Порочная любовь матери

Часть вторая. Урман

— Товарищи пассажиры, наш электропоезд прибывает на станцию Кубовую, конечная. Будьте внимательны и не оставляйте свои вещи в вагонах.

Немногочисленные пассажиры вставали со своих мест, тянули сумки с полок и проходили к тамбуру.

Наталья Сергеевна, женщина в возрасте, близком к тому, о котором говорят баба ягодка опять — тронула сидящего напротив и спящего подростка — Андрюша, приехали.

Парню на вид было лет пятнадцать, поздний ребёнок.

Андрей открыл глаза и потянулся до хруста в суставах, глянул в окно и встал.

— Дай — он подхватил из рук матери сумку

— Да она не тяжёлая, Андрей

— Нет, дай мне, я понесу.

Наталья улыбнулась и отдала сумку.

Провинция.

— Наш автобус ушёл, а следующий только завтра утром — Наталья подошла к Андрею, стоявшему с сумкой недалеко от таксистов.

— Вам куда, девушка? — обратился один из них к Наталье.

— В Таловку.

Мужчина присвистнул — за 500 рублей довезу.

Наталья сьязвила — Ты уж проси сразу миллион, чего мелочиться то!

Мужчина сузил глаза — Могу и скостить немного или вообще бесплатно довезу, но только тебя одну. Расчёт — натурой! — и захохотал.

Заулыбались и остальные.

— Подъебнёшь, когда срать сяду! — сквозь зубы процедила Наталья, круто развернулась — Андрей! — и пошла.

— Нууу, маам, как ты его круто! Он аж побледнел, а ты умеешь ругаться, клаасс! Скажи кому в школе — не поверят.

— А и не надо говорить.

— Девушка, подождите!

Они остановились — к ним подходил один из таксистов.

Я довезу за сотню — устроит!

А сразу не могли сказать приемлемую цену?

— Да вы не обижайтесь, у нас тут с работой туго, один всего заводик на весь городок, да и тот на ладан дышит, вот мы и подрабатываем. У каждого семья, дети..

— Вот моё авто.

Когда выехали за пределы городка и поехали по насыпной дороге, таксист спросил — А вы в этот урман к кому едете?

— Урман?

— Ну да, пятьдесят километров, кругом тайга да болото и ни одного селенья поблизости. Да и там одни старухи свой век доживают.

— Да мы по наследству.

Таксист рассмеялся, оценив сказанное, как очень удачную шутку, но пассажиры были серьёзны — Так это не шутка?

— Нет, не шутка — ответила Наталья.

Больше он ничего не спрашивал.

Останавливались один раз, по нужде.

Он довёз их до поскотины, Наталья рассчиталась, и они пошли в деревню.

Деревенька в одну улицу. Пройдя до конца улицы они так и не нашли нужного им адреса.

— Мам, мож мы не в ту деревню приехали?

— В ту сынок, сейчас — она подошла к калитке последнего на улице дома.

По двору бегал Шарик или Тузик, но больше всё же был похож на Шарика.

Увидев незнакомцев, замер, а потом подбежал к калитке и, виляя хвостом, привстал, опираясь передними лапами на забор.

— Ээээ, да у вас тут новый человек в диковинку — улыбнулась Наталья — да Шарик?

— Шарик, ко мне!

На крылечке стояла женщина, в том смысле, что она была женщиной, но по возрасту она, пожалуй, и Наталье в бабки годилась.

— Вы к кому?

— Да мы вот по этому адресу — ответила Наталья — Лесная 13, а у вас улица начинается сразу с 15 номера.

— Так вы не дошли, миленькие мои — она спустилась с крылечка и подошла к калитке — да там с прошлой осени уж никто и не живёт, как схоронили Власьевну, так и стоит пустой. И огород зарос. Да у неё никого и не было.

