Это, значит, приходит санитарная комиссия. Проверяет, значит, состояние квартиры. И выписывает, значит, предписание. Ежели предписание не выполняется — отключается вода, газ, электричество, и квартира опечатывается.

Карл Иванович некоторое время размышлял.

— Я пенсионер, — заметил он. — Фронтовик. Инвалид.

— И бизнесмен, — вставил голубоглазый.

— Ну, это громко сказано, — спокойно возразил Карл Иванович. — Был бы бизнесменом, жил бы на Рублевке. Попугайчики — мое хобби.

— Говорящие попугайчики, — уточнил голубоглазый.

— Политически грамотные.

Наступила тишина, и в этой тишине вдруг явственно щелкнуло реле таймера.

«Да здравствует наш мэр — дорогой Эмиль Гарриевич! — раздалось из недр комнаты. — Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!»

Карл Иванович прошествовал в прихожую мимо посторонившегося хмурого и щелкнул тумблером. Голос смолк на полуслове. Карл Иванович вернулся в кресло и прикрыл веки.

— Молодые люди, объясните прямым текстом, чего вы добиваетесь.

— Объясняю, — откликнулся голубоглазый. — Вы выращиваете попугайчиков к выборам. Обучаете их лозунгам и сразу по итогам продаете различным людям и организациям…

— Так, — согласился Карл Иванович. — Различные люди и организации любят выслужиться перед новым начальством, поселив в кабинете политически грамотного попугайчика с самого момента объявления итогов. И новое начальство с большой симпатией относится к таким проявлениям служебной вежливости. Кто-то покупает портрет, кто-то говорящего попугайчика. Я не пойму, в чем проблема?

— Проблема, Карл Иванович, в том, что вы за двадцать лет ни разу не ошиблись. И мы бы хотели с вами об этом поговорить, а может и посотрудничать. На выгодных для вас условиях. Мы ответственная государственная структура, и нас интересует источник вашей безошибочной информации. Что тут непонятного?

— Что значит, ни разу не ошибся? — переспросил Карл Иванович.

— Это значит; — объяснил голубоглазый, — что вы ни разу не заставили ваших попугайчиков репетировать имена тех кандидатов, которые потом не прошли.

Карл Иванович как будто не слышал. Затем веки его дрогнули и приоткрылись.

— Ах вот оно что… — произнес он. — А я-то думаю, куда вы клоните… Что за тон, что за шантаж с санитарной инспекцией… — Карл Иванович привстал в кресле, оперся на палку, поднялся на ноги и зашаркал к выходу из кухни. — Я-то думаю, что за фантастика, что за намеки… — Он остановился на пороге и махнул палкой. — А ну-ка, брысь отсюда оба! Живо, я сказал! Живо!

Незваные гости недоуменно уставились друг на друга.

— Живо! — повторил Карл Иванович. — Ишь ты, совсем с ума посходили.

— А в чем дело? — Голубоглазый пытался сохранить невозмутимость, но по его лицу было понятно: все идет не так, и он уже сам это чувствует.

— Кто вам вообще про меня доложил? — кипятился Каря Иванович. — Откуда информация?

— У нас свои каналы.

— Ваши каналы — взять и выпороть, — заявил Карл Иванович. — Кто вам сказал, что я никогда не обучал попугаев именам проигравших кандидатов? Кто? Вы хоть знаете, как у меня все устроено? У меня — две комнаты, сам живу на кухне. В каждой комнате — по обучающей колонке. В одной комнате попугаи разучивают одного кандидата, в другой — другого. Двери всегда закрыты. Каких больше учить, каких меньше — это я решаю по газетам. Выигравших продаю. Проигравших — бесплатно раздаю активистам штаба. Тупых и упрямы, кто имен повторять не научился, — выпускаю в форточку. Лесопарк рядом, пусть живут как котят. Ясно? Голубоглазый многозначительно посмотрел на хмурого.

— Пусть покажет, как он учит за Райкова, — пробасил хмурый. — Он за одного Адаскина учит.

— Покажите пожалуйста, в какой комнате вы учите хвалить Райкова, — попросил голубоглазый.

