После жизни

приметил.

Он приметил это, а я примечаю то, что в меня вновь воткнуты множество трубок, что

проводят через себя лекарства. На кончиках пальцев «прищепки», которые передают мое

состояние на мониторы. Все пикает и ужасно раздражает. Я так устала от этого.

Пытаюсь поднять руки, чтобы почесать нос, который ужасно чешется, но Док мешает

мне это сделать.

− Что ты хочешь сделать?

− Почесать нос.

− Не надо! Тебе, вообще, не нужно шевелиться. И...

− Что еще? Док, я так хочу почесаться, будто сотни тысяч мелких иголок

одновременно вонзаются в меня.

− Не нужно тебе сейчас видеть свои...

Я опережаю его; руки поднимаются к моему лицу. Они покрасневшие и кое-где

намечаются вздутие. Что?! Все это здорово смахивает на ожоги.

− Я хочу увидеть свое отражение в зеркале, - пытаюсь я подняться. Но Док

останавливает меня.

− Нет. Нельзя вставать. Твоя температура увеличилась на градус быстрее, чем мы

ожидали. Это спровоцировал солнечный удар. Я ввел тебе обезболивающие и штамп, который я смог приготовить здесь. В лаборатории Трента ест все необходимое.

− Я умру? Так скоро?!

− Что значит умрешь и так скоро? Ты вовсе не умрешь! Я не дам тебе этого сделать.

Штамп смог успокоить твое внутреннее состояние.

Мне плохо. Но надо держаться.

− Я так и буду здесь... до конца? - решаюсь задать я ему свой главный вопрос.

− Да, к сожалению. Я не отпущу тебя сейчас даже, если Граф попросит об этом. Но он

не сделает этого. Он знает степень опасности.

Глаза закрываются, а слезы все равно проникают на мои щеки, омывая их горячей и

соленой влагой. Что же делать? В моем животе растет новая жизнь, но вряд ли я смогу

быть с ней до конца.

***

Мою ладонь гладят и рисуют замысловатые узоры кончиком пальца.

Я приоткрываю глаза и смотрю на того, кто этот посетитель. Это Граф. Он сидит у

моей кровати и в задумчивости выводит свои узоры на моей ладони. Взгляд его опущен

вниз.

− Я рада видеть тебя, - шепчу я ему, стараясь улыбаться.

Граф молча смотрит на меня. Его лицо как камень. Он держит свои эмоции под

контролем, но они подтачивают его как точит вода самый острый и мощный камень.

− Как ты? - отстранено холодно интересуется он.

− Хорошо. Лекарства действуют.

− Так не должно быть.

Граф привстает и прикасается губами к моему животу, запуская в меня рой бабочек, что порхают внутри. Волна нежности поднимается во мне. Я запускаю руки в его волосы

и наслаждаюсь нашей близостью.

Граф мурчит как кот и прислоняется ухом чуть выше живота.

− Его слышно? - с придыханием спрашивает он меня. Его голос срывается и не

хватает дыхания.

− Нет. Еще рано. Ты не почувствуешь его.

− Жаль. Я хочу слышать своего сына, чувствовать поддержку.

− О чем ты?

Я ощущаю, что эти слова Графа не пустой звук. Его что-то очень сильно беспокоит.

− Я боюсь не справиться со всем этим. Лучше было, когда никто не управлял мои

сердцем и чувствами. Легче ощущать себя бесчеловечным. Роботом, что не ведает любви.

Эмоции зашкаливают через край. Граф открывается мне. Я беру его лицо в ладони и

внимательно смотрю на него. Стараюсь запомнить каждую его черточку. Не знаю зачем, но так... на всякий случай.

− Ты жалеешь, что познакомился со мной? - с замиранием сердца я жду его ответа.

− Что?! Ты спрашиваешь меня о таком?! Это я должен спрашивать тебя: жалеешь ли

ты о том, что я испоганил тебе твою жизнь.

− Моя жизнь — это ты. Наш ребенок и ты — все, что я желаю.

− Не такой она должна быть в твои семнадцать лет. Не такой. Прости меня, - целует он

меня, едва прикасаясь. Он боится причинить мне боль. Он боится уничтожить меня. А я

боюсь, что он уже уничтожен мной. И осознание этого сильно давит.

