Портрет моего сердца

Глава 9

У дворецкого в доме герцога Ролингза обязанности весьма многочисленны. Во-первых, обычные, как у всех дворецких: он должен нанимать и увольнять слуг, присматривать за ними. Затем ему полагалось следить за винным погребом, чтобы тот был полон и разнообразен; за столовым серебром, чтобы оно всегда было заперто на ночь. Следовало докладывать о посетителях, даже проглаживать утюгом газеты, если их доставляли утром влажными от типографской краски. Когда же хозяин находился в доме (сейчас речь шла о дяде герцога, лорде Эдварде), к повседневным обязанностям добавлялись особые. Например, ему приходилось искать среди зимы дюжину идеальных роз и класть их к завтраку возле столового прибора леди Эдвард или во время парламентской сессии докладывать магистрату о полученных по почте угрозах хозяину.

Однако, несмотря на поздние возвращения хозяев в разгар сезона, дворецкого чрезвычайно редко будил в пять утра дверной звонок. Тогда уж лакей открывал им дверь. Хотя лорда и леди Эдвард ждали со дня на день, те еще не приехали в Лондон из поместья, а посему лакеи ушли отмечать помолвку коллеги, и в доме находился только Эверс, который совершенно не желал вытаскивать из теплой постели свое немолодое пятидесятилетнее тело, преодолевать четыре пролета и открывать дверь навстречу явно дурным вестям. Ибо какими они еще могут быть в пятом часу?

Некоторое время Эверс, прикрыв голову подушкой, надеялся, что незваный посетитель удалится, но тот, видимо, знал, что его непременно впустят, и усилий своих не прекращал. Если позволить ему звонить непрестанно, он перебудит всех женщин в доме, которые ответят типичной дамской истерикой. Эверс натянул халат, надел домашние туфли, ночной колпак и пустился со всей доступной его возрасту и болезням скоростью в долгое путешествие с четвертого этажа вниз.

На это у него ушло минут десять, а ночной посетитель звонил да звонил, превратив свое занятие в некую игру: два звонка, пауза; один короткий звонок и следом четыре торопливых. Ритм менялся, но сообщение оставалось неизменным: «Открывайте дверь! Тут жуткий холод».

— Иду, иду, — крикнул Эверс хриплым со сна голосом, пересекая неотапливаемый мраморный вестибюль и с тоской думая о грелке в ногах постели, которая уже наверняка остыла. — Иду. Господи, да прекратите этот трезвон! Я иду.

Когда ему наконец удалось справиться с замками и распахнуть дверь, его глазам предстал не ночной сторож, не молочник, спутавший парадный вход с дверью для прислуги, как надеялся Эверс. В облаке густого желтого тумана, окутывавшего Лондон зимой, стоял человек совершенно незнакомый, однако несомненный джентльмен. Это было видно сразу. В толстом пальто, меховой шапке, шерстяном шарфе и кожаных перчатках, его не узнала бы и родная мать. Эверс разглядел только длинный нос, который, возможно, был орлиным до того, как его сломали, а затем плохо выправили, да пару светлых глаз на загорелом лице.

— В чем дело? — осведомился Эверс, вздрогнув от морозного утреннего воздуха. — Чего изволите, сэр?

— Эверс? — Голос человека, приглушенный толстым шарфом, был звучным и выразительным, то есть голосом образованного, хотя и желтокожего англичанина.

— Да. А кто вы?

— Но вы не Сэмюел Эверс.

— Нет. Я Джейкоб, его внук. Сэмюел Эверс уже четыре года как умер. Он был дворецким в поместье, в Йоркшире, его обязанности там исполняет мой отец, Джон Эверс. Но кто вы, сэр? Откуда знаете моего деда?

— Не узнаешь меня, Эверс? — насмешливо произнес джентльмен.

Дворецкий прищурился. От жгучего холода кожа под теплым халатом пошла мурашками, но джентльмен, казалось, холода не замечал.

— Сразу не пойму, сэр, — отвечал Эверс, стуча зубами. — Полагаю, теперь слишком холодно для игры в загадки, сэр.

— Ты прав, Эверс. К тому же ты никогда в них не преуспевал.

Незнакомец приподнял меховую шапку, открыв копну взъерошенных черных кудрей, весьма длинных. Эти волосы и серебристые глаза заставили Эверса глубоко вздохнуть.

— Боже! — воскликнул он. — Ваша светлость?

Герцог Ролингз засмеялся. В его звучном смехе на тихой пустынной улице слышались беззаботность и свобода… довольно странный звук для лондонской Парк-лейн. Во всяком случае, в пять часов февральского утра, в среду!

— Да, Эверс, — наконец произнес герцог, — это я. Сию минуту из восточных стран, еще полный малярийной заразы. Скоро прибудет мой слуга с вещами, будь наготове. А теперь не найдется ли у тебя для бедного странствующего герцога чего-нибудь выпить? Боюсь, я растерял прошлую устойчивость к проклятому английскому холоду. Мне хочется виски.

— Разумеется, ваша светлость. — Эверс посторонился, чтобы хозяин мог войти в свой дом. — Прошу прощения, но мы вас не ждали. Мы не получали никакого сообщения, что вы покинули Индию…

— И не должны были получить, — ответил Джереми, входя в гостиную и начав раздеваться. Одежду он бесцеремонно швырял на зеленый бархат дивана. — Я уехал из Нью-Дели внезапно. У госпиталя не было времени послать сообщение моей семье…

Эверс уже зажигал газовые лампы, а через минуту и в резном мраморном камине разгорелся огонь.

— Госпиталь, ваша светлость?

— Да. Армейский госпиталь. Для Нью-Дели вполне хороший, конечно, не по здешним меркам. Еду в Индии, полагаю, можно назвать сносной, но не выпивку. Пригодных для питья спиртных напитков там не водится. Жаль, что меня об этом не предупредили. — Подтащив поближе к огню зеленое кожаное кресло, Джереми упал в него, вытянул длинные ноги и закрыл глаза. — Боже, Эверс, как же замечательно оказаться дома.

— Замечательно, что вы вернулись домой, ваша светлость. Хотя, если позволите заметить, мне будет не хватать возможности прочесть в газетах о подвигах вашей светлости за морями. Мы все гордимся вашей храбростью, особенно тем, какую важную роль вы сыграли в подавлении джайпурского мятежа.

— А-а, — равнодушно протянул герцог. — Вы и об этом слышали?

— Слышали, ваша светлость? Да здесь неделями все лишь о том и говорили. А еще о том, что королева наградила вас орденом. — Эверс почтительно умолк, но поскольку хозяин отвечать ему не собирался, осторожно кашлянул и продолжал: — И о том, как сам магараджа почтил ваши подвиги. Судя по рассказам, Звезда Джайпура одно из чудес света!

— Хм.

Поняв, что подробностей не дождаться, Эверс налил герцогу виски. Брошенный мельком взгляд позволил ему с удовлетворением заметить под толстым пальто модную европейскую одежду, хотя герцог не был в родных краях около пяти лет. Темный, угольного цвета сюртук, такой же жилет, белоснежная рубашка, облегающие черные панталоны, сверкающие гессенские сапоги… Эверс не мог не одобрить также галстук его светлости, завязанный должным образом. Нет, лакей герцога не обленился в жаркой варварской стране.

Однако на этом одобрение Эверса вынужденно иссякло. Потому что выглядел герцог совсем не хорошо. Вернее, плохо. Желтый оттенок кожи вызван отнюдь не лондонским туманом, а наверняка малярией. Он или только что отболел ею, или еще не выздоровел, но, поскольку вряд ли кто-то стал бы рисковать жизнью, подвергаясь смертельной опасности путешествия в таком состоянии, Эверс предположил, что герцог не болен, хотя визит доктора ему не повредит. Как только все проснутся, нужно отправить служанку к мистеру Уоллесу.

— Ах, Эверс, — пробормотал Джереми, открывая глаза, когда дворецкий тихонько кашлянул и протянул ему хрустальный бокал, в котором плескалась налитая, как положено, на два пальца знакомая янтарная жидкость. — Ты просто святой.

— Едва ли, ваша светлость. Вы предполагаете долго пробыть в Лондоне?

— Сколько понадобится, — загадочно буркнул Джереми, одним глотком осушил бокал и вернул его дворецкому, который тут же снова налил туда виски. Лишь сейчас герцог заметил, что на Эверсе халат и домашние туфли. — Господи, который сейчас час? Я, наверно, тебя разбудил?

— Да, ваша светлость застигли меня несколько врасплох. А время двадцать минут шестого.

— Утра? — От удивления герцог чуть не выронил бокал. — Почему же ты молчал раньше? Просто чудо, как я не поднял на ноги весь дом.

— Все в порядке, ваша светлость. В настоящий момент тут почти никого нет, за исключением…

— А где же дядя?

— Лорд и леди Эдвард на этой неделе вызваны в Йоркшир для участия в похоронах. Трагическое событие. Умер младенец одного из арендаторов вашей светлости. Но они должны вернуться со дня на день. Хотите ли вы покои, которые обычно занимает его милость, или предпочтете одну из гостевых комнат? — Эверс попытался, уже более тонко, вернуться к теме Звезды Джайпура. — С вами только камердинер вашей светлости? Или мне следует приготовить еще несколько комнат?

— Несколько комнат? — недоуменно повторил Джереми. — За каким дьяволом?

— Э-э, на тот случай, если ваша светлость привез домой Звезду Джайпура…

— Разумеется, привез, — фыркнул герцог. — Какой же дурак оставит подобное сокровище? Но вряд ли для нее понадобится отдельная комната. Она не настолько большая.

— Конечно, нет. Разумеется. — Дворецкий счел более разумным сменить тему. — Могу ли я предложить вашей светлости Зеленую комнату? Белую сейчас занимает мисс Маргарет. Я тотчас же разведу в Зеленой огонь, если ваша светлость предпочитает…

Джереми ечва не поперхнулся виски, и Эверс с трудом удержался, чтобы не похлопать герцога Ролингза по спине.

— Ваша светлость? Вам нехорошо?

Продолжая кашлять, Джереми выговорил:

— Мэгги? Какого дьявола она здесь делает?

— Мисс Маргарет сопровождает в этом сезоне леди Эдвард в Лондоне. Она, ваша светлость, пребывает с нами почти с Нового года. — Невозмутимо взяв из ослабевших пальцев герцога бокал, Эверс снова подошел к буфету, чтобы наполнить его в третий раз. — Как я понимаю, мисс Маргарет собирается пробыть на Парк-лейн недолго, пока ищет квартиру. Но, кажется, подходящего жилья она еще не нашла. Полагаю, молодой леди будет непросто утвердить себя в таком большом городе, как Лондон. Особенно молодой леди, стремящейся зарабатывать на жизнь занятием, в котором столько соперников… — Повернувшись, Эверс обнаружил, что герцог, пошатываясь, встал на ноги, и осведомился с большим сочувствием в голосе, чем можно было ожидать: — Простите, ваша светлость, как вы себя чувствуете? У вас очень больной вид…

— А что насчет жениха, о котором писала мне тетушка? Он тоже остановился здесь?

— Мистер де Вегу? — Дворецкий был явно озадачен. — Француз? В нашем доме? Разумеется, нет!

— Конечно, хотя за время моего отсутствия нравы могли измениться. Никогда не знаешь, что произойдет за столь долгий промежуток времени. Не так ли? Значит, Эверс, она в Белой комнате?

— Да, ваша светлость, — подтвердил тот и, когда хозяин направился к двери, невольно воскликнул: — Ваша светлость, куда вы?

— Эверс! — Герцог надменно поднял брови.

— Вы же не… не собираетесь идти в комнату мисс Маргарет… ваша тетушка этого не одобрила бы. — Эверс еле выдавливал слова, потому что даже помыслить не мог, чтобы упрекнуть Ролингза, как бы тот себя ни вел. — Джентльмены не посещают молодых леди в их будуарах. Ваша светлость, леди Эдвард будет весьма недовольна, даже когда узнает, что вы появились в доме, где находится мисс Маргарет, без положенного сопровождения…

Герцог улыбнулся, и дворецкий невольно отступил, сознавая, что хоть это нелепо, однако на миг хозяин с его иссиня-черными волосами, серебристыми глазами и желтоватым оттенком кожи показался ему воплощением… дьявола.

— Твоя забота о репутации мисс Мэгги очень трогательна, Эверс, — усмехнулся Джереми. — Но когда я в последний раз интересовался этим, дом, где мы сейчас находимся, принадлежал мне. А значит, все здесь также мое.

И он направился к мраморной лестнице, ведущей на второй этаж. Эверс тем временем быстро допил виски, радуясь пока недолгой службе у Ролингзов и надеясь остаться у них не меньше своего деда. Правда, складывалось впечатление, что его карьера здесь пришла к внезапному концу. Если даже леди Эдвард не уволит его за то, что он допустил, чтобы герцог и мисс Маргарет находились под одной крышей без компаньонки, это, несомненно, сделает хозяин за попытку ему воспрепятствовать.

Похоже, возникла необходимость спешно написать письмо отцу. Эверсу нужен был совет. И, к сожалению, еще глоток виски.

Глава 10

Джереми провел в доме на Парк-лейн несравненно меньше лет, чем в йоркширском поместье, но хорошо помнил расположение комнат, чтобы найти Белую, которую нынче занимала Мэгги. В отличие от других комнат особняка только здесь обои, ковер и обивка мебели не были разных цветов, поэтому она выпадала из художественно-декоративной практики тетушки, полагавшей, что при такой пестроте в убранстве комнаты меньше заметны следы грязных пальцев. Учитывая количество детей, обретавшихся в этом доме, включая Джереми, нельзя было считать подобную концепцию неразумной. За долгие годы она себя оправдала.

Однако Белая комната соответствовала названию: белые стены, роскошный белый ковер на паркете, белый тюль на окнах, белая мебель. Лишь сюда не позволяли входить детям с вымазанными руками и в грязных башмаках, лишь в этой комнате художник, перед глазами которого весь день мелькали разные цвета красок, мог спокойно отдохнуть. И только он.

Конечно, из десяти гостевых комнат Мэгги выбрала именно Белую. Даже в слабых отблесках пламени, угасающего в беломраморном камине, Джереми заметил у дальней стены мольберт и деревянный ящик, в котором она держала кисти и тюбики краски, там же темнела огромная и по виду тяжелая папка из черной кожи, где Мэгги хранила неоконченные работы и копии своих картин для демонстрации потенциальным заказчикам. На низком столике виднелись менее явные аксессуары ее ремесла: большое чучело птицы, заводная лошадка, кораблик из папье-маше и несколько пестро одетых кукол. Джереми понятия не имел, зачем могли понадобиться Мэгги в ее двадцать один год эти игрушки. Видимо, она до сих пор оставалась ребенком.

Гораздо больший интерес у Джереми вызвали другие вещи, разбросанные по комнате и развешанные на спинках стульев: корсет, панталоны с кружевными оборочками и тому подобное. Эти предметы были столь же соблазнительными, как и их хозяйка, раскинувшаяся на широкой кровати с балдахином всего в нескольких ярдах от камина. Она и во сне была столь же своевольно небрежной, сбросила почти все покрывала и, несмотря на холод в спальне, укрылась до пояса одной льняной простынкой. К его сожалению, ей, наверное, вполне хватало длинной ночной рубашки из ситца.

Все же, подойдя к кровати, Джереми смог получше рассмотреть спящую и обнаружил много интересных деталей. Во-первых, рубашка с одного бока задралась, обнажив упругую икру и тонкую лодыжку. Во-вторых, Мэгги закинула руку за голову, ткань сорочки натянулась, обрисовав грудь, по-прежнему, как с удовольствием отметил Джереми, высокую и пышную, особенно для девушки, у которой столько лет вообще не наблюдалось женских прелестей. Под тканью отчетливо виднелась мягкая точка непроснувшегося соска. Длинные распущенные волосы темной спутанной волной разлились по подушке. Лицо утратило детскую пухлость, и высокие скулы придавали ему изысканную надменность, ранее не свойственную Мэгги. Это подсказала Джереми его ошеломленная память.

Бог ты мой! В его отсутствие Мэгги превратилась в поразительную светскую красавицу!

Мысль об этом оказалась столь же неприятной, как и наличие у нее жениха. А чего он ждал? Надеялся, что родителям удастся вечно защищать ее от внимания других мужчин, и он будет единственным, кто способен оценить по достоинству ее красоту, взлелеянную в сельском уединении? Что такая девушка, чей ротик, как он хорошо узнал, имеет склонность зовуще открываться под поцелуем, станет ждать его до скончания века?

Джереми бессильно опустился на край постели, поднял руку ко лбу. Он был горячим, наверное, опять лихорадка. Но что в этом нового? Уже много недель он боролся с регулярными приступами болезни. Врачи в Нью-Дели уверяли, что это нормально и он будет страдать от них еще несколько лет после выздоровления. Услышав подобную весть, Джереми чуть не ударил врача, только от слабости не мог сжать кулак.

Он снова взглянул на Мэгги, которая дышала ровно и глубоко. Она всегда крепко спала, не просыпаясь, даже когда ее ребенком уносили из-за стола в кроватку. На этот раз она не слышала громкий трезвон у дверей, а сейчас безмятежно игнорировала его присутствие у своей кровати. Он мог бы ласкать и обнимать ее, и она наверняка бы не проснулась!

Мысль весьма соблазнительная. Джереми отчетливо вспомнил некий день пять лет назад, и его рука сама собой потянулась к голой белоснежной икре…

На секунду пальцы ощутили тепло атласной кожи, а в следующий миг уже отдернулись, словно от раскаленного металла. Да что с ним такое? Он больше всех из живущих на свете имел право прикоснуться к этой девушке. Покидая Англию пять лет назад, он был уверен, что по возвращении женится на Мэгги Герберт.

Конечно, нельзя сказать, что в последующие годы он воздерживался от радостей иных объятий, пытаясь изгнать память о поцелуях Мэгги Герберт. Он же не был евнухом! Сердечные подвиги полковника Ролингза стали притчей во языцех у его подчиненных, вызывая их безмерное восхищение и дружеские шутки со стороны женатых офицеров. Большей частью Джереми не обращал на них внимания, прибегая к кулачным ответам, если был зол или пьян, что случалось весьма часто, так как Индия — страна жаркая, невыносимая, полная нищеты и болезней, а отнюдь не край чудес, который они с Мэгги воображали себе в детских играх.

Но хотя Джереми увивался за дюжинами женщин, ни одна из них не заставила его сердце биться так, как тогда в конюшне с Мэгги. Он не встретил другой женщины, которая так безоговорочно завладела бы всем его существом. Иногда это мешало, например, в случае со Звездой Джайпура, однако придавало его жизни какой-то особый смысл и цель. Джереми, помня совет дяди, сосредоточил весь свой немалый ум на том, чтобы выказать себя достойным такой девушки, как Мэгги, что, к некоторому его удивлению, привело к довольно быстрому продвижению по службе. В кавалерии ее величества он четко и споро выполнял любое задание — от сопровождения важного посланника сквозь джунгли до подавления мелких крестьянских беспорядков. Во всяком случае, эти задания отвлекали от мрачных мыслей, одолевавших его на досуге и во времена безделья.

Джереми заслужил у начальства уважение смекалкой и бесстрашием, а поскольку он скрыл титул, то немногие знали, что молодой человек по имени Джереми Ролингз, старательно продвигающийся по службе, на самом деле один из богатейших людей Англии, герцог, дядя которого влиятельный пэр. Для друзей-офицеров Джереми был лишь капитаном Ролингзом, хотя вскоре получил чин майора и орден. Так королева отметила его решающую роль в подавлении джайпурского мятежа. К тому моменту, когда его свалила не вражеская пуля, а малярия, Джереми был признан храбрецом, бесстрашным героем и воротник его алого мундира украсила еще одна золотая звезда.

Тем не менее для него эти почести, звания, даже награждение Звездой Джайпура ничего не значили. Он лишь сознавал, что впервые в жизни делает нечто не только хорошо и умело, но и охотно. И все это время он терпеливо ждал письма от Мэгги, в котором она попросила бы его вернуться домой.

Он надеялся, что оно вот-вот придет, когда на четвертом году пребывания в Индии получил от тетушки Пиджин известие о смерти леди Герберт. Но его письмо с соболезнованиями, единственное, которое он написал кому-либо за свое отсутствие, осталось без ответа. Только спустя двенадцать месяцев, когда пришло сообщение о помолвке Мэгги, он понял, что долгие годы ожидания оказались бесцельными: девушка, которую он выбрал в жены, выходит за другого. Видимо, она с самого начала не приняла его предложение всерьез и быстро забыла о нем.

Значит, он обманулся… или был обманут… И пять лет напрасно страдал в далекой жаркой стране.

Теперь Джереми вернулся, чтобы отомстить.

С первой же минуты, узнав о ее предательстве, он стал думать о мести, именно эта мысль и помогла ему выжить в те страшные недели, когда он погибал в бреду от лихорадки. Джереми был уверен, что только жажда мести спасла ему жизнь. Иначе кто заставит коварную Мэгги Герберт пожалеть о содеянном? В результате он поднялся с больничной койки, настоял на отправке в Англию, хотя врачи уговаривали его побыть в госпитале подольше, чтобы окрепнуть перед трудным плаванием домой.

Но сейчас, когда объект его мучительных терзаний перед ним, Джереми осознал, что не может наказать ее. Пока не может.

Да, пока не может. Сначала он поиграет с нею, как тигр с добычей. Он уже наблюдал такое и представлял радость и удовлетворение помучить ее немножко перед тем, как добить.

Джереми посидел, разглядывая спящую Мэгги, а затем с силой опустил загорелую ладонь на ее тугую ягодицу, защищенную лишь ситцем ночной рубашки.

Глава 11

Мэгги завизжала, словно ей подожгли волосы, подскочила на месте и начала возмущенно оглядываться в поисках виновника, разбудившего ее так грубо. Увидев человека, сидящего на краю постели, она издала новый вопль, на этот раз оскорбленной скромности, и попыталась натянуть на себя простыню. К несчастью, та была придавлена смеющимся мужчиной, поэтому вытащить ее никак не удавалось. Наконец Мэгги прижала к груди подушку, стремясь прикрыть то, что не скрывала ночная рубашка, и заикаясь воскликнула:

— К-кто вы? Немедленно убирайтесь из моей комнаты! Я сейчас позову сыщиков с Боу-стрит, чтоб вас забрали!

Джереми хохотал от души. Выражение ее лица стоило пяти лет проклятого индийского климата. Да он бы пересек Сахару пешком, если б знал, что снова увидит такое.

— Ах, Мэгги, — сквозь смех выговорил он. — Если бы ты могла сейчас увидеть себя! Твое лицо… выражение… Бесподобное! Просто бесподобное!

Она узнала его, и выражение лица у нее мгновенно изменилось. В полумраке спальни трудно было разглядеть детали, но человек, сидевший на краешке ее постели, был похож… ростом и обликом…

— Джереми? — осторожно произнесла она. — Это ты?

— Он самый! Единственный и неповторимый. — Герцог смахнул выступившие слезы. — Господи, ну и вопль! Ты орала, как Прейхерст, когда мы свесили с галереи Большого холла змею и стали ее раскачивать.

— Какого… — Мэгги не оторвала от него изумленного взгляда. — Что ты здесь делаешь?

— Я здесь живу. Это мой дом. Не забыла? — ухмыльнулся он, кивком указывая на ее ночную сорочку. — Ты всегда надеваешь такие унылые рубашки? Нет ли у тебя чего-нибудь с кружевами?

Мэгги покраснела. Господи, Джереми! Вернулся из Индии! Джереми в ее спальне! Наверняка это лишь сон. Один Бог знает, как мечтала она о его возвращении. Хотя никакой сон не был таким… таким… Джереми, о котором она грезила, никогда бы не шлепнул ее по попке.

Однако Джереми, которого она видела во сне, никогда бы не обручился с индийской принцессой.

— Ч-что ты делаешь в Англии? Как я поняла… Я думала…

— Что я останусь в Индии, пока там не сгнию? Ты ошибалась.

Мэгги перевела взгляд на дверь спальни. Закрыта. А где же принцесса? Ждет в прихожей?

— Ты вернулся… один?

— А разве ты видишь рядом со мной кого-то еще? Конечно, я один, Мэгги. Что тебе в голову взбрело? Похоже, ты сильно поглупела с тех пор, как я уехал.

Джереми ожидал слов возмущения, но она продолжала вглядываться в него, кусая нижнюю губу. В темных глазах была странная озабоченность. Может, в ней говорит вина? Несомненно, так и есть. Ее мучит сознание вины за то, что она ему изменила.

— Ты выглядишь черт знает как, — наконец заявила она с прежней прямотой.

Мэгги изучала лицо человека, сидевшего в ногах кровати. Он, безусловно, похож на Джереми… по крайней мере на Джереми, каким она видела его в последний раз, когда он перелезал через перила террасы в Герберт-Парке… пять лет назад. И то, что он шлепнул ее, тоже походило на Джереми. Он не упустил бы случая потрогать ее. В этом-то она не сомневалась.

И все же это не мог быть Джереми Ролингз. Потому что Джереми Ролингз находился в тысячах миль отсюда, воюя в индийских колониях ее величества… где в каком-то дворце поджидала его Звезда Джайпура, награда за спасение города от разорения.

«Если только, — с ужасом подумала Мэгги, — если только эта награда не прибыла вместе с ним в Лондон».

Она нервно сглотнула, прогоняя горечь, подступавшую всякий раз, когда думала о Звезде Джайпура. Возможно, перед ней совсем не Джереми Ролингз. Тот был красавцем, от которого дух захватывало, а к этому человеку с бледным желтым лицом не повернулась бы ни одна женская головка, даже если бы он надел мундир.

Джереми смущенно прикрыл лицо рукой. Не такого приветствия он ожидал. Женская робость… застенчивость… возможно, слезы. Но Мэгги выглядела искренне встревоженной или недовольной его видом.

— Как тебя понимать? — спросил он. — Что ты хочешь сказать этим своим «выглядишь черт знает как»?

— Что с твоим носом?

Джереми смерил ее взглядом.

— Я его сломал. Ясно?

— И кажется, не один раз. — Мэгги опустила подушку. Нет, Это все-таки Джереми. Только он мог ответить на бестактные вопросы такой же грубостью. — В Индии нет пистолетов? Они дерутся на кулаках?

— Не все, — спокойно ответил Джереми. — Но когда у меня возникали разногласия с другими офицерами, мы прибегали к…

— Вы дрались? — Мэгги перекинула волосы через плечо. — Какая дикость. Судя по твоему носу, ты часто проигрывал.

— Не совсем так, — с достоинством начал он. — По правде говоря, я…

— А почему у тебя цвет лица такой странный?

— Я уже забыл, насколько приятно общаться с тобой по утрам.

— Если бы ты не разбудил меня столь грубо, я могла бы приветствовать хозяина в его доме гораздо более радушно и вежливо. А ты, по-моему, вежливости не заслуживаешь. Если же тебе нужна лесть, ты вообще обратился не по адресу.

— Да уж, — отозвался слегка ошарашенный Джереми.

Конечно, он не думал, что Мэгги бросится ему на шею… ну, ладно, думал… но ее враждебность просто нелепа. Неужели она все-таки не была в него влюблена?

— Который час? — Мэгги попыталась подтащить к себе одну из перин. — Здесь холодно до ужаса. Подложи в камин дров.

Он бы ни за что не поднялся, если б она не тянула из-под него перину. К тому же в спальне действительно стоял жуткий холод, причем ему наверняка холоднее, чем Мэгги, поскольку ведь не она жила пять лет под экваториальным солнцем и не она подхватила там малярию.

Джереми встал, и когда внезапно освобожденная им перина оказалась у Мэгги, она упала навзничь, вызвав тявканье какого-то мохнатого белого шара, который свалился с подушки и затряс широкими ушами. Этот звук напомнил герцогу лебедей в Ролингз-Мэнор, стряхивающих воду с крыльев.

— Господи! — пробормотал он, застыв у камина с поленом в руках. — Что это?

Мэгги уже набросила одеяло, погрузившись в пуховые глубины, откуда выглядывали только шея и голова. Джереми мысленно дал себе пинка: надо было сорвать с нее рубашку, пока у него имелся шанс.

— Это мой песик.

Джереми растерянно заморгал, глядя на крохотное существо с глазками-пуговичками.

— Он больше похож на швабру.

Казалось, Мэгги совсем не обиделась за своего любимца.

— Это бишон-фриз, — уточнила она.

— Швабра по-французски?

— Нет, собачья порода. И ты не ответил на мой вопрос.

Джереми отвел глаза от собачки, продолжающей сверлить его обвиняющим взглядом, и начал разжигать огонь в камине.

— Какой вопрос?

— Насчет твоей кожи, — повторила Мэгги. — У тебя очень больной вид.

— Это потому, что я болел. — Джереми выпрямился, глядя на разгоревшийся огонь.

— Неужели?

«Он остался таким же высоким, широкоплечим и стройным, — подумала Мэгги. — Болезнь его не истощила». За исключением странного цвета кожи, он выглядел столь же здоровым, как в их последнюю встречу…

А в памяти Мэгги она сохранилась ярко и отчетливо, словно это было вчера, а не полдесятка лет назад. Честно говоря, она старалась не вспоминать о том свидании, поскольку одна мысль о нем пробуждала чувства, которые ей не хотелось воскрешать.

— Пиджин не рассказывала мне о твоей болезни, — ответила Мэгги, невольно выдавая свой интерес.

Джереми мгновенно отреагировал, словно коршун на полевую мышь, и опять сел рядом, очень довольный происходящим.

— О, неужели? Значит, вы с тетушкой говорили обо мне, Мэгги?

К своему стыду, она почувствовала, что заливается румянцем. Господи, целую вечность не краснела, и на тебе! Ну почему это должно было случиться именно сейчас!

— Разумеется, нет, — фыркнула Мэгги. — Но когда леди Эдвард начинает восхвалять своего замечательного отважного племянника и его подвиги, ее не остановишь.

— А-а, — разочарованно протянул Джереми. — Я не сообщал тете Пиджин и дяде Эдварду о болезни.

— Да уж. Ты ведь им не писал ни разу. Не так ли? Все сведения о тебе мы черпали из газет или узнавали из Уайтхолла…

— Я не силен в письмах, они это знают. Кстати, Мэгги, как они поживают?

— У них все хорошо. — Она вытащила из-под одеяла руку, погладив собаку по головке. — Даже лучше, чем просто хорошо. Сам увидишь. Они сегодня должны вернуться в город. Если только не…

— Только что? — поднял брови Джереми.

— Разве она не сообщила тебе в последнем письме?

Он продолжал выжидательно смотреть на Мэгги. «Сейчас она наконец признается во всем, расскажет о своей помолвке».

— Нет, а в чем дело?

— Твоя тетя дохаживает последние недели беременности, скоро у тебя, видимо, появится еще один кузен.

— Господи! — воскликнул Джереми, падая навзничь. — Только не говори мне, что дядя с тетушкой не прекратили это занятие! Прямо кролики! В их-то возрасте! Позор.

— Ну, Джереми, — мягко укорила его Мэгги.

— И который по счету? Номер восьмой?

— Седьмой. Перестань, они же твоя семья.

— Полагаю, да.

Джереми перевернулся на живот и поглядел на нее. Лучше бы он этого не делал. Мэгги находила очень странным, что в ее спальне мужчина… на ее постели… Однако ей не хотелось, чтобы он догадался, как для нее это непривычно. Пять лет прошло с того последнего случая, она теперь гораздо взрослее… опытнее. Ведь она жила в Париже, повидала мир за пределами Йоркшира, рисовала обнаженных мужчин. Поначалу было страшно… но Джереми знать об этом не обязательно. Просто ему следовало знать, что Мэгги Герберт видела мужское тело, правда, это ограничивалось перенесением его на бумагу или холст карандашом и кистью… Однако подробности Джереми не касались. Она преодолела свою застенчивость, уже не смущалась в обществе посторонних, научилась беседовать с умными и остроумными людьми, которые признали за ней те же достоинства.

А главное, она преодолела свою привязанность к Джереми Ролингзу.

Да, это оказалось нелегко, потребовалось много времени, но она добилась своего. Излечилась полностью. Теперь никакой его поступок, никакие слова не могли на нее подействовать. Никакие!

— Я с грустью узнал о твоей матери, — произнес он таким ласковым голосом, что Мэгги чуть не вздрогнула от удивления.

Стараясь держаться столь же раскованно, как и он, Мэгги небрежно заметила:

— О, ты слышал? Наверное, тетя написала?

Серые глаза на смуглом лице блеснули, и Джереми резко приподнялся на локте.

— Конечно, слышал. Разве ты не получила моего письма?

— Твоего письма? Я никогда не получала от тебя писем, Джереми.

Она старалась взять себя в руки, чтобы ее слова не прозвучали жалобно. Ведь она ни разу не получала никаких писем. Ни когда умерла ее матушка, ни когда в газетах появились сообщения о его победе в Джайпуре, ни когда разнеслась весть о том, какой награды удостоил его магараджа за эту победу.

— Я тебе писал. — Теперь в голосе Джереми слышалось возмущение. — И, кстати, это было чертовски хорошее письмо. Куда же оно могло подеваться? Я адресовал его в Герберт-Парк.

— Вероятно, затерялось. С письмами такое иногда случается. Не стоит волноваться, главное, что ты вспомнил обо мне…

— Господи, Мэгги, конечно, я помнил о тебе.

Она быстро отодвинулась. Нет, дело не только в его взгляде, хотя серебристые глаза тревожили душу, как глаза хищника в ночи, поймавшие свет фонаря. Она уже не поддастся их чарам. Но упоминание о смерти матери пронзило ей сердце. Леди Герберт умерла больше года назад, но Мэгги все еще не могла спокойно думать о ней или вспоминать без слез лицо отца, когда миссис Паркс мрачно сообщила ему, что его жена скончалась.

Теплое прикосновение к руке оторвало Мэгги от грустных мыслей. Опустив глаза, она думала увидеть прижавшуюся собачку, однако на ее белых пальцах успокаивающе лежала загорелая ладонь Джереми.

— Мэгги, с тобой все в порядке? — Он сидел в нескольких дюймах от нее, заслоняя плечами и головой остальной мир. Она кивнула, боясь собственного голоса. — Ты уверена?

Когда она снова кивнула, Джереми, как в детстве, поднес к глазам ее руку и стал рассматривать пальцы.

— А-а, — весело произнес он. — Недавно мы работали умброй. А это что? Какая-то чернота! Ты осмелела, юная леди. Раньше ты не проявляла пристрастия к черному цвету. Что тут еще? Угу, немножко небесно-голубого…

— Лазури, — хихикнула Мэгги, хотя понимала, что следует отнять у него руку.

Вдруг появится ее служанка? Хилл будет поражена, обнаружив в спальне мужчину, пусть даже этот мужчина хозяин дома, и наверняка отругает ее утром за то, что она провела ночь под одной крышей с неженатым джентльменом… Тем более что она принимала его наедине, да еще в спальне…

— Лазурь? Полагаю, это результат пребывания в какой-нибудь особой художественной школе. Чем плох старый небесно-голубой?

— Ничем, — ласково откликнулась Мэгги, и герцог изумленно посмотрел на нее.

«О Боже, сейчас он меня поцелует!» Сердце у нее забилось, как пять лет назад… Они снова одни в спальне, и опять их некому остановить. Мэгги не знала, который час, но, судя по мраку за окнами, подозревала, что слишком ранний, чтобы в доме кто-то проснулся. Даже Хилл. Если Джереми ее поцелует, она вновь будет захвачена сладостью его объятий и не сможет противостоять… Что тогда?

Глава 12

Джереми не стал ее целовать, хотя подобная мысль у него возникала неоднократно с того момента, как Мэгги открыла свои карие глазищи. Но внутренний голос подсказывал, что время для этого еще не пришло…

К тому же не следовало забывать о ее помолвке. Конечно, его не слишком волновало наличие жениха, однако поглядеть на него он бы не возражал. Герцогу не хотелось убивать чертова глупца… по возможности. Пять лет, проведенные в крови и сражениях, отвратили его от подобных развлечений, оставить человека в живых иногда гораздо опрятнее, чем убивать. И все-таки он бы спокойно убил ее жениха, хотя это могло осложнить дальнейшее. Особенно если Мэгги и впрямь искренне привязана к ублюдку.

Поэтому, вместо того чтобы поцеловать ее, Джереми отбросил руку девушки.

— Итак, — произнес он, как бы продолжая начатый разговор, — ты уже знаменитая художница. Во всяком случае, так отозвалась о тебе Пиджин в своем письме.

Мэгги почувствовала облегчение, что ее опасения не сбылись, и одновременно разочарование, что он легко отказался от поцелуя. Сердце у нее мучительно заныло. Нет, ей не следовало забывать, что теперь его поцелуи, как известно, принадлежали другой.

— Не знаю насчет знаменитости, — осторожно начала она, слава Богу, ее голос звучал достаточно твердо, — но художницей я стала. По крайней мере надеюсь на это.

— Да? — Герцог встал, и комната сразу поплыла у него перед глазами. Не желая выказывать слабость перед Мэгги, он все же сделал несколько шагов и опустился в кресло у камина. — Значит, ты хочешь сказать, что тебе действительно платят за твою мазню? Так, Мэгги?

— Это не мазня! — возмутилась она. — Это портреты. И платят мне за них очень даже хорошо.

— Неужели? — Джереми взял с инкрустированного слоновой костью столика чучело птицы. — И чем же они платят? Такими вот детскими игрушками?

— Разумеется, нет. А игрушки нужны, чтобы развлекать детей, пока я стараюсь их нарисовать. Моя специальность — детские портреты.

— Детские? — Герцог презрительно оттопырил губу. — Как насчет домашних любимцев? Ты по-прежнему рисуешь животных?

— Иногда, если мне нужно оплатить счета.

Нахал! И с каким надменным видом расхаживает по ее спальне, будто она принадлежала ему! Вообще-то так оно и есть, хотя это не давало ему права расшвыривать ее вещи. Армия явно не смогла научить Джереми Ролингза джентльменскому поведению. Вылезти бы сейчас из постели и вырвать у него птицу… но тогда пришлось бы стоять перед ним в рубашке, без корсета, поддерживающего грудь… А Мэгги хорошо представляла себе, как грудь будет подпрыгивать при каждом шаге… Ей ли не знать, как плохо скрывает этот недостаток легкий ситец.

— Счета? — Джереми вернул птицу на место и взял заводную лошадку. — Ты же не платишь дяде Эдварду и тете Пиджин за проживание!

— Нет, однако я снимаю маленькую студию в Челси, чтобы твой дом не пропах скипидаром. Потом, надо покупать холсты, подрамники, не говоря уже о красках, оплачивать проезд моих натурщиков… И еду, если я не успеваю вернуться сюда вовремя… Ну и, разумеется, есть Хилл…

Джереми, начавший заводить лошадку, уставился на нее с таким видом, словно она сообщила ему, что обожает нищенствовать.

— Чего ради ты платишь за это сама? Только не говори, что сэр Артур назначил тебе мизерное содержание. Наверняка матушка завещала тебе какие-нибудь деньги…

Проклятие! Она снова покраснела до ушей и, опустив глаза на своего песика, небрежно-холодновато ответила:

— Папа не одобряет моего занятия живописью. Единственные деньги у меня те, что я заработала за последние месяцы. Поэтому я так долго подыскиваю себе квартиру. Твои дядя с тетей предложили мне, пока они в городе, пользоваться этим домом.

Не успела она договорить, как Джереми вскочил с кресла и забегал по комнате.

— Черт побери! — воскликнул он так громко, что обвисшие собачьи уши встали торчком. — Неужели старик Герберт ничего не дает тебе?

— Не надо так удивляться. Я вполне могу себя содержать. В общем, непременно смогу, после выставки…

— Выставки? — Герцог поставил лошадку на столик, и она зашагала, издавая раздражающее жужжание. — Что за выставка?

— Выставка картин, — устало пояснила Мэгги. — То есть работ, написанных мной к настоящему времени… Я имею в виду еще не проданных. Она состоится в субботу. Чем больше я получу заказов, тем больше… Джереми, смотри, чтобы она не упала, а то разобьется, и у меня нет денег на новую…

Тот быстро подхватил игрушку, оказавшуюся уже на краю столика.

— Поверить не могу. — Он покачал головой. — Герберт перестал давать тебе деньги, поскольку не одобряет твоей живописи! Скряга.

Теперь ему стало понятно, что за слезами Мэгги по поводу смерти матери было нечто большее, чем горечь утраты. С леди Герберт умерла последняя надежда на родительскую поддержку единственного занятия, к которому у нее лежала душа и которое хорошо получалось.

— А как твои сестры? Они уже повыходили замуж, и, если не ошибаюсь, удачно. Почему ты не попросишь у них поддержки? Хотя бы временно.

— Господи, — тихонько вздохнула Мэгги. — У тебя все так просто… Я не хочу ничего выпрашивать. Тем более что все они согласны с папой.

Как она ни старалась, однако не могла скрыть легкой горечи. Осуждение сестер ранило ее больнее всего. Одно дело сносить разочарование отца, и совсем другое, когда тобой недовольны пятеро сестер, особенно старшая, мнение которой безоговорочно поддерживают остальные. Анна никогда не одобряла ни поступков, ни решений Мэгги, будь то ее отношения с герцогом Ролингзом или отъезд в парижскую Школу искусств, а после смерти матери ее нетерпимость к младшей сестре стала воинствующей. Анна не могла простить, что та предпочла живопись материнству, единственно достойному, по ее мнению, призванию женщины.

Мэгги, кажется, понимала, отчего сестра так бурно к этому относилась. У Анны, самой слабенькой из сестер Герберт, недавно случился выкидыш, третий за десять лет замужества, поэтому четверо ее детей были ей особенно дороги, а потери лишь укрепляли в убеждении, что материнство — святая обязанность каждой женщины. Решение Мэгги стать художницей, которое не поколебала даже смерть матери, потрясли Анну до глубины души, а недавняя помолвка еще больше разъярила всех Гербертов: у них получалось, что отсутствие мужа лучше, чем муж-француз.

Видя огорчение Мэгги, герцог невольно сжал кулаки.

— Ладно, Мэгги, не обращай внимания, — сказал он с наигранной жизнерадостностью. — Я всегда считал их довольно бесцветными. Ты исключение.

— Спасибо, но думаю, на этот раз они правы. «Чти отца своего и мать свою». Помнишь Библию?

— Конечно, хотя есть и кое-что еще. Например, «кто без греха, пусть бросит в нее камень». Твоим сестрам надо печь свои пирожки…

— Ох, Джерри! — засмеялась Мэгги. — Кажется, ты путаешь Евангелие с йоркширскими поговорками миссис Прейхерст.

— Возможно, — с готовностью согласился тот, радуясь, что она еще не утратила способности смеяться. — Когда вернусь домой, обязательно переговорю со стариком. Не волнуйся.

— Домой? Значит, ты вышел в отставку?

— Не совсем, — пробормотал Джереми. Ему не хотелось пока говорить слишком много, чтобы она не догадалась о причине его неожиданного возвращения.

— О-о, тебя, наверно, перевели в Англию по болезни. Да? Она так серьезна? Чем ты болел, Джереми? — Весело хихикнув, Мэгги добавила: — Надеюсь, не малярией? Иначе твоя тетя с ума сойдет от тревоги.

— Не малярией. Просто решил навестить родные края и покончить с кое-какими делами.

Мэгги, ожидавшей, что он хотя бы вскользь упомянет о происшедшем в Джайпуре, пришлось довольствоваться этим туманным объяснением. Эти дела могли относиться и к ней… Конечно, нет! Если он и помнил о Мэгги Герберт, то лишь как о подруге детства. Видимо, то дело касается скорее всего его тетушки Пиджин, которая пришла в негодование, услышав о награде, полученной им за освобождение Дворца ветров. Да и кто бы не разозлился? Вся эта история до крайности неприлична. А от Джереми они не получили ни слова об этом.

Герцог пристально наблюдал за Мэгги, однако, к своему разочарованию, не уловил ни тени вины, ни хотя бы легкого вздоха. Ее лицо осталось невозмутимым. Никакого упоминания о женихе или намека на грядущую перемену в жизни. Забыла об этом? Тогда мерзавец явно не заслуживал, чтобы о нем помнили. А может, она специально избегала разговора на эту тему?

Джереми посмотрел на заиндевевшие окна. Уже слегка посветлело.

— Ладно, кажется, мне следует взглянуть, не прибыл ли Питерс. Он должен был ехать за мной с пристани. С вещами.

Вещами? Мэгги понимала, что похожа на ревнивую торговку, но все же язвительно поинтересовалась:

— К числу твоих вещей относится и Звезда Джайпура?

Она сразу пожалела о сказанном. Тем не менее, пусть задавать этот вопрос не стоило, поговорить необходимо. Частичка ее сердца… совсем крохотная… несмотря на сообщения в «Таймс», продолжала надеяться, что никакой Звезды Джайпура нет. Что в благодарность за спасение Дворца ветров магараджа наградил Джереми конем или чем-либо еще.

Но ее ждало полное разочарование, ибо, удивленно посмотрев на нее, герцог сказал:

— Разумеется. Ты ведь не думаешь, что я оставил бы ее в Индии? Ну и парочка вы с Эверсом. Оба задаете глупые вопросы.

Мэгги с трудом верилось, что он мог стать таким бесчувственным. Как он изменился! Конечно, пять лет Джереми провел, сражаясь, убивая людей, разрушая… Но все-таки… Невозможно, чтобы человек был настолько жестоким, холодным… безразличным…

Хотя пять лет — большой срок. Ей ли этого не знать!

— Тогда поспеши. Нельзя заставлять ждать драгоценность вроде Звезды Джайпура.

Джереми недоуменно взглянул на нее, однако встал, расправил плечи.

— Полагаю, что так. Надеюсь, я увижу тебя за завтраком?

— Да, вряд ли нам удастся избегать друг друга, — ответила Мэгги, причем ее слова прозвучали скорее жалобно, чем саркастически, как она намеревалась.

Джереми решил не уточнять, что она имеет в виду. Мэгги явно чем-то расстроена, хотя непонятно чем. Если у кого-то и есть повод расстраиваться, так у него. Ведь это его бросили!

— Тогда доброго тебе сна, Фидо. — Он беспечно потрепал собачку по головке.

К удивлению Мэгги, ее маленький песик зарычал, и она упрекнула своего любимца:

— Джерри, прекрати! Как не стыдно!

Она не обратила бы внимания на свою оплошность, если бы герцог не вздрогнул.

— Господи, — прохрипел он. Никогда в жизни не чувствовал он себя так глупо. — Мэгги, ты назвала собаку моим именем?

Ее лицо сделалось пунцовым. Но все равно он бы узнал об этом.

— Джерри очень хорошее имя! — возмущенно ответила она.

— Ладно. Доброго тебе утра, Мэгги.

Повернувшись на негнущихся ногах, словно заводная игрушка, герцог не оглядываясь вышел.

Глава 13

Ну и пусть. Не так ужасно все и было. Она вела себя с достойной сдержанностью, не упала в обморок, не наделала других глупостей, не сказала ничего такого, что могло бы навести Джереми на мысль, будто она питает к нему какие-то чувства.

За исключением собаки.

Но с этим она справится. Увидит его за завтраком и придумает какое-нибудь объяснение.

В сущности, это просто глупость! Приехав в Париж, Мэгги впервые в жизни почувствовала себя одинокой. До отчаяния. Мадам Бонэр, хоть и была знаменитой художницей, получившей медаль из рук королевы Виктории, оказалась дамой весьма пугающей. Она носила брюки и жилетки, курила тонкие сигары. Мэгги, пораженная ее видом, радовалась, что ни родителям, ни сестре Анне не пришло в голову встретиться с мадам Бонэр, они бы наверняка не разрешили ей поступить в ее школу.

Другие девушки тоже не улучшали ситуацию. Лишь немногие обладали настоящим талантом, и еще меньшее их число испытывало желание как-то его развить. Остальные, казалось, посещали занятия только потому, что родители просто не знали, куда их пристроить. Не слишком молодые, бедные и непривлекательные внешне, чтобы рассчитывать на замужество, они были отправлены к мадам Бонэр в надежде, что там научатся зарабатывать себе на жизнь художественным ремеслом или хотя бы не будут сидеть дома безвылазно всю неделю.

Поэтому в школе верховодили несколько девушек, обладавших настоящим талантом. Они задавали тон критике, главенствовали в классе, им доставались похвалы, им почти не делали замечаний. Их предводительницей была привлекательная богатая француженка по имени Беранж Жаккар, ровесница Мэгги, но в остальном полная ее противоположность: блондинка, а не брюнетка, миниатюрная, а не статная, жестокая, а не мягкосердечная. Кроме возраста, одинаковым у обеих девушек были социальное положение и талант. Беранж, превосходная рисовальщица, умела передать любой предмет с поразительной точностью, и ее работа могла бы сойти за дагерротип. Мэгги о таком могла только мечтать.

По всем этим причинам она чувствовала себя бесконечно несчастной и совершенно одинокой, если не считать Хилл, в чужой стране. Она тосковала по семье, к тому же частенько становилась мишенью для насмешек одноклассников. Ее высмеивали за акцент и английские привычки, она даже не была лучшей художницей в классе.

Однажды Мэгги рано пришла и сидела за мольбертом в ожидании, когда помощница мадам Бонэр установит предметы натюрморта, который им предстояло рисовать. Она задумалась, не следует ли ей просто собрать вещи и вернуться в Англию, но тут появилась мадам Бонэр. Окинув пронзительным взглядом учеников, чтобы удостовериться, все ли сосредоточили внимание на ней, мадам посадила на подставку крохотную белую зверюшку.

— Из помета сучки моей племянницы, — сказала она хриплым голосом, закуривая привычную сигару.

Мэгги взглянула на подвижный комочек меха среди фруктов-овощей натюрморта и… влюбилась по уши.

— Мадам, вы же не думаете, что мы станем рисовать это! — засмеялась Беранж Жаккар.

Мадам Бонэр выпустила тонкую струйку голубоватого дыма.

— Почему бы нет?

— Но… потому что оно движется!

— Разумеется. А чего вы хотите, мадемуазель Жаккар? Чтобы я его убила? — Мэгги ахнула. — Не бойтесь, мадемуазель Герберт, — слегка улыбнулась мадам Бонэр. — Мы, французы, любим животных не меньше англичан. Итак, девочки, пора за работу.

Мэгги понуканий не требовалось. Хотя щенок не сидел на месте, даже принялся ходить по подставке, рискуя свалиться на пол и жалобно повизгивая от невозможности спуститься, ей удалось нарисовать это создание во всей его прелести. Вышел очаровательный портрет. Настолько очаровательный, что в конце занятия мадам Бонэр посмотрела на него и молча сняла с мольберта.

Прислонив его к оконному стеклу, чтобы все могли видеть, она направилась к Беранж, взяла ее холст, поставила рядом с картиной Мэгги, и та сделала поразительное открытие.

Ее картина оказалась лучше картины Беранж. Намного лучше!

Разумеется, она не была идеальной: виноград слишком зеленый, фон требовал доработки, персики не в нужной перспективе. Хотя мадам Бонэр не преминула это подчеркнуть, суть заключалась в другом. Главное, перед ними был портрет собаки. Причем мадемуазель Герберт передала не только внешние детали, а уловила характер животного, его душу. Посмотрев на картину, объяснила мадам Бонэр, можно понять, что изображенный щенок — чуть глуповатое, крайне возбудимое и очень добродушное создание. Песик, непохожий на других щенков, со своими предпочтениями, достоинствами и недостатками, своим индивидуальным собачьим характером.

