Порок сердца

ГЛАВА 1

Колоколамск. Восемь лет назад

Этим летом все продвинутые чуваки и чувихи города Колоколамска слушали только новую модную группу «Мумий Тролль», а подсадил их на нее главный мачо городка — Женя Королёв, строивший свою молодую жизнь по Илье Лагутенко. «Кот кота — ниже живота» — с утра крутилось в отягощенной тяжелыми думами, длинно-светловолосой голове звезды коламского ночного клуба. Женя был очень зол. Он шел по городу, засунув руки в карманы джинсов, и пинал консервную банку, которая случайно попалась ему под ногу. Неимоверно ярко светило июльское солнце, уже который день стояла страшная жара. Голову напекло, футболка противно липла к спине. Он всю дорогу пытался идти в тени домов и деревьев, но это не всегда получалось, все равно кое-где приходилось передвигаться под безжалостно палящим солнцем. Мысли крутились только вокруг одной темы, вернее одной стервы.

«„Ниже живота!" Да пошла она на хуй, эта Лена! Он никому не позволит так с собой обращаться. Неужели все беременные такие ебанутые? „Узнаю, что трахаешь кого-то, — хуй отрежу!" Знает, чем пугать. Кастрацией, бля. Как кота! „Кот кота" — черт, вот привязалась дурацкая песня! Хотя нет — песня реальная, и „Мумик" круче всех! А котам вроде как яйца отрезают. А если член — это оскопление. Все — баста! Завтра он двинет в Москву, к мамане, пусть что-нибудь придумывает. А сука-Ленка останется здесь, в жопе мира, со своим Павловым, вот он ей и покажет „ниже живота"!» — Евгений с силой пнул банку, и она улетела в кусты.

От мыслей про Лену его отвлекла открытая дверь Дома творчества юных. «Оба-на, а чего это он открыт? Ведь не сезон. Может, зайти к Папагену перед отъездом, попрощаться? Он всегда был реальным челом». Женя зашел и поднялся на второй этаж, где располагался актовый зал. Его шаги гулко разносились по знакомым пустым рекреациям, пахло краской и пылью, откуда-то издалека доносился стук молотка. Сколько раз он бродил по этим коридорам? Женя мог, закрыв глаза, легко пройти от входной двери до танцзала. И сейчас, проходя знакомым маршрутом, он чувствовал что-то похожее на ностальгию. Здесь Женя шесть лет занимался бальными танцами под руководством любимого педагога — Геннадия Андреевича, которого за глаза все звали просто — Папаген. Женя прошел через танцзал, где рабочие в это время меняли зеркала, и заглянул в кабинет, которым Папагену служило небольшое помещение при танцзале. В комнатке было очень тесно, еле-еле помещался письменный стол, как всегда чем-то заваленный, несколько стульев, шкафгардероб и стеллаж, уставленный призовыми кубками. По стенам были развешаны многочисленные грамоты, фотографии любимых учеников.

В кабинете сидел сам Папаген с удивительно прикольной девицей. Женя про себя даже присвистнул — ни фига себе, он здесь такую еще не видел. Белое платье и светлые волосы контрастировали с огромными карими оленьими глазами, вся она была какая-то невозможно тонкая, хрупкая, как фарфоровая, а ноги незнакомки были длинней, чем у героинь самых смелых Жениных фантазий! Ну а Папаген — такой же как и всегда — сухощавый, с глубоко посаженными карими глазами, орлиным профилем и седой головой, сохранивший, вопреки годам, великолепную осанку. Аккуратно и безукоризненно одет — не новый, но тщательно вычищенный и выглаженный светлый костюм, идеально сидел на его точеной фигуре. В городе болтали, что его отец был испанским подданным и на самом деле у Папагена были совсем другие имя-отчество, но какие — никто не знал, как и то, почему и когда к нему приклеилось странное прозвище. В момент, когда Женя заглянул в кабинет, девушка жаловалась:

— Эх, лучше бы я в уборщицы пошла, чем такие страшные обломы. Геннадий Андреич, как мне жить-то теперь?

Учитель не успел ответить, как увидел заглядывающего в дверь Женю. Папаген радостно вскочил из-за стола, почти вприпрыжку помчался к гостю и крепко его обнял:

— Женечка, как я рад! Молодец, что зашел! А я вот уговариваю Катерину нос не вешать, делов-то — экзамены в театральный завалила. Мало ли какие беды у людей в жизни случаются, нужно уметь держать удар. Хочу вас познакомить, у меня, кстати, давно такая мыслишка проскальзывала. — И уже обращаясь к своей знакомой, произнес: — Катя — это мой лучший и любимый ученик — Евгений, прошу любить и жаловать!

Катя немного испуганно взглянула на Женю:

— Здравствуйте.

— Давно надо было вас познакомить, может быть, что и получилось бы. — Геннадий Андреевич все еще не выпускал Женю из объятий и на ухо ему зашептал: — Обрати на девочку внимание, танцует — закачаешься! Вспомни, что я тебе говорил. — Он хитро подмигнул парню.

Женя с интересом разглядывал девушку.

— Привет! Странно, что мы раньше не встречались.

— Женя у нас в варьете местном танцует. — Папаген неожиданно хлопнул себя по лбу. — О! У меня идея! Катя, не вешай нос, сейчас мы что-нибудь придумаем. Женя, у вас в клубе нет вакансий?

— Да вроде не помню. Подождите, да у нас же Жанка куда-то пропала. Точно, ее место до сих пор никто не занял!

— Все, Катерина, решено: будешь в клубе работать!

— Я? В клубе? Да кто ж меня возьмет, без опыта… — На лице девушки отразилось искреннее удивление.

— Возьмут, возьмут! Я это беру на себя, не переживай! У меня там должничок имеется, так что можешь идти готовиться!

— Я — в варьете! Круто, вот это да! А точно возьмут?

— Не волнуйся, у нас все схвачено! — Геннадий Андреевич был очень доволен произведенным эффектом, он удовлетворенно потирал руки.

— Геннадий Андреич, да вы просто волшебник, дайте я вас поцелую! — Катя подбежала к Папагену, чмокнула его в щеку и закружилась по тесному кабинету, чудом не налетая на мебель. — Вот здорово!

Она резко остановилась, и на ее лице счастливое выражение вмиг сменилось унынием.

— А вдруг я там никому не понравлюсь, и меня того… — Она жалобно посмотрела на Геннадия Андреевича…

Ну тут Женя уже не мог дальше отмалчиваться, пора было обратить на себя внимание. Не спуская глаз с девушки, он медленно произнес:

— Катя, ты всем понравишься, гарантию даю. Точняк.

Сказав это, Женя поймал себя на мысли, что ему все в ней по кайфу — ее открытость, непосредственность, чувственность, — короче, реально клевая герла. Украшение коллекции! Но предполагаемый трофей почему-то проигнорировал крутое пацанское выступление. Прекрасная незнакомка снова грациозно села на стул напротив Папагена. Положила одну бесконечную ногу на другую и, продолжая отводить глаза от Жениных плотоядных взглядов, о чем-то задумалась. Уйдя в себя, она нервно теребила тонкими пальцами край подола короткого летнего платья, непроизвольно подтягивая его к острым девчоночьим коленям, как бы пытаясь скрыть их от жадных глаз мачо. Этот простой жест почему-то безумно возбудил Женю. Но вместе с просыпающейся эрекцией он абсолютно неожиданно испытал новое, до сего момента не посещавшее его чувство. Сладкая, теплая тоска по чемуто несбыточному, а может, бывшему с ним когда-то сотни лет назад, сначала появилась где-то под кадыком, потом жалобно и нежно защемила в сердце и наконец захлестнула его целиком, погрузив в тревожную нирвану.

Катя же делилась с учителем своими заботами:

— Ой, мне сейчас домой идти, что старики скажут? Мать же меня убьет, если я ей объявлю, что в клуб танцевать иду. Она, знаете, как ко всему такому относится?

— Не волнуйся, мать твою — беру на себя. Я с ней переговорю, постараюсь убедить ее дать тебе шанс. А ты не вешай нос и готовься к выходу на сцену. — Геннадий Андреевич дружески похлопал Катю по плечу. — Ты, главное, не дрейфь.

— Ну, тогда я пойду. — Катя еще раз оглянулась, коротко взмахнула ресницами на Евгения и, не скрывая счастливой улыбки, вышла из кабинета.

Папаген крикнул ей вдогонку:

— Иди, иди, я тебе позвоню, когда в клуб на работу выходить. — И уже обращаясь к Жене, сказал: — Прямо с вокзала ко мне зашла. Красавица. Чистая душа. Как переживает-то? Видел? А? Вы там ее не обижайте, в клубе-то. Ты-то ко мне по делу пришел или как? Давно тебя не видел.

— Да, было дело, а теперь сплыло. Все изменилось, я передумал. Честно говоря, шел к вам прощаться, думал уехать отсюда на фиг. Но что-то мне расхотелось, покантуюсь еще здесь.

Женя неожиданно для себя осознал, что все проблемы с Леной и ее грозным мужем совершенно потеряли свою значимость. Он понял — в ближайшее время ни за что никуда не уедет.

От размышлений его отвлек Папаген, хитро щурясь, он смотрел на Женю:

— А что изменилось-то?

Но Женя только тряхнул кудлатой головой и поспешил откланяться:

— Да ничего. Ладно, пойду я, Геннадий Андреич!

Когда Катя пришла домой, ее уже заждались «старики» — Катиным родителям, одногодкам и бывшим одноклассникам, в этом году исполнилось по тридцать пять. Несмотря на молодой возраст, выглядели они гораздо старше своих лет. Особенно мать Кати — Ирина Александровна, сделавшая головокружительную карьеру от продавца до директора универмага и внешне как нельзя лучше соответствующая типажу работника советской торговли, — крупная, дородная женщина, светлые волосы, всегда уложенные в высокую прическу, громкий командный голос. Катин же отец, Федор Андреевич, хотя и был одного роста со своей супругой, но благодаря хрупкости телосложения казался намного ниже ее. Жидкие русые волосы, большие очки и нелепый пивной животик украшали его тщедушное бухгалтерское тело. Служил Федор, естественно, при жене в универмаге. Тихий и спокойный человек, чего нельзя было сказать о супруге и дочери, дома он работал буфером между ними, смягчая властную Иру. Все решения в семье, как повелось, принимались «директором». Федор и Ира рано оказались на вершине семейной пирамиды: дети из неполных семей, сойдясь, они быстро потеряли матерей. Правда, Федя в фигуральном смысле: его мать после постоянных ссор со строптивой невесткой, одна из которых закончилась дракой с выдранными волосами и укусами, уехала к сестре в Магадан, напоследок прокляв непутевого сына-тряпку и его семейку. Кате в ту пору не было и трех лет.

Ирина сразу кинулась обнимать дочь, не давая той вставить ни слова:

— Как хорошо! Вот ты и вернулась, дурочка моя. Ну что, все прошло, как я и предсказывала? Слава богу, все позади. Ну, теперь-то ты пойдешь учиться как все нормальные дети в нормальный институт, а не в какой-то театральный, получишь нормальную профессию. А пока поработаешь продавцом у меня.

— Папа, ну скажи ей! Я сто раз говорила, что меня тошнит от торговли! Мама, я к тебе ни за что не пойду, лучше уж где-нибудь полы мыть. И вообще, Папаген обещал меня устроить в ночной клуб! — Катя тут же пожалела, что выдала сногсшибательную новость.

На мать это подействовало круче, чем на быка красная тряпка:

— Какой такой клуб? В этот бордель? Ты с ума сошла, только через мой труп! Нечего голову забивать ерундой! Какие еще ночные клубы? Папаген совсем спятил на старости лет!

— Не смей так про него говорить! Он единственный, кто верит в меня!

— Дура, я желаю тебе добра, куда тебя твой Папаген приведет со своими канканами! Вот попадется мне, я ему покажу канкан!

Видя, что накал страстей становится угрожающим, Катин отец попытался вмешаться:

— Ирочка, Катя! «В клуб — через труп?!» Давайте спокойно все обсудим!

Но обе стороны уже перешли черту, после которой остановиться были не в состоянии.

— Мама! Не трогай Папагена, он здесь ни при чем, он только меня поддерживал! Я сама принимаю решения! Ты никогда меня не понимала, я удивляюсь, зачем ты вообще отдала меня в танцы?

— В танцы, а не в стриптиз! Я уже и сама не знаю, зачем связалась с этим Папаганцем, ведь чувствовала, что добром это не кончится!

Федор снова попытался было вступить в спор, но ему помешал телефонный звонок. Трубку взяла Ирина Александровна. На ее побагровевшем лице отразились все переполняющие ее чувства, она резким голосом, нисколько не снижая оборотов, которые набрала в споре с дочерью, начала выговаривать собеседнику:

— Очень хорошо, что вы позвонили, я сама собиралась это сделать! Как вы можете так поступать, Геннадий Андреевич? Я была о вас лучшего мнения, прекратите компостировать моей дочери мозги…

Но Катя в нетерпении вырвала трубку у матери из рук и закричала в нее:

— Вы договорились? Да? Да! Я сейчас приеду!

Отец попытался остановить ее:

— Катя, ты это, не гони коней-то!

Но она, не ответив ему, кинула трубку и начала радостно прыгать по комнате.

Мать опять сорвалась на крик:

— Спустись с небес на землю, никаких ночных клубов! Пропадешь, дура!

Но Катя уже выбежала из квартиры, хлопнув дверью.

Ирина застыла посреди комнаты, с возмущенно воздетыми толстыми руками:

— Дурная кровь! Сколько волка не корми! Ну, что теперь делать? А, Федя? Она ж дурочка наивная, книгочейка. Я ее от всей этой мерзости так берегла, а она одним махом в самую грязищу фиганула.

— Выросла она, созрела. Вот и все. Дома ты ее силой не удержишь, от жизни не спрячешь. Может, оно и лучше так. Подрыгает ногами, перебесится и придет домой.

— Дурак ты. Боюсь я за нее. А вдруг в подоле принесет?

— Ну да. Главное, есть в кого. Ира! Хватит уже над Катькой трястись! Ты ж молодая баба у меня, красавица! Давай еще ребеночка заделаем!

— Нет, ну ты точно дурак! Мало мне этой актрисы, что ль, погорелого театра!

— Давай еще родим!

— Отстань, дурак! А на кого я универмаг оставлю? На тебя? Сам давай рожай! Вон пузяку какую насосал! Одна созрела, другой сбрендил — зла на вас не хватает!

ГЛАВА 2

На следующий день Катя пошла на собеседование в ночной клуб. Это было главное развлекательное заведение их городка, где собирались все местные сливки. Клуб располагался на центральной площади Коламска, в старом барском особняке, бывшем в свое время Домом культуры. К услугам посетителей был ресторан с отличной кухней, а также программа варьете, после которой по выходным были обязательные «дискачи», собиравшие всех гопников, девиц на выданье и драгдилеров округи. Как ни странно, благодаря участию папагеновских учеников программа варьете была очень хорошо и со вкусом поставлена. Посмотреть ее приезжал бомонд и бандиты из соседних городов. Часто привозили группы иностранных туристов, совершавших тур по Золотому кольцу. Общественность города, возглавляемая Церковью, боролась с падением нравов и развратом в «лице» ночного клуба и местного казино. Конечно же, безрезультатно. Родители не пускали туда своих великовозрастных чад, но все равно рано или поздно повзрослевшие дети туда проникали. Ведь, как известно, нет ничего слаще плода запретного, да и интересного в городе больше ничего не было. Катя же, домашняя девочка, впервые переступила порог этого заведения и сильно нервничала. Она плохо представляла себе, что за танцы надо будет здесь исполнять, и была готова получить отказ. Но ей очень хотелось хоть глазком взглянуть на клуб изнутри.

Катя заглянула в приемную директора и робко спросила:

— Можно?

В приемной сидели три грации: за столом — молодая курносая секретарша с какой-то дикой прической, она подпиливала ногти и болтала с двумя красотками. Это была очень живописная парочка — девушки, похожие, как сестры, одинаковый яркий макияж, обе длинноногие и в одном прикиде — короткие юбки, открытые майки на тонких бретельках и босоножки на высоченных каблуках, явное различие же было только в цвете их волос, одна — яркая пергидрольная блондинка, другая — натурально рыжая.

Катя зашла в приемную:

— Здравствуйте, меня зовут Екатерина Петрова, мне на сегодня назначено, можно пройти к директору?

Секретарша отвлеклась от разговора и с интересом посмотрела на Катю:

— Е-ка-те-рина? Здравствуйте. Да, вы у нас записаны на прием, вы же насчет работы?

— Да, я от Геннадия Андреевича.

— Вам придется немного подождать, Анатолий Михайлович сейчас занят, у него посетитель.

Услышав имя директора, блондинка проявила интерес:

— Ирочка, а как сегодня Михалыч?

— Босс в полном порядке, пытался мне сегодня разнос устроить. Представляете, спрашивает, когда я перестану опаздывать! Совсем уже! А что он завтра потребует? Может, еще и кофе в постель? — Она замолчала, хитро посмотрев на Катю, как будто беря ее в сообщницы. — Хотя это легче, чем вовремя на работу.

Секретарша Ира и обе девушки дружно заржали. Рыжеволосая обратилась к Кате:

— А ты к нам в клуб, походу, хочешь устроиться? Я — Белка, а она походу — Стрелка.

— Очень приятно. Да, мне сказали прийти сегодня на собеседование. — Кате сразу понравились девушки, они были такие простые в общении, хоть старше ее, а нос не задирали.

Та, которую назвали Стрелкой, тоже вступила в разговор:

— Ништяк! А мы здесь в местном варьете — ногами машем!

Катя обрадовалась:

— Так я тоже насчет варьете!

— Тебя, наверное, на место Жанки поставят, она у нас «неожиданно» пропала! Свалила с очередным хахалем, — заметила Белка, при этом она так закатила зеленые глаза, что вызвала новый взрыв смеха у своих собеседниц.

