Поседевшая юность

1

После короткой передышки фронт опять пришел в движение. За три дня полк сделал более двадцати залпов всеми своими установками.

После того, как выпал снег, и мороз сковал раскисшую почву, маневренность дивизионов возросла. Многое, очень многое решали фронтовые дороги, особенно для реактивных минометов. Нужно было в течение считанных минут изменить огневую позицию, чтобы не оказаться под бомбежкой или под прицельным огнем вражеской артиллерии.

Через село, где располагался штаб, прошли четыре полка гвардейских минометов, еще не бывавших в боях. Новенькие установки блистали заводской краской. Ни царапины, ни подпалины. И солдаты были одеты с иголочки.

Каждый из командиров только что прибывшего полка считал для себя обязательным нанести визит полковнику Серову. Солдаты серовского полка подходили к колонне, разживались у вновь прибывших табачком, осматривали новые установки. Качество работы не сравнить с тем, что было всего два-три месяца назад. Ни единой зазубринки. Куда ни посмотри, везде усовершенствования, удобства, новшества.

Как на старых, так и на новых стояли по два аккумулятора, от которых ракеты получали ток для запала. Вроде и такие же аккумуляторы, а когда стали проверять качество и долговечность их службы, электрик присвистнул:

— Братцы! Да их до Берлина хватит!

— Вот это мастера! — восхищались солдаты.

— А вы, поди, и строчки им не написали, — нашелся комсорг первого дивизиона старшина Колесников. — Эх, вы! Сели бы рядком, да поговорили б ладком. И карандашиком… Так, мол, и так. Мы, воины такой-то и такой-то части, увидели, как здорово вы умеете работать, и за это гвардейское спасибо тебе, Товарищ Рабочий Класс! И все с большой буквы! В ответ на вашу заботу мы, воины, клянемся вам средней ракеткой угодить в самую маковку господину обормоту, который бегает под кличкой Гитлер.

Письмо-экспромт всем понравилось. А Колесников сам не ждал, не гадал, что слова его произведут такой эффект.

Дениса привело в дивизион казалось бы пустяковое, дело. Старший сержант Соколенок, очень неплохой командир установки, похваляясь успехами перед необстрелянными солдатами, заявил, что лично он во время залпа сбил сразу три «юнкерса-лапотника» и заставил всех фашистских асов убраться восвояси.

Солдаты-ветераны, оценивая актерское мастерство Соколенка, хохотали от восторга, а соседи-новички, глядя на орден Боевого Красного Знамени и четыре медали Соколенка, верили каждому его слову. Факт такой был, ракета случайно угодила во вражеский самолет и разнесла его в щепки. Но сбито было не три, а лишь один «юнкерс». И не Соколенок сбил, а Лаптев, командовавший установкой в другом дивизионе. Но уж таков Соколенок — коль замахнулся, он мог и Берлин в одиночку захватить. И врал столь вдохновенно, что даже люди, хорошо знавшие старшего сержанта, попадались на удочку.

Пора было поставить его на место.

Денис подошел к группе солдат незаметно. Все были увлечены разговором, все галдели, стараясь перекричать друг друга. Каждому хотелось, чтобы и его слово было вставлено в коллективное письмо, мысль о котором подал Колесников.

— Слушайте, так и писать — Товарищ Рабочий Класс — с большой буквы? — усомнился сержант из новеньких, писавший под диктовку своих товарищей это послание.

— Так в пишите, — подал голос Чулков.

Сержант оглянулся, увидел офицера и попытался вскочить.

— Сидите, сидите, — успел опередить его Денис. — Уверен, товарищи, они с трибуны станут читать ваше письмо и тут же пошлют ответ. Молодец, кто придумал писать на завод. Кого надо качать?

Все обернулись к старшине Колесникову. У Валентина сияли глаза от радости.

— Пишите поконкретнее, — продолжал Чулков. — Расскажите про тот залп… Помните... у Высоких Хуторов?

— Правильно! — дружно одобрили солдаты.

— Не забудьте перечислить сколько разгромили техники и сколько захватили трофеев.

Чулков покосился на Соколенка.

— Не забудьте, друзья, описать подвиг одного из наших командиров установки. Он, оказывается, бился один на один с вражескими самолетами и сбил залпом три «юнкерса».

Фронтовики, догадавшись в чей огород камушек, дружно заулыбались.

Соколенок вскочил.

— Так я… Зачем, спрашивается, тот командир расчета рассказывает об этом героическом эпизоде? Чтобы вдохновить, чтобы зажечь гвардейцев. Чтобы люди знали, какие у нас в наличии молодцы-удальцы славные гвардейцы, как говорит гвардии майор Зонов.

Чулков, не скрывая насмешки, посоветовал:

— А вы, сокол ясный, тому героическому командиру расчета напомните старую-старую поговорку: ври, да знай меру.

— Я ему, шельме, обязательно об этом скажу. Он ведь, товарищ гвардии лейтенант, такой гусь — не приведи господь!

Последние эти слова Соколенка звучали вполне убедительно, серьезно. И тени улыбки не мелькнуло на его лице. Товарищи его давились от смеха, а новички, не понимая, что к чему, переводили взгляды с Чулкова на Соколенка.

— Очень хорошо! Вот лично вы, товарищ Соколенок, поняли, как нехорошо вводить в заблуждение новичков. Надо и того старшего сержанта урезонить. Я хотел собрать комсомольцев дивизиона и с песочком его…

Соколенок замотал головой:

— Не стоит, товарищ гвардии лейтенант. Вы же знаете, — он орел-парень. Ну, трепанул малость. Эка! Я с ним лично так потолкую… — Старший сержант встряхнул кулаком. — Уж будьте спокойны, найдем что сказать и сделать! Знаем мы таких трепачей.

Уже не было сил сдерживаться. Грянул хохот. Смеялся и Чулков. А Соколенок и бровью не повел — он, казалось, был полон благородного гнева и желания немедленно перевоспитать хвастунишку.

— А что такое? — навострили уши новички.

— Ничего особого, — с той же серьезностью поспешил ответить старший сержант. — Был у нас один гвардии враль. Любил павлиний хвост распускать. Вот и решили тот хвост пощипать. Он, конечно, малый с головой. Скажем ему: вот край, а там не рай, если загудишь ненароком.

— На том и точку поставим, — сказал Чулков.

«Сегодня же надо и в других дивизионах заняться письмами, — подумал он. — Молодец Колесников!» Когда Чулков возвратился в штаб с кипой писем в руках (побывал во всех дивизионах и службах), узнал от подполковника Виноградова новость — их полк теперь должен координировать действия только с одной дивизией. А несколько месяцев назад обслуживали целую армию.

— Богатеем, лейтенант, — удовлетворенно говорил Виноградов. — Попомните мое слово: когда-нибудь гвардейский минометный полк станет взаимодействовать непосредственно с пехотным полком. Понимают ли наши люди, комсорг, какой подвиг совершают в тылу наши матери, отцы, а может и деды?

Чулкова поразило единодушие в мыслях командиров и подчиненных. Вот уж поистине — созревшие идеи овладевают массами. О письмах на заводы подполковник еще не мог знать. А говорил так, будто уже слышал о них.

— Я как раз по этому поводу и пришел к вам, товарищ гвардии подполковник. И наши солдаты, и те, что прибыли, поклон послали рабочим заводов. А назвали как! Поклон Товарищу Рабочему Классу!

— Что-что? Какой поклон? — от удивления подполковник снял очки и близоруко прищурился.

— Гвардейцы написали приветствие рабочим завода, откуда шлют установки. Вот они. — И вывалил письма на стол. — Это тем, кто делает установки для реактивных снарядов. Нужны только адреса заводов. Или в ГАУ послать?

Виноградов слушал внимательно, словно еще не верил тому, что услышал. Думая над чем-то своим, он не сводил глаз с Чулкова.

— А вы кое-чему научились, лейтенант.

— Да это же не я придумал-то. Это все Валентин Колесников.

— Неважно кто придумал персонально. Важно, что хорошая мысль подхвачена на лету. А еще важней, разумеется, что пойдет она от нас. Рабочие на заводах ночи не спят, трудятся, по граммам хлеб делят. И вдруг получают такое письмо из действующей армии! Надо знать рабочий коллектив, чтобы представить, как все это будет воспринято. Хорош-шо будет воспринято, дорогой лейтенант. Эту вашу затею надо в газету.

Подполковник Виноградов рывком придвинул к себе полевой телефон.

Денис сказал:

— Может, подождем ответа рабочих? Интересней будет.

Виноградов держал руку на телефоне. Подумав, сказал:

— Согласен, будет интереснее. Но для нас важнее раздуть огонек сейчас. Если прочтет такое солдат, он будто руку пожмет рабочему. — И решительно закрутил ручку полевого телефона. — Алло! Верочка, на линии не встречала корреспондента армейской газеты?.. Та-ак. Отлично. Отыщи его и соедини со мной.

2

Разведчики во главе с Александром Зозулей доставили в штаб полка человека, который, по их словам, не то спятил, не то задумал какую-то провокацию.

— А в чем дело, лейтенант? — с недоумением переспросил майор Назаров, ничего не понявший из того, о чем говорили разведчики. — Давайте факты, а выводы постараюсь сделать сам.

— Человек этот, — Саша Зозуля раздраженно кивнул на дверь, — запрещает нам стрелять. Разрешите карту… Вот сюда.

— Почему?

— Там его шахта. Требует проводить его к самому главному.

— Самым главным, допустим, буду я. Давай уточним: что обнаружено в этом районе?

Зозуля почесал за ухом.

— Пока окончательных сведений нет. По предварительным данным, из донесений разведки наших соседей, — скопление пехоты, какой-то груз на автомобилях. Около сотни машин.

— А много пехоты? Есть ли артиллерия?

— Пока точных данных нет.

Назаров едва сдерживал раздражение.

— Что человеку шахту жалко, понять можно.

— Он и груз на машинах не разрешает громить.

— Разрешает — не разрешает… Давайте-ка его сюда.

В хату вошел разгневанный старик. Лицо его было изрезано глубокими морщинами. Нос, лоб, подбородок, глаза, — все крупно, основательно. На улице было около пятнадцати градусов мороза, одежда старика никак не соответствовала погоде — заношенное демисезонное полупальто, латаные-перелатанные сапоги, тонкую шапочку из рыжего меха непонятного происхождения он нервно сжимал в руках. Буйные седые космы на большой его голове, как бы подчеркивая крайнюю возбужденность, топорщились в разные стороны.

— Научите ваших командиров, майор, уважать стариковские седины.

Заместитель командира полка с достоинством, но вместе с тем и почтительно козырнул старику и представился.

— Майор Назаров. А вы, как я понял, хозяин шахты?

Старик ударил себе в грудь кулаком.

— Да, я хозяин шахты! Федор Васильевич Кувшинов. Этими вот орудиями производства все сделал. — И Кувшинов выбросил перед собой скрюченные руки-грабли в мозолях и трещинах.

У Назарова прыгнули брови вверх.

— Документы у вас убедительные. А вы их предъявляли молодежи?

Федор Васильевич как-то сразу потерял запал.

— Сесть-то мне позволительно?

Назаров рукою показал на ветхий стул. Жестом отпустил лейтенанта Зозулю.

Некоторое время длилось молчание. Назарову не хотелось торопить гостя: если уж не побоялся вооруженных людей и пошел всем наперекор, сам должен все рассказать.

— Неподалеку отсюда, товарищ майор, стоят машины. Много машин. Их груз — ценнейшее оборудование, механизмы, приборы, редкие приспособления, — уже спокойно перечислял Кувшинов. — Если ахнете по ним вашей «адской мясорубкой», как ее окрестили изверги, миллионы рублей на ветер. Добро-то наше, соображать надо.

— А почему немцы не увозят такую ценность? Они же знают, что мы наступаем. Не такие уж большие силы у них на этом участке, чтобы остановить нас.

— Не хвастайте, товарищ майор. Вон за той горой, она из шлака, там был старый рудник — у них орудия из шести стволов, пушки, уйма солдат. Сутки они вас подержат, а за это время подвезут горючее, и миллиончики укатят в Германию.

— Откуда вам все это известно? — удивился Назаров.

— Длинная история. Сейчас минута дорога. Этим лопоухим долбил-долбил — никак не доходит. Не по машинам и не по руднику ахнуть надо из ваших «катюш», а вот куда. — Кувшинов ткнул пальцем в сторону горы.

— А вы уверены, что именно туда?

— Можете меня оставить под залог, если не верите. Надо перехватить бензовозы, чтоб не допустить их к машинам.

— А где лучше это сделать?

— На пути к Зеленым Выселкам. Километрах в двадцати отсюда.

— Надо пехоте сообщить, чтоб организовала встречу.

Федор Васильевич прижал к груди крупные руки-грабли.

— Мил-человек, пока суд да дело, пока соберутся, — все потеряем. Я местечко одно знаю — верст на десять окрест все как на ладони.

Без стука вошел Чулков.

— Разрешите, товарищ гвардии… — увидев предостерегающе поднятую руку Назарова только успел сказать: — Неотложное…

— Продолжайте, Федор Васильевич.

— Хорошее местечко. Правда, оттуда до немчуры версты полторы будет. Если б хваткого малого, да чтобы сей момент. Уже должны бы выехать бензовозы-то.

— Сколько их? Случайно не знаете?

— С десяток, пожалуй, наберется.

— А нет ли скрытых подходов к той высотке?

— Да где же их взять, скрытые подходы? Везде хоть шаром покати.

Порасспросив старого шахтера, Назаров выяснил, что дорога не разбита, что снег с нее снесло ветром. Грузовики пройдут. Есть лесопосадочная полоса, но как укрытие она мало поможет — деревца поднялись всего метра на два с половиной.

Старик приходил все в большее волнение. Добираться до удобной позиции для стрельбы надо километров восемнадцать. Сейчас каждая минута дорога.

Денис сообразил, что речь идет как раз о том же, с чем пришел он сам. В дивизион прибежал мальчишка, назвавшийся Васей Хавренко из Зеленых Выселок, и сообщил то же самое, о чем говорил сейчас старик.

О Васе Хавренко и о том, что довелось услышать от него, Денис кратко доложил майору.

— Значит правду говорит хозяин шахты, — с улыбкой резюмировал доклад Чулкова Назаров. Задумался, выбил пальцами дробь на столе, сказал тоном приказа: — Вот что, Чулков. У нас два расчета в резерве, а из ремонта как раз пришли две установки. Но не хватает одного командира расчета. Бери мои «виллис» и из-под земли достань старшину Колесникова — он, ежели тебе не изменяет память, до того, как стал комсоргом, был отличным командиром. Немедленно к местечку, что укажет товарищ Кувшинов. Вы командир взвода и отвечаете за операцию. Действуйте по обстановке.

— Есть, товарищ гвардии майор.

— Запаситесь и для второго залпа. Учтите, лейтенант, погода летная. Ушки держать на макушке.

— Есть держать ушки на макушке!

Назаров встал.

— Действовать будете совместно с товарищем Кувшиновым. Познакомьтесь.

Козырнув, Денис почтительно пожал твердую, как доска, руку старика.

— Вопросы есть? — спросил майор.

— Есть, товарищ гвардии майор, — отозвался Денис. — Не вопрос, а просьба… Можно взять запас и на третий залп?

— Боитесь промазать?

— Не в этом дело, товарищ гвардии майор. Командир пехотного полка намекнул — что-то затевают немцы.

— Что именно?

— Точных сведений нет. Но запас не помешает. Мало ли что.

— Хорошо. Распоряжусь. — Майор присел, что-то черкнул на бумаге. — Вооружитесь автоматами и дисков побольше. Гранаты. Ручной пулемет. А товарищу Кувшинову — полушубок, шапку, валенки.

— Слушаюсь!

Через час две установки и четыре грузовика с минами двигались по проселочной дороге в направлении, указанном Кувшиновым.

Зимний день выдался ярким, солнечным. Морозный воздух искрился снежинками. Они сверкали в синеве. Приближался полдень. На бледном небе — ни облачка. Чулков с беспокойством озирался, открывал дверцу, смотрел на безоблачное небо. Сейчас для нагруженных минами грузовиков вражеские самолеты были особенно опасны.

Дорога оказалась ухабистой и не позволяла развить скорость выше двадцати километров.

Федор Васильевич не находил себе места.

— Послушай, сынок, придется нам прямиком. Так мы и к шапошному разбору не успеем.

— Прямые дороги, Федор Васильевич, самыми длинными становятся.

— Оно так. Оно так. Может, попробуем к той вон полосочке? Тут везде степь, я вдоль и поперек ее исходил. И снегу, как видишь, почти нет.

— А лощинок и оврагов не припомните?

Чулков раскрыл планшет. Ничего опасного не заметил. Есть овраг, но он подальше.

— Сколько сэкономим?

— С пяток километров. И полоска как-никак…

Лесополосы достигли благополучно и снова выехали на дорогу. Скорость сразу же увеличилась. Деревья и заросли ежевики задерживали снег, он припорошил дорогу ровным слоем, а мороз успел сковать белое покрытие и как бы укатать его.

Спокойней стало на душе у Дениса. Полоска прикрывала их со стороны линии фронта.

— Вам из автомата, Федор Васильевич, приходилось стрелять?

— Из советского нет. Только из немецкого. — Он потянулся к оружию. — Покажи на всякий случай.

Чулков объяснил, заставил повторить приемы.

— Тихо, — вдруг спохватился старик. Он поднял руку и сказал: — Стоп. Смотри туда, лейтенант.

Чулков, как ни напрягал зрение, ничего не видел — мешала сизая дымка.

— Выйдем-ка, — сказал старик.

Вышли. Белый офицерский полушубок висел бы мешком на Кувшинове, не перехвати он его широким командирским ремнем. На спине полушубок собрался складками. Стеганые ватные брюки плотно заправлены в валенки. В военной форме — на его шапке-ушанке не хватало лишь звездочки — старик выглядел помолодевшим, представительным. — Смотри чуть правее этого деревца. Видишь серенькую ленточку около горизонта? Это и есть дорога. Если мы проскочим голую пустошь — метров семьсот-восемьсот в сторону — и укроемся за тем вон курганчиком, все как на ладони представится. Это малость подальше от дороги, зато выгодней.

— А где немецкие траншеи?

— Сплошных траншей тут не имеется. Были окопчики, да их снегом занесло. Блиндажи да землянки остались. А сама траншея немецкая, она загибается к нам по линии берега.

— Мы, выходит, на мысе расположимся? Как бы фашисты в тыл нам не угодили. До них оттуда не больше полутора тысяч метров. А где наши находятся?

— В траншеях мерзнут. Мы увидим окопы с пригорка.

— Что нам может грозить?

— У тех вон ветел стояли три пушки. А вот стоят ли сейчас, не знаю.

— Опасность немалая.

Чулков привязался к местности на карте. Оба пришли к мысли: если дать круг километра в три, то «подползти» к кургану можно незаметно.

3

У кургана реактивные установки поджидал телефонист, присланный командиром пехотного полка. По словам телефониста бензовозы еще не проходили. Пушек у ветел оказалось не три, а девять — целый дивизион. Одним удачным залпом могут накрыть и установки и грузовики. Оставалось одно — ударить одновременно и по бензовозам, и по пушкам.

Но не зря говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь… Как же поступить? Денис отдал приказания, делал вычисления, советовался с командирами расчетов, как лучше расположить установки, где выбрать запасные позиции, а сам подспудно размышлял, сможет или не сможет поразить намеченную цель: бензовозы — одной установкой, а пушки — другой? Если не сможет, то успеют ли расчеты, опередив противника, перезарядить установки?

Главное, узнать бы сколько бензовозов. Три, пять, десять? На какой дистанции они идут друг от друга? Не перехитрят ли их немцы? Пустят впереди порожняк, а за ним — машины, груженные горючим.

Да без дополнительных сведений не обойтись.

— Связист! Срочно командира вашего полка.

Командира полка долго не могли найти. Чулков попросил начальника разведки. Тот ответил немедленно и сообщил, что идут семь бензовозов. На какой дистанции они движутся друг от друга ему было неизвестно.

— Едут, едут, — закричал кто-то.

Денис бросил трубку и устремился на КП. В бинокль хорошо были видны семь бензовозов. Шли скученно. Сомнений больше не оставалось — надо бить одновременно по бензовозам и по расчетам пушек.

В это время позвонил командир пехотного полка. Его уже ввели в курс событий. А в голосе тревога, как выяснилось, вполне обоснованная. Командир полка предупредил, чтобы эрэсовцы внимательно следили за балкой. Там у полка лишь слабый заслон. Гитлеровцы могут зайти в тыл установкам и отрезать пути к отходу.

Но сейчас Денису, было не до балки — не упустить бы бензовозы. Им уже полностью владел знакомый боевой азарт.

В морозном воздухе залп установок прозвучал особенно звонко. Полет ракет был виден невооруженным глазом. Казалось, что в воздухе стремительно пронесся рой метеоритов. Мины легли точно. Бензовозы один за другим начали взрываться. Багровые вспышки взмывали к небу.

Скученно упали мины и за ветлами. Рыжие облачка от взрывов взмыли веером. Затем поднялось черное облако. Оранжевые брызги окрасили горизонт. Облако, все больше желтея, начало расплываться и оседать. Докатился мощный грохот.

— Достали и склады, — по-мальчишески радуясь, обернулся Чулков к стоявшему рядом Федору Васильевичу, который все время молчал, будто в рот воды набрал. — Угодили в снаряды, товарищ Кувшинов.

— Вижу, сынок… Ой! — неожиданно вскрикнул Федор Васильевич.

— Что случилось?

Кувшинов поднял левую руку и начал стаскивать меховую рукавицу. Из-под обшлага его белого полушубка по тыльной стороне ладони поползла тоненькая темная струйка крови. — Я ранен — Скорее изумление, чем страх или боль прозвучали в его словах.

Денис полез было в сумку за индивидуальным пакетом, как вдруг сзади послышалась стрельба.

Подбежал Колесников.

— Лейтенант! Фрицы в тылу!..

И в самом деле. Из низины, примерно в километре от кургана один за другим выскакивали немцы, занимали оборону, отрезая им путь к отходу.

— Ах, черт!

Денис взглянул на установки — они были уже перезаряжены. Проскочить узкую лощину все еще возможно. Но обстрела не избежать. Риск взлететь на воздух оставался.

Чулков понял, что допустил ошибку, не придав значения предупреждению командира пехотного полка. Следовало выставить у оврага боевое охранение. Теперь ругать себя за ошибку поздно, надо исправлять ее. Накрыть гитлеровцев минами? Но они слишком близко? Рассчитать угол отвесного падения опытный ракетчик, возможно, и сумел бы. Но ведь то опытный.

Разве что взобраться на курган задним ходом лицом к противнику, использовать склон кургана, как отрицательный угол — тогда можно ударить прямой наводкой.

Бросился к установке Колесникова.

— Валентин! Задним ходом — на склон кургана. На прямую наводку… Быстро!

Грузовики прикрыли установку Колесникова пока она маневрировала. Один за другим упали, как подкошенные, заряжающие. Чулков устремился к «виллису», где лежал ручной пулемет, прямо из машины дал несколько прицельных очередей по гитлеровцам.

Те залегли. Пулей сорвало шапку.

— Слезь с машины — убьют! — откуда-то снизу услышал он голос старика Кувшинова.

Обернулся — установка Колесникова уже заняла позицию на склоне, но залп почему-то запаздывал. Оставил пулемет, помчался к установке. Рядом взметнулись фонтанчики снега. По нему стреляли.

Валентина ранило в правую руку. Как раз в ту, какой он должен вращать рукоятку пульта управления огнем.

— Наводку сделал? — крикнул Чулков, распахнув дверцу кабины. — Сделал. На глазок, конечно.

— Вылезай. Я сам.

Ему не приходилось самому стрелять, то есть вертеть пучку пульта управления огнем. И вот пришлось.

Вскочил в кабину на место Колесникова… Краем глаза увидел прыгающие губы водителя Акиншина, того самого, что привез их четверых из госпиталя в дивизион гвардейских минометов. Недели две, как Акиншин переведен на боевую установку.

Сейчас он судорожно вцепился в баранку руля. Денис заметил четыре пробоины на лобовом машины. В сознании мелькнуло:

«Как же Акиншин живой остался?»