Перейдя к картине Беранж, мадам ткнула в аккуратно нарисованное животное и заявила, что оно может быть любой собакой. Нет индивидуальности, глаза стеклянные, ничего не выражают. Щенок выполнен равнодушно. Такое полотно незнакомый человек купит, повесит над камином и будет рад владеть им, потому что это красивая картинка. Но любой, кто знает щенка, предпочтет работу Мэгги. В мире портретной живописи, где публика заказывает художнику запечатлеть члена семьи, будь то человек или животное, от него требуют передать личность персоны или домашнего любимца, а не просто его внешний вид.

И потому, заключила мадам Бонэр, мадемуазель Герберт станет великой портретисткой, а мадемуазель Жаккар — всего лишь средней.

Если бы щенок не двигался, возмутилась Беранж, ей бы удалось написать его лучше, на что мадам ответила:

— К сожалению, не многие заказывают портреты покойников.

После чего без лишних слов подхватила щенка и, посадив его на колени к Мэгги, покинула комнату. Только спустя четыре года, когда Мэгги уже стала звездой школы и у них с мадам Бонэр установились доверительные отношения, девушка спросила у знаменитой художницы, как та догадалась, что ей безумно хотелось этого щенка.

— Моя дорогая, любой, посмотрев на твою картину, мог понять, что ты уже полюбила его. Я лишь отдала тебе то существо, которому ты подарила свое сердце.

Ответ поразил Мэгги грустной иронией, ибо она с первого же момента стала называть щенка Джерри. Не то чтобы Джереми Ролингз чем-то напоминал ей пушистую белую собачку, просто, живя вдали от дома, она постоянно думала о нем, тревожилась. Индия так далеко, семья вообще не получала от него известий. Только связи лорда Эдварда в кавалерии позволяли ему быть в курсе дел племянника, а поскольку Мэгги находилась во Франции, то до нее доходила лишь малая часть этих сведений. Мать с отцом тщательно избегали упоминаний о герцоге Ролингзе, считая этот предмет для нее запретным.

Ей оставалось просто догадываться об опасностях, которым Джереми непременно подвергался в далекой стране. Вроде экзотических иноземных принцесс с драгоценностями в пупке, хорошеньких жен офицеров или даже случайно встреченных юных индусских крестьянок, несущих кувшины с водой на голове. Едва мысли об этом одолевали ее, Мэгги, всегда засыпавшая необычайно легко, лишалась сна и на следующее утро приходила в студию раздраженная, с красными глазами.

Она понимала, что ведет себя глупо и не должна ревновать, поскольку отвергла его предложение, тем самым лишив себя права на какие-либо собственнические чувства по отношению к нему.

К тому же нелепо было предполагать, что Джереми оставался ей верен. Нелепо и нереально! Герцог Ролингз — мужчина во всех смыслах этого слова, воплощение мужского начала. И как всякий мужчина, имел… потребности, которые удовлетворялись другими, раз она от своего права отказалась.

Значит, с ее стороны наивно полагать, что он не… видится с кем-то или не занимается с кем-то любовью… Возможно, он сделал кому-то предложение и получил согласие. Неудивительно, если он вернется из Индии в сопровождении молодой покорной жены, которая станет прекрасной герцогиней, с увлечением посвятив себя тому, что должно интересовать истинную герцогиню: нарядам, украшениям, драгоценностям, разговорам о том, кто на ком женился, у кого с кем любовная связь. Мэгги способна принести своему жениху только любовь, знание искусства, глубокое знакомство с привычками бишон-фризов.

Иногда, правда, не часто, Мэгги решалась пофантазировать, как все могло обернуться, прими она предлржение Джереми. Если бы отправилась с ним в Гретна-Грин, отбросив всякую осторожность, и позволила ему в ту ночь заняться с ней любовью.

Мэгги едва осмеливалась додумать до конца… Мысль, что обнаженное тело Джереми Ролингза льнет к ее телу, переполняла ее мучительной тоской, ей приходилось брать Джерри и срочно отправляться на прогулку.

Видимо, с ней происходит что-то неладное, раз подобные мысли не покидают ее и вместо того, чтобы тускнеть с годами, становятся все ярче. К тому же, по мере того как росло ее художественное мастерство, ей предоставили возможность работать с живой натурой. Обнаженной. И часто это были натурщики. Она могла подробно изучить строение мужского тела, что добавило пылкости ее грезам о Джереми. Она не раз ловила себя на мысли: такая ли у него широкая грудь, как у Филипа, такой ли он мускулистый, как Этьен, натурщик анатомического класса, так ли выражен у него пах, как у Жерара? И разумеется, Мэгги неоднократно ужасалась, когда думала, насколько могут отличаться гениталии Джереми от гениталий позирующих ей натурщиков. Неужели они столь же большие, темные и волосатые?

Наверно, она просто одержима Ролингзом. Другие ученицы художественной школы также были одержимы мужчинами, но это были их любовники, женихи, молочник, официант из кафе. Они постоянно их обсуждали. Беранж Жаккар стала относиться к ней дружелюбно, и ее разговоры сводились только к мужчинам. По сути дела, Мэгги оказалась единственной девушкой, которая не разговаривала о мужчинах. За пять лет имя Джереми ни разу не слетело с ее губ. Да и какой толк говорить о нем? Она потеряла его из-за минутного детского страха перед неизвестностью, страха утратить над собой контроль. Трусиха вроде нее не заслуживает второго шанса на счастье. И Мэгги даже не надеялась. Ни разу за все пять лет Мэгги не пришло в голову, что Джереми всерьез просил ее написать ему, если она передумает и согласится выйти за него замуж. Какой из отвергнутых мужчин решится вторично сделать предложение той же девушке? Никакой! Мэгги не очень хорошо разбиралась в мужчинах, но в этом не сомневалась ни секунды.

Хотя она никогда не упоминала о Джереми, зато думала о нем не переставая. Редкий день проходил без того, чтобы она вдруг не откладывала кисть, погружаясь в самоанализ. Мысли эти всегда сопровождались тоскливым сожалением и такой сердечной мукой, что она продолжала неотвязно думать о нем, пока не наступало время ложиться спать. Сон приносил ей забвение.

Поэтому, когда Мэгги проснулась и увидела сидящего на краю постели Джереми, она не просто удивилась. Шок вызвала его внешность. Да, перемена была поразительной, но ее больше всего потряс сам факт, что он вообще здесь. Почему Джереми Ролингз сидит у нее на постели? Он же совсем забыл о ней, за пять лет не вспоминал ее даже мельком. Почему теперь, когда между ними ничего уже не могло быть, он решил снова ворваться в ее жизнь?

Правда, Джереми не знал, что она поселилась в его доме. В противном случае он, несомненно, проявил бы такт и уклонился от встречи… раз привез с собой Звезду Джайпура. Хотя не исключено, что он просто обрадовался, оказавшись среди друзей. Наверное, так все и было. Они с Джереми старые друзья, вот и все.

Именно этим Мэгги собиралась объяснить ему, почему назвала собаку в его честь, а совсем не потому, что мысли о нем почти не покидали ее. И не потому, что пять лет назад он выжег свой образ в ее памяти, и она не смогла ничем его вытравить. Дело не в том, что Джереми Ролингз стал для нее образцом идеального мужчины, с которым не мог сравниться никто, даже ее жених.

Только сейчас за завтраком, дожидаясь появления Джереми, она вспомнила об Огюстене.

Господи! Она начисто забыла о своем женихе!

Вот последняя капля, вот окончательное подтверждение, что ее ум полностью расстроен. Подготовьте для нее комнату в сумасшедшем доме, потому что она на пути туда, ибо ранним утром сидела с человеком, который некогда сделал ей предложение, болтала неизвестно о чем, забыв, что помолвлена с другим. И не только о факте помолвки, но вообще о наличии жениха. О Боже! Она самая неблагодарная девушка на свете. О чем она думала, сидя в ночной рубашке с Джереми, когда Огюстен, человек, за которого она обещала выйти замуж, спал в нескольких кварталах отсюда?

Правда, мысль о том, что она недостойна ухаживаний Огюстена, была не столь важной, главное, она совершенно забыла сообщить о нем Джереми. Конечно, того это вряд ли заинтересует, у него же есть Звезда Джайпура. Но все-таки следовало рассказать старому другу о помолвке.

Впрочем, это легко исправить за завтраком и заодно объяснить имя собачки. Именно так: «Джереми, я назвала песика в твою честь, потому что ты мой старый друг, а еще, между прочим, я помолвлена и собираюсь замуж. Не передашь ли мне масло?»

Однако когда он и в десять часов не вышел к столу, а через полчаса у Мэгги начиналось ее первое деловое свидание, она почувствовала досаду. Ей хотелось сообщить ему об Огюстене, пока она не струсила… Куда же он делся? Попытка выяснить это у Эверса успехом не увенчалась. По словам дворецкого, его светлость еще почивал. Осторожные вопросы о местонахождении Звезды Джайпура также оказались безуспешными. Кроме ее спальни, была занята в настоящий момент только одна, а поскольку Мэгги не сомневалась, что Джереми не поселит Звезду Джайпура в гостинице, значит, он намеревается делить с ней свою комнату. Этим, видимо, и объяснялось его позднее вставание. Неужели он прямо от нее отправился к …

Чтобы не раздумывать больше на эту тему, она торопливо собралась и поехала омнибусом на первое деловое свидание с лордом и леди Четтенхаус, желавшими заказать портрет старшей дочери, весьма избалованной светской барышни. За час согласовали туалет, позу, сумму вознаграждения, и к полудню Мэгги вернулась на Парк-лейн, где узнала, что герцог еще в постели.

Едва удержавшись от язвительного замечания, она неторопливо съела ленч, провозилась сколько могла у себя в комнате и наконец, отругав себя за глупость, опять села в омнибус и поехала в студию, проведя целых пять часов за мольбертом и почти не вспоминая о Джереми. Потом Мэгги заперла студию на ночь и всю обратную дорогу готовила себя к неприятному разговору с хозяином. На ней было синее клетчатое платье с длинным присборенным треном и облегающим лифом. Она знала, что выглядит не слишком модно, хотя и не очень уныло, по крайней мере волосы у нее уложены в высокую прическу. Джереми впервые увидит ее с зачесанными волосами, и если строптивые пряди удержатся в таком положении во время их беседы, будет совсем хорошо.

А вот к чему она вовсе не была готова, так это к встрече с любовницей герцога.

Глава 14

Мэгги окинула взглядом Звезду Джайпура и сразу почувствовала себя неуклюжей коровой.

Индийская принцесса обладала не только огромнейшими чернейшими глазами, каких Мэгги никогда не видывала. Даже закутанная в широкий бархатный плащ, отделанный горностаем, она выглядела изящной статуэткой. На ножках, выглядывающих из-под розового шелкового сари, были украшенные драгоценными камнями туфельки, а пальчики, которые она вынула из муфты, были унизаны рубинами и изумрудами.

Звезда Джайпура улыбнулась ей самой милой улыбкой, отчего Мэгги споткнулась и чуть не опрокинула вазу с полураспустившимися розами, стоявшую на мраморном столике около дверей.

«Господи! — подумала она, хватаясь за столик, чтобы не упасть. — Ну почему ей надо быть еще такой красивой?»

— Извините, — раздался у нее за спиной мужской голос с акцентом, но безупречным произношением. — Вам нехорошо?

Мэгги глубоко вздохнула. Она сумеет пройти через это испытание! Нужно только пробормотать несколько любезных слов, быстро прошмыгнуть наверх, а там…

А там она начнет паковать свои вещи, ибо не останется в этом доме ни секундой дольше.

Неторопливо повернувшись, Мэгги увидела очень высокого, стройного, смуглого до черноты мужчину в маленькой алой шапочке, украшенной кистью. Умное гладко выбритое лицо даже при отсутствии красоты выглядело приятным. Мэгги не смогла определить, сколько ему лет, но предположила, что он должен быть моложе, чем кажется.

Ей удалось выдавить улыбку и произнести:

— Со мной все в порядке. Вы меня просто ошеломили.

— Ах! — Мужчина кивнул и сказал что-то Звезде Джайпура на певучем мелодичном языке.

Его звучание напомнило Мэгги детские игры с Джереми и шорох листвы деревьев в парке Ролингз-Мэнор…

Когда Звезда Джайпура ответила ему, нечто в ее тихом голосе вызвало мурашки, которые побежали у Мэгги по коже и подняли дыбом пушок на руках. Выслушав принцессу, индус повернулся к Мэгги и доброжелательно сказал:

— Позвольте мне совершить представление. Это принцесса Аша Раджпут из Раджастана. Я переводчик Синджей. Принцесса желает сообщить, что рада видеть вас в своем доме. Она хотела бы знать, вы пришли в гости к ней или к полковнику?

— В своем… — Мэгги умолкла.

Господи, все хуже, чем она себе воображала. Джереми собирался жениться на этой… женщине. Одно дело, когда они считали ее наложницей, а теперь выходило, что он намеревался сделать ее своей женой. По крайней мере так считала она. Если только они уже не женаты.

— Вообще-то я здесь живу, — наконец ответила Мэгги.

— А-а, — кивнул смуглый мужчина. — Вы здесь служанка? Прекрасно! Нужно, чтобы кто-то взял нашу верхнюю одежду. Человек, открывший дверь, был очень груб, велел нам ждать и куда-то исчез. Его нет уже несколько минут. Принцесса устала и хотела бы сесть.

Мэгги казалось, что у нее в мозгу жужжит и бьется пчела, тщетно пытаясь вырваться наружу. Самая дикая фантазия не нарисовала бы ей столь неловкую ситуацию. Видимо, Эверс, распахнув двери, ощутил то же самое, иначе бы он провел их в гостиную, усадил или прогнал бы вон, но никогда бы не оставил посреди холла.

Впрочем, Мэгги не могла его осуждать, ибо вполне разделяла чувства дворецкого. Такого не выдержать обычному англичанину или англичанке: магараджа Раджастана, высшее лицо в огромной провинции, разумеется, за исключением ее королевского величества, наградил Джереми за героизм собственной племянницей… И тот награду принял! Нет, этого нормальным англичанам не понять.

Слава Богу, ленч давно прошел, иначе Мэгги затошнило бы по-настоящему. Прямо здесь и сейчас.

Она поступила, как полагается воспитанной англичанке, и предложила со всей возможной благожелательностью:

— Позвольте проводить вас в гостиную. И, разумеется, буду рада вам помочь с верхней одеждой.

Индус заулыбался:

— Благодарю от всего сердца. Мы совершили долгое путешествие, очень утомлены. Боюсь, и здешний холод совсем не то, к чему мы привыкли.

Мэгги улыбнулась в ответ, хотя не сомневалась, что ее улыбка больше походит на гримасу.

— Я позабочусь, чтобы кто-нибудь принес вам чаю.

Ей потребовалось лишь несколько минут, чтобы устроить принцессу с переводчиком в гостиной и отдать распоряжение насчет чая. Она уже собралась уйти, когда принцесса схватила ее за руку.

Взглянув на обращенное к ней прелестное личико, Мэгги осознала, почему Джереми не сказал магарадже «нет». Звезду Джайпура назвали так не зря. Кроме огромных завораживающих очей, у принцессы были совершеннейший рот, изогнутый, словно лук Купидона, атласная оливковая кожа, длинные волосы цвета эбенового дерева и гибкая, как у танцовщицы, фигура. Хотя Пиджин в свое время осудила щедрость магараджи, назвав его торговцем человеческой плотью, но Джереми явно нашел себе идеальную герцогиню. Такая не посрамит бриллиантовую корону, полагающуюся к титулу.

Принцесса несколько мгновений цеплялась за перчатку Мэгги, продолжая щебетать на хинди, после чего Синджей перевел ее маленькую речь:

— Принцесса Аша желает, чтобы вы знали: ваша доброта не останется без вознаграждения. За великодушие, которое вы проявили по отношению к нам, вы всегда будете числиться среди ценных слуг ее свиты. Она хотела бы узнать, каков ваш опыт личной служанки знатной дамы, умеете ли вы читать и писать.

Мэгги потребовалась целая минута, чтобы собраться с мыслями, но когда она произнесла необходимые слова, то с удовольствием отметила, что ей удалось не засмеяться.

— Я крайне польщена. Однако в этом доме я всего-навсего гостья. Надеюсь, вы проведете приятный вечер, а сейчас мне необходимо удалиться в свою комнату.

Не дожидаясь ответа принцессы, Мэгги вышла, желая лишь одного: укрыться в спальне. Но едва она закрыла дверь, из гардеробной выскочила Хилл с белым вечерним платьем в руках.

— Наконец-то вы появились, — заговорила она, глядя, как хозяйка упала на кровать, чтобы вволю выплакаться. — Вы опоздали. На переодевание вам осталось несколько минут.

— Переодевание? — повторила убитым голосом Мэгги.

— К котильону лорда и леди Олторп. — Служанка покачала головой. — Право, мисс Маргарет, ваши мысли, как обычно, витают в облаках.

— О Боже! Я совершенно забыла!

Тот самый котильон! Она же несколько недель тормошила Огюстена, боясь, что леди Олторп забудет прислать ей приглашение на великосветский прием, такой важный для нее, где будут присутствовать все городские матроны с незамужними дочерьми, и они увидят законченный ею портрет Корделии Олторп, ради которой родители устраивают котильон. Лучшего шанса быть представленной именно тем людям, которые могут стать вероятными заказчиками, у нее не будет. Если она сумеет покорить богатых и влиятельных друзей леди Олторп, ей уже не придется беспокоиться о деньгах.

— Ох! — вскрикнула Мэгги, вскакивая с постели и устремляясь к туалетному столику. Как же ей выплакать с чувством свое горе, если надо готовиться к балу? — Господи, Хилл, я о нем совершенно забыла!

— К счастью, месье Вегу не забыл. Он придет через полчаса, чтобы сопровождать вас. По крайней мере таково сообщение, которое он оставил вам, побывав здесь днем. Снимайте поскорее то, что на вас. Нам предстоит многое сделать, чтобы к его приходу вы стали презентабельной.

— Хилл, ты даже не представляешь, какой ужасный у меня был день.

— Какой день? — проворчала Хилл, снимая с нее шляпку. — Тогда, мисс, приготовьтесь, я собираюсь сделать его еще хуже.

— О нет! Плохие вести из Герберт-Парка? Да?

— О Господи, да нет же, мисс! Просто…

Такой встревоженной Мэгги видела ее только раз, когда попыталась уволить, после того как отец отказал ей в содержании. Она призналась верной служанке, что у нее нет денег ей на жалованье, но Хилл только вздернула подбородок и мрачно произнесла:

— Ваша добрая матушка поручила мне вас, когда вам исполнилось шестнадцать. Да она в гробу перевернется, если услышит, что я бросила вас сейчас, когда нужна больше всего. Не думайте о моем жалованье. Как-нибудь перебьемся.

Так что же могло вывести из равновесия обычно невозмутимую Хилл?

— Неужели Эверс чем-то тебя расстроил? — спросила Мэгги. — Знаю, он бывает невыносимым, но постарайся с ним поладить. Мы здесь гости.

— Нет, мисс, на этот раз меня огорчил не Эверс. — Взяв щетку, Хилл принялась расчесывать ее густые непокорные локоны. — Это я из-за него.

Мэгги сдвинула темные брови, выражая гримаской растерянность и боль от зверского обращения с ее волосами.

— Из-за кого?

— Мисс Маргарет… — Служанка сделала многозначительную паузу. — Герцог вернулся из Индии!

— А-а.

Видя, что новость не произвела на хозяйку никакого впечатления, Хилл заглянула ей в глаза:

— Вы знали! Все это время знали, что он вернулся!

— Ну-у… — протянула Мэгги.

Хилл выпрямилась и снова яростно напала на ее волосы.

— Поверить не могу, что вы знали о его возвращении и не соизволили мне сообщить, мисс.

— Ой! Клянусь тебе, я сама только что об этом узнала.

Однако служанка решила не давать ей пощады и дергала голову из стороны в сторону.

— Стыдитесь, мисс Маргарет! Что бы сказала ваша добрая матушка? Вы же остаетесь одна в доме холостого джентльмена. И не просто холостого джентльмена, а герцога Ролингза! Ей бы это не понравилось!

— Знаю, Хилл. Ты права.

— Более чем права, — возвестила та. — Права, как никто и никогда! Мы не можем оставаться, мисс Маргарет, с человеком, который якшается с язычниками.

— Язычниками? Что ты имеешь в виду? — удивилась Мэгги.

— Вы понимаете, что я имею в виду, — многозначительно сказала Хилл. — Так называемую Звезду! Звезда! Ха! Уж я б ей показала парочку звезд!

— А, ты об этом? Понимаю. Только…

— Только что? Слава Богу, лорда и леди Эдвард ждут сегодня к ночи. И если они не вернутся, я мгновенно забираю вас отсюда!

— Но куда мы денемся? — Мэгги подняла растерянные глаза на служанку. — У меня нет денег, чтобы снять квартиру… По крайней мере приличную квартиру в районе, где можно не боясь выгуливать Джерри. Полагаю, я могла бы попросить Беранж…

— Француженку, которая занимает студию через площадку от вас? — ужаснулась Хилл.

— Она хорошая подруга. Если у нее есть комната, она наверняка позволит нам пожить до тех пор…

— Я не стану жить с этой француженкой, — объявила Хилл. — И вы не станете! Если хотите знать мое мнение, эта мамзель Жаккар вовсе не леди, несмотря на свои деньги. Никакое жилье вы с ней делить не будете. Мне все известно о женщинах вроде нее, этих артистических типах…

— Хилл, я тоже артистический тип. Не забыла?

Служанка яростно топнула ногой.

— Не равняйте себя с этой мамзелькой. Видывала я таких женщин, знаю, как они себя ведут. Не лучше язычницы, на которой женится герцог. Вы же сами понимаете, если бы он был джентльменом, то не поставил бы вас в такое положение. Вы оба уже не дети, отношения между вами не могут быть прежними. Он теперь взрослый мужчина, а вы леди, несмотря на то что воображают себе некоторые члены вашей семьи. — Преданная Хилл резко осуждала ее отца и сестер. — Посмотрим, что скажет леди Эдвард, когда вернется. Представляю, какие слова она найдет для своего племянника, пусть он там герцог и герой. Надеюсь, мне доведется это услышать.

Мэгги же искренне надеялась, что не окажется рядом, когда леди Эдвард примется метать громы и молнии. Она как-то видела Пиджин в ярости, зрелище было не для слабонервных.

Господи! Что за неразбериха, все перепуталось в ее жизни…

И все из-за проклятого Джереми!

Глава 15

Насколько Эверс мог припомнить, члены его семьи всегда служили герцогам Ролингзам. Отец, дед, прадед были дворецкими либо в городском особняке в Лондоне, либо в йоркширском поместье. И за все это время, насколько известно Джейкобу Эверсу, не нарушался один-единственный обычай.

До сих пор.

Стоя перед дверью герцогской спальни, которую всегда занимали лорд и леди Эдвард, когда бывали в городе, Эверс переминался с ноги на ногу. Он понимал, что наказание за его проступок последует быстро и неотвратимо, вопрос лишь в том, уволит ли его нынешний герцог просто или сопроводит это рукоприкладством. По рассказам отца, предыдущий герцог славился тем, что нещадно избивал слуг. Хотя о сыне лорда Джона подобных ужасов не рассказывали, Эверс все же приготовился к расправе: он ведь собирался совершить немыслимое.

Разбудить герцога Ролингза!

Он несколько раз стукнул в дверь и быстро отскочил, будто створка могла ударить его в ответ.

Прошло две или три минуты. Наконец дверь отворилась, явив взгляду большую комнату с плотно зашторенными окнами, выходившими на Гайд-парк, и стенами, выкрашенными в приятный серебристо-зеленый цвет с коричневато-лиловым бордюром.

С упавшим сердцем Эверс посмотрел в глаза Питерсу, камердинеру его светлости. Молодой человек, видимо, не имел никакого опыта услужения джентльмену, к тому же у него была только одна целая нога: правую ниже колена он оставил в каком-то заморском сражении. Молодой человек отстегивал деревянный протез, демонстрируя кухарке и судомойкам культю, чем напугал их до полусмерти. Нет, Питерс не относился к любимцам слуг на Парк-лейн, 22.

— Чего тебе надо, приятель? — изумленно прошипел камердинер. — Тебе ведь известно, что полковник еще спит!

Прежде чем Эверс открыл рот, чтобы выразить негодование обращением «приятель», из глубины комнаты раздался звучный голос:

— Полковник спал.

Питерс ухмыляясь обернулся к дворецкому.

— Ну ты влип. Не знаешь, что никто не смеет будить полковника? Смерти захотел?

— В чем дело, Эверс? — надменно полюбопытствовал герцог.

— Он ведь нездоров, — тихо пробормотал камердинер. — Ему нужен сон…

— Я бы не осмелился тревожить сон его светлости, если бы не крайние обстоятельства.

— Крайние обстоятельства?

Эверс уловил насмешку в голосе хозяина, и впервые с того момента, как он полчаса назад отворил парадную дверь, в нем проснулась надежда, что, возможно, он сохранит должность… даже став вестником беды.

— Если обстоятельства настолько крайние, что Эверс счел необходимым меня разбудить, тебе, Питерс, лучше его впустить.

Недовольно поджав губы, тот отступил, убрав с порога деревянную ногу, и дворецкий гордо прошествовал в спальню. Однако Эверса охватил ужас, когда он увидел человека, раскинувшегося на кровати с балдахином. Только долгие годы муштры не дали ему разинуть рот от изумления, но не удержали от восклицания: «Господи Боже!»

— Ладно, Эверс, — насмешливо улыбнулся Джереми. — Ты наверняка видывал и похуже.

Тот взял себя в руки, пересек тускло освещенную комнату, стараясь не наступить на раскиданные по полу вещи, свидетельства попыток камердинера распаковать сундуки герцога.

— Не совсем, ваша светлость, — чопорно отозвался дворецкий. — Надеюсь, вы простите меня, если я позволю себе послать за врачом. Дальше по улице живет отличный доктор Уоллес, который явится моментально.

Джереми был потрясен его словами… насколько может быть потрясен человек в остром приступе лихорадки.

— Прикуси язык, Эверс. Сейчас доктора ничем не смогут помочь. Мне нужно пропотеть, и через полчаса я буду в порядке.

— Он прав, мистер Эверс. — Камердинер прикрыл дверь в спальню и проковылял к сундуку, от распаковки которого его оторвали. — Приступы накатывают на полковника и так же быстро проходят. Не удивлюсь, если он встанет и к ужину будет в форме.

— Кстати, об ужине. — Полуголый Джереми откинулся на груду подушек такого вида, словно их скручивали в жгут. — Что делает вечером Мэгги?

Вопрос застиг Эверса врасплох.

— Мисс Маргарет, ваша светлость? — пробормотал он. — По-моему, ее служанка упоминала, что мисс Маргарет и месье де Вегу сегодня присутствуют на котильоне графа Олторпа.

— Что? — Джереми резко сел. — Ты хочешь сказать, что ее сопровождает этот лягушатник?

— Да, ваша светлость. Ведь он в конце концов ее жених. Ваша светлость, могу ли я посоветовать вам надеть рубашку? Когда человек страдает от лихорадки и у него жар, обычно рекомендуется…

— Верно, — произнес Джереми, откидывая простыни и являя себя полностью обнаженным. — Питерс, изволь подать мой мундир.

Потрясенный дворецкий быстро отвел глаза, но не смог удержаться от упрека:

— Ваша светлость! Я все-таки думаю…

— Парадный мундир, полковник? — осведомился Питерс.

Он доковылял до широкой герцогской кровати и, ухватив Джереми за мускулистую руку, помог ему перебраться на край.

— Парадный! — буркнул Джереми, спускаясь по ступенькам лесенки с крутых высот фамильного ложа. — Еще мне понадобится шпага, белые перчатки и ордена…

— Неужто, полковник? Ваши ордена? Все-все?

— Все до единого, — подтвердил голый Джереми, выпрямляясь во весь рост. Дворецкий взирал на него с почтительным ужасом. — Благодарю тебя, Эверс. Можешь идти.

— Но… в-ваша светлость! Вы же не собираетесь выехать…

— Конечно, собираюсь, Эверс. Я вдруг почувствовал желание нанести визит графу Олторпу.

— Но… — Эверс потряс головой, как собака, отряхивающаяся от воды. — Ваша светлость, я должен возразить. Совершенно очевидно, что вы нездоровы. С вашей стороны будет просто безумием выходить из дома в такой холод.

— Старина, — презрительно сморщился Питерс, накидывая на широкие плечи хозяина чистую белую рубашку. — Возьми себя в руки. Ты забыл, с кем говоришь?

Дворецкий принял оскорбленный вид.

— Я, безусловно, это помню. Я говорю с семнадцатым герцогом Ролингзом.

— Ничего подобного. Ты разговариваешь с полковником Джереми Ролингзом. А полковник не боится никого и ничего. Что доказывают его многочисленные регалии!

— Питерс, сапоги начищены? — осведомился герцог.

— Черствым сухарем, полковник, — отвечал тот, разворачивая бежевые панталоны. — В точности как вы любите.

— Отлично. — Хотя Джереми удалось справиться с нижним бельем без посторонней помощи, но чтобы натянуть узкие брюки и не упасть, ему пришлось опереться на плечо камердинера. — Эверс, вели подать мой экипаж сразу после отъезда Мэгги. У нас еще имеется та пара серых, которую дядя выиграл у принца Уэльского?

— Да, ваша светлость. Но…

— Превосходно. — Джереми натянул великолепно сшитый красный мундир. Тяжелые золотые эполеты сверкнули, когда Питерс расправил свисающую бахрому. Герцог оглядел себя в зеркале, поправил черные локоны упавшие ему на лоб, и приказал: — Меня повезешь ты, Питерс.

— Конечно, полковник. Думаю, что не забыл, как проехать по Лондону, хотя времени прошло немало.

— Ваша светлость! — воскликнул Эверс. — Вы же нездоровы! Я должен настоятельно просить вашего разрешения послать за врачом. Вам следует нынче вечером остаться дома и отдохнуть! Милорд, вы ужасно выглядите!

— Неужели так плохо? — удивленно спросил Джереми. — Ну, это потому, что Питерс еще не прикрепил мои награды. Подожди и увидишь, засверкаю, словно вдова бриллиантами.

Но Эверс не сдавался:

— К тому же вашей светлости непристойно являться к Олторпам на котильон без приглашения…

— Ты считаешь, граф Олторп пожалеет стакан пунша семнадцатому герцогу Ролингзу? — цинично усмехнулся своему отражению Джереми. — Не думаю. Питерс, можно что-нибудь сделать с этими локонами?

— Конечно, полковник. — Камердинер радостно взмахнул ножницами. — Надо их немножко подровнять. Дайте я накину вам полотенце, чтобы защитить мундир…

— Безумие, — пробормотал Эверс. — Боюсь, ваша светлость, вы не оставляете мне выбора. Ваше пренебрежение своим здоровьем вынуждает меня прийти к выводу, что я обязан известить лорда и леди Эдвард, как только они приедут…

Прежде чем дворецкий успел договорить, герцог круто обернулся, схватил Эверса за лацканы и поднял на шесть дюймов от пола. Онемевший дворецкий посмотрел на пол, над которым покачивался, затем на разъяренное лицо хозяина, который, судя по всему, далеко не так ослабел от болезни, как показалось Эверсу.

— Вот что, приятель, — прошипел Ролингз сквозь зубы. — Если ты хоть слово проронишь им о моей болезни, тебе не миновать неприятностей. Понял, что я сказал?

Эверс замер от страха, более чем когда-либо убежденный, что в дальних восточных странах хозяином завладел дьявол, и едва слышно пролепетал:

— Но, в-ваша светлость, они же… Они непременно заметят это, как только вас увидят.

— Я сам расскажу им, — холодно ответил герцог. — По-своему и в свое время. Мне не нужно, чтобы всякий раз, как я чихну, кто-то бежал с этим к тете и дяде. Ты будешь молчать. Понял?

Эверс от страха лишился дара речи, а камердинер задушевным тоном произнес:

— Не тревожьтесь, полковник. Если он проговорится, я сам о нем позабочусь. Я поступлю, как мы поступали с теми бенгальцами в Джайпуре…

Поясняя свое намерение, он провел рукой по горлу и изобразил предсмертный хрип.

— Не буду… не стану, — выдохнул Эверс. — Ваша светлость, я не скажу ни слова. Клянусь!

Джереми взглянул на него, не сознавая, что на его собственном лице отразилось отчаяние, чего не видел никто из знавших его в годы юности. Герцогу Ролингзу никогда ни в чем не было отказа. Раньше он не знал, что такое лишения.

— Смотри же держи язык за зубами, — проворчал он, ставя дворецкого на пол бережно, почти ласково, если учесть его гнев всего минуту назад.

Эверс прислонился к столбику кровати, чувствуя несказанное облегчение из-за того, что ему не пришлось отведать мощных герцогских кулаков. Сердце у него бешено колотилось, во рту пересохло. Господи, что же ему делать? Он служит сумасшедшему! Никогда и ни с кем из его семьи Ролингзы так не обращались.

А на что он рассчитывал? Видно, правду болтали люди о происхождении последнего герцога, такого поведения и можно было ожидать от сына шлюхи…

— Теперь, — невозмутимо продолжал Джереми, пока слуга начал подстригать ему волосы, — что за неотложные вести требовалось мне сообщить, Эверс?

Боже, он же совсем забыл!

— Я очень сожалею, милорд. Но дело в том, что Звезда Джайпура находится внизу в вестибюле.

— Ничего подобного.

— Простите, ваша светлость, — настаивал Эверс с некоторым возмущением. — Неужели вы думаете, что я стал бы тревожить ваш покой, если бы не был абсолютно уверен…

— Звезда Джайпура находится здесь, в комнате, — заявил Джереми, в растерянности оглядывая наставленные повсюду сундуки. — Питерс, где она?

— Тут, полковник.

Камердинер покопался в одном из сундуков и выпрямился, держа в руках маленький бархатный мешочек.

— Брось его сюда.

Герцог на лету поймал мешочек, вытряхнул содержимое на ладонь и протянул Эверсу руку, в которой лежал синий, как Средиземное море, драгоценный камень размером с детский кулачок.

— Вот она, Звезда Джайпура, в целости и сохранности.

Эверс растерянно уставился на сапфир.

— Но… простите меня, ваша светлость… Если это Звезда Джайпура, тогда кто же та юная индийская леди, которая стоит в холле?

Если ранее он испугался за свою жизнь, то сейчас, глядя на изменившееся лицо герцога, испытал настоящий ужас.

Глава 16

Старшую дочь графа Олторпа вряд ли кто-то мог назвать красивой. Лошадиные зубы, отсутствие подбородка, фигура, которую уже нельзя было счесть только пухленькой, все это складывалось в образ девицы некрасивой, если не сказать безобразной. Но Мэгги ничего подобного говорить не собиралась, ведь ей неслыханно повезло, и именно она получила заказ написать портрет мисс Олторп. Этой чести добивались многие художники. Чести и нескольких сотен фунтов вознаграждения. Однако Олторпы пренебрегли гораздо более известными портретистами, выбрав Мэгги, ибо никому из них не удалось в пробном эскизе отразить единственно красивую черту Корделии Олторп: ее сверкающие, как драгоценные камни, зеленые глаза. Никто этого не заметил, кроме Мэгги, которая, изучая девушку, уже отчаялась найти что-нибудь привлекательное и вдруг обнаружила красоту ее глаз, почти утонувших в складках жира.

Стоя перед завершенным портретом с бокалом шампанского в руках, Мэгги удовлетворенно подумала, что хотя улыбающаяся ясноглазая девушка на картине мало походит на довольно угрюмую Корделию, зато ее родители счастливы. А она, Мэгги, в срок, прямо к котильону, закончила работу и в срок получила такое необходимое ей вознаграждение.

— Просто чудо, — услышала она насмешливый голос и улыбнулась жениху.

— Не могу не согласиться. Факт, что кто-то готов платить столько денег за кусок холста с несколькими мазками краски, просто поражает.

— Я не то имел в виду, мадемуазель Герберт, — засмеялся Огюстен де Вегу. — Я говорю о том, как хитроумно вам удалось изобразить Корделию Олторп, девицу на редкость непривлекательную. Вы сделали ее почти хорошенькой, не слишком погрешив против истины.

— Вы меня оскорбляете, месье. Я портретистка и ничего не приукрашиваю. Рисую то, что вижу.

— Тогда мне хотелось бы смотреть на мир вашими глазами, мадемуазель, поскольку они добры и снисходительны, видят красоту повсюду, даже там, где ее не видит никто.

— Вы ужасный человек. — Мэгги шутливо ткнула его веером в грудь. — Мисс Олторп обладает многими достоинствами. Она поет, играет на фортепиано… очень неплохо. То, чего ей не хватает по части красоты, она восполняет талантом.

— Вы хотите сказать, деньгами. — Огюстен посмотрел в ту сторону бального зала, где молодая леди, о которой шла речь, беззастенчиво поглощала одну меренгу за другой. — Единственное, что может подвигнуть мужчину жениться на ней, это ее приданое.

Мэгги стала неторопливо обмахиваться веером. Несмотря на холодный февраль, в переполненном людьми зале было душно.

— Как ты жесток, Огюстен.

— Это не я жесток, дорогая, а окружающий мир, — беспечно откликнулся де Вегу. — У некрасивых женщин вроде Корделии Олторп нет шанса выйти замуж по любви. Разве что их привлечет столь же некрасивый мужчина. Но часто ли такое случается? Нет. Мне жаль огорчать вас, мадемуазель, но единственно привлекательным в мисс Корделии является кошелек ее отца.

Мэгги яростно сверкнула глазами.

— Может, ты и прав, однако незачем объявлять об этом вслух. Ты не представляешь, как я рада, что мне не надо бояться услышать нечто подобное о себе.

— Ma шер, — улыбнулся Огюстен, — на тебе женился бы любой, будь ты даже беднее церковной мыши.

— Так оно и есть, — напомнила ему Мэгги. — Я и вправду бедна. Зато никто не женится на мне из-за денег, поскольку у меня их нет.

— Верно, зато у тебя есть нечто более привлекательное.

— Неужели? И что именно?

— Твоя фигура, разумеется, — произнес Огюстен, с удовольствием любуясь нежным румянцем, мгновенно окрасившим ее щеки. Он знал, что так и будет.

Мэгги нервно оглянулась, чтобы посмотреть, не подслушал ли кто его слова. Хотя она убеждала себя, что достаточно повзрослела и набралась жизненного опыта, любые замечания относительно внешности приводили ее в смущение. Казалось бы, после нескольких лет в Париже она должна привыкнуть к лести и комплиментам, ведь французы в отличие от англичан открыто выражали свое восхищение красивой женщиной даже в более сдержанной атмосфере салонов и маленьких балов. Но Мэгги привлекала к себе внимание повсюду, хотя утверждения, подобные высказанному Огюстеном, заставляли ее чувствовать неловкость. Она продолжала ощущать себя неуклюжей девчонкой, какой была в детстве, несмотря на то что зеркало ежедневно убеждало ее в обратном. Тем не менее всякий, кто видел в ней красавицу, вызывал у нее смутное недоверие.

Впрочем, это вовсе не означало, что она не доверяет жениху. Огюстен де Вегу даже при склонности постоянно говорить комплименты был одним из добрейших и надежнейших людей, которых ей довелось знать. Высокий, обаятельный, лет на десять старше ее, Огюстен являлся завсегдатаем студии мадам Бонэр, его семью хорошо знали и уважали. Им принадлежали выставочные галереи в семи городах Европы и одна в Америке, их собрание живописи эпохи Возрождения считалось одним из самых ценных в мире. Сам Огюстен вечно разыскивал новые таланты, чтобы продвигать их в своем парижском салоне. Мадам Бонэр, столь же деловая, сколь и артистичная, позаботилась, чтобы несколько картин Мэгги попали ему на глаза. Именно Огюстен в свое время купил портрет Джерри, еще до того, как встретился с автором картины, затем планы месье де Вегу по содействию ей приобрели личный характер, и последние два года пребывания в Париже она редко проводила вечера не в его обществе.

Мэгги не была в него влюблена, и, когда Огюстен признался через две или три недели после их знакомства в своих чувствах, она только засмеялась, приняв все за шутку. Но он продолжал настоятельно ухаживать, и Мэгги в конце концов решительно сообщила, что не отвечает ему взаимностью.

Когда Огюстен входил в комнату, ее сердце не подпрыгивало, когда целовал ей руку, она оставалась спокойной. Мэгги знала, как будоражит и волнует любовь… Знала слишком хорошо, поэтому часто говорила ему, что он заслуживает большего. Он мог получить любую женщину, поскольку был богат и относительно хорош собой, если вас не отпугивала его густая рыжая шевелюра.

Но Огюстен, видимо, предпочитал азарт погони за единственной женщиной, причем влюбленной в другого… Хотя догадывался ли он об этом, Мэгги не знала, ибо и сама поняла, что сердце ее занято другим, лишь в тот день, когда умерла леди Герберт.

Огюстен, сопровождавший ее в Англию и присутствовавший, когда хирург Паркс сообщил мрачное известие, был свидетелем горя сэра Артура. Именно Огюстен готовил с викарием церемонию похорон, он был печальным вестником, которого Мэгги послала в Лондон к сестре Анне, находившейся на девятом месяце беременности. Огюстен успокаивал слуг, когда они завешивали черным крепом зеркала, украшавшие стены обеденного зала. Это Огюстен нашел Мэгги, рыдающую на террасе под окном спальни, где холод и уныние осени усиливали ее горе. Обычно красноречивый и разговорчивый, француз молча набросил ей на плечи сюртук и сел рядом. Так они просидели долго, словно в Парижской опере. Когда он наконец заговорил, то напомнил Мэгги, что если она согласится выйти за него замуж, то его мать станет матерью и ей. Конечно, это будет лишь свекровь, но все лучше, чем жить совсем без матери…

В другое время неуместность подобного замечания могла бы насмешить Мэгги, но в ту минуту она испытала только стыд, ибо плакала не из-за матери, а из-за себя. Сестра не смогла утаить от нее «Таймс» с рассказом о победе герцога в Джайпуре, который чуть ли не в одиночку разогнал мятежников, хотевших сжечь Дворец ветров, и о поразительной награде за это, дарованной ему магараджей. «Таймс» писала, что награда представляет собой весьма пикантный эпилог волнующей истории: подумать только, в наши дни, в наш век герою дарят за храбрость человеческое существо! Да все аболиционисты, все противники рабства наверняка поднимутся как один! Над этим смеялся весь Лондон.

Но для Мэгги сам факт, что Джереми вроде бы принял от магараджи индийскую принцессу (ибо ни о каком его отказе в газете не упоминалось), вовсе не казался ни забавным, ни пикантным. Она была раздавлена. За пять лет она не получила от него ни единой строчки, ничего свидетельствующего о том, что он помнит о ее существовании. Да и почему он должен помнить? Она только девушка, с которой он однажды целовался в конюшне. Зачем ему Мэгги Герберт, если он может владеть индийской принцессой?

Стыдно было рыдать и горевать по столь нелепому поводу в день смерти матери, но именно такому занятию предавалась Мэгги, когда Огюстен нашел ее и сделал ей предложение в последний раз, ибо теперь, взяв себя в руки, она дала согласие.

Она была не настолько погружена в свою печаль, чтобы не оценить заботу Огюстена о ее семье в последние дни материнской болезни. В конце концов что сделал для нее Джереми Ролингз? Ничего! За все время отсутствия он ни разу ей не написал, не передал ничего через своих родных, видимо, даже не вспоминал о ней с того дня в конюшне. Так что же она делает? Отвергает предложение достойного человека ради того, кто за долгие годы не удосужился послать ей весточку? Кто уехал в Индию и завел там себе принцессу?

А Огюстен столько для нее сделал! Меньшее, что она могла дать взамен, это стать ему хорошей женой. Мэгги понимала, что не полюбит никого, кроме герцога Ролингза, но они с Огюстеном были друзьями, и она искренне к нему привязана. Дружба и взаимная симпатия — прекрасное основание для брака.

Поэтому, вместо того чтобы в очередной раз отказать ему, что вполне бы случилось, не попадись ей вовремя газета, Мэгги сказала «да». А что ей оставалось?

Она взглянула на Огюстена, который обернулся поприветствовать знакомых. Да, буйная рыжая шевелюра не очень его украшала. Женщине такая роскошь придала бы шик, но мужчина выглядел, как любила говорить Беранж, ошеломительно. К тому же его мать! Эту женщину можно назвать испытанием для слабых душ, хотя сам он, в чем Мэгги не сомневалась, будет прекрасным мужем.

А ей так нужен хороший муж! Она не может провести всю жизнь, страдая по человеку, который забыл о ней на целых пять лет. О, конечно, существовало где-то письмо, якобы им написанное… И разве что-то меняет единственное письмо? Она явно ничего для него не значила. Она всего лишь одна из многих женщин, с которыми он провел несколько приятных часов… однажды солнечным днем.

Она и влюбилась-то в него от детской наивности. Значит, придется его разлюбить. Не важно, сколько это займет времени. Не будет она до конца своих дней любить Джереми Ролингза! Нет.

Мэгги так задумалась, что сначала не обратила внимания на стихнувшие вокруг разговоры. Она успела привыкнуть к шуму, толчее и духоте, сопутствующим модным светским развлечениям, поэтому на балу, среди говора толпы, ничто так не привлекает внимания, как голос, понизившийся до шепота. Мэгги с любопытством взглянула на собеседников Огюстена, сразу узнав лорда и леди Митчелл. Их собрание фламандской живописи соперничало с коллекцией семьи де Вегу, с ними Огюстен часто вступал в дружескую схватку на аукционах. Теперь все трое, повернувшись к ней спиной, пристально разглядывали кого-то среди танцующих.

— Понятия не имею, кто он, — громко заявил лорд Митчелл, которого не волновало, слышат ли его окружающие. — И вообще, Летиция, мне не нравится, что ты притащила меня сюда. Тебе известно, как не люблю я подобную толчею.

— Он должен быть знаменитостью, — настаивала его жена. — Олторпы ни за что бы не пригласили кого попало на представление свету единственной дочери.

Мэгги снова раскрыла веер. Значит, они просто заметили в толпе лицо, которое не смогли признать. Вот и все. Право, Огюстен бывает так забавен, его, словно женщину, интересуют мелкие детали и хитросплетения высшего света.

Бедный Огюстен, не умеющий скрывать своих чувств, особенно восторга. Мэгги с трудном убедила его не радоваться столь бурно ее согласию на брак с ним, когда он объявил себя счастливейшим из всех людей на свете, потому что их помолвка должна была оставаться тайной до окончания траура по ее матушке. Для Огюстена это был трудный год, который ничуть не облегчало то, что отец Мэгги отнесся к ее помолвке не лучше, чем к ее решению посвятить себя искусству. По убеждению сэра Артура, теперь первейшим долгом младшей дочери было посвятить себя заботе о нем. Он рассчитывал, что Мэгги вернется в Герберт-Парк, хотя еще две дочери жили неподалеку.

При мысли об отце Мэгги быстрее заработала веером. Любопытно, что он скажет, узнав о возвращении герцога Ролингза из Индии. С невестой королевского рода в придачу? Наверняка не слишком обрадуется. Сэр Артур питал глубокое недоверие ко всему иностранному, нелегко ему будет кланяться герцогине, которая даже не умеет говорить по-английски. А как отнесутся к этому его родственники? Пиджин, вероятно, хватит удар! Мэгги помнила, что было с леди Эдварде, когда она впервые услышала о существовании Звезды Джайпура. Вид принцессы Аши, предлагающей гостям чай в Золотой гостиной Ролингз-Мэнор, способен ее прикончить.

Да, Хилл права, надо срочно подыскивать собственное жилище, нельзя жить на Парк-лейн, деля кров с этой… женщиной.

Не говоря уже об этом мужчине!

— Ого! — восхищенно произнес Огюстен. — Все женщины не сводят с него глаз. Он даже обратил на себя внимание мисс Олторп, а я никогда не думал, что она может отказаться от пирожного ради красивого лица.

Леди Митчелл коротко хохотнула.

— Вряд ли его можно назвать красивым, месье де Вегу. Но разве девушка устоит перед мужчиной в мундире? Вы же знаете, с каким восторгом дамы любуются проезжающими конногвардейцами. Есть в кавалеристах нечто такое…

— Конечно, есть, — презрительно фыркнул ее супруг. — Вонь от конского навоза, сопровождающая их повсюду.

— Джеймс, если ты неловок в седле, чтобы скакать с саблей на боку, то ты можешь говорить грубости о тех, кто способен это сделать. — Леди Митчелл прищурилась. — Да, но этот! Он слишком высокий. И столько наград, видимо, проявил большую отвагу в каком-то сражении.

— Наверное, в Индии, — заметил Огюстен. — Где еще он приобрел бы такой необыкновенный загар? Он похож на цыгана.

Мэгги слушала их вполуха, но тут шагнула вперед. Невозможно. Ведь Джереми не знаком с графом Олторпом. Может, его знал лорд Эдвард, только не Джереми!

Поскольку лорд Митчелл и Огюстен загораживали ей вид, она нырнула за колонну, скользнула дальше, стремясь найти просвет в толпе…

А когда нашла, сердце замерло у нее в груди. Замерло все вокруг, хотя оркестр не перестал играть вальс, в зале не стихли голоса, танцоры не расступились, освобождая ей путь. Но Мэгги показалось, что все так и есть, поскольку она слышала только свое прерывистое дыхание.

Господи! Это Джереми в кавалерийском мундире.

В последний раз она видела его в полутемной спальне, на рассвете, когда еще не вполне проснулась, к тому же перепугалась до смерти сначала при виде незнакомца, а потом из-за того, кто это был. Но теперь… никакой ошибки. Джереми стоял в пятидесяти футах от нее, поднося к губам бокал с шампанским, в то время как пронзительный взгляд его серебристых глаз скользил по танцующим.

Утром Мэгги решила, что его красота погублена нездоровым цветом лица и сломанным носом… Конечно, теперь он не так красив, как пять лет назад, зато выглядел более мужественным и потому гораздо более привлекательным. Мэгги также удивилась, почему женщины в зале не падают к его ногам, поскольку она готова была сделать именно это. В безупречно облегающем фигуру мундире, сверкающие эполеты которого подчеркивали разворот его широких плеч, Джереми возвышался над бальным морем, словно адмирал на палубе одного из боевых кораблей ее величества, собирающийся отдать приказ к залпу из всех орудий.

В осанке и манере таилось нечто опасное, как у хищника за миг до прыжка, что делало его похожим на пирата. Возможно, это сходство придавала ему буйная шапка черных кудрей, не поддающихся укрощению, несмотря на стрижку. А может, такое впечатление создавал надменный взгляд, в котором читалось презрение ко всем. Мэгги не удивилась бы, заметив у него в ухе золотую серьгу.

Джереми был по-королевски уверен в себе. Она никогда не видела человека, настолько заполнявшего собой окружающее пространство. Только он способен на это, хотя не понятно, как ему такое удавалось. Мэгги была не в силах отвести глаз от его высокой элегантной фигуры.

Но ведь она же в него влюблена!

Мысль отрезвила ее, как пощечина. Господи! Что она делает? Стоит, открыв рот, глазеет на него, будто полоумная служанка. Джереми явно кого-то высматривал… Ее? Вряд ли. У него есть Звезда Джайпура. Кстати, где его маленькая подружка? Мэгги пыталась отыскать принцессу Ашу, но тщетно, хотя это еще не означало, что ее нет в зале. А она, черт возьми, не собиралась дожидаться, когда они найдут друг друга. Она почти не ела за ужином, однако не сомневалась, что встреча любовников заставит ее растерять и то малое.