Отсмеявшись, Стрелка сделала серьезное лицо и с загадочным видом произнесла:

— А мне кажется, здесь дело не чисто. Чтобы Жанок свалила и никому не похвасталась, что уезжает? Быть такого не может! Голову даю на отсечение. Да она со всем клубом своих мужиков обсасывала, что да как да какой у кого! «Вчера такого вот поймала — не поверите!»

Белка со Стрелкой и секретарша Ирочка опять зашлись в неудержимом смехе, производя в воздухе руками жесты хвастливых рыболовов. Пока Ирочка не пришла в себя и не сказала:

— А куда же она делась?

— Чует мое сердце, что-то дерьмовое с ней случилось! — Стрелка продолжала гнуть свою линию.

— Да ладно тебе страху на всех наводить! — прервала подругу Белка. — Сбежала она от своих долгов и разборок с трахалями! Развела тут русскую рыбалку!

Девушки опять дружно захихикали.

Катя почувствовала, что ее страхи тают, такое простое общение принесло несказанное облегчение, и под конец разговора она уже смеялась вместе со всеми. Еще не стих всеобщий смех, когда в приемную зашла высокая стройная молодая женщина в шелковом черном платке и темных очках. Все в ней было стильно. Светлое приталенное платье, туфли и сумочка — в тон шелкового платка. По реакции девушек стало ясно, что это местная вип-персона — уж больно вежливо все с ней поздоровались.

Секретарша Ирочка — сама любезность.

— Здравствуйте, Лена, как поживаете?

— Спасибо, Иришка, пока живая. А ты не видела, не было здесь сегодня моего, он должен был заехать?

— Нет, знаете, я по делам ездила, недавно пришла.

В это время директор клуба Анатолий Михайлович вышел со своим посетителем из кабинета и прощался с ним в приемной. Заметив женщину в темных очках, он сразу же бросился к ней:

— Леночка, как приятно вас видеть, хорошо, что вы зашли.

Он взял ее под руку и увел к себе в кабинет. Со стороны они казались очень смешной парой. Высокая секси Лена и рядом кругленький лысоватый директор, семенящий маленькими шажками.

Белка и Стрелка видя, что Катя не понимает, что здесь происходит, хором стали ей объяснять громким шепотом, что это жена хозяина клуба, видно, у нее опять лимит павловский кончился, пришла просить денег у Михалыча. Было видно: они готовы выдать Кате все местные сплетни, но тут директор вышел из кабинета проводить Лену. Она быстрым шагом, ни с кем не прощаясь, ушла из приемной. Наконец толстяк заметил Катю:

— Девушка, вы ко мне? По какому вопросу?

— Я насчет работы в клубе. Вам звонил Геннадий Андреевич?

— Да, Геннадий очень вас нахваливал, а он кое-что в своем деле понимает. — Директор подозрительно посмотрел на Катю, как будто желая что-то выяснить, но, видя ее совершенно искренний взгляд, передумал. Он профессиональным взглядом окинул Катю с ног до головы и, видимо, остался доволен. — Ну, что ж я вижу, вы уже познакомились. — Он кивнул на подружек в приемной. — Раз так, попрошу вас, девушки, показать новенькой клуб, а я сейчас очень занят. Ирочка, если будут спрашивать — меня ни для кого нет. — Анатолий Михайлович скрылся в своем кабинете и плотно притворил за собой дверь.

Белка со Стрелкой послушно взяли над Катей шефство и повели показывать клуб. Выйдя из приемной, они сразу же столкнулись с Женей.

— Как прошла встреча с руководством?

— Честно говоря, я не очень-то поняла, берут меня или нет.

Все хором начали убеждать Катю, что если Михалыч просил показать ей клуб — значит, она зачислена в труппу. Женя присоединился к ним, и они все вместе пошли осматривать клуб.

Белка со Стрелкой шли впереди по коридору, по очереди открывали двери и комментировали находящиеся за ними комнаты. Катя с Женей шли следом за ними. Женя всю дорогу не спускал с нее глаз, и несколько раз даже попытался взять за руку. Каждый раз Катя руку потихоньку высвобождала, но как-то очень потихоньку. Мимо них, все так же в темных очках, по коридору прошла Лена. Она оглянулась, и от этого взгляда Кате стало не по себе. Катя даже остановилась и, забыв обо всем, провожала взглядом удаляющуюся Лену. Белка со Стрелкой наконец заметили, что она больше не слушает их комментариев, и дружно возмутились:

— Эй! Для кого мы стараемся? Тебе что — неинтересно?

— Нет, нет девочки, что вы, все очень здорово! — Кате было неловко за свою невнимательность — люди же перед ней распинаются.

Женя вдруг засобирался и заявил, что ему пора. Он попрощался с девушками и попросил Катю передать привет Папагену, если она его увидит в ближайшее время. Как только Женя ушел, Белка со Стрелкой налетели на Катю:

— Ты откуда знаешь нашего Женьку? Что у вас за отношения?

— Ты походу давно с ним знакома? Как ты подцепила такого парня?

Катя ошарашенно оправдывалась:

— Да я с ним только на днях познакомилась, мы учились у одного преподавателя, я его совсем и не знаю.

— Ох, походу отлегло от сердца! Я думала, что пора тебя порвать! Слава богу, все разъяснилось.

— О чем это вы? — Катя не очень поняла реакцию девиц.

— Да испугались, что проморгали такого парня. Ну все походу в порядке. А то было подумали, что он опять нормальный.

— Вы про что?

— Да он же у нас теперь голубой, ты не знала? Поменял ориентацию год назад! Весь город об этом болтает! Он теперь только Илью Лагутенко любит! — Стрелка так посмотрела на Катю, как будто та была с другой планеты.

— А что Лагутенко?…

— Пидор? Нет, он походу гетеро. Ну, вон Ди Каприо тоже не пидор, а все геи мира по нему сохнут. Врубаешься?

— Как жалко! А мне Женя таким классным показался!

— Не тебе одной! — хором сказали подружки и тут же весело рассмеялись.

Но Кате не давала покоя странная Лена, у нее не получалось выкинуть ее из головы.

— Слушайте, — обратилась Катя к девушкам, — а чего Лена ходит в помещении в темных очках? Она что — фанатка «Депеш Мод»?

Ее вопрос снова вызвал море веселья, и Стрелка охотно объяснила:

— Небось под очками очередной бланш. Ленка неплохая тетка, с ней совершенно нормально можно потереть за жизнь, но вот муженек у нее — Павлов, хозяин жизни и бандос, — законченный псих! То ревнует и бьет ее, деньги отнимает и побрякушки снимает, то на руках носит и подарками заваливает. Правда, и Лена не без странностей — строит из себя роковую женщину, прикинь коза какая. Коламская Кармен! Иногда как начнет испанскими словечками сыпать, прямо смех — фиг поймешь, о чем она там. И на передок слаба, испанка наша. Но за это мы ее не судим.

— Сами походу с усами.

На этом экскурсия по клубу подошла к концу, они успели обойти все помещения, и пора было приступать к репетициям.

ГЛАВА 3

Женя мысленно поплевал через плечо, чтобы не сглазить, поправил букет. Он сегодня расстарался — нагладил белую рубаху, которую не надевал сто лет (лень гладить), даже откопал и привел в порядок брюки, которые надел вместо затасканных джинсов. Женя еще раз придирчиво осмотрел себя, расправил и так разглаженный ворот рубашки и постучал в дверь гримерки. «Узнай меня — открой на стук!»[3] Так и не дождавшись ответа, он заглянул в дверь. Под гримерку была оборудована узкая комната, вдоль длинной стены которой стояли столы с зеркалами. Там были Катя и еще несколько девушек из варьете.

— Поздравляю с дебютом, как прошла генеральная репетиция, готова к бою? Как настроение? — обратился он к Кате.

— Почему генеральная? Обычная репетиция. А к чему цветы? — Катя была явно смущена оказанным вниманием.

— Ну, в смысле для тебя генеральная, ты же теперь на сцену выйдешь перед публикой.

— А, понятно. Если честно, я очень волнуюсь, мне кажется, что у меня не все получилось.

— Не придирайся к себе, все было замечательно! Я смотрел ваш номер, ты реально не хуже других. Немного опыта, и все будет просто супер!

Все девушки в гримерке были согласны с Женей. У него же к Кате явно был личный разговор:

— Кать, выйди на минутку у меня к тебе пара слов есть.

Женя вышел в коридор и там подождал Катю.

— Слушай, давай по чашечке кофе в баре выпьем. — Женя заметил, что девушка как-то очень сильно смутилась. — Ну давай, от тебя не убудет!

— Нет, нет, я не могу. Не сейчас, — зарделась Катя.

Откуда ни возьмись, появилась Лена в ярком цветастом платье с глубоким декольте и открытой спиной. На носу, как обычно, сидели темные очки, а волосы были уложены в хитрую прическу, над которой явно пару часов попотел парикмахер. Она сказала:

— Привет, Женя, что-то я тебя давно не видела, — встала рядом с Женей и фамильярно взяла его под руку. — А с кем это ты беседуешь?

Женя нехотя познакомил девушек. Лена, хозяйка заведения, вела себя по-простому, не держа никакой дистанции:

— Женька, ты видел, как вчера принимали ваше выступление? Pueblo[4] просто неистовствовал!

— Да, это все фигня. Просто забрели немецкие туристы и устроили маппет-шоу.

— Женька, tonto[5], не прибедняйся, они тебя на бис вызывали пять раз!

— Твой муженек, наверное, в восторге — они весь зал угощали бухлом! Сделали план за месяц!

— Да при чем здесь какой-то план, все было просто круто! Это же настоящий успех! Ты достоин большего. — Она прервалась на многозначительную паузу и с чувством продолжила: — И можешь этого достичь!

Кате стало ясно, что Лена неровно дышит к Жене. Но тот, будучи геем, естественно, игнорировал ее знаки внимания. «Бедная Лена, она, наверно, не знает о его ориентации. Хорошо хоть, меня девки предупредили. Пришел с розами, такой красивый, и на тебе — гей. Как глупо. Я-то дура влюбилась в него с первого взгляда, а он теперь — как издевается, таскается за мной со своей гейской дружбой!» — подумала Катя и, видя, что она присутствует при чужих разборках, поспешила попрощаться:

— Ну, мне пора, пойду, вещи соберу.

— Удачи тебе, Катя! — не стал задерживать ее Женя.

— Да, всего хорошего, suerte[6], приятно было познакомиться. — По лицу Лены было не разобрать, с каким подтекстом она это говорит, но что подтекст был — это точно.

Когда Катя вошла в гримерку, все девушки тут же замолкли на полуслове, было понятно, кого они только что обсуждали. Повисла напряженная тишина.

Тогда Стрелка, прервав общее смятение, прямо спросила:

— Что это Женечка так интересуется твоими успехами? Ты, наверное, от нас что-то скрываешь? А может, он теперь би — и нашим, и вашим? А, Кать?

Катя со вздохом сказала:

— Ничего я не скрываю, и скрывать-то нечего. К сожалению…

ГЛАВА 4

Женя заметил ее первым, Катя одиноко стояла у рулетки с фишками в руках, да и как ее было не заметить. Он даже на мгновение остановился. Она вся была какая-то «слишком». Слишком отличалась от обычной публики казино, казалось, что ее занесло сюда по ошибке, слишком красивым и неиспорченным было ее лицо, слишком доверчивыми глаза. Слишком непорочной казалась ее фигура в легком почти белом платье в мелкий цветочек, с расширяющимся книзу подолом. Весь ее облик не увязывался с атмосферой наживы, заполнявшей это заведение. Он не хотел разрушать эти чары — стоял и смотрел, напевая «Проснулась ночью девочка…»[7], а потом понял, что это его шанс.

В который раз Женя поймал себя на мысли, что они созданы друг для друга, оставалось только убедить в этом и ее. Она явно пребывала в растерянности, не знала, что делать со своими фишками, просто подарок судьбы — возможность оказать помощь и тем самым заслужить ее доверие. Он был уверен, что сегодня ему повезет во всем. Вот уже две недели, как Женя подкатывал к ней, но Катя его просто игнорировала, и он никак не мог взять в толк, отчего это происходит — вроде не урод, всегда легко находил общий язык с бабами, да и в клубе ничем ей не насолил. Похоже, против него активно работало его непробиваемое голубое алиби, придуманное для Павлова хитрожопой Леной. Сегодня он поставит точку в этой истории.

Казино находилось в местном кинотеатре, который работал, но весь его холл был отдан в безраздельное пользование игрокам. Помещение поделили на несколько частей: справа был непосредственно игровой зал, где стояло несколько столов с рулетками, а также столы под «блэк джек». В левой части холла, в самом углу, располагалась небольшая эстрада, где по выходным играли живую музыку. Перед эстрадой был танцпол, вокруг него стояли столики, за которыми желающие могли послушать музыку. Если подняться по широкой лестнице, под углом к общему залу — справа от эстрады — был расположен уютный бар.

Женя оказался здесь только благодаря Лене, она его почти силой заставила прийти сюда вместе со своими друзьями. Он их терпеть не мог, все они были, по его мнению, обычными мажорами, которым родительские деньги девать некуда, только и знали, что вечно дефилировать между клубом, казино и ресторанами. Женя постоянно чувствовал заискивающие взгляды в рот с их стороны — ведь он был для них реально культовой фигурой. Сын попсовой певицы, к тому же личность, в отличие от них, состоявшаяся. Хотя для этих нулей его околозвездный московский статус был куда важнее танцевальных талантов. Еще бы — одна его столичная квартира тянула больше, чем состояние всех этих придурков вместе взятых. Знали бы они, что все его права на собственность заморожены до особого распоряжения одиозной мамаши, которая не выделяет ему ни копейки. Зато он сам хозяин своей жизни.

Пока Лена увлеченно беседовала с очередным знакомым придурком, Евгений решил взять судьбу на абордаж. Тем более что и Катя вроде обрадовалась нежданной встрече.

— Привет, что ты здесь делаешь? — Она приветливо улыбнулась.

— Да меня Ленка со своими дружками сюда затащила. Хоть тебя здесь встретил, а то с этой гоп-компанией уснуть можно. А ты здесь с кем?

— Меня Белка со Стрелкой уговорили сюда прийти, а я и не играла никогда. Понятия не имею, как это делается. Сережа мне фишки всучил, а сам свалил, гад, куда мне ставить-то? Я и правил не знаю. — Катя вопросительно посмотрела на Женю наивными глазищами.

— Что здесь знать, ставь все на семнадцать — это мое любимое число и твой возраст.

Катя сделала ставку и с волнением стала ждать, когда шарик остановится. Шарик, прокрутившись положенное число раз, медленно, словно нехотя, закатился в ячейку 17. Бинго! «Не может быть!» Катя от радости запрыгала на месте, мячики под платьем дружно запрыгали. Женя, убедившись в том, что поймал удачу, сразу же обнял Катю, типа по-дружески. В таком положении они и оставались, радостно глядя на то, как крупье сгребает к ним все фишки.

В этот момент подошла Лена, в белом льняном элегантном костюме с большими пуговицами, в руках она держала маленькую театральную сумочку. Она поправила выбившуюся из-под белого платка прядь вороных волос и с большим удивлением окинула взглядом из-под темных очков стоящую перед ней пару:

— Катюша! Que tal?[8] О! Поздравляю с выигрышем! Ну что, Женечка, едем? Мы собрались в какой-нибудь ресторан, пора подкрепиться.

Женя отодвинулся от Кати и как-то очень жалобно заканючил:

— Лен, слушай? я не поеду, я устал, я лучше домой, извини.

— Ну, как знаешь, — она напоследок еще раз наградила Катю выразительным взглядом очковой змеи, — adios, muchachos![9]

Как только она отвернулась, Женя улыбнулся, напевая про себя: «К тебе теперь я не вернусь — такой теперь я друг!»[10]

Катя собрала со стола выигранные фишки:

— И что теперь с этим делать?

Как будто услышав вопрос, у стола появился высокий сутулый парень, с приклеенной ухмылкой на крысиной мордочке. Катя представила его Жене как Сержа, но тот оказался с ним давно знаком. Сергей, видя гору фишек в руках у Кати, крепко хлопнул ее по плечу:

— О-па! Я же говорил: по первому разу всем прет! Катька, пошли, ты нас угощаешь!

Катя с Женей и Сержем прошли к столику, за которым с бокалами сидели Белка со Стрелкой. Катя радостно потрясла зажатыми в руках фишками:

— Вы видели? Мне везет!

Сергей сразу засуетился:

— Смотрите, сколько бабла Катька наломала! Гуляем! Такой выигрыш! Можно и чего покруче сообразить! Катька, с тебя причитается, давай я сейчас быстро! — Он взял Катины фишки и ушел.

Женя заметил, как Катя удивленно посмотрела ему вслед:

— Куда это он?

Белка прошептала, оглядываясь по сторонам:

— Не ори, он походу сейчас нам кое-что принесет, на всех хватит. Давайте пока выпьем, что ли, за удачу!

Вернулся Сергей с довольным видом.

— Так, ребятки, у меня уже все поделено. — Он достал из кармана подозрительные пакетики. — Это девочкам, это мальчикам. Ну, поехали!

Белка быстро поднялась из-за стола:

— Походу нам пора в дамскую комнату, попудрить носики. Стрелка, пошли быстрей!

Через стол Женя видел, как у Кати округляются глаза, наконец до нее дошло, что принес Серж.

— Вы с ума сошли! Я ни за что не буду!

Стрелка, свысока глядя на Катю, оборвала ее:

— Не ломайся, все будут! Надо же и тебе попробовать! Ну же, пошли, дурочка, все когда-нибудь бывает в первый раз. — Она встала из-за стола и за руку потянула за собой Катю. Та сначала сопротивлялась, но, увидев, что идет вся компания, неуверенно потащилась за Стрелкой.

