Пошла, нашла, с ума сошла

Глава 1_1

В лес я пошла, потому что меня бросил Валера. Не для того пошла, чтобы подыскать сук покрепче, или чтобы меня съели дикие звери. Я и сама толком не знаю, зачем. Это решение было спонтанным; наверное, моим взбудораженным нервам захотелось тишины и покоя. И отсутствия людей — меньше всего мне нужны были жалость и утешения. Я вообще девушка тихая и замкнутая, больших компаний не люблю, чувствую себя в них неуютно. И предпочитаю молчать, чем впустую молоть языком.

Собственно, из-за этого меня Валера и бросил. Так прямо и сказал: «Что ты есть, что тебя нет — никакой разницы. А мне нужно, чтобы со мной кто-нибудь был, прости». И ушел к своей «кто-нибудь», которую звали Соня, я случайно подслушала, как он ей звонил. Надеюсь, ее имя не синоним характера, а то Валера вновь разочаруется.

В общем, Валера пошел к Соне, а я пошла в лес. Он был совсем недалеко — дорогу перейти, жила я на самом краю городка. С самого детства моталась по таким, с десятком-двумя тысяч жителей и непременными лесами вокруг — папа был военным. Поэтому лес для меня был как продолжение дома: кто-то на балкон выходит, чтобы подышать и развеяться, а я в лес.

Грибов этим летом наросло много, но мне они были неинтересны. Для Валеры я бы их набрала и нажарила — он любит с картошечкой, но теперь у него есть для этого Соня, а я и одной картошечкой обойдусь.

А вот к ягодам нет-нет да наклонялась, чтобы бросить в рот горсть спелой черники, которой в лесу тоже была тьма-тьмущая. В очередной раз протянув руку к ягодным кустикам, я почувствовала, как на нее упала капля. Подняла голову: небо безмятежно синело между кронами. Но ветки деревьев почему-то выглядели искаженно, будто я смотрела на них сквозь воду. Лишь тогда поняла, что реву.

Вообще-то, я плачу редко, даже когда очень больно — хоть физически, хоть морально. Говорят, это плохо — держать все в себе, но такая уж я есть. А теперь не сдержалась вот. Ну так и бросают меня не каждый день — этот случай вообще был первым. Как и сам Валера, кстати. Которого, если честно, я, наверное, все-таки не любила. Сначала было что-то вроде влюбленности, манящего вкуса новизны, а потом за полгода просто привыкла, что кто-то есть рядом. А ведь так нельзя, если любишь. Привычка — это не любовь. Мне так кажется. Ну а если не любовь, то и реветь нечего. Как привыкла, так и отвыкну. И я вытерла слезы ладонью. А чтобы никого не смущать покрасневшими глазами, достала из поясной сумочки темные очки и нацепила на нос. Хотя кого я могла бы смутить? Медведей, что ли? Как бы они меня не смутили.

Только подумала так — он и выскочил из-за кустов. Не медведь, хуже. Сексуальный маньяк. Поначалу я была в этом абсолютно уверена. Потому что мужик был совершенно голый. А еще он по-дикому таращил глаза и не менее дико вопил. Что-то вроде:

— А-а-а!!! Симбалюка! Гарга!

— Простите, вы обознались, — попятилась я. — Дайте мне, пожалуйста, пройти.

Но мужик не дал. Собственно, это был даже не мужик, а молодой парень. Моих примерно лет. Двадцать три, двадцать четыре — плюс-минус. И даже вполне симпатичный. Правда, с дурацкой бородкой по скулам и низу подбородка, зато, что удивительно, очень аккуратно подстриженный и причесанный. Впрочем, маньякам, особенно сексуальным, и надо, наверное, быть аккуратно причесанными, чтобы приманивать жертвы. Вот только зачем так орать-то?

— Гунтурал обиссяки!!! — взвыл он, бросаясь ко мне. Но замер в двух шагах, уставившись так, словно это я выскочила из кустов без штанов.

— Бывает, — сочувственно вздохнула я, пытаясь обойти парня.

Не тут-то было. Он растопырил руки и запрыгал передо мной, что в отсутствии одежды ему бы, конечно, делать не стоило, пришлось даже отвести глаза. Это было ошибкой. Маньяк рванул вперед, сорвал с меня очки и принялся тыкать ими себе в нос, намереваясь, видимо, надеть, вот только делал он это совершенно по-обезьяньи, как в той самой басне про мартышку.

Любая девушка на моем месте, я уверена, теперь уж точно убедилась бы, что перед ней сумасшедший и задала стрекача, чтобы потом позвонить в полицию о сбежавшем из психушки пациенте. А я шагнула к психу и помогла ему надеть очки.

— А-а-ах!.. — издал он блаженный стон. Ненормальный маньяк. Ловит кайф от солнцезащитных очков. Хорошо еще, надевает их на нос, а не на…

Я быстро пресекла непристойные, хотя и вполне забавные мысли, и спросила у замершего со счастливой улыбкой на лице психа:

— Теперь я могу идти?

— Куротога.

Интересно, что бы это значило? Судя по спокойной интонации, похоже на разрешение. И я снова попробовала обойти несчастного парня. Позже я задавала себе вопрос: почему я пыталась идти дальше? Куда логичней было бы развернуться и сначала медленно, а потом очень даже быстро сделать ноги, чтобы после, как уже говорилось, сообщить куда следует о моей нечаянной встрече. Но нет, мне непременно хотелось идти вперед. Чем дальше в лес, тем…

Видимо, одного приключения мне показалось мало. Вот только оно и не думало заканчиваться. Голый парень в темных очках вновь раскинул руки и запрыгал передо мной:

— Топ! Топ! Топ! Акутура! Бу текала раканевса укотон пи!

И все это таким умоляющим тоном, что мне стало его жалко. Если бы он еще не прыгал… И я попросила:

— Вы можете не скакать, а стоять спокойно? — Но тут до меня кое-что дошло: — Ой! Вы сказали: «Пи»? Ну хорошо, акутура, я отвернусь.

И я отвернулась, не вполне понимая, зачем устраивать попрыгушки с бубенцами, если можно просто зайти в кусты и не мешать мне спокойно горевать.

А вот незнакомое слово я вставила зря.

— Акутура?! — опять завопил сумасшедший. — Хура экто акутура?!

— Нет-нет, не акутура, — вжала я голову в плечи, но оборачиваться не стала. — Случайно вырвалось. Вы делайте свой укотон спокойно, я подглядывать не буду.

Я замерла, невольно прислушиваясь. Но ожидаемого журчания не услышала. Раздался лишь тихий вздох и разочарованное бормотание, что-то вроде: «О, корутавала…», а затем послышались удаляющиеся шаги. Безумный парень уходил!

Глава 1_2

Вряд ли бородатый голыш с гребнем вспомнил русский, но смысл восклицания понял и остановился. Я подошла к нему и спросила:

— Ты кто?

— Герет монор экэсцин, — угрюмо произнес он.

— Это вряд ли, — сказала я, лихорадочно соображая, откуда мог взяться в нашем лесу обнаженный красавчик с гребнем на полспины и говорящий на языке, которого я раньше точно не слыхала.

Разумеется, я вряд ли слышала и сотую часть всех наречий Земли, а более-менее сносно кроме русского знала только английский — десяток фраз на немецком-французском не в счет, — но то, что этот язык не принадлежит к европейским, была уверена почти на сто процентов. Но выглядел-то незнакомец именно европейцем. Если не обращать внимание на его пушистый гребешок. Хотя подобного украшательства нет и у представителей других наций, это уже не сто, а все триста процентов. Тогда откуда же он свалился? Не вылез ведь, словно гриб, из-под земли!

Подумала так — и невольно поежилась. А если вылез? Вдруг загробный мир все-таки существует? Да нет же, тогда бы он был грязный и страшный. И гребешок тогда все равно не к месту. И незнакомый язык. Нет, он точно не из-под земли. И вообще, это я сошла с ума, если о таком всерьез думаю.

А потом меня торкнуло. Земля… Не в смысле почвы, а в смысле планеты. Что если он и правда не вылез, а свалился? Например, его космический корабль потерпел крушение, а он, бедолага, даже скафандр надеть не успел. Правда, новость о подобной аварии звучала бы уже из каждого утюга, но ведь я новости из-за ухода Валеры сегодня не смотрела, мне и этой хватило за глаза.

А ну-ка… Я достала из сумочки смартфон и открыла новостное приложение. Погода, курс рубля, утюги повышенной гладибельности, скафандры для работы и отдыха… Они что, уже под мысли рекламу подстраивают?! А вот про аварию летающих тарелок ничего. Стоп! Не думать про тарелки, сейчас накидают предложений столовых сервизов для работы и отдыха.

Я хотела уже убрать смартфон в сумочку, как подумала вдруг о том, что нужно было сделать в первую очередь. Карта Земли! Ведь это так очевидно. Если непонятный парень ниоткуда не падал, то покажет, откуда прибыл. И я подсунула гребешочнику карту. Он долго смотрел на экран, нехорошо меняясь в лице, а потом хрипло выдавил:

— Симбалюка. Гарга…

— А вот ругаться не надо, — пролепетала я в полной растерянности. — Было бы из-за чего.

Ну да, ну да. Абсолютно не из-за чего. Подумаешь, попал на другую планету! Да, нагишом, зато никто не сожрал, не стал делать опыты, не заспиртовал для коллекции и даже не ограбил. Кстати, преимущество путешествий в голом виде — тебя точно не ограбят. Но вряд ли это успокоило бы несчастного находимца, даже если бы он понимал по-русски.

Впрочем, теперь и я ничего не понимала. Самое главное: что мне теперь делать? Не бросать же, в конце концов, этого бедолагу здесь! Но и вести его — куда? В полицию? Нет, наверное, в лесу голому человеку без документов и знания русского языка все-таки безопасней. Да еще с этим гребнем.

Тогда, может, в больницу? Все-таки аномалия у человека. Симпатичная, пушистенькая, но аномалия. Правда, она его не беспокоит, может, вообще жизненно необходима, так что лечить от нее точно не стоит. Да и не будут врачи лечить моего гребешочника. Наверняка передадут ученым для опытов.

Что? Я назвала его моим? Пусть и мысленно, но да, назвала. С ума уже сходить начала! Да нет, это наверное потому, что чувствую за него ответственность, раз уж нашла. Пошла, нашла, с ума сошла. Как бы то ни было, я решила отвести находимца к себе. Может, это и безумное решение, но другого я пока не видела. Приведу — тогда и буду думать в спокойной обстановке, что делать дальше.

— Идем, — решительно махнула я парню.

Он остался стоять. С тем же трагическим выражением на лице, что появилось у него после карты.

— И-ди-за-мной! — громко и отчетливо, как любят изъясняться наши люди с иностранцами, сказала я и замаршировала на месте, поясняя, что нужно делать.

Теперь на лице гребешочника проступило удивление. Но постояв в нерешительности, он все-таки зашагал. Правда, тоже на месте. Пришлось взять его за руку и потянуть:

— Идем-идем. Приглашаю тебя в гости.

Незнакомец двинулся с места, но теперь остановилась я, вспомнив, что живу отнюдь не в лесу. Хорош гость, нечего сказать: из всей одежды — одни очки, а на спине — вообще какое-то недоразумение. Я-то уже попривыкла к его наготе и гребню, но встреченные возле дома люди вряд ли останутся равнодушными, увидев такое чудо. Тут уж без полиции точно не обойдется. А если встретятся дети, вообще нехорошо получится.

— Стой, — сказала я и сняла ветровку. Завязала ему на талии рукава — получилось приемлемо.

Теперь нужно было придумать, чем накрыть гребень. На мне оставались джинсы и полосатый лонгслив. Он вряд ли налез бы на моего находимца, но если набросить на спину, завязав рукава спереди — будет самое то. Но тогда сама я буду совсем не то, потому что лифчик носила редко, и теперь был как раз не такой случай. Встреченные мужчины, возможно, обрадуются, но женщины вряд ли. Опять же дети… Да и сам гребешочник. Он-то, конечно, уже продемонстрировал мне свои прелести и продолжал это без тени смущения делать, но я показывать ему стриптиз была не готова.

По той же причине отпадали и джинсы. Нет, трусики под ними все же имелись, но в качестве одежды для прогулок определенно не подходили. Что еще? Кроссовки? Повязать ему шнурками на шею, пусть болтаются сзади. Но они полностью гребень не закроют, еще и привлекут дополнительное внимание. Да и я босиком по лесу далеко не уйду — до первого сучка.

Ничего не оставалось, как рисковать, в надежде, что издалека гребень не разглядят или примут за шарфик — мода в наше время бывает до умиления причудливой, — а если кто-нибудь окажется близко, прижмусь к спине моего гребешочника — люблю, мол, так, что аж падаю. Хоть мне это и не по душе, но потерплю, что же делать. Лишь бы находимец не испугался.

Глава 1_3

Сделав несколько шагов, я вспомнила еще кое-что важное. Веду человека к себе домой, а сама даже не знаю, как его зовут. Всего остального про него я тоже не знала, но знакомство начинают как раз с имени. Кстати, и самой надо представиться.

Я сказала: «Стоп!», отпустила руку парня, встала к нему лицом и ткнула себя в грудь:

— Мирослава.

Парень молчал. Из-за темных стекол очков выражения глаз не было видно, и я не понимала, он усваивает информацию или просто тупит.

— Я — Мирослава, — повторила я жест. — А ты?

— Лава… Аты… — выдавил находимец.

— Попугай с куриной памятью, — вздохнув, пробормотала я и помотав головой, сказала отчетливо и громко: — Нет! Не Лава, не Аты. Меня зовут Ми-рос-ла-ва, — произнося свое имя я пару раз хлопнула по груди.

— Лава, — впервые растянул в улыбке губы гребешочник. И добавил: — Мирос. — А потом вполне уверенно повторил: — Лава Мирос.

— Тьфу на тебя, — сказала я. — Издеваешься? Наоборот. И вообще лучше просто Мира. Хотя ладно, — махнула рукой, — Лава тоже годится. Красиво даже. Неотвратимо, всепоглощающе и жгуче. Как бы теперь твое имя узнать?

И я снова ткнула себя в грудь, сказав при этом: «Лава», а потом ткнула его и вопросительно подняла брови. Находимец погладил то место, которого касался мой палец и сказал:

— Пиктиго́уша Энатако́р.

— Уже что-то, — обрадовалась я. — И фамилия у тебя звучная. А имя слишком длинное, я его тоже сокращу, ладно? Пиктя — некрасиво. Гоуша… О! Будешь Гошей! — И закрепляя сказанное, снова хлопнула по себе: — Я — Лава, — а затем шлепнула ладонью по его обнаженной груди: — Ты — Гоша.

— Гоша, — согласился находимец и снова погладил место, до которого я дотрагивалась. Ему что, больно? Настолько нежная кожа? Но тут я увидела, что Гоша опять улыбается. Видимо, мои прикосновения ему понравились. А ну-ка, господин Энатакор, прекратите свои гнусные намеки! Последнее, впрочем, я вслух не сказала, молча взяла гребешочника за руку и продолжила путь.

К счастью, ни по дороге, ни возле дома нос к носу нам так никто и не встретился, а те, кто был вдалеке, не обратили на нас внимания. Зато Гоша как раз обращал внимание на все, то и дело крутя головой и приговаривая что-то вроде знакомых мне уже «симбалюки» с «гаргой», а также новых для моего слуха «пикаторы» и «улюхапы». «Улюхапал» он особенно активно. Видимо, этим словом выражался восторг.