Мэгги задержалась всего на секунду, но Джереми этого хватило. Его ищущий взгляд, привлеченный ее движением, несмотря на суету бального зала, устремился к ней. Она беспомощно замерла, следя, как глаза Джереми скользят по ее зачесанным наверх волосам, изгибу шеи, открытым плечам, как расширились, дойдя до выреза платья, который был весьма глубоким, затем сузились, остановившись на плавной линии белой длинной юбки, переходящей в шлейф.

Со всем достоинством, которое могла она собрать под этим оскорбительным разглядыванием, Мэгги приподняла шлейф и холодно повернулась к герцогу Ролингзу спиной.

Глава 17

Джереми едва не расхохотался. Она просто чудо. Его Мэгги. Куда она собралась, ведь на земле нет места, где ей удалось бы от него укрыться. Если понадобится, он последует за ней в ад.

Хотя вряд ли до этого дойдет.

Она, конечно, на него сердита. Любая бы женщина рассердилась, если бы находилась под тем же впечатлением, что и весь Лондон. Ее враждебность понятна, ведь Звезда Джайпура не минерал, а живое существо. Ну, может, не совсем. Но в конце концов, это же Мэгги взяла и обручилась с лягушатником, а еще осмелилась злиться на него. Маленькая лицемерка!

Интересно, стала бы она злиться, если бы могла прочесть его мысли, когда он заметил ее на другом конце бального зала. Такой Мэгги Герберт он никогда ранее не видел: равнодушно-элегантная, с обнаженными плечами, в белоснежном вечернем платье, с которого стекали, будто льдинки, хрустальные бусинки. Разумеется, тут были женщины красивее Мэгги Герберт, но ни одна из них не заставляла биться сильнее его сердце.

Потом она наклонилась… Да с ее фигурой это настоящее преступление! Высокая грудь, едва не переливающаяся через край туго затянутого корсета, разве что не выскочила из декольте. Джереми моментально оглядел гостей, ревниво высматривая, не заметил ли кто из мужчин этих прелестей, которые он считал своей законной собственностью. Где ее жених? Как он допустил, чтобы она разгуливала в таком платье? Да за одно это он заслуживает хорошей взбучки.

С быстротой змеи Джереми пересек зал, увертываясь от танцующих пар, заметил, что Мэгги скользнула за массивную колонну, но, обогнув ее, увидел только высокого рыжего мужчину и напыщенную чету, которые изумленно заморгали при его появлении.

— В чем дело? — резко произнес Джереми. — Никогда не видели живого представителя конной гвардии ее величества?

Не дожидаясь ответа, герцог поспешил в единственном направлении, куда могла скрыться Мэгги: к двери, сливающейся с украшавшими стены дубовыми панелями. За ней оказалась библиотека, обставленная темной мебелью. Впрочем, книг в полумраке он не разглядел, огня в камине не было, и комнату освещал только слабый лунный свет, падающий из высоких окон. Но его хватило, поскольку, отразившись от бисера на платье Мэгги, он помог обнаружить ее присутствие.

— Ей-богу, Джерри! — Она с досадой топнула ногой. — Чего ты добиваешься? Зачем идешь за мной? Почему ты не можешь оставить меня в покое?

Ему послышалось в ее голосе рыдание, и желание засмеяться сразу пропало. Он вдруг осознал, что в этой ситуации нет абсолютно ничего забавного.

— Я уже это делал, — сказал Джереми, закрывая тяжелую дверь и отсекая звуки оркестра и смех гостей. В библиотеке наступила тишина. Было темно и дьявольски холодно.

Но Мэгги, казалось, не замечала холода, несмотря на неприлично смелое декольте. Она снова повернулась к нему спиной, только бежать ей было уже некуда. Видимо, она тоже это поняла и скрестила руки на груди, словно защищаясь от него. От ее вздоха на оконном стекле появилось туманное пятнышко.

— Что означает твое «Я уже это делал»? — спросила она внезапно охрипшим голосом.

— То и означает.

Герцог догадывался, что Мэгги искоса поглядывает в его сторону, поэтому засунул руки в карманы, чтобы не выглядеть угрожающе. Он помнил, будто это случилось вчера, как она требовала от него держать руки подальше.

— Ты хотела, чтобы тебя оставили в покое. Я так и поступил. На пять лет.

— Ну-у, видимо, пяти лет оказалось недостаточно.

— Видимо, так, — кивнул он. — Знаешь, Мэгги, ты действуешь мне на нервы. К счастью, я незлопамятен. Человек менее благодушный решил бы, что ты его терпеть не можешь. Я имею в виду, после пяти долгих лет, проведенных в ожидании тебя…

— По-моему, ты не скучал в разлуке, — донеслось от окна.

— То есть? — Джереми неторопливо обогнул инкрустированный столик.

— Нас всех очень развлекли газетные описания твоих подвигов на Востоке.

Джереми мог бы уже дотронуться до нее, однако не вынул рук из карманов. Не для того продвинулся он так далеко, чтобы заработать пощечину. Хотя Мэгги, кажется, пощечины не раздавала, а била кулаком в челюсть. Поэтому он беспечно произнес:

— Значит, «Таймс» верноподданнически сообщала обо всех моих передвижениях. Но в нескольких довольно важных деталях газета ошиблась.

— Сомневаюсь, — холодно ответила Мэгги. — «Таймс» — самая читаемая газета в мире. Вряд ли ее журналисты небрежно относятся к достоверности своих историй.

— Тем не менее, — настойчиво продолжал герцог, — мне доподлинно известно, что в одной истории они ошиблись.

Заинтересовавшись, она резко обернулась и была поражена тем, как незаметно и близко он сумел к ней подобраться. Мэгги отпрянула до самого окна.

— Перестань, — сказала она прерывающимся голосом.

— Что перестань? — Джереми замер на месте, поскольку еще шаг, и она бы выдавила стекло.

— Ты знаешь, что я имею в виду. — Мэгги стояла против света, поэтому он не мог разглядеть ее лица, но предположил, что в глазах у нее слезы. — Джереми, никаких фактов они не перепутали. Ты сам утром признался, что привез с собой Звезду Джайпура, которую я собственными глазами видела в холле твоего дома.

— Не спорю, ты видела в холле принцессу Ашу, однако не видела Звезду Джайпура.

Рассвирепев, Мэгги вскинула руку с веером, нацелила его, словно кинжал, ему в грудь и процедила сквозь зубы:

— Принцесса Аша и есть Звезда Джайпура!

— Возможно, она так считает, — невозмутимо пожал плечами герцог. — Именно так называют принцессу многие, включая обожающего ее дядюшку. Это у нее вроде прозвища. Но истинная Звезда Джайпура не женщина, а камень.

— В газете писали, что ты был награжден Звездой Джайпура за мужество при защите Дворца ветров. Согласно «Таймс», это имя племянницы магараджи…

— Да, — кивнул Джереми. — Все верно. Магараджа пытался навязать мне свою племянницу. Как ты понимаешь, ситуация была крайне щекотливой, поскольку в Индии одарить человека дочерью или племянницей значит оказать ему великую честь. Особенно такой женщиной, как принцесса, которую многие в Индии считают слишком прекрасной, чтобы смотреть на нее в упор. — Мэгги фыркнула, но Джереми невозмутимо продолжал: — Я пытаюсь тебе объяснить, что не мог просто заявить магарадже: «Спасибо, не надо». Это было бы жесточайшим оскорблением. Мы и без того не слишком там популярны, и мой отказ привел бы к невозможности наладить дружеские отношения с местным правительством.

— Есть ли у твоей истории окончание? — язвительно осведомилась Мэгги.

Джереми ухмыльнулся. За исключением Мэгги, не существовало другой женщины, ну, может, еще тетя Пиджин, которая обращалась бы с ним столь вызывающе грубо. Видимо, за это он ее и любил.

— Да, Мэгги. О чем «Таймс» явно не торопилась сообщить, вероятно, из опасения, что тогда история заканчивалась бы не так пикантно, — это о том, что позднее я вернулся к магарадже и объяснил его высочеству, что хотя высоко ценю оказанную мне честь, но дома у меня уже есть девушка. Магараджа оказался понимающим парнем и вместо племянницы подарил мне вот это.

Вытащив руку из кармана, герцог разжал кулак, и на его ладони в слабом лунном свете засверкала синим огнем Звезда Джайпура. К ней прицепились пушинки, но они не могли умалить безупречной красоты совершенного драгоценного камня.

Однако Мэгги не подумала опустить веер. Он сразу понял, что ни красота сапфира, ни его баснословная стоимость никакого впечатления на нее не произвели. Как это похоже на его Мэгги!

— Если рассказанное тобой правда, — холодно произнесла она, — то зачем принцесса Аша оказалась сегодня в твоем холле?

Джереми со вздохом опустил драгоценность в карман.

— Для меня это тоже тайна. Насколько я понял из слов переводчика, Аша безумно в меня влюбилась и, несмотря на все мои протесты, твердо намерена выйти за меня замуж.

Мэгги швырнула в него веер, но, к счастью, он это предвидел и нырнул за диван. Веер ударился о ручку кожаной софы, с треском упав на паркет.

— Я так и знала! — воскликнула она. — Как ты мог, Джерри? Как ты мог!

— Что мог? — Герцог вскинул руки, защищаясь от ее беспорядочных ударов. Видимо, за время его отсутствия Мэгги научилась раздавать пощечины. — Что я такого сделал?

— Что сделал? Я скажу тебе, что ты натворил, дурень этакий! Ты заставил ее в тебя влюбиться!

«Как и меня», — мысленно докончила она, испытав неодолимую потребность кого-то ударить, а поскольку под рукой оказался растерянный Джереми, то он и стал мишенью для ее неудержимого гнева.

Хоть бицепсы у него были мощными, однако удержаться от гримасы боли он не смог: удар у Мэгги был по-прежнему классным. К тому же он сам обучил ее боксерским приемам и чувствовал себя вовсе глупо.

Ему не хотелось причинять ей боль, но еще меньше хотелось, чтобы она ушиблась. Судя по тому, как Мэгги прыгала вокруг него, согнув правую руку для удара (зрелище весьма соблазнительное, учитывая глубину ее декольте), она могла повредить себе костяшки пальцев. Джереми решил положить конец играм и как опытный военный приготовился сделать это быстро.

Возможно, не слишком тактично было схватить ее за талию, бросить с размаху на диван и прижать всем телом к упругой кожаной обивке. Его эта поза очень порадовала, несмотря на гневное выражение лица Мэгги.

— Слезь с меня!

— И не подумаю, — ответил Джереми, восхищаясь бурно вздымающейся грудью, чуть не выпадавшей из платья от усилий ее хозяйки освободиться; это могло произойти в любой момент, и он будет последним дураком, если не останется в том же положении, чтобы насладиться таким зрелищем.

— Когда однажды пять лет назад я с тебя слез, мне пришлось долго ждать второй такой возможности полежать на тебе, а в кавалерии меня научили, что шанс решает все, отступление ни к чему не ведет.

— Джерри, — начала Мэгги, но тот закрыл ей рот поцелуем, весьма эффективно заставив ее умолкнуть.

Глава 18

— Джереми, — снова начала она, когда у нее появилась возможность наконец вздохнуть.

— Что? — спросил он, целуя ее в шею, где часто бился пульс, и медленно поднимаясь к нежному местечку за правым ухом.

— Вдруг сюда войдут? — прошептала Мэгги, поворачивая голову, чтобы ему было удобнее скользить губами по ее коже.

— Я попрошу их удалиться.

Джереми пощекотал носом розовую мочку, и у Мэгги перехватило дыхание от приятных ощущений. Она не понимала, что случилось, ведь минуту назад ей просто хотелось его убить. Готовя себя к его неизбежному появлению (он же герцог Ролингз и в конце концов обязательно вернется домой), она раз двадцать репетировала, что скажет ему. Но даже в самых безумных фантазиях она не предполагала, что спустя лишь сутки после возвращения Джереми будет лежать в его объятиях, самозабвенно позволяя целовать себя.

И это еще не все. Теперь он ласкал ее грудь, пылко исследуя соблазнительные округлости, которых никогда не касался никто, кроме него. Она ничего не могла поделать с тем, что прикосновение загрубевших пальцев к нежной, как лепесток, коже заставило ее выгнуться ему навстречу. Она ничего не могла поделать с тем, что ее руки обвили его шею, что она сама начала искать и нашла губами его губы. Не ее вина, что они открылись сами собой, и она не могла подавить стон, когда его язык встретился с ее языком. Но этот тихий стон вызвал в нем ответное волнение, и он нажал на ее возбужденные соски, которые затвердели, упершись в его ладони…

В голове у нее крутилась одна мысль: «Это Джереми. Это Джереми!»

И почему-то от этой мысли все происходящее стало правильным.

Хотя и не таким, как раньше. Раньше она была девчонкой, ничего не понимала. Она и сейчас понимала не многим больше, ведь опыта за эти годы не прибавилось, но со слов Беранж знала, что тянущее щекотание и влажность между ног абсолютно нормальные ощущения. Мэгги уже не была столь невежественной, чтобы принять твердый предмет, который настойчиво давил ей в живот, за рукоятку ножа… Она прекрасно знала, что это такое, даже чувствовала опасное возбуждение от того, что именно она вызвала такую реакцию, она стала этому причиной. Мысль совершенно опьянила ее, и Мэгги, не сдержавшись, осторожно дотронулась до возбужденной плоти… просто удостовериться, что все на месте… все принадлежит ей…

Каково же было ее изумление, когда Джереми, судорожно вздохнув при этой робкой ласке, тронул ее между ног!

Мэгги понятия не имела, как его руке удалось забраться под платье и скользнуть за пояс панталон. Впервые она оценила его ловкость в обращении с женщинами и их одеждой. Никогда в жизни не испытывала она более приятных ощущений, чем от ласкающих пальцев Джереми, нежно раздвинувших ей ноги и осторожно проникших внутрь. Она даже не покраснела, когда он поднял голову, чтобы наблюдать за выражением ее лица. Только еле слышно ахнула от удовольствия, но не смутилась. Даже когда он прижал увлажненные пальцы к кудрявому холмику и начал его массировать, она лишь жадно выгнулась, чтобы теснее приникнуть к мужской руке.

Сама того не зная, Мэгги ответила герцогу на вопрос, мучивший его с того момента, как он узнал о ее помолвке. Долгие месяцы он терзался мыслью, что кто-то другой завладел территорией, которую он много лет назад объявил своей. Но изумленный стон Мэгги, когда он впервые коснулся жаркой ложбинки, развеял его сомнения: она была девственницей. И при этом проявляла больше пылкости, отдавалась щедрее, чем любая из многоопытных дам, которыми он обладал в прошлом…

— Дотронься до меня… — прошептал он дрожащим голосом.

Она поняла, чего он хочет, чего от нее ждет, и не колебалась. Брюки расстегнулись легко, и в ее руке вдруг оказалась твердая плоть, ощутимо пульсирующая под ее ладонью. Джереми еще крепче прижал руку к средоточию ее женской сути, пробудив у нее внутри нарастающее томление, ощущение пустоты, которую мог заполнить только он. Это Мэгги осознала со всей отчетливостью…

Дверь в библиотеку распахнулась. Перекрывая ворвавшиеся в ее тишину пронзительный женский смех и струнные переливы оркестра, кто-то спросил по-французски:

— Маргерита? Ты здесь?

Мэгги вскочила с такой быстротой, что Джереми уловил лишь сверкающий белый проблеск ее платья. Секунду назад она трепетала под ним на грани оргазма, а теперь уже стояла в нескольких футах от него. Только грудь бурно вздымалась, словно она бежала к окну.

— О, это ты, Огюстен? — невозмутимо произнесла Мэгги. — Да, я здесь. Извини, ты, наверное, меня искал?

Джереми, лежа на диване, неторопливо застегивал брюки, чувствуя, как у него внутри нарастает жгучее напряжение, к несчастью, хорошо ему знакомое: так было всегда перед убийством.

Он уставился на мужчину, стоявшего в дверях, силуэт которого четко вырисовывался на фоне освещенного бального зала. Этот француз очень высокого роста. И он не умеет правильно выговорить ее имя.

— Почему ты прячешься тут, ма шер, в холоде и мраке? — ласково укорил де Вегу. — В зале маркиза Линн, она хочет поговорить с тобой о портрете своих внуков… — Он вдруг умолк, заметив вставшего Джереми. — Кто здесь с тобой, дорогая?

Мэгги бросила быстрый взгляд через обнаженное плечо, словно впервые обратив внимание на то, что с ней кто-то есть.

— Ах, он, — протянула она, будто надеясь, что сейчас проснется от дурного сна. — Это… он…

Понимая, что Мэгги или скомкает представление, или что-нибудь наврет, герцог взял инициативу на себя.

— Мое имя Ролингз. — Осторожно, уже зная, что сделает, Джереми обошел диван. — Полковник конной гвардии ее величества.

— Неужели? — Француз шагнул в комнату, слегка прикрыв дверь. — Как интересно! Маргерита, кажется, твой отец служит поверенным у герцога Ролингза? — Мэгги лишь молча кивнула, совершенно утратив дар речи. — Скажите, полковник, вы один из родственников герцога? Я знаком с его дядей и тетей, однако не имел удовольствия встретиться с самим герцогом…

— Это положение нам следует исправить. Не так ли?

Теперь Джереми мог рассмотреть, что жених Мэгги примерно одного с ним роста и возраста. Только волосы у него рыжие. Значит, это он так разглядывал его в бальном зале. Вот и еще повод для неприязни.

— Я, вероятно, составлю вам протекцию для знакомства.

— Чудесно! — воскликнул де Вегу, протягивая Джереми руку. — Полковник, разрешите представиться. Я Огюстен де Вегу, жених мадемуазель Герберт…

Все обернулось самым желанным для герцога образом. Дело могло быть даже лучше, если бы он лишил Мэгги невинности прямо на кожаном диване графа Олторпа… Круто обернувшись к ней, Джереми с наигранным потрясением воскликнул:

— Мэгги, ты обручена с другим?

Та закрыла глаза, надеясь, что когда их откроет, то проснется дома в Герберт-Парке, далеко-далеко от Лондона. Но такой удачи не случилось. Оба стояли, уставившись на нее. Один растерянный, другой якобы возмущенный.

— Джерри, — вздохнула она, — я собиралась рассказать тебе об этом, только…

Но Огюстен прервал ее.

— Джерри, — повторил он, бросая подозрительный взгляд на герцога. — Но ведь так зовут твою собачку, ма ше…

— Она не ваша дорогая, французский ублюдок.

Джереми со всей силы ударил Огюстена де Вегу кулаком в нос.

Глава 19

— Жначит, как я понимаю, — невнятно произнес Огюстен, прижимая к лицу окровавленный носовой платочек Мэгги, — это был херцог Ролингз?

Мэгги едва могла усидеть в экипаже от гнева и досады.

— Конечно, он, — свирепо буркнула она. — У кого же еще хватило бы наглости дать в нос моему жениху?

Огюстен грустно посмотрел в окошко на клубящийся туман улиц, слабо освещенных газовыми фонарями.

— Я не бодозревал, што ваши одношения с херцогом Ролингзом дают ему браво ударить вашего жениха бо лицу. — Сломанный нос делал его английское произношение, и без того достаточно трудное для француза, вовсе не ясным. — Я шуствую, што, фосмошно, фы не фее мне расскасали, шер.

Мэгги лишь нетерпеливо помотала головой, и материнские бриллианты угрожающе закачались в ушах. Конечно, она сочувствовала Огюстену, ведь бедняге сломали нос по ее вине, только была слишком разъярена для разговоров. Ей хотелось благополучно доставить Огюстена домой, затем вернуться на Парк-лейн и выяснить отношения с Джереми. Она с ним разберется… он узнает, что такое неприятности… и, может, тоже останется со сломанным носом!..

Господи! Как он унизил ее на балу! Оскорбил! Сначала едва не соблазнил в библиотеке лорда Олторпа, потом набросился на ее спутника. Причем его дикое нападение абсолютно никто не провоцировал! Огюстен был слишком изумлен и даже не подумал сопротивляться. Правда, Джереми ограничился единственным ударом, но Огюстен отлетел к витрине, сбросив на пол стеклянные колпаки, под которыми находились чучела птиц и засушенные цветы. На звон бьющегося стекла прибежали гости во главе с хозяином дома, графом Олторпом… Но даже в их присутствии Джереми призывал Огюстена встать и ответить по-мужски. Господи-и! Мэгги краснела, вспоминая, что никто не упрекнул его.

Потому что он герцог!

Ладно, герцог он или не герцог, а она приберегла для него пару крепких выражений. К несчастью, их нельзя было произнести при Олторпах и других гостях… на которых Мэгги имела такие виды… так надеялась получить от них заказы на портреты… Теперь надежд не осталось: кто захочет иметь дело с художницей, из-за которой может подняться драка и разобьются дорогие вещи? Никто. Все ее усилия на балу, все улыбки и светские разговоры пошли прахом… Только потому, что этот негодяй Джереми Ролингз… Да, негодяй! Шут гороховый! Сукин сын! Он все ей испортил!

И почему? Ради своей дурацкой гордыни. Она, Мэгги, вовсе не нужна Джереми Ролингзу. Да, он ее хотел, но лишь потому, что она ему не принадлежала. Как он посмел изображать возмущение, что после пяти лет его молчания она собралась замуж за другого? Она что, должна была терпеливо ждать его вечность? Чего ради? Чтобы стать его любовницей? Будущую жену не совращают на диване в совершенно незнакомом доме… Вряд ли так ухаживали за герцогскими женами в современной Англии!

Ничего, он еще пожалеет! Уж она позаботится об этом! Лорд Олторп мог похлопать его по плечу, предложить ситару, приговаривая: «Ладно, ребята есть ребята», пока слуги вытирали с пола кровь и подметали осколки. Но Мэгги спускать ему такого безобразия не собиралась. Нет, ему это даром не пройдет! Он думал, тигры в Индии страшные? Значит, еще не видел Мэгги, когда она в ярости… как сейчас.

— Мешду фами што-то пыло кокда-то? Я брав?

Мэгги попыталась в тусклом свете масляного фонаря кареты разглядеть выражение его лица.

— Да, фижу, что пыло. Не одрицай, шери.

— Нет, Огюстен, не было. — Она говорила твердо, веря, что права. — Мне было шестнадцать. Он был… старше. Было одно глупое утро… Ничего не случилось. Он уехал, я тоже. Вот и все. — Мэгги снова отвернулась. Иначе глаза выдадут ее так же верно, как влажные панталоны, свидетельство ее сексуального возбуждения.

— Нет, не фее, — настаивал Огюстен тем же ласковым голосом, каким указывал ей, что она перебрала гипса для грунтовки холста. — Фосмошно, тля тепя, Маргерита, тем фее и кончилось, но не тля него. Кокта мушчина ломает нос тфоему шениху, он не тумает, што фее ф прошлом.

— Ты не прав, Огюстен. Герцог не испытывает ко мне никаких чувств. Я была только средством заполнить приятный весенний день. Кроме того, сейчас у него кто-то есть. — Голос у Мэгги не дрогнул. — Ты, наверное, читал об этом. Индийская принцесса.

— Зашем ше он токда меня утарил?

— Потому что это все, на что он способен. Он всегда с кем-то дерется… с юности. Единственная разница, что в Индии люди стали ему отвечать тем же.

— Толжен ли я ответить ему тем же, кокда снофа его уфишу?

— Господи! Ни в коем случае! Он тебя убьет, Огюстен!

Тот горько улыбнулся, чего она не могла увидеть, поскольку окровавленный платок закрывал ему нижнюю половину лица.

— Ты мало феришь ф мои поксерские спосопности, шери?

— Не в том дело, — быстро произнесла Мэгги, осознав свою ошибку.

Но в этот момент карета остановилась, лакей Огюстена распахнул двери, стремясь поскорее доставить хозяина в дом, где его поджидал врач. Мэгги еще с бала послала сообщить о «несчастном случае». Слава Богу, мать Огюстена еще находилась в Париже, а то неизвестно, что сказала бы мадам де Вегу, узнав о плачевной истории с ее обожаемым сыном.

— Позаботьтесь, чтобы он в точности выполнил предписания врача, — строго наказала Мэгги лакеям, помогавшим хозяину выйти из экипажа. — Огюстен, слушайся врача, делай, что он скажет.

— Мне это фее не нравится, — сказал уже с улицы Огюстен. Такой несчастный в своем цилиндре, с кровавым платком у носа, осыпаемый лондонским снегом. — Мне не нравится, што ты едешь томой отна. Ешли он там потшитает?

Мэгги не стала уточнять, кого он имеет в виду.

— Не тревожься, — решительно сказала она. — Сегодня должны были вернуться из Йоркшира лорд и леди Эдвард. Я не останусь совсем одна. Кроме того, Огюстен, я вполне способна постоять за себя.

Не дожидаясь, пока лакеи захлопнут дверцу кареты, Мэгги сделала это сама и с облегчением откинулась на кожаную спинку. Господи, что за ночка! И ждать лучшего не приходилось. Будет только хуже… для одной персоны!

Но когда она вошла в дом, Эверс сообщил, что его светлость еще не возвращался. Мэгги не особенно удивилась, вероятно, его светлость продолжает наслаждаться отличными сигарами Олторпа или играет с графом на бильярде… «Что же это за страна такая, — злилась Мэгги, снимая плащ, — в которой можно ударить гостя на балу, разбить витрины и мгновенно получить абсолютное прощение лишь потому, что ты семнадцатый герцог Ролингз! Отвратительно!»

— Я хочу, чтобы меня уведомили, когда вернется его светлость, — сказала она дворецкому, взявшему из ее рук плащ. — В ту же минуту, как он вернется, Эверс. Как бы поздно ни было!

— Да, мисс. Конечно, мисс.

— Только не стоит говорить об этом лорду и леди Эдвард, — небрежно добавила Мэгги. — Я имею в виду свое желание увидеться с его светлостью так поздно.

— Лорд и леди Эдвард еще не вернулись из Йоркшира.

— Но я думала, их ждут нынче вечером!

— Ждали. Полагаю, что-то их задержало. — Эверс аккуратно повесил на руку ее плащ. — Наверное, метель. А возможно, леди Эдвард пришла пора…

— О Боже! Эверс, если они не приехали… я вряд ли могу оставаться здесь одна с…

— Я бы не стал беспокоиться, мисс Маргарет. Вероятнее всего, их задержала дурная погода. Зимой поезда из Йоркшира часто опаздывают, прибывая на станцию после полуночи. Если хотите, я разбужу вас, когда они приедут домой.

Мэгги прикусила губу. Господи, что же ей делать? Если станет известно, что она провела ночь без компаньонки в городском особняке герцога Ролингза…

Хотя после сцены у Олторпов от ее репутации мало что осталось… Она уже погублена.

Вдруг она тревожно посмотрела на двери гостиной.

— Эверс…

— Слушаю, мисс.

Мэгги не знала, как поделикатнее задать вопрос.

— Посетители… которые были здесь вечером…

Эверс содрогнулся.

— Вы имеете в виду… принцессу, мисс?

— Да, принцессу. Где…

— Принцесса и мистер Санджей вернулись в гостиницу «Дорчестер», где, как я понял, она сняла комнаты.

— О-о, — протянула Мэгги, надеясь, что ее облегчение выглядело не слишком очевидным. — Благодарю, Эверс.

— Разумеется, мисс.

Несмотря на утешительную информацию, чудесную горячую ванну и успокаивающий напиток, поданный служанкой, Мэгги долго лежала без сна, лениво почесывая шелковые ушки Джерри и прислушиваясь к стуку карет. Минуты превращались в часы, церковный колокол ударил полночь, затем час ночи… Ее тревога возрастала. Ни герцога, ни его родственников, где они могут быть? Она бы еще поняла опоздание Джереми, который наверняка не хочет идти домой, стыдится посмотреть ей в глаза. Трус поганый!

Неужели герой войны, многократно награжденный, испугается ссоры? А может, он вовсе не стремится ее избегать и развлекается где-то, не торопясь домой? Возможно… он сейчас с принцессой в ее отеле? Мэгги подскочила на кровати и в гаснущем свете камина увидела, что прикроватные часы показывают уже два ночи. Куда он мог подеваться? В Лондоне не много мест, открытых так поздно даже для герцогов. Нет, он явно с принцессой. Где же ему быть?!

Принцесса не швыряла ему вееров в лицо, не била, не смеялась ехидно, вела себя не так грубо, как она с самого момента возвращения Джереми. Какой мужчина не предпочтет общество любой женщины обществу неприятной Мэгги?

О Господи! Ну разумеется, он с принцессой! Красавицей Ашей, у которой глаза словно миндаль, задорные маленькие груди, ловкие смуглые пальчики, туфельки в драгоценных камнях…

Услышав тихий стук, Мэгги поспешно распахнула дверь спальни и не сразу поняла, что перед ней стоит Эверс со свечой. Эверс, вовсе не похожий на величественного дворецкого в накрахмаленном галстуке и черной паре, каким он бывал днем, а в ночной рубашке, халате и красном ночном колпаке.

— Простите за беспокойство, мисс Маргарет, — тревожно прошептал он, — но я в полной растерянности и не знаю, что делать. Кто-то должен его урезонить…

— Урезонить кого? — охрипшим голосом переспросила она. — Который час?

— Полтретьего. Герцога, мисс. Боюсь, он…

— Герцога? Он дома?

— Да, мисс, только…

— О Господи, он не заболел? — Мэгги, уже надевавшая халат, в ужасе замерла, обернувшись к дворецкому.

— Нет, мисс. — Эверс судорожно глотнул. — Боюсь, его ударили ножом…

— Ножом?! — Не дожидаясь объяснений и отстранив дворецкого, она побежала в холл.

Глава 20

Он все испортил.

Джереми это отлично понимал и готов был признать свою вину, на что способен только сильный человек. А он был сильным. И он был не прав. Все получилось очень нескладно. Все погибло.

Теперь единственная проблема, как это исправить.

Дать в нос лягушатнику приятно, но, и он готов это признать где угодно, совсем неразумно. Правда, в ту минуту он не отвечал за свои действия. В конце концов, прошло лишь несколько… да, секунд после того, как он почти добился цели, к которой стремился едва ли не всю жизнь.

Некоторые мечтают строить мосты, другие выигрывать войны, третьи уничтожить голод и болезни, четвертые жаждут только богатства. Джереми понимал их стремления и терпимо относился к подобным людям, однако для него самого не было цели более желанной, более достойной трудов, лишений, затрат времени и энергии, чем одна-единственная манящая сквозь годы и расстояния. Она побуждала его к действию пять долгих лет. Мэгги Герберт.

Он чуть не добился желаемого. И все для того, чтобы его надежды разнес в прах рыжий француз.

Олторп хлопнул герцога по спине, отвлекая от грустных раздумий.

— Ну же, ваша светлость, не так все и плохо. Мои стеклянные колпаки стоят десять, от силы двадцать фунтов. А хлам под ними просто дурацкие чучела. Не слушайте мою жену, слава Богу, что мы от них отделались. Хлебните еще бренди.

Джереми, сидевший на том же диване, где несколько ранее испытал блаженство, которого ждал пять долгих лет, молча протянул ему свой бокал.

— Я все погубил, — пробормотал он, понимая, что выглядит сентиментальным идиотом, но ничего не мог с собой поделать. Ведь он был так близок…

— Ну, ваша светлость, ничего вы не погубили, — сказал Олторп, разглядывая на свет янтарную жидкость. — Купите ей какой-нибудь браслет, и она вас простит. Они всегда прощают.

— Нет, только не она.

— Чушь. Она ведь женщина, не так ли?

— Да, но…

— Тогда простит!

Теперь в камине горел огонь, в библиотеке стало тепло и светло. Даже слишком тепло и светло, но лорд Олторп, казалось, этого не замечал. Он был пьян, ибо воспользовался предлогом, что герцог Ролингз остался после разъезда других гостей.

Не так уж приятно обсуждать личные дела с сорокалетним графом, к тому же весьма перебравшим спиртного, однако выбирать Джереми было не из чего или не из кого. Он мог бы поехать домой, что неизбежно приведет к дальнейшим мукам. Он не сможет даже приблизиться к ней, ведь она так зла на него за то, что он ударил ее жениха. Джереми видел ее лицо, после того как с удовольствием сломал нос выскочке-лягушатнику. Ледяное «Я увижу вас дома» прозвучало скорее угрозой, чем обещанием продолжить то, что прервал де Вегу.

Он все безнадежно испортил…

— Ладно, — внезапно произнес Олторп. — Пусть не браслет. Как насчет городского особняка? Собственного дома в городе. Ни одна женщина от этого не откажется. Она сможет его обставлять, вешать кружевные занавесочки и прочее. Женщины такое любят. Да, мой мальчик, попробуй найти особняк на Кардингтон-Крисчент. Моя сестра в восторге от этого района.

Джереми горестно поглядел на графа. Тот не мог осознать всю глубину его провала, ведь началось все не с разбитого носа француза. Нет, все началось там, в Индии, когда он впервые услышал нелепую сказку о том, что получит руку племянницы магараджи в награду за свою дерзкую отвагу при Джайпуре. Тогда он лишь посмеялся над россказнями. И ошибся! Потому что буквально на следующий день магараджа сделал ему такое предложение.

Но и тогда Джереми только смеялся, хотя обязан был догадаться, к чему это приведет. Особенно когда принцесса стала бросать на него жаркие взгляды на приемах, а все стали переглядываться и подталкивать друг друга локтями. При менее торжественных встречах с магараджей Аша произвела на него впечатление приятной девицы, хотя разговаривать они могли только через переводчика. Однако Джереми был с нею только вежлив. Лишь когда парень из посольства отвел его в сторону и разъяснил возможные последствия разбитого сердца члена королевского дома Раджастана, герцог наконец осознал: то, что он принял за несколько экстравагантный жест со стороны местного правителя, на самом деле являлось абсолютно серьезным. Аша посчитала себя обрученной с ним, а английское посольство сочло Джереми угрозой дипломатическим отношениям!

Личный разговор с дядей принцессы, казалось, прояснил недоразумение, но перышки Аши взъерошились настолько, что способностей Джереми пригладить их было недостаточно. Ее набег на его дом нынче вечером стал наглядным тому доказательством. Он просто рассвирепел, увидев ее у себя в гостиной, и впервые осознал, что забавный, по его мнению, эпизод заморских приключений раздут британской прессой до невероятных размеров. Если для него Звездой Джайпура был сапфир, то для всего населения Лондона, особенно для Мэгги, это означало совершенно другое.

Джереми начал с ужасом понимать, что, возможно, именно это стало причиной внезапной помолвки Мэгги, которая считала его обрученным. Это объясняло, не извиняя, ее предательство, ведь она знала его достаточно и могла бы понять, что, кроме нее, он не полюбит никого… даже какую-то принцессу.

Теперь ему предстояло убедить Мэгги. Задача, осложненная Ашей, которая, едва он вошел сегодня вечером в гостиную, бросилась ему на шею. Слава Богу, при этом не было Мэгги!

— Полковник-герцог, — воскликнула она, прижимаясь к нему своим гибким телом, — здравствуйте!

Джереми осторожно высвободился и обратился к переводчику, вполне порядочному человеку, окончившему тот самый университет, из которого отчислили Джереми пять лет назад:

— Санджей, что она тут делает? Ее дядя знает, где она находится?

Санджей горестно покачал головой:

— Нет, ваша светлость. Принцесса настояла, чтобы мы путешествовали инкогнито. По-моему, это был… как вы называете… азарт побега из дома.

— Но вы не можете здесь оставаться. Вам следует написать магарадже. И поскорее. Мне не нужно, чтобы он решил, будто я похитил Звезду Джайпура.

— Уже сделано, ваша светлость. Я оставил письмо для его превосходительства, когда ее высочество не видела.

— Прекрасно. — Джереми взглянул на принцессу, которая смотрела на него с полным обожанием. Впрочем, в изгибе ее пухлых губок таилась усмешка. — Санджей, все это чертовски неловко. Вы не можете тут оставаться.

— Не беспокойтесь о нашем устройстве, ваша светлость. Я заказал для принцессы комнаты в отеле «Дорчестер». — Санджей быстро взглянул на Ашу, которая не сводила глаз с Джереми. — Разумеется, к крайнему ее недовольству. Принцесса была убеждена, что вы захотите, чтобы она поселилась у вас.

— Но мы ведь обсуждали это, — начал герцог. — Я думал…

— Я устал объяснять ей, ваша светлость, что вы имели в виду там, в Джайпуре, когда говорили о своей девушке. Но если принцесса не выйдет замуж за вас, ей останется только вернуться в Джайпур и выйти за магараджу провинции, весьма отдаленной от Раджастана, с которым она обручена со дня своего рождения.

— Звучит совсем неплохо, — пожал плечами Джереми.

— Увы, плохо, ваша светлость. Принцесса станет не первой женой магараджи, хотя считает, что эта честь принадлежит ей. Как его третья жена она будет прислуживать двум первым женам. Брак с вами — единственная надежда принцессы сохранить образ жизни, к которому она привыкла во Дворце ветров. Поэтому ваш отказ для принцессы большой удар. — В голосе Санджея не слышалось упрека. — К тому же принцесса совершенно не привыкла к каким бы то ни было отказам. В моей стране раджапуты известны своей неспособностью принимать «нет» в качестве ответа. Это воинственное племя, откуда вышли многие лучшие индийские военачальники, а также самые знаменитые красавицы.

Грустная повесть не произвела на герцога впечатления.

— Разве принцесса не может отказаться от брака с человеком, выбранным для нее дядей?

— Отказ повлечет позор на семейство Раджпут. Принцессу изгонят из дворца и лишат всех привычных удобств. Единственно, чем она владеет, — это то, что соизволит дать ей дядя. Если принцесса вызовет его недовольство, то вскоре окажется нищей…

Санджей оборвал фразу, так как принцесса опустилась в глубокое кресло и произнесла краткую речь, сопровождая ее быстрыми взглядами в сторону Джереми. Когда она закончила, Санджей, тяжело вздохнув, с явной неохотой стал переводить:

— Принцесса желает, чтобы вы знали, что она посвятила много времени обдумыванию ситуации и готова позволить вам жениться на другой женщине, но при условии, что она, Аша, является первой женой, а та, вторая, должна будет ей прислуживать.

— Господи! Вы не пытались объяснить ей, что в моей стране двоеженство считается незаконным?

Санджей оскорбился.

— Конечно, я это говорил. Но боюсь, ваша светлость, принцесса не способна понять, почему герой войны да еще член правящего класса не может иметь двух жен.

— Послушайте, Санджей, все зашло слишком далеко. Мне безразлично, как ты это сделаешь, однако ты должен объяснить своей хозяйке, что ни при каких обстоятельствах я не женюсь на ней. Тут нет личной неприязни, просто она меня не интересует. А теперь прошу у вас обоих прощения, но у меня сейчас очень важное свидание.

Едва Джереми собрался уйти, принцесса вскочила с кресла и попыталась удержать его, обняв за шею смуглыми руками и отказываясь выпустить своего «полковника-герцога». Понадобилось все умение Санджея убеждать, а также изрядная доля проклятий Джереми, чтобы она разжала руки. Но даже удирая, герцог знал, что это не последняя его встреча с принцессой Ашей. Было ясно, что Звезда Джайпура ни перед чем не остановится, чтобы добиться желаемого. Как и он сам, с насмешкой подумал Джереми. Разница лишь в том, что принцесса заблуждалась, считая, будто он сможет ее полюбить, а он точно знал, что Мэгги его любит.

Только вот надо заставить ее признаться.

Отвлекшись от мрачных размышлений, Джереми случайно бросил взгляд на лорда Олторпа, который наконец отдался во власть Морфея и благополучно заснул в кресле, утопив подбородок в шелковых волнах галстука. Джереми отставил бокал и поднялся на ноги. Комната поплыла, но через мгновение остановила свое вращение. Было ли это следствием приступа малярии или действием выпитого бренди, герцог не знал. В любом случае пора было отправляться домой.

Питерс был отличным камердинером, но далеко не лучшим кучером, и понадобилось довольно много времени, чтобы отыскать Парк-лейн. Когда он наконец почти в три часа ночи подкатил к особняку, Джереми уже промерз до костей. Февраль — месяц жестокий, что, видимо, и объясняет его краткость: кто бы выдержал чудовищный холод целых тридцать дней? Только не герцог Ролингз! Он настолько окоченел, что не мог спуститься с подножки экипажа. Верный слуга подставил хозяину крепкое плечо, но деревянная нога бывшего солдата не слишком уверенно ступала по оледеневшей дорожке, и оба неуверенно ковыляли, словно пьяные.

Возможно, именно поэтому они оказались легкой добычей или причиной стал погасший уличный фонарь у дома. Может, фонарщика напугала стужа, и он пропустил ежевечерний обход, а может, кто-то намеренно погасил фонарь. Во всяком случае, дорожка к особняку была совсем темной, хотя Джереми не придал этому особого значения, поскольку старался удержаться на ногах. Позднее он корил себя за это: ему следовало сообразить, что двое явно подвыпивших мужчин на темной безлюдной улице богатых особняков, да еще среди ночи, представляли собой неотразимую приманку для грабителей.

К вящему позору двух бывалых солдат, нападение застало обоих врасплох. Питерс как раз помогал герцогу взойти на первую ступеньку лестницы у парадной двери, когда одетая в черное фигура метнулась к ним от темного входа для слуг, где явно их поджидала. Джереми успел только вымолвить: «Что за…», как ему в плечо вонзился блестящий предмет.

Хрипло вскрикнув, Питерс рванулся на защиту полковника, однако нападавший был проворнее и увереннее стоял на ногах. Он вновь замахнулся, но теперь Джереми был наготове, не собираясь давать ублюдку второй шанс. Противник взвыл, а другого удара не потребовалось, ибо черная фигура уже растворилась во мраке, оставив на пороге особняка герцога и его слугу.

— Господи, сэр, — воскликнул Питерс, обретя дар речь. — Все в порядке?

Джереми, который стоял, упершись руками в колени, чтобы не скатиться назад, смог лишь кивнуть.

— Он забрал у тебя кошелек, Питерс? — наконец спросил он.

— Нет, сэр. А у вас?

— Нет. — Джереми недоуменно ощупал карман жилета. — Даже не попытался.

— Странно. Необычное поведение для уличного грабителя.

— Если это был грабитель.

— А чего бы он хотел, сэр, если не наших денег?

Герцог медленно выпрямился и обвел глазами местность в тщетных поисках нападавшего.

— Понятия не имею. За время моего отсутствия Лондон совсем распоясался.

— Да, сэр. Хотите, чтобы я позвал кого-нибудь? Можно послать лакея на Боу-стрит за сыщиками… — Питерс вдруг умолк. — Сэр! У вас кровь, сэр!

— О чем ты говоришь? Я не ранен…

И в тот же момент Джереми увидел, что снег под ним расцвел темными каплями, число которых увеличивалось на глазах.

— Проклятие! — с досадой произнес герцог.

Глава 21

— Перестань суетиться. Говорю тебе, со мной все в порядке.

Это были первые слова, которые услышала Мэгги, входя в спальню. Так как произнесены они были весьма раздраженным тоном, она сразу почувствовала облегчение. Если Джереми может скандалить, значит, рана не очень серьезная.

Однако выглядел он ужасно. Он лежал полуголый (а возможно, и голый, поскольку был до пояса укрыт простыней) на горе подушек, кожа в свете мерцающих свечей казалась восковой, особенно по контрасту с бинтами на правом плече.

— Я только хотел посмотреть, кровотечение прекратилось или нет, — грубовато произнес человек, которого Мэгги раньше никогда не видела, судя по всему, личный слуга.

Он только что взобрался по ступенькам к огромной постели Джереми и теперь пытался заглянуть под повязку. Но сделать это ему никак не удавалось: мешали сопротивление герцога и собственная деревянная нога. Как, должно быть, трудно с одной ногой удерживать равновесие на лесенке!

К несчастью, в следующий момент его положение осложнилось еще больше, поскольку герцог, заметивший Мэгги, от удивления подскочил и уселся на постели, сморщившись, так как движение явно причинило ему боль. Одноногий мужчина начал падать, однако в последнюю секунду все же ухватился за балдахин.

— Ты! — взревел Джереми, ткнув пальцем в Эверса, вошедшего в спальню за Мэгги. — Ты уволен. Собирай вещи, и чтобы утром духу твоего здесь не было.

— О Боже! — простонал дворецкий. Мэгги яростно сверкнула глазами на фигуру, сидящую на постели.

— Заткнись, Джерри. Ты не можешь уволить Эверса, он позвал меня лишь потому, что тебя ударили ножом, а ты не позволяешь никому послать за доктором.

— Или полицией, — сварливо вставил Эверс.

— Я запретил ему будить тебя, — насупился герцог, — а он ослушался. Эверс, можешь получить жалованье на следующей неделе, а сейчас — вон.

— Нет, Эверс, не уходи, — сказала Мэгги, и тот замер, пролепетав несчастным голосом:

— По-моему, лучше поступить, как велит его светлость.

— Чушь! Насколько все плохо? — резко спросила она у слуги, который, открыв рот, не сводил с нее глаз.

— Э-э… — Он растерянно посмотрел на хозяина.

— Говори правду. — Мэгги скрестила руки на груди.

— Все не так уж и плохо. Нож отскочил от ключицы, немножко задело мышцу. Кто послабее, был бы убит. А полковник силен как бык, хоть у него и…

— Питерс, — злобно прошипел герцог.

— Что? — ухмыльнулся камердинер. — Меня тоже собираетесь уволить, полковник?

— Никого сегодня не уволят, — властно объявила Мэгги. — Что, вы сказали, у полковника?

— Малярия, конечно, — отозвался Питерс.

Час от часу не легче! Узнать сначала, что Джереми едва не закололи, а теперь еще про малярию! Такого Мэгги не ожидала. К счастью, рядом стоял сундук, на который она и села, потому что у нее вдруг подкосились ноги.

— Малярия! Почему ты мне не сказал, Джереми? Почему ты мне ничего не сказал?

— Мэгги, это не то, что ты думаешь…

— Ну конечно, у тебя все по-другому… Не как у всех… Да?

Герцог смотрел на нее запавшими серыми глазами, но в тусклом свете лампы у постели и догорающего огня в камине Мэгги не смогла разглядеть выражения его лица, хотя услышала тревогу в голосе, когда он сказал камердинеру:

— Питерс, налей чего-нибудь мисс Мэгги. Похоже, ей это сейчас необходимо.

— Нет-нет, все в порядке.

Однако ни в каком порядке она не была. Удар ножом! Малярия! Его пытались заколоть!

Возле нее возник Питерс с маленьким стаканом янтарной жидкости.

— Давайте-ка, мисс, выпейте. Сразу. И не тревожьтесь о полковнике. Да он самый крепкий мужчина из всех, кого я знавал в жизни. Я видел, как он размахивал саблей, даже когда у него была сломана рука. Доктора в Нью-Дели объявили, что морское путешествие на родину его убьет, а он только смеялся в ответ.

Мэгги растерянно взглянула на Джереми. Кипевшие в ней мстительные и свирепые чувства смыла подступившая к сердцу волна обожания. Глупый упрямец! О чем только он думал, возвращаясь в Англию еще не окрепшим после жестокой болезни? Господи, да одно плавание могло его убить, не говоря о резкой смене климата. Неудивительно, что он провел весь день в постели, борясь с приступом лихорадки.

Но удар ножом!

Хотя виски сразу обожгло ей горло и слезы полились из глаз, она только крепче зажмурилась и выпила все до последней капли. Огненная волна прокатилась в желудок.

Мэгги поперхнулась, закашлялась, но Питерс бережно хлопнул ее несколько раз по спине, решив, что она захлебнулась.

— Нет-нет, — с трудом выговорила она. — Все хорошо. — Ей действительно стало получше. Виски согрело, новая сила прилила к ногам.

— Тебя ударили ножом? — недоверчиво повторила она.

— Ну, это пустяки. У нас с Питерсом были маленькие неприятности.

Мэгги насмешливо фыркнула.

— Не удивляюсь. Где вы пропадали? В Воксхолле? Там небезопасно по ночам…

— Мы не были в Воксхолле, — жизнерадостно доложил камердинер. — Парень, который напал на полковника, прятался у входа в дом…

— Питерс, — угрожающе рявкнул Джереми, но было поздно.

Мэгги решительно шагнула к кровати, оставив пустой стакан на сундуке.

— Что? — охрипшим голосом воскликнула она, — Кто-то пытался заколоть тебя здесь? На Парк-лейн?

— Видите, мисс? — спросил забытый Эверс, продолжавший стоять в дверях. — Я говорил вам, что надо послать за полицией, но его светлость…

— Эверс, пожалуйста! Продолжай, Джерри.

Однако тот внимательно разглядывал ее халат.

— Почему, — задумчиво произнес он, — женщины тратят уйму денег на наряды, которые носят вне дома, и жалкие гроши на домашнюю одежду, которую мужчина видит гораздо чаще?

Мэгги оглядела себя. Конечно, ее халат из шотландки простоват, но…

— Не старайся уйти от разговора. Я хочу знать, как тебя пытались зарезать.

— Ох, Мэгги, — протянул Джереми, откидываясь на подушки, впрочем, осторожно, чтобы не тряхнуть плечо. — Я не знаю. Неужели следует обсуждать это сейчас? Уверен, найдется много гораздо более важных тем…

— Если хотите знать мое мнение, — вмешался Питерс, — это был француз.

— Что?

Джереми, распростертый на постели, скорбно взглянул на слугу.

— Благодарю. Спасибо тебе, Питерс, ты свободен.

— Ну, вы же сами это сказали десять минут назад, — растерялся камердинер.

— Огюстен никогда такого…

— Да-да, Мэгги, — примирительно ответил герцог. — Мы знаем. Вероятно, это была просто неудачная попытка ограбления.

Не убежденная его словами, Мэгги уставилась на Джереми. Повязка уже пропиталась кровью, значит, кто-то в самом деле пытался нанести ему вред… серьезный. Несколько дюймов ниже, и лезвие попало бы в сердце. Мог ли Огюстен нанести такую рану? Пожалуй. Он был достаточно сердит, чтобы ответить ударом на удар…

Но Огюстен никогда бы не стал подкрадываться в темноте, колоть ножом. Он совсем не такой человек. Достойный, сдержанный, даже… скучный.

Тогда кто еще мог иметь зуб на Джереми? Кроме нее самой, разумеется?

Под ее встревоженным взглядом герцог заерзал на постели. О чем она думает? Явно о чем-то нехорошем, а ему это не нравилось. Совсем. Она может возражать, но Эверс будет уволен… и Питерс тоже. Оба будто сговорились унизить его в глазах Мэгги. Пусть отправляются в работный дом! В наши дни человек не может нанять себе верных слуг!

Ладно, он попытается извлечь что-то хорошее из дрянной ситуации. Он закрыл глаза и жалобно простонал.

— Джерри?

Приоткрыв один глаз, он увидел, что Мэгги озабоченно смотрит на него. Превосходно. Он снова застонал, мотая головой по подушке.

— Полковник? — В голосе камердинера слышалась не тревога, а подозрительность. — С вами все в порядке?

Джереми сделал вид, что не может поднять веки, несколько раз моргнул и со вздохом прошептал:

— Да. Я хочу побыть один.

Питерс, черт бы его побрал, не сдержал ухмылки.

— Понимаю. Тогда до утра, сэр. — И он направился в гардеробную.

