Попутчик

Воображение убийцы рисовало картину огромного движения государственной машины, стремившейся обезвредить маленькую сумасшедшую детальку, сбивающую с такта вращающиеся шестерни всего механизма. Райтер торжествовал при мысли о том, что эти безмозглые человеческие механизмы приняли навязанные им условия игры. Они снова ловили невиновного, и из этого следовало, что у убийцы появилось право на дополнительный ход. Сколько их еще удастся вырвать у судьбы?

— Мы глубоко скорбим по поводу происшедшего с вами, — говорил чиновник, выпускавший Райтера из тюрьмы. — В настоящее время наши люди занимаются тем, что уничтожают все материалы по вашему делу. Обвинение с вас снято, и вы сможете начать новую жизнь полноправным членом общества, хотя я понимаю, что это будет не легко. У вас есть полное право затребовать через адвоката любую требуемую сумму для компенсации морального и материального ущерба.

«Раздвоенный, как у змеи, язык власти, — думал Райтер. — Не от того ли они скорбели, что приходилось выпускать на волю птичку, которая уже была у них в когтях?» Еще он думал о том, как легко у них все покупается. Два года жизни, попранное достоинство и искалеченная судьба — в какую сумму может все это уложиться? Да, вести жизнь по-старому будет не легко. Крайне не легко, особенно после встречи с индейцем.

«Каждый вдох или выдох — это еще один шаг к смерти, — повторил про себя Райтер. — Чем быстрее мы дышим, тем ближе к нам подкрадывается смерть, но еще раньше она приходит, если не дышать вовсе».

Мысль о том, что Холси где-то рядом, не оставляла убийцу. Он заставлял стучать его сердце чаще. Райтер устроил перед юношей целый спектакль, но тот не торопился сказать свое слово.

«Что ж, попробуем еще раз», — решил преступник и вылез из машины. Выполнив упражнение Ритуала, как учил его Лосось, он «пощупал носом воздух» — сначала подставив ветру левую ноздрю, потом правую. Ветер рассказал, где искать паренька.

«Стучи сердце, дышите легкие, — думал убийца. — Ваш хозяин уже выбрал свою смерть. Кто еще из живущих может позволить себе такое?» Эти мысли вполне могли сойти за боевую песнь вышедшего на тропу войны.

Нэш и Холси неслись в машине, уходя от погони. Лента дороги бешено плясала то в одну, то в другую сторону, извиваясь под колесами автомобиля. Сухой южный ветер со свистом врывался в кабину. За стеклом заднего вида маячили две патрульные машины, настигавшие беглецов по пятам.

— Выбирайся из машины пока не поздно, — крикнул парень.

— Пока я здесь, ты будешь в безопасности, — ответила Нэш, щелкая тангентой рации. — Не знаешь, как работает эта штука? Я хочу с ними связаться.

— Тогда пристегни ремень, сейчас будет штормить.

— Алло! — кричала девушка в микрофон. — Мы хотим сдаться, как слышите?

Ответом ей был треск помех. Попытки наладить взаимопонимание с полицией потерпели неудачу.

Холси мастерски управлял автомобилем. Полиция долго не могла догнать его, но когда одна из преследующих машин все же вырвалась вперед, из нее раздались выстрелы.

— Нэш, пригнись! — заорал что есть силы Холси и нащупал одной рукой пистолет. — На, стреляй!

— Я же могу убить кого-нибудь.

— А ты стреляй по шинам.

Полиция вела игру по-крупному. Стреляли из «винчестера». Картечь дырявила крылья убегавшей машины. Одним из выстрелов срезало бампер.

— Нэш, стреляй, — еще раз повторил Джим.

— Я не могу, — призналась Нэш, ругая себя в душе за малодушие.

Она пыталась отогнать от себя мысль, что напрасно ввязалась в это дело. Выстрелы грохотали один за одним. Преследователи сорвали с крыши сигнальный фонарь, и Холси грубо выругался, чего не позволял себе при девушках никогда раньше. Нэш слабыми руками взяла пистолет и попыталась высунуться в окно. В этот момент машина сильно вильнула, и оружие выпало из ее рук.

— Я уронила пистолет на дорогу, — сообщила она.

— Что ты наделала… — Чувство гнева и досады быстро сменилось у юноши трезвой рассудительностью. В душе он подумал, что, может быть, это и к лучшему — ему снова оставалось рассчитывать только на мастерство вождения, хотя было ясно, что выстрелы полицейских сосредоточены в основном по его фигуре.

Машины, приближаясь, стали прижимать Холси к обочине, и он крикнул Нэш:

— Держись! — Холси использовал один старый трюк, которому его научили чикагские таксисты. На всем ходу машины он дал по тормозам. Преследователи проскочили вперед и, столкнувшись друг с другом, вылетели далеко за обочину шоссе. Холси, мгновенно развернувшись, помчался в обратную сторону. Ему очень хотелось верить в то, что сидевшие в машинах фараоны не слишком сильно повредились.

— Ты в порядке? — спросил он Нэш.

— Да, — ответила она, переведя дух и как-то нервно радуясь.

Джим по инерции продолжал выжимать из машины предельную скорость, дорога вновь опустела, и он решил сбросить газ. Зыбкий воздух равнины дрожал у кромки горизонта. Раскаленная палящим солнцем саванна застыла на многие мили вокруг в дневном полусне.

…Выслушав сообщение, капитан Эстервич помрачнел. Полиция теряла патрульные машины одну за другой.

— Что вы на это скажете, дорогой психолог? — возобновил он прерванный звонком разговор с агентом ФБР.

— Я скажу, что ваши ребята без толку гоняются за абсолютно невиновным человеком. На каком-то этапе убийца ловко их одурачил.

— Значит, вы считаете, что это не Холси? — спросил Эстервич и положил в рот мятную лепешку.

— Это так же ясно, как то, что вы вторую неделю безуспешно пытаетесь бросить курить, — усмехнулся фэбээровец.

— Вот как, — недоверчиво протянул Эстервич. — Ну а это как стало известно?

— Вы переносите рефлекторную функцию в мозгу на другой предмет, вместо того чтобы навсегда забыть о потребности держать рот чем-то забитым. Это, если не ошибаюсь, уже пятая таблетка? Так действуют многие курильщики со стажем, но именно этим способом еще никому не удавалось бросить курить. Поэтому и ваши попытки безуспешны.

— С вами становится опасно, может быть, вы и мысли читать научились?

— Пока нет, но одна мысль беспокоит меня. Я знаю, что истинный преступник где-то рядом. Его следует искать поблизости с этим Холси. Теперь убийца нуждается в нем больше, чем в оружии.

Словно бы в подтверждение этих слов в помещение вошел сержант и сообщил:

— Капитан, рядом с местом происшествия обнаружен синий фермерский «форд»; Ребята с вертолета его заметили.

— Начать преследование, — распорядился Эстервич и, менее уверенным тоном, спросил: — Сигарета у вас найдется?

Над шоссе летел патрульный вертолет. Холси заметил его в тот самый момент, когда у него заглох двигатель.

Можно было смело выходить на дорогу и сдаваться. «Они бы еще бомбардировщик прислали», — подумал юноша. Удержало его от этого поступка загадочное видение на горизонте. За чередой кустарника клубилась, отчеркиваемая кем-то, дорожка пыли. Очевидно, что тяжелая машина догоняла их, желая остаться незамеченной. Она скользила как мираж, мелькая меж ветвей. Холси уже знал, кто это мог быть. Опять проклятый попутчик и, как всегда, не вовремя. Безумная охота вступила в очередную фазу.