Женя ей вслед весело подмигнул, напевая «Я свою превышу скорость!»[11]. Все складывалось донельзя удачно. Через какое-то время все вновь собрались за столом. Женя сидел напротив, смотрел на Катю — она очень смешно, как-то осторожно, неуверенно двигалась, прислушиваясь к новым ощущениям и заново приспосабливаясь к своему телу. Постепенно за столом разгоралось буйное веселье. Под стать настроению, из колонок понеслись в зал бешеные латиноамериканские ритмы.

— О! Круть! Это же походу Рики Мартин!

— Обожаю его! Ну что девки — зажжем?!

Белка и Стрелка ринулись на танцпол и стали выделывать неописуемые секс-кренделя, под улюлюканье вконец окосевшего Сержа.

Женя давно не чувствовал такого куража. И не только от допинга! Близость Кати и скорая возможность еще большей близости разносила его башку покруче любых химикатов. Видя, как Катя оживлена, как заразительно смеется и в такт музыке поводит худыми плечами, он больше не в силах был усидеть за столом. Он поднялся и вытащил ее на танец.

Катя двигалась божественно. Еще никто не мог перетанцевать короля местного танцпола Женю Королёва! Но Катина кошачья грация, феноменальное чувство ритма и та жертвенная страсть, с которой она отдавалась танцу, были сильнее его хореографических талантов хищника. Куда подевалась хрупкая девочка-подросток, от одного взгляда на острые ключицы которой под сердцем появлялась щемящая грусть, такая тревожная и сладкая одновременно, девочка, от немого вопроса наивных глаз которой, — он, двадцатилетний раздолбай, чувствовал себя лет на десять старше, оттого что начинал ощущать, страшно подумать — ответственность за это нежное создание. Девочка исчезла, танец превратил ее в неистовую самку, каждое движение которой обжигало желанием. Жене казалось, что они кончают одновременно от каждого прикосновения друг к другу, пол плавился под ними, а от тел отлетали искры размером с кулак. Это был не танец — это был бесконечный оргазм. Она будет идеальной партнершей — мы созданы друг для друга — я тупо влюбился — неслось в его голове. Он мог бы танцевать с ней вечно! Он, который не продержался ни с одной подругой дольше недели, главный секс-спортсмен Коламска, девичьих губ перед которым за последние четыре года раскрылось больше, чем книжек за всю жизнь перед книгоманкой Катей. Он — лжегей под прикрытием, который последний год перестал смотреть на сисястых сверстниц, вкусив изощренного греха с неуемными Леной и Ритой, — он просто по уши влюбился в худенького мотылька.

Музыка уносила их прочь, они уже были не в душном казино, все вокруг летало, мелькало, искрилось и переливалось бесподобными красками. Пол под ногами, то мягко пружинил в ритме самбы, то становился водяным матрасом, то качался, как палуба, а то и вовсе улетал куда-то. Женя смотрел Кате в глаза и видел в них отражение своих зашкаливающих желаний. Два этих бешеных блюдца кричали: «Возьми меня, если сможешь! Возьми меня прямо здесь!» Он видел, что она испытывает те же эмоции, и теперь ничто на свете не сможет их разлучить. В Катиной же взорванной от восторга и химии голове крутилась только одна мысль: «Я хочу танцевать с ним вечно. Ну почему он гей?!! Такой классный, такой красивый, танцует как бог… Ну почему — он гей? Какая досада!» Музыка становилась все стремительней, они танцевали, не останавливаясь, и не могли оторваться друг от друга. Их компания куда-то исчезла, но этим двоим уже никто не был нужен, кроме друг друга. Женя, продолжая танцевать, увлек Катю из зала, и едва за ними захлопнулись двери, он, облокотившись на них, впился в ее сладкие губы горящим ртом. Мир опять взорвался белой вспышкой сверхновой любви. Они пили друг друга, как первое шампанское, — давясь и до дна. Она все более страстно отвечала на его ласки, острые ногти царапали мягкий затылок… Двери за ними сотрясались, кто-то безуспешно пытался выйти из зала в холл. Когда, не выдержав натиска, двери поддались и с силой распахнулись, Женя с Катей отлетели к стене и, хоть чуть не пооткусывали друг другу языки, были не в силах прервать свой первый поцелуй. Наконец они оторвались друг от друга, и Женя снова закружил абсолютно обалдевшую Катю в танце. Женин розовый разум заволокло сиреневым туманом банальностей: он самый счастливый человек на свете, он нашел свою настоящую любовь и готов ради нее на все, они будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Женя схватил Катю за руку и потащил к выходу из казино, крича во весь голос: «Уходим, уходим, уходим! Наступят времена почище! Бьется родная в экстазе пылая!»[12] Выбежав, он сразу же поймал машину, и, устроившись на заднем сиденье, они продолжили страстное оральное знакомство. На секунду Катя оторвалась от Жени.

— Какая я была дура, сколько потерянного времени! Ты не представляешь, меня все уверяли, что ты… — Катя на мгновение замялась, не зная, как сказать.

— Педик? — Он весело рассмеялся. — Просто, когда все в этом уверены, легче устроиться в нашем бизнесе. Не отвлекайся.

Женя с Катей снова слились в поцелуе. Катя на миг освободилась из его объятий.

— Женя, я все понимаю, если наши отношения могут помешать твоей карьере, давай не будем их афишировать в клубе.

— Ка-а-атька! Какая ты клевая! Давай потом поговорим. — И он закрыл ей рот поцелуем.

Добравшись через пять минут до места, Женя вылез из машины и сразу же начал кружить Катю в неистовом танце по темному двору, умудряясь при этом ее целовать. В его руках уже дрожали ее маленькие, бьющие током желания, электрические груди, но от переизбытка чувств любовники потеряли равновесие и упали в кусты рядом с детской площадкой, продолжая целоваться. Женя наконец добрался до ее абсолютно мокрых, кипящих трусиков и попытался было сорвать уже совсем ненужную одежду, но она, тяжело дыша, попросила его: давай не здесь. Он быстро поднялся, помог и Кате и, не теряя времени даром, повел ее за руку в подъезд. Но подъем по лестнице получился недолгим: они снова остановились для поцелуя. Лишь на мгновение Жене удалось прерваться:

— Катька, я столько искал тебя и вот — наконец нашел. Ты — моя! Теперь я тебя никуда не отпущу.

Они поднимались в квартиру долго, целую вечность — слишком много было уютных ступенек и подоконников для поцелуев и объятий на лестнице в Женином парадном.

Прошел почти месяц с тех пор, как голосистый Рики Мартин соединил Катю с Женей в одно счастливое целое. Теперь Катя бывала у Жени в кровати чаще, чем одеяло. Они только что закончили свой любовный танец в постели. Еще не остыла лава любовного извержения. Было очень хорошо вот так просто лениво лежать, никуда не торопиться, никому ничего не доказывать. Просто тихо лежать рядом. Женя нежно покусывал худое плечико Кати. Оба были расслаблены, на Катином счастливом лице блуждала улыбка. Из колонок мяукал любимый Лагутенко.

— Все равно не пойму, как ты умудрилась остаться девочкой в этой клоаке?

— А я тебя ждала. Читала книжки и ждала любви большой и чистой, как небо. Да и потом, меня мама из-под подола не выпускала. Знаешь, какая у меня мама? О-го-го какая! Строгая! Видела б она меня пять минут назад…

Женю неожиданно для него самого потянуло на откровенность:

— Блин, мне ведь так хорошо никогда и не было. Вечно бабы пытались меня использовать или подчинить себе. Все это еще с матери началось. Представляешь, она пугала меня, что за дрочку мне писюн отрежет!

— Я б сама такую игрушку отрезала. — Катя рассмеялась, ласково погладила и взяла в левую руку временно отдыхающее, сдувшееся, но все равно внушительное сокровище.

— Не прикалывайся — это не смешно. — Женя нежно поцеловал Катю и заглянул ей в глаза. — Нет, я вижу, тебе никогда не стать такой — стервой надо родиться. Ты даже не можешь представить себе, как я боялся остаться без члена! Мне ночью кошмары снились, я в ужасе просыпался в холодном поту, ощупывал себя. А я ж совсем еще мелким пацаном был. Мамаша и так редко с нами виделась, а приедет — слова доброго от нее не услышишь, одни нотации.

— Я слышала, что ты с ней в детстве в Москве жил, почему редко виделись? — Катя легла на бок, внимательно разглядывая Женино лицо и не выпуская из руки его крепнущий член.

— Так она ж, блин, звезда! Маша Королёва! Некогда ей было — всегда на тусовках, в разъездах, на чёсе. На фиг мы ей сдались? Мы были вечным укором — постоянным напоминанием о ее возрасте. А у нее пунктик — быть вечно молодой. Про отцов наших никогда не рассказывала, будто родила от святого духа. Я с ней в жизни по душам не поговорил — приедет, всегда не в духе, откупится дорогими подарками и свалит опять. Никаких кайфов от звездности в моей жизни не было. В Москве одноклассники меня дразнили Королевичем, а иногда даже пытались побить. Здесь, в деревне, я как мог скрывал свое родство, но шила в мешке не утаишь. Как-то раз в клубе по пьяни проболтался, и все — трындец. Раньше девки в койку прыгали за удовольствием, а тут началось: «Забери меня в Москву! Я хочу тебе ребенка родить». В общем, стал богатым женихом, а мне этого на фиг не надо.

— Так ты геем себя из-за этого объявил?

— Ну и из-за этого тоже.

— А я, кстати, тоже богатая невеста.

— Ха-ха-ха.

— Не смейся. На меня целая очередь женихов стоит.

— А я без очереди.

— Тебе можно. Если не боишься, что я с тобой из-за твоей мамаши… — Катя резко сжала левую руку.

— Кать, ты чего? Эти прогоны тебя не касаются. Ты — совершенство. Мне все равно, что ты обо мне думаешь, лишь бы ты была рядом! Всегда.

Он повернулся с бока на спину, закинул руки за голову и блаженно закрыл глаза.

— Мне маман последнее время знаешь, что говорила: «Трахай девок, Жека, но вполсилки, а главное — не влюбляйся — от этого все зло». Бабушкой до смерти боится стать. А я — влюбился!

— А как ты у нас в Коламске оказался? И почему ты здесь в глуши живешь, а не в Москве с матерью?

— В Москве таких девчонок, как ты, нет. Ну а если серьезно — я здесь в ссылке, но это длинная и неинтересная история, как-нибудь потом расскажу. И вообще, мы от дела отвлеклись, на чем мы остановились?

Евгений повернулся к Кате и стал языком ласкать ее миниатюрную чувственную грудь, прошитую голубыми венками. Девушка обрадовалась новому раунду бесконечного любовного боя и обхватила тонкими, но сильными ногами поясницу любовника:

— Ну, я вижу ты уже готов? Какой же он все-таки огромный! И весь мой!

ГЛАВА 5

Проходя в очередной раз мимо Дома творчества юных, сам не зная почему, Женя завернул туда — ему неожиданно захотелось повидать Папагена. Рабочих, которые меняли зеркала, уже не было. В танцзале было как-то очень тихо, в солнечных лучах медленно кружились в своем замысловатом танце тополиные пушинки. Геннадий Андреевич, конечно же, был в кабинете при танцзале, сидел и изучал списки учеников. Он улыбнулся, увидев Женю.

— О Женечка, окончательно передумал уезжать? Проходи, проходи, рассказывай, как дела.

— Да мимо шел, дай думаю зайду.

— Ну, рассказывай, не терпится услышать, как там наша Катерина, как у нее дела в клубе. Танцует?

— Танцует. — Женя немного замялся, не зная, с чего начать. — Честно говоря, я и сам хотел про Катю… Мне больше не с кем о ней поговорить.

Папаген еще шире заулыбался.

— Ты что, как там у вас, у молодежи, теперь говорят: запал на нее? — Такое сленговое выражение из его уст звучало смешно и нелепо.

— Не то что запал, все намного серьезнее. — Женя все-таки решился говорить с Папагеном откровенно. — Я сам от себя таких чувств даже не ожидал. У меня ж раньше девчонок до фига было.

— Да уж, наслышан о твоих былых подвигах. Но ведь с недавних пор весь город знает про твой новый имидж.

— Да я не о том. — Женя скривился. — Мне теперь, кроме Кати, вроде и не нужен никто, сам удивляюсь…

— Раз не нужен, так и порви с кобелизмом, нечего девочке голову морочить, она ж мне… как дочь. Я таких, как ты, насквозь вижу — сам такой был. А за нее если что, с тебя шкуру спущу, парень.

Несмотря на явный наезд, Женя продолжил:

— Я сразу почувствовал — она не такая, как все эти. Копнешь поглубже, за их макияжем да маникюром, а там и нет ничего, пустая оболочка — тоска с ними, все гнилые внутри. Поверьте мне, я не такой уж тупой, в бабах разбираюсь. В Кате есть что-то более глубокое, чем во всех них вместе взятых, светлая она какая-то. Они же во мне и человека никогда не видели, только так — член ходячий. Я если и не был, то стал таким, меня чрезмерное бабское внимание таким сделало. Но сейчас во мне все меняется…

Папаген внимательно слушал, но все-таки решил его перебить:

— Женечка, я всегда считал, что тебе просто хорошая девушка нужна. Раньше тебе немного не везло с этим. Ну теперь, я надеюсь, ты завяжешь со старой жизнью. Не повторишь моих ошибок…

— Я пытаюсь.

— Давай, давай, хватит тебе уже куролесить. А то останешься, как я — птицеловом без своей Папагены.

— Чего?

— Забудь. Ну а если Катю обидишь, то пеняй на себя.

— Ну что вы, — Женю задело недоверие, — я Катьку никогда не смогу обидеть.

Он вышел от учителя, мучительно пытаясь прогнать из головы привязавшуюся строчку кумира: «Может быть, все нечестно так, только вот, наверно, интересней!»[13]

Как назло, когда кто-то нужен, его фиг найдешь. Женя уже обошел весь клуб, напевая: «Где, где, где, пропала где?»[14] и пошел на второй круг. Ее нигде не было, он начинал терять терпение. Никто не видел Риту Ким. Когда он окончательно отчаялся, из-за угла навстречу ему вырулила Рита собственной персоной.

Миниатюрная оторва неопределенного возраста, с ярко выраженной восточной внешностью, ее прямые волосы были выкрашены прядями во всевозможные оттенки красного и розового цветов. В раскосых глазах всегда смеялись чертики. Она шла в мини-юбке и открытой майке, которая пряталась в огромном количестве длинных разноцветных бус. Запястья были украшены множеством браслетов. От такого скопления бижутерии каждое, даже самое слабое движение Риты сопровождалось мелодичным позвякиванием. Увидев Женю, она расплылась в радостной улыбке:

— О! Наконец-то. Я так давно тебя не видела. — Она попыталась обнять Женю за шею, но он вырвался.

— Ты просила встретиться, что ты хотела мне сказать?

— Почему — сказать? Просто хотела. Неужели не понятно, сладочка? — Свои слова она снова попыталась поддержать объятием, но Женя поймал ее за руки.

— Рита. Пойдем в бар, поговорить надо. — Женя развернулся и пошел вперед, с уверенностью, что она последует за ним.

Рита какое-то время смотрела ему в спину, затем, пожав плечами, видя, что продолжения разговора здесь не предвидится, двинулась следом. Они спустились в бар и сели за столик в углу, где их не сразу можно было заметить.

Рита надула губки и всем своим видом демонстрировала обиду:

— Ты какой-то странный, чувак! Жень, ты что, понтиться начал? Я звоню тебе домой — тебя никогда нет. А если ты дома, то вечно занят и мне не перезваниваешь. В клубе от меня шарахаешься, как от прокаженной. Что за телеги? Может быть, что-то случилось, а я и не в курсе?

— Да нет, ничего не случилось. — Женя говорил ленивым безразличным тоном, показывая, что все упреки Риты ему безразличны. — Просто мне кажется, что наши отношения зашли в тупик. Нам лучше прекратить встречаться.

— В тупик?! Ха, как же так? — Вид у Риты был, мягко говоря, растерянный. — Я что-то не отдупляю. Раньше тупики тебя не смущали, трахались по этим тупикам, как водяные крысы, а тебе еще разве что-нибудь надо?

— Надо не надо, видишь ли, если ты этого не понимаешь, то объяснить тебе это будет очень сложно.

— Боже мой, какой сложный чувачок стал, раньше попроще был! Нет уж, попробуй объясни, может, я что и пойму. Только не надо говорить, что ты влюбился в эту малолетку Катю! Что она там может-то? Эта дура мне, кстати, уже истерики из-за тебя закатывала, угрожала. Ты столько раз мне жаловался на Лену, что она тебя душит — теперь сам решил задушиться? — В ее голосе нарастала угроза. Она положила локти на стол, сцепила руки и положила на них подбородок, давая понять, что она вся внимание.

— Все меняется, Рита…

— Только не надо банальностей! Люди не меняются, мы с тобой одной породы — одинокие волки, свободные и злые, вечно в поиске добычи и трахаемся, чтобы скрасить скуку в этой дыре! Ты не можешь вот так бросить меня из-за этой маленькой сучки! Ты такой же, как я!

Женя мускулистой задницей почувствовал, что беседа может закончиться весьма плачевно, как бы не дошло до мордобоя:

— До Кати, да. Я был такой, как ты. Может, ты тоже просто живешь не с тем человеком и поэтому бесишься?

— И это все? — Рита была разочарована, она положила свои мягкие ладошки на руки Жени и с надеждой заглянула ему в глаза. — Пурга какая-то. Больше тебе сказать нечего? Ничего не понимаю — нам же было так хорошо вместе. Голубой ли ты, Катя, Лена, еще сто телок, мне по фиг! Мне от тебя ничего не надо, кроме секса! Зачем тебе терять такую клевую подружку?