Войдя в квартиру и закрыв дверной замок на все обороты, я первым делом бросилась к шкафу, в надежде, что Валера забыл хоть что-нибудь из тряпок — комплекцией они с Гошей были почти одинаковы. Надежда сбылась лишь частично: обнаружились заношенные, но вполне еще пригодные джинсы. Что ж, уже хорошо, срам прикроет. А вот гребень… Неужели Валера не оставил ни одной рубашки? Хотя бы футболки драной…

Тут я вспомнила, что как раз вчера стирала, в том числе и что-то Валерино — трусы-носки точно, но вроде и футболка попадалась. Я ринулась на балкон, где развесила вечером белье для просушки, а сегодня из-за Валериного финта ушами совсем про него забыла. И хорошо, что забыла, теперь вот пригодилось. Пара трусов, носков — аж семь штук, странно… Но самое главное — футболка! Темно-синяя безрукавка, почти новая. Была ваша, стала наша. В смысле, Гошина. А тебе, Валерочка, пусть Соня теперь стирает.

Я выложила на диван, где сидел, чинно сложив на коленях руки, мой находимец, полный комплект одежды: трусы, носки, футболку, джинсы, и даже поставила на пол рядом дырявые тапки, которые собиралась, но к счастью, так и не выбросила. И сказала, подкрепляя слова жестами:

— Мою куртку снимешь, все это наденешь. Андэстенд?

— Стенд… куротко, — выговорил Гоша.

— Ну хоть коротко, и то хорошо. Главное, штаны на голову не надень, остальное не так страшно. Я пока на кухне буду, кофе нам сделаю. И бутерброды. Голодный ведь, наверное? Но что-то более существенное приготовлю позже, в мага́зик еще сходить надо.

Господин Энатакор выслушал мою тираду не моргнув и глазом, хотя за стеклами очков я это все равно бы не увидела. Вряд ли что-то понял, ну да ладно. Я вообще удивилась, что так много балаболю, Валере столько слов я и за день не всегда наговаривала. Правильно он от меня ушел, наверное.

— Ты очки-то дома сними, — перебивая неприятные мысли, протянула я руку к Гошиному лицу. Но он так вцепился в дужки, что я побоялась: сломает. И отмахнулась: — Да хоть в душе в них мойся, мне-то что. У меня еще одни есть.

Сказав про душ, я подумала, что идея-то здравая. Вот только как втолковать ее Гоше? Да еще показать потом, как воду открывать, как теплей-холодней ее делать. Проще тогда самой его вымыть, но я к таким подвигам была еще не готова. Да собственно, и не собиралась к ним готовиться. В конце концов он не маленький, захочет помыться — даст уж как-нибудь знать. Впрочем, грязным находимец и не выглядел — лишь ноги в пыли, ну да ногами не хлеб брать, и так пока сойдет.

Так что я оставила Гошу переодеваться, а сама пошла на кухню варить кофе и резать бутерброды. Хлеба, колбасы и сыра хватило на восемь штук — чтобы заморить червячка вполне достаточно. Пьют ли гребешочники кофе, я не знала, но чая у меня все равно не было, так что или кофе, или просто вода — пусть сам выбирает. С сахаром или без — тоже пусть самостоятельно определяется.

Подготовив все для незатейливой трапезы, я отправилась за гостем, предварительно крикнув из кухни:

— Можно?!

— Курдец, — послышалось из комнаты.

Я вошла — и чуть не села прямо на пол. Нет, штаны он на голову не надел. Это вообще был единственный предмет одежды, который Гоша использовал по прямому назначению. На голову он надел футболку. Точнее, замотал ею свой красиво стриженный кочан на манер тюрбана. Носки гребешочник натянул на руки. Ах да, еще он правильно надел тапки. Правда, на босые ноги. Только почему-то уже не пыльные. Ответ обнаружился быстро — неподалеку валялись на полу испачканные грязью и пылью трусы.

Глава 2_1

Теперь требовалось решить, кто из нас будет обучаться: Гоша русскому или я обиссякскому. В принципе, на память я не жаловалась, английский, к примеру, дался мне легко. Но и преподаватель на курсах был хороший. Я сильно сомневалась, что мой находимец обладал педагогическим талантом, а даже если и так, то попробуй это втолковать гребешистому сенсею. Да и мне, если честно, не особо хотелось учить чужой язык для того лишь, чтобы разговаривать на нем с единственным человеком, и то, я надеялась, недолго. Пусть лучше гребешочник учит русский, ему-то это может и в том же магазике пригодиться, не век же он у меня в квартире будет сидеть.

Я привела накормленного бутербродами Гошу в комнату, поставила в центре стул на колесиках и объявила:

— Буду учить тебя разговаривать по-нашему. По крайней мере попытаюсь. Садись.

Вряд ли Гоша хоть что-то понял из сказанного, но мой палец, указывающий на стул, оказался хорошим помощником, ученик занял свое место.

А я стала думать, с чего бы начать, невольно крутанув при этом стул, что, судя по счастливой улыбке, явно понравилось обучающемуся. Неплохо было бы дать ему понять, что это он и есть. В смысле, что я задумала его именно учить, а не просто поиграть в карусельку.

Я решительно остановила стул и сказала:

— Слушай внимательно. Вот я, — открыла я рот и поболтала языком, — говорю. Бла-бла-бла и все такое. Это называется го-во-рить. А ты, — дотронулась я до ушей ученика, — мое бла-бла-бла вот этим принимаешь. И это называется слу-шать.

— Бля-бля-бля, — широко улыбнулся Гоша.

— Будешь такое говорить, родителей вызову. Нет, вот плохое они схватывают быстро! Даже пришельцы с гребнями. Хотя я сказала совсем другое. — Я почесала затылок и продолжила урок: — Значит так: го-во-рить, — показала я на свой рот, — слу-шать, — ткнула пальцем сначала на левое Гошино ухо, а потом и на правое. — Теперь наоборот… Когда ты произносишь свои «обиссяки» и «акутуры»…

— Акутура!!! — подпрыгнул со стула учащийся и принялся озираться.

— Энатакор, сядьте! — притопнула я. — «Акутура» — это образно. В смысле, что это ты го-во-рить, а я, — легонько хлопнула я по ушам, — слу-шать. Понял?

Но Гоша не понял. О стоял, явно встревоженный, а потом помотал головой:

— Акутура котока.

— Котока, котока, — шагнула я к нему и невольно погладила выпирающий сквозь ткань футболки гребень. — Все хорошо.

— Все хорошо? — переспросил Гоша.

— Ну конечно, глупенький. Нет тут никакой а… — Я как открыла рот, так и забыла закрыть. Потом все-таки вспомнила и просипела сквозь пересохшее горло: — Что ты сказал?

Но мой удивительный находимец молча смотрел на меня сквозь темные стекла очков, определенно не понимая, чего я от него хочу. Но он ведь только что, четко, даже без акцента, переспросил меня… Впрочем, он скорее всего опять спопугайничал, просто уж очень к месту получилось.

— Да ты садись, садись, — снова провела я по его гребню, — попробуем учиться дальше.

— Садись? — показал на стул Гоша.

Он понял! Он все-таки понял! Я даже запрыгала. Ученик тоже подпрыгнул, но я замотала головой:

— Нет-нет-нет! Садись — это вот это, — замахала я на стул, негодуя на себя за такую оплошность, — ты правильно понял.

Гоша осторожно сел. Ура-ура! А вот дальше дело опять не заладилось. Как я только перед ним ни прыгала, как ни гримасничала, какие пантомимы ни строила, объясняя смысл слов и понятий — все впустую. Причем этот мой великовозрастной учащийся принял все, похоже, за игру — то и дело вскакивал и пытался схватить меня за руку. Я ее, понятно, отдергивала, а Гоше это определенно не нравилось. В итоге он, как недавно сама я, притопнул и взмахнул руками:

— Бля-бля-бля!

— Так говорить некраси… — начала я, удивившись такому поведению ученика, но тот удивил меня еще больше, схватив все-таки мою руку и, повернувшись спиной, приложив ее к гребню.

Я решила, что ему просто понравилось, когда я пару раз погладила его гребешок. Сейчас это было совсем не к месту, но с другой стороны — что мне, жалко? Мне даже самой нравилось это делать. И я погладила Гошин гребень. Но вместо благодарности мой ученик снова топнул и выкрикнул:

— Бля-бля-бля!

Да что же он от меня хочет-то? Уж не продолжения ли? Сначала тут погладь, а потом и… Он меня что, и впрямь за то самое слово принял, которому лучше всего выучился?

А потом до меня дошло. Ведь я ему не это слово называла, я ему говорила: «Бла-бла-бла», когда трясла языком, изображая речь. Может, и он сейчас имеет в виду это, случайно исказив один звук? И ведь действительно, в те два раза, когда Гоша правильно понял смысл того, что я говорила, я тоже гладила его гребень. Может, у него мозг там расположен, и я его поглаживанием стимулирую?

Не знаю уж, что у него находилось в этом гребне, но когда я его погладила, сказав при этом: «Гоша хороший», мой ученик расцвел в улыбке и сказал:

— Лава хороший.

— Хорошая, — поправила я. — Впрочем, это уже нюансы.

Воодушевившись, я принялась тереть гребешок находимца, не переставая молоть при этом языком, насаждая в мозг ученика, где бы тот ни находился, ростки великого и могучего. Что характерно, я при этом не прыгала и не кривлялась, изображая соответствующие глаголы и прочие части речи. Я их просто представляла при этом. И через полчаса такого вот тактильно-говорильного урока, когда ладонь моя покраснела и стала побаливать — не вздулся бы волдырь, — Гоша вполне сносно стал изъясняться по-русски — не признавая, правда, ни падежей, ни склонений. Ну так и многие иностранцы, годами изучая наш язык, не умеют это делать правильно.

— Хорошо учить, — похвалил меня ученик. — Мочь говорить. Потом еще учить. Сейчас отдохнуть. Ты устать и болеть.

— Ну не то чтобы уж прямо болеть, — ответила я, — но немножко устать, это да. Можно и отдохнуть. Только ты мне теперь рассказать… в смысле, расскажи, кто ты такой и откуда. Хотя бы в двух словах.

Глава 2_2

— А что это такое? — вырвалось у меня. — Или кто это такой?

Мой гребенчатый гость насупил брови, подумал и коротко бросил:

— Мало знать слов.

— Да уж, — вздохнула я, взглянув на покрасневшую руку и перевела взгляд на другую, пока еще нестертую. — Придется позаниматься еще. Но сначала я схожу в магазин и приготовлю нормальной еды, одной учебой сыт не будешь.

— Еда хорошо, — сглотнул Гоша.

— Только я одна схожу, ладно? Так быстрее получится, — сказала я, мысленно добавив: «И безопаснее, а то ляпнешь что-нибудь на людях, или на продукты как на акутуру уставишься».

— Ладно, — печально выдохнул находимец. — Но ты дать мне дело. Я скучать.

— Какое же я дам тебе дело? Разве что ножи наточить, так порежешься еще.

— Точить кундурак! — обрадовался Гоша, вероятно имея в виду что-нибудь вроде меча или кинжала.

— Дураков не держим, — хмыкнула я. — Ты лучше, вон, телевизор посмотри.

И я включила наугад один из каналов, где как раз шла реклама какого-то автомобиля. Гоша, разинув рот, уставился на экран, и я похвалила себя за мудрое решение.

Как оказалось, мудрым оно было лишь наполовину. Для истинной мудрости мне не хватило соображалки выбрать канал, где не транслируют новостей, политических ток-шоу и прочих псевдоумных бла-бла-блашек. В итоге мой найденный в лесу гость заявил, едва я, вернувшись домой, переступила порог:

— Проведенное в твое отсутствие время возбудило неконтролируемую эскалацию конфликта между способностью терпеть и функциональными потребностями организма.

— Какого организма? — оглядела я прихожую.

— Непосредственно этого, — ткнул себя в грудь пальцем Гоша.

— А почему ты так хорошо говоришь? В смысле, правильно. То есть ты несешь какую-то чушь, но на правильном русском. Если я верно поняла, ты устал терпеть, потому что соскучился?

— Мне отвечать последовательно? — странно поморщился Гоша. — Боюсь, конфликт вот-вот обострится, и я полностью потеряю контроль над своим… — Тут он стал переминаться с ноги на ногу столь характерно, что до меня наконец-то дошло:

— Прости! Я забыла тебе показать туалет.

Оплошность была тут же исправлена, и вскоре счастливая Гошина физиономия осветила белозубой улыбкой комнату.

— Ты руки помыл? — спросила я.

— Там не было для данного процесса воды. Точнее, она там изначально имелась в весьма ограниченном количестве, но я ее испортил, значительно разбавив…

— Не надо говорить чем, я поняла. А еще поняла, что ты и не смыл за собой. Впрочем, это очередное проявление моей неосмотрительной забывчивости… Тьфу, и я с тобой заговариваться стала! В общем, идем, я покажу, как смывать за собой и где помыть руки. Заодно и все остальное, если захочешь.

Гоша захотел. Он пришел в дикий восторг от льющейся из крана, а особенно из душа воды.

— В вашем мире куда больше магии, чем я полагал поначалу! — воскликнул находимец. — Подглядывание за людьми и природными явлениями на больших расстояниях — это, разумеется, мощная магия, но столь непринужденно вызывать воду под силу далеко не каждому магу.

— Это не магия, — сказала я, мысленно отметив, что в мире гребешочников она имеется. — Мойся давай. Вон там гель стоит, там шампунь. Полотенце это возьмешь, желтенькое. И смотри на пол не налей, соседи ремонт недавно сделали.

Оставив Гошу наслаждаться покорением водной стихии, я пошла на кухню готовить обед. Или, скорее, ужин — было уже четыре часа. Первое решила не варить — долго, да я супы-бульоны не особо и люблю. Решила порезать огурчиков с помидорчиками и пожарить котлеток с картошечкой. Признаться, котлеты я купила уже готовые, точнее, полуфабрикаты, но это не столько из-за лени, сколько, опять же, в целях экономии времени.

Я поймала себя на том, что даже мыслить стала канцелярским языком, нахваталась у Гоши. А тот из телика нахватался, надо теперь как-то переучивать, невозможно ведь так разговаривать! Кстати, интересно, а кто ему гребень чесал, что он умудрился впитать в себя всю эту… г-м… информацию? Сам дотянулся? А почему раньше не мог? Или мог, но ему хотелось, чтобы я это делала?

Я попыталась разозлиться, но поймала себя на том, что совершенно этого не желаю. А еще, что не прочь бы опять погладить пушистый гребешок. Желательно без футболки. А если Гоша в ответ и мне бы что-нибудь погладил, то… Я вздрогнула, представив дальнейшие события и вместо огурца саданула ножом по пальцу. Боль меня отрезвила. Залепив рану пластырем, я продолжила заниматься готовкой, мысленно навешивая себе оплеух за разыгравшуюся фантазию.

Мылся Гоша долго, я уже все приготовила и раскладывала еду по тарелкам, когда он возник на пороге кухни в том самом виде, в котором я нашла его в лесу. То есть в голом. При этом гребенчатый негодник ничуть не смущался. Наоборот, очень довольно лыбился.

— Я помылся, — заявил он. — Гель и шампунь невкусные. Полотенце не держится. На пол не налил, но тот незначительно увлажнился, когда я встал на него, завершив водные процедуры.