— Разумеется в маленькой. Извольте. — Карл Иванович щелкнул тумблером.

«Райков Алан Кайсанековнч, заслуженный поэт! — загремел голос из загаженной колонки. — Да здравствует наш мэр Райков!»

— Всего хорошего, Карл Иванович, — козырнул голубоглазый. — Извините, что побеспокоили, ошибка вышла.

— Я вот чего не понимаю, — обернулся хмурый. — Вы им что, прослушивание потом устраиваете?

— И прослушивание тоже. А в основном запоминаю, кто как чирикал у меня.

— Всего доброго, — еще раз козырнул голубоглазый, но вдруг остановился на пороге. — Так значит, Адаскин?

— Девяносто пять процентов.

— Попугайчика можно приобрести?

— Триста долларов. Чем кормить, как ухаживать знаете?

Голубоглазый кивнул, вынул бумажник и начал в нем деловито копаться. Карл Иванович направился в комнату и скоро вышел оттуда с небольшой клеткой. Просунув между прутьев палец, он погладил испуганного волнистого попугайчика по макушке.

— Ну? Чего скажем? — ласково шепнул он.

«Эмиль Гарриевич — лучший в мире мэр!» — доверительно проскрежетал попугайчик, косясь испуганным глазом.

— Благодарю! — голубоглазый вручил старику деньги и взял клетку.

— Фантасты… — саркастически произнес Карл Иванович, запирая дверь.

Волнения беспокойного дня не прошли даром — к вечеру разболелось сердце. Карл Иванович укрыл ноги пледом и лег на диван, положив под язык таблетку нитроглицерина. Голова кружилась, в висках стучало, а грудь пронизывала острая боль. Было не столько больно, сколько страшно, и очень не хватало воздуха. Такие приступы случались и раньше. Прошло минут пять, и вроде боль стала потихоньку отступать. Карл Иванович полежал немного, встал, медленно дошел до окна и распахнул створку. А затем так же медленно вернулся на диван.

Он лежал и думал, что надо полежать еще немного, а затем встать и насыпать попугаям кунжута. А потом в окно вдруг яростно ударил холодный осенний ветер, и вдалеке распахнулись двери обеих комнат. А этого допускать было никак нельзя, чтобы попугаи не смешались и не вызубрили лишнего. Карл Иванович попытался приподняться, но вдруг боль схватила грудь со страшной силой, а потолок стал стремительно приближаться. Последнее, что он услышал — это птичью возню в коридоре, а последнее, что увидел — аккуратно заглядывающих в кухню попугайчиков.

Боль постепенно исчезала, но вместе с телом. Карл Иванович падал в черный бесконечный коридор, пока вдалеке не показалось ослепительное сияние. Оно приблизилось — и вдруг коснулось светящимся дыханием бесплотной макушки Карла Ивановича, проникая глубоко внутрь.

Раздался громовой голос. Хотя это был и не голос, и говорил он не слова, а будто заглядывал в самую глубину души — туда, где еще недавно было сердце. И этот взгляд словно бы произносил: «НУ? ЧТО СКАЖЕМ?»

Карл Иванович, потомственный коммунист, названный в честь Маркса, летчик и фронтовик, убежденный атеист, железный Карл, как его звали в полку, впервые в жизни ощутил такую полнейшую душевную растерянность, какой никогда не испытывал даже в детстве. Он не знал, что ответить. Иисус? Аллах? Кришна? Душа просто молчала.

«ЧТО Ж ТЫ», — дохнул трубный голос и подбросил. Карла Ивановича высоко вверх.

Светящееся пятно, кружась, осталось внизу, а впереди забрезжила невиданная ослепительная свежесть, не фермой, а чем-то совсем другим неуловимо напоминавшая гигантскую форточку.

Карл Иванович влетел в нее, на миг ослеп и камнем пошел вниз. Но вдруг на спине сами собой расправились два белоснежных крыла и подхватили Карла Ивановича. Он взмахнул ими раз, другой, третий — и начал легко подниматься вверх, начиная оглядываться по сторонам и. все пытаясь понять, то ли душа его такая легкая, то ли на душе так легко.