Стоя около установки, Колесников левой рукой держался за скобу и не отрывал глаз от Чулкова.

— В прицеле уверен? — срывающимся голосом спросил Денис.

Колесников кивнул.

— Бегом от установки! — крикнул Денис. Колесников замотал головой.

— Обожжет. Обожжет тебя! — Денис схватил его за ворот шинели и втащил в кабину.

Стало тесно. Чмокнув, пуля впилась в раму ветрового стекла.

Задеревеневшей рукой Денис сделал первый оборот. Машину будто приподняло.

— Давай! Давай! — кричал Колесников.

Чулков один за другим делал обороты. Машина подпрыгивала. Ее трясло. Все кругом грохотало, рычало, визжало, полыхало огнем.

Стиснув зубы, Чулков считал:

— Раз… Два… Три… Семь… Восемь. Все!

— Вслед за грузовиком поедешь! — крикнул в самое ухо водителю.

Акиншин согласно мотнул головой. С трудом протиснувшись мимо Колесникова, Денис спрыгнул на землю, схватился за рукав пробегавшего мимо солдата.

— Перевяжи старшину — ранен, — и помчался к «виллису».

Ракеты легли не очень точно, и все же там, где маячили гитлеровцы, теперь никого не было. На месте взрыва все потемнело, горела земля. Вдоль края лощины чернели неподвижные комочки. Путь был свободен.

Прислонившись к скату «виллиса», на снегу сидел старик Кувшинов. Снег рядом с ним был испещрен красными пятнами. Денис помог ему освободить раненую руку из рукава полушубка, быстро ее перевязал. Потом так же быстро и в то же время осторожно усадил старика в машину.

— Вперед!

«Виллис» рванулся с места, взревели сзади автомобили. Опять послышалась автоматная трескотня.

— Газуй! По старым следам старайся, — бросил Денис водителю.

Из горловины, где гитлеровцы рассчитывали отрезать путь, лощина хорошо просматривалась, и было видно, как в ней опять скапливались немецкие автоматчики. Надо бы дать залп из второй установки… Но прямая наводка сейчас невозможна, — мины перелетят через головы врагов.

Горловину проскочили благополучно. Достигли лесной полосы и помчались по знакомому пути. Проехав километра три, Денис остановил колонну — надо непременно уничтожить вражеских автоматчиков: действуя с тыла, они могли много бед натворить пехотному полку.

Выпрыгнув из машины, осмотрелся — нет ли поблизости высотки, чтобы подготовить данные для залпа?

Нет. Плоская степь вокруг.

— Товарищ гвардии лейтенант, — сказал водитель. — Посмотрите, какой тополина вымахал.

В лесной полоске он действительно увидел дерево метра на четыре возвышавшееся над остальными.

— Как догадался, что возвышенность ищу? — с улыбкой спросил Чулков.

— Опыт, опыт, товарищ гвардии лейтенант. Я ж Назарова возил. А он завсегда как кошка по деревьям лазил.

— Понятно. — Денис вздохнул. — Дерево хорошее, да как вверху оказаться?

— Взобраться — пару пустяков. У меня, монтерские цапки при себе.

— А ну телефониста сюда. Я к Колесникову.

Валентин был очень бледен, но держался.

— Слушай, хочу залп дать. Сразу двумя установками. В балке роты две, не меньше. Ты в состоянии?

— Вполне. Не везти же мины обратно.

— Не в том дело. Автоматчики очень опасны в тылу полка. Представь — ударят в спину…

«Цапки» оказались отличными. С вершины дерева Чулков увидел балку. Немцы успели рассредоточиться. Но двумя установками накрыть их все же было возможно.

Пока тянули связь, сделали расчеты.

— Товарищ гвардии лейтенант! Готово!

— Хорошо меня слышишь?

— Отлично. Передавайте. — И вслед за Чулковым телефонист начал громко повторять данные.

— Передай на огневую, чтобы после залпа сразу же, не покидая позиции, зарядили последнюю установку.

Связист передал приказание.

— Будет исполнено, — послышалось снизу.

— Залп!

— По фашистским гадам — огонь!

Еще никогда Чулкову так близко не приходилось наблюдать за полетом ракет. Они пророкотали совсем рядом. Мощной воздушной волной его едва не сорвало с дерева.

Мины легли опять не очень точно, — наверное, он не учел силу ветра. И все же добрая половина гитлеровцев не поднялась. Уцелевшие бросились по балке в свой тыл.

«Не уйдете, сволочи!»

Денис сделал поправку к расчету и передал телефонисту новые данные.

— Торопи расчет.

— Ребята, скорее! Фашисты убегают! — Связист, задрав голову, весело сообщил: — Готово!

— Залп!

— Залп!

Эллипс поражения от шестнадцати ракет на этот раз удачно вытянулся по ходу балки. Но за дымом Денис не смог рассмотреть результаты стрельбы. И все же чувствовал — накрыл, не мог не накрыть.

4

Едва колонна оторвалась от лесной полосы, как послышалось:

— Воздух!

— Воздух

Резко толкнув дверь, Денис отчетливо увидел заходящий на боевой разворот «мессершмитт-110». Выскочил из машины, закричал:

— Рассредоточиться! Скрябин — влево, Колесников — вправо!

Установки, а за ними и грузовики, рассыпавшись в стороны, помчались по степи.

Денис схватился за ручной пулемет, пристроился на капоте автомашины и начал целиться. Водитель и Кувшинов с тревогой наблюдали за ним.

— Из машины! Скорее! Захватите автоматы!

Самолет нацелился на установку Колесникова. Когда высота «мессершмитта» достигла метров ста-ста пятидесяти, Чулков выпустил длинную очередь.

Самолет, ответив из двух крупнокалиберных пулеметов, взмыл вверх и снова стал разворачиваться.

— Диск! Скорее диск!

Самолет приближался.

Очередь чулковского пулемета слилась с торопливой автоматной и винтовочной стрельбой, которую открыли из других машин солдаты.

Однако «мессершмитт» был как заговоренный. На третьем развороте он ринулся на «виллис». Денис упал, прикрыв руками голову, но, овладев собой, поднялся и с колена застрочил в острый, быстро нарастающий лоб «мессершмитта».

— Чмак-чмак-чмак! — зачавкали справа от него пули, и почти сразу же сзади ахнула бомба.

Едва не коснувшись фюзеляжем земли, самолет опять взмыл, но невысоко и начал тяжело разворачиваться вправо. Правое его крыло оказалось почти перпендикулярным к земле.

Денис бросил пулемет на капот и, ведя дулом слева направо, возобновил огонь по истребителю. В диске трассирующие пули и было видно, как они впивались в фюзеляж.

Что-то кричали гвардейцы. И в их руках клокотали автоматы.

Фашистский летчик опять нацелился на «виллис».

— Ложись! Ложись! — закричали в два голоса Федор Васильевич и водитель.

Но Дениса ослепила ярость. Из глаз его катились слезы, он что-то кричал, но что именно — ни сам, ни другие не разбирали. Чтобы остановить его сейчас, нужна была физическая сила. А кто ее в такую минуту мог применить? О смертельной опасности не думал. Мало ли какие моменты не приходилось переживать. Молод был и горяч.

Для Кувшинова было ясно и другое: немецким летчиком овладела та же безумная сила. И его она ослепила.

Начался поединок.

И снова стрелял Чулков. Очередная бомба легла теперь ближе, но все же в стороне. Новый разворот истребитель начал делать влево. Денис, покрутившись вокруг машины и приладившись, пуля за пулей, как гвозди стал всаживать в истребитель. Расстояние до атакующего «мессершмитта» было незначительным.

Но вот самолет заметно встряхнуло, летчик попытался выровнять его, но это ему не удалось. «Мессер» стал валиться на спину. А пулемет в руках Чулкова все выплескивал и выплескивал строчки пуль.

От взрыва истребителя вздрогнула земля. Как подкошенный, упал и Денис. К нему устремились солдаты, думая, что комсорг ранен или убит. Но вот раздались возгласы:

— Мотоциклы! Мотоциклы!

Чулков вскочил и, как безумный, стал озираться. Глаза были красные, лицо почернело. Он не сразу понял откуда и чьи это мотоциклы. И вдруг, будто прозрев, увидел пяток мотоциклов с колясками, которые со стороны балки мчались к ним по степи, рассыпавшись цепью.

Немцы! Гулко застучали знакомые МГ.

Пять мотоциклов — это пять пулеметов. Надо удирать.

— По местам! Вперед!

— Стой! Стой!

От установки Колесникова кто-то бежал и размахивал рукой. Это был сам старшина.

— Денис, Акиншин ранен, без сознания…

— Ясно. — Денис повернулся к водителю «виллиса»: — Сколько дисков осталось?

— Четыре.

— Все четыре диска на установку Колесникова. Газани!

Подхватив пулемет, Чулков устремился вместе с Колесниковым к его установке, хотя мог бы куда быстрее добраться к ней на «виллисе». Водитель догнал их.

— Садитесь! — сердито крикнул он.

Денис, опомнившись, втолкнул в машину Колесникова вскочил следом. Оглянулся. Мотоциклы приближались. До них оставалось километра два.

Акиншина осторожно вытащили из кабины и перенесли в «виллис». Чулков сел на его место. Стартер зарычал. Но мотор не заводился. Раз! Другой! Третий. Денис спрыгнул на землю.

— К бою! Огонь только по моей команде!

Солдаты залегли за колесами автомобилей.

Из тридцати боеспособных осталось двадцать шесть человек. Один пулемет, двадцать пять автоматов. Против них — пять пулеметов.

— Приготовить к взрыву установку! — бросил Чулков Колесникову.

— Как?! Почему?!

— Ты сам это сделать в состоянии?

— Рука… Трудно мне.

— Сиволобов.

Подбежал, прятавшийся за установкой, солдат с лицом в черных точках. Его когда-то обожгло пламенем из сопла ракеты.

— Взорвете установку по моей команде. Знаете, как это делается?

— Сумею. Обучали.

Старшина Колесников плакал. Крупные слезы ручьем катились по щекам.

— Сиволобов, быстрее! Колесников, ложись!

— Иди ты… Я… я умру с установкой! — Старшина полез в кабину.

Но силы оставили его. Он упал.

Горло Чулкова перехватило спазмой. Но существовал строжайший приказ о соблюдении военной тайны. В сложившейся ситуации установку с отказавшим мотором необходимо было взорвать. Чулков подал знак глазами двум солдатам. Они подхватили Валентина на руки и бегом устремились с ним к грузовику.

Уже доносился стрекот мотоциклов. Неподалеку стонал раненый. Пули свистели над головой, со звоном сыпались стекла кабин.

Мотоциклы мчались как на параде, били из всех пулеметов. Пули решетили автомобили, вот-вот могли угодить в бензобаки.

— Огонь!

От первой же очереди взорвался средний мотоцикл, завалились на бок еще две машины. Залп был внезапен и силен, а этого гитлеровцы не ожидали. Оставшиеся машины, круто развернувшись, помчались назад.

— Сиволобов, отбой! — Денис махнул солдату рукой — Установку на буксир. Бегом!

Колесников выбрался из кабины грузовика, смешно засеменил к Денису, обнял его здоровой рукой.

— Ну, спасибо, лейтенант! Вот спасибо!

— За что благодаришь-то, чудило!? Не сбей мы фрицев — взорвал бы…

— Да все, все я п-понимаю! — от волнения и пережитого страха Колесников заикался. — Но ведь жалко. Душа разрывается.

Когда уже подъезжали к расположению полка, Денис вдруг подумал, что сегодня, будучи под пулями, мог легко погибнуть, но не испытывал страха, ни тогда, ни сейчас. Он понимал — это была не смелость, а странное равнодушие к себе. Оно происходило от того, что в груди гнездилась тупая боль. Словно бы от него отсекли какую-то важную часть, и рана непрерывно кровоточила. В бою эта боль отпускала. И чем острее была опасность, тем менее ощутима становилась боль. Опасность спасала от мыслей о Гале, от страданий…

«Мне бы не комсомольцами руководить, мне бы в разведку, во вражеский тыл», — подумалось ему.

И тотчас Денис должен был признаться себе: нет у него достаточного хладнокровия, чтобы стать разведчиком. Иначе не вел бы огонь прямо через борт «виллиса», не бегал бы напрямую под огнем… Узнай обо всем этом Назаров — не доверит больше ему, лейтенанту Чулкову, и самой пустячной самостоятельной операции.

Выход один: зажать боль в кулак.

1

Бои не стихали ни зимой, ни весной. Немцы теряли город за городом, пункт за пунктом. Многие оказались в плену.

Отбившаяся в пути, батарея из бывшего дивизиона Назарова взяла в плен около полусотни гитлеровцев. Они попали под огонь батареи, лавина огня совершенно деморализовала их. Уже и в помине не осталось былой наглости пленных. А давно ли они уверенно доказывали, что пленение их случайное, русских сомнут и раздавят, и тогда они поглядят, кто у кого будет в плену. Денис Чулков еще на правом берегу Днепра слышал такие речи.

Совсем иным стал пленный сорок четвертого года. Как из игрушечного резинового тигра выпускают воздух, так испарилась и уверенность гитлеровского солдата л победе. Душевный надрыв, психический надлом все чаще бросались в глаза. Пленные солдаты и офицеры вздрагивали и затравленно озирались от обычных громких фраз, обращенных к ним. Приниженные, неряшливые, они умоляли взглядами и взывали к состраданию.

— Ага, проняло вас, гадов! — торжествовали солдаты.

Одни из унтер-офицеров рассказал и удивительное, и смешное. По его словам для пленного самая легкая смерть — это гибель от лап медведя. Он, унтер, смеялся над этими слухами, но попробуй скажи — сразу же к стенке поставят.

Околесица была дикой и несусветной. Пропагандистская машина фашизма прививала солдатам страх перед пленом: русских именовали дикими варварами, питающимися чуть ли не сырым мясом и человеческой кровью.

В руки Чулкову однажды попал уникальный документ. Он принадлежал обер-лейтенанту, четырежды награжденному и дважды раненному. Офицера взяли в плен и отправили в штаб, как «языка».

Вечером, вызвав комсорга, подполковник Виноградов передал бережно завернутый в целлофан, сложенный вчетверо лист бумаги, изъятый у пленного. Развернув глянцевую бумагу, Денис попытался самостоятельно разобраться в готическом шрифте, но знание немецкого было недостаточно.

— Что это? — спросил он.

— Молитва.

Взглянув в улыбающиеся глаза замполита, Чулков с недоумением переспросил:

— Молитва?! Странно. Не очень-то немцы богомольны.

— Не были, да стали. Много раз уже находят в бумажниках офицеров такие вот божьи охранительные грамоты. Потрудитесь вместе с переводчиком и расскажите об этих индульгенциях комсомольцам. Я в готическом слаб, только общий смысл схватил. Над переводом пришлось основательно попотеть.

Эту молитву Денис прочитал на комсомольском собрании во втором дивизионе.

«Вступися, о господи боже мой, в тяжбу с тяжбущимися с нами и побори борющихся со мной…»

— Ага, лазарем запели, сволочи! — не выдержал кто-то из слушателей. — Мы тебе покажем тяжбу!

— Тихо, тихо!

— Читаю дальше. «Возьми щит и латы и восстань и не…»

— Го-го-го!

Чулков не обрывал веселья — на такую реакцию он как раз и рассчитывал.

— «Да обратятся назад и покроются… гм… и покроются бесчестием все умышляющие мне зло…»

Читать дальше было невозможно, смех не прекращался.

Эфиопий Баландин поднял руку и торжественно провозгласил:

— Кто за то, чтобы послать фашистам телеграмму сочувствия?

Смех утих — солдаты недоумевали. А Баландин продолжал:

— Не будет, стало быть, телеграммы? Все ясно. Не поможет нашим фрицам-голубчикам ни бог, ни архангелы, ни даже сам черт рогатый. Верно я говорю?

— Верно!.. — дружно и весело отозвались комсомольцы.

— На том и порешили. А коль резолюция есть… р-р-разойдись! — И уж потом с улыбкой извинения комсорг дивизиона вежливо осведомился у Чулкова. — Простите, я не спросил разрешения.

— Что ты… что ты… Резолюцию приняли важную. — Чулков обнял Эфиопия за плечи и увлек его в глубь двора. — Звонко получилось, Эфиопий, молодец!

2

За зиму и весну сорок четвертого года Советская Армия полностью очистила Украину от оккупантов. Позади остались город Кривой Рог, села Устиновка, Новый Буг, Еланец.

И вдруг жестокое сражение за Вознесенск. Залпы, залпы, залпы…

А когда земля набухла влагой и начала расползаться под колесами, путь все чаще стали преграждать речки, ручьи, балки, овраги с крутыми и обрывистыми берегами, заболоченные поймы. У Чулкова создавалось впечатление, что чем ближе государственная граница, тем медленней они продвигаются.

В Молдавии фронт остановился. Денис впервые за все военные годы почувствовал: сделай он еще десять шагов — упадет и не встанет. Уж на что было тяжко в день форсирования Днепра, все же тогда он не ощущал такой измотанности.

Это ощущение испытывал не он один. Даже двужильный Колесников передвигался, подволакивая ноги.

Единственным человеком, бодро себя чувствовавшим, оказался Николай Сурин, недавно возвратившийся из госпиталя. Ноги его были в сизых рубцах, однако рубцы ходить не мешали. В госпитале его нашла награда за форсирование Днепра, а здесь, в полку, вторая.

Полковник Серов отбыл в тыл для формирования одной из многочисленных частей РС. Назаров получил звание подполковника и вскоре был назначен командиром полка.

После того, как перешли к обороне, в полку опять состоялась церемония награждения, Чулков получил второй орден Славы. Награждена была и Галя.

Несколько раз Денис видел ее издали, но не осмеливался подойти. А однажды столкнулся с нею в коридоре штаба полка. Денис отдал честь и сказал:

— Здравствуй, Галя.

Она молча, не взглянув на Дениса, козырнула в ответ и обошла его, словно столб. Он выбежал вслед за ней на крыльцо, хотел окликнуть, но она так независимо шагала серединой улицы, гак высоко держала голову, что решимость Дениса остановить ее мгновенно улетучилась,

«Гордость — вот что руководит ею, — вдруг сказал себе Денис, — Значит тогда, во время нашего разговора в поле, я уязвил ее в самое сердце... Да, гордость… Этого она не простит»,

Конечно, он хотел бы, чтобы она снисходительно отнеслась к его ревности… Полно, так уж и хотел бы? Нет, он не ребенок и обязан нести ответственность за каждый свой поступок, за каждое слово… Просто, наверное, рано полюбил он эту девушку.

3

— Денис! Тебя срочно, немедленно к командиру полка!

— Макар едва перевел дух, так он спешил застать Чулкова в хатенке, где они стали на постой.

— Так как же все-таки: срочно или немедленно? — пошутил Денис, заканчивая соскабливать безопасной бритвой пушок на подбородке.

Макар почесал за ухом и грустно сказал:

— Меня вот оставляют. А тебя, видно, на ответственное задание.

Так и вышло, как предсказал Макар. Около штабной избушки стоял незнакомый «виллис», мотор его нетерпеливо фырчал.

Чулков смекнул — это за ним.

— Поедете в распоряжение командира гвардейской дивизии полковника Казакова, — сказал Назаров.

— Что я буду делать в дивизии, товарищ гвардии подполковник?

— Казаков объяснит. Но если коротко: выдашь в нашу честь один-другой залп по фашистам.

Чулков встрепенулся.

— Я отправляюсь во главе батареи?

— Почему батареи? Во главе полка, — Назаров рассмеялся, но резко оборвал смех, — Будешь, если потребуется, корректировать огонь всего полка. Смотри, не ударь лицом в грязь.

Полк гвардейских минометов по-прежнему входил в состав армии генерала Зарухина.

Денис однажды попытался через Виноградова разузнать о члене Военного Совета Зеленкове. Оказалось: Иван Иванович месяц назад ранен во время бомбежки и лечится в тылу.

О гвардейской дивизии, куда теперь ехал, Чулков был наслышан. Особенно о ее командире полковника Казакове. Говорили, что Казаков представлен командующим фронтом генералом армии Малиновским к званию Героя Советского Союза…

«Виллис» остановился около командного пункта командира дивизии. Денис решил, что увидит человека почтенных лет, и предстал перед полковником, которому не было тридцати. Да и вид полковника не очень-то соответствовал его славе. Тощий, легкий, под стать ему, Чулкову, только ростом повыше. И не сутулился, как все высокие, и хотя не был широк в плечах, но то ли от манеры держаться, то ли от десятка орденов, красовавшихся на груди, казался широкоплечим, сильным. Ширину плеч подчеркивала и тонкая, как у горского джигита, талия.

Шаг у него был пружинистый, мягкий. Казалось, что он сначала пробует тверда ли земля, а потом уже ставит ногу. Такая походка бывает у охотников. Взгляд у комдива казался пристальным, цепким, прожигающим. Казаков производил впечатление стойкого и твердого. Все у него было твердо: и руки, и черные, плотно лежавшие волосы, расчесанные на косой пробор, и манера говорить, — внятно и точно.

Словом, полковник пришелся по душе Денису. Но это потом, а поначалу знакомство с Казаковым сулило мало приятного.

Докладывая о своем прибытии, Чулков, как и положено, «ел глазами» начальство. Полковник окинул его насмешливым взглядом и поинтересовался:

— Никак, недавно из училища?

— Это смотря по какой системе считать, товарищ гвардии полковник. Шестимесячный курс училища прошел год назад, только выпущен рядовым.

— Не понимаю!

Пришлось коротко рассказать.

— Хорошо, — сказал полковник. — Располагайтесь здесь на КП. Пока отдыхайте. Сегодня ночью за Днестр пойдет большая разведывательная группа. К трем часам пополуночи она доставит данные о местонахождении укреплений и огневых точек противника. Если представится возможность, захватит «языка» — офицера.

Сердце Чулкова екнуло:

«Вот оно, настоящее дело…»

Сказал:

— Товарищ гвардии полковник, разрешите мне пойти с разведчиками? Корректировать огонь эрэсов буду я, а вы сами знаете: свой глаз — алмаз.

— А как у тебя с физической подготовкой? — поинтересовался полковник.

— В Школе и в училище занимался боксом.

— Что ж, сходи. Предварительно познакомься с разведчиками. Тебя мой ординарец к ним проводит.

— Слушаюсь, товарищ гвардии полковник.

4

Ночь выдалась безоблачной, но темной. Порывистый ветер рябил водную гладь, в ряби этой ломаными свечками дрожали отраженные звезды. Где-то далеко слева вспыхивали зарницы артиллерийских залпов, доносились глухие раскаты.

При спуске плота на воду, всплеск показался слишком звучным. Начальник разведывательной службы дивизии майор Строков досадливо крякнул, но промолчал. Младший лейтенант «с редкостной в России фамилией Иванов» — так он представился — успокаивающе сказал, понимая, что разведчики волнуются:

— Полегче, полегче, хлопцы. А то уж больно быстро домчимся до правого.

«Младшой», как в душе окрестил Иванова Денис, терпеть не мог, когда за каждым их движением следило начальство. Не было еще случая, чтобы разведчиков провожал майор, а тут, по всему видать, получил строжайшее указание от «самого».

Плот шел легко, без шума. Но под тяжестью семнадцати человек основательно осел, через бортики заливало, поэтому грести пришлось стоя на коленях.

Местный житель молдованин, одетый в истрепанную, видавшую виды кушму, громко зашептал, обращаясь к Иванову:

— Управо надо, товарищ, управо. На те кусты.

— Где видишь кусты?

— Так вот же, товарищ.

Но было уже поздно. Плот мягко ткнулся в песок. Тихо сошли на берег, укрыли плот и, пошептавшись, двинулись за молдованином.

Шли по камышовым зарослям, под ногами чавкало. Тропку в болоте знал, видимо, только крестьянин. Пройти тут без проводника нечего было и думать.

Метров через пятьсот-шестьсот молдованин остановился.

— Смотрите.

Чулков напряг зрение и увидел впереди темную стену — то ли крутой берег, то ли опушку леса.

— Что там?

Денис узнал голос младшего лейтенанта.

— Поди, фашисты курят, — ответил проводник. — Там лес… Под деревьями устроились. И в самом деле — кто-то курил, не очень заботясь о маскировке.