— Был — тихо возразила Наталья — племянник, отец его — она указала глазами на Андрея. Тётка завещала свой дом племяннику, но он уехал в Америку и найти его не смогли. Ну, а прямой и, единственный наследник — вот он — она снова указала глазами на Андрея.

— Странная она была, Василиса, гордая уж больно, недолюбливали её бабы и побаивались, ведьмой называли за глаза. А дом вон он — она махнула рукой в сторону, подступавшего к её забору леса. Щас пройдёте через лесок, потом обойдёте озеро Глубокое и увидите дом Василисы. Можа проводить вас?

— Да не заблудимся чай, тропинка то вон ещё не заросла — отшутилась Наталья.

— Не заросла, наши рыбаки ходят здесь на озеро Данилово, оно как раз за вашим домом, только его не видно, там тоже через лесок надо пройти и тогда к озеру выйдешь.

— Ну спасибо вам, мы пойдём.

Наталья вспомнила — А нам сказали, что здесь одни старухи — Ой, извините, пожалуйста.

— Да правильно вам сказали, чего уж там.

— А вы говорите рыбаки?

— Ааа — заулыбалась старуха — так это я о наших бабках, у нас тут две заядлых рыбачки, ну, да вы с ними познакомитесь ещё. А вы как, сюда, насовсем?

— Да не знаем пока, Андрюшке ещё десятый закончить надо.

— Маам, да нафиг десятый, давай здесь останемся — Андрею всё больше и больше нравилось это место, эта глухомань, этот урман.

— И как ты это себе представляешь? Будем здесь жить как аборигены?

Они шли через лес по тропинке.

Середина июля; было жарко даже в тени деревьев и даже к концу дня не чувствовалось прохлады наступающих сумерек.

Озеро было небольшое, Андрей прикинул, он смог бы перебросить камень с одного берега на другой.

— Думаешь оно и правда глубокое? — Андрей сошёл с тропинки и подошёл к самой воде.

— Андрей — Наталья тоже остановилась — давай сразу договоримся, купаться и в тайгу ходить будем только вместе. Ты меня понял?

— Мам, я же плаваю, как рыба в воде и в «Зарнице» по азимуту я всегда первый прихожу.

— Плаваешь ты в бассейне, под присмотром тренера, а по азимуту бегаешь в берёзовом лесочке с указателями, а здесь — она повела взглядом по кругу — а здесь Природа, почти дикая.

— Ого! — Андрей ткнул в воду у самого берега веткой и не достал дна — ого, и правда глубокое.

Они вышли из перелеска на поляну и увидели дом.

Дома в деревне были деревянные. Этот был сложен из кирпича. Кирпичная кладка потемнела со временем, но дом был добротный и строился на все сто лет.

Наталья усмехнулась, вспомнив таксиста — «Жаль» — подумала она — «Продать его, конечно, не получится. А какой домина!»

Чем ближе они подходили, тем массивнее и внушительнее выглядел дом.

Он стоял на высоком, в метр, фундаменте и окна были на уровне головы. Крыша была двускатная, крытая шифером, местами уже потрескавшимся и кое-где обломанном. Печных труб было аж две, крыльцо высокое, крытое и с перилами. В стене, обращённой к ним, было целых три окна, закрытых ставнями, но не заколоченных. Двора, как такового, не было, забора тоже, видимо местное население перетаскало на дрова.

Тропинка, огибая дом, уходила дальше в лес.

Они подошли к крыльцу, Андрей опустил сумку в траву и сел на ступеньку.

— Мам — он огляделся — я что-то туалета не вижу?

— Кругом природа, полно кустов — ответила Наталья.

— Ну летом, ладно, в кусты, а зимой?

— Ты, что ли на зИму собрался здесь оставаться? — Наталья усмехнулась — а меня вот другое беспокоит — где мы сегодня ночевать будем?

— В доме! Мам, ты чего?

— Да ты на дверь то глянь!

Андрей глянул и присвистнул: дверь была заперта на замок — Наверное у кого-то из этих — он махнул в сторону деревни.