— Прости, я забыла добавить в шампунь специй, — сказала я. — А полотенце на чем не держится? На том, на чем я подумала?

— Я не умею читать твои мысли. Полотенце не держится на мне.

— А должно?

— Мне показалось, тебе неприятно созерцать мои кожные покровы.

— Не то чтобы совсем неприятно, но в принципе тебе правильно показалось. Только полотенце я тебе дала не для этого. Им обычно вытираются. Впитывают в его ткань оставшуюся на кожных покровах влагу, чтобы тебе было понятней.

— Я впитал влагу тканью футболки.

— Ты просто гений. А какое применение ты нашел джинсам, носкам и тапкам?

— Оставил на месте. Я думал, ты хотела видеть на мне полотенце.

— Гоша, давай я поглажу твой гребень.

— Мы будем изучать новый язык? Этот я уже практически знаю.

— Этот тебе придется переучивать. Но гребень я тебе хотела погладить… — я намеревалась сказать «чтобы ты поумнел», но подумала, что буду неправа, парень не виноват, что впервые видит совершенно новые для него вещи. И неожиданно для себя ляпнула то, чего ни в коем случае не собиралась: — … чтобы потрогать его пушок.

Глава 2_3

На этот раз Гоша не стал бить посуду. Ему определенно понравилась моя стряпня, особенно котлеты. Он даже попросил «еще котлеток, желательно много», на что я выделила ему половину недоеденной своей, и сказала:

— Извини, котлеток было только шесть.

— Но у меня на тарелке лежало четыре котлеты, — насупился гребешочник.

— Я ведь тоже не одним воздухом питаюсь, — слегка обиделась я.

— Вот именно! — воскликнул Гоша. — Я не обратил внимания, сколько ты положила себе, но если котлеток было шесть, а я съел четыре, то себе ты оставила всего две. Это нечестно! — и он вернул мне половину котлеты.

— А ты хорошо умеешь считать, — сказала я.

— Это несложно. Даже некоторые дети умеют вычитать и складывать. Мне куда хуже удается извлекать корни. Не в смысле деревьев и корнеплодов, а…

— Я поняла. Но сейчас арифметика не срабатывает. Ты мужчина и ты больше меня, значит, энергии тоже требуется больше. Поэтому тебе четыре котлеты, а мне две. На, бери еще половинку и не выпендривайся, — опять положила я ему на тарелку оставшийся кусочек.

Гоша выпендриваться не стал, хотя и продолжал хмуриться.

— Могу еще помидоров с огурцами порезать, — сказала я. — Будешь?

— Помидоры — это зеленые или красные?

— Красные.

— Тогда только помидоров. Огурцы бессмысленные.

— Чего это? — удивилась я.

— Состоят в основном из воды, от них почти нет энергии.

— Зато вкусные. Хотя на вкус и цвет…

И я, нарезав гостю еще помидоров, заправила их сметаной, поставила перед ним и стала наливать себе и ему чай. Но вспомнив, что находимец устроил с кофе, сказала:

— То, что я сейчас налила, не улюхапа и уж тем более не ссяка. Это чай. Если не понравится, не пей, но ко мне со своими глупостями не лезь.

Гоша явно смутился.

— Прости, — сказал он, проглотив кусок помидора, — в прошлый раз ты определенно собиралась выпить чрезвычайно вредную для организма жидкость. И я не говорил, что это… ну… то, что ты сейчас сказала. «Обиссяка» означает «опасно».

— А «улюхапа»? — прищурилась я.

— Дословного перевода нет, но это что-то вроде ваших восклицаний «кошмар», «ужас», «безобразие»…

— Безобразие — когда хороший кофе такими словами называют и посуду бьют. Поэтому еще раз говорю: не нравится — не пей, а мне не мешай. Для тебя, может, вредно, а для меня — самое то.

— Я не учел, что наши организмы могут иметь значительные отличия, — еще сильней смутился Гоша. — Во всяком случае, что касается метаболизма и реакций на воздействия окружающей среды.

Метаболизм меня добил. Слушать лекции во время ужина совсем не понравилось моему организму. Я даже чай не выпила. Встала и сказала:

— Доедай салат, а я пока кое-что для тебя подготовлю.

— А где салат? — обрадовался Гоша.

— У тебя под носом. Овощной салат из помидоров со сметаной. Только прошу: не устраивай дискуссию насчет того, что помидоры не овощи, а ягоды.

— А они ягоды? — заинтересовался гребешочник.

— Я сейчас тебя стукну. Тебе не все равно? Съедобно же?

— Да.

— Ну и ешь. Кстати, существует хорошая поговорка: когда я ем, я глух и нем. Понял?

Гоша промолчал. Значит, понял. А я пошла в комнату, включила ноутбук и подцепила к нему внешний диск, где у меня была свалка полезных вещей, в том числе фильмов. В свое время я сделала подборку наиболее милых моему сердцу киношек и мультиков, большинство из которых сняли еще в советские годы — «Бриллиантовую руку», к примеру, или «Карлсона», бесподобно озвученного Ливановым. «Шерлок Холмс» с ним же в главной роли там, разумеется, тоже был. Вот я и подумала, что лучшего материала, чем хорошие, проверенные временем фильмы для обучения разговорной речи и быть не может. Пусть эта речь без современных словечек и будет звучать слегка старомодно, все равно в сотню раз лучше, чем «реакция на воздействие окружающей среды».

Мой гребенчатый находимец как раз появился в комнате.

— В этой жидкости, которую ты называешь чаем, — заявил он, — тоже есть вредные для организма вещества. Но есть и полезные. Я выпил свой чай и половину твоего.

— Чтобы мне меньше вредных веществ досталось? Спасибо. А теперь иди сюда.

Гоша приблизился, уставился на дисплей ноутбука и спросил:

— Этот магический предмет тоже помогает подглядывать за происходящим вдали?

— Он много чему помогает. Надеюсь, и вблизи поможет. Садись, — уступила я ему место за столом.

Гость не стал спорить, уселся. Было видно, что новый «магический предмет» его заинтересовал. Я принялась объяснять, как открывать и запускать файлы с фильмами, а поскольку их было много, научила также пользоваться перемоткой.

— Главное для тебя сейчас не вникать в сюжеты, а слушать, как разговаривают люди. Слушай и учись. Гребень сам будешь тереть, в прошлый раз ведь как-то справился.

— Тереть больше не требуется. Он уже активирован для обучения русскому языку.

— Тогда флаг тебе в руки.

Вместо флага, чтобы Гошина учеба не мешала мне, я дала ему наушники, а сама улеглась с книжкой на диван. Но читала недолго — насыщенный событиями день так меня вымотал, что я почти сразу заснула.

Разбудил меня торжественный вопль:

— Тысяча чертей! Я научился! Честное слово, я научился! Чьерт побьери!

— Семен Семеныч… — Опять я совершила ошибку. Нужно было как следует отфильтровать материал. — Ты много успел посмотреть?

— Усе, — голосом Папанова торжественно объявил новоявленный киноман. — Но я много проматывал. Можно будет потом все посмотреть целиком?

Я немного успокоилась, Гоша говорил не только фразами из фильмов. Но все же я сказала:

— Посмотреть будет можно, но только не перенимай все уж слишком дословно. Иногда и в кино говорят неправильно — где-то шутят, где-то еще что.

— Спокойствие, только спокойствие! — утешил меня мой понятливый гость.

Я снова вздохнула и посмотрела на часы. Ух ты, почти десять вечера! Сама-то я вряд ли теперь скоро засну, а вот Гоша…

Глава 3_1

Я ему не поверила. Это уже чересчур: сначала нашла в лесу голого мужика с гребнем, который ведет себя словно помешанный и вопит ерунду, потом оказывается, что он прыгает по складкам пространства, спасаясь от какой-то акутуры, затем выясняется, что он даже трусами не умеет пользоваться, а свежесваренный кофе для него «обиссяка», зато русский язык учит за час по телевизионным программам, а позже переучивает по советским кинофильмам. И вот на тебе — он еще и сын короля. Нет уж, увольте, мне только принцев в моей скромной однушке не хватало! С другой стороны, разве настоящий принц не скривился бы при виде такой халабуды, не сказал свою презрительную «улюхапу»? Нет, лично мне моя квартирка очень даже нравится — светленькая, уютненькая, до всего дотянуться можно, не вставая с дивана. Ну так я же не принцесса, я носки на ладошки не натягиваю.

И тут у меня почти все сошлось. Что мы имеем? Какой-то мужик прыгает голым по лесу, мелет ерунду, надевает на руки носки, не смывает за собой в туалете, бьет посуду, почуяв в кофе опасность, а потом заявляет: «Я сын короля». А ну-ка, дети, после всего этого — кого повсюду узнают, скажите, как его зовут? Бу-ра-ти-но… А вот и нет! Ду-ра-чи-на! Или попросту — псих обыкновенный, сбежавший из лечебницы закрытого типа. Во только из-за одной небольшой мелочи этот логический вывод у меня обрушился, словно карточный домик. Из-за одной желтой пушистой мелочи под названием хрундюк или, по-нашему, гребень. От лопаток и почти до самой… этой… до поясницы. А с другой стороны, может, это обычное уродство. Рождаются ведь люди с шестью пальцами, даже с хвостом. Почему бы не родиться с гребнем? И от огорчения сойти с ума.

— Гоша, а как зовут твоего врача? — как бы между прочим спросила я.

— Во дворце куча лекарей, — отмахнулся бедолага, — всех не упомнишь. Но главный у них — Гыргор Полочалс.

— Григорий Палыч? — невинно захлопала я ресницами. — А фамилия у него какая?

— Полочалс. У нас только имя и прозвище — фамилия, если по-вашему. А у вас, я слышал, иногда называют людей и тремя словами.

— Тремя буквами нас называют, — хмыкнула я. — ФИО. Фамилия, имя и отчество. У тебя папу как зовут?

— Ромала́уша Величайший Из Рода Энатакоров, Могущественных Правителей От Сотворения Мира И До Конца Его Дней.

— Ромалауша, значит. Остальное я отброшу…

— Нельзя отбрасывать остальное! — возмущенно замахал руками Гоша. — Это оскорбительно для короля!

— Я только для примера отброшу, временно. Тем более он нас не слышит, а потому не оскорбится. Если ты ему не расскажешь. А ты ведь не расскажешь?

— Как же я теперь расскажу? — потупился безумный гребешочник.

— Не грусти. Тебя вылечат, — вырвалось у меня.

— И тебя тоже вылечат, — подхватил Гоша. — Хорошее кино! Там тоже про складки, только не пространства, а времени. Хочу полностью посмотреть.

— Чуть позже, ладно? Я тебе еще про отчество не объяснила. Так вот, если твоего папу зовут Ромалауша, то тебя бы у нас называли полным именем так: Энатакор Пиктогоуша Ромалаушевич. А если слегка обрусить, то можно, например: Энатакин Георгий Романович. Как тебе?

— Не хочу так называться, — буркнул находимец. — Я спать хочу.

Мне это не понравилось. Говорил, что в полночь ложится, а сейчас и одиннадцати нет. Зря я, наверное, насчет врачей и того, что вылечат. Насторожился. Сейчас ляжем, я свет выключу, а он мне подушку на лицо — и нет догадливой свидетельницы. Кстати, а где я его положу? У меня только одно спальное место — диван. Его, конечно, можно раздвинуть, но спать рядом с малознакомым психом я определенно не собиралась. Да и вообще мне теперь уж точно будет не заснуть. На кухне ночь проведу, кофе мне в помощь. Там и ножики есть, если что. И я сказала:

— Постелю тебе на диване. Иди пока в туалет.

— Зачем?

Ага, точно заподозрил, что я его раскусила. Думает, отправляю в тулик, чтобы в полицию позвонить: никто психа не терял? Это, между прочим, хорошая идея. Жаль, у двери в туалет наружной щеколды нет. Но и так могу успеть, если сразу трубку снимут. И я как можно равнодушнее ответила:

— Чтобы сделать пи-пи перед сном. Или даже ка-ка. Чего будет угодно вашему высочеству.

Гоша вдруг резко выпрямился и заявил дрогнувшим голосом:

— Открой мне дверь.

— Так она не закрыта. Иди-иди! Только смыть потом не забудь.

— Открой мне дверь наружу! — повелительно вытянул руку находимец.

— Вот уж нет, — раскинула и я перед ним руки. — Ночь на дворе. Куда ты собрался?

Между прочим, странный поступок. Пусть бы шел, избавилась бы от проблемы, и в полицию бы заодно позвонила, что в таком-то районе бесхозный псих разгуливает. Что меня остановило? Точно с ума сошла, за компанию. А компаньон мой ответил следующее:

— Не знаю. Все равно куда. Обратно в лес.

— Но что случилось-то? — спросила я, прекрасно понимая, что случилось. Да, я наболтала лишнего, а психи — они хоть и психи, но умные, сразу все секут. Вот и Гоша просек, что я его раскусила. Но душить меня подушкой он не захотел, пожалел, видать, вот и решил просто-напросто слинять. Только ответил он совсем другое:

— Ты мне не верить, вот что. Думать обо мне плохо. Я уходить, чтобы ты быть успокоенный.

Гошина речь опять скатилась до начального уровня. Наверное, из-за сильного волнения. Он даже позеленел. Ой, и правда позеленел! Как огуречик. Совсем как человечек. Только человечки обычно краснеют или бледнеют, а тут… Он что, все-таки не псих? Или даже если псих, то не наш, а оттуда, из складок? Но тогда почему бы ему не быть и принцем? Вот только он что, мои мысли прочел? Это бы совсем некстати.

— Ты же говорил, что не умеешь читать мысли.

— Я умею видеть, — ткнул Гоша на очки, — слышать, — дернул за мочки ушей, — и думать, — постучал по голове. Речь его снова вернулась к норме, как и цвет лица. Почти. Теперь он выглядел уже не огуречиком, а просто сильно переевшим огурцов.

Глава 3_2

За чаем, который Гоша поглощал в больших количествах, я устроила венценосному находимцу допрос. Правда, он заспорил, сказав, что еще не венценосный, и станет ли таким — неизвестно.

— Почему же неизвестно? Или у тебя есть старшие братья? Как у вас вообще королями становятся? По наследству ведь, по старшинству?

— Да, становятся так. И старших братьев у меня нет. Есть только сестра, ей всего восемь лет.

— Так в чем же тогда дело? Прости, но ведь вы не вечно живете? Даже короли?

— Ты это к тому, что мой отец когда-нибудь умрет? — посмотрел на меня Гоша. — Да, конечно. Но ведь и я могу умереть еще раньше…

— Типун тебе на язык, — сказала я. — Ты в крайности-то не вдавайся. Еще скажи, что революция может случиться, и монархию свергнут.

— А что, нет? Ведь у вас-то случилась, я видел в кино.

— У нас в кино и человеков-пауков показывают, — проворчала я. — Хотя насчет революции правда. Но это тоже крайность.

— А то, что я могу умереть — это не крайность. Акутура не просто так за мной охотится. Кто-то хочет меня убить.

— Давай-ка подробней про акутуру. Все уши ею прожужжал, а что это за зверь, я так и не знаю.

— Это не зверь, — насупился Гоша. — Это сущность. Ее вызывают, когда хотят кого-нибудь убить, чтобы никто не смог узнать, кто это сделал.

— Погоди, — замотала я головой. — Она что, убивает, не оставляя следов?