Рита неуловимым движением положила Женины ладони на свои острые грудки и, продолжая заглядывать ему в лицо, провела влажным треугольным язычком по пухлым губам. Женя, негодуя, вырвал руки из ладошек коварной соблазнительницы, унося в них против воли сладкое ощущение твердеющих сосков. Он вскочил, чтоб уйти, и тут же неловко сел, с досадой обнаружив полную боевую готовность в штанах. «Вот, блядь!» Рита понимающе заулыбалась. Предатель между ног был явно на ее стороне.

В этот момент Женя заметил, как в бар зашла Лена, легка на помине, и сразу обратила на них внимание. Она просто побледнела от ярости, увидев их вдвоем, но, ничего не сказав, пулей вылетела из бара. «Облажался по полной программе!» — мелькнуло в голове незадачливого парламентера.

— Ну все, Ритка, «нас теперь твой друг не увидит вместе, мы ляжем по разные стороны полос»[15].

— Ты что, обкурился, чепушила?

— Дура, это «Мумик»!

— Ты что, Ленку Павлову испугался? Тебя аж трясет всего.

— Не твое собачье дело!

— Дурачина! Не бойся, у меня на нее такой компромат есть. Я про них с Дроздецким такое знаю!

— Даже и слушать не хочу!

— И не надо. Пойдем лучше в гримерку, я тебя пожалею… В последний раз.

— Похотливая зануда! Пошли, но только в последний раз! Я не шучу.

Он был не в силах больше сопротивляться, боялся возвращения Лены, от нее можно было ждать чего угодно, ему нужна была поддержка, да и Рита Ким, чего скрывать, была сказочно хороша в постели.

Днем конспиративно ублажать беременную жену гангстера, ночью конспиративно заниматься любовью с Катей, еще и играть для всех голубца, и нигде не запалиться — это было уже слишком круто, даже для Жени. Через два месяца такой жизни он понял — пора рубить этот узел, надо легализоваться.

В казино было совсем пусто, даже в баре почти не наблюдалось посетителей. Создавалось впечатление, что заведение не работает. Жара, не прекращающаяся который день, выгнала всех из города, даже заядлых игроков. В баре звучал тихий трип-хоп, был слышен гул работающих кондиционеров. Женя сидел напротив Лены за столиком в углу, отгороженном от общего зала. Он набирался сил, чтобы начать серьезный разговор.

— Лена, так дальше продолжаться не может.

— Ты про что это, милый? — Лена была миролюбиво настроена, в созерцательном расположении духа.

— Ну, я про наши отношения с тобой, — произнося это, Женя смотрел в сторону, избегая Лениного взгляда, предполагая, что он может там увидеть.

— Это что это наш guapo[16] затеял? — Ее интонация совсем не изменилась. Непонятно откуда, у нее в руках вдруг оказался брелок. Женя его видел неоднократно, самое примечательное в нем было — опасная бритва немецкой стали. Лена вертела его вокруг пальца. — Как там твой педрила поет? «Кто когда загадает иногда, мною что зажато в кулачке?» — у меня так в кулачке твои яйца. В какие это мы игры теперь играем? Ты что, ради этой дуры Ритки со своими яйцами решил расстаться?

— При чем тут Рита? Не о ней разговор…

— Не делай из меня круглую идиотку. — Напускное равнодушие вмиг куда-то делось, в голосе звучал металл.

Лена направила указательный палец на Женю:

— Да я вас на прошлой неделе в баре видела — сидели голубки. Чуть не трахались на столе. Смотреть противно. Ты ж, потаскун, меня под Павлова подставляешь! Всю мою голубую легенду рушишь! Я тебя, tonto, предупреждала, чтобы держался от баб подальше, ты что, русских слов не понимаешь, на каком языке с тобой говорить надо? На корейском? Мне все это порядком надоело. Не посмотрю, что сама эту пиздоглазку в клуб пристроила — в миг вышибу да личико ее смазливое разукрашу.

— Лена, да ты все неправильно поняла, я ж ей отставку давал. — Голос Жени предательски дрогнул, он сам понял, что это звучит неубедительно.

— Не надо мне заливать! А то я Павлову шепну, что ребенок, которого он считает своим наследником, у меня от тебя, Женечка. Что ты меня опоил, соблазнил и начинил, воспользовавшись моим доверием к твоему пидорскому имиджу. А теперь еще и шантажируешь бедную девушку! Мне-то по фиг, переживу. Павлов меня любит. Отлупит и простит. Vamos a ver[17], как долго ты протянешь. Ведь он тебя везде найдет, чтобы грохнуть за такой позор. А что ты устроил в казино с этой тощей Катей? Что за грязные танцы? Клинья к молодым подбиваешь, я для тебя уже стара стала?

— Лена, ну зачем ты так, давай по-хорошему.

— Не подлизывайся, у меня внизу машина, сейчас по-хорошему к тебе поедем. А я скоро с Павловым на море уеду — у тебя будет время как следует обдумать свое поведение. А с Риткой твоей, с этой bicho raro[18], я разберусь, помяни мое слово.

Было видно, как она раздражена, даже слишком видно. Под конец разговора Женя был ой как не рад, что его затеял. Лена — злющая, как пантера, жди от нее беды. Одна радость — уедет с глаз долой. На какое-то время можно будет забыть о ее существовании. Фиг с нею, пусть катится, а он немного придет в себя и решит все эти гребаные проблемы.

ГЛАВА 6

Осенний день клонился к вечеру, надо было поторапливаться, чтобы не опоздать на выступление. Женя был у входа, когда двери клуба распахнулись и Катя почти вылетела прямо в его объятия. Она держала в руках большую сумку и на ходу пыталась надеть куртку, но у нее никак не получалось попасть в рукав. Женя был страшно рад встрече и в первый момент даже не заметил, что глаза подруги полны слез. Присмотревшись, увидел, да на ней лица нет, она была очень сильно чем-то расстроена.

Женя, целуя и обнимая Катю, попытался узнать в чем дело:

— Катюха, что такое — глаза на мокром месте? Ты куда собралась, скоро ж выступление?

— Представляешь, меня с премьеры турнули. — Катя всхлипнула, сглотнула и растерла рукой слезы. — Говорят: слабо танцую — надо еще порепетировать!

— Да какой дурак такое сморозил?

— Мне директор наш сказал, но я знаю, откуда ветер дует.

— Подожди, Михалыч? С какой стати это ему понадобилось, он же вообще ни в танцах, ни в чем ни хрена не понимает!

— Да знаю я, из-за чего весь сыр-бор. — Красавица отвернулась и, пока говорила, не смотрела Жене в глаза. — К нам в гримерку на днях Павлов пьяный со своими быками завалился да всех лапать начал. Ну, ты знаешь, с ним иногда такое случается. Стал ко мне клеиться, скотина. А мне так противно стало: за дверью, может, его жена ждет, а он здесь руки распускает, да и устала я так, что сил нет, ну и послала его куда подальше. Он так озверел — как же в его империи кто-то перечить ему надумал. Мне показалось, что он мне сейчас по физиономии съездит, но нет — обошлось. Только разорался, что здесь все принадлежит ему, он — царь и бог и, если захочет, всех за порог выставит, ну с тем и ушел. А сегодня вот — пожалуйста, это все его рук дело. Так что пойду я к Павлову или туда куда его послала.

— Подожди, подожди. Ну не станет Павлов из-за такой ерунды тебя снимать. Давай я с ним поговорю, не уходи. — Женя ушам своим не поверил: конечно, Павлов известный мудак, но чтобы кого-то снимать с премьеры? Делать ему, что ли, больше нечего? Не его стиль, не пацанский. Странно как-то.

— Нет, спасибо, Женечка, не надо за меня никого просить — мы гордые.

— Ну, пожалуйста, не уходи, подожди меня, — Женя не знал, как успокоить и утешить Катю, — вместе куда-нибудь сходим.

В этот момент из клуба вывалились Белка, конечно же, вместе со Стрелкой. Они уже были одеты в яркие блестящие костюмы для выступления, и на улице это смотрелось совершенно ни к месту, что сразу привлекло внимание немногочисленных прохожих на площади. Две старушки, проходившие мимо, были явно шокированы полным отсутствием юбок в костюмах танцовщиц. О чем они не замедлили сообщить всем присутствовавшим на площади. Бабушки, крестясь и охая, остановились, чтобы высказать все о падении нравов современной молодежи, но Белка так рявкнула на них, что они быстро прервали свою обличительную речь и предпочли спастись бегством.

— Катька, хорошо, что мы тебя поймали! — Белка тяжело дышала, как будто бежала издалека. — Мы, как узнали, походу, что тебя снимают, чуть в обморок не упали! Надо же какое свинство!

— Это все из-за твоего гонора. Я говорила тебе: потерпи, ничего тебе Павлов не сделал бы! А ты — убери руки, козел! Ну, кто такое стерпит. — Стрелка говорила с таким возмущением, будто Катя отказалась от прибавки к зарплате. — Это ты легко еще отделалась.

— Ладно, не расстраивайся, не уходи. — Белка почесала затылок, в размышлении. — Мы скоро освободимся, чего-нибудь придумаем.

— Правильно, я ей то же самое говорю. — Женя обрадовался такой поддержке и ухватился за возможность хоть как-то удержать Катю.

Но она была непреклонна, выслушав всех, только грустно покачала головой. Перспектива сидеть, как изгой, в клубе и ждать, пока все выступят, совсем не грела. Это было выше ее сил. Она наотрез отказалась:

— Нет, я пойду домой.

Еще раз махнув всем на прощание рукой, она двинулась в сторону дома, опустив узкие плечи и грустно шаркая длинными ногами.

Она открыла дверь, прислушалась — в квартире было тихо, промелькнула мысль, что родителей нет дома и ее пронесет. А то начнут опять мозги промывать, а она и так устала, мало ей в клубе проблем, еще со стариками разбирайся! Но Катины надежды не оправдались, на звук открывающегося замка из комнаты вышел отец. Федор Андреевич был в обычном домашнем наряде — черные брюки от спортивного костюма с белыми лампасами да рубашка с коротким рукавом в мелкую клеточку, на ногах пляжные шлепанцы на босу ногу. В одной руке он держал книжку, в другой — очки для чтения. Он было обрадовался приходу дочери, но сразу обратил внимание на ее несчастный вид — у Кати никогда не получалось что-либо от него скрыть. Он попытался заговорить с ней еще в прихожей, но у нее не было сил даже слушать, и она молча, отвернувшись от отца, пошла к себе в комнату. Но от него не так просто было отделаться — он двинулся следом за ней.

— Я не хочу действовать тебе на нервы, но мать предупреждала, что добром это не кончится. Катенька, послушай меня, бросай ты эту халабуду, можешь даже не идти работать, что, у нас не хватит денег, что ли, тебя прокормить? И не думай ты о Геннадии Андреевиче, он все поймет, будешь с ним репетировать и поступишь в свой театральный на будущий год. С мамой я поговорю. Она очень сильно за тебя переживает, но ничего, я постараюсь убедить ее дать тебе еще шанс, ты же у меня такая талантливая девочка.

— Спасибо, папа, — в голосе Кати прозвучали благодарные нотки, — ты всегда понимал меня и поддерживал, но я не хочу сдаваться, все подумают, что я слабачка, а я сильная, как мама. Где она, кстати?

— У нее в магазине переучет, неизвестно, когда он закончится. Так что мы с тобой вдвоем кукуем до утра.

— Надо мне сходить к Геннадию Андреичу поговорить да посоветоваться, я давно его не видела. Папа, а ты Папагена сколько знаешь?

— Давненько. Что это вдруг тебя заинтересовало? Мама твоя у него тоже танцами занималась.

— А как получилось, что папагеновскую школу танцев прикрыли?

— Я точно не помню, но там какая-то некрасивая история вышла. — По тону отца чувствовалось, что продолжать эту тему ему явно не хочется. — Ну все, Катя, ты устала, тебе пора отдыхать, я и так с тобой слишком заболтался. Все, спокойной ночи! Давай-ка ложись спать, а то можно так всю ночь проболтать.

— Пап, мне совсем спать не хочется, давай лучше поговорим. — Сна у Кати не было ни в одном глазу.

— Да на тебе лица нет от усталости.

— Давай, как в детстве, ты садись, а я на колени тебе голову положу. — Она усадила отца на диван, а сама прилегла рядом.

— Ты у меня совсем большая стала, — отец положил руку Кате на голову и ласково погладил, — такая красавица вымахала.

— Говори, говори мне это так приятно. — Катя закрыла глаза, вздохнула и улыбнулась — хоть кто-то доброе слово за день скажет. — А чего у тебя руки так дрожат? Ты не заболел?

— Ты такая взрослая, такая красивая у меня. — Федор Андреевич наклонился и слюняво поцеловал Катю в угол рта.

— Пап, ты чего? Что за нежности такие, прямо сам на себя не похож.

— Я такой осел был…

ГЛАВА 7

Что за чепуха?! Мачо Женя несется по темным улицам, как одинокий голодный волк. Куда она могла подеваться? Пять пустых ночей он провел без нее. На пятый день, не выдержав, он замучил телефон — никто не отвечает ни у Белки, ни у Стрелки. Точняк, она с ними! Мамаша ее вообще таким тоном разговаривала, как будто он детоубийца как минимум! Спасибо, что не послала. Но в голосе было столько злости! Да еще заявила, что такие здесь не проживают. Это про любимую и единственную дочь! Совсем свихнулась! Ну не послушалась ее доченька, пошла по своему пути — не век же родителей слушаться. Это не повод ее из дому выпроваживать. С родителями вечно так, чуть дети выросли и стали своими мозгами пользоваться, так все — пошли вон. Почему-то считается, что дети должны по гроб жизни быть благодарны родителям, интересно, за что? За то, что на свет их родили? Так мы ж не просили, как Лагута, чтоб нас делали. Да уж, «делай меня точно, мама, — я не буду агрессивным» [19]. Похоже, неточно меня мама сделала. Чего хотели, то и получили. Ладно, надо попробовать сунуться в казино — это последнее место, где он еще сегодня не искал.

Ха, конечно, она здесь. Вон как веселятся, все в сборе, что это они так разошлись?

— Всем салют, Кать, я тебя везде разыскиваю! Елееле нашел! — Женя сел за стол в баре, где устроилась теплая компания.

— Где тебя носит? Ехал бы сразу сюда, здесь такой кайф. — Катя потрясла несколькими фишками, взяв их из горки, что была рядом с ней: — Мне опять везет!

— Смотри, удача — девка ветреная. — Жене было неприятно, что Катя так быстро втянулась в эту гнилую тусу. — Здесь нужно вовремя остановиться, как в любом деле!

— Я давно так не веселилась, пойду еще поставлю! — Катя резко поднялась и направилась к игровому столу.

— Во отжигает девка! Что это вы с ней сделали?

— Да этот дурень Серж опять свое дерьмо приволок, дилер хренов, — Стрелка махнула рукой куда-то за спину, — вот и штырит нас помаленьку.

— Во-во, а Катьку твою, походу ненасытную, вообще колбасит не по-детски, — добавила Белка.

— Вы мне совсем девочку испортите. — Женя неестественно громко засмеялся. — Пойду проверю, что она там делает.

Он подошел к рулетке, как раз в тот момент, когда Катя проиграла свою ставку. Женя даже обрадовался предлогу увести ее отсюда:

— Пошли уже, видишь, удача твоя спрыгнула. И нам пора.

— Угу, сейчас отыграюсь, и пойдем. — Катя, не отрываясь, гипнотизировала шарик, как будто, если она хоть на секунду отвлечется, он сбежит с поля.

— Катя, пойдем, всех денег не выиграешь. «Уходим, уходим, уходим!»[20] — пропел Женя.

— Подожди! Ну хоть еще разочек. Я сейчас точно выиграю.

Шарик повертелся и остановился. Катя опять проиграла.

— Все, хватит, пойдем!

— Ты иди, я сейчас. — Катя и не думала отходить от стола, она не отводила глаз от шарика и не обращала на Женю никакого внимания.

— Ку-ку! Это я! — Он разозлился, взял Катю за плечи и легонько потряс. — Катька, вернись в реальность!

— «Реальность — это состояние сознания, вызванное недостатком алкоголя!» — Она произнесла эту фразу без какого-либо выражения.

— Ты что, уже бредишь? — Это стало последней каплей. — Я без тебя не уйду!

Наступила очередь Кати выйти из себя. Видя, что ее не оставляют в покое и мешают сосредоточиться на игре, она жутко разозлилась и заорала на Женю:

— Что ты ко мне привязался, любовничек! Я же говорю, последняя ставка и приду!

— Тихо ты!

— Ой, извините, мы ж для всех друзья. Вот и иди, друг-гей, за стол к другим друзьям.

— Я тебя здесь подожду. — Он не собирался сдаваться так просто.

— Ты мне мешаешь, иди выпей!

Шарик, медленно завершая кружение, завис на какое-то мгновение между двумя ячейками. Катя затаила дыхание… и он упал не в ту ячейку.

— Ты опять проиграла, пойдем! — Женя дернул Катю за руку.

У стола, как всегда некстати, неожиданно материализовалась Лена, выглядевшая на все сто. Сегодня она явно косила под Одри Хепберн — кроме любимых очков, белая шляпка с черной полосой вдоль тульи, белое платье и белые туфли с черными бантиками на высоких каблуках. В правой руке у нее был бокал с минералкой, мизинец — игриво отогнут. Лена с удовлетворением заметила, что ее наряд произвел необходимое впечатление, и благосклонно обратилась к Кате:

— Как дела, Катюша, я вижу — тебе все больше нравится играть?

— Да уж. Что-то, Ленок, мне сегодня не везет!

— А как дела в клубе? — Ленивая интонация показывала, что этот вопрос Лена задала чисто из любезности.

— Меня с премьеры сняли.

— Не может быть, que pasa?[21] Ты же так здорово держалась на сцене! — На холеном лице Лены отразилось нешуточное сочувствие.