− Граф, - он замирает. - мы сможем все преодолеть. Ты только будь рядом со мной.

Хорошо?

− Хорошо.

Это то слово, что мне нужно услышать. Я спокойно проваливаюсь в сон, ощущая руку

своего любимого поверх моей.

***

Проходит три месяца бесконечных мытарств Графа и моих попыток дожить еще один

«лишний» день.

Все это время я остаюсь в палате, что оборудована в лаборатории специально под

меня. Лишь бы я была рядом с Доком, рядом с жизненно-необходимым штампом, который

день ото дня действует все слабее и слабее. Его сила над ослабевает. Ребенок же

становится лишь сильнее. Он уже вовсю толкается и пихает меня, не давая спать ночами.

А днем мне совсем не сомкнуть глаз: Док все время «пытает» меня новые способами

сбивания температуры. Она уже поднимается от тридцати девяти до тридцати девяти и

семи. Мне остается совсем немного.

Граф приходит каждый день ко мне и просиживает около моей постели до вечера. Он

выглядит измотанным и уставшим. Все чаще я вижу на его руках синяки с

кровоподтеками, если он не успевает одеть свою рубашку поверх майки. Он

отмалчивается на все мои вопросы, а я не могу устроить ему истерику или скандал — нет

сил.

На его лице лишь изредка появляется некое подобие улыбки, когда он разговаривает с

ребенком, гладит мой изрядно увеличившейся живот и прикладывает свое ухо к нему, чтобы услышать своего сына. Лишь на это мгновение нас становится спокойно и легко.

Мы наслаждаемся друг другом.

Он зовет сына Принцем. Мы думаем, что это должен быть сын... Пинается он сильно.

Граф и я хотели узнать точно, сделав УЗИ, но Док предостерег нас от этого. Он не

знает как это может повлиять на плод и к чему это приведет для меня. Граф тут же

отказывается от этой идее. А мне жаль... Я даже пару раз пытаюсь его переубедить, но

Граф непреклонен: он не позволит мне рисковать. Я замолкаю. Приходится.

Теперь, я просто верю ему и ночью, пока меня оставляют все в покое, чтобы дать

поспать, я разговариваю со своим Принцем, надеясь, что он хотя бы запомнит мой голос.

Вот и сегодня, рано утром, я глажу живот и баюкаю и себя, и его тихой песней. Она

немного заунывна, но мне нравится и лежит к душе.

− Ты красиво поешь, моя любовь, - без стука входит Граф. На нем белый халат. Док, кажется, все-таки довел до него эту «светлую» мысль, что в таких учреждениях требуется

стерильность и осторожность.

− Спасибо. Будила нашего Принца. А как тебе спалось?

Он прикасается к моему лбу рукой: его ритуал изо дня в день. Он хмурится, проверяя

мою температуру. Она неизменна. И неизменна высока.

− Не хмурься, ты пугаешь меня таким видом, - убираю я его руку своей, касаясь ее

губами.

− Я злюсь не на тебя, ты знаешь.

− Знаю, можешь и не повторять лишний раз.

− У меня для тебя есть и радостное событие, - не отпускает мое внимание от себя ни

на минуту Граф. Я слушаю, но мешает противный писк приборов. Он стал уже

привычным для меня.

− Какое же?

− Сейчас пасмурно. И нет солнца.

Я улыбаюсь.

После того, как обнаружилось влияние солнечного тепла на мое состояние, Граф

закрыл все окна в палате плотной тканью, что никогда не пропустит и капельку света.

Хотя Док и говорит, что то явление временное и частично повлиял стресс, Граф не

хочет ничего слышать. И вот сегодня, он говорит о погоде, а значит и о возможности

увидеть природу.

Но мои даже самые смелые предположения оказываются неверными. Граф непросто

говорит о том, что откроет мне окна, он говорит о прогулке. Недолгой, но самой

настоящей прогулке.

− Серьезно?! - не верю я ему.

− Серьезно. Док разрешил.

− Я так рада, - обнимаю я его шею, утопая в сильных объятиях.

− Знаю, любимая. Знаю. Вставай только аккуратно. Я понесу тебя.

− Я хочу сама! - мое упрямство и желание пройтись дальше, чем до туалета или

маленького столика, который стоит в другом конце палаты и где я ем, больше, чем когда-

либо. Ему не переубедить меня.