— Еще как оставляет. Смотря в каком она образе. Если огненный шар — сожжет до угольков, если кырбырдрын — загрызет и разорвет на части, если…

— Стоп! — подняла я руку. — То есть акутура может принять любой вид, каким человека можно убить наверняка. А не узнать, кто это сделал, — ты имеешь в виду заказчика? Того, кто вызвал акутуру?

— Того, кто нанял умеющего вызывать акутуру мага.

— То есть таких умельцев не так уж много? И все такие гады, что за деньги натравят эту бяку на кого угодно, даже на принца?

— Много или нет — не узнать. Маги часто скрывают свои способности. А вызвать акутуру могут не только из-за денег. Некоторые маги состоят на службе у хозяина — и если при найме был уговор выполнять любые приказы, которые магу по силам, то…

— Но это все равно получается за деньги. И вообще, что значит любые? А если ему прикажут ребенка убить?

— Не спрашивай о таком, — насупился Гоша, — я же не маг… И потом, люди ведь тоже всякие встречаются, а маги — люди, пусть и со способностями. А про деньги и про то, как можно напустить акутуру на принца, так ведь и сам маг может хотеть меня уничтожить.

— За что?!

— Из зависти, из-за того, что власть не любит, да мало ли причин?

— И никак-никак нельзя понять, кто вызвал акутуру?

— Вообще вызов сущностей отнимает много сил, а таких темных, как акутура, сказывается особо. Даже сильный маг после этого может потерять способности на какое-то время, а то и заболеть, даже слечь на день-другой.

— Вот и пусть твой отец разошлет полицейских, или кто там у вас вместо них, по всем столичным магам, чтобы узнали, кто слег. А потом допросить таких! — Я вообще-то девушка добрая, но когда покушаются на наследника престола, одной добротой не обойдешься.

— Отец же не знает, — вздохнул Гоша, — на меня впервые акутуру напустили. И теперь уже, наверное, не узнает… Вот еще почему я не стану венценосным.

— Да ну, — растерялась я, — почему? Сюда же ты переместился. Назад, что, сложнее?

— В эту складку я попал случайно. Акутура меня почти достала, я был в панике. Может, и сама акутура подействовала на переход, оборвала нить. Переместиться-то я переместился, но… Поскользнулся, упал, очнулся — гипс. Я теперь просто не знаю, где моя складка.

— Поясни, — мотнула я головой. — Как вообще ты перемещаешься, на что это похоже?

— Как раз на нить, которую продевают сквозь ткань. У вас ведь тоже шьют иголкой с ниткой?

— Ну да. Еще машинками, но и там иголка с нитью.

— Так вот, — кивнул Гоша, — когда я хочу попасть в какую-то известную мне складку, я как бы протыкаю иглой ткань пространства, и словно по нитке перемещаюсь следом. И возвращаюсь назад по этой же нитке. Но даже если нитка порвется, я знаю, в каком я месте ткани, знаю, где на ней складка с моим домом — и протыкаю снова. Но на протыкание уходит больше сил, чем на возвращение по нитке. А сейчас, спасаясь от акутуры, я проткнул ткань пространства наугад, мне некогда было прицеливаться…

— И акутура оборвала нитку, — закончила за него я.

— Да. В общем, Хьюстон, у нас проблема.

— Разве у меня был такой фильм? — удивилась я. — Хотя цитата прямо в точку.

Я отхлебнула из чашки остывшего чая и задумалась. А подумать было о чем. Например, очень хотелось узнать, кому помешал Гоша на родине? Не восьмилетней же сестренке! Или он чего-то недоговаривает, или там где-то глубже собака порылась, и дело не только в наследовании престола. Но эта тема была хоть и очень интересной, но сейчас совсем не актуальной. И станет ли когда-нибудь актуальной — вот в чем главный вопрос. На который очень бы хотелось найти ответ. И не только, наверное, мне.

— Может, опять наугад попробовать? — брякнула я.

— В моем гребне осталось магии на один переход, — угрюмо ответил Гоша. — Шансов, что наугад попаду домой, очень мало. Если даже складок пространства ровно сто, это всего один процент. Но я думаю, складок может быть больше.

«Вообще-то есть теория, что их бесконечное множество», — подумала я, но огорчать гостя не стала. К тому же, что бесконечность, что сто — в его случае с одноразовым перемещением было почти одинаковым.

— Тогда давай все-таки ляжем спать, — сказала я. — У нас есть хорошая поговорка, что утро вечера мудренее.

— Не замечал, — покачал головой потерявшийся принц. — Возможно, это свойство только вашего мира. Тогда конечно, давай быстрее ляжем спать! Ты говорила, что постелешь мне на диване. Постелешь что?

— Постель, — ответила я и не сдержалась, ляпнула: — Элементарно, Ватсон.

Глава 3_3

Проснувшись, я ощутила под щекой что-то упруго-теплое. Открыв глаза, в ужасе поняла, что моя голова лежит на Гошиной груди. Мало того, одной рукой я его еще и обнимала! Я тут же ее отдернула. А где вторая рука?! Уф-ф… Вторая валялась на постели просто так. А Гошины руки где?! Гошины оказались вытянутыми и прижатыми к бедрам. Своим. Он будто спал по стойке «смирно». Или точнее, по лежке. Если так можно выразиться.

Но скорее всего он даже не спал, поскольку распахнул глаза как только я зашевелилась. И тут же заявил:

— Я ни к чему не приступал! А вот ты немножко приступила.

— Нет, — стараясь выглядеть хладнокровно-спокойной, сказала я. — Тебе показалось.

— Но ты лежала на мне. А твоя рука…

— На тебе лежала не я, а моя голова, — перебила его я. — Просто приняла во сне твою грудь за подушку. А рука… Что рука?

— Она меня трогала. А потом тоже осталась на мне.

— Видишь ли, люди не могут долго находиться в одной позе, тем более во сне. Мы непроизвольно ворочаемся, ноги раскидываем, руки, головы… Я на тебя ноги закидывала?

— Нет.

— Вот видишь. Всего-навсего одну руку. Ну, голову еще. А ты прям извелся весь.

— Значит, ты это сделала не специально? — с хорошо различимой досадой в голосе спросил принц.

— Разумеется. А ты подумал, что… — договаривать я не стала, и так понятно, что он подумал. Напрасно, кстати. Или все-таки не напрасно? Фу, что за мысли опять! И я твердо заявила: — Не надо так думать. Все вышло не-про-из-воль-но. Прости, я не хотела.

— Не прощу, — сказал Гоша.

— Очень интересно, почему? — и впрямь стало мне очень интересно.

— Потому что не за что. Я не обиделся. Мне было приятно.

По правде говоря, мне тоже было приятно. И то, что он сейчас произнес, и вообще… Мне даже стало немножечко страшно — неужто и правда с ума схожу? Или это еще спросонья голова не полностью включилась? В общем, я в ответ на такое признание что-то неразборчиво хрюкнула, а потом сказала:

— Отвернись, я встаю.

— Зачем отворачиваться? Я хочу на тебя посмотреть.

— Потом посмотришь. Если захочешь.

— В кино было не «посмотришь», а «поцелуешь», — возразил находимец.

— Я тебе не донна Роза. Да и ты не старый солдат. Ишь, размечтался! А будешь подглядывать, могу ведь и стукнуть.

— Не понимаю…

— И не надо ничего понимать. Просто отвернись и лежи, пока я не скажу.

На сей раз Гоша спорить не стал, отвернулся. Вообще-то я могла бы и не выделываться — спать я все равно ложилась в халатике. Но мне почему-то сильно не хотелось, чтобы гость увидел мое заспанное лицо и растрепанную прическу. Вот приведу себя в порядок — пусть смотрит, сколько ему захочется.

После утреннего туалета и уборки постели я сварила себе кофе, заварила Гоше чай, нарезала бутербродов и позвала находимца завтракать. За столом мы оба молчали. Утро оказалось не сильно мудренее вечера, никаких новых идей не появилось. И лишь когда я помыла чашки, принц негромко спросил:

— Что мы теперь будем делать?

С языка чуть не сорвалось «снимать штаны и бегать», но ответила я нейтральное:

— Что скажешь.

— Я бы хотел отправиться домой.

— А ты придумал, как? — подняла я удивленный взгляд.

— Не придумал, — вздохнул Гоша. — А ты? Ведь утро вечера мудренее.

— Утро, может, и да. А вот я точно не умнее тебя в таких делах, как перемещение между мирами.

— Тогда все, — обреченно выдавил принц.

— Застрял? — вырвалось у меня.

— Нет, я просто отдыхаю, — цитатой из Винни-Пуха ответил он, но веселости в его голосе не ощущалось.

— Перестань киснуть, — решительно заявила я и предложила первое, что пришло в голову: — Идем в лес!

— Зачем?

— За грибами, — хмыкнула я. — Или просто посмотрим то место, где ты появился.

— На том месте ничего уже нет.

— Совсем ничего там быть не может, — возразила я.

— Но там точно нет никакого прохода в мой мир, если ты подумала об этом, — пояснил Гоша.

— Откуда такая уверенность? Ты же сам говорил, что даже свет нашего мира не такой, как у вашего. Может, и с переходом здесь по-другому? Открылась дверца, да так и осталась распахнутой.

— Это маловероятно, — покачал головой находимец.

— «Мало» — это все-таки не «не», — возможно, не особо понятно заявила я, однако Гоша понял. И обреченно кивнул:

— Давай сходим, если ты так хочешь. Но это бесполезно, вот увидишь.

— Не бесполезно, — сказала я. — Отрицательный результат — тоже результат. Это во-первых. А во-вторых, и в самом деле тогда грибов наберем — я их тебе с картошечкой пожарю. Вку-усно! Язык проглотишь.

— Тогда лучше не надо грибов, — замотал головой принц.

— Это шутка. Про язык, в смысле. Насчет грибов — правда. Во всяком случае, они многим нравятся. — О том, что они нравились моему бывшему, я говорить не стала. Опять же, не знаю почему. Может, потому, что о Валере я сейчас вспомнила как о ком-то очень далеком и глубоко мне безразличном, хотя со времени нашего расставания прошли всего сутки.

Я оделась так же, как вчера: джинсы, лонгслив, повязала ветровку на пояс, ноги сунула в кроссовки. А с Гошей снова возникла проблема. Джинсы, футболка, даже носки у него теперь имелись, а вот из обуви — только рваные домашние тапки, в таких по лесу не походишь.

— Ладно, — решила я, — зайдем в обувной, тут как раз рядом. Но куплю тебе что-нибудь самое дешевое — я сейчас временный фрилансер и сижу на мели, так что без обид.

— Ты сейчас не сидишь, а стоишь, — неуверенно возразил Гоша.

— Я и стоя умею сидеть, особенно на мели. Идем давай.

К моей огромной радости в обувном магазине принц вел себя разумно и прилично. Я купила ему кеды — дешево и сердито. К тому же, новая обувка очень понравилась самому Гоше. Кеды были красными, с белыми шнурками и подошвой, и выглядели ярко и празднично.

— Я очень тебе благодарен, — сказал принц. — Это лучшее, что было на моих ногах за всю жизнь.

Глава 4_1

Я очень себя потом ругала, что не насторожилась, не почуяла опасности. Вернее, опасность-то я как раз почуяла, но не ту, которую нужно. Во мне проснулся собственнический женский инстинкт: это мой мужчина, не отдам, посылай свои приветы кому-нибудь другому! И все это — еще до того, как увидела соперницу. А когда увидела, когда та вышла из-за куста, вообще обалдела: девица была мало того что ярко-рыжей, так еще и полностью обнаженной. Не знаю уж, чем меня зацепила ее рыжина — возможно тем, что я сама обладала темно-соломенной, а может, светло-каштановой, в общем, тоже почти рыжей гривой, но ее голозадость совершенно выбила из меня способность логически рассуждать. Для меня это стало лишь неопровержимым доказательством того, что девица вознамерилась отбить у меня Гошу и уже приготовилась прямо тут же, в кустах, им овладеть.

А ведь сохрани я хоть чуточку незатуманенного ревностью разума, могла бы сообразить, что раздеться в одно мгновение воображаемая соперница никак бы не успела, а самое главное, я могла бы вспомнить, что именно в таком виде на этом же месте предстал предо мною и Гоша. Ведь могла же я сложить два и два! Могла. Но не сложила. Наверное, меня сбил этот «привет», произнесенный голой рыжевлаской по-русски. Короче говоря, когда она прыгнула к оторопевшему принцу, а затем, вцепившись в него, отпрянула назад, в облако ядовито-зеленого тумана, которого тут только что не было, я все еще думала, что Гоша стал жертвой любвеобильной маньячки. Даже странный туман посчитала дымовой завесой для отвлечения моего внимания — мало ли сейчас используют всяческих спецэффектов, на той же эстраде, к примеру. Поэтому скажу сразу: то, что я без раздумий ринулась следом за воровкой в эту клубящуюся кислотную зелень, вовсе не было героизмом — я просто хотела вернуть свое. Но когда уже ныряла в туман, тот изменил вдруг цвет на оранжевый.

Меня поначалу ничуть не смутила эта перемена — спецэффект ведь, зачем обращать внимание на мелочи. Я лишь вытянула руки, потому что не видела уже ничего, кроме окружившего меня ярко-оранжевого света. И лишь тогда начала подозревать неладное: откуда столько света? Прожектор, что ли, у этой рыжевласки? Так она же голая, куда бы его смогла засунуть? И уже понимая, что точно не туда, куда я грешным делом подумала, все-таки выкрикнула:

— Перестань! Глазам же больно! И поставь на место моего мужчину, я все равно тебя поймаю!

И свет погас. Надо же, послушалась. Но перед глазами плавали еще оранжевые круги, и я по-прежнему ничего и никого не видела. А потому сразу спросила:

— Гоша, ты жив?

Ответом была тишина. Я шагнула вперед и взвизгнула от боли — наступила на что-то колючее! Причем это «что-то» взвизгнуло в ответ. Вероятно это было не «что-то», а «кто-то», и ему тоже было больно. Разумеется — я же на него своей кроссовкой наступила. Стоп… Если кроссовкой, то почему сама укололась?

То ли от удивления, то ли от боли, но взор мой сразу прояснился. И я тут же уставилась на свои босые ноги, возле которых лежал, тихонечко пофыркивая, ежик… Ну да, самый настоящий еж, у нас их в лесу хватает. Его я, выходит, и придавила. Надеюсь, не смертельно? Но почему я босиком? Где мои кроссовки? Неужели так резво ломанулась за воровкой, что они слетели с ног? И кстати, где она сама? И Гоша… И… лес…

Нет, тут тоже был лес, но совсем не такой, где я находилась секунд десять назад. Чахлые, редкие деревца, хвойные, но не елки, не сосны и даже не пихты. Под ногами ни травы, ни мха, ни ягодника — серая каменистая почва. Впереди — невысокие скалистые горы. Небо — синее, безоблачное, но какое-то… неправильно синее, что ли? Во всяком случае, смотреть на него и на странный окружающий пейзаж было не то чтобы больно, но непривычно для глаз. То ли цвета были слишком насыщенными, то ли изображение чересчур контрастным — как будто кто-то неумело покрутил в телевизоре настройки. Я сразу вспомнила Гошины слова, что в нашем мире не такой свет, как у него дома. Не значит ли это, что и я теперь не в своем мире?

Додумать эту мысль я как следует не успела, потому что опять зафырчал ежик. Но теперь это звучало не жалобно, а сердито. Наверное, злился на меня за неосторожность. Ладно хоть жив остался. Кстати, еж уже стоял на лапках и действительно смотрел на меня с нескрываемым недовольством.