— Как? — изумленно воскликнула Мэгги. — Вы отправляетесь спать?

— Да, мисс. Полковник хочет остаться один, так что я иду спать, — ответил Питерс.

— Но он же болен!

— Верно. И он не желает, чтобы я с ним нянчился.

— Кто-то же должен за ним присмотреть!

— Да. Только не я. Может, ему и все равно, уволят его или нет. — Камердинер мотнул головой в сторону Эверса. — А я рисковать не собираюсь. Спокойной ночи.

Питерс захромал прочь, и Мэгги с дворецким уставились друг на друга. Наконец тот откашлялся и с достоинством произнес:

— Эверсы всегда служили дому Ролингзов…

— Разумеется, — ободряюще кивнула Мэгги, — поэтому идея Джереми уволить вас совершенно нелепа.

Испугавшись, что начнется долгий спор, герцог поднял голову и пронзил дворецкого злобным взглядом. Мэгги, стоявшая к нему спиной, не поняла, что произошло, и лишь с удивлением взирала, как Эверс растерянно нащупывал ручку двери.

— Не мне нарушать семейную традицию, — пролепетал он. — Если я вам понадоблюсь, ваша светлость, просто дерните шнур звонка.

Быстро поклонившись, он шмыгнул за дверь, и Мэгги, оставшись наедине с герцогом, заметила, что глаза у него полуоткрыты.

— Джереми, — подозрительно начала она, но сильная рука крепко схватила ее запястье, потянула, и Мэгги самым неприличным образом улеглась на него, тут же убедившись в правоте своей догадки: под простыней он был голым.

Глава 22

— Джереми, — возмутилась она, — что ты задумал?

Герцог тем временем приподнял ей халат и с удовлетворением отметил, что ягодицы отчетливо просматриваются сквозь ночную рубашку.

— Я? — невинно осведомился Джереми. — Продолжаю с того места, на котором мы недавно остановились…

— Боже мой! — Она попыталась вскочить, но ее крепко держали за бедра. — Ну Джерри! Несколько минут назад кто-то попытался тебя убить, как ты можешь в такой момент думать о любви?

— Дорогая Мэгги, — сухо отозвался герцог. — Если я мог думать о том, как занимаюсь с тобой любовью, когда бенгальские пули свистели у меня над головой, то, безусловно, могу заняться с тобой любовью сейчас. — Он чмокнул ее в ягодицу, добавив: — И не спрашивай меня о плече. Оно не болит, а рана из-за наших взаимных ласк не откроется.

— Свинья ты самоуверенная! — закричала она, не оставляя попыток вырваться из его объятий. — Я не могу даже помыслить о занятиях с тобой любовью, после того что ты натворил!

— Что я такого натворил?

Мэгги расстроилась оттого, что не могла не обращать внимания на его грудь, покрытую не только шрамами, но и черными волосами, которые образовывали густую поросль вокруг сосков, потом сбегали ручейком к мускулистому животу и вызывающей стрелкой исчезали под простыней. Однако Мэгги не собиралась выяснять, куда указывает эта стрела.

По крайней мере так она думала.

— Ты сам знаешь, что натворил. Ты…

В следующий миг ей стало не до объяснений. Джереми лег на нее, и хотя она выставила руки, чтобы оттолкнуть его, но ее уже припечатали к кровати, поскольку герцог боялся, что она снова попытается его ударить, как в библиотеке графа Олторпа, не говоря уже о конюшне в Ролингз-Мэнор пять лет назад. Однако под тяжестью его тела Мэгги не сумела даже шевельнуться, не то что нанести ответный удар.

— Слезь с меня, болван, — буркнула она.

Джереми задыхался от восторга, наслаждаясь ощущением лежащего под ним цветущего, упругого тела. И Мэгги наверняка испытывает то же самое, потому что ее грудь порывисто вздымалась и опускалась. Он чувствовал, как у нее колотится сердце. Только вот охвачена ли она страстью или просто напугана? Удостовериться можно лишь единственным способом.

— Испугалась, Мэгги? — небрежно поинтересовался он.

— Никогда в жизни! Ты…

Джереми впился в ее губы, не дав ей договорить.

На миг она запаниковала, руки сжались в кулаки. Не то чтобы ей не нравилось то, что он делает… Просто это…

Слишком серьезно.

Джереми если и расслышал ее протест, то не воспринял его. Наконец-то после долгих пяти лет Мэгги очутилась там, где он всегда хотел ее ощущать — под ним. И теперь никаких помех не будет! Он позаботился об этом. Ни грозных дядюшек, ни осторожных дворецких, ни самодовольных женихов. Только он и она, как и должно быть, как было бы, если б не пять лет упрямой гордыни с обеих сторон. Больше такой глупости он не повторит… пока сердце бьется в груди… пока он дышит… Наконец-то она принадлежит ему!

Мэгги стоила всех его мук и страданий. Он обладал многими женщинами, однако ни разу не держал в объятиях такую, как она, чье тело идеально соответствовало его телу, идеально его дополняло… Пышной грудью, тонкой талией, стройными ногами и точеными руками Мэгги олицетворяла женственность, в то время как он, широкоплечий и узкобедрый, с литыми мускулами от долгих часов скачки и фехтования, был воплощением мужественности. Конечно же, они созданы друг для друга!

А если она этого еще не поняла, к утру он заставит ее понять.

Но Мэгги, казалось, уже осознала послание его тела, если верить ее реакции на поцелуй. Она словно растаяла под ним, всякое напряжение ушло из рук, губы приоткрылись так же естественно, как тогда в конюшне, и так же охотно, как нынче в библиотеке. Мэгги ответила на его поцелуй с тем же наивным пылом, только сейчас, к восторгу Джереми, на ней было гораздо меньше одежды, нужно просто расстегнуть единственную перламутровую пуговку, и вот уже под его пальцами гладкая, атласная, теплая кожа… Вернее, дышащая огнем, несмотря на холод комнаты. Прикосновение к этому жару потрясло Джереми до глубины души.

Когда он дотронулся до ее груди, Мэгги всхлипнула, когда пальцы скользнули глубже, отодвигая воротник халата, чтобы обнажить спелые округлости, Мэгги оторвалась от его губ и, подняв отяжелевшие веки, устремила взгляд на его лицо. Ее сотрясали мириады неведомых чувств, умело разбуженных им в сердцевине ее тела. Мэгги вдруг ощутила себя более живой, чем в предыдущие пять лет. То, что испытала она в библиотеке Олторпов, не шло ни в какое сравнение с этими новыми ощущениями. Словно ее тело, в которое тем солнечным днем в конюшне Джереми вдохнул жизнь, пребывало пять лет в спячке до нынешнего момента. А теперь все эмоции, все, что пережила она в тот день, вернулось к ней яростной, затопляющей тело и душу волной.

На Джереми выражение ее абсолютного изумления произвело ошеломляющее впечатление. Он намеревался соблазнять ее медленно, осторожно, ведь она была девственницей, хоть и необычайно чувственной. Ему не хотелось ее пугать. Пусть все разворачивается неторопливо, пусть она задаст темп.

Но лишь один взгляд ее широко распахнутых изумленных карих глаз и влажные полуоткрытые губы заставили его потерять голову. Всякое самообладание полетело к черту! Внезапно его руки, которыми он вроде бы управлял, стали делать вещи, им не приказанные. Неловко развязали пояс халата, потянули вверх подол ночной сорочки. Если его состояние и нельзя было назвать потерей разума, то наверняка он оказался на волосок от этого.

К счастью, Мэгги, казалось, чувствовала то же самое. Вместо того чтобы отбиваться от ласк и бурной страсти, как подобало бы любой невинности, она отвечала поцелуем на поцелуй, не уступая ему в пылкости. Она вдруг ощутила неодолимую потребность чувствовать обнаженной кожей его кожу. И пока Джереми рвал остальные пуговички ночной рубашки, она уже начала стаскивать халат, лишь ахнув, когда он, не обращая внимания на раненое плечо, отшвырнул прочь эту злосчастную тряпку. На мгновение его загорелая грудь сверкнула бронзой в свете камина, и Мэгги как художница восхитилась его потрясающей фигурой, словно у микеланджеловского Давида.

Но это произведение искусства не из холодного мрамора, а из живой плоти.

Наконец с торжествующим возгласом Джереми обнажил прекрасное тело, которое давно жаждал увидеть. Грудь вырвалась на свободу из ситцевой ткани, отблески пламени камина заиграли на сливочной плоти, как солнце на снегу. Мэгги увидела, что он довольно улыбается, и эта улыбка больше, чем поцелуи, чем неистово толкавшаяся в нее твердая плоть, убеждали в том, что он ее хочет. Не просто хочет, она ему нужна… необходима… Между ног возникла ноющая боль, которую можно было утолить только одним путем…

Джереми всей тяжестью опустился на нее, взял в руки ее грудь, и она затрепетала, начала извиваться, когда его ладони прижали чувствительные соски, потом их сменили губы. Мэгги задохнулась от непривычной ласки мужского языка, ее пальцы невольно вцепились в густые волосы Джереми, а бедра вдруг стали ритмично покачиваться. Она чувствовала пульсацию возбужденной плоти и, не вполне сознавая, что делает, стала подталкивать ее своим телом.

Зато Джереми прекрасно сознавал, что происходит, и с громадным трудом удерживал себя от того, чтобы не разрядиться прямо здесь и сейчас. Оторвавшись от груди, он взглянул на Мэгги. Голова запрокинута, длинные черные волосы разметались по атласному покрывалу, глаза полузакрыты. Заметив его взгляд, она не стала прикрывать наготу, как могла бы сделать другая женщина. Похоже, Мэгги лучше чувствовала себя обнаженной, чем одетой, что по опыту Джереми было необычно для большегрудой женщины, и это открытие несказанно его обрадовало… впрочем, не так, как зрелище всего прекрасного тела: длинных стройных ног, плоского живота и холмика черных завитков.

Шелковистый треугольник привлекал Джереми с такой неистовой силой, будто прежде он никогда подобного не видывал. Это было сродни притяжению вод океана к луне. Его рот вновь нашел ее губы, пальцы утонули в темной поросли.

Мэгги значительно расширила свои познания о технике полового акта в основном благодаря работе с натурщиками и рассказам Беранж. Она уже видела обнаженных мужчин, хотя, к чести Джереми, не сопоставимых с ним… по величине, поэтому знала, что и куда должно идти. Только ни разу никто не объяснял ей, что при этом чувствуешь. Мэгги чуть не умерла, когда Джереми сжал губами ее сосок, но когда он ввел сначала один палец, затем другой, она оказалась совершенно неготовой к пронзившим ее бурным ощущениям и едва удержалась, чтобы снова, как в библиотеке Олторпов, не схватить бархатную плоть и не направить в себя. Тогда Джереми ее поступок удивил, а что же он подумает о ней теперь, если она попытается…

Но тот совсем не удивился готовности, с какой она развела ноги, чтобы принять его. Не удивила его и влажность, которую ощутили внутри его пальцы. Когда Мэгги инстинктивно подняла бедра и в тишине спальни раздался ее стон, он с радостной уверенностью понял, что она его ждет.

Какой-то миг они лежали, не двигаясь и тяжело дыша. Его пальцы в ее жаркой глубине, ее твердые соски в путанице завитков на его груди… Джереми заглянул в темные озера ее глаз, и Мэгги едва выдержала серебряный блеск его взгляда.

Затем он прильнул к сладости ее губ, одновременно убрав пальцы и заменив их частью своего тела, которая давно жаждала погрузиться в нее.

Мэгги ахнула. Ощущение было совсем не похоже на легкое скольжение туда-сюда жестких пальцев. По правде говоря, когда Джереми еще только начал входить, она была уверена, что ничего не получится: она такая узкая, а он такой большой, их соитие невозможно физически, и лучше не проверять этого на деле. Страхи, которые владели ею раньше, неожиданно вернулись, затопив ее с головой.

Она собиралась закричать, потребовать, чтобы Джереми остановился, хотя он обвинит ее в трусости, но тут в ней что-то надломилось. Рука, поднятая для самозащиты, просто легла на него, ногти впились в его тело, вся немыслимая длина погрузилась в нее целиком, а боль волшебным образом исчезла.

Джереми замер, осознав по тому, как напряглись ее бедра, что он сделал ей больно. На миг он почувствовал страх. Что делать? Меньше всего на свете ему хотелось причинять Мэгги боль. А он-то решил, что она готова его принять! О Господи, надо же ему было влюбиться в девственницу! Ну почему он не влюбился в какую-нибудь проститутку, как его отец?

— Мэгги, прости…

Но она его не слушала, ее бедра опять задвигались, сначала робко, потом, когда боль ушла, все увереннее.

Он лишь затаил дыхание, ибо жаркая воронка, плотно охватившая его член, стала затягивать его глубже. Мэгги опустила бедра, отпуская его, чтобы затем снова втянуть в себя. Ошеломленный Джереми встретил это ответным выпадом. Мэгги под ним замурлыкала от удовольствия, голова у нее заметалась по подушке.

Другого поощрения ему не требовалось.

Кроме того, что лежащей под ним женщиной была Мэгги, она еще обладала самыми узкими, жаркими и упругими ножнами, в которые ему когда-либо приходилось вкладывать свой меч. Он чувствовал, как бурно она пульсирует вокруг его напряженной плоти, как сжимают его бока ее бедра цвета слоновой кости, а пальцы, запутавшиеся в его волосах, вновь притягивают его голову для поцелуя. Крепко сжав восхитительные груди, Джереми погрузился в нее языком и мощным членом на всю возможную глубину.

Мэгги рвалась ему навстречу, отвечая выпадом на выпад!

Легкая щемящая боль, которую она испытывала, вдруг перешла в нарастающее томительное напряжение, заставлявшее ее все теснее вжиматься в Джереми, раз за разом сливаясь с его твердостью. Но Мэгги все равно оказалась совершенно неподготовленной, когда после очередного особенно яростного выпада, буквально пригвоздившего ее к матрасу, она словно отделилась от своего тела.

Ее затопила и понесла радужная круговерть всех оттенков золота, сапфира, изумруда и киновари… Такого многообразия она не видела в природе, не могла смешать на палитре… Под ее закрытыми веками они мелькали вспышками жидкого света, пульсировали в мозгу фонтанами сверкающих капель. Ощущая безграничную радость свершения, она раскрыла объятия, чтобы поймать это чудо и слиться с ним.

Почувствовав у Мэгги приближение пика, Джереми поначалу испытал чистый восторг: никогда еще он не был так уверен, что его партнерша в самом деле переживает экстаз, а не имитирует ради того, чтобы удовлетворить его гордыню или заставить шире открыть кошелек. С Мэгги сомнений не было… никаких! Он сумел ее удовлетворить, о чем свидетельствовало блаженство, осветившее ее лицо…

При виде этого самозабвенного восторга Джереми и сам взмыл под облака на волне такой силы, что приходящая в себя Мэгги даже испугалась, не разорвет ли он ее пополам своим бешеным напором. Он вколачивал ее тело в матрас, испуская вопли победного радостного торжества, которые должен был слышать весь дом.

Джереми упал на нее, уткнувшись влажным лбом в нежную ямку между шеей и плечом. Он тяжело дышал, сердце колотилось с такой силой, что она на секунду встревожилась, не хватит ли его удар. С наивным самодовольством Мэгги возгордилась тем, что она вызвала это! Она, а никакая другая женщина!

Сознание этого было почти столь же приятно, как и восторг сексуального удовлетворения.

Джереми вдруг заметил, что она поморщилась, и беглый взгляд на простыню объяснил причину.

— О Боже! — воскликнул он, поднимаясь на локтях, несмотря на боль в плече. — С тобой все в порядке, Мэгги?

Та, не очень понимая, о чем он говорит, проследила за его взглядом и тихо ахнула при виде алого пятна.

— О нет! Как мы с тобой это объясним?

— Не думай об этом. Ты в порядке?

— Разумеется. Немножко саднит, только и всего. Может, если мы на ночь замочим их в ванне…

— Да забудь ты о чертовых простынях. Я завтра куплю новые.

— О, ты у нас богач. Должно быть, это очень приятно.

Джереми хотел сказать, что, выйдя за него замуж, она тоже станет богатой, но решил, что сейчас не время говорить на подобную тему. Да, он завлек ее в свою постель и теперь следовало позаботиться о том, чтобы покорить ее сердце.

А пока он собирался использовать до конца свое преимущество и насладиться тем, что она лежит в его объятиях.

Видимо, Мэгги сообразила, что означает вспыхнувший блеск в его глазах, ибо вдруг сказала:

— О нет, Джереми. Мне надо вернуться в свою комнату до появления Хилл…

Он не дал ей договорить, понимая, что ему совсем не понравится то, о чем она намеревается ему сказать.

Глава 23

Он был уверен, что видит сон, который снился ему и раньше, причем всегда заканчивался одинаково: он просыпался, чудесное видение с соблазнительно пышной грудью, лежащее в его объятиях, таяло вместе с дремой, исчезая в никуда.

Однако на этот раз Джереми придумал, как уберечься от разочарования: он просто не станет просыпаться, крепко зажмурится и, если понадобится, никогда не откроет глаз. Оно того стоит, это изумительное ощущение уютного тепла, свернувшегося клубочком в его объятиях, а большего ему от жизни не надо. Кому нужны еда или питье, если можно обвить руками это женское тело? Никогда Джереми не испытывал такого довольства и уюта. Будь он вовеки проклят, если пробуждением нарушит блаженство!

Но затем произошло нечто, не случавшееся ни в одном из его снов. Гибкое создание шевельнулось в его объятиях, уткнулось носиком ему в плечо.

Волна боли прокатилась у него по телу. Этого никогда не случалось ни в каких снах. Джереми открыл глаза. Господи Боже! Все наяву, он проснулся рядом с Мэгги Герберт, нежно прильнувшей к нему!

Правда, он испытывал мучительную боль. Ужасную! Место, куда его вчера ударили кинжалом, горело огнем. И все-таки, когда он увидел Мэгги в зыбком утреннем свете… всю… от водопада черных волос до изысканного изгиба ступней… когда ощутил упругую тяжесть обнаженной груди, боль отошла на второй план. Давненько он не просыпался рядом с женщиной. На общение с туземками косо смотрели приятели-конногвардейцы, оставалось ходить в местные приюты наслаждения, где нельзя было проводить ночь, это не поощрялось.

Но если память его не подвела, женщину, по-настоящему страстную (а Мэгги, как он убедился, именно такая), очень возбуждали прикосновения губ сзади и чуть пониже уха…

Отведя в сторону ее густые волосы, Джереми прильнул к ее шее, ощутив губами ровное биение пульса. Мэгги зашевелилась, дернула плечом, отвечая на легкую щекотку, но мечтательно улыбнулась, будто ей снилось очень приятное. Ободренный этим, он поцеловал улыбающиеся губы и совсем обрадовался, когда Мэгги ответила ему невинным, почти детским поцелуем.

Но Джереми интересовал не ребенок, его влекла женщина, в которую этот ребенок превратился.

Хотя он готов был проявить терпение. Даже во сне она целовалась неумело, явно непривычная к таким ласкам, но жаждущая научиться. И это прекрасно! Замечательно! Джереми опять склонился над ней, проникнув языком ей в рот, и снова подивился ее чувственной отзывчивости, более сексуальной, чем все ухищрения более опытных, хорошо знакомых ему дам. Мэгги издала тихий стон, чуть отпрянула, чтобы тут же опять прижаться к нему, хотя на этот раз, поскольку лежала спиной, добилась лишь того, что захватила своими упругими ягодицами его восставший член.

Сердце у Джереми ухнуло, он почувствовал хорошо знакомую ноющую боль в чреслах.

Внезапно то, что могло закончиться веселым, пробуждающим Мэгги шлепком, преобразилось в нечто такое, чего, как он понимал, ему не сдержать, даже если его красавица проснется не с теми чувствами к нему, с какими засыпала.

Поэтому следует насладиться ее согласием, пусть оно и даровано ему неосознанно. Один Бог знает, когда доведется снова держать ее в объятиях.

Джереми осторожно провел рукой по телу Мэгги, помедлив, когда пальцы коснулись нежной округлости груди, потом взял упругое полушарие, ощущая, как твердеет ее сосок… и его мужская плоть. Неужели она хотела его даже во сне?

Пальцы скользнули вниз, раздвинули бархатистые складочки, и он смог удостовериться в своей правоте. Открытие возбудило Джереми до предела, влажное тепло лона манило, звало в себя, надо лишь чуть шевельнуться, подвинуться на дюйм и…

Его поразило, с какой легкостью он скользнул в узкие шелковые ножны, которые плотно сомкнулись, будто его обхватила горячая, ждущая ладонь. Продолжая обнимать ее бедра одной рукой, он нашел пальцами крохотный узелок чуть ниже пушистых завитков и начал медленно двигаться взад-вперед, крепко прижавшись всем телом к ее спине и наслаждаясь божественным подарком, ниспосланным ему судьбой.

Это не сон! Они с Мэгги занимались любовью ночь напролет, потом, изнемогшие, погрузились в забвение… Однако Джереми знал, как часто происходящее в мерцании свечей теряет блеск и обаяние при резком свете дня.

У них такого не случится, он собирался покорить ее, завладев и телом, и всеми помыслами Мэгги. Он не допустит, чтобы она сослалась на то, что потеряла голову от лунного сияния. Он не позволит рассвету уничтожить дарованное полночью.

Только когда дыхание у нее участилось, он усилил нажим, расслышал нежный сонный всхлип, ощутил, как она раскрылась, целиком отдаваясь его требовательным ласкам. Джереми погружался все глубже, наслаждаясь пылким ответным трепетом, женской росой, окропившей его пальцы, прерывистым дыханием… чувственной реакцией ее тела.

Мэгги вдруг напряглась, облегающий пальцы кокон сжался, выгнулась спина, лоно жадно подалось навстречу, горячая рука, крепко вцепившаяся в него и стремящаяся притянуть ближе всякий раз, когда он отклонялся, вздрогнула… Он попал в собственный капкан и не желал освобождения, напротив, он двумя руками ухватил Мэгги за бедра, моментально оказался в ней и взорвался, наполняя ее своим жидким огнем… Хриплый крик, и ее тело содрогнулось в экстазе.

Лишь когда он полностью излился в нее, Мэгги подняла веки, и Джереми заглянул в глубокие темно-карие озера, которые давно знал и о которых так долго мечтал.

— Доброе утро, — любезным тоном попытался произнести Джереми, но изнеможение от испытанного наслаждения сказалось на его голосе, который прозвучал слабо и прерывисто.

Губы у Мэгги припухли, кожа около рта, где прошлась теркой его щетина, покраснела, грудь продолжала бурно вздыматься, и она едва сумела выговорить:

— Это нечестно.

Джереми вопросительно поднял бровь. Он еще оставался в ней, поэтому слегка откинулся в бок и оперся подбородком на локоть.

— Нечестно? Что именно? — переспросил он с деланной наивностью.

— Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.

Но вид у Мэгги был совсем не расстроенный. Высвободившись, она лениво, словно кошка, потянулась, задела его повязку и тут же испуганно распахнула глаза. Лежа в футе от нее, Джереми завороженно наблюдал, как ее зрачки расширились, глаза стали из карих черными.

— Джереми! — с ужасом вымолвила она. — Что мы наделали?!

— Я лично ничего такого не сделал, — возмутился он. — Мирно спал, а проснувшись, обнаружил, что подвергся сладострастному нападению. Я защищался, но ты, Мэгги, была просто неукротима. В конце концов я просто спасовал перед твоими сексуальными домогательствами.

— Господи, Джерри, как ты можешь шутить? — Мэгги села. — Кто-то пытался тебя убить, а мы… мы…

— Мы самозабвенно занялись любовью? Да, я обратил на это внимание. Я понятия не имел, дорогая, что ты настолько кровожадна. Если б я раньше догадался, что тебя можно завлечь в мою постель только кровоточащей раной, то постарался бы чаще подвергаться злодейским покушениям.

— Ох, Джерри! — Покраснев, Мэгги закрыла лицо руками, до нее только сейчас начала доходить огромность случившейся перемены. Она занималась любовью с герцогом Ролингзом. И не один раз. Тело еще сладко покалывало от его прикосновений, а если даже этого свидетельства ей мало, то еще ярче пылало алое пятно на простынях… Господи! Прошлой ночью она утратила девственность, отдав ее мужчине, который не был ей женихом!

О чем она думала? Что натворила?

Джереми, прекрасно сознающий, какие душевные муки ее одолевают, заложил руки за голову и стал невозмутимо изучать подкладку балдахина.

— Итак, Мэгги, что мы будем делать сегодня? Отправимся в Йоркшир навестить семейство? Или ты предпочтешь остаться в Лондоне, походить по лавкам, развлечься каким-нибудь зрелищем? Я не был в театре пять лет и не возражал бы посмотреть нечто с веселой музыкой… — Тут он увидел, что Мэгги пытается надеть рубашку. — Слушай, куда это ты собралась?

— К себе в комнату, разумеется. Где мой халат?

— Это не он? — спросил Джереми, подбрасывая ногой смятую одежду. — По-моему, тебе следует потратиться на что-то более смелое, чем шотландка. Что-нибудь прозрачное, с перьями…

Мэгги лихорадочно схватила халат, процедив:

— Заткнись. Не тебе придется сейчас красться по коридору, словно преступнице…

— О чем ты говоришь? — Он изо всех сил пытался не рассмеяться при виде ее обворожительного негодования.

— О Хилл.

— О твоей служанке?

— Конечно. Надеюсь, она еще не заметила моего отсутствия.

— Не все ли тебе равно, о чем подумает служанка? Последуй моему примеру, Мэгги. Если она тебе досадит, уволь.

— Уволить Хилл? — Повернувшись к нему, Мэгги яростно сверкнула глазами. — Она единственный член моей семьи, по крайней мере из Герберт-Парка, кто не бросил меня в эти последние месяцы. Я не могу ее уволить. — Она свирепым рывком затянула пояс халата. — Но утром она сама заявит об уходе…

— Почему?

— Потому что ни одна порядочная горничная не станет прислуживать такой, как я. Плохо уже то, что я общаюсь с художниками и прочей богемой, что от меня отказалась моя семья. Теперь я окончательно погубила остатки своей репутации, проведя ночь одна в городском особняке герцога Ролингза…

— Что значит одна? Мне пришлось затратить уйму энергии, чтобы избавиться от всех людей, которые здесь путались, и честно говоря…

— Джерри, ты же не можешь всерьез утверждать, что слуг принимают во внимание! Мы остались без присмотра равных. Предполагалось, что твои дядя и тетя вернутся из Йоркшира, но их что-то задержало…

— Слава Богу, — пробормотал он.

— …и если теперь станет известно, что мы с тобой были в доме без них или какой-либо дамы-компаньонки… Одни!

Ужасная мысль осенила Джереми, и он даже подскочил на кровати.

— Какое это может иметь значение? Уж не беспокоишься ли ты, что подумает лягушатник?

— Я беспокоюсь о том, что подумают все, особенно лорд и леди Эдвардс, которые, наверно, прибудут с минуты на минуту. — Мэгги одернула халат, потуже завязала пояс. — И будь так добр, перестань называть Огюстена де Вегу лягушатником. Насколько мне известно, он лягушек не ест.

Джереми открыл было рот, чтобы опровергнуть ее утверждение, хотя оснований для противного мнения у него не имелось, но тут раздался тихий стук в дверь, и Мэгги испуганно посмотрела в его сторону.

— Не паникуй, — усмехнулся герцог. — Это всего лишь Питерс. Он единственный из слуг этого дома, кто осмелится потревожить сон Ролингза.

Однако Мэгги быстро спустилась по лесенке с роскошного герцогского ложа и чуть не упала, наступив на подол ночной рубашки. Впрочем, она тут же выпрямилась и окинула Джереми гневным взглядом, поскольку тот весело ухмылялся.

— Тебе хорошо, — прошипела она сквозь зубы. — У тебя нет репутации, о которой бы стоило беспокоиться.

— Возражаю. Я очень забочусь о твоей репутации. Настолько, что сейчас велю Питерсу отправиться в дозор и посмотреть, нет ли на горизонте Хилл. Он отвлечет ее пока ты будешь пробираться к себе в комнату.

— Нет.

Но Джереми уже кликнул слугу. Одноногий камердинер появился в спальне и, бросив на Мэгги безразличный взгляд, произнес:

— Доброе утро, сэр. Доброе утро, мисс Герберт. Как ваше плечо, сэр? Все так же беспокоит?

— Ни капли, — отозвался герцог. — Питерс, ты не видел, горничная мисс Герберт уже встала?

— Да, сэр. — Камердинер начал раздергивать тяжелые бархатные гардины. — Я взял на себя смелость отвлечь ее кое-какой диверсией внизу, и миссис Хилл занята наведением там порядка. Если мисс Герберт желает удалиться в свою комнату, сейчас идеальный момент.

Мэгги не колебалась ни секунды, в мгновение ока подбежав к двери. Но взявшись за дверную ручку, она оглянулась на Джереми, который сидел на огромной постели и на фоне белизны простыней казался дочерна загорелым. Только глаза сверкали ослепительным блеском серебра.

Господи! Как же все неловко! Она была уверена, что он скажет…хоть как-то упомянет о женитьбе… или по крайней мере о любви. Она ведь отдалась ему, а большинство девушек не делают этого до свадьбы. Он предложил ей отправиться вечером в театр, однако не проронил ни слова о походе к алтарю.

Боже мой! Что за дерзость с ее стороны даже помышлять о…

— Да, — лукаво усмехнулся Джереми. — Беги, мышка, пока кошка тебя не застукала.

Мэгги опустила голову, чтобы длинные волосы скрыли краску стыда, и молча выскользнула из комнаты. Едва дверь за ней захлопнулась, Питерс сказал:

— Поздравляю, сэр. Похоже, вам удалось…

— Осторожнее, Питерс, ты говоришь о моей будущей жене.

— Я никого не хотел оскорбить, сэр.

— Хорошо. — Герцог, весьма довольный жизнью, снова откинулся на подушки. Ему казалось, что никогда утреннее солнце не сияло так ярко, а щебет птиц не был таким веселым. — Пусть это послужит тебе уроком. Мужчина способен добиться чего угодно, пустив в ход изобретательность, немножко обаяния и терпение.

— Вы, сэр, пример для всех нас, — сухо отозвался камердинер, направляясь к графину с виски. — Однако эта служанка миссис Хилл… станет проблемой, сэр, и очень серьезной.

— Это легко поправимо. Через час мы с тобой отправимся в город, добудем специальное разрешение на брак без предварительного церковного оглашения, сегодня, днем мисс Герберт станет семнадцатой герцогиней Ролингз, и нашей почтенной миссис Хилл нечего будет сказать.

Пожав плечами, камердинер плеснул в стакан щедрую порцию виски.

— Извините, полковник, но сегодня у нас могут возникнуть некоторые затруднения со специальной лицензией.

— Виски до завтрака, Питерс? Неужто дела и впрямь так плохи?

— Да, сэр. Думаю, вы сами со мной согласитесь. — Он сунул в руку хозяина стакан, развернул газету, зажатую под мышкой, и подал ее герцогу. Поперек газетной полосы шел заголовок: «Герой войны возвращается в Лондон, чтобы жениться на индийской принцессе».

Джереми рывком поднес стакан к губам.

Глава 24

— Просто ума не приложу, — заявила баронесса Ланкастер. — Голубой очень мил, но, по-моему, белый подходит лучше…

— Ох, мама! — взмолилась шестнадцатилетняя Фанни Ланкастер. — Белое носят только дети, а я не ребенок. Я надену голубое.

— Право, не знаю. Это будет выглядеть как-то неправильно… Мисс Герберт, что вы посоветуете?

Взглянув на художницу, леди Ланкастер снисходительно улыбнулась. Конечно, вся в мечтах. Чего еще ждать от дамы-художницы? По словам Лавинии Майклз, эта девица имеет склонность впадать в рассеянность. Вероятно, провела ночь в какой-нибудь богемной компании. Однако написанный ею портрет племянницы Лавинии просто совершенство! Двойной подбородок у девушки почти незаметен.

Мэгги действительно не спала всю ночь, хотя совсем не потому, что развлекалась в компании художников. Она еще не могла толком осознать, что произошло несколькими часами ранее. Она занималась любовью с герцогом Ролингзом. Не один раз. А три… возможно, четыре, ибо спустя какое-то время она потеряла этому счет. То была самая волнующая, самая счастливая ночь в ее жизни.

Но сев завтракать и открыв газету на светской хронике, которую регулярно просматривала в поисках возможных клиентов, Мэгги поняла, что эта ночь оказалась еще и самой унизительной…

По крайней мере теперь она знала, почему он не сделал ей предложения.

— Мисс Герберт? — Леди Ланкастер уставилась в лорнет на сидящую на краешке глубокого кресла Мэгги.

Та выглядела обычно, ну, может, слегка усталой из-за недосыпания, однако во всем другом вполне презентабельно в своем утреннем платье из темной шерсти. Правда, шляпка была весьма смелым произведением модистки, совсем не годящимся для леди из общества, где обреталась баронесса Ланкастер, но для хорошенькой мисс Герберт вполне подходящим… Но что происходит с этой девицей? Уставилась в одну точку на ковре и не сводит с нее глаз уже пять минут.

— Мисс Герберт? — протянула Фанни недовольно, топая ножкой, чем сразу привлекла внимание Мэгги, поскольку от удара ее «легкой» ножки о паркет закачалась дрезденская фарфоровая пастушка на камине.

— Слушаю вас, — бодро откликнулась Мэгги.

«Ну, слава Богу, — подумала леди Ланкастер. — Кажется, она вернулась с небес на землю».

Мэгги понадобилось лишь несколько минут старательных уговоров, чтобы убедить Фанни в том, что белый является единственным цветом, приличным для юной леди на первом ее портрете. Когда проблема разрешилась и женщины договорились о времени позирования, удобном для всех (в следующий вторник в час дня), Мэгги наконец взяла свои альбомы для эскизов и карандаши и распрощалась с баронессой и ее дочерью.

От резкого зимнего ветра ее бледные щеки порозовели. Она глубоко вдохнула бодрящий морозный воздух, надеясь, что это прояснит ей голову, ибо чувствовала себя так, словно много выпила накануне. Конечно, ей осталось поспать лишь несколько часов, но подобное случалось и раньше, хотя не приводило ее в такое уныние. Видимо, на нее слишком подействовало известие, что человек, которому она подарила девственность, собирается жениться на другой.

«Если бы… о, если бы, — в который уже раз подумала Мэгги, — была жива мама!» Леди Герберт знала бы, что ей следует делать, а теперь не к кому обратиться за советом. Ни одна из сестер с ней не разговаривала, но даже если бы они оказались рядом, поделиться с ними проблемами невозможно, они только пришли бы в ужас. Знала Мэгги о том, что сказала бы ей Хилл, обожавшая Огюстена за его доброту и помощь ее хозяйке. Если довериться Пиджин, которая все это время была на ее стороне и выступала против семейства Герберт, та начала бы уговаривать не отчаиваться и не отвергать ее беспутного племянника. Нет, у Мэгги не было ни одного беспристрастного человека, к которому ей можно было обратиться.

Вернувшись днем в свою мастерскую, она угрюмо принялась разглядывать портрет, который заканчивала для показа в субботу: двое светловолосых малышей проказливо улыбались, обнимая за шею многострадальную борзую. Мэгги даже подпрыгнула, когда услышала за спиной журчащий голос:

— В чем дело? Обычно жизнерадостная мадемуазель Маргерита сидит в печали? Немыслимо!

Мэгги выдавила улыбку при виде Беранж Жаккар, застывшую на пороге. Одета, как всегда, по самой последней парижской моде, хотя собиралась всего-навсего к себе в мастерскую, расположенную напротив.

— Так в чем же дело? — повторила она, проходя в залитую солнцем комнату. — Я считала, что англичанки не позволяют себе роскоши томиться и грустить.

— Я не грущу. Ну… не совсем…

— Неужели? Тогда, принцесса, ты очень хорошо притворяешься. — Беранж презрительно сморщилась, глядя на картину. — Уф! Какой ужас! Полагаю, это маленькие графы?

— Маркиз и его младший брат.

— Ну, разумеется. Наверняка папа и мама очень ими гордятся. Маленькие сорванцы. Тебе следовало бы написать их с пальцами в носу, куда они их чаще всего и запускают.

С содроганием отвернувшись от портрета, Беранж прошествовала к окну, где Мэгги держала именно для таких случаев бутылку красного вина. Налив бокал, француженка направилась к софе со множеством подушек и с легким вздохом опустилась на нее. Все ее движения были по-кошачьи грациозны. Она всегда напоминала Мэгги именно кошку, гладкую, хитрую, чем-то похожую на принцессу Ашу. А себя Мэгги представляла большой и неуклюжей собакой.

— Итак, принцесса, — сказала шикарная мадемуазель, отхлебнув вина, — расскажи тетушке Беранж, что привело тебя в уныние.

— Ох, Беранж, не знаю, с чего и начать, — с тоской произнесла Мэгги.

— А-а. — Француженка изящным движением тонкого указательного пальца вынула из бокала кусочек пробки. — Имеется ли тут нечто общее с тем фактом, что твоему драгоценному Огюстену вчера расквасили нос?

— Где ты это услышала?

— А кто не слышал? Об этом говорят на всех углах.

Мэгги тихо простонала. В доме, где располагались их мастерские, жили художники и несколько скульпторов. Мэгги и Беранж, единственные женщины, служили для них объектом постоянных наблюдений и сплетен. Их жизнь и поступки во всех подробностях докладывались соседям теми, кто попадал в посещаемые девушками круги общества.

— Ох, Беранж, что мне делать?

— Делать? С чем, принцесса?

— С Джерри, конечно! — Мэгги пригладила волосы, оставив на лбу фиолетовую полосу. Беранж снисходительно улыбнулась:

— Он снова напустил лужу под диваном?

— О нет. — Мэгги не смогла удержаться от смеха, несмотря на сердечную муку. — Не с тем Джерри. Я имею в виду Джереми Ролингза!

— Джереми Ролингза? Солдата, который сломал нос Огюстену? Ага, теперь все проясняется. Джереми Ролингз… Я, кажется, слышала о нем раньше. — Беранж задумчиво постучала по зубам длинным наманикюренным ногтем. — Где я слышала это имя?

— Думаю, ты видела его в сегодняшней утренней газете, — тяжело вздохнула Мэгги, а Беранж подняла тонкую светлую бровь. — Его помолвка с принцессой Ашей из Джайпура объявлена в разделе светской хроники.

— Да. Теперь припоминаю. Это и есть тот Джерри, по которому ты сохла все годы, что я тебя знаю? — После нерешительного кивка подруги, которая не любила признаваться в любви к Джерри и тем более, что сохнет по нему, француженка продолжила: — Неудивительно, что у тебя грустный вид. Он вернулся из Индии с невестой королевских кровей, тут же сломал нос твоему жениху, и ты не знаешь, что делать. Так? Фью-ю! — Этот странный звук Беранж издавала в тех случаях, когда что-то казалось ей невероятным. — Я всегда считала тебя слишком… вежливой и благопристойной, принцесса, однако никогда не думала, что ты дура.

— Я не дура, — попыталась защититься Мэгги. — Я просто не знаю, как поступить. Ни разу не оказывалась в подобной ситуации.

— Ни разу двое мужчин не дрались из-за тебя? — Француженка была явно потрясена. — Бедная моя принцесса! Значит, ты поистине не жила! Ведь самая приятная вещь в мире, когда из-за тебя дерутся, и ты должна продлить это удовольствие. Насколько возможно…

— Ты с ума сошла? — Мэгги негодующе уставилась на подругу. — Беранж, прошлой ночью кто-то пытался убить Джерри, и я подозреваю, что это Огюстен!

— Правда? Как романтично!

— Романтично? Это ужасно!

— Ужасно романтично! Ты думаешь, это был Огюстен? — переспросила Беранж. — Вряд ли. Дуэль — да. Но убийство? Нет! Хотя с такими рыжими волосами… Нельзя быть уверенной…

— Беранж, это вовсе не смешно и не романтично. Кто-то прошлой ночью пытался убить Джереми, и я не могу не задать себе…

Но тут Беранж прервала ее стенания.

— Господи! — Что-то в голосе подруги заставило Мэгги поднять голову, и она увидела на лице Беранж неподдельное изумление. — Ты и Джерри! Вы занимались любовью!

— Беранж!

— Поверить не могу. Неудивительно, что Огюстен попытался его убить. — Она с восторгом захлопала в ладоши. — Тебе очень понравилось? Правда, это изумительно?

Мэгги смотрела на нее круглыми глазами, не в силах отрицать.

— Как ты… как смогла… догадаться?

— Ты вся светишься.

— Ничего подобного!

— Светишься, светишься, принцесса. Мне жаль, но факт есть факт. Не заметит этого лишь глупец или жених.

— Это просто случилось! — воскликнула Мэгги, пряча лицо в испачканных краской ладонях. — Господи, Беранж, просто случилось. Я не хотела. Не ждала. И он сказал мне, что не обручен.

— Все они так говорят, — презрительно фыркнула Беранж.

— Но я поверила. Он сказал, что Звезда Джайпура вовсе не женщина, а драгоценный камень!

— Ну, теперь я могу заявить, что слышала все!

— О-о! — Мэгги не сдержала рыданий. — Я сама навлекла на себя беду и не заслуживаю ничьего сочувствия. Я была уверена… так уверена, что он собирается на мне жениться! Просто не знаю, что на меня нашло!

— А я знаю.

Беранж оказалась рядом со стаканами вина в обеих руках. Один протянула ей, ласково повела к дивану, уселась рядом с ней, что потребовало умелого маневрирования, так как у обеих были довольно большие турнюры, и сказала:

— Я знаю, что на тебя нашло. Ламур! Давай-ка сначала выпьем за нее.

Француженка залпом проглотила вино, а Мэгги робко отхлебнула из бокала, поскольку никогда еще не пила днем до еды. Впрочем, невинность она тоже никогда не теряла, и, пожалуй, событие заслуживало тоста. К ее удивлению, бургундское мягко улеглось в желудке, поэтому она сделала новый глоток.

— Значит, ты… не презираешь меня?

— Презираю тебя? — Изумленная вопросом, Беранж впервые в жизни чуть не пролила вино. — Почему я должна тебя презирать?

— Если бы о нас с Джереми узнали мои сестры, они бы никогда больше не заговорили со мной.

— Твои сестры и так с тобой не разговаривают, хотя единственным твоим преступлением до сих пор было то, что, подобно многим другим женщинам, ты стремишься жить самостоятельно, не даешь пропасть таланту, дарованному тебе Господом. Ты художница! В этом нет позора. Ведь ты же не стала… — Беранж замолчала, пытаясь найти действительно постыдное занятие, — проституткой?

— Нет, конечно. Но в их понимании образ жизни художников достаточно скандален и порочен. А теперь, выходит, они правы. Я стала падшей женщиной!

— Ма шер, если уж ты падшая женщина, то мне даже страшно подумать, кто я, — усмехнулась Беранж. — Право, мне очень хотелось бы повидать твоих сестер, принцесса. Как ты ухитрилась вырасти в семье с подобными буржуазными взглядами и стать такой художницей?

— Я не считаю взгляды моей семьи буржуазными, — попыталась возразить Мэгги. — По крайней мере не в большей степени, чем у других. Кажется, моим проклятием является моя плотская натура. Я, например, даже представить не могу, чтобы хоть одна из моих сестер занималась любовью со своим мужем до свадьбы. Особенно Анна. Она слишком благопристойна. Хотя до смерти мамы Анна была гораздо терпимее. А теперь она снова решила, что ее долг меня воспитывать и поучать.

— И ты не поддаешься, будучи слишком… как ты это назвала? Да, плотской. Очень хорошее слово. Какое счастье, что тебе удалось найти для замужества мужчину, столь же плотски настроенного!

— Огюстена? — с сомнением уточнила Мэгги, допивая вино. — Огюстен совсем не плотский.

— Не Огюстен, глупышка, а этот Джерри, о котором ты твердишь.

— Джереми? Но я не могу выйти за него.

— Почему бы и нет? — растерянно заморгала Беранж.

— Как почему? Разве ты не слышала, что я тебе говорила? Он помолвлен с другой! — В ответ раздался свист. — Беранж, эта Звезда Джайпура красивая, экзотическая женщина. Ты ее не видела. Она похожа… — Мэгги умолкла, чтобы не выпалить «на тебя!». — В общем, ты ее не можешь представить…

— Да, шери. Но с кем этот Джерри провел ночь? С камнем… со Звездой Джайпура… или с тобой?

— Беранж, разве ты не понимаешь? Даже если он вдруг захочет на мне жениться, я не смогу выйти за него.

— Почему?

— Потому что я помолвлена с Огюстеном. Не могу же я разорвать помолвку вот так… — Мэгги щелкнула пальцами. — Это нечестно. Тем более что он был так добр ко мне.

— Ну и что? — Беранж заложила руки за голову и раскинулась на подушках, глядя в серое холодное небо за окном. — Ты не просила Огюстена проявлять доброту. Он был добрым по своему желанию. Ты не обязана ради этого выходить за него замуж. Ты можешь поблагодарить его и удалиться.

— Но это неправильно! Все время я позволяла ему верить, что отвечаю на его чувства, а сама любила другого.

Беранж нетерпеливо возвела глаза к небу.

— Ты глупая-преглупая девчонка. Выходи за солдата, и делу конец. Если хочешь, я позабочусь об Огюстене, хотя я терпеть не могу рыжих мужчин.

— Как ты позаботишься об Огюстене? — подозрительно осведомилась Мэгги. — Ты имеешь в виду, что… Ох, Беранж. Право, ты ведь не можешь…

Смех француженки раскатился по мастерской, отражаясь от стен и потолка.

— Бедная моя принцесса! Я тебя шокировала!

— Но, Беранж, все дело именно в том, что я не принцесса, — грустно откликнулась Мэгги. — И никогда не буду. Ты единственная, кто меня ею считает. А Джерри не просто солдат, он герцог. Даже если бы он и предложил мне выйти за него замуж, не думаю, что я могла бы согласиться, тогда я стану…

— Герцогиней? — Беранж подскочила на диване и захлопала в ладоши. — О, Маргерита, это же великолепно! Ты станешь очаровательной герцогиней! Будешь приглашать меня на свои обеды и балы, где я встречу массу красивых и богатых мужчин! О-о! Как чудесно! Принцесса станет герцогиней!

— Нет, Беранж, не стану. Принцесса я лишь в твоих глазах, а по английским меркам светская неудачница. Но Звезда Джайпура — настоящая принцесса и станет гораздо лучшей герцогиней, чем я.

Француженка прищурилась, словно кошка, высматривающая добычу, перед тем как совершить особенно дерзкий бросок.

— Понимаю, — медленно сказала она. — Ты готова спокойно отдать его, потому что не будешь подходящей герцогиней?

— Я… дело не только в этом, Беранж. Я же сказала, он мне и не предлагал…

В холле раздались шаги. На их этаже располагались только две студии, значит, кто-то шел к одной из них.

— А если бы он сделал тебе предложение, ты бы согласилась?

Вопрос остался без ответа, ибо на пороге мастерской возник Джереми Ролингз.

Глава 25

Он пребывал не в лучшем настроении. Во-первых, его все-таки чуть не убили, а это портит настроение. Во-вторых, в «Таймс» появилось объявление о его помолвке с той, с кем он не был помолвлен.

Нет, Джереми не предавался мрачным мыслям. От покушения он вполне оправился, к тому же прочие неприятности, которые обрушились на него сегодня, вытеснили это у него из головы… До тех пор пока, вылетая со злостью из редакции «Таймс», куда он отправился требовать опровержения, герцог чуть было не попал под четверку лошадей, запряженных в легкий экипаж.

Одно дело, когда тебя пытаются заколоть темной ночью, пусть даже на пороге собственного дома, это можно отнести к возросшему числу преступлений в городе. И совсем иное, когда тебя едва не затоптали лошади средь бела дня перед зданием уважаемой газеты. Поднявшись из грязи, он решил, что пора действовать. Камердинеру он поручил отыскать господина де Вегу, проследить за ним и установить, является ли он тем, кто стоит за двумя покушениями. Джереми не слишком боялся за свою жизнь, но подобные неприятности ему чертовски мешали, не хотелось прыгать туда-сюда, уклоняясь то от ножа, то от копыт, и если де Вегу пытался его прикончить, он получил бы отличный предлог вызвать его на дуэль, убив сразу двух зайцев: избавился бы от назойливого убийцы и освободил бы Мэгги от жениха.

— Ни под каким видом, — строго предупредил герцог Питерса, — не позволяй Мэгги тебя заметить. Мы сможем убедить ее, что именно лягушатник пытался меня заколоть, только если схватим его в момент очередной попытки. Но, заметив слежку за ним, она решит, что мы хотим его запугать, и начнет его жалеть.

— Не сомневайтесь, полковник. Можете на меня положиться, я вас не подведу.

Джереми вернулся на Парк-лейн, где сменил порванную и выпачканную одежду, после чего снова вышел из дома. В отеле «Дорчестер», куда он сразу направился, принцесса Аша занималась консультацией со множеством портних и шляпниц. Казалось, Звезда Джайпура решила навсегда покончить с сари и закупала приданое, сшитое по европейской моде. Однако ее усилия осложняло отсутствие переводчика, который, видимо, ускользнул из гостиницы, чтобы отправить очередное послание дяде-магарадже. Это же обстоятельство весьма затруднило Джереми выражение его чувств по поводу утреннего объявления, во всяком случае, донести их до принцессы ему не удалось. Впрочем, модистки поняли его прекрасно, что было видно по их нервному переглядыванию. Шить приданое для невесты сопротивляющегося жениха — дело рискованное и малоприбыльное.

Когда Джереми покидал отель, это сознавали все находившиеся в комнате, за исключением принцессы.

Не сумев объяснить ей свое неудовольствие ее поведением, герцог решил сосредоточиться на поисках Мэгги и залечивании ран, которые нанесло ложное объявление. Надежда, что она не видела утренней газеты, исчезла после завтрака, когда он направился в ее комнату, чтобы поговорить об этом. Дверь открыла служанка.

— Доброе утро, ваша светлость, — произнесла Хилл ледяным тоном, — боюсь, мисс Маргарет уже отправилась на первое деловое свидание. Могу ли я вас поздравить? Уверена, вы с принцессой будете очень счастливы. Ваши тетушка и дядя наверняка тоже довольны…

Но Джереми понимал, что тетя с дядей будут весьма недовольны. Конечно, если бы он действительно влюбился в принцессу Ашу, они бы приняли ее без возражений, пока та не восстановила бы их против себя абсолютным пренебрежением к любым чувствам и желаниям, кроме собственных.

Допрос Хилл оказался безрезультатным. Единственные сведения, которые он сумел из нее выжать, хотя чуть руки не выкручивал старой упрямице, был адрес мастерской.

Однако, прибыв туда, Джереми пережил очередное потрясение. Никогда ему не доводилось видеть более угнетающего здания, за исключением, пожалуй, одной-двух попыток воспроизвести европейскую архитектуру в Бомбее. Неужели это все, что может себе позволить его упрямая красавица? У герцога сразу появилась еще одна причина неприязни к лорду Артуру, чопорность и предубежденность которого вынуждали Мэгги снимать мастерскую в явно непригодном для жилья здании. Неудивительно, что квартиры здесь преобразованы в студии, кто бы согласился обитать в таком убожестве? Но художники жили в мире своих фантазий.