− Виви!

− Граф, я все сказала. Я пойду сама. Но я же не против, чтобы ты поддерживал меня за

руку, помогая. Ну? Граф, милый... такой любимый и единственный, - ластюсь я к нему, приникая щекой к сильной грудной клетке. Он сдается под моим чисто женским напором

и кивает, целуя в макушку. Я счастлива.

Впервые, за долгое время, я счастлива, а не просто жива.

***

Я могу видеть как живут другие хладные...

Здесь все по-другому.

Они живут среди леса в его глубине, подальше от чужих глаз. Все постройки скрыты

в низине, защищены оврагами и старыми мощными деревьями. Здесь много сосен. Они

красивы. Их ветки раскидываются на несколько метров от ствола.

Нам приходится подниматься по лестнице, что вбита тяжелыми брусками гранита в

землю. Здесь все старается прятаться, даже лестница. Сверху все это сложно увидеть, а с

земли никто не найдет этого места.

Нас приветствуют солдаты, что стоят на страже.

− Граф, - слышу я Трента. Он весь грязный; в пыли его одежда и разводы по лицу, что

перекашивают его шрамы, делая их еще страшнее.

− Что такое?

− Ты с Вивиан собираетесь прогуляться?

− Да, а что-то не так? - я слушаю их. Лицо Графа напряжено и он внимательно

смотрит на Трента. Два хладных, за которыми беспрекословно пойдут все остальные. От

них исходит сила волнами, которая меня едва не сшибает с ног.

− Ты сказал ей, что произошло за этот период, пока она была в лаборатории? -

старательно отводит от меня взгляд Трент.

− Нет. Это может и подождать.

Граф настроен серьезно. Он непреклонен.

− Она должна знать, насколько все важно. Насколько важен ее ребенок!

− Что не так, Граф? - решаюсь я спросить. Он лишь сильнее прижимает меня к себе в

защитном жесте и дарит мне мягкую улыбку, но глаза его остаются все еще злыми. Они

из-за Трента. Он влезает в его планы, а Граф этого не любит. Тату на его лице мне кажется

сейчас черными змеями, которые раскрывают свои пасти в намерении убить своего

противника. Вся его поза говорить о возможности нападения. Хищник готовится к броску.

− Ничего, любимая. Все хорошо. Я тебе объясню, но позже. Сейчас же, - делает он

упор на эти слова. Трент молча стоит рядом. Он понимает, что это обращение уже к нему. -

мы просто пойдем и прогуляемся. Нас ждет пикник.

Я смеюсь. Пикник, когда на небе ходят серые тучи, наскакивая и подталкивая друг

друга. Вот-вот должен прогреметь гром.

Я вздыхаю и поддерживаю свой, ставший тяжелым, живот. Я передвигалась за все эти

месяцы лишь по палате, а кормили меня на убой. Сейчас я стала похожа на свинку. Но из-

за холодного ветра, что обдувает меня, моя температура не так сильно дает о себе знать.

Граф верно сделал, что выбрал такую погоду. Это единственная моя возможность

выбраться на свободу из заточения стерильной палаты.

− Знаешь, ты ее сильно оберегаешь. Превратился неизвестно в кого, - хмыкает Трент.

Граф рычит на него, уводя меня за свою спину.

− Я могу и не сдержаться.

− Лучше бы ты не сдержался и рассказал, что все поселения хладных уничтожены.

Мы — последние. Она — мишень. И все мы в большой жопе! - стальным голосом говорит

Трент.

Неужели?!

− Почему, тогда нас не уничтожили? - вырывается у меня вопрос. Он адресован

Тренту.

− Лес спас тебя и твоего ребенка.

Я так и думала.

− А остальные?

− Остальные находились на таких же открытых местностях, как и наш, - целует меня

Граф и гладит большим пальцем щеку.

− И они...?

− Их нет. Такая же полная зачистка. Как было и у нас. Газ работает на «отлично». - в

голосе Графа сквозит боль. - Ну что, доволен? - поворачивается он к Тренту.

− Правда не всегда сладка. Но от этого она не перестает быть ею. Правда необходима.

Трент больше не остается с нами. Он больше не задерживает нас.

Много информации. Мне нужно присесть.