По всему видать, боевое охранение. Русских они здесь не ждали — кто ж полезет к ним через болото, — потому и не таились.

«Что ж я тут разведаю? — с тоской подумал Денис, — Надо идти дальше».

Иванов шепнул ему на ухо:

— Что будем делать, лейтенант?

— Взять в кольцо и без шума…

— Правильно. Такие языки мало что знают.

Младший лейтенант разделил группу на три части. Четверых, в том числе и Чулкова, оставил при себе, а две шестерки бесшумно растворились в темноте.

Ждать пришлось долго. Или так медленно тянулось время? Где-то чуть в стороне жалобно и потерянно попискивала птица. Наверное, отбилась от выводка утка. Из лесу время от времени доносилось уханье филина. Было жутковато.

— Их самих там не порезали?

— Не родились еще смельчаки, чтобы с моими орлами справиться.

Будто подтверждая слова младшего лейтенанта, кто-то страшным голосом заорал, но крик мгновенно оборвался. Отчетливо была слышна рукопашная. Еще раз раздались короткие предсмертные крики.

После минутного затишья впереди три раза подряд крякнула утка, после короткой паузы кряканье повторилось. Условленный сигнал.

— За мной!

Иванов поднялся во весь рост и двинулись напрямую.

— Осторожно, — предостерег кто-то из темноты. — Тут жижа сплошняком. Вот сюда, здесь сподручней.

Тот же голос минуту спустя доложил, что уничтожено семеро «вражин», а одному, унтер-офицеру, кляпом заткнули рот.

— Допроси унтера, что там впереди? — приказал Иванов переводчику.

Перепуганный гитлеровец рассказал, что впереди находится еще одна группа охранения во главе с офицером. Указал он и все огневые точки батальона, Можно было не сомневаться в правдивости рассказа. Но младший лейтенант хотел более точной информации, тому же позарез требовался осведомленный офицер. По словам пленного, охранение разместилось в лесном домике.

— Часового выставили? — спросил пленного Денис.

— По одному у каждого входа.

— А что, в лесу не изба, а дворец?

Недоверие, прозвучавшее в голосе Чулкова, всполошило унтер-офицера.

— Клянусь, господин офицер, я не вру. Дом просторный, там лесничий жил. Шесть комнат. А входов два.

Для большей убедительности унтер попросил посветить ему и трясущимися руками начертил план дома лесничего.

Группа двинулась вперед. Пленного унтер-офицера привязали, к дереву, строго-настрого предупредили, что если попытается как-то привлечь к себе внимание, смерти ему не миновать. Твердо обещали жизнь, если будет молчать. Но для верности в рот опять засунули кляп.

Бывший дом лесничего искали не меньше часа. Чернильная темнота в лесу воспринималась, как союзница.

Вдруг оглушительно и совсем рядом полоснула автоматная очередь. Все без команды распластались на земле, замерли. Из дома лесничего? Их заметили, услышали? Открывать или не открывать огонь?

Возможно, на всякий случай решил пострелять часовой, чтобы не заснуть? Странно. И по ним ли стреляли? Свиста пуль не было слышно.

— Ну, как, лейтенант?

— А черт его знает? Как слоны топали, вот и нарвались.

— Думаешь?

— А что иначе?

— Если бы заметил, не прекратил бы стрельбу. Поднял бы тревогу. Тут сейчас такой трам-тарарам начался бы… — Иванов хохотнул. — Видно, спросонья. Тебя Денисом, кажется?..

— А тебя?

— Виктором. Я, видишь ли, обязан побеждать, если ношу такое имя.

— Ну, цыплят по осени считают.

— Сейчас часовых снимут. Дом мы окружим. Ты с тремя ребятами — в левую дверь, старший сержант Валуйкин — в правую, я с остальными — в окна.

— Ясно.

План Иванова передали по цепочке. Вскоре справа и слева зашуршали ползущие тела…

Прошло не меньше десяти минут, а кряканья утки не было слышно.

«Что там тянут? — тревожился Чулков. — Неужто провал?»

— Давай, лейтенант. Бегом! Трое с тобой. Не отстанут.

Дома лесничего Денис не видел. Темная стена возникла на фоне неба внезапно. Придержал бегущего впереди.

— Спокойно. Посмотрим. Там лестница или что?

— Не имеет значения. Ребята крякают. Слышите?

Действительно, утка крякала нетерпеливо и призывно. Чулков двинулся на эти звуки, держа на сгибе руки автомат. Кряканье раздалось с крыльца.

— Сюда, сюда!

Чулков бросился на звук голоса, перемахнул через ступеньки.

— Лейтенант, там гульба. Лопочут, чокаются, сволочи. Поздравим их?

— Непременно. — Дождался, пока все собрались на крыльце. — Слушай команду! Вы… — Чулков коснулся рукой солдата, который снимал часового, — врываетесь с гранатой в руке. Что есть силы: «Хенде хох». При малейшем сопротивлении — стрелять. Только не в офицера. Ну, орлы, вперед!

Как только послышался крик «хенде хох», — раздалась очередь. Свет погас. Но хватило мгновения, чтобы увидеть за столом пятерых солдат. Офицера среди них не было, и Чулков выпустил по ним очередь. В другом конце рванула граната. Вышибло двери. По плечу Чулкова больно ударило какой-то отлетевшей короткой деревяшкой.

— У кого фонарь? — крикнул он.

Вспыхнуло два луча. В проеме двери показался младший лейтенант.

— Где офицер?

— Не видел. За столом не было.

— Искать. Всем искать. С той стороны тоже не было.

Вспыхнула спичка. Отыскали огарок свечи, потом — керосиновую лампу с разбитым стеклом. Рассеялась пыль. Стащили в одну комнату троих раненых солдат.

— Где офицер? — задал вопрос переводчик. — Быстро. Гарантируем жизнь за оказанную помощь.

— Он был здесь, здесь… — залепетал низкорослый солдат со слипшимися на лбу рыжими волосами. — Печка…

Договорить солдат не успел: он был сражен очередью из автомата. Упал и Иванов. Но еще раньше застрочил из ППШ Чулков. Огонь из угла стих. Бросившись туда, выволокли офицера. Он был жив, но ранен, кажется, основательно.

— Что с младшим лейтенантом? — крикнул Чулков.

— Убит, товарищ гвардии лейтенант.

— Ох, черт!

Оставив офицера, Денис подошел к Виктору. Он лежал на полу, раскинув руки.

Денис разорвал гимнастерку, приложил ухо к груди. Стук сердца слышался достаточно отчетливо.

— Жив! Жив!.. Быстро пакет.

Перевязывал Чулков сам, насчитал три раны и каждая могла стать смертельной. А Виктор жил… Только бы его донести.

Раненым оказался еще один солдат. К счастью, легко.

Еще раз осмотрели немецкого офицера. Это был капитан. Раны он получил серьезные, но не смертельные.

Командование группой Чулкову пришлось взять на себя. Главным советчиком стал старший сержант Валуйкин. Денис спросил его:

— Какая у нас дальше программа?

— Товарищ гвардии младший лейтенант собирался уточнить расположение огневых точек.

Прежние сведения об огневых позициях не совпадали с теми, которые были получены от унтер-офицера. Какие из них правдивы? Что-то подсказывало Денису: унтер-офицер не врал. Ведь о доме лесника он сказал правду. И все-таки нельзя было ограничиваться предположениями. Распорядился срочно переправить на берег раненых и привязанного к дереву пленного, а сам с двумя группами направился к месту, где, как сообщил унтер-офицер, находился огневой заслон. План был прост: надо забросать гранатами все четыре огневые точки. Если подавят их — хорошо, не подавят — засекут расположение дополнительных огневых узлов. Условились с Валуйкиным — первой начинает группа Чулкова. Подобрались к намеченным пунктам бесшумно и быстро. Одна за другой начали рваться гранаты.

Справа от того места, где расположилась группа Чулкова, застрочил одинокий автомат. Слева вспыхнула ракета. Ожили огневые точки. Подсветив фонариком, Денис быстро нанес местонахождение вражеских пушек на карте.

Через несколько минут где-то впереди застрочили автоматы. Видно, поднято по тревоге подразделение. Пора отходить.

Денис достал из кармана взятую у Иванова ракетницу и выстрелил в направлении берега. Зеленый огонек, ярко вспыхнув, долетел до земли.

Группы подходили к плоту с интервалами в семь-десять минут. Последней появилась пятёрка, возглавляемая старшим сержантом. Они волокли что-то громоздкое, дышали тяжело и едва переводили дух.

— Что там у вас? — удивился Чулков.

— Не что, а кто, товарищ гвардии лейтенант, — возбужденно и радостно отозвался Валуйкин. — Кажись, крупную дичь захватили.

— Офицер?

— Еще какой! Майор. А, может, и повыше. Только повозились с ним, с боровом. Кусался, гад. Всех перекусал, как бешеный пес… Я его малость того…

Вдали раздались резкие, дробные звуки. По речной пойме они прокатились лавиной. Стреляли из автоматов — прочесывали лес.

Двигались вслед за пожилым молдованином по знакомой тропке, разведчики намного опередили своих преследователей. Вышли на берег… Плот был уже спущен на воду.

Денис отозвал в сторону Валуйкина.

— Я не знаю людей, старший сержант, будем думать вместе. Двадцать человек плот не выдержит. Хорошо бы отыскать закаленных пловцов и вплавь… Конечно, не отрываясь от плота.

Валуйкин задумался.

— Придется самому первым. — Он подошел к разведчикам, тихо сказал: — Нужно двое добровольцев. Кто хочет искупаться? Я страсть как люблю разогреться в свежей водичке.

Слова приняли за шутку, кое-кто хохотнул, но смешок оборвался — все увидели, как ловко и быстро раздевался старший сержант. Кто-то глубокомысленно заметил:

— Водичка, конечно, не повредит, если водочки во внутрь плеснуть.

Шутку приняли, оценили. Вслед за старшим сержантом, которого, чувствовалось, здесь любили, начали раздеваться, кряхтя и поругиваясь, еще двое разведчиков.

Докладывал Чулков полковнику не в три, а в четыре. Начал было извиняться за опоздание, но комдив досадливо махнул рукой.

— Какого черта! Не теряй времени. Что успешно сходили — знаю. Доложи коротко, как все происходило…

Доложил Денис сжато, о самом основном. Хотелось спать. Комдив это понял. Приказал отдыхать здесь же на КП. Перед сном велел выпить водки, чтобы предотвратить воспаление легких,

5

Два последующих дня гвардейская дивизия готовилась к наступательной операции, целью которой было захватить плацдарм на правом берегу Днестра.

На третий день в пять утра командир дивизии вызвал Чулкова на свой КП.

— Вот теперь, лейтенант, я хочу быть уверенным, что накроешь передовую линию одним залпом. — Полковник кивнул начальнику дивизионной разведки, приглашая к карте, и легонько взял Чулкова за руку. — Вот смотри сюда. По агентурным сведениям и вашим разведданным передовые огневые точки остаются на старом месте. А вот здесь, левее, у них припасен для нас еще сюрприз. — Карандаш полковника показал места расположений пулеметов, минометов, артиллерии. — Первый залп сюда, второй — по разведанной вами линии. Задача ясна?

— Так точно. Но вы уверены, что два наших залпа обеспечат выполнение задачи?

— Вторая линия, как видишь, дугой. Хорошо бы накрыть ее одним залпом. Задача выполнима?

— А расстояние по фронту?

Полковник указал карандашом на цифру, потом на другую, обозначающую расстояние в глубину.

Чулков стал рассуждать вслух:

— Та-ак… Дайте-ка я прикину, грубо хотя бы.

— Прошу туда, — Полковник показал на дверь. и адъютанту: — Проводи.

Расчеты не очень клеились. Слишком уж широкое рассеивание по фронту. Очень большой риск. Основательно потрепать вполне возможно, но уничтожить — вряд ли.

Что касается первой огневой линии, тут уверенность в успехе была полная.

Как же быть? Нужен второй залп по глубинным целям. Причем, с некоторым интервалом. После того, как передовые части дивизии зацепятся за правый берег и немцы, уже не опасаясь «катюш», выдвинут на линию обороны все свои огневые и людские ресурсы…

Денис связался с Назаровым, спросил, возможно ли два первых залпа дать тремя дивизионами и еще дополнительно третий — всем полком. Назаров дал «добро».

Комдив, начштаба, начальник оперативного отдела и начальник разведки дивизии выслушали предложение Чулкова.

— Ну?! Что скажут почтенные офицеры? — весело спросил комдив.

— Гм… Тут что-то есть, — проговорил начальник штаба. — Мне все это представляется в реальном свете.

— Та-ак. А оперативному отделу?

Майор, огромный, тяжелый, с задубелой красной кожей на лице, улыбаясь, развел мощными руками. Жест его был достаточно красноречив.

Не поднимая взгляда, высказался начальник разведки.

— Я бы хотел уточнений. Нет ли здесь опасности накрыть своих?

— Есть, товарищ гвардии майор. Определенно есть. — Комдив наклонился над картой. — Но мы постараемся свести риск к минимуму. План принимается, лейтенант.

Расчеты Чулков сделал вовремя. Проверил и перепроверил их. Заранее передал в полк, чтобы проконтролировать себя. Назаров успел сам сделать расчет и не дал ни одной поправки. Он сообщил, что есть возможность усилить залп: успели отремонтировать батарею установок, ранее списанную, но не отправленную в глубокий тыл.

Теперь следовало ждать.

Полковник казаков приник к стереотрубе. И вот, не отрываясь от нее, приподнял руку.

— Давай, лейтенант, по первой линии.

Денис крикнул в трубу каким-то тонким мальчишеским голосом:

— Залп! Залп!

Из блиндажа КП сверкающие стрелы в небе казались не столь грозными. Отчетливо различил вдали разбушевавшийся огонь. Ракеты сделали свое дело.

— Хорошо, Чулков. Хорошо!

Полковник положил руку на плечо Дениса, слегка встряхнул его.

— Цель накрыта полностью, правда, еще не разбита. — Он выхватил из рук телефониста трубку. — Артиллерия… Давай!

Где-то совсем близко рявкнули пушки. Голоса в блиндаже растворились в грохоте.

Когда наступила тишина, полковник обернулся к Чулкову:

— Готов?

— Так точно.

— Огонь!

— Залп! Залп!

Теперь разрывы ракет были видны гораздо отчетливее. Вспышки, схожие со сверканием молний, озарили черную гладь Днестра, испещренную черными точками. Совсем крошечными казались отсюда плоты и лодки. Одни уже пристали к берегу, другие плыли, основная же масса еще. только готовилась к форсированию реки. Прекрасное это было зрелище.

— И Днестр одолеем! — воскликнул Денис.

— Конечно, одолеем, лейтенант, — отозвался начальник оперативного отдела.

И опять надо было ждать. Время, как всегда, в такие минуты тянулось черепашьими шагами. Денис потерял терпение,

— Не пора ли, товарищ гвардии полковник?

Казаков промолчал.

— Терпение, лейтенант, терпение, — баритоном пророкотал начальник оперативного отдела, не переставая разглядывать в бинокль вражеские позиции.

Начальник штаба оторвался от стереотрубы, скосил глаза на комдива.

— Прошу взглянуть, — и шагнул в сторону. Голос начальника штаба выражал нетерпение. Комдив приник к окулярам.

— Ага, сволочи, не нравится! Давай, лейтенант!

— Поддай им жару! Огонь! Огонь!

Денис почему-то вздрогнув от зычной команды, прокричал в трубку:

— Залп! Залп! Даешь по фашистам!

Всех, кто находился на КП, приковал к себе ракетный гром грозных «катюш». Эффект от третьего залпа оказался более внушительным, чем предполагал Чулков. Он еще не знал, что в полк прибыла партия ракет повышенной разрушительной силы.

Их-то и применил Назаров при третьем залпе, понимая, как важно сейчас дивизии полковника Казакова форсировать Днестр и захватить господствующие высоты в крутой излучине реки. Одновременно с этим соединением форсируют реку еще четыре стрелковых дивизии. Но именно на полки Казакова командарм возложил самую трудную и ответственную задачу. Дивизия должна не только форсировать Днестр, но и вклиниться в глубину обороны противника.

Как установила впоследствии разведка, потери противника от третьего неожиданного удара были ошеломляющими.

Гитлеровцы выдержали первый залп ракет. Сообразив, что у них есть время на то, чтобы восполнить утраченное, они выдвинули из резерва все свои огневые средства. И все это попало под сокрушающий огневой удар.

6

Положение дивизии Казакова оказалось весьма сложным. Она вырвалась далеко за пределы, намеченные предписанием командующего армией. Другим же четырем дивизиям сделать этого не удалось. На подготовку наступательной операции осталось слишком мало времени, войска устали и потеряли наступательный порыв. Противник усиленно бомбил и обстреливал из пушек боевые порядки с господствующих высот. Советские войска вынуждены были закапываться в землю на заболоченной пойме, густо заросшей камышом.

В операцию срочно втянули еще два соединения. Но п они не добились решающего успеха — давало себя знать переутомление войск. Начальник штаба армии Константин Арефьевич Плужник срочно вылетел в штаб фронта. Он пытался убедить фронтовое руководство в том, что для солдата существует предел физического и психического напряжения.

Для убедительности Плужник привел пример, как однажды стал свидетелем тяжелого положения войск.

Вскоре после форсирования Днепра до крайней степени измотанные солдаты одной из лучших дивизий армии должны были атаковать противника. Комдив был лишен возможности облегчить положение своих подразделений: его доводы не принимались во внимание. Комдив попросил приехать к ним полковника Плужника.

На его глазах стрелки дружно поднялись в атаку и устремились за танками. Но, пробежав несколько десятков метров, залегли без видимой причины на открытой, хорошо простреливаемой противником местности. Гитлеровцы повели губительный минометный, а потом и артиллерийский обстрел. Люди гибли, но никакая сила не могла поднять их с земли.

— Физическое и нервное напряжение солдат достигло предела, — с грустью сказал тогда комдив. — Им нужна хотя бы короткая передышка.

Атаку пришлось прекратить. После короткого отдыха те же подразделения стремительным броском сбили противника с занимаемых позиций. Основываясь на этом боевом опыте, полковник Плужник доказывал:

— Надо учить командиров разбираться хотя бы в элементарных законах психологии и физиологии человека. Иначе войска будут нести немалые и, главное, совершенно неоправданные потери.

Но в штабе фронта он не нашел понимания. Принявший его генерал не стал вникать в психологические тонкости, а лишь подтвердил прежний приказ.

Создалось положение, когда целые части, остановленные противником в местах, совершенно невыгодных для обороны, были вынуждены закапываться в землю. На правом берегу Днестра стал спешно сооружаться «подземный город» с «проспектами» траншей и ходов сообщений.

После нескольких неудачных попыток взять штурмом одну из древних крепостей на Днестре в штаб армии по линии ВЧ позвонил командующий фронтом Малиновский. Он упрекнул командарма Зарухина:

— Топчетесь на своих плацдармах и ни с места. Себя и соседей подводите. — Но, помолчав, отменил свой приказ продолжать атаки. — Завтра приеду, на месте разберемся…

На рассвете в расположение армии прибыл командующий фронтом, утомленный, с покрасневшими от хронического недосыпания глазами, но бодрый, улыбающийся. У командующего армией генерал-лейтенанта Зарухина, знавшего Родиона Яковлевича Малиновского еще по совместной работе в Генштабе, отлегло от сердца, стало ясно — не распекать приехал, а помогать.

Однако поздоровался с командармом Малиновский сухо. Единственная поблажка, которую допустил по отношению к старому сослуживцу командующий фронтом, заключалась в том, что он освободил Зарухина от обязательного рапорта при встрече.

— Разберемся. Думаю, ничего не упустим, — сказал Малиновский.

Подъехать к НП командарма на машине было опасно и неразумно — подступы к высоте хорошо простреливались гитлеровцами. Более километра шли пешком по вспаханному еще прошлой осенью полю. Малиновский любил ходить, и эта прогулка привела его в хорошее расположение духа.

Наконец, добрались до блиндажа. Передний край немцев отсюда предстал, как на ладони. Все в блиндаже было под рукою, все размещено рационально, без излишней роскоши. Самое видное место занимали карта и добротно сделанная фотопанорама.

Малиновский сначала молча изучал карту, потом приник к стереотрубе, сравнивая увиденное с панорамой. Не спеша, въедливо входил в обстановку. Вопросов задавал много, слушал спокойно. Особое внимание Малиновский уделил крепости, которую никак не удалось захватить. Она действительно производила впечатление неприступной. Чувствовалось: командующий фронтом не ожидал, что она столь грозна. Хорошо были видны кирпичные стены. Когда Малиновскому сообщили, что у основания стена достигает восьмиметровой толщины, он даже закряхтел от неудовольствия.

— Умели строить в старину, — заметил он и добавил: — Разрушать ее полковой или дивизионной артиллерий, я надеюсь, не пытались?

Командарм усмехнулся.

— Как же, пытались. Правде, до сих пор не знаю, кому принадлежит эта лихая инициатива.

Михаил Николаевич охотно рассказал, что собой представляет крепость. Оснащена девятью бастионами, два из них обращены к Днестру. Бастионы окружены глубоким рвом с каменным эскарпом и контрэскарпом. Чтобы проникнуть в крепость через ворота, надо преодолеть четыре подъемных моста. За толстыми стенами грозного укрепления располагалась средневековая генуэзская цитадель с восьмью башнями-бойницами, которые также обведены с трех сторон рвом, наполненным водою.

Гитлеровцы возлагали на крепость большие надежды. Ее модернизировали, прорубили много дополнительных амбразур. На бастионах установили крупнокалиберные пулеметы и орудия, из которых легко простреливались оба берега Днестра и три крупных населенных пункта. Вокруг крепости соорудили доты.

— А если попробовать поковырять доты тяжелыми орудиями? — не то спросил, не то предложил Малиновский.

— С вашего разрешения распоряжусь ударить прямой наводкой.

— Ударьте. Кстати, проверим меткость артиллеристов генерала Радова.

Грянул выстрел. Артиллеристы, еще ранее выдвинутые для стрельбы прямой наводкой, успели пристреляться, в цель угодили первым же выстрелом. Укрепление окутало дымом. Когда он рассеялся, дот стоял невредимый, только на одной из его стен появилось темное пятно.

— Н-да, как мертвому припарка, — отметил Малиновский. — Прошу теперь в стену крепости.

И снова грохнуло орудие. Тяжелый снаряд вонзился в серую стену, взорвался: жирный черный дым долго не рассеивался. И этот снаряд мало что дал, — он сделал лишь едва приметную щербину в стене.

— Действительно, никакого эффекта, — с досадой сказал командующий. — Что ж, Михаил Николаевич, ваши доказательства весомы и убедительны. Сожалею о своих претензиях и упреках. Приказ о прорыве вражеской обороны на вашем участке отменяю. Атаки прекратите, по плацдарм, конечно, надо сохранить. Закрепляйтесь поосновательней, чтобы никакие неожиданности вас не застали врасплох. Не скрою, Михаил Николаевич… Не за горами пора, когда немцы добровольно оставят и крепость, и доты, и все другие укрепления, а ваша армия по-прежнему будет ударной.

Он встал и вдруг с удивлением спросил:

— Вы чем-то встревожены, Михаил Николаевич?

— Минут через десять начнется артналет. У них, как в аптеке, минута в минуту. Вот и приходится помнить: береженого бог бережет.

Малиновский улыбнулся.

— Какие вы тут религиозные стали!

— С волками жить — по-волчьи выть. Очень прошу вас поспешить, товарищ командующий. Нехорошее у меня предчувствие.

Командующий еще раз окинул взглядом все вокруг и, подчинившись настойчивости командарма, заспешил к укрытым в лощине машинам. Не успели они подойти к ним, как грянул залп. На том месте, где был наблюдательный пункт командарма, поднялись огромные клубы пыли.

— Вот вам и не верь в предчувствия! — вздохнул Зарухин.

Малиновский крепко пожал ему руку.

— В долгу у вас, Михаил Николаевич.

В штабе армии, куда они вскоре добрались, доложили: армейский НП разрушен прямым попаданием.

1

Необычным выдалось военное лето сорок четвертого года в Молдавии. Фронт прекратил наступательные операции, и настала тишина. На час ли, на день — все равно хорошо. Тысячи людей вздохнули с облегчением. Великая благодать для человека, когда тихо!