Наталья качнула головой — Вряд ли, здесь надо искать — она осмотрела дверь и ступеньки, и, взойдя на крыльцо, и привстав на цыпочки, пошарила рукой по планке над дверью — Вот он! — радостно сказала она, нащупав ключ в щели за планкой.

Когда вошли внутрь и осмотрелись, стало понятно, почему две трубы.

— Иди открой ставни с улицы, а я форточки открою — надо проветрить дом, а то какая-то затхлость в нём.

В доме было две печи, одна в пристройке, видимо служившей и летней кухней и банькой, вторая внутри дома, в самой большой комнате.

Электричества, разумеется, не было, а освещался дом в темноту, обычной керосиновой лампой — «Надеюсь хоть керосин местные бабки не стащили, если он вообще у неё был» — подумала Наталья.

Уже смеркалось и они, сходив с ведром на озеро за водой и, поливая друг другу из ковшика на руки, сполоснули лица.

— Мам, а чё мы будем есть?

— Проголодался?

— Да нет, я вообще? Ну, и голодный конечно.

— Давай поищем, что тут есть.

Они прошлись по дому и нашли самовар, нашли спички, нашли запасы чая и сахар, керосин в алюминиевой канистре и даже керосинку.

В пристройке были и кастрюльки, и ведро, и сковорода. Даже дрова были.

Наталья, вспомнив послевоенное детство и деревенскую жизнь, разожгла керосинку и поставила воды в кастрюльке на чай. Когда вода вскипела, заварили чай и, достав из сумки напечённые в дорогу пирожки, поужинали.

— У них здесь хоть сельпо-то есть?

Наталья засмеялась — Ты откуда это слово знаешь? Сельпоо! — передразнила она — ты же видел, нет у них здесь ничего.

— А где они хлеб берут и вообще продукты? А как они зимой здесь живут? А…

— Слишком много вопросов, вот завтра встанем и пойдём к ним и всё узнаем, а сейчас давай-ка спать.

— Аааа, а в туалет?

— Ты хочешь?

— Ну, да.

— И что, мне с тобой идти, как маленького сторожить?

— То ты говоришь ни шагу без меня, а то вдруг отпускаешь на все четыре стороны.

— Ты же не на четыре стороны, всего лишь до ветру. Ну, ладно, пойдём, я тоже чё-то захотела, а вообще на ночь надо будет поискать поганое ведро, должно быть в доме помойное ведро.

Они вышли на улицу.

Было темно и полная луна вставала над лесом, и редкие звёзды светились на чёрном небе.

— Ну, и куда идти?

— Ты, что, какать хочешь?

— Нет.

— Ну, так и писай, где стоишь — и Наталья, сама, присела, где стояла и, задрав подол юбки и, сдвинув с жопы трусы, стала ссать.

Андрей смотрел на мать и видел белеющую под лунным светом жопу и слышал шум льющейся мочи, она громко, не сдерживаясь, выпустила газы.

— Нуу, можно ведь и потише — сказал он.

— А кого стесняться, мы ведь в лесу, чё ты стоишь? Давай, справляй нужду.

Андрей отвернулся и, оттянув резинку трико и трусов, извлёк возбудившийся член и тоже поссал, водя членом из стороны в сторону.

— На кого он у тебя стоит?

Андрей вздрогнул, мать стояла рядом и смотрела, как он ссыт.

— Ты меня стесняешься?

Андрей, не встряхнув, убрал член в трусы и подтянул трико.

— Мой дорогой, ты думаешь я не знаю твоей тайны?

— Мам, ты о чём?

— О том, что ты подсыпаешь мне снотворное в чай вечером, а когда я засыпаю, ложишься со мною — она помолчала — и что ты со мною делал, когда я спала, как убитая? И давно ты этим занимаешься?