Джим впрыгнул в кабину и стал возиться с зажиганием.

— Давай, ну давай же! — умолял он железного зверя.

Мотор взревел, и преследование началось сызнова.

Райтер уверенно гнал свой грузовик навстречу верной гибели. Осунувшийся за эти сутки, пожелтевший от придорожной пыли, он походил на сурового камикадзе, выполняющего свой последний полет. Да он, в сущности, и был им — воинствующим безумным фанатиком, бросившим вызов обществу благополучных и безмятежных обывателей. Всю свою жизнь он чувствовал себя волком, попавшим волею судьбы в овечий стан, приемлющим до поры невинные развлечения ягнят на лужайке. Можно было смиренно резвиться и слушать пастуха, поющего о демократии и стране равных возможностей. Можно было давать стричь с себя шерсть, наслаждаясь стопроцентными американскими радостями, но природа рано или поздно все равно возьмет свое, если ты волк, если чувствуешь запах крови, проливаемой теми же пастухами, когда хочется есть. Его дикая вера крепла от жертвы к жертве, как крепла она у языческих жрецов, заливавших кровью капище.

В припадке дикого веселья он включил радиоприемник. Передавали музыку Глена Миллера. При всей своей жестокости Райтер любил слушать музыку. Все ближе и ближе его «форд» был к машине Холси. В небе, как привязанный, не отставал от грузовика вертолет. Вскоре в это тройное преследование включилась одна из столкнувшихся машин патруля — та, что меньше пострадала.

Сквозь грохот бешено вращающихся лопастей прорвалась пулеметная очередь. От ужаса Нэш, видевшая взметнувшиеся неподалеку фонтанчики пыли, потеряла дар речи. Сидевший рядом Холси проявлял чудеса вождения. Их машина и машина убийцы шли колесо в колесо — разделяла только полоса кустарника. Было ясно, что преступник прикрывается ими, но затормозить не было никакой возможности. Сзади наседал покалеченный патруль.

Внезапно Райтер высунулся из окна кабины и выстрелил вверх, целясь по вертолету. Из вертолета последовала еще одна очередь. Холси слышал по звуку, что Райтер пользовался могучим полицейским дробовиком. Пальба перемежалась музыкальными тактами из «Серенады Солнечной долины», рвавшейся из кабины «форда». Убийца вел огонь до тех пор, пока вертолет не рухнул на землю, сбитый удачным выстрелом. Разбрасывая металлические обломки, винтокрылая машина несколько раз перевернулась на шоссе и взорвалась, погребая под собой патруль полицейских.

Наш и Холси снова остались один на один с преступником. Юноша еще раз пожалел, что связался с девчонкой. За день он успел привыкнуть к смерти, как старый солдат, но ему не хотелось, чтобы из-за какой-то случайной глупости погибла эта симпатичная девушка.

Райтер, ломая кусты, вывел машину на проезжую часть и заглянул в кабину. Нэш, перехватив взгляд его прозрачно-водянистых глаз, содрогнулась. «Этот может все», — решила она и стала молиться. Убийца молча покачал головой и почти в упор выстрелил по колесу. Разделавшись таким образом со всеми покрышками, он погнал свою машину вперед, исчезая в туманной дымке горизонта. Какое-то время Холси пытался ехать на ободах, но оставил безуспешные попытки. Для него и Нэш погоня была закончена.

Бросив автомобиль, они вместе подались в горы. У Нэш начиналась истерика:

— Ну почему он нас не убил?

Джим, имевший с убийцей дело раньше, уже не задавался подобным вопросом и молчал. Он думал о том, что из него не получился голливудский герой. Было что-то унизительное в том, что Райтер всякий раз оставлял его живым. Сам того не сознавая, Джим Холси разжигал в себе неутолимый огонь ненависти под воздействием непреклонной воли убийцы.

Жизненный путь Холси состоял из многих «нельзя», которых придерживались окружавшие его люди. Это общество поддерживало сложившийся порядок вещей, не объясняя другим и не спрашивая самих себя, ради чего существуют иные запреты. «Так принято» или «так не принято» — две эти магические фразы служили ответом на многие вопросы. В штате Техас, например, было принято убивать чаще, чем в других местах страны. Иначе быть не могло в стране, где свобода декларировалась в отрыве от закона, порождая многочисленные оговорки, поправки, выхолащиваясь в обыденные предрассудки и противоречия, подменившие саму суть этого понятия. Кичливое экспортирование идеи свободы для других не оставляло и тени ее для самих американцев. Только теперь Холси осознал, что жить под воздействием подобного мифа — это огромный риск. Противоречие заключалось в том, что Райтер брал всю ответственность на себя, тогда как люди, пытавшиеся его остановить, делили это право на всех, поэтому от него ничего не оставалось.

Нэш, как и Холси, впервые столкнулась сегодня с неприкрытым ужасом смерти. Ей верилось и не верилось, что все уже позади. Так хотелось встретить новый день и забыть зловещие видения последних суток.

Когда Холси появился в ее баре, сладкая боль в сердце напомнила, что ей восемнадцать и она так и не успела никого полюбить, но то, что принес с собой юноша, едва ли служило сюжетом для романтической истории. Дорога подобно морскому приливу выносила на размеренную поверхность ее жизни разные диковины, но беда стучалась в двери не часто. Когда смотришь сводку новостей или хронику происшествий, всегда думаешь, что все это так далеко, но приходит минута, и судьба требует проявить все лучшее, на что ты способен, не спрашивая, что ты успел.

Примерно так думал и Холси, когда настигал своего врага, не задаваясь вопросом, каков будет исход.

Тревожные мысли путников соответствовали зыбкой красоте наступившего вечера, разливавшегося над бескрайним простором Техаса. Духота летнего дня сменялась прохладой, дул легкий ветерок, и заходящее солнце золотило верхушки скал. Сумрачные волны воздуха разносили тоскливый лающий плач койота. Земля, расставаясь с теплом, готовилась встретить ночь, но двоим, бредущим в неизвестном направлении, было не до природы.

Райтер кружил по каменистой долине в нескольких милях от городка, пытаясь дать выход накопившейся за день энергии. Грузовик бешено ревел и прыгал по ухабам, распугивая светом фар случайно попадающихся птиц и мелких зверьков.

Это была его последняя ночь, когда он решился на то, к чему давно себя готовил.

Долина была полна неуловимых простым слухом вибраций, подсказывавших Райтеру, что круг поиска полицейских суживался час за часом. С восходом солнца его обнаружит вертолет или случайный патруль, и все будет кончено.

Если его убьют в перестрелке, смерть опустится ему на грудь и запустит когти в его катуальке, вырывая его из тела. Вместе они отправятся в дальний перелет к обители Предка предков. Если Райтер удержит в руках оружие, то он превратится в воина верхних земель, отвечающего за все стычки и сражения внизу.

«Битва о захватчиками была в самом разгаре. Сквозь свист пуль и клубы порохового дыма до ушей Черного Билла долетел клич смертельно раненного Красного Лосося.

Билл огляделся. Бледнолицые, подозревая, что им удалось сразить вождя, наседали в надежде захватить его, беспомощного и быстро теряющего силы. В этот момент, яростно хрипя, на него бросился солдат, сжимающий в руке саблю. Билл, подобно скользящей молнии, выполнил два движения Ритуала и неуловимо для врага, уклонившись от замаха оружия, оказался за его спиной. Набросившись, он заломил ему голову и всадил в глотку длинный индейский нож.