Адрес студии герцог у Хилл выпросил, но без номера квартиры, поэтому ему пришлось долго бродить по длинным полутемным коридорам, где стояли вонь скипидара и специфический запах опиума, который Джереми узнал во время краткой вылазки в Бирму. Он мельком увидел нескольких мужчин, рисующих обнаженных натурщиц, крепких, но странно непривлекательных. Они дрожали на пьедесталах или неряшливо драпировали себя тканью на замызганных кушетках. Некоторые творения герцогу понравились…

Когда он миновал студию, где художник писал обнаженного натурщика, его омрачила неясная мысль: писала ли когда-нибудь Мэгги обнаженного мужчину? Неужели он не первый нагой мужчина, которого ей довелось увидеть?

Почувствовав неловкость, Джереми быстро отправился дальше, заглянул в одну из студий третьего этажа и спросил какого-то взъерошенного молодого человека, отмывавшего кисти:

— Где я могу найти мисс Герберт?

Тот подскочил на месте, отложил трубку с опиумом, которой затягивался, и полюбопытствовал на удивление высоким голосом:

— Вы имеете в виду Мэгги?

— Да. — Значит, эти люди называли друг друга просто по именам? Когда она станет герцогиней Ролингз, он положит этому конец. — Где ее студия?

— Шестой этаж, дверь налево, — последовал лаконичный ответ. — Только не проси ее позировать. Она и эта французская сучка даже лоскутка с себя не снимут. Поверь, я уже просил. Мы все просили.

— Ладно, благодарю за совет.

— Но если тебе надо выпить, — добавил молодой человек, когда Джереми шагнул к двери, — то на вино она не скупится. Такие вот дела с этими дамами-портретистками: раздеться не разденутся, а на выпивку щедры. Конечно, они могут себе позволить. Все хотят, чтобы написали их портрет, но едва ли кто захочет изображение дверей Ньюгейтской тюрьмы.

Джереми торопливо отвел глаза от его картины.

— Ну ладно, до свидания. — Герцог поспешил удалиться, прежде чем молодой живописец покажет ему другие свои шедевры.

Наконец, преодолев еще три марша скрипучей лестницы, он услышал голос Мэгги, доносившийся из глубины коридора. Джереми не мог разобрать, что она говорила и к кому обращалась, но бурная радость от звука ее голоса подсказала ему, что это не имеет никакого значения. Он нашел свою Мэгги и, значит, достиг своего прибежища.

Глава 26

Мэгги ошеломленно уставилась на него. Она покинула особняк, чтобы никогда больше не видеть Джереми, и вдруг тот запросто шагнул в ее студию с таким невинным видом, словно понятия не имеет ни о каких сложностях. Мэгги просто лишилась дара речи.

Выглядел он неплохо. Даже очень. На нем был костюм, не парадный мундир, а настоящий вечерний костюм: черный плащ, безупречно сшитые черный фрак и брюки, белая рубашка, белый жилет. Подбородок утопал в пышном галстуке, начищенные башмаки сверкали, даже перчатки, которые он держал в руке, отличались нетронутой белизной. Поскольку цилиндр он при входе снял, можно было заметить следы явной попытки унять непокорные кудри, как всегда тщетные. Но на взгляд Мэгги, он был умопомрачительно красив.

Беглый взгляд в сторону подруги доказывал, что такого мнения придерживается не только она: Беранж застыла, не сводя глаз с герцога.

— Вот ты где. — У него хватило нахальства обратиться к ней так небрежно, словно они столкнулись на улице. — Могу я зайти?

— П-привет, — заикаясь пролепетала Мэгги.

Что такое с ней происходит? Она ведь должна злиться на него, он лишил ее девственности… ладно, она сама отдалась ему… но зачем так поспешно вставать с дивана и одергивать юбку? Сообразив, что на ней рабочий балахон, перепачканный красками, Мэгги стала торопливо развязывать тесемки, и все это время ей голову сверлила одна мысль: «Он тебя обманул. Да, Мэгги, обманул сознательно и бессердечно. Ты не должна быть с ним любезной. Не должна!»

— Не желаешь чего-нибудь? — пробормотала она, стараясь держаться столь же непринужденно, как и он. — Бокал вина?

— Отлично, — сказал Джереми, не глядя на нее.

Он с любопытством разглядывал обстановку студии: высокий потолок, незаконченные полотна у стены, деревянные стойки с картинами, веселый огонь в печурке, ведерко для мытья кистей, разноцветные бока которого свидетельствовали о долгой службе, и особенно прелестную блондинку, по-кошачьи выгнувшуюся на низком диване у окна.

— Привет.

Беранж обольстительно улыбнулась.

— Привет. Вы, наверное, Джерри. — Несмотря на предостерегающий взгляд Мэгги, она кокетливо промурлыкала букву «р», утроив ее.

— Да, — ухмыльнулся Джереми. — А кто вы?

— Ее имя, — ответила Мэгги гораздо более резким тоном, чем намеревалась, — Беранж Жаккар, и она уже уходит. — Поскольку оба недоуменно повернули головы в ее сторону, ей пришлось их познакомить. — Ваша светлость, разрешите представить вам мадемуазель Жаккар. Мадемуазель Жаккар, это его светлость герцог Ролингз.

Беранж томно протянула ему изящную руку, мило пролепетав:

— Же сюи аншанте. Я очень рада.

— А я очарован. — Джереми поднес ее руку к губам.

Мэгги обратила внимание, что с галантностью истинного джентльмена он поцеловал воздух в дюйме от пальчиков француженки, но руку не выпустил, а начал рассматривать.

— Мисс Герберт пишет ваш портрет, мадемуазель Жаккар?

— Мой? — засмеялась та. — Нон, нон…

— Беранж посещала ту же художественную школу в Париже, что и я, — вмешалась Мэгги. — Она, как и я, приехала в Лондон, чтобы попытаться завоевать себе репутацию в портретной живописи. Она снимает мастерскую напротив моей и как раз собиралась вернуться к работе. Не так ли, Беранж?

Беранж не сводила глаз с Джереми, а тот не выпрямлялся и не отпускал ее руку.

— Он великолепен, твой герцог. Ты попросту глупышка, — сказала подруге по-французски Беранж.

Мэгги поблагодарила Господа за то, что Джереми, насколько ей было известно, не знал ни одного французского слова.

— Я спросил вас, мадемуазель Жаккар, не являетесь ли вы объектом портрета, так как не вижу следов краски на ваших пальцах. — Джереми слегка повернул ее изящную ладонь. — Мэгги обычно сплошь ею покрыта.

— В отличие от Маргериты, я во время работы надеваю перчатки. Видите ли, вещества, с которыми мы работаем, огрубляют нежную женскую кожу, а я хочу сохранить руки мягкими.

Что за глупость? Мэгги рывком содрала защитный балахон. Эта парочка мило болтает о нежности кожи, а у нее сердце рвется на части!

— Что привело вас в Челси, ваша светлость? — осведомилась Мэгги, свертывая балахон и бесцеремонно швыряя его в угол, затем подошла к столику, на котором держала вино, и налила Джереми бокал.

Джереми выпрямился и взял вино из ее рук, не выпуская из другой руки цилиндра.

— Ну, я подумал, что загляну к тебе и спрошу, не занята ли ты вечером. У меня билеты на балет, возможно, мы бы могли вместе пообедать…

— На балет? — оживилась Беранж. Джереми оглянулся, явно не понимая, что представляет собой мадемуазель Жаккар, и характера их дружбы.

— Да, — подтвердил он, снова оборачиваясь к Мэгги. — Балет. И обед… до или после.

Сознавая, что рядом с очаровательной блондинкой выглядит бог знает как в старомодном шерстяном платье, да еще с перепачканными краской руками (про фиолетовый мазок на лбу она не догадывалась), Мэгги решила больше не изображать радушную хозяйку и холодно заметила:

— Думаю, едва ли будет прилично, ваша светлость, чтобы вы сопровождали в театр какую-либо женщину, кроме вашей невесты.

— А, — произнес Джереми с раздражающим спокойствием. — На этот счет можешь не беспокоиться. О такой мелочи я уже позаботился.

— Мелочи? — недоверчиво переспросила Мэгги. Наблюдавшая Беранж поворачивала голову то к одному, то к другому, словно наслаждаясь представлением. — Джереми, эта мелочь — будущая герцогиня Ролингз!

— Нет, она не будет герцогиней.

— Неужели? — Да как он смеет отрицать то, что она и все читатели самой распространенной газеты узнали сегодня утром? — В таком случае следует известить «Таймс». В отличие от меня они не поддались на твои уверения, что Звезда Джайпура не женщина, а камень.

— Мне очень нравится эта часть истории, — заметила с дивана Беранж. — Насчет камня. По-моему, весьма изобретательно.

— Никакого изобретательства, — прошипел Джереми. — Это не просто камень, а сапфир в двадцать четыре карата.

Его ответ заставил Беранж приподняться на локтях.

— Сапфир в двадцать четыре карата? Двадцать четыре? — уточнила она.

— Разумеется, двадцать четыре карата! Чушь полная. — Мэгги готова была кричать. — Звезда Джайпура — женщина ростом в пять футов, весом примерно в сто фунтов, с черными глазами, маленькими ножками и личным переводчиком, а я оказалась любовницей человека, за которого она собирается замуж.

— Ты мне не любовница! — прорычал герцог. — И я не собираюсь на ней жениться!

— Конечно. Понимаю. В мире сейчас происходит так мало интересного, что «Таймс» выдумывает новости, чтобы развлечь своих читателей…

— Я не сказал, что они это выдумали. Я говорю, что их сведения неверны. Я разъяснил ошибку тому, кто несет за это ответственность, и опровержение появится в завтрашнем номере…

— Да, оно там появится, — саркастически усмехнулась Мэгги. — А с неба завтра посыплются огромные сапфиры!

Беранж вдруг села на диване, объявив:

— Сюда кто-то идет.

Джереми, явно расстроенный недоверием Мэгги, понизил голос, но продолжал настаивать:

— Неужели ты думаешь, что я попытаюсь сделать тебя своей любовницей?

Мэгги растерянно отвела глаза. Если бы ей задали такой вопрос полчаса назад, она не раздумывая прокричала бы «да!». Но теперь, видя отчаяние Джереми, она вспомнила, как нежно он прижимал ее к себе, и не могла не усомниться…

— Огюстен! — воскликнула Беранж, вскакивая с дивана.

Мэгги круто обернулась. Нет! Это просто немыслимо!

Однако на пороге стоял Огюстен с цилиндром и тростью в одной руке и букетом белых роз в другой. Мэгги, поглощенная спором с герцогом, не услышала его шагов в коридоре.

— Добрый вечер, — несколько обиженным тоном произнес Огюстен.

«И неудивительно», — подумала Мэгги, переводя взгляд с его атласного жилета на лицо. Под глазами лиловые синяки, некогда орлиный нос распух, в обе ноздри воткнуты тампоны со следами засохшей крови, тяжелое дыхание от подъема на шестой этаж.

И его Джереми подозревал в покушении? Кто и ножа-то не поднимет выше головы, даже если очень захочет, потому что видно, с каким трудом он движется! Нет, Мэгги не винила герцога за подозрения, но мысль об этом просто нелепа! Огюстен не мог быть тем, кто пытался его убить. Огюстен просто не способен на зверское насилие.

Бедный Огюстен! Как несправедливо она с ним поступила! Она поняла, что не может смотреть ему в глаза.

Как истинный джентльмен, он, войдя в комнату, отвесил низкий поклон и протянул букет.

— Тебе, моя дорогая. — Мэгги заметила беглый взгляд, который он бросил на Джереми, как бы вызывая того на ссору. — С извинениями за вчерашний вечер. Боюсь, он был… испорчен… э-э… несчастным случаем.

Она прижала букет к груди, мысленно благодаря цветочницу, которая срезала с роз шипы, но сознавая, что заслужила пару-тройку уколов за свою бессовестную измену. Господи! Как сказать ему об этом? Как нанести ему такой удар?

— Благодарю, — пробормотала Мэгги, почти больная от раскаяния. «Я расскажу ему сегодня же вечером, — поклялась она себе. — Мы останемся наедине, и я во всем признаюсь». — Но, право, тебе не стоило… Извиняться должна я…

— Нет, — раздался спокойный голос Джереми. Она бросила на него предостерегающий взгляд, опасаясь повторения вчерашнего скандала.

— Прощения должен просить я, месье де Вегу, я вел себя неподобающим образом и хочу принести вам мои глубочайшие извинения. — Джереми решительно протянул сопернику руку.

Не только Огюстен уставился на герцога с ошеломленным недоверием, Мэгги и Беранж, переглянувшись, тоже впились в него глазами.

«Что он затеял? — пыталась сообразить Мэгги. — Он совсем одурел от малярии? Неужели хочет подружиться с моим женихом? Зачем?»

Огюстен первым пришел в себя и крепко пожал затянутую в перчатку руку герцога. Ни тот ни другой не поморщился от силы пожатия, хотя Мэгги заметила их напряженность.

— Извинения приняты, ваша светлость, — добродушно ответил Огюстен. — Я высоко ценю вашу защиту мадемуазель Маргериты. Не сомневаюсь, вам известно, что у нее нет семьи, желающей ее поддержать. Мне очень приятно узнать, что есть человек, который по крайней мере готов о ней позаботиться.

К чести Джереми, при этой похвале он вспыхнул и грубовато пробурчал:

— Вчера я… слишком увлекся. Мэгги всегда была мне… гм… как сестра, и… ну, в общем, мне хотелось, чтобы она была счастлива.

— Мне тоже, ваша светлость, — улыбнулся француз, обнимая ее за плечи и с обожанием заглядывая ей в лицо. — Мне тоже!

Мэгги удалось выдавить слабую улыбку. Господи, это будет ужасно!

— Итак, — провозгласил Огюстен, слишком жизнерадостно для мрачного настроения, царящего в студии. — Что привело вас сюда, ваша светлость? Пришли увидеть художника за работой? У нее есть прелестнейшие вещи. Прекрасные! Хорошо, что вы выбрали для визита сегодняшний день, потому что завтра они будут упакованы и отправлены на Бонд-стрит. Вы знаете, что в субботу у меня в галерее состоится ее выставка? Вы, конечно, придете на открытие?

— Несомненно, — ответил Джереми, вперив пронзительный взгляд в лицо Мэгги. Та затрясла головой, но он твердо повторил: — Ни за что не пропущу.

— Прекрасно! — воскликнул Огюстен. — Ее ждет потрясающий успех. Потрясающий! Не удивлюсь, если ее попросят участвовать в майской выставке Королевской академии. Даже если она получит заказ на портрет от самой королевы, меня это тоже не удивит. Мадемуазель Маргерита редкая… очень редкая!

— Да, — произнес Джереми, — она такая.

Огюстен внезапно заметил и направление взгляда герцога, и то, что взгляд этот был настолько дерзким, что мог вогнать в краску его невесту.

— Вы пришли сюда посмотреть работы Маргериты, ваша светлость? — резко спросил он.

Мэгги чуть не задохнулась, когда увидела сатанинское удовольствие на лице Джереми. О Господи! Ей стало страшно. Он собирается все ему сказать! Конечно, она хотела, чтобы Огюстен узнал правду, но не таким образом.

— Вообще-то, — начал герцог, — я пришел, чтобы…

Тут вмешалась Беранж, которая бросилась на выручку и, вскочив с дивана, громко объявила:

— Его светлость пришел увидеться со мной.

Когда все недоверчиво уставились на нее, она засмеялась.

— Почему у вас такой удивленный вид? — Тряхнув золотыми кудрями, француженка шагнула к Джереми и взяла его за локоть. Она была миниатюрной и рядом с высокой атлетической фигурой герцога выглядела прелестной куколкой. Мэгги с горечью отметила, что так же будет смотреться рядом с ним и принцесса Аша. — Он ведет меня обедать. Герцоги тоже едят, как и прочие смертные.

Огюстен заулыбался.

— Какое совпадение, — воскликнул он, — и мы с Маргеритой идем обедать. Ты ведь не забыла, шери? Мы обещали сегодня отобедать у лорда и леди Митчелл. Полагаю, если мы хотим приехать вовремя, тебе следует поспешить домой и переодеться. Мой экипаж внизу. Ты готова?

— Да, Огюстен, — пробормотала Мэгги, старательно избегая смотреть на Джереми. — Я только возьму накидку…

«Пожалуйста, Господи, — взмолилась она про себя, — не дай ему сказать что-нибудь вроде „Тогда я отвезу тебя домой, Мэгги?“. Я должна сама рассказать Опостену все и в свое время».

— Ладно. — Джереми посторонился, чтобы дать им пройти. — Тогда доброго вечера.

— Доброго вечера, — отозвался Огюстен и вывел Мэгги в коридор.

— Доброго вечера, — тихо произнесла она, так что Джереми вряд ли ее расслышал.

Они были уже почти на лестнице, и Мэгги считала, что опасность миновала, когда на весь коридор прогремел его голос:

— Эй, Мэгги!

Она замерла, ухватившись рукой за шаткие перила и занеся ногу над первой ступенькой.

— Я ведь увижу тебя, когда вернусь домой?

Глава 27

— Вы делаете все не так, — заметила Беранж, отправляя в рот очередную креветку.

Сидящий напротив Джереми сгорбился еще больше. Сам он за весь обед не съел почти ничего, только выпил пару рюмок виски, но Беранж расправилась с дюжиной устриц, банкой икры и меренгой. Сейчас перед ними стояло второе блюдо креветок.

— Одно я точно делаю неправильно, — с горечью согласился Джереми. — Сижу в ресторане, который мне совершенно не нравится, с женщиной, совершенно мне незнакомой. Я потратил уйму денег на театральные билеты, которыми так и не воспользовался, в то время как женщина, которую я люблю, отправилась невесть куда с человеком, пытавшимся меня убить. Да, определенно я делаю что-то не то.

Беранж деликатно прожевала креветку и потянулась к бокалу с шампанским.

— Просто позор, что у вас пропали билеты, — сказала она, осушив бокал. — Да еще после того, как вы приложили столько усилий, доставая их. Именно на этот балет все места давно распроданы. Как вам удалось купить билеты?

— Заплатил целое состояние какому-то типу на улице.

— Ну и дурак, — сказала по-французски Беранж и добродушно рассмеялась.

— Простите? — Джереми растерянно захлопал глазами.

— То, что слышали. Зачем тратить кучу денег на балет, если Маргерита к нему равнодушна?

— Я думал, все женщины обожают балет.

— Глупец, — покачала головой Беранж. — Только не Маргерита, она говорит, что вид миниатюрных женщин, стоящих на пальцах, заставляет ее чувствовать себя неуклюжей слонихой. Я, например, всегда любила праздничность балетов и, полагаю, могла бы стать великой балериной: я небольшого роста, у меня очень изящные ноги. — Она бросила на него кокетливый взгляд из-под полуопущенных ресниц. — Хотите посмотреть на мои ножки, Джерри?

Беранж Жаккар была женщиной красивой, честно говоря, красивее Мэгги, с этими ее золотыми волосами, розовато-фарфоровой кожей, восхитительными синими глазами и яркими пухлыми губками. Маленькая, словно ребенок, Беранж тем не менее обладала вовсе не детской фигурой, в чем Джереми убедился, когда она выплыла из своего будуара в вечернем платье (француженка настояла, чтобы они заехали к ней на квартиру, и она смогла переодеться). Небольшая, но высокая грудь маняще вздымала шелк лифа, тонкая талия переходила в соблазнительную попку, дерзко подчеркнутую небольшим турнюром из шелковых роз. При других обстоятельствах герцог с радостью откликнулся бы на приглашение увидеть ножки красотки вроде Беранж Жаккар, однако сейчас он предпочел бы лучше посетить еще один занудный балет…

Беранж не обиделась на его равнодушие, оно доставило ей удовольствие.

— А-а, — протянула она, проглотив очередную креветку. — Одобряю.

Джереми с несчастным видом посмотрел на нее. Оркестр загремел канкан, и на сцену, задирая ноги, выскочили танцовщицы. Взлетели юбки, предоставляя любому желающему возможность полюбоваться черными бархатными подвязками.

То ли от виски и шума, то ли оттого, что Мэгги была где-то в Лондоне с другим мужчиной, у герцога отчаянно разболелась голова.

— Что вы сказали? — спросил он.

— Я вас одобрила. Для Маргериты.

— Очень любезно с вашей стороны, мадемуазель Жаккар, одобрить меня. Проблема в том, что меня не одобряет Мэгги.

— Проблема не в этом, Джерри.

— Да, проблема в лягушатнике.

— И не в Огюстене! — Беранж осуждающе нахмурилась.

Джереми закатил глаза к небу.

— Полагаю, вы сейчас заявите, будто проблема в принцессе Аше?

— Нет. Проблема в Маргерите.

— В Мэгги? — Он с интересом посмотрел на прелестную блондинку.

— Мои дье! Подумайте немного, Джерри!

— Думать и разгадывать загадки я не мастак, — признался тот. — По мне лучше разорвать что-то или кого-то голыми руками.

Беранж посмотрела на его руки, большие, загорелые, крепко обхватившие бокал.

— Да, могу понять. Однако мы сейчас говорим о любовном романе, а не о подавлении какого-нибудь мятежа. Ухаживание за Маргеритой требует… деликатности, а не кулаков.

— Почему вы решили помогать мне добиться Мэгги?

Вопрос, казалось, привел Беранж в недоумение.

— Что значит «почему»? — возмутилась француженка. — Она моя подруга!

— Неужели? — скептически произнес герцог. — Вы даже имя ее не умеете произнести правильно.

— Нон. Это вы зовете ее не по-настоящему, а каким-то безобразным звукосочетанием «Мэгги»! Фу! Никогда не могла понять, зачем англичане берут прекрасное имя и портят его до неузнаваемости…

— Ладно, — оборвал ее Джереми, прежде чем она пустилась в рассуждения о превосходстве французской культуры над английской. В ходе вечера он уже выслушал несколько подобных лекций. — Итак, Мэгги ваша подруга.

— И я хочу, чтобы мои друзья были счастливы. Особенно Маргерита. Она самая искренняя и милая девушка из всех, кого я знаю. — Беранж раздраженно ткнула вилкой в креветку. — Ее ужасное семейство обошлось с ней безобразно! Я вошла в мастерскую и увидела ее в слезах… В слезах! Из-за того, с каким презрением отвернулись от нее отец и гадкие сестры… И это в тот момент, когда она должна быть счастлива… когда все славят ее талант! — Француженка пронзила Джереми свирепым взглядом. — Я хотела бы видеть Маргериту счастливой. И если для счастья ей нужны вы, я сделаю все, чтобы она вас получила… даже если для этого мне понадобится интрига против самой Маргериты.

Джереми снова растерянно заморгал. Пылом и страстностью речи она напомнила ему тетю Пиджин, хотя та, насколько было ему известно, никому не предлагала в ресторане показать свои ножки.

— Хорошо, что вы имеете в виду?

Первым делом Беранж заказала новую бутылку шампанского, так как ее бокал опустел. Затем она посоветовала ему убедить семью Мэгги, чтобы они признали ее решение стать профессиональной художницей.

Джереми пришел в ужас.

— Как, по-вашему, я могу это сделать? — воскликнул он.

Беранж одарила ослепительной улыбкой официанта, наливавшего в ее бокал шампанское, и заявила:

— Откуда мне знать? Вы герцог. Разве вы не можете им приказать?

— Конечно, не могу.

— Тогда какой же смысл быть герцогом, если вы не можете заставить людей делать то, что вы им велите?

— Я полжизни всем твержу, что титулы просто насмешка.

— Это плохо. Видите ли, Маргерита нуждается в одобрении семьи. В отличие от меня ей важно, что думают о ней родные. Поэтому безобразная история, когда они перестали с ней разговаривать, потому что у нее хватило смелости зарабатывать живописью себе на жизнь, очень ее мучает. По-моему, она цепляется за Огюстена лишь потому, что он единственный, кто встал на ее сторону, когда отец заявил ей… ну, как вы это называете? Ах да, свой ультиматум. И если вы сумеете изменить их отношение, Маргерита перенесет свою благодарность с Огюстена на вас.

— Почему? — недоумевал Джереми.

— Глупец! Да потому, что Маргерите, чтобы перестать чувствовать себя в долгу перед Огюстеном, надо почувствовать себя в долгу перед кем-то еще. Если вы вернете ей семью, она поймет, что вы оказали ей величайшую услугу… за которую надо расплатиться.

— Ладно, это я сделаю. — Джереми еще не знал как, но для Мэгги он сделает все! — Есть еще какие-нибудь идеи, мисс Жаккар?

Допив оставшееся в хрустальном бокале вино, Беранж поставила его на стол.

— Да. Вам надо сделать ей предложение. Девушка вроде Маргериты, я уверена, оценит предложение замужества, особенно после того, как впервые занималась любовью. — Француженка окинула его проницательным взглядом. — Английские девушки так старомодны.

Значит, Мэгги рассказала подруге, что уже занималась с ним любовью? Прекрасно. А он и понятия не имел, что женщины так откровенничают друг с другом. Кстати, разве он не сделал Мэгги предложение нынче утром? Подумав, герцог пришел к заключению, что, видимо, не сделал. Трудно все припомнить, если они столько раз занимались любовью, а потом…

Нет! Предложения он, черт побери, не делал. Неудивительно, что Мэгги так на него разозлилась. Он снова посмотрел на француженку.

— Сделаю. А теперь могу ли я спросить вас кое о чем, мисс Жаккар?

— Разумеется. — Беранж царственно наклонила голову.

— Почему вы мне помогаете? На самом деле? Чтобы потом иметь возможность сообщать всем, что дружите с герцогиней Ролингз?

— Ну конечно! — весело улыбнулась она.

— Полагаю, — ответил ей улыбкой Джереми, — что тогда у герцогов все-таки есть кое-какие преимущества.

— Есть, Джерри. Безусловно, есть.

Глава 28

Мэгги вернулась на Парк-лейн в полном изнеможении, голова у нее раскалывалась. Какое облегчение проскользнуть в свою комнату и закрыть за собой дверь… Хотя она удивилась, не встретив герцога на лестнице, однако не решилась справиться о нем у Эверса. Не стоит привлекать внимание к тому, что она снова ночует в одном доме с ним.

Впрочем, после неприятной сцены в ее мастерской Джереми мог найти себе другое место для ночлега. Вместе с принцессой, например.

Мэгги решительно попыталась выбросить из головы эти мысли. Не все ли ей равно, где спит Джереми? Пусть спит хоть на полу у кровати принцессы Аши, ей это совершенно безразлично! Она мечтала только распустить волосы и расчесать их. Хилл слишком туго затянула тяжелый узел, воткнула столько шпилек, чтобы сохранить прическу, даже голову ломило, а кожа на макушке горела огнем. И в постель! В одиночестве…

— Хилл? — позвала она с порога спальни.

В камине горел огонь, покрывало отвернуто, но доверенной служанки не было и в помине. Зато с подушки соскочил Джерри и, заливаясь восторженным лаем, бросился навстречу хозяйке.

— Добрый вечер. — Мэгги подхватила своего любимца на руки, стала почесывать ему ушки. — Как жизнь? Хилл уже погуляла с тобой? Вижу, что погуляла. Где же она сейчас? Наверняка сплетничает внизу.

Мэгги дернула шнур звонка. Один раз. Затем она присела к туалетному столику, посадила на колени Джерри и начала стягивать длинные, до локтя, перчатки. Возможно, следовало благодарить судьбу за то, что Хилл нет рядом. К чему выслушивать очередную лекцию о непристойности пребывания в герцогском доме при отсутствии лорда и леди Эдвард. Эверс сразу доложил ей, что дядя и тетушка герцога, видимо, еще в Йоркшире. Молчаливое неодобрение дворецкого проявилось в том, как он отвел глаза, забирая у нее плащ. Он так же, как и Хилл, явно недоволен ситуацией в городском особняке герцога.

«Еще одна ночь без приличествующей компаньонки», — мрачно подумала Мэгги. Еще одно пятно на ее до сих пор добром имени. Достойный конец мерзейшего дня.

Господи, что за ужасный вечер она провела! Начался с неловкости, а закончился просто мукой. Огюстен решил доказать ей, что хоть герцог и сломал ему нос, но духа сломить не мог, и после обеда потащил Мэгги из одного ночного клуба в другой, невзирая на ее усталость и свои тампоны. Она даже не скрывала недовольства. Было ясно, что Огюстену все равно, как она к этому относится. Он запланировал на сегодня кормить ее обедом, развлекать и намеревался довести дело до конца. Он вел себя как одержимый…

Одержимый дьяволом по имени Джереми Ролингз.

Нет, Мэгги не осуждала его за попытку сопротивления, хотя эти чувства были ей понятны. Конечно, для любого мужчины унизительно избиение на глазах невесты. Причем Огюстен не сумел даже ответить ударом на удар, так как Джереми сбил его с ног, а потом, извинившись, отнял у него право вызвать его на дуэль. Хотя вряд ли Огюстен пережил бы дуэль с герцогом Ролингзом. Тот блистательно владел пистолетом, шпагой, кулаками и мгновенно расправился бы с французом в схватке.

Бедный Огюстен! Слава Богу, ему не узнать, что Джереми опередил его не только в поединке. За целый вечер Мэгги не представилось ни малейшей возможности сообщить ему об этом. Правда, был один момент, когда она почувствовала, что можно рассказать… хотя вряд ли существует подходящий момент поделиться с женихом известием, что его невеста потеряла девственность с другим…

К тому же Огюстен был так радостно настроен, так возбужденно говорил о субботней выставке, о своих планах по ее дальнейшей карьере. Зато он спас Мэгги от своих расспросов вроде того, на что намекал Джереми последним своим замечанием… Она уже приготовилась уверять Огюстена, что дядя и тетя герцога вернулись из Йоркшира, поэтому находиться в одном с ним доме ей вполне пристойно. Однако полное невнимание Огюстена к тому, что происходит под самым его, пусть и сломанным, носом, выглядело несколько странно. Неужели он вовсе не так увлечен ею, как она думала? Неужели их отношения представляют собой только дружбу?

Нет, это было бы слишком хорошо. Тогда бы она смогла порвать с Огюстеном, не раня его чувств… Нет, такие подарки судьба не делает. Двадцатичетырехкаратные сапфиры с неба не падают, молодые красивые герцоги не бросают принцесс ради художниц, а благородные девицы не разрывают помолвки легко и безболезненно для своего жениха…

Джереми наверняка у принцессы. Так и должно быть. Он не из тех, кто довольствуется одинокими ночами. А поскольку он не с ней, Мэгги, то где же ему еще быть? После ее грубости в студии он вряд ли захочет провести ночь с ней. У Джереми не могло сложиться впечатление, будто она примет его в постели с распростертыми объятиями.

Разумеется, не примет… ни в коем случае! И докажет это со всей твердостью. Завтра она попросит Огюстена одолжить ей немного денег (расплатится с ним из денег за проданные картины) и переедет в гостиницу. Конечно, не в «Дорчестер». В какую-нибудь другую. Она спросит у Огюстена. Ей больше не нужно будет волноваться из-за компаньонок… принцесс… и всего прочего! Она станет абсолютно самостоятельной и независимой, как во время учебы в Париже. Она заявит Джереми, что он может оставить себе драгоценную принцессу, ей, Мэгги, это совершенно безразлично!

Хотя, конечно, она будет по нему тосковать. Мэгги улыбнулась, вспомнив, какое потрясение пережила утром, проснувшись в объятиях Джереми… более того, ощутив его в себе! Но это было чудесно! Как же замечательно просыпаться так каждое утро, чувствуя на волосах его теплое дыхание. «Стоит ли оно того? — подумала она, стягивая с плеч розовый лиф атласного платья. — Стоит ли терпеть ради этого всю помпу статуса герцогини, если наградой за все будет встреча рассвета в его постели?»

Сомнительно.

Положив серьги перед зеркалом, она встала из-за туалетного столика, расстегнула крючки на спине, перешагнула через упавшее платье, оставив его лежать яркой лужицей на полу, и занялась шнурками корсета. Может, Джереми прав? Может, она сумела бы стать герцогиней, не оставляя занятий живописью? Ведь королева тоже немного рисует. О, конечно, она не устраивает выставок, однако находит для этого время…

Теперь уже все равно, Джереми не предложил ей выйти за него замуж, ни разу даже не упомянул о браке. Правда, он утверждал, что никогда не женится на Звезде Джайпура.

Мэгги в одних панталонах и корсете опять села перед зеркалом, чтобы вытащить шпильки из волос. Как она могла настолько ошибиться в нем? Она, которая знала его с детства? Неужели он покорил ее своей внешностью? Да, он поразительно красив даже с желтым от малярии лицом и перебитым носом. И теперь казался ей красивее, чем пять лет назад. Хотя пять лет назад она не видела его голым. Эту привилегию она получила лишь сейчас, и ее оценка его физического совершенства достигла головокружительных высот. Одна мысль о темном ручейке волос, сбегавших к густой поросли между его ног, заставила Мэгги вспыхнуть. Никаких сомнений: физическое совершенство Джереми просто неотразимо.

Да и умственно он мог потягаться с кем угодно. Незаконченное образование восполнялось его природной сообразительностью. А еще он всегда забавен, не раз заставлял ее смеяться над острой шуткой или саркастическим замечанием, даже когда она была на грани слез. Отвага сомнений не вызывала, его скорее можно назвать бесшабашным… Господи, получив удар ножом, он спустя час занялся бурной любовью.

Нет, если и был на свете мужчина, которого стоило назвать совершенным, то это, конечно, Джереми, несмотря на его склонность к насилию. Мэгги понимала влюбленную в него принцессу, ведь и она сама любила его без памяти.

Когда из прически была вынута последняя шпилька и густая масса волос рассыпалась по плечам, Мэгги со вздохом принялась за работу, стараясь их как следует расчесать. Дело нелегкое, руки у нее быстро устали, ведь она всю неделю занималась живописью по десять часов в день, чтобы закончить картины к субботе, к тому же слишком мало отдыхала за последние сутки. Пусть с волосами утром поборется Хилл.

Отложив щетку, Мэгги устало опустила взгляд на колени. Если субботняя выставка пройдет успешно, тогда ей не надо будет волноваться о финансовом благополучии.

А вот что ждет в будущем ее сердце?

Дверь открылась, и Мэгги, не поворачиваясь, сказала:

— Хилл, посмотри, что можно сделать с моими волосами. Боюсь, мне это сегодня не под силу.

Она почувствовала, как поднялась тяжесть ее волос, и с облегчением вздохнула, но вместо легкого покалывания головной щетки ощутила на шее прикосновение теплых губ.

Глава 29

— Ты! — воскликнула она, резко повернувшись на бархатном стульчике, и уставилась на него яростным взглядом. — Что ты здесь делаешь?

— По-моему, я здесь живу, — ухмыльнулся Джереми.

Он стоял позади нее с полупустым бокалом в руке. Без галстука, сюртука и жилета, в открытом вороте его рубашки виднелись густые упругие завитки. Судя по всему, его абсолютно не трогало ее возмущение. Да и выглядел он необыкновенно привлекательным. Он стоял, вперив в нее пристальный взгляд, от которого Мэгги еще больше ощущала, что сидит полуголая.

— Ну, в чем там дело с твоими волосами?

— А-а. — Мэгги сжала кулаки. — Я думала, это Хилл. Что ты с ней сделал?

— С твоей служанкой? Ничего. Ты всегда такая подозрительная, Мэгги? Не слишком привлекательная черта характера, должен заметить.

— Когда дело касается тебя, я всегда подозреваю худшее, — отрезала Мэгги. — Ну, так где Хилл?

— С ней произошло небольшое несчастье.

— Какое еще несчастье? Если ты причинил ей вред, ты бессовестный…

— Не такое несчастье. Она ненароком выпила чай, предназначенный мне, и теперь спит как убитая у себя в комнате.

— Понимаю. Она, конечно, выпила его случайно, — насмешливо сказала Мэгги. — А могу я поинтересоваться, что было в том чае?

— Ничего вредного. Просто немножко опиума.

— Опиума! Ты опоил мою служанку?

Поморщившись, Джереми бросил взгляд на дверь спальни.

— Это ей не повредит. И говори потише. Я ведь не всех слуг усыпил, а только ее. Если ты не хочешь, чтобы Эверс начал стучать в дверь, предлагаю тебе…

— Ты признаешься? Ты усыпил ее!

— Да, — небрежно подтвердил герцог, словно это был вполне естественный поступок. — Ты сама подняла утром шум насчет того, как ее шокирует, что мы с тобой провели ночь под одной крышей без компаньонки, и я счел за лучшее сделать именно так. Как бы еще я мог остаться с тобой ночью?

— Остаться ночью? — Мэгги растерянно уставилась на него. Да, она сейчас в комнате с безумцем, который опоил ее служанку. — Джереми, ты не можешь так просто усыплять людей!

— Почему? — Хотя ему нравилось любоваться полуголой Мэгги, возмущенно мечущейся по комнате в одном корсете и панталонах, сквозь которые просвечивали заманчивые темные местечки, он решил, что пора направить разговор в более волнующее русло. — Я добился чего хотел, не так ли? Мы с тобой опять наедине… без посторонних.

Джереми в три шага пересек комнату, осторожно поставил бокал на столик и неторопливо запер дверь. Потом вызывающе оглянулся на Мэгги, демонстративно вынул ключ, положил в карман и улыбнулся ей поистине дьявольской улыбкой, которая осветила его красивое лицо.

Не зря Беранж окрестила его герцогом-дьяволом, она никогда не ошибается.

Одна часть рассудка заставляла Мэгги расхохотаться, оттого что герцог Ролингз заперся в спальне с младшей дочкой своего поверенного, но другая отказывалась видеть в ситуации хоть каплю юмора. Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что за этим последует. Однако это не означало, что она должна ему подчиниться. Да кем он себя считает? Нет у него права усыплять служанок, а потом запираться в спальне с их хозяйками! И это герой войны? А если он решил ее соблазнить, то его ждет разочарование, она не намерена снова заниматься с ним любовью… ни в эту ночь, ни в любую другую!

— Ну? — Мэгги скрестила руки на груди, чтобы заглушить бешеный стук сердца. — Надеюсь, ты гордишься собой. За последние двадцать четыре часа ты ухитрился сломать нос безоружному человеку и почти дал себя убить.

— Дважды.

— Дважды?

— Совершенно верно. Утром кто-то пытался задавить меня лошадьми перед дверями «Таймс».

— О Боже! Итак, после того как ты совратил чужую невесту, а о твоей помолвке с индийской принцессой оповестила «Таймс», ты усыпляешь служанку и запираешься в спальне с женщиной, которая тебя презирает. Поздравляю! Уверена, королева будет счастлива узнать о поведении своих офицеров в отпуске.

— Ты меня не презираешь, — заявил Джереми.

— Неужели? Ты не вспоминал обо мне пять лет, обручился с индийской принцессой, напал с кулаками на моего жениха, лишил меня девственности, одурманил мою служанку. Нет, Джереми, я могу уверенно заявить, что презираю тебя!

— Я не лишал тебя невинности. Ты сама отдала ее мне!

— Ты мог бы отказаться, — яростно сверкнула глазами Мэгги.

— Я? — расхохотался он. — Отказаться от прекрасной женщины, которая отдает мне себя?

— Убирайся. Сию минуту! — Слова она подчеркивала, топая босой ногой по ковру.

— Мисс Герберт! — радостно воскликнул герцог. — Да вы никак ревнуете?

— Ха! Ничего подобного.

— Нет?

Белые зубы сверкнули в обаятельной улыбке, Джереми неторопливо двинулся к ней и, стоя еще на расстоянии фута, взял ее за подбородок, потому что Мэгги отказывалась смотреть на него.

— Нет? — со счастливой улыбкой повторил он. — Нет, ты определенно ревнуешь, только почему, Мэгги? Ты же не думаешь, что между мной и твоей подружкой мисс Жаккар произошло нечто такое? Я, по-моему, совершенно ясно объяснил тебе, что ты единственная женщина, которую я люблю.

Мэгги дернулась. Его близость не давала ей дышать, грудь, стянутую корсетом, теснило до обморока.

— Беранж! Так вот где ты был? Значит, ты и принцесса не… — Она умолкла не в силах закончить вопрос, на который уже получила ответ.

Джерри покачал головой. Улыбка сползла с его лица, в серебряных глазах светилась печаль.

— Господи, Мэгги, за кого ты меня принимаешь? Неужели ты не расслышала ни слова из того, что я тебе говорил? Для меня существует только одна девушка, пусть даже ты упряма как мул и ничего не видишь. Если хочешь знать, я провел вечер в разговорах с твоей подругой Беранж о тебе. Она больше тебе друг, чем ты сама.

О Господи, что наговорила ему Беранж? Она неукротимая болтушка, обожает посплетничать. Доверить ей секрет — все равно что прокричать об этом на всех углах.

— Что ты имеешь в виду?

— Лишь то, что мисс Жаккар согласна со мной. — Герцог нежно погладил ее по щеке, затем обвел шершавым указательным пальцем овал лица, шею, плечо.

Мэгги попыталась игнорировать дрожь, но гораздо труднее было унять внутренний трепет, от которого напряглись соски. Она молила Бога, чтобы Джереми этого не заметил.

— В чем она с тобой согласна? — поинтересовалась Мэгги, пытаясь его отвлечь.

— Что ты дурочка, — сказал Джереми, невозмутимо продолжая вести палец по сливочной коже ключиц, — если намерена выйти замуж за Огюстена.

— А знает ли Беранж, — осведомилась Мэгги, с трудом шевеля пересохшими губами, — что ты исчез из моей жизни пять лет назад? Мне полагалось сидеть и ждать, не соблаговолишь ли ты вернуться домой? Впасть в спячку и вовсе не жить?

— От тебя, Мэгги, требовалось всего лишь послать мне хоть строчку. — Жесткий палец вжался в ее грудь там, где оглушительно билось сердце. — Одну строчку, и я бы вернулся в тот же миг.

— В самом деле?

— В самом деле, — подтвердил он, стоя так близко, что она чувствовала его запах, а подняв руку, могла бы запустить пальцы в тугие завитки волос. — Пять лет я ждал от тебя весточки. Хоть слова, хоть намека, что у меня есть надежда, и все для того, чтобы узнать из письма тетушки о твоей помолвке с другим.

— От леди Эдвард?

— Которая написала мне несколько месяцев назад, предупреждая, что вот-вот будет объявлена твоя помолвка. — Джереми с удовлетворением заметил, как Мэгги недоверчиво раскрыла рот. — Перед отъездом в Индию я просил ее сообщать мне о твоей жизни и… поступках. Она сообщала мне все, что узнавала от твоих сестер или матери. Услышав известие о твоей помолвке, я сел на первый же корабль, плывший в Англию.

— Ты… — Мэгги открывала и закрывала рот, словно рыба, выскочившая из аквариума.

Смысл того, что он ей сказал, начинал доходить медленно, но неотвратимо. Он вернулся в Англию, поскольку тетушка сообщила ему, что она, Мэгги, выходит замуж? Встал с больничной койки, не долечившись, чтобы помешать ей выйти за другого? Он с самого приезда знал, что она помолвлена, но притворился на балу незнающим, чтобы со злорадством выслушивать ее объяснения?

— Ах ты! — яростно взорвалась Мэгги, отталкивая его руку. — Все это время ты знал! В ту ночь, когда приехал… когда уселся на мою постель… на котильоне… Ты притворялся! А я-то мучилась, думая, как тебе сказать. Ведь ты с самого начала хотел его избить, правда? Ты явился на котильон специально, чтобы избить моего жениха и опозорить меня перед всеми этими людьми.

— Нет, Мэгги. — Он предостерегающе поднял руку, однако серые глаза искрились смехом. — Придержи свой темперамент…

Она испустила сдавленный вопль и, прежде чем Джереми успел выговорить хоть слово в оправдание, бросилась на него с кулаками. Лишь военные навыки помогли ему вовремя уклониться и не получить по зубам. Тем не менее, к его величайшему изумлению, Мэгги все-таки исхитрилась попасть ему в живот. Удар не нанес большого вреда, ибо мышцы у него были каменными, но она удивила его тем, что использовала прием, которому он сам научил ее в детстве.

— Ну, скажу я тебе, хорошо исполнено, Мэгтз! Вижу, ты отлично разработала правую.

— Ты! — прохрипела она от боли. Кто бы мог подумать, что мужской живот может оказаться настолько твердым? У нее было ощущение, что она ударила в стену. — Немедленно убирайся из моей комнаты!

— Ну, Мэгги, ну право же, — повторял Джереми, следя за тем, как она кружит возле него, явно высматривая слабое место для очередного удара, — это же нелепо, ты ушибешься. Почему бы нам не обсудить все по-взрослому? Мы ведь уже не дети.

Яростно взвизгнув, Мэгги снова бросилась на него, явно намереваясь измолотить его лицо. Герцог, больше напуганный странными звуками, которые она издавала, чем ее кулачками, ловко ухватил ее запястья. Не желая сдаваться без борьбы, она ударила его ногой, но лишь больно ушибла пальцы.

Джереми наконец потерял терпение.

— Видишь, — укорил он, сжимая девичье тело, извивающееся в его железных руках, — я же говорил тебе, ушибешься. Посмотри, что случилось.

— Отпусти… меня… немедленно! — прорычала Мэгги.

— Когда успокоишься. Ты угроза самой себе. А-а! — Крик вырвался у него в ответ на укус. Правда, до крови она пальцы ему не прокусила, однако не из-за отсутствия желания. — Ах ты, маленькая…

Его плечо больно врезалось ей в ребра, буквально вышибив из нее дух, секундой позже ноги ее оторвались от земли, и она повисла вниз головой.

— Ты, — задыхаясь выговорила Мэгги, — соображаешь, что делаешь?

— То, что хотел сделать весь день, — рявкнул Джереми, одной рукой небрежно обхватывая ее за ягодицы, а второй сжимая дергающиеся лодыжки, чтобы уберечься от пинка в лицо.

— Поставь меня на ноги, дикарь! — вскрикивала Мэгги.

Кроме панталон Джереми, у нее перед глазами мелькал только пол, голова закружилась, и она не могла догадаться, куда Джереми ее тащит. Решив вдруг, что сейчас он вынесет ее в коридор или даже на Парк-лейн, чтобы окончательно опозорить, она забилась еще отчаяннее.

— Положи меня…

— С радостью.

Мэгги рухнула спиной на матрас собственной постели, с трудом приподнялась на локтях, чувствуя боль в ногах, ребрах и костяшках пальцев, дрожащей рукой откинула со лба волосы и уставилась на герцога, который стоял над ней.

— Ну, ты станешь-таки вести себя разумно? — учтиво спросил он, хотя серебристые глаза пылали гневом.

Мэгги смотрела на него. Темная шевелюра взъерошилась от борьбы, волосатая грудь вздымалась так же бурно, как и у нее. Вопрос был задан тем же угрюмым тоном, что и в детстве, когда более старший Джереми требовал, чтобы она признала его взрослым. И, как тогда, Мэгги отрезала: «Нет!»

— Нет? — Он довольно улыбнулся. — Ты представить себе не можешь, как я счастлив услышать такой ответ!

Глава 30

Пожалуй, даже к лучшему то, что Джереми усыпил ее служанку, если принять во внимание крик Мэгги, когда она увидела, что на нее летят двести с лишним фунтов мужского тела. Видимо, разозленный герцог решил ее убить, поэтому Мэгги закрыла голову руками и зажмурилась. На всякий случай.

Он пригвоздил ее к матрасу, но основной вес удержал на руках, которыми зажал ее бока с двух сторон. Несколько минут она не осмеливалась даже поглядеть на него в щелочку между пальцами. Наконец кровать перестала раскачиваться, и, робко сдвинув ладони, Мэгги увидела дьявольскую улыбку Джереми. С бешено колотящимся сердцем Мэгги вздохнула глубоко, насколько позволил ей корсет, и сказала:

— Ладно, ты показал себя во всей красе, а теперь убирайся.

— Вообще-то я еще даже не начал показывать всю красу.

И тут она почувствовала, что его бедро, расположившееся между ее ногами, стало вжиматься в ластовицу ее панталон. Ошеломленная, Мэгги открыла рот, чтобы запротестовать, но Джереми только ниже опустился на локтях и прильнул к ее губам, пресекая любую речь.

«О нет! Только не снова!»

Но все повторилось: она чувствовала полное бессилие остановить его… полное нежелание его останавливать. Не прошло и мгновения, как единственной реальностью в мире остался лишь Джереми, который атаковал все ее чувства одновременно. Не только зрение, хотя, казалось, все обозримое пространство заполнило его лицо с бронзовыми скулами, чуть раздвоенным подбородком, выступом кадыка. Не только осязание, хотя она всей кожей ощущала прикосновение его дневной щетины и жар, исходящий из расстегнутого ворота его рубашки…

Нет, он завладел даже теми ее чувствами, о существовании которых она не подозревала, пока он не вошел к ней в спальню. Его неровное дыхание странно волновало Мэгги, так как она понимала, что является причиной его возбуждения. А от невнятных звуков, которые Джереми издавал, целуя ее, она просто млела. Сознание того, что он совсем потерял голову, пробуждало в Мэгги ответную, чуть ли не животную страсть.

И это было не единственным первобытным качеством их взаимного влечения. Если бы ее поместили с завязанными глазами в комнату с сотней мужчин, она бы сразу нашла там Джереми по его запаху. Не похожий ни на какой другой, возбуждающий… Соски у нее мгновенно затвердели от одного вдоха неповторимой смеси ароматов, хотя, казалось бы, что может быть эротичного в запахе мыла, виски и табака с легкой примесью конского пота? Необъяснимо! Однако, едва уловив его, она чувствовала полное удовлетворение, словно попала домой и вдыхает наконец родной запах…

На вкус Джереми тоже был откуда-то из ее прошлого… Как десерт, который тогда ей безумно нравился: не приторный, не терпкий, чуть горьковатый, но приятный. Очень приятный.

Ну почему ей трудно удержаться, чтобы не полюбить его? Почему бы ему не пахнуть чесноком, как Огюстену, из-за стряпни его парижского повара? Почему он прекрасен на вкус и запах? Почему так завораживающе звучит его голос? Почему ее так к нему влекло?

Почему, черт возьми, она сразу не заперлась в спальне, когда вернулась домой?

Но в этот момент его губы коснулись ее шеи, и Мэгги лишилась способности думать, выгнувшись ему навстречу, подставляя шею, вздымающуюся грудь, упираясь твердыми сосками в пружинящие завитки волос на его груди. Она слегка поворачивалась, чтобы ему было удобнее целовать их. Жесткая щетина скребла чувствительные ореолы, когда он втягивал в рот острые вершинки, и Мэгги тихо постанывала, не сознавая этого, не слыша себя.

Однако ее стоны побудили Джереми к еще более интимным ласкам. Не успела она еще осознать его намерения, как панталоны скользнули вниз по бедрам. Господи, она так старалась уверить его в своем безразличии, а теперь вынуждена прикрывать руками явное свидетельство обратного. Но Джереми лишь тихонько засмеялся, дивясь ее внезапной робости, потом бережно отвел ее руки и погрузил свои пальцы во влажные завитки волос. В полумраке спальни он казался полусонным и задумчивым, хотя на самом деле чувствовал себя на удивление бодрым. Он внимательно наблюдал за ее реакцией на его ласки, наслаждался каждым движением бедер, каждым вздохом. Тугой корсет затруднял ей дыхание, но он не мог заставить себя распустить шнуровку, такой соблазнительно женственной выглядела Мэгги со своей пышной грудью, крутыми сливочными бедрами, с корсетом розового атласа, угол которого словно указывал на потайное место, и без того притягивающее его взгляд.