— Лена, тебе Михалыч врать не будет, — Катя заговорила умоляющим тоном, — может выяснишь, почему меня сняли? Я не очень поняла, да мне толком и не объяснили.

— Конечно, мы же подруги. Обязательно выясню, — Лена была сама любезность, — но, увы не знаю когда. Я завтра уезжаю, на сколько — no se[22]. Ладно, ребятки, что-то мне сегодня тоже не везет. Я, пожалуй, пойду. Всем пока. — Она поправила темные очки в белой оправе, развернулась и поплыла прочь.

— Женя, у меня еще есть пара фишек, — взмолилась Катя, — ты иди, я сейчас отыграюсь и приду.

Женя взглянул на Катю и понял, что сделать с ней ничего не сможет, ну не бить же ее. Ладно! Пусть все уже проиграет, тогда посмотрим. Он вернулся за столик и заказал себе текилы. Через какое-то время пришла хмурая Катя.

— Как это ни странно — мне опять не повезло. Все из-за тебя, мумитролыцик!

Женя решительно встал из-за стола.

— Все, мы уходим, всем пока!

Он взял Катю за руку и, несмотря на ее вялое сопротивление, вывел из казино.

По дороге он не смог сдержаться и вылил на нее все скопившееся раздражение:

— Что на тебя нашло? Ты чего играть полезла? Пусть играют, у кого денег до хрена, тебе-то куда!?

Но Катя была не расположена слушать его наставления, она барахталась в своих расстроенных чувствах. Проигрыш ее сильно задел, и она шла, вычисляя, где допустила ошибку. На нотации Жени она вяло ответила словами Эллочки Людоедки:

— Не учите меня жить — лучше помогите материально.

— Будешь играть — тебе никто не поможет. Сколько ты сегодня просадила?

— Жень, не будь занудой, все равно делать было нечего! Лучше поцелуй меня, ну пожалуйста!

— Ну и глазки! Да ты все еще под кайфом! Хороша подружка! Думал — из приличной семьи, а тут раз тебе-и игра, и наркота! Права твоя мать, нельзя тебя было из-под юбки выпускать. Теперь я буду тебя контролировать. Так что, Кать, давай-ка перебирайся ко мне.

Катя отстранилась от него и посмотрела с грустью:

— Женич, ты отстал от жизни, я уже пять дней у Папагена живу.

Новость просто ошарашила Женю:

— Как это? А почему я ничего не знаю? Ты чего мне не сказала-то?

— Как-то не получилось. Когда мамаша узнала, что я, мерзавка, ночи не на работе провожу, а у тебя дома, помнишь ты меня провожал с утра, а она нас на лестнице застукала, она мне такой разгром учинила. Мать с тем, что я в ночном клубе «пляшу», никак смириться не могла, а тут еще и ты. Она мне такого напорола: и про разврат, и упадок нравственности, и про то, что она не для того меня растила и всю душу в меня вкладывала, чтобы я так низко пала. Я тоже давай ей правду-мат ку пороть про то, что танцы и ты — это моя судьба, и мне от судьбы не уйти. Ну, мать сказала, что ни за что не сделает из своего дома притона. А я: и пожалуйста, тогда найду другое место, где меня примут и не будут считать шлюхой. Папаген меня сироту и приютил.

— Так надо было ко мне сразу! Ты чего?!

— Да я тебе звонила тогда, а тебя дома не было, искала тебя по всему городу, но ты как сквозь землю провалился. Я сейчас к Папагену двину, а то ведь расстроится, бедолага, что меня долго нет.

— Катя, а как же я?

— Не сегодня, Женич.

— Я по тебе так соскучился, мы счас Папагену звякнем, что ты со мной, он волноваться и не будет. — Женя обнял и поцеловал Катю.

— Я даже не знаю… — В голосе Кати зазвучало сомнение.

— Вот и умница, пойдем! — Женя вновь поцеловал Катю, и, крепко сцепив руки, они пошли к нему домой.

Под утро Катя все же решила вернуться к Папагену. Объяснила это тем, что, наверное, бедняга переживает за нее. Вчера они старику так и не позвонили. Забыли, паразиты, обо всем, дорвавшись друг до друга. Папагену и так-то грустно, всю жизнь живет в одиночестве, а здесь напросилась к нему пожить и пропала куда-то, еще подумает, что сбежала от него. Катя без труда уговорила Женю ее не провожать и ушла.

Только он уснул, как раздался телефонный звонок — это была Катя, она сбивчиво затараторила:

— Женич, блин, я как чувствовала, ему совсем плохо. Жень, я уже «скорую» вызвала, вот-вот должна приехать. Что будет-то?

Женя со сна поморщился:

— Какая «скорая»? Зачем? Кому?

Но Катя быстро бросила трубку, сказав, что «вот они уже…».

Он сидел на кровати, тупо уставившись на телефонную трубку.

Через какое-то время телефон опять зазвонил, это была Катя, она быстро сказала, что Папагена забирают в больницу, у него инфаркт.

Женя стряхнул с себя последние останки сна, быстро собрался — натянул джинсы, первую попавшую под руку футболку, сунул ноги в кроссовки — и в скором времени был в больнице. Катя, сидевшая у двери в реанимацию, бросилась ему навстречу:

— Женич! Представляешь, у Папагена инфаркт, это все из-за меня! Он сейчас там, меня вытолкали, разговаривать со мной не стали, говорят — приходите днем.

— Слушай, может, надо денег предложить, чтоб за ним лучше смотрели?

— Да я попыталась, а они мне — у нас есть все необходимое, мы не нуждаемся.

— Ну что делать, раз так, мы уже ничем помочь не сможем, пошли домой. Надо будет позвонить ему на работу, предупредить, а днем обязательно зайдем к нему. Что здесь высиживать, пойдем?

ГЛАВА 8

«У тебя забавы — утром все забыл, музыка сорвалась — ты меня убил»[23], - обвинял Женю из плеера любимый артист, славно вписываясь в отвратительное настроение.

После бессонной ночи весь день чувствовался дискомфорт, не радовала даже долгожданная перемена погоды. После странной для осени жары температура воздуха резко упала, и небо заволокли низкие облака. Ветер гнал их с огромной скоростью, они проносились, как зловещие большие птицы, не предвещая ничего хорошего своим бешеным полетом. На горизонте показалась темнота, в любой момент мог пойти дождь. Дневной поход в больницу ничего не дал, Папаген был в реанимации, и туда не пускали. Врач ничего толком не сказал, только то, что больного вовремя привезли. Попасть в реанимацию не помогли ни предложение денег, ни усиленное заигрывание с медсестрой. К началу рабочего дня силы были на исходе. Скорей бы отработать и побыстрее домой, хоть выспаться. Хотя какое там! Дома же Катя ждет его, они договорились обсудить ее переезд к нему. Давно пора! Неожиданно он поймал себя на мысли, что ни с одной из своих пассий не испытал желания жить вместе. Странно, что так обернулось, вроде он и не собирался жить с Катей, а само собой получилось. Из раздумий его вывела неожиданная встреча. Женя почти налетел на Сашу Павлова.

Павлов, в свои двадцать пять, был не только владельцем клуба и казино, у него также имелся и другой бизнес — магазины да ларьки, кроме того, он числился местным авторитетом. Это был крупный, не очень высокий, квадратный мужичина. Большая круглая голова, вся в «боевых» уличных шрамах, была острижена почти под ноль, густые брови нависали над темными глазами, слегка навыкате. Говорил он, никогда не понижая своего зычного голоса, и его было слышно в любом уголке клуба. Ходил он, как и подобает «большому» человеку в костюмах от кутюр, всегда при галстуке, у него их была целая коллекция, и он очень ею гордился. Несмотря на то что костюмы шились на заказ, все равно они как-то смешно сидели на его мощном теле. Все подчиненные знали, как скор бывает Павлов на расправу, и страшно боялись ослушаться хоть какого-либо его распоряжения. Однако он был отходчив и с легкостью признавал свою неправоту. Сегодня он явно был навеселе и в благодушном настроении. Завидев Женю, он зарокотал:

— О Евген! Ты просто это — наша восходящая звезда нах, видел я ваш номер, тебя просто на ура принимают! Подумываю премию тебе нах отвалить!

— Спасибо, Александр Борисович, а я думал, вы уехали, ваша жена всем говорила, что вы уезжаете.

— Нет, у меня не получилось нах — дела здесь срочные уладить надо, дефолт нах подорвал шоу-бизнес. Замочить бы этого Кириенку нах. Так что, подружка твоя одна укатила. Я позже поеду.

Женя на секунду замялся, но потом решился — была не была:

— Александр Борисович, у меня к вам просьба.

— Нет проблем нах, пойдем ко мне в кабинет. Если приставать не будешь. Шучу.

Кабинет Павлова располагался напротив кабинета директора клуба. Павлов прошел вперед и сразу же сел за свой бескрайний стол, сосредоточенно изобразив на лице деловое внимание. Женя, набравшись храбрости, озвучил просьбу:

— Здесь, может быть, вышла какая-то ошибка, но с выступления сняли Екатерину Петрову, она новенькая, но очень круто танцует. Может, можно ее как-нибудь вернуть в представление.

— Петрова? Твоя подружка, что ли? Ты чё, окраску сменил? Ха-ха, шучу нах! Сняли? Может, она танцевала похабно, чё ее тогда держать?

— Да что вы, она прекрасно танцует, кого угодно спросите, я очень прошу, дайте ей шанс, она справится.

— Ну, хорошо, сейчас. — Он включил громкую связь и, наклонившись к телефонному аппарату, пророкотал: — Михалыч, зайди ко мне нах.

В кабинет почти влетел директор клуба.

— Чье распоряжение нах было снять Петрову с выступления? — Павлов спросил это таким тоном, что у директора побелело лицо, он запаниковал и даже начал заикаться:

— М-м-мое.

— А на каком основании нах?

— Так говорят она п-плохо это… того… двигалась. — Казалось, что директор сейчас упадет в обморок.

— А кто говорит нах?

— Так как же… А разве вы… разве Елена Васильевна не…

— Что я нах? — Ярость в голосе Павлова достигла высшей точки. — Что Елена Васильевна не, нах?

— Здесь какое-то недоразумение, я сегодня же распоряжусь, чтобы ее вернули в номер. — Михалыч, пятясь, выскользнул из кабинета.

Павлов, мгновенно изменившись в лице, расплылся в добрейшей улыбке. Показанное им представление, как видно, доставило ему огромное удовольствие, он достал сигару из коробки на столе, с наслаждением понюхал и, обратившись к Жене, произнес: — Видишь, как все просто нах. Еще просьбы есть?

— Нет, нет, спасибо большое, больше мне ничего не нужно.

— Легко тебе угодить. Ну, тогда нах — свободен.

Женя вышел в приемную, прегадко себя чувствуя, на душе остался неприятный осадок от услышанного. «Чертова Лена — ее подстава». Его окликнула секретарша Ирочка:

— Женя, ты не видел свою подружку Ритку, может, она где-то здесь? Похоже, что на работу не пришла, во блин! А я ее разыскивай! Делать больше нечего.

— Может, она заболела? Ты домой звонила?

— Да звонила уже, муж не знает, где она! Что делать-то?

— Утекай, — Женя с удовлетворением увидел, как недоуменно округлились глаза Иры. — Не парься, найдется. Жмется с кем-нибудь по углам. Я пошел, пока. Думаю, она где-то в клубе.

ГЛАВА 9

День начался с суеты — решили организовать переезд, пришлось сбегать не только в квартиру к Папагену, но и к Кате домой. Он, конечно же, в квартиру к ней не пошел — боялся налететь на шизанутую мамашу. Катя поднималась туда за вещами одна, он ждал ее возле подъезда. Похоже, Катя и сама-то не очень горела желанием встречаться с родичами. Ему показалось, что она ему не все рассказала про конфликт с ними, что-то недоговорила. Уж больно мамаша была не в себе, да и отец странно себя вел. Когда Катя по телефону предупредила их о приезде за вещами, то услышала что-то такое, что моментально бросила трубку, а когда он предложил переговорить с Ириной Александровной — Катя на него посмотрела, как отрезала.

После хлопот, связанных с переездом, они направились в больницу, где царила унылая казенная атмосфера, сильно пахло лекарствами и стояла напряженная тишина. Они долго проторчали возле реанимации и, когда вышла сестра, кинулись к ней с расспросами. Медсестра, окинув их неприязненным взглядом, заявила, что таких на отделении нет. Женя видел, как у Кати от этой новости в глазах заплясали искры испуга, лицо побледнело — похоже, она представила самое худшее. Но, увидев, что люди напугались до полусмерти, сестра сжалилась и сказала, что Геннадия Андреевича перевели на другое отделение — ему уже лучше. Это была просто супермегагиперновость! Катя моментально расслабилась, ведь все последнее время она постоянно винила себя в случившемся. Она стала редко улыбаться, а ее улыбка так нравилась Жене, потому что придавала Катиному лицу нежное детское выражение. Женя почувствовал смену ее настроения и, не зная, что бы еще придумать, подхватил Катю и закружил ее в вальсе по широкому больничному коридору. Так они и кружились под аккомпанемент музыки, звучащей в них самих, пока проходивший мимо врач грубо не прервал их танец. Они заглянули в палату — Папаген был очень слаб, и им разрешили провести с ним только пять минут. Они попытались выяснить у старика, что ему нужно, но упрямец твердил, мол, у него есть все необходимое и что инфаркт не имеет отношения к Катиному отсутствию. Пообещав, что завтра зайдут опять, счастливые любовники покинули больницу.

А в городе все было как всегда — куда-то шли прохожие, мальчишки гоняли мяч, за ними следом бежала и заливалась мелкая шавка, на перекрестке дэпээсник отчитывал водителя, и никому не было дела до двоих самых счастливых людей в мире, «парочки простых и молодых ребят»[24]. Домой идти не было никакого желания, и они побрели, куда глаза глядят. Ничто на свете не могло им испортить настроения, они были вместе, и кроме этого ничего не имело значения. Они добрели до реки и вышли на Поцелуев мост, любимое место свиданий влюбленных парочек. Сегодня там не было ни души. Было так здорово стоять, целоваться, смотреть на убегающую вдаль реку и гадать, сколько еще влюбленных она увидит на своем долгом пути. По реке под ними проплыло небольшое суденышко и отсигналило им, они долго махали ему вслед и радовались как дети. По дороге к реке они купили горячий батон в булочной и теперь бросали кусочки хлеба парящим рядом с ними чайкам. Все было прекрасно. Весь мир им улыбался, и верилось, что ничему никогда не перечеркнуть волшебства этого дня, оно застынет в памяти, как янтарь, вместе с безумно счастливыми Женей и Катей, которые, возможно, завтра под грузом проблем и тревог изменятся, станут совсем другими, может быть, даже старыми, но это не коснется тех Жени и Кати, которые останутся на этом мосту навсегда.

На обратном пути Женя забежал в магазин игрушек и купил подруге смешного медвежонка, который чем-то неуловимо напоминал его самого, но имел очень грустную мордаху. Катя очень серьезно, с благодарностью, приняла игрушку и заявила, что вот у них в семье уже и пополнение. А после, когда вернулись домой, они вместе готовили обед. Было так здорово крутиться на маленькой кухне, задевая друг друга локтями и сталкиваясь в самых неподходящих местах. По городскому радио шли заунывные беседы, но неожиданно заиграл авангардный джаз. Женя никогда не мог спокойно слушать какую-либо музыку, он очень важно, приняв подобающую позу, расправив фартук, обратился к Кате:

— Разрешите, мадам, пардон, мадемуазель, пригласить вас на танец?

Катя засмеялась:

— Музыка дурацкая, как под такую танцевать-то?

— В этом-то и весь кайф. — Женю ничто не могло сбить с настроя, танцевать так танцевать.

И они начали свой танец, пытаясь подстроиться под рваные ритмы звучащей какофонии. Это был не просто танец. Кому-то он мог бы показаться похожим на безудержную пляску святого Витта, но на самом деле это было языческое поклонение Терпсихоре. Ведь это ей они столько лет посвящали все свое свободное время, и их встреча была, конечно же, одобрена и освящена с ее легкой руки. И в этот момент в маленькой квартирке для них двоих это был самый прекрасный танец в мире. Постепенно кухня стала мала для причудливого действа, и они переместились в спальню, где и закончили обряд поклонения, к обоюдной радости, на их теперь общей постели. Обед в этот день, конечно же, жертвенно сгорел.

Вечером было выступление, и они вместе пошли в клуб. Настроение было хорошее, все прекрасно — Папаген поправляется, Катя возвращается в шоу, они идут вместе. Казалось, весь мир должен быть счастлив, как они. Но в клубе царила совсем другая атмосфера, что-то было не так. Еще проходя через бар, Женя заметил, что бармен Илья весь какой-то дерганый и нервный. Работники клуба шептались по углам. Навстречу попалась Стрелка, шедшая с очень деловым видом. Она кивнула и хотела пройти мимо, но Женя поймал ее за руку.

— Стрелка, что за шухер на бану?

Стрелка быстро огляделась по сторонам:

— В приемной менты сидят, всем допрос учиняют.

— Какой еще допрос, кто что натворил? — Катя была напугана.

— Представляете, тело Жанки нашли в реке! — Стрелка говорила шепотом, словно боялась чего-то.

— Какой кошмар!

— Говорят, ее сначала задушили! Вот дерьмо! Вот менты всех и опрашивают: ищут — кто последний ее видел.

Подошла Белка и сразу вступила в разговор:

— А вы все мне не верили, я же говорила, что Жанка по-тихому не уехала бы! Обязательно бы всему городу натрепалась! Интересно, а куда ее вещи походу делись-то? В квартире, которую она снимала, ничего не было.

— Что здесь непонятного, — Стрелка от возмущения начала махать руками, — убийца забрал, чтобы все следы замести. Кто помнит, с кем она в последнее время встречалась?

Белка посмотрела на подругу как на умалишенную:

— Да кто такое вспомнит, у нее куча мужиков была, вот и догулялась.