Андрей молчал, ошарашенный услышанным: ему было и стыдно и противно и обидно. Обидно было потому, что теперь, когда мать знает, он больше не сможет лечь с нею в постель и прижиматься к ней возбудившимся членом и ласкать её грудь и щупать лобок и губы, засовывая пальцы внутрь, а потом встать над нею на коленях и дрочить, пока не изольётся сперма на её ночнушку и, промокнув пододеяльником пятна спермы на ночнушке и простыне, уйти в свою комнату и заснуть, с блаженной улыбкой на губах.

— Видимо наследственное — Наталья тяжело вздохнула.

Андрей молчал, ничего не понимая.

— Пойдём на крыльцо.

Они подошли к крыльцу и сели на ступеньках.

— Помнишь, ты всё удивлялся, почему дядя Коля называет тебя внучек.

— Помню — буркнул Андрей, ему не хотелось сейчас ни говорить, ни слушать о чём будет рассказывать мать.

— Так вот, он твой дед и есть — Наталья посмотрела на луну — и мой папка.

Апатию, как рукой сняло. Андрей смотрел на мать, переваривая услышанное, потом сказал — Мам, зачем ты это придумываешь? У тебя ведь отчество Сергеевна, а не Николаевна.

Значит твой отец Сергей — мой дед, погибший на войне.

— Ты говоришь точно также, как и я, когда узнала об этом. Муж моей мамы, твоей бабы Нины, погиб в сорок третьем, а я родилась в сорок шестом и родила меня баба Нина, зачав от собственного сына Николая.

Андрей сидел и всё никак не мог усвоить услышанное, он попытался разобраться кто кому и кем, теперь приходится, и запутался.

— Ладно — Наталья поднялась — пошли спать.

Она зажгла лампу и заправила постель — бельё было чистое, без запахов.

— А мне где?

— А ты собрался один спать в этом большом и страшном доме?

Андрей поёжился.

— Кровать большая, тут и троим места хватит — говорила Наталья, скидывая с себя одежду.

— Там в сумке ночнушка, на которую ты всё дрочил, я же стирала и видела эти пятна, только не сразу поняла откуда они. Достань, я надену её.

Андрей нашёл ночнушку и подал матери. Она стояла голая и в темноте, при свете керосиновой лампы, казалась необыкновенно красивой.

— Ты раздевайся, что стоишь — и она легла, откинув покрывало.

— Нет, раздевайся до гола — когда Андрей, раздевшись до трусов, хотел лечь рядом.

— Снимай трусы — видя, что он замялся — сказала она — погаси лампу, покрутишь колёсико и она сама погаснет, только не закручивай до конца, а то фитилёк упадёт в керосин и придётся её тогда разбирать.

И, когда Андрей, погасив лампу лёг, она спросила — Будешь дрочить на мою ночнушку? Я хочу этого.

Андрея потрясывало и от вожделения, и от предвкушения, что она будет смотреть, как он дрочит, неважно, что мать. Ведь она — женщина. И он стоял над нею на коленях и дрочил, и она смотрела и улыбалась, а когда брызнула сперма, она вздрогнула и засмеялась.

Он обнимал её, прижимаясь через ткань ночнушки к телу, ещё возбуждённым членом.

— Мам, а почему дед Фёдор не женился?

— Дядя Фёдор контуженый.

— Контуженый? — Андрей приподнялся, опираясь на локоть — но он хорошо слышит.

— Он в другое место контуженый.

— В какое? У него и руки и ноги…

— В то место, которым детей делают, ему детородный орган на войне оторвало.

Андрей помолчал потрясённый, потом проговорил — Как же он жил-то?

— Вот, даже ты удивился, а он жил с этим, то есть без этого.

— Мам, а можно мне теперь называть тебя Наташкой?

— Можно, теперь можно.

— Наташка…

— Ну.

— Ты дашь мне?

— Дам, Андрюшка, но не сегодня, сегодня я устала и хочу спать, и ты спи — и она игриво толкнула его жопой.