И не только взгляд притягивал этот манящий темный холмик, его губы уже начали прокладывать жгучий след вдоль стройного бедра, а Мэгги, запрокинув голову и закрыв глаза, охотно помогала ему, чуть шире раздвигая ноги…

Джереми склонился над нею, растрепанные волосы падали ей на бедра, гладили их с каждым движением уже не пальцев, а губ и языка.

Мэгги чуть не сбросила его с кровати, так резко ответили ее непривычные мышцы на это вторжение, она инстинктивно сомкнула ноги и поймала Джереми в капкан, очень эротичный, но сковавший его движения.

— Что… ты делаешь? — изумленно выдохнула она.

— Если ты отпустишь мою голову, я тебе покажу.

— Это не… ты не должен…

Он воспользовался паузой, чтобы подсунуть руки ей под бедра и ласково развести их в стороны.

— Это… нехорошо…

Затем последовал вздох наслаждения, потому что его язык проник в бархатистую расщелинку. Вот об этом Мэгги от подруг у мадам Бонэр не слыхивала… но это было самым изумительным ощущением в ее жизни и вторым по удовольствию, ибо лучше всего чувствовать Джереми внутри себя. Мэгги направляла его голову, а язык тем временем продолжал двигаться, распространяя по телу дрожь удовольствия, которая преобразилась в волны и каждая следующая была сильнее предыдущей, хотя ни одна не могла загасить пламя, лижущее ее изнутри. Запутавшиеся в волосах Джереми пальцы судорожно сжались в кулаки, словно она пыталась сдержать норовистого коня.

Внезапно, когда он притянул ее за ягодицы еще крепче к своему рту, Мэгги опять вскинулась, но на этот раз от неописуемой радости, потому что куда-то взмыла, ее несло выше и выше, пока волна не слилась с пламенем, загасив его и оставив после себя жидкий огонь. Она хрипло вскрикнула от невыразимой остроты пережитого удовлетворения, будто в самом деле побывала в бирюзовой пучине. Когда же ее вынесло на сушу, Мэгги почувствовала сонливую усталость, словно как в детстве вылезла жарким летним днем из пруда, мокрая и довольная.

Но роскошь ленивой дремоты была ей дарована лишь на пару секунд, ибо перед ней возникло лицо Джереми с выражением крайнего самодовольства, в котором проглядывало нечто большее. Мэгги не сразу поняла, что таилось в глубине его серых глаз, и лишь когда он, не сводя с нее глаз, стал расстегивать брюки и оттуда вырвалась его возбужденная плоть, она наконец осознала: это неуловимое нечто говорило о желании, нет, о потребности.

Потребности в ней. Она ему необходима.

Поэтому она не стала задавать вопросов, когда он выхватил из-под ее головы подушку и решительно подложил ей под бедра, когда, не потрудившись снять рубашку, приготовился лечь на нее. Только с беспокойством взглянула на раздувшийся орган. Ей все еще казалось непостижимым, чтобы нечто столь огромное уместилось в ее узком пространстве, хотя за последние сутки ей не раз пришлось удостовериться в возможности такого чуда. Затем она перевела взгляд на лицо Джереми…

И все стало неважным…

Мэгги быстро поняла, для чего нужна подушка: приподнятые бедра позволяли ему чуть ли не полностью войти в нее, казалось, копье пронзило ее насквозь… ощущение странное, но приятное. Однако подушка сделала возможным не только это, поскольку живот Джереми создавал трение, похожее на недавнее движение его языка. Внезапно сытое довольство куда-то ушло, и ее вновь закружил сверкающий водоворот желания… Только на этот раз Джереми был с нею, его несли те же изумительные волны.

Сколько длилось сладкое забвение, пока море не выбросило обоих на берег, Мэгги сказать не могла. А потом, когда она едва переводила дыхание после очередного сокрушительного урагана, Джереми содрогнулся, испустив громкий вопль. Ошеломленная Мэгги увидела, как его лицо исказилось, словно от боли, но это выражение сменилось полным блаженством, и Джереми бесцеремонно упал на нее.

— Ты поняла, зачем я усыпил твою служанку? — лениво осведомился он.

— Начинаю догадываться. — Ее дерзкий ответ прозвучал столь же лениво, потому что сил у Мэгги не осталось.

— Только начинаешь? — вздохнул Джереми. — Кажется, ночь будет долгой…

Глава 31

В следующий раз Мэгги разбудил ее песик, который жарко дышал ей в лицо и пытался лизнуть. Она попыталась отпихнуть его, не помогло, он снова уселся перед ней и задышал еще отчаяннее. Наверняка Джерри пора гулять, а Хилл — готовить ей ванну. Где же Хилл?

Тут Мэгги осознала, что разглядеть часы на прикроватном столике мешает голое плечо, загораживающее вид. Господи, с ней в постели лежит мужчина.

Она покраснела от стыда. Значит, она провела эту ночь с Джереми Ролингзом!

Опять!

И они проделывали такие вещи! Как она могла это? Один раз еще простительно, дважды предосудительно, но трижды… четырежды… О Боже, сколько же раз? Даже не сосчитать. Много, много раз.

А предложения нет как нет. И никаких достоверных объяснений насчет притязаний индийской принцессы.

Она улеглась с ним в постель, словно портовая девка.

Опять!

Как допустила, чтобы это повторилось?

Быстрый и недвусмысленный ответ дал взгляд на крепко спящего рядом Джереми. Голый до пояса, загорелый дочерна, особенно на фоне белизны простыней, он походил на уснувшего греческого бога. Какого именно? Ну, для Пана он слишком велик, хотя они схожи проказливым характером. Для Аполлона чересчур смугл, хотя его скульптурные мышцы вызывали восхищение. Может, его следовало уподобить Вулкану? Было нечто дьявольское в его густых черных бровях, которые скептически приподнимались, когда он бодрствовал. Да, скорее это Вулкан…

Черт подери, она сдуру погрузилась в художественные мечтания, в то время как у нее куча проблем в мире реальном! Что ей делать с мужчиной, спящим в ее постели?

Уже светло, наверняка около девяти утра, в любую минуту войдет Хилл… или попытается войти, обнаружит, что дверь заперта, впадет в панику, ибо за время ее службы в Герберт-Парке там никто ни разу не запирал дверей. Испуганная Хилл разбудит Эверса, тот позовет лакея, Джереми придется открыть, и тогда весь дом узнает, чем они занимались сегодня ночью…

Мэгги отчаянно потрясла его за плечо.

— Джереми, проснись, ну же, Джереми! — твердила она. Тот сонно вздохнул и повернулся на другой бок, лицом к ней.

— Джереми, тебе пора вставать.

Не открывая глаз, он привлек ее к себе.

— Привет, Мэгги. С добрым утром.

— Не надо мне твоего «доброго утра», — прошипела она. — Тебе надо поскорее убираться отсюда… Пока не заметили слуги!

— Угу. — Джереми зарылся лицом в ее волосы. — Мэгги, ты утром всегда такая милая и приветливая. За это я тебя и люблю. Ты постоянная и предсказуемая…

— Джереми, я не шучу. — Она уже свирепела, пытаясь не обращать внимания на дрожь, пробегавшую по телу от нежных покусываний мочки. — Хилл может постучать в любую минуту.

— Нет, она не постучит. — Его рука лениво поглаживала ее левую грудь, и сосок мгновенно затвердел.

— То есть как не постучит?! Ты же сказал, что лишь усыпил ее… Неужели… — Мэгги тихо ахнула. — Надеюсь, ты не убил ее?

Джереми поднял бровь.

— Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь, Мэгги? Я лишь хотел сказать, что опиум действует на непривычных к нему людей ослабляюще… особенно на другое утро…

— Ты хочешь сказать…

— Что она скорее всего проспит целый день. Если, разумеется, ее не вырвало…

— Господи! — Мэгги пришла в такой ужас, что даже не взглянула на песика, который, услышав свое имя, залился лаем. — Как ты мог!

— Перестань твердить об этой женщине, — насупился Джереми, раздосадованный тем, что Мэгги отодвигается от него. — Когда она придет в себя, я прибавлю ей жалованье.

— Прибавишь жалованье? Джерри, мне уже полгода нечем было ей платить даже обычное!

— Ладно, я выплачу ей задолженность, дам прибавку и еще премию за верность.

Мэгги бессильно откинулась на подушки.

— По-моему, человек, опоивший служанку, должен вместо нее выгулять собаку, — раздраженно сказала она, на что герцог выразительно поднял обе брови.

Он явно старался нахмуриться, однако невольная усмешка показывала, как его забавляют препирательства.

— Ты думаешь?

Она кивнула, чопорно поджимая губы, и Джереми наконец перестал притворяться серьезным, ослепив ее блеском зубов.

— Что ж. — Он пожал плечами. — Идем, Джерри, папочка выведет тебя на прогулку.

Белый песик радостно встрепенулся, прыгнул на скамеечку, а оттуда на пол. Герцог встал с постели и потянулся так, что хрустнули суставы. Мэгги знала, что ей не следует глядеть на его голую спину, и все-таки не могла оторвать глаз от великолепного зрелища. У Джереми были идеально округлые ягодицы без единого волоска, которые покрывали остальное тело. Как восхищалась бы им мадам Бонэр, если б получила такого красавца в натурщики для своих анатомических рисунков!

— Возьми поводок Джерри, — чуть севшим голосом произнесла Мэгги, наблюдая за тем, как герцог натягивает брюки, — он висит на крючке за дверью гардеробной.

Ругнувшись про себя, Джереми нашел поводок и ошейник.

— Ладно, я только загляну в свою комнату, чтобы переодеться. Если я выйду в девять утра на Парк-лейн в вечернем костюме, то наверняка поползут слухи.

— Делай как хочешь, — беспечно отозвалась Мэгги.

Джереми нагнулся, чтобы застегнуть на песике ошейник, но своенравный бишон-фриз прыгал с таким восторгом, что понадобилось больше минуты на поиски маленькой золоченой пряжки, а Мэгги следила с постели за этим спектаклем. Наконец герцог справился и поглядел на нее.

Она казалась ему воплощением мечты: красавица после ночи страстной любви, губы слегка припухли от поцелуев, глаза сверкают. Так хотелось вернуться к ней в постель, будь проклята эта чертова собачонка!

— Чтоб не покидала кровать, пока я не вернусь, — угрожающе произнес он, — поняла, Мэгги? Нам с тобой надо кое-что обсудить.

Та молча кивнула, решив не спорить с ним до необходимого собачке выхода на улицу.

Видимо, ее молчание удовлетворило герцога. Он взялся за ручку двери, которая не повернулась, и, не обращая внимания на донесшееся с постели фырканье, вытащил из кармана панталон ключ. Перед тем как выйти, он удостоверился, что коридор пуст, выскользнул из спальни, и песик взволнованно побежал за ним.

Мэгги улыбнулась. В спальне остались рубашка, носки, башмаки Джереми. Все разбросано по комнате вперемешку с ее вещами. Кажется, они оба аккуратностью не отличались, поэтому и сошлись характерами. А вот Огюстен всегда делал ей замечания то за скомканные перчатки, сунутые в карман, то за кисти, мокнущие до утра в растворителях…

Мэгги подскочила, словно на нее вылили холодную воду. Господи, Огюстен! Выставка! В одиннадцать часов к ней в мастерскую приедут, чтобы отвезти картины в галерею. То есть через полтора часа!

Тем временем герцог вошел в свою комнату, а песик скакал вокруг него.

— Знаю, — буркнул Джереми, — и двигаюсь так быстро, как могу.

Он с шумом распахнул дверь гардеробной, в которой на походной кровати спал Питерс, не пожелавший воспользоваться собственной комнатой, полагая, что оттуда не сможет достаточно быстро откликаться на зов командира.

— Полковник, уже утро? — жизнерадостно воскликнул он и протер заспанные глаза. — Где вы пропадали? Я ждал, сэр, а потом…

— Да, да. Прогуляй его. Ладно?

Питерс взглянул на взволнованную собачонку, и улыбка сползла с его лица.

— Полковник! Вы шутите. Я? Прогуляться с ней? Да я стану посмешищем всех…

— Выполняй приказ! — оборвал Джереми. — Немедленно. Что ты узнал вчера, когда следил за лягушатником?

Питерс помрачнел еще больше.

— Если убить вас пытался он, то должен был нанять кого-то. В этом французе нет того, что требуется для таких дел, полковник. Свет у него погас к полуночи. И вообще я никогда не видел человека, менее способного заколоть кого-то ножом, а тем более задавить четверкой лошадей.

Джереми, торопливо проглядывавший висевшие костюмы, раздраженно поинтересовался:

— Где мой халат? Шелковый?

— Слева от вас, полковник. Хотите, чтобы я продолжал за ним следить, сэр?

— Конечно. — Джереми надел халат из индийского шелка, расшитого павлинами и тиграми. — Какие у нас еще подозреваемые? Только лягушатник. Должно быть, это он.

— Как скажете, сэр. — Питерс скептически пожал плечами.

Джереми взял с комода бархатный мешочек со Звездой Джайпура, вытряхнул камень на ладонь, тот замерцал синими искрами в полумраке гардеробной. Подбросив сапфир, герцог поймал его и опустил в карман халата.

— Что-нибудь еще, Питерс?

— Только это, сэр. — Камердинер достал из кармана брюк сложенный листок бумаги. С бьющимся сердцем Джереми узнал бисерный почерк тетушки, хотя адрес писался явно в спешке. Марки на письме не было, значит, его привез человек, которому пришлось ехать из Йоркшира всю ночь. — Похоже, вас обнаружили, полковник.

— Проклятая газета! Чертово объявление! — прорычал Джереми.

Вскрыв письмо, он быстро проглядел его текст. Да, все правильно, его вывели на чистую воду. Пиджин в ярости. Какие-то осложнения, небольшие, однако испугавшие доктора, не позволили ей вернуться в Лондон сразу после похорон, а Эдвард остался с ней. Но пребывание в постели не помешало тетушке узнать о возвращении племянника в Англию. Он запоздало вспомнил о ее необыкновенной способности узнавать новости через слуг… даже находящихся в сотне миль от нее.

Теперь она требовала, чтобы он немедленно явился в Ролингз-Мэнор с объяснениями, как насчет газетного объявления о помолвке, так и того, почему надолго остался в городском доме с Мэгги в отсутствие пристойного сопровождения. «Или же, — следовало грозное предупреждение, — выяснением этого займется лорд Эдвард! А если он пропустит рождение седьмого ребенка из-за того, что отправится за тобой в Лондон, я этого, Джереми, никогда тебе не прощу. Твоя тетя Пиджин».

— Господи! — простонал герцог.

Питерс, старательно игнорировавший лающую собачку, произнес:

— Я уложил то, что вам понадобится на одну ночь, сэр. Полагаю, случилось нечто непредвиденное.

— Спасибо. — Джереми скомкал письмо и сунул в карман, где лежала Звезда Джайпура.

Возможно, поездка в Йоркшир не такая уж плохая идея. Ему ведь хотелось сделать все по правилам, а в таких случаях нужно сначала обращаться к отцу. Хотя мысль просить у сэра Артура руки дочери не прельщала Джереми, но в сложившихся обстоятельствах это, видимо, наилучший выход. Если, кроме того, ему удастся, как советовала Беранж, примирить Мэгги с ее семьей, будет совсем хорошо.

Надев индийские домашние туфли с загнутыми носами, герцог начал отдавать приказания, опять став военным командиром:

— Отведи животное в парк, да смотри не потеряй. На твоем месте я бы не спускал его с поводка…

— Ладно, — кивнул Питерс. — Такого крысенка может сожрать любая большая собака.

— Вот именно. И мои шансы жениться на его хозяйке существенно уменьшатся, если мой слуга даст ее любимцу погибнуть во время утренней прогулки.

— Конечно, полковник, — ловко отдал честь Питерс, а когда Джерри, жаждущий выйти, ударил лапками по его деревянной ноге, со смехом успокоил: — Полегче. Сейчас надену рубашку и отправимся.

Джереми, потуже завязывая пояс халата, размышлял над тем, следует ли ему вернуться в Белую комнату. Мэгги, конечно, в постели не останется; когда она подчинялась его приказам? Ни разу. Пожалуй, такая непокорность составляла часть ее обаяния. Ведь герцогов слушаются беспрекословно, как и полковников.

Однако степень ее непокорности на этот раз перешла все границы, и Джереми с изумлением глядел на перемены в ее комнате, происшедшие за время его недолгого отсутствия. Исчезла вся мужская одежда, постельное белье снято, дверь в гардеробную распахнута настежь, оттуда доносился плеск воды и нервный щебет горничной. Через секунду появилась Мэгги в клетчатом халате, который он сурово осудил накануне, и при виде его прошипела:

— Зачем ты вернулся так рано? Где Джерри? Что на тебе надето?

— Это мой халат, — оскорбленным тоном ответил герцог.

— Надо же! — И Мэгги гордо прошествовала к туалетному столику.

— Кто бы говорил! Где ты раздобыла свою тряпку? На помойке?

— Очень смешно. Где моя собака?

— Питерс увел его в парк. — Джереми сердито посмотрел на дверь гардеробной. — По-моему, я велел тебе…

— Поверить не могу, что у тебя хватило наглости заставить одноногого человека выгуливать собаку! Право, Джереми, это чересчур.

Из гардеробной появилась горничная Памела, дочка одного из арендаторов Ролингз-Мэнор, недавно привезенная в Лондон.

— Вы хотели надеть это платье, мисс. О! — Покраснев, горничная сделала книксен. — Ваша светлость! Прошу прощения, ваша светлость! Я вас не заметила!

— Не обращай внимания, Памела, — сухо проговорила Мэгги. Она невозмутимо стерла крем с лица и, поднявшись из-за туалета, стала спокойно помогать девушке поднимать веши с пола. — Его светлость как раз уходит. Не так ли, ваша светлость?

— Одну минутку, Памела. Я должен сказать мисс Герберт несколько слов наедине. — Говоря это, он потащил Мэгги в гардеробную, потом закрыл поплотнее дверь и укоризненно сказал: — Я, кажется, велел тебе не вылезать из постели.

— А я, кажется, велела тебе прогулять мою собаку.

— Твоего пса сейчас прогуливают. Я-то свою часть сделки выполняю.

— Я бы тоже не нарушила слова, — уверила Мэгги, разглаживая завернувшийся лацкан его халата, — если б не вспомнила, что в одиннадцать часов в мою студию явятся грузчики и мне надо их встретить.

— Грузчики?

— Завтра вечером открывается выставка моих картин, их нужно перевезти в галерею Огюстена…

При упоминании имени француза Джереми побагровел.

— Мне надо с тобой поговорить.

— Джереми, я и правда уже опаздываю, давай отложим разговор.

Она пошла к двери, но герцог схватил ее за рукав жуткого клетчатого халата и, когда Мэгги обернулась, несколько раздраженно сказал:

— Ладно. Мне нужно сейчас ненадолго уехать, присмотри за этим в мое отсутствие.

В отчаянном стремлении показать свое отношение к ней Джереми вынул Звезду Джайпура и положил ей в карман.

Потрясенная Мэгги уставилась не на огромный сапфир, а на спину удаляющегося герцога.

— Уехать? — растерянно повторила она, — Куда, Джерри? Когда вернешься?

Но ответом был только щелчок закрывшейся двери.

Глава 32

Как все художники, Мэгги терпеть не могла, чтобы ее творения брал в руки кто-то другой, а тем более смотреть, как их ворочает немытый здоровяк, приговаривая «ничего себе картинки». У какого художника это не вызовет тревогу?

Но сейчас волнение, связанное с перевозкой картин, было наименьшей из забот. Из головы у Мэгги не шла утренняя сцена с Джереми. Когда она спохватилась и отправилась его искать, выяснилось, что герцог действительно куда-то уехал. Слуга тоже не показывался. О конечно, песика он ей вернул, однако, согласно возмущенному рассказу Эверса, моментально скрылся за дверью!

И к просьбе Джереми поговорить, и к нему самому она отнеслась не слишком вежливо, не стоило так обрывать его… Правда, ее мысли были поглощены выставкой, а женщине, особенно деловой, можно простить невнимание, раз ей надо срочно заняться другим…

Другим? Господи, помолвка! Одно это слово вызывало у нее желание крепко ударить себя по лбу. Что ей делать с Огюстеном? Сегодня же найти способ разорвать их помолвку. Она просто не может больше позволять ему думать, что она станет заниматься с ним тем, чем занималась последние два дня. Это совершенно немыслимо! То, что произошло у нее с Джереми… Вряд ли они когда-нибудь смогут прийти к обоюдному согласию, разве что в постели, где у них проблем не возникало, но едва они ее покидали, несчастья так и сыпались. У нее, кроме Джереми, никого не будет. Она ужасно благодарна Огюстену за его доброту, однако никогда не сможет допустить его… позволить ему… Боже, она заливалась краской стыда при одной мысли об этом!

Из-за тревожных раздумий весьма несложное занятие превратилось в кошмар. Мэгги, конечно, опоздала, поэтому Огюстену пришлось заплатить грузчикам за лишние полчаса ожидания, он сердился на нее, что несколько раз и подчеркнул.

— Это на тебя не похоже, Маргерита. От других художников, с которыми я имею дело, такого поведения еще можно ожидать, только не от тебя! Что-то случилось?

Мэгги в это время следила за тем, как грузчики вверх ногами тащат портрет юного маркиза с братом, и сумела лишь пролепетать:

— Нет, все в порядке.

— Не хочу тебя порицать, однако если ты знала, что задержишься, то дала бы мне ключ от мастерской, и мы бы начали сами.

— Я не знала. Осторожнее! — Деревянный подрамник под грубыми руками вдруг сломался пополам, и грузчик растерянно заморгал.

— Я не виноват! — воскликнул он, когда Огюстен разразился французскими проклятиями.

— Боже мой! — Мэгги бросилась к обвисшему холсту. К счастью, масло еще не высохло, и красочный слой не треснул. — Пожалуй, я смогу это поправить… Идите в тот угол, забирайте вон те пейзажи. А холст оставьте мне.

Разумеется, «вон те пейзажи» тоже оказались не вполне просохшими, на что ей с досадой указал Огюстен. В результате на четырех полотнах по краям виднелись отпечатки грязных пальцев. Сознавая, что в таком виде их не продашь, Мэгги поставила картины на мольберты для быстрых поправок, но обнаружила, что не помнит, какие оттенки смешать, чтобы не нарушить тональности. Грузчики, растерявшиеся от ее путаных указаний и рассерженные французской бранью Огюстена, забыли в студии половину работ, и Мэгги с Огюстеном пришлось бежать за ними вниз по шести этажам, к несказанному веселью других художников, которые высунулись из своих мастерских, подгоняя их поощрительными возгласами.

Только к часу дня грузчики наконец уехали, притом в очень плохом настроении, так как рассчитывали на получение денег сразу, но Огюстен лишь посмеялся, заявив:

— О нет, ребята. Оплата после доставки.

Рабочие заворчали, стали намекать на печальную судьбу картин на грязных дорогах между студией и Бонд-стрит. Услышав их, Мэгги бессильно опустилась на диван.

— Огюстен, — прошептала она, — поезжай с ними, очень тебя прошу.

При виде ее бледности Огюстен с трудом удержался от очередных проклятий, схватил шляпу и произнес:

— Ладно. Я прослежу, чтобы твои работы не упали в грязь, а ты поправишь все испорченные пейзажи. — Мэгги молча кивнула. — Вечером ты присоединишься ко мне в галерее. Картины будут уже вставлены в рамы, и мы сможем развесить их, как ты сочтешь нужным.

Мэгги снова кивнула. Огюстен попрощался и уехал, явно столь же расстроенный, как и она, хотя по другой причине. У него еще болел сломанный нос, и, разумеется, он беспокоился по поводу завтрашнего открытия выставки, представлявшей свету нового художника. А сама виновница торжества не слишком помогала рассеять мрачное настроение, ибо пребывала в тоске, хотя ей следовало благодарить Огюстена, который сделал для нее столько хорошего, проявил столько терпения.

Почему она не могла его полюбить?! Как было бы все проще, полюби она Огюстена! Сегодня она все ему объяснит. Должна.

Мэгги понадобился остаток дня, чтобы поправить испорченные работы, и в галерею на Бонд-стрит она приехала только в пять вечера, продрогшая, испытывающая жажду, поскольку выпила до последней капли остававшееся в мастерской вино. Ей казалось, что оно даст ей мужество произнести то, что она репетировала весь день: «Огюстен, я очень сожалею, но не могу выйти за тебя замуж. Я люблю другого, и будет нечестно по отношению к тебе, если я…»

Да, так будет правильно. Только не стоит упоминать, что она лежала в постели с тем другим…

Однако, войдя в галерею, Мэгги поняла, что у нее не будет возможности произнести свою исповедь. Огюстен яростно кричал на одного из своих помощников, которому удалось пробить молотком стену насквозь и попасть в витрину с перчатками соседней лавки. Другие помощники метались с ее картинами под мышкой, слишком напуганные гневом хозяина, чтобы вешать их, пока тот не закончит свирепую тираду.

Мэгги прокралась мимо, намереваясь без лишнего шума передать еще не совсем высохшие холсты в находящуюся позади галереи мастерскую изготовителя рам. Там же хранились еще не выставленные картины. Но занимавшийся обрамлением итальянец-ремесленник счел ее за одну из продавщиц и нетерпеливо замахал руками, прогоняя, когда она попыталась задержаться, чтобы посмотреть, как он будет вставлять холсты в рамы. Без Огюстена, знавшего итальянский, она тщетно пыталась ему объяснить, что является автором и имеет на это право. В ответ итальянец гневно сверкнул глазами и выдал залп явно угрожающих иностранных слов. Ей пришлось вернуться в галерею и стать свидетельницей, как вышедший из себя Огюстен ударил незадачливого помощника. Этого Мэгги вынести не могла и поторопилась улизнуть не замеченной ни рабочими, ни хозяином галереи.

Она нерешительно стояла на обледеневшей улице, ее бесконечно толкали прохожие, делавшие под конец недели покупки на дорогой и модной Бонд-стрит.

«Какая же я трусиха, — горестно думала Мэгги. — Выпила столько вина, а все равно не расхрабрилась, чтобы закончить дело».

Похоже, ей остается только вернуться на Парк-лейн. Она тяжело вздохнула. Там будет Джереми. Каждый раз, когда они сталкивались, дело кончалось постелью, что ничего не решало. У нее столько проблем, тревог из-за их отношений… Например, зачем Джереми сунул ей в карман Звезду Джайпура? Ей не хотелось носить с собой огромный сапфир, но не могла же она бросить его в доме — не дай Бог, он куда-нибудь исчезнет! Конечно, она полностью доверяла Хилл и Эверсу, но других слуг знала недостаточно.

Лучше носить камень с собой. Однако зачем он доверил его ей? Странно как-то: отдать его девице, с которой провел ночь. Словно… знак внимания. Другие мужчины дарят обручальные кольца, а Джереми Ролингз преподносит сапфир величиной со сливу.

Разве только, внезапно осенило ее в омнибусе, он сделал ей предложение, вручая ей Звезду Джайпура. Нет, слишком нелепо. Джереми уже когда-то пытался и был отвергнут. Не станет же он повторять ошибку. Или? Можно ли сказать, что он просто отдал ей драгоценный камень? Он ведь попросил ее присмотреть за ним. В конце концов, его пытались убить, а сапфир — редкость невиданной красоты. Мэгги разок достала его из сумочки днем, и солнце заиграло на бесчисленных гранях, заставляя камень сиять удивительным синим блеском. Да, ради него можно совершить убийство. Конечно, вряд ли именно сапфир был причиной покушений на Джереми. Он бы не отдал камень ей, если б считал, что дело в нем…

Значит, придется спросить его напрямик. Да, она спросит, почему Джереми оставил камень у нее. И не только об этом. Она непременно поинтересуется, куда он исчез и что хотел так срочно обсудить утром.

И куда, по его мнению, ведут их отношения…

Но когда Мэгги вернулась на Парк-лейн, дворецкий объявил, что его светлости дома нет. Он не явился домой на ленч и не будет ужинать. Ей это показалось весьма подозрительным. Где он находится? С принцессой?!

Невозможно, поскольку Аша его тоже разыскивала.

Но об этом Мэгги узнала, поднявшись в свою комнату и увидев служанку, которая вернулась с прогулки с Джерри.

— Хилл! — воскликнула она, стыдясь, что совершенно позабыла и о ней, и о песике. — Как ты себя чувствуешь? Я очень беспокоилась о тебе!

Хилл выглядела неважно, но по крайней мере была жива.

— Ох, мисс, — начала она, развязывая шнурки плаща. Джерри кинулся к хозяйке, поставил лапки ей на колени, — У меня была ужасная ночь, вы даже представить не можете. Эверс утверждает, что я съела что-то не то, но кухарка возражает, поскольку никто больше не заболел. — Рассказывая, служанка ходила по комнате. — Меня в жизни так не тошнило и снов таких я отроду не видывала. Чудесные сны.

Мэгги, которую раздирали стыд и вина, умоляла ее сесть, отдохнуть, но Хилл и слушать не желала, переполненная своими переживаниями.

— Что вы теперь думает о герцоге, мисс Маргарет? — спросила она, взбивая подушки.

— А ч-что?

— Вы хотите сказать, что не видели этого?

— Чего?

— Утренней «Таймс».

— Нет, — дрожащим голосом ответила Мэгги.

— Прямо на второй странице. Мне показал мистер Эверс, а то бы я не поверила. — Хилл сделала паузу. — Опровержение!

— Опровержение?

— Да, мисс. Опровержение вчерашней заметки, в которой говорилось, что он собирается жениться на этой нахальной языческой принцессе.

Господи, значит, он сказал правду! Каждое слово было правдой. Он действительно не собирался жениться на принцессе Аше. Хотя уже стемнело, Мэгги вдруг показалось, что комнату озарило солнце.

— Мне она сразу не понравилась. Не понравился ее вид, как только она вошла и начала шарить глазами вокруг. Нельзя доверять язычникам, которые высматривают.

— Хилл, когда ты успела повидать принцессу?

— Меньше получаса назад. Она со своим переводчиком заявились сюда.

Мэгги вскочила, сбросив с колен уютно пристроившегося Джерри.

— Как? Принцесса была здесь? Принцесса Аша?

— Ну да. Что вы так вскинулись? Хотите, чтобы вас услышали в Ньюкасле?

— А Джереми знает об этом? Ему кто-нибудь сказал?

— Как мог ему кто-то сказать, если герцог уехал в Йоркшир невесть сколько часов назад?

— В Йоркшир? Ты уверена, Хилл?

— Конечно, уверена, — раздраженно откликнулась та.

— Но почему? А Джер… его светлость говорил, зачем едет в Йоркшир? Он не получал днем каких-нибудь плохих вестей из Ролингз-Мэнор?

— Мистер Эверс сказал, что герцогу передали утром письмо, доставленное посыльным. Полагаю, от леди Эдвард. Наверняка до нее дошло, как вы с ним здесь одни в городском доме…

— Каким ветром это до нее донесло? — яростно выпалила Мэгги.

Хилл приняла невинный вид.

— Мне это неизвестно, хотя мистер Эверс… Он такое может… В общем, почему бы герцогу не нанести визит родственникам? Ему давно пора было это сделать. Если бы мой племянник уехал в Индию на пять лет, а затем обручился с какой-то язычницей, которая хочет наставить в поместье семиголовых будд…

— Хилл, она вовсе не язычница.

— Нет, язычница, — провозгласила служанка. — И будь я на месте лорда и леди Эдвард, я бы расстроилась, что мой племянник не торопится повидать меня по приезде в Англию.

— Да-да. Все так странно. Я видела его сегодня утром, и он ничего мне не сказал… — Мэгги замолчала. Возможно, решение поехать в Йоркшир пришло к нему в результате их утреннего разговора, ведь она в конце концов отнеслась к нему не очень сердечно.

Зато ночью проявила чересчур много сердечности… Это ему тоже следовало учесть. Может, Джереми неправильно понял ее насмешливые замечания? Принял их за ее к нему отношение, хотя она лишь пыталась скрыть за ними смущение и неловкость? Может, он уехал в Йоркшир с уверенностью, что она его не любит? Ведь ее помолвка еще не расторгнута. И все же она отдалась ему!

О Господи. Мэгги содрогнулась. Какой мужчина захочет жениться на такой женщине? Джереми, разумеется, понравилось заниматься с ней любовью, она же слышала ночью его вопль экстаза. Так не кричат люди, которым скучно и нудно, это был крик человека, получившего свободу после долгого заключения в неволе.

А затем он ее покинул.

Она хотела его, надо честно признаться, и если для того чтобы сохранить Джереми ей нужно стать герцогиней и расстаться с живописью, она пойдет на это. Что с ней происходит? Она же всегда хотела только рисовать, а теперь…

Ну и пусть. Теперь ей нужен Джереми.

Именно когда он вроде бы перестал ею интересоваться. Грустно поглядев на кровать, где она испытала прошлой ночью такое блаженство, Мэгги шмыгнула носом. К сожалению, Хилл услышала.

— Что такое? — воскликнула она, выбегая из гардеробной, куда отправилась приготовить хозяйке горячую ванну. — Это у меня голова раскалывается от боли. Вы-то о чем плачете?

— Ни о чем.

— Ручаюсь, все из-за того, что вы не получили записочки от своего француза. Я ведь повторяю вам, мисс, что, если мужчина один день к вам не явится, это не значит, что помолвка расторгнута. Даже из-за нескольких дней расстраиваться не стоит, а один день…

— Не в том дело, Хилл, — сквозь слезы пролепетала Мэгги.

Что она делает? Заливается слезами из-за того, что мужчина, с которым она занималась ночью любовью, сбежал в Йоркшир? Она не какая-то жеманная гувернантка, не влюбленная молочница. Она художница и еще заведет себе дюжину любовников! Взять, к примеру, Беранж. Она никогда не видела, чтобы та плакала. Никогда! Хотя у француженки было множество любовников, причем некоторых она не могла вспомнить уже через неделю. Значит, просто следует закалить себя и стать похожей на Беранж.

Однако Мэгги знала, что, как бы она ни старалась, похожей на Беранж ей не стать. Ей не нужны бесчисленные любовники. Она вообще не может представить, что занимается любовью с кем-то, кроме Джереми. Она хотела только его, а он уехал в Йоркшир. Это все равно что в Индию… слишком далеко от нее!

В дверь постучали, а Хилл, вернувшись через минуту, сердечно произнесла:

— Ну, мисс Маргарет, вы сегодня на редкость популярны. Может, вас заинтересует известие, что, по словам Эверса, внизу дожидается месье де Вегу?

— Пожалуйста, не могла бы ты отослать месье де Вегу прочь? Я слишком плохо себя чувствую.

— Я не стану делать ничего подобного, — фыркнула Хилл. — Это ваш жених, вы не можете отсылать его прочь, как нежеланного поклонника.

— Ну, пожалуйста, Хилл.

Та бросила на хозяйку один лишь взгляд и быстро вышла. Когда она спустя несколько минут вернулась, Мэгги вытирала слезы.

— Мисс Мэгги, не волнуйтесь, — ласково сказала Хилл, протягивая ей свой носовой платок. — Он ушел. Очень расстроился, что вы приболели. Нос у него такой распухший, глаза подбиты, удивляюсь, как он вообще может что-то разглядеть. Бедняга. Он принес вам розы. Поставить их к остальным?

Мэгги взглянула на уже переполненную вазу.

— Наверное. Лучше бы он перестал их носить. Должно быть, потратил на них целое состояние.

— Он велел передать, что цветы вам за то, что проглядел вас днем в галерее. Он не знает, как это могло случиться, и просит простить, если чем-то вас огорчил. А все поправки, которые вы сделали… в пейзажах? Да, в пейзажах. Идеальны. Он ждет вас завтра утром ровно в десять, чтобы развешивать картины. Теперь насчет завтрашнего дня. Я думаю, вы захотите надеть белый атлас, однако на перчатках, которые к нему подходят, не хватает пуговицы. Как вы могли быть такой небрежной, ума не приложу. Завтра мне придется идти к Трампсу и поискать, не найдется ли такой же. Теперь выглядит хорошо. — Служанка удовлетворенно оглядела букет. — И пахнут они божественно! Я всегда говорила, зимой нужно полюбоваться чем-то ярким.

— Да, — согласилась Мэгги, хотя мысли ее были далеки от аромата и красоты роз.

Глава 33

Раздраженно чертыхаясь, Джереми распахнул тяжелую дубовую дверь. Ветер с пустошей дул свирепый, и за два часа, которые ему пришлось добираться от железнодорожной станции до Ролингз-Мэнор, достиг шквальной силы. Герцог уже забыл, каким тоскливым и холодным может быть Йоркшир в середине зимы, особенно на пустошах. Ему пришлось, нанимая экипаж, заплатить втридорога, к тому же проклятую колымагу едва не снесло ветром с дороги. Снег валил беспрестанно, слепил глаза, кучер чуть не отказался везти герцога, и убедили его тронуться в путь лишь дополнительные пять фунтов да полфляжки виски.

Стоя посреди Большого холла и стряхивая с плеч снег, Джереми проклинал все и вся на этот раз за то, что прибыл слишком поздно и его никто не встречает. Наверно, уже больше десяти вечера, в такой час сельские жители или удаляются на покой, или засыпают после основательной выпивки, единственного развлечения долгих зимних вечеров. Господи, некому даже снять с него плащ!

С неудовольствием отметив, что свечи в большой люстре уже потушены, он нашел стул, куда сбросил промокшую верхнюю одежду. Его нещадно трясло, он мечтал согреться у огня, но сомневался, что найдет на главном этаже горящий камин. Надо отыскать Эверса, Джона Эверса, пусть велит кому-нибудь разжечь у него в спальне большой-пребольшой огонь. Господи, ну и возвращение. Следовало взять с собой Питерса, еще лучше сразу отправиться в Герберт-Парк и выяснить с сэром Артуром все раз и навсегда. Сейчас как раз подходящее для этого отвратительное настроение.

Нет, в таком настроении он может запросто пристрелить старика и уже никогда не убедит Мэгги выйти за него замуж.

Герцог начал разматывать шарф, когда заметил огонек свечи, движущийся к нему сквозь мрак Большого холла, и с надеждой окликнул свеченосца. Но, рассмотрев наконец, кто идет, он увидел девочку лет четырнадцати-пятнадцати, с облаком белокурых кудряшек, обрамляющих хорошенькое личико. Бледно-голубой атласный халат был чересчур роскошен для служанки, да и туфли отделаны мехом. Джереми решил обсудить с дядей жалованье горничных, которого наверняка не хватает для покупки атласных халатов.

— Вы кто такой? — подозрительно спросила она.

Герцог сразу понял, что горничной она никак быть не может, его тетка не наняла бы подобную грубиянку.

— Я собирался задать вам тот же вопрос.

— Я Элизабет Ролингз. Я здесь живу.

— А я ваш кузен Джерри. — Господи, когда он видел Лиззи в последний раз, она едва доходила ему до бедра, теперь макушка ее кудрявой головки находилась где-то на уровне его плеча. — И я тоже здесь живу. Это мой дом.

— Врете, — грубо заявила она. — Мой кузен Джерри сейчас в Индии.

— Нет не в Индии, а стоит перед вами. Кстати, почему вы не в постели? Вашей матушке известно, что вы не избавились от привычки бродить по дому в темноте? Я думал, она отучила вас еще десять лет назад, когда поймала ночью на кухне за пожиранием остатков торта, испеченного к дню рождения брата.

Лиззи открыла рот от удивления, глаза стали огромными.

— Кузен Джерри! — выдохнула она. — Это вы?

— Разумеется, я. — Джереми бросил шарф в кучу одежды на стуле. — А где все? Дом похож на склеп.

— Мама лежит в постели. Доктор Паркс не велел ей вставать, пока ребенок не родится, хотя она все равно пытается встать. Папа, наверное, читает в библиотеке. Сестры уже спят, а где братья, не знаю. Почему у вас кожа такого смешного цвета?

— Я загорел. Около экватора с людьми это бывает. Так почему вы не в постели, мисс?

— Нечего разговаривать со мной как с ребенком, — возмутилась Лиззи. — Мне уже исполнилось пятнадцать лет, и я могу вставать когда захочу.

— Чтобы встретиться с каким-нибудь поклонником. Кто он? Один из лакеев? Я завтра же его прогоню. — Ухватив девочку за руку, герцог потащил ее к лестнице, ведущей на открытую галерею, которая опоясывала Большой холл с трех сторон. — И не рассчитывай, что я не расскажу об этом твоему отцу.

С силой, неожиданной в такой хрупкой барышне, Лиззи вырвала у него руку и скомандовала:

— Пустите меня, шут надутый. Я спустилась за книжкой.

— Ну да, — издевательски хмыкнул Джереми. — Как она называется? «Путеводитель к глупым любовным романам для молодых девиц»?

— Я читаю «Письма о воспитании», монографию о женских правах, написанную Кэтрин Макколи, современницей Мэри Волстонкрафт, прославившейся своей восьмитомной историей Англии.

— Господи! — воскликнул Джереми. — Зачем ты это читаешь?

— Потому, невежда самонадеянный, что меня этот предмет интересует, — с презрением ответила Лиззи.

Герцог тихо простонал. Да, она воистину дочь своей матери, несмотря на белокурые кудряшки. Сколько он себя помнил, тетушка вечно была погружена в какой-нибудь толстенный серьезнейший труд. Он с интересом представил себе будущую Лиззи: ум и наклонности синего чулка в соблазнительном теле хористки! Ему стало жаль мужчин, которым выпадет несчастье влюбиться в Лиззи Ролингз.

— Какого дьявола! Что здесь происходит? — загремел с галереи звучный бас.

— Привет, дядя Эдвард, — беспечно отозвался герцог. — Простите, что потревожили вас.

— Джереми? — Лорд Эдвард снял очки.

Боже мой, изумился потрясенный Джереми, его дядя стал дальнозорким! Какие еще несчастья свалились на семью за время его отсутствия?

— Да, это я. Пытаюсь урезонить вашу дочь, но, судя по всему, она считает, что в нравоучениях нуждаюсь я.

— Джереми!

Возможно, лорд Эдвард несколько постарел за пять лет, однако силы и ловкости не растерял, что подтверждала живость, с какой он спустился по лестнице и стиснул племянника в медвежьих объятиях.

— Ну и ну, — смущенно пробормотал тот. — Если бы я знал, что меня ждет такой прием, никогда б не покинул Нью-Дели.

Лорд Эдвард, видимо, и сам удивленный избытком своих чувств, выпустил племянника из объятий, но ласково положил руку ему на плечо.

— Добро пожаловать домой, мой мальчик, — грубовато произнес он. — Мы по тебе скучали. Ты ужасно выглядишь. Как насчет виски?

— Прекрасная мысль.

Лорд Эдвард обернулся, пронзив взглядом дочь, которая осторожно пробиралась к двери столовой.

— Куда ты направилась? — сурово вопросил он.

— Забрать книжку, разумеется, — объявила Лиззи, не останавливаясь. — Я забыла ее у своего прибора на обеденном столе.

— Ладно, возьми и немедленно возвращайся к себе. Только смотри, чтобы твоя матушка не услышала, что я разрешаю тебе читать за обедом, а то она мне задаст.

— Да, папа.

— Всякий раз, когда у их матери близятся роды, они распускаются, — смущенно улыбнулся лорд Эдвард. — Ее уложили в постель всего два дня назад, а я, по-моему, с тех пор никого из них не видел.

— Номер седьмой не торопится на свет? — с усмешкой осведомился Джереми.

— Да, чуть задерживается, но думаю, теперь уже недолго осталось, — с такой же усмешкой ответил дядюшка, поднимаясь по лестнице. — Пиджин хватит одного взгляда на тебя, чтобы сразу начались роды.

— Так плохо выгляжу? — Джереми погладил темную щетину на подбородке. — Лиззи меня не узнала, хотя я тоже сначала не понял, кто она такая.

— Все твой загар, не говоря уже о носе. В конце концов, тебе все-таки сломали нос. Отличная работа. Я же знаю, как ты старался избавиться от прямого, полученного в наследство. — Они повернули к библиотеке, но лорд Эдвард приостановился и насмешливо выгнул бровь. — Жаль, я собирался заняться этим лично, когда ты осмелишься показаться дома.

Герцог осторожно попятился, не забыв силу дядюшкиного кулака.

— Если вы имеете в виду Звезду Джайпура, то я могу все объяснить.

— Можешь? Очень любопытно. Я видел опровержение в «Таймс» и понимаю, на скорое появление новой герцогини Ролингз рассчитывать нечего?

— Этого я не сказал. Просто она не из Индии, а из близких к этому дому краев.

Лорда Эдварда можно было упрекнуть во многих недостатках, только не в отсутствии сообразительности.

— Вот как обстоит дело. — Он покачал головой. — Пиджин говорила, что ты явишься домой, когда узнаешь о помолвке Мэгги, но я не поверил.

— Надеюсь, пари вы не заключали? — улыбнулся герцог.

— Увы, кажется, заключил. Проклятие! Значит, теперь я должен приюту Ролингзов сотню фунтов! — удрученно вздохнул лорд Эдвард, направляясь в библиотеку. — Господи, Джерри, пять лет прошло, неужели ты не можешь оставить бедную девушку в покое?

Улыбка мгновенно исчезла с лица Джереми.

— Не могу, — сухо ответил он. — Так же как, судя по всему, вы не можете оставить в покое тетушку.

— Туше. — Лорд Эдвард нажал на ручку двери.

Очутившись в библиотеке, герцог с облегчением увидел пылающий камин, а на буфете графин с виски. Он поспешил к огню и стал отогревать руки, пока дядя наливал два бокала.

— Ну, с возвращением домой, — произнес он.

— Благодарю. — Джереми залпом опорожнил почти весь бокал, сразу ощутив, как огненная жидкость начала его согревать.

Он еще не совсем пришел в себя после бурной ночи любви. Целый день, проведенный в дороге, еще больше сказался на нем, а теперь предстояли нелегкие объяснения с тетушкой, не говоря уже о задаче переубедить семейство Мэгги в своем к ней отношении.

Дядя снова наполнил его бокал.

— Ладно, — вздохнул он, садясь в глубокое кресло зеленой кожи, где, видимо, читал газету, которая валялась на полу. — Давай разберемся. Ты вступил в конную гвардию, уплыл в Индию, поубивал несчетное количество мятежных бенгальцев, заслужил повышение в чине, спас королевского посла в Бомбее, получил следующее повышение, воспрепятствовал разграблению Дворца ветров, был награжден Звездой Джайпура… Поправь меня, если я что-то перепутал…

— Напротив. Вам, оказывается, моя военная карьера известна во всех деталях. За исключением мелкой подробности. Звезда Джайпура — сапфир, а не принцесса.

Лорд Эдвард вроде бы воспринял известие без малейшего сомнения.

— А как насчет объявления во вчерашней «Таймс»?

— Принцесса, кажется, не согласна с моим решением принять вместо нее сапфир. — Герцог пожал плечами, словно говоря: «Что прикажете делать бедному парню?»

— Понимаю. Должен сказать, что своей отвагой ты произвел большое впечатление на многих пэров. Был даже разговор, не отправить ли тебя на зулусов, чтобы в зародыше подавить мятеж, о котором идут слухи. Я постарался отговорить их от этой затеи. По-моему, тебя лучше занять чем-либо в Англии. Например, ты можешь быть советником при Уайтхолле.

Джереми опустился на ковер перед камином, чтобы поскорее согреться.

— В Уайтхолле? Вряд ли мне понравится. Это занятие для старых адмиралов, чтобы вновь переживать славные денечки.

— Нет! — возмутился лорд Эдвард. — Уайтхолл — штаб вооруженных сил ее величества, поэтому, Джерри, лучше сказать «да»… если тебя позовут. Любой офицер ухватился бы за такой шанс.

— Пожалуй, Уайтхолл лучше Нью-Дели. Я чертовски устал от Индии. Никакого стоящего виски, москиты размером с кулак.

— И, видимо, никаких женщин, — сухо заметил дядя. — Разумеется, кроме принцессы.

— О чем вы говорите? Женщин там сколько угодно.

— Но тебе до сих пор нужна Мэгги?

— Да, Мэгги. До сих пор. По-моему, я наконец ее заслужил.

— Заслужил ее? О чем ты говоришь?

— Разве вы не помните наш разговор в конюшне, после того как вы… э-э… застали нас и обвинили меня в безделье. Сказали, что такой девушки я не заслуживаю, ибо ничего в своей жизни не сделал. Теперь, думаю, вы согласитесь, что я потрудился достаточно в жизни, рискуя ею на службе отечеству.

— Ты хочешь сказать… — Лорд Эдвард потрясенно отставил почти нетронутый бокал. — Джерри, ты пытаешься сказать мне, что конная гвардия, Джайпур, все это для того, чтобы доказать, что ты достоин Мэгги?

— А вы считаете, она этого недостойна? — возмутился Джереми.

— Считаю ли я, что она… Господи, при чем здесь это? Я просто удивлен, думал, ты давно забыл о Мэгги Герберт.

— С чего бы? Пять лет назад вы заявили, что она станет отличной герцогиней. Вы изменили свое мнение? Или его изменил вам сэр Артур? Может, вы с ним согласны, что живопись — неприличное занятие для женщины?

— Дело не в том, — нахмурился лорд Эдвард. — Я только имел в виду, что пять лет весьма долгий срок для молодого человека с такой… страстной натурой, чтобы хранить верность одной женщине. Особенно если та недавно объявила о своей помолвке с другим.

— Вот именно! А какого дьявола я, по-вашему, сюда вернулся? — Джереми вскочил и быстро заходил по комнате.

— Господи, я даже представить не мог… Ты хуже Пиджин! Когда что-то вобьешь себе в голову, этого из тебя не выбьет ни ад, ни потоп.

Герцог насупился.

— Это плохо? — рявкнул он.

— Нет, просто забавно, вот и все. Итак, ты убил ее жениха?

— Нет, хотя думал об этом. Я решил испробовать другой подход. Собственно, я здесь поэтому.

— Неужели? — с интересом осведомился лорд Эдвард. — Только не говори Пиджин, а то она всерьез решит, что ты наконец последовал ее советам.

— Я получил ее записку, — улыбнулся Джереми. — И рад был узнать, что все в порядке.

— Джерри, ты никогда не был подхалимом, как тебе удалось столь продвинуться в чинах? Выкладывай. Что на самом деле привело тебя в Йоркшир, когда любовь всей твоей жизни, не говоря о ее женихе, находится в Лондоне?

— Ее семейство.

— Ее семья? Какое отношение имеет к этому ее семья?

— Полное. Я собираюсь убедить их в том, что неодобрение ими занятий Мэгги нелепо, заставить их согласиться, что ее брак со мной предпочтительнее брака с лягушатником. — Джереми перестал метаться по комнате. — У вас есть какие-нибудь возражения?

— А если есть? — с усмешкой поинтересовался лорд Эдвард.

Джереми усмехнулся в ответ, но без всякого намека на шутливость сказал:

— Тогда выбора нет, мне придется тебя побить.

— В таком случае возражений у меня нет.

— Правда? Никаких?

— Никаких, — пожал плечами дядя. — Мэгги Герберт мне нравится. Она не терпит дураков, в том числе своих родственников. Этим нельзя не восхищаться. Однако я не представляю, как ты договоришься с ее сестрой Анной. Твоя тетушка считает, что миссис Картрайт никак не оправится от неудачной беременности. И не только в физическом смысле. Кажется, она убеждена, что женщины детородного возраста, не стремящиеся завести детей, идут наперекор природе. Думаю, Анна принадлежит к тем женщинам, которые жаждут иметь много детей, но не могут, а потому терзаются, что есть женщины, которые могут, но не хотят.