— Я нечаянно, — сказала я. — Прости меня. Ладно?

— Да, — ответил ежик.

— Что? — переспросила я.

Но еж ничего больше не сказал, так что я решила: послышалось. Тем более мне стало уже не до ежика. Я наконец-то поняла, что на мне отсутствуют не только кроссовки. На мне не было ни-че-го — ни одежды, ни обуви. Нижнего белья, само собой, тоже. Я машинально скрестила ноги и прижала к грудям ладони. Вот только непонятно, от кого я закрылась, — кроме ежика, вокруг не было ни души. А где же Гоша? Где рыжая воровка? И я снова позвала, уже громче:

— Гоша! Ты где?!

Прислушалась: тихо. Совсем-совсем тихо, даже птицы не чирикают. И я вдруг успокоилась. Ну так, относительно. Во всяком случае настолько, чтобы начать логически мыслить. Первой вернулась мысль, которая уже посещала меня: я не в своем мире. Из нее вытекала вторая: я в мире Гоши. Но тут имелось противоречие: где же тогда сам Гоша? Зря я это у себя спросила, потому что ответ был пугающим: Гошу убила акутура. Ну да, теперь это стало для меня очевидным: рыжеволосая похитительница вовсе не соблазнилась красотой моего находимца — это была та самая акутура, которая охотилась за принцем и все-таки поймала его. Скорее всего, сидела в точке его перехода, разумно предположив, что он туда непременно вернется. А может, не разумно, а инстинктивно — кто их знает, этих акутур. Гоша говорил, что акутура может принимать любые формы — эта выбрала женский облик. Возможно, решила мимикрировать под местных жителей. Увидела гуляющую по лесу девушку — и позаимствовала образ. И «привет», вероятно, от нее же услышала. Хорошо если не тронула. Но ужасным было то, что она наверняка тронула Гошу — ведь он-то и был ее целью! Вот только почему не убила сразу? Было бы куда разумней уничтожить принца в чужом мире, чтобы в родном и следов от него не осталось. Значит, акутуры не такие уж разумные. И значит, эта притащила Гошу в его мир, чтобы уничтожить здесь. Тогда почему не уничтожила? Нет, это очень хорошо, но совершенно нелогично. Или как раз уничтожила и слиняла, потому их и не видно: акутуры уже попросту нет, а Гошин труп валяется где-то неподалеку и на мои оклики понятно почему не откликается.

Глава 4_2

Я бродила меж чахлых деревьев и выкрикивала: «Гоша! Гоша! Ау! Отзовись!» Была уже почти уверена, что не отзовется, но все равно кричала. А вдруг акутура его только ранила? Он говорил, что та загрызает жертву и разрывает ее на кусочки, когда находится в облике какого-то кырдыбарана, но рыжевласка на барана совсем не была похожа, поэтому вряд ли могла Гошу загрызть, разве только покусать, да и разорвать его у нее бы сил не хватило. Хотя оторвать что-нибудь, наверное, могла. Например… ухо. Да-да, пусть будет ухо! Одно. Чуть-чуть. Был Гоша — стал Ван Гоша.

Ох, что за чушь лезет в голову! С чего я взяла, что рыжая деваха слабосильная? Ведь это лишь облик у нее человеческий, а на самом деле она — акутура. Заточенная на убийства сущность! И разорвет она Гошеньку запросто, тот и пукнуть не успеет. А скорее всего, уже разорвала. Но все-таки вдруг не полностью? Вдруг он лежит где-то рядом, истекая кровью, а я тут еле ползаю, страшилки сочиняю.

Но ползать быстрей я не могла. Потому что была босиком, а под ногами то и дело попадались острые камешки, веточки, высохшие иглы с деревьев… Кстати, об иглах. А где мой придавленный ежик? Я оглянулась: еж топал следом.

— Ты вот что, — сказала я ему. — Ты за мной не иди, ты давай вокруг бегай, Гошу ищи. — Было, конечно, глупо говорить это неразумной животинке, но я от безысходности готова была и деревья попросить глянуть свысока, не видать ли где раненого. И я уточнила для ежика: — Гоша — это тот парень, что был со мной там, в нашем лесу. Ты ведь тоже из нашего леса?

— Да, — сказал еж.

Конечно же, он ничего такого не сказал, просто похоже фыркнул, но все-таки я спросила:

— Так ты понял, кого нужно искать?

— Да, — снова произнес ежик и громко топоча по каменистой земле, понесся от меня в сторону.

— Эх, напугала бедняжку, — вздохнула я. — Теперь совсем одна осталась.

Но когда я, прихрамывая, сделала шагов двадцать-тридцать, опасаясь, что дальше придется идти на четвереньках, ноги уже кровоточили, ежик притопотал снова. И сказал:

— Нет.

— Что нет? — переспросила я. Но тут смутная догадка посетила мой опустошенный происходящим мозг: — Ты хочешь сказать, что там нет Гоши?

— Да, — ответил ежик.

Теперь я уже не сомневалась, что это игольчатое недоразумение действительно говорит, а не просто фыркает. И говорит вполне разумно. Правда, кажется, всего два слова: «да» и «нет». Но и это вполне даже неплохо, если задавать правильные вопросы. И чтобы убедиться, что еж и в самом деле отвечает по делу, я устроила ему небольшой экзамен. Спросила:

— У тебя есть иголки?

— Да, — сказал еж.

— У меня есть иголки?

— Нет.

— Ты умеешь летать?

— Нет.

— Ты умеешь ходить?

— Да.

— Волга впадает в Каспийское море?

— Фыр-р! — возмущенно ответил ежик. Ага, кроме «да» и «нет» еще и «фыр» на все остальное. А что? Я встречала людей с аналогичным словарным запасом. Нет, вру. У них лексикон был богаче еще на четыре слова, не считая производных от них.

— Да ты настоящий болтун, — хмыкнула я.

— Да.

— Болтун? Хочешь, чтобы я тебя так называла?

— Да.

— Договорились, — кивнула я. И перешла к главному: — Ты поможешь мне искать Гошу?

— Да, — сказал Болтун.

— Спасибо. Потому что я, кажется, уже не ходок — ноги в кровь сбила. — Я ухватилась за ствол дерева, согнула поочередно ноги в коленях и осмотрела кровоточащие ступни. — Вот такая беда.

— Да, — в рифму подтвердил мои опасения ежик.

— Так что ты побегай, поищи нашего раненого, а я поищу хоть что-нибудь, чем можно защитить ноги.

Болтун тут же утопотал — теперь в другую сторону.

— Ты кругами бегай! — крикнула я ему вслед. — Сначала маленькими, потом нарезай все больше и больше. Понял?

— Да-а!.. — послышалось издалека.

А я стала осматриваться, в надежде найти хотя бы лопухи какие-нибудь. Нарвала бы побольше, привязала к ступням… Вопрос, чем бы привязала? Ответ нашелся быстро: у меня же волосы вполне себе длинные, ниже лопаток. Отрежу пару прядок — не убудет. Осталось найти лопухи. Но здесь не росли даже подорожники. Вообще никакой травы не росло, одни деревья.

Я осмотрела то дерево, за которое держалась. Ветки у него были тонкие, да еще и с иголками — не лучшая обувь для израненных ног. А что с корой? Я подняла острый камешек и с усилием провела им сверху вниз по стволу. Из разреза выступила капелька прозрачной смолы. Я провела камнем в сторону от верха разреза. Подцепила пальцами липкий от смолы уголок, потянула… Ура! Кора оказалась достаточно прочной и в то же время легко отделилась от ствола. Я попросила у дерева прощения и вырезала два куска такого размера, чтобы можно было обернуть ступни.

Затем я тем же камнем, изрядно попыхтев, отпилила две золотистые пряди… Нет, не золотистые, скорее, мои волосы были цвета меда. Но на их прочности цвет не сказывался, так что без разницы. Пальцы были очень кстати испачканы смолой, так что я скрутила из волос две отличные веревочки. Сначала хотела обвязать ими мои ультрамодные лапти, но вовремя спохватилась: волосы перетрутся после двух-трех шагов по камням. Тогда я проковыряла каменным острием отверстия по краям кусков коры и вставила в них волосяные веревочки на манер шнурков.

Когда я наконец обулась, вернулся ежик.

— Нет, — отрапортовал он.

— А ты далеко бегал?

— Да.

Странно, но я испытала облегчение. Впрочем, не так и странно, если подумать. Ведь если ни трупа, ни живого, но израненного тела моего любимого Гоши здесь нет, то акутура его не убила. Я нырнула в цветное облако сразу за ними. Пусть прошло пять, путь даже десять секунд, пока я промаргивалась и приходила в себя, но за это время фейковая рыжевласка далеко принца унести не могла. Уж всяко не дальше того, что успел исследовать ежик Болтун. Значит, Гоша жив, сделала я вывод. И тут же постучала кулаком по лбу: да ничего это не значит! Если мой любимый гребешочник не мог быть далеко мертвым или раненым, то и живым он должен быть близко — с акутурой или без. Но поблизости, если верить Болтуну, его не было. А с какой стати мне ему не верить? Уж ежики-то точно не умеют врать. Но если Гоша не здесь, то где он? И почему здесь я?

Глава 4_3

Моя идея состояла в том, что заказчик Гошиного убийства мог оказаться человеком недоверчивым. И даже наверняка таким являлся; мерзавцы и негодяи не доверяют никому, потому что подлость и ложь — то, из чего они состоят сами. Вот я и рассудила: пришел этот негодяй к магу — тоже негодяю, порядочный бы его за такое предложение в навозного жука превратил — и заказал убийство принца с помощью акутуры. Но с условием, чтобы та разделалась с наследником престола у него на глазах. Если бы это происходило в нашем мире, возможно, злобный гад ограничился бы видео с места казни, а раз таких гаджетов здесь пока не изобрели — пожелал присутствовать лично.

Эта версия показалась мне очень правдоподобной, объясняющей все непонятки. И главное — она давала надежду, что Гоша еще жив. Ведь пока акутура его доставит к вызвавшему ее магу, пока маг свяжется с заказчиком, пока тот придет — а человек он наверняка занятой, вряд ли простолюдин стал бы заказывать убийство принца, так что придет, возможно, уже не сегодня, а завтра… В общем, я очень надеялась, что успею спасти Гошу до того, как его… Нет, даже мысленно не хочу произносить то, что с ним сделают.

А что теперь нужно было сделать мне? Узнать, где находится королевский дворец, отправиться туда и рассказать все Гошиному папе — королю. А уж тот привлечет и спецслужбы, и поисковых магов, и черта лысого, если тот вдруг понадобится. Ведь папа любит Гошу? Должен любить, он же его первенец, наследник престола и вообще красавчик и умничка. Даже я его полюбила. Очень некстати, конечно, но любовь не спрашивает, можно ли уже подавать горячее, — приносит, когда ей вздумается.

Итак, нужно идти в королевский дворец. Я занесла уже ногу, чтобы сделать первый шаг, но засомневалась, в нужную ли сторону он направлен. Опустила ногу и поскольку больше спросить было не у кого, спросила у Болтуна:

— Ты случайно не знаешь, где тут у них королевский дворец?

— Нет, — ответил ежик.

— Жаль, — вздохнула я. — А как это узнать?

— Фыр-р!

— Полностью с тобой согласна.

Хорошая мысль — она же единственная — пришла ко мне быстро:

— Нужно кого-то найти и спросить у него, где дворец. Правильно?

— Да, — сказал Болтун и куда-то вдруг потопал.

— Эй, ты куда? — окликнула я. — Искать этого кого-то?

— Нет.

— Интересненько… Куда же тогда?

— Фыр!

— Ну, это само собой, кто бы сомневался. И все-таки… А ну, постой, мой хороший.

Ежик замер. Приятно, наверное, когда называют хорошим. Я тут же вспомнила, как Гоша сказал: «Лава хороший», и как мне тогда действительно похорошело. Наверное, я уже тогда влюбилась в этого странного парня, хотя пока еще и не догадывалась об этом. Теперь вот догадалась на свою голову. Не влюбилась бы — развернулась да пошла домой. Или не пошла бы? Все равно ведь человека нужно спасать — любишь ты его или нет. Хорошего человека, плохие пусть сами спасаются.

Я подошла к ежику — в моей хендмейдовской обувке это оказалось почти не больно. Я очень надеялась, что смола с коры поможет и скорейшему заживлению ран. Почему нет? Магический мир все-таки.

— Ты пошел в ту сторону не просто так? — спросила я Болтуна.

— Нет… Да… Нет… Да… — словно закашлялся тот.

Я поняла свою ошибку, ведь и сама на такой вопрос не смогла бы ответить однозначно. И быстро поправилась:

— Прости. Ты просто так пошел в ту сторону?

— Нет, — с явным облегчением сказал ежик.

— То есть там кто-то есть?

Болтун помолчал, а потом неожиданно выдал:

— Фыр-р.

— Как с тобой все-таки сложно, — вздохнула я. — Ну хорошо, там что-то есть?

— Да.

— Ты знаешь, что-то здесь повсюду, вообще-то, — повела я рукой. — Как бы спросить у тебя поконкретней, что именно это что-то?

— Фыр.

— Мог бы и не отвечать, вопрос был риторическим.

С другой стороны, если подумать, к какому-то абстрактному или бесполезному «что-то» еж бы не пошел — он же не осел какой-нибудь. А поскольку перед этим я говорила, что неплохо бы кого-то найти… Та-ак… А еще чуточку раньше Болтун бегал по этому лесочку и мог что-то увидеть. Не кого-то, а именно что-то, но такое «что-то», которое в своем ежином мозгу он связал с «кто-то». Вот я бы, например, своим ежи… ну или каким там — девичьим мозгом, что бы в таком случае связала? С учетом, что это все-таки лес, а не стадион, не автострада и даже не парк культуры и отдыха? Что может вообще оказаться в лесу, связанное с кем-то? Животных отбрасываем, я ведь собиралась спрашивать у этого «кого-то» дорогу, а не кормить его с руки. Значит, берем только людей. Ну или в принципе разумных существ. Лес — разумные существа. Какие ассоциации?

В голове возник образ избушки на курьих ножках. А что? В реалиях магического мира и Баба-Яга — магиня. И вообще!.. Я хлопнула по лбу.

— Ты видел какое-то жилище?

— Да, — сказал Болтун.

Я даже подпрыгнула. Вспомнила, как некрасиво в обнаженном виде выглядел прыгающий Гоша, спохватилась, машинально прикрыла груди и спросила:

— Оно далеко отсюда?

— Уф-ф!.. — раздраженно фыркнул ежик. И то — прыгает тут какая-то, кое-чем дрыгает и совсем ничем не думает. В каких, интересно, единицах измерять Болтуну это «далеко» и относительно чего опять же?

— Мы не устанем туда идти? — переиначила я вопрос. Тоже, в общем-то, глупо. Откуда ему знать, как быстро я устаю? Хоть и существует выражение «ясно даже и ежу», но в этом случае оно вряд ли сработает. Однако, на удивление, сработало.

— Нет, — уверенно ответил Болтун.

И он опять затопотал в прежнем направлении. Приободренная, я отправилась следом. И ведь ежик оказался прав: я совсем не успела устать, когда увидела впереди, между редкими деревьями… избушку. Невольно стала взглядом искать курьи ножки, но тех не оказалось. Или избушка их поджала. Глупая мысль, но вряд ли стопроцентно невозможная.