В этой тишине порой раздавался выстрел, изредка — пулеметная очередь. Волна сотрясенного воздуха катилась по разнеженной земле долго, гулко и терялась в лиловых далях. После шквала огня и грохота эти одиночные выстрелы лишь подчеркивали глубинную, девственную тишину молдавских равнин и были столь чужды здесь, как если бы в чистом родниковом ручье вдруг заметались в струях березовые щепки, волоча за собой по дну ломающиеся тени. Уплывут они, и еще чище, еще прохладней покажется вода в ручье.

И все-таки тишина на равнинах обманчива. Люди в прокопченных гимнастерках зарылись глубоко в землю. Вся жизнь шла там, в траншеях и блиндажах, жизнь скрытная, суровая, взрывоопасная.

В запутанных и сложных траншеях не сведущему в военном деле человеку ничего не стоило заблудиться. Правда, на поворотах или в тех местах, где траншеи разбегались в трех или четырех направлениях, имелись указатели, направлявшие в то или иное «хозяйство». Но всего чаще указатели несли на себе непонятные буквы и цифры, которыми «хозяйства» были зашифрованы.

По обе стороны Днестра возник, в сущности, подземный город. И он жил. Жил будущими боями, которые могли начаться в любую минуту.

Боевые установки были тщательно замаскированы, как и расположение гвардейцев, их обслуживающих.

Гитлеровская разведка организовала настоящую охоту, пытаясь разгадать тайну ракетного оружия. Создавалось впечатление, что полк гвардейских минометов в последнее время стал объектом самого пристального внимания вражеской агентуры. Происходили странные и подозрительные происшествия.

Месяц назад дивизион капитана Нестерова получил срочное задание уничтожить скопление мотопехоты в небольшом селе Трикаты. По данным разведчиков жителей там не оказалось. Комдиву был отдан приказ не жалеть мин...

Намеченные заранее огневые позиции на участках, которые хорошо просматривались днем, батареи заняли глубокой ночью. Не успели солдаты отрыть окопы, как вдруг около батарей заплясали багровые вспышки взрывов. После каждого взрыва поднималось невиданное ранее рыжее облако. Вскоре и установки, и солдаты стали покрываться гарью и пылью. Когда вспышки взрывов прекратились, все с изумлением увидели, что и они сами, и боевые установки, даже земля вокруг — все начало фосфоресцировать.

Тотчас раздалась команда:

— Зачехлить машины!

Машины зачехлили, но это мало помогло — дивизион походил на гигантское фантастическое скопление светящихся чудовищ. Все батареи, несмотря на темную весеннюю ночь, были хорошо различимы.

Ударили вражеские пушки. Теперь стреляли прицельно, хотя и не очень точно. Батареи спешно покинули позиции, увозя троих раненых и одного сраженного осколком.

Командир дивизиона, когда, наконец, удалось оторваться от преследования, приказал вымыть установки, все вспомогательные автомашины, ящики и почиститься самим. Времени оставалось в обрез, команды выполнялись быстро и точно.

Новые огневые позиции заняли вовремя и тотчас дали залп.

Боевую задачу дивизион Нестерова выполнил в назначенное время, но сразу же, как только батареи возвратились в полк, капитан доложил о чрезвычайном происшествии командиру полка.

— Как мог противник глубокой ночью обнаружите дивизион? — Нестеров гневно сверлил подполковниц глазами, будто именно Назаров был повинен в этом внезапном артналете гитлеровцев.

— Как-нибудь не могли себя обнаружить?

— Исключено, товарищ гвардии подполковник. Вы же знаете.

— Есть какие-нибудь факты, подозрения?

— Если бы, товарищ гвардии подполковник. Правда, грызет меня мыслишка.

— Конкретней.

Капитан переступил с ноги на ногу.

— Нервной слабинкой не страдаю, вы знаете, а вот грызет и грызет.

— Давай, не тяни.

— Сержант Мисютин не дает мне покоя. Больно уж ест глазами начальство. Прямо-таки наизнанку себя выворачивает, исполняя приказание.

— Отличный гвардеец, дисциплину бдит.

— Так-то оно так, конечно. Но тут заковыка… Почему бомбежки и артналеты на дивизион совпали со временем его прибытия в дивизион? Подозрительно как-то… Налетов, как вы знаете, давно уже не было. Выходит, Мисютин на хвосте их притащил?

Назаров задумался. Денис, которому недавно присвоили звание старшего лейтенанта, присутствовал при этом разговоре. Он видел, как потемнело лицо командира. О Мисютине уже был разговор. Втроем тогда беседовали с контрразведчиком старшим лейтенантом Павловым — на беседу командир полка вызвал только Виноградова и комсорга. Не сговариваясь, они старались отвести подозрение от Мисютина — казалось невероятным, чтобы такой дисциплинированный гвардеец мог быть врагом. Каждый из них находил хорошую черту в характере сержанта. Сообразительный. Правда, казался слишком уж вышколенным. Но это от радости, что попал в ракетное подразделение. Его рвение, исполнительность и точность, можно поставить в пример другим. Раньше он был минометчиком. После госпиталя получил трехмесячный отпуск, прибыв из которого, сам добился назначения в подразделения гвардейских минометов. Своим старанием и энергией Мисютин за короткий срок завоевал прочный авторитет в батарее.

Тогда Чулков так и не понял: отвели Назаров и Виноградов подозрения контрразведчика или напрасными оказались их усилия?

После случая с ночным свечением опять всплыла фамилия Мисютина. Командир дивизиона настаивал на своем подозрении. И в самом деле, совпадения бомбежек и налетов с появлением нового человека наводили на размышления. Бомбежки происходили в самое, казалось бы, неподходящее время: или рано утром, когда батареи находились в глубоком укрытии, или вечером. Любая щелочка была замурована. Уму непостижимо, как с воздуха можно обнаружить установки, если и на земле в светлый день не отыщешь батареи! За маскировкой установок следили десятки бдительных глаз. Учитывая пристальное внимание вражеской разведки к гвардейским минометам, все постоянно находились настороже. Тайну берегли не только потому, что давали присягу и подписывали специальные документы. Огромное значение имели гордость, восхищение отечественным оружием. Случалось, что себя взрывали вместе с установкой, унося тайну в могилу. Лучше смерть, чем отдать секрет фашистам.

…Командир полка приказал пригласить старшего лейтенанта Павлова и подполковника Виноградова. Не отпустил подполковник и старшего лейтенанта Чулкова.

— Понадобишься. Садись.

Контрразведчик не очень-то обрадовался такому «собранию», но сдержался — крутость характера командира полка он уже не раз испытал на себе. Назаров действовал по принципу: один в поле — не воин, чего не хотел признавать Павлов, ссылаясь на свои полномочия. Из последнего столкновения старший лейтенант вышел потрепанным настолько, что едва удержался в полку. Павлова не отозвали, посчитавшись с мнением того же Назарова.

«За битого — двух небитых дают, В другом месте он лучше не будет. Обломается, если голова на плечах. А она у него имеется. — И добавил убежденно: — Всех учить надо.

Павлов был хмур. Сказал глухо:

— Пока что, товарищи, не могу ничем вас порадовать. Подозрения так и остались подозрениями. Изобличающих Мисютина фактов не имею, к сожалению.

— Может, создадим специальную группу? Хотя бы во главе с комсоргом. Он прохода мне не дает, упрекает — на каком основании подозревают его комсомольцев?

Под строгим взглядом командира полка у Чулкова застряли слова протеста — он и не думал упрекать контрразведчика. Не так давно состоялся лишь короткий разговор о повышении бдительности. Ограничились общими словами. Требовалась еще одна беседа на эту тему. Чулков провел такие беседы в каждом дивизионе.

Старший лейтенант Павлов бросил косой недоверчивый взгляд на комсорга, некоторое время колебался («Не спугнем, не насторожим ли агента, если он притаился и действует исподтишка?»), но выслушав все соображения, согласился с предложением командования полка создать в помощь ему группу из пяти комсомольцев.

Эту пятерку тут же назвали. Через час Павлов уже инструктировал своих помощников. В энергичных выражениях он рассказал, какой он помощи ждет от активистов.

По заданию старшего лейтенанта составили список новичков в полку. Начали проверять их. Каждый шаг новичка стал теперь известен, все прошлое представилось, как на ладони. Список подозреваемых в преступной связи с врагом начал быстро истощаться.

Наконец, настал день, когда в этом списке остался единственный человек — сержант Мисютин.

— Выходит, откуда пошли, к тому и пришли? — с грустью подвел итог Чулков.

— А почему мы должны интересоваться только новичками? — спросил Колесников,

— И в самом деле! — подхватил Баландин. — Мне тоже кажется, что слишком уж мы оглупляем фашистов. Разведка у них… Помните беседу проводил капитан из штаба армии? Абвер не брезгует никакими средствами. И этот диверсант-шпион, наверняка, и умнее, и хитрее, чем мы о нем думаем. Мы сейчас действуем по трафаретам, какие видели в кино. Там — полтора часа на разоблачение врага…

— Погоди, Как бы ни был человек изворотлив, но он же по человеческим законам должен действовать? — Чулков с надеждой посмотрел на Колесникова и Баландина.

— А что если враг притаился давно и только ждал появления такого новичка, как Мисютин? — Колесников обвел всех взглядом.

Простая эта мысль изумила Чулкова. Надо быть далеко не рядовым актером, чтобы уметь так притворяться, как «притворялся» сержант Мисютин. Что из того, что Мисютин суетлив? И у него, Чулкова, тоже есть недостатки. Горяч, например. Сколько уж раз приходилось прятать кулаки в карманах! Так бы и двинул в зубы, когда допекали. Его, Дениса из Новодольска, еще самого надо воспитывать.

— Надо, пожалуй, с Павловым посоветоваться. Мысль твоя по-моему, стоящая.

— А может, самим?

— Ты, Колесников, вроде бы не отличался жадностью к славе. У Павлова все-таки опыт. Ершист, самолюбив, конечно, а помощникам рад. Посмотри, как он круто изменил свою линию.

Баландин с досадой махнул рукой.

— Да что толковать-то! Павлову все, как на духу… А то еще дров наломаем из самых лучших побуждений. В новом деле легко изобретать велосипеды.

Колесников, покусав губы, смущенно повел плечом.

— Я, как все.

Чулков встал и, засунув два больших пальца под ремень, по привычке согнал морщинки гимнастерки за спину.

— Двинулись, гвардия.

Павлов едва сдерживая радость, слушал соображения добровольных своих помощников.

— Вот и отлично, что сами пришли к тому же выводу.

Чулков удивленно воскликнул:

— Но вы же сами напирали на Мисютина.

— Напирал, не отрицаю. Версий может быть много. Теперь уже не к чему скрывать. У агента есть глаза и уши, он не мог не видеть, что мы кружим вокруг Мисютина. И торжествует, сволочь. Как же, удалось провести вокруг пальца. И пусть себе потирает руки. Где-то он себя выдаст, а нам бы не прозевать. Надо по-прежнему кружить вокруг сержанта. Для видимости. Но так, чтоб не переборщить. Вы понимаете?

Чулков только теперь оценил замысел Павлова. Интересно, как воспримут откровенность Павлова другие.

Колесников с сокрушенным видом поскреб затылок.

— А я насчет Мисютина все принимал за чистую монету.

Николая Сурина рассмешила откровенность Колесникова.

— Всем по ордену имени Шерлока Холмса.

— Поскорей бы добраться до агента, — сказал Чулков.

— Доберемся, комсорг. Та работа, что проделана всеми вами, очень была важна. И о новичках надо все знать. Мне бы одному так быстро не справиться.

Баландин и Колесников переглянулись, лица их посветлели. Чулков, перехватив их взгляды, улыбнулся.

— Какова теперь наша задача, товарищ старший лейтенант?

Совместный план действий обсуждали часа два. По словам Павлова настала пора самой ответственной и напряженной работы.

Увы, все произошло далеко не так, как они планировали.

2

Богатый урожай черешни выдался в Бессарабии. Крупная, сочная, она притягивала к себе сотни рук.

Наконец, пришла-пора, когда черешня осталась только на самых высоких деревьях, труднодоступная, но зато и самая аппетитная, самая отборная. Николай Сурин забравшись как-то на крышу дома, пригнул ветки высокой черешни и стал срывать ягоды.

Вдруг сверху увидел на соседнем кукурузном поле солдата. У Сурина был бинокль — подарок Чулкова. Решил посмотреть, какого чудака могло занести в кукурузу, початки которой только-только начали набирать силу.

Первый же взгляд на солдата в бинокль насторожил Николая. Солдат показался странным по облику своему — слишком уж свежим выглядело его обмундирование, занимался он непонятным делом: возился с какой-то коробочкой, притом суетливо и нервно.

Особого беспокойства в первую минуту он не вызвал. Но Николай хорошо усвоил инструкцию: всех незнакомых, находящихся поблизости от их подразделений, задерживать и доставлять для выяснения личности в штаб.

Сурин быстро опустился с крыши. Был он безоружен — вчера сдал свой ППШ в оружейную мастерскую. Надо бы чем-то заменить автомат, но возникло опасение: вдруг неизвестный скроется, пока он будет искать оружие. Вспомнил о подобранном «вальтере» со сломанным бойком, который находился в вещмешке. Но ведь неизвестный не знает про боек. Сурин сбегал в хату, достал неисправный пистолет и заспешил к кукурузному полю, стараясь не потерять нужного направления. А это было не мудрено — стебли кукурузы вымахали почти в человеческий рост, а кое-где и выше. Даже с высоты суринского роста — сто восемьдесят пять сантиметров — видимость была ограниченной.

В это время с другой стороны к кукурузному полю приближался Денис Чулков.

Вдруг над головой послышался близкий рев моторов. Неподалеку раздался взрыв. Денис мгновенно растянулся на земле. Падая, увидел тройку «юнкерсов-лапотников» на бреющем полете удалявшихся от села. Близко взвизгнули осколки. Комочки земли посыпались на спину, на голову, на ноги.

«Сейчас развернутся. В укрытие надо».

Он вскочил, стал озираться. Но ни ямки, ни какой-либо щели не заметил. Рев возвращавшихся самолетов заставил перемахнуть через плетень, неподалеку начиналось кукурузное поле, и Денис метнулся туда. По опыту знал — в высоких зарослях кукурузы меньше возможностей попасть под осколки. Заметил незнакомого солдата с плоским предметом в руках. Издали блеснул красный свет крошечной электролампочки.

«Что он там делает?» — удивился Денис.

Ответить или что-то решить не успел. Тройной слитный взрыв, более мощный, чем первый, вызвал сильную боль в затылке и заставил Дениса прижаться к мягкой, хорошо ухоженной земле. Пыль запорошила глаза. Когда он протер их, солдата уже не было. Денис бросился в кукурузные заросли. Шагах в двадцати впереди среди стеблей увидел Сурина, который пытался заломить руки за спину незнакомому солдату. Незнакомец, извернувшись, схватил одной рукой Николая за волосы, и в следующую секунду ноги Сурина описали дугу над кукурузным полем. Было слышно, как его тело шмякнулось о землю.

В несколько прыжков Денис очутился рядом с дерущимися. Он хотел напасть на солдата сзади, но вдруг мелькнула ладонь, и острая невыносимая боль под ложечкой — ни вздохнуть, ни выдохнуть — переломила его пополам. В глазах потемнело, он подался вперед и, наверное, упал бы, если бы мощный удар в подбородок не опрокинул его на спину. Он проехался спиною по земле, и это возвратило ему дыхание. Бешеная злость, стыд и грозящая смертельная опасность заставила Дениса вскочить и вырвать из кобуры пистолет.

— Руки вверх!

Солдат рванулся к нему, бросил горсть земли в лицо. Денис нажал на спуск. Грохнул выстрел. В то же мгновение Денис инстинктивно отскочил в сторону, это спасло ему жизнь. Кинжал, брошенный умелой рукой, пропорол гимнастерку под мышкой слева. Руку будто ожгло.

Чулков через силу приоткрыл запорошенные глаза, увидел Сурина и солдата, схлестнувшихся в беспощадном поединке. Враг был силен, хорошо подготовлен, но и Сурин не страдал слабостью. Стрелять было опасно — мог угодить в Николая. К тому же солдат этот был нужен живым, непременно живым.

Денис шагнул к катающимся на земле людям с намерением оглушить солдата рукояткой пистолета, но того будто пружиной подбросило с земли. Пистолет, описав дугу от удара ребром ладони сверху вниз, отлетел. Состояние ошеломленности длилось секунду. Потом наступил тот знакомый Денису момент, когда нервы и мускулы как бы сплетаются в единый узел.

Противник владел приемами самбо, но он и предполагать не мог, что кое-какие познания в этом виде борьбы есть и у Чулкова. Оставалось последнее и единственное — взять врага обманом и хитростью.

Денис сделал вид, что панически отступает. Солдат прыгнул на него, стараясь схватить за волосы. Этого и ждал Чулков. Завладев рукой врага, он изо всех сил рванул его на себя, перебросил через голову и вывернул руку, заломив ее за спину.

Солдат дико взвыл. Этот его звериный вой был слышал даже сквозь оглушительный рев пролетевших над головой «юнкерсов». На этот раз самолеты не сбросили бомбы и вскоре скрылись за туманной дымкой горизонта.

— Николай! Ремень скорее!

Диверсант, превозмогая боль, пытался сбить Чулкова ногами. Но теперь он был не страшен. Пришлось придавить мощную шею врага каблуком.

Подоспел Сурин.

— Ах, ты гад! Грозил мне вспороть живот!..

— Вяжи, как можно туже. Не жалей!

— Пощадите… Пощадите, братцы. Я же свой. Свой я! О-о-о!

— Да неужто кровный брат?! — заорал Сурин. — А кому же ты сигнальчиками титикал?!

— О-о-о! — раздался почти волчий вой в ответ. — Меня заставили. Заставили-и! А-а-а!

Наконец, связали, усмирили врага, применив немалые к тому усилия. Он затих. Чулков отыскал пистолет и только тут обратил внимание на слова Сурина.

— О каком таком титиканье говоришь?

— Понимаешь? Сам видел, как тип этот подавал сигналы «юнкерсам»… Ти-ти-ти… Ах, гад!.. Попался… Выследил я тебя. Теперь у нас потитикаешь.

Он говорил, утирая кровь с лица, и одновременно рыскал глазами по земле.

Вспомнил и Чулков о коробочке в руках солдата.

— Нашел! — раздался из зарослей кукурузы торжествующий крик Сурина. — Нашел его штуку!..

— Давай сюда. И подними кинжал.

Николай торжественно передал радиомаяк Чулкову. С виду обыкновенный карманный фонарь. И не поймешь, как его открывать. Повертев в руках незнакомый предмет, Денис сунул его в карман.

— Специалисты разберутся. Потащили субчика.

3

Вражеского агента — а в том уже не было сомнения — доставили к Назарову. Выяснилось, что к полку он отношения не имел. У него нашли документы на имя Стрельникова. Солидные были бумаги. Работник штаба армии. Связист. Пользовался правом свободного передвижения. Документы, как и предполагали, оказались липовыми.

Агент заговорил сразу же. Он упал перед Назаровым на колени и, басовито воя, захлебываясь словами и слезами, запричитал:

— Я все… все скажу. Пощадите! Детями своими молю.

— Много их у вас? — спокойно и внешне как бы вполне доброжелательно спросил командир полка.

— Пятеро. И все мал-мала меньше.

— Где живут? Адрес.

Агент стал рассказывать. Он попал в плен еще в сорок первом. Содержали его в концентрационном лагере. Потом послали в специальную школу. Разумеется, с его согласия. Так как до сдачи в плен Гальский (такова была истинная фамилия диверсанта) служил в артиллерийском полку, его стали готовить на сбор разведывательных данных, нацеливаясь на гвардейские минометы. О «катюшах» немцы почти ничего не знали. Сведения были самыми общими, путаными и очень страшными. С того дня, когда был дан первый залп под Оршей, уничтоживший все и вся на этой крупной железнодорожной станции, не отпускал гитлеровцев страх перед «катюшами».

Гальскому не удалось собрать сколько-нибудь серьезных сведений о мощном оружии Красной Армии. Но с него требовали информацию и требовали жестко. Агенту пришлось информацию «брать с потолка». По его, Гальского, мнению такие же фальшивки посылали и другие агенты. Из-за одной из таких «информаций» у него вышла крупная неприятность. Абвер забросил в район действия Гальского «ревизора», и агент едва не поплатился жизнью. Вот тогда ему и поручили заняться диверсией, снабдив специальным радиомаяком, чтобы наводить с его помощью самолеты на батареи «катюш».

Диверсант следовал за полком по пятам. Он старался завязать знакомства, войти в доверие к кому-либо из гвардейцев. Однажды Гальский попросил шофера подвезти его к одному из дивизионов полка. Они разговорились с водителем: через минуту-другую, когда они вышли из машины, солдат сорвал с плеча автомат и решительным тоном приказал: «Руки вверх».

Пришлось применить кое-какие приемы, которым его обучили в разведшколе.

Приемы самбо часто выручали Гальского. Поражение, нанесенное мальчишкой-офицером, было полной для него неожиданностью.

А Денис, еще бледный, помятый, с неутихшей жгучей болью в животе, смущенно потупился. Знал бы командир, какую оплеуху он получил от этой вражины! Болел не только живот, трудно было и рот открыть. Казалось, что нижняя челюсть вырвана с корнями.

А Назаров будто и не видел ничего. Наоборот, взглядом, жестом подбадривал его. А потом и обратился к нему.

— У врага, порой, не грех и поучиться, — молвил Назаров. — Борьбой самбо кое-кому из комсомольцев надо овладеть обязательно.

— Да какой же я враг, товарищ командир! — запротестовал Гальский.

— Фашистский боров вам товарищ. То, что я с вами вежлив, еще не значит, что вы избежите суда и наказания.

— Я готов, готов! Отвечу. Нет на мне крови. Клянусь, никого не убил. Никого из своих.

— А в старшего лейтенанта кто бросил кинжал?

— Так это ж в борьбе… Хотел только ранить.

— Только и всего? — взъярился вдруг Чулков.

Он поднял левую руку. Гимнастерка под мышкой была прорвана и залита кровью. Нетрудно было рассмотреть не очень глубокий разрез кожи и мышцы как раз на уровне сердца. Не отшатнись вовремя Денис, острый кинжал ушел бы по самую рукоятку в грудь.

Не выдержал ровного тона и командир полка. Не в силах скрыть своей ненависти, он гневно воскликнул:

— Паинька! Ей-ей паинька!.. Вон того солдата, — Назаров кивком головы указал на Сурина, — жгли на костре, и он вынес все муки ада, но сохранил верность Родине. Понятно вам, почему победили эти молодые люди, а вы оказались здесь в качестве злобного врага?

Назаров не преувеличивал. Сурина действительно пытали огнем, пытаясь вырвать тайну «секретного оружия». Случилось это еще в первые дни, когда комсомольское собрание неожиданно закончилось скоротечным, но жестоким боем. После тяжелого ранения его товарища Сергея Казакова Сурин, напрягая последние силы, старался задержать довольно многочисленную группу немцев, рвавшуюся на помощь своим. Сурин понимал, как важно ему выстоять, не дать соединиться этой группе с теми основными силами, которые пытались окружить «неполную роту», а, в сущности, горсточку комсомольцев, которыми командовал лейтенант Нестеров.

Бой тогда окончился победой комсомольцев, но дорого обошелся Николаю. В пылу схватки он не заметил как двое автоматчиков, скрываясь за деревьями и кустарниками, стали обходить Сурина, намереваюсь зайти ему в тыл. Николай понял, что уничтожить около двух взводов гитлеровских солдат ему не удастся — лес был хотя и не густой, но какой бы он ни был, а создавал скрытые к нему, одинокому солдату, подходы. Стреляя из автомата, он сразил пятерых немцев, но двоих, более опытных и хитрых, упустил.

Сурина оглушили ударом приклада в шею, а когда привели в чувство, стали пытать. После того, как не помогла нагайка, Николая привязали в дереву, развели под его ногами костер и начали задавать вопросы о тактических данных и технических подробностях реактивного оружия. Сурин диким голосом кричал от боли и все же, отвечая, нес несусветную околесицу, рассказывал устрашающие подробности еще более мощного оружия, которое только-только, по его словам, начало действовать. О «катюше» гитлеровцы в общей сложности кое-что знали. Но залп в составе полка по артиллерийской части, укрывшейся в глубокой балке, где по случайному совпадению хранилось большое количество снарядов и мин, взлетевших в тот день на воздух, изрядно напугал и гитлеровское командование.

А полковник, пытавший Сурина, как раз и хотел знать, что за страшное оружие применили против них русские? Сурина, конечно, сожгли бы заживо — полковник понял, что солдат дурачит его. Испытывая чудовищные муки, Николай ценой собственной жизни старался помочь сражавшимся товарищам. Полковник был потрясен мужеством советского солдата и не нашел в себе сил застрелить Сурина.

Подоспевшие комсомольцы отбили у мучителей Николая. Но он вырвался, догнал полковника на искалеченных ногах и задушил бы его, не потеряй сознания. Их и нашли обоих в глубоком обмороке. Пленный полковник потом не раз восхищался железной волей Сурина. Сам же Николай даже слышать не хотел похвал в свой адрес, а особенно когда его самоотверженность ставили в пример.

— Все бы на моем месте поступили также, — упорно твердил он. — Фашисты казнили мою мать и сестер. Они вытерпели муки за меня, почему же я должен быть слабее?..

…Вот и сейчас Николай с досадой отвернулся, когда на него указал подполковник.

— Ни к чему это, — пробормотал он вполголоса, но Назаров не слышал его слов. Командир полка глубоко, надрывно дышал. У него вздрагивали пальцы, когда он подносил спичку к папиросе. Командир опасался власти гнева. Он был страшен в такие минуты и, зная об этом, силой воли подавил чувство лютой ненависти к предателю. Успокоившись, он ровным голосом спросил:

— Кто ваш резидент?

Гальский испуганно заморгал, заюлил глазами.

— Ну? — негромко произнес Назаров.

— Председатель артели инвалидов в Константиновке.

— Фамилия?

— Сыпняк. Василий Игнатович Сыпняк.

— Настоящая фамилия?

— Не могу знать. Он еще с довоенки.

— Адрес.

— Большая колхозная, семь.

— Пароль?

— Меня знает в лицо. Для других... я это сам слышал... «У вас имеются кирзовые голенища?» Отзыв: «Армейских дефицитов держать не имеем права». Новичок должен сразу же ответить: «Простите. Может найдется какой-нибудь другой материал для сапог?». Ему должны ответить: «Зайдите в пятнадцать часов» или другое какое-то время, но армейская терминология должна соблюдаться обязательно.

— Ваша главная задача?

— Весь ваш полк должен был взлететь на воздух. Еще зимой, месяца три назад. Но я запутался в ваших маскировках. Часто их меняли, а я… я не мог так быстро сообщать. Рацию мне запретили. Связь только через тайник. Не успевали за вами наши… — Гальский поперхнулся. — То есть, я говорю, когда забросили в этот район.

Командир полка, повеселев, бросил быстрый взгляд на Чулкова.

— Значит, запутался? И бедные диверсанты к тому же не успевают за нами. Придется, наверное, распорядиться, чтоб наши гвардейцы, — поднажал Назаров на слово «наши», — помедленней действовали.

Из последующих показаний диверсанта выяснилось, какие мощные силы бросил абвер и другие секретные ведомства на борьбу с грозным оружием Красной Армии. По словам Гальского в Германии действовали шпионские школы, специализировавшиеся только по гвардейским минометам. Абвер нес большие потери. И не только из-за отличной организации советской контрразведки. Будущих агентов набирали из концентрационных лагерей, из числа пленных, многие из них, очутившись в советском тылу, являлись с повинной.

Гальский уверял, что и он пошел в разведывательную школу в надежде немедленно сдаться НКВД. Но по своей вине допустил роковую ошибку, сообщив еще в школе о своих детях. Перед вылетом его строго предупредили: если Гальский изменит, его дети и все родные будут уничтожены. Потому и тянул лямку. Если б Гальский был уверен, что ему поверят и доверят какую-то ответственную и тяжелую операцию, пошел бы на все, готов выполнить любое задание НКВД. Но этот вопрос уже не интересовал Назарова, этим должны были заниматься компетентные органы.

Вызвав караул, Назаров приказал доставить шпиона к старшему лейтенанту Павлову.

4

Штаб армии установил строжайший режим соблюдения секретности на плацдарме. Подготовку к наступательной операции во что бы то ни стало следовало провести совершенно незаметно. Когда еще начинали сооружать траншейный город, землю на поверхность выбрасывать запрещалось. Ее ночами тайно вывозили и высыпали в овраги и лощины.

Окопную жизнь можно было заметить только с расстояния пятидесяти-ста метров. Только очевидец мог понять какое напряжение царит в этом подземном мире. Все переносится на плечах по глубоким траншеям и ходам сообщений, укрытым маскировочными сетками. Сетки разрисованы под окружающий ландшафт, в них умело вплетены пучки травы, ветки кустарников.

Была создана специальная маскировочная группа, которую возглавил заместитель начальника оперативного отдела штаба армии подполковник Давлян, прозванный «черным дьяволом» и «бабой-ягой» за способность появляться в самый неподходящий момент именно в том месте, где нарушались правила маскировки. Карал подполковник сурово, за что и получил множество кличек.

Главная задача всех частей и подразделений армии была единственная: так замаскировать истинные объекты, чтобы о них не знал никто, кроме тех, кто непосредственно их обслуживает. Были разработаны различные способы дезинформации гитлеровцев. Не очень навязчиво немцам представляли возможность увидеть ложные позиции и объекты.

Строго следили за режимом движения и на плацдарме, и на левом берегу Днестра. Все старые дороги перекрыли, построили новые и замаскировали их сетками там, где они просматривались с наблюдательных пунктов гитлеровцев. На этих дорогах установили офицерские контрольные и диспетчерские посты, снабженные телефонной связью.

Сквозь посты и муха не пролетала незамеченной. Действовала система пропусков и паролей. Строго запрещалось включать фары. Движение в сторону плацдарма разрешалось только вечером и ночью. А порой и днем, и ночью автомашины двигались с включенными фарами, но только от плацдарма, на левый берег, чтобы ввести немцев в заблуждение, направить их возможные удары по ложным целям.

С особой тщательностью маскировали окопы, траншеи ц огневые позиции артиллерии, не говоря уже о постоянных и запасных площадках ракетных подразделений. Проверки с земли и воздуха проводились систематически.

Посоветовавшись со штабом фронта, руководство армии решило выселить с плацдарма всех гражданских лиц, конечно, предоставив им жилища для временного проживания. Эта мера была необходима еще и для того, чтобы спасти мирных жителей от неожиданных и жестоких артиллерийских налетов.

В течение трех дней всех жителей перевезли в соседние села на левом берегу. Вскоре пришлось переселять и жителей прибрежных населенных пунктов левобережья, в том числе и население небольшого городка. Образовалась двадцатипятикилометровая зона, где оставили только проверенных людей по одному на десять домов. Такими уполномоченными становились, как правило, недавние партизаны, партийные или советские активисты.

Однако разведка донесла: информация продолжает просачиваться через линию фронта.

Вспомнили о мужском монастыре, который поначалу решили не трогать: какое дело святым отцам до военных секретов?

При ближайшем знакомстве и тщательной проверке обнаружилось, что настоятель монастыря — бывший царский офицер. С ним познакомились работники армейской контрразведки. Настоятель оказался широкоплечим здоровяком лет пятидесяти. Густая грива иссиня-черных волос, постное лицо властного человека. Внешне однако он выглядел благопристойно: говорил тихо, опустив глаза, был корректен, старался подчеркнуть свое уважение к представителям советской власти.

Побывал в монастыре и вернувшийся после излечения в госпитале член Военного Совета Зеленков (недавно ему присвоили звание генерал-майора). В разговоре с настоятелем Зеленков перехватил его взгляд. Не взглянул, а выстрелил бывший белый офицер, глаза горели ненавистью, они обожгли генерала.

«Вон ты каков, святой отец! — подумал Зеленков. — Готов растерзать, если представится возможность».

Прямых улик о связи монахов и настоятеля с немцами не было. Возникли лишь косвенные подозрения. Гитлеровцам, например, становилось известно, когда в монастырь приезжали крупные военачальники, Причем немцы не обстреливали сам монастырь. Они открывали огонь по дороге, когда машина с военачальником покидала стены монастыря. Могло ли это быть случайностью? Подверглась обстрелу и машина генерала Зеленкова.

Когда Зеленков доложил о своих наблюдениях и выводах в штабе армии, генерал-лейтенант Зарухин бросил взгляд на Плужника.

— Ну?

— Картина ясна. Я за выселение.

— И притом немедленное, — добавил Зеленков.

— Пять часов на исполнение достаточно? — На тонком молодом лице командарма вздулись желваки. — Чтобы духу не осталось от этих святош.

Через полчаса два взвода солдат на машинах въехали во двор монастыря. Настоятель минут пятнадцать держал капитана в приемной под предлогом занятости. Офицер, наконец, не выдержал и, отстранив служку, вошел в кабинет.

Настоятель молился, опустившись на колени перед богатым иконостасом.

— Простите, гражданин настоятель. Не имею времени на церемонии. — Капитан вытащил из планшетки предписание. — Вот приказ о немедленном выселении монахов во главе с вами. Прошу ознакомиться.

Настоятель вскочил, глаза его гневно сверкнули. Из горла вырвался хрип.

Потом руки настоятеля обвисли плетью. Прерывающимся голосом сказал:

— Прошу вас, господа, оставить трех человек для охраны монастыря.

Капитан заколебался. Приказ предписывал выселить всех. Но черт его знает, как обращаться с такой категорией людей? Приказал командиру взвода, лейтенанту, связаться со штабом и передать просьбу настоятеля. Минут через десять взводный принес ответ: оставить охранников, но и своих также.

— Штаб разрешил оставить трех человек, — объявил капитан настоятелю.

Глава монастыря по-военному резко повернулся и решительным шагом направился к выходу. Капитан, опытный армейский разведчик, заподозрил неладное. Он мигнул старшине: следуй за монахом. Тот, прихватив солдата, не отставал от настоятеля, всеми силами пытавшегося отделаться от сопровождающих. Попытался даже скрыться, но не удалось. После строгого предупреждения старшины настоятель оставил свои попытки и присмирел.

Капитан приказал монахам собраться во дворе, захватив с собой самое необходимое из принадлежностей туалета. Проверил всех по списку. Монахи — их было восемьдесят два человека — выглядели, за малым исключением, откормленными, сильными молодцами, которых хоть сейчас под ружье. Присмотревшись повнимательней, капитан отобрал из их числа троих, самых неприметных и слабых по сравнению с другими.

— Эти останутся охранять монастырь, — объявил он настоятелю.

Тому решение капитана не понравилось. Он стал убеждать, что эти люди не справятся с охраной.

— Не беспокойтесь. Без внимания вас не оставим. Сержант Амелин. Остаешься с отделением для охраны монастыря. В твоем распоряжении один пулемет.

Настоятель был обескуражен и сбит с толку. Это как раз и нужно было капитану. Следовало спутать всё планы святоши, не дать ему опомниться и оставить тех людей, которые бы, как заподозрил капитан, продолжали держать связь с немцами. Нельзя было допускать, чтобы настоятель отдавал какие-либо распоряжения оставшимся.

Но бородач все-таки успел что-то шепнуть одному из монахов.

Отъезжающих разместили по автомашинам, и они покинули монастырь. Когда въехали в лес, монахи один за другим стали проситься «до ветру». Капитан, ничего особого не заподозрив, отпустил. Несколько святых отцов, среди которых был и настоятель, к машинам не вернулись. Капитан бросился на поиски. Но монахи будто сквозь землю провалились. Оставшихся монахов капитан отправил в штаб армии, сам же, сообщив по радио о случившемся, остался на месте.

5

Полк гвардейских минометов стоял километрах в пяти от передовой. Боевые установки были тщательно замаскированы. Личный состав полка размещался частью в землянках, частью в покинутых жителями хатах. Около полудня Денис и Макар Дергач вернулись из второго дивизиона в расположение штаба полка. В штабе народу почти не было. Кроме охраны, писарей да заместителя начальника штаба, сидел у полевого телефона капитан Нестеров — дежурный по части. Денис удивился: командиров дивизионов на такие дела обычно назначали редко — они и без того перегружены.

«Чрезвычайные обстоятельства?!» — подумал Денис. Но выяснить обстановку было не у кого, а у Нестерова слово клещами не вытащишь. Узнав у командира, что Назаров и Виноградов находятся в штабе армии на командирских тактических играх, Чулков и Макар отправились к себе на квартиру — они занимали боковушку в хате неподалеку.

Денис сейчас же сел к столу и раскрыл блокнот — по просьбе редактора армейской газеты предстояло написать заметку об опыте комсомольской работы в полку. За полчаса сумел выжать из себя лишь три строчки. Не мог сосредоточиться, мысли шли вразброд. То думалось о Гале, то вспоминал, как получил третий орден Славы. Это произошло после захвата плацдарма на правом берегу Днестра. Церемония награждения состоялась в штабе фронта. Трижды кавалеров ордена Славы в армии оказалось всего лишь шесть человек, из них Денис был единственным офицером. Награды вручил сам командующий фронтом Родион Яковлевич Малиновский.

Отогнав посторонние мысли, Денис стал обдумывать очередную фразу. В боковушку вдруг влетел ординарец Назарова Коля Рудаков.

— Товарищ гвардии старший лейтенант! Срочно к командиру полка! Только что прибыл.

— Брось ты, Колька, эти свои «срочно!» — запальчиво взвился Макар. — Нас со старшим лейтенантом, кроме как срочно, не вызывают.

— А вас, товарищ Дергач, вообще никто не вызывал, — презрительно бросил ординарец и вышел.

— Язва штабная, — оставил за собой последнее слово Макар.

Денис надел фуражку, согнал на спину складки гимнастерки, поправил на боку тяжелый пистолет ТТ и скорым шагом направился к штабу.

В кабинете, кроме Назарова, находился капитан Нестеров.

— Хорошо, что хоть ты на месте оказался, — не дав Денису доложить о прибытии, сказал подполковник. — Вот тут Нестеров принял телефонограмму: нам приказано срочно помочь выловить монахов. Займешься этим. Тем более, что кое-какой опыт разведчика у тебя есть.

— Каких монахов, товарищ гвардии подполковник? — недоуменно поднял брови Денис.

Назаров коротко объяснил суть дела, после чего официальным тоном приказал:

— Гвардии старший лейтенант Чулков! Поднять резервный дивизион и саперов. Отобрать пятьдесят человек, вооружить автоматами и гранатами-лимонками. Об исполнении доложить через десять минут.

Ровно через десять минут команда в полсотни человек выстроилась перед штабом полка. В шеренге стоял и Макар Дергач. Вид у него был независимый и гордый. Хотел бы он, чтобы сейчас на него посмотрел Колька Рудаков. Но командир полка вышел из штаба без ординарца. Выслушав рапорт Чулкова, распорядился посадить людей на машины. Попросил у Дениса планшетку с картой, ткнул пальцем в развилку дорог.

— Найдешь здесь капитана Соловьева с машиной. Поступишь в его распоряжение. Желаю успеха.

«Студебеккеры» тронулись в путь. Ехали кратчайшим путем по открытой дороге. Вскоре их обстреляли из орудий — на большой скорости автомашины поднимали серые клубы пыли, это и приметили гитлеровцы. Два снаряда разорвались впереди, два других — позади. Денис понял — берут в вилку.

— Сворачивай вправо. В лощинку. Скорее! — Промчались метров сто пятьдесят по лощине. — Стой!

Скрип тормозов «студебеккеров» слился с разрывами снарядов. Ударили на этот раз две батареи. Столбы земли поднялись в том месте дороги, где оказались бы сейчас машины при развитой ими скорости.

Выезжать на дорогу было равносильно самоубийству. Чулков с надеждой посмотрел на водителя.

— Какой-нибудь объезд на закрытую дорогу не припомнишь?

— Кажется, эта вот лощинка… Но тут километра на три крюк.

— Лучше крюк, чем взлететь на воздух.

— Разрешите разведать?

— Давай быстро.

Предположения шофера хотя и подтвердились, но ехать по лощинке было нельзя — воронки от авиабомб сделали ее непроезжей.

— Сколько тут до того места, где начинается сетка?

— Километра два — два с половиной…

— Тут целина, ковыль. Видишь?

Водитель почесал затылок.

— Разобьем задний мост на рытвинах.

— Придется рискнуть.

— Эх, была не была!

— Минуту. — Чулков стал на подножку, крикнул шоферам двух следующих за ним машин: — Дистанция в семьдесят метров. До сетки! Напрямик!

По целине машины развили почти такую же скорость, как и по дороге. Через несколько минут они въехали под прикрытие сетки. Вскоре достигли развилки, где их с нетерпением поджидал капитан Соловьев.

Сообщил приказ: если монахи окажут сопротивление, стрелять и обезоруживать, но брать живыми.

Выстроившись в длинную цепь на дистанцию в тридцать метров друг от друга, солдаты двинулись через лес, который предстояло прочесать.

Далеко убежать за час монахи вряд ли могли, скорее всего прятались в лесу. Об их побеге уже знали в штабе армии, и оттуда последовало распоряжение задерживать всех, кто бы ни вышел из леса. Особенно строго охранялась западная опушка — ближайшая к переднему краю. Линию фронта никто не мог перейти. Даже подпускать близко посторонних к переднему краю строжайше запрещалось. Специальные команды закрыли все проходы к линии фронта не менее, чем за полкилометра от нее.

Прочесыванием леса капитан Соловьев приказал руководить Чулкову. Сам он с двумя радистами, водителем и ординарцем остался на развилке. Рацией была снабжена и команда Чулкова. Контрольные вызовы должны повторяться каждые пятнадцать минут, если не произойдет каких-либо непредвиденных происшествий.

Вскоре один из солдат на левом фланге заметил прикрытую чуть увядшими ветками яму.

По цепочке б этом сообщили Чулкову. Солдат утверждал что в яме кто-то есть. Ее окружили.

— Не шевелиться! — не очень громко приказал Денис, когда отбросили ветки. — Стреляем без предупреждения.

Пятеро беглецов из десяти оказались в яме. Они покорно подняли руки. Настоятеля среди них не было.

— Где остальные? — спросил Чулков.

Ему ответили, что где-то здесь, неподалеку.

Так оно и оказалось. Одних нашли в ямках, других — в воронках от бомб. Некоторые влезли на деревья, один же из монахов ухитрился забраться в дупло. Провалившись в труху, он стал задыхаться и взывал к господу, чтобы тот извлек его наружу. Вместо господа появился Макар Дергач с автоматом наизготовку.

Нашли всех, кроме настоятеля. А капитан Соловьев требовал: «Ищите!» Прочесали всю рощу заново. Осмотрели все воронки и малейшие углубления, заглянули во все дупла, не оставили без внимания ни одного куста, ни одного дерева. Усилия оказались напрасными.

Чулков попросил связать его с капитаном Соловьевым, хотя до начала сеанса оставалось еще десять минут. Радиостанция капитана не ответила.

— Позовешь, когда будет связь, — сказал Денис радисту.

Отошел в сторонку, размышляя о сложившейся ситуации. Приказ найти настоятеля не выполнен. В лесу, его, скорее всего, нет. Как теперь поступить? Решил: если связи не будет и через десять минут, придется вызвать Назарова.

Подбежал солдат.

— Товарищ гвардии старший лейтенант, скорее к радисту. У него что-то срочное!

Радист уже издали протягивал ему запасные наушники.

— Слушайте, а я продолжаю запись, очень важно.

Чулков приник одним ухом к наушнику. Незнакомый густой баритон на чистом русском языке отчетливо и медленно читал:

— …издевательствам нет предела. Все монахи были подвергнуты физическим истязаниям. Красные комиссары избивали их прикладами, топтали ногами, секли шомполами. Комиссары требовали признаний, где святые отцы прячут оружие, золото, женщин, спиртное.

Но бог свидетель, что в святой обители отродясь ничего подобного не было. Да и откуда всему этому быть? Тяжкое оскорбление нанесено святой православной церкви. За кощунства эти и преступления да покарает господь коммунистов и комиссаров! Да падет на кровавых палачей господнее проклятье! Пусть он испепелит их души и тела в геенне огненной! Да не будет места на земле и на небе всем коммунистам и комиссарам, всем их близким и дальним родственникам! Пусть будут прокляты дети их, внуки и правнуки! Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Всем, всем, кто меня слышит ради бога нашего, Христа-спасителя, передайте служителям храмов божьих, властям праведным, служителям красного креста или туда, откуда придет наше спасение. Спасите, люди, наши души. Спасите! Спасите! Аминь.

После короткой паузы тот же голос заговорил на немецком языке. Не было сомнений, что читал он только что обнародованный текст.

«Настоятель! — твердо сказал себе Чулков. — Но откуда он говорит?»

— Да, да, слушаю, — встрепенулся радист. — Прием. Я вас понял. Прием. — Прослушав с полминуты, он протянул микрофон Чулкову. — Вас!

— Слушаю.

— Немедленно в монастырь, — донесся из наушников голос Соловьева. — С задержанными, как условились: половину людей для сопровождения, остальных — сюда.

— Достаточно и десятерых для сопровождения.

— Вы в этом уверены?

— Совершенно уверен.

— Под вашу ответственность.

— Что там случилось? Я только слышал..:

— Ни слова больше. Скорее!

6

А случилось вот что. Сержант Амелин организовал тщательную охрану троих монахов. Вели они себя тихо, скромно. Забились в свои кельи и носа оттуда не высовывали.

Под благовидным предлогом сержант удалил их из келий и произвел там обыск. Предосторожность оказалась излишней. Мрачные клетушки с узкими окошками, заделанными решетками, производили удручающее впечатление Вдоль стены в каждой келье стоял топчан с деревянным изголовьем. Ни матраца, ни одеяла, ни подушки. Грубый стол, табурет, распятье над кроватью, икона…

Смешно было думать о тайнике, тайной радиостанции и оружии.

Монахи чинно сидели в просторном зале на широкой будто специально отполированной скамье. Амелин пытался вызвать их на откровенный разговор. Послышался слабый звук, похожий на скрип ставни, тронутой порывом ветра. Сержант не обратил бы на этот звук внимания, но монахи вдруг, словно по команде, насторожились. Амелин не подал виду, напротив, изобразил на своем лице скуку.

— Слушай, Василий, — обратился он к пожилому солдату. — Как-никак, русские люди встретились. Дай-ка нам бутылочку русской, московской, а? Ведь они, в Бессарабии, и вкус ее, поди, забыли.

Монахи заулыбались. Василий достал из вещмешка бутылку водки. Амелин налил монахам по стакану.

Выпили, крякнули, дружно захрустели ранними огурчиками. Никакой другой закуски Амелин им не предложил. Вскоре монахи разговорились, поведали сержанту, как они попали в монастырь. Один из них, мужичонка небольшого росточка, захмелевший больше других, шепнул сержанту на ухо, что господин полковник «на высшей вышке» и сам нынче «стукает на адовой фисгармонии». Амелина будто пружиной подбросило.

— На какой вышке?

Монах испуганно закрестился. В этот момент ворвался запасной радист.

— К рации! Скорее к рации!

— Бегу. — Сержант рванул монаха за грудки. — На какой вышке? Быстро!

— К-колокольня.

— Что там, на колокольне?

— Пищалка. Ту-ту, ту-ту-ту… — и монах свалился то ли от хмеля, то ли от страха.

Сержант и три солдата бросились на колокольню. Нашли там разбитую немецкую рацию. Монах, пришедший в себя, утверждал, что полчаса назад на территорию монастыря пробрался «сам». Это он делал «ту-ту, ту-ту-ту», потому что радиста вывезли вместе с другими монахами.

Капитан Соловьев, а вскоре и старший лейтенант Чулков с командой гвардейцев организовали поиск. Отыскали тайные подземные ходы, имевшие четыре лаза в лесу, закрытые досками и дерном. Через один из этих тайных входов настоятель пробрался в монастырь, передал гнуснейший призыв ко всем, кто его слушает, и скрылся. По словам монаха, ушел он подземным ходом, который тянется к Днестру.

Пошли по следу. Но пришлось возвратиться ни с чем — поблизости от Днестра узкий проход был завален землей.

Опросили ближайшие посты в подразделениях, занимавших оборону на правом берегу Днестра. Все солдаты, стоявшие в час, когда мог пройти тайным ходом настоятель, утверждали, что ни единого человека они в своем секторе не видели.

Пришлось подвести печальный итог — настоятель монастыря, сделав свое черное дело, скрылся.

Еще не верили, еще сомневались, что тайна наступательной операции соблюдена. Но факты, с немалым трудом добытые разведчиками, агентурные донесения говорили о том, что гитлеровское командование поверило в настойчиво подчеркиваемую идею — в районе плацдарма немыслимо нанести главный удар. Где угодно, только не здесь.

Не знал, не догадался, не проник в эту тщательно охраняемую тайну и фашистский агент, скрывавшийся под личиной настоятеля монастыря.

Как стало известно впоследствии, он перешел линию фронта. А ровно через месяц по приговору гитлеровского военно-полевого суда был повешен.

1

Медленно наступал рассвет 20 августа сорок четвертого года. Сначала где-то позади зарывшейся в землю армии стало светлеть, и восток зарозовел. Не очень уверенно то там, то здесь подали голос пичужки и умолкли, будто испугались, что нарушили тишину. Огромную пойму Днестра стал заволакивать предрассветный ту-

Но вот со стороны реки потянул едва ощутимый ветерок, туман сошел, открыв бездонное, слабо синеющее небо. Даже на войне наступление погожего летнего утра не может не взволновать человека. В эти минуты земля особенно ароматна, краски ее чисты и щедро сменяют друг друга.

На КП командира полка Денис явился на рассвете.

Он мало, плохо спал в эту ночь.

Народу на КП собралось много. Виноградов, Зозуля, начальник штаба, начальник оперативного отдела, адъютант, офицеры штаба.

Увидев вошедшего Чулкова, Назаров сделал рукой знак, — докладывать не надо. Сказал улыбнувшись:

— Вот и комсомолия! Вид боевой, как и подобает офицеру в торжественный для него день.

Денис подался вперед, поняв иносказание.

— Сегодня торжественный день?! — удивление смешалось с радостью.

— А разве день наступления армии и фронта нельзя считать праздником? — на вопрос вопросом ответил подполковник. — Поздравляю, старший лейтенант. — Крепко пожал Денису руку.

— Даже не верится, что именно сегодня погоним, — с несвойственными ему нотками сдержанного ликования проговорил подполковник Виноградов. — Засиделись, застоялись. — Он обернулся к Чулкову. — Поздравляю, старший лейтенант. Надеюсь, что и для комсомолии нашей радость.

— Откуда ж ей известно, если комсорг о том узнал только что.

— Ты вот что имей в виду, — строжая лицом, заговорил Назаров. — Находишься в боевом резерве, как строевой командир, — и подчеркнул: — Как строевой!

Чулков весело козырнул.

— Спасибо, Артем Николаевич.

Прозвучал зуммер прямого телефона, соединявшегося непосредственно со штабом армии. Начальник связи схватил трубку, что-то ответил.

— Вас, товарищ гвардии подполковник. Командарм

Подтянутый, напрягшийся, будто готовился к прыжку, Назаров говорил вполголоса. Положив трубку, повернулся к присутствующим, тихо сказал:

— Разведка боем. — И начальнику оперативного отдела Зонову: — Дивизион Нестерова — на ближайшую огневую позицию. Быстро!

— Есть!

Багровая вспышка вдруг озарила рассветную мглу. То заиграли, запели батареи Нестерова. Еще не дошло до КП завывание ракет, как грянул слитный и грозный залп артиллерии, расположенной где-то рядом.

Началась разведка боем. Еще вчера намечалось проверить, какие части противника стоят в обороне, не отвело ли гитлеровское командование свои соединения вглубь, на вторую линию, что вполне могло быть, если план наступательной операции советских войск раскрыт. Штурмовые роты из полков казаковской дивизии и несколько групп разведчиков, прикрываясь интенсивным огнем артиллерии, должны прорваться к вражеским окопам, вскрыть и засечь систему огня и захватить пленных.

Долго, нудно тянулось время, пока, наконец, не дошли до штаба сведения: о наступлении противник не подозревает, система огня не изменена, обнаружены лишь новые огневые точки, но никакого движения и перестановок воинских соединений не произошло. По-прежнему действовал строгий приказ гитлеровского командования: любой ценой удерживать обороняемые позиции.

— Эка, удерживать! Это еще бабушка надвое сказала, — с усмешкой прокомментировал последний пункт разведывательных данных подполковник Назаров. Он взглянул на часы. — Внимание! По местам.

На КП все будто вскипело, но тут же и замерло. Машина управления боем была готова к работе. Командир полка опять взглянул на часы и поднял правую руку.

— Залп!

Одновременно с залпом полка «катюш» загрохотала вся артиллерия ударной армии.

У Дениса заныли барабанные перепонки, стало подташнивать. Но ликование в душе было так велико, что через минуту исчезли все болезненные ощущения.

Наступление, наступление!

Огонь был открыт ровно в восемь часов утра. Прошло полчаса, а грохот продолжался, не ослабевая. В бинокль была видна вздыбленная огромной разрушительной силой земля. Линия обороны противника утонула в огне, желто-черном дыму и густой едкой пыли.

Неужели человек в состоянии выйти живым из такого ада?

Прошло полтора часа.

Грохот артиллерии усилился. Сначала начальник оперативного отдела Зонов, потом подполковник Виноградов, а за ним и Чулков зажали ладонями уши, казалось, взорвется голова.

Командир полка снова посмотрел на часы и медленно начал поднимать руку.

«Ага, конец артподготовки», — догадался Денис. Ракетная артиллерия обычно начинала артподготовку и заканчивала ее залпом из всех имеющихся установок.

— Залп!!! Залп!!!

Взвыли, заскрежетали ракеты, сверкающими молниями пронзавшие пространство.

Гром отдалился: артиллерия перенесла огонь в глубину обороны. Все в блиндаже прильнули к биноклям и стереотрубам. У Дениса от восторга подкатил к горлу комок. Даже издали было видно, какая мощная сила устремилась к траншеям врага. И вот издали донеслось:

— А-а-а!.. Ра-а-а!..

Солдаты достигли заветного рубежа, за которым следили столько месяцев, сбили, смяли оборону врага и пошли крушить тылы.

Из «радиорубки» (отгороженного плащ-палаткой отсека в блиндаже) раздался громкий смех радиста-молдованина. Хохот был неудержимей, захлебывающийся.

— Ой, не могу, ха-ха-ха!.. Товарищ гвардии подполковник! — проговорил радист. — Тут румын открытым текстом… Послушайте.

— Переводи, все равно не пойму.

Назаров весело блеснул глазами в сторону радиста, не отрываясь от стереотрубы.

— Слушайте: «Помогите! Помогите!.. Все у нас разбито. Тут каждую минуту можно умереть… Нет никакой связи с подразделениями. Все бегут… Стой, стой, мерзавцы!» Слышу три выстрела, товарищ подполковник. И опять. «Господи! Господи, спаси нас! Русских целый миллион…»

В блиндаже дружно расхохотались. От удовольствия кто-то хлопал себя по бедрам. Уморил, уморил радист!

— Вот еще, товарищ подполковник. «Немедленно шлите помощь. Дороги даже секунды…» Орет благим матом. «Пощадите! Я сдаюсь!» Это наши, наверное, достали. Треск… Рацию, дурни, в щенки, прикладом, наверное…

— Привет тому прикладу! — воскликнул Денис.

Смеялись уже не потому, что было смешно, а оттого, что душа ликовала.

Победа! Это была победа.

К десяти часам полку было приказано двигаться вперед. Даже не уточнили, каков конечный пункт. Было ясно: враг бежит, обстановка меняется каждые десять-пятнадцать минут.

— Даешь Прут! Вперед, гвардия!

Эти возгласы слышались из обгоняемых колонн. «Катюшников» узнали, их приветствовали, всячески выражали свое искреннее расположение.

Чулков вспомнил, как вот так же наступали к Днестру… Сейчас войск казалось в три-четыре раза больше. Колонны солдат сошли с дороги, уступив ее механизированным частям. Автомашинам не было конца. Среди них ревели тягачи с тяжелыми орудиями, громыхали «газики» и «зисы» с прицепленными к ним полковыми минометами. Обогнать всю эту орущую и смеющуюся массу солдат, а еще больше все это скопище техники было немыслимо. Пришлось тащиться со скоростью чуть большей солдатского шага.

Перевалили за бывший передний край. Сквозь туман и пыль виднелась искореженная, смятая и поверженная техника врага. Все вздыблено, перевернуто, разорвано. И тысячи вражеских трупов. Тяжелое, но и отрадное зрелище. Они лежали вповалку среди минометов, орудий, пулеметов и стрелкового оружия.

Артподготовка длилась час сорок пять минут. Полк выпустил около восьми тысяч ракет, а сколько таких полков в армии, сколько артиллерии! Наверняка пятьдесят тысяч снарядов и ракет взорвалось на этом узком участке фронта.

— Славно поработали, — сказал Виноградов.

Чулков, майор Зонов и «голова всей разведки» Саша Зозуля ехали на «виллисе» замполита. Трясло их немилолосердно, но никто не замечал этой тряски. Было упоительно хорошо, тем более, что продвижение войск бдительно охраняли барражирующие в высоте истребителя. Самолетов было много, вряд ли и сосчитаешь кувыркающихся и сверкающих на солнце птиц с красными звездами на крыльях. Минут пять назад откуда-то снизу свечами пошли вверх три звена «мессеров». Бой длился несколько минут. Один за другим вражеские истребители, жирно дымя, врезались в землю. На месте падении взмыли густые шапки дыма и пыли.

— Знай наших, сволочи! — пророкотал майор Зонов. — Не все коту масленица.

Передали приказание командира полка укрыться в деревеньке, находившейся справа. Пока солдаты окапывались, Виноградов пригласил офицеров осмотреть блиндаж командира немецкого полка, С барскими удобствами жил немецкий офицер, подполковник Эхт. Он был убит, и все добро с секретными документами и живым ординарцем досталось победителям. Блиндаж состоял из двух изолированных отсеков комнат с тройным накатом бревен. Стены комнат были увешаны дорогими яркими коврами. Коврами устлан был и пол. В одной из комнат стояла старинная деревянная кровать с пружинным матрацем. Резной шкаф был полон хрустальной посуды, а бар забит бутылками с коньяком, водкой, винями. За стеклом хранились приборы из серебра и фарфора с позолотой. Над шкафом висела исполненная готическим шрифтом табличка.

«Садясь за стол, не забудь выпить».

Пространство между шкафом и стеной было заставлено десятками пустых бутылок с немецкими, французскими, венгерскими и румынскими этикетками.

— А вот эта табличка не для всех. — Виноградов кивнул переводчику: — Покажи.

Табличка была оклеена открытками, на которых изображены обнаженные женщины. Подполковник, судя по рассказам ординарца и записям в дневнике, был мерзавцем отъявленным.

И смерть свою офицер гитлеровского рейха нашел не от русской пули, а от простой дубины. Против насилия, защищая свою честь, восстала шестнадцатилетняя украинка. Погнавшись за нею, Эхт истратил всю обойму, ранил беглянку, а потом сам удирал от разгневанной девушки. Она догнала тяжелого на бегу Эхта и с силой ударила колом по голове. Жители молдавского села, не побоявшись кары, спрятали девушку. Деревню не спалили и жителей не сожгли в ней живьем только потому, что на фашистов обрушились сотни снарядов и ракет. Расправа была назначена как раз на восемь часов 20 августа. Одна из ракет взорвалась в самой гуще карателей. Сорок человек были убиты на месте, десятеро ранены, а пятеро, потеряв оружие, пустились наутек. Но далеко не ушли. Воспользовавшись автоматами врагов, крестьяне перестреляли всех до единого. Команда карателей сейчас на том месте, где должны были найти вечный покой жители деревни.

2

К полудню 20 августа воздушно-десантная дивизия окружила крупный узел обороны в районе Левонтин. Назаров получил срочное предписание поддержать дивизию.

— Огурцов не жалеть! — весело добавил командарм, — Урожай нынче богатый. Посылаем коробочки. Они догонят вас.

«Студебеккеры» ревели на полную мощь, стараясь выиграть секунды. По сведениям, которые сообщили из штаба армии, левонтинский гарнизон оказывал яростное сопротивление. Надо было накрыть противника залпами ракет, деморализовать и заставить сдаться.

Виноградов теперь ни на шаг не отпускал от себя Дениса. Еще утром он с грустью сказал:

— Если что… кого по-твоему мнению на место комсорга?

— Баландина, конечно. Умница, Талант. Если б он только уцелел, товарищ гвардии подполковник. Честное слово, лучшего секретаря ЦК комсомола я бы не хотел.

— Эка, куда хватил!

— А что? Кого же выдвигать, как не хлебнувших военных невзгод?

— Сначала, дорогой Денис, надо одержать окончательную победу, а потом разберемся.

— А я бы уже сейчас начал думать, как строить новую жизнь.

От этих слов комсорга глаза Виноградова посветлели.

— Вот тут, в Молдавии?!

— Именно тут, именно на советской земле. Победим же. Не можем не победить.

Виноградов запустил пальцы в волосы Чулкова и рывком притянул его к себе. Нос Дениса прижался к колючим большим звездочкам на погонах.

— стратег ты мой! Дал бы бог тебе выжить. Глядишь, и вышел бы толк…

По дороге в воздушно-десантную дивизию случилось непредвиденное событие. Наперерез колонне с возвышенности вдруг начали стремительно спускаться серо-зеленые коробки. У Чулкова упало сердце — он узнал фашистские танки. Точно так же вот сползали они, волоча за собой клубы пыли, у Днепра. Картина повторилась с удивительной точностью.

— Танки! — закричал он. — Фашисты слева!

— Что мелешь? — строго осадил Виноградов. — Откуда здесь могут быть танки?

— Да скорее же! — Денис тряхнул водителя. — Догоняй командира полка!

Видя, что шофер нерешительно покосился на подполковника, Чулков, забыв о субординации, кричал уже не на водителя, а на своего начальника.

— Немцы! Это же немцы! Скорее!

Виноградов нерешительно сделал знак головой: догоняй. Когда они подкатили к машине командира, полк уже остановился. Назаров также заметил танки. Денис подбежал к его «виллису».

— «Тигры», товарищ гвардии подполковник. Те, что правее, шестнадцать штук, «тигры»!

— Ты думаешь?! — с сомнением блеснул глазами в его сторону Назаров.

— Их только сейчас надо срезать. Прямой наводкой… Самые страшные… «тигры».

Назаров, не переспрашивая, взял микрофон из рук радиста. Через несколько секунд дивизионы начали занимать исходные позиции.

Образовалось полукольцо. Отставал почему-то третий дивизион.

«Да что они там?! — нервничал Чулков. — Скорей, скорей же!»

В этот момент в центре расположения третьего дивизиона взорвался снаряд. Назаров опять взялся за микрофон, вызвал третий дивизион, выслушал ответ и помрачнел. Взгляд его остановился на Чулкове.

— Товарищ гвардии старший лейтенант!

Денис вытянулся по стойке «смирно».

— Комдив третьего Горюнов погиб только что. Вы командир дивизиона. Немедленно приступайте к выполнению своих обязанностей.

— Слушаюсь! — Денис сделал четкий поворот и, по-спринтерски сорвавшись с места, помчался к холму.

— Машину! Машину? — донесся голос Назарова.

«Виллис» Виноградова догнал его уже на полпути. Денис кошкой прыгнул в него и, стоя, крикнул шоферу:

— Скорее, Миша, жми!

Подлетев к крайним установкам дивизиона, спрыгнул на ходу, наскочил на Запорожца.

— Слушай мою команду! Немедленно с холма. Скорее!

Старший лейтенант хотел что-то возразить, Чулков опередил его:

— Я назначен вместо Горюнова. Выполняйте приказание!

Пошевелив губами, Запорожец повернулся к машинам, тонким голосом закричал:

— Вниз! К подножию!

Готовить данные было некогда. «Тигры» успели бы спуститься в лощину, а потом вынырнули бы почти рядом. Чулков напряг голос:

— Прямой наводкой!.. По колонне справа!.. Первая батарея — в первую четверку. Вторая, третья, четвертая соответственно по следующим! К бою!

О готовности к залпу первыми доложили из четвертой батареи, потом отозвалась вторая, первая. Запорожец медлил, а между тем, медлить уж было никак нельзя.

— Залп!

Невыносимый жар опалил Чулкову лицо, волосы, брови. Когда уже ракеты взорвались, рявкнули установки Запорожца. Все четверки танков, исключая третью по счету, не сбавили скорости. И только третий эшелон, по которому ударила батарея Запорожца, был полностью выведен из строя.

«Ай, да Запорожец!»

Но вот загорелись два передних «тигра», закрутились на месте три танка в последнем ряду и почти одновременно жирно задымил один из «тигров» во втором эшелоне.

Сложив рупором ладони, Чулков закричал:

— Заряжай!

— Заряжай!

И справа, и слева завыли установки других дивизионов. Рев был страшным, оглушающим. Острая боль в ушах казалась нетерпимой.

Два танковых полка заволокло пылью, дымом, гарью. Не успел рассеяться дым, как Чулков снова отдал приказ:

— Залп!

Не очень приметным пламенем горели танки врага. Из люков выскакивали танкисты, бежали к уцелевшим машинам, которые медленно, будто нехотя, разворачивались или пятились назад, стреляя неприцельно, наугад.

— Заряжай! — третий раз подал команду Чулков.

Но тут из лощины выскочил «тигр». Рывок его был так стремителен, что он, казалось, на миг повис в воздухе, а затем с лязгом и грохотом шлепнулся на землю. В следующую секунду неподалеку разорвался снаряд.

Чулков устремился к ближайшей установке, рванул на себя дверцу кабины.

— Целься в лоб. Опускай, опускай направляющие.

Грохнул второй взрыв и тут же третий. Прятаться в укрытие было уже некогда. Денис втиснулся в кабину.

— Шофер! Задний ход… Еще… Стоп. А ну, отстранись, я посмотрю… Так. Крути!

Командир установки, играя желваками, сделал оборот ручкой пульта управления.

Машину затрясло. Все ракеты «ушли за молоком». «Тигр», непрерывно стреляя, приближался.

«Все! Сейчас начнет подминать машины». — И вслух крикнул, хотя командир установки сидел рядом:

— Противотанковая есть?

— Связка, товарищ гвардии… Две штуки.

— Давай.

— Я с вами…

— Отставить. Передайте всем установкам: за холм. Немедленно за холм.

Со связкой гранат в руке Денис выпрыгнул из кабины.

Надо было, во что бы то ни стало задержать танк, иначе он раздавит все установки. Машины с ракетами догонят их не раньше чем через десять минут. Остановить этот взбесившийся танк можно было только гранатой.

Мгновенная оценка обстановки показала, что еще не все потеряно. Лощина у подножия холма, по которой пролегала дорога, изгибалась как раз на пути танка. Надо было добежать до этого поворота раньше, чем танк пересечет его. Танк должен преодолеть не меньше километра, а Чулкову нужно бежать метров сто пятьдесят-двести.

Денис скатился в лощину. Из танка полоснули пулеметной очередью. Оглянулся: одна за другой установки переваливали через гребень холма. Одна скособочилась — видно, пробило скаты.

Наверное, ни один рекордсмен мира не выкладывался в беге так, как это делал сейчас Денис, мчась по лощине наперерез танку. Мешал тяжелый автомат. Но и бросать его нельзя — мало ли что может случиться?

На ходу передвинул оружие со спины под мышку. От суматошной скачки закололо в левом боку. Но сбавить темп невозможно, танк, преодолевая пологий подъем, ревел где-то неподалеку, подходил к лощине.

«Ну, давай, орел — вороньи крылья!» — подбодрил себя Денис и как обезьяна на четвереньках вскарабкался вверх. Перевел дух на гребне, вытер лицо пилоткой и осторожно выглянул.

Метров десять не добежал! Скользя и падая, помчался вдоль по склону. На бегу он видел из-за гребня накатывающий танк. Рванул чеку, бросил связку, упал.

Грохот от взрыва слился с пулеметной очередью.

Инстинктивно прикрыл руками голову. Неподалеку отвратительно чавкали разрывные пули. Комочки земли больно секли руки. Потом чем-то обожгло правую щеку. Нащупал вторую связку, приподнял голову, мельком увидел разорванную гусеницу.

«Ага, сволочи, далеко не уйдете!»

Под прикрытием бровки, подкрался к «тигру» поближе, бросил вторую связку, под самое брюхо. Упал.

Рев мотора оборвался. Выглянул. Слетела вторая гусеница. Но танкисты и сейчас опасны.

Что же делать? Ждать? Чего ждать?

Денис кубарем скатился под танк, прополз под его днищем, и, задыхаясь от толовой гари, вскочил на корму «тигра». Подковки на каблуках и приклад автомата звонко цокнули о горячий металл. Снял с плеча автомат. Услышал — что-то рычало в утробе танка, сотрясая корпус.

«Пытаются завести? Значит не заметили, что гусеницы слетели?»

Под брюхом «тигра» звякнул металл. Денис обернулся — увидел вынырнувшего через нижний люк танкиста. Треск автоматов раздался одновременно.

Пениса спас приклад ППШ — пуля застряла в нем. Немецкий танкист упал на спину, содрогаясь в конвульсиях, скрючился на боку и в такой позе застыл. Теперь в поле зрения Денис держал и верхний, в нижний люки. Опаснее был выход из-под днища.

Было тихо. Секунды отсчитывало его сердце. Тук! Тук! Тук! Он весь напрягся, готовый стрелять или пустить в ход приклад.

Верхний люк скрипнул и вдруг открылся рывком. Из люка вылетела граната, стукнув Дениса по плечу, упала на землю. Денис приник к броне. Грохнул взрыв, звонко зацокали осколки.

Из люка высунулась голова. Палец на спусковом крючке сработал как бы сам собою. Человек рухнул вниз. Денис сунул ствол автомата в люк и, разворачивая его, дал длинную очередь.

3

Полчаса спустя Денис — лицо украшено прилипшим к щеке, испятнанным кровью, марлевым тампоном — сидел в командирском «виллисе».

— Черт меня надоумил назначить этого гусарчика командиром дивизиона! — гремел над понурой головой Дениса назаровский баритон.

Обида комком подкатила к горлу Дениса. Назвал-то как — гусарчиком. Ладно хоть бы гусаром.

— Нет, ты взгляни на него… — Назаров обращался к Виноградову, который сидел впереди, рядом с шофером. — Кто это по-твоему? Старший лейтенант гвардейских минометов? Да ты не смотри на звездочки, не смотри… Ему на погоны большие поперечные полоски идут. Потому что как был, так и остался сержантом…

— Ну, ты уж слишком, Артем, — насупился Виноградов. — Твой новый комдив «тигра» подбил, его наградить надо, а ты…

— Да разве дело командира дивизиона идти против танка с гранатой?! — пуще прежнего взъярился Назаров. — Дело командира дивизиона командовать. А остановить танк гранатой мог приказать солдату. Ну, уж если «тигр» пользуется у него особым уважением, то — сержанту…

— Всыпать, конечно, мне надо, — тихо сказал Денис. — Но… Артем Николаич… Если можно, не очень больно. Я плохо боль переношу.

Виноградов и водитель рассмеялись, а Назаров, немного смешавшись, проворчал:

— Еще шутить изволит. Вот и возьми его за рупь двадцать.

Денис, почувствовав добродушие в воркотне командира полка, вскинул голову и твердо сказал:

— Ну, уж это вы зря, товарищ гвардии подполковник. Я стою дороже.

Скупо улыбнулся и Назаров.

— Торгуешься, значит?

— Не торгуюсь, а набиваю цену. Себя не похвалишь, кто догадается?

— Во дает! — восхитился шофер и от удовольствия хлопнул себя по коленке.

А Денис, глядя Назарову в глаза, продолжал:

— Я, Артем Николаич, не из гусарства пошел с гранатой на танк, а из простого расчета. Ну, кого бы я послал? Шофера, заряжающего, командира расчета? Но ведь они близко никогда не видели вражеских танков, к тому же «тигров». А у меня опыт, как-никак. Я с танками на днепровском плацдарме встречался. Потому шел наверняка. А пошли солдата, он бы и сам погиб и танк не подбил. Тогда бы этот «тигр» наши установки под орех разделал…

— Ну, милый мой, у «студебеккеров» с установкой скорость, — упрямо возразил Назаров.

— Что скорость, товарищ гвардии подполковник! Не помогла бы!.. Все в расчет взял. Командиры установок взорвали бы себя. Вы же сами это понимаете…

Тут вмешался Виноградов.

— Ну, вот что, Чулков. Командир полка правильно… уместно предупреждает тебя. И я категорически его поддерживаю. Комдив не имеет права лезть на рожон. Действительно, год затратили на подготовку, готовили, надеялись… Мы тут постарше… Извольте выполнять приказ.

— Есть, товарищ гвардии подполковник.

— Вот так-то лучше.

Чулков угрюмо молчал. Все, что угодно, но такой трепки он не ожидал. Хотя чувствовал правоту этих разных и дорогих ему людей. Но можно бы и без трепки… Конечно, мало приятного, если бы убили только что назначенного командира дивизиона. Но неужели же они сами не понимают, что медлить в ту минуту было смертельно опасно.

Денис тоскливо огляделся. Установки, рассредоточившись, стояли незамаскированные, даже не зачехленные. Наверное, ждали подхода автотранспорта с боекомплектом. Танков и в помине не было, за исключением тех, что были сожжены. Их Денис насчитал около двух десятков.

Назаров пристально, изучающим взглядом посмотрел на Дениса.

— По правде сказать, Чулков, была у меня мысль снять тебя с дивизиона. Но на первый раз ограничусь устным выговором. Учись держать себя в руках и доверять подчиненным. — Неожиданно протянул руку и улыбнулся. — Ну, а за «тигра» спасибо.

Потом буднично сказал:

— Топай в дивизион.

— Слушаюсь!

Денис стремительно выскочил из «виллиса».

1

За двое последующих суток боев гвардейский минометный полк сделал более сотни залпов. Не проходило и часа без стрельбы. Спали урывками, по очереди. Такого еще не случалось. На подвоз ракет были брошены сотни автомашин из армейского резерва. За эти же дни часть, которой был придан полк «РС», продвинулась вперед на семьдесят пять километров.

Немецкие дивизии, корпуса, а потом и армии стремительно отступали. Никто не ожидал, что главный удар советские войска нанесут в самом, казалось бы, невыгодном для них направлении. Один из пленных офицеров того самого полка, которым командовал подполковник Эхт, с огорчением признался: их командование было убеждено, что русские готовят наступление значительно севернее плацдарма — в районе Дубоссар. Только ошибкой начальства он и объяснял такой поразительный успех советских войск.

Начальник штаба полка, разумеется, не мог знать каких-либо стратегических замыслов — они держались в строгом секрете высшими офицерами, возглавлявшими огромные соединения. Командование гитлеровских войск группы армии «Южная Украина» к утру 22 августа убедилось, что их сопротивление бессмысленно, что нужно, не теряя времени, переправляться на западный берег реки Прут. Только закрепившись на правом берегу, можно преградить путь советским войскам.

Именно эти соображения и заставили командующего группой генерал-полковника Фриснера и его начальника штаба генерал-майора Вальтера Гельмута отдать приказ с наступлением темноты начать отход всех войск.

Но фашистские военачальники и представить не могли, что их план разгадан.

В эти же часы командир полка гвардейских минометов Назаров, также не ведавший, не подозревавший о больших стратегических замыслах и крутом тактическом повороте действий советских войск, получал приказ о немедленном выступлении для поддержки очень срочной и секретной операции механизированного корпуса генерала Каткова. (Для вручения этого приказа его и вызвали в штаб армии, куда он «прихватил» Чулкова). Только три часа спустя секрет распознали: мехкорпус Каткова должен стремительным маршем обойти отступающие соединения, прорваться в тыл группе армии «Южная Украина» и не допустить ее к реке Прут.

Веселая предстояла операция. Пользуясь превосходством в воздухе, командующий армией Зарухин не поскупился на автотранспорт, подвозивший ракеты. Никогда еще не было такой безукоризненно четкой организации боепитания минометного полка. Полк считался одним из лучших в армии, а такие части, как правило, получали и самые трудные задания. И было нелегко и непросто стремительно «перекочевывать» из одной дивизии в другую, порою, по несколько раз в день.

Пришлось догонять части генерала Каткова. Это была лихая задача. Недаром мехкорпус заслужил у гвардейцев звание «огненный», а сам Катков — «генерал-молния». Но какую бы скорость не развил мехкорпус, а догнать его гвардейцам Назарова следовало во что бы то ни стало.

Совершая с полком марш-бросок к реке Прут, Чулков догадывался, что цель операции — окружение противника. А к исходу 23 августа стало ясно, что на обширной территории образуется котел для немецких войск. Но смог ли Чулков предполагать, что в этот котёл попадут семнадцать пехотных дивизий и одна учебно-полевая, и многие штабы армейских корпусов. То, что уже стало явью для командующего фронтом Федора Ивановича Толбухина или для командарма Михаила Николаевича Зарухина, было туманным даже для подполковника Назарова, прозорливого и талантливого военного.

Но приметы, приметы… Денис засек их там, в штабе армии.

Ликующая физиономия ординарца начальника штаба армии…

Веселый бас начальника разведывательной службы армии полковника Щербатенко — он обращался к другому полковнику:

— Все-таки они двинулись к Пруту.

— Но это же обнажит правый фланг армии! Опасность огромная. — Полковник так и впился в глаза Щербатенко.

— Зато в мешке. Неужели не понимаешь?

— Мешок могут и прорвать. Все зависит от силы удара противника. Надо к командарму… Немедленно!

Из домика, где отдыхали старшие офицеры мехкорпуса и полка гвардейских минометов, Щербатенко ушел встревоженный.

Чулков тогда оказался среди старших офицеров один. Все были ему незнакомы. Не с кем словом перекинуться. Здесь он вроде и не совсем законно находился, если по званию судить. Но привел его сюда Назаров и приказал: «Жди».

И никто не посмел намекнуть о странности и неуместности пребывания здесь старшего лейтенанта, — как-никак кавалер трех степеней Славы.

«Значит все-таки мешок готовится», — подумал Денис.

О том же самом, об огромном котле, в котором оказались немецкие войска, думало немалое число людей. Окружение, пусть пока еще не совсем полное, становилось фактом.

Наверное, этот нечаянно подслушанный Денисом, разговор двух полковников имел авторитетное продолжение в штабе армии. Потому что через четверть часа короткий отдых был прерван. Офицерам приказали немедленно разойтись по своим частям. Чулков не мог себе даже представить, что вскоре попадет в самый страшный водоворот событий и в этом кровавом водовороте много приобретет и немало потеряет.

2

Котел стал реальностью. К вечеру 24 августа Назаров сообщил командирам дивизионов, что есть еще некоторые «прогалины» в линии окружения, поэтому все дивизионы надо привести в состояние боевой готовности: по первому требованию они должны мчаться туда, где будет особенно жарко.

— А теперь порадую вас. К наиболее жидким участкам обороны спешат войска Второго Украинского фронта.

О разрывах в кольце окружения теперь стали говорить и солдаты. Очень беспокоили всех эти «слабинки». Конечно, соединения Второго Украинского фронта не теряют времени зря, в нужных районах они будут в согласованное время.

Но о тех же «слабинках» известно, конечно, и немцам. Об этом сообщали пленные. А пленных было много.

Офицеры третьего дивизиона, который располагался рядом со штабом полка, окружили шофера подполковника Назарова. Тот с важностью весьма осведомленного человека, к тому же польщенный вниманием, перечислял на память пленных, которых ему довелось повидать.

— Одних только командиров пехотных дивизий. Считай… — Он начал загибать пальцы, перечисляя номера участвовавших в сражении пехотных дивизий. — А сколько офицеров из штабов! Со стекляшками в глазу…

— С моноклями, — улыбаясь, поправил Денис.

— Ну, с моноклями. С черными крестами на шее…

— А у одного так все пузо в крестах. Смех!

Денис подивился:

— А где ты их успел повидать?

— Мотаюсь же, как челнок, в штабарм и обратно…

К Чулкову подбежал телефонист.

— Товарищ комдив, вас вызывает в штаб командир полка.

Никогда Денис еще не видел Назарова таким радостно-возбужденным. Они втроем, с начальником штаба Тополевым и начальником оперативного отдела Зоновым, склонились над картой.

— А, Чулков. — Назаров обнял его за плечи левой рукой и заставил наклониться над картой. — Вот что, дружок. Мы тут перекинулись мнениями… И сошлись. У тебя голова на месте?

— Пока ношу…

Командир полка встряхнул Чулкова.

— Это как раз и надобно. Задание тебе…

— Слушаю, товарищ гвардии подполковник.

Назаров взглянул на начальника штаба, потом на Зонова.

— Может, усилим дивизион еще парой установок? — не то спросил, не то уже решил подполковник.

Начальник штаба, подтянутый кареглазый майор, тотчас подхватил:

— Да, да. Я о том же подумал.

— Правильно, — вмешался в разговор Зонов. — Тут, Чулков, задача простая и чудовищно сложная. Надо быть сразу в разных местах. Так расставить батареи, чтобы комар не пролетел.

Стало ясно, что дивизион срочно должен «заткнуть» одну из прорех в «мешке». Узнав о противостоящих ему силах противника, Денис быстро рассчитал, что на каждую батарею придется либо пехотный полк, либо десять-пятнадцать танков. Доложил свои соображения и с невинным видом спросил:

— А если пехотный полк и танки пойдут вместе против одной батареи, она все равно должна победить?

— А как же? — с энтузиазмом воскликнул майор Тополев. — Тут как раз и нужна ваша вездесущность.

— Это бог вездесущ.

— Чулков, не пререкаться! — повысил голос Назаров. — Займешь оборону вот здесь. Отсюда и до этой высоты, — командирский карандаш оставил жирный след на карте. — И попробуй мне пропустить хотя бы одного фашиста!

Вглядываясь в карту, Чулков прикидывал, уточнял, выяснял обстановку. Она была странной, чреватой неожиданностями.

Денис еще не знал того, что уже в общих чертах на этот раз было известно штабу полка. Когда гитлеровскому командованию, стало ясно, что группу армии «Южная Украина» ждет неминуемый разгром, в штабах немецких дивизий, корпусов и армий поднялась невообразимая паника. Трезвая оценка обстановки толкнула и командующего группой армии «Южная Украина» генерал-полковника Фриснера на поступок, далеко не рыцарский.

Бросив войска на произвол судьбы, Фриснер вместе со своим штабом на самолетах бежал в Карпаты. За ним последовал и штаб 6-й немецкой армии.

Речь идет о той самой шестой армии, которая была разгромлена в Сталинграде и сдалась в плен вместе со знаменем и своим командующим фельдмаршалом фон Паулюсом. Гитлер, разумеется, хорошо знал, что знамя армии, захваченное победителями, во все времена и у всех народов не дает ему право возрождать поверженное, исчезнувшее и вычеркнутое из жизни соединение и тем более давать ей тот же номер. Но что за дело было «великому» фюреру до истории и ее законов. А история между тем жестоко мстит особенно тем, кто действует против сложившихся в веках правил. Шестая армия вновь была разгромлена и теперь уж навсегда.

Вслед за штабами гитлеровских армий удрали и генералы третьей румынской армии.

Много лет спустя бывший начальник штаба группы армии «Южная Украина» Вальтер Гельмут напишет в «Журнале боевых действий»:

«С 20 августа 1944 года начался новый этап в истории этой великой войны. И здесь, как под Сталинградом, шестая армия стоила в центре событий… После прорыва русских южнее Тирасполя и у Ясс события развивались с такой стремительностью, какой до того никто не мог ожидать…»

Трезвую оценку дал господин Гельмут. Вполне уместна и откровенна ссылка на великую битву под Сталинградом. Судьба бывшей армии Паулюса, от которой по воле Гитлера остался лишь один номер, оказалась точно такой же, как и под Сталинградом. Впрочем, не совсем точно. Паулюс бился до конца, а вот в Молдавии генералы бросили сотни тысяч солдат и удрали, спасая свои шкуры.

И другое было известно в штабе. По разведданным командир тридцатого армейского корпуса генерал Постель после бегства командующего Фриснера и всех более или менее известных генералов объединил под свое командование окруженные части и соединения и пытался любыми средствами пробиться к Пруту. Это был фанатичный, опытный и «до безрассудности смелый тактик», как сказал о Постеле майор Зонов. Он берет наглостью, но пасует перед упорством. Так что — ни шагу назад. Скоро подойдут части Второго Украинского фронта и сменят дивизион.

— Сколько боекомплектов в запасе? — спросил Денис.

— Пять.

Это было много. Но он попросил еще комплект. Назаров сказал, что в распоряжении комдива три радиостанции — штаб полка в беде не оставит, коли будет горячо.

Только что вошедший майор Куренков сказал, что дивизиону Чулкова придается санитарная машина. Таким образом, военфельдшеру Лавровой и двум ее санитарам будет обеспечена необходимая мобильность.

И опять в груди Дениса возникла саднящая боль, ощущать ее почему-то было сладко.

Заставил себя улыбнуться, пошутить насчет приданной санитарной машины:

— Помощь, конечно, незаменимая. Шестой боекомплект.

Манор Куренков пожал плечами — ирония показалась ему неуместной.

3

Через сорок восемь минут батареи дивизиона прибыли в заданный район. Перед позициями Чулкова зеленели фруктовые сады. Это ему не понравилось. Будь сады молодые, и пехоту, и танки легче было бы обнаружить. А здесь сады старые, деревья разлапистые и посажены не в строгие рядки, а «как бог на душу положил», по словам одного из солдат.

Надо было применяться к обстановке. Сейчас десять тридцать восемь. Где-то около двадцати часов садится солнце, а к двадцати одному подойдет соединение из войск Второго Украинского фронта и сменит дивизион Чулкова. Но десять часов надо продержаться во что бы то ни стало.

По пути Денис заскочил на склад боеприпасов, договорился с Глотовым насчет четырех дополнительных комплектов мин. Глотов опять получил офицерское звание, стал гвардии младшим лейтенантом. Командовал ротой — так теперь официально именовался взвод, некогда находившийся в подчинении Чулкова. И неплохо командовал Глотов — его грудь украшали теперь ордена Отечественной войны первой и второй степеней.

Глотов обещал держать груженые минами автомашины в пункте, координаты которого Денис условленным кодом сообщит ему по радио. Заверил: если понадобится, посадит на машины всех свободных солдат и прибудет на место боя по первому требованию.

Осмотрев позиции, Денис подошел к своему командному пункту — окопу на высотке, — который быстро соорудили солдаты под руководством Макара Дергача. Макар пошел было навстречу, хотел лихо доложить о выполнении задания, но в этот момент между ним и командиром остановилась, заскрежетав тормозами, санитарная машина. Из нее выпрыгнула лейтенант медицинской службы Лаврова. Вытянувшись перед Чулковым, бросила ладонь к пилотке:

— Военфельдшер Лаврова. Со мною водитель и два санитара. Прибыли с передвижным медпунктом.

Денис мучительно покраснел и до того растерялся, что забыл козырнуть в ответ… Неизвестно чем бы это кончилось, если бы вдруг на левом фланге не завыла установка.

Денис по-граждански кивнул Гале и, обежав санитарную машину, спрыгнул в окоп.

Еще не успело умолкнуть эхо от взрывов ракет, как старший лейтенант Запорожец доложил: одной установкой накрыл пять бронетранспортеров с пехотой. Вывалились так внезапно, что докладывать было некогда. Запорожец предполагал, что бронетранспортеры — это разведка. Батарея сейчас держит опасный участок на прямой наводке.

Денис хотел отругать его за плохую маскировку и приказать сменить позицию, но заколебался — не воспримет ли это Запорожец, как личное… Услышал в наушниках:

— Вижу пять танков. Прут на всех парах.

— Началось! — тяжело вздохнул Денис и в нетерпении начал отсчитывать секунды: — Раз. Два… Четыре. Пять. Уже прикинул расстояние… Установку зарядили… Дает малость подойти. Раз. Два. Три. Четыре. Ну! Залп! Залп же!

А залпа не было. Досчитал до одиннадцати, — в третьем загрохотало,

— Черт! Добрую выдержку сделал.

Подмывало, вызвать Запорожца, но сдержался — тому сейчас по до разговоров. Ждать пришлось минут десять.

Опять залп всей батареей, по уже с более близкого к ним расстояния.

Терпенье Дениса лопнуло, приказал вызвать батарею.

— Ну?! — бросил в микрофон радисту.

— Горят, горят, товарищ пятый, — ликовал тот. — Шесть штук.

— Какой тип?

— Четыре «тигра» и два тэ-четыре… Три лезут напропалую… Вон еще два показались.

— Ах, черт! — не отключаясь, он громко позвал: — Мишин! Сурин! Немедленно в распоряжение старшего лейтенанта Запорожца! Скорее! Они вот здесь должны. — Чулков ткнул пальцем в карту, просвечивающуюся, сквозь тонкий целлулоид планшетки… Проследив за выезжающими из укрепления установками, послал вслед за ними три машины с ракетами. И опять к микрофону: — Что у вас? Опять на прямую?

— Никак нет, товарищ пятый. Укрылись.

— Отлично. Передай…. Послал две коробочки и три пачки сигарет. Встречайте.

Залп, третий по счету, заглушил голос радиста. Ракеты взмыли в синее небо. Казалось, они летят отвесно вверх. Крошечные огоньки позади ракет и курившиеся белые дымки делали их очень похожими на гигантские сигареты, только разрезали они небесную голубизну мундштуками вперед.

«Скученно, с расчетом бьет», — оценил Денис мастерство Запорожца.

Раскатился продолжительный грохот, после чего последовало еще несколько мощных взрывов.

— Товарищ старший лейтенант, комбат-три вызывает, — радист протянул Денису наушники.

Сухим и ровным тоном, как о чем-то само собою разумеющемся, Запорожец доложил, что и эти пять танков уничтожены, три из них взорвались — то ли прямое попадание, то ли сдетонировал боезапас.

— Хорошо, продолжайте в том же духе, — в тон Запорожцу, ровно и бесстрастно, ответил Денис.

Подумал: «Умеет воевать Яша Запорожец… Человек дрянной, а в бою настоящий ас… Как в нем все это уживается? Может напускает на себя? Желает соответствовать кем-то ради хохмы сформулированному стандарту: «офицер должен быть циничен, чисто выбрит и слегка пьян»… И вот из-за этого его цинизма я должен терять Галю?. Д все же эрэсовец он отменный…»

Отбросил ненужные мысли. Вызвал по радио другие батареи — перед ними противник пока не появлялся. Неужели Постель решил всем своим войском навалиться на одну батарею? Решил прорвать «мешок» на узком участке, пожертвовав передовыми частями? Дерзкий тактик… Не бросить ли на помощь Запорожцу первую, а может и вторую батарею? А что если на участке Запорожца лишь отвлекающий маневр?

Посоветовался по рации с начальником штаба дивизиона старшим лейтенантом Василием Пименовым, находившимся во второй батарее. Тот не сразу ответил. Денис представил, как Василий, зажав в кулаке подбородок, жует губами, размышляет. И вот ответ:

— Зачем торопиться? Запорожец пока отбивает атаки, дивизион — в состоянии устойчивого равновесия… Поживем — увидим.

Денис позавидовал Пименову. По возрасту только на полтора года старше, а спокойствия, рассудительности — на двух умудренных жизнью хватит.

Но не мог он сидеть сложа руки и ждать. Каждый мускул в нем лихорадочно трепетал, требовал действия.

Вызвал Глотова, поинтересовался, как с обещанным.

— Все в ажуре, называй пункт, — был ответ.

— Денис бросил взгляд на карту. Шифром передал координаты.

— Деревня Рощицы. Через час.

— Будет сделано.

Тотчас соединился с Назаровым, сообщил об уничтоженных танках и транспортерах. Тот сдержанно поблагодарил. Сказал, что с минуты на минуту штаб ждет данных авиаразведки. Когда картина прояснится, Чулкову сообщат…

Не успел закончить разговор с Назаровым, как опять «заиграла» третья батарея. По возросшей силе огня угадал, что в дело включились посланные на помощь резервные установки Сурина и Мишина.

Денис повернулся к радисту, чтобы попросить вызвать Запорожца, но перед ним предстала Галя.

— Товарищ гвардии, — голос ее осекся, она сделала глотательное движение, — старший лейтенант… Мы стоим… Что прикажете делать передвижному медпункту?

Чувствовалось: она с трудом смотрит ему в глаза. От напряжения у нее покраснели веки и лицо зарумянилось.

Что бы он ей приказал?.. Он бы с удовольствием приказал ей уехать в тыл. Но на левом фланге шел бой, там могли быть раненые.

— Вызывает третья батарея, — сказал радист.

Денис схватил микрофон и наушники.

— Слушает пятый.

— Товарищ пятый, атакуют двенадцать танков. Установка Сурина взорвалась — прямое попадание снаряда. Расчет погиб… Ранен комбат, но продолжает командовать…

— Ясно. Приказываю: стоять насмерть.

Не снимая наушников и безвольно опустив руки, обжимающие микрофон, он некоторое время сидел на выступе в стенке блиндажа.

«Вот и нет Коли Сурина… Почти полгода в госпитале пролежал, выздоровел, чтобы сегодня погибнуть… Такова логика войны…»

Поднял глаза на Галю, стоящую в ожидании.

— Товарищ лейтенант медицинской службы… Поезжайте в третью батарею. Это здесь, — показал на карте. — Запорожец ранен.

Что-то дрогнуло в ее лице.

— Запорожец?

— Да. Поспешите.

Она повернулась, чтобы идти.

— Минутку! — остановил ее Денис и, найдя взглядом сержанта Дергача, сказал: — Макар, поедешь с лейтенантом медицинской службы.

— Есть! — вытянулся Макар.

Денис тяжело поднялся, шагнул к нему, шепнул на ухо:

— Побереги ее.

Макар понимающе кивнул.

Когда они ушли, Денис, вызвав начальника штаба, сказал:

— Вася, пошли в Рощицу две машины за сигаретами, пусть оттуда гонят в третью.

Невероятная усталость вдруг навалилась на него.

4

И все же хотя бы минуту — драгоценную минуту в боевой обстановке — Денис хотел отдать Николаю. Хотя бы подумать о нем. Сурин занимал далеко не последнее место в его жизни. Благороднейший человек. Почти никогда не думал, не заботился о себе, больше о других. Если б не он, не видать бы ему, Денису, «катюш». Жаль, что так мало с ним общался, все откладывал на потом. А это «потом» оборвалось.

И как досадно, что погиб Николай так незаметно. А ведь Сурин поистине самоотверженная душа…

Но не знал Денис, как он ошибался, полагая, что Сурин тихо-мирно ушел из жизни. Уже потом, много позже, он будет потрясен поступком Сурина и еще раз убедится, что этот человек действительно в заботе о товарище отвергал себя самого.

…Когда Сурин приближался к позициям Запорожца, он еще издали понял, что если немедленно не прийти на помощь, сам Запорожец и все те, кто его окружал, будут раздавлены танками. В буквальном смысле слова раздавлены, потому что комбат не мог видеть пятерку «тигров», заходивших ему в тыл.

Не останавливая машины, Николай стал одной ногой на подножку, выпрямился и сделал Мишину знак: «Следуй за мной!» Но то ли Мишин не понял его, то ли намеревался поскорей доложить комбату-три о прибытии, он не свернул круто вправо, как это сделал Сурин. А времени — даже считанных секунд — уже не оставалось, чтобы настоять на своем, заставить ехать вслед за собой. Мысленно Николай уже рассчитал, как преградить путь немецким танкам.

«И как они открыли Запорожца?», — с удивлением подумал Сурин, наблюдая за маневром танкистов. Отлично задумано. Заметили КП старшего лейтенанта еще издали, круто свернули в низину и устремились в обход. Пользуясь казалось бы пустяковой лощинкой, они скрытно подбирались к высотке, облюбованной комбатом.

— Ну, нет, сволочи! — мстительно бормотал Сурин. — Я вам слегка попорчу нервы! Легкой добычи вам не видать.

Николай намеревался выскочить на бугорок и прямой наводкой ударить в тот момент, когда танки достигнут изгиба. Эллипсоидное рассеивание мин установки с облюбованного расстояния как раз и накроет всю пятерку. Поджечь всех вряд ли удастся, но подбить двух-трех «тигров», пожалуй, можно, если проявить выдержку. А он пойдет на это, хотя, конечно, подставит себя вражеским пушкам. Но вряд ли в него попадут на таком расстоянии да еще при такой скорости — вон как прыгают и раскачиваются.

Но вышло вовсе не так, как планировал Сурин. Два задних «тигра», судя по маневру, видимо, разгадали замысел Николая: они одновременно приостановились и вдруг устремились один влево, другой вправо от лощины. Сурин растерянно наблюдал за ними, теряя драгоценные секунды. Конечно, был бы Мишин, все могло сложиться иначе… Но этот упрямый черт поступил по-своему.

— Что ж я, растяпа, медлю! — крикнул на себя же Сурин и быстро начал опускать направляющие.

И вот поймал танки на кончики направляющих, изготовился и сам себе подал команду:

— Огонь!

Загрохотало вокруг, запрыгал «студебеккер», заволокло вокруг установки огнем и гарью. Отстрелявшись, Сурин сразу же рванул влево.

И вдруг ахнул Николай — один из «тигров», что круто свернул вправо, изменил направление и устремился вперед, по-прежнему нацеливаясь на КП Запорожца. Мельком Сурин увидел, что три танка разгораются. «Ай да Сурин! — успел похвалить себя Николай. — Но этот вот и один сотрет всех, проклятый!»

Вот тут и завладела Николаем мысль преградить «тигру» путь любой ценой. А цена всему этому — установка и его жизнь. Но может быть он еще изловчится и успеет выпрыгнуть из кабины, когда подставит бок (а стало быть и мощный взрывной заряд) боевой машины под удар «тигра». Но успеет ли?

«Эх, где наша не пропадала!»

И машина устремилась на бешеной скорости наперерез вражескому танку. Как-то так случилось, что либо танкист не придал значения мчавшемуся ему навстречу «студебеккеру» — что такому танку, как «тигр» хрупкая установка? — либо ее просто не заметил. А когда все-таки увидел, расстояние, отделявшее их, не превышало трехсот метров.

Ударила пушка. Перелет. Второй снаряд заклокотал в метре-другом перед машиной. А третий оказался роковым и для Сурина, и для «тигра». Но Николай погиб за три-четыре секунды раньше, чем танк врезался в установку. Снаряд угодил в кабину, отсек обе ноги Николая и все же, погибая, он успел рвануть заряд. Взрыв огромной силы в мелкие щепы и рваные железки разнес установку и будто ножом срезал башню танка. А секундой позже как орех раскололся изнутри сам корпус «тигра» от взрыва боезапаса, видимо, еще не израсходованного гитлеровскими танкистами.

Увы, даже останков Николая Сурина найти не удалось. Только по номеру установки опознали гвардейца, пожертвовавшего собой ради жизни офицера, дело которого он, воин, посчитал куда важнее и нужнее его собственной жизни.

Да, это был Сурин. Его почерк. Такое мог совершить только Николай.

Денис, горько всхлипнув, стал торопливо заполнять наградной лист. Писал и как в бреду повторял:

— Ты памятника… памятника заслуживаешь!..

И поставят… поставят когда-то.

5

Усталость наконец сломила Чулкова. Он привалился к стене блиндажа и минут на десять забылся в полудреме. Но вдруг забубнил радист. Голос его звучал все более отчетливей и тревожней.

— Этого не может быть! Ты что-то напутал! — закричал в отчаянии радист.

— Что там случилось? — сонным голосом спросил Чулков.

— Сообщают несусветное, товарищ гвардии старший лейтенант, — плачущим голосом ответил радист. — Колесников взорвал себя. Друг же мой…

Дениса будто ледяной водой окатило. Взорвать себя!..

Да, сообщение подтвердилось: Колесников действительно взорвал установку.

С боевой машиной погиб и он сам. Но жизнь отдал дорого: от взрыва выведен из строя один немецкий танк. Второй — опрокинулся и вскоре загорелся. Тем же взрывом уничтожены экипаж семи или восьми танков фашистов. Подробности сообщат дополнительно.

Денис был потрясен. Нет теперь и Колесникова. Непостижимо! Вот уж поистине: когда имеем. — не храним, потерявши — плачем. Вспомнив эту пословицу, Чулков почувствовал, что лицо его залито слезами.

И вдруг в голову пришла мысль: каким образом комсорг оказался командиром расчета? Да еще сам за рулем…. А все было просто. Начальник штаба дивизиона Пименов обронил при Колесникове фразу, что встревожен за батарею Свешникова. Хайдар Зиганшин, командир расчета, как выяснилось, скрыл, что ранен. Узнали о том поздно. Сейчас в районе, куда он умчался, настоящее побоище. Хайдар — казанский татарин, красавец, весельчак и балагур, он бросил четвертый курс университета, хотя имел «броню» и полгода как воюет. Имеет два ордена.

— Но ему, баламуту, третий понадобился.

— Так и заявил об ордене? — удивился Колесников.

— Конечно, нет. Но я-то его знаю.

Со «студебеккером», загруженным минами, Валентин догнал батарею. И вовремя. Зиганшин получил второе ранение и с той же автомашиной был немедленно отправлен в санчасть.

Колесников, не раздумывая, сел за руль установки. «Студебеккеры» едва успевали подвозить мины Колесникову. Полтора часа ожесточенного боя оставили старшину без расчета — все один за другим вышли из строя. Последние шестнадцать мин Валентин заряжал, в сущности, в одиночку — водитель грузовика, который доставил мины, едва ноги волочил, да к тому же руки стер до кровавых мозолей. Колесников перевез раненых в укрытие и занял прежнюю позицию. А задачу он знал: танки на этом участке не могут, не должны пройти, хотя силы, его, Колесникова, были на исходе.

С полчаса было спокойно. Если бы не громовые раскаты справа, ничто не напоминало о войне. Чуть в стороне слева вызревали яблоки и груши и в большом саду, чуть дальше — хуторок, почти рядом — одинокая и покинутая стояла избушка с колодцем. Вода в нем, как лед.

Три танка, подбиравшиеся к нему с тыла, Колесников заметил в то время, когда уже не оставалось времени для маневра. Надо было уходить.

И Валентин яростно нажал на газ, надеясь оторваться от вражеских машин, развернуться в удобном месте и ударить прямой наводкой по фашистским танкам в лоб. Правда, могли подбить из пушек, но Колесников по опыту знал, как плоха прицельность из прыгающего на неровностях почвы танка. Тут случайность опасна.

Все же ускользнул. Три снаряда разорвались на безопасном от него удалении. Колесникову уже не раз приходилось уходить от танков — мало ли в каких ситуациях не доводилось ему бывать. Однажды он не поддался даже «юнкерсу-лапотнику». Валентин развивал бешеную скорость, внезапно останавливался, бросался влево, вправо, описывал полукружья, шел зигзагом… Летчик, видимо, истратил весь бомбовый запас, а пулемет применить не успел — на «лапотника», к счастью для Колесникова, ястребом налетел наш истребитель.

Может так бы случилось и на этот раз — сектор его обороны позволял маневрировать, — не появись с трех сторон еще по два танка. Они вывалились из-за горизонта внезапно.

Было ясно, что здесь не было случайности — те три экипажа, что преследовали его сзади, успели связаться по радио со своими. Его окружали, за ним охотились специально. Проскочить сквозь этот гребень было невозможно.

Пришлось тормозить. Прямая наводка, как он ни пытался ее применить, не удалась — ни одной возвышенности вокруг не увидел. Взял самый высокий угол прицела. Выпустил две мины. Перелет был значительный, в вилку брать танки немыслимо. Попытался еще раз проскользнуть мимо трех танков, когда они скрылись в лощине. Но гитлеровские танкисты, наверное, предвидя этот его маневр, рассыпались веером.

Валентин заметался, надеясь на скорость быстроходной машины. Но веером вдруг стали расходиться, подчиняясь, видимо, одной воле, и другие вражеские машины.

Клещи! Это был конец.

И тогда Колесников решился. Но коль уж пришел конец, то пусть он будет с музыкой погромче.

— Не возьмешь, мерзавцы! — злорадно крикнул Валентин.

План созрел мгновенно. Заметив три воронки от мин, он зашкандыбал по ним одной стороной автомашины, давая понять, что подбит. Потом газанул в холостую. Мотор «студебеккера» уже порядком поизносился и сильно дымил.

Со стороны казалось, что установке самостоятельно не выбраться. А тут справа стеганули по кабине пулеметной очередью. Пули разбили боковое стекло и прошили крышу кабины. Он решил имитировать тяжелое ранение или смерть, хотя не получил и царапины. Позу выбрал такую, чтобы все видеть и получше приготовиться к взрыву установки с боевым комплектом.

Этот его маневр, кажется, возымел действие. Танки прекратили огонь.

И только теперь к горлу Валентина, как тошнота, подкатил страх: вдруг побоятся приблизиться к дему? Могут ведь подло, издали очередью из пулемета?.. Может уже целятся? Если так убьют, установка попадет целехонькой в руки фашистов…

Валентин почувствовал, как под пилоткой зашевелились волосы. Хотелось рвануть запал. Но это же от слабости! И приказал себе: выдержка, выдержка! Им не жизнь его нужна, установка.

Вот уже пятьсот… триста метров. Вот, лязгнув траками, остановились передние два танка. И тут же звон металла раздался сзади. Откинулись люки, и один за другим оттуда стали выкатываться танкисты. Они торопились и что-то торжествующе орали. Вот справа и слева почти одновременно к боевой машине прижались два танка. В радостной ухмылке едва не растянулся рот Валентина — худшего для себя эти дурни-танкисты вряд ли могли придумать. Цепляясь за элероны и швеллерные крепления, немцы стали карабкаться сзади кабины на установку. Справа, рвали дверь, чтобы вышвырнуть его, Колесникова, уверенные, что он уже стал трупом. Эти люди в черном, одуряюще пахнущие соляркой, саранчой облепили установку. И галдели, хохотали.

Этот их хохот был нестерпим. Он бил в самое сердце, душил и сминал.

Хватит!

Колесников внезапно выпрямился. Закричал:

— «Катюши» захотелось?! Получайте, гады!..

В небо взметнулся огромный вихрь оранжевых брызг. Сдетонировали и четырнадцать ракет, прижавшихся к направляющим. Колоссальной силы взрыв разметал танки. Два из них, что стояли по бокам, были уничтожены, третий сильно поврежден. А уйти смог только один — от экипажей восьми танков остались, в основном, трупы. Выжили только двое, но были тяжело ранены.

Таков итог последнего боя Валентина Колесникова. Эти подробности последних минут его жизни рассказали те двое, когда пришли в себя. Никто из них даже заподозрить не мог, чтобы водитель страшной «катюши» остался живым, когда подбили его машину. Один из танкистов сам видел, как брызнули осколки бокового стекла кабины, как забился в предсмертных конвульсиях человек за рулем. А он жил и ждал удобного для него момента. И дождался. За эти минуты люди теряют рассудок или седеют. Между тем советский ракетчик, по их наблюдениям, даже не дрогнул.

Член Военного Совета армии Иван Иванович Зеленков, когда узнает о подвиге Валентина Колесникова, поспешит в штаб фронта, чтобы догнать и изменить представление к награде. Он убедит командующего армией Зарухина, что Колесникову должно быть присвоено звание Героя Советского Союза посмертно.

В тот день подвиг Валентина Колесникова как бы поставит последнюю победную точку. В этот неполный жаркий день августа один лишь полк гвардейских минометов, которым командовал подполковник Назаров, уничтожил сорок фашистских танков. Такого еще не случалось за всю войну. Даже в боях на Курской дуге, где полк особенно отличился, не довелось уничтожить такого количества боевой техники врага, хотя и там был достигнут немалый успех.

Это был триумф!

Необычно-складывался этот день сражения. Каждый бой в общем-то оригинален и неповторим. Тем более было неповторимо все то, что произошло на земле Молдавии в августе сорок четвертого. Уникальным было единоборство гвардейских минометов со стальными чудовищами. Победили они в неравном бою. Дорогой, правда ценой. Немало гвардейцев погибло, не досчитались и четвертой части боевых машин. Но эти потери не входили ни в какое сравнение с потерями врага.

Танки не прошли. Наиболее оголтелые и упорные из гитлеровских танкистов были взорваны или же запылали смрадным огнем. На счету одного лишь Колесникова восемь машин: два танка уничтожено, один поврежден, а пять остались без экипажей и в тот же день были использованы против своих же.

В то время, когда разгорался бой, Иван Иванович Зеленков срочно вылетел на армейском ПО-2 в расположение соседнего фронта. Командующим армии на него была изложена миссия ускорить и возглавить продвижение воинских частей и подразделений соседнего фронта на соединение с его армией, неожиданно оказавшейся на одном из ответственных и решающих участков генерального сражения перед государственной границей. Не допустить прыжка через эту священную границу, навечно оставить захватчиков на земле, которую они осквернили, чтобы другие помнили: поднявший меч да от меча и погибнет.

Иван Иванович еще не знал, что где-то рядом с ним в боевых рядах сражается его названный сын Денис Чулков. Еще не знал он и о великом самопожертвовании Валентина Колесникова. Он только в нетерпении кряхтел, менял позу и думал: успеть бы, успеть!

6

Санитарная машина мчалась по проселку. С обеих сторон расстилались пшеничные поля. Направо местность шла под уклон, налево — поднималась.

— Самое время косарям на поле выходить, а тут из пулеметов косят, — балагурил Макар.

Впереди слышалась пушечная стрельба, взрывы. Вскоре открылась панорама поля боя. Справа, под уклоном, поле застилал черный дым — горели танки. В километре слева на высотке видны были установки. Видимо, они отошли и били теперь по гитлеровцам прямой наводкой.

— Танки! Смотрите танки! — воскликнула Галя и указала в сторону низины.

Макар оглянулся. По пшеничному полю, наперерез мчащейся машине, шла шестерка «тигров». Серия взрывов тряхнула машину.

— Давай к нашим через поле! — заорал на ухо шоферу Макар.

Тот крутанул баранку руля, и машина помчалась напрямую к позициям батареи. Пшеничные зерна, дробно, будто град, барабанили в ветровое стекло. Машину подбрасывало, кренило. То справа, то слева, фонтаном взлетала земля, и машина кренилась под ударами воздушной волны.

— Маневрируй, голова! — крикнул Макар шоферу.

Шофер начал «маневрировать», снаряды рвались где-то в стороне. Ударили установки. С оглушающим воем мины низко пронеслись над машиной. Макар оглянулся, его ослепило яркое пламя. Танки, пшеничное поле — все скрылось в дыму и пламени. Машина затормозила около установок. Подбежал солдат, закопченный, грязный, с незасыхающими потеками пота на лице.

— Где комбат? — выпрыгнув из машины с чемоданчиком в руке спросила Галя.

— Там, — куда-то в сторону гребня высоты махнул рукою солдат.

Запорожец, закусив бескровную губу, сидел на плащ-палатке. Левая рука лежала на коленях, плечо неумело забинтовано, сквозь красный бинт сочилась кровь и капала на плащ-палатку. Правой рукой Запорожец делал расчет в блокноте.

— Вот, — протянул он блокнот старшине. — Батарею сюда. — Кивнул головой на противоположный скат высоты.

— Слушаюсь! — козырнув, старшина побежал к установкам, на ходу махал кому-то рукой… — Давай, давай сюда!

«Студебеккеры» задним ходом взобрались на высоту и, перевалив через гребень, встали на противоположном склоне.

Галя уже закончила перевязку, санитары приготовили носилки.

— Ложитесь, товарищ старший лейтенант, — сказала Галя, указав на носилки. — Помогите, — кивнула она санитарам.

— Стоп! — резко остановил их Запорожец. — Помогите встать. Ну! Живо! — Увидел Макара. — А ты, Дергач, что смотришь? Помоги…

Макар поддержал старшего лейтенанта сзади.

Поднявшись, Запорожец оглядел поле боя. Пшеница горела. Впереди надвигавшейся на высоту полосы огня, ревя на пределе, шли два «тигра» и один T-IV.

— Дергач… К установкам… Залп… — негромко приказал комбат.

Макар помчался к машинам, крича на бегу:

— Залп! Залп!

Вой и грохот на минуту оглушили его. Ракеты круто ушли вверх и рухнули на склон, обращенный к противнику. Серая дуга дыма четко обозначила их траекторию.

Макар побежал обратно. Ни военфельдшера, ни санитаров ни комбата не было видно на гребне. Поднявшись на гребень, он увидел такую картину. Оба санитара и шофер лежали вповалку, окровавленные, видимо, прошитые одной очередью. Лейтенант медицинской службы пыталась подняться, упираясь о землю руками, но ей это не удавалось, и она падала ниц. По горящей пшенице на высоту с ревом вползал закопченный танк Т-IV, пулемет его поливал гребень свинцом.

Запорожец, держа в правой руке противотанковую гранату, и волоча левую, как-то странно, на боку, полз навстречу танку.

Ошеломленный увиденным, Макар плашмя упал на землю, подполз к Гале, перевернул ее на спину. По гимнастерке между грудными карманами расплывалось алое пятно.

Галя была в сознании, она посмотрела на Макара, слабо улыбнулась…

— Вот… Задело…

— Ничего, ничего, товарищ гвардии лейтенант, — залопотал Макар, тычась малопослушными руками в карманы в поисках индивидуального пакета. — Мы сейчас, мы мигом… Вы только не умирайте, а то всыпет мне Денис…

— Денис… Денис… — повторила она, странно и внимательно вглядываясь в синее небо.

— Да, да… Мы сейчас в машину…

Раздался недалекий взрыв, полыхнуло жаром… Макар оглянулся — разбитая снарядом санитарная машина лежала на боку и горела.

Рев танка надвигался, до него оставалось метров двести. В полусотне метров от Макара неподвижным комочком лежал Запорожец.

«Тю-тю, эта махина непременно раздавит и нас и всю батарею», — смекнул Макар.

— Минутку, товарищ лейтенант, я сейчас.

Он вскочил, бросился в сторону, упал, отполз. Опять вскочил, несколько широких скачков вперед, опять упал. Пули взрезали землю в метре от головы. Отполз. Еще бросок к Запорожцу. Вскочил — секунда, другая — упал, увидел, как в тело комбата впились светящиеся тире трассирующих пуль… Подполз к Запорожцу — он был мертв. Слегка сдвинул тело — граната была под ним. До танка оставалось не больше трех десятков метров… Поближе, поближе, чтобы наверняка. Привстал, размахнулся, бросил. Что-то ударило в голову, будто раскололо ее…

7

«Виллис» командира дивизиона летел на предельной скорости, подпрыгивая козлом на неровностях дороги. А Денис все подгонял водителя:

— Скорее, скорее!..

В течение последних двух часов все батареи дивизиона втянулись в бой. Каждая дала по несколько залпов, отбросив хлынувшие на прорыв части генерала Постеля.

Полчаса назад Денису сообщили, что во время последней танковой атаки на третью батарею погибли комбат Запорожец, сержант Макар Дергач, шофер санитарной машины, оба санитара, и тяжело ранена военфельдшер Лаврова,

Денис тотчас послал радиограмму майору Куренкову с просьбой выслать врача. Тот ответил, что Лаврову следует немедленно отправить навстречу спешившему к рубежу дивизиона механизированному корпусу Второго Украинского фронта. Так будет быстрее, потому что корпус имеет подвижное медицинское подразделение. А майор предупредит радиограммой, чтобы за ними немедленно выслали санитарную машину.

О том, что корпус неподалеку, Денис знал из разговора по радио с Назаровым. Подполковник ознакомил его с обстановкой. Танковые атаки не были отбиты только в полосе обороны одной из батарей дивизиона Нестерова. К Пруту все же прорвались три танка. Задачу свою полк выполнил. Не ожидавшие заслона из подразделений гвардейских минометов разрозненные танковые группы, потеряв десятки машин, попятились, а потом изменили направление.

Пока во вражеских дивизиях анализировали обстановку и намечали направление для нового удара, оставшиеся проходы плотно закупорили части соседнего фронта. Котел полностью захлопнулся. Генералы гитлеровского рейха еще не знали об этом. Не догадывались они и о том, что командующий фронтом Толбухин вместе со своим начальником штаба генералом Бирюзовым уже прикидывали, какой текст ультиматума они пошлют окруженным и обреченным на гибель гитлеровцам. В котел попали десятки тысяч солдат и офицеров.

И вот теперь, получив разрешение Назарова, Денис сам вёз Галю навстречу подходившим войскам соседнего фронта. Голова девушки покоилась у него на коленях. Бинты на груди сочились кровью. Когда Девис примчался в батарею, Галя еще была в сознании. Она увидела его, и на бескровных щеках проступили розовые пятнышки. Она пошевелила губами. Чулков склонился к ней и услышал:

— Денис… милый… я… ты-ы… я… тебя-а…

Сознание оставило ее.

Денис едва нашел силы, чтобы не разрыдаться в присутствии окруживших их солдат.

В пятнадцать часов пятьдесят семь минут «виллис» остановило боевое охранение корпуса. Проверка документов заняла полминуты.

Еще через пять минут езды путь «виллису» преградила странная процессия. По самой середине проселочной дороги важно шествовали два грудастых, широколобых и огромных быка, серых от пыли. На крутых рогах одного из них висело знамя со свастикой, а другому к рогам прикрутили старательно написанный плакат:

«Это все, что осталось от 6-й немецкой армии».

На толстых бычьих шеях жалобно позванивали при ударе друг о друга фашистские железные кресты. Где только не висели эти кресты, солдатские и генеральские.

За быками, мелко семеня, не отставал крутолобый породистый баран, также разнаряженный гитлеровскими орденами. Замыкало это «торжественное» шествие около десятка овец. На их шеях и хвостах висели те же украшения, которые при малейшем движении гремели и звенели как колокольчики.

По сторонам процессии шли солдаты в пограничной форме. Вокруг носились хохочущие, неистово орущие мальчишки. Валом валила толпа, которую и не раздвинешь, и не объедешь. Неистовый шум, хохот, разудалые переливы гармошки.

— Победа! Победа!

А душа Дениса обливалась кровью. Он смотрел на желтое, без единой кровинки лицо девушки и все повторял:

— Скорее, скорее!..

С пригорка навстречу быстро спускались санитарная машина и черная «эмка». В некотором отдалении за ними следовали бронетранспортеры.

Пробиться к санитарной машине на «виллисе» было невозможно. Подхватив Галину на руки, Денис стал протискиваться сквозь скопище людей. Когда, наконец, пересек толпу, его горячие ладони сквозь тонкую старенькую гимнастерку ощутили холодеющее тело. В отчаянии он закричал:

— Она умирает! Умирает!

Он бежал, напрягая все силы, прижимая к себе самое дорогое, что у него оставалось в жизни.

Из санитарной машины его заметили. Две девушки в военной форме, выскочили, не дожидаясь, когда машина остановится, побежали Чулкову навстречу. Из черней «эмки», которой толпа преградила путь, вышел генерал в сопровождении адъютанта…

Девушки подхватили на руки тело Гали.

— Она умирает! Неужели нельзя ничего сделать?! — кричал Чулков, готовый от горя биться головою о землю.

— Успокойтесь, товарищ старший лейтенант, — вдруг раздался рядом очень знакомый мужской голос.

Денис обернулся и сквозь влажную пелену в усталом седоволосом генерал-майоре узнал отца Вадима и своего старого учителя Зеленкова. Бросился к нему, по-мальчишески прижался мокрым лицом к широкой, взволнованно вздымавшейся груди и сдавленным голосом повторял:

— Она умирает! Спасите ее, Иван Иванович! Я вас прошу, спасите!..

Зеленков оторвал Чулкова от себя, заглянул в самую глубь его глаз и дрогнувшим голосом сказал:

— Вот ты и мужчина, мой сын!.. Мужайся, воин… — Он прижал к груди голову Дениса и стал гладить жесткие волосы, свалявшиеся от пороховой копоти и пыли.