Джереми, не отличавшийся любовью к детям, которых видел или пронзительно орущими, или хватающимися за все липкими ручонками, с понимающим видом кивнул, хотя не понял ничего.

— Анна никогда не поддерживала родительское решение отпустить сестру в Париж. Но поскольку это была Мэгги, художественная школа представлялась ей меньшим злом… — лорд Эдвард сурово поглядел на племянника, — чем некоторые другие.

Джереми поднял брови, однако раньше дядя называл его похуже, чем злом, а посему решил смолчать.

— Когда Мэгги заявила, что собирается посвятить себя занятию живописью… — объяснил лорд Эдвард, — Анна, по словам Пиджин, окончательно свихнулась. Как же, сестра не только нарушает порядок, установленный природой, но и порочит доброе имя Гербертов!

— Понимаю, — кивнул Джереми. — Значит, это мне и нужно преодолеть?

— Ох, это еще не все, — жизнерадостно успокоил его дядюшка. — Не забывай о сэре Артуре. Старшая дочь так настроила его против Мэгги, что он без ярости слышать о ней не может. Никогда не видел его таким упрямым. Он хочет, чтобы она сидела взаперти у домашнего очага, а не разгуливала по Лондону, рисуя богатых и праздных. Он будет очень недоволен твоим вмешательством в его семейные проблемы и намерением жениться на его дочери. На тот и другой счет у него свои непреклонные взгляды.

— Знаю, — мрачно произнес Джереми, — поэтому я взял с собой пистолет.

— О! — произнес Лорд Эдвард. — Это меняет дело. Не так ли?

— Надеюсь.

Глава 34

Мэгги стояла посреди галереи де Вету, нервно покусывая губу. Почти одиннадцать часов, но Огюстен еще не появлялся, что на него совсем не похоже.

Правда, она и не жаждала его видеть, понимая, что сегодня никакие отговорки не помогут. Ни головная боль, ни плохие грузчики, а самое главное, сегодня не возникнет рядом Джереми.

Сегодня она должна разорвать помолвку.

К счастью, когда Мэгги приехала в галерею, помощники Огюстена были уже на месте и открыли ей дверь. Слава Богу, иначе бы она замерзла, дожидаясь его на Бонд-стрит. Погода была типичной для февраля: холодной, с ветром, под ногами мерзкая слякоть.

«Чудный денек для открытия выставки», — с тоской подумала Мэгги. Едва ли найдутся глупцы, которые в такую погоду захотят выйти на улицу, чтобы посмотреть на «картинки», если можно уютно посидеть у собственного камина. Вряд ли кто-нибудь явится сегодня на открытие ее выставки.

И это Мэгги устраивало!

Конечно, Огюстен будет разочарован, но она, разумеется, втайне почувствует облегчение. Из-за всех переживаний и нежданной эмоциональной встряски ей меньше всего хотелось видеть толпу людей. Она не готова улыбаться, выслушивать комплименты своей работе или критику, что более вероятно. Впервые в жизни ей было абсолютно все равно, что подумают о ее картинах, сердце у нее разрывалось. И поделом! Она ведь оказалась самой гадкой девушкой на свете, занималась любовью с одним мужчиной, будучи помолвленной с другим, поэтому заслуживала не только разбитого сердца, но и ужасных рецензий на свою выставку в газетах. Да, она их заслужила и надеялась, что завтрашняя «Таймс» ее не разочарует.

Помощник Огюстена, который вчера получил от хозяина по уху, вроде бы забеспокоился о ней. Видимо, из-за того, что она как дурочка застыла посреди галереи и с ее зонта на сверкающий паркет натекла целая лужа. Молодой человек робко подошел к ней с чашкой горячего чая, она, вздрогнув, приняла ее и не заметила, как он потихоньку забрал у нее зонтик, куда-то унес, потом извинился за опоздание хозяина и пригласил Мэгги пройтись по галерее и оценить развеску полотен.

Мэгги не могла скрыть удивления, поскольку думала, что ее позвали в галерею пораньше, чтобы она этим руководила.

Молодой человек виновато покраснел. Конечно, так и было задумано, но его товарищи вместе с ним решили поторопиться. Мэгги поняла: он был так расстроен вчерашней оплошностью, что проработал всю ночь, дабы убедить хозяина в своей надежности и самостоятельности, а теперь хозяин оказался столь неучтив, что не явился вовремя.

Это совсем не похоже на Огюстена. Тронутая участием клерка, Мэгги почувствовала нарастающее раздражение по поводу небрежности своего жениха и заявила, что с радостью осмотрит выставку. Мистер Корман, так звали молодого человека, повел ее по залу.

Картины были в прекрасных рамах (в некоторых случаях более привлекательных, чем сами работы, как она решила), размешены с очевидной заботливостью, большие полотна не угнетали маленькие, а пейзажи разумно чередовались с портретами, чтобы глаз не уставал от слишком большого пространства зелени или синевы.

Мэгги, прихлебывая на ходу чай, осыпала Кормана и его сотрудников похвалами, хотя ей было трудно сосредоточиться на живописи. Ее занимала мысль, куда пропал Огюстен, ведь он не опаздывал никогда.

Господи, вдруг Джереми прав и это Огюстен пытался убить его на Парк-лейн и около здания «Таймс»? Вдруг Огюстен последовал за герцогом в Йоркшир и сейчас пытается довести задуманное до конца?

А она в Лондоне и бессильна его остановить!

Нет, это чистая нелепость. Огюстен не станет никого убивать, он просто опаздывал. Джереми ничего не угрожало. Пусть он использовал ее и бросил, но сейчас в безопасности.

Мистер Корман свернул вместе с ней за угол, и Мэгги от ужаса едва не уронила чашку, на почетном месте, под масляным фонарем висел портрет Джереми!

— Откуда вы это взяли? — с трудом выговорила она.

Несколько смущенный ее вопросом, Корман объяснил, что она сама прислала картину в числе других, привезенных вчера из мастерской.

— О нет! Я никогда не собиралась выставлять этот портрет. Нанятые Огюсте… грузчики месье де Вегу, должно быть, взяли его по ошибке. Я не собиралась его показывать. Никому!

— Но, мисс, — беспомощно пролепетал Корман, — простите меня за смелость, это одна из лучших работ вашего собрания. Вы, конечно, не захотите, чтобы мы его сняли. Мы выстроили всю экспозицию вокруг этого портрета. Он ее центр.

Почти уронив чашку на какую-то подставку, Мэгги без сил опустилась на голубой диванчик, специально поставленный напротив портрета Джереми, словно в предвкушении того, что дамы станут падать от него в обморок.

Мэгги бы не удивилась, если б какая-нибудь женщина действительно потеряла сознание от одного взгляда на герцога. На портрете Джереми был таким, как той ночью на террасе, когда Мэгги спросила, куда он направляется, а герцог ответил: «К дьяволу!» Выражение лица то ли рассерженное, то ли досадливое, темная бровь иронически выгнута, уголок рта приподнят в усмешке. Он стоял вполоборота к зрителю, нога на балюстраде террасы, в одной руке шляпа, а другая, сжатая в кулак, опиралась на правое бедро. Джереми был одет для верховой езды, но костюм не скрывал мускулистую силу красивого мужского тела. Мэгги покраснела. О чем только она думала, когда его писала!

Впрочем, как раз это было совершенно ясно.

Портрет был написан по памяти, но каждая деталь отражена с точностью дагерротипа, хотя в отличие от изображения на пластинке в живописном образе выражались суть, качества характера, язвительный юмор, проницательность, а главное, чувственность, настолько очевидная, что Мэгги почудилось, будто Джереми вот-вот сойдет с холста, шагнет к ней, подхватит на руки и начнет целовать… прямо здесь и сейчас.

Нужно благодарить того, кто поставил этот диванчик!

Она написала портрет два года назад. Четыре дня лихорадочной работы, во время которой она не позволяла никому, даже Беранж или мадам Бонэр, посмотреть, что она делает. Это произошло вскоре после встречи с Огюстеном. Тогда она решила, что если напишет портрет Джереми, то он, возможно, уйдет из ее тела, души и жизни.

Чего, разумеется, не случилось. Она не могла смотреть на законченный портрет без тоски в сердце, пришлось убрать его, приказав себе никогда больше не глядеть на него. И она свято выполняла свое решение.

— Нужно снять его, — слабым голосом пролепетала Мэгги.

Корман, имеющий достаточный опыт работы с темпераментными художниками и умеющий с ними обращаться, сказал:

— Понимаю, вы сегодня волнуетесь, мисс Герберт, но этот портрет — ваша лучшая работа. Было бы преступно не включить его в экспозицию. И взгляните, как удачно мы расположили по бокам два пейзажа. У вас нет других картин подобного размера, чтобы его заменить.

— Вы не понимаете, мистер Корман. Мы должны его снять. Это полотно является частью моего личного собрания, оно не продается и никогда не предназначалось для показа. Никому! Даже… э-э… объекту, который, хоть шансы малы, возможно, придет сюда.

Всего лишь надежда, которую Мэгги старалась подавить. Она не знала, почему Джереми так внезапно уехал в Йоркшир, но продолжала надеяться, что он еще появится в этот самый важный день ее жизни.

— Да, теперь я понимаю, в чем ваше затруднение. И все же, мисс Герберт, вы не должны считать, что изображенный джентльмен будет оскорблен вашей работой. Ни в коей мере! Вы изобразили его так лестно. — Взгляд Кормана оценивающе скользнул по портрету. — Ни один мужчина не станет возражать против того, что его видят столь мужественным.

Сзади вдруг раздался знакомый голос:

— Маргерита!

Она испуганно обернулась, увидев, что Огюстен спешит к ней по залу, сбрасывая на ходу пальто.

Значит, он не поехал в Йоркшир убивать Джереми.

— О Боже, — пробормотала она. К счастью, мистер Корман, видимо, догадался о ее смущении и быстро заслонил собой портрет.

— Маргерита? — снова позвал Огюстен.

В его голосе звучало нечто странное, хотя она не могла догадаться, в чем дело, однако внешне спокойно встала с диванчика и с невозмутимостью, похвальной в женщине, которая еще минуту назад пребывала в растерянности, направилась к жениху. Вблизи он выглядел просто ужасно. Нет, даже не из-за синяков, они как раз проходили, а из-за чего-то совершенно непонятного.

— Ох, Маргерита! — улыбнулся Огюстен и быстро поцеловал ее в щеку. — Прости. Я очень виноват, шери. Не знаю, как это получилось, я никогда в жизни не просыпал.

— Ты проспал? — Мэгги не верила своим ушам. Огюстен за время их знакомства доказал, что был жаворонком, и вставал очень рано.

— Стыдись! — укоризненно сказала она. — Ты куда-то отправился вчера, после того как завез мне свои прекрасные розы?

Де Вегу отвернулся, чтобы отдать пальто помощнику.

— Нет, нет, — торопливо произнес он с такой сердечностью, что Мэгги сразу поняла: он лжет. — Думаю, я простудился.

— Да, — кивнула Мэгги. — Надеюсь, ты не пренебрегаешь своим здоровьем?

— Ничего подобного. — Однако его мысли явно были далеко. — А это что такое? Вы уже все сделали? Ты славно потрудилась, шери!

Мэгги изучающе глядела на него. Что-то с Огюстеном неладное. Но что именно?

— Не я, — призналась она. — Это мистер Корман и его сотрудники. Они взяли на себя труд развесить картины прошлой ночью, и когда я пришла, все уже было готово. Должна заявить, что я очень довольна результатом. — Может, Огюстен не обратит внимания на портрет Джереми. Хотя как можно его не заметить? Он притягивал к себе взгляды так же, как оригинал, где бы тот ни появлялся.

Сотрудники переминались с ноги на ногу, не зная, как воспримет хозяин их самодеятельность. Видимо, его похвалу заслужить трудно и, как всякая редкость, она всегда ценится.

— Великолепно, — заключил Огюстен. — Я удовлетворен. А ты, Маргерита? Ты довольна?

Та подтвердила, что вполне довольна, и лишь тогда осознала, чем тревожило ее поведение жениха. Он не смотрел ей в глаза! Странно, Огюстен вел себя так, словно чувствовал за собой вину. Господи, что же такое он натворил? Неужели причинил вред Джереми? Не может быть! Если бы с Джереми приключилось несчастье, она бы уже знала об этом.

Или нет?

Пока Мэгги размышляла, Огюстен снова заговорил в той же фальшиво-сердечной манере и не глядя ей в глаза:

— А теперь, надеюсь, ты готова выслушать великолепную новость, дорогая. Необыкновенную, замечательную новость. Я сам не сразу поверил в нее, однако сегодня утром все было подтверждено запиской, которую направил мне лорд-канцлер. Лично. Ты готова, Маргерита?

Она была готова на все, чтобы только не смотреть на портрет Джереми, поэтому с полной искренностью ответила:

— Да, Огюстен.

— Его королевское высочество принц Уэльский посетит сегодня твою выставку, — провозгласил Огюстен с таким удовольствием, что Мэгги не могла не улыбнуться. Нет, ее обрадовала не перспектива встречи с принцем Уэльским, а радость Огюстена от этой вести. По правде говоря, она была несколько разочарована, ибо ждала, что он сообщит ей о приезде отца. Впрочем, посещение выставки принцем Уэльским тоже совсем неплохо.

— Очень мило.

— Право, Маргерита, ты отнеслась к этому слишком прохладно! — воскликнул Огюстен, — Может, ты не расслышала, что я сказал? Принц…

— Я все расслышала и тоже считаю, что это очень любезно…

— Маргерита! — Она, кажется, добилась его исключительного внимания. — Разве ты не понимаешь? Королева хочет найти художника-портретиста, чтобы заказать портреты своих внуков. Она посылает принца Уэльского на твою вставку, следовательно, раздумывает, не поручить ли заказ тебе!

Несмотря на тревоги, Мэгги наконец почувствовала себя польщенной и взволнованной. Заказ от королевы. О большей чести художнику и мечтать не приходится!

Огюстен постарался улыбнуться, но с его перебитым носом, а также со сквозившей в каждом жесте и слове неискренностью зрелище получилось неприятное. Хотя улыбка есть улыбка.

— Что вы скажете, мадемуазель, насчет ленча со мной в кафе через дорогу? Надо же это отпраздновать. Там мы обсудим стратегию поведения при встрече с принцем Уэльским.

Это было не единственным, что им следовало обсудить. Да и кафе не лучшее место для разрыва помолвки, однако выбирать не из чего, придется обойтись тем, что посылает судьба. Она согласна идти куда угодно, лишь бы увести его от портрета Джереми.

Но может, она просто дурочка? В конце концов, что страшного в одном портрете? Какой от него вред?

Глава 35

— Как ты мог?

Джереми приоткрыл один глаз. Слова, выразительно произнесенные у него над ухом, заставили его на миг забыть о том, где он находится. Герцог потянулся к Мэгги, чтобы ощутить теплоту ее свернувшегося клубочком тела, но его рука коснулась чего-то округлого и довольно плотного. Открыв второй глаз, Джереми с ужасом увидел, что дотронулся до очень выпуклого живота своей тетушки. Он быстро сел и с дрожью в голосе воскликнул:

— Тетя Пиджин!

— Как ты мог? — повторила та, стоя у постели. — Стыдись, Джерри!

Он настороженно уставился на нее. Пиджин совсем не изменилась с их последнего свидания пять лет назад. Разве что мелких морщинок «от смеха» прибавилось в уголках зеленых глаз и возле рта, да в распущенных темных волосах проблескивали серебряные нити. Она явно только что встала с постели.

Джереми не мог сообразить, о чем она толкует. Может, она имела в виду, как он ухитрился обручиться с индийской принцессой? Или почему так долго отсутствовал и не писал? В надежде отвлечь тетушку от подобных тем, герцог осторожно произнес:

— Я думал, Паркс велел тебе лежать в постели.

— Лежать в постели! Как, по-твоему, могу я оставаться в постели, узнав, что мой племянник вернулся домой после долгого отсутствия? И что у него малярия! Джереми, Джереми! — Она укоризненно потрясла головой. — Как ты мог? Как мог не сообщить нам об этом? Я никогда бы не написала тебе о Мэгги, если б знала, что ты болен.

— Именно потому я и не писал.

— Но малярия, Джереми! Ты выглядишь ужасно.

— Мне уже говорили. — Он собрался встать, но тут вспомнил, что лежит под простыней голым. Не мог же он явиться пред очи тетушки в чем мать родила! — Кто вообще тебя сюда пустил? Разве воды уже не отошли?

— Нет, — ответила Пиджин и, к его досаде, решительно уселась на край постели. — Не умничай. Чин полковника не дает тебе права грубить старшим.

— А дядя Эдвард знает, что ты встала? Он ужасно рассердится, когда узнает…

— Он за своими детьми уследить не может, не то что за женой. А теперь расскажи мне о себе и Мэгги. Знаешь, с твоей стороны очень неприлично жить в доме на Парк-лейн, когда она там без компаньонки. Бедного Эверса из-за этого чуть удар не хватил. Я с трудом сумела убедить его не увольняться. Нам пришлось обещать ему прибавку к жалованью и уверить, что ты намерен жениться на ней. Ну а теперь скажи, что она тебе ответила.

— Кто ответил?

— Мэгги, разумеется, когда ты сделал ей предложение.

— Мэгги ничего мне не ответила, поскольку я не успел до этого дойти. Тетя Пиджин, я счастлив тебя видеть и, когда все закончится, буду рад все с тобой обсудить. Но именно сейчас мне надо заняться неотложными делами. Как и тебе.

— Мои роды продлятся несколько часов, — небрежно отмахнулась Пиджин. — Что ты имел в виду, когда заявил, что еще не дошел до предложения? Ты оставил бедную девушку в неведении относительно твоих намерений, Джерри? В подвешенном состоянии? Я думала, Эдвард тебя предупредил…

— У тебя уже начались роды? — прервал ее герцог, до которого наконец дошел смысл ее слов. — Ты рожаешь прямо сейчас?

— Ну-у, с рассвета. Пройдет еще часа два, пока я…

— Пиджин! — раздался мощный рев, сопровождаемый грохотом, и в комнату ворвался лорд Эдвард, едва сдерживая гнев, от которого у Джереми зашевелились волосы. — У меня было впечатление, что ты собиралась оставаться в постели.

— Такое впечатление у себя вы создали с мистером Парксом. Я его никогда не разделяла.

— Пиджин! — Супруг явно прилагал невероятные усилия, чтобы не разбить что-нибудь вдребезги. — Сию минуту в постель.

— Сию минуту? Ты шутишь. Джереми, в Золотой гостиной находятся Анна Картрайт с мужем и сэр Артур. По словам Эдварда, ты хотел с ними поговорить. Надеюсь, ты попробуешь им втолковать, что они ведут себя неразумно и отвратительно, с тех пор как Мэгги… О-ох! — Восклицание явилось следствием того, что лорд Эдвард поднял жену на руки. — Немедленно опусти меня! Ты с ума сошел?

— Нет, — решительно заявил тот, направляясь к двери. — А вот ты действительно сошла.

— Я категорически возражаю. На протяжении всей истории мужчины то игнорировали беременных женщин, то относились к ним снисходительно… — Голос Пиджин стихал, ибо лорд Эдвард быстро нес ее по коридору. — Они считали, что женщина с ребенком в чреве — существо неразумное. Так вот, должна тебе сообщить, что с моим интеллектом ничего не произошло. Он никуда не делся!

— Это мнение исключительно твое…

Голоса удалились за пределы слышимости, и Джереми, которому предстояло заняться более важными делами, чем перебранка тети и дяди, поспешно, но тщательно оделся. В конце концов, внизу его ждали будущие родственники, и он хотел произвести на них хорошее впечатление.

Десять минут спустя, заправляя на ходу концы пышного галстука, Джереми сбежал в Большой холл. Черт побери, ему следовало взять с собой Питерса. Он так сосредоточился на галстуке, что едва не врезался в слугу, который ловко скользил с подносом к дверям гостиной. В последнюю секунду дворецкий резко остановился.

— Простите, ваша светлость, — растерянно сказал он.

— Эверс? — спросил герцог. — Вы же Эверс, не так ли?

— Да, ваша светлость. Мой сын имеет честь служить в вашем лондонском доме, а мой отец много лет был дворецким здесь в поместье…

Джереми не увидел особой разницы между этим Эверсом и лондонским. За исключением того, что у дворецкого в Лондоне побольше волос на макушке.

— Рад вас снова видеть, Эверс. Как выглядит узел моего галстука?

— Очень достойно, ваша светлость, — торжественно заявил слуга.

— Отлично. Не рано ли для хереса?

— Рано, ваша светлость. Но сэр Артур очень замерз по дороге от Герберт-Парка, и я подумал…

— Ладно, давайте его сюда, Эверс. Давайте-давайте. У тети начались роды, поэтому ваши услуги скоро понадобятся в другом месте. Нагрейте пока воду или что там нужно еще.

Эверс принял оскорбленный вид.

— Это компетенция кухарки, ваша светлость!

— Тогда идите и налейте моему дяде немного бренди. У меня предчувствие, что оно ему понадобится.

Эверс величаво склонил голову, хотя явно не одобрял беспечной манеры Джереми и его желания самому обслужить гостей.

— Как пожелаете, ваша светлость, — пробормотал он.

Ему было известно от сына о трудном характере нового герцога, но он и вообразить не мог, что дело способно дойти до такого! Придется сообщить лорду Эдварду — подобное поведение совершенно не годится для Ролингз-Мэнор, герцогство должно поддерживать свою репутацию на определенном уровне! Задержавшись перед Золотой гостиной, Джереми свободной рукой одернул жилет. За дверью слышались негромкие голоса, мягкий баритон Алистера лишь подчеркивал нервное, чуть пронзительное сопрано его жены, но раздраженный бас ее отца перекрывал обоих.

— Мне хотелось бы знать, почему я был вынужден покинуть свой уютный очаг, — бубнил сэр Артур, — и отправиться в дом человека, который не умеет даже принять нас как полагается.

— Действительно, — поддержала его Анна. — Вряд ли нам рады в Ролингз-Мэнор сейчас, когда хозяйка нездорова, а лорд Эдвард пребывает в расстроенных чувствах.

Не дожидаясь ответной реплики, Джереми распахнул створки двери и беспечно осведомился:

— Не желает ли кто-нибудь хереса?

Сэр Артур, сидевший на кушетке золотистого бархата с протянутыми к огню руками, вскочил с живостью, удивительной для мужчины столь тучной комплекции.

— Господи! — воскликнул он. — Неужели это… Может ли быть?

— Да, это я, — заверил его герцог, ставя поднос на инкрустированный столик прямо у локтя старшей дочери сэра Артура, которая изумленно уставилась на него, словно он восстал из мертвых. — Как поживаете, миссис Картрайт? — Он галантно приподнял ее руку в направлении своих губ. — Долго мы не виделись, не так ли? Слишком долго, сказал бы я. Вы немного бледны. Могу я предложить вам хереса?

Джереми обратил внимание, что Анна, привлекательная женщина, была в трауре явно не по своей матери, умершей больше года назад, а скорее по ребенку, которого, по словам Эдварда, потеряла. Со времени их последней встречи она не очень изменилась. Разве что лицо, никогда не отличавшееся яркостью, совсем потеряло краски. Хотя нельзя ручаться, связана ли ее бледность с их нежданной встречей или с ее недавним разочарованием.

— Я… я… — Анна облизнула сухие губы. — О Боже, я не знала, что вы уже вернулись, Джереми.

— Ваша светлость, дорогая, — поправил дочь сэр Артур. — Ты должна обращаться к герцогу «ваша светлость», он уже совершеннолетний. — Оставив приятное место у огня, сэр Артур заторопился ему навстречу, протягивая руку. — Нам не сообщили, что вас ожидают, ваша светлость! Это сюрприз, настоящий сюрприз.

— Надеюсь, приятный, — ухмыльнулся Джереми, пожимая руку отцу Мэгги.

— О, разумеется, разумеется. — Выражая словами удовольствие от встречи с герцогом, сэр Артур ухитрялся выглядеть обеспокоенным. — Вы… хорошо себя чувствуете? Надеюсь, вернулись домой не из-за болезни?

— Несерьезной, — коротко ответил Джереми, прекращая развитие темы. — Это сущий пустяк по сравнению с тем, что вы пережили в последний год.

— Так вы слышали о нашей горькой потере, — мрачно произнес сэр Артур.

— Тяжкой потере. — Джереми положил руку на тучное плечо своего поверенного. Он еще не готов придушить старика. Пока! — Я с большой скорбью узнал о смерти леди Герберт. С большой скорбью. Думаю, не будет преувеличением сказать, что вашу жену любили повсеместно.

— Вы очень добры, ваша светлость. — К ужасу Джереми, глаза старика наполнились слезами.

Герцог обратил взор за помощью к его зятю, который сначала встал при его появлении, затем снова опустился в глубокое кресло. Алистер Картрайт выглядел так же, как раньше. В отличие от лорда Эдварда, он не был членом палаты лордов, поскольку не имел титула, а потому и постарел меньше, чем его «любящий реформы друг» Эдвард Ролингз.

Встретившись глазами с Джереми, он лишь пожал плечами, ибо очень любил жену, но ее отец явно выводил его из терпения. Герцог понял, что в данных обстоятельствах помощи от него мало.

— Однако в вашей семье есть и радостные новости. Кажется, ваша младшая дочь собирается замуж? — поинтересовался Джереми.

Первой отреагировала Анна. Испустив тихий крик, она встала с кушетки, затем, как бы удивившись, что оказалась на ногах, быстро прошла к окну. Но Джереми было известно, что зимой из гостиной смотреть не на что: перед окнами расстилались только заснеженные болота.

— Да, Маргарет помолвлена, — неуверенно пробормотал сэр Артур, глядя на худую спину дочери. — Но…

— Но? — переспросил герцог с улыбкой, которая совсем не обрадовала бы старика Герберта, если бы он ее заметил.

— Видите ли, ваша светлость, — неискренне продолжал он, — Маргарет, как вам хорошо известно, всегда была своенравной и упрямой. По-моему, у нас есть более приятные темы для разговора. Например, ваши приключения за границей. Мы наслышаны о ваших подвигах в Индии, вы просто обязаны рассказать нам и об этой молодой женщине… э-э… Звезде Индии…

— Джайпура, — поправил его Джереми, вытянув ноги на бархатных подушках кушетки и заложив руки за голову. — Впрочем, о ней и рассказывать-то нечего. Ходили слухи, что мы с ней должны пожениться, но это всего лишь досужие домыслы. Если позволите, я хотел бы побеседовать о вашей дочери Мэгги.

— Вы… — Сэр Артур растерянно уставился на него. — Право, ваша светлость, этот предмет… эта тема…

— К этому предмету я проявляю большой интерес, — ответил Джереми, глядя в потолок. — Можно сказать, интерес корыстный.

Глазки сэра Артура, прятавшиеся в складках мясистого лица, раскрылись до предела. Если бы герцог не испытывал к нему огромной неприязни, то пожалел бы его.

— Ваша светлость, наверно, вам неизвестно… уверен, что неизвестно… Маргарет оказалась для нас большим… разочарованием…

— Как? — Джереми не мог не рассмеяться над смущением бедняги. — Что же могла натворить Мэгги, если вы так заикаетесь, сэр Артур? Неприятности с человеком, за которого она собралась замуж? У него сомнительная репутация?

— Нет, нет. — Герберт лихорадочно стал вытирать платком вспотевший лоб. Для человека, который минуту назад жаловался на холод, он выглядел довольно разгоряченным. — Видите ли, ваша светлость, Мэгги решила выставить нас всех на посмешище, разгуливая по Лондону как… как…

— Господи! Она стала хористкой в Воксхолле? — Герцог раскрыл глаза в наигранном страхе.

— Прекратите! Сию же минуту!

Анна Картрайт повернулась к нему лицом. Теперь она была не той Анной, которую он знал с детства, и не той, какую видел минутой ранее. На щеках горели два алых пятна, глаза, совсем непохожие на глаза сестры, глаза, в которых не светилось ни доброты, ни юмора, сверкали ледяным холодом.

— Вам прекрасно известно, что сделала Мэгги, — дрожащим голосом проговорила она. — Я должна была догадаться в ту же минуту, как вы переступили порог, Джерри. Я подумала, что вы чего-то добиваетесь, но мне никогда бы не пришло в голову, что это имеет отношение к Мэгги.

— Дорогая, пожалуйста, не кричи. Помни, с кем ты говоришь, — растерянно бормотал сэр Артур.

— Я знаю, с кем говорю, папа, — не унималась Анна. — Я говорю с Джереми Ролингзом, драчливым, пьющим и любвеобильным герцогом Ролингзом, которого заботит только удовлетворение его вожделении.

— Эй! — Джереми сел и спустил ноги на пол. — Я не утверждаю, что в свое время эти определения не относились ко мне. Однако несправедливо судить обо мне по тому, каким я был пять лет назад. Я изменился. Я очень старался измениться и думаю, что заслужил еще один шанс.

Но Анна будто не слышала его.

— Я говорю с Джереми Ролингзом, из-за которого моим родителям пришлось отослать юную младшую сестру в чужую страну, чтобы оградить от его неистовой похоти…

— Довольно! Во-первых, моя похоть вас не касается, миссис Картрайт. Во-вторых, пять лет назад я сделал вашей сестре предложение выйти за меня замуж, которое она отвергла. И я не желаю выслушивать россказни о несчастных родителях, вынужденных отсылать из-за меня дочерей в чужие страны. Это я был вынужден уехать на край света.

— Были вынуждены? — закричала Анна. Ее отец тоже выглядел ошеломленным. Ему даже пришлось опуститься на обитый узорчатым штофом стульчик, который угрожающе заскрипел под его тяжестью.

— Вы правильно расслышали, — повторил Джереми, ходя взад и вперед перед камином. — Вы можете презирать меня сколько вам угодно. Мне на это наплевать, я озабочен всерьез лишь тем, как ваши измышления отразятся на Мэгги. Почему вы обращаетесь с ней словно с преступницей, хотя она просто делает то, что любит?

Анна все еще растерянно моргала.

— Вы сделали предложение Мэгги, и она вас отвергла? — спросила Анна, пытаясь осмыслить услышанное.

— Да. Могу я узнать, почему вам трудно в это поверить?

— Но… — Анна снова побледнела. — Мэгги? Герцогиня Ролингз? Нет, сэр, в это я не верю.

Джереми процедил внятно и решительно:

— Тогда вам придется научиться верить, потому что я собираюсь жениться на ней, когда уговорю ее выйти за меня.

— Если вы оба решите пожениться, она не перестанет заниматься живописью…

— А я и не сомневаюсь. Зачем ей бросать живопись? Она любит рисовать, у нее хорошо получается. Вы когда-нибудь видели хоть одну из ее последних работ, миссис Картрайт? Они чертовски хороши.

Сэр Артур робко откашлялся.

— Это будет неприлично, — подал голос сэр Артур. — В высшей степени неприлично. Даже непристойно. Более непристойно, чем если бы вы женились на той индуске. Я совершенно уверен, королева этого не одобрит.

— Совершенно уверен, что королева не одобрит вашего непристойного отношения к дочери и сестре. Я устал слушать ваши измышления и собираюсь немедленно положить им конец. — Герцог достал из жилетного кармана часы. — Ровно через два часа отправляется поезд на Лондон. Если вам нужно взять с собой что-то для одной ночевки в городе, миссис Картрайт, пошлите за вещами кого-нибудь из моих слуг. Экипаж отправляется на станцию через полчаса.

— О чем это вы толкуете? — Анна с недоумением уставилась на него.

— Мы едем в Лондон, миссис Картрайт, — терпеливо объяснил Джереми. — Сегодня вечером открывается выставка картин вашей сестры. В галерее ее жениха на Бонд-стрит. Для нее очень важно, если вы с отцом будете там, поэтому я собираюсь позаботиться, чтобы вы там были.

— Но это безумие! Я никуда не поеду.

— Непременно поедете, — спокойно заявил герцог.

— Нет! — Анна подтолкнула отца. — Папа, скажи ему!

— Ну, Анна, — неуверенно произнес тот. — Он же… герцог…

— Он не может нас заставить! — Анна повернулась к мужу, который попрямее сел в кресле, но явно собирался остаться лишь наблюдателем. — Алистер, скажи ему ты! Скажи, что он не может так поступать!

Картрайт взглянул на Джереми, увидел в его глазах мольбу и ответил:

— Мне очень жаль, любовь моя, но, боюсь, я должен с ним согласиться. Пора тебе проявить родственное участие.

— Алистер, как ты можешь? — Зажав рот ладонью, чтобы заглушить рыдания, Анна бросилась вон из комнаты. Отец с тревогой смотрел ей вслед.

— О Боже. Полагаю, я… я должен…

— Да, — вздохнул Джереми. — Идите за ней, сэр Артур. Только постарайтесь, чтобы через полчаса она была готова к отъезду.

— Как пожелаете, ваша светлость.

Когда дверь за стариком закрылась, из глубины кресла раздалось несколько медленных хлопков.

— Отлично проделано, молодой человек, — саркастически произнес Картрайт. — Великолепно! Я не мог бы сделать лучше, даже если б постарался. Вам следует пойти по стопам дядюшки и занять место в палате лордов… с вашими-то дипломатическими способностями…

Понимая, что над ним смеются, хоть и не зло, Джереми пожал плечами:

— Слава Богу, мне хотя бы не пришлось браться за оружие.

Глава 36

После того как Огюстен, никогда не клавший сахар в кофе, размешал в чашке третий кусок, Мэгги не выдержала:

— Может, скажешь наконец, что случилось?

— Прости, дорогая?

— Очень плохо для нашего пищеварения, если мы и дальше будем есть в унылом настроении, которое ты нагнал. Расскажи, в чем дело.

— Ни в чем. Ничего плохого не случилось, шери. — Огюстен снисходительно похлопал ее по руке.

Но Мэгги видела, что он лжет. Он весь день разговаривал с ней этим покровительственным тоном, сначала в галерее, теперь в кафе, не смотрел ей в глаза, не стал даже пенять, когда она заказала к чаю кусок торта, хотя твердо придерживался мнения, что сладкое едят после трапезы, а не вместо нее.

Этот человек никак не мог быть убийцей. Тогда что же так его встревожило? «Может, он узнал о Джереми? — размышляла Мэгги. — Но каким образом?» Потеря девственности по ней не видна, догадаться об этом смогла только Беранж, а Джереми наверняка сообщать ему не стал. Мэгги слишком хорошо знала друга своего детства, чтобы заподозрить его в хвастовстве перед Огюстеном. Такое поведение ниже достоинства герцога, он скорее застрелил бы жениха, чем признался, что лишил девственности его невесту.

Неужели Огюстену рассказала Беранж? Раз сама Мэгги никому не говорила о Джереми, значит, Огюстена могла просветить только она. Но зачем Беранж это делать?

Хотела помочь ей? Должно быть, так. Не она ли сказала вчера: «Предоставь Огюстена мне!»

Чем больше Мэгги думала, тем очевиднее ей становилось, что именно это является причиной странного поведения Огюстена. Подруга рассказала ему об их страстной ночи, а поскольку жених был слишком хорошо воспитан, чтобы заговорить на щекотливую тему, Мэгги решила сама начать разговор:

— После того как ты вчера ушел от меня, ты, случайно, не встретился с Беранж?

Огюстен выронил чашку с кофе.

К счастью, она упала на блюдце и не разбилась, но посетители кафе, привлеченные шумом, посмотрели в их сторону.

«О Боже! Она все ему рассказала. Я убью ее. Зачем она не предоставила сделать это мне?» — подумала Мэгги.

Огюстен суетливо промокнул пятно салфеткой, потом нервно вытер уголки рта.

— Как… ты узнала?

— Просто догадалась.

— Я… я сам не знаю, как все получилось, — начал Огюстен, уставившись на свои колени.

Мэгги ласково похлопала его по руке и сказала первое, что пришло ей в голову:

— Огюстен, мне очень, очень жаль.

— Ты просто ангел, — благодарно пробормотал он.

— Какой же из меня ангел?

— Нет, ангел, ангел! Кто из других женщин оказался бы такой всепрощающей, проявив столько понимания и великодушия? Я счастливейший человек на свете!

— Всепрощающей? — повторила Мэгги. — Это я должна просить у тебя прощения.

— Нет! — воскликнул Огюстен, целуя ее пальцы. — Это я согрешил против моей любви! Она сказала, что ты не поймешь, но ты поняла. И простила! О, Маргерита, я тебя недостоин, пес я презренный…

Ошеломленная Мэгги вырвала у него руку.

— О чем ты говоришь? Кто сказал, что я не пойму?

— Беранж, разумеется. Она велела не рассказывать тебе, потому что ты не поймешь, но я сказал ей, что она не права. Нет в мире другой, подобной моей Маргерите!

— Огюстен, давай выясним окончательно, что именно я прощаю и понимаю?

— Мой неблагоразумный поступок, шери. Прошлой ночью.

Беранж! Господи, он переспал с Беранж?!

— Ты ведь понимаешь, шери, — торопливо продолжал Огюстен. — Вчера, когда я, больной, покинул тебя, мне захотелось перекусить, и я отправился в Воксхолл. На мой вкус там несколько шумно, но я встретил Беранж, которая тоже была одна, и, естественно, пригласил ее пообедать со мной…

— Естественно.

— Мы чудесно пообедали, с шампанским… потом выпили еще. Думаю, шампанского мы немного перебрали, я помню, как Беранж сказала, что у нее оборвалась шнуровка на туфельке и не отвезу ли я ее к ней домой. Разумеется, я как джентльмен не мог допустить, чтобы она ехала одна и так поздно ночью. Дома она открыла еще бутылку шампанского, которая случайно там оказалась… и…

— О! — Мэгги почувствовала, будто у нее с плеч свалилась огромная тяжесть, точнее, с сердца. — Понимаю…

— Маргерита! Это ничего не значит, я был глупцом. Слишком много выпил, а ты ведь знаешь Беранж… Она такая живая и прелестная…

— О да, — подтвердила Мэгги, с трудом удерживаясь от смеха. — Я знаю Беранж.

Значит, вот что имела в виду Беранж, собираясь «позаботиться об Огюстене». Господи, она его соблазнила! Огюстен явно наслаждался каждой минутой обольщения. Потому и чувствовал за собой огромную вину: он изменил невесте и получил от этого удовольствие!

Ладно, она поможет ему понять, что это не конец света, а возможное начало чего-то более приятного и подходящего для него, чем их отношения.

— Ты хочешь сказать, Огюстен, что занимался любовью с Беранж и ничего к ней не испытывал? Никаких чувств?

— Я не говорю, что… ничего. Просто, если бы мы с тобой не встретились, Беранж и я… — Огюстен потряс головой, словно пытаясь очнуться от прекрасного сна. — Но этому не суждено сбыться.

— Почему?

Огюстен посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

— Потому что я помолвлен с тобой, Маргерита!

— И ты собираешься жениться на мне, хотя влюблен в другую?

— Я этого не говорил… Я не то имел в виду…

— Огюстен, я подшучиваю над тобой, — засмеялась Мэгги. — Прости, не могла удержаться. Мы друзья, и немножко поддразнить тебя… получается само собой. Боюсь, это выходит более естественно, чем проявить другие чувства.

— Значит, вот как обстоит дело, — вздохнул он. Набравшись храбрости и подняв на него глаза, Мэгги обнаружила, что вид у Огюстена всего лишь несколько обескураженный. — Выходит, нам с тобой суждено быть только друзьями?

— А разве ты не считаешь, что так будет лучше? Для мужа и жены мало испытывать друг к другу одну привязанность. Ну, как брат и сестра.

— Мои чувства к тебе едва ли можно назвать братскими, Маргерита, — криво усмехнулся Огюстен. — Но я ценю твое признание, ты всегда была со мной честна, всегда говорила, что не любишь меня. Я думал, со временем… нет, это невозможно. Такая женщина, как ты, никогда не полюбит такого, как я.

— Глупости, — строго возразила Мэгги. — Ты сам знаешь, как много способен дать подходящей тебе женщине. Просто я не она.

— Может быть, но…

— Но? — Мэгги с любопытством смотрела на него.

— Ничего. Ты считаешь возможным… По-твоему, Беранж?

— Трудный вопрос. Тебе, Огюстен, надо приложить много усилий, чтобы покорить Беранж, она не дурочка. Но я уверена, что при верном подходе ее можно убедить.

— Верном подходе, Маргерита?

— Беранж очень ценит богатство, — улыбнулась Мэгги.

— О, понимаю! — Лицо Огюстена просветлело. — А у меня денег много.

— Да. Возможно, если ты бросишь к ее ногам…

— Я засыплю ее подарками, драгоценностями, мехами, цветами!

— Полагаю, ты нашел абсолютно верную дорогу к ее сердцу.

— Если ты считаешь… И все-таки я не могу не задуматься… Как обстоят дело с твоим сердцем, Маргерита? Знаю, моя глупая исповедь его не разбила, но мне хотелось бы видеть тебя счастливой. Твой герцог… ведь его, а не меня ты всегда любила… сможет ли он сделать тебя счастливой?

Мэгги ответила что-то с беспечной небрежностью, однако потом, сидя в кебе, нанятом Огюстеном, мысленно повторяла слова бывшего жениха. Как обстоит дело с ее герцогом? Сможет ли он сделать ее счастливой? Вспоминая ночь, проведенную вместе, она верила, что сможет… с величайшей легкостью. И не только в постели.

Но сможет ли она сделать счастливым его?

Глава 37

Ноги в атласных туфельках на высоких каблуках подкашивались от усталости, щеки ломило от улыбки, которой она не позволяла сойти с лица, правая рука ныла от рукопожатий поклонников искусства. Но было очень приятно выслушивать похвалы ее таланту! Правда, Мэгги заботило мнение лишь одного человека, который пока не явился.

Неужели он не придет? Единственным утешением пока оставалось сообщение Хилл о полученной из Ролингз-Мэнор записки. Визит к родным, конечно, вызван необходимостью, Джереми обязан был туда поехать. И все же расстаться с ней так надолго!

Хотя… он ведь уехал только вчера, а она тоскует, словно влюбленная школьница. Ну и что, если Джереми не успел вернуться к открытию ее выставки? Ну и что, если он вообще не вернется? Будут в ее жизни и другие мужчины…

Однако внутренний голос шептал ей всю ночь, что не будут. Для нее существует лишь он.

Мэгги ошибалась, говоря себе, будто никто не покинет свой теплый дом, чтобы взглянуть на «картинки». Выставка привлекла многих любителей и покровителей искусства, которым погода отнюдь не помешала. Хорошенькая, специально нанятая служанка принимала у входа в галерею их плащи и накидки, выдавая каждому пронумерованный диск. К тому же Опостен позаботился, чтобы шампанское лилось рекой, на серебряных подносах непрерывно разносили тарталетки с запеченными устрицами и грибами, поэтому никто из гостей не спешил уходить. За час после открытия красные бархатные ленточки, означавшие продажу, были пришпилены более чем у половины ее незаказных работ.

К восьми часам Мэгги пожала руки сотне посетителей, но того, кого она ждала, среди них не было. Вдруг он вообще не приедет? Галерея закрывается через час, ее увезут на какой-то праздничный ужин с Огюстеном и его друзьями. Интересно, как отнесется Джереми к известию, что она больше не обручена? Сделает ей предложение второй раз? Или рассчитывать на него слишком уж самонадеянно? Может, теперь предложение должна сделать ему она? Пожалуй, это будет справедливо.

Но уверена ли она, что сумеет сделать его счастливым? Впрочем, не важно. Он не придет. Видимо, случилось нечто ужасное. Возможно, поезд из Йоркшира потерпел крушение или его экипаж перевернулся… А может, таинственному убийце наконец удалось серьезно ранить герцога, и он сейчас мечется в бреду, повторяя ее имя?! Лихорадочно схватив с подноса бокал шампанского, Мэгги выпила его залпом, и тут ей пришла в голову еще более жуткая мысль. Вдруг, оказавшись в родных краях, Джереми осознал, что из нее настоящей герцогини не выйдет? Приняв еще один бокал от тучного джентльмена с моноклем, распространявшегося о сопоставимости ее работ с творениями импрессионистов, Мэгги продолжала свои рассуждения. Вдруг Джереми прямо в эту минуту воссоединяется с индийской принцессой, слишком прекрасной для любых занятий, кроме царствования на приемах в Ролингз-Мэнор?

Прикончив и второй бокал, Мэгги не успокоилась. Нет, Джереми любит ее, Мэгги, он ждал ее целых пять лет, а уж она может подождать его одну ночь.

Но теперь она свободна и жаждала поскорее сообщить ему об этом. Объявить всем! И даме надменного вида, которой она пожимала руку, хотелось сказать: «Благодарю, мадам, за восхищение моими картинами, но известно ли вам, что я влюблена в семнадцатого герцога Ролингза? Не известно? Да, да, это так!»

Мэгги с превеликим трудом сдержала порыв. Она молчала, когда люди делали ей комплименты по поводу выставки, и почти каждый с любопытством интересовался: «А кстати, портрет темноволосого молодого человека… Кто он такой?»

Придя в ужас, Мэгги снова поймала Кормана, метавшегося по залу с табличками «продано», и опять умоляла его снять портрет. Но молодой человек остался непреклонным.

— Право, мисс, это лучшая картина выставки. Я пометил, что она не продается, но снять ее просто не могу. Это поистине замечательное произведение живописи.

Он был не одинок в своем мнении. Даже художественный критик из «Таймс» обратил на него благосклонное внимание, и, когда Мэгги отказалась назвать имя изображенного человека, шум вокруг портрета еще больше возрос. Только Митчеллы, которые присутствовали на котильоне у Олторпов, узнали героя портрета.

— Но разве это не… — Леди Митчелл ахнула, и ее вечно зевающий супруг поднял брови.

— Слушайте, де Вегу, — протянул он, — это же человек, который расквасил вам нос. Как вы позволяете, чтобы в вашей галерее висел его портрет?

Огюстен, не видевший портрета до открытия выставки, лишь рассмеялся в ответ, но позже добродушно попенял Мэгги, что та никогда не показывала ему картину.

— Хотя это, наверное, и к лучшему, — признался он по-французски. — Я бы сразу понял, что надежды у меня нет.

Покраснев, она хотела извиниться, но Огюстен мягко прервал ее:

— Чепуха, великолепный портрет. И если ты решишь его продать, окажи мне честь стать покупателем. Мне будет полезно поглядывать на него вечерами, если я начну вдруг упиваться самодовольством.

От смущения Мэгги не сумела ответить шуткой. Ее совершенно не радовало, что на всеобщее обозрение оказались выставлены ее чувства. В отличие от Беранж она постоянно вкладывала частичку себя в каждую свою работу, любая картина была ей как дитя, их продажа вызывала у нее душевные муки.

Она с грустью наблюдала, как мистер Корман прикалывает бархатную ленточку к одному из пейзажей, когда знакомый голос промурлыкал: «Бонжур, принцесса!» Мэгги улыбнулась Беранж, потрясающе элегантной в декольтированном вечернем платье из темно-алого бархата.

— Твой месье де Вегу сумел привлечь ради тебя огромную толпу, принцесса, — заметила Беранж, прикрывая рот веером из страусовых перьев. — К тому же они покупают! Ты довольна?

Мэгги взяла третий бокал шампанского.

— О, я очень довольна. Но месье де Вегу больше не мой.

— Нет? — Беранж опустила веер в притворном изумлении. — Что случилось, принцесса? Он узнал о тебе и дьявольском герцоге?

— Нет. — Заметив, что Митчеллы стоят рядом, Мэгги отвела подругу в сторонку галереи и, наклонившись, чтобы ее могла услышать только она, прошептала: — Ты прекрасно знаешь, что случилось, Беранж, нечего играть со мной в наивность. Ты намеренно соблазнила Огюстена.

Француженка и не пыталась отрицать, лишь подняла на подругу ясные глаза и кротко спросила:

— Ты сердишься на меня, принцесса?

— Рассержусь, если ты причинишь ему боль.

— Боль? Фью! Мне это нравится! Я ради тебя совершила, можно сказать, интимнейший акт, а ты имеешь дерзость обвинять меня…

— Я говорю серьезно. Огюстен насмерть сражен тобой, отнесись к нему бережно. Он не похож на других мужчин, с которыми ты играла. Он ранимый.

— Ранимый! Чувствительный! А я, по-твоему, какая? Говори!

— Бесчувственная, — не колеблясь ответила Мэгги. — И ты ошибаешься, я очень тебе благодарна.

— Правда? — заулыбалась Беранж. — Я рада, принцесса. Знаю, мои методы ты не одобряешь, никогда не одобряла, но я устала видеть мою бедную принцессу грустной. Я просто обязана была что-то предпринять. Твой Огюстен мне очень понравился. Тебе известно, что он рыжий весь целиком? — Смущенная Мэгги нервно рассмеялась, к счастью, француженка быстро переменила тему. — А теперь скажи, где твой Джерри? Как он воспринял новость, что ты свободна?

Мэгги нахмурилась. Она начинала сожалеть о третьем выпитом бокале шампанского. Может, попытаться съесть запеченную устрицу?

— Он еще не знает.

— Не знает? — Беранж захлопнула веер, направив его прямо в нос подруги. — Кто теперь с кем играет, Маргерита? Ты обязана ему сказать. Раз никакого жениха у тебя больше нет, пора решаться. Ты хочешь своего герцога или нет?

— Конечно, хочу! Только…

— Не надо говорить мне, как ты недостойна его и какая ужасная герцогиня из тебя выйдет. Я устала слушать. Он считает, что ты будешь хорошей герцогиней, только это имеет значение.

Оглянувшись, Мэгги поискала, куда бы сесть, но все стулья и мягкие диванчики были заняты.

— Беранж, у меня не было возможности сказать ему, потому что я его не видела. Он уехал в Йоркшир и пока не вернулся. Честно говоря… я вообще не знаю, вернется ли.

— Пока не вернулся? Наверное, встретил там некоторое сопротивление…

Мэгги перестала искать место для отдыха и ошеломленно повернулась к Беранж.

— Сопротивление? — удивилась Мэгги. — Что ты имеешь в виду?

Беранж щелчком открыла веер и стала энергично обмахиваться, не глядя на нее.

— Где этот мальчишка с шампанским? Я умираю от жажды. Здесь слишком жарко.

— Беранж, — сурово начала Мэгги, но ее схватил за руку Огюстен.

— Маргерита! — воскликнул он, в волнении не замечая Беранж. — Он здесь! Он наконец-то приехал.

Сердце у Мэгги подпрыгнуло, она затаила дыхание и медленно повернула голову в ту сторону, куда указывал Огюстен. Стоявшая рядом Беранж замерла. Шум стих, толпа гостей расступилась, словно раздвинутая невидимой рукой. По образовавшемуся проходу шел мужчина, высокий, с гордо поднятой головой и многозначительной улыбкой на губах…

Мэгги уже видела где-то идущего к ней человека. Но это не Джереми! Сердце опять забилось в привычном ритме, она выдохнула, ощущая легкую тошноту, и попыталась вырвать руку из цепких пальцев Огюстена.

— Бог ты мой! — тихо произнесла Беранж. — Это принц Уэльский!

Мэгги посмотрела на него внимательнее и поняла, что француженка права. Грузный мужчина с большим животом, одетый так, словно направлялся в театр, но по пути решил заглянуть в галерею, за его руку цеплялась женщина, которую Мэгги также узнала, хотя ни за что бы не приняла ее за принцессу Уэльскую. Принцесса явно злоупотребила белилами, румянами и в избытке украсила свой наряд перьями марабу.