Женю все это начало раздражать:

— Давно менты здесь?

— Я не знаю — сама только пришла. — Стрелка посмотрела на часы. — Директор рвет и мечет, у нас может представление сорваться. Они пока всех не опросят — не уйдут.

— Ну, Павлов этого не допустит! — Женя невесело усмехнулся. — Сейчас быстренько ментов выпроводит.

— Так Павлов улетел к своей благоверной, его теперь неделю не будет. — Стрелка вновь взглянула на часы. — Ладно, я побежала. Катька, я тебя поздравляю, ты опять в шоу.

ГЛАВА 10

На кардиологическом отделении, как и во всей больнице, была гнетущая атмосфера. По коридорам медленно прохаживались больные, которым были разрешены физические нагрузки. Вид у них был удручающий — пожилые грустные люди, с усталыми лицами, в жутких вылинявших халатах или в не менее жутких, растянутых на коленях тренировочных штанах. Жалкое зрелище. Женя вообще терпеть не мог все лечебные заведения, что поликлиники, что больницы, его реально начинало тошнить, когда он туда случайно попадал, по каким бы то ни было причинам. На этот раз он пришел в больницу только потому, что не мог отказать Кате. А уж она расстаралась, с утра начала сборы — и это возьмем, и то, и Папагену там одиноко, уже неделю лежит и такой он жалкий и несчастный. Женя уже всерьез подумывал, чем бы остановить Катин поток сострадания, который всерьез грозил затопить их квартиру, но, слава богу, сдержался — Катька бы его прибила.

В палате сильно пахло лекарствами. Когда они заглянули, Папаген лежал и грустно смотрел в окно. Вид у него, в блеклой полосатой фланелевой пижаме, и правда был ужасно жалкий. Глаза стали огромными на похудевшем, обтянутом кожей лице. Завидев вошедших, он не смог скрыть радости, заулыбался во весь рот и попытался встать с кровати. Катя сразу же кинулась к нему:

— Геннадий Андреич, что вы! Лежите, не вставайте, вам нужно лежать.

— Я просто очень рад вас видеть. Ребята, ну зачем вы пришли, вы же вчера были. Не надо так часто меня навещать, вы ведь работаете, нужно больше отдыхать, а не к старикам ходить.

— Геннадий Андреич, ну зачем же так? — Катя слегка надулась. — Нам с вами приятно. Как вы сегодня?

— Намного лучше, чувствую себя отлично, врачи здесь — просто класс, особенно Дроздецкий, скоро меня на ноги поставят.

— Вас здесь, наверно, жутко кормят. Мы вот вам гостинцев принесли, вот бульон домашний, здесь рыба, здесь кефир, куда это положить?

Было видно, что старикан совсем расчувствовался от такой заботы и внимания, казалось, он вот-вот заплачет:

— Да не надо было так беспокоиться, я бы сам уж как-нибудь. Здесь персонал очень хороший, мне все помогают.

— Вы не стесняйтесь, — Катя начала говорить покровительственным тоном, который не терпел возражений, — звоните, если что-нибудь понадобится, я вам номер телефона оставлю — свой и Жени, вот здесь, на тумбочке.

— Ну ладно, — Женя решил снять со старика тяжесть высказывания бесконечной благодарности, — вы нам наконец расскажите, что вас так расстроило и спровоцировало приступ!

— Не хочу говорить об этом, потом расскажу.

— Ну уж нет, мы должны знать. Выкладывайте.

— Даже не знаю, с чего начать… Катя, когда ты мне сказала, что тебя с премьеры сняли, я очень расстроился. А потом думаю, чего сидеть сопли жевать, ну и позвонил Михалычу.

— Неужели Михалыч? — нахмурился Женя.

— Он самый. Хам трамвайный! Я ему и говорю, что же это ты слово не держишь, девочку мою обижаешь! А он сначала тихий такой был, а потом вдруг как разорется, что все его уже достали! Обвинил меня во всех смертных грехах. Намекал, Катюша, на нашу с тобой связь! Совсем люди совесть потеряли и всех по себе судят. Так вот повесил я трубку, прилег отдохнуть, а встать уже не смог — прихватило меня. Так ты меня, Катя, и нашла. Спасибо тебе, что старика не бросила.

— Да что вы, Геннадий Андреич, заладили, старикда старик! — Катя порывисто обняла Папагена. — Какой вы старик, да мы еще танцевать с вами будем. Нечего себя в запас списывать. А Михалыч…

— Только не смейте с ним связываться, я вас умоляю! Его Бог накажет.

— Милый Геннадий Андреич, все будет хорошо, вы только не волнуйтесь и поправляйтесь скорей, — сказала Катя и поцеловала учителя в лоб.

На выходе из больницы их ждал сюрприз — навстречу, загорелая и сияющая, шла Лена Павлова. Она была в платье, подчеркивающем ее беременность, и с удовольствием ловила каждый взгляд, брошенный на свой явно наметившийся живот. Она мило улыбалась:

— Какая неожиданная встреча! Какими судьбами?

— Привет, Лена! — Катя совершенно искренне обрадовалась. — Мы были у Папагена. А ты уже вернулась? Замечательно выглядишь, такая загорелая, посвежевшая!

— Да уж, там мне нервы никто не мотал! А что произошло с нашим pobre[25] стариканом?

— У него — инфаркт и микроинсульт, но сейчас он идет на поправку, ему намного лучше!

Лена задумчиво обвела взглядом холл больницы, а после в упор посмотрела на Женю, будто следующие ее слова предназначались ему:

— Dios mio![26] Уехала вроде ненадолго, а тут столько уже всего произошло.

Не успели они прийти домой после похода по магазинам и положить продукты в холодильник, как зазвонил телефон. Катя взяла трубку, и по ее лицу Женя сразу понял, что новости не принесут радости и веселья. Катя медленно положила трубку:

— Это из больницы. Папагену стало хуже. Они нам уже не первый раз звонят.

Около реанимации их уже ждали — там сидела Катина мама. У Ирины Александровны был подавленный вид, она даже как будто состарилась на несколько лет, несмотря на как всегда аккуратные волосы и макияж. Она поднялась навстречу дочери, нервно теребя в руках сумку. Катя же сразу стала вызывающе спокойна.

— Здравствуй, мама, давно не виделись. Какими судьбами? Кстати, познакомьтесь — это Женя, Женя — это моя мама Ирина Александровна.

— Здравствуйте, я вас как-то не разглядела тогда на лестнице — быстро бегаете. И совсем другим по голосу представляла, более взрослым, — произнося это, Ирина Александровна жестко глядела в упор на Женю, но потом как будто потеряла всякий интерес к нему. — Катя, давай зайдем в часовню, свечку поставим. У меня к тебе серьезный разговор.

Женя украдкой рассматривал Катину мать, ведь он впервые ее видел. Гром-баба, довольно высокая, ростом почти что с дочь. Выглядит неплохо, только вот челюсть тяжеловата, придает суровый вид. Ей бы децел похудеть и постричься, казалась бы помоложе, а то прическа дурацкая. Женя вспомнил, что Ирине всего тридцать пять, и внутренне содрогнулся, в его личной коллекции мелькали экземпляры и постарше. Перед глазами сама собой начала раскручиваться картина возможного секса с директором универмага.

Катя взглянула на Женю, словно ища его поддержки и защиты, он отвлекся от своих скабрезных мыслей, но решил, что не будет вмешиваться в семейные отношения:

— Катюха, ты давай, иди, иди. Я тебя здесь подожду.

— Хорошо. Мама, пожалуйста, если хочешь мне что-то сказать, не тяни резину.

— В часовне и поговорим.

Женя посмотрел им вслед, Катя один раз оглянулась и, как обреченная, последовала за матерью.

Часовня располагалась на первом этаже больницы, туда можно было пройти через холл, надо было только спуститься на первый этаж и пройти через левое крыло. Всю дорогу они прошли молча, не проронив ни слова. Войдя в часовню, они так же молча поставили свечки, и только после этого Ирина Александровна предложила присесть на скамейку для разговора. Она начала не очень уверенно, иногда прерываясь и замолкая:

— Катя, я тебе должна сказать что-то очень важное, прошу, не перебивай меня, мне и так очень трудно. Я в молодости тоже увлекалась танцами. В то время учиться у Геннадия Андреевича считалось очень модно и престижно, я тебе когда-то говорила, он руководил своей школой танцев. Гена уже был очень известный педагог и первый красавец в городе, а мне только стукнуло семнадцать. Так получилось, что мы…

— Я что-то подобное подозревала. Так вы были любовниками?

— Мы очень любили друг друга. Я залетела. Угу.

— Ты сделала аборт, да? — Кате все меньше хотелось выслушивать откровения матери. Хотелось крикнуть «замолчи», но она сидела, стиснув руки.

— Катя, не перебивай меня, мне тяжело говорить. Я забеременела тобой, и тут разразился жуткий скандал. Гену обвинили в совращении малолетнего. Скандал раздул Анатолий Михайлович, директор вашего клуба, он был тогда директором школы. Ему якобы написали анонимку. Ты не представляешь, как это было страшно в те годы. Официально все замалчивалось, но слухи просочились. Весь город шептался, криво ухмыляясь и закатывая глазки. Нас всех, кто у него учился, унизительно допрашивали, и девочек и мальчиков, но никто слова плохого про любимого учителя не сказал. Школу в городе за глаза обзывали рассадником разврата. Гену посадили в тюрьму, пока велось следствие.

— Господи, какая гадость, кому все это надо было делать?

— Не знаю, ему все завидовали: талантливый преподаватель, сердцеед, а танцевал как бог! Школа благодаря ему была знаменита далеко за пределами области. И тут такое. Я очень испугалась! Дура молодая. Не знала, что делать. Ревела ночи напролет. Боялась за тебя, за себя, Гену подставить и что мать меня убьет. Про аборт у меня даже мысли не было, как и про то, что Гена хоть в чем-то виноват. А с ним мне было даже не переговорить. Я открылась самому близкому другу, однокласснику Феде, а он сказал, что любит меня еще с третьего класса и готов на мне жениться, с тобой в животе, хоть завтра. В общем, наврали мы матерям, побили они нас, а через неделю поженили. Так я вышла замуж за своего спасителя и дала тебе его фамилию.

— Ты хочешь сказать, что мой отец — Папаген? — На Катю накатила тяжелая волна усталости. — Боже, ну конечно! Это все объясняет! По-другому и быть не могло, а я-то, дура, все думала, в кого я так танцы люблю. Не в тебя же и не в этого…

— Не смей говорить ничего такого про отца!

— Он мне не отец!

— А кто тебя, дуру, на руках носил, по врачам таскался да с ложечки кормил, пока я на работе гробилась? Кто тебя к книжкам твоим дурацким пристрастил, кто от меня, дуры злобной, защищал?

— Да, все так. Мы были друзьями. А еще папочка мыл меня в ванной до десяти лет и укладывал в постельку, пока ты работала сверхурочно. Все было так мило и невинно. Я помню, как ты застукала нас в ванной и устроила ему скандал. Ты думала, что я уже сплю. А я не спала и всю ночь переживала за бедного папу, ведь ему ни за что досталось от злобной мегерыбезотцовщины, у которой просто никогда не было такого классного отца.

— Что за бред? Как тебе не стыдно.

— Мне теперь стыдно. А тогда, я еще до двенадцати лет позволяла доброму папе помыть себя в твое отсутствие. Наша с ним тайна. Это так сближало. Пока у меня не начали расти сиськи и я не стала запираться в ванной.

— Дрянь! Какая же ты дрянь! Маленькая испорченная дрянь!

— Конечно, я дрянь. Ведь это не ты, а я предала Папагена и всю жизнь живу с нелюбимым слизняком, которому я даже ребенка не родила, и даю ему по большим праздникам из благодарности. А сама небось по ночам к Папагену бегаешь? Федю не жалко?

— Ты не можешь меня судить! Я на тебя свою молодость угробила, с работы не вылезала, в уродину превратилась. Я в тебя всю душу вкладывала, а ты?! Я знала, что этот разговор добром не кончится. Ты посмотри на себя, на кого ты только похожа!

— Надеюсь, что на Папагена. Если ты еще с кем-нибудь тогда не трахалась…

Звонкая пощечина на миг ослепила и оглушила Катю.

— Вот и поговорили. Все обсудили. Прощай! — Она бросилась из часовни на улицу.

Катя остановилась отдышаться. Это была та же улица, что и два дня назад, когда они с Женей вышли из больницы такие счастливые. Ничего вокруг не изменилось. Но сейчас она всем своим существом ощутила конец детских иллюзий. Что-то навсегда сломалось у нее внутри. Женя там такой одинокий и родной, сидит у дверей реанимации и ждет ее, ждет свою Катю. Но он не знает, что придет к нему уже совсем другой человек и возврата к прошлой, легкой и наивной Кате больше нет.

А в реанимацию к Папагену их в этот раз так и не пустили.

ГЛАВА 11

Женя не любил больниц, но не навестить Папагена было бы подлостью. Всю жизнь окруженный одними женщинами, никогда не видевший отца, он сильно привязался к старику. Геннадий Андреевич был очень плох, и врачи не могли понять, что так подействовало на пациента. Когда Катя, почти в истерике, передала в двух словах беседу с матерью, Женя поразился тому, как не замечал их сходство раньше. Действительно, у Кати были глаза отца, и чем больше Женя всматривался в них, тем больше Катя напоминала ему Папагена. Геннадий Андреевич все еще лежал в реанимации, но врачи разрешили зайти к нему. Слабенький Папаген сразу же попросил Женю оставить его с дочкой наедине. Жене показалось, что он ждал Катю целую вечность. Она вышла тихая и задумчивая, всю дорогу до дома отмалчивалась, не слушала Женю, была полностью погружена в себя. Дома она достала дневник и что-то долго писала, не обращая на Женю никакого внимания. Все его уговоры ни к чему не привели — Катя была тверда как скала и наотрез отказалась показать или хотя бы рассказать, о чем она там пишет.

Женя шел в клуб один, Катя ушла раньше, ее вызвали на репетицию нового номера, который вдруг приспичило ставить хореографу. Женя решил пройти через зал и посмотреть, как идет репетиция, как там танцует его Катенок. К его большому удивлению, в зале никого не оказалось. Пожав плечами, Женя зашел за кулисы — там была странная суета, ведь вечернее представление было еще нескоро. Навстречу ему быстро шла Белка, к ней-то он и обратился с вопросом:

— Что-то сегодня все не по расписанию — в зале нет репетиции…

— Да Катька твоя репетицию сорвала!

— Да ладно!

— Ага!

— И как же это у нее получилось?

— Да очень просто, она нас всех до чертиков напугала. Взяла и отключилась посреди номера. — Белка закатила глаза и изобразила, что падает. — Мы такие стоим, руками и ногами машем, а тут она давай весь ритм нарушать, а потом так ме-е-едленно съехала на пол, и все походу.

— Как это — отключилась? Где она?

— Да ее унесли к вам в гримерку, там воздуха побольше, можно хоть окно открыть. Теперь зато кого-то походу можно поздравить — он скоро станет отцом!

— И что, теперь весь клуб знает?

— Нет, про тебя не знают, голубчик! Знают — что Катька походу беременная.

— И что Михалыч решил? Оставляют ее или как?

— Да он сам не знает, как быть, но, пока не видно, можно и выступать. Походу не определились. Слушай, я пойду, а ты к ней иди, она, наверно, уже в себя пришла. Поздравляю, гей-папаша, ха! Ловко вы всех разводили. Друзья-друзья…

Женя какое-то время был в ступоре, не зная, что же предпринять, и так и стоял, пока не подошла Лена Павлова и не тронула его руку своей холодной ладонью.

— Вот и встретились — отец-героиня! — Ее тон был холоднее ладони. — Одной мамаши тебе мало?

— И ты уже знаешь?

— Чего здесь не знать, tonto. Я не слепая. Где только тебя не видела с ней — в казино, в больнице. Стал бы ты таскаться с бабой, с которой у тебя ничего нет! Это же просто смешно. Но, я надеюсь, это не серьезно? Мер мне не нужно никаких предпринимать? У тебя деньги на аборт есть? И когда он, кстати?

— Мы с Катей еще не говорили об этом.

— Ты что тоже только сегодня узнал?

— Какая тебе разница, и вообще, что ты ко мне пристала?! — сорвался Женя.

— А то, Женечка, что я не потерплю здесь твою беременную сучку. Я тебе скажу сейчас что-то muo, muo serio[27]. Советую по-хорошему — определяйтесь скорее с абортом, а не то я за себя не отвечаю. Первое, что я сделаю, — вас обоих из клуба вышвырну, а потом что-нибудь повеселее придумаю.

— За что ты ее так ненавидишь? Вы же в разных весовых категориях! Ты — королева местной тусы, чего тебе еще надо?

— Я твой бред слушать не намерена и не собираюсь тебе ничего объяснять. За меня есть кому это сделать. А ты запомни — последнее предупреждение уже было! Como lo oyes[28].

Женя с Катей шли домой вместе, молча пиная желтые листья. Жене не давала покоя встреча с Леной. Нет, какова стерва! Нарисовалась и сразу с наездами полезла! Прямо «в подворотне нас ждет маниак»[29]. Хватит слушать «Мумика», а то реально песни лезут в жизнь и крыша отъезжает. А вдруг злобной дуре и вправду взбредет в голову все рассказать Павлову? Этот чикаться не станет. Женя украдкой взглянул на Катю — она молча шла рядом, размышляя о чем-то своем, вид у нее был уставший и подавленный. Слава богу, Катька ничего не знает о них с Леной, и очень бы не хотелось, чтобы узнала. А вот что с ребенком делать? До сих пор такая мысль не приходила ему в голову. Ну ребенок — и ладно, но ведь он станет причиной очень серьезных траблов для них. Лена слов на ветер не бросает. Надо поговорить с Катей, аборт сейчас — конечно же, лучший выход. Нарожает она еще детей. Успеется. Сама еще ребенок. А пока пусть все остается на своих местах — Катька будет выступать в клубе, он тоже, Ленка родит своего и на какое-то время отвянет, забудет об их существовании, а они свалят в Москву из этого болота. Все будет тип-топ. Как бы начать разговор с Катей?