Все еще издавая хрип, но уже с другой интонацией, белый завоеватель медленно опускался на траву, заливая все вокруг себя алой горячей кровью. Черный Билл не мешкая выхватил саблю из слабеющих рук и, размахивая ей, как жалящей стальной лентой, принялся прокладывать дорогу к вождю. «Уак-е-оу-у!» — кричал он, заклиная демонов сражения и вынося из-под огня солдат бледнолицых раненого Лосося.

Раны на теле старейшины рода были ужасны. Он потерял много крови и сильно ослабел. Это был уже не тот прежний Лосось, служивший во всем опорой племени, скорее, он напоминал воина, готового проститься с землей перед бесконечным странствием по верхним мирам.

— Вложи в мои руки топор, — тихо приказал он Биллу. — Я снова видел Тхе Си Нуа. Он был сильно разгневан. Вот и пришел мой черед складывать песню дальней дороги, а тебе — надевать одежды вождя. Как величава смерть, — добавил он, и голос неожиданно приобрел твердость и силу. — Отныне наш род переходит под твое покровительство и защиту Великого Тхе. Ты будешь с ним общаться, как я в свое время. Отныне многое будет не так, как раньше. Тхе сказал мне — это хорошо, что ты полукровка. Тебе известны повадки белых, с которыми отныне племя будет жить в мире. Моя скво будет последней женщиной, сожженной вместе с мужчиной на погребальном костре.

Я вижу, как мои отдаленные братья согнаны на скудные земли, где нет животворных пастбищ и плодоносных источников вод. Я вижу, как индейские поселки целиком вымирают от огненной воды, занесенной белыми. Я вижу, как железный бог бледнолицых расползается по некогда привольной земле, заполняя все своим смертоносным дыханием. Но я слышу жесткий ритм шаманских барабанов и бубнов, заклинающих жителей верхних земель. Я слышу звук индейских заклинаний и песен, обращенный к Владыке Небес. Я чувствую неугасимый огонь свободы в плясках и телодвижениях. Я вижу бредущих по всем дорогам воинов, собирающих силу, подтачивающих, как речная крыса, могущество тотема белых.

При этих словах на память Биллу пришла другая фраза вождя: «Воинами будут даже дети».

— Так будет, — продолжал Лосось, — а пока ты должен отвести остатки племени за горы.

«Да, — думал Райтер. — Слишком многое так и остается за чертой воображения». Где истина? Найдется ли тот, кто объяснит ему правду жизни? Быть может, паренек, которого он повстречал на дороге прошлой ночью — это только фантом, бред перевозбужденного мозга. В состоянии ли он принести ему покой, или он позволит легавым тихо его арестовать, и Райтер снова попадет за решетку, чтобы через три месяца выйти по гулкому коридору центральной тюрьмы штата и с заклеенными пластырем глазами сесть на стул, нашпигованный тысячами вольт электричества?

Многих цивилизованных воинов он избавил за сегодняшний день от бремени жизни. С тех пор как землю покинуло НАСТОЯЩЕЕ, они уже не могли ни крепко любить, ни грустить, ни радоваться. Достанет ли у того, кого он себе предназначил, сил сделать то же самое?

Фантазия снова вернула его к страницам романа:

«— Скажи, индианка, — шептала женщина, — сможет ли он полюбить меня так же горячо?

— На земле за холмами встречаются разные травы, — уклончиво отвечала знахарка.

Черный Билл слышал ночной разговор в подробностях. Этим вечером в тайне от всех в резервацию пришла белая. Бремя, лежащее у нее на душе, было не легко. Желание вернуть утраченное чувство привело ее в индейский поселок.

Вчерашние их завоеватели так же мучались от несчастной любви, так же хворали и умирали, как и те, в чьи пределы они вторглись столь бесцеремонно, рассчитывая обрести свое счастье.

— Напиток любви приготовить не просто, — вещала индианка. — Но я дам тебе такой отвар, что любовь его будет крепка, как смерть. Хорошенько подумай — такой ли тебе нужно?

— Да, да, — горячо шептала женщина. Она свято верила в могущество индейских демонов, способных приворожить ее милого. Она не спрашивала знахарку, от чего дикари так редко прибегают к отвару сами. Не ведом был ей и Ритуал, способный пробудить в небесах грозные силы. Травы и настойки являлись лишь посредниками с теми, кто творил свою работу наверху, и результат мог быть обратным тому, что ожидала женщина.

«У нас они ищут то, что сами же и отняли», — думал Черный Билл. Годы, прошедшие в резервации, состарили когда-то крепкого воина. Не тускнели лишь его воспоминания.

На рассвете, сторонясь от всех, женщина покинет поселок, тая от недоброго глаза заветный сосуд с питьем. Быть может, любовь ее суженого будет так же страстна, как любовь, когда-то потерявшего себя вождя к прекрасной Росе На Смеющемся Поле. Быть может, сила волшебного напитка войдет через семя мужчины в ее лоно, и она родит настоящего воина. Но какой в том прок белым, что на земле появится еще один индейский воин? Никто не сможет растолковать ему Ритуал, и его будет сводить с ума сила, заставляющая по ночам смотреть в звездное небо и скорбеть по утраченной родине».

Райтер давал жаждущим питье из своего сосуда. Пришел черед, и в чаше смерти осталось всего три глотка — для него, Холси и той девчонки, которая рискнула взять в руки пистолет. «Женщина-воин» звучит так же, как «летающий олень», но что-то же заставило ее пуститься с мальчишкой в дорогу? Не то ли забытое ощущение НАСТОЯЩЕГО, которым был отравлен он сам? Давно забытая магия этой земли разъедала им души, но каждый боялся признаться в этом даже самому себе.

Преследователи, идущие по следу убийцы, так никогда и не узнают, что же произошло на самом деле. Для них он был человеком из ниоткуда. Призрак, возникший на большой дороге. Попутчик, тормозивший машины.

Если верить чиновникам, то его прошлое дело давно предано забвению. Новое заполнится сухим перечислением фактов и исчезнет в недрах памяти одного из компьютеров. Едва ли оно расскажет кому-либо о той войне, которую убийца разжег у себя внутри. Им будет непонятна та сила, которая толкнула его к этой войне, как непонятна фараонам та отчаянная борьба, в которую втянулись Джим Холси и девчонка.

Ко всем бедам и треволнениям дня к вечеру в полиции добавилось хлопот — нагрянули ребята Джона Уолша из телекомпании «Фокс» для съемок программы о преступниках.

Для капитана Эстервича этого было на сегодня более чем достаточно. Сомнительная популярность их программы не давала ему покоя даже тогда, когда освещались события, происшедшие на другом конце Штатов. Теперь, когда на вверенной ему территории случилось такое и они одну за другой терпели неудачи, меньше всего хотелось иметь дело с тележурналистами.

Некоторые высокие чины наверху считали, что программа содействует быстрой поимке преступника, поскольку в розыск включается наиболее активная часть населения. Может быть, так оно и было, но чаще полуофициальные звонки доброхотов сбивали с толку полицию. В показанном на телеэкране фотороботе люди узнавали соседей и недругов, торопясь сообщить об этом, наводили власти на ложный след. Эстервич дорожил честью мундира и понимал, что в конечном итоге некто чрезвычайно предприимчивый имел неплохой доход от еженедельных кровавых сводок происшествий за счет неразворотливой подчас машины правосудия. Будучи хозяином на своем участке, капитан разрывался от обязанности дать необходимую по закону информацию и желания не допустить телевизионщиков к делу. В конце концов он направил их на ту самую дорогу, где произошли злодеяния последних суток, а потом отдал негласное распоряжение арестовать всю команду за превышение скорости. Очень скоро фургон со всей бригадой был доставлен на штрафную площадку дорожного участка. Протесты журналистов опытный полицейский отклонил, сославшись на ведомственные противоречия. Эстервич, как настоящий хозяин, любил порядок в своем деле. Он рассчитывал продержать назойливых журналистов до утра, когда убийца будет уже пойман, чего бы это ни стоило капитану.