− Тебе плохо? - пугается за меня Граф. - Присядь, - помогает он меня присесть на

небольшой камень, что здесь рядом.

− Нет. Просто, устала, - пытаюсь успокоить его. - Мы идем?

− Ты уверена?

− Уверена. Идем, - поднимаюсь я, спеша идти дальше, пока он совсем не передумал.

Ведь, он может так поступить. Надо его знать.

Граф не противится мне. Он просто сдается и следует за мной.

Мы поднимаемся наверх. К той самой поляне. Там открыто. Над нашими головами

ходят тучи. Все серо кругом и словно давят на плечи.

Посередине лежит плед, что придавлен огромной плетеной корзинкой. Из нее торчат

бананы. Желтые, свежие и такие аппетитные.

− Там бананы! - радуюсь я как ребенок.

− Да, я знал, что тебе это понравится. Но там много еще всего, - дает мне свободу и

указывает рукой в сторону нашего пикника Граф. Я отрываюсь от него и ускоряю шаг на

сколько для меня это возможно. - Осторожно, не торопись.

− Хорошо.

Я сажусь на краешек пледа, подгибая под себя ноги. Напротив опускается Граф, он не

отрывает от меня свой взгляд.

− Расскажи мне все, что происходит! - я хочу все знать. Мне просто опротивело то, что я живу как слепая и меня просто водят на веревочке.

− Тебе не надо этого знать. Я со всем разберусь. Не беспокойся, - пытается успокоить

меня он. - Может, хочешь бутерброды с тунцом? - он пытается меня отвлечь? Не выйдет. Я

не сдамся.

− Нет, не хочу. Я хочу, чтобы ты мне все рассказал.

− А ты стала смелой. Я больше не вижу той забитой испуганной девчонки, которая

лишь храбрилась ради своей сестры. А сейчас, я вижу перед собой ту, что готова разорвать

всех, если придется.

− А мне больше ничего не остается.

− Знаю. Прости меня за это.

− Хватит, Граф. Расскажи мне все, прошу тебя, - беру я его руку в свою. Он дергается.

Граф не хочет говорить. Не хочет, но должен. - Ты же доверяешь мне?

− Как себе.

− Тогда, расскажи. Я выдержу, не бойся.

Граф кивает.

− Я уходил каждый день с Трентом и другими парнями, чтобы разведать обстановку.

Кольцо над нами сгущается. Наши с тобой фото развешены по всем районом. Внутри

каждого гетто мы считаемся опасными преступниками.

− Что?! - страх сковывает жилы. Я, кажется, врала, когда говорила, что справлюсь.

− Да. За твоими родными ведется постоянная слежка. Их допрашивали.

− Откуда ты это знаешь?

− Есть люди, такие как старуха у Трента или доктор Кейс у меня и они помогают нам, видя, что творит совет семи. - я вспоминаю того доктора с нашей окраины, что помогал

тогда Графу и Псу. Та ночь, что изменила мою жизнь, когда Несси стало плохо. - Ксандер...

Тот и вовсе обезумел. На всех плакатах о нашем розыске есть пометка...

− Какая? - мои пальцы немеют. Они холодные.

− Со мной не церемониться. Убить. А ты...

− Что? Говори!

− Ты нужна им живая. Нужна этому сумасшедшему.

− Но зачем?

− Не знаю. Но выяснять мы это не будем.

− Я надеюсь, - выдыхаю я.

Да уж, картина не совсем радужная.

Я беру из корзинки один банан и чищу его словно сомнамбула. Не гляжу на него: просто очищаю, просто съедаю и кашляю, подавившись.

Граф тут же кидается ко мне; он очень сильно беспокоится обо мне.

− Ты как? - аккуратно, боясь причинить боль, похлопывает меня он по спине.

− Просто подавилась, все хорошо.

− Ты пугаешь меня, а это не так-то легко сделать, - с укором в глазах сообщает мне

Граф.−Догадываюсь, - я льну доверчиво к его груди, стараясь передать ему всю любовь, что во мне живет. Ребенок спокоен рядом с ним. Мне тепло и уютно.

Граф шумно выдыхает и обнимает меня. Он не может сопротивляться мне и моим

чарам. Это меня немного забавляет. Но и беспокоит. Чувства Графа ко мне — это его сила

и слабость. Его слабое место. И оно может сыграть злую шутку.

Граф опускается ко мне, опираясь на локти. Его губы теплые и они целуют меня в

макушку, подавая ток через позвоночник. Я вздрагиваю и цепляюсь за его рубашку.

− Мне так тепло с тобой, - вдыхаю я родной запах.

− Я до сих пор думаю, что ты — сон, который вот-вот закончится. И мне страшно.

Первый раз.

Мне нечего сказать. Хочется лишь быть рядом и законсервировать этот самый миг.

Но все имеет место заканчиваться...

И это мгновение оказывается на финише. Живот дергает и давит вниз. Я чувствую

сильные, почти болезненные, толчки своего ребенка. Но такого не должно быть! Док

сегодня утром поставил двойной штамп, сказав, что он «баюкает» ребенка и не дает ему

сильно проявлять активность. Его активность — повышение моей температуры тела. А

повышение температуры тела — моя верная смерть. Вся ясно как дважды два.

Но сейчас все по-иному. Ребенок словно стремится выпрыгнуть наружу. Мне

становится страшно.

Я стараюсь сдержаться, но гримаса боли выдает меня. Граф видит ее и тут же

подхватывает на руки:

− Больно? Где?! Скажи мне, где болит?!

− Я не понимаю Ничего не понимаю. Все же должно быть хорошо! Док ведь сам

лично ставил мне штамп. Граф...!

− Все будет хорошо! - пытается успокоить меня он. Его руки прижимают меня к груди

Графа в защитном жесте.

− Идем!

Он оглядывается по сторонам, глядя по сторонам.

Опасность ближе, чем мы думали.

Нас окружают военные из гетто.

Они настроены серьезно. У них наизготове оружие. Все они выглядят смертоносно.

Они несут смерть. Нам. Графу. Нашему ребенку.

Граф замирает. Медленно опускает меня и заводит себе за спину. Я прячу глаза, стараясь не смотреть.

− Как вы смогли попасть сюда? Где охрана?!

− И среди ваших хваленых идеальных солдат есть предатели, - слышится смех одного

из тех, чьи лица скрыты под масками.

− Что?

Мы переглядываемся с Графом. Ни он, ни я не верим в это. Просто, невозможно.

− Кто? - хочет знать лишь одно Граф. Его пальцы сжимаются и белеют, заставляя меня

волноваться еще сильнее, чем есть. Голова идет кругом, а пелена перед глазами

усиливается.

− Неважно, - слышится голос из-за спин молчаливых военных. Вперед выходит

Ксандер. Я тут же обхватываю свой живот в защитной реакции. Он видит меня и его рот

растягивается в улыбке. - Уже неважно, хладный. Все остальные мертвы и даже тот, кто

предал вас, польстившись на элитное жилье в центре гетто. Знаешь ли, все хотят жить

красиво... даже нелюди.

− Он — человек! - вырывается у меня. Граф тут же заходит вперед, пряча меня. Но не

помогает. Ксандер уже обратил свой взор на мою скромную персону.

− Я долго тебя искал, красавица. Вижу, с нашей последней встречи, ты поправилась, -

кивает он на мое положение. Я прячусь за Графа. Он обнимает меня руками, пытаясь

вернуть мне чувство защиты. Мне до него, ой, как далеко.

− Ты здесь из-за Вив. Верно? - правильно делает расстановку акцентов Граф.

− Верно. Отдашь ее мне?

− Ты знаешь мой ответ.

− Прекрасно. Я так и думал. Дай мне повод уничтожить тебя и я не остановлюсь.

Военные наставляют нас на оружие. Щелчок и все. Они готовы в нас стрелять.

И если Графу простые пули причинят мало вреда, то мне будет в самый раз. Меня

пробирает озноб и очень сильно трясет. Теперь, я не уверена, что конец будет счастливым.

Граф внимательно оглядывается по сторонам; его голова не двигается, а вот глаза...

просматривают каждую лазейку.

− Даже не думай, хладный. Ты — последний и то, что носит она... - презрительно

бросается своими словами Ксандер. - ...последнее. И вы зависите от меня и моего

решения.

− Посмей ее тронуть и можешь прощаться с жизнью.

− Смеешь мне еще угрожать, хладный?