— Кать, как ты себя чувствуешь? Не устала?

— Спасибо. Все нормально, а что это ты так интересуешься, у тебя есть планы на вечер?

— Нет, я не о том. — Женя мялся, подбирая слова. — Мы ведь с тобой просто… ну, еще не говорили о ребенке.

— А что здесь говорить, рано еще.

— Как это рано, скоро станет поздно!

— Я не понимаю, к чему ты клонишь. — В голосе Кати проступили нервные нотки. — На что ты намекаешь?

— Катя, я много думал, ну куда нам счас ребенок? — Женя заискивающе посмотрел на Катю. — Мы сами еще дети, надо пожить для себя: ты только представь все — памперсы, ночи без сна, да и бабла у нас ни фига нет. Ты работать не сможешь, я один много не заработаю. Нужно карьеру делать, на виду быть — скоро в Москву рванем. Маман нас продвинет. Она в тусовке реально рулит. У нее в декабре тур закончится, елки пройдут, и я вас познакомлю…

— Женя, ты что, хочешь, чтобы я аборт сделала? — с еле сдерживаемой злостью перебила его Катя. — Ты с ума сошел! Я даже слышать ничего не хочу!

— Но ведь это не только твой ребенок, — запротестовал Женя, — я тоже имею право голоса!

— Такого — нет, не имеешь, — она произнесла это очень тихо и спокойно.

— Катя, я не…

— Ничего не хочу слышать! Это исключено — от ребенка избавляться не буду! Мне от тебя ничего не надо. Ни от тебя, ни от мамы твоей! Это мой ребенок, я сама его выращу. Давай забудем этот разговор, как будто его и не было!

— Ну хорошо, хорошо. Но я за тебя беспокоюсь, — Женя подошел к Кате и нежно обнял ее.

— Да как-нибудь разберемся, — Катя в момент обмякла, разомлела и прижалась к нему всем хрупким телом, — не волнуйся, я же не волнуюсь.

«И очень зря», — эта мысль пролетела в голове Евгения. Почему он не может все-все ей рассказать? Тогда она бы все поняла, пожалела и простила его. Но как он ей скажет… На нее и так столько проблем навалилось. Она стреманется, запсихует, а может быть, вообще его бросит.

После непродолжительного молчания, все, что он сказал вслух, было:

— Катька, если б ты только знала, как я тебя люблю!

ГЛАВА 12

Прошла неделя. Женя шагал до клуба в одиночестве — Кате дали выходной, и она осталась дома, собираясь в больницу, навестить своего отца. Настроение было ни к черту, не давали покоя всякие дурацкие мысли: «Вот засада! Надо ж было так подставиться! Две бабы от меня реально беременны. Одну люблю, другую ненавижу и боюсь. Сука Павлова! Вообще не клуб, бля, а собачий питомник при Институте физиологии имени Павлова: космические дворняжки Белка и Стрелка, Сашка со своими бультерьерами, ну и сука Павлова, конечно. Блядь!» Только он вспомнил про Лену, она уже тут как тут — подкарауливала у крыльца клуба.

— Привет! Как у молодых родителей дела? Какие планы по избавлению от потомства?

— Лена, какая же ты…

— Стерва? Ну, раньше ты от этого балдел, это тебе и нравилось! Ну, поделись, когда наша Катя идет к врачу.

— Не знаю, — он процедил это сквозь зубы.

— Я же тебе все объяснила, tonto, ты разве не слышал? — Лена взяла его под руку. — Поедем к тебе, я еще раз объясню.

— Нет, спасибо, я не поеду — у меня сейчас выступление.

— Ничего страшного, я все улажу. — Она достала из сумочки мобильный и быстро набрала какой-то номер. Заговорила она совсем другим тоном, нежели с Женей. — Здравствуй, Михалыч! Представляешь, я сейчас Женьку встретила, он совсем плох — температура, хрипит, еле на ногах держится, я его домой отправила. Так что на сегодняшний день ищи замену. Ну, пока! — Закончив разговор, она мило улыбнулась Жене. — Видишь — ты на сегодня абсолютно свободен. Едем к тебе.

— Нет, я не хочу никуда ехать. Ко мне нельзя.

Откуда ни возьмись, появился водитель Лены, он же ее личный телохранитель — глухонемой верзила, похожий на Кинг Конга. Такого человека нельзя было не заметить даже в большой толпе. Он был намного выше среднего роста, широк в плечах, череп его имел характерную форму — резко сужался к макушке. Лоб скошен, а маленькие глазки выглядывали из-под нависших бровей. Был он всегда угрюм, и никто не видел, чтобы он хоть раз улыбнулся. К Лене его приставил муж — для охраны и сопровождения, все команды своей хозяйки громила выполнял мгновенно, не утруждая себя обдумыванием.

Не обращая никакого внимания на Женины гримасы, Лена быстро заговорила:

— Проводи, рог favor[30], Женю до машины, если будет сопротивляться — можешь делать все, что угодно. Но по лицу не бить!

Кинг Конг одной рукой сгреб Женю и повел к машине. Женя сделал неуклюжую попытку вырваться, за что тут же получил удар могучей рукой точно в печень. У Жени потемнело в глазах, подкосились ноги, и он бы упал, если бы водила не держал его под руку. Кинг Конг заботливо поставил свою жертву на ноги, дал слегка отдышаться, а потом быстро поволок к машине. Лена шла следом, внимательно разглядывая свой маникюр.

Ехали они молча, ни один не проронил ни слова. Машина остановилась возле Жениного подъезда. Лена вышла первая и подождала, пока водитель вытащит из машины ее непутевого любовника.

— Да отпустите меня, никуда я не денусь.

— Не будешь пытаться убежать — иди сам.

— А этот зачем с нами идет? — Женя кивком указал на гориллу.

— На всякий случай! Он будет проводить наглядную агитацию.

— Лен, может, не надо?

— Надо, Женя, надо!

Женя отпер дверь, быстро заметил, что Кати, к счастью, дома нет, и впустил «гостей». Лена по-хозяйски осмотрела квартиру, обратив внимание на Катины вещи.

— О! Значит, она уже и живет у тебя! Первый раз такое с тобой, обычно ты практиковал быстрый трах, не обременяя себя обязательствами и совместной жизнью.

— Да что ты обо мне знаешь?

— Ya lo se[31]. Все что надо, знаю, и рассказ будет очень короткий, Женечка. Что про тебя рассказывать? Кобель, одним словом. Вот и весь сказ. Я же за тобой давно наблюдаю: ты и с Жанкой кувыркался, и с Риткой, и с другими бабами на стороне. Я терпела. Но чтобы вот так жить с кем-то — ты меня удивил! Но ты же вышвырнешь ее на улицу, как только надоест?! Правда?

Все это время она не смотрела на Женю, а ходила по комнате. Неожиданно она остановилась возле шкафа, где лежали мягкие игрушки. Она взяла в руки как раз того медвежонка, которого Женя подарил Кате, когда они шли из больницы. Какое-то время она его разглядывала.

— Отцом готовишься стать? Игрушки закупаешь?

— Это Катины.

— Она еще в куклы не наигралась, что ли?

— Это я ей подарил.

— Миленький. Ну вот что, голубок, я тебе покажу, что сделаю с твоей Катенькой. — Лена, не торопясь, порылась в сумочке и достала свой любимый брелок с опасной бритвой. — Сестричка мне уже порядком надоела, нам слишком тесно в этом городе. Если ты не уговоришь ее сделать аборт, то я… — она открыла брелок и хрипло рассмеялась, — сама его ей сделаю. Бесплатно, по-родственному.

Лена взяла мишку поудобней и ловким движением вспорола ему живот, из игрушки посыпался поролон. Женя опешил от такого сюрреализма, а после кинулся с кулаками на Лену:

— Ты дура! Что ты делаешь?!

Лена, несмотря на свой живот, ловко увернулась от Жени и крикнула шоферу:

— Куда смотришь? Придержи его!

Кинг Конг оттащил Женю и силой вдавил в диван, встав рядом и удерживая его там.

— Я же для тебя стараюсь, tonto. Хочу, чтобы всем нам было хорошо! Ну зачем хорошей девочке такой кобель, ты все равно никогда не изменишься — одни страдания ей достанутся. А тебе, я знаю, так хорошо, как со мной, в постели ни с кем никогда не будет! Так что можешь меня поблагодарить заранее, я все твои проблемы скоро решу. Ну а если ты не поймешь меня, то за все придется отвечать твоей подружке. — Лена вернулась к шкафу с игрушками и взяла другую. — Если же мер никаких не примешь, тогда я твоей querida[32] Катеньке все личико попорчу.

Она, улыбаясь, старательно разрезала морду зверюшке, после чего потрясла ее как следует, пока из нее не высыпался весь поролон.

— А потом может быть и так: «хрусть левая нога и пополам, хрусть правая нога и пополам!» — Лена, явно получая наслаждение от своей работы, отрезала игрушке лапки и бросала ими в Женю. — Знаешь, я ведь и тебе могу кое-что отрезать!

Она оглядела комнату:

— Ой, ой какая грязь, извини, что я напачкала у тебя. Ладно, я поеду, а ты подумай над моими словами. И даже и не думай смотаться с сучкой в Москву — я вас везде достану, мама не поможет.

Когда за незваными гостями закрылась дверь, Женя испытал нестерпимое чувство облегчения. Всплыло любимое лагутенковское: «Он порежет меня на меха…»[33] И с этой секунды он навсегда разлюбил «Мумий Тролль». Он долго сидел на диване, тупо оглядывая беспорядок в комнате. В себя он пришел от звонка в дверь. Женя заметался по комнате, не зная, что лучше делать — бежать к двери или убирать останки игрушек. Звонили все настойчивей, и Женя обреченно пошел открывать. На пороге стояла Катя.

— Привет! В клубе сказали, что ты заболел — температура и все такое, вот — лекарств принесла, но ты, я вижу, неплохо выглядишь. Столбом не стой — дай зайти.

Катя прошла мимо Жени и застыла на месте, не зная, как и реагировать на беспорядок.

— Оба-на! — с обидой в голосе протянула Катя. — Вот у тебя какая болезнь, ты, оказывается, плюшевый маньяк-расчленитель. Сначала даришь игрушки, а потом на куски режешь. — Она подобрала мишку со вспоротым животом. — Это была моя любимая. Что скажешь-то, чего молчишь?

— Ну… понимаешь…

— Ничего я не понимаю. Это из-за того, что я не хочу аборт делать?

— Ну не совсем…

Катя села на пол посреди всего этого безобразия и стала собирать куски игрушек.

— А я у врача была, хотела тебе рассказать.

— Катя, ты все неправильно поняла, это не я…

— Ага, а еще у тебя раздвоение личности.

— Давай поговорим серьезно. Мне надо тебе многое объяснить. Прежде всего, этот ребенок…

— Про ребенка не надо, я все уже поняла, ничего нового ты сказать не сможешь.

— Не перебивай меня! — Женя сорвался на крик.

— Не кричи, пожалуйста. Аборт я делать не буду!

— Ты не понимаешь, я волнуюсь за тебя. Тебе грозит опасность!

— Ага, ты не властен над собой и в следующее полнолуние покрошишь меня на фарш. Все — я тебя начинаю бояться.

— Не шути, я хочу поговорить серьезно! Под вопросом наша совместная жизнь.

— Вот ты какой, прямо сказать не мог. — Катя говорила тихим спокойным голосом, вертя в руках игрушку. — Хочешь, чтобы я ушла, и для этого такой тарарам устроил?

— Нет, что ты, я не хочу этого, но, понимаешь… так лучше будет!

Катя медленно поднялась и начала собирать вещи.

— Я все поняла — ты меня выгоняешь вон. Меня Белка предупреждала, что так и будет, у тебя, наверное, уже кто-то есть, да?

— Да кого ты слушаешь?! Сама-то она хороша! Сука рыжая!

— Не шуми, я уже ухожу. — Катя положила сверху в сумку порезанную игрушку. — Ладно, пока. Танцуй без меня.

Только когда она была в дверях, Женя опомнился:

— Подожди, а куда ты пойдешь-то? Тебя же мать выставила.

— Не волнуйся, кто-нибудь пустит.

ГЛАВА 13

Вот уже почти месяц Женя пытался заговорить с Катей в клубе, но она всячески избегала встреч с ним. Обычно она была не одна, а с кем-нибудь из девчонок — с Белкой или Стрелкой, или с обеими. Эти швабры смотрели на него так, будто он по меньшей мере убил кого-то. Разговаривать они не давали — сразу посылали куда подальше, от Кати же он, кроме равнодушных «привет» и «пока», вообще ничего не слышал. Лена следила за каждым его шагом, он неоднократно ловил на себе ее настороженный взгляд. В городе он часто замечал ее «мерс» неподалеку. От работников клуба он знал, что Катя опять живет с родными, почти каждый вечер торчит в казино, часто бывает в больнице и что Папагену все хуже. Женя как-то раз попытался навестить его, но встретил в палате Катю, которая вежливо, но стальным голосом попросила его уйти.

Поговорить с Катей удалось только на похоронах Геннадия Андреевича.

Шел холодный ноябрьский дождь, на кладбище было, как и положено, весьма мрачно. Собралось много народу. Женя заметил стоящих ближе всех к гробу Катю и ее маму, также увидел, к своему удивлению, и Лену. Ее вечный платок и темные очки были как нельзя кстати. Панихиду по усопшему проводил отец Пантелеймон. После похорон Женя тихонько подошел к Кате.

— Катя, я хотел бы с тобой переговорить, как ты?

— У меня все прекрасно. Что ты хочешь от меня?

— Да, так вообще, пообщаться.

— Ну что ж, заходи как-нибудь. Мои через пару дней поедут в санаторий. Мать как-то не очень себя чувствует — они путевку купили.

Катя молча открыла дверь и стояла, ожидая реакции Жени. Он думал, что увидит ее в халате, домашнюю, родную, но Катя выглядела так, словно готовилась к выходу на сцену, — волосы были уложены в модную прическу, на лице — яркий макияж. Катя была так красива, что у него перехватило дыхание. Жене показалось, что она почему-то сильно нервничает. Даже сильнее, чем он.

— Катя, я хочу объясниться, пусти меня, пожалуйста.

— Ну, проходи, раз пришел. Сама приглашала, дура, что же мне теперь поганой метлой тебя гнать?

Он протянул ей нового медвежонка, как две капли воды похожего на порезанного Леной:

— Это тебе подарок.

— Ты сначала даришь игрушки, потом их на клочки рвешь, ну давай — можешь начинать, мне ножницы принести или ты руками?

— Катя, ну чего ты, я с миром пришел.

Они так и стояли в прихожей, Катя всем своим видом показывала, что не собирается пускать гостя в комнату.

— Давай, рассказывай по-быстрому про свои запары, а то я из-за тебя опоздаю, за мной сейчас заедут.

— А куда ты собралась?

— Я — в казино с друзьями.

— Видел я тебя там с «друзьями». — Женя фыркнул. — Ты опять на порошке? Гробишься помаленьку?

— А тебе что за дело? Как хочу, так и живу. Ты мне никто.

— Я отец твоего будущего ребенка.

— Оба-на, вспомнил. Надо же, как мы заговорили. С чего вдруг?

— Катя, я много думал… Ведь это я, я во всем виноват! Как я мог позволить тебе играть, нюхать эту дрянь?! Катька, пойми меня: ты была такая чистая, молодая. Как говорится, ничего не предвещало. Кто знал, что в тебе сидит черт?! Есть люди, которым все это противопоказано. Их подхватывает и несет. Прости меня… — Женя пытался довести до конца покаянный монолог, который он разучивал уже который день, в надежде вернуть Катю, но до истории с Леной так и не дошел — его прервал телефонный звонок. Катя сразу же взяла трубку.

— Здравствуйте, да, я поняла, не волнуйтесь. Я обязательно отдам. Да, на той неделе. Я все погашу. — Катя с большой осторожностью положила трубку на место, как будто та была стеклянная и могла разбиться от неловкого движения. Уйдя в себя, она застыла на какое-то время у телефона.

— Кать, — очень тихо, чтобы не спугнуть ее, произнес Женя, — что за странный разговор?

Она еще какое-то время помолчала, раздумывая, стоит ли говорить об этом с ним, и приняв решение, произнесла:

— Женя, я запуталась. Мне страшно. — Глаза Кати наполнились слезами, она молчала, подбирая слова и наконец всхлипнула. — Мне угрожают, меня преследуют, я боюсь.

— Успокойся, — Женя обнял Катю, — расскажи все по порядку.

— Я много проиграла, взяла в долг у Павлова, и теперь его люди меня трясут. Я постоянно чувствую, что за мной следят, может, у меня паранойя? Я не знаю, что делать… — И она разрыдалась.

— Да не убивайся ты так, я поговорю с Павловым — он чел реальный, договоримся — отработаешь. — Женя взял ее за руку, как маленького ребенка, повел в комнату, усадил на диван, сел рядом, гладя ее плечи. — Ты, главное, не волнуйся, ложись. Тебе просто отдохнуть надо. — Женя засмотрелся на ее заплаканное лицо. — Катька, какая же ты красивая. Я по глазам вижу — ты еще любишь меня. — Женя наклонился и нежно поцеловал ее в дрожащие губы.

Катя мгновенно отстранилась от него.

— Я любила тебя, а ты меня предал. Не надо, пусти меня. Я буду кричать!