Я уже бросилась было вперед, в надежде, что в домике окажется кто-то живой, пусть даже и правда Баба-Яга, лишь бы сказала, куда нам идти дальше, но тут же вспомнила, в каком я виде и тормознула. Замерла на месте и чуть не застонала от досады. Это надо же! Возможно, всего в десяти шагах от меня находится ответ на вопрос, как мне начать операцию по спасению любимого, а я не могу сделать эти шаги, потому что голая. И ладно, если в избушке Баба, я бы еще, может, плюнула на приличия, а вдруг там Дед? А вдруг сразу несколько? И тут такая я — голая и в лаптях: «Здравствуйте, мужчины, как пройти во дворец?»

Глава 5_1

Болтуна не было долго, я вся извелась. Мне даже не было видно, проник ли он в избушку — близко к ней я подходить опасалась, могли увидеть в окошко, оно там имелось, маленькое и кривенькое. Стала уже подумывать, не зажарила ли Баба-Яга моего ежика в печке, но дым из покосившейся трубы не шел — значит, или не зажарила, или схомячила сырым. В смысле, съежачила.

И когда я, бессердечная, так и не сумев выжать даже символической скупой слезы, стала уже обдумывать пути отступления, как громкое «фыр-р!» снова заставило меня подпрыгнуть.

— Живой? — укоризненно посмотрела я на ежа. — Нельзя же так! То есть живым быть можно, даже нужно, но пугать меня не надо. Особенно раздетую.

— Да, — согласился Болтун. Мне стало немного обидно. Некоторым, между прочим, нравится, когда раздетые девушки прыгают. Или еж имел в виду что-то другое? Может, таким образом сообщил, что в домике кто-то есть?

— Там кто-то есть? — озвучила я свою догадку.

— Да, — сказал ежик.

— Мужчина?

— Нет.

— Много мужчин?

— Нет.

— А кто тогда?

— Фыр.

— Женщина?

— Да.

— Баба-Яга?

— Фыр.

Ну да, он же не мог спросить, как ее зовут. Но то, что там нет мужчин, уже хорошо. Я могла все-таки зайти в избушку, извиниться за свой вид и узнать нужное.

А вот тут я тихонечко взвыла. Болтун недоуменно посмотрел на меня, поводил черным носиком и спросил:

— Фыр-р?

— Я же не знаю обиссякского! Как я буду с ней разговаривать? С тобой и то проще — ты по-русски хотя бы понимаешь, хоть и говорить не умеешь.

— Фы-ыр-р! — обиженно выдал еж.

— Прости, что это я? Конечно, умеешь. Ты же Болтун.

Я стала вспоминать те несколько слов, которые перевел мне Гоша. Главное слово — «акутура» — я знала. С этого и следовало начать. Мол, не тут ли она где-то бродит? Заодно пригодится и «обиссяка», что значит «опасно». Еще Гоша говорил, что «улюхапа» — это вроде «кошмара» и «ужаса». Каким-то он меня отрицательным словам научил. Как мне, например, поздороваться? Впрочем, я могу вместо этого представиться, сказать, как меня зовут. А еще — вот это действительно важно! — я знаю, как зовут короля. Назову его имя и покажу жестами: где, мол? Поймут же.

Убедив себя в итоге, что объясниться как-нибудь смогу, тем более что других вариантов все равно не было, я направилась к избушке без ножек. Крыльцо у нее отсутствовало — сразу дверь, в нее и постучалась.

— Заходи уже, заходи! — послышался из-за нее скрипучий голос. — А нюхача своего колючего за дверью оставь, не люблю, когда тайком в дом забираются.

— Это я его попросила, — вступилась я за ежика. — Просто посмотреть, мужчина тут или женщина. Дело в том, что я, видите ли, голая.

— Как же я могу видеть, ежели ты за дверью?

— Но вас не шокирует моя нагота, если я войду?

— Меня уже ничего не шокирует. Что я, титек у баб не видала? У самой когда-то были… Вот будь ты мужиком с титьками — шокировалась бы, поди, — раздался из-за двери скрипучий смех. Будто гвоздем по стеклу, меня аж передернуло. И чтобы это прекратить, сказала:

— А ведь бывают и такие. Там, у нас, — махнула я в сторону рукой. И только теперь до меня дошло, что мы общаемся по-рус… Нет, секундочку. А ну-ка… Я старательно, по слогам произнесла, внимательно при этом прислушиваясь к себе: — А ведь бы-ва-ют и та-ки-е. — Вот только на самом деле мои губы произнесли: — Ку рум ты-ка-ла у се-ке-ра…

А-а-аа! Улюхапа! Я что, говорю по-обиссякски?! Точнее, местный язык по-ихнему — это «коштор». И я его откуда-то знаю не хуже родного! Вот уж куротога! Укотон меня пи…

— Ты чего там ерунду лопочешь, а в дом не заходишь? — забеспокоилась хозяйка.

— А можно я все-таки зайду с ежиком? — спросила я на чистом кошторском. Вот только «ежик» не перевелся. Значит, у них такие не водятся. Но мне было бы с Болтуном спокойнее, родная душа все-таки, земеля. — Он больше не будет никуда тайком забираться.

— Тогда на руках его держи.

— Он колючий!

Но Болтун сказал вдруг: «Нет» и подошел ко мне вплотную, как бы намекая на то, чтобы я его взяла. Я с опаской подставила руки, и он забрался мне на ладони, на самом деле ничуть не уколов. Наоборот, брюшко у него оказалось мягоньким и тепленьким.

— А ты что, тоже стал понимать по-здешнему? — шепнула я.

— Да, — негромко чихнул Болтун.

Я вспомнила, что обещала его расцеловать — и чмокнула в черный носик. Ежик тут же облизал в ответ мой. Ну вот, теперь я уже и с ежом целовалась, жизненный опыт растет.

— Мы готовы, — объявила я. — Но мне теперь нечем открыть дверь.

— Ногой пихни, она внутрь открывается.

— Это неблагоразумно, — сказала я, воспользовавшись советом. — Так проще проникнуть в дом незваным гостям.

— Чем их больше натащит, тем обед будет слаще! — опять заскрипела гвоздем по стеклу… и впрямь натуральная Баба-Яга!

Сидящая передо мной за грубым дощатым столом древняя старуха с клочками седых волос на морщинистой, словно кожа черепахи, голове, с крючковатым бородавчатым носом, одетая в черное платье с грубо нашитыми заплатами будто специально загримировалась для съемок детского ужастика. Впрочем, и я, взрослая, шарахнулась бы с воплем, увидев эту дамочку случайно. Да еще, не приведи гунтурал, ночью.

Вот только шарахнулась при виде меня как раз она. Точнее, вздрогнула и вскинула руки, словно защищаясь от удара. Правда, это длилось всего пару мгновений, Баба-Яга быстро вернула невозмутимый вид, но я-то успела заметить ее реакцию. И сочла нужным извиниться:

— Простите. Я ведь предупреждала, что голая.

— Но ты не предупреждала, что ведьма, — проскрипела Яга.

— Потому что это не так, — вежливо улыбнулась я. Старость надо уважать, со всеми ее причудами, капризами, болячками и деменциями.

— Сейчас проверим. А ну, повернись-ка!

Я послушно повернулась, шепнув Болтуну: «Если бросится на меня, прыгай ей под ноги!»

Глава 5_2

Так-так-так… Жаль, что бабушка выжила из ума. Но все-таки, а вдруг она знает, где королевский дворец? Говорят, когда старики теряют память, они не помнят, что было вчера, а вот из-за кого и с кем поцапались на выпускном семьдесят три года назад — могут в деталях рассказать. А тут — король! В печенках сидеть должен. Но сначала, как воспитанная, культурная девушка — отсутствие одежды невоспитанность не отнимает — я спросила:

— Простите, а как вас зовут?

— Грохломой. Грохлома Укх, если с прозвищем.

— Но ведь «укх» — это… — смущенно начала я.

— Стервятница, — закончила вместо меня старуха. — И что? Прозвище же. Оно всяким бывает. У меня и мама была Укх, и бабушка Укх, а вот прабабушка — Ук.

— Ой, — еще больше смутилась я.

— Но ты, сестра, можешь звать меня просто по имени. А коли мой возраст смущает, бабой Грохой зови.

— А сколько вам лет? — вырвался у меня не особо уместный для воспитанных девушек вопрос.

— Двести восемь.

— Да ну?! — ахнула я.

— Может, и боле, я пометок не делаю.

— Это правильно, — ляпнула я и выдала совсем уже полную глупость: — Женщине столько лет, на сколько она… э-э… о чем это я?.. Ах да! Где живет король Ромалауша?

— Так нельзя о короле, — покачала головой баба Гроха.

— Знаю-знаю, — замахала я руками. — Нужно: Ромалауша Из Энатакоров, Великий И Ужасный… То есть Прекрасный… И что-то там про конец его дней.

— Ты сейчас наговоришь нам обеим по костру, — посуровела ведьма.

— А что, у вас тоже сжигают ведьм на кострах?

— У нас всех неугодных сжигают. Или топят в нечистотах. Но это больше за воровство, жульничество или убийство. А за неуважение к королю — только костер.

— Да я его уважаю! Просто забыла полное обращение. Я ведь не местная, сами знаете.

— Никто не спросит, местная или нет, когда сжигать поведут. Так что слушай и запоминай, я памятное заклятье на тебя насылаю: Ромалауша Величайший Из Рода Энатакоров, Могущественных Правителей От Сотворения Мира И До Конца Его Дней. Повтори!

Я повторила без запинки, заклятье сработало. И сказала:

— Спасибо. А теперь скажите, как к нему пройти. Он во дворце живет? Где этот дворец?

— Зачем тебе к королю? — опять посуровела Грохлома.

— Дело есть. Это личное, простите, — опустила я глаза.

— Личное к королю у только что прибывшей в этот мир иноземки? Да ты не так уж проста, рыжая Лава.

— Я не ры… то есть пусть даже и не совсем темно-соломенная, а такая, как вы сказали, но в остальном — вполне обычная девушка. Попавшая, правда, в не совсем обычную ситуацию. Но если вы не знаете, где находится дворец, мы пойдем, сами поищем. Да, Болтун?

— Нет, — ответил ежик.

— Почему? — изумленно заморгала я.

— Потому что твой Болтун — умный зверь, — показала на него скрюченным пальцем ведьма. — Как вы будет искать королевский дворец? Мир велик. А ты голая и голодная. И зверь твой голодный.

Я сразу вспомнила русские народные сказки, где Бабу-Ягу усталые путники обычно просили их накормить, напоить и спать уложить, а крючконосая ведьма постоянно мечтала их на лопату — да в печь. Может, и эта милая старушка-стервятница к тому же подводит? Хотя есть мне и правда уже захотелось. А вот в печку — не очень.

— А еще твой зверь помнит, — перевела теперь Грохлома палец на меня, — что я сулила тебе указать путь и дать ведьминской силы.

— То есть, вы все-таки знаете, где дворец? — вспомнила и я про это обещание. — Тогда скажите, пожалуйста, а силу не надо, ну ее. У меня ежик есть. — По правде говоря, мне просто было страшно. Кто его знает, что в голове у безумной старухи? Может, в ее представлении дать ведьминскую силу — это сварить меня в крутом кипятке. Ну-ка на фиг.

— Ты от силы не отказывайся. Без нее тебе здесь никак. Да и коли рождена ведьмой — все равно не отвертишься. Только сильной быть лучше, чем пустышкой, как ты. И в пустую-то чашу что угодно можно налить. Настоящие маги пустоту твою сразу увидят, а маги бывают разными. Сделает какой-нибудь из них тебя коклушей — и ежик не спасет.

— Какой еще клушей? — насупилась я. Даже зная местный язык, такого слова в своем лексиконе найти не смогла.

— Коклуша — безвольная помощница мага. Что будет говорить — то и станешь делать.

— Как акутура? — вырвалось у меня, хотя про Гошу и охотящуюся на него акутуру я рассказывать ведьме почему-то не хотела. Наверно, боялась сглазить, вроде как: расскажу — и любимому точно кирдык. Но Грохлома не стала выспрашивать, откуда я узнала про акутуру, зато объяснила:

— Акутура — лишь сущность, вызванная, чтобы убить. А коклуша — человек, но лишенный своей воли. Это хуже костра.

— Ну хорошо, — решила я пока не спорить с бабой Грохой, по-прежнему считая, что с головой у нее не все в порядке. — Сила — так сила. Но может, мы сначала покушаем? Вы уж простите, что напрашиваюсь, но мы с Болтуном и правда…

— Сначала не покушаем! — подняла руку старуха. Пальцы были растопырены и согнуты, словно она мечтала вцепиться ими в жертву, в качестве которой весьма вероятно могла оказаться и я. — Сначала договоримся о плате! Я ведь говорила, что ты будешь мне должна.

— О, да, конечно, — закивала я. — Только у меня ничего нет, кроме вот этого, — приподняла я ногу с самодельной обувкой из коры. — И кроме Болтуна, но его я не отдам точно.

— Ты заплатишь не тем, что имеешь сейчас, а тем, что еще только будет.

— Отложенный платеж? — насторожилась я. — А проценты какие? Знаете, я как-то не люблю с кредитами и всем таким связываться.

— Не дури, я ведь вижу: ты не дурочка.

— Спасибо. Но чем и как расплачиваться я в самом деле не поняла.

— Потому что я еще не сказала! — прикрикнула Грохлома, и ее глаза так сверкнули ярким изумрудным цветом, что я безоговорочно поняла: никакая она не умалишенная, и все, что говорит и скажет еще — правда.

— Слушаю, — сглотнула я.

Глава 5_3

— Только помни, — пригрозила Грохлома, — коли нарушишь обещание, потеряешь ведьминскую силу.

Я облегченно выдохнула — мысленно, конечно, чтобы не обижать старушку, но та уловила мое настроение и очень недобро прищурилась:

— Думаешь, легкое наказание? Мол, раньше-то силы не было — и ничего, жила себе. Вот только ты это сейчас так думаешь, а когда силу получишь, привыкнешь, сживешься с ней — тогда и поймешь, что это значит — ее потерять. Да и лишиться ее в ту минутку можешь, когда боле всего в ней нужда потребуется. Так что наперед хорошенько подумай, прежде чем не исполнить обещанное.

— Исполню, честно, — пообещала я. И снова попросила: — А давайте теперь покушаем. Я-то могу потерпеть, но вот ежик…

— Фыр-р! — дернулся в ладонях Болтун. То ли попытался подтвердить мои слова, то ли возмутился, что я им прикрываю свое обжорство.

— Ежика своего, ладно, выпусти, пусть за печку ползет, тараканов ловит.

— Тараканов?! — возмутилась я. — Я понимаю, что вы обижены на Болтуна, но так-то уж зачем?

— А что, по-твоему, твой Болтун любит кушать?

— Ну, не знаю, — пожала я плечами. — Капустку, может, колбаску. Молочка, я думаю, хорошо бы ему налить.

— Не-ет! — забарабанил по моим ладоням лапками еж. Даже уколол слегка.

— Чего это ты? — удивилась я. — Ежики ведь любят молоко.

— Не-ет! — теперь даже подпрыгнул Болтун. Странно. Как будто я ему яд, а не молоко предложила.

— Но ведь тараканов ты уж точно не хочешь?

— Нет… Да… Нет… Да… — как уже было до этого, закашлялся Болтун.

Пардон, вопрос задан некорректно. Хотя ответ для меня был и так очевиден, я все же переспросила:

— Болтун, ты хочешь кушать тараканов?

— Да! — снова подпрыгнул ежик.