— Я знал, что он придет, — торжествующе шептал Огюстен. — Королева ищет портретиста, чтобы запечатлеть своих внуков. Маргерита, это ты. Во всей Англии нет лучшего портретиста! О, это самый знаменательный день моей жизни.

Мэгги его мнения не разделяла. Когда Огюстен воскликнул: «Он здесь!», она не усомнилась, что речь идет о Джереми. Где же он? И что имела в виду Беранж, когда сказала…

— А-а, мистер де Вэйгуу, — благосклонно улыбнулся принц. — У вас прелестная галерея, сэр. И прелестная выставка.

Пару секунд Огюстен стоял раскрыв рот, но после щипка Беранж пришел в себя и торопливо поклонился.

— Б-благодарю, ваше королевское высочество, — запинаясь, произнес он, — Большое спасибо. Не могу выразить, какую честь…

— А это мисс Герберт? — жизнерадостно ухмыльнулся принц, глядя на Беранж. — Я много слышал о вашем таланте, дорогая, но должен заметить, что ваша красота превосходит ваше искусное обращение с кистью.

Беранж присела в очаровательнейшем реверансе и кокетливо опустила длинные ресницы:

— Мерси боку, ваше высочество. Но вы мне льстите. Не я художница, написавшая эти картины. — Она выпрямилась и, заметив, что Мэгги пытается ускользнуть, твердой рукой вытолкнула подругу вперед. — Мадемуазель Герберт, ваше высочество.

Мэгги сделала шаг, согнула дрожащие ноги в реверансе, надеясь, что они не подкосятся окончательно.

— Ваше королевское высочество, — произнесла она, глядя в пол.

— А-а! — Принц Уэльский протянул ей пухлую руку, и Мэгги удивилась мягкости ладони наследника престола. — Моя дорогая, вы так же красивы, как и ваши картины.

— Благодарю вас, сэр.

— А теперь скажите, кто этот молодой человек с блистающим взором, которого вы так восхитительно изобразили?

Растерянная Мэгги с ужасом поняла, что они стоят у портрета Джереми.

— О, это… это семнадцатый герцог Ролингз.

— Неужели? — поднял брови принц Уэльский и обратился к спутнице: — Белла, это племянник Эдварда Ролингза, который вызвал такие страсти в Джайпуре.

— А-а, — протянула Белла, улыбаясь и являя миру ряд желтых и не слишком ровных зубов. — Очень хорош собой.

Но принц уже отвернулся.

— Скажите, лошади на заднем плане — те, серые?

— Да, сэр, — ответила Мэгги.

— Проклятие! Белла, те самые, их выиграл у меня Эдвард Ролингз.

— Правда? — без особого интереса произнесла та.

— Я так любил этих коней, — горестно вздохнул принц и вдруг, словно это лишь сию минуту пришло ему в голову, спросил Мэгги: — Вы когда-нибудь писали животных? Ну, собак и тому подобное?

— Да, сэр. И очень часто.

— Великолепно! — Принц хлопнул в ладоши. — Дорогая, а смогли бы вы написать портрет восхитительнейшей кобылы, купленной мной на прошлой неделе? Она красавица, черная как смоль. Между прочим, ее зовут Полночь. Вы смогли бы сделать это для меня, мисс Герберт?

— Почту за честь, ваше высочество, — торжественно склонила голову Мэгги, хотя ее обнаженные плечи вздрагивали от смеха.

— Отлично! — Принц Уэльский подмигнул Огюстену. — Молодец у вас девица, де Вэйгуу. Пришлите ее в понедельник утром. Ладно? Возможно, я представлю ее матушке. Я в высшей степени рад, что мы потрудились сюда зайти. А ты, Белла? — Он предложил ей руку.

Белла продемонстрировала свою чудовищную улыбку, и принц увел ее прочь, бережно, словно она была легкой как перышко, вроде тех, что украшали ее наряд.

Когда они удалились на достаточное расстояние, Огюстен порывисто обнял изумленную Мэгги, поднял в воздух и закружил, будто она тоже была пучком перьев.

— Маргерита! Маргерита, ты хоть понимаешь, что это значит?

— Поставь меня на пол, ради Бога, не то меня стошнит.

Он подчинился, но продолжал обнимать ее за талию.

— Маргерита, это лучший день в моей жизни! Наконец после многих лет усилий семья де Вегу станет поставщиком предметов искусства для самой английской королевы! Ты можешь себе представить, какое значение будет это иметь для нашего дела, для моей семьи в Париже? Бог ты мой! Я должен немедленно отправить им телеграмму!

— Прекрасно, Огюстен, — засмеялась Мэгги. — Но сначала отпусти меня. Я выпила слишком много шампанского, и если ты будешь кружить меня и дальше… все может плохо кончиться.

От восторга Огюстен притянул Мэгги к себе, крепко поцеловал в губы, и едва он ее отпустил, как толпа снова расступилась.

— Джереми! — радостно закричала Мэгги.

Но радость, искрившаяся в ней веселыми пузырьками шампанского, тут же погасла. Ибо за герцогом шли еще двое, которых она тоже не могла не узнать. Двое людей, которых она меньше всего ожидала увидеть на своей выставке.

Глава 38

Джереми знал, что она бурно прореагирует на его появление в сопровождении отринувших ее родственников. Он ждал слез, возможно, упреков; однако совсем не предполагал увидеть Мэгги в объятиях другого мужчины.

Удивление герцога было столь велико, что он не обратил внимания на потрясение, отразившееся на ее лице, когда она заметила пару, следовавшую за ним по пятам. Джереми решительно направился к Огюстену, который, завидев его, даже посерел. По свирепому выражению лица герцога было ясно, что он намеревается сделать: вызвать негодяя на дуэль. Если Мэгги не даст лягушатнику отставку, ему придется взять на себя избавление…

— Полковник-герцог!

Джереми остолбенел с занесенной для следующего шага ногой. Этого быть не могло! Просто… не могло быть!

Но было. Повернувшись, он увидел, что Мэгги и ее жених глядят не на сэра Артура и его старшую дочь. Нет! Позади него стояла в белом вечернем платье, усеянном жемчугами, принцесса Аша в сопровождении неизменного переводчика Санджея.

О, разумеется, сэр Артур тоже стоял рядом. Он не затерялся в толпе, не улизнул в сторону, однако его затмило присутствие сияющей принцессы, которая пожирала герцога черными очами, полными обожания… или алчности. По поводу ее истинных чувств у Джереми были сомнения.

Господи! Неудивительно, что все глазеют на них!

Мэгги выглядела столь же потрясенной, как и он, когда застал ее в объятиях другого.

Схватив принцессу Ашу за руку и не обращая внимания на тихие вскрики, Джереми потащил ее сквозь толпу, быстро расступавшуюся при его приближении. Возможно, из-за необыкновенно прекрасного существа, которое он волок за собой, а может, из-за ледяного блеска его серых глаз, во всяком случае, покровители искусств и все прочие убирались с его пути с необычайной живостью.

— Что вы здесь делаете? — прошипел герцог, выведя принцессу в более или менее свободную от людей часть галереи.

Санджей, поспешивший за ними, слегка поклонился и ответил:

— Множество извинений, ваша светлость. Мы последовали сюда за мисс Герберт, полагая, что, куда пойдет она, там появитесь и вы.

Джереми не мог прийти в себя. Его план, его изумительный план воссоединить Мэгги с семьей пропал из-за какой-то безмозглой принцессы! Нет, устроенное им примирение Мэгги с родными все же происходило, но, увы, без него. Мэгги протянула руку отцу, который впервые за день лишился дара речи, ибо если Анна во время долгого путешествия, сидя рядом с мужем, не проронила ни слова, то сэр Артур говорил без умолку. В конце концов Джереми готов был приставить к его лбу пистолет, лишь бы он замолчал.

Однако Алистер, видя, что терпение герцога скоро иссякнет, начал поучать тестя цитатами из Ветхого Завета относительно долга родителей любить своих чад, невзирая на их ошибки. Джереми слушал его с удивлением, так как не подозревал, что Картрайт столь хорошо знаком с Библией. Лишь когда жена сухо указала, что нигде не сказано: «Отцы терпите, когда ваши дочери становятся художницами», герцог осознал, что Алистер весьма свободно обошелся со Священным Писанием.

Теперь сэр Артур замолчал, увидев, как принц Уэльский пожимает руку его младшей дочери. К тому же его повергло в шок приглашение Мэгги в Кенсингтонский дворец. Все это привело Герберта в состояние, близкое к удару, и зятю пришлось отвести старика к дивану, куда тот и уселся, повторяя:

— Его королевское высочество принц Уэльский. Его королевское высочество принц Уэльский. Попросил мою дочь посетить его в понедельник утром. Вы слышали, мистер Картрайт?

— Да, старина, — похлопал его по плечу Алистер.

Даже Анну эта сцена выбила из колеи. Она явно волновалась, попав в галерею, наверняка считая, что увидит притон с полуголыми курильщиками опиума, а взамен оказалась в привычном обществе респектабельно одетых лондонцев, многих она знала как соседей по ее элегантному аристократическому району. А картины! Никаких бесстыдных сцен с голыми девицами, одетыми мужчинами, играющими на траве в карты. Никаких длинноногих балерин, никаких спящих проституток, никаких шокирующих образов, любимых современными художниками, о которых Анна читала. Напротив, картины Мэгги являли собой простые сельские сценки, милых играющих детей или портреты обычных людей. Ничего непристойного, они были даже приятными. Неужели она не права, неужели ошибалась в своей оценке мира художников?

Джереми с интересом наблюдал, как Анна, мать четверых детей, ведет жестокую внутреннюю борьбу. Восторг, который она испытала, увидев сестру в обществе наследника престола, был столь же очевидным, как потрясение и восторг ее отца.

Но Джереми был потрясен только страстным объятием Мэгги с женихом. Правда, Мэгги выглядела пассивной участницей, даже потребовала, чтобы де Вегу оставил ее в покое, однако трудно определить, так ли уж неохотно она участвовала в сцене радости.

Анна что-то говорила младшей сестре. Герцог не мог расслышать ни единого слова: все перекрывало бормотание Санджея, который пытался объяснить, почему принцесса решила последовать за ним сюда. Из всех мест в Лондоне именно сюда! Объяснение звучало неубедительно. Просто Аша задалась целью поставить его в неловкое положение и завоевать симпатии окружающих, поскольку выглядела очень несчастной… да, изысканно красивой и одновременно жалкой… Но типы, во многих из которых Джереми узнал соседей Мэгги, буквально пожирали ее глазами, подталкивали друг друга локтями, перешептывались, видимо, соображали, за сколько она согласится им позировать.

Мэгги тем временем уселась с сестрой на один из диванчиков, а Беранж Жаккар самодовольно поглядывала на обеих, наслаждаясь успехом воссоединения.

— Санджей, — устало вздохнул герцог, — сейчас неподходящий момент.

— Понимаю и тем не менее должен спросить. Уверены ли вы, что не хотите принцессу?

— Конечно, уверен! Я твержу об этом целый год. Ничего не изменилось.

— Так я и думал. Просто хотел абсолютно удостовериться…

— Вы теперь вернетесь в Индию? — с надеждой спросил Джереми.

— О да, мы вернемся в Индию. Но лишь после того…

Санджей умолк, пораженный взглядом герцога. Тот наконец увидел портрет, который произвел такое впечатление на наследника престола, ибо до сих пор он был заслонен спиной переводчика.

Сначала Джереми не понял, что его так поразило. Возможно, он слишком неожиданно оказался лицом к лицу с собой прежним, запечатленным в момент, который он разделял только с одним человеком, этот человек настолько мало его ценил, что счел возможным поделиться своим впечатлением с сотней посторонних. Герцог знал, какой момент выбран портретистом: это был тот вечер, пять лет назад, когда он покидал спальню Мэгги и на ее вопрос, куда направляется, ответил: «К дьяволу». Какая девушка осталась бы спокойной в тех обстоятельствах? Но вместо упреков или ужасов от его манеры скучающей пресыщенности Мэгги с улыбкой велела передать дьяволу привет.

Не этим ли он занимался все годы пребывания в Индии?

А Мэгги обессмертила тот миг, запечатлела яркими красками всем напоказ. Каждую подробность, начиная с циничного выражения лица и кончая нежными переливами лунного света на темных пустошах. Даже с поразительной точностью изобразила пасущихся там дядиных коней… Вся картина пронизана сильным чувством. Но каким? Сожалением? Может быть. Тоской? Возможно. Только одно недвусмысленно отсутствовало в портрете — доверие к оригиналу. Мужчина на холсте был надменно хорош собой, циничен, самоуверен и ненадежен, что проглядывало в ироничном блеске серебристых глаз, в жестоком изгибе рта. Все это Мэгги уловила с поразительной точностью. Она могла бы подписать картину: «Портрет шалопая».

Джереми вдруг осознал, каким был глупцом. Пять лет он лелеял память о том сладостно-горьком вечере, думал о нем снова и снова, ждал весточки, не сомневаясь, что получит. И все это время Мэгги считала его распутным бездельником.

Потому и не написала, потому и обручилась с другим. Она никогда ему не доверяла, а портрет лишь доказательство того, что она никогда ему не поверит. Он может соблазнять ее каждую ночь, протащить ее семью в Нью-Дели и обратно, но она все равно не выйдет за него замуж. Когда много лет назад она призналась, что не пойдет за него, поскольку не верит себе, она говорила о нем. Портрет это доказывал.

Ослепнув, оглохнув, онемев от горя, Джереми решил убраться отсюда, уже шагнул к двери, но вдруг почувствовал, как пуля чиркнула его по уху. Потом услышал оглушительный выстрел. Раздался звон бьющегося стекла: это официанты побросали подносы в мгновенно возникшей панике.

Глава 39

Мэгги не видела сестру почти год, и ей показалось, что та выглядит не слишком хорошо. Впрочем, она и сама выглядела не лучшим образом. Потрясение, вызванное появлением индийской принцессы на ее выставке, было очень сильным. Не успела она подумать, что Джереми в конце концов выбрал в жены Ашу, и вдруг… он идет к ней с угрюмым лицом и принцессой!

Мэгги никогда не падала в обморок, но сейчас была на грани этого. К счастью, внимательный Огюстен быстро подвел ее к свободному диванчику. Она еще не пришла в себя, как перед ней возник Алистер Картрайт.

— Мэгги, прости за опоздание. Его светлость выставил нас из Йоркшира с большой поспешностью, и мы не сомневались, что успеем на семичасовой поезд. Но из-за проклятых дорог пришлось добираться до станции целую вечность.

Даже сейчас Мэгги не поняла, в чем дело. Мысли двигались медленно-медленно, словно по одной протискиваясь в дверь ее сознания. Не помнила она и когда Анна уселась рядом, взяв ее за руку.

— Ах, Мэгги, — взволнованно сказала сестра. — Как ты… могу я… поговорить с тобой?

— Да, конечно, — ответила Мэгги, весьма удивленная нерешительностью Анны, которая всегда отличалась прямотой в общении с родными.

— Это займет лишь минуту. Я не хочу… отрывать тебя от гостей…

Мэгги начала замечать окружающее и окружающих. Например, заметила, что на таком же диванчике сидит ее отец, а мистер Корман обмахивает его и водит у него под носом рюмкой с бренди. Огюстен беседует с критиком из «Таймс». На противоположном конце Джерри о чем-то напористо разговаривает с переводчиком индийской принцессы.

— Я не жду, что ты меня простишь, — негромко продолжала Анна. — Теперь я осознала, что была не права. Мы с тобой совершенно не похожи, Мэгги. Я никогда не была такой уверенной в себе, не говорила, что думаю. Единственный мой смелый поступок — это брак с Алистером, но и то мой будущий муж невероятно облегчил мне задачу. Он настойчиво за мной ухаживал, сказать ему «да» было очень просто. И мне невыразимо больно, что я так ужасно его подвела…

— Подвела? О чем ты говоришь? Ты идеальная жена, Анна, идеальная мать. Просто удивительно, что мои племянницы не стали чересчур избалованными, настолько ты с ними носишься.

— Но я ухитрилась потерять столько их братьев и сестер, что не могу не ценить оставшихся в живых.

— Поэтому ты считаешь себя неудачницей? Анна, это же нелепо, ты не должна себя винить. И ты же знаешь, что Алистер никогда…

— Да, да. Полагаю, в глубине души я знала это всегда, но только сегодня поняла, как дорога Алистеру. Настолько, что он позволил герцогу Ролингзу отвезти нас в Лондон чуть ли не под дулом пистолета, чтобы воссоединить с тобой.

— Под дулом пистолета! — Мэгги не улыбнулась. — Неужели ты меня так ненавидишь, что решилась на встречу со мной только под угрозой смерти?

— Думаю, одно время так и было, — призналась Анна. — Ведь ты сделала то, на что мне никогда не хватало мужества. Последовала велению сердца. Я не говорю, что мне хотелось большего, чем быть женой Алистера Картрайта и матерью его детей, но мне никогда не хватало мужества выяснить это. Мама прекрасно все понимала, наверно, поэтому больше любила тебя. Ты единственная проявляла отвагу. Тебя не пугали ни темнота, ни высота, ни мыши…

— Анна, — прервала ее Мэгги, вспоминая солнечный день в конюшне, пять лет назад. — Это неправда.

— Нет, правда. Думаю, я всегда сердилась на тебя за это. Вполне естественно, что мама восхищалась тобой, поскольку ты прямо заявляла о своих желаниях, а мы старались их сдерживать. Меня задевало, что ты захотела стать художницей, захотела поехать в Париж! Захотела герцога Ролингза… Ты всегда получала то, чего хотела. Всегда, Мэгги. И мне было трудно это пережить, ведь я не осмеливалась даже признаться в существовании у меня каких-то заветных желаний… А моя сестра не только объявляет о них, но получает желаемое снова и снова…

— Письмо, — бесцветным голосом произнесла Мэгги.

— Извини?

— Письмо, которое прислал мне Джереми после смерти мамы. Оно не пропало, да? Его взяла ты.

— Да. — Анна чуть не плакала. Мэгги покачала головой.

— Как ты могла? Конечно, ты расстраивалась из-за моего поведения, но письмо… Как ты могла?!

— Я думала… что это несправедливо. У тебя всегда было все, чего ты хотела. А получить еще и герцога! Знаю, это было дурно с моей стороны, Мэгги, хотя я не понимала, насколько дурно, до сегодняшнего утра, когда Джереми признался, что предлагал тебе выйти за него пять лет назад… Я понятия не имела, что ваши чувства были… взаимными. То есть я знала о твоей любви к нему, но что и он тоже… В общем, ты представить не можешь, как ужасно я себя почувствовала. Знаю, ты мне не поверишь, однако, уничтожая его письмо, я считала, что поступаю во благо тебе. Разве я могла подумать, что он сделает предложение. Ради всего святого, почему ты отказалась?

— Я совсем не такая храбрая, как тебе представляется, Анна. Я ответила «нет» из страха.

— Ты же никогда ничего не боялась и не боишься.

— Я многого боялась. — Мэгги внезапно ощутила бесконечную усталость. — Просто никогда не показывала.

— Тебе следовало стать актрисой, а не художницей. Сможешь ли ты простить меня?

Мэгги уже открыла рот, как вдруг в галерее прогремел выстрел, и покровители искусства, притворявшиеся, что разговор художницы с сестрой их не интересует, зашумели и завизжали.

— Боже мой! Что это? — вскрикнула Анна.

Но Мэгги догадалась сразу: убийца Джереми нашел свою жертву. Наконец уязвимую и беззащитную.

Она вскочила и, пока толпа рвалась к выходам, бросилась в угол, откуда расходился по залу пороховой дым. Ей пришлось локтями и коленями расталкивать посетителей выставки, но все же она выбралась из толпы, и глазам ее предстало ошеломляющее зрелище.

Джереми, зажав ладонью ухо, круто обернулся к человеку с еще дымящимся пистолетом. Слава Богу, пуля только задела герцога и угодила в портрет. На груди лихого красавца, чуть ниже последней оборки пышного галстука… то есть на месте сердца!… зияла дырка.

Но больше всего Мэгги поразила не рана, не вред, причиненный ее творению, а личность человека, покушавшегося на герцога. Им оказался не Огюстен, как утверждал камердинер Джереми, хотя окаменевший от ужаса Огюстен с прильнувшей к нему испуганной Беранж стояли рядом.

Нет, это был Санджей, вежливый и спокойный переводчик, который с извиняющимся видом продолжал целиться в герцога.

— Очень сожалею. Я не самый меткий стрелок. Все время стараюсь вас убить, но убить вас очень трудно, ваша светлость. Я лишь причинил вам боль, однако следующая пуля положит конец вашим мучениям.

Следующая пуля? Мэгги втянула побольше воздуха, чтобы разразиться криком ужаса, а потом вцепиться в руку с пистолетом, но в этот момент Джереми отнял ладонь от уха, и яростно взревел:

— Мучениям! Моим? Какого дьявола? Зачем вам понадобилось меня убивать? Что я сделал?

— Зачем? — улыбнулся Санджей. — Я полагал, это совершенно ясно. Вы обесчестили Звезду Джайпура.

Мэгги перевела испуганный взор на принцессу и с удивлением обнаружила, что смуглая красавица потрясена не меньше остальных.

— Обесчестил? — повторил Джереми. — Ну и ну! Я долго терпел, но такого не выдержит никто. Я никого не бесчестил, и если уж говорить о бесчестье, то принцесса сама себя обесчестила, следуя за мной по всему свету. Она не влюблена в меня, ее ко мне даже не влечет, просто она добивается моего титула и моих денег. Это я должен чувствовать себя обесчещенным.

— Как вы смеете? — Санджей, до тех пор проявлявший спокойствие, затрясся от гнева. Мэгги увидела, как пистолет в его руке заходил из стороны в сторону. — Как смеете вы так отзываться о женщине, которую я боготворю?

Такого развития событий не ждал никто, особенно принцесса. Она уставилась на переводчика, словно получила нежданный драгоценный подарок.

— Ты меня любишь? — без малейшего акцента вскрикнула принцесса на чистейшем английском.

— Да, я вас люблю. Почему бы вы думали… — Санджей замолк с открытым ртом. — Вы говорите по-английски?

— Разумеется, — презрительно ответила Аша. — Я же не тупица.

Санджей побледнел, что было заметно даже под его темным загаром.

— Но, ваше высочество… если вы говорите по-английски, почему вы тогда делали вид, что не можете…

— Право, Дениш, неужели ты столь непонятлив и сам не можешь сообразить?

Видимо, тот действительно был не слишком понятлив, ибо начал лепетать:

— Но… но…

Принцесса с досадой покачала головой и довольно резко приказала:

— Убери пистолет. Кто тебе позволил убивать полковника? Я такого разрешения не давала.

Санджей колебался всего секунду, чего вполне хватило для Питерса, который, выскочив из-за колонны, направил пистолет в сердце индуса.

— Парень, ты слышал принцессу? — рявкнул он. — Убери оружие.

К великому облегчению Мэгги, переводчик вложил пистолет в протянутую руку камердинера, и тот сказал хозяину:

— Извините, полковник. Я следил за лягушатником, как вы просили. Ни минуты не думал, что за этим стоит переводчик.

— Ладно, все в порядке, — махнул рукой Джереми. Однако Санджей никак не мог успокоиться.

— Я делал это только ради вас, моя принцесса! — с чувством воскликнул он. — Вы не представляете, как давно я вас люблю и как мне хотелось убить наглого типа, бессердечно отвергшего вашу любовь!

Аша презрительно фыркнула, и Мэгги удивленно подняла брови: прекрасная Звезда Джайпура фыркнула, как обычная английская девушка, услышавшая такую высокопарную чушь.

— Я? Люблю его? — Принцесса с издевкой кивнула в сторону Джереми, который прижимал к уху носовой платок, стараясь унять кровотечение. — Ты шутишь! Я никогда бы не смогла полюбить его.

Санджей окончательно растерялся:

— Ваше высочество, почему же вы тогда настаивали, чтобы мы повсюду следовали за ним?

— Я не его хотела, а Звезду, — высокомерно заявила принцесса.

— Звезду? — Санджей выпучил глаза. — Какую звезду?

— Мою Звезду, какую же еще? Звезду Джайпура. — Она метнула убийственный взгляд на герцога. — Дядя отдал ему Звезду за спасение Дворца ветров, хотя не имел права так поступить. Звезда принадлежала моей матери и должна была перейти мне… по наследству.

Мэгги посмотрела на Джереми и сразу поняла, что слова принцессы его не убедили.

— Я умоляла дядю не отдавать ее, — продолжала Аша, — а он настаивал, что раз полковник не хочет взять в качестве награды меня, его следует отблагодарить другим путем. Взял то, что должно было стать моим приданым, и наградил им человека, который мало ценил его, таскал в кармане, вместо того чтобы положить в ларец или на пьедестал, как сапфир того заслуживает.

Джереми нахмурился.

— Я не подозревал, что Звезда принадлежит вам. Я считал ее собственностью магараджи.

— Скорее небо упадет на землю, чем мой дядя расплатится из своих сундуков! Ему проще расплатиться чужим, получив благодарность за щедрость и великодушие.

— Значит, вы приехали в Англию с намерением выкрасть камень?

— Выкрасть? — повторила Аша с таким видом, будто впервые произносила это слово. — Я не говорила о краже.

— А я ни разу не слышал от вас просьбы его вернуть, — поднял брови Джереми, — и могу предположить, что вы собирались…

— Я собиралась уговорить вас вернуть его мне. Но должна заметить, что такого несговорчивого человека я в жизни не встречала. До сих пор не было мужчины, способного устоять перед моей красотой и обаянием, — сообщила принцесса с наивным возмущением. — Это оказалось чрезвычайно затруднительным.

— Простите, но сейчас вы более убедительны, чем когда притворялись, что не знаете английского.

— Правда? Как интересно. Большинство мужчин находят женское невежество просто неотразимым. — Аша кивнула на переводчика. — Дениш, например.

Тот, услышав свое имя, встрепенулся.

— Нет на свете такого, чего бы я не сделал для вас, принцесса, — заявил он.

Для женщины, с детства привыкшей, что мужчины отталкивают друг друга, торопясь исполнить ее желание, принцесса выглядела на редкость довольной его словами, однако еще не кончила распекать за ненужную самодеятельность.

— Но как можно было пытаться убить полковника! К тому же не в первый раз?

— Не в первый. — Санджей выглядел пристыженным. — Это я ударил вас кинжалом, ваша светлость.

— И пытались задавить меня лошадьми перед зданием «Таймс»? — полюбопытствовал Джереми.

— Тоже я, — повесил голову Санджей. — Теперь вы наверняка пошлете за властями. Я с готовностью пойду в тюрьму, сознавая, что все мои поступки были направлены только на служение истинной Звезде Джайпура.

Аша, еще более прекрасная, чем когда-либо, тронула переводчика за плечо.

— Ты сделал бы это ради меня? Пошел бы в тюрьму до конца дней в этом ужасном холодном краю? — переспросила она. — Ты, кто всю жизнь был так суров со мной?

Он схватил ее руку, стал покрывать поцелуями, бормоча:

— Ради вас что угодно. Все, что угодно, ради вас, моя прекраснейшая Аша. Если я когда-либо и проявлял суровость, то лишь потому, что в отличие от других мужчин не закрываю глаза на ваши несовершенства… они заставляют меня любить вас еще больше!

Вместо того чтобы оскорбиться при упоминании о ее возможных недостатках, чего, по мнению Мэгги, вполне можно было ожидать, принцесса нежно вскрикнула, но тут же объявила:

— Дениш, ты же знаешь, что любовь между нами невозможна. Я должна вернуться в Индию и выйти замуж за человека, которого выбрал для меня дядя…

— Нет! — Санджей прижал ее руку к сердцу, словно она ранила его туда. — Никогда. Мы останемся здесь, я буду работать. Я многое умею делать…

Мэгги, растроганная нежной сиеной, не могла удержаться от слез. Обведя взглядом комнату, она увидела, что не только ее обуревали подобные чувства. Очевидно, Беранж и Опостен переживали то же самое, как и Алистер с Анной, которая не убежала из галереи вместе с паникерами. Даже у Питерса было растроганное лицо.

Лишь на Джереми трогательное зрелище, казалось, не произвело впечатления, но это не удержало Мэгги. Она шагнула вперед, достала из сумочки Звезду Джайпура и вложила ее в руку изумленной Аши:

— Вот. Это вам поможет. Я считаю, что камень принадлежит вам.

Глава 40

Свой поступок Мэгги осознала, лишь когда, отступив на шаг от влюбленной пары, взглянула на Джереми. То, что прочла она на его лице, заставило ее быстро вернуться к реальности.

Герцог был потрясен. Более чем потрясен. Он уставился на нее, сверля взглядом серебряных глаз.

Мэгги замерла. О Господи! Что она натворила?

Отдала двадцатичетырехкаратный сапфир, вот что! Какова цена сапфира в двадцать четыре карата? Судя по всему, огромна, раз Аша и Санджей запрыгали от восторга, а Беранж выглядела так, словно ей дали пощечину. Верный признак того, что Мэгги сделала невероятную глупость. Питерс глядел на нее с открытым ртом, Огюстен и ее родственники были просто в недоумении.

Господи Боже! Что она сделала!

Тем временем Аша и Санджей хватали ее за руки, трясли их, склонялись над ними, а когда она уже готова была провалиться сквозь землю или умереть на месте, они перенесли свои восторги на Джереми.

Но тот лишь отмахнулся от них и молча покинул галерею. Питерс заспешил следом.

Онемевшая Мэгги в растерянности проводила их взглядом. Почему Джереми так разгневался? Боже, что плохого она сделала?

Кто-то больно толкнул ее в спину, и, обернувшись, она увидела Анну с белым как алебастр лицом.

— Не стой столбом, Мэгги, — сказала она, указывая на двери. — Иди за ним!

— О Господи! Наверное, я не должна была отдавать им сапфир. Ведь он принадлежит Джереми…

— Не глупи, — прошипела Анна. — Дело не в том. Иди за ним, не мешкай.

Мэгги ринулась к выходу, но тут сэр Артур поднялся с диванчика, с которого его не согнали даже выстрел и паника, и решительно схватил дочь за руку.

— Маргарет, куда ты направляешься? Мы с тобой должны поговорить. Насколько я понимаю, ты собираешься повидаться с принцем Уэльским. В понедельник у меня никаких дел нет, могу ли я рекомендовать себя в качестве эскорта? Молодой девушке не слишком прилично разгуливать по Лондону без сопровождения…

Но та, огрызнувшись и вырвав руку из его цепких пальцев, выбежала на Бонд-стрит. Погода к вечеру не улучшилась, поэтому Мэгги в своем открытом платье и легких туфельках немедленно продрогла. Она еще успела увидеть, как отъехала двуколка Ролингзов, запряженная парой гнедых.

Тихо выругавшись, Мэгги подняла руку. Мимо грохотали кебы, обдавая ее белое платье фонтанами грязи, но ей и в голову не пришло вернуться за плащом. Она выскочила на мостовую, и тут произошло чудо: возница очередного пустого кеба, ужаснувшись ее виду, спрыгнул с козел, чтобы помочь ей сесть в экипаж, однако Мэгги оказалась внутри раньше, чем он успел вежливо приподнять шляпу.

— Парк-лейн, двадцать два, — крикнула она, моля Бога, чтобы у нее в сумочке хватило денег на уплату. — И, пожалуйста, быстрее.

— Да, мисс. Простите, мисс, не стоит ли вам захватить пальто?

Мэгги, лишь теперь ощутившая, что замерзает, взяла грубошерстное одеяло, предназначенное для пассажиров, и накрылась им, хотя оно пахло конюшней.

— Да поезжайте же скорее!

К чести возницы, он сделал все, что мог. В театрах еще не закончились спектакли, движение на улицах не уменьшилось, несмотря на гололед. Во многих проездах были заторы, к тому же уличные разносчики, продавцы апельсинов и цветов выскакивали с товаром на мостовую, еще больше замедляя движение. Понадобилось около часа, прежде чем кеб остановился перед лондонским особняком герцога. У Мэгги зубы стучали от холода, она ругала себя за спешку, заставившую ее выскочить из галереи раздетой.

К счастью, ей хватило денег, чтобы расплатиться с кучером. Один из лакеев, услышав шум подъезжающего экипажа, открыл дверь еще до того, как она успела вытащить из сумочки ключ, и удивленно воскликнул:

— Мисс Герберт! Это вы?

Пробегая мимо него в дом, она вскоре поняла его изумление. Зеркало в мраморном холле отразило высокую девушку с распадающейся прической в некогда белом платье, сплошь забрызганном грязью, посиневшую от холода, за исключением лица и рук, красных от мороза. Пальцев ног Мэгги не чувствовала вовсе.

— Не обращай внимания, — пробормотала она своему отражению. — Его светлость вернулся, Фредди?

— Да, мисс, уже с полчаса. Сразу удалился в свою комнату. Разрешите, мисс Маргарет, позвать вашу служанку. Вам следует выпить чего-нибудь горяченького.

— Не беспокойся, со мной все в порядке.

— Но, мисс…

— Все в порядке!

Она подбежала к двери Зеленой комнаты в тот момент, когда Эверс выходил оттуда с пустым хрустальным графином в руках. Если лакей был огорошен ее видом, то его изумление не шло ни в какое сравнение с растерянностью дворецкого.

— Мисс Маргарет! — вскричал Эверс. — Вы заболели?

— Спасибо, я абсолютно здорова, Эверс. Мне нужно видеть его светлость.

— Мисс Маргарет, боюсь, это совершенно невозможно. Его светлость удалился на покой. С ним произошел несчастный случай. Одно ухо у него разорвано до крови, и он испытывает мучительную боль.

Мэгги заметила, как Эверс невольно взглянул на ее грудь. Винить дворецкого она не могла, ибо понимала, что, спеша подняться к Джереми, видимо, могла привести в окончательный беспорядок платье и открыть себя гораздо больше, чем следовало.

— Эверс, — с трудом переводя дыхание, сказала Мэгги, — я должна видеть его светлость по делу чрезвычайной важности и срочности.

— Дело подождет до утра, — твердо объявил дворецкий. — Право же, мисс Маргарет, вы необычайно бледны. Вы уверены, что не заболели? Может, подать вам чего-нибудь восстанавливающего силы?

Терпение у нее лопнуло.

— Вы можете убраться с моей дороги, — отрезала Мэгги, и дворецкий чуть не выронил графин. — Я намерена увидеться с герцогом, и мне не важно, что скажете об этом вы или кто-нибудь еще!

С этими словами она протиснулась мимо него и распахнула дверь в спальню герцога.

Глава 41

Входя, она меньше всего рассчитывала увидеть голого Джереми в медной переносной ванне. Но именно такое зрелище предстало перед ней, когда она ворвалась в спальню хозяина. Да еще весьма удивленный Питерс, занятый вытряхиванием полковничьего мундира.

Герцог не ожидал увидеть задыхающуюся, растрепанную Мэгги. Но именно в таком виде она буквально впала в его комнату.

— Господи, Мэгги, что с тобой случилось? Ты словно побывала в аду.

Тут в дверь просочился Эверс.

— Ваша светлость, я очень сожалею. Она настаивала, чтобы ее пустили к вам. Я говорил, что вы удалились на покой и сегодня больше не выйдете. Но она ничего не слушала! — Обратившись к Мэгги, дворецкий крепко ухватил ее за руку. — А теперь, мисс Маргарет, довольно. Как видите, его светлость нездоров и все, что вы хотите ему рассказать, может подождать до утра.

— Нет, не может! — воскликнула она. — И если вы прикоснетесь ко мне еще раз, я ткну вам пальцем в глаз!

Эверс негодующе заморгал, и Мэгги почувствовала себя виноватой. В конце концов дворецкий только исполнял свои обязанности.

«Но он не должен исполнять их с таким рвением», — быстро рассудила она.

— Мисс Маргарет! — воскликнул Эверс. — Я сегодня же вечером направлю сообщение вашему батюшке.

— Мэгги, — протянул герцог. — Я полностью согласен с Эверсом. Нет нужды в подобном спектакле, просто скажи, что хотела, и отправляйся к своему жениху.

— Он мне больше не жених, — надменно объявила Мэгги. — Сей факт ты мог бы установить и сам, если бы поинтересовался этим перед тем, как невежливо сбежать из галереи. Правда, не мне указывать великому герцогу Ролингзу, что он мог в чем-то ошибиться… — И она повернула к двери.

— Погоди!

От громовой команды руки у Эверса задрожали, графин на подносе звякнул, но Мэгги лишь небрежно глянула через плечо.

— Вы ко мне обращаетесь столь невежливо, ваша светлость? — холодно произнесла она.

Джереми перегнулся через край ванны, так крепко ухватившись за медные бортики, что побелели костяшки пальцев.

— Он больше тебе не жених? — сурово переспросил герцог.

— А вам что за дело, ваша светлость? Вы приказали мне убираться отсюда. Что я с радостью и делаю.

— Мэгги!

Эверс рванулся из комнаты, в спешке отпихнув с дороги Мэгги. Только бы подальше от хозяйского гнева. Питерс уронил сюртук, который чистил, но тут же подобрал его, пока не заметил полковник.

— В чем дело? — ледяным тоном осведомилась Мэгги.

Пронзив денщика свирепым взглядом, герцог нетерпеливо сказал:

— Питерс, оставь нас.

Для человека с одной ногой Питерс, когда надо, двигался поразительно быстро, успев на миг задержаться и подмигнуть Мэгги. Та, ошеломленная дружеским участием, только заморгала, глядя на захлопнувшуюся дверь.

Джереми снова лег в ванну и уже спокойно начал:

— А теперь скажи, как понимать твои слова, что де Вегу больше тебе не жених?

— Так и понимать. Я больше не помолвлена с месье де Вегу.

— Понимаю. — Джереми внимательно изучал выражение ее лица.

В Зеленой комнате царил полумрак, свет шел только от огня в камине и масляной лампы на столике у огромной герцогской постели. Впрочем, Мэгги легко различала бицепсы на его сильных руках, темные пучки волос под мышками, густую поросль на груди. Мыльная вода не позволяла ей увидеть большего, но Мэгги и так знала, что скрывается в непрозрачной глубине. Ухо больше не кровоточило, даже раненое плечо выглядело получше. Для больного малярией герцог поправлялся очень быстро.

Джереми отлично видел ее силуэт, поскольку Мэгги стояла перед камином. И какой силуэт! Герцог едва удержался, чтобы не выпрыгнуть из ванны и не бросить ее на постель. Лишь воспоминание о портрете остановило его. Недостаточно, чтобы она его хотела. Она должна и верить ему.

Он взял с раскладного столика, поставленного камердинером около ванны, бокал с янтарной жидкостью и сделал большой глоток.

— Как же это случилось? — поинтересовался Джереми, когда тепло от бренди пошло по телу. — Я имею в виду твою помолвку. Вечером в галерее ты млела в его объятиях, и вы совсем не походили на людей, готовых разбежаться в разные стороны.

— Мы по-прежнему остаемся друзьями, — сказала Мэгги, с вожделением глядя на бокал. Она только начала согреваться и теперь жалела, что не приняла от лакея чего-нибудь горячительного. — Огюстен был счастлив, что принц Уэльский заказал мне написать для него портрет. Вот и все. Но Огюстен теперь влюбился в Беранж.

— Правда? Каким образом?

Почему они тратят время на разговоры, если могли бы провести его в объятиях друг друга?

— Беранж его соблазнила.

Джереми усмехнулся. Это не входило в план, который он разработал с Беранж, но импровизация блестящая. Он не забудет щедро вознаградить ее.

— Интересный поворот, — сухо заметил он.

— Да уж. Сегодня вообще многое произошло.

Джереми не стал отвечать. Понимает ли он ее намек? Должен понимать! Должен сообразить, что она говорит о принцессе, и все-таки промолчал.

«Что с ним?» — удивилась Мэгги. Она думала, что, узнав о разрыве помолвки, Джереми выскочит из ванны и бросится ее обнимать. Но, видимо, ничего подобного ему и в голову не приходило. Казалось, его вполне устраивает ванна, он даже не смотрит в ее сторону.

«Господи! Неужели он так расстроился из-за сапфира?»

Или есть что-то еще? Может, теперь, когда она свободна, Джереми ее больше не хочет? От этой мысли сердце у нее похолодело и сжалось. Наверно, он хотел ее, пока думал, что она недоступна? Зачем бы ему тогда хлопотать и везти в Лондон ее семью? Зачем он стал бы это делать, если бы не любил ее… не хотел на ней жениться?

Тогда почему он не спрашивает ее сейчас? Может, Джереми понял, какая она глупая и трусливая? Самая большая трусиха и дурочка на свете. О, она пошла на риск, повесила свои картины, позволила людям высказывать о них свои мнения, но когда доходит до чего-то по-настоящему серьезного, жизненно важного, сразу использует любой предлог лишь бы не открывать свои чувства. Зачем же Джереми, самому храброму человеку из всех, кого она знала, жениться на трусихе?

И не женится, если она не докажет ему, что совсем не такая, какой он ее считает.

Мэгги подошла к столику, на который Джереми поставил недопитый бокал, и чуть наклонилась, протягивая к нему руку. Герцог моментально перевел взгляд на ее декольте. Это обнадеживало.

— Можно? — спросила она, показывая на бокал. Джереми кивнул. — Благодарю.

Мэгги быстро проглотила жгучий напиток, бренди сразу начало согревать ее, как не мог бы согреть и огонь.

— Так-то лучше.

Она поставила опустевший бокал на место, внимательно наблюдая за герцогом. Тот провожал взглядом каждое ее движение. Глаза с серебряными искрами не отрывались от нее, когда она села на кожаную оттоманку в нескольких футах от ванны, когда начала вынимать из волос шпильки слоновой кости.

— Ладно. — Джереми облизал губы. — Если у тебя на все есть объяснения, как ты объяснишь картину?

Мэгги потребовалось время, чтобы сообразить, о чем он говорит. Что за картина? И вдруг его бешеный, свирепый гнев стал ей понятным. Картина! Портрет Джереми! Она не знала, что он его видел. Тогда неудивительно…

— Портрет, — осторожно начала она, — не предназначался для выставки. — Мэгги положила вынутые шпильки на пол. — Грузчики, которых нанял Огюстен, захватили его из мастерской по ошибке, потом сотрудник галереи повесил его, не спросив у меня, и отказался снимать, несмотря на мою просьбу. Не думаю, что это хорошая работа. Я написала его давным-давно.

Герцог смотрел, как она распустила волосы, и они рассыпались по ее обнаженным плечам.

— Давно? — безразлично спросил он.

— Да. У меня появилась идиотская мысль, что если я напишу твой портрет, то смогу… ну, не знаю. Выбросить тебя из памяти. — Мэгги начала расстегивать перчатки.

— Судя по всему, тебе это удалось.

— Не будь глупцом. Ты сам знаешь, что ничего не вышло, иначе меня бы здесь не было.

— Не знаю, — искренне ответил Джереми. — Я не знаю, что ты здесь делаешь.

— Ты действительно тупой, — сказала она, снимая мокрые туфли.

Джереми насупился.

— Слушай, Мэгги, первый раз в жизни я с тобой согласен: да, я тупой. Я думал, между нами произошло нечто совершенно особенное. Но когда я увидел портрет, мне стало ясно, что…

— Да забудь ты о чертовом портрете, — с досадой сказала Мэгги, приподнимая юбки, чтобы добраться до подвязок.

— У меня там вид игрока, конокрада или кого-то вроде…

— Мне было семнадцать лет! — огрызнулась Мэгги. Поставив ногу на край ванны, она стягивала влажный шелковый чулок. — Для меня ты и был преступником, раз украл мое сердце. И надо ли напоминать тебе, что я до сего дня не получила его обратно?

— Пять лет я ждал тебя и вдруг узнаю, что ты обручилась с другим!

— Конечно. — Мэгги перешла ко второму чулку. — Я тоже виновата, хотя в тот момент думала, что ты получил в награду принцессу…

— Ну, ты видела своими глазами, как все обернулось, — презрительно фыркнул герцог.

— Видела и сожалею, что сомневалась в тебе. И я… — Нет, следует признаваться в своих ошибках, и Мэгги выпалила: — Я очень сожалею, что отдала твой сапфир.

Джереми небрежно махнул рукой. Значит, она неправильно поняла его реакцию в галерее. Он рассердился не из-за утраты Звезды Джайпура — он и не вспомнил о сапфире. Его волновала только она! У Мэгги побежали мурашки восторга.

— Даже сейчас, когда проклятый лягушатник не маячит у меня перед глазами, портя всю картину, — горько пожаловался Джереми, — факт остается фактом. Если ты выйдешь за меня, то все равно станешь герцогиней. Этого я изменить не могу.

Мэгги перешла к боковой застежке на платье.

— Знаю. — Она чувствовала невероятное облегчение, от которого у нее слегка закружилась голова и напряжение спало.

— Так что же ты здесь делаешь? — в бессильной ярости крикнул он.

Мэгги выпрямилась, испачканное платье упало к ее ногам.

— Ищу, кто бы мне потер спину.

Джереми, онемев, уставился на нее. В своем неприлично облегающем нижнем белье, со спадающим водопадом темных волос она выглядела как уличная куртизанка. Никогда еще она так откровенно не предлагала ему себя. Герцог залюбовался ею и вдруг заметил, что, несмотря на дерзко выставленную грудь, она дышит неровно и часто, а в бархатных карих глазах таится страх. Нет, она вовсе не была уверена в том, как он ее примет.

И это больше, чем все слова, наконец убедило его. Перегнувшись через край ванны, он схватил Мэгги в объятия.

— Джереми, что ты делаешь! — радостно закричала она и с воплем погрузилась в воду.

Панталоны облепили тело, волосы намокли и липли к груди.

— Джереми! — взвизгнула она, почувствовав под собой его бедра. — Господи, я только пошутила!

— Неужели? — Джереми отвел в сторону мокрые пряди и уткнулся в нежную ямку за ее ухом. — А я нет.

Несмотря на возмущение, Мэгги не смогла игнорировать наслаждение, вызванное скольжением его губ. Казалось, в ней ожила каждая клеточка тела, особенно соски. Когда он дотронулся языком до ее шеи, она хотела остановить его страстный напор, но с таким же успехом могла бы пытаться остановить падение срубленного дерева. Губы Джереми искали ее рот, пальцы деловито развязывали мокрую шнуровку корсета. На это у него ушло столько же времени, как и на подавление ее условного сопротивления. Мэгги наконец сдалась.

Ее стон послужил окончательным приглашением — большего Джереми не понадобилось. Одна рука ласкала ее грудь, другая занялась под водой завязкой панталон. Ее слабый протест, когда ленточка разорвалась под его нетерпеливыми пальцами, Джереми погасил поцелуем. Если понадобится, он будет покупать ей новое белье хоть каждый день. А у Мэгги складывалось впечатление, что это понадобится не раз…

Швырнув через плечо обшитые кружевами панталоны, он посадил ее к себе на колени. Жесткие волосы на его груди впились в ее тело, возбужденная плоть уперласв в набухшую расщелинку между ее бедер. Понимая, что выбора нет, Мэгги опустилась на твердый член, причем очень медленно, и Джереми понял ее намерение лишь в тот миг, когда она уже вобрала в себя конец его тверди. Она с усмешкой опустилась еще немножко, его руки легли ей на ягодицы, жадно и дерзко сжимая упругое тело. Мэгги осела еще на дюйм, и он, уже не в силах терпеть сладостную пытку, вонзился в нее. Их тела соединились, расплескав во все стороны горячую воду.

Правда, оба этого не заметили. Мэгги самозабвенно двигалась вверх-вниз, сначала неторопливо, потом все с большим и большим напором, а Джереми раскачивался под ней в том же ритме, пока она не запрокинула голову, ухватившись за края медной ванны, и не содрогнулась. В этот момент (она готова была поклясться) золотые блики на потолке сошлись воедино, пролившись на нее сияющим ливнем, а потом рассеялись по комнате, устилая ее ковром золотых лепестков.

Джереми, в изнеможении поникший под ней, жалобно произнес:

— Господи, Мэгги, ты хочешь утопить меня?

Она наконец пришла в себя и осознала, что на полу не золотые лепестки, а огромная лужа воды.

— О Боже! — ахнула Мэгги.

Джереми сел в воде, но из объятий ее не выпустил.

— Так что ты там говорила насчет потереть спину?

— Ты согласен?

— Не знаю, это зависит… Предложение только на одну ночь или на всю жизнь?

— Я надеялась на всю жизнь, — пробормотала Мэгги, не решаясь поднять на него глаза.

— Обязательство всю жизнь тереть спину в обмен на что?

— Ну-у… Я стану твоей женой.

— А как же твоя неприязнь к титулу герцогини?

— Я подумала, что, может, это не так страшно. Ты же не будешь возражать против того, чтобы какое-то время проводить в Лондоне…

— О, мне придется много времени проводить здесь. Я буду советником при Уайтхолле или что-то в этом роде. Боюсь, часть года нам придется жить в Лондоне. Уверен, дядя Эдвард и тетя Пиджин не станут возражать.

— О да, — пылко согласилась Мэгги. — Я думаю, лучше всего отдать им дом в Ролингз-Мэнор.

— Конечно. Со всеми их детьми…

— Им следует оставаться в деревне.

— Верно. Кроме того, жить так близко от твоего отца может оказаться не слишком удобно…

— Да, Герберт-Парк чересчур близко от Ролингз-Мэнор.

— Мы всегда сможем навестить твою семью, — продолжал Джереми. — Я имею в виду, если ты захочешь.

— Будет очень мило, если делать это не слишком часто, — осторожно уточнила Мэгги.

— Ты действительно так решила, Мэгги? — после некоторого молчания тихо спросил Джереми. — Ты уверена?

— Уверена.

— У меня был приготовлен камень для твоего обручального кольца. Очень красивый. Сапфир.

— Вообще-то я сапфиры не люблю.

— Тогда все к лучшему. — Серебристые глаза весело сверкнули. — Потому что я его потерял.

— Как не стыдно, — пропела Мэгги.

Потом на долгое-долгое время в спальне воцарилось молчание.

Глава 42

Не потрудившись постучать, лорд Эдвард распахнул дверь в Зеленую комнату и громко позвал:

— Джерри!

Один из холмов на огромной постели зашевелился, и из-под кучи простыней высунулась голова Джереми с заспанными глазами.

— В чем дело? Кто это?

— Я, — жизнерадостно отозвался лорд Эдвард.

Заметив, что племянник оставил с вечера купальные принадлежности и саму ванну, а также разбросанные на полу какие-то мокрые тряпки, он поморщился и раздернул темно-зеленые гардины, чтобы впустить в комнату яркий свет утреннего солнца.

— Я приехал сообщить, что твоя тетя вчера благополучно разрешилась еще одним сыном. Должен также поставить тебя в известность, что, к сожалению, она решила назвать его Джереми. Несмотря на мои возражения, она убеждена, что ты окончательно повзрослел, чтобы справиться с ролью крестного. По ее настоянию я должен был тащиться в Лондон и назвать тебе дату крещения. Через три недели. Как, по-твоему, сумеешь ты вылезти из постели на срок, достаточный для этой задачи?

Холм рядом с герцогом тоже зашевелился, и, к полному изумлению лорда Эдварда, показалась голова Мэгги Герберт.

— В чем дело? — повторила она. — Кто тут?

Эдвард скрестил руки на груди и сурово произнес:

— С меня хватит. Вы, двое, женитесь, я не хочу слышать никаких возражений.

— Да, сэр, — робко пискнула Мэгги, ныряя под простыни.

— Давно пора! — расхохотался Джереми.