Она попыталась вырваться из жестких Жениных объятий, но он решительно не хотел ее отпускать. От близости ее тела, от любимого запаха, щекотавшего ноздри, закружилась голова. Женя еще крепче обнял ее и яростно стал целовать сжатые губы. Катя сначала сопротивлялась, но, поддавшись нахлынувшим чувствам, обреченно сдалась. Еще никогда они не занимались любовью с такой неистовой силой. Может быть, ими двигало не желание, а отчаяние? Попытка наверстать упущенное, животный страх перед тем, что это их последний раз, и необходимо вдоволь насладиться друг другом перед неизбежным концом? И когда победный Женин рев слился со сладостным Катиным всхлипом, любовники провалились в такую бездну вселенского счастья, что на какое-то время потеряли ощущения времени и пространства и просто лежали, как мертвые с открытыми глазами, ничего не видя и не слыша.

Катя очнулась первой, села на диване и стала старательно приводить себя в порядок.

— Ладно, Женич, уходи. Мне некогда, я сейчас поеду в казино, вдруг отыграюсь.

Фраза завела Женю сполоборота:

— Катя, ты что, совсем рехнулась? Кто в казино хоть раз отыгрался?! Забудь об этом. Это все сказки, не зли меня — никуда ты не поедешь!

— Извини, Жень, я тебя слушать больше не собираюсь. И вообще я не играть уже не могу. Может, я играю и гашусь, чтоб тебя скорей забыть! А может, тебе назло!

— Эге, да тебе лечиться пора! — взвился Женя. — Может, ты еще и колешься? Покажи руки.

Катя быстро спрятала руки за спину:

— Наркотики — ерунда, захочу — брошу. Так, мне звонят. Ну что, ты все сказал, что хотел?

— Нет еще.

— Ну, тогда в другой раз приходи. Поговорим. А лучше не надо. Я не хочу тебя больше видеть. Ты нам больше не нужен. Дурак ты, Женич. Ладно, пошли, я дверь закрою.

ГЛАВА 14

В гримерке была обычная суета перед выступлением. Запыхавшись, вбегали опаздывающие и бросались судорожно одеваться и наносить макияж. Белка, как ни странно, сегодня пришла вовремя и тщательно подводила глаза перед зеркалом. Место рядом с ней пустовало. Она, не отрываясь от дела, громко обратилась к присутствующим:

— Слушайте, кто Катьку видел? Куда она походу могла деться?

Одна из девушек ответила ей в тон, ленивым голосом:

— Я ее в коридоре с каким-то цыганом видела, они шептались о чем-то в углу. Сказала, что сейчас придет.

Белка, нанося последние штрихи, уточнила:

— Это походу когда было?

— Да минут пятнадцать назад. Похоже, «черное» у него брала.

— Вот дура!

Дверь открылась — на пороге стояла Катя. На какое-то время она попозировала в дверях, победно оглядывая присутствующих. По лицу блуждала улыбка, весь ее вид говорил, что она находится на вершине блаженства.

— Катька, ты с ума сошла! — Белка почувствовала, как у нее внутри все похолодело. — Ты ж опять походу нахерачилась! А у нас выступление!

— Бел, не волнуйся, у меня все под контролем! — Выражение Катиного лица нисколько не изменилось, она прошла на свое место и села, разглядывая свое отражение в зеркале. — Я счас видела Михалыча — и ничего!

— Да у него нюх на такие дела, что ты наделала?! — Белка перешла почти на крик, ей безудержно захотелось влепить этой дуре затрещину, чтобы убрать с ее лица идиотскую улыбку, но похоже, что и это не помогло бы, — Блин! Нам пора уже, пошли, одевайся быстрей! — Ее крик не возымел никакого действия, Катя, все так же улыбаясь, спокойно рассматривала себя в зеркале.

Белке ничего не оставалось, как позвать девчонок, и они быстро одели и накрасили ее для выступления. Время уже поджимало. Белка подхватила Катю под руку и потащила за собой, та не сопротивлялась — шла спокойно, но несколько отрешенно. К Белкиному облегчению, на сцене Катя немного пришла в себя, двигалась почти нормально, сразу и не поймешь, что обдолбана. Движения были правильными, но слегка замедленными, она чуть отставала от других участниц, чувствовалось, что танцует на автопилоте. Через какое-то время, к своему ужасу, Белка заметила — из-за кулис за Катей пристально наблюдает директор клуба и с кем-то шепчется.

Михалыч еще в коридоре заметил: Петрова явно не в себе. Подумал — может, не выспалась, с кем не бывает, но, поздоровавшись, Катя прошла рядом, и он просто не мог не увидеть ее зрачков, а уж он-то за свою карьеру насмотрелся на наркотов. У Михалыча с Петровой были свои счеты, и теперь он не мог думать ни о чем, кроме как выцарапать со сцены «эту суку». Он стоял у кулис, тяжело дышал и потел от злости, потом достал платок и вытер мокрую лысину. К его большой радости, подошел Павлов.

— Ну, толстяк, как дела, нах? По-моему, все в ажуре.

— Ага, в абажуре! Вы только взгляните на Петрову! — Директор чуть не подпрыгивал от негодования. — Как вам нравится?! Это вы меня просили вернуть ее в премьеру, не слушали меня. Я как жопой чуял!

— Ничего не вижу! — Павлов плечом отодвинул Михалыча и внимательно посмотрел на сцену. — Ты про что, нах?

— Да невооруженным глазом видно, что сучка под кайфом!

— Ништяк! Мало мне проблем по жизни. — Павлов резко развернулся к Михалычу и зарычал: — Ты при приеме на работу разве не предупредил, что на сцене — никакой наркоты нах?

— Да говорил, конечно!

— Гони ее нах, нах, расчет сегодня же! Увижу Женьку-голубка — прибью нах, надо было ее тогда еще послать нах! — И, оставив директора дальше наблюдать за выступлением, Павлов стремительно удалился.

Директор радостно предвкушал расправу с Петровой и с трудом дождался конца выступления. Как только девушки вернулись в гримерку, Михалыч ворвался следом, не обращая внимания на визги протеста. Он был счастлив, уже давно у него не было повода так повеселиться. От возбуждения директора мелко трясло.

— Ну что, Петрова, натанцевалась? — начал он елейным голосом и сорвался на крик. — Собирай манатки!

— Анатолий Михалыч! Мы возьмем ее на поруки, не выгоняйте! — взмолились полуголые Белка со Стрелкой, сразу поняв, в чем дело.

Катя же никак не отреагировала на появление директора, как будто все это ее не касалось. Она сидела на своем месте, повесив голову и тупо глядя в одну точку.

Белка и Стрелка, видя, что от провинившейся поддержки не будет, кинулись к директору клуба:

— Ну, пожалуйста! Ну последний раз, Михалыч, ты ж нам как отец родной!

— Нет! Я сказал: нет! Раз уж сам Павлов ее видел… — Михалыч явно упивался моментом. — Так что разговоров больше не будет. Все по горло сыты этой херней, ты, Петрова, слышишь, что я говорю?

— Слышу, слышу. — Катя произнесла это тихим безразличным голосом.

Михалыч весело усмехнулся:

— Круто. Это все, что ты можешь сказать?

— Я все поняла. Нет — значит нет. — Катя, не глядя ни на кого, встала и спокойно начала собирать свои вещи.

Белка и Стрелка, поняв, что решение уже принято, бросили попытки договориться о чем-либо с директором и, чуть не плача, наблюдали за Катиными сборами. Толстяк, довольный собой, вышел из гримерки, окинув напоследок всех строгим взглядом. Когда собирать было больше нечего, Катя, не глядя никому в глаза, глухо произнесла «всем пока» и вышла вслед за директором. В коридоре она обогнала Михалыча, резко развернулась и со всей силы своей танцевальной ноги заехала ему в надежно спрятанный под животом пах. Толстяк, как подкошенный, рухнул и скрючился на полу, закрыв глаза и тихо постанывая.

— Это тебе за Папагена, — сказала «коварная мстительница» и плюнула в искаженное гримасой боли, ненавистное рыльце. — А это за меня!

Когда Михалыч наконец открыл глаза, «подлой наркоманки» и след простыл.

Федор Андреевич попытался открыть дверь, но она оказалась запертой на задвижку. Он удивленно переглянулся с женой. Ирина Александровна, утомленная долгой дорогой из санатория, стянула с шеи платок и раздраженно произнесла:

— Ну что ты возишься? Звони — видишь, Катя дома.

Когда дверь открылась, мать подозрительно посмотрела на Катю:

— Хорошо, что ты дома. У тебя что, сегодня выходной?

— У меня вечный выходной. — Сделав паузу, Катя добавила: — Я ушла из клуба.

Ирина Александровна внимательно посмотрела на дочь, произнесла:

— И это правильно, дочка, давно пора, — и замолчала.

Разговаривать им давно уже было не о чем. Только после ужина мать дала понять, что судьба дочери продолжает ее волновать. Когда Федор встал из-за стола, поблагодарив жену за ужин, и удалился в комнату, Ирина вернулась к теме:

— Катя, скажи мне правду, может быть, что-то произошло? Я же вижу, ты вся на нервах, сама на себя не похожа. Не скрывай ничего от меня, ты знаешь, я докопаюсь до истины.

— Мама, отстань! Ничего не произошло, я сама ушла.

— Ты что-то плохо выглядишь. Дай-ка мне получше тебя рассмотреть.

— Нечего меня рассматривать, нормально выгляжу, я же в санатории не отдыхала. Я пойду к себе.

Но от Ирины Александровны не так просто было отделаться, она пошла следом за Катей.

— Катя, подожди, я же вижу что-то не так, ну-ка посмотри на меня. — Ирина Александровна взяла Катю за подбородок и внимательно посмотрела на дочь, — Ты что, беременна?

— А хоть бы и беременна! Тебе-то что.

Катя вырвалась из маминых рук и заперлась на свежеустановленный замок на дверях своей комнаты.

Федор сидел с газетой на диване и прислушивался к разговору за стеной. Услышав последний вопрос жены, он выронил газету из рук и застыл. Ничего не ответив на обращение Ирины, которая вошла в комнату со словами «нет, ты слышал, что она себе позволяет», он вытер холодный пот со лба и побрел на кухню принимать успокоительное пиво.

ГЛАВА 15

Очередная попытка отыграться потерпела фиаско, стало только хуже, долг не уменьшился, а срок расплаты был на носу. Катя попрощалась со своими друзьями у дверей казино, они предлагали проводить ее всей толпой, но Кате хотелось побыть в одиночестве. Она брела по ночному городу и ревела как маленькая девочка. Выхода из сложившейся ситуации нет, только если Женич не врал и действительно поговорит с Павловым. Нет! Жене веры нет! Он их с малышом предал. Тогда что? Она сама с Павловым говорить не решится, тем более после этой истории с Михалычем. Ее просто прибьют. Надо, наверное, попросить Лену, ведь это через нее она взяла денег в долг, может, она замолвит за нее словечко. Ну да — Ленка настоящий друг, да и вообще кровная сестра! Пипец! Кто бы мог подумать! Никак не привыкнуть, да и в голове все путается. Пора кончать с герычем, она же собирается рожать. Жаль, что на УЗИ пока не видно девочка там или мальчик. Опять какая-то рулетка получается. Но Ленке-то полюбому первой рожать. Вот поможет ей Ленок с долгами, и кончится эта дурацкая полоса неудач: завяжет она, в казино наконец повезет, ребенка родит, Женя к ней на коленях приползет, простит она его засранца, потому что любит. Будут они с Женей к Ленке с Павловым в гости ходить, домами дружить. Обхохочешься!

Дома была тишина, темно — странно, Федор так рано никогда не ложится, может, устал да завалился пораньше? Она тихо прошла на кухню, надо было перекусить. На столе белела какая-то бумажка, написанная острым маминым почерком. Катя взяла ее в руки и с изумлением прочла: «Я в больнице. С отцом несчастье».

В больницу ее пускать не хотели, говорили, чтобы приходила утром. Катя уговорила сторожа пустить ее хотя бы в часовню, на отделение она обещала не ходить и никого не тревожить.

Бредя по коридору в сторону часовни, она встретила знакомую медсестру, из приемного покоя, которая и сказала ей, что сегодня был всего один сложный случай — мужик пытался покончить с собой, наглотавшись колес. Сейчас он в реанимации.

В часовне было тихо, на скамье сидела женщина, устало держась за голову. Это была ее мать. Катя сразу бросилась к ней.

Ирина Александровна подняла голову, услышав, приближающиеся шаги. Усталость на лице в первый момент сменилась на радость, а потом — на угрюмую злобу.

— Зачем ты сюда пришла? Ты же ненавидишь его!

— Ты что несешь, как ты можешь? — Катя опешила от такого приема.

— Это все из-за тебя! Ты его погубила!

— Но почему?

— Это все ты виновата. Он тебя любил, а ты…

— Не надо, не продолжай… Я тоже его любила! Как отца. Что врачи говорят, его откачают?

— Не все ли тебе равно? — В голосе матери послышались истерические интонации. — Он не смог жить с таким позором! Влюбиться в дочь!

— Это абсурд! Я здесь ни при чем, моя совесть чиста, я ни в чем не виновата.

— Что? Что ты хочешь сказать этим, он же… он же просто святой человек. Мухи в жизни не обидел! Ты специально перед ним крутила тощим задом, сиськами трясла, мандой… назло мне… ты, ты… дурная кровь, да как ты только могла… — Ирина была больше не в состоянии сдерживать свои чувства, она громко разрыдалась.

Ошарашенная этой дикой сценой, Катя попыталась ее обнять, но мать зло отпихнула:

— Уйди от меня, видеть тебя не хочу.

— Ты, правда, считаешь, что я во всем этом виновата? Моя мать! Может, мне тоже отравиться, чтоб вам всем легче стало. — Катя почувствовала, как к горлу подкатил комок, она пулей выбежала из часовни и уже на бегу, сквозь слезы и сопли, поняла, что осталась совсем одна.

Если не считать предателя Женю.

День только начинался и не обещал ничего плохого. Мысли лениво прокручивались, сменяя друг друга в хаотичном беспорядке. Главное, не думать ни о чем плохом, и тогда его (этого плохого) не будет. Надо все-таки поговорить с Павловым, он наверняка даст отсрочку, Катька уж как-нибудь отработает. Стоп. Как же она будет работать? Она же беременная! Вот черт! Ладно, подумаем об этом в другой раз. Все-таки как здорово просто расслабиться, никто не мешает, вечером представление, надо как следует отдохнуть. Телефонный звонок вывел его из полудремы. Звонят, кто это может быть, так рано? Женя поднял трубку.

— Привет, Катя, как ты? Хорошо, что позвонила. В больнице? Отравился? Да ты что. Конечно, приезжай, давай. Я жду. Вот и поговорим.

Новость казалась нелепой. С чего бы вдруг молодой здоровый мужик стал травиться? Он же вроде был нормальным. У Катьки в семье все с приветом, что ли?

Только Женя пришел в себя, в дверь позвонили. Странно, Катька, вряд ли сумела добраться так быстро. Что за день? Никакого покоя! На пороге стояла Лена.

— Сюрприз! Ты меня, конечно, не ждал!

— Привет, Лена! Извини, но ты, как всегда, не вовремя. Я сейчас занят.

Не обращая внимания на хамство Жени, Лена спокойно прошла в квартиру.

— И чем же ты занят? — Она осмотрелась по сторонам. — Al contrario[34], по-моему, очень даже свободен.

— Лен, давай в другой раз, — Женю не оставляла надежда избавиться от «испанки», — я серьезно сейчас не могу.

— Ты какой-то весь напряженный — счас я тебя расслаблю. — Лена, сбросив легкий пиджак, по-хозяйски расположилась на диване. — А пока кофе свари, что ли, только не очень крепкий.

— Я же говорю — в другой раз.

В дверь снова позвонили. Прежде чем Женя успел дернуться, Лена, несмотря на живот, кошкой вскочила с дивана и бросилась открывать дверь. Это пришла Катя. Совершенно растерянная, в потеках косметики на распухшем от слез лице — она смотрела на открывшую ей дверь Лену, как на привидение.

— А мы тут плюшками балуемся. Проходи, пожалуйста, сестренка, не стой на пороге, займемся сексом — третьей будешь, — радушно пригласила Лена. И уже обращаясь, к хозяину квартиры. — Так вот, Женя, чем ты тут занят.

Не спуская с Лены удивленных глаз, Катя сделала шаг назад.

— Нет, нет, я лучше пойду.

Женя наконец пришел в себя:

— Подожди, не уходи. Я тебе все объясню.

Но Катя уже ничего не видела и не слышала, она бросилась вниз по лестнице, лишь через плечо на ходу крикнув:

— Я все наконец поняла.

Дробь ее шагов гулко разнеслась по подъезду, и от этого звука у Жени все внутри сжалось. Он понял, что другого шанса не будет, и рванулся к двери: догнать и остановить убегающую любовь. Но Лена, сделав шаг навстречу, преградила ему дорогу и захлопнула у него перед носом дверь, а сама привалилась к ней спиной и встала, выпятив живот-щит, глядя на Женю в упор.

— Пусть себе идет, не мешай ей.

— Лена, пусти меня!

— И не подумаю.

— Ты просто…

— Сука. Да. Но так будет лучше для всех.

Женя, поняв, что опять проиграл, прошел в комнату и лег на диван, закрыв лицо руками. Лена молча села рядом, ожидая, когда он придет в себя. Через какое-то время могильную тишину в квартире пронзил телефонный звонок. Лена первой схватила трубку. Послушав, она передала ее Жене:

— Это тебя.

Он резко вырвал телефон из ее рук:

— Алло, алло, Катя! Я все объясню…

Он замолчал, напряженно вслушиваясь в голос на том конце провода, потом так же молча положил трубку на место.

— Что, что она сказала? — нетерпеливо спросила Лена.

Голосом мертвого робота Женя тихо и медленно сказал:

— Чтобы я забыл о ребенке, — его больше нет, и не волновался за нее, она уезжает. Навсегда.

— Вот и вся любовь. Видишь, Женечка, как замечательно все сложилось.