Не помня себя от усталости, Джим и Нэш набрели на мотель. Сначала на горизонте, залитом пурпуром закатившегося солнца, появились хрупкие треножники степных ветряков, потом путники увидели горящую неоновую надпись: «Остановка в пути».

В этом мотеле находили приют водители транзитных рейсов, чьи грузовики с контейнерами и рефрижераторы окружали по периметру площадку. Здесь можно было чувствовать себя в относительной безопасности, во всяком случае до рассвета.

Получив ключи, парочка заняла одну из комнат раскинувшегося у дороги бунгало. Не зажигая свет и не осматриваясь в помещении, они повалились в кресла, чтобы перевести дух. Меньше всего им хотелось привлекать к себе чье-либо внимание.

Нэш казалось, что она знала Холси всю свою жизнь, просто они очень давно не виделись. Теперь она понимала, что жизнь, как и эта проклятая дорога, пролегает в одном направлении. Свернуть с маршрута невозможно, допустимо лишь сбавить скорость. Рано или поздно Холси все равно приехал бы за ней, чтобы прихватить в это опасное приключение, точно так же, как за ним, в свою очередь, должен был приехать убийца. Еще ей казалось, что окружавшие ее люди ничем не отличаются от детей, занятых игрой. Серьезная игра взрослых подчас оказывается не такой уж интересной, но каждый выдумывает ее по-своему, поэтому никто не вправе осуждать Нэш за то, что, взявшись однажды за револьвер, она придумала себе столь захватывающую забаву. Очное столкновение со смертью ее многому научило за этот день.

Холси, испытавший за сутки столько бед и несчастий, что их хватило бы на несколько жизней, уже вышел на тот подсознательный уровень, когда человеком руководят инстинкты. Сейчас на нем лежало бремя ответственности за эту девушку. Для стороннего наблюдателя могло показаться, что сложилась вполне романтическая ситуация, и юноша вправе оказать Нэш большие знаки внимания, но Холси не находил себе места от чувства все возрастающей тревоги, поэтому просто спросил:

— Как себя чувствуешь?

Нэш не ответила на вопрос. В душе она выдвигала для себя новые аргументы, оправдывающие поступок, выбивший ее из колеи привычных будней.

— Зачем ты его подсадил? — спросила она.

Джим тревожно посмотрел на бегущие в темноте блики от фар. проезжавшей машины и, убедившись, что это просто грузовик, ответил:

— Не знаю. Я просто хотел помочь ему. Думал, что он не даст мне заснуть за рулем.

Это искреннее признание пробудило в Нэш несвоевременную нежность.

— Могу я присесть рядом с тобой?

Джим кивнул. Некоторое время они просидели молча, тесно прижавшись друг к другу.

Внезапно Нэш протянула руку к телефонному аппарату. Холси остановил ее.

— Что ты хочешь делать?

— Просто позвонить отцу. Только ему. — В ее интонации слышалась робкая попытка его убедить.

— Не нужно никаких звонков, — властно приказал Холси. — Во всяком случае до той поры, пока мы не решим, что делать.

— Я могла бы все объяснить, — настаивала девушка.

— Это не так просто, — обреченно произнес Джим. — Я уже пытался это сделать.

Нэш вздохнула.

— Мне страшно, — призналась она юноше.

— И мне, — отозвался Холси. Он заключил ее в объятия и на руках перенес из кресла на кровать.

— Кто-то из нас двоих не должен спать. Отдохни, — предложил он девушке, сам устраиваясь в кресле.

Не разбирая кровати и не раздеваясь, девушка провалилась в дрему. Холси напряженно прислушивался ко всем звукам, доносившимся с улицы. Налитые свинцом усталости веки смыкались сами собой. На какое-то время Джим забылся и уронил голову. Скрип тормозов подъехавшей машины заставил его встрепенуться. Он выглянул в окно, но не обнаружил ничего подозрительного.

— Нэш, ты спишь?

Девушка не отвечала.

Холси твердо решил не смыкать глаз и, чтобы взбодриться, направился в ванную принять душ. Нащупывая по дороге выключатель, он случайно включил телевизор. Вырвавшиеся звуки заставили повернуться девушку во сне. Она издала слабый стон — Джим мог представить, какие видения мучали ее.

Включив воду, он с удовольствием сорвал с себя пропотевшую, запыленную одежду и подставил нагое тело горячим упругим струям. Поочередно меняя температуру воды, он пытался снять с себя остатки дремы. Бодрящая струя возвращала ему ясность мысли. Собравшись с духом, Джим Холси поклялся сквитаться с попутчиком с первыми лучами солнца. В этой истории было много личного, что не могло быть разрешено полицией. За день мундиры сумели доказать свое бессилие. Холси удалось преодолеть барьер между «можно» и «нельзя» в невыгодную для закона сторону. Его больше не волновали последствия, но оставалась девушка, которую требовалось оградить от возможных несчастий. Размышляя о ее судьбе, Холси не знал, что Нэш сама предопределила свое будущее.

Невзирая на запрет, она, проснувшись, в тайне от Джима набрала телефонный номер.

— Нет, я в порядке, — сообщала она кому-то за многие мили отсюда. — Просто хотела, чтобы ты об этом знал… Нет, в полиции это не так понимают, у меня действительно все хорошо.

Девушке было важно, чтобы на том конце провода кому-то было спокойно. Вряд ли она задумывалась над тем, что ее могут подслушивать, и пока Холси разрабатывал план ее спасения, огромная армия правопорядка пришла в движение.

Впрочем, тот, кого следовало остерегаться больше всего, был уже на месте. Он только ждал, когда Нэш опустит трубку и провалится в глубокий сон. Райтер тоже имел свой план, идущий в разрез с планами Холси и полиции.

Зловещие блики бежали над постелью, где отдыхала Нэш. Райтер откинул портьеру и оказался в комнате. Как зачарованный, он смотрел на спящую девушку. Давно, очень давно он не был наедине с женщиной. Сейчас ему хотелось повторить забытое ощущение блаженства, которое та могла подарить. Может быть, это была минутная слабость, но Райтер двинулся к постели и осторожно прилег рядом.

Из ванной доносился плеск воды и фырканье Холси. Он, конечно, не мог ничего услышать.

Ровное, еще ничем не потревоженное дыхание девушки мешалось с тяжелым и сиплым дыханием преступника. Ощущение легкой поживы будило в нем темные неосознанные желания, одним из которых было стремление грубо овладеть Нэш, привязав ее к кровати. С трудом подавив в себе этот порыв, он протянул руку для ласки. Нэш, не чувствовавшая плотоядного взгляда, шевельнулась и, не просыпаясь, оттолкнула его руку в сторону.

Внезапно Райтер подскочил на кровати как ужаленный. Прижимаясь плотнее к девушке, он напоролся на острую ручку расчески, которую та носила в кармане. Для него это была не просто случайность, а знак, показывающий, что расслабляться нельзя ни на минуту. Того требовало дело, которое он замыслил довести до конца.

Райтер включил телевизор и, не дожидаясь, пока девушка поймет, в чем дело, схватил ее, зажав рот рукой, и повлек к выходу. Он торопился осуществить очередную безумную выходку.

Как нельзя своевременно он покинул бунгало, прихватив заложницу. Через считанные минуты окрестность заполнилась сигналами полицейских мигалок — телефонный звонок Нэш сделал свое дело.

«Память Черного Билла возвращала его в страну молодости, когда чужеземцы еще обходили стороной их земли.

Он снова испытывал боль и щемящую грудь тоску, сладкие переживания и окрыляющую надежду при виде купающейся в изумрудной воде озера Росы На Смеющемся Поле.

Стройное смуглое и нагое тело индианки спорило с гибкостью рыб. Ныряя с высоких прибрежных камней, разрезая водную гладь, она долго скользила на неизмеримой глубине, играя с форелью. Потом выбиралась па берег и, откинув черные мокрые волосы, готовилась к новому прыжку.

Билл, сторонясь, осторожно следил за купающейся Росой, раздвигая ветви укрывшего его кустарника. Гомон восторженных птиц перекликался с ее искристым смехом, подобным журчанию родника. Выпрыгивающая из воды рыба как бы приглашала и его к этой игре, но юноша не торопился покинуть место своего убежища.

Это была его первая весна, дурманящая запахом свежих трав, буйным нашествием цветения плодоносных растений и деревьев, опьяняющая новым, неведомым доселе чувством, от которого, кажется, вот-вот сойдешь с ума.

Молодой воин был бессилен совладать с томлением плоти при виде ее крепкой молодой груди, темных сосцов, упругих ягодиц, по которым стекали жемчужные капли, искрясь на солнечном свете. Он вышел из укрытия и показался во всем своем великолепии перед Росой.

Девушка, вскрикнув, бросилась в воду. Билл ей вдогонку. Росе совсем не хотелось от него уплывать, и юноша это знал, но брачные игры высоко ценились среди его соплеменников.

Как дети, они долго резвились в воде, фыркая и брызгаясь. Они не заметили, что за ними смотрят ревностные глаза Ступившего На Тропу Волка. Некоторое время Волк дал им потешиться, а потом окликнул Билла и сказал:

— Разве ты не знаешь, скверный полукровка, что Роса предназначена мне старейшинами племени?

Черный Билл замер, словно пораженный молнией. Волк застал его врасплох, нанося при этом ужасное оскорбление, которое воин может смыть только кровью. Волк это хорошо понимал. На шесть весен он был старше своего противника и к тому же немало преуспел в боевом искусстве

Юноша медленно выбирался из воды, когда Волк бросил с берега его пояс, на котором болтался нож. Несомненно, это был вызов. Вызов, происшедший из-за женщины. Вызов против всех правил и обычаев предков.

— Если пришел твой черед складывать брачную песнь, докажи это своим оружием, — прошипел Волк, обнажая свой клинок.

Насмерть перепуганная Роса не знала, как поступить. Воины уже начинали свой смертельный танец. Волка подогревало жгучее чувство ревности. Он совершал решительные выпады в сторону противника и постоянно теснил его к воде, где защищаться было сложнее. Билл, отступая, тем не менее не давал врагу себя ранить, сознавая неправоту происходившего. Сталь сверкала в лучах солнца. Билл понял, что Волк излишне горячится и выбрал выжидательную тактику, защищая себя от смертельных взмахов ножа.

Дважды оружие Билла задело кожу противника, когда схватка была остановлена прибежавшими на зов Росы старшими воинами.

В тот день Красный Лосось был необычайно суров. Впервые Большому совету предстояло решать столь необычное дело.

Гомоня и попыхивая трубками, храбрейшие из воинов, опытнейшие из охотников рассаживались в круг перед вигвамом вождя. Их соборное решение должно было определить судьбу двух молодых воинов и женщины.

Ступивший На Тропу Волк и Черный Билл вышли на середину.

Речь держал глава рода.

— Знал ли Черный Билл, что Роса отдана Волку, и он готовился сложить свою брачную песнь?

— Нет, — был ответ Билла.

— Знал ли Ступивший На Тропу Волк, что старейшинами племени и заветом Великого Тхе воинам запрещены стычки из-за женщин?

— Да, — тихо ответил Волк. — Но я получил раны и уже наказан.

— Тем хуже для воина, — произнес Лосось. — Раны на его теле — это еще не признак доблести.

Члены Совета возбужденно перебрасывались репликами.

— Женщина в нашем роду никогда не выходит из-под опеки мужчины, — продолжал вождь. — В детстве за ней смотрит отец, в зрелости она переходит к мужу, а в старости во всем слушается своих сыновей. Таков обычай. Если он будет нарушен, и женщина потребует самостоятельности, то миру в нашей большой семье будет положен конец. Это уже все видели на примере Росы и Черного Билла.

Роса преступила табу, а значит сама выбрала свою судьбу. Пусть же окончательное решение ее участи будет вынесено на Большом совете. Я предлагаю наказать и ее и Волка, передав женщину Братьям по ту сторону Озерного Края.

Мужчины, принимавшие участие в Совете, поочередно вонзали свои копья в землю в знак согласия. Участь воинов же обычно решалась испытанием в горном потоке. Совет дал согласие и на это».

Джим, готовясь выбраться из душа, взглянул на себя в запотевшее зеркало. Он попытался придать лицу требуемое к настоящему моменту выражение решимости. «Легко ли убить человека?» — подумал он про себя.

Внезапно в подернутом дымкой стекле отразилось лицо попутчика. «Легче начать, чем остановиться», — ответил он ухмыляясь. Юноша вздрогнул и попытался отогнать видение. «Это только бред воображения», — пытался успокоить он себя, но тяжелое предчувствие захлестнуло сознание. Он понял, что Райтер снова где-то поблизости. Полуодетый юноша выскочил из ванной, не забыв прихватить тяжелую металлическую ручку двери на тот случай, если отпор придется давать прямо в комнате.

Первое, на что обратил внимание Джим — это на громко работавший в помещении телевизор.

— Нэш! — позвал он в пустоту.

В комнате царил страшный беспорядок, носивший следы отчаянной борьбы. Очертя голову, юноша бросился к выходной двери и выбежал на улицу.

Чтобы осмотреться на местности, ему требовалось обогнуть длинные ряды припаркованных прицепов. Его враг мог притаиться в любом из них. С отчаянно бьющимся сердцем, Холси обегал контейнеры, ожидая худшего.

Неподалеку в предрассветной мгле доносился рев работающего трейлера. Вскоре Джим заметил мигающие огни полицейских сирен. Попятившись, он споткнулся и тотчас очутился в цепких объятиях стражей порядка. Из его груди вырвался отчаянный хрип. Фараоны отобрали его импровизированное оружие. Осыпаемый ударами, он рвался из крепких рук законников, чтобы остановить убийцу, похитившего девушку.

К сдерживающим юношу полицейским подбежал какой-то высокий чин и приказал всем замереть.

— Ты тот самый Джим Холси, который звонил мне? — осведомился он.

— Да, — удивленно сказал Холси.

— Я капитан Эстервич, успокойся. Нам нужна твоя помощь.

По лицу капитана Джим понял, что у полиции тоже большие неприятности. Он весь как-то обмяк. От прежней решимости не осталось и следа. Машины, воя сиренами, все прибывали и прибывали. Из-за фургонов раздавались мощные перегазовки работающего дизеля.

Выйдя на парковочную площадку, Джим Холси увидел то, что он никогда не сможет забыть до самой смерти. Вернее, сначала он услышал беспомощные крики, а потом его глазам предстала картина, повлиявшая на всю его дальнейшую судьбу.

На бетонном пятачке стоял прицеп трейлера и, отъехавший от него грузовик. Между ними распятая, как в гамаке, висела Нэш. Ее руки и ноги были крепко прикованы цепями меж двух стальных громад. В кабине сидел Райтер и выжимал педаль газа, заставляя дрожать машину. Каждый рывок причинял девушке невыносимые страдания.