Что-то я упустила в своей жизни. Вопрос питания ежей точно прошел мимо меня. Но ведь почему-то была уверена, что они любят молоко! Может, это только Болтун такой уникум? У меня была знакомая, которая не любила шоколад. А ведь, это, пожалуй, еще необычней. Правда, тараканами она при этом не лакомилась. Разве что втихаря, тоже где-нибудь за печкой. И я сказала Болтуну:

— Ладно. Иди ешь своих тараканов. Мне, если что, не предлагай.

Я опустила ежика на пол, и он стремглав утопотал за печку, откуда сразу же донесся неаппетитный хруст. Вот уж да… А ведь я его целовала! Больше не буду.

— А откуда вы знаете, что едят ежи? — спросила я бабу Гроху. — Здесь ведь они не водятся.

— Я хорошо знаю зверей, — ответила ведьма. — Лучше, чем людей уже, поди. Хоть твой Болтун и нездешний, но у него с тутошней живностью много похожего. Такие как он любят жучками-червячками похрустеть. Лягух еще трескают, мышек, от ящериц, змей не отказываются. Но у меня только сушеные имеются, для зелий да снадобий, я их твоему проглоту не дам.

Но и после таких сведений у меня не пропал аппетит. Наоборот, только вырос. Мелькнула даже идейка, что сушеную змею можно было бы, пожалуй, погрызть. Я такой мысли удивилась, но быстро придумала ей объяснение: если я, как оказалось, ведьма, то пуркуа бы и не па? Может, и впрямь попросить у Грохломы, а то, вон, желудок уже рулады выводит. Небось, подслушал мои мысли про еду.

Баба Гроха не стала кормить меня сушеными змеями. Даже завалящей лягушачьей лапки не предложила. Она достала из печи чугунок, в котором оказалась обычная каша, очень похожая вкусом на пшенную, хотя цветом была почти как гречневая. Хозяйка не пожалела для меня и масла, которым щедро сдобрила кашу. Я призадумалась было о происхождении данного продукта, ведь коровы у ведьмы не наблюдалось, но в итоге голод оказался сильнее бесполезных подозрений, и я смолотила большую тарелищу гречневой пшенки и попросила еще. Запила я вкусное угощение не менее вкусным травяным чаем, от которого взбодрилась и почувствовала неодолимую тягу к решительным действиям. А именно — к немедленным поискам моего любимого принца, а для начала — его венценосного папы. Ведь время-то шло, а я, вместо того чтобы спасать Гошу, распиваю чаи и размышляю о происхождении поглощаемых продуктов, когда акутура, возможно, собирается поглотить его. Нет, поглотить вряд ли — так пропадут доказательства, — но я вряд ли утешусь, если моего любимого убить убьют, а есть не станут.

В общем, я себя достаточно накрутила, чтобы встать из-за стола и решительно сказать:

— Спасибо за кашу, было очень вкусно. Но вы знаете, мы очень торопимся, поэтому если вы не передумали насчет силы, дайте мне ее, и мы пойдем.

— Торопыги-то как раз всюду и опаздывают, — насупилась ведьма. — А силу — ишь, дайте ей! Это тебе не каша, мне готовиться надо, зелье для купели варить.

— Варить? — почувствовала я пресловутых мурашек на коже, вспомнив мысли о варке в крутом кипятке.

— Можно еще настаивать, но это дольше. Два дня и три ночи. Но ты ведь торопишься. — Последнее было сказано с откровенным сарказмом.

— А варить долго?

— Как сварится — так и сразу.

— Сразу что? Меня в кипяток? — не удержалась я.

— Ага. Давно мясца вареного не кушала, — хмыкнула Грохлома. — Ты не прикидывайся симбакашкой, я говорила уже, что вижу: не дурочка ты. С дурой и возиться бы не стала.

Симбакашкой меня еще никто не называл. Перевод я, к сожалению, уже знала, но дословно даже говорить не буду. Если приблизительно, по смыслу, то это значит: непроходимая тупица. Во всех смыслах непроходимая. В общем, плохое слово. Я и правда не такая. И догадалась уже, что варить меня баба Гроха не будет, про мясцо она пошутила. Кстати, где мой ежик, что-то его давно не видно, не слышно?

Поймав, видимо, мой ищущий взгляд, ведьма угадала невысказанные опасения и сказала:

— Болтун твой наелся и на печи теперь дрыхнет. Полезай-ка и ты к нему, вздремни-отдохни. И мне под ногами мешаться не будешь, пока я зелье готовлю.

А меня и правда потянуло в сон. Только что бодрой была, готовой хоть Енисей вброд перейти, и вот — веки будто смолой намазали.

Глава 6_1

Проснулась я оттого, что меня кто-то тряс за плечо. А поскольку спросонья совершенно забыла, где нахожусь, сильно испугалась: ко мне забрались воры! Я даже не задумалась, зачем бы им меня будить: спросить разрешения украсть вещи? Но задумываться я пока тоже не могла. Вообще, состояние было несколько странным, будто перед сном выдула в одно горло бутылку шампанского — имелся у меня такой единичный опыт, хотя на сей раз не тошнило и не болела голова.

— Вставай, вставай, — услышала я возле самого уха скрипучий голос. — Купель готова уже, полезай. Только боты свои сыми, ты прям в них спать улеглася.

Вот теперь я наконец вспомнила, где нахожусь. Про купель, правда, еще не сообразила. И уточнила:

— Что за купель? Кого крестим?

— Вот те на, — замотала плешивой головой баба Гроха. — Я старалася, убивалася, силушку тратила, а ты не помнишь даже, что за купель. Ведьминскую силу кто хотел получить?

— Я. Вернее, не то чтобы хотела, но раз уж вы говорите, что я ведьма, и предложили дать силы…

— Говорите?! — вскинулась Грохлома. — Предложили?! Не то чтобы хотела?! А на кой я тогда все устраивала? Сколько добра на зелье ушло, знаешь? А сколько своей ведьминской силы я туда вбухала, пока варила да наговаривала? Неблагодарная ты, Лава Мирос. Обидно мне.

Я как раз уже очухалась настолько, что вспомнила, как подозрительно перед этим вырубилась. Хотела даже высказать претензии, но подумала: а в чем я собралась обвинять ведьму? Она меня не убила, не съела, даже лапти мои не украла… Я поискала глазами ежика — Болтун был жив-здоров и сладко посапывал, ведьмины вопли его не разбудили. Так что усыпить нас милая старушка, скорее всего усыпила, но ничего плохого при этом с нами не сотворила. Скорее всего, сделала это и впрямь, чтобы не путались под ногами. Или не хотела выдавать секретов приготовления ведьминского зелья и содержание наговоров. И вообще, мне самой нужно быть осторожней, особенно с людьми таких профессий. Ведь Грохлома и не скрывала, что ведьма. А мне хоть бы что — кашу и чай из ее рук принимала, да еще добавки просила. Но с другой стороны, очень уж кушать хотелось.

Ладно, что было, то прошло. Хорошо то, что хорошо кончается. Впредь буду умней и осторожней. По крайней мере постараюсь. И я очень умно и осторожно сказала:

— Не обижайтесь, это я просто еще не проснулась. Тогда. А теперь уже все, в полном порядке. Только, может, сначала чая попьем? А лучше кофе. Впрочем, можно и потом. Просто я после кофе совсем бы стала бодрой. Особенно если из зерен сварить, а не растворимый набухать.

— Вот несет же девка ересь какую-то, — вздохнула баба Гроха, — а я ее слушаю. И не гоню ведь, даже серчать на нее перестала. Сильная ведьма, видать, хоть пока и без силы.

— А сильная без силы — это не оксюморон? — вырвалось у меня.

— Это шклискин пирканжак, — огрызнулась Грохлома, и я, наверняка вспыхнув до корней волос, прикусила язычок; таких выражений даже от повидавшей жизнь ведьмы не ожидала. А ведь собиралась быть умной и осторожной!

— Простите, — покаянно опустила я голову. — Может, давайте тогда приступим?

— Разуйся сперва, говорила же, — проворчала старуха.

Я послушно развязала и сняла свои хендмейдовские шузы. Собралась спрыгнуть с печи, но баба Гроха схватила за руку:

— Куда?! Опрокинешь купель — снова зелье готовить не стану!

Лишь тогда я глянула вниз. Почти треть жилого пространства избушки занимало огромное деревянное корыто размером почти со стандартную ванну, может, лишь чуточку уже. Откуда Грохлома его, интересно, вытащила? И в нем действительно было зелье — во всяком случае цвет у налитой в эту купель жидкости был зеленым. С коричневатым болотным оттенком. А еще я уловила запах — слегка подгнившего мокрого сена в котором кто-то не дождался весны. Нотку гнили, вполне вероятно, добавляли сушеные, а теперь отмокшие черви и мыши, но я не специалист, не берусь утверждать наверняка. Хотя именно с помощью этого зелья меня и собирались сделать тем самым специалистом. Интересно, нужные знания впитаются прямо через кожу, или это еще придется пить? Последнего бы не хотелось. Да и первого, откровенно говоря, не очень. Но не расстраивать же старушку окончательно? Ну, искупаюсь. Не убудет от меня. Потом где-нибудь в речке отмоюсь. А вот пить откажусь. Пусть хоть сердится, хоть прогоняет — не буду. В конце концов у меня тоже есть чувство собственного достоинства, пусть я даже сейчас и голая.

Такие мысли шныряли у меня в голове, когда баба Гроха, не отпуская моей руки, проворчала:

— Ну и чего замерла? Зелье остынет, потом сопли тебе выводи! Ставь ногу-то на приступок да слезай.

Сбоку у печи и правда была деревянная полочка, чтобы легче было забираться и спускаться. Забиралась-то я уже полусонной, никаких приступков не запомнила, а сейчас им воспользовалась и вполне элегантно спустилась на узкую лавочку внизу печки, а потом уже на пол.

— Теперь лезь в купель, — заметив мою нерешительность, сказала ведьма. — И сразу окунайся с головой  — нужно, чтобы ничего сухим не осталось.

— Долго не дышать не смогу, — забеспокоилась я.

— А кто тебе велит не дышать? Окунешься — и сразу вынырнешь, потом так лежать будешь, силу впитывать.

— Не горячо хоть? — спросила я, помня, что собралась быть осторожной.

— Не горячо. Полезай, а то и впрямь ведь холодно станет!

Я подняла ногу, занесла над импровизированной ванной, коснулась пальчиками воды… И правда не горячо. Комфортная температура. И тогда я сначала шагнула в корыто, потом уселась, потом растянулась, а потом… Потом кожу стало пощипывать. Сначала слегка, потом все сильней и сильней.

— А! Жжется! — схватилась я за края купели, собираясь из нее немедленно выбраться.

Но ведьма была уже рядом.

— Куда?! — закричала она. — Ишь, неженка! Не боись, не сожжешься! А ну, окунайся с головой!

И она схватила мою голову и сунула под воду. Или что это было на самом деле — кислота, щелочь, средство для избавления от юных дур или для их маринования перед нанизыванием на супершампур?

Глава 6_2

Болтун камнем пошел ко дну. Я не сразу смогла его нащупать, потому что было не понять: колются ли это ежовые иголки, или щиплется мерзкая жижа. А когда я все-таки вытащила своего верного товарища, который от ужаса свернулся в клубок, и выскочила вместе с ним из корыта, первым моим желанием было убить старую ведьму. Не до смерти, конечно, но сильно. Чтобы навсегда свои людоедские повадки забыла. Я тихая, спокойная и добрая, но когда меня маринуют, тоже, знаете ли, выхожу из себя.

Однако когда я развернулась к подлой Грохломе, гнев мой тут же сменился страхом. Причем, страхом за нее, старую ведьму. Я уже говорила, что она и так-то красотой не блистала, но тут и вовсе стала похожей на ожившую покойницу. Даже не на ожившую, а просто вставшую из гроба. Ее лицо, темное до этого от времени, морщин и пигментных пятен, стало серовато-зеленым — морщины и пятна при этом как нельзя лучше добавляли ему могильного колорита. Глаза ведьмы были распахнуты настолько широко, что хотелось подставить ладони — выпадут же! А нижняя челюсть повисла так низко, что я была уверена — назад ее уже не вставить.

Но я ошибалась насчет челюсти — та, громко щелкнув, захлопнулась. А потом открылась снова, чтобы выпустить скорбное: «Вот и все…»

— Все? — негромко переспросила я. Громко у меня не получилось, пересохло горло. — Что все? Ежик умер? — И я стала трясти моего игольчатого друга: — Болтун! Болтун! Не умирай!

— Фыр… — едва слышно донеслось из глубин колючего шара.

— Ты не умер! — возликовала я.

— Нет, — развернулся наконец ежик.

— И не умрешь?

— Нет… Да… Нет… Да…

— Прости! Прямо сейчас не умрешь?

— Нет.

И тут зловредная стервятница, лицо которой возвращалось уже к привычному ужасному цвету, выдала вдруг:

— Я не про ежа сказала. Не только про него.

— Мне почему-то кажется, что не про себя точно, — прищурилась я.

— Про себя-то в первую очередь, — печально проскрипела старуха. — Постарела, потеряла сноровку.

— Да уж, остались без шашлыка… — начала я, но ведьма, опять став прежней, раздраженно отмахнулась:

— Не мели ерунду! Ты даже не понимаешь, что сейчас вышло.

— Как раз не вышло. Меня замарино…

— А ну молчи! — совсем уже сердито прикрикнула Грохлома. А потом добавила тише: — И слушай. Я натворила… сотворила… наделала…

— Накосячила, — подсказала я.

— Пусть так, накосячила. А потом и ты помогла. Но ты, ладно, не знала, а вот я… Пора мне на покой. Травку собирать, червей копать… А что посерьезней — все, хватит.

— Так в чем все-таки ваш косяк? — стало любопытно мне. Что интересно, я уже почти успокоилась. Главное, ежик живой. — Косяк не в смысле с травкой… Вы же не ту травку имели в виду?

— Опять ты ерунду мелешь! Помолчи, тебя ведь тоже касается… Так вот, мой косяк… тьфу на тебя!.. моя оплошность с того началась, что я вас обоих с ежом усыпила. Это ведь не только для того было, чтобы под ногами не путались — там кроме сонной еще такая трава была заварена, которая помогает ведьминскую силу впитывать. Болтуну твоему тоже смело дала, потому что ему все равно купель принимать не надо было.

— Но он ее принял… — прошептала я, чувствуя, как немеют от ужаса губы.

— Да, принял. Уже по твоей вине! Зачем было так орать-то?

— Я ведь думала, вы меня замариновать хотите. Для шашлыка.

— Для шплиндлюка, — грубо, но я уже стала к этому привыкать, выругалась ведьма.

— Но ведь щипало же! Знаете, как сильно?

— Потому и щипало, что ведьминская сила впитывалась. Она и должна жечься.

— Предупреждать надо, — буркнула я.

— В этом тоже мой кос… моя вина, признаю, — вздохнула Грохлома.

— Да! — вскинулась я. — Но что теперь будет с Болтуном? В него ведь тоже впиталась… сила… — осознав, что сказала, я зажала рот ладонью.

— Впиталась, — язвительно и в то же время грустно произнесла старуха. — Она и в тебя, и в него впиталась. Сила, предназначенная для одной ведьмы впиталась в двух существ. И я теперь ничего про вас не знаю.

— Как это не знаете? — убрала я руку от рта. — А кто знает?