− Смею. Вив и наш ребенок — единственное, что важно мне. Как думаешь, смею ли я

тебе угрожать? - рычит мой любимый и единственный. Страх сковал меня. Полностью.

Даже слезы не могут вытечь из глаз, чтобы дать волю истерике. Все очень плохо.

Ксандеру надоедает треп. Он дает отмашку своим. Трое военных выходят вперед, убирая оружие за спину.

− Взять ее! - отдает приказ Ксандер. Те трое тянут ко мне руки, пытаясь выполнить

приказ.

Я закрываю глаза. В моем представлении всплывают страшные картины возможного

будущего... моего недолгого будущего. Но больше всего я боюсь за нашего принца с

Графом. Он маленький и такой беззащитный. В живот толкается наш ребенок. Он тоже

боится.

«Все будет хорошо, мой сладкий. Все будет хорошо, - мысленно обещаю я ему, не

веря самой себе.».

− Верь мне, любимая! - внезапно слышу я шепот Графа.

Затем следует резкий толчок в сторону. Страх проходит разрядом по моему телу — я

падаю. Но меня принимают мягкие и гибкие ветки кустарника. Руки, шею и лицо режут

мелкие ветки, раня и царапая. Но это не страшно. Земли я уже касаюсь мягко. Стараюсь

упасть на спину.

Мой слух режут звуки выстрелов, криков, грубого мата. Я не знаю, что мне делать.

Двигаться я не решаюсь, лишь ползком стараюсь убраться подальше. Но мне не дают

этого сделать. Мое запястье резко выворачивает... это Ксандер. Его лицо вполовину

изуродовано кровью вперемешку с грязью. Ему приходится часто моргать, чтобы кровь не

заливала глаза и мешала бы видеть.

− Куда ты, красавица?! Надо было тебя сразу же уничтожить! - злится он на меня, на

Графа и на самого себя.

− Так надо было уничтожить! - фыркаю я в ответ. Страх переходит в наглость. Мне

уже нечего терять. - Чего же ты не уничтожил?!

− Ты мне очень сильно кое-кого напоминаешь...

− И кого же?!

− Ту, что нельзя уже вернуть! И знаешь, что...

− Что?

− Я тоже заберу тебя у него как ее забрали у меня!

В руках Ксандера появляется лезвие. Нож большой и очень острый.

− Где твой Граф? Где он?! Он бросил тебя и это... - он презрительно тыкает ножом в

сторону моего живота. Ноги мои подгибаются, но парень успевает схватить их и ребенок

вновь в опасности.

− Он придет.

− Не верю.

− Не верь, но я пришел! - раздается в самый последний момент над нашими головами.

Над нами стоит Граф. Его рука залита кровью и я не могу разобрать: его она или тех, кто угрожал нам. Надеюсь, что к рихтованию лица Ксандера он приложил свою руку тоже.

Лицо Графа искажено от ярости, а в руках оружие одного из военных. Только сейчас я

замечаю, что звук от ливня пуль и резкие грубые слова прекратились. Видно, что силы

Графа на пределе и стоять на ногах ему помогает ответственность за меня и нашего

ребенка.

− Убери от нее свои руки!

Повторять он не намерен.

Ксандер, как и я, тоже понимает это и медленно поднимается на ноги. Нож падает на

землю, теряясь в чуть пожухлой траве. Я начинаю дышать полной грудью. На меня

накатывает волна спокойствия.

− Стой на месте! - говорит Ксандеру, Граф. - Виви, иди сюда! - протягивает он мне

одну руку.

Я спешу к нему. Через секунду я оказываюсь в его объятиях и мне становится

спокойно.

− Я доберусь до вас!

Но мне не до угроз Ксандера. По позвоночнику проходит тяжелый каленый прут, что

тянет мой живот вниз и меня за собой.

− М-м-м... - закусываю я губу.

− Что с тобой, моя хорошая?!

− Нечего не случи... А-а-а!!! - пронзает меня резкая боль, которая тут же отпускает.

Резкая, но короткая.

− Виви!!! - подхватывает меня на руки Граф. - Ты рожаешь!

− Нет. Еще рано.

Меня прошибает пот. Я могу чувствовать как моя температура резким скачком идет

вверх. Мне плохо. Тянущая боль не прекращается, а лишь увеличивается.

И что делать, я не знаю...