Первым движением Холси было броситься на выручку, хотя он смутно представлял себе, как это будет выглядеть.

Эстервич сдержал его.

— Ну сделайте же что-нибудь! — проорал Джим.

Капитан развел руками и сказал:

— Мы ничего не можем. Случайный выстрел, и он сорвется с места, погубив девушку.

Как бы в подтверждение этих слов Райтер снова нажал газ, и Нэш закричала, как раненый котенок.

Холси обвел взглядом полицейских. Его окружали глупые растерянные физиономии. Они действительно были бессильны перед дьявольской жестокостью Райтера. Капитан положила пареньку руку на плечо и сказал:

— Он выдвинул условия переговорить с тобой. Полезай к нему и посмотри, что можно сделать.

Ни у одной из сторон не оставалось выбора.

Джим вспомнил о своей клятве и осторожно двинулся к кабине, в душе молясь, чтобы все обошлось. Ему казалось, что он слышит звук рвущихся сухожилий. Отгоняя дурные мысли, Холси постарался собраться. Единственное, что ему плохо удавалось — это унять дрожь, колотившую тело.

Он постучал в кабину, и Райтер распахнул дверь. Джим вновь удивился спокойному равнодушию, исходившему из глаз этого чудовища.

— Она миленькая, — сообщил убийца, когда Холси уселся в кресло. Преступник то и дело газовал. Холси ждал, боясь шевельнуться.

Райтер достал из-за пазухи револьвер и положил его аккуратно между собой и юношей. Игра, затеянная безумцем сутки назад, продолжалась.

— Пистолет заряжен, — объявил убийца. — Давай, хватай его, если успеешь до того, как я тронусь с места!

Кабина снова качнулась, и с улицы раздался крик. В голове Холси мелькали мысли, одна безнадежнее другой.

— Знаешь, — примирительно сказал убийца, как будто речь шла о ведерке в песочнице, — я даже дам тебе возможность подержать его в руках, а ты постарайся прицелиться, пока я не поехал. Ну, что же ты?

Пытаясь оттянуть время, юноша темнел на единственно возможную хитрость, пытаясь поговорить с убийцей.

— Тебя же поймают так или иначе, — сказал он.

— Да, это верно, — доводы рассудка не действовали на безумца. — Ну и что?

Джим схватил пистолет, и машина вновь задрожала. Глаза убийцы засветилась странным блеском. Он торжествовал при мысли о том, что ему удалось-таки уговорить этого неженку совершить ковбойский поступок.

— Приставь мне его вот сюда, — показал себе на лицо куражившийся маньяк. — Ты же знаешь, что надо делать.

Холси не нуждался в руководстве. Как никогда ему хотелось наделать дырок в этой отвратительной роже, но мысль о распятой девушке сдерживала его против воли. Медленно таяли секунды.

— Стреляй же, — потребовал Райтер.

— Она погибнет? — неуверенно спросил юноша.

Райтер перевел дух и, отвернувшись, произнес:

— Ты беспомощен и безнадежен. — Видимо, его постигло страшное разочарование, от чего он снова нажал педаль газа и рванул с места. Он просто котел показать сопляку, как это делается. Очень просто и очень быстро — и душа отлетает туда, где ей положено быть.

Потом были выстрелы и рев подоспевшей амбулатории. Были сильные руки полицейских, сдерживавшие паренька во время ареста преступника, и был участливый голос агента ФБР, посоветовавший врачам сделать укол Холси в вену и отвезти в участок. Для Джима эти сцены превратились в многолетний нескончаемый бред, от которого он кричал по ночам.

«Что со мной? Где я? Я — это кто? Я — это Джим Холси. Кажется, я задремал. Видел ли я какой-то сон? Да, кажется было что-то неприятное. Какое-то воспоминание, видение, бред, кошмар, галлюцинация. Впрочем, откуда эти люди в униформе? Чьи это заботливые и такие пристальные глаза на меня смотрят? Это не ма. Почему я не дома? Неужели… Стойте, стойте, так значит, не бред и не галлюцинация! О, Боже!» — Холси медленно приходил в себя.

Да нет же, ничего не произошло. Так, одна история. Ее даже трудно назвать историей. Просто случай. Один человек ехал по дороге. Ему нужно было спешить по делам. Вполне обычая ситуация. Другой, ничем не примечательный, голосовал на дороге. Первый чисто по-человечески решил его попросить. Все по-людски, как положено. Второй — попутчик, «чисто по-человечески» предложил первому умереть. Так, из человеколюбия решил помочь в одной маленькой проблемке. Это нормально. Из-за чего тут переживать? С каждым может случиться. Однако человек умирать не хотел, и тогда попутчик решил ему показать, как это бывает с другими. Тоже вполне естественно. Товар лучше видеть лицом. Или вывернуть на лицо? В общем, что-то похожее.

Еще была девушка. «Мой брат Билли марсианин. Мы все тут с Марса», — всплыло в сознании. Но ее-то за что? Можно ли после этого сохранять невозмутимый вид и говорить, что все в порядке?

Спасибо, доктор, больше не надо уколов. Больше не нужно ваших металлических инструментов. Они не помогут. Они еще никому ни от чего не помогли по большому счету. Сделайте хоть что-нибудь, чтобы унять эту боль. К горлу подступил тяжелый ком. Камень на душе — кажется это так называется? Какой доктор на земле в силах будет снять его?

Юноша постепенно ориентировался в помещении, но в сознании по-прежнему черными пятнами мелькали зловещие картины прошедшего дня. В зрачок Джима Холси бил тонкий луч световода. На этот раз никто не подвергал его унизительным допросам и оскорблениям, хотя дело вновь происходило в полицейском участке. Сейчас он находился в надежных руках врача.

Осматривающий его специалист задавал какие-то вопросы, деловито поджимал губы, когда Джим отвечал, заглядывал юноше в глаза и отрывисто что-то записывал. Для Холси эта процедура не имела никакого значения. Он переносил ее вяло и апатично, мысленно находясь совсем в другом месте.

Еще и еще раз юноша возвращал себя к событиям той ужасной ночи, пытаясь переиграть происшедшее.

Он достиг той опасной глубины самокопания, когда настает неизбежный кризис.

Всего за сутки для Холси утратили смысл и значение все, к чему он успел привыкнуть. Детские нравоучения, библейские цитаты, ложная мораль его вчерашних учителей не помогли ему этой ночью спасти Нэш от рук убийцы. Что же по-настоящему можно было сделать, чтобы девушка осталась жива?

— Нам удалось связаться с вашим братом, — сказал подоспевший агент ФБР. — Он готов вылететь дневным самолетом, если потребуется его помощь.

Да, помощь безусловно понадобится. И не его одного, а десяти таких братьев, чтобы удержать Холси от желания отбить убийцу у полицейских.

«Интересно, — думал он, — они тоже водят своих детей в воскресные школы или предпочитают читать нотации прямо в камере?»

Кажется доктор спросил что-то о его родственниках. Да, у него есть па и есть ма. Добрые родители, сидящие сейчас в Чикаго за столом и пьющие утренний кофе. Вот только он не знал — испытывают ли они чувство вины за что-то. За грехи молодости, например, или за жестокое обращение с животными в детстве. Его замечательные родители, приучившие его к некоей сложно запрограммированной жизни, где существует определенный порядок вещей, неуклонный, как движение планет. Подумать только, они тоже собирались в Калифорнию, и Джим договорился с ними о встрече. Это они могли сидеть в том пикапе, который Холси так и не догнал.

— С вами рвутся поговорить журналисты, но мы решили их не допускать, — сообщил врач. — Следите за молотком, — добавил он, водя из стороны в сторону инструментом.

Холси повиновался.

— Зрачковый рефлекс и все остальное в норме, — вынес вердикт тюремный специалист. — Считаю, что патологических отклонений нет, но вам не мешало бы пройти настоящее обследование, когда все закончится. У вас есть домашний специалист?

Юноша молчал. Для одних существовал домашний специалист — он, разумеется, был и у четы Холси — выслушивающий и выстукивающий тоны сердца, ощупывающий каждую мозговую извилину в поиске душевных отклонений, для других был только тюремный капеллан и отходная молитва перед казнью. Какому домашнему врачу удалось выявить болезнь таких, как Райтер? Куда эффективнее было бы завести домашнего агента ФБР, такого, как тот, что стоит в углу и отсылает факс в центр. Переодеть его садовником, и пусть стрижет себе лужайки.

Доктор, обративший внимание, что с Холси творится неладное, похлопал юношу по плечу — иногда этот простой жест заменяет все лекарства в мире.

— Ну полно, полно. Постарайтесь это пережить. Мы знаем, что вы были бессильны там, в машине. У вас есть какие-нибудь пожелания?

Очнувшись, Джим произнес:

— Я хочу на него посмотреть.

Догадавшись, о ком идет речь, доктор мигнул безучастно сидевшему во время осмотра Эстервичу, и тот поднялся, чтобы проводить Холси к арестованному.

Кабинет, в который они попали, был комнатой для опознания. Одна из стен представляла собой затемненное окно, через которое было видно смежное помещение. На светящихся мониторах охраны показался конвой, ведущий по зарешеченному коридору преступника.

Холси оживился:

— Кто он такой?

— Мы не знаем, — отозвался капитан. — У него нет ни свидетельства о рождении, ни водительских прав, ни кредитных карточек, ничего. В полиции о нем тоже нет никаких сведений. Мы отправили отпечатки его пальцев в компьютер, но ответа нет и там. Мы даже не знаем его имени.

Холси всматривался в убийцу, уже занявшего стул в смежной комнате. Руки преступника были закованы в наручники, и он имел вид смиренного святоши, попавшего в стан к язычникам. Впрочем, даже в этой позе Джим уловил глубокое презрение. Убийца говорил всем своим видом: «Посмотрим, что вы будете делать, поймав и заковав меня в браслеты. Вряд ли вы позволите себе то, что делал я».

— Он не может ни видеть ни слышать нас из своей комнаты, — сказал Эстервич Холси.

Юноша следил за допросом. Казалось, он впитывает в себя образ преступника, силясь разгадать его загадку.

Следователь по ту сторону окна задавал обычные в своем деле вопросы.

— Как вы себя чувствуете?

— Я устал, — тихо произнес преступник.

— Как ваше имя? — продолжал следователь свой перечень.

Убийца ответил молчанием.

— Ну перестаньте, — сказал полицейский, приблизившись к преступнику и фамильярно усевшись на столе. — Запирательства вам не помогут. Как вас зовут?

— Райтер, — вымолвил стоя за стеклом, юноша. — Его зовут Джон Райтер. Так он представился когда сел в машину.

Изумленный Эстервич видел, как при звуке своего имени преступник повернул голову в сторону непроницаемого экрана и «посмотрел» на Холси. Творилось нечто не поддающееся объяснению. Не мог же этот монстр обладать телепатическими способностями?

Перехватив его взгляд, юноша неожиданно заявил:

— Я хочу с ним переговорить.

Капитан раскрыл дверь в комнату, где шел допрос и спросил:

— Вы можете дать мне минуту?

Сидевший на столе следователь кивнул и, обращаясь к преступнику, снова повел свое дознание.

— Вы привлекались к уголовной ответственности?

Похоже, убийца уже не слушал вопросы. Как завороженный, он смотрел на вошедшего Холси.

— Откуда вы? — не унимался следователь.

Преступник посмотрел в его сторону и, усмехнувшись, бросил:

— Из Диснейленда!

Ретивый чиновник не замечал всей абсурдности ситуации. Джим Холси приблизился к убийце и медленно протянул ему руку. Райтер дал ему свою, но рукопожатия не получилось. Холси что есть силы притянул убийцу к себе и смачно плюнул ему в лицо.

— Хватит, — сказал Эстервич, — этого достаточно.

Он вывел юношу из помещения.

Сидевший на стуле преступник неловко утерся закованными руками и улыбнулся. Он не видел в происшедшем ничего для себя оскорбительного. Напротив, это был добрый знак, которого он ожидал, томясь за решеткой.

Сидя перед допросом в обшарпанных стенах провинциальной предвариловки, Райтер уповал на случай, который позволит ему избежать унизительной процедуры столкновения с государственным правосудием. Он был твердо уверен, что не им его судить. Он сам себе вынес приговор, но его палач, должно быть, так и не родился на свет. Беда заключалась в том, что эта страна перестала производить на свет настоящие вещи. Одноразовая, как презервативы, одежда и одноразовая посуда, одноразовые книги и одноразовые человеческие отношения, песни-однодневки и скоропортящиеся продукты, налитки, не утоляющие жажды, и улицы с односторонним движением — все это давно навело его на мысль о том, чтобы взять билет в один конец, но, как оказалось, женщины перестали рожать в этих парниковых условиях настоящих мужчин.

Наверное, впервые за все эти годы он ошибся в человеке, назвав его в кабине грузовика бесполезным и безнадежным. Не все еще потеряно. Этот оказался настоящим, хотя и не очень расторопным.

Игра еще стоила свеч, и Райтер принял решение бороться до конца. Его не покидала назойливая мысль о том, что необходимо готовить побег. Плевок Холси он воспринял, как сигнал к началу нового витка этой борьбы.

Прежде чем конвой успел увести его в камеру, Райтер успел кое-что предпринять.

— Взгляните на это, Эстервич, — сказал фэбээровец, размножая на ксероксе копии какой-то бумажки.

Капитан принял послание и прочитал вслух:

— «Раз в неделю Черный Билл появлялся в поселке белых, чтобы поставить очередной пучок лечебных трав местному аптекарю, разузнать последние новости и запастись кое-какими продуктами.

Вождь когда-то могучего индейского племени — знахарь, лечивший своих врагов. Так повернулась жизнь — у индейцев больше не было выбора. Цивилизация стальным кольцом все плотнее сжимала резервацию. Новости не приносили ничего хорошего. Поговаривали о строительстве железной дороги, которая проляжет аккуратно через селение индейцев. Трудности, которые приносил железный бог белых, возникали сами собой.

Однажды во время торгового аукциона Черный Билл повстречал Джезетта, и, хотя прошел не один десяток лет, враги узнали друг друга…»

— Что это? — спросил полицейский агента.

— Наш подопечный баловался литературой. Это уже что-то. А вот сообщение, пришедшее десять минут назад по факсу.

Он протянул капитану новую бумажку.

«…Подозреваемый напрочь отрицает предъявленное ему обвинение в убийстве голливудской звезды и требует пересмотра дела. Врачебная экспертиза еще не проведана, но специалисты подозревают у предполагаемого убийцы психические отклонения. Установлено, что он состоял на учете психиатра по месту своего постоянного проживания.

Общественность вправе потребовать от властей выяснения истинного положения вещей и сурового наказания для виновного…»

— Вы полагаете, что он начал с того дела в Голливуде? — спросил капитан.

— Именно это меня волнует больше всего. — Агент захлопнул папку с бумагами и засобирался в дорогу. В столице его ждали дела.

Холси стоял и курил, прислонившись спиной к машине окружной полиции, в ожидании капитана, взявшегося отвезти его в городок. Он видел, как убийцу выводят из участка, как стекаются на дешевое зрелище неизвестно откуда взявшиеся в такую рань зеваки. Он видел, как жадно нацеливаются объективами камер репортеры Джона Уолша из программы «Разыскивается опасный преступник» на того, кому по праву должно в безвестности гореть в аду. Еще он обратил внимание на то, как по приказу агента ФБР полицейские потеснили телевизионщиков на безопасное расстояние.

Единственным безучастным свидетелем происходившего было выкатывающееся из-за горизонта солнце. Оно утверждало, что новый день будет при любых обстоятельствах.

«Неужели со времени начала этого кошмара прошли только сутки», — думал Холси. Ему показалось, что миновала целая жизнь. Он снова подумал о своей клятве.

Когда Райтера затолкали в фургон, чтобы отвезти в центральную тюрьму штата, появился Эстервич. Бодрой походкой он приблизился к машине и взглядом приказал Холси садиться. Мотор взревел, и они тронулись с места. Машина с преступником и машина, в которой сидел Джим Холси, разъезжались в разные стороны.

«Какой нелепый конец у этой истории», — сожалел Холси. Что-то новое и неведомое творилось в его душе. Сидя в машине, он не замечал ни расцветающей под лучами солнца долины, ни приятного обдувающего ветерка, ни довольного свиста Эстервича, воспроизводящего популярную «Я дал ей всю любовь…»

Воображение юноши рисовало совсем другие картины. Холси представилось, как он сядет в изрядно потрепанную и обгоревшую машину и снова направится в Сан-Диего, как нелепо он станет оправдываться в компании, но с него все равно сдерут неустойку, как он снова (если повезет) подрядится перегнать машину, как встретят его приятели и как, наконец, он будет метаться по ночам, пробуждаясь от криков растерзанной на дороге Нэш. Быть может, ему даже удастся закончить курс в университете. Может статься, он откроет свое дело, но в мире не найдется такой заботы, которая способна будет заглушить его душевную боль.

— Как ты себя чувствуешь? — прервав свист, спросил капитан.

Юноша пропустил его слова мимо ушей.

— Вам не удержать его! — неожиданно выпалил он. — Райтер просочится сквозь щели в решетке.

Эстервич недовольно покачал головой.

— Послушай меня внимательно, сынок. Между вами двумя вероятно что-то происходит. Я не знаю что, и не хочу этого знать. Но сейчас этот приятель находится в надежных руках, и что бы с ним ни случилось, ты не будешь иметь к этому никакого отношения.

Полицейский говорил, расставляя слова по-южному выразительно, что как нельзя лучше влияло на собеседника, но Холси уже невозможно было остановить..

Он скосил глаза на кобуру капитана и спросил:

— Сигаретка найдется?

Когда Эстервич потянулся за пачкой, Джим выхватил у него револьвер и, угрожая им, приказал:

— Остановите машину!

Сегодняшний день быстро научил его, как надо разговаривать с полицейскими.

— Ты же не воспользуешься им? — примирительно произнес Эстервич.

Холси щелкнул взводным механизмом, и полицейский был вынужден притормозить.

— Хорошо, — сказал он, остановившись, — скажи, что ты собираешься делать?

— Я требую, чтобы вы покинули автомобиль, — ответил Джим Холси.

— Ладно, давай представим, что я вышел, а ты совершил задуманное. Имей в виду, что тебя обязательно подстрелят, но даже если ты останешься жить, то неприятностей будет с головой. — У этого великолепного шерифа была своя правда, свое четкое и непоколебимое мировоззрение, но сейчас Холси оказался сильнее.

— Простите меня, сэр, но я должен это сделать. — Высадив капитана, Джим развернулся так, что завизжали покрышки, и направился в погоню за фургоном, в котором везли Райтера.

Для убийцы игра продолжалась, пока он был жив. Показное равнодушие, с которым он отнесся к аресту, усыпило бдительность конвоя. Холси даже не представлял, насколько он был прав, говоря, что им не удержать преступника.

Сидя в фургоне, он только выжидал удобного случая, чтобы наброситься на охрану — его руки уже были свободны от наручников, благодаря мастерски сделанной отмычке из украденной на столе следователя скрепки.

Преступник не спешил. Ему, как никому другому, было известно, что дорога была дальняя. Он снова шел по лезвию ножа, заставляя сердце стучать чаще.

Вскоре удобный момент представился. Полицейские, конвоировавшие преступника, достали колоду карт и отвлеклись на игру. Это являлось серьезным нарушением инструкции, и конвою очень скоро предстояло убедиться в пользе некоторых правил.

Как и тогда в кабинете, Райтер почувствовал близкое присутствие Холси, хотя ему, разумеется, не было видно, что по дороге спешит машина, настигающая фургон.

Не мешкая, убийца сбросил свободно болтавшиеся наручники и схватил «Винчестер» одного из охранников.

Тремя выстрелами он расстрелял весь конвой, а четвертым сбил замок на двери. Путь на волю был свободен.

Покидая кренившийся в сторону от дороги тюремный автобус, Райтер бросился на капот машины своего преследователя. Не выпуская из рук оружия, он влетел в кабину, разбив стекло.

От неожиданности Холси дал по тормозам, и преступника по инерции отбросило назад. По-паучьи распластавшись на шоссе, он, осклабившись, произнес:

— Привет, козленочек.

С его рассеченной брови струилась кровь, заливая лицо.

Машину Холси занесло при торможении, и она заглохла. Повторялась любимая Райтером игра в охотника и дичь. Противники стояли друг от друга на расстоянии трех корпусов автомобиля.

Райтер поднялся с земли и, картинно прицелившись, выстрелил по решетке капота. Холси, укрывшись в кабине, жужжал ключом зажигания. Проклятый двигатель не заводился.

— Давай, козленочек, — подзадоривал убийца водителя.

Новый выстрел снес сигнальную сирену. Райтер приближался, готовясь сделать свой последний выстрел.

Наконец попытка завести машину удалась, и Холси направил ее на убийцу. От удара о бампер раздался глухой стук. Отброшенный капотом убийца, снова распластался на дороге, не подавая признаков жизни. Его кровь заливала мостовую.

Холси спокойно выбрался из кабины и, подойдя к покалеченному телу, вытащил из его рук винтовку. Он обошел поверженного злодея и, на всякий случай, ткнул его стволом в бок. «Вот и все», — мелькнула шальная мысль. Развернувшись, юноша направился к машине, не видя, что его враг, шевельнувшись, сделал попытку выпрямиться во весь рост.

Райтер знал, что это был еще не конец. Превозмогая боль, он качаясь стоял и смотрел в спину юноше. Он хотел быть убитым по-настоящему. Не валяться же на шоссе, как раздавленная кошка. Последним усилием он бросил под ноги Холси цепь от своих кандалов, и тот мгновенно развернулся.

Взгляды противников встретились, и теперь пришел черед Райтера отвести глаза в сторону. Холси передернул затвор и выстрелил. Потом еще и еще раз. Гулкое эхо разносило в скалах звуки вершащегося правосудия.

В далекой небесной синеве безучастно к происшедшему парил коршун. Холси устало привалился к машине. Только теперь в его голову пришла совсем неуместная мысль о том, что попутчик как две капли воды был похож на одного репликанта из кинофильма «Бегущий по лезвию бритвы». Впрочем, конец той киноленты был более счастливым.