— Сама и узнаешь. Тут ведь как: или вы только вместе колдовать сможете, но как вы об одном думать будете, не знаю…

— Или? — насупилась я, предчувствуя уже, что ничего хорошего не услышу.

— Или ты сможешь что-то одно, еж что-то другое… А вот кто что именно — как теперь узнать? Только время покажет.

— Значит, вы сделали из ежика ведьмака, — пробормотала я. — Это не просто косяк — это профнепригодность.

— А вот ругаться в моем доме не надо, — почти вежливо попросила Грохлома.

— Чмук! — произнес вдруг ежик.

— Ой, Болтун, ты уж совсем что-то, — смутилась я. — И правда, мы ведь в чужом доме, а ты такое слово… Погоди! Ты научился разговаривать?! В смысле, кроме «да» и «нет»?

— Нет, — проворчал Болтун. — «Да», «Нет», «Чмук»… — немного подумав, добавил: — «Фыр».

— Вот только это, которое на «ч», не надо, а? — попросила я. — Это ведь очень плохое слово. Даже в русском языке аналога нет. Хотя я тебя, конечно, понимаю. Был Болтун, стал еще и колдун.

— Чмук! Чмук! Чмук! — зашелся в истеричном кашле ежик.

А потом вдруг перевернулось злополучное корыто. Болотно-зеленая жижа растеклась по полу. Еще сильнее запахло гнилью. Ведьма вперила в меня сердитый взгляд.

— Это не я! — замотав головой, прижала я к груди руки.

Мы обе с ней перевели взгляды на ежика. Болтун горделиво растопырил иголки. Я мысленно, с невольным трепетом, восхитилась четвероногим ведьмаком и подумала, что неплохо бы еще убрать с пола зловонную лужу. Буквально представила, как она исчезает, и…

— А это уже, кажется, я, — заморгала, глядя на сухой пол.

— С почином вас, — пробурчала старуха.

— Постойте, — дошло до меня. — Так это что, даже никаких заклятий не нужно? Что представил — то и вышло? Вы-то, вон, зелье варили, наговоры шептали…

Глава 6_3

— Постой, Лава Мирос! — замахала руками Грохлома. — Скажу тебе важное. Колдовать можно многое, особенно на людей, на других существ: чтобы сделали то, не сделали этого. Не все, конечно, но многое: вспомнить, чего не было, забыть, что было, полюбить, разлюбить, в отношения вступить…  Можно и с вещами так: чтобы пропало, чтобы упало, чтоб в тебя не попало… Ты, вон, зелье высушила. Это все ладно. А вот сделать что-то настоящее из ничего — тут нужна такая сила, которой и у меня нет. То, что из ничего — в ничего и уйдет. Сделаешь хлеб, но им не наешься. Вино наколдуешь — пьяным не станешь: пока вторую чарку пьешь, первая выветрится. Меч сделаешь, одного-другого им зарубишь, а на третьем рассыплется… Так и одежда — растает в воздухе, когда не ожидаешь. К примеру, когда на прием к королю попадешь.

— Конфуз получится, — согласилась я.

— Так и есть. Потому запомни: все самое важное не колдуй, а умом да руками добывай. А одежду дам тебе, у меня на чердаке свадебное платье хранится.

— Чье? — ахнула я.

— Мое, чье еще-то? — обиделась баба Гроха. — Я чужих невест не обкрадываю.

— А… когда была ваша свадьба? — осторожно полюбопытствовала я.

— Свадеб у меня было двадцать семь с половиной… с последней жених сбежал. Но это платье — с самой первой, мне тогда аккурат восемнадцать стукнуло.

— То есть ему… — стала считать я в уме, — …сто девяносто лет?!

— Тебе его носить или на хлеб намазывать? — насупилась ведьма.

Мне оставалось только смириться — все равно другого варианта не было. Пока не было. Доберусь до цивилизации — чего-нибудь придумаю. Наколдую денег — и куплю новое. Нет. Деньги нельзя колдовать это и нечестно, незаконно даже, и опасно: превратятся в воздух на глазах у продавца — пришибет сразу. И за обман, и за колдовство. Или сдаст стражам порядка, а дальше, понятное дело, костер. Так что про наколдованные деньги забудь раз и навсегда, Лавочка! Хм-м… Какое некрасивое сокращение от нового имени. Нужно закрыть эту лавочку. Тоже раз и навсегда. А вот Лавушка — другое дело. Но это меня занесло не в ту сторону… Я ведь думала, где взять денег на новое платье. О! Идея! Будем выступать с Болтуном. Впервые на арене — говорящий ежик! Задавайте вопросы, получите ответы! «Да», «нет» или «чмук»! В смысле, «фыр»… Нет, тоже не годится: во-первых, ежиков здесь не водится, могут испугаться колючего чучелку — прости, Болтун, — а во-вторых, он как чмукнет ненароком, и нас тоже поколотят. Потом стражам порядка сдадут, а там… Повторяться не буду.

Между тем баба Гроха принесла пыльный сверток. Настолько пыльный, что был похож на очень пушистого зверя — без головы, без лапок. Болтун при виде такого чуда даже попятился. А потом как чихнет! В избушке повис пылевой туман. И теперь уже чихать принялись все. Но недолго, потому что я вспомнила, кто я теперь такая. Мгновение — и… пыль превратилась в сосновые иголки, которые с тихим шорохом покрыли и пол, и стол, и нас с Грохломой, и ежика. Последнему это понравилось. Он подпрыгнул, отряхнулся и весело фыркнул. Ну да, иголки же. Почти родственники. А я пригорюнилась: колдовство вышло скомканным. Может, это как раз тот случай, когда не хватило той части силы, что оказалась у Болтуна? Но просить его убрать иголки я не рискнула. Впрочем, это уже сделала старая ведьма.

Теперь я разглядела в ее руках нечто серо-бурое. Это и есть свадебное платье? Оказалось, всего лишь оберточная бумага. Точнее, даже не бумага, а то ли тонкая кора, то ли пергамент — в любом случае что-то весьма хрупкое, поскольку тут же и рассыпалось на кусочки, едва Грохлома попыталась его развернуть. Разумеется! За сто девяносто лет что угодно сделается хрупким. Вполне вероятно, само платье тоже.

Но нет, платье оказалось не хрупким. Но уже и не белым. Не таким серо-бурым, как рассыпавшаяся обертка, но все-таки сереньким. В чуть более темный горошек. Точнее, в пятнышки. И в дырочки — моль в этом мире определенно водилась. Зато оно было длинным и пышным.

— Ну-ка, примерь, — стараясь скрыть разочарование от увиденного, протянула ведьма шедевр местной моды двухвековой давности.

Я примерила. И даже удивилась, насколько впору мне это платье пришлось. Вот только пятнышки с дырочками… Впрочем, пятна оказались всего лишь слежавшейся пылью, от которой Грохлома быстро избавила мою новую одежку. С дырочками было сложней. Я уже хорошо уяснила, что колдовство в этом случае сработать может, но временно, так что смысла в ней не было совершенно. А заштопывать вручную сотни три-четыре дырок — руки отвалятся. Да и времени жалко, его и так уже уйма потеряна. В конце концов, дырочки маленькие, сквозь них ничего неприличного не просвечивает — пусть думают, что они сделаны специально. Вентиляционные отверстия, во! И вообще, фасон такой, отстаньте.

— Спасибо, баба Гроха, — искренне поблагодарила я старую ведьму. — Теперь скажите, где дворец, и мы все-таки пойдем.

— А ты мне так и не откроешь, зачем тебе король? — спросила та.

Я прекрасно знаю по себе: женское любопытство — сильное чувство. Но говорить правду очень не хотелось — ладно бы это касалось меня одной, но ведь все ради Гоши! Не могла я рисковать. А врать не хотела. Не люблю, да и не умею толком. Поэтому я мотнула головой и снова сказала:

— Простите, это личное.

— Имей в виду, — погрозила пальцем Грохлома, — король непотребства не потерпит!

— А в чем оно может заключаться? — удивленно подняла я брови. — Я теперь одета. Обувка тоже имеется. Или во дворец в такой не пустят? У вас, случайно, туфелек не найдется? Вы же на свадьбе в туфлях были?

— Туфли я сносила. Чего их хранить? А твою обувку все равно под платьем будет не видно, оно же до пола. Но я другое непотребство имела в виду. Называй короля только полным именем, а не как тут давеча. Плохих слов не говори. Ежа с собой во дворец не вздумай брать.

— Фыр-р! — возмутился Болтун.

— Хоть «фыр», хоть «тыр-пыр», — насупилась ведьма. — Нечего зверью в королевском дворце делать. Там только мыши дрессированные в колесах вертятся, да птицы в клетках поют. Ты станешь в колесе крутиться? Или, может, песню споешь?

Глава 7_1

Дорогу к реке Гулямбе нам баба Гроха показала. Точнее, не дорогу — той в принципе не было, — а направление, куда идти. Еще посоветовала найти лодочника, который жил в прибрежной деревушке, и купить у него лодку. На резонный вопрос — на какие шиши покупать эту лодку? — Грохлома ответила, что я теперь ведьма, должна учиться решать такие вопросы. Я подумала, что если купить лодку будет не на что, попрошу нас просто довезти — вдруг лодочник добрый и не откажется помочь усталым путникам даром.

Еще старая ведьма накормила меня на дорожку остатками каши. Ежик сбегал за печку похрустеть тараканами. А вот от травяного чая мы оба отказались, хоть баба Гроха и клялась, что на сей раз травка безвредная, даже полезная: снимает усталость, отеки в ногах и боли в суставах.

— У меня ничего не отекло и не болит, — сказала я на это, и услышала в ответ оптимистичное:

— Заболит еще и отечет, можешь не сомневаться.

И все-таки я решила не рисковать и попросила обычной колодезной воды. Ежик меня поддержал.

А потом я распрощалась с хозяйкой избушки, поблагодарила ее за все, и мы с Болтуном потопали к реке, до которой, по словам Грохломы, было совсем близко — и солнце сесть не успеет. Кстати, о солнце. Уже вечерело, и у меня мелькнула было мысль, не переночевать ли у ведьмы. Но чувство самосохранения начало меня активно отговаривать — не словами, разумеется, а настойчивыми внутренними посылами. Если попытаться выразить их речью, получится что-то вроде: «Осторожно! Двери закрываются…», в смысле: «Осторожно, мины!», «Внимание! Работают люди!», «За буйки не заплывать!» и тому подобное. И я решила послушаться своего внутреннего голоса и не заплывать. То есть не ночевать. Тем более это было бы и лишней тратой драгоценного времени. В конце концов выспаться можно будет и в лодке — даже если поплывем без лодочника, течение не в ту сторону не свернет.

Однако насчет солнца Грохлома погорячилась. Оно уже скрылось за деревьями, посылая меж столов прощальные предзакатные лучи, а никакой рекой и не пахло. Впрочем, Болтун остановился вдруг и повел носом.

— Пахнет рекой? — спросила я.

— Нет.

— Лесными хищниками? — сказала, и сама невольно поежилась.

— Нет.

— Людьми?

Болтун ответил не сразу, но все же неуверенно дакнул.

— О! Так это, наверное, та самая деревушка, — обрадовалась я. — Побежали, пока совсем не стемнело!

Я рванула вперед, но тут же затормозила, сообразив, что делаю глупость. Ведь я наверняка бегаю быстрее ежика, к тому же в лесу стало очень темно, так я Болтуна очень скоро потеряю — он даже крикнуть мне не сможет.

— Давай я тебя понесу? — предложила я ежику.

Тот почему-то ответил обиженным фырканьем. Странно, он ведь уже залезал ко мне на руки — и ничего. Или обиделся, что я побежала, оставив его? Но я же быстро опомнилась. Или бедняжка все-таки успел испугаться?

— Ты прости если что, — сказала я ему. — Я ведь тоже иногда косячу. Не по злому умыслу, а просто. Я ведь все-таки обычная девушка. Правда, теперь уже не совсем обычная, но поверь, то, что я стала ведьмой не сделало меня умнее. Да ты и сам знаешь, ты ведь тоже… Ой, прости, я имела в виду не то, что ты глупый, а то…

И тут вдруг вспыхнуло дерево метрах в пяти перед нами. Меня так и обдало жаром — первым делом подумала: не загорелось бы платье.

— Давай ко мне! Давай! — присев, вытянула я ладони. — Надо убегать! Сейчас тут все загорится, и мы поджаримся!

Но Болтун опять фыркнул и на руки ко мне не пошел. Сидел и смотрел странным взглядом. Еще и иглы растопырил. Как в тот раз, когда опрокинул корыто… Дикая мысль вспыхнула в голове не хуже дерева:

— Это ты его поджег?

— Да, — сказал ежик.

— Но зачем?!

— Фыр-р!

— Назло мне?

— Нет.

— Чтобы доказать, какой ты крутой?

— Нет.

— Только не говори, что нечаянно.

— Нет… Да… Нет… Да…

— Нечаянно?!

— Да.

— Ни фига себе. А ты азартен, Парамоша.

— Фыр?..

— Не бери в голову, это из фильма.

Между тем огонь перекинулся уже на соседнее дерево. Нужно было срочно убегать! Или… Я с размаху хлопнула по лбу, аж в голове загудело. Умнее я от своего ведьмовства точно не стала. То есть я не дура, конечно, но соображаю порой медленно. Теперь только вспомнила, что я ведьма. И в принципе могу попробовать… Я представила, как исчезает огонь, сильно захотела этого — и он на самом деле исчез. Почему-то вместе с самими горевшими деревьями. На том месте, где они росли, осталось лишь несколько тлеющих угольков.

Впрочем, похоже, я не все потушила. В той стороне, куда мы направлялись, заплясал еще огонек. Я собралась погасить и его, но поняла вдруг, что огонь приближается. И он был совсем небольшим, словно пламя факела. Нет, не словно. Это и было как раз пламя факела. А нес его… Издалека было плохо видно, да и факел колебался, пламя прыгало, но все-таки это был, скорее, мужчина — я разглядела короткие волосы, да и фигура показалась слишком крупной для женской.

Первым моим желанием было дать деру. Но я его быстро укротила. Во-первых, я не могла бросить ежика, а просто так его на руки не схватишь. Во-вторых, зачем бежать — ведь мы ничего плохого не делаем. Ну, поджег Болтун лес, так это же случайно получилось, тем более я все исправила. Правда, вот этого всего говорить нельзя точно — неизвестно, как относится к ведьмам тот человек. Врать я, конечно, не люблю, но иногда легкая фантазия может отвести тяжелые последствия. И я зашептала ежу:

— Это не мы. Подожгли, я имею в виду. В смысле, мы не поджигали. И не тушили. Оно само как-то… И мы не ведьмы, не вздумай взболтнуть! Мы простые мирные ежики… В смысле, ты — ежик, а я… эта… как ее… неважно, соображу по ходу.

Едва я успела договорить, из-за ближайших деревьев выскочил… великан. Да-да, мужчина с факелом вблизи оказался просто огромным! Рост — точно за два метра, да и в обхвате… два не два, но о-очень много. Правда, лицо его было не страшным и злобным, а скорее удивленным, растерянным. Оно было похоже на мордашку пятилетнего ребенка, которому обещали, что придет Дед Мороз, а приперлась сомнительного вида Снегурочка. Без подарков. Зато с ежиком. Но гигантский малыш ежиков до этого не видел, и определенно собрался ткнуть в Болтуна факелом. Тот сразу шмыгнул за меня, а я вскинула руки и добрым сказочным